|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Надо сказать, что ужаснувшийся капрал остался в меньшинстве. Нет, ужаснулись-то все... но полевой маршал Ланнуа привел всех к победе ЖИВЫМИ — а это не забывается. Ни один солдат не забудет такого. Вивиан полностью использовал кредит доверия армии Дерилу, когда то гнал людей вперед, выматывая их, то опасно задерживал — но в Рангайском ущелье, когда риттерийцы, запертые в ловушку, истребляли друг друга, каждый знал, что мог бы сам оказаться на месте тех, кто ложится мертвым под ударами сабель — а Ланнуа все удары сабель оставил врагам, а своих людей вывел живыми... и если маршала Виора армия обожала беззаветно, до преклонения, то полевому маршалу Ланнуа она поверила — и усыновила его, великодушно простив юноше его происхождение. Риттерийская кампания сделала его своим. Правда, без легенд, как всегда, не обошлось. И свои, и враги поговаривали — кто с ненавистью, а кто с восторгом — что Ланнуа служит дьяволу левой рукой — той, с которой он никогда не снимает перчатку — а маршалу Виору правой, вот оттого и одерживает такие страшные и такие убедительные победы. Вив, услышав это, только хмыкнул — "и чем я победы одерживаю, если у меня обе руки заняты — пинками, что ли?" Привычка шутить тоже привлекала сердца — так что в столицу полевой маршал Ланнуа вернулся уже вполне "своим". И если бы он прямо сейчас вздумал объявить о необходимости каких-нибудь военных действий, на сей раз ему бы повиновались уже ради него самого.
Путь назад в столицу, тем не менее, измотал Вива изрядно. К радости победы примешивался ее ужас, она горчила на губах... на тех самых губах, которые так тосковали по губам Дерила, ведь нельзя, ну нельзя же показать, что они оба... а не скроешься нигде толком... Вивиан до боли мечтал о возвращении в столицу — где они с Дерилом смогут, наконец, остаться наедине... и вот они вдвоем, после всего, пережитого вместе — вдвоем, и губы Дерила целуют его руки, и правую, и обожженную, но все равно изящную левую... и, наконец, можно рухнуть на колени рядом с любовником, обвить его шею руками, целовать, целовать, отчаянно целовать любимые губы...
— Дерил, жизнь моя...
— Жизнь... мальчик мой... это ты моя жизнь...
Давно ли? Кажется, всегда... Безоглядный, отважный и сильный... Жестокий, когда того требуют обстоятельства и такой ранимый, прекрасный и нежный, страстный и такой рассудительный, бесценное сокровище, которое маршал Виор поклялся защищать и никогда не выпускать из рук... Самому себе поклялся, и клятву намерен держать до последнего вздоха, до того момента, когда сердце в груди перестанет биться, но... пока он будет способен удержать в руке клинок, он станет хранить единственное родное существо...
— И кое-что я тебе должен... — ни много, ни мало, а целую жизнь. Сердце, душу, всего себя должен. — Должен для начала спросить...
Так трудно заставить себя прервать поцелуй. Остановить даже на миг восхитительное смешение дыханий, танец языков, единение губ.
— Станешь ли ты моим спутником?..
Станешь ли моим, отныне и до конца жизни, сколь бы долгой или короткой она не была? Станешь ли носить на пальце моё кольцо? То самое, что я протягиваю тебе на раскрытой ладони?
Это... то, что я думаю?..
Ты... действительно хочешь?..
Хочешь того, на что я и надеяться не смел?
Ты действительно принимаешь меня и мою любовь, принимаешь совсем, навсегда? Меня — такого, как я есть... принимаешь, хочешь, чтобы я был с тобой, был твоим? Не как чужака, беззаконно ворвавшегося в твою жизнь? Не как того, кому ты позволяешь себя любить? Ты... не позволяешь, а принимаешь? О Дерил... и ты можешь сомневаться в моем ответе?
А он один, и другого быть не может — вот так, опустившись на колени, поцеловать и кольцо, и ладонь...
— Дерил... я всегда этого хотел... так сильно хотел, что никогда на это не надеялся...
