Когда выполняют контракты

Пролог

Скрещенные взгляды. Напряжение, ставшее почти материальным. Красноволосый юноша напротив меня испуган и ошеломлен, но смотрит твердо и жестко. Рядом с его взглядом теряются все остальные — и истерика в глазах Нацухи, и ужас в глазах Джессики. Только молчаливая ненависть Джорджа заставляет подсознание отметить его, как возможную угрозу. "Возможную" потому, что рядом с Баттлером он — щенок.

— Значит, это ты убил тетю Еву? — вопрос задан только для проформы. Мы оба знаем ответ — нет.

Я улыбаюсь, но лицевые мышцы выдают только что-то, похожее на судорогу.

— Нет, Баттлер. Не я. — его взгляд меняется. В нем проскальзывает сомнение... Но это его привилегия. — "А третьи сумерки любимых разлучат". Самоисполняющееся пророчество не нуждается в исполнителях.

Я юлю. Исполнитель был, но его не было. Кот Шредингера. Миг соприкосновения двух систем, одна из которых бесконечно могущественнее другой. К сожалению, не моя.

— Пророчеств и магии не существует, Стефан. — для него — нет. Он был рожден невосприимчивым к магии, и одним своим существованием создает конфликт. — Тетю Еву убил человек.

Синий. Он никогда этого не увидит, но его слова горели синим — настолько ярким, что почти затмили свет люстры над нашими головами.

— Человек не уби... — удавка сдавливается на горле. Я не могу закончить — истина мне не доступна, и я не могу сказать красным. — Я не убивал свою стервозную сестру.

Красный. Вот теперь — красный.

— Верно. — юноша кивнул и прищурился. — Вечер вчерашнего дня. В гостевом доме остались все дети, включая Марию. Тетя Ева с мужем ушли отдохнуть, так как их позиции в борьбе за наследство оказались разбиты, и им потребовалось создать новую тактику. Гензо-сан и Канон-кун дежурили в гостевом доме. Все, присутствовавшие на совещании мертвы — кроме тебя. — синий. Настолько четкий, что почти поменял цвет — Убийцей, устроившим бойню в столовой, являешься ты.

Четкий голос, прямой взгляд. Баттлер полностью уверен в своем построении, и я не могу врать в ответ на синюю правду.

— Верно. — я кивнул. Он почти загнал меня в угол, но при этом так и не приблизился к победе. — К сожалению, для начала ритуала не хватило смерти отца, и мне потребовалось запустить его вручную.

По лицу Баттлера скользнула гримаса, в которой смешивалось отвращение и непонимание. В стороне раздался почти вой Джорджа.

— Гребаный сектант. Магии не существует, как и твоего идиотского ритуала! — синий, умеренной яркости. Ему хватает уверенности, но построения слишком слабы.

К счастью, я успел заметить рывок Джорджа. Он был отлично натренирован, мастерски владел карате... Ева изрядно постаралась, делая из своего сына совершенство. Впрочем, это все равно ничего не значило. У семьи Уширомия всегда был ровно один наследник.

Пальцы складываются в жесте кровавой печати, и рука вспыхивает болью — энергия, льющаяся из магической метки, разносится по венам расплавленным металлом. Нога резко замедляется, и я отступаю назад. Совсем чуть-чуть — ровно настолько, сколько необходимо для того, чтобы моя левая рука вышла на одну траекторию с его правой ногой, скрываясь от взгляда Баттлера. Если я сделаю это при нем — магия не сработает.

— Асмодей. — не столько призыв, сколько зов. Вспыхнувший багровый клинок врезается в сердце Джорджа почти нежно, пробивая насквозь и выходя из спины. Отшаг — и время возвращается в свой привычный ритм. Нога проносится на уровне моей головы, и инерция уволакивает уже мертвое тело на пол, падая с тихим грохотом.

Я смотрю на Баттлера — что он скажет теперь. Его лицо спокойно, но его глаза смотрят гораздо выше тела кузена.

— Я отрицаю. — голос парня все такой уже уверенный. — Клинок был спрятан в рукаве, длинна пиджака позволяет это.

Я улыбнулся, с трудом сдерживая бешенство. Он знает правила игры, черт побери. И побеждает меня на моем же поле — мне просто нечего противопоставить. В битве магов побеждает не сильнейший, а тот, в чьей магической теории меньше изъянов. Происходи битва между мной и демоном — я мог бы победить без особых усилий. Но он отрицал само существование магии — и мир вкупе с верой большей части людей подтверждал это. Роккаджима сейчас — запертое помещение, отсеченное от остального мира штормом. Это погружает его во власть ведьм, ведь основой их магической теории была именно закрытость, и делает их практически всемогущими против всех... Кроме того, кто отрицает само их существование. Он не создает своей теории, но подтверждает общепризнанную, и вынуждает меня подстраиваться. Да что меня — даже Беатриче находится в тех же условиях.

Я не могу просто применить магию. Я должен сделать это так, чтобы он не смог обосновать ее применение, или обосновать его самостоятельно. Убивать в закрытых помещениях и сохранять тайну — единственный выход. Там, где есть тайна, где ответ на вопрос "существует ли магия" невозможно найти, моя магия будет работать. В иных условиях — нет. И он об этом знает, черт побери.

— Посмотри на Джорджа, Баттлер. Он мертв. — я не могу сказать это красным. Истины не существует — точнее, она не установлена.

Я выдохнул. Ну давай, черт тебя побери. Просто посмотри на него, прими мою аксиому хотя бы в этом вопросе.

— Я отрицаю, Стефан. — юноша улыбнулся. — Вас разделяло около полутора метров. Длина клинка — метр. На бросок было меньше секунды, а это значит, что рана аники не может быть тяжелой. — понятно. Он не может заставить себя поверить в то, что раны не было, но находит обоснование ее легкости. — Слегка задета кожа, острие на лезвии вошло в грудину на сантиметр, и застряло в мышечной ткани.

Синий. Четкий, жесткий синий — и тело Джорджа окутывает дымка. Он мертв, но в то же время жив. Его судьба является конфликтом двух систем, лазейку между которыми я использовал, замаскировав призыв длинными рукавами. Не будь их — магии бы не случилось. То, как решится его судьба, зависит от того, какое обоснование победит.

Я вздохнул. Баттлер знает правила игры, и ведет свою линию совершенно четко. Простой человек не смог бы использовать синюю правду настолько эффективно, а значит... Это игра не двух людей. За ним стоит что-то более могущественное... Стоп. Развилка. Я могу признать Баттлера гением, осознавшим суть синей правды самостоятельно, либо ввести еще одну сущность через промежуточные величины. Если ей станет ведьма, допустим, Бернкастель — это укрепит мои позиции и возможность для обоснования магии, через еще один конфликт шредингера, одновременно существующую и не существующую ведьму. Но если я создам себе врага на игровой доске такой силы... Смогу ли я победить? Я не могу использовать красную правду, чтобы решить конфликт, ведь не знаю в нем истины, так что...

Я выдохнул. Голова раскалывалась. Я смогу победить в этой игре, если заставлю Баттлера признать существование магии в синем, когда у него не останется способов обосновать ее несуществование. Победой для него будет строго противоположное — загон меня в ситуацию, в которой ни один тип магии будет невозможно использовать или провести через конфликт.

Беатриче, какая же ты все-таки сука.

Я вздохнул, вспоминая, как все начиналось.

Холод, текущий по руке. Уносящий боль и тревогу, оставляя только приятную легкость сброшенных оков. Залитые белым маревом зеркала, увитые прядями тумана окна. И магия — открытая, избыточная, ничем не ограниченная. Зазеркалье было создано из праны, дышало ей — и я глотал столько, смог проглотить. До рези в глазах и боли в легких, как рыба, всю свою жизнь прожившая под толстым льдом с минимальным количеством кислорода, вдруг оказавшаяся в нормальной воде. Это повторялось из раза в раз, и единственное, чего я хотел — остаться тут навсегда. К сожалению, Беатриче была против.

— Здравствуй, Асмодей. — я невольно улыбнулся, заметив девушку. — Что привело тебя ко мне сегодня?

Сестра стояла у закрытого окна, всматриваясь в белые клубы тумана. Не знаю, что она видит в них — скорее всего что-то свое. Путь для меня за пределы этой комнаты был закрыт, и способа нарушить запрет я пока не нашел.

— А... Стефан?! — девушка дернулась, резко обернулась, и спрятала что-то в кулаке — на ее одежде карманов не было. — Да... Я вот...

Впрочем, по тому, как она держала руки, не спрятав их за спину и даже выпячивая, было понятно — она больше смущена, чем испугана, и скрывает предмет от чужих взглядов только в качестве уступки себе. Она хочет показать, и надеется на похвалу — но при этом слишком смущена, чтобы показать прямо. Такое бывает с художниками, авторами и музыкантами, еще не ставших профессионалами — картины и книги, случайно забытые на самом видном месте, музыка, играющая особенно громко и выключаемая с нарочитой задержкой... Человек жутко хочет выйти из шкафа, но не может, и активно напрашивается на то, чтобы его оттуда достали. Забавно, что для столпов это тоже работает. Забавно... И мило.

— Можно посмотреть? — я протянул руку в просящем жесте. Вырывать — глупость неимоверное, нужно просто помочь ей пересилить смущение и страх перед негативным отзывом. — Обещаю, я не буду критиковать.

Асмодей покраснела. Забавно. Рука подрагивает, глаза метаются, а решиться никак не может.

— Не надо, критикуй! — я улыбнулся. Ага, как же. Наверняка первый раз показывает кому-то кроме сестер... Если не вообще первый. Критики, даже конструктивной, она уж точно ждет в последнюю очередь. Это придет потом, с опытом и твердым осознанием своих ошибок и слабых мест, а сейчас она хочет только комплиментов и внимания. И это более чем нормально.

— Хорошо. — я кивнул, и девушка неуверенно, но все-таки протянула мне... Носовой платок? Да ладно. Я осторожно раскрыл платок, поддерживая на лице улыбку — она сейчас отслеживает каждую эмоцию, и любой негатив или разочарование заметит точнее профессиональных физиогномистов. Мягко переливающийся на свету с настолько плавно, насколько это вообще возможно, переходящими друг в друга цветами и линиями, золотистой каймой и нежно-синим центральным квадратом, он был великолепен. На одной стороне была тщательно изображена сама девушка: прикрытые почти полностью глаза с длинными ресницами, чуть покрасневшие бледно-белые щёки, немного, совсем чуточку вытянутые вперёд пухлые алые губы... было очевидно — на этом изображении Асмодей готовится именно к поцелую. Ее портрет занимал левую половину вышивки. Вторая же была... Странной. Множество раз сделанные и распущенные швы, от которых остались только схематические штрихи. Правда, самые новые были... Довольно узнаваемы. Фиолетовый с черным там, где должна быть одежда, бронзовый на уровне головы. Господи, вышивка... И вот это — демон.

— Это великолепно, Асмодей. — я говорил совершенно искренне. Девушка вышивала на совершенно мастерском уровне, и полностью заслужила похвалу. Если так подумать... У нее было около сорока лет на практику.

В глазах — радость, и ожидание. Я вздохнул. Не озвученная фраза висела в воздухе, ведь ее волновала не столько вышивка, сколько фигуры на ней. Это было... Дьявол. Это просто было. И не собиралось исчезать.

— Стефан... — девушка покраснела, но взгляд оставался твердым и напряженным. — Могу ли я полюбить тебя?

Дьвол! Я выдохнул. Это было хуже, чем я думал. Гораздо, гораздо хуже. В основе каждого столпа золотой ведьмы стоит грех. Совершенно конкретный и определенный, обговоренный и опошленный чуть ли не во всех религиозных книгах. Гордыня, зависть, гнев, лень, чревоугодие, жадность и... Похоть. Сестры не просто основаны на грехах — они их полноценные воплощения, плоть от плоти выбранной Беатриче концепции. Асмодей, воплощающая в реальность концепцию похоти, не просто так спрашивает разрешения. Ее любовь не имеет ничего общего с обычной, так же, как страсть Вельзевул к кулинарии не похожа на человеческую. Для нее это — физиологическая величина, такая же ощутимая, как для меня магия или душа. Она воплощает в себе все, что может затрагивать похоть. Чем для меня это кончится? Сколько продержится нежный период, когда он перейдет в извращения или измены?

Я выдохнул. Абсолютно все трактаты о демонах четко говорили об этой ситуации. Любая связь с демоном, даже абсолютно добровольная, не может сохраняться стабильной бесконечно. Возможно, она будет вполне искренне любить меня первые годы. Вполне возможно, что я сумею удерживать ее в положительных рамках достаточное время, без ревности и измен. Но... Дьявол. Это риск. Огромный, непредставимый риск. Однажды я уже рванулся в омут с головой, продав душу, и последствия расхлебываю до сих пор. Теперь — это?

Молчание затягивалось. На лице Асмодей проскользнула нервозность, но взгляд оставался твердым. Она ожидала четкого ответа, и, дьявол, я не понимал, каким он будет. Даже если опустить саму сложность отношений с демоном... Это изменит все. Мои отношения с другими столпами, ответственность перед собой и Беатриче, даже просто взгляды на жизнь.

"Асмодей мечтает полюбить и погибнуть за свою любовь" — предупреждающие слова, сказанные однажды Люцифер, вспыхнули в голове. У Асмодей не было кандитур, кроме Кензо, на протяжении почти всей жизни. Морально ей все еще семнадцать — насколько человеческий возраст возможно накладывать на демона. А значит... Да, моя проданная душа и редкие встречи, вкупе с по большей части придуманной ей сладкой болью разлуки только доставит ей удовольствие. Дьявол. Никогда не хотел быть ничьей первой любовью. Это никогда не заканчивается хорошо.

Но... Отказать ей сейчас — отказать навсегда. И я не знаю, кто окажется на моем месте. Ну надо же, а ведь я уже ревную. Ты идиот, Стефан. Я положил руку в нагрудный карман. Так, кольца Уширомия — они достались по наследству Краусу, как первому наследнику, но этот мир не имеет ничего общего с реальным. Так, золотые кольца... Однокрылого орла к черту, Асмодей не будет носить ничего, связывающего ее с моей проклятой семейкой. Для человека это бы послужило предметом гордости, на ней это будет смотреться оскорбительно и фальшиво. Значит просто кольцо, алмаз из клюва вплавить в короткое возвышение... Вроде бы выглядит не так уж плохо. Просто, не аляпово и красиво.

