Маска. Часть 2. Безумцы и безумства.

Вив замер на миг — неужели не послышалось? Неужели эта ночь — не последняя?

Я приду — даже если ты передумаешь через неделю и выставишь меня... приду — даже если ты и впредь будешь равнодушен... приду — потому что ты позвал, а я...

А я люблю тебя, люблю так, что даже боль мне дорогА... приду — хоть я тебе никто, я тебе не дорог, тебе ничто не дорого, Дерил, иначе ты не запихнул бы инструмент под кровать, кто же гитару под кроватью держит-то...

Дерил взял первый аккорд, и Вивиан замер, побледнев под маской — он понимал, что играет Дерил для себя, и притом даже не думая, не обращая внимания, ЧТО он поет... понимал, что сейчас для Дерила его уже нет в этой комнате... возможно, его сейчас для Дерила и вообще нет — да и был ли?.. и надо тихо повернуться и уйти, беззвучно закрыв за собой дверь... но это ночь утоления...

Я и надеяться не смел, что когда-нибудь буду лежать с тобой, а уж что услышу, как ты поешь — пусть и для себя... Дерил, я тоже пою для себя, я не хочу петь тем, кто ждет от меня милостей и денег и осыплет комплиментами любую чушь, я пою и играю для себя — и никто меня не слышит... я хочу, чтобы ты услышал меня на прощание сегодня. Потому что... это тоже голод. Я слишком часто пел самому себе о том, что люблю до безумия, люблю тебя... я хочу хоть раз спеть не себе...

Это не была одна из сочиненных прежде песен. Строчки пришли в голову вместе с мелодией, словно металл отлился в форму.

Вивиан дождался, пока гитара отзвучит, весь обратившись в слух, всем телом впитывая каждый аккорд, каждый звук любимого голоса... а когда руки Дерила выпустили гитару, взял ее — чуть неловким движением, потому что двигался он еще скованно, но не только поэтому...

Но пальцы, оплетенные золотой прядью, зажали аккорд легко и уверенно.

Если сердце грудь мою покинет —

Пусть меня ославят бессердечным!

Не в моей груди ему отныне

Пребывать назначено навечно.

В тесной клетке птице не поется,

В тесной клетке сердце умирает —

И к тебе оно из клетки рвется,

Прутья ребер яростно ломает.

И пускай меня ославят люди —

В летний зной и под холодным снегом

Навсегда в груди твоей пребудет

Мое сердце вечным оберегом

Чужой голос вернул его к действительности. Вернул, чтоб воскресший образ истаял в незнакомой мелодии и мягком голосе. Его гитара пела, ничуть не противясь воле тонких изящных пальцев, точно ждала этого долго и терпеливо.

— И всё же странный выбор, сударь, — он уже не улыбался. Просто пристально смотрел в лицо, скрытое маской, пытаясь понять, кто скрывается за бархатной шорой. — Понятно, что любовь — зла. Но не до такой же степени, чтоб привязать к солдафону, который ни тепла, ни нежности не способен дать... поэту. Или это последняя придворная мода? Влюбиться в неотёсанную дубину, воспевать её доблесть и добродетели и тихонько залечивать синяки да ссадины? Нашли бы нежную даму сердца или юношу бледного со взором горящим. Уж они-то точно оценят и ваш голос и стихи по достоинству.

А голос приметный. Ещё какой приметный. Если припомнить королевских пустозвонов — среди них такого нет. Или никогда не развлекает придворных своим голосом, или просто... Решился выйти из тени. Что вряд ли... Теперь его узнать — труда не составит.

А вот ЭТО было и в самом деле больно.

Как там говорилось в старой сказке из тех, которые Вив так любил слушать в детстве, когда и не подозревал, что ему предстоит носить раззолоченные камзолы и считаться подонком по праву рождения? "Когда бьют по душе, больней, чем когда бьют по телу?" Воистину так. Сказки правы...

— Сожалею, что вам не понравилось, сударь. — Вивиан отложил гитару, улыбнувшись одной из самых беспечных, самых дерзких своих улыбок. — Больше я не стану докучать вам своим пением.

Тонкие пальцы застегивали камзол — Вив так и не успел застегнуть его, когда взялся за гитару.

— Что до любви, у нее просто извращенное чувство юмора — примерно в духе отрывания крылышек у бабочек — а оно не предполагает вопросов, потому что на них нет ответа. Я ведь не спрашиваю вас, какую шутку она сшутила над вами и к кому привязала так, что отняла у вас душу... правда, между нами есть разница, — добавил Вив все с той же убийственно беспечной улыбкой, — я люблю, а вы любопытствуете. Но поскольку ответа вы не получите, это не страшно...

Это страшно — до безмолвного крика, до боли в сердце — но это не твое дело, любовь моя...

— Так что любопытствуйте на здоровье. У вас еще будет такая возможность. Через неделю.

Дерил побледнел. Кровь отлила от лица. Как по щекам отхлестали.

— Это не ваше дело, — граф поднялся с постели, подошёл к креслу и сел в него, глядя в огонь. Вот так... пусть сгорит в этом огне, ярость, разбуженная словами мальчишки. Не вовремя, как не вовремя. Ну что ему стоило смолчать?

Перед глазами поплыли чёрные круги. Но так даже лучше. Хотя, тело способно двигаться даже вслепую. Ориентируясь на звук. Руки медленно опустились на подлокотники, пальцы сжались на резных грифоньих головах.

Шпага напротив, точно он собрался беседовать с полоской стали, упрятанной в ножны. Кому какая разница?

Кажется, это будет долгая осень, и ещё более долгая зима. Он только вернулся в столицу, а уже хочет сбежать. На границу, на войну, куда угодно, только б подальше от всех этих... шакалов и толпы лизоблюдов.

— Не смею вас дольше задерживать, сударь...

А вот это было уже не больно — а нестерпимо...

Да — Дерил ударил его в самое сердце, ударил бездумно и равнодушно, и Вив был вправе ответить... но Дерил не понимал, что причиняет боль, а Вивиан так и застыл от ужаса... может, дело в том, что его побелевшее лицо скрывала маска — а как побледнело обнаженное лицо Дерила, Вив видел?

Вивиан — ты же любишь... неужели ты не мог промолчать... или хотя бы подумать перед тем, как рот открывать?!

Золотая змейка соскользнула с пальцев левой реки и оплела правую.

Вив подошел к камину. Его левая рука — левая, та, которой берут аккорды — протянулась к огню, вынула раскаленный уголь и сжала его — крепко.

В глазах потемнело, ноги подламывались, но не от боли — боли он сейчас не чувствовал... она придет потом — страшная, мучительная, ожоги не только заживают хуже, чем раны, но и болят несравнимо сильнее... но все же не сильнее, чем сознание того, что причинил боль тому, кого любишь...

Сердце Вивиана разрывалось слишком жестоко, чтобы он мог ощутить сейчас какую-то иную боль, когда он упал на колени перед Дерилом, не разжимая руки.

— Прости... я никогда... не буду петь для тебя, и спрашивать не буду, я буду молчать, клянусь...

Дерил секунду ошеломлённо глядел на странного любовника, а в следующий момент схватил его за руку, насильно разжимая пальцы.

— Юный дурак! Что ты творишь?! — кожа обгорела. Мешанина плоти, кожи и пепла в ране не прибавляли уверенности в том, что мальчишка сможет играть. Хуже было другое. Если срочно не промыть рану и не наложить бальзам, боль будет адской. А если в рану попадёт какая дрянь — можно не только руки лишиться, но и жизни. — РОН!!!

Дворецкий явился тут же. Вот только явно был удивлён тем, что господин насильно усаживает в кресло посетителя. Не говоря уже о жутком запахе, поселившемся в господских покоях.

— Воды, креплёного вина... нет, лучше полынной настойки и бальзам, который передала графиня Моранди. Быстро.

Казалось — дверь только хлопнула, а дворецкий вновь на пороге. Бутылка настойки и пара простых чарок, глубокая миска чуть тёплой воды и флакон бальзама, благоухающего горным разнотравьем. И бинты...

— О чём ты только думал... немыслимо!!! Небо... откуда такие идиоты берутся только... разве я говорил, что мне не нравится... ты ещё с балкона вниз головой кинься, для пущей убедительности...

Граф ругался. Граф брюзжал, но осторожно промывал рану, втирал бальзам и осторожно накладывал повязку.

Вив чуть откинул голову назад.

— Нет... не буду с балкона... тут невысоко... и клумба мягкая... я просто воткнусь... и буду торчать, как рододендрон... и дрыгать ногами... пока цветы на пятках вырастут...

Всю эту весело-бредовую чушь Вив выталкивал из себя короткими выдохами — потому что вот теперь он очень даже ощущал боль. Теперь, когда Дерил уже не был похож на изваяние страдания с мертвыми глазами, и тиски, намертво сжавшие сердце Вивиана, разжались, боль взяла свое... она вгрызалась в руку так, что хотелось орать, юношу колотил озноб...

— Не буду... головой вниз... Дерил... прости...

Прости — за то, что не сдержал себя... ни в словах, ни в раскаянии, и теперь ты вынужден возиться со мной... и разве дело в том, что тебе не понравилась песня, разве из-за этого я взялся за огонь? Нет — из-за этого я сделал тебе больно... и потому протянул руку к огню...

— Вот и хвала небесам. — пробормотал Дерил, закрепляя повязку. — В армию бы тебя, на пару годочков. Если уцелеешь, дури в голове поуменьшится. Совершенно точно тебе говорю!

К счастью, бутылку Рон раскупорил. Сшибать горлышко не пришлось. Граф щедро плеснул настойки в чарку и вручил гостю.

— Пей. Здорово попускает. А прости или нет... Феерическая глупость! — Они так и спасались. Если боль становится невыносимой — залпом, чтоб мир поплыл, и легчает. Ненадолго затуманивает разум и тело, и можно уснуть, отвлечься от грызущей боли. — Если б не твоя глупость, всё было бы куда проще. А так... Отпускать — так свалишься где-нибудь в канаву. Маску снимать не стану, даю слово.

Вивиан послушно взял чарку здоровой рукой и сделал глоток. Полынная настойка... все равно что глоток жидкого солнца хлебнуть. Стало немного легче, озноб отступил, захлебнувшееся от резкой боли сердце забилось ровнее.

— Если дело только в этом — не свалюсь, — улыбнулся он, и улыбка уже была почти похожа на настоящую. — Я все-таки не такой неженка, каким кажусь. Но если я скажу, что хочу уйти, я солгу.

Не хочу. И не потому, что едва ли устою на ногах — устою, уж будь покоен, сумею себя превозмочь... нет — потому что я просто хочу быть здесь... быть в твоем доме... даже если тебя в это время в нем не будет... просто побыть здесь хоть немного...

— Я... не стесню тебя... — Вив едва не прикусил губу, и снова не от боли — от смущения, ну что же он такое говорит. — Только надо тогда послать кого-нибудь развязать маркиза... черт его знает, когда его найдут, я собирался его отпустить на обратном пути...

— Было бы полезно оставить его на подумать о том, как позволять бить себя по темечку. Мало ему... Ну бог с ним, дураком. — Рон явился, и снова по первому зову, готовый, как дух из старинных сказок Востока — слушать и повиноваться. — Приготовьте гостевую комнату и... пошлёте кого-нибудь найти и развязать маркиза Арвилля, куда прикажет этот... юноша.

Дерил рассмеялся бы, если б не было настолько всё странно.

Не сдержался, и теперь искусанные губы молодого человека постоянно притягивали его взгляд. Мало того, совершенно глупо сорвался, и вот, мальчишка тоже нагородил дурости, и ещё совершенно идиотски поранил себя.

Рон кивнул, и скрылся за дверью.

— Некому было тебя воспитывать... Было бы тебе годков семнадцать — взял бы оруженосцем. Быстро всякие глупости из головы выкинул бы.

— Поздно, — улыбнулся Вив. — Теперь разве что адъютантом или вестовым...

Отчего мне не семнадцать, отчего мы не повстречались шесть лет тому назад — когда я не был одним из "шакалов" и меня не презирали, даже не дав труд взглянуть на меня, только за то, что я ношу это имя... когда я был мальчишкой — а ты, возможно, еще не пережил то, что вызвало у тебя такую боль... Дерил, отчего я не был твоим оруженосцем, я бы душу отдал за тебя...

— Хотя зачем тебе такой глупый вестовой? — улыбка, снова улыбка.

Может, и сгодился бы... только для того, чтобы стать твоим вестовым... или хоть кем-то... мне надо снять маску... и это будет последний раз, когда ты согласишься вообще посмотреть в мою сторону...

— Может, к утру у тебя в голове прояснится, — поморщился Дерил. — Судя по всему, помрачение на тебя нашло относительно недавно, и ты привык думать, а не дурака валять. Так что, спать, сударь. И немедля. Утром меня не будет, а к вечеру, чтоб духу вашего здесь не было до следующей недели. И вот ещё... Флакон берёте с собой. Очень надеюсь на ваше благоразумие после прояснения мозгов. Непременно сходите к лекарю, если и впрямь не планируете остаться без руки. Я не пугаю вас, сударь. Я констатирую факт.

Злиться он перестал. Осталось сожаление.

А ведь впрямь... Ринальдо не стал бы вот так... он панически боялся боли, и совсем иначе "доказывал" свою, вроде как, любовь. Выходит, действительно любит?

Дерил снова — прямо по ходу фразы! — перешел с "ты" на "вы".. и Вив сдержал вздох.

Если бы это все еще было "ты", можно было бы хотя бы... хотя бы — что, Вив? Поцеловать на прощание, раз вы завтра не увидитесь? Не городи вздора...

— Конечно, сударь. Как только меня уведут в гостевую комнату, я обещаю и клянусь тут же уснуть, — Вив устало улыбнулся. — И флакон я возьму с собой. Я знаю, что вы не пугаете меня.

Знаю — и когда сжимал уголь в ладони, тоже знал... но мне было все равно...

— Спасибо... Дерил.

— Не за что, — склонил голову граф.

Забавно. Его знают и величают по имени, а ему остаётся только безликое "ты" и "сударь". Но на бОльшее глупо рассчитывать хотя бы и потому, что пройдёт неделя, ещё одна ночь, потом, может быть, ещё одна... Сложно вообще привязаться к кому бы то ни было, не зная имени, не видя лица, владея лишь телом и слыша голос. И разгребая последствия совершенно глупых мальчишеских выходок.

— Не делай больше так. Доказывать мне ничего не нужно. А красивые жесты любят только романтичные сопляки. Я могу оценить только Поступок, достойный мужчины. И мужчину, могущего совершать Поступки.

— Ну так я и есть романтичный сопляк, — усмехнулся Вивиан. — И жест не был даже красив... ну что в нем красивого...

И я не доказывал ничего... я расплатился с собой за злое слово, ранившее тебя... разделил с тобой боль, которую причинил тебе... но сказать это — вот уж где и в самом деле "красивый жест" получится... ты можешь оценить только Поступок, Дерил? Но какой Поступок может совершить мальчик без лица, человек-маска, человек-невидимка, которого ты даже не знаешь? А знал бы — отшатнулся с презрением...

— Я больше не сделаю такого. Обещаю.

Рон, как призрак просочился в комнату, докладывая, что комната для гостя готова. Дерил кивнул.

— Отрадно слышать, сударь. — Дерил поднялся и помог встать молодому человеку. — Я провожу, Рон. Только не забудьте о маркизе. Доброй ночи.

Граф не затруднил себя одеванием. Вышел в коридор, едва только зашнуровав брюки. Полуобнажённый и босой. Он странновато выглядел на фоне гобеленов, дорогих ковров и мраморной мозаики на полу. Золотистый свет свечей заставлял колебаться блики и тени на его плечах и груди.

Тихие шаги эхом разносились по коридору. Сколько там того пути, но мысли никак не желали течь размеренно и спокойно. Мальчишка завладел его разумом всецело. Глупый влюблённый мальчишка.

На пороге, открыв перед гостем дверь, граф галантно поклонился.

— Доброй ночи, сударь...

Вив растерянно сказал Рону, где найти маркиза... меньше всего он ожидал, что Дерил сам проводит его до отведенной ему комнаты! Он был уверен, что преданный слуга уведет его отсюда в эту самую гостевую, и Вив при нем не посмеет даже оглянуться... а вместо этого Дерил сам подал ему руку, помогая встать... и сам проводил его, пусть и недалеко — Вивиан вдыхал каждый миг этого пути по коридору, золотистых отблесков, заливавших плечи и лицо любимого обманчивой нежностью... Дерил, ты прекрасен... отчего этот коридор не бесконечен, отчего сейчас я должен проститься с тобой — пусть всего на неделю, но вот она уж точно покажется мне бесконечной... и за неделю столько может случиться...

— Доброй ночи, сударь... — эхом отозвался Вивиан.

Следовало шагнуть в комнату, ограничившись этим прощанием... но Вив не удержался, шагнул к Дерилу и на миг прильнул к нему — не смея даже обнять... и только тогда сделал шаг назад...

— Доброй ночи...

Вив шепнул это так тихо, почти выдохнул, словно вся его смелость ушла на эту непрошенную ласку, повернулся и шагнул в гостевую комнату.

Дверь закрылась, тихие шаги за ней смолкли, и Вивиан остался один в гостевой комнате.

Комната была уютной и теплой, постель — мягкой и удобной... и Вив понял, что ничего веселого ему не предстоит. Потому что выбор у него был невелик. Или завалиться на эти белоснежные простыни одетым и в сапогах — или раздеться и разуться одной рукой — и еще спасибо, что правой! — да вдобавок проделать это, когда все тело болит самыми разнообразными способами... а завтра еще и одеться — хотя завтра, вероятно, ему все-таки помогут... но не обязательно, а вот сейчас помочь точно некому — Рон ушел освобождать связанного маркиза...

Вив все же решил раздеться. Раздевался он долго — то и дело останавливаясь, закусывая губу и выстанывая сквозь стиснутые зубы разные интересные слова, благо он тут один и его слабость не уронит его в глазах Дерила...

Когда он покончил с раздеванием, оно так вымотало его, что он просто свалился на постель, едва найдя в себе силы кое-как прикрыться одеялом.

Нет, он не обнял, и целовать в ответ на внезапную нежность не стал. Просто проводил взглядом и направился к себе.

Голова болела. Но не настолько, чтоб стенать и требовать к себе лекаря.

Но вот за кофе, оставленный на столике у камина, он был глубоко благодарен дворецкому, повару, и вообще всем людям, способным приготовить божественный бодрящий напиток.

— Маркиз был отправлен домой. Я так понимаю... маркиза вы больше не принимаете? — Рон помог господину надеть колет, подбитый драгоценными мехами чёрного соболя, и почтительно замер, ожидая ответа.

— Совершенно верно. — кивнул граф. И, точно о чём-то вспомнив, добавил. — Объяснять ему ничего не надо. Что касается нашего нынешнего гостя... Маску не снимать. Накормить завтраком, если будет просить — занять чем, или отпустить. Как пожелает. Если попросит отвезти... отвезёте куда скажет. Я у Моранди...

Рон кивал, как болванчик, всю дорогу до парадного, лишь у выхода задал последний вопрос:

— За ним проследить?

— Нет. — покачал головой Дерил. Если потребуется — я всё сделаю сам.

Слишком порывист. Или это только здесь? Маска странно влияет на людей. Тех, кто менее раскован — делает разнузданными. Тех, кто что-то скрывает — сподвигает на откровения.

Лишь сидя в кресле, в одиночку допивая настойку, тихонько наигрывая что-то на гитаре, прикрыл глаза, пытаясь дорисовать черты лица любовника-в-маске. Не выходило по-всякому. Что-то мешало. То ли выправка, то ли ещё что. Только мальчишка больше прочих напоминал Ринальдо. Напоминал просто до нервной дрожи. Но не был им. Так же верно, как то, что невозможно подделать голос. А у Ринальдо голос был слаще. И Ринальдо боялся боли.

— Дай мне руку...

Прошу, останься...

Дай мне руку...

В грехах покайся и

Дай мне руку,

Твою улыбку и

Свою руку... дай мне...

Проснулся Вивиан довольно поздно — потому что и заснул не сразу... собственно, и то уже хорошо, что уснул — потому что когда он остался один, боль вступила в свои права — но усталость и слабость после ожога оказались сильнее, и Вив не то уснул, не то погрузился в полузабытье.

А сейчас в окно светило солнце, а на столике перед постелью стояла чашка ароматного кофе... Вив попытался сесть, зашипел, обнаружив, что это еще труднее, чем ему думалось перед сном, все-таки сумел кое-как сесть, не опираясь на правую руку, и протянул ее за чашкой — осторожно, чтобы не вывернуть кофе на себя...

— Доброго утра, сударь. — Рон неслышно вошёл в комнату, притворив за собою дверь. — Господин граф отдал некоторые распоряжения, относительно вас. Желаете чего-нибудь? Когда подать завтрак? Желаете ли, чтоб заложили карету, или вы намерены оставить дом под покровом темноты?

Вив поставил на место опустевшую чашку и улыбнулся слуге. Комната уже не качалась перед глазами, и Вивиан отчетливо видел, с кем говорит и где этот кто-то находится.

— Доброе утро, Рон. Я был бы признателен, если бы вы помогли мне одеться. И... наверное, мне все-таки лучше будет позавтракать перед уходом.

После вчерашнего Вивиана не только все еще слегка знобило, но и мутило, но он знал, что должен заставить себя поесть хоть немного, и ему станет легче. Ну — или по крайней мере, у него появятся силы уйти...

— Мне лучше не ждать вечера, — пояснил Вив.

Но при этом не пояснил, почему — а между тем ответ был прост: чем дольше он позволит себе отдохнуть, тем труднее ему потом будет встать и идти...

— Как только можно будет заложить карету, я буду готов. Я скажу, по какой дороге ехать... и сойду там, где мне будет удобно. — Вивиан улыбнулся вновь. — Иначе, это будет все равно, как если бы я снял маску...

А я не хочу ее снимать — этот кусок бархата с прорезями для глаз — единственное, что отделяет меня от отчаяния, от того презрения, которое растерзает мне сердце...

— Как вам будет угодно, — коротко поклонился дворецкий. — Карета будет готова через час. Завтрак уже готов и ожидает в малой столовой.

Мужчина встряхнул рубашку и подошёл к постели и помог молодому человеку сесть, опустив ноги на пол. Так удобнее. Осторожно, стараясь не потревожить больной руки, надел и зашнуровал на груди и запястьях. Так же неспешно, буднично, будто только этим и занимался всё время, помог надеть чулки, брюки, застегнул пряжку пояса, и помог разобраться с камзолом и многочисленными его пряжками и пряжечками, не проронив ни слова.

— Спасибо, Рон, — искренне поблагодарил Вивиан. — Просто не хочу даже представлять себе, как бы я управлялся со всем этим без вас...

Он не строил себе иллюзий и тем более не пытался подлизываться к слуге — да Рону наплевать на его благодарность и на него самого, на всех, кроме Дерила, это же ясно... и к тому же — сколько он уже повидал таких, как Вивиан — случайных любовников в маске... и вдобавок скандала от них было куда меньше, это даже не вопрос...

Дворецкий тенью проследовал к двери, открыл её, терпеливо дожидаясь, пока ночной гость покинет комнату.

— Прошу вас... вот сюда... — коридор изогнулся, и вильнул к лестнице. Медленно, по ступеням — вниз.

Малая столовая располагалась в паре шагов от лестницы, чуть дальше по коридору, на первом этаже. Более того, когда юношу усадили в мягкое кресло, стол уже был сервирован завтраком для одного. Нежный фруктовый салат, лёгкий бульон со свежайшим хлебом, приятные утренние мелочи, призванные разбудить тело и разум, и заставить их действовать, особо не напрягаясь.

Вивиан с удовольствием выпил горячий бульон, отдав должное и чудесному, еще теплому хлебу, и приступил к салату. Завтрак был просто чудесный — и к тому же сервирован с расчетом на человека, которому придется пользоваться только одой рукой. Это... пожалуй, даже неожиданно трогало. Утро было бы прекрасным, несмотря на боль — вот только терпеливая сдержанность Рона не позволяла Вивиану хоть на миг забыть о том, насколько он чужак в этом доме. Чужак, лжец, обманщик. Посторонний. Наверное, даже откровенная неприязнь не так ранила бы, как эта сдержанность. Что поделать — если что-то делаешь, то и последствия твоих действий целиком твои... будь то ноющая боль во всем теле, забинтованная рука или холодное вышколенное равнодушие дворецкого. До чего же глупые мысли приходят в голову — можно подумать, Вив, ты мог рассчитывать на что-то иное? Нет... вот именно что НЕ рассчитывал — потому что собирался уйти еще затемно... как и положено чужаку и обманщику... но уснуть в доме любовника, но проснуться в нем поутру, но завтракать в этом доме... это не близость, это ее тень — и все же это тень близости, заботы... а равнодушная забота ранит едва ли не сильнее. чем равнодушная жестокость... но на какую еще заботу может рассчитывать еще один юноша в маске?

— Спасибо, Рон, — произнес Вив. — Завтрак просто чудесный...

