↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Пролог
Скрещенные взгляды. Напряжение, ставшее почти материальным. Красноволосый юноша напротив меня испуган и ошеломлен, но смотрит твердо и жестко. Рядом с его взглядом теряются все остальные — и истерика в глазах Нацухи, и ужас в глазах Джессики. Только молчаливая ненависть Джорджа заставляет подсознание отметить его, как возможную угрозу. "Возможную" потому, что рядом с Баттлером он — щенок.
— Значит, это ты убил тетю Еву? — вопрос задан только для проформы. Мы оба знаем ответ — нет.
Я улыбаюсь, но лицевые мышцы выдают только что-то, похожее на судорогу.
— Нет, Баттлер. Не я. — его взгляд меняется. В нем проскальзывает сомнение... Но это его привилегия. — "А третьи сумерки любимых разлучат". Самоисполняющееся пророчество не нуждается в исполнителях.
Я юлю. Исполнитель был, но его не было. Кот Шредингера. Миг соприкосновения двух систем, одна из которых бесконечно могущественнее другой. К сожалению, не моя.
— Пророчеств и магии не существует, Стефан. — для него — нет. Он был рожден невосприимчивым к магии, и одним своим существованием создает конфликт. — Тетю Еву убил человек.
Синий. Он никогда этого не увидит, но его слова горели синим — настолько ярким, что почти затмили свет люстры над нашими головами.
— Человек не уби... — удавка сдавливается на горле. Я не могу закончить — истина мне не доступна, и я не могу сказать красным. — Я не убивал свою стервозную сестру.
Красный. Вот теперь — красный.
— Верно. — юноша кивнул и прищурился. — Вечер вчерашнего дня. В гостевом доме остались все дети, включая Марию. Тетя Ева с мужем ушли отдохнуть, так как их позиции в борьбе за наследство оказались разбиты, и им потребовалось создать новую тактику. Гензо-сан и Канон-кун дежурили в гостевом доме. Все, присутствовавшие на совещании мертвы — кроме тебя. — синий. Настолько четкий, что почти поменял цвет — Убийцей, устроившим бойню в столовой, являешься ты.
Четкий голос, прямой взгляд. Баттлер полностью уверен в своем построении, и я не могу врать в ответ на синюю правду.
— Верно. — я кивнул. Он почти загнал меня в угол, но при этом так и не приблизился к победе. — К сожалению, для начала ритуала не хватило смерти отца, и мне потребовалось запустить его вручную.
По лицу Баттлера скользнула гримаса, в которой смешивалось отвращение и непонимание. В стороне раздался почти вой Джорджа.
— Гребаный сектант. Магии не существует, как и твоего идиотского ритуала! — синий, умеренной яркости. Ему хватает уверенности, но построения слишком слабы.
К счастью, я успел заметить рывок Джорджа. Он был отлично натренирован, мастерски владел карате... Ева изрядно постаралась, делая из своего сына совершенство. Впрочем, это все равно ничего не значило. У семьи Уширомия всегда был ровно один наследник.
Пальцы складываются в жесте кровавой печати, и рука вспыхивает болью — энергия, льющаяся из магической метки, разносится по венам расплавленным металлом. Нога резко замедляется, и я отступаю назад. Совсем чуть-чуть — ровно настолько, сколько необходимо для того, чтобы моя левая рука вышла на одну траекторию с его правой ногой, скрываясь от взгляда Баттлера. Если я сделаю это при нем — магия не сработает.
— Асмодей. — не столько призыв, сколько зов. Вспыхнувший багровый клинок врезается в сердце Джорджа почти нежно, пробивая насквозь и выходя из спины. Отшаг — и время возвращается в свой привычный ритм. Нога проносится на уровне моей головы, и инерция уволакивает уже мертвое тело на пол, падая с тихим грохотом.
Я смотрю на Баттлера — что он скажет теперь. Его лицо спокойно, но его глаза смотрят гораздо выше тела кузена.