Увидев кольца, лежащие на моей ладони, девушка покраснела. Странно — это было единственным имеющимся у меня вариантом при положительном ответе, и она не могла этого не знать. В конце концов, при этом уровне взятой на себя ответственности глупо говорить о каком-то конфетно-цветочном периоде — она демон похоти, и как долго она будет удерживать себя в рамках, и какими они будут — зависеть только от меня. А значит ничего кроме обручения я ей предложить не могу... Да и не стоит гневить Беатриче.

Асмодей протянула руку, и я одел его на безымянный палец левой руки со стойким чувством того, что подписываю себе приговор. Ее губы оказались сладкими и слегка влажными, не смотря на то, что никакой помады или блеска она не использовала. Вкус напоминал смесь ваниль и корицу, одновременно доставляя удовольствие и почти заставляя продолжать. Я разорвал поцелуй, делая вдох и переводя в простое объятие руки, уже опустившиеся Асмодей на задницу. Мне еще только лишить ее девственности прямо на кухонном столе не хватало. Если она у нее вообще есть, конечно.

— А... — глаза затуманены, тело напряжено, а пиджачок расстегнут на первую пуговицу. Я выдохнул. Асмодей, все-таки, слишком красива.

С громким треском по зеркалам прошла трещина, почти сразу распространившись по всем окнам. Пожалуй, впервые, я покидал зазеркалье с настолько смутными чувствами.

— Баттлер... — я выдохнул. — Сдайся. Пожалуйста. Я воскрешу всех погибших в поместье.

Вряд ли Беатриче мне это позволит, конечно. Но, отрицая магию, Баттлер угрожает самому существованию Асми. Я готов умереть или проиграть — но рисковать ей... Любое наказание от Беа сойдет лучше.

Племянник улыбнулся и покачал головой.

— Нет. Я не признаю поражение. — он смотрел на меня как-то странно, понимающе и даже с легким сочувствием, но без сентименатьности. — Мы оба поставили все на эту игру.

Я вздохнул. Значит — война продолжается. Продолжается, пока не останется только одна истина в красном. И она будет моей.

Хотя бы ради Асми.

Глава 1. Перед бурей

Это невозможно спутать ни с чем. Тихий звон безмолвно кричащего стекла, застывшая дрожь зеркал, будто бы ставшие туманом стены — мир, не способный издать ни звука, тихо корчился в агонии.

— Добрый вечер, Вельзевул. — я зашёл на кухню, покачав головой.

Девушка лет семнадцати на вид уже закончила готовить. Встроенный в плиту компьютер показывал восемь тысяч градусов, нагло издеваясь над законами физики и моими глазами. Чёрная, будто поглощавшая падающий на неё свет сковорода не имела ничего общего с той, что я купил три дня назад в ближайшем супермаркете, а по пустым уже тарелкам были разложены тысячи мелко порубленных ингредиентов, их которых я смог узнать от силы сотню.

— Привет, Стефан. — Вельзевул улыбнулась и поставила на стол только приготовленное блюдо. — Ты ведь не откажешься поужинать со мной?

Голос девушки был крайне мягок и мил, да и в целом вокруг неё распространялась удивительная домашняя атмосфера. Хотя... Разумеется это не вопрос и не предложение.

— Спасибо, Вельзевул. — говорить [это] имя было странно, но она создана по [его] образу и подобию, так что было бы грубо с моей стороны его сокращать. Это ее имя — не больше и не меньше. — С удовольствием.

В центре стола оказалось что-то, отдалённо похожее на баранью голень. С виду оно не было ничем странным, а на вкус... На вкус оно было идеальным. Мягкое, великолепно приготовленное мясо без единого сухожилия или кусочка жира, соус, превосходно сочетающий кислинку и сладость, странного вида красноватый напиток, только подчеркивающий вкус...

— Это ведь человеческое мясо, верно? — я прямо посмотрел на неё, отставив бокал в сторону.

Девушка мягко улыбнулась, и свет от старых, почти погасших лампочек, заиграл на светлых волосах.

— Да, Стефан. — она покачала головой. — Это что-то меняет?

Я вздохнул. Она — девушка, искренне и самозабвенно любящая кулинарию. Она — Вельзевул, столп Беатриче, демон чревоугодия. Глупо было бы ожидать от неё чего то иного.

— Конечно нет, Вельзевул. — я улыбнулся, и продолжил есть. — Конечно нет.

Она любит готовку настолько, что использует и свою плоть как ингредиент. Не думаю, что мне стоит опасаться вирусов или прионов... Да и не хочется уже её обижать. Даже если забыть про то, кто она.

В конце концов, это каннибализм только для меня

Просыпаться всегда тяжело. Голова только отрывается от подушки, но грудь уже сдавливает холодный воздух, мышцы наливаются тяжестью, а тихий стук в дверь бьет по ушам, словно набат. Одеяло стягивает тело, лицо утопает в подушке, а стук уже прервался, и от этого только хуже — ведь после третьего дверь откроют ключами. Выдохнув, я отбросил нагревшееся за ночь одеяло и встал, помотав противно ноющей головой. Когда ложишься в три, а просыпаешься в семь утра, то понимаешь, что этого недостаточно, но уже поздно что-то менять.

— Доброе утро, Шанон-чан. Я спущусь через несколько минут, — за дверью раздались постепенно стихающие шаги, и я смог выдохнуть, рухнув спиной на мягко спружинившую кровать.

Взгляд тупо уставился вперед, и я почти на ощупь достал из шкафа первую попавшуюся одежду. Почти все вещи, принадлежащие мне, были оформлены в темно-фиолетовых и черных тонах. Единственным по-настоящему ярким пятном на них были контуры золотого однокрылого орла — семейного герба. Я был одним из немногих людей, имеющих право носить его на одежде, и иногда это раздражало — в конце концов, даже самый красивый орнамент начнет вызывать тошноту, если носить его постоянно. Почистив зубы и поменяв неудачно выбранную рубашку на чуть более светлую, я вышел из комнаты. До начала завтрака у меня еще оставалось около десяти минут, так что торопиться особого смысла не было. Все равно у меня еще будет около двух часов на сон после завтрака, если ничего неожиданного не произойдет.

— Доброе утро, Краус-сан. — в столовой уже сидел темноволосый мужчина лет тридцати на вид. Идеально уложенные волосы, холеное лицо, прямой, самодовольный взгляд. Старший брат ничуть не изменял себе даже в выборе одежды — красный пиджак, голубая рубашка и золотой галстук, того же цвета, что и вышитый на правой стороне груди орел. Красный... Его право, что тут еще сказать.

Я сел на полагающееся мне место. Нас отделял всего один стул — мы оба сидели по правую сторону стола. Пустующее место предназначалось моему второму старшему брату Рудольфу, места напротив — старшим сестрам. Первый, второй, третий, четвертый и пятый наследник соответственно. Красный, оранжевый, синий, черный и фиолетовый. Господи, из-за этой системы я даже нормально одеваться не могу!

— И тебе, Стефан-кун, — мужчина внимательно посмотрел на меня. У него был довольно-таки не выспавшийся взгляд, а глаза отчетливо слезились. — Как прошел вчерашний день?

В его словах был четко выдержанный намек, и я с очень большим трудом сумел удержаться от вздоха. Отец не допускал Крауса в свои дела, и мне приходилось выдерживать его приступы любопытства.

— Ничуть не хуже предыдущих, Краус-сан. — я покачал головой. Язык заплетался, и подобрать достаточно нейтральный ответ было тяжело. — А ваш?

То, что могло бы быть бессмысленной болтовней, было выматывающим противостоянием. Старший брат искренне считал все, чем сейчас занимает отец, бессмысленным бредом выжившего из ума старика, но все равно продолжал порой проявлять интерес. Готов поспорить, скажи я ему правду, он рассмеется и забудет об этом уже навегда, но... Приказ Кинзо-сама остается приказом, так что остается только молчать.

Часы пробили отметку в двадцать минут восьмого, и слуги накрыли на стол. Как и всегда — бессмысленную смесь из японской и европейской кухни, хотя никто в доме не ел ничего кроме привычных блюд, и старания старшего повара оставались пустыми.

— Нацухи-сан приказала передать, что у нее разболелась голова, — несколько виноватый голос Шанон раздался у края стола, заставив нас поморщится от боли. В этом доме не высыпается никто.

— Хорошо, накройте ей в комнате. — явно раздраженно ответил Краус.

Как бы не старался мужчина держать себя в руках, он был на грани бешенства. Это чувствовалось в выражении лица, во взгляде... Да даже в прическе, уложенной так, как умел только он — тщательно, но при этом небрежно. Будто бы он наслаждался процессом, но при всей душой хотел побыстрее закончить. Это что же так допекло дражайшего братца?

— Что-то с мамой? — в зал вошла золотоволосая девушка лет семнадцати на вид, не глядя сев на место Евы. Голос был дежурно-беспокоящимся, чего от нее и ожидалось.

Кажется, мы вздохнули синхронно. Нет, если так посмотреть, то как прямая наследница Крауса и всей семьи, она могла бы претендовать на это место, но... Она же не специально, просто села напротив отца. Чем вообще занимается Нацухи?

— Джессика... — я внимательно посмотрел на Крауса. Будет ли он восстанавливать правильное положение вещей? — У нее болит голова.

Он поймал взгляд, презрительно-насмешливо усмехнувшись. В рамках приличий, но моя рука, сжавшая столовый нож, отчетливо побелела. Это было оплеухой — совершенно открытой и скрытой разве что от самой Джессики, слишком тупоголовой для того, чтобы понимать подоплеку происходящего.

— А... — она безразлично покачала головой и принялась за пищу.

Повисла тишина, я представлял, как отрезаю Краусу голову, Джессика расправлялась с ананасами, отказавшись от нормальной еды, а сам мужчина о чем-то напряженно думал.

Наконец, раздался обиженный голос девушки.

— Даже не спросишь, как дела в школе? — я поморщился. Громкие звуки неприятно били по ушам.

В голосе звучала обида. Так... Просто так она бы не спрашивала. Сегодня двадцать шестого октября, учебный год в их школе не так давно начался... Ничего не приходит в голову.

Мужчина вздохнул.

— Хорошо. Как дела в школе? — голос и выражение лица Крауса были настолько выразительными, что девушка вскочила, подхватив сумку.

Дверь в столовую с грохотом захлопнулась, и я перевел взгляд на старшего брата. Он только покачал головой прикрыл глаза. Это с чего его так развело?

— Стефан... — мужской голос был напряжен и откровенно натянут. — Будь так добр — уйди.

А вот это уже против всех приличий. Он не может отправлять меня из столовой, как и наказывать или вообще что-то делать — это исключительная привилегия отца. Так что я могу с чистой совестью и вежливой улыбкой проигнорировать это заявление, и буду в своем праве.

Перед тем как ответить я присмотрелся к брату. Лицо опирается на руку, зубы сжаты, глаза полуприкрыты... Что-то с ним явно не так.

— Хорошо, брат. — мужчина даже не поморщился, хотя его всегда раздражало такое обращение. Я встал, отставив тарелку. — Должен ли я поговорить с Джессикой?

Она — его дочь, и наше общение было почти не регламентировано, так что это было довольно опасной зоной. В конце концов она была крайне ценным товаром, и уступать влияние на нее он не хотел... Хотя какое там влияние.

— Делай что хочешь. — голос Крауса был лишен огонька и почти пуст — он уже достал планшет и просматривал какие-то документы. К сожалению, я был слишком далеко от стола, чтобы увидеть, что конкретно было на экране.

Кивнув, я вышел из столовой, мягко прикрыв дверь. Дорогому брату явно не до меня и не до Джессики. Более того, он выдал мне подобие карт бланша на решение этой ситуации... Какой хороший, однако, день. Еще бы Краус повесился, и все стало бы идеально.

* * *

— Джессика-сан? — я поймал девушку в саду. Так получилось, что после пробуждения у нее было почти два свободных часа — завтрак всегда начинался в семь двадцать, а занятия в ее школе — в десять. Катер, который должен отвести ее на занятия с семейного острова, будет в восемь десять, так что на разговор у нас еще есть достаточное количество времени. — Мне показалось, что вы проголодаетесь.

Я протянул ей приготовленный Шанон контейнер с едой. Не то, чтобы мне было приятно таскать еду взбалмошной девчонке, но это было не худшим предлогом для разговора.

— А... — как оказалось, я вырвал племянницу из мыслей. — Спасибо, Стефан-сан.

Забавно, но суффикс она озвучила без запинки, хотя подобное обращение к кузенам для нее та еще глупость.

— Не хочу навязываться, но мне показалось, что вам не повредит компания. — я покачал головой. Жутко хотелось поспать еще хотя бы два-три часа, и уже только потом общаться о чем-то с девчонкой, настолько похожей на госпожу, что...

Я сел в беседку четко напротив девушки. Осень еще не успела стать холодной, и свежий ветер колыхал тщательно подобранные цветы. Розарий внутреннего сада был предметом особой гордости Гензо-сана, и слуги следили за ним с утроенным вниманием. Каждый цветок был точно подобран по времени цветения и цвету, так что в любое время года сад смотрелся предельно близко к идеалу. Впрочем, совру, если скажу, что меня это интересовало — все приедается, если постоянно находится перед глазами.

— Спасибо, Стефан-сан... — девушка только покачала головой. — Все нормально. Просто...

Ох, господи, только не заставляй меня тебя утешать, гребаное ты ничтожество.

Я улыбнулся.

— Как дела в школе? — я сделал все, чтобы фраза прозвучала мягко и иронично, а не с усталым раздражением, и, похоже, мне это удалось.

Джессика улыбнулась.

— Нормально... — она покачала головой. Было видно, что девушке хотелось выговориться, но она сдерживала себя. — Год только начался и наш клуб устраивает выступление...

