|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Сумерки сделались жемчужно-серыми, объятия разомкнулись... Луи соскользнул на пол возле дивана, потерся щекой о колено любимого. Поднял сброшенный — несколько часов — вечность тому назад — мундир Мишеля, который он так старательно расстегивал, чтобы не порвать... хорошо еще, что не тот мундир, в котором Мишель был на приеме, с тем бы они оба намаялись... поднял, протянул его Мишелю.
— Ваш мундир, полковник... — улыбнулся он. — Вы позволите побыть сегодня вашим ординарцем? И я жду сочинения на вольную тему... — шепнул Луи на ухо Мишелю. — Часам к шести... чтобы успеть до бала...
Поцелуй в уголок глаза.
— А тебя я жду после бала...
"После бала — как сегодня... сегодня... боже — сколько часов я знаю тебя?
Одну ночь — и всю жизнь..."
Рубашка... китель... брюки... высокие мягкие сапоги... и только маску он спрятал под одеждой. Сейчас уже почти утро, и возвращаться в таком виде — значит рисковать нарваться на стражу или на случайного прохожего. Молочника или пекаря.
— Когда же ты будешь слухи распускать...
Отчего-то мысль о том, что Луи будет рядом с Антуаном... спать, пусть недолго, в одной постели, что губ Монтрая может коснуться рот... стало противно до омерзения. И чтоб стереть саму мысль об этом, Мишель поспешно поцеловал любовника. Горячечно, быстро, почти жёстко.
— Только не целуй его...
Чёрная тень скользнула к окну. Миг — и в комнату ворвался прохладный предутренний воздух, выветривая тепло, и всё то, что случилось здесь ночью.
Сгруппировавшись, Шель приземлился, перекатившись через плечо и, уже не глядя на окно второго этажа, метнулся к воротам. Перемахнул через стену, ограждающую дом, и растворился в тенях.
"Не целуй..." — это будет больно. Просто больно, знать, что поцелуи достанутся ничтожеству. Нет, это не ревность, а всего только чувство справедливости... Ну хоть раз, можно себе солгать?
"Не стану, любимый. Я хорошо умею уклоняться от нежеланных поцелуев... и не только от них..."
Луи вздохнул, замерев на миг, давая утреннему ветру омыть тело. Потом натянул брюки и тихонько окликнул Анри, приоткрыв дверь спальни.
Слышал слуга хоть краем уха ночные приключения или нет, но вид своего господина он истолковал совершенно правильно.
— Кот вы блудливый, сударь, — хмыкнул он.
— А я разве спорю? — усмехнулся Луи. — Принеси мне халат. Пора будить этого... спящего красавца.
Когда Луи с небрежно полузаплетенными-полурассыпанными волосами, в халате, сидя на краю постели разбудил Антуана, у того и мысли бы не возникло, что ночь Луи провел не в этой постели, а в какой-то другой. Тем более что вид у Луи был недовольный, губы надуты...
Луи дулся и за завтраком, капризничал, упрекал Антуана за то, что так быстро заснул (и в самом деле ведь быстро — куда быстрее, чем думалось растерянному Антуану), грозился, что лишит Антуана своего внимания и одарит им очаровательно заезжего полковника — уж тот не уснет в самый интересный момент, к тому же он так мил и рассказывает такие интересные вещи, не то, что некоторые...
Услышав, что заезжий полковник болтлив, Антуан мигом навострил уши и принялся выспрашивать, Луи, разумеется, интересничал, не говоря ничего конкретного, но разбудив любопытство Браганцы надежно.
— Поезжайте домой, Антуан, — наконец сказал он томно, — вам надо прийти в себя после такой ночи, да и мне бы немного сна не помешало, шутка ли — всю ночь глаз не смыкать...
Все это было правдой — и Антуану после такого возлияния следовало привести себя в кондицию, и Луи не спал всю ночь... а что Антуан решил, будто Луи не спал возле него и ради него, что он просто забыл ночь любви, уснув до ее окончания, а не проспал эту ночь полностью... так это уже его проблемы...
— Не любишь зря терять время? — посол прошёлся по комнате и опустился на край постели. Сколько же он спал? Судя по ощущениям не более трёх часов. А вот Северьяно был свеж и бодр.
— Совершенно верно. — Мишель выбрался из постели, в которую рухнул на рассвете, едва добрался до комнаты. Китель валялся рядом, на полу. Ай, как нехорошо... — Вы знали, что приказ устарел?
— Вчера я получил данные, что он мог проболтаться...
— Данные подтверждены. Убирать его бессмысленно. Есть смысл слегка... подкормить наших оппонентов.
Северьяно кивнул, не глядя на собеседника. Они оба должны действовать по обстоятельствам. Не даром посол добрый десяток лет работал таким же рыцарем плаща и кинжала, а уж в чисто юридических тонкостях разбирался ничуть не хуже мирового судьи.
— Подумайте, что есть смысл слить. У нас есть десять дней, пока я здесь.
Граф подал полотенце, поднялся и отошёл к окну.
— Надеюсь, мой мальчик, ты знаешь что ты делаешь... и с кем связываешься...
— Это риск, граф. — Мишель с удовольствием смыл остатки сна и растёрся полотенцем. — Риск за карточным столом — бессмысленен. Риск в большой игре, где минимальная ставка равна жизни — благороден. И вы и я люди долга. Мы оба знаем, что теряем в случае проигрыша. Мне есть что терять. Теперь есть.
Чистая сорочка, брюки, пояс... А губы припухшие, и слегка жжётся что-то... И под глазами залегли глубокие тени. Приехал, переоделся, бал... ночь... три часа сна... теперь составить план, снова бал... сколько часов сна будет потом, прежде чем он свалится, обессиленный?
— Вы не могли бы приказать сварить кофе?.. если я не обрадую им собственное тело — я просто усну. А мне спать некогда...
За столом он провёл много времени, прежде чем собственное сочинение удовлетворило его самого по всем статьям. А уж сколько кофе было выпито — Шель предпочитал не считать. Всё одно бессмысленно.
— А ещё мы можем славно подставить Виейру... На сколько я знаю, он нечист на руку и играет на два фронта. Да и контрабандой балуется... сторонникам реакционеров. Думаю, для правящей верхушки это будет приятной неожиданностью... — Мишель поставил точку и осторожно просушил исписанные листы. Сложил вчетверо, упрятал в пухлый конверт и запечатал воском. Четырёхлистный клевер на печати. И всё, ни имени, ни адресата.
— Ты страшный человек, Шель. Удивительно, что в поместье всё ещё хозяйничает твой отец, а не ты. — Северьяно отнял у собеседника очередную чашку и отставил её подальше. — Куда ты спешишь?
— Мой батюшка оттрубил на почтенной службе государству всю свою жизнь. Вы думаете, родителя так легко обвести вокруг пальца? — Гальяни устал как чёрт, но всё ещё держался. Потому как негоже падать, когда и полдела не сделано. — Ладно, будет... Кажется, я приглашён на сегодняшний бал у герцога Моро...
— Будешь продвигать вечное конкурентам? — понимающе усмехнулся граф, протягивая господину атташе сорочку.
Мишель обаятельно улыбнулся и кивнул.
— А так же изображать влюблённого придурка, чтоб кое-у-кого были все основания подозревать в том, что господин военный атташе проболтался в постели у местного модника... Надеюсь, об ЭТОМ вы батюшке не расскажете? Не очень хочу выслушивать душеспасительные лекции... о вреде неразборчивости.
Посол расхохотался, откинувшись в кресле.
— Мишель, надеюсь, меня купить ты не вознамерился. Я ведь могу и не устоять.
— Это угроза, крёстный? — мальчишеская улыбка осветила лицо, смягчив образ непоколебимого бронелобого вояки. Снова тёмно-зелёный китель, чёрные брюки, зелёный же шёлковый пояс...
— Нет, что ты... просто будь осторожен.
— Ты б отоспался, разнообразия ради. — Северьяно наблюдал за тем, как господин атташе со всем тщанием укладывает непослушную шевелюру в лишь ему ведомом порядке.
