Спасатель. Книга третья

Спасатель-3

Глава I

Сентябрь 1238 г. Константинополь.

Барон Ансо де Кайо, регент Латинской империи, ставший на время отсутствия Балдуина полновластным владыкой страны, проезжая по улицам Константинополя, взирал на подвластный ему город без радости.

Любой рыцарь Европы хотел бы оказаться на месте Ансо, у которого имелось все, чего только можно желать — знатность, слава, связи в обществе и почти безграничная власть над империей. Его отец, бывший когда-то мелким сеньором в далеком графстве на берегу Ла-Манша, в Греции сумел выбиться в первые бароны Константинополя. Он даже умудрился женить сына на византийской принцессе, тем самым сделав его свояком Иоанна Ватаца. Со временем сын занял место отца среди высшей знати, и Балдуин перед отъездом на запад без раздумий назначил барона де Кайо правителем страны.

Однако, проблема заключалась в том, что править особо было нечем. Империя ограничивалась едва ли не стенами города, и злопыхатели уже давно уподобляли императора епископу без епархии. Увы, но держава крестоносцев оказалась недолговечной и быстро разрушалась. Владения латинян под натиском греков и болгар все время сокращались, и остановить эту опасную тенденцию никак не удавалось. Да еще православные подданные, спасаясь от притеснений латинян, творивших грабежи и беззакония, убегали в Никею. Без податного люда хирели ремесла и торговля, а значит, сокращались и доходы империи, ставя ее на грань катастрофы. Император Балдуин, отчаявшись найти средства на содержание войска, отправился в западные королевства молить тамошних владык о помощи, переложив все заботы на плечи регента. Но барон, получив в управление разоренную страну, тоже не знал, как собрать налоги и чем платить жалованье воинам. Императорская казна опустела уже очень давно. Не осталось и церковной утвари, которую можно было бы переплавить в монеты. Мало того, в императорском дворце не нашлось ни одной золотой или хотя бы серебряной чаши. По слухам, даже императорский венец, украшенный самоцветами, имел лишь видимость драгоценности, и был сделан из позолоченной кожи и разноцветного стекла.

С такими невеселыми мыслями Ансо, сопровождаемый императорской свитой, и ехал по Константинополю, мрачно оглядывая обезлюдевшую столицу. Некогда величественный и славный, ныне город лежал в запустении и был заполнен развалинами зданий, так и не восстановленными после штурма крестоносным воинством. Улицы давно поросли травой и стали пастбищами для коз, а площади превратились в огороды, на которых росли капуста и бобы. Лишь немногие строения, как например, собор святой Софии, поддерживались в относительном порядке. Да и там, в главном храме страны, патриарх не смог восстановить внутреннее убранство, ограничиваясь лишь ремонтом стен. Правда, кое-какое строительство в столице все еще велось, но новые дома возводили лишь итальянцы. Отчего так случилось, что латинские рыцари все беднеют, а венецианцы, живущие бок о бок рядом с ними, наоборот, богатеют, барон толком не понимал. Не мог он и уяснить, несмотря на весь свой богатый военный опыт, каким образом греки, еще недавно боявшиеся даже полета мухи, сумели изгнать франков из большей части их земель.

Но одно регент понимал хорошо. Чтобы остановить ромеев, уже не хватало доблести и отваги. Требовалось серебро, очень много серебра — десятки тысяч марок. Для этого Ансо де Кайо с первыми баронами империи и направлялись к венецианцам, надеясь, что те предложат какую-нибудь выгодную операцию.

Идти на поклон к ничтожным торгашам, с которыми крестоносцы постоянно не ладили, благородным аристократам очень не хотелось. Но так получилось, что в империи крестоносцев презренные купцы обладали куда большим могуществом, чем монарх и бароны, и без их содействия ни одно дело не могло стать успешным.

Противоестественный союз республиканцев и феодалов сложился вовсе не случайно. Когда западные рыцари собирались в четвертый крестовый поход, хитрые венецианцы, предложившие им для перевозки свои корабли, вместо Иерусалима привезли крестоносцев к Константинополю, порекомендовав поживиться накопленными в древней столице богатствами. Затем завоеванную империю поделили, причем венецианцам досталось три восьмых части страны плюс право назначать константинопольского патриарха. Однако со временем, путем покупок, дарений и аренды, хитрые итальянцы завладели уже большой частью Константинополя.

Также, не переставая, шел передел провинций. Венецианский дож, подсчитав затраты на заморские владения, быстро пришел к выводу, что удерживать земли вдали от берега слишком накладно, и великодушно уступил их франкам. Зато венецианцы рьяно взялись за гавани, большие острова и архипелаги, благо крестоносцы так и не обзавелись флотом и не могли дотянуться до всех территорий, доставшимся им по договору. Правительство республики успешно установило контроль за ключевыми точкам Эгейского моря и добилось сюзеренитета над Эвбеей. Но дож просто не успевал организовать оккупацию многочисленных островов, и потому разрешил гражданам самостоятельно занимать все вакантные земли. Вскоре многие знатные семьи Венеции снарядили за свой счет экспедиции и захватили множество островов на благо себе и своему городу. Так и возникла маленькая колониальная империя Венеции, державшая под своим контролем торговлю в восточной части Средиземного моря.