Понятно. Я что-то слышал о том, что она учится актерскому мастерству. Штука полезная, хотя после примера Розы отец относится к этому крайне негативно. Джессике даже повезло, что ему плевать на ее жизнь.

— Понятно. Ты не будешь против, если я составлю тебе компанию? — мне смертельно не хотелось тратить на это время, но что поделаешь. Джессика была совершенно отвратительной наследницей, и нужно было понять, чем это вызвано. Раз уж Нацухи за своими страданиями не способна даже проконтролировать дочь.

— Нет конечно! — девушка обрадовано посмотрела на меня. — Я хотела попросить папу, но так даже лучше.

Я поморщился. Папу... Отец, отто-сама — но никак не 'папа'. Это наименование убивает все возможное уважение, вкладываемое в слово. Кто ее вообще воспитывал? Я, конечно, понимаю, что Нацухи — позаимствованная матка для выращивания наследников, но хоть какое-то понимание обязательств она в Джессику вложить могла?

— Хорошо, — я вздохнул. — Что требуется от меня?

Школьный клубный концерт... Вряд ли что-то серьезное. Всеми школьными вопросами занимался Гензо, на которого вечно скидывали рутину, и вряд ли он, и без того крайне занятый человек, находил время еще и на это.

— Просто присутствовать на выступлении, если хоче.тите. — я усмехнулся. Заминка была едва уловимой, но приятной — в конце-концов хоть что-то ей в голову уложилось. — А... Черт. Я так вам завидую.

Голос у девушки и правда был расстроенным. Хм. Странно. Я вопросительно поднял бровь, посмотрев на нее.

— В чем? — это было действительно странно. Ее положение было на порядок лучше моего.

Джессика только покачала головой.

— Делаете все, что хотите. Учитесь дома. Никто не трахает мозг криками про оценки... — ее голос изменился, передразнивая кого-то. — 'Это все для твоего будущего, Джесс! Делай как мы, иначе не сможешь стать достойной главой семьи! Это твоя обязанность, Джессика!' — она поморщилась. — Да в гробу я видела это главенство! Почему я просто не могу жить в городе, как нормальный человек?! — она уже почти кричала. — Никаких ежедневных поездок на остров и идиотских совещаний.

Кажется, мои пальцы побелели, сжавшись на подлокотнике. Эта дура даже не представляет, что она несет. Да заяви я такое отцу... Даже пороть бы не стал, просто вышвырнул бы из дома, отрезав от наследования.

— Полагаю, ваши родители искренне желают вам самого лучшего. — скорее себе, а ты — товар, но не говорить же такие вещи прямо. — К тому же — почему бы вам не попытаться найти компромисс? Возьмите у отца личное задание и сконцентрируйтесь только на нем. Это освободит вас от присутствия на совещаниях, для которых у вас слишком мало практических знаний.

А еще ты опозоришься по полной, потому что выполнить даже простейшее задание не сможешь — просто потому, что это предельно далеко от школьных знаний. И ведь говорил же я Нацухи, что социализация это ошибка.

— А... Забудьте. — Джессика покачала головой. Она что, рассчитывала найти поддержку? — Вас ведь обучает Кинзо-сан? Как оно? — она задумалась. — И вообще, как выглядит ваш день?

Так... Отца она видела от силы пару раз, он крайне редко выходит из кабинета. Допуск у нее еще ниже, чем у Крауса, так что... Скажу правду на треть. Наверное, этого хватит.

— Отец строг и требователен не более, чем это необходимо. К тому же он предоставляет мне куда больше свободы, чем мог бы, — судя по ее взгляду, этого было мало. Хорошо. — Мой распорядок дня... Обычно я составляю его сам. Отец раз в полугодие выделяет приоритетные предметы, рекомендуя специальную литературу, и подчеркивает особенно важные направления. Все остальное оставлено мне на откуп, в том числе распределение учебных нагрузок, составление плана и практических занятий. Единственное, что приходится согласовывать с отцом — даты проверки знаний, но, как правило, у него находится на это время. — от частных педагогов пришлось отказаться год назад, когда я выучил всю базу, и дальше они стали просто не нужны. Продвинутую экономику или коммерцию мне все равно не преподавали.

Джессика мрачнела с каждым словом, и наконец, высказалась:

— Ну офигеть... почему кланом не может править тот, кто этого хочет и это умеет, а не тот, кому это вообще не сдалось, и кто по сути будет лишь техническим главой? — она мрачно вздохнула, — вот... почему я? Почему не ты, например? Или Джордж... А я... вот вырасту и за меня будут сватать кучу видных богатых уродов, которым будет невтерпеж дорваться до связей и бабла Уширомий, чёрт... — ого. А не у одного меня пальцы могут побелеть от напряжения. — И ведь, самое поганое — никуда я от этого не денусь, — она скрестила руки на груди, морщась. — Поэтому и надо отрываться, пока получается, я так думаю.

Я вздохнул, покачав головой. А скажу-ка я ей правду — просто в качестве исключения.

— Если вас это успокоит — возможность формального брака между мной и вами или вами и Джорджем обсуждалась на семейном совете, но была отвергнута... По многим причинам. — я вздохнул. Это была бы крайне печальная перспектива, что для меня, что для нее — К тому же, буду честен — из меня выйдет отвратительный глава клана. Отец не готовит меня к этой работе, и мне предоставлена своя роль, в которую не входит ни политика, ни коммерция. Эта роль предоставлена вам или вашему мужу.

К сожалению это было правдой. Кинзо-сама отказался предоставлять мне возможность занять действительно значимое место в семье, пойдя против правила первородства. Так что светит мне в лучшем случае десять процентов от всего... И все потому, что какая-то сука родилась чуть удачнее! Зубы сжались почти до треска.

— Меня реально могли выдать за тебя или Джорджа? — голос был пустым, а выражение лица было еще более глупым, чем обычно. — Да они охренели! Я выйду замуж за того, за кого захочу! — кулак девушки врезался в стол. Судя по реакции — слышала она об этом впервые. — Их реально настолько не волнует ничего, что я думаю, что они были готовы поставить меня перед фактом, что мы уже фактически муж и жена?!

Я вдохнул и выдохнул. Нацухи нужно удавить. Как она вообще могла вырастить [такое]? Нет, Джессика красива, даже очень — длинные золотые волосы, голубые глаза, мягкие черты лица, относительно большая для возраста грудь... Но господи, какая же она тупая.

— Если бы семье потребовалось объединить линии Евы-сан и Краусса-сана, вас бы не спрашивали, как и меня или кого-либо еще. — я не выдержал. К дьяволу, хватит с меня. — К тому же ваш муж будет главой семьи. Постарайтесь отнестись к этому более внимательно, чем к выбору... Мебели.

Поймет намек или нет? Судя по выражению лица — не поняла. Повисло молчание.

— Джессика-сан... Вы не хотите переодеться? — девушка была одета довольно странно. Верх был вполне нормальным — пиджак, белая рубашка и галстук, но низ... Красная юбка на добрых три ладони выше колена. Настолько короткая, что до приставки мини не дотягивала считанных сантиметров. Я мог понять, почему она одевается так дома — в конце концов это ее личное дело, хочет светить перед слугами трусами — пусть светит, раз Краус не против. Но выходить за территорию поместья...

— А? — она что, не понимает? — Это моя школьная форма.

В ее голосе было только удивление. Не смущение, не стыд... Да с каких пор это вообще стало нормой?

— Вот как... — я вдохнул. Хватит. Неважно, куда смотрит Нацухи. — В таком случае сегодня я немного задержусь в вашей школе.

Девушка понимающе усмехнулась.

— Могу познакомить со своими подругами, Стефан. — чего?

Так, разговор ушел совсем не туда. Мы явно не понимаем друг друга... К тому же она опустила суффикс.

— Не стоит, Джессика-сан. — не хватало мне еще этого. — В любом случае, я буду ждать вас у катера.

Я вышел из беседки. Утренняя роса неприятно холодила ноги, слабый дождь заливался за воротник, а внутри тихо клокотало бешенство. Отличное, просто превосходное утро.

* * *

— Уширомия-сан, мы не можем... — тихий голос мужчины средних лет был откровенно жалобен. Ну что за полудурок.

— Вы можете, и вы поменяете. — я говорил совершенно спокойно — ситуация была более чем рядовой.

После прихода в школу Джессики я попросил отвести меня к местно администрации — а точнее прямо к директору. Спасибо Гензо, все необходимые данные у меня уже были на руках, так что этот разговор и был то сплошной формальностью. Директор школы, упитанный мужчина с каким-то невыразительным, выпадающим из памяти именем, оказался мямлей и даже не догадался предложить мне чай до тех пор, пока я прямо об этом не сказал. Просто превосходный сервис.

— Но, Уширомия-сан, что вас не устраивает в школьной форме? Она полностью укладывается в общегосударственные стандарты, и... — я вздохнул. Почему я должен тратить на него свое время?

— Семью Уширомия не волнует, какими методами государство повышает рождаемость. — я покачал головой. — Ваши ученицы одеты как проститутки от ста долларов за час. Это дело их родителей, но я не позволю применять те же нормы в отношении своей племянницы.

Этот бессмысленный разговор продолжался уже почти двадцать минут, и уже успел мне надоесть. Все здесь было ошибкой — Джессику требовалось не гонять ежедневно через пролив, а запереть в поместье с необходимыми преподавателями. Мнимая свобода всегда доводит до... Этого.

Удивлен, что она еще не поступила по примеру Розы.

— Мы не можем поменять форму, Уширомия-сан. Это... — я вздохнул.

Старый козел слишком сильно корежился. А ведь можно было бы отправить Гензо, а не прогибать его самому. Наверное, ему было слишком сложно унять гордость и вернуться на положенное ему место перед шестнадцатилетним недомерком.

Жаль, но меня не волнуют его страдания.

— Мы покрываем все расходы школы на клубную деятельность и треть общих расходов на ремонт. Вы хотите лишиться этого? — я вздохнул.

Да что с тобой не так? Я ведь не требую ничего невозможного, это ведь не выставить максимальный балл на экзаменах.

— Нет, но... — он выдохнул. — У нас нет возможности менять стан...

Понятно. Мог бы и сразу сказать.

— Семья Уширомия покроет все расходы на смену школьной формы для старших классов. — я вздохнул. — Этого достаточно, или нам все-таки придется поменять школу?

Вряд ли там выйдет значимая сумма. Да и в любом случае, отвечать за это Нацухи — отец, если увидит на Джессике подобную юбку, оторвет ей голову. К тому же меня трясло — это было чрезвычайной степенью позора. Для меня, для отца, да что там — даже для Крауса, хотя ему на дочь и плевать.

— Хорошо, Уширомия-сан, я рассмотрю... — господи, ну как же ты уже задолбал.

Я вздохнул и отставил чашку с уже остывшим чаем в сторону.

— Вы не рассмотрите, а со следующей недели введете новую форму, которую предварительно согласуете с семьей Уширомия. Это ультиматум, а не предмет для обсуждения. — я покачал головой. Еще немного, и я перестану поддерживать хотя бы фасад уважительного отношения. — Не забывайте, скольким и кому вы обязаны, ... — я снова забыл его имя, и, покачав головой, встал с кресла. — Всего доброго. Надеюсь, у вас найдется кто-нибудь, способный показать мне дорогу к залу, в котором проходит выступление моей племянницы?

Мужчина, каким бы тюфяком он не выглядел, поморщился. К тому же пальцы, сжавшие ручку, подрагивали. Понимаю, неприятно, когда молокосос устраивает тебе разнос. Но ничего не могу поделать, ты сам виноват в этом.

— Да, Уширомия-сан. — его лицо застыло, но голос все еще был ровным. Он все-таки заработал каплю моего уважения. — Вас проводят. Хорошего дня.

Я вышел из кабинета. Он не стал кланяться, хотя стоило бы, так что я ответил тем же. Школа была достаточно большой и ухоженной, чтобы в ней заблудится. Оформленная в нейтральных светлых тонах и обустроенная по последнему слову техники, она была прекрасным местом... Вернее, была бы, если бы администрация сразу делала то, что ей приказано.

— Вы — Уширомия-сан? — откуда-то справа раздался женский голос. Девушка примерно моего возраста, может быть на пару лет старше, уже ждала в приемной.

Темные волосы, не слишком симпатичная внешность — типичная японка, что тут еще сказать.

— Да. — я кивнул и пошел за ней. Как оказалось, до актового зала было идти совсем недалеко, да и было в нем пока что почти пусто. Человек десять, пришедших за полчаса до представления, сидели в задних рядах, уткнувшись в телефоны. Девушка кивнула вперед, и вышла из зала. Наверное, ушла обратно в приемную.

— Эм... Здравствуйте... — из-за кулис показалась юная девушка. В глаза бросились ядовито-зеленые волосы, хорошо сочетающиеся с такими же зелеными контактами линзами. — А вы к кому?

Ну надо же. Не кто, а к кому. Сама постановка вопроса говорит о многом.

— Джессика-сан пригласила меня на концерт. — девушка странно посмотрела на меня и улыбнулась, схватившись за карандаш.

— А... Ди-тян... — она достала какой-то лист из папки, и стала что-то судорожно чертить, от усердия прикусив язык. — Она вон где-то вот там была... пойдём — может, успеем, встретить?

Девушка направилась куда-то за сцену, и мне осталось только пойти за ней. Подсобные помещения актового зала оказались достаточно просторными, чтобы не появлялось чувство тесноты. Как оказалось, девушка вела меня в гримерку — и вошла, даже не постучавшись, оставив меня стоять на пороге — в конце концов, Джессика вполне могла сейчас переодеваться.

— Да входи уже! — из-за двери раздался голос зеленоволосой девушки.

Отсутствие суффикса резануло по ушам, но... Господи, мне что, на детей обижаться? Вздохнув, я открыл дверь. Внутри было тесно, воняло косметикой, особенно сильно — отвратительной жидкостью для снятия лака. Все свободные поверхности были усыпаны разнообразной одеждой, даже Джессика, одетая в какое-то подобие черно-белого европейского платья сидела на очень маленьком и даже на вид неудобном стуле у зеркала, распрямляя волосы. Распрямитель шипел, а провод потрескивал — было видно, что техника переживает не лучшие времена.