— Желаете чего-нибудь ещё? — дворецкий внимал каждому слову. Отступать от распоряжений Дерила он не собирался ни на гран. Другое дело, что сам граф отдавал распоряжения очень... неожиданные, если не сказать непривычные. Никто из ночных гостей не оставался до утра. Никто не завтракал и не отправлялся в карете графа туда, куда прикажет означенный ночной гость. И граф лично никогда и ни за кем не ухаживал. Даже если посетитель едва держался на ногах, он всё равно всегда уходил сам.

Что-то изменилось? По всей видимости — да.

Вивиан улыбнулся и покачал головой.

— Спасибо, Рон — теперь мне остается только подождать, пока будет готова карета и поблагодарить вас. По части желаний, — вновь улыбнулся он — на сей раз уже слегка подтрунивая над собой, — мне остались разве что неисполнимые, а их оглашать не стоит.

Например — хоть немного расспросить тебя о привычках твоего господина — чтобы знать о нем хоть самую малость больше, чтобы не задеть его впредь вот так неосторожно... но ты не станешь говорить с совершеннейшим незнакомцем ни о чем подобном — так и толку ли мне даже упоминать об этом желании?

— В таком случае, прошу вас... — Рон помог молодому человеку подняться. — Карета уже готова. Скажете кучеру, куда вас довезти.

Карету подали не к парадному, а к заднему ходу. Чтоб не привлекать излишнего внимания к человеку в маске. Конечно, о графе ходили разные сплетни, но чтоб вот так... открыто — не было такого, а дворецкий не собирался раскрывать никаких секретов господина и создавать новых слухов и кривотолков.

— Я уже хотел было назвать в подробностях длинный кружной путь, чтобы незаметно выйти из кареты по дороге, — признался Вивиан, — но это глупо... тем более что еду я все равно не домой. Отвезите меня к фонтану возле лекарского квартала — так будет лучше всего...

Фонтан на маленькой площади возле квартала лекарей был известен всем — ангел с кувшином, из которого струится живая вода. Примета вполне подходящая — и захочешь, не перепутаешь.

— И... спасибо вам, Рон, — добавил Вивиан уже серьезно.

— Не за что, сударь — коротко поклонился дворецкий, прикрывая за гостем дверку кареты.

Странная ночь завершилась. Граф — жив и невредим, его посетитель покидает дом. Насколько Рон знал своего господина — не особенно надолго. Жаль, что Дерил не станет делиться мыслями до тех пор, пока не примет какое-нибудь решение. Но и тогда его совершенно точно переубедить уже будет нельзя. Не тот человек, чтоб менять убеждения.

В карете Вив ненадолго прикрыл глаза — он иногда делал это наедине с собой, размышляя. А размышлять было о чем... о том, как сильно меняется мир, когда любишь. О том, как любовь меняет картину мира — так сильно, словно бы сумасшедший математик вдруг произвольно поменял все законы счета, присваивая всем числам и величинам новые значения. Ведь так оно и есть — все обретает иной смысл, и не само по себе — а тем, как связано с любимым... да взять хотя бы дурацкие мысли Вививана за завтраком — он ведь давно привык быть чужаком для всех и уж тем более понимал, что для дворецкого он докука, от которой поскорей бы избавиться... и так далее, и все тому подобное — но Рон был не сам по себе, и не просто чьим-то там дворецким, он был дворецким Дерила — и потому каждое его слово или взгляд имели смысл для Вивиана... причем явно не тот, который вкладывал в них сам Рон. Если бы Вив вздумал спорить с собой и уверять себя, что не влюблен до безумия — одной этой детали хватило бы, чтобы открыть ему глаза на собственную душу. Все меняло значения, обретало иные смыслы, улыбка или тень на стене становились важнее землетрясения, мир пересотворялся, бесспорное становилось неверным, внятное неясным, и этого нового мира Вив еще не знал — хотя и случилось это не сейчас, мир менялся для него уже больше года, с того дня, как он впервые увидел Дерила... но завершилось изменение этой ночью, когда Вив вошел в спальню маршала... добро пожаловать в другой мир, Вивиан Ланнуа!

Карета остановилась. Вив открыл дверцу, поблагодарил кучера, выходя, дождался, пока карета уедет, снял маску и направился к тому лекарю, у которого и уже несколько раз отлеживался после тяжелых дуэлей. Не возвращаться же домой в таком виде... а лекарь промолчит.

