САД ФОНТАНОВ
АЛАН АЮПОВ
Анонс
Любовь — это мираж. Это красивая сказка, придуманная людьми, мечтающими о благородстве отношений. Любовь — это ничто, пустое место. Никто её не видел. Никто с ней не встречался лицом к лицу. Он убеждён, что это не так. И бросается на поиски того, чего не может быть. В результате всё смешалось. И теперь не разобраться, где реальность, а где вымысел. Может он прошёл мимо своей судьбы и не заметил, увлёкшись погоней за счастьем? А может любви на самом деле нет? И то, с чем он встретился, нельзя назвать этим высоким именем? А если это не так? То тогда как?
Предисловие
За окном правил бал жаркий июнь две тысячи седьмого, когда в моём кабинете разразилась гроза.
— Это никуда не годится. — Сказал граф О'манн Виктория Урис Барн Ал'лей, и вывалил на стол передо мной кучу правок, ошибок, кривых падежей, вывернутых фраз, несуразных выражений, искажённых цитат и так далее, и тому подобное.
Я озадаченно почесал в затылке. "Тут работы на год, а то и на два! — Мелькнула мысль. — И это всего один человек прочёл! А что будет, если прочтут сотни? Тысячи!"
Тихий страх плавно, но быстро обуял моё воображение. Я в ужасе взглянул на принесённое графом.
— Я сам не без греха. Ошибок своих выше крыши. Но то, что предлагаете вы, это выше всякого разумения, — продолжал граф, бегая по кабинету и неистово жестикулируя. — Начинаешь читать, чувствуешь, как к концу главы просыпается интерес. И вдруг на тебе! Вроде уже понял, настроился, да не тут-то было!.. Опять облом. Новая глава, как новая книга. Ничего не понять. Смотришь дальше, а там совсем другое. И только на середине наконец-то соображаешь, что это отсюда, а то оттуда. Так нельзя!
— А как можно? — Наивно поинтересовался я.
— Чего? — Не понял граф.
— Я спрашиваю: если так нельзя то, как можно?
Граф растеряно плюхнулся в подвернувшееся кресло, закинув ногу на ногу, и тут же утонул в мягком чреве предмета домашнего обихода. Только кончик носа с капелькой пота на пипке торчал из плюшевой обивки, да глаза блестели праведным гневом. Он покачал ногой, удобнее устраивая её на колене, после чего направил носок своего лакированного туфля в меня.
— Я прихожу домой уставший, беру книгу, чтобы расслабиться, отдохнуть, а вы меня в напряг вгоняете... — Он вытащил, огромных размеров, цветастый платок и принялся вытирать вспотевший лоб и шею.
Этот платок навёл меня на мысль о мэре города. У него был такой же, только в клеточку.
— Зачем вы подражаете мэру?
— Чего? — Не понял мой собеседник.
— Ладно. Это я так. Знаете, граф, лично мне нравится расположение глав. Не знаю почему, но нравится и всё тут. В конце концов, автор я или нет? Вот именно! А потому делать буду так, как мне нравится.
— Мало ли, чего вам нравится, — вскричал граф, снова вскакивая и принимаясь бегать вокруг кресла.
— Извините, граф, но форма изложения лично мне импонирует, — возразил я, осторожно открывая верхнюю шуфлядку стола, и незаметно ссыпая туда принесённые мнения первого читателя. — На мой взгляд, этот приём вынуждает читающего помнить всю книгу целиком, а не забывать прочитанное. Как студенты или школьники, сдали экзамен и забыли. В моей книге этот приём не пройдёт.
— А зачем мне, читателю, помнить весь этот бред?! — Неподдельно возмутился граф, запихивая скомканный кое-как платок в карман брюк.
— М-м-м... — Задумался я, закрывая ящичек с замечаниями его сиятельства на замок. — Как вам сказать, граф?.. Если вам не нравится, то мне не понятно, зачем вы мучаете себя ненужным чтивом? Мне бы хотелось, чтобы книгу не просто прочли, точнее даже не так, не просто внимательно прочли, а с пониманием, осознанием описанной проблемы.