— Я отрицаю. — голос парня все такой уже уверенный. — Клинок был спрятан в рукаве, длинна пиджака позволяет это.
Я улыбнулся, с трудом сдерживая бешенство. Он знает правила игры, черт побери. И побеждает меня на моем же поле — мне просто нечего противопоставить. В битве магов побеждает не сильнейший, а тот, в чьей магической теории меньше изъянов. Происходи битва между мной и демоном — я мог бы победить без особых усилий. Но он отрицал само существование магии — и мир вкупе с верой большей части людей подтверждал это. Роккаджима сейчас — запертое помещение, отсеченное от остального мира штормом. Это погружает его во власть ведьм, ведь основой их магической теории была именно закрытость, и делает их практически всемогущими против всех... Кроме того, кто отрицает само их существование. Он не создает своей теории, но подтверждает общепризнанную, и вынуждает меня подстраиваться. Да что меня — даже Беатриче находится в тех же условиях.
Я не могу просто применить магию. Я должен сделать это так, чтобы он не смог обосновать ее применение, или обосновать его самостоятельно. Убивать в закрытых помещениях и сохранять тайну — единственный выход. Там, где есть тайна, где ответ на вопрос "существует ли магия" невозможно найти, моя магия будет работать. В иных условиях — нет. И он об этом знает, черт побери.
— Посмотри на Джорджа, Баттлер. Он мертв. — я не могу сказать это красным. Истины не существует — точнее, она не установлена.
Я выдохнул. Ну давай, черт тебя побери. Просто посмотри на него, прими мою аксиому хотя бы в этом вопросе.
— Я отрицаю, Стефан. — юноша улыбнулся. — Вас разделяло около полутора метров. Длина клинка — метр. На бросок было меньше секунды, а это значит, что рана аники не может быть тяжелой. — понятно. Он не может заставить себя поверить в то, что раны не было, но находит обоснование ее легкости. — Слегка задета кожа, острие на лезвии вошло в грудину на сантиметр, и застряло в мышечной ткани.
Синий. Четкий, жесткий синий — и тело Джорджа окутывает дымка. Он мертв, но в то же время жив. Его судьба является конфликтом двух систем, лазейку между которыми я использовал, замаскировав призыв длинными рукавами. Не будь их — магии бы не случилось. То, как решится его судьба, зависит от того, какое обоснование победит.
Я вздохнул. Баттлер знает правила игры, и ведет свою линию совершенно четко. Простой человек не смог бы использовать синюю правду настолько эффективно, а значит... Это игра не двух людей. За ним стоит что-то более могущественное... Стоп. Развилка. Я могу признать Баттлера гением, осознавшим суть синей правды самостоятельно, либо ввести еще одну сущность через промежуточные величины. Если ей станет ведьма, допустим, Бернкастель — это укрепит мои позиции и возможность для обоснования магии, через еще один конфликт шредингера, одновременно существующую и не существующую ведьму. Но если я создам себе врага на игровой доске такой силы... Смогу ли я победить? Я не могу использовать красную правду, чтобы решить конфликт, ведь не знаю в нем истины, так что...
Я выдохнул. Голова раскалывалась. Я смогу победить в этой игре, если заставлю Баттлера признать существование магии в синем, когда у него не останется способов обосновать ее несуществование. Победой для него будет строго противоположное — загон меня в ситуацию, в которой ни один тип магии будет невозможно использовать или провести через конфликт.
Беатриче, какая же ты все-таки сука.
Я вздохнул, вспоминая, как все начиналось.
Холод, текущий по руке. Уносящий боль и тревогу, оставляя только приятную легкость сброшенных оков. Залитые белым маревом зеркала, увитые прядями тумана окна. И магия — открытая, избыточная, ничем не ограниченная. Зазеркалье было создано из праны, дышало ей — и я глотал столько, смог проглотить. До рези в глазах и боли в легких, как рыба, всю свою жизнь прожившая под толстым льдом с минимальным количеством кислорода, вдруг оказавшаяся в нормальной воде. Это повторялось из раза в раз, и единственное, чего я хотел — остаться тут навсегда. К сожалению, Беатриче была против.
