Дети Высокого Неба

Дети Высокого Неба.

Твердь ощутимо дрогнула, кружки на столе подпрыгнули, расплескав содержимое, кувшин качнулся, опасно накренился, но Крайс успел подняться и удержать его. Вильди вздохнул, посмотрел на окно. Небо скрылось за грязно-серыми тучами. Уже несколько дней дышалось тяжело и часто, что на Тверди, что над нею. По всем приметам получалось, что сырой сезон начнется раньше обычного. Скоро ветреные, сухие дни сменятся на сырые или дождливые. О полетах придется надолго забыть. В короткие промежутки между дождем и холодной моросью Небо так и не очистится от туч. Любой ветер завязнет в них, а без ветра сил крылана надолго не хватит. Пик сезона ветров закончился давным-давно. И даже те, кто не летал в самые ветреные дни, теперь вспоминают о них с печальным вздохом. Только дикие и бешеные летают в любую погоду. Но к ним не один итун даже близко не подойдет. Дикие умеют обходиться без итуна, а бешеные всегда одиночки. К счастью, и тех, и других осталось мало, и многие молодые крыланы их не видели, хотя и начали подниматься в Небо. Даже над Твердью трудно встретить дикого или бешеного летуна. К счастью для молодых крыланов, что летают низко и медленно, большекрылые любимцы Неба едва замечают их, не считая соперниками. Но сегодня счастье изменило многим: Летун на Тверди — это не тоже самое, что высоко над нею. А злой и раздражительный летун...

— Серый или черный, как думаешь?

Вильди покосился на болтуна и сделал знак "близкая опасность". Хорошо хоть, что у Крайса хватило ума не назвать прозвище, которое большекрылые терпеть не могли. За такими словами очень быстро следовала серьезная трёпка, и отделаться несколькими сломанными костями считалось большой удачей. Летуны Высокого Неба редко давали себе труд выяснить, кто именно их оскорбил — доставалось всем сидящим за одним столом, а иногда — и в одной комнате. А если обиженный летун вдруг изменялся, не выходя из комнаты, то от всего дома оставались только обломки.

— Лучше бы черный, — шепнул Вильди, сделав вид, что занят содержимым кружки.

— Да уж, дикари умеют притворяться глухими, — Крайс повторил слова наставника, рисуясь перед Пайли.

— Жить надоело? — Рамус тоже держал кружку двумя руками и даже голову не поднял, чтобы посмотреть на глупого новичка. Но всем сразу стало понятно, насколько он недоволен учеником.

Крайс зябко повел плечами и быстро сел на место. Если дикие слышат так же, как летают, то недовольство учителя легко понять. Но ведь надо же как-то показать девушке, что уже избавился от детского пуха и даже начал обрастать чешуей.

Дверь распахнулась, впустив холод и сырость в комнату. Кто-то большой и громоздкий протиснулся в узкий для него проем. В комнате сразу стало очень тихо. Входя, новый гость сильно нагнулся, чтобы не стукнуться о низкое для себя "небо". А когда выпрямился, медленно и осторожно, оказалось, что потолочные балки почти касаются его головы.

Пайли посмотрела на старших, потом на молодого крылана, который мог стать ее напарником. Мог бы! Если бы был молчаливее и умнее. Так страшно ей еще никогда не было.

У летуна Высокого Неба были желтые глаза, серая кожа и два костяных валика на голове. Вот только чешуя явно отливала черным.

Смесок!

Дитя бешеного и дикой. Опасней существо трудно придумать. Многим за всю их долгую жизнь везет не увидеть такого ни разу. Она вот увидела. И прожила-то всего ничего, даже еще не поднималась над Твердью... И что делать, если смесок подойдет ближе? Он же учует ее страх! А страх подхлестывает изменение, страх провоцирует нападение, страх...

Летун прошел мимо, не задерживаясь, сел за дальний стол и повернулся спиной к стене. Сверток, что казался маленьким в его руках, бережно положил рядом на лавку.

