Тень императора. Глава 2

2.

Лес лесу рознь.

И в прежнем мире альвы строили свои селения только в лесах, как равнинных, так и горных. И в прежнем мире горный лес сильно проигрывал равнинному как по красоте, так и по удобству житья. Здесь — то же самое.

Пологие отроги, окружавшие долины рек, поросли множеством привычных деревьев. Особенно альвы радовались наличию приземистых, но мощных дубов. Дуб они чтили почти наравне с тарилем, который, как уверяли древние легенды, был напрямую связан с благодатью богов. Но тариль здесь насаживали в болотистых низинах, и крайне осторожно: не связанное заклятиями, священное дерево росло так бурно, и поглощало воду так жадно, что альвы-садоводы опасались перестараться и обезводить землю больше необходимого. При этом остроухие, принявшие православие всем народом, по тысячелетней традиции строили церкви и часовни рядом с тарилями.

Привычки, знаете ли, живучи...

Но были и такие привычки, с которыми в новом мире альвам пришлось расстаться. Отказались, к примеру, от недопущения чужаков в свои селения и дома. Если на родине это правило было оправдано безопасностью народа, и исключения делались только ради послов, то здесь, сами жившие из милости, альвы понемногу привыкли обитать рядом с людьми. Научились не просто различать людей по языку, одеяниям и вере, но и выстраивать отношения с ними. А это, кстати, и самим людям далеко не всегда удаётся, отсюда и войны. Словом, чтобы ужиться с людьми, которых они многие тысячи лет учились презирать, понадобилось менее десяти лет.

Хотя, не обходилось без разного рода недоразумений. Куда ж без них-то? Никто не идеален... что бы там ни думали о себе некоторые остроухие личности.

Князю Таннарилу редко доводилось покидать вверенную под его ответственность губернию. За десять лет он всего раз пять бывал в Петербурге, на обратном пути всегда навещал Астрахань. После чего морским путём — а надо хорошо знать страх альвов перед морем, чтобы оценить его самоотверженность — возвращался через Дербент в Баку. Окрестности ширванской столицы он посещал не в пример чаще. Особенно ему нравились предгорья с их чистым воздухом и сочной травой. В последнее время князь подумывал купить или выстроить домик в каком-нибудь красивом и удобном для жизни месте, чтобы время от времени предаваться отдыху.

Время, беспощадное к людям, не щадило и приёмышей этого мира. Князь Аэгронэль из Дома Таннарил, в крещении Михаил Петрович, уже ощущал его тяжёлую руку на своём плече. Не тот он уже, не тот, что был десять лет назад. И уставать стал быстрее, и сон сделался хуже, и из зеркала на него глядит мужчина "под сорок". Супруга нарожала ему за эти годы пятерых детишек, и, кстати, умудряется при этом прекрасно выглядеть, но ей простительно. На ней не лежат заботы по управлению пограничной российской провинцией. А забот хватает. Нужно не только обеспечивать процветание торговли и ремёсел, заботиться о безопасности земледельцев, стеречь границы, содержать флотилию торговых и военных судов, снабжать расквартированные в губернии полки, но и содержать сеть осведомителей. Тайная служба государева обязана была вызнавать истину как в самом Ширване, так и на сопредельных территориях, будь то Дагестан, персидский Гилян или подконтрольные туркам земли армянских маликов, горских и грузинских князей. Господин генерал-губернатор не скупился на свои многочисленные глаза и уши, и ни разу о том не пожалел. Расходы по итогам окупались многократно — какие прямой коммерческой выгодой, какие в своих благоприятных последствиях — но окупались всегда. Оттого ни один налёт горцев, как самодеятельный, так и инспирированный турками, не достиг успеха: альвийский князь, вовремя получая сведения о готовящихся набегах, успевал сконцентрировать силы на угрожаемых направлениях.

В таких условиях разве что абреки-одиночки имели какие-то шансы на несколько успешных грабежей. Да и тех князь-нелюдь изрядно проредил: безопасность торговых путей — залог процветания вверенной ему провинции.