Полномочный посланник Венеции — подеста Элбертино Морозини ожидал франков в обширном фондако, построенном его предшественниками лет десять назад. Этот здание было возведено в византийском стиле и стало родоначальником знаменитых венецианских дворцов, построенных позже в метрополии.

Барон де Кайо, которого здания интересовали исключительно с точки зрения обороноспособности, при виде фондако все же не утерпел и завистливо заскрипел зубами. Властитель "трех восьмых частей" Латинской империи обитал в настоящем дворце, красивом и ухоженном, не чета разоренному жилищу Балдуина.

Поначалу резиденция латинского императора располагалась в Буколеоне. Однако ко времени воцарения Балдуина Второго крестоносцы так закоптили и загадили старинные палаты, построенные еще при Юстиниане, что молодой император предпочел переселиться во Влахернский дворец. А деревянные части Буколеона, ставшего ненужным, варвары-франки просто порубили на дрова. Однако Влахерн находился в ненамного лучшем состоянии, и не шел ни в какое сравнение с фондако венецианского подесты.

Под стать дворцу были и слуги, разодетые в лен и шелка. Свита регента смотрелась на их фоне, прямо скажем, бедновато. Хорошо еще, итальянцы не знают, что кони франкских оруженосцев покрыты длинными попоны лишь для того, чтобы скрыть неказистую стать дешевых лошадок.

Венецианцы же разъезжали на дорогих лошадях, причем самый последний оруженосец у них обладал столь дорогим оружием, что им восхитился бы и франкский барон.

Подеста Элбертино или, как его называли франки, Альберто, гостей встретил довольно прохладно. Будучи отпрыском одной из знатнейших семейств республики, он привык оценивать людей только по одному критерию — сколько тысяч марок серебра они стоят. А с этой точки зрения стоили бароны немного. Сам же подеста по богатству мог заткнуть за пояс любого константинопольского франка, а может, и всех баронов, вместе взятых. Семья Морозини играла ведущую роль в Венеции уже не одну сотню лет, и издавна ориентировалась на торговлю с Византией, приносившую немалый доход. А после завоевания Константинополя это семейство даже сумело посадить своего представителя на патриарший пост. Правда, Томас Морозини, коему неожиданно выпала честь стать первым латинским патриархом востока, тогда даже не был посвящен в духовный сан. Но его быстренько посвятили в дьяконы, через пару недель в священники, а затем сразу в епископы, после чего отправили к своей пастве в Константинополь.

Греки были шокированы, узрев своего нового патриарха. Без бороды, с совершенно бритым лицом, венецианец пренебрег традиционными священническими облачениями, и был обтянут облегающей одеждой, смотревшейся довольно комично на толстом, как бочка, итальянце.

Однако, насколько бы нелепо не выглядел новоявленный патриарх, он получал немалую ренту от церковных владений, постоянно растущих благодаря щедрым пожертвованиям и новым договорам с франками. Кроме того, у патриарха имелись и иные источники дохода — арендная плата, различные сборы и просто дарения. Естественно, Томас не обходил вниманием своих дорогих родичей, помогая им материально, наделяя владениями, привилегиями, правами аренды и льготами. За то время, пока Томас восседал на патриаршем престоле, торговый дом Морозини настолько усилился, что даже не снизошел до захвата мелких островов, которыми увлеклись прочие венецианские семейства.

Вот с таким самоуверенным торговцем, разодетым в парчу и шелка, и пришлось иметь дело франкам. Разговор с подеста вышел тяжелый. Элбертино Морозини предлагал баронам продать священные реликвии — пожалуй, единственные ценности, еще оставшиеся в империи, причем предлагая деньги сразу, наличными. Предложение казалось соблазнительным, но Ансо де Кайо хорошо помнил грозное письмо Балдуина, весьма разгневанного тем, что величайшее сокровище было продано фактически за бесценок, и потому отдавать реликвии не соглашался. Лучше император продаст их состоятельным покупателям напрямую, без посредников.

Убедившись, что регент дважды на одну уловку не попадется, Морозини тихо пробормотал про себя, что капля за каплей и скалу сточат, и закинул удочку в другой пруд:

— Барон, а почему бы вам не снять медные листы с крыши Большого дворца? Ваш император все равно им не пользуется, а меди там наберется изрядно. Выручите за нее немного денариев. Как говориться, лучше мало, чем ничего.

Де Кайо от отчаянья чуть было не согласился, но в последний момент испугался, что император не одобрит такого позора, и покачал головой, стыдливо отведя глаза.

— Хотя да, — понял затруднения собеседника Элбертино, — тут требуется согласие императора. Дворец-то принадлежит ему. Ну тогда снимите свинец с крыш горожан.

— За свинец мы много не получим, он дешевый, — удивленно моргнул Наржо де Туси, один из славнейших вельмож Константинополя, носивший громкий титул кесаря. Он выглядел настолько растерянно, что подеста едва не рассмеялся наивности убеленного сединами барона, ничего не смыслящего в финансах.