— Ну, знаете ли?! — Ошеломлённый услышанным, граф замер посреди кабинета, потом резко развернувшись, широкими шагами покинул кабинет, хлопнув дверью.
Я обречённо вздохнул и достал рукопись. Главы в необъяснимой последовательности рассыпались по столешнице. Граф был прав. Я ещё раз вздохнул и принялся тасовать колоду глав заново. Однако очередной расклад привёл меня в ещё большее замешательство. Теперь выяснилось, что одна глава лишняя, и в то же время недостаёт ещё трёх! В третий раз, собрав рукопись, взвесил её на руке. Пачка листов казалась такой тощенькой, такой невзрачной, такой одинокой, что мне стало жаль своего труда. Ещё раз вздохнув, пододвинул клавиатуру поближе и принялся за работу.
Первые лучи мартовского солнца две тысячи восьмого осторожно взобрались ко мне на стол, и тут вошла она!..
— О! Здравствуйте, Анечка, здравствуйте! — Засуетился я, приветствуя гостью. — Проходите, присаживайтесь. Честно говоря, не ожидал, правда, не ожидал. Кофе с бальзамчиком? Чай с ликёрчиком? Или, может, коньячку с николашкой?
— Спасибо, не пью, — ответила она, присаживаясь в то самое кресло, где ещё год назад чуть не утонул граф.
— Как?! Совсем?! — Подивился я.
— Давайте лучше ближе к делу, — слегка наморщив носик, предложила корректор.
— Да, да! Конечно! — Заторопился я, подталкивая на край стола основательно поправившуюся рукопись.
Она небрежным жестом взяла несколько листков. Бегло просмотрела первый и, не глядя, сунула в корзину для мусора. Я так и прилип к стулу от изумления. И это только начало?! И это только второй читатель?! Что же ожидает меня дальше?!
Пока я приходил в себя, в Анютиной ручке невесть откуда появился зелёненький карандашик с остро заточенным грифелем и с синим ластиком на противоположном конце. В следующее мгновение на стол опустились первые листки правленого пролога. Я облегчённо перевёл дух. Правок было немного. Парочка запятых не на своём месте, да и только.
Тут распахнулась дверь, и вошёл насупленный граф О'манн Виктория Урис Барн Аллей. Завидев мою гостью, он мгновенно расцвёл. Схватил стул, оседлав его, пристроился подле.
На стол опустилась первая глава. Листки буквально пестрели красным. Я взглянул на мелькающий в пальчиках корректора карандашик. Он по-прежнему был зелёным. В руках у графа оказался знаменитый блокнот. Из него, как из рога изобилия, на столешницу посыпались листочки с правками. Рядом ожидала своей очереди вторая исправленная глава. Ещё через миг к ней присоединилась третья. Нарастающая во мне тоска так и стремилась вырваться наружу. Захотелось завыть по-волчьи. Ничего не оставалось, как открыть запертый прошлым годом ящик, извлечь оттуда правки графа и начать вносить изменения задним числом в те главы, до которых корректор ещё не добралась.
За окном бушевал грозный август, а на столе продолжала расти гора графских правок. И тут я пустился во все тяжкие: делая вид, будто просматриваю, а сам незаметно ронял листки в корзину. Показалась полированная поверхность стола. Я даже вздохнул облегчённо. Работа приближалась к финишу. Мусор из корзины уже сыпался на пол. Пришлось приостановиться, дабы опустошить её. И тут на самом дне обнаружились листки, выброшенные безжалостной рукой корректора. Печаль буквально вылезла из моих глаз, изумлённо воззрившись на распечатку. Я затравленно покосился на окно. Увы, всё-таки пятый этаж!.. Надеясь, что уж теперь-то в последний раз, я тяжко вздохнул, и принялся набирать вступительную статью.
Покончив с основным текстом, главный корректор строго посмотрела на меня, потом на стол, где сиротливо ожидали своей участи только что распечатанные три листка, отвела взгляд от меня и сосредоточила всё своё внимание на графе, продолжавшего разбрызгивать чернила по блокноту, неприметно перевела дух и только после этого поинтересовалась:
— А зачем вам это?