Именно этого. Отдать тебе себя. Всего. Навсегда.
Для безымянного — велико. Для среднего — в самый раз. Значит, так тому и быть... И золотой обод охватывает тонкий изящный пальчик.
— Люблю тебя... — шевельнулись губы, касаясь губ.
Что пожелаешь — всё для тебя сделаю... можно прочесть во взгляде.
Неполную луну бок о бок... День за днём, в холод, в снег, среди тех, кто не верит до конца, кто с ужасом выслушивает приказы, и тем не менее, выполняет их. Эта луна показала тебя. Показала всего тебя. Таким, каков ты на самом деле. Ты чужд своей семье, и потому, протягиваешь руку... а я протяну тебе свою... Потому что ты подарил мне самое дорогое, любовь. Вернул вырванное другим сердце и навсегда поселился в нём...
— Я люблю тебя, Вив.
И сердце замирает, а потом срывается в бешеный бег. Потому что ты не лжешь, не умеешь лгать — тем более в ТАКОМ, ты никогда не сказал бы этих слов, не будь они правдой... а значит, это правда... мечтаемая — и не чаемая... Дерил, счастье мое ненаглядное... это — правда...
— Люблю тебя... — еле выговаривают дрожащие губы... ну зачем же они дрожат, вот сейчас — зачем?..
Вив поднял на Дерила сияющий взгляд; губы еще дрожали, но уже улыбались.
— Дерил... — На глаза едва ли не слезы наворачиваются, а взгляд уже мерцает. — Я... хочу... выпить за нас... протяни мне руки, любовь моя...
Протянул, и пальцы переплелись, и два кольца соприкоснулись.
Когда-то этот ободок он хотел подарить совсем другому человеку. Потому и велико оно, кольцо... Только всё одно нужный отыскался.
— На нас... за тебя, мой ангел... За силу твою и преданность... за почти опального графа идёшь...
За опального. Тяжёлого и упрямого. И не страшно тебе, радость моя? А мне вот страшно. Что обижу, что задену, что не оправдаю твоего доверия, что однажды ты исчезнешь, растворишься в рассветном тумане, а мне останется только имя твоё... Вивиан...
— Дерил... ты — это ты... в славе или в опале... и мне не надо другого... только ты, единственный мой... моя сила, моя радость, мой смысл...
Как же мне и жить без тебя... с той минуты, как я тебя увидел, я дышал тобой — короткими минутами, когда мне удавалось тебя хотя бы издали увидеть... и снова замирал бездыханным до следующей встречи...
— Свет мой, дыхание мое...
Свободной рукой Вивиан потянулся к столу — бокал был наполовину полон, ровно столько, сколько нужно, чтобы наполнить живую чашу — единственную, по которой тоскуют губы...
Вив сложил ладони Дерила чашей, улыбнулся, и золотистое вино полилось в эту чашу — а потом он припал к ней губами.
— За нас с тобой... — выдохнул он.
Так немного, всего глоток-два... и вот уже губы касаются самих ладоней, и бережно подбирают терпкие капли... бережно, ласково, и язык прочерчивает линию сердца... и линию судьбы... и линию жизни... лаская, пробуя их на вкус, согревая дыханием, таким жарким, таким дразнящим... и пальцы, любимый — да, вот так, и ладони, дай же их, ведь теперь это не только твоя, это и моя линия жизни, так дай же мне пройти ее, исцеловать, подарить ей эту терпкую нежность...
В камине трещат поленья... на креслах привычно разбросаны мундиры да оружие. Сиротливо до самого пола спивают маршальские шнуры и эполеты. На столике скопились бумаги, которые пинком хочется отправить в огонь: поздравления с удачно завершившейся кампанией, приглашения на приёмы, письма с пылкими признаниями...
А ничего из этого не надо...
Нужно только приспустить с плеча рубашку и запечатлеть на нём поцелуй. И на шее. И на груди. И прижать к себе отчаянное счастье, и любить исступлённо, будто в первый и в последний раз, до полной потери себя, до растворения в болезненной нежности, в мерцании взгляда, отблесках огня...