— Здравствуй, Асмодей. — я невольно улыбнулся, заметив девушку. — Что привело тебя ко мне сегодня?
Сестра стояла у закрытого окна, всматриваясь в белые клубы тумана. Не знаю, что она видит в них — скорее всего что-то свое. Путь для меня за пределы этой комнаты был закрыт, и способа нарушить запрет я пока не нашел.
— А... Стефан?! — девушка дернулась, резко обернулась, и спрятала что-то в кулаке — на ее одежде карманов не было. — Да... Я вот...
Впрочем, по тому, как она держала руки, не спрятав их за спину и даже выпячивая, было понятно — она больше смущена, чем испугана, и скрывает предмет от чужих взглядов только в качестве уступки себе. Она хочет показать, и надеется на похвалу — но при этом слишком смущена, чтобы показать прямо. Такое бывает с художниками, авторами и музыкантами, еще не ставших профессионалами — картины и книги, случайно забытые на самом видном месте, музыка, играющая особенно громко и выключаемая с нарочитой задержкой... Человек жутко хочет выйти из шкафа, но не может, и активно напрашивается на то, чтобы его оттуда достали. Забавно, что для столпов это тоже работает. Забавно... И мило.
— Можно посмотреть? — я протянул руку в просящем жесте. Вырывать — глупость неимоверное, нужно просто помочь ей пересилить смущение и страх перед негативным отзывом. — Обещаю, я не буду критиковать.
Асмодей покраснела. Забавно. Рука подрагивает, глаза метаются, а решиться никак не может.
— Не надо, критикуй! — я улыбнулся. Ага, как же. Наверняка первый раз показывает кому-то кроме сестер... Если не вообще первый. Критики, даже конструктивной, она уж точно ждет в последнюю очередь. Это придет потом, с опытом и твердым осознанием своих ошибок и слабых мест, а сейчас она хочет только комплиментов и внимания. И это более чем нормально.
— Хорошо. — я кивнул, и девушка неуверенно, но все-таки протянула мне... Носовой платок? Да ладно. Я осторожно раскрыл платок, поддерживая на лице улыбку — она сейчас отслеживает каждую эмоцию, и любой негатив или разочарование заметит точнее профессиональных физиогномистов. Мягко переливающийся на свету с настолько плавно, насколько это вообще возможно, переходящими друг в друга цветами и линиями, золотистой каймой и нежно-синим центральным квадратом, он был великолепен. На одной стороне была тщательно изображена сама девушка: прикрытые почти полностью глаза с длинными ресницами, чуть покрасневшие бледно-белые щёки, немного, совсем чуточку вытянутые вперёд пухлые алые губы... было очевидно — на этом изображении Асмодей готовится именно к поцелую. Ее портрет занимал левую половину вышивки. Вторая же была... Странной. Множество раз сделанные и распущенные швы, от которых остались только схематические штрихи. Правда, самые новые были... Довольно узнаваемы. Фиолетовый с черным там, где должна быть одежда, бронзовый на уровне головы. Господи, вышивка... И вот это — демон.
— Это великолепно, Асмодей. — я говорил совершенно искренне. Девушка вышивала на совершенно мастерском уровне, и полностью заслужила похвалу. Если так подумать... У нее было около сорока лет на практику.
В глазах — радость, и ожидание. Я вздохнул. Не озвученная фраза висела в воздухе, ведь ее волновала не столько вышивка, сколько фигуры на ней. Это было... Дьявол. Это просто было. И не собиралось исчезать.
— Стефан... — девушка покраснела, но взгляд оставался твердым и напряженным. — Могу ли я полюбить тебя?