— Что это? — Сделал вид, будто не понял, я.
— От автора? — Уточнила она.
— Вот и я ему говорил, — тут же подхватил граф О'манн Виктория Урис Барн Ал'лей. — Не понимаю, для чего нужно убеждать читателя не читать книгу?!
— Я бы не так сказала, — заметила Аня. — Скорее, автор просто ограничивает круг читателей, якобы заботясь о самом читателе.
— Верно, — согласился граф. — А спросил он у читателя, надо ли это ему?
— Кому ему? — Вмешался я.
— Может просто обойтись без этого вступления? — Осторожно предложила Анечка Мухина. — Аннотация всё равно будет. Сейчас все так пишут.
— А я не все, — заступился я за своё детище.
— Ну, как знаете, — нехотя согласилась главный корректор, заглядывая в напечатанное. — Я бы на вашем месте всё же отказалась.
Граф торжествующе посмотрел на меня и бросил на стол последний листок, после чего блокнотик исчез из его рук.
"А я нет!" — Подумал я и, пододвинув клавиатуру, на одном дыхании набил то, что вы прочли. Поразмыслил, и дописал:
"Спасибо вам, мои дорогие виртуальные друзья, корректоры и первые читатели: Аня Мухина и Виктор Урис! За ваше терпение, за вашу выдержку, и ту неоценимую помощь, которую вы оказали мне, приняв участие в этой книге!"
Серый Кардинал
"Ходят по шару огромной земли,
В разных краях, или в разных столетиях
Люди, которые не смогли
В жизни любовь свою встретить".
ВИА "Ариэль", 1975 г.
От автора
Мы обретаемся на третьей по счёту от солнца планете, называемой Земля. Нас, живущих здесь, пять миллиардов. Много это или мало?! Наверное, много, только для вселенского масштаба всё же маловато будет, даже если учесть тех, кто жил до нас, и тех, кто ещё не родился. Но, дело не в количестве, хотя трудно себе представить такую прорву родственников. А учёные, во главе с наукой, убеждают нас в этом. Приходится верить — им виднее.
Так что же скрывается за этой магической цифрой с девятью нолями?!
Ответить на этот вопрос немудрено. Куда сложнее осознать. Вокруг столько людей!.. Столько родичей!.. Братья и сёстры, папы и мамы, дедушки и бабушки, внуки и внучки, дяди и тёти, племянники и племянницы, свёкры и свекрови, тести и тёщи, шурины и золовки, девери и свояченицы, и так далее, и тому подобное. А копни глубже... Все заняты... У каждого свои проблемы... Каждый занят лишь собой!.. И никому нет дела до тебя... Вот и получается, что за этой цифрой стоит — ОДИНОЧЕСТВО!
И мечемся мы по всему миру среди этих пяти миллиардов в поисках родственной души. Ищем хоть кого-нибудь, кто бы понял нас или хотя бы выслушал. Любим тех, кто нас не приемлет, отторгаем тех, кто нас любит. Найдя, не ценим; потеряв, скорбим. Так и существуем — всю жизнь в поиске.
Вот такая грустная книга получилась.
27.07.2008
"Теперь толкуют о деньгах,
В любых заброшенных снегах.
В портах, в постелях, в поездах,
Под всяким мелким зодиаком.
Тот век рассыпался, как мел,
Который словом жить умел,
Что начиналось с буквы "Л",
Заканчиваясь мягким знаком".
Юрий Визбор
Пролог
Что наша жизнь? Игра! Так утверждают некоторые, пытаясь спрятаться от действительности. А и впрямь, может всё именно так?! Может, на самом деле мы не живём, а играем в чужие игры? Или свои? Хотя нет. Свои игры нам не по зубам. Это мы делаем вид, что играем в свою игру, меняем правила, усложняем или упрощаем варианты, устанавливаем рамки дозволенного. Не мы судьи и не нам судить, а значит, и не наша это игра, мы только маленькие пешки в этой игре Богов. Но ведь и пешки могут ослушаться?! Особенно, если их наделили разумом и малой толикой свободы?!