'Заметка — купить новый распрямитель'.

— Добрый день, Джессика-сан. — я не стал входить далеко в комнату, оставшись у двери.

Племянницу колотил мандраж, это было видно во всем — в позе, дерганных движениях распрямителя, том, как дрожали плечи. Странно. Это же обычное выступление, чего ее трясет?

— К-канон-кун?! — я услышал растерянный голос племянницы. Это было... Очень, очень неприятно. — Ой. — С-стефан-сан?!

— Что? Но разве это не твой па... — Джессика почти незаметно пнула свою подругу по ноге, и та прервалась, дернувшись и запутавшись в платье. Впрочем, я все равно услышал достаточно.

Канон... Я покачал головой. Вот значит как. Нет, что-то подобное я подозревал — он юноша крайне симпатичный, а биология берет свое. Но я очень, очень надеюсь, что он сделал еще ничего необратимого. Я вздохнул. Джессика подставила парня так, что... У меня нет слов. Про нее и слугу уже ходят сплетни. Если они ходят в школе — хоть раз он тут уже появился, хотя и не должен был — слуги не сопровождали Джессику за пределами поместья. Но об этом... Нет, с ней я говорить об этом не буду. Бессмысленно по определению. У меня еще будет тяжелый разговор с Каноном, но позже. С ней поговорит Краус или Нацухи, и после этого она не сможет сидеть еще несколько месяцев.

Пока я думал, оказалось, что зеленоволосая в бесплодных попытках удержать равновесие утянула с собой на пол столик с вещами, только чудом не разбив зеркало. Помогать ей подняться было уже поздно и чревато порванными вещами, так что я отошел на пару шагов назад, аккуратно подняв рухнувший столик и отставил его подальше. Рядом упали бумаги из чьего-то скетч бука. Я бы не стал заглядывать в чужие записи, но отдельные листки упали зарисованной стороной вверх.

На них были достаточно схематично изображены женская и мужская фигуры, замершие за несколько мгновений до поцелуя. Так вот, что она рисовала... Причем явно давно, и не зная деталей второго персонажа — в нем узнавались черты и меня, и Канона, и кого-то третьего, с более тяжелым подбородком.

Хм. Учитывая тот факт, что у нее была только шариковая ручка, нарисовано более чем неплохо. Девушка сумела изобразить эмоции, оформить фон, накидать отдельные черты вроде родинки под левым глазом Джессики, вдобавок ко всему поигравшись со светотенью. Получилось довольно-таки красиво, хотя было видно, что рисунок сделан схематично и небрежно — будь у нее нормальный мальберт и заранее приготовленная композиция все вышло бы на несколько порядков лучше. К тому же рисовалось в три слоя минимум, многие элементы перерисовывались несколько раз, и из-за этого результат получился немного смазанным.

— На всякий случай, Мидори-сан — меня зовут Стефан Уширомия, и я имею честь приходится Джессике-сан дядей, — я покачал головой. — Но рисунок прекрасный. Вы не будете против, если я закажу вам пару картин?

Девушка была явно талантливой, а деньги на карман мне выдавали в неограниченных количествах — все равно я почти не выбирался с острова, и тратить их было банально негде. Почему бы не поспособствовать развитию юного дарования?

— Стоп-стоп, кем-кеееем?! — девушка, пискнув, выронила почти вставшую на ноги Джессику, заставляя её снова упасть.

— Я больше не хочу никуда вставать, — блондинка, вздохнув, уставилась в потолок, — Всё идёт совсем не так, как должно, а я должна быть уже готовой!

Я вздохнул. Подобная неорганизованность уже начала раздражать. Почему нельзя было выделить под гримерку более просторное помещение и сделать все нормально?

— Ещё успеваем... — в голосе Мидори-сан не было ни малейшей уверенности.

— Успеем! — в комнатку ворвалась какая-то новая девушка, теперь с оруще-красным цветом волос. Она говорила на тон громче, чем стоило бы, и в целом составляла достаточно неблагоприятное впечатление. Увлеченность Мидори-сан мне импонирует, но пустая агрессия — нет.

— Ну, вот, — войдя следом, уткнувшаяся в книгу девочка с синими волосами ловко обошла все препятствия, включая Джессику, и оперлась на дальнюю стену. — И что здесь происходит?

Так... Голубые, зеленые и красные волосы. Все одеты в подобие средневековых европейских платьев. Мне даже интересно, что именно они ставят.

— Стефан-сан? — Джессика тем временем уже приподнялась, — простите за столь неподобающий вид... но... я... эх, ничего... — она с крайне расстроенным видом осмотрела комнату. — И как теперь быть готовой вовремя?

Я молча смотрел на происходящее. Это было бы даже немного весело, не происходи все так неуместно и откровенно глупо. Впрочем, это личная зона Джессики, так что будет некрасиво влезать с целевыми указаниями — хоть какое-то личное пространство всегда должно оставаться. Но право слово, будь это что-то, связанное с экономикой, я был бы куда довольнее.

— Полагаю, вам потребуется моя помощь? — я покачал головой. — Не уверен, насколько хороший из меня выйдет визажист, но...

Я вздохнул. То, что Джессика творила со своими волосами из-за дрожащих рук, было куда хуже любых, даже самых неудачных попыток. Даже странно, что она еще не спалила их чертям.

— C-спасибо, — чуть дрожа, девушка села на ближайший стул без спинки, при этом садясь ровно и не наклоняясь. — М-мне просто... тут случилась небольшая катастрофа, так что я просто запоздала, и...

Я вздохнул. Не может быть в таких ситуациях никаких катастроф, тупая ты... Гм. Либо ты готовишь все заранее и все проходит так, как должно, либо надеешься на случай и все летит в трубу. Ладно. На ошибках — учатся.

— Пссссс, — красноволосая девушка тихо спросила зелёноволосую, — А это чё за тип?

Я вздохнул. Игнорировать ее становилось все сложнее.

— А, это? — Мидори хихикнула, — это просто... — она замерла и её улыбка увеличилась. — Стефан

Кажется, я понимаю, к чему она ведет, и мне это совершенно не нравится. Впрочем, интрига неплохая, особенно учитывая скорость выполнения. Быстро думает девушка, ничего не скажешь.

Девушки переглянулись, и красноволосая дура подскочила ко мне. Весьма ожидаемо, ее двух извилин не хватает на то, чтобы подумать хотя бы на шаг вперед.

— Будем знакомы, типус! — красноволосая улыбнулась. — Так, что ты там собрался делать с нашей Ди?

Я прикрыл глаза и выдохнул. Кажется, у меня дергалось веко. Красноволосая смотрела на меня со смесью агрессии и любопытства, изрядно прибавив мне уверенности и комфорта. Такие взгляды более чем привычны, и на них было понятно, как реагировать.

— Стефан-сан, пожалуйста! — я уже хотел ответить, но почти умоляющий голос Джессики все-таки донесся до меня раньше. Я вздохнул. Похоже, это становится моим привычным состоянием. Господи, знал бы, чем это чревато — ни за что бы ни влез. — Это мой дядя, Уширомия Стефан.

'Проявите вежливость, черт побери!' — это осталось не сказанным, но повисло в воздухе. Все-таки какие-то минимальные понятия о поведении в обществе в Джессику вбили.

Я внимательно посмотрел на девушку — она виновато кивнула. Хорошо, замнем в этот раз.

— Джессика-сан еще не спалила волосы, но, несомненно, исправит это в ближайшее время. Мне бы хотелось этого избежать, — я покачал головой и кивнул на девушку, так и не выключившую выпрямитель. — Впрочем, если кто-то здесь уверен в своих способностях к укладке причесок — прошу.

Так как попытавшуюся что-то сказать красноволосую пнули, голосов не раздалось. Отлично. Хотя бы риторические вопросы они понимают.

Я вздохнул, и подошел к Джессике... Так, ладно.

— Мидори-сан, подберите сценический костюм, если он еще не порвался. Если порвался — сшейте. Акано-сан — займитесь обувью. Не уверен, что туфли уцелели, но постарайтесь. Аохима-сан... Займитесь костюмами вашей группы. Насколько я вижу, они пострадали не настолько сильно. — Так... Джессика играет ведьму не очень понятного морального оттенка, так что обойдется без ярких театральных якорей.

— Джессика-сан, будьте так добры, не дергайтесь. — распрямитель — к черту. Он, заискрив, вырвался из розетки, чудом не став причиной пожара.

Так, уложить волосы... Она их достаточно распрямила, да и были они хорошо вымыты, теплым шелком скользя между пальцев, так что укладывались легко. Всего на прическу ушло около тридцати шпилек, благо лежали рядом. Движения были легкими, готовить ритуал из ста восьмидесяти трех компонентов было куда сложнее, и хотя я укладывал эту прическу впервые, переделывать ее пришлось всего два раза, когда кольцо волос оказывалось слишком косым. Девушка сидела, будто на иголках, отдергиваясь от каждого прикосновения, но в конце концов относительно расслабилась, дав мне закончить работу. Последние шпильки втыкались на чистой силе воли — мне было невыносимо скучно. Финальные штрихи, сравнить отражение в зеркале и эталон...

— Вот и все, Джессика-сан. Постарайтесь быть аккуратнее, мы не располагаем временем на переукладку. — получилось довольно-таки неплохо на мой вкус, хотя кое-где пряди болтались слишком свободно, да и локон, падающий на глаза, стоило бы завить. Но за неимением гербовой...

Я уже почти ушел, как за спиной раздался голос красноволосой.

— Чувак, а чё у тя такая форма неподходящая? Ну, не к лицу, ни к причёске — особенно цвет вымораживает... — кажется, мои пальцы рефлекторно сдавили Джессике шею.

Я выдохнул, из последних сил сдерживая себя. Я могу простить детям отсутствие суффиксов, закрыть глаза на неподобающее обращение, не заметить их шепота за своей спиной, но это уже скользило по грани. Цвета... Это было очень отдельной и весьма раздражающей темой. Фиолетовый костюм никак не сочетается ни с бронзовыми волосами, ни с синими глазами. Всей радости — золотой орел на правом плече и воротнике. Я даже думал выкрасить волосы в черный цвет для хотя бы минимального сочетания, но так как с острова почти не выбирался, то забыл.

— Джессика-сан, если вам не сложно, объясните позже своим подругам тонкости выбора одежды в семье Уширомия. — я покачал головой. — И удачного выступления.

— Спасибо, Стефан-сан, — голос племянницы был слегка удрученным — она прекрасно поняла, какое впечатление оказали на меня ее подруги. Что же, меня уже удивляет не отсутствие у нее воспитания, а то, что хотя бы его зачатки у нее все-таки сохранились. С такой-то компанией.

— А если цвета — это такая проблема, так скажите всем, что, мол, взрослый парень и могу сам всём делать! — завелась красноволосая девушка, махая руками. — Вот когда на меня мой дед попытался, нацепить юбку, я сама нацепила юбку на него, козла старого!

Я выдохнул и захлопнул дверь в гримерку, отрезая голос этой клинической идиотки. Пусть Джессика объясняет ей, что не так она сделала, и почему завтра ее исключат за порчу школьного имущества или по еще какому-нибудь предлогу. Терпеть это животное рядом со своей пустоголовой племянницей я не собираюсь.

Судя по звукам толпы, концерт скоро начнется — по крайней мере, зал был забит на две трети. Вздохнув, я сел на последнем ряду, среди наибольшего количества свободных мест. Раз уж я пришел сюда, то уходить не посмотрев, будет совсем не красиво.

* * *

— Вы хотели меня видеть, господин? — в беседку вошел Канон. Черные волосы, фиолетовые глаза, белая кожа, хрупкое телосложение — он выглядел даже немного младше своих шестнадцати лет.

Я решил поговорить с ним в парке, подальше от чужих глаз и ушей.

— Да, Канон-кун. Садись. — я кивнул на стоящую напротив софу.

Он задумался, но все-таки сел, недоуменно и опасливо смотря на меня. Хотя я и не мог ему приказывать, ведь отчитывался он только и исключительно отцу, сейчас я был в своем праве. Парень молчал, и я решил продолжить.

— Ответь на один вопрос, Канон-кун. — я вздохнул. Этот разговор можно было провести мягко и твердо, но давить мне совершенно не хотелось. Чрезвычайно некрасивая ситуация, навевающая легкое чувство вины. — Кто был моей матерью?

Юноша удивленно посмотрел на меня. Похоже, этого он не ожидал.

— Прошу прощения, господин, но, боюсь, я не знаю. — я кивнул. Это было странно, в конце концов это было крайне популярной сплетней в доме... Вернее, было бы, интересуйся Канон сплетнями хоть на миг.

— Она была личной служанкой Кинзо-сама. Как ты можешь заметить, я не знаю даже ее имени. — я покачал головой. Это было не слишком приятной темой. — После моего рождения ее отправили с острова... И никто не может гарантировать, что не под землю, во избежание не желательной огласки и судов.

Поймет намек или не поймет? Судя по лицу — понял.

— Я понял, господин. — судя по сжавшимся зубам — ни хрена ты не понял.

Я вздохнул. Мне очень, очень не хотелось говорить прямо.

— Канон-кун... Я настоятельно рекомендую тебе свести контакты с моей племянницей к минимуму. — я покачал головой. — Как ты думаешь, почему я это делаю?

Ты же умный парень, черт тебя дери. Почему я должен всем этим заниматься?

— Потому что мебели не место рядом с людьми?! — голос Канона все-таки сорвался на повышенные тона.

Я вздохнул. Долбоеб. Смазливый, талантливый, но какой же долбоеб.

— Хорошо, Канон-кун. Давай допустим, что я закрыл глаза на происходящее. Вы мирно трахаетесь за закрытыми дверьми, вам даже хватает мозгов предохраняться, и беременности не появляется. Черт с ней, с девственностью, времена изменились, — я покачал головой. — Что дальше?

Ну надо же, а ведь он смутился. Господи, откуда же вы такие беретесь...

