Бухать и колдовать

Часть 1

— Гарри!

Пощечина.

— Гарри!

Меня берут за грудки и встряхивают. Нормально так встряхивают, с силой крепко огорченного чем-то медведя. Ладно, медвежонка. Пожалуй, такое усилие стоит вознаградить. Открываю один глаз. Вижу двух девушек. Довольно милых, хотя и растрепанных, к тому же, похожих, как сестры-близняшки. А у меня хороший вкус!

Открываю второй глаз. Парочка все еще на месте, но приобретенная глубина зрения делает неутешительный вывод — это двоится у меня в глазах. Способ побороть эту неприятность есть, но он порочен и мерзок на вкус. Впрочем, не то, чтобы у меня был выбор.

— Девочка моя, — бормочу я. — Поверни меня на... на бок.

К счастью, девчонка хорошо знает, что я имею в виду. Сильные руки подхватывают меня под солнечное сплетение. Метод Хаймлиша, вот что это такое. Нетипичное применение. Желудок сжимает спазмом, и меня тошнит прямо в заботливо подставленную...

Хм.

— Твою мать! — раздается вопль с пола. Не будь я полумертв от усталости, барабанные перепонки тут же ушли бы в отпуск. — Гарри, ты опять меня обблевал!

— Так было надо, Ронни, братан, — сообщаю я в пространство. Желудок плачет соляной кислотой, но уже не корчится в адовых муках. Голова тоже вроде бы начинает что-то соображать. И в данный момент она соображает, что...

— Дщерь моя, — говорю я таким севшим голосом, что от него нельзя зарядить даже телефон. — Подгони-ка папаше...

— Давно готово, — слышен насмешливый голос. В тряскую ладонь втыкается что-то холодное и запотевшее.

— Гримберген! — я присасываюсь к пивной бутылке, словно граф Дракула к Мине Харкер. — Славные швейцарские гномы потрудились как следует! Передай им большой поощрительный приз от моего лица. Или от твоего — оно у тебя вполне привлекательное. Когда трезвое.

— Гарри, ты жуткий пошляк! И "Гримберген" — бельгийское пиво, чтобы ты знал.

— Благослови Гриффиндор твою уместную эрудированность! Неужели в Бельгии нет гномов? Тебе нужно срочно разъяснить этот вопрос! Первостепенно! Куда подевались доблестные пивовары небольшого роста?

— В задницу, — серьезно отвечает Гермиона. — Она стягивает волнистые волосы в привычный хвост, критически осматривает себя в большом зеркале с облупившейся амальгамой, сокрушенно качает головой и острым движением ладони призывает косметичку. — И мы там окажемся в самом скором времени, если ты не поднимешь сейчас свою проспиртованную наглухо тушу, и не возьмешь себя в руки. Дамблдор ждет нас уже полчаса!

— Вот! — я укоряюще вздымаю в воздух худой перст. Руки у меня бледные и тонкие — руки пианиста. Возможно, скрипача. Жаль только, что к музыкальным инструментам меня нельзя подпускать на пушечный выстрел, иначе может случиться всякое. Были прецеденты. — А если он ждет нас полчаса, что из этого следует?

— Что? — она быстро наводит марафет тоналкой и корректором, бронзером наводит скулы, самую малость очерчивает глаза. Никаких стрелок, никаких теней, утренний макияж должен выглядеть так, будто его и вовсе нет.

— Что подождет и еще пятнадцать минут. Мне надо отлить, а ротового отверстия, как видишь, для этого однозначно не хватает.

— Пошляк и алкоголик! Никакого самоконтроля!

— Странно слышать это от тебя, учитывая твой в чем-то нетрадиционный вкус в подборе одежды, — говорю я раздумчиво, девушка ойкает и затыкается.

Забыл сказать — из одежды на Герми сейчас только тоненькие трусики, открывающие великолепный доступ к круглой девичьей попке. Не помню, было у нас что-то ночью?

Хм-м-м-м...

Нет, не вспомнить.

— Любовь моя... — шепелявлю я задушевно. — Слились ли мы давеча в экстазе искренних и чистых чувств, или же ты снова оказалась алкогольной фригидной сучкой?