Каждая пешка может превратиться в ферзя, если, конечно, доберётся до конца доски, преодолев опасности краткого пути и презрев смерть. Может, это и есть та самая, что ни на есть настоящая игра, где никчёмные пешки предлагают свои ходы, свои варианты жизни, не предусмотренные никем, ни чьими бы то ни было правилами?! И Боги замирают, пытаясь рассчитать неожиданные выпады фигур. Но действия развиваются столь стремительно, что они, высшие существа, остаются лишь пассивными наблюдателями в собственной игре, могущими вмешаться в течение партии, но не желающие этого делать, оставаясь лишь пассивными зрителями, опасаясь нарушить незапланированный, неизученный вариант судьбы!..
Однако в любом случае, пешка внутри должна быть фигурой, а не обычной деревянной или пластмассовой чушкой.
Так кто же мы есть на самом деле?! Покорные пешки или всё же не осознавшие себя фигуры???
"Понимаешь, это странно, очень странно.
Но такой уж я законченный чудак.
Я гоняюсь за туманом, за туманом.
И с собою мне не справиться никак.
Люди посланы делами,
Люди едут за деньгами,
Убегают от обиды, от тоски!..
А я еду, а я еду за мечтами,
За туманом и за запахом тайги".
Юрий Кукин
Заблудившийся
Никакое нарисованное звёздное небо не сможет заменить настоящее, глубокое, чёрное с проблесками звёзд, загадочное создание всевышнего. Здесь оно было настоящим, и отличить его нельзя ну ни как. Как можно отличить воображаемое от нарисованного, если нарисованного нет?! Да и не могло быть хотя бы потому, что его никто не рисовал, а зачем? Кому это надо? Здесь нет ничего придуманного, оттого, что оно из вашего подсознания и воображения. Попасть туда, к вам, трудно, точнее, практически невозможно без вашего желания и дозволения: ну кто догадается, где вы сейчас и как вас посетить, если вы этого не хотите.
* * *
Я сидел на берегу невзрачной речки, не имеющей даже названия, по моей милости, кстати. Почему-то до сих пор не удосужился назвать её хоть как-нибудь. Невдалеке чернел другой берег. На нём смутно просматривались виноградники, а может это были и не виноградники. Просто какая-то тёмная стена и всё. Это могло быть что угодно. Только я знал, что это именно виноградник, а не что-нибудь другое. Чёрная вода была неподвижна и холодна на вид, однако и здесь я был уверен, что она тёплая. Всё равно было холодно на неё смотреть. И всё-таки меня больше интересовал непонятный эффект темноты. Как могло быть так, что впереди я почти ничего не видел, а вокруг на этом берегу всё было очень даже хорошо видно. Точнее сказать контрастнее, недалеко, но видно. Правда, краски потеряли свою яркость и свежесть, приобрели несколько тёмные тона, но, тем не менее, они присутствовали. Слева, почти рядом, угадывалась покосившаяся лачуга какого-то сторожа или ещё кого-то, даже не знаю. Справа виднелся железнодорожный мост, только не через реку, а вдоль неё. Дико и непонятно, кто мог такое выдумать или придумать? Кому в голову пришло строить мост вдоль? Где-то сзади, в двух или в трёх километрах, был то ли посёлок, то ли город, даже не знаю, ещё не разобрался.
Из-за лачуги появилась пьяная компашка и двинулась в мою сторону. Двое отделились от толпы, и, с разбегу, прыгнули в воду. Оказывается, берег здесь обрывистый. Они что-то кричали друг другу, да только я не слушал. То ли они плыли наперегонки, то ли просто хотели протрезветь. Звуки были какие-то неестественные, я бы сказал плоские, хоть к звукам это трудно отнести, но именно такое создавалось впечатление. Оставшаяся орава подпитых, в основном женщин, остановилась на берегу в ожидании, а может, в сопереживании развязки. Двое ненормальных исчезли под сенью противоположного берега. На некоторое время воцарилась тишина. Только комары нагло гудели прямо у меня над ухом. И сюда пробрались эти вампиры. Отмахиваться было лень.