Ты не был ранен... за это я благодарен небесам. Ты цел и невредим, и я пою оду тебе, твоему трепетному телу каждым своим поцелуем, каждой лаской, каждым взглядом.
Так важно касаться тебя, целовать твои ноги, радоваться тому, как ты реагируешь, как отзывается твоё тело, весь ты... как подаёшься вперёд, как приоткрываются твои губы, как прерывисто дышишь...
Я люблю тебя... разметавшегося на шелках и мехах постели, я любуюсь тобой, утомлённым, раскрасневшимся, каждую секунду любуюсь. Одним тобой.
Вивиан глуховато вскрикнул, когда губы Дерила дотронулись до его плеча... а потом... потом он ничего уже толком не сознавал и не помнил — когда мундиры оказались на полу, как именно они сами очутились в постели... не сознавал и не помнил — разве есть смысл сознавать и помнить то, что неважно, когда важно другое — вот эти объятия, и такие крепкие, и плечо Дерила совсем рядом.
А у тебя родинка над ключицей, любимый... и такая нежная кожа на сгибе локтя, и так сладко целовать эту родинку, и вот здесь, где шелковисто мерцает кожа, прочерченная стремительной линией вот этой вот венки. Дай прочертить ее языком, и твои губы, дай мне их, не скупись, я так истосковался по ним — столько времени рядом, и ни минуты уединения, мое счастье, что я привык тосковать по тебе издалека, иначе вблизи бы с ума сошел за эти недели, да, любимый, да, умоляю, не медли, я весь твой, весь для тебя, всеми своими поцелуями, трепетом, жаждой, нетерпением, нежностью — твой.
И потом, еще дрожа, утопая в шелке и мехах, повернуть к тебе лицо, бесконечно счастливое, сияющее...
— Дерил... счастье мое...
— Это ты моё счастье... — он не скрывал ничего. Ни счастливой усталой улыбки, ни того, как подрагивают пальцы и губы. Просто прижимал к себе возлюбленного и дышал вместе с ним, жил вместе с ним, и его сердце билось в унисон с сердцем Вивиана.
Счастье, появившееся, когда его совсем перестали ждать. Счастье, на которое он даже не надеялся, которое похоронил вместе с собой, давно и прочно, и, казалось, навсегда. Но нет... Счастье само решает, когда ему появиться. И никогда не предупреждает о том, в каком облике оно войдёт в дом. Но... наверное, так даже и лучше. Ведь жизнь станет совсем скучной и пресной, если в ней не будет места маленьким чудесам и такому вот нечаянному, нежданному счастью.
— Есть ли в этом мире что-нибудь, важнее тебя?..
Ничего. Даже эта война не важна. Даже гнев или благодарность короля. Будь что будет...
Осторожно погладить лицо, заворожено глядя в томные глаза, а потом спрятать собственное, пылающее, на плече, закрыть глаза и глубоко вздохнуть, наслаждаясь тёплым родным запахом.
— Есть... — улыбнулся Вивиан. — Ты.
Он поцеловал уголок закрытого глаза — нежное веко, длинные стрельчатые ресницы...
— Ты, любовь моя. Если бы ты мог видеть себя моими глазами... ты бы не спрашивал... любовь моя...
— Не потревожат... я понял, что мне нравится в столичной жизни... — Дерил тихо-тихо рассмеялся. — Раньше я любил жить в лагере, в шатре. Но там кто угодно мог вломиться и рассказать, всё, что думает, и не важно, это глупость, или что-то дельное. Здесь — столица... Здесь не приходят без уведомления, если только это не что-то действительно важное, здесь докладывает дворецкий и только после того, как ему позволят войти... И именно это мне и нравится... А ещё знаешь... ни-ку-да завтра не пойдём... К чертям приёмы! К чертям всех этих шутов. Меня стошнит, если я снова увижу канцлера... Да и Амьену стоит поостыть, чтоб не навешали ему всякой гадости на восторженно раскрытые уши...
Вив обвил руками шею любовника.
— Не пойдем, — счастливо подтвердил он. — Никаких канцлеров, никаких раскланиваний...
Вивиан поцеловал Дерила в уголок губ.