— Заткнись, Гарри.

Это значит — не было. В противном случае она бы мило смущалась и маскировала бы нервозность грубостью и мощными шутками насчет моего достоинства. Получается, мы просто нажрались и уснули в обнимку. Сколько славного алкоголя угроблено, какие траты, какая печаль. Наверное, жалеет теперь. Я-то жалею точно.

— Этот вечер решал — не в любовники выйти ль нам? — говорю я поставленным голосом. Маяковского, конечно, лучше цитировать перед пьянкой, или хотя бы в процессе. После пьянки лучше идет Есенин, это проверено. — Темнота, никто не увидит нас... Я наклонился, действительно, и, действительно, я, наклонясь...

Тут меня снова тошнит, но Рон успевает увернуться, молодца. Что значит — друг. Никогда не поставит тебя в неудобное положение. А пиво чего-то не зашло, похоже. В Бельгии плохо понимают, что человеку нужно утром. Или просто наши местные призраки просто туда нассали. Открыли холодильник ночью, пиво выжрали, а в пустые бутылки опорожнились. Это объясняет пикантный вкус.

— Как насчет отрезвляющего заклинания? — интересуюсь невинно. Сами должны были догадаться, но раз уж никто не предложил... — Руки дрожат, сам не справлюсь...

— Обойдешься! — ехидно восклицает Гермиона. Она уже успела одеться, и список приятных зрелищ сократился в моих глазах еще на две позиции. — Не умеешь пить — нечего носить палочку!

— Ты же сиськи носишь, хотя пользоваться ими один хрен не умеешь... — вяло парирую я, с надеждой глядя на Рона. — Братан, хоть ты прояви сочувствие...

— Извини, Гарри, — бормочет рыжий деградант. — У самого тремор, ладони ходуном ходят, словно на морозе...

Я мотаю головой, встаю и терпеливо жду, пока комната перед глазами прекратит вращаться. О, нормуль. Одежда уже на мне — как предусмотрительно было не снимать ее перед сном! Можно начинать движение. Где там у нас кабинет Дамблдора? Наверху? Значит, начинаем движение наверх. Одна нога вперед, а вот и другая — это называется ходьба. Ничего страшного, спотыкаться — это в человеческой натуре. Только спотыкаясь, мы растем над собой. Кто это сказал? Аристотель, конечно. А может, я сказал. В любом случае, сказанное — истинная правда, а правда не может быть несвоевременной. Поехали дальше.

Ну вашу же дивизию! Я знаю, что завязка "герой просыпается с бодуна и втыкается лицом прямо в неприятности" стара, как говно мамонта! Но что тут поделаешь, если так выглядит почти каждое мое утро!

* * *

По утрам субботы в Гриффиндоре шумно. Никто не учится, вчерашние задания заброшены за печку, до понедельника еще нужно дожить, причем хотят этого, видимо, далеко не все. Только за первые три минуты мне повстречалась полуголая Джинни Уизли, отчаянно, но безуспешно пытающаяся вернуть одежду у хохочущего Лонгботтома, Чжоу Чанг, лежащая на полу в прострации — что она вообще тут делает? — и крепкий, как доска, Симус Финниган, деловито катящий куда-то десятилитровый бидон отличнейшего эля.

В счастливый час я вышел из комнаты! Я ткнул локтем Рона, и тот все понял без слов: отбежал в сторону, подбоченился и заорал:

— Эй, ирландская морда, кого ты имел в виду, ухмыляясь столь гнусно?!

Симусу не потребовалось дополнительного приглашения — в ту же секунду он выстрелил в сторону Уизли, словно ракета. Если бы у ракеты, конечно, были растрепанные светлые волосы, злые голубые глаза и кулаки размером с мою голову. Ну, вот такая у меня голова, что тут поделать.

Хорошо одно — она думает быстро и связно. И в основном удачно. Пока Рон задиристо, хотя и не сильно, бодался с Финниганом, изрыгая проклятия вперемешку со слюной, я шустро отвинтил крышку у бидона и...