Хозяин гостевого дома появился возле стола очень быстро. Вроде бы шел из своего угла, как обычно, улыбаясь знакомым, кивая приятелям, не просил расступиться тех, кто поднялся до появления летуна, да так и остался неподвижным, чтобы не привлечь внимание опасного гостя, но когда тот выбрал стол и уселся, то перед столом уже стоял хозяин гостевого дома. Желтые и карие глаза встретились, в одних не было гнева, в других — страха, только внимание и ожидание.

— Мяса! Много!

Голосу гостя было тесно в этой комнате. А ведь она самая большая во всем поселении.

Бутар кивнул и направился к двери на кухню. Этого летуна он видел первый раз, но спрашивать, чем тот будет расплачиваться, не стал. Только самые молодые и слишком уверенные в своих силах, рисковали раздражать голодного летуна глупыми вопросами. Заканчивались такие разговоры всегда одинаково: искалеченные и мертвые тела на развалинах гостевого дома. Даже если опасный гость ничего не заплатит, а поест и уйдет — это окупится много раз. Всегда найдутся те, кто захочет увидеть место, которое большекрылый покинул, никого не убив. А, зайдя в гостевой дом, глупо сразу уходить из него, как и глупо сидеть за пустым столом. А вот будет ли куда приходить и за чем сидеть, зависит теперь от хозяина дома. И от того, сколько мяса для летуна много.

Едва дверь кухни закрылась, как четыре пары глаз уставились на хозяина гостевого дома. И Бутар ответил на молчаливый вопрос словами бешеного:

— Мяса! Много! — И добавил уже тише: — Подам сам.

Четверо помощников, такие неподвижные еще мгновение назад, забегали по кухне, накладывая на два каменных блюда куски всевозможного мяса. Были здесь и тушки зеленой ящерицы, завернутые в пряные листья, и задние ноги горной козы, и ребра водяной живульки, и вырезка со спины молодого толстобрюха, сдернутая с вертела и уложенная на три свежайшие лепешки, тут же впитавшие ароматный жир. А из кипящего котла вытащили самого большого мохнонога и раскололи его панцирь. На всякий случай. Чтобы гость не облился горячим соком. Кому понадобилось столько еды, и кто сидит в большой комнате, это на кухне узнали еще до возвращения хозяина. Вот и работали быстро, без разговоров и непременных шуточек. И в помощь хозяину и отцу никто не напрашивался, хотя обычно в гостевую комнату выскакивали все по очереди. И Бутар им не препятствовал, но только не сегодня. Кто знает, какое мясо предпочитают летуны по вечерам. Так что не стоит молодняку показываться на глаза такому гостю.

Ловко подхватив нагруженные блюда — самые большие, какие нашлись в доме, Бутар направился к дальнему столу, привычно выбирая короткую и безопасную дорогу среди столов, столиков, лавок, табуретов и посетителей, которые вели себя тише обычного. Не было привычного многоголосого гула, никто не вставал со своего места, чтобы объяснить едокам за соседним столом, что они слишком громко болтают или, наоборот, слишком тихо сидят — не иначе подслушивают. Все гости вели себя очень тихо и старались не делать резких движений. Рассказы о бешеных ходили самые невероятные, а вот сколько в них правды — проверять не хотелось никому. Все задумчиво потребляли еду, не желая привлекать внимание не только хозяина дома, хотя некоторые давно бы уже потребовали добавки, но даже с соседями по столу общались в основном знаками.

Привычно отслеживая, что там творится по бокам и на пару шагов впереди, чтобы успеть изменить движение, если кто-то вдруг вздумает подняться и куда-то пойти, Бутар дошел до стола опасного гостя. Слегка шевельнув блюда, отчего те столкнулись между собой и негромко брякнули, поставил еду на стол и сделал осторожный шаг назад. Гость недовольства не выразил. Пока не выразил. Но и приниматься за еду сразу не стал. Смотреть в лицо летуну Бутар посчитал неразумным, хоть тело гостя выглядело расслабленным и даже сонным, но его руки оставались под столом, а на что способны когти бешеного, и что для них столешница из водного дерева... Додумать хозяин дома не успел, гость заговорил еще раз:

— Ликамору есть?

— Да, ширококрылый.