Весть о том, что турки начали подтягивать войска к границам Ширвана, первыми принесли альвы-разведчики, регулярно совершавшие тайные рейды в сопредельные земли. Затем то же самое поведали персидские купцы, явившиеся с первым весенним теплом продавать свои товары в Баку. Жители приграничных селений, которые, чего греха таить, через одного промышляли контрабандой, тоже видели турок, черкесов и ...татар крымских. Для того, чтобы сделать нужные выводы, не надо было быть гением, и князь, отослав депешу в столицу, занялся подготовкой к войне.

И вот тут начались разнообразные сюрпризы, по большей части крайне неприятные.

— Это всё?

— Всё, ваше сиятельство.

— Хорошо. Ваши объяснения я услышал, и меня они не устроили. Равно как и привезенные вами припасы.

— Мне-то что, ваше сиятельство. Я человек маленький, что поручили сопровождать, то и привёз.

Альв тонко, почти мечтательно улыбнулся.

— Такое объяснение я мог бы принять от капитанов кораблей, но не от вас, благородного офицера, лица, наделённого доверием губернатора казанского и астраханского, — певуче проговорил он, не отказав себе в удовольствии подпустить издевательские нотки. — Ответственность, знаете ли, иная... А теперь послушай меня, вор, — не меняя тона, но доверительно понизив голос до полушёпота, произнёс князь, нависая над невысоким плотным человеком в мундире флотского офицера. — То, что ты привёз для солдат, а я бы и нищим раздать постеснялся, сего же дня повезут обратно в Астрахань. Мои люди и повезут. А ты останешься здесь под арестом.

— Сие есть самоуправство, ваше сиятельство, — поспешил заявить изрядно напугавшийся офицер. — Осмелюсь напомнить, что Пётр Алексеевич нам, флотским, верил на слово, и...

— Петру Алексеевичу вы, флотские, побоялись бы дерьмо привезти, — в свою очередь напомнил альв. — Он был таков, что в гневе мог и на рею вздёрнуть. Ты прав: я — не Пётр Алексеевич. Но бояться меня вы, воры, будете не меньше, чем его, клянусь.

Это был уже второй за неделю конвой судёнышек, гружёных амуницией, боеприпасами и провиантом, чей груз забраковал въедливый альвийский князь. Сушей, через горные перевалы, много не привезёшь, оставался морской путь, и, хотя в феврале-марте погода в северной части Каспия была неустойчивая, всё же кораблями можно было за короткий срок перевезти достаточно для снабжения всего дагестанского и ширванского корпуса. Но у властей Астрахани бытовали свои представления насчёт того, как и чем следовало снабжать армию. Персидские походы Петра Алексеевича успели забыться, да и сам император уже год как пребывал на том свете. И провинциальные чиновники поступили в точности по поговорке: "Кот из дома — мыши в пляс". Многие за то уже успели поплатиться, кто тёплым местечком, а кто и дурной головой. Недооценили императрицу-мать. Однако Россия была непомерно велика. Ни одно альвийское княжество даже на пике могущества не достигало и пятой части её размеров. Не до всех ещё дотянулись прелестные ручки регентши, и управу на распоясавшихся воров придётся искать её брату, благо, на Руси ещё почиталось сродство с царствующим Домом. Теоретически, если бы у покойного императора не осталось наследников-мужчин, на престол мог бы претендовать и князь Таннарил, причём, с немалыми шансами на успех. Но альв, при всём его честолюбии, имел прекрасно развитое чувство меры. Взять власть, пусть и по закону — совсем не то же, что удержать её. Если на юного императора, полуальва, находятся желающие пошипеть про "кошкиного сына", то чистокровного альва спихнули бы с трона в считанные годы. Так что Михаил Петрович даже мысленно не посягал на большую власть, чем имел сейчас. Но этой власти должно хватить с головой, чтобы и ворам по загребущим ручкам надавать, и к войне подготовиться.