Нет, зря я это насчет головы. Чертова тыква совсем ничего не соображает. Где мне взять кружку, или черт с ней, хотя бы бутылку, чтобы отцедить в личное пользование пристойную долю этого чудесного напитка? Ладно, ситуация не оставляет выбора, идем ва-банк!

Я поставил бидон на ребро, чтобы он мог катиться без помех, и нацелился было обратно в сторону своей комнаты, чтобы продолжить свои тихие безобидные медитации и поразмыслить, отчего во Вселенной так много жестокости, но тут неблагодарная Вселенная преподнесла мне очередной удар.

— Поттер!

— Не сейчас, детка, — пробормотал я, пытаясь слиться с полом. Он у нас красный, корпоративного цвета, так что попытка имела шансы на успех. — Утренний стояк прошел, а глядеть на тебя сквозь трезвые глаза — та еще задачка. Давай перенесем? Где-нибудь ближе к вечеру, часов на шесть, чтобы стемнело?

— Гарри Поттер! Ты, чертов алкоголик, немедленно брось эту дрянь, нас ждет ДАМБЛДОР!

Понятия не имею, о какой дряни она говорила, у меня в руках было только первоклассное пойло, но спорить с Гермионой, когда она в таком состоянии, бесполезно. Да и задумка моя провалилась, не родившись: Рон, видя развитие ситуации, пропустил хук от Финнигана и шустро отвалился на пол подумать о вечном. А я бросил попытки отхлебнуть из неприлично узкого горлышка и пристроился опять к нашей ореховолосой стервочке.

— Ну почему, почему ты всегда стремишься нас опозорить, Гарри? — прошипела Гермиона, когда мы покинули Гриффиндор, мгновенно окунулись в общий двор, где по обыкновению яблоку негде было упасть, и отправились в Директорскую Башню, в кабинет Дамблдора, похожий на прилепившееся к стене осиное гнездо, тревожное и опасное. — Разрушить нашу репутацию и выставить на посмешище? Я день и ночь тружусь, чтобы гриффиндорцев воспринимали теми, кто они есть — отважными, трудолюбивыми и бескорыстными, а ты...

— А я показываю всем наше истинное лицо, милая моя, — сказал я светским тоном, выискивая во дворе взглядом, у кого можно стрельнуть сигаретку. — Лицо пьяницы, лжеца, дебошира и вообще отличного парня. А твои попытки обмануть всех вокруг я рассматриваю как безнравственные. Позор!

— Гарри, ты невозможен!

— Но ведь я есть. Значит, возможен. А потому отныне называй меня не иначе как "Принц Парадокс". — Здесь я счел необходимым прервать нашу продуктивную беседу, потому что завопил: "Как у нашей Гермионы на башке сидят вороны!", поймал одну или две пятюни за удачную рифму и нашел, наконец, то, что искал.

Джорджа Уизли.

— Здорово, братан, — развязно сказал рыжий громила шести с половиной футов ростом, с которым разговаривать можно было только задрав голову, словно обращаешься к дорожному фонарю. — Ты-то мне и нужен.

— Не угостишь сигареткой? — быстро сказал я. У Джорджа в голове шестьдесят шесть мыслей вращаются одновременно, трепыхая маленькими шкодливыми лапками, и если хочешь расстаться с ним, не потеряв свой кошелек, ум или совесть, лучше говорить быстро. — А если в заначке есть что покрепче да поярче — тоже не откажусь.

Джордж удивленно скривился.

— Дружище, да ведь я честнейшим образом собирался поделиться с тобой вчерашним выигрышем! Восемь с четвертью галеонов, как одна копейка! Но если ты предпочтешь вместо этого добрый косяк с белладонной — я только за!

Интересно, кто додумался давать местной валюте имена многопалубных кораблей?

— С другой стороны, как говорит Дамблдор, деньги есть корень всего зла, — рассудительно вывернулся я из непростой ситуации. — А наш долг, как рыцарей света, это зло беспощадно изничтожать. Гони мою долю, принц Джордж! Кстати, по какому поводу на этот раз?