Дьвол! Я выдохнул. Это было хуже, чем я думал. Гораздо, гораздо хуже. В основе каждого столпа золотой ведьмы стоит грех. Совершенно конкретный и определенный, обговоренный и опошленный чуть ли не во всех религиозных книгах. Гордыня, зависть, гнев, лень, чревоугодие, жадность и... Похоть. Сестры не просто основаны на грехах — они их полноценные воплощения, плоть от плоти выбранной Беатриче концепции. Асмодей, воплощающая в реальность концепцию похоти, не просто так спрашивает разрешения. Ее любовь не имеет ничего общего с обычной, так же, как страсть Вельзевул к кулинарии не похожа на человеческую. Для нее это — физиологическая величина, такая же ощутимая, как для меня магия или душа. Она воплощает в себе все, что может затрагивать похоть. Чем для меня это кончится? Сколько продержится нежный период, когда он перейдет в извращения или измены?
Я выдохнул. Абсолютно все трактаты о демонах четко говорили об этой ситуации. Любая связь с демоном, даже абсолютно добровольная, не может сохраняться стабильной бесконечно. Возможно, она будет вполне искренне любить меня первые годы. Вполне возможно, что я сумею удерживать ее в положительных рамках достаточное время, без ревности и измен. Но... Дьявол. Это риск. Огромный, непредставимый риск. Однажды я уже рванулся в омут с головой, продав душу, и последствия расхлебываю до сих пор. Теперь — это?
Молчание затягивалось. На лице Асмодей проскользнула нервозность, но взгляд оставался твердым. Она ожидала четкого ответа, и, дьявол, я не понимал, каким он будет. Даже если опустить саму сложность отношений с демоном... Это изменит все. Мои отношения с другими столпами, ответственность перед собой и Беатриче, даже просто взгляды на жизнь.
"Асмодей мечтает полюбить и погибнуть за свою любовь" — предупреждающие слова, сказанные однажды Люцифер, вспыхнули в голове. У Асмодей не было кандитур, кроме Кензо, на протяжении почти всей жизни. Морально ей все еще семнадцать — насколько человеческий возраст возможно накладывать на демона. А значит... Да, моя проданная душа и редкие встречи, вкупе с по большей части придуманной ей сладкой болью разлуки только доставит ей удовольствие. Дьявол. Никогда не хотел быть ничьей первой любовью. Это никогда не заканчивается хорошо.
Но... Отказать ей сейчас — отказать навсегда. И я не знаю, кто окажется на моем месте. Ну надо же, а ведь я уже ревную. Ты идиот, Стефан. Я положил руку в нагрудный карман. Так, кольца Уширомия — они достались по наследству Краусу, как первому наследнику, но этот мир не имеет ничего общего с реальным. Так, золотые кольца... Однокрылого орла к черту, Асмодей не будет носить ничего, связывающего ее с моей проклятой семейкой. Для человека это бы послужило предметом гордости, на ней это будет смотреться оскорбительно и фальшиво. Значит просто кольцо, алмаз из клюва вплавить в короткое возвышение... Вроде бы выглядит не так уж плохо. Просто, не аляпово и красиво.
Увидев кольца, лежащие на моей ладони, девушка покраснела. Странно — это было единственным имеющимся у меня вариантом при положительном ответе, и она не могла этого не знать. В конце концов, при этом уровне взятой на себя ответственности глупо говорить о каком-то конфетно-цветочном периоде — она демон похоти, и как долго она будет удерживать себя в рамках, и какими они будут — зависеть только от меня. А значит ничего кроме обручения я ей предложить не могу... Да и не стоит гневить Беатриче.
Асмодей протянула руку, и я одел его на безымянный палец левой руки со стойким чувством того, что подписываю себе приговор. Ее губы оказались сладкими и слегка влажными, не смотря на то, что никакой помады или блеска она не использовала. Вкус напоминал смесь ваниль и корицу, одновременно доставляя удовольствие и почти заставляя продолжать. Я разорвал поцелуй, делая вдох и переводя в простое объятие руки, уже опустившиеся Асмодей на задницу. Мне еще только лишить ее девственности прямо на кухонном столе не хватало. Если она у нее вообще есть, конечно.
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |