|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Вив замер на миг — неужели не послышалось? Неужели эта ночь — не последняя?
Я приду — даже если ты передумаешь через неделю и выставишь меня... приду — даже если ты и впредь будешь равнодушен... приду — потому что ты позвал, а я...
А я люблю тебя, люблю так, что даже боль мне дорогА... приду — хоть я тебе никто, я тебе не дорог, тебе ничто не дорого, Дерил, иначе ты не запихнул бы инструмент под кровать, кто же гитару под кроватью держит-то...
Дерил взял первый аккорд, и Вивиан замер, побледнев под маской — он понимал, что играет Дерил для себя, и притом даже не думая, не обращая внимания, ЧТО он поет... понимал, что сейчас для Дерила его уже нет в этой комнате... возможно, его сейчас для Дерила и вообще нет — да и был ли?.. и надо тихо повернуться и уйти, беззвучно закрыв за собой дверь... но это ночь утоления...
Я и надеяться не смел, что когда-нибудь буду лежать с тобой, а уж что услышу, как ты поешь — пусть и для себя... Дерил, я тоже пою для себя, я не хочу петь тем, кто ждет от меня милостей и денег и осыплет комплиментами любую чушь, я пою и играю для себя — и никто меня не слышит... я хочу, чтобы ты услышал меня на прощание сегодня. Потому что... это тоже голод. Я слишком часто пел самому себе о том, что люблю до безумия, люблю тебя... я хочу хоть раз спеть не себе...
Это не была одна из сочиненных прежде песен. Строчки пришли в голову вместе с мелодией, словно металл отлился в форму.
Вивиан дождался, пока гитара отзвучит, весь обратившись в слух, всем телом впитывая каждый аккорд, каждый звук любимого голоса... а когда руки Дерила выпустили гитару, взял ее — чуть неловким движением, потому что двигался он еще скованно, но не только поэтому...
Но пальцы, оплетенные золотой прядью, зажали аккорд легко и уверенно.
Если сердце грудь мою покинет —
Пусть меня ославят бессердечным!
Не в моей груди ему отныне
Пребывать назначено навечно.
В тесной клетке птице не поется,
В тесной клетке сердце умирает —
И к тебе оно из клетки рвется,
Прутья ребер яростно ломает.
И пускай меня ославят люди —
В летний зной и под холодным снегом
Навсегда в груди твоей пребудет
Мое сердце вечным оберегом
Чужой голос вернул его к действительности. Вернул, чтоб воскресший образ истаял в незнакомой мелодии и мягком голосе. Его гитара пела, ничуть не противясь воле тонких изящных пальцев, точно ждала этого долго и терпеливо.
— И всё же странный выбор, сударь, — он уже не улыбался. Просто пристально смотрел в лицо, скрытое маской, пытаясь понять, кто скрывается за бархатной шорой. — Понятно, что любовь — зла. Но не до такой же степени, чтоб привязать к солдафону, который ни тепла, ни нежности не способен дать... поэту. Или это последняя придворная мода? Влюбиться в неотёсанную дубину, воспевать её доблесть и добродетели и тихонько залечивать синяки да ссадины? Нашли бы нежную даму сердца или юношу бледного со взором горящим. Уж они-то точно оценят и ваш голос и стихи по достоинству.
А голос приметный. Ещё какой приметный. Если припомнить королевских пустозвонов — среди них такого нет. Или никогда не развлекает придворных своим голосом, или просто... Решился выйти из тени. Что вряд ли... Теперь его узнать — труда не составит.
А вот ЭТО было и в самом деле больно.
Как там говорилось в старой сказке из тех, которые Вив так любил слушать в детстве, когда и не подозревал, что ему предстоит носить раззолоченные камзолы и считаться подонком по праву рождения? "Когда бьют по душе, больней, чем когда бьют по телу?" Воистину так. Сказки правы...
— Сожалею, что вам не понравилось, сударь. — Вивиан отложил гитару, улыбнувшись одной из самых беспечных, самых дерзких своих улыбок. — Больше я не стану докучать вам своим пением.
Тонкие пальцы застегивали камзол — Вив так и не успел застегнуть его, когда взялся за гитару.
— Что до любви, у нее просто извращенное чувство юмора — примерно в духе отрывания крылышек у бабочек — а оно не предполагает вопросов, потому что на них нет ответа. Я ведь не спрашиваю вас, какую шутку она сшутила над вами и к кому привязала так, что отняла у вас душу... правда, между нами есть разница, — добавил Вив все с той же убийственно беспечной улыбкой, — я люблю, а вы любопытствуете. Но поскольку ответа вы не получите, это не страшно...
Это страшно — до безмолвного крика, до боли в сердце — но это не твое дело, любовь моя...
— Так что любопытствуйте на здоровье. У вас еще будет такая возможность. Через неделю.
Дерил побледнел. Кровь отлила от лица. Как по щекам отхлестали.
— Это не ваше дело, — граф поднялся с постели, подошёл к креслу и сел в него, глядя в огонь. Вот так... пусть сгорит в этом огне, ярость, разбуженная словами мальчишки. Не вовремя, как не вовремя. Ну что ему стоило смолчать?
Перед глазами поплыли чёрные круги. Но так даже лучше. Хотя, тело способно двигаться даже вслепую. Ориентируясь на звук. Руки медленно опустились на подлокотники, пальцы сжались на резных грифоньих головах.
Шпага напротив, точно он собрался беседовать с полоской стали, упрятанной в ножны. Кому какая разница?
Кажется, это будет долгая осень, и ещё более долгая зима. Он только вернулся в столицу, а уже хочет сбежать. На границу, на войну, куда угодно, только б подальше от всех этих... шакалов и толпы лизоблюдов.
— Не смею вас дольше задерживать, сударь...
А вот это было уже не больно — а нестерпимо...
Да — Дерил ударил его в самое сердце, ударил бездумно и равнодушно, и Вив был вправе ответить... но Дерил не понимал, что причиняет боль, а Вивиан так и застыл от ужаса... может, дело в том, что его побелевшее лицо скрывала маска — а как побледнело обнаженное лицо Дерила, Вив видел?
Вивиан — ты же любишь... неужели ты не мог промолчать... или хотя бы подумать перед тем, как рот открывать?!
Золотая змейка соскользнула с пальцев левой реки и оплела правую.
Вив подошел к камину. Его левая рука — левая, та, которой берут аккорды — протянулась к огню, вынула раскаленный уголь и сжала его — крепко.
В глазах потемнело, ноги подламывались, но не от боли — боли он сейчас не чувствовал... она придет потом — страшная, мучительная, ожоги не только заживают хуже, чем раны, но и болят несравнимо сильнее... но все же не сильнее, чем сознание того, что причинил боль тому, кого любишь...
Сердце Вивиана разрывалось слишком жестоко, чтобы он мог ощутить сейчас какую-то иную боль, когда он упал на колени перед Дерилом, не разжимая руки.
— Прости... я никогда... не буду петь для тебя, и спрашивать не буду, я буду молчать, клянусь...
Дерил секунду ошеломлённо глядел на странного любовника, а в следующий момент схватил его за руку, насильно разжимая пальцы.
— Юный дурак! Что ты творишь?! — кожа обгорела. Мешанина плоти, кожи и пепла в ране не прибавляли уверенности в том, что мальчишка сможет играть. Хуже было другое. Если срочно не промыть рану и не наложить бальзам, боль будет адской. А если в рану попадёт какая дрянь — можно не только руки лишиться, но и жизни. — РОН!!!
Дворецкий явился тут же. Вот только явно был удивлён тем, что господин насильно усаживает в кресло посетителя. Не говоря уже о жутком запахе, поселившемся в господских покоях.
— Воды, креплёного вина... нет, лучше полынной настойки и бальзам, который передала графиня Моранди. Быстро.
Казалось — дверь только хлопнула, а дворецкий вновь на пороге. Бутылка настойки и пара простых чарок, глубокая миска чуть тёплой воды и флакон бальзама, благоухающего горным разнотравьем. И бинты...