— О нет, благородный Нарзотто, свинец нужен не для продажи, — объяснил венецианец. — Отчеканите из него монеты для расчетов со своими подданными.

Франкам эта идея понравилась, и они немного оживились. Если с греками рассчитываться за поставки продуктов свинцом, вместо серебра, то тем самым удаться сэкономить немало денег.

— Да, и еще, — как бы невзначай вспомнил Морозини. — Предлагаю заключить маленький договор. Заплачу вперед, и сразу монетами, а не распиской.

Эти слова насторожили франков, хорошо знающих, что каждую свою монетку венецианцы потом вернут сторицей. Однако подеста был весьма любезен и настойчив, и вскоре регент подписал договор о предоставлении Венеции монополии на вывоз всей битой стеклянной посуды. Венецианские стеклодувные мастерские активно расширялись и успешно завоевывали мировой рынок, но сырья им не хватало, так что даже за стеклянный лом шла нешуточная борьба с конкурентами. Латиняне, конечно, понимали, что монополия венециан обернется в скором времени снижением закупочных цен. Но что поделаешь, если империи так не хватает денег.

Неприятный разговор, весьма трудный для франков, был прерван привратником, объявившим о срочном письме, посланным афинским герцогом из Фессалии для императорского регента и подесты. При этих словах и итальянские торговцы, и латинские рыцари взволнованно зашептались. Если афинский мегаскир уже в Фессалии, значит войска греков разбиты.

Посланцы герцога, по виду, обычные моряки, благородного общества нисколько не стеснялись. Двое остановились у дверей, а третий, самый старший и самый высокий из них, вышел в середину зала, держа в обеих руках свернутый свиток.

Элбертино, не так давно занимавший свой пост, видел этого человека впервые, а вот кое-кому из франков уже доводилось прежде сталкиваться с пиратом. При отсутствии своего флота латинянам приходилось для перевозки войска пользоваться услугами торговцев и пиратов, в том числе, и Пиргоса, а такую приметную долговязую фигуру трудно забыть. Де Туси, уже имевший с ним дело, приветливо кивнул капитану и жестом предложил подойти ближе.

Михаилу Пиргосу хватило одного быстрого взгляда, чтобы понять, кто ему нужен. Восседавший в большом кресле темноглазый брюнет, выделявшийся красными сапогами на немыслимо высокой подошве и разноцветными чулками, это, безусловно, венецианский подеста — настоящий владыка Города. Сидящий же рядом с ним рыцарь средних лет, с рыжеватыми волосами, почти не тронутыми сединой, с рассеченной щекой и неповоротливой шеей, это наверняка регент.

— Ты Асель де Кае? — перековеркав имя на греческий лад, вопросил Пиргос. — Ги де ла Рош и Убертино Паллавичини шлют тебе и венецианскому подесте послание.

— Давай сюда грамоту, — хриплым, из-за давнего ранения, голосом произнес Ансо и протянул руку. Торопливо взяв письмо, регент мельком рассмотрел печати, быстро сломал их и развернул свиток.

К удивлению Михаила, барон, даром, что варвар, читать умел, и весьма неплохо. Он быстро пробегал глазами строчки, довольно похмыкивая, несомненно, радуясь содержимому эпистолии. Когда де Кайо прочитал письмо в третий раз, подеста деликатным покашливанием напомнил о себе, и барон, смутившись, передал послание Элбертино, а сам обратил взор к посланцу герцога.

Ансо родился в Романии, был воспитан здесь, а потому, хорошо зная греческий язык и обычаи, обратился к Михаилу по-эллински:

— В письме написано, что его передаст верный человек Водоницкого маркграфа Михаил по прозванию Пиргос. Понятно, что это ты и есть. Да и припоминаю я тебя — ты славный пират. Благодарю тебя, навклир, ты принес приятные известия.

Между тем венецианский подеста, закончив чтение, передал свиток своим советникам и внимательно посмотрел на посланца:

— Навклир, ты знаешь, что написано в эпистолии?

— Конечно, мне разъяснили на случай, если нас задержит никейский дромон, и письмо придется уничтожить.

— Но, видимо враги по пути тебе не встретились?

— Я видели патрульные трииры. Но все никейские галеры и грузовые суда спешат в Пагаса, чтобы спасти из Димитриады остатки греческого войска.

— Еще плыли к Платамону, — добавил жилистый паренек, весьма похожий на Пиргоса. Он был еще не настолько высокий и плечистый, как отец, но со временем обещал стать таким же здоровяком.

— Поэтому им было не до меня, — продолжил пират. — Ну, а что сказано в послании, и так ясно. Никейцы полностью разбиты, и Фессалия отныне принадлежит победителям по праву завоевания. Разумеется, герцог признает сюзеренитет императора, но старые договора о ленных владениях на завоеванной территории не действуют, равно как и привилегии венецианцев. Однако, пока ромейский флот занят у берегов Фессалии, и в гавани Холкоса не осталось ни одного дромона, вы можете этим воспользоваться и устроить маленький набег.