— Я... — понятно, ответов нет.

— А вот что дальше. Джессика — наследница семьи. И будем говорить честно, наследница отвратительная, — я покачал головой. — Поэтому главой семьи будет ее муж. Мне жаль это говорить, Канон-кун, но ты не способен им стать. Сам понимаешь, почему.

Он — приютский мальчик, которого с пяти лет готовили как слугу. Он прекрасно умеет работать по дому, умеет выживать в служебном серпентарии, но не имеет ни малейших способностей к жизни за пределами поместья. Ни нормального образования, ни связей, ни... Даже я на его фоне выгляжу куда лучшей кандидатурой. Слуга не сможет стать главой семьи, он так навсегда и останется слугой — его шанс уже упущен, новых знаний и жизненных талантов он уже не приобретет.

— Даже если ее муж закроет глаза на измены, а он не закроет, все, что тебя ждет — участь постельного мальчика, совмещающего работу уборщицы и вибратора, — я четко смотрел ему в глаза, хотя убивать первую любовь было почти физически мерзко. Впрочем, вечная любовь живет три месяца. — Я не хочу этого ни для Джессики, ни для тебя.

Будь он девушкой, все было бы проще. Но в этой ситуации... Канон не потянет.

— Я понял, господин, — я покачал головой. Ничего ты не понял. Сперматоксикоз застилает глаза.

— Твое расписание поменяют так, чтобы контакты с Джессикой были сведены к нулю. С этого дня прислуживать ей будет только Шанон-чан, тебе запрещено выполнять ее личные просьбы, — я вздохнул. — Канон-кун, в иной ситуации тебя бы уже уволили, отправив назад в приют. Пожалуйста, не заставляй меня идти на крайние меры, — я кивнул на выход из беседки, мол, свободен. Парень послушно вышел, хотя это было больше похоже на судорожные попытки перейти на бег.

Конечно, если он решит, что принцесса стоит смерти, то никакие мирные методы вроде смены расписания не помогут, но сейчас я сделал все, чтобы очертить понятную даже ему границу. Перейдет — окажется выброшен вон. Так, что еще... Ах да, надо бы подготовится к разговору с Джессикой. Она наверняка придет возмущаться ко мне, раз уж Краусу и Нацухи на нее плевать.

Дьявол. Почему я должен заниматься их дочерью?

* * *

Осторожно постучав в дверь, я вошел в комнату. Личные покои Гензо-сама были своеобразным домом в доме, комплексом из гостиной, спальни, кабинета и ванной комнаты. Ключ от него, кроме прямого хозяина, имели только я и Гензо-сан — даже Краусу, первому наследнику, он не полагался. Да и не особенно он в нем нуждался, вспоминая об отце только в те моменты, когда ему требовался срочный кредит.

— Гензо-сама, вы хотели меня видеть? — войдя, я поклонился и застыл в трех метрах от рабочего стола отца.

Старик был... Плох. Несмотря на привычный суровый вид, ощущение ведущейся работы, это чувствовалось. В подрагивающих пальцах, в особенно отекшем лице и слезящихся глазах. Отец держался на голой силе воли, и доктор Нанжо не так давно дал ему три месяца до смерти. Понимать это было... странно. Немного страшно, немного противно, немного горько.

— Да, Стефан. — мужчина дышал, глубоко и ровно, но при этом судорожно, часто сбиваясь на кашель. — Проходи.

Он кивнул на стул, стоявший перед столом, и я послушно сел. Кабинет был просторным помещением, все стены которого покрывали книжные шкафы. Гримуары разных авторов, разных времен, объединенные только общей целью и направлением исследований. Процентов на шестьдесят мусор, на восемьдесят — дублирующаяся информация. Эту коллекцию отец собирал почти сорок восемь лет, выкупая то, что можно было купить за деньги и воруя или подставляя, если купить не получалось. Этот кабинет был моим домом на протяжении всей моей жизни, и понимать, что совсем скоро он окончательно перейдет в мое владение было... Странно. Неправильно.

— Записки о Каббале? — до моего прихода отец выписывал что-то из недавно переплетенной книги, уже исхоженной вдоль и поперек. В ней не было ничего, что нельзя было бы найти в открытом доступе, так что именно она была одной из моих первых книг... К сожалению. Или к счастью.

— Да, Стефан. Записки о Каббале... — старик покачал головой, и захлопнул ее. — Сфирот Нецах, не так ли?

Я поморщился. Напоминание об этом было... Неприятно. Хотя... Не обратись я к Нецах, то сейчас бы с отцом не разговаривал. К тому же ощутимо укололо плечо, как и всегда, когда я вспоминал о договоре.

— 'И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри'... — я вздохнул. — К чему это, Гензо-сама? Я ошибся, и сполна заплатил за свою ошибку.

Старик усмехнулся, и откинул книгу в сторону. Она проскользнула по столу и рухнула на пол, потеряв пару страниц. Там ей и место, впрочем.

— Хо, заплатил? — отец вздохнул и покачал головой. — Ты даже проценты еще не оплатил, дурень. И платить их будешь до скончания времен, пока не сойдешь с ума, и твою душу не сожрут, как мою.

Я кивнул. Мы оба знали, что обречены — и не понимаю, к чему этот разговор. Отец никогда не был любителем переливать из пустого в порожнее, так что сегодняшний случай был странным. Впрочем... Перед смертью он вполне мог и изменить привычкам.

— Я был восьмилетним идиотом, от которого вовремя не спрятали книги. — я вздохнул. Это было виной не в последнюю очередь виной самого Гензо. — И платить за это мне, и только мне.

Отец вздохнул и отвел взгляд. Похоже, это его несколько задело.

— К дьяволу. Не ты ли недавно обивал пороги Нанжо, доставая его вопросами о моем здоровье? — старик рявкнул.

Я кивнул. А вот, похоже, и настоящая тема разговора.

— Да, отец. — я вздохнул. — Я беспокоился о вашем самочувствии.

Это было почти правдой — я действительно волновался о старике. Каким бы уродом он ни был, я был обязан ему всем, что имею, и еще многим сверх того.

— Или о том, как разделится мое состоянии? — старик покачал головой. — Не важно. Читай!

Его рука скользнула куда-то в стол, и он почти швырнул мне в лицо какую-то бумагу. Взглянув в нее, я замер. Держать в руках собственный смертный приговор... Интересное ощущение. Я посмотрел в глаза старику, ожидая объяснений.

— Послушай меня, Стефан... Завтра сюда слетятся стервятники со всей Японии, и будут обсуждать, как поделить и сожрать мой труп. И ты этого не позволишь. — он говорил горячо, ярко, почти брызгая слюной.

Я покачал головой. Отец приказывал почти невозможное.

— Что я получу кроме указанного в завещании? — возможно, это было цинично, но это был мой единственный шанс надавить на отца. Нехорошо шантажировать умирающего исполнением его последней воли, но мы оба давно мертвецы.

— Чего ты хочешь? — его голос внезапно стал тих и спокоен, в нем не осталось ни следа былой горячести. Он прекрасно знал, чем меня купить, и давно был готов к этому разговору — даже сам вопрос для проформы.

— Одностороннее подтверждение договора, — меня не интересовали ни деньги, ни титулы, ни книги, да и не собирался он их предлагать. Просто он располагал тем, что мне необходимо, и не собирался это отдавать... До последнего дня. — И поручительство.

То, что он отказался делать восемь лет назад, ему придется сделать сейчас. Иначе я и пальцем не пошевелю, чтобы исполнить его последнюю волю.

Старик глухо хохотнул, и внимательно посмотрел на меня.

— Пошел вон. — его голос был совершенно уверенным, а взгляд — твердым, так что я спокойно подчинился и, поклонившись, вышел из комнаты... И только после этого ударил рукой в стену. Деревянная панель треснула, и резкая боль в кисти на мгновение разогнала накатившее бешенство. Конченый, ублюдочный старый мудак! Ну чего ему стоило согласиться, все равно ему терять уже нечего, а так я получил бы отсрочку на пару десятилетий.

К дьволу! Я снова ударил стену, и развернулся. На меня испуганно смотрела Шанон, похоже, шедшая куда-то, когда я выскочил из кабинета.

— Шанон, будь так добра, завари чай и подай его в малый зал. — девушка кивнула и почти бегом ушла на кухню, похоже, радуясь появившемуся предлогу уйти. — Погоди! К черту чай, принеси что-то покрепче.

Дьявол! Слуги не должны видеть нервные срывы своих хозяев. Нужно перед ней извинится, и... Выпить уже это гребаное успокоительное.

Судорожно выдохнув, я рухнул в кресло. Виски полыхали болью, плечо будто горело, а и я почти чувствовал запах паленой плоти, доносящийся от него.

— Стефан-сан... — в зал вошла Шанон, неуверенно смотря на меня. Она держала поднос с двумя белыми и одной серой таблеткой, и графином воды.

Понятно. С лекарствами нельзя смешивать ни алкоголь, ни чай. По крайней мере, очень не желательно.

— Спасибо, Шанон-чан. — я выпил таблетки, запил, и вернул графин обратно на поднос. — Можешь... А, к дьволу. Можешь считать, что у тебя сегодня выходной.

Моих полномочий на это хватит. Краусу плевать, Нацухи ничего не решает, а отец... К дьволу. Просто — к дьяволу. Я вздохнул, и прикрыл глаза. Таблетки должны начать действовать не раньше, чем минут через десять, так что оставалось только сжать зубы и пытаться не закричать от этой гребаной мигрени.

— Стефан-сан... Что-то случилось? — голос девушки был растерянным и... Сочувствующим? Дьявол. Ну какое тебе дело, а?

Так, что она видела? Я выскочил из кабинета отца и в бешенстве лупил стену. Это может вызвать страх, но сочувствие... Стоп. Отец же умирает. В этом дело? Я усмехнулся. Черт побери, Шанон... Ну когда же ты уже поймешь, насколько все в этой семье ненавидят друг друга. Быть настолько невинной... К дьяволу. К дьяволу все это дерьмо, эту ситуацию и меня самого. Я вздохнул и покачал головой.

— Ничего страшного, Шанон-чан. — я выдохнул и прикрыл глаза. Если не двигать головой, то мигрень вполне можно терпеть. — Небольшая семейная неурядица.

Я посмотрел на девушку. Темные каштановые волосы чуть ниже плеч, серые глаза. Белая шапочка на голове, на обычном платье служанки выделяется только вырез, открывающий всю правую ногу — там находилась татуировка семьи Уширомия, золотой однокрылый орел. Красива, и, что куда важнее, сама знает об этом. А еще умеет себя вести и знает свое место. И Джессике, и Нацухи есть, чему у нее поучится.

— Стефан-сан... — девушка замялась. — Доктор Нанжо-сан настоятельно рекомендовал вам сохранять постельный режим...

Я покачал головой. Девушка была права — подготовка к ритуалу, проведенного отцом на прошлой неделе, выпила из меня все силы, и старый врач принял это за среднее истощение. А последние пару дней я только и делаю, что веду тяжелые беседы, да и отец... Рука сжалась в бессильной вспышке гнева. Он ведь сам подписал меня на это дерьмо!

— И он был прав, Шанон-чан. — я вздохнул. — Врачи всегда правы в своих рекомендациях, и пациенты всегда ошибаются в своей привычке их нарушать. Но что поделать?

Я расслабился в мягком кресле. Таблетки начинали действовать, и потихоньку становилось легче. Ладно. Гензо-сама умрет в ближайшее время, так или иначе. Уже скоро на остров слетятся родственники со всей Японии, превратив привычный серпентарий в подобие ада. И мне... Если отец не передумает на счет завещания, то придется согласиться на его условия. Плевать. Уже на все плевать. После того, как он умрет, будет сожжен еще один мост за моей спиной, а их и без того очень мало.

Дверь в малый зал с грохотом распахнулась, волной боли прокатившись по телу. Черт. Ну кого еще принесло по мою душу?

— Стефан!!! — крик Джессики будто ввинтился в мозг раскаленным железом, заставив почти взвыть. Я ее убью. Просто убью прямо сейчас, и выкину труп в мусоросжигатель, предварительно обескровив и выпарив большую часть воды из мягких тканей. А остатки закопаю далеко в лесу, там как раз у дальних скал на западе относительно мягкая почва...

— Да, Джессика-сан? — я устало посмотрел на нее. Она — последняя, кого я хотел видеть после разговора с отцом.

Девушка была разгорячена и взбешена. Голубые глаза горят, кулаки сжаты, поза напряжена — хоть картину пиши, и на стену вешай. Только что вызвало такую реакцию?

— Что тебе сделала Акано-тян, ублюдок?! — крик Джессики, казалось, отбивался от стен. Я посмотрел на испуганную, но слегка заинтересованную Шанон.

— Шанон-чан, принеси, пожалуйста, две чашки чая и десерт к нему. — не стоит выяснять отношения на глазах у слуги. Ее это никак не касается. — И о ком вы вообще говорите, Джессика-сан?

Девушка, правильно поняв настоящий смысл приказа, выскочила из зала, и я посмотрел на возмущенную Джессику.

— Акано-тян! — она говорила так, будто бы это должно было о чем-то мне сказать. — Ее исключили из школы, и не берут никуда во всем городе!

Эм... Акано... Ах да. Я вспомнил — та девчонка, выбесившая меня своим поведением. Я попросил тогда директора школы убрать ее подальше от Джессики, но не думал, что он выпишет ей полноценный волчий билет. Надо будет посодействовать ему, заслужил. Уверен, Нацухи будет благодарна за такие мудрые действия, и отпишет ему премию сверху.

— Джессика-сан... — я покачал головой. — То, что Нацухи-сан позволила вам учиться в общеобразовательной школе, не значит, что вас не будут ограждать от вредных контактов. Акано-сан прекрасно проявила себя, и ясно показала, что не способна принести вам ничего, кроме вреда. Если у девушки в таком возрасте нет даже понятия о чувстве такта, правилах общения и банальной вежливости — ей не место ни рядом с вами, ни в относительно уважаемом обществе вообще.

Я вздохнул и прикрыл глаза. Мне было настолько плохо, что говорить не хотелось совершенно.