— Отосплюсь, — уверил его господин атташе, глядя на крёстного в зеркало. — Вот через десять дней и отосплюсь. А потом отосплюсь ещё лучше. Сам знаешь, в столице я только строчу отчёты и сплю. А это скука смертная...
Привычно — пару ножей за высокие отвороты сапог, длинный кинжал на пояс. Да, да, военный атташе не станет вооружаться до зубов в дружественном государстве, но безоружным ходить не станет.
Парадная шпага на поясе, ещё один взгляд на себя в зеркало.
— Ну да, неотразим... На тебя и так вчера голодными взглядами смотрели. Собираешься совратить кого?
— Зачем?.. мне хватит, — плутовски подмигнул отражению посла в зеркале Шель и вышел из комнаты. Бал у господина Моро не терпел отлагательств...
Луи в этот день спал никак не больше Мишеля. Лег он позже — слишком много времени занял утренний разговор с Антуаном, больше, чем путь Гальяни до посольства — позже и встал — а в остальном не было никакой разницы. Ну, еще в том, что ему не было надобности советоваться с кем-то старшим вроде Северьяно.
— Неужели этот тип придет и сегодня? — ворчал Анри, не скрывая своего отвращения к Браганце.
— Смотря что его сегодня заинтересует больше — я или мой язык без костей, который будет выбалтывать столько всего интересного, — усмехнулся Луи.
— А если он захочет совместить одно с другим? — вздохнул Анри.
— У него не получится, — плутовски ухмыльнулся Луи. — Кстати, о моем длинном языке... мне должны будут доставить письмо, по всей очевидности, еще до бала — если его принесут, неси его мне немедля.
Письмо таки доставили.
Письмо, пухлый конверт, перевитый зелёной лентой, и аккуратно возложенной на всё это благолепие веточкой жасмина. И припиской над печатью: "Я непременно буду". Мальчишка, приволокший послание, ухмыльнулся, сверкнул щербатой улыбкой, уверил, что плату за свой труд он получил, и тут же смылся...
Луи был уверен, что знает себя, как облупленного... ну или по крайней мере хотя бы настолько, чтобы не удивляться самому себе. Оказывается, зря был уверен. Ему никогда не пришло бы в голову, что он способен, как мальчишка, целовать лепестки, улыбаясь от тихого счастья.
Что же ты делаешь со мной, любимый?
Впрочем, преображение все же не помешало Луи прочитать "сочинение на вольную тему" и выучить его назубок. Но читая, он все равно мечтательно улыбался — потому что словно бы слышал иронический голос Мишеля, рассказывающего ему все эти сведения... боже, любовь моя... что я буду делать, когда ты уедешь, если мне эти несколько часов разлуки уже в горле стоят комком, и я жду не дождусь, когда же мы снова сегодня увидимся?
К балу Луи оделся в своем обычном бальном стиле, то есть расфрантился в пух и прах, что только подчеркивало его легкую бледность и томную улыбку. А в петлицу камзола была продета веточка жасмина.
"Я непременно буду"...
Среди гостей, придворных, разряженных по последней моде, Шель выглядел очень скромно. Пожалуй, даже сурово, если бы не цвет одежды. Насыщенно-зелёный мундир и изумрудно-зелёного цвета шёлковый пояс.
И снова — медленно по ступенькам, почти не глядя по сторонам, улыбаясь одними уголками губ всем и никому.
Спать хотелось неимоверно. Даже несмотря на кофе, несмотря на то, что он заставил себя не есть, понимая, что стоит поужинать, и он свалится где-нибудь в уголке залы, и воспользоваться состоянием господина атташе сможет любой, кто доволочет сонное тело до более-менее укромного уголка. И господину военному атташе было бы на этот факт решительно наплевать.
Луи улыбался, флиртовал, болтал — а перед глазами у него стояло одно-единственное лицо. Боже... любимый... неужели у меня такое же усталое лицо? Нет... наверняка нет... сердце мое, тебе отдохнуть надо, выспаться, а не по балам шастать... но нет, у нас так мало времени, и ты не хочешь тратить его на отдых... так сколько же сил выпьет из тебя моя любовь за эти десять дней?!