Насколько было известно князю, турецкий военачальник сталкивался ровно с теми же проблемами. Вороватые чиновники и снабженцы время от времени украшали своими головами колья у дороги, в Османской империи с этим всегда было просто. Но воровать от этого меньше никто не стал. Напрасно фанатичный султан Махмуд подавал подданным пример личной умеренности. Подданные, глядя на его затеи — война сразу на три фронта "нравилась" им в особенности — принялись растаскивать всё плохо лежащее с таким рвением, словно завтра наступит конец света. Вдобавок шли ещё и бунты, и безобразия, учиняемые янычарами-башибузуками. Если с бунтами в России тоже была беда, и причины, по которым они вспыхивали, оказывались примерно схожими, то в армии никто не бузил. Отучили. Хоть в этом князь видел преимущество над своим турецким противником.

Дисциплина и слаженность действий — вот тот козырь, который неизменно бил турецкого туза. Это опытным путём установили австрийцы, хотя нечасто пользовались своим открытием. Это быстро понял Надир, железной рукой наведший порядок в персидской армии. Это уже давно поняли и русские полководцы. Осталось применить своё знание на практике, когда турки, также преодолев организационные проблемы, нападут.

А в том, что они нападут, князь не сомневался: у него было десять лет, чтобы изучить эту публику вдоль и поперёк. Потому и не мог покинуть Баку ради приведения в чувство астраханских властей. Соблазн велик, но дело важнее.

В век, когда новости распространяются со скоростью всадника, на крайний случай, почтового голубя, сложно ожидать быстрых и верных решений. Альвы, за тысячи лет привыкшие к магической дальней связи, до сих пор тосковали по ней. Достижения здешней науки не только не обещали в обозримом будущем некоей замены, но даже не приблизились к решению проблемы, хотя определённые подвижки, если верить учёным, вполне возможны. Раннэиль подозревала, что ни на её век, ни на век её детей это великое событие не выпадет, и вынуждена была мириться. Обилие новостей на единицу времени с лихвой компенсировалось их неспешностью.

Императорское семейство встретило весну в Кёнигсберге, куда явилось ради бракосочетания царевны Натальи с кронпринцем прусским. Несмотря на мрачноватую средневековую красоту, город альвам почему-то не нравился. Если случалось им проезжать древнюю столицу прусских королей, то старались не задерживаться. К сожалению для Раннэиль, что в первое посещение, что во второе отвертеться от длительного — более месяца — визита не удалось. Приходилось сохранять лицо при постоянной, раздражающей неприязни, что копилась, словно влага в плохо устроенном погребе. Лиассэ утверждала, что это наверняка следствие глубокой неприязни — мягко говоря — что испытывали альвы к немцам. Бог весть, может, подруга и права. В любом случае следовало вытерпеть всё до конца.

А ведь Наташа останется в Пруссии. Они уедут, а она останется. Это при том, что царевна, воспитанная мачехой-альвийкой, успела пропитаться всё той же неприязнью к немецкому духу. Учитывая пристрастия покойного императора, её отца, это было несколько странно, но это был факт. А факты — самая упрямая на свете вещь.

Венчание назначено на воскресенье, а значит, никак нельзя уехать раньше. Да и после не меньше недели придётся тут торчать: празднества. Увы, это необходимость. Раннэиль, имевшая основания не доверять Гогенцоллернам безоглядно, привезла с собой не только царевну и собственных детишек, но и вице-канцлера, чьей задачей было окончательное согласование текста большого союзного договора России и Пруссии. Именно Кузнецов сейчас выглаживал до нестерпимого блеска каждую статью, не оставляя ни единой зацепки. А то ведь его коллега по написанию договора, прусский министр фон Грумбков, слывший венским конфидентом, был бы только рад к чему-нибудь прицепиться и похерить соглашение. Тем более, к такой работе нельзя было допускать Остермана. Одного поклонника Австрии тут вполне достаточно. А лишняя заручка для Наташи не помешает, ведь к договору между державами ещё прилагается брачный договор. Здесь тоже масса работы для дипломатов — обставить прусское королевское семейство "рогатками" условий, но так, чтобы и не обидеть их величество с их высочеством, и свести к минимуму риск, ежели тем взбредёт в голову выкинуть какой-нибудь фортель.

Раннэиль прекрасно помнила, с чего формально началась та безумная и несчастная война, что завершилась изгнанием Дома Таннарил с союзниками в мир людей. Помнила, и не желала повторения.