— Да кто ты вообще такой, что бы решать, с кем мне общаться?!!! — нет, она и правда не может быть немного по тише?

Голова буквально раскалывалась, боль с плеча перекатилась ниже, и теперь горела вся рука, а нервы сдавали. Я открыл глаза и прямо посмотрел на Джессику.

— Ваш дядя и пятый наследник. Не забывайте о своем месте, черт вас подери! — девушка дернулась, и мою щеку обожгло, а голову мотнуло назад. Виски просто взвыли от боли, и я на миг почти потерял сознание. Я резко выдохнул, остатками силы воли удерживая себя в реальности. Джессика с испуганно-недоумевающим выражением на лице потирала сжатую в кулак руку, похоже, не совсем осознавая, что только что сделала. Она... Эта сука...

Мир окутала багровая пелена. Эта тварь... Рука все так же полыхает невидимым огнем, в напоминание о старом контракте, но теперь пламя кроме боли приносит темную, злую радость. Резко оттолкнувшись от кресла, отлетевшего назад, я вложил корпус в простой и четкий боковой. Горящая рука почти без контроля сознания врезается в подбородок девчонки, заставляя ее голову мотнуться назад. Подшагнуть вперед — и колено почти вбивается в ее живот, отправляя на пол. Ботинок врезается в чужую шею, равномерно давя на нее и не позволяя повернуть голову.

Все — без единого звука. Все — в багровом мире, лишенном мыслей. Мой карман — абсолютно закрытое помещение. Он достаточных размеров, что бы в него мог поместиться стилет или пистолет. Обычно я оставляю его в сейфе, но сегодня, после привычной разминки в тире, я об этом забыл. Неверно — я бы почувствовал излишнюю тяжесть. Значит, стилет. Тонкое, легкое лезвие, удобные ножны, вполне помещавшиеся в продольном секретном кармане пиджака.

Рука полыхает огнем, но теперь эта боль почти приятна. Это очень похоже на то, что чувствует человек, взявший быстрый кредит наличными деньгами. Руки жгут стопки денег, которые так и просятся на волю, а оплата еще где-то очень далеко, и про нее даже не хочется вспоминать. Резко выдохнув, я заставил рассеяться ощущение тяжести в продольном кармане. Я оставил стилет в сейфе.

— Стефан-сан? — вошедшая в комнату Шанон ошарашенно смотрела на происходящее.

Картина маслом. Я, с краснеющим отпечатком ладони на лице, и Джессика, корчащаяся на полу в попытках вдохнуть. При виде девушки бешенство начало рассеиваться. Не дело слугам видеть... Такое. Выдохнув, я сел обратно в упавшее кресло. Боль в висках, утихомиренная выделившимся адреналином, накатила снова.

— Джессика... — я покачал головой. — Еще раз попытаешься меня ударить — сломаю руку. Будь так добра, исчезни.

Девушка, судорожно дыша, встала. Отпечаток моего ботинка четко светился на ее шеке. Черт, еще с Краусом разговаривать... Хотя вряд ли, на днях нагрянут остальные наследники, а отец почти умер, так что ему сейчас не до таких мелочей. Нацухи, поистерит разве что.

— Только если Акано вернут в школу. — Джессика шумно вдыхала, но смотрела все так же четко. — Ты сломал ей жизнь, Стефан. Не надо... — она поморщилась, но все-таки продолжила. — Пожалуйста.

Я вздохнул. Понятия не имею, чем ей так сдалось это хамящее животное, но... У меня снова заболели виски. Я не могу просто сдать назад — директор уже исключил ее один раз, и восстанавливать-исключать одного и того же человека несколько раз не будет, это превратится в фарс. Значит... А, к дьволу.

— Ей позволят поступить в любую другую школу... — я задумался. А ведь неплохой шанс. — При условии того, что ты перейдешь на надомное обучение.

И семья избавится от кучи расходов на ее катер и школу, у Гензо освободится время, а она наконец начнет получать достойное Уширомия образование.

Девушка вздохнула, и посмотрела на меня.

— Если это поможет Акано... Хорошо. — быстро же она согласилась.

Я кивнул.

— Договорились. Я поговорю с Нацухи на этот счет. — мой взгляд уперся во входную дверь, и Джессика правильно поняла намек... Наверное, впервые на моей памяти. Дверь тихо захлопнулась, и я покачал головой. Пусть делает и думает все, что хочет.

Я расслабился в кресле, попытавшись отстраниться от извечных волн боли. Невидимое пламя на руке, обиженное тем, что я его так и не использовал, жгло даже сильнее обычного. Ну и плевать. Пройдет, всегда проходит.

— —

Я проснулся резко, одним жестким рывком, и вздрогнул, не отличая явь от сна. Обычно я спал крепко — настолько, насколько позволяли жесткие болеутоляющие и снотворное, принимаемое перед сном, так что для того, чтобы разбудить меня, требовалось что-то куда более значимое, чем вечно сгорающая на невидимом пламени рука. Вздохнув, я прислушался к себе — и только после этого понял, что именно меня смущало. На место огня и вони горелой плоти пришёл прохладный, приятными волнами растекающийся по телу туман. Так... Понятно. Я посмотрел в зеркало, висящее на кроватью.

В нем стояла вполне ожидаемая белесая дымка, как и во всех окнах. Мир тихо содрогался, крича в глухой агонии, и медленно разжимал когти, удерживающие закрытую комнату. Это уже не земля, и её законы тут больше не действуют.

Я острожно встал, накинул брюки с рубашкой, и вышел из комнаты. Такое бывало только когда мне хотел нанести визит кто-то из столпов, и каждый раз заканчивалось по разному. Впрочем, одно только временное освобождение от вечной боли стоило того. Дверь захлопнулась за спиной, и я вышел в гостиную. На подоконнике сидела девушка, смотря куда-то в глубины тумана. Длинные белые волосы, волнами спускающиеся с плеч, красный пиджак, черные чулки, поднимавшиеся на ладонь выше колена и высокие сапоги. На ком то другом это выглядело бы, как наряд дешевой шлюхи, но Асмодей выглядела в этом совершенно естественно и крайне красиво, даже не смотря на то, что сидела ко мне спиной. Младшая из столпов, но ничуть не слабейшая, как можно было бы подумать. Я тихо прислонился у стене, не собираясь нарушать молчание. Она сама начнёт разговор, когда захочет. Не в моем положении пытаться навязываться.

Наконец, девушка повернулась, и на меня уставились широко открытые, ошарашенные красные глаза без зрачка. Это было единственной чертой, отличавшей её от обычной человеческой девчонки её возраста.

— Стефан? — она недоуменно прищурилась. — А что ты тут... Ой. Это же твой дом, да?

Смущённый голос Асмодей вызывал улыбку. Она была младшей из сестёр, и этим сказано все. Пожалуй, только она могла нагрянуть ко мне в дом, и забыть, что я нахожусь рядом. Хотя... Я бы не смог заметить Люцифер, если бы она не хотела этого. Левиафан бы никогда не пришла без чёткой цели. Сатана — специально бы привлекала внимание, выводя меня из равновесия. Маммон, в принципе, туда же. Просто из желания пообщаться могли бы прийти, наверное, только Бельфегор и Вельзевул. Но делали они это куда реже, чем хотелось бы.

— Да, Асмодей-са. — я оборвал себя. Суффиксы и прочие правила японского этикета просто не имели смысла в этом мире, и даже звучали чужеродно и неуместно. Мы с ней находимся на равне, и вся разница в том, что её госпожа создала, а меня — купила. — Не хочу показаться грубым, но какая причина у твоего визита?

Сестры, к сожалению, крайне редко приходили просто так. Обычно это было вызвано передачей мне приказа от хозяйки, а они никогда не кончались хорошо.

Я вздохнул, и подошёл к холодильнику. Внутри не было почти ничего готового — семейный повар всегда готовил с нуля, не оставляя ничего на потом, но парочка шоколадок все-таки нашлась. Я положил их на стол к фруктам — вдруг девушке захочется перекусить, а Асмодей единственная, для кого смущение могло бы послужить препятствием.

— Эм... — девушка потупила взгляд. — Ну... Я... гуляла и случайно оказалась здесь. Я помешала?

Скажи это кто-то, кроме неё — я бы не поверил. Но это, черт побери, Асмодей — столп, которая действительно могла заблудится в зазеркалье. Хотя... Тут даже не заблудится, а просто зайти не туда.

— Конечно нет, Асмодей. Заходи, когда тебе будет угодно. — одно её присутствие вырывало запертую комнату вместе со мной в зазеркалье, так что я был более чем доволен — пока я здесь, рука не горит. Все таки со стороны госпожи давать такой дар было... Жестоко, даже по её меркам.

— Спасибо, Стефан. — девушка мило улыбнулась, и спрыгнула с подоконника, вплотную подойдя ко мне. — Старый козел ведь уже почти умер?

Я улыбнулся. Сестры, пожалуй, единственные... гм... существа на планете, чья фамильярность не царапала уши. В конце концов, они имели на это право. Да и черт подери, Асмодей просто умела подать фамильярность так, что она вызывала умиление, а не раздражение.

— Ему осталось меньше месяца. — я прикрыл глаза. Сдавливающая воля Кинзо находила меня даже здесь. Силён, ублюдок старый. Дьявольски силён. Не то, чтобы это ему помогло, впрочем. — Но давай оставим этот разговор.

Я прикрыл глаза. Только здесь, в этом странном, несуществующем мире я чувствовал себя по настоящему живым, ведь по руке вместо обжигающего пламени тек прохладный туман, а на смену вызывающей тошноту мути болеутоляющих приходила ясность и четкость мыслей. Все таки чары госпожи по настоящему полноценно действовали только здесь. И...

Да хватит уже врать самому себе, Стефан. Здесь нет ни одного Уширомии кроме тебя, и всем плевать на твой статус. Даже Кинзо, уже почти подохший, и тот в его нынешнем состоянии не дотянется в зазеркалье. А это... Это свобода, которую нельзя сравнивать ни с чем.

— Мы можем поговорить? — девушка смотрела странно смущённо. — Вернее, можно мне выговорится?

Хм. А вот это было действительно неожиданно. Асмодей... Всегда была одновременно открытой, и тяготившейся чем-то. Я никогда не влезал другим в душу, но раз уж она захотела выговорится... Я сел на кухонную стойку лицом к ней, постаравшись улыбнуться.

— Конечно. Если тебе хочется о чем-то поговорить — я всегда буду рад составить тебе компанию. — особенно если это будет происходить в зазеркалье, а не в реальности. Очень сложно держать себя в руках, когда сам мир всеми силами выжимает и отрицает крупицы магии, медленно поджаривая неудачливого мага.

Девушка улыбнулась, широко открытыми глазами смотря на меня. Надежда, грусть и что-то ещё, не слишком заметное и легко интерпретируемое.

— То есть ты выслушаешь? — её голос был настолько радостным, что моя, довольно искусственная улыбка превратилась в настоящую.

— Да, Асмодей. — я закинул ногу на стойку, и оперся о стену. Голова почти задевала шкафчик, но это было удивительно уютным местом. Не в последнюю очередь потому, что с двух сторон была стена, и все зеркала находились в поле зрения.

Девушка вздохнула, и села напротив, в задумчивости покусывая губы и не отрывая взгляда от рук. Да ладно. Она нервничает?

— Я... я рада служить госпоже Беатриче, но... я рада, но... — она покачала головой. — Мы заперты здесь. На этом острове, исхоженном уже во все стороны. Год за годом, десятилетие за десятилетием... Я схожу с ума, Стефан.

Её голос звучал пусто и горько. И если так подумать... Роккаджима. Микроскопический остров в западной части Японии, бывший совершенно заброшенным вплоть до последних пятидесяти лет, когда Кензо выкупил его. Что тут забыла госпожа? Как она могла погибнуть тут, в этой дыре, без возможности даже покинуть её?

Если так подумать, то Асмодей с сёстрами привела тут почти сорок лет, без возможности даже увидеть кого-то кроме Кензо, а он тот ещё мудак, при всём уважении, что я к нему питаю. И как она только ещё не свихнулась? Хотя понятно, как. Наши разумы это такая же собственность Беато, как и наши души. Потерять без её на то желания не выйдет.

— Знаешь, Стефан, у всех столпов есть... Мечта. — голос девушки откровенно дрожал. — Мы созданы по образу демонов, и каждая из нас привязана к своему греху. — она покачала головой. — Кого-то это устраивает. Вельзи для кулинарии хватает и того, что есть на острове, Люци замкнулась в своей гордости, и не желает видеть людей, Бель довольна и такой жизнью, но... Для меня это сродни пытке.

Так, если подумать... Левиафан и Маммон воплощают зависть и жадность, и будут стремится к новым достижениям и новым завоеваниям, а остров убивает любые амбиции. Сатана — эмоциональный вампир, обожающий выводить людей из равновесия, с её жаждой внимания сидеть взаперти должно быть просто мукой. Асмодей же... Не знаю. Я никогда не задумывался над тем грехом, который госпожа положила в её основу.

— Я... — 'могу чем-то помочь?' Не строй из себя идиота, Стефан, она уже десятилетиями сидит взаперти. Что может быть нужно узнику? — Если захочешь поговорить, или тебе что-то будет нужно — обращайся без колебаний, Асмодей. Я сделаю все... — 'что смогу'. Нет. Просто 'все'. Без уточнений.

Девушка посмотрела на меня широко распахнутыми глазами. Похоже, она даже не думала, что я предложу что-то подобное. Но это было правильным решением — она заслуживает хотя бы такой помощи. В конце концов, мы коллеги.

— А... С-спасибо, Стефан. — девушка улыбнулась... И по стеклу прошла четкая трещина, врезаясь в уши отвратительной трелью. Дьявол!

— Похоже, время на исходе. — такая же трещина появилась на всех зеркалах и окнах, разрастаясь с каждым мигом. Мир замещал то, что нарушало его законы. Асмодей успела только улыбнуться на прощание, когда трещины разрослись, и зазеркалье лопнуло:

В дверь стучала Шанон, а на часах было почти восемь утра. Дверь закрыта на ключ, как и окна, а значит, я не мог выйти. Слишком жёсткое нарушение в логике мира, чтобы магия Асмодей смогла его преодолеть. Я выдохнул, и прикрыл глаза.