Реждинальд Моранди, герцог, командующий Восточной армией, опора трона, и прочая, был видным кавалером, замечательным другом, выдающимся умом и... любовником. Правда, к категории любовников Дерил его не относил со времён кадетских, всё в прошлом, за исключением крепкой дружбы и служения стране. Именно так.

Наль же беспокоился за друга-сорвиголову, пытался помочь, и даже вызвать на дуэль того, кто, по словам Моранди, вырвал сердце из груди самого романтичного и любящего из вояк всего Севера. Марино узнал, где будет происходить дуэль, явился и пресёк её таким образом, что у Моранди больше не возникало желания даже смотреть в сторону Ринальдо. Наль до сих пор помнил лихорадочно горящие глаза Дерила, когда тот цедил, сквозь злую улыбку: Моранди, с каких это пор ты с бабами драться начал? Нужен мужик — я всегда к твоим услугам...

Видеть Дерила рано утром после бала, с четырьмя оплетенными лозой бутылками вина, да ещё явственно ощущать от друга запах полынной настойки, явно принятой на протяжение всей ночи... это было уж очень странно.

— Ринальдо? — полюбопытствовал заспанный герцог, втягивая графа в кабинет.

— Нет, — покачал головой Дерил, вышибая из бутыли пробку, разливая янтарную жидкость по бокалам.

— А кто ж тогда? Снова шакалы? — герцог высунулся за дверь, распоряжаясь о завтраке на двоих. — Только не говори, что опять проткнул парочку на дуэли и собираешься смыться на границу до конца сезона. Я завяну от тоски.

— Нет... Не знаю... понимаешь... — граф наполовину осушил бокал и уселся в кресло, рассеянно рассматривая карты на стене, — первый раз столкнулся с тем, что не знаю верить или нет тому, что увидел. Можно ли солгать, если в руках зажат пылающий уголь?

— Для этого должна быть очень сильная воля или очень... особые обстоятельства. — Пожал плечами герцог.

— Вот ведь в чём вопрос... Может ли сильная воля быть у шакала... и может ли среди своры родиться тот, кто способен на истинные чувства?..

— Ну знаешь... — Наль сделал пару глотков из своего бокала. Напиваться с утра, в отличии от графа, он не собирался. — Ты задаёшь слишком сложные вопросы, как для утра. Но... давай по порядку. Я так понимаю, ты, наконец, налетел на кого-то, кто был с тобой... искренен?

— Что-то навроде того. — Дерил и глазом не моргнул, когда вошедший слуга поставил перед ним поднос с самой разной снедью.

— Ты сменил маску? — герцог жестом приказал слуге удалиться. — Ты повеса и ветреник, сударь мой Марино!

— Сменил... он сам себя и сменил. Просто явился и всё. Это странно, когда тебе признаётся в любви некто в маске. Некто, кто великолепно знает тебя, но которого не знаешь ты. Он не спросил ничего, и ничего не взял... кроме пряди волос. Он сказал, что шлюхи берут плату в золоте... и чем он хуже... И он просил прощения... он был искренен. Да... и зачем только схватил эту головню... Дурак... Я устал от масок, Наль... устал от их жадности. Ничтожества...

— Слишком похожие на Ринальдо. Ты сам не желаешь отпустить его. И каждая новая маска бьёт тебя всё сильнее и сильнее. Почему ты не хочешь отпустить его? Забудь, вокруг много мужчин и женщин, которые были бы с тобой ради тебя самого! — герцог поднялся со своего места, и опустился на колени перед креслом Дерила, отобрал у друга бокал и отставил подальше.

— И ты, Наль?.. — вскинул на него зло-туманный взгляд граф.

— Когда-то ты знал, что да... Но ты сам выбрал мальчишку, а не меня. А я нашёл Адель. Я ради тебя и сейчас готов не то что головню... костёр разгребать... Но люблю я Адель.

— Ясно... Ты что-то говорил об оруженосце?

— Говорил... — кивнул Моранди. — Но на твоём месте, я для начала разобрался бы с твоей новой маской. Такими словами не бросаются, Дерил. Хватаясь за горящие головни — не говорят.

— Даже шакалы? — неверяще вскинул взгляд граф.

— Особенно шакалы. — мягко улыбнулся герцог, обнимая друга.