— Два кувшина. Больших.

Руки летуна по-прежнему под столом, еда стоит нетронутая, но уйти, выполняя заказ, уже можно. Теперь повернуться к гостю спиной — не оскорбление.

Дойти до кухни Бутар не успел. Входная дверь распахнулась и, едва первый из новых гостей переступил "твердь", раздался громкий, уверенный голос:

— Большой стол, горячий ужин и самое теплое место на ночь!

Бутар стоял и смотрел, как в гостевой дом друг за другом входят двое бескрылых, чужак, трое крыланов из семьи Синих, двое диких и кто-то еще, самый низкий из всей компании, и завернутый в непромокаемый плащ. Крыланы бережно несли какой-то груз.

— Проходите к камину, там самый большой стол и самое теплое место, — далеко отходить от кухни Бутар не стал, но и оставаться на месте не рискнул — таким гостям много уважения не бывает, хотя много внимания они тоже не любят. — Ужин скоро будет.

Когда новые гости направились к камину, Бутар открыл дверь кухни, а потом так же тихо закрыл ее за собой. И, уже в окружении привычных запахов и звуков, позволил себе закрыть глаза и привалиться спиной к двери.

— Так плохо? — выдохнул Скари, подойдя совсем близко.

Еще днем старший сын был бы наказан за такую вольность, но когда в опасности Дом, тут уж не до мелких нарушений. Если Небо будет милостиво, то сын получит за всё и сразу, а пока Бутар выдохнул ему в самое ухо:

— Еще двое диких, — и уже громче добавил: — Ужин для девятерых за стол у камина. И два больших кувшина ликамору. Самых больших. И пробку не сбивать!

— Это для него? — Скари почти прижался к отцу, чтобы посторонние не услышали вопроса. Но, увидев недовольный оскал, отступил на дозволенное расстояние.

— Шевелитесь лентяи! — рык хозяина слышен и за дверью. — А к камину пойдем вместе. Когда я вернусь, — опять тихо, только для старшего. Младшие и так напуганы. А пламя любит обжигать испуганных.

— А если?..

Вот и старший задергался, недовольно заметил Бутар, а будь у того что-то в руках — обварился бы или разбил.

— Тогда пойдешь сам. И... постарайся дожить до утра.

Хотя тут старайся, не старайся, а на все воля Неба и летающих высоко.

И ведь неизвестно, кто опаснее — два молодых дикаря или один, битый Небом бешеный.

Твердь для всех, Небо для крыланов и летунов, Высокое Небо только для летунов.

Это известно всем с самого рождения. С этим живут всю жизнь, с этим умирают. Умирают и надеются родиться вновь. Бескрылые надеются в следующей жизни получить крылья, крыланы — подняться в Высокое Небо. А летуны? О чем мечтают большекрылые перед смертью?

Ветер ломал крылья, рвал и заворачивал их за спину. Высокое Небо гневалось и разило синими и фиолетовыми копьями всё, что было внизу. Море вздрагивало от каждого удара, проваливалось внутрь себя в одном месте, и вздымалось мутно-пенной громадой в другом. Скалы тоже получали удары, стонали и грохотали, но в слепой ярости своей отвечали ударом на удар тому, кто был ближе к ним — морю. А оно — милосердное и безжалостное, ласковое и жестокое, терпеливое и беспощадное — принимало все удары, поглощая и растворяя их. Куски скал обваливались, исчезали под водой, острые пики и края скал, не облизанные еще ветром и морем, тянулись к небу и ранили его.

Самый высокий пик — Клык Демона — приближался быстро и неотвратимо. Сломанные крылья уже не держали тяжелое от дождя тело и оно, кувыркаясь, падало на скалы. Камни были совсем близко — крылом достать, если бы крылья удалось развернуть и наполнить силой... И в этот миг сине-фиолетовое копье соединило Высокое Небо, падающее тело и Клык Демона. Зажглось новое маленькое солнце.

— Ты такой смерти хочешь себе, летун?