— Шанон-чан, я не слишком хорошо себя чувствую. Я спущусь на завтрак через полчаса. — стук прекратился, и по ту сторону двери раздался звук постепенно затихающих, удаляющихся шагов.

Выдохнув, я расслабился в кровати. После полудня слетятся стервятники, рука уже снова начала гореть, а глаза и лоб так и не отошли после вчерашнего. Боги, как же я ненавижу этот мир.

— —

— Я должен сделать что? — сказанное отцом не укладывалось в голове. — Кинзо-сама, может быть мне стоит позвать Нанжо-сана? Вам явно не здоровится.

Старик нахмурился, и перед моими глазами резко потемнело. Я не успел даже дернутся, как в грудь врезался жесткий удар, выбивший из нее воздух. В рот будто набили ваты, руки резко свело за спиной, вывернув в плечах, а пальцы оказались скованы невидимой лентой. Ноги подломились, и я почти рухнул на колени. Отец прекрасно знал, как лишить меня любых шансов на ответ.

Не то чтобы я посмел ударить, право слово. Это ведь даже не треть его сил.

— Перестань хамить, истеричка. — старик покачал головой. — Ты все верно расслышал.

Я выдохнул. Осторожно, медленно — нормально дышать с замыкающими чарами на теле не получалось. В голове роились мысли, большая часть которых отдавала откровенной паникой. Это же самоубийство. Даже для меня. Я ему что, настолько надоел? Или... Я быстро перебрал все последние работы, сделанные для него. Дьявол, да все сделано идеально — и оба ритуала, и перговоры с этими недобитыми птичниками с островов, и церковники остались мной довольны...

Нет. Это неправильный путь. Он не ценит хорошо проделанную работу, воспринимая ее как должное — те, кто ошибается, у него долго не живут. Значит эта цель настолько важнее меня? Единственного подготовленного наследника, в которого он вложил годы и огромные деньги? Да ладно.

Хотя, когда еще начинать разбрасываться ресурсами, как не за пару недель перед смертью?

— Церковь попросила о помощи. Значит ты пойдешь, и обеспечишь им ее. — старик раздраженно дернул кончиком рта. — Ясно?

Я выдохнул, кивнув. Чары пропали, будто их и не было, и я, резко закашлявшись, рухнул на колени, схватившись руками за грудь. Разумеется, синяков на ней не было — персонапрессивный удар следов не оставляет, за что и любим. Я и сам смог бы так же... Не трясись так над каждой крупицей силы. Это Кензо скоро умирать, может себе позволить расшвыриваться заклинаниями.

— Ясно. — я вздохнул. — Я могу хотя бы узнать, зачем?

Ну не может ему быть не плевать на церковь, на этом островке они его все равно не достанут, а выбираться с него ему уже не придется — маловато времени осталось. Да и охотится на сильнейшего чернокнижника Японии они просто так тоже не будут — сильные заняты, слабые не справятся. Даже если весь остров трупами завалят — его это земля, и все тут.

Его — а скоро станет моя.

— Узнать — можешь. — Кензо вздохнул. — Видишь ли, Стефан, недавно, около недели назад, в Токио всплыл след ' Nochehuatl Quiauhticue'... — он внимательно посмотрел на меня, и право, было, на что посмотреть. Такого я не чувствовал уже давно.

Холод где-то в низу живота. Внутренности, медленно скручивающиеся в узел. Лоб и шея, внезапно ставшие прохладно-влажными от пота, будто их окатили из брандспойта. Я паниковал, когда меня отправляли в бой с церковью?

Тогда сейчас я, наверное, не умер от ужаса только потому, что мне стало слишком страшно, чтобы боятся. Исчерпался лимит, так сказать.

— Nochehuatl Quiauhticue... — я выдохнул. — Нет больше Токио, да?

Надо будет проверить новости. Слишком интересно, как внезапно ставший мертвыми, опустошенными землями мегаполис объяснят в новостях. Северная Корея ядерки запустила, что ли?

Кензо усмехнулся.

— Нет, пока стоит. — он отпил из воды из стакана, и внимательно посмотрел на меня. Осуждения в его взгляде не было — Quiauhticue это одна из тех немногих вещей, из-за которых позволительно паниковать. — А вот из Ниидзима вести резко перестали поступать.

Понятно. Минус пару тысяч человек. Хорошо еще, что тот, кто получил гримуар, догадался использовать его не в людных местах.

Хотя он все равно идиот. Даже подумать о том, чтобы использовать Quiauhticue...

У всего есть границы. Даже у тяги чернокнижников к магии.

— Если я хоть что-то понимаю, то через пару дней туда наведается целое боевое крыло какого-нибудь католического ордена с поддержкой дивизии местных сил самообороны, и выжжет все до состояния пепла. Чего ради нам туда лезть? — я внимательно смотрел на Кензо. Лезть в эпицентр сейчас — самоубийство. Даже хуже, чем самоубийство. Душу ведь тоже сожрут.

Пусть этим занимаются хоть экзекуторы, хоть солдаты, хоть ведьмы — мне плевать. Я туда не полезу. Нужно быть полоумным, чтобы хотя бы подумать об этом.

— Когда христианские палачи закончат зачистку, гримуар окажется потерян на ближайшую сотню лет... Или его все-таки запечатают, кажется в прошлый раз у них почти получилось. — Кензо вздохнул. — А мне гримуар нужен целым и невредимым... — он заметил мою реакцию, и, усмехнувшись, продолжил. — Не весь, разумеется. Всего пара страниц из третьей четверти восьмого круга.

Сначала я не понял, что именно он сказал. А потом...

— ДА ТЫ РЕХНУЛСЯ, ДОЛБАННЫЙ МАРАЗМАТИК! — только сейчас я понял, что у меня в обеих руках застыли клинки Азазель и Люцифер. — Сам подыхаешь, так еще и весь остров с собой забрать хочешь? Ты хоть представляешь, [что] может вылезти на зов?

Кензо рассмеялся. Кажется, мой крик его даже не задел. Хотя... скорее всего он именно этого и ожидал. Другую реакцию на настолько грубое нарушение главной заповеди любого мага представить трудно.

[В мире есть вещи, которые лучше не знать. В мире есть существа, которых лучше не призывать. В мире есть сущности, к которым лучше не обращаться.]

Зависит от того, кто ты, конечно. Но тварей из Quiauhticue лучше не поминать даже в мыслях. Я так даже и не вспомню сразу гримуаров посерьезнее. "О Пастырях", разве что. Все-таки европейских тварей церковь изрядно прополола в свое время. Господи, я, чернокнижник из семьи чернокнижников, радуюсь победам церкви. Услышала бы Хозяйка — вовек не отмазался бы.

— Я знаю, что делаю, Стефан. — он покачал головой. — И ты в любом случае выполнишь то, что я тебе прикажу. Выполнишь с максимальным старанием и прилежанием. Потому что когда ты вернешься с книгой, я подпишу тот документ, на который ты так надеешься.

Дьявол! Старик знал, на что меня цеплять, и прекрасно понимал, на что давить. Отказать я просто не мог. Не когда на кону стоит все, что я имею, потеряю и буду когда-либо иметь. Вот чем я вообще думал, когда заключал тот гребаный контракт?

Ах да, ничем. Мне просто было больно.

— Сегодня приезжают родственники. Ты точно хочешь, чтобы я уехал? — последний шанс. Твое завещание же порвут и устроят дележ наследства над не успевшим остыть трупом.

Кензо покачал головой.

— Еще пару месяцев я продержусь. Их тебе хватит. — я вздохнул, и сдался.

Он был полностью уверен в том, что говорит и делает. А значит мне придется отправляться в самое опасное местно на планете, чтобы скопировать пару страниц из книги, за владение которой на владельца ополчится весь мир. Просто превосходно.

— Хорошо. — я пожал плечами. — Отправляюсь я, в лучших традициях, без снаряжения и снабжения? Чтобы на смертника лишнего не тратить.

Кензо снова покачал головой. Какой-то он уж очень терпеливый сегодня.

— Нет, Стефан. Ты отправишься, набив рюкзак артефактами, а карманы — толстыми пачками долларов. — он усмехнулся. — Можешь взять из моих запасов все, что посчитаешь нужным.

Ох, какая же щедрость. Можно подумать, все эти артефактики тебе еще пригодятся. Да и к тому же... Не, он что, серьезно?

— Можете оставить их себе, отто-сан. — я внимательно посмотрел ему в глаза. В эти два гребаных черных тоннеля, от одного взгляда на которые начинает трещать шея. — Или я получаю карт бланш на воздействия, или за ритуалами вы можете отправляться сами.

Наглею, господи, как же я наглею. Но ему и правда нужен этот ритуал — и у него почти не осталось ни времени, ни сил чтобы торговаться. К тому же, это действительно в его интересах — на личных силах я не вытяну и пару стокновений с кем-то серьезнее человека. Так что придется вам раскошелится, Кензо-сан.

Старик покачал головой, и резко прикоснулся тремя пальцами к моему лбу. Темная вспышка, короткая боль во всем теле, горячая, почти огненная волна, прошедшая от лба до пят — во рту появился стойкий привкус крепкого до терпкости черного чая. Метка вспыхула — и к золотому символу бабочки на плече прибавился черный однокрылый орел. Отлично. Просто превосходно.

Я его дожал, черт побери!

Не прощаясь вышел, почти вылетел из кабинета. Хотелось смеяться и танцевать, меня покачивало, будто после трехсот грамм коньяка, и... Постепенно эйфория уходила, заменяясь привычной болью.

Ну разумеется старый урод не отдал мне постоянный канал, слишком жирно было бы. Как всего — "помощь, поддержка, совет". По обращению, разумеется. А без него — живи как жил, Стефан.

Ну почему я просто не могу уйти в зазеркалье, и послать всю семейку, вместе с ее проблемами, к дьяволу?

Руку резко обожгло болью, а татуировка настойчиво засверкала. Ну да, ну да. Конечно. Как я мог забыть.

Триста шагов на север от черного хода из поместья, еще пятьсот вправо, еще триста влево, и еще раз вправо. И еще один кружок... Понятия не имею, зачем Кензо установил тут цикличный ритуал, но ему виднее. Вперед — влево — вправо... Вот, теперь слегка потянуть, и на резко вырвавшийся из земли стальной шип капнуть пару капель крови — резкий щелчок, готово.

Хранилище не было особенно вместительным или красиво украшенным — обычная комната средних размеров с оштукатуренными стенами. Ни узоров, ни привлекающих взгляд предметов — интересен был только способ освещения. Не было ни свеч, ни приборов — в комнате просто всегда было светло. Понятия не имею, как этого добились... Хотя резко затихшая боль в правом предплечье недвусмысленно намекала на то, что комната находится в реальном мире меньше, чем наполовину. Если вообще находится.

Так... Что же мне нужно?

Оружие — нет, все свое ношу с собой. А что не ношу, так то и не спасет — все равно пользоваться автоматами или черными ключами я не умею. Защита... Вот, это уже ближе. Какая красивая кираса, однако. Да еще и прошитая серебром, с крепкой вставкой на горле... А чары какие, вы только посмотрите. Вряд ли Кензо зачаровывал — уж очень древняя вещь, лет ей так двести точно. Наверное, с наполеоновских войн пылится. Но хороша, хороша. Беру.

А на счет оружия я, пожалуй, погорячился. Стилет у меня и так есть, а вот этот хорошенький палаш я тоже возьму. Да ты гляди, все из одного комплекта. Неужто какая ведьмочка зачаровала любимому кирасиру? Шлема нет, перчатки... Тоже нет, хотя вот эти кожаные подойдут хорошо. Толстые, удобные, да еще и тепло экранируют — хоть раскаленный свинец в руках держи. Хотя... нет, на счет свинца я погорячился. Но все же неплохи.

Осталось главное — аксессуары. Простенькое по серебряное колечко с довольно сильным щитом внутри, сережка... Хорошо, что отец на такой случай давно приказал пробить уши, лишним щит никогда не бывает. Теперь атака... Вот, как раз еще три кольца, полностью заряжены силой.

Я посмотрел на себя в зеркало. В рейтарском доспехе, откровенно мне большеватом, я выглядел отвратительно. Но ремни можно и нужно подобрать под себя. Аксессуары... Нормально, не особенно выделяются. Да и не играет роли внешний вид там, где сам воздух стремится тебя сожрать.

Но до туда еще нужно добраться. Так что кирасу я, пожалуй, сниму — и вовсе не потому, что она тяжелая. Палаш — в ножны и под морок, напитать заемной силой, разумеется, я теперь на полном обеспечении, иначе я его даже как сувенир в багаже не провезу. Аксессуары пусть остаются, не мешают.

В последний раз оглянувшись на белую комнату, я вышел из свернутого мира, и глухо выматерился — метка снова дала о себе знать, волной расплавленного метала пробежавшись по венам. Вежливо намекая мне, что находится в мире почти без праны, сжигая собственные запасы энергии, ей отчаянно не нравится.

Я вздохнул. Можно подумать, мне самому нравится сидеть на голодном пайке. И карт-бланш от Кензо тут не очень-то и поможет. Уж этот урод спросит с меня за каждую единицу праны, потраченную не по делу. Эх, может он все-таки сдохнет наконец, и мне так и не придется никуда идти?

Мечты, Стефан. Только мечты.

— —

— О, так значит это одна из тех 'устроенных родителями' встреч? — до меня донесся голос Джессики. Слегка ехидный, но беззлобный.

С кем это она разговаривает?

— Да... Что-то вроде. — а это говорит... Голос мужской, мягкий и хорошо поставленный — его обладатель явно молод, но связки уже прекратили рост. Значит, Джордж. — Не люблю эти мероприятия.

В словах племянника явно звучало отвращение. Понимаю — как и любой мужчина, он хотел бы выбрать себе девушку самостоятельно. Но у всех нас свой долг. Мой, например — отправится на бойню, в которую превратился остров-заповедник, чтобы скопировать ритуал воскрешения из старейшего известного ацтекского гримуара.