— Так ведь ты же задрал ночью юбчонку этой недотроге Грейнджер? Весь факультет уже гудит, многие слышали — и я был среди этих многих! — что из вашей комнаты ночью доносились очень красноречивые стоны! Моя тебе уважуха, дружище, это стоит отметить!

— Эта девочка из тех, кто просто любит пить! — немелодично, зато отчетливо пропел я. В трех шагах от меня виновница торжества окаменела и налилась багрянцем. Вот все-таки до чего не хватает здесь гитарного аккомпанемента! — Гермиона любит громкий секс, пыль в глаза и алкоголь...

— И об этом ты мог узнать только подглядывая в замочную скважину! — рявкнула Гермиона, приближаясь ко мне, как акула к купающейся во время месячных склеротичке. — Потому что по своей воле я за руку с тобой не буду держаться даже под угрозой исключения из школы... даже... даже если...

— Даже если Дамблдор прикажет? — с надеждой поинтересовался я. Интересно, если к старику подкатить с такой сделкой, что он скажет?

Гермиона только прорычала что-то нечленораздельное и бурундуком рванула в сторону — наверное, сама решила прояснить этот вопрос. Сто пудов, она на меня запала еще с третьего курса.

Но дело было проиграно. Джордж, медленно отсчитывая золотые монеты, вдруг замер и поднял на меня задумчивый взгляд. Скорбь от расставания с деньгами на его хитром лице сменилась осуждением. Он медленно сложил галеоны обратно в кошелек, зашнуровал его, сунул под мантию и торжественно отправился прочь — само благочестие, будто это не его в компании Фреда и Пенни Кристал из Когтеврана я как-то обнаружил голыми в Тайной комнате.

— Хоть огоньку подбрось! — взмолился я, но жесткосердечие старшего Уизли граничило только с его же жадностью. Похоже, сегодня все намекают, что мне пора взяться за голову и вести здоровый образ жизни. За голову, между прочим, это запросто, а вот со вторым вряд ли получится. Не в этом году, во всяком случае.

— Девочки, зайчики! — во дворе внезапно наметилась шумиха, все адекватные люди прыснули в стороны, будто им скипидаром под мантии плеснули. Но на самом деле все было прозаичнее. — Строимся, строимся! Быстренько! Ну и что, что суббота, поем утренний гимн!

Это профессор Минерва МакГонагалл, декан нашего факультета. Старушка к старости слаба мозгами стала, или как там у классика. Теперь она ежедневно строит студентов во дворе и заставляет петь гимн Гриффиндора. Говорит, что это способствует радикальному росту патриотизма и обостряет здоровую конкуренцию между факультетами. Не знаю насчет этого, лично у меня пение гимна обостряет только головную боль.

Я шмыгнул сквозь арку к лестнице, птицей взлетел на второй этаж, и уже с безопасной высоты принялся наблюдать, как декан пересчитывает пальцем дюжину слишком медлительных студенток — в основном, первогодок, которые еще не постигли своим медленным разумом вечную истину: видишь профессора где-нибудь, кроме пары — убегай как можно дальше. Собственно говоря, и на парах это тоже отлично работает.

— Девоньки! Ну-ка, построились в два ряда, повыше сзади, пониже спереди! — продолжала командовать МакГонагалл, не замечая, что студентки топчутся на месте с кислыми минами. — Что же вы вялые такие? Что вам нужно, чтобы прийти в себя? Зарядка? На мальчиков посмотреть?

— Похмелиться им нужно, — громко сказал я с верхотуры. Со всех сторон одобрительно заржали: наблюдать за унижениями других не только весело, но и педагогически полезно, я всегда это говорил. Жертвы декана стоически выдерживали ее корявое руководство, но тоже постепенно начинали зыркать глазами в поисках безопасного пути отступления, хоть даже и сквозь канализацию, прямо в объятия Плаксы-Миртл. А я привычным взглядом оценил их форму одежды — по пятнам на мантиях всегда хорошо видать, чем нынче питаются младшие курсы. Судя по этим, они предпочитали помои и мусор.