— Это... такой подарок... только мы с тобой — и никого постороннего... знаешь, мне хотелось бы когда-нибудь уехать с тобой — на пару недель... просто побыть вместе... куда-нибудь... Не сейчас, когда захочешь... и когда твои друзья не возьмут себе в голову, что я околдовал тебя, — шутливо добавил Вив.
Тон его был самым легким — чтобы не портить настроения Дерилу... в конце концов, он ведь и сам не знает, все так же генерал Моранди и Себастиан к нему нерасположены или уже сменили гнев на милость... ведь полковник Ланнуа — не то же самое, что светский красавчик Вивиан... но если нет — Вив обязан сделать все, чтобы это случилось... потому что минута покоя Дерила для него дороже жизни — а если тому придется разрываться между верными друзьями и любовником, радости это Дерилу не прибавит...
— Сам знаешь, не дадут покоя... куда ни спрячься. Так что придётся потерпеть. По меньшей мере, пока не найдётся смельчак, готовый волочь на себе эту дивную ношу, маршальские эполеты. И всё, что к ним прилагается. И молись, полковник, чтоб это почётное седло досталось не тебе.
О да... молись, Вив. Потому что иначе — не знать тебе ни секунды спокойствия. Будет тебя носить по городам и весям, а привычнее и роднее твоего коня не станет ничего в этом мире. Это страшный долг, это страшная обязанность, и она обрекает. Никогда не принадлежать самому себе.
Что касается друзей...
— Да... Более чем уверен, что на завтра, если мы не явимся на этот приём к Лучиани, нужно будет приказать приготовить небольшой ужин. Персон на пять. Будь уверен, часам к девяти явится и Моранди, и Себастиан, и непременно с претензией, что я их оставил на растерзании стаи.
— Нууу, и будут неправы, они сами любую стаю растерзают, — засмеялся Вивиан. — Даже и поодиночке, а вместе — тем более! Но ведь даже друзьям нужен какой-то предлог, чтобы заявиться вот так вот в гости, верно? Хммм... как полагаешь — может, мы и впредь будем предоставлять им очередной предлог?
— Если хочешь, чтоб они устроили осаду особняка по всем правилам... попробуй и дальше давать им такие поводы. Они с тебя... гм... не слезут, пока ты не появишься хоть на одном официальном мероприятии. И заставят мило улыбаться. Правда, потом можешь рассчитывать на компенсацию в виде вечера в каком-нибудь кабаке... Под пляски и вино... Вот такие они, бравые защитники границ и толстой мошны нашего величества. — Дерил потянулся, и, выгнувшись совершенно неимоверным образом, дотянулся до мягкого пледа. Успокоился только укрывшись, и снова умостив тяжёлую голову на плечо Вива. — Кстати, я рассчитываю на тебя завтра. Мне, кажется, прислали отчёт из поместья. К счастью, мы успели вовремя и Мариино не особо пострадала. Да и люди остались не в убытке. Контрибуции будут солидными. Но хотелось бы, чтоб всё было в порядке...
Как же хорошо смеяться рядом с тобой... вместе с тобой... смешить тебя... любимый... и как же хорошо, что твои друзья такие, какие они и есть — и потому они не заставят тебя страдать, не захотят причинить тебе боль... вряд ли они будут ко мне открыто враждебны — а значит... значит, у меня будет время дать им понять, что я не опасен тебе, что ты для меня дороже дыхания, что я никогда, никогда не сделаю тебе ничего дурного...
Вивиан полуприкрыл глаза, наслаждаясь это возлюбленной, желанной тяжестью на своем плече.
— Мило улыбаться? Ну — вообще-то улыбки по моей части, что верно, то верно, но вот чтобы еще и милые... Дерил, твои друзья меня ни с кем не перепутали? Когда это я улыбался МИЛО? Впрочем, ради тебя я готов на все, даже и на это... но при одном условии — что ты не променяешь мое плечо на подушку, иначе я вызову ее на дуэль и пристрелю! — Вивиан и сам не понимал, что его заставляет нести всю эту ахинею, он был просто счастлив, и счастье слетало с его губ шутливыми словами... но сквозь любую шутку сквозило пронзительно нагое счастье.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