— Луи... — недовольно надул хорошенькие губки Антуан, — что это вы все время смотрите на этого... полковника?
— Да мне вспомнилось, что он мне вчера рассказывал... — беспечно произнес Луи. Дальнейшего поощрения Антуану не требовалось. Луи мог преспокойно продолжать слив дезинформации...
— Любопытно... есть ли здесь какой-нибудь укромный уголок... Зашторье какое-нибудь... загобеленье?.. — Шель скользнул со спины, присоединяясь к беседе. Нечаянно, словно даже не прислушиваясь к тому, о чём только что говорили.
Он щурился, глядя на огоньки свечей, и улыбался. Просто улыбался тому, что Луи стоит рядом, и что Антуан не касается его. А в петлице Монтрая — веточка белого жасмина. Светлые благоуханные звёздочки.
О, с превеликим удовольствием господин атташе исчез бы с приёма. Не танцевал и не потягивал бы вино... Не выслушивал светских сплетен трёх королевств и не ловил бы на себе жадные сальные взгляды не менее светских львов и львиц.
Ему достаточно одного человека. Всего одного. На все десять дней... И ночей...
— Вы не ответили на моё письмо вечером...
— Я надеялся, что смогу ответить на него лично... — произнес Луи в ответ, улыбаясь. — И я рад, что надеялся не зря...
— И о чем же ваш ответ, Луи? О алых розах под солнцем любви? — вопрос Антуана был прежде всего наглым. То ли он и в самом деле приревновал Луи к красавцу полковнику настолько, что он позабыл об осторожности, то ли искал повода обидеться и как можно быстрее покинуть Луи, чтобы успеть продать сведения до того, как они успели испариться из его головы... скорее все-таки второе...
— Нет, — отрезал Луи. — Не о солнце и розах, а о луне и жасмине.
На самом деле стихи родились в его уме прямо вот в эту минуту.
— Когда видна в проем окна
Любовно-томная луна,
Я жду, волнуясь, у беседки,
Всем сердцем жду мою звезду
В ночном таинственном саду
Расцветшую на хрупкой ветке... — И пальцы Луи дотронулись до лепестков жасминовой звездочки.
Проклятье... как хочется коснуться его, как хочется ощутить прикосновение раскрытой ладони к щеке, услышать под пальцами пение его сердца, греться его теплом в крохотной комнате, пусть даже мимолётно, пусть даже снова прибегнув к гостеприимству узкого дивана...
— В сверканье искреннем росы,
Неотличимом от слезы,
Заметить призрака несложно,
Сложней в ночи его поймать,
К себе любовью приковать,
И сделать тайной непреложной... — Мишель коротко поклонился, вернув намёк. Было бы и впрямь приятно, будь здесь в саду беседка или павильон, непременно скрытый пышными кустами жасмина, вдали от бесстыжих жадных глаз.
— Ваш ответ, воистину, прекрасен... Хоть, право, уступает по красоте единственному истинно прекрасному, что есть в этом зале.
— Если вы имеете в виду отвечающего, то вы правы, — галантно вмешался некстати подвернувшийся Ордейн. — Но кажется, его внимание принадлежит не нам...
Антуан уже исчез — то ли пока Мишель отвечал, то ли сейчас, во время реплики Ордейна, сказать было трудно.
"Моя любовь, моя непреложная тайна, единственно прекрасное, что есть в этом зале — это ты. Как бы мне скорее увести тебя в сад — от этих лиц, этих глаз, этих слов... остаться только с тобой..."
Луи улыбнулся.
— А я гоняюсь за мечтой,
Пускаю призрак на постой,
Ищу звезду среди росинок...
Мне этот сад давно знаком,
Чтоб стать мечте проводником
Средь расходящихся тропинок.
Нежность, вот как это зовётся. Нежность, почти болезненная, до дрожи в пальцах, острое желание быть, обнимать и губами касаться губ, ловить частый пульс... И любить, любить, любить...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