— О чём ты только думал... немыслимо!!! Небо... откуда такие идиоты берутся только... разве я говорил, что мне не нравится... ты ещё с балкона вниз головой кинься, для пущей убедительности...
Граф ругался. Граф брюзжал, но осторожно промывал рану, втирал бальзам и осторожно накладывал повязку.
Вив чуть откинул голову назад.
— Нет... не буду с балкона... тут невысоко... и клумба мягкая... я просто воткнусь... и буду торчать, как рододендрон... и дрыгать ногами... пока цветы на пятках вырастут...
Всю эту весело-бредовую чушь Вив выталкивал из себя короткими выдохами — потому что вот теперь он очень даже ощущал боль. Теперь, когда Дерил уже не был похож на изваяние страдания с мертвыми глазами, и тиски, намертво сжавшие сердце Вивиана, разжались, боль взяла свое... она вгрызалась в руку так, что хотелось орать, юношу колотил озноб...
— Не буду... головой вниз... Дерил... прости...
Прости — за то, что не сдержал себя... ни в словах, ни в раскаянии, и теперь ты вынужден возиться со мной... и разве дело в том, что тебе не понравилась песня, разве из-за этого я взялся за огонь? Нет — из-за этого я сделал тебе больно... и потому протянул руку к огню...
— Вот и хвала небесам. — пробормотал Дерил, закрепляя повязку. — В армию бы тебя, на пару годочков. Если уцелеешь, дури в голове поуменьшится. Совершенно точно тебе говорю!
К счастью, бутылку Рон раскупорил. Сшибать горлышко не пришлось. Граф щедро плеснул настойки в чарку и вручил гостю.
— Пей. Здорово попускает. А прости или нет... Феерическая глупость! — Они так и спасались. Если боль становится невыносимой — залпом, чтоб мир поплыл, и легчает. Ненадолго затуманивает разум и тело, и можно уснуть, отвлечься от грызущей боли. — Если б не твоя глупость, всё было бы куда проще. А так... Отпускать — так свалишься где-нибудь в канаву. Маску снимать не стану, даю слово.
Вивиан послушно взял чарку здоровой рукой и сделал глоток. Полынная настойка... все равно что глоток жидкого солнца хлебнуть. Стало немного легче, озноб отступил, захлебнувшееся от резкой боли сердце забилось ровнее.
— Если дело только в этом — не свалюсь, — улыбнулся он, и улыбка уже была почти похожа на настоящую. — Я все-таки не такой неженка, каким кажусь. Но если я скажу, что хочу уйти, я солгу.
Не хочу. И не потому, что едва ли устою на ногах — устою, уж будь покоен, сумею себя превозмочь... нет — потому что я просто хочу быть здесь... быть в твоем доме... даже если тебя в это время в нем не будет... просто побыть здесь хоть немного...
— Я... не стесню тебя... — Вив едва не прикусил губу, и снова не от боли — от смущения, ну что же он такое говорит. — Только надо тогда послать кого-нибудь развязать маркиза... черт его знает, когда его найдут, я собирался его отпустить на обратном пути...
— Было бы полезно оставить его на подумать о том, как позволять бить себя по темечку. Мало ему... Ну бог с ним, дураком. — Рон явился, и снова по первому зову, готовый, как дух из старинных сказок Востока — слушать и повиноваться. — Приготовьте гостевую комнату и... пошлёте кого-нибудь найти и развязать маркиза Арвилля, куда прикажет этот... юноша.
Дерил рассмеялся бы, если б не было настолько всё странно.
Не сдержался, и теперь искусанные губы молодого человека постоянно притягивали его взгляд. Мало того, совершенно глупо сорвался, и вот, мальчишка тоже нагородил дурости, и ещё совершенно идиотски поранил себя.
Рон кивнул, и скрылся за дверью.
— Некому было тебя воспитывать... Было бы тебе годков семнадцать — взял бы оруженосцем. Быстро всякие глупости из головы выкинул бы.
— Поздно, — улыбнулся Вив. — Теперь разве что адъютантом или вестовым...