При всём несходстве Карла-Фридриха фон Гогенцоллерна с альвом-мятежником, князем Глеаниром, ситуация повторялась с пугающей точностью. Даже те альвы, что не были в курсе тонкостей отношений между двумя влиятельнейшими Домами, и те начинали проводить аналогии. А Раннэиль не просто была осведомлена о тонкостях, она по этому направлению в своё время активно работала, и одно время считалась одной из центральных фигур несостоявшегося союза. Как на Руси говорят, обжегшись на молоке, дуют и на холодную воду. Оттого императрице-регентше приходилось балансировать на тончайшей грани между подстраховкой и скандалом. К счастью, король прусский, несмотря на некоторые ...м-м-м ...особенности своего характера, был не самым худшим политиком в Европе. Фридрих-Вильгельм любил выпить, что не способствовало улучшению его здоровья, но силу и политический вес Пруссии оценивал реально. Ему куда больше нравился союз с Россией и Австрией против Франции, чем союз с Англией против России и Австрии, а в перспективе против всех. В любом политическом союзе любая из сторон решает, прежде всего, собственные задачи. Но если континентальные державы старались соблюсти хоть какие-то приличия, и договоры худо-бедно исполнялись, то островитяне палец о палец не ударят, если Пруссия по их прихоти окажется в трудном положении. Именно эту мысль Раннэиль старалась исподволь внушить королю, и, кажется, небезуспешно. Эту же мысль она ненавязчиво внушала и кронпринцу, хотя видела, что тот себе на уме. Её давний вывод насчёт персоны Карла-Фридриха после нескольких бесед с оным за партией в шахматы — императрица давненько пристрастилась к этой игре — только подтвердился.

Кто бы ни втягивал этого человека в союзы, соблюдать он будет свои, только свои, и исключительно свои интересы. Это в равной степени будет касаться и России, и Англии и любой другой страны.

Что ж, за неимением иного, придётся работать с тем, кто есть. То есть с Карлом-Фридрихом. Ох, и нелегко же ему придётся, имея в соседях Россию, которой управляет весьма недоверчивая альвийская княжна. Да и Петруша тоже растёт... Чем дальше, тем больше в нём проглядывают матушкины черты характера. Да хоть та же недоверчивость и подозрительность. Рубить с плеча, как то делал батюшка, он тоже будет далеко не всегда... Интересно, как скоро прусский принц это поймёт? Насколько знала Раннэиль, тот редко ошибался в людях.

А в альвах?

Гора, давшая городу имя, была явно названа теми, кто настоящих гор в жизни не видел. Тем не менее, это была господствующая высота, и неудивительно, что именно здесь некогда рыцари-тевтонцы при активном участии чешского короля Пржемысла Отакара Второго основали крепость. Правда, для этого пришлось согнать с насиженного местечка давно поселившихся на той горе пруссов, но по тем временам это были сущие мелочи. Тевтонцы учли горький опыт битых русским князем Александром коллег из Ливонского ордена, и, сами также битые Миндовгом, укреплялись капитально. Даже сейчас, спустя почти пять столетий, замок, возвышавшийся над лениво несшим свои воды Прегелем и тесно сгрудившимися зданиями Альтштадта, Кнайпхофа и Лёбенихта, оставался поистине королевским обиталищем. Здесь Фридрих-Вильгельм любил принимать высоких гостей. Особенно ему нравился зал Московитов со сводчатым потолком, украшенным гербовыми щитами. Здесь не раз гостил и Пётр Алексеевич. В замковой кирхе короновались и отец нынешнего короля, Фридрих Первый, и он сам. В подвале с настораживающим названием "Кровавый суд" отнюдь не вершились чёрные злодейства, а распивались великолепные вина. Королевская "Серебряная библиотека" была лучше университетской. А в примыкавшем к замку королевском пруду можно было не только покормить лебедей, но и покататься на лодочке. Императрица-регентша российская, к великому удивлению короля, от такого развлечения деликатно уклонилась. Зато её старший сын с преогромным удовольствием принял приглашение кронпринца совершить маленькую водную прогулку.