Мда. Предпочел бы жениться, если честно.

— Джордж, поверь, мы с отцом желаем тебе только самого лучшего. — женский голос, сильный, едкий, проходящийся по ушам крупной наждачкой — любимая сестра собственной персоной заявилась на остров. — У тебя еще недостаточно жизненного опыта, так что позволь нам помочь с этим вопросом.

Я подходил ближе к саду, и голоса становилися все четче. Так, значит Джорджу все-таки нашли супругу? Зная Еву, это кто-то с шестизначными суммами наследства и с парой крупных корпораций во владении. Даже завидно. Мне таких сумм еще долго не видать...

Да и зачем они мне?

— Значит ли это, что женится на том, кто не вызывает у тебя ни малейшей симпатии — хорошая затея? — Джордж, как и всегда, максимально смягчал свою речь. Там, где кто-то высказался бы на порядок резче, он обходился ничуть не оскорбительным выпадом. Прирожденный дипломат.

— Свадьба проходит быстро, сынок, а жизнь в браке может быть очень и очень долгой. Принимать такое решение под давлением мимолетных эмоций не слишком разумно. — вот чего никогда не хватало Еве — так это мягкости. Она всегда давила, словно танк, жестко и неотвратимо. — Хотя бы встреться с Изабеллой, она прекрасная девушка.

— Прекрасная девушка с не менее прекрасной семейной корпорацией? — я улыбнулся, и вошел в сад. — Кого ты рекомендуешь моему любимому племяннику, сестра? Подкинула бы и мне пару кандидатур.

Похоже, мое приближение не замечали до последнего момента, так что все, находящиеся на лужайке в саду, резко повернули головы. Так, посмотрим. Джессика — тут же отвернулась, не желает меня даже видеть. Во взгляде — злость и презрение. Даже не сомневался. Дальше — Джордж — мягкий, уверенный взгляд синих глаз. Кажется, он даже немного рад меня видеть. Что еще страннее — я тоже. Ева... Наверное, так чувствует себя человек, рядом с фамилией которого в списке ставят вопросительный знак. Жесткий, плотный, сканирующий луч, а не взгляд — но после Кензо это детские игрушки. Ей бы еще лет пятьдесят опыта. Желательно, боевого.

Ну и Шанон — с покрасневшими от смущения щечками, крепко сжимает в руках корзинку с фруктами. На меня она бросила только беглый взгляд — слишком занята, накрывая на стол.

— Стефан! — Джордж сделал пару шагов на встречу, и крепко пожал мою руку. — А ты сильно повзрослел.

Забавно. Он один из немногих людей из младшего поколения, спокойно называющий меня по имени — причем я сам ему разрешил пару лет назад. Правда, еще более забавно то, что молодой мужчина, который старше меня на три года, приходится мне племянником.

— Спасибо, Джордж. — я как-то совсем искренне улыбнулся. — Ты тоже.

Ева, наконец, перестала ощупывать меня взглядом, и выдавила дежурную улыбку. Да-да, сестренка, я тоже был бы рад видеть тебя в гробу, но я пока что еще дергаюсь. Хотя, возможно, скоро и перестану.

— Тебе идет эта прическа, Стефан-кун. — комплимент прозвучал откровенно слабо.

Я улыбнулся.

— Да бросьте, Ева-сан, мы все понимаем, что бронзовый и черный отвратительно сочетаются между собой. — я подмигнул Джорджу. — Давно хотел покрасить волосы в черный, но все как-то недосуг. Посоветуешь краску?

Еву перекосило. Как же все-таки приятно позволить себе быть немного не тактичным. У тебя ведь давно появилась нервная седина, сестренка. Это вообще очень семейная черта — Краусс стал красить волосы в тридцать пять, Ева — в тридцать. Все-таки воспитание от Кензо жрет нервы в промышленных масштабах.

— Боюсь, что от моих рекомендаций будет мало толку. — сестра улыбнулась. — А раз уж ты спросил на счет кандидатур... Я думаю, с этим вопросом я могла бы помочь.

Угу. И разумеется та, кого ты под меня подложишь, будет выгодна в первую очередь тебе. Не то что бы в этом было что-то плохое, впрочем. Бизнес есть бизнес.

— И ты женишься на ком-то, кого видишь раз в жизни, Стефан? — голос Джессики почти лучился желчью. — Так я и думала. Ты даже девушку себе не способен найти.

Вот как... Джессика окончательно съехала с катушек... Хотя, скорее просто пользуется ситуаций. Неважно.

— Просто Стефан-кун понимает свою ответственность перед семьей, Джессика. — ну надо же. Ева заняла мою сторону. — К тому же, все вы найдете себе достойных спутников и спутниц жизни.

Племянница усмехнулась.

— В смысле парня с такими же плохими оценками? — ого. Похоже, я пропустил очередной выговор... Хотя, на фоне Джорджа она всегда смотрелась еще более отвратительно. Подумать только, я даже не чувствую злорадства — только усталость.

— Ох, милая, не придавай такого значения урокам — они все равно составляют слишком малую часть жизни. На практике ты забудешь едва ли не девяносто процентов из всего, что выучишь в школе. — Ева улыбнулась. — Ты найдешь себе прекрасного мужа. Возможно, полюбишь его не сразу — но и мои отношения с Хидэеши стали такими совсем не сразу. Любовь и взаимопонимание приходят со временем.

Ева прервалась, и снова посмотрела на Шанон, явно еще более смущенную, чем прежде. А ведь взгляд у нее несколько ожесточился... Дьявол. Неужели сразу после Канона мне работать еще и с ней?

— Да и ты найдешь себе достойного мужчину, Шанон. — Ева наклонилась к уху служанки, будто желая сказать что-то очень личное. Она понизила тон, и со стороны почти ничего не было слышно. — Такого же некомпетентного и ничтожного слугу, как и ты са...

От метки на правом предплечье будто прокатилась огненная волна. Ева... Должны же у тебя быть хоть какие-то границы. Слуги — неприкасаемы и не прикосновенны хотя бы потому, что никогда не решали за себя. Мы забрали их из приюта, мы взяли за них ответственность, и не нам, живущим в башне из слоновой кости...

Если бы я попытался причинить вред Шанон — что уж там говорить про что-то большее — Кензо оторвал бы мне руки, и был бы прав.

У меня всегда был выбор. За Шанон и Канона его сделали мы.

— Я не думаю, что тебе стоит это заканчивать, сестра. — Ева дернулась, резко посмотрев мне в глаза — и слегка отшатнулась. Кажется, я действительно взбесился. — Шанон, я не слишком хорошо себя чувствую. Принеси мне в комнату лекарства, если тебе не сложно.

В меня воткнулся удивленно-испуганно-благодарный взгляд девушки. Она прекрасно поняла, что я дал ей предлог уйти подальше от Евы, отговорившись более важными делами.

— Прости, Джордж, еще увидимся. — я кивнул ему и Джессике, похоже, так и не понявших, что именно произошло — и вышел из сада. После слабого персонапрессивного удара разгоревшаяся от пропущенной сквозь нее магии метка нещадно горела, так что, скорее всего, я и правда выпью обезболивающего. Слабенького, конечно же.

Не хватало мне еще на них подсесть, для полного счастья.

— Спасибо, Шанон. — я резко выдыхнул, и резким движением вставил шприц в вену. Три — два — один — три — все. Протереть ватным тампоном, зафиксировать руку... Все. Даже не особенно больно. Обычно иньекциями занимается доктор Нанжо, но ставить себе уколы я научился очень, очень давно. Лет десять назад, наверное. — Что бы я без тебя делал.

Прохладная жидкость толчками разносилась по телу, заглушая потоки тупой, рваной боли из метки. В плечо будто залили раскаленный металл, и я почти чувстовал вонь паленой плоти. Все-таки у меня слишком хорошее воображение.

— Стефан-сан... — я открыл глаза, и поймал напряженный, расстерянный взгляд Шанон. — Почему вы защитили меня? Я ведь просто ме...

Я вздохнул. Мне было хорошо, и мне было отвратительно — такая вот ежедневная поганая смесь после инъекции. А раз уж Шанон спрашивает...

— Потому что ты — слуга. — я вдохнул. — Шанон, в каком возрасте ты начала работать?

Девушка, прервавшись, задумалась и странно посмотрела на меня. Прелесть — вернее, была бы прелестью, если бы я не балансировал между болью и обезабливающем в полу-наркотическом трипе. Все-таки моем ласинкрокаине слишком много каина. Попробовать, что ли, бросить? Просто ради разнообразия.

— В десять... По-моему. — девушка непонимающе смотрела на меня, и в этом было что-то милое. Может быть. Сейчас мне и фамилиар третьего класса показался бы милым.

— Вот именно, Шанон. — я покачал головой. — В десять лет дети учатся в младшей школе. В двенадцать, в которые ты закончила помогать, и начала по-настоящему работать, поступают в среднюю.

Ччччерт... Как же меня колотит. Нужно... Нужно синие практики на третьей строчке пятого ритуала десятого круга Альферса, я почти ошибся, одна ошибка уже была, Кензо меня убьет... Я резко ущипнул себя за руку. Ласинкрокаин — самый мягкий из подходящих для меня обезбаливающих, но его побочные эффекты...

— Но я посещала школу! — Шанон резко меня оборвала. И, по-моему, сама этого испугалась.

Я выдохнул. А потом вдохнул. И снова... Стоп. О чем это мы говорили?

— Половину месяцев в году, остальное досдавая экстерном. Шанон, ты потратила большую часть жизни в этом доме. Ты прекрасно умеешь работать, но за пределами поместья... Боюсь, что тебя просто не ждут никакие перспективы. Разве что все такая же работа служанкой или уборщицей. — я покачал головой. — Когда Кензо забрал вас с Каноном из приюта, он выбрал ваше будущее за вас, раз и навсегда. У вас просто не было шанса выбрать самим.

Я выдохнул. Господи, как же меня мутит. Нужно... нужно просто поспать. И мне станет легче. Препарат ведь на это и рассчитан, но... Сначала закончить этот разговор.

— А у вас он был, Стефан-сан? — девушка внимательно на меня посмотрела. — Джессика-сан говорила, что вы третируете ее хуже, чем родители, но...

Джессика еще и обсуждает членов семьи с прислугой... К дьяволу. А чем еще я сейчас, собственно, занимаюсь? Плевать. Мне просто нужно выговорится.

— Джессика — дура. — я выдохнул. — Понимаешь, Шанон, она пользуется всеми благами, что дает ей положение наследницы Уширомия, но даже не пытается исполнять обязанности, которые с этим следуют. Требования ее родителей, мои наставления... Все мы пытаемся в ней это исправить. — я покачал головой. — К тому же, она меня просто выбешивает. То, что я вырывал потом и кровью, она получает на блюде, и возмущается тому, что ее заставляют принимать блюдо с поклоном.

Шанон задумалась на пару минут, и снова посмотрела мне в глаза.

— Но разве у нее есть выбор? — девушка, похоже, и правда жалела подругу... Или какие у них там отношения.

Я вздохнул, и снова ущипнул себя. Можно, конечно разогнать чуть-чуть магии по метке, но такая боль скорее всего полностью пробьется через блокаду обезбаливающего.

— Он всегда есть, Шанон. Джессика в любой момент может уйти из семьи, отказаться от наследства и положения, скорее всего ей даже дадут какую-то сумму в дорогу, а образование у нее есть — но она слишком слабохарактерна для этого. — как же меня уносит. — У нее есть выбор, Шанон. У тебя его нет.

Господи, дай мне еще пару минут в сознании. Беатриче, не возмущайся, что молюсь не тебе. Пожалуйста.

— А у вас был выбор? — взгляд Шанон скользнул по пустому шприцу. Она если и не знала точно, то догадывалась, что не просто так у меня появилась потребность в опиоидных анальгетиках. В конце-концов, Шанон — умная девушка.

— Я — особый случай... Но да, был. — я вздохнул. — И я сделал неправильный. Заключил контракт, который нельзя было заключать. А теперь его уже не разорвать.

Иначе бы мы с ней сейчас не разговаривали... А я мирно отправился на перерождение. Впрочем, глупо ожидать чего-то иного от воющего от боли семилетнего куска мяса, отчаянно не желающего умирать.

Жаль, что отец не догадался спрятать книгу призывов подальше. И еще сильнее жаль, что я оказался достаточно талантлив, чтобы исполнить ритуал Нецах в том состоянии. Хотя, если бы я выбрал Есод или Кетер — все сложилось бы еще печальнее. Но у них были слишком непонятные картинки.

А теперь и я на крючке, и душа уже давно не моя, и мир меня потихоньку выжигает, как чужеродный элемент... И Кензо по самоубийственным заданиям гоняет. Лучше бы умер тогда, когда это можно было сделать бесплатно.

— Но... — Шанон хотела сказать что-то еще, но я не выдержал.

— Шанон, прости, но я сейчас отключусь. — я выдохнул. — Главное, запомни, можешь не обращать на Еву внимания. Она приезжает и уезжает, а уволить тебя имеет право только отец лично... А ему немного не до того. Да и если вдруг решит передать это право Нацухи или махнет рукой — вы с Каноном под моей протекцией, так что ей придется очень постараться, чтобы это сделать... — я покачал головой. Собрать мысли в кучу становилось все сложнее. — Если почувствуешь, что на тебе неправомерно срываются или слишком давят — отговаривайся тем, что бежишь принести мне лекарства, еще два дня я буду тут и плотно сидеть на них. Да и вообще — не стесняйся обращаться ко мне... — вот теперь — точно все. — И спокойной ночи.

Я почти рухнул на подушку, отключившись еще в падении. Все-таки после сильного ритуала злоупотреблять магией так, как я это делаю последние дни — последнее дело.

И — да. Не забыть взять с собой в поездку ласинкрокаин.

Уважаемые читатели, помните, комментарии — еда и воздух автора. От их количества прямо зависит количество и качество продолжения.

И я буду очень благодарен за пиар, чем больше людей читает — тем сильнее мотивация писать