Отчего мне не семнадцать, отчего мы не повстречались шесть лет тому назад — когда я не был одним из "шакалов" и меня не презирали, даже не дав труд взглянуть на меня, только за то, что я ношу это имя... когда я был мальчишкой — а ты, возможно, еще не пережил то, что вызвало у тебя такую боль... Дерил, отчего я не был твоим оруженосцем, я бы душу отдал за тебя...
— Хотя зачем тебе такой глупый вестовой? — улыбка, снова улыбка.
Может, и сгодился бы... только для того, чтобы стать твоим вестовым... или хоть кем-то... мне надо снять маску... и это будет последний раз, когда ты согласишься вообще посмотреть в мою сторону...
— Может, к утру у тебя в голове прояснится, — поморщился Дерил. — Судя по всему, помрачение на тебя нашло относительно недавно, и ты привык думать, а не дурака валять. Так что, спать, сударь. И немедля. Утром меня не будет, а к вечеру, чтоб духу вашего здесь не было до следующей недели. И вот ещё... Флакон берёте с собой. Очень надеюсь на ваше благоразумие после прояснения мозгов. Непременно сходите к лекарю, если и впрямь не планируете остаться без руки. Я не пугаю вас, сударь. Я констатирую факт.
Злиться он перестал. Осталось сожаление.
А ведь впрямь... Ринальдо не стал бы вот так... он панически боялся боли, и совсем иначе "доказывал" свою, вроде как, любовь. Выходит, действительно любит?
Дерил снова — прямо по ходу фразы! — перешел с "ты" на "вы".. и Вив сдержал вздох.
Если бы это все еще было "ты", можно было бы хотя бы... хотя бы — что, Вив? Поцеловать на прощание, раз вы завтра не увидитесь? Не городи вздора...
— Конечно, сударь. Как только меня уведут в гостевую комнату, я обещаю и клянусь тут же уснуть, — Вив устало улыбнулся. — И флакон я возьму с собой. Я знаю, что вы не пугаете меня.
Знаю — и когда сжимал уголь в ладони, тоже знал... но мне было все равно...
— Спасибо... Дерил.
— Не за что, — склонил голову граф.
Забавно. Его знают и величают по имени, а ему остаётся только безликое "ты" и "сударь". Но на бОльшее глупо рассчитывать хотя бы и потому, что пройдёт неделя, ещё одна ночь, потом, может быть, ещё одна... Сложно вообще привязаться к кому бы то ни было, не зная имени, не видя лица, владея лишь телом и слыша голос. И разгребая последствия совершенно глупых мальчишеских выходок.
— Не делай больше так. Доказывать мне ничего не нужно. А красивые жесты любят только романтичные сопляки. Я могу оценить только Поступок, достойный мужчины. И мужчину, могущего совершать Поступки.
— Ну так я и есть романтичный сопляк, — усмехнулся Вивиан. — И жест не был даже красив... ну что в нем красивого...
И я не доказывал ничего... я расплатился с собой за злое слово, ранившее тебя... разделил с тобой боль, которую причинил тебе... но сказать это — вот уж где и в самом деле "красивый жест" получится... ты можешь оценить только Поступок, Дерил? Но какой Поступок может совершить мальчик без лица, человек-маска, человек-невидимка, которого ты даже не знаешь? А знал бы — отшатнулся с презрением...
— Я больше не сделаю такого. Обещаю.
Рон, как призрак просочился в комнату, докладывая, что комната для гостя готова. Дерил кивнул.
— Отрадно слышать, сударь. — Дерил поднялся и помог встать молодому человеку. — Я провожу, Рон. Только не забудьте о маркизе. Доброй ночи.
Граф не затруднил себя одеванием. Вышел в коридор, едва только зашнуровав брюки. Полуобнажённый и босой. Он странновато выглядел на фоне гобеленов, дорогих ковров и мраморной мозаики на полу. Золотистый свет свечей заставлял колебаться блики и тени на его плечах и груди.
Тихие шаги эхом разносились по коридору. Сколько там того пути, но мысли никак не желали течь размеренно и спокойно. Мальчишка завладел его разумом всецело. Глупый влюблённый мальчишка.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