Глаза почти ослепли от боли, уши оглохли и уже не слышали шум ветра, грохот разваливающихся скал, рев беснующегося моря. Боль и тишина заполнили измученное тело. Отвечать было нечем. И некому. А был ли вопрос? И нужен ли ответ?..

Высокое Небо безгранично и равнодушно. Что для него крохотная искорка, что сгорает внизу, между тучами и камнем. Что для Него тысячи искорок, что мерцают еще ниже, вспыхивают и гаснут, чтобы через миг вспыхнуть уже в другом месте и опять погаснуть. Ничто не вечно: ни твердь, ни море, ни камень, даже солнце — и то когда-нибудь погаснет. Только Высокое Небо вечно и бесконечно. Что ему чьи-то мечты и чье-то проклятие. Разве великому есть дело до мелкого? До ничтожно малого? Есть?.. И какое?..

Высокое Небо гневалось... Высокое Небо?.. Нет! До Него еще дальше, чем до икому есть дело до мелкого?лятие.о. что ь, даже солнце — и гаснут, чтобы через миг вспыхнуть уже в другом местСолнца. Не Высокое — просто Небо. Где есть место крыланам и летунам, темным тяжелым тучам, сильному и опасному ветру, чей порыв может сломать крыло, завертеть тело в смертельном танце, а может и подбросить вверх, подальше от опасных скал, ревущего моря и огромных ярких копий небесного огня. И на той, не достижимой прежде высоте, все внизу казалось не таким, каким виделось раньше. Твердь и ветер, скалы и вода — не сражались, а играли в интересную игру. Создавали новые узоры, формы и звуки. Они творили, а не разрушали. Они не были злыми или добрыми, они подчинялись другому Закону, у их Игры были другие Правила, не понятные и не известные ни бескрылым, ни крыланам, ни летунам. Но ведь кто-то же придумал эти правила, создал закон... Кто-то много сильнее и выше скал, моря, тверди, ветра... Кто-то, о ком страшно даже подумать. Да и нужно ли думать о ком-то летуну, чьи смятые крылья вдруг развернулись, наполнились силой, сделались больше и шире, чем когда либо. Чтобы радоваться, не нужно думать, достаточно парить, впитывая тепло и свет всем телом.

— Такой ты жизни хочешь, летун?

Скари дождался отца и вместе с ним пошел к столу возле камина. Еды для гостей было много, уходить и возвращаться пришлось три раза, у Скари уже дрожали руки, когда он потянулся за большими тарелями, полными еды. Отец мрачно посмотрел на него, сказал: "Возьмешь вино", и сам поднял тяжелые тарели. Кувшинов было три и еще девять кружен для арисму. Хойла нанизала их за ручки на шнурок, завязала его узлом "Здоровье и Сила" и повесила связку Скари на шею. Носить по два кувшина в руке он умел, но эти были большими и тяжелыми. Один еще можно было удержать гостевым хватом, а вот от двух рука почти сразу задрожала.

— Бери грузовым хватом. И локти упри в бока.

Держать сразу стало легче. Отец знал, что советовать. Когда с разгрузкой приходилось торопиться, Бутар подвешивал по кувшину на палец и так шел к винному подвалу, а там вешал кувшины на крюк одним движением, быстро и красиво. А кувшины-то не маленькие! Маленькими занимались помощники и младшие. Скари уже разрешалось брать средние кувшины, но по одному в руку. "Дорасти сначала!", — говорил обычно отец, когда он пытался взять больше. И вот дорос! Доверили! Только вот страшно и совсем не радостно почему-то. Привычно пристроился за спиной отца, держа расстояние в полтора шага — и не влезет никто между подавальщиками, и остановиться всегда можно, не столкнувшись с впереди идущим. Сегодня посетители тихие, очень тихие, особенно те, что появились до Бешеного. За столом у камина тоже шума намного меньше, чем могло быть. И разговаривают в основном бескрылые, крыланы налегают на еду, а вот дикие к еде почти не притрагиваются. Зато сели так, что одному видно бешеного, часть комнаты и входную дверь, а второй посматривает на дверь кухни и часть комнаты перед ней. Самый низкий гость сел за камином и почти затерялся в тени. Только глаза поблескивают из-под капюшона.