Сад Фонтанов

САД ФОНТАНОВ

АЛАН АЮПОВ

Анонс

Любовь — это мираж. Это красивая сказка, придуманная людьми, мечтающими о благородстве отношений. Любовь — это ничто, пустое место. Никто её не видел. Никто с ней не встречался лицом к лицу. Он убеждён, что это не так. И бросается на поиски того, чего не может быть. В результате всё смешалось. И теперь не разобраться, где реальность, а где вымысел. Может он прошёл мимо своей судьбы и не заметил, увлёкшись погоней за счастьем? А может любви на самом деле нет? И то, с чем он встретился, нельзя назвать этим высоким именем? А если это не так? То тогда как?

Предисловие

За окном правил бал жаркий июнь две тысячи седьмого, когда в моём кабинете разразилась гроза.

— Это никуда не годится. — Сказал граф О'манн Виктория Урис Барн Ал'лей, и вывалил на стол передо мной кучу правок, ошибок, кривых падежей, вывернутых фраз, несуразных выражений, искажённых цитат и так далее, и тому подобное.

Я озадаченно почесал в затылке. "Тут работы на год, а то и на два! — Мелькнула мысль. — И это всего один человек прочёл! А что будет, если прочтут сотни? Тысячи!"

Тихий страх плавно, но быстро обуял моё воображение. Я в ужасе взглянул на принесённое графом.

— Я сам не без греха. Ошибок своих выше крыши. Но то, что предлагаете вы, это выше всякого разумения, — продолжал граф, бегая по кабинету и неистово жестикулируя. — Начинаешь читать, чувствуешь, как к концу главы просыпается интерес. И вдруг на тебе! Вроде уже понял, настроился, да не тут-то было!.. Опять облом. Новая глава, как новая книга. Ничего не понять. Смотришь дальше, а там совсем другое. И только на середине наконец-то соображаешь, что это отсюда, а то оттуда. Так нельзя!

— А как можно? — Наивно поинтересовался я.

— Чего? — Не понял граф.

— Я спрашиваю: если так нельзя то, как можно?

Граф растеряно плюхнулся в подвернувшееся кресло, закинув ногу на ногу, и тут же утонул в мягком чреве предмета домашнего обихода. Только кончик носа с капелькой пота на пипке торчал из плюшевой обивки, да глаза блестели праведным гневом. Он покачал ногой, удобнее устраивая её на колене, после чего направил носок своего лакированного туфля в меня.

— Я прихожу домой уставший, беру книгу, чтобы расслабиться, отдохнуть, а вы меня в напряг вгоняете... — Он вытащил, огромных размеров, цветастый платок и принялся вытирать вспотевший лоб и шею.

Этот платок навёл меня на мысль о мэре города. У него был такой же, только в клеточку.

— Зачем вы подражаете мэру?

— Чего? — Не понял мой собеседник.

— Ладно. Это я так. Знаете, граф, лично мне нравится расположение глав. Не знаю почему, но нравится и всё тут. В конце концов, автор я или нет? Вот именно! А потому делать буду так, как мне нравится.

— Мало ли, чего вам нравится, — вскричал граф, снова вскакивая и принимаясь бегать вокруг кресла.

— Извините, граф, но форма изложения лично мне импонирует, — возразил я, осторожно открывая верхнюю шуфлядку стола, и незаметно ссыпая туда принесённые мнения первого читателя. — На мой взгляд, этот приём вынуждает читающего помнить всю книгу целиком, а не забывать прочитанное. Как студенты или школьники, сдали экзамен и забыли. В моей книге этот приём не пройдёт.

— А зачем мне, читателю, помнить весь этот бред?! — Неподдельно возмутился граф, запихивая скомканный кое-как платок в карман брюк.

— М-м-м... — Задумался я, закрывая ящичек с замечаниями его сиятельства на замок. — Как вам сказать, граф?.. Если вам не нравится, то мне не понятно, зачем вы мучаете себя ненужным чтивом? Мне бы хотелось, чтобы книгу не просто прочли, точнее даже не так, не просто внимательно прочли, а с пониманием, осознанием описанной проблемы.

— Ну, знаете ли?! — Ошеломлённый услышанным, граф замер посреди кабинета, потом резко развернувшись, широкими шагами покинул кабинет, хлопнув дверью.

Я обречённо вздохнул и достал рукопись. Главы в необъяснимой последовательности рассыпались по столешнице. Граф был прав. Я ещё раз вздохнул и принялся тасовать колоду глав заново. Однако очередной расклад привёл меня в ещё большее замешательство. Теперь выяснилось, что одна глава лишняя, и в то же время недостаёт ещё трёх! В третий раз, собрав рукопись, взвесил её на руке. Пачка листов казалась такой тощенькой, такой невзрачной, такой одинокой, что мне стало жаль своего труда. Ещё раз вздохнув, пододвинул клавиатуру поближе и принялся за работу.

Первые лучи мартовского солнца две тысячи восьмого осторожно взобрались ко мне на стол, и тут вошла она!..

— О! Здравствуйте, Анечка, здравствуйте! — Засуетился я, приветствуя гостью. — Проходите, присаживайтесь. Честно говоря, не ожидал, правда, не ожидал. Кофе с бальзамчиком? Чай с ликёрчиком? Или, может, коньячку с николашкой?

— Спасибо, не пью, — ответила она, присаживаясь в то самое кресло, где ещё год назад чуть не утонул граф.

— Как?! Совсем?! — Подивился я.

— Давайте лучше ближе к делу, — слегка наморщив носик, предложила корректор.

— Да, да! Конечно! — Заторопился я, подталкивая на край стола основательно поправившуюся рукопись.

Она небрежным жестом взяла несколько листков. Бегло просмотрела первый и, не глядя, сунула в корзину для мусора. Я так и прилип к стулу от изумления. И это только начало?! И это только второй читатель?! Что же ожидает меня дальше?!

Пока я приходил в себя, в Анютиной ручке невесть откуда появился зелёненький карандашик с остро заточенным грифелем и с синим ластиком на противоположном конце. В следующее мгновение на стол опустились первые листки правленого пролога. Я облегчённо перевёл дух. Правок было немного. Парочка запятых не на своём месте, да и только.

Тут распахнулась дверь, и вошёл насупленный граф О'манн Виктория Урис Барн Аллей. Завидев мою гостью, он мгновенно расцвёл. Схватил стул, оседлав его, пристроился подле.

На стол опустилась первая глава. Листки буквально пестрели красным. Я взглянул на мелькающий в пальчиках корректора карандашик. Он по-прежнему был зелёным. В руках у графа оказался знаменитый блокнот. Из него, как из рога изобилия, на столешницу посыпались листочки с правками. Рядом ожидала своей очереди вторая исправленная глава. Ещё через миг к ней присоединилась третья. Нарастающая во мне тоска так и стремилась вырваться наружу. Захотелось завыть по-волчьи. Ничего не оставалось, как открыть запертый прошлым годом ящик, извлечь оттуда правки графа и начать вносить изменения задним числом в те главы, до которых корректор ещё не добралась.

За окном бушевал грозный август, а на столе продолжала расти гора графских правок. И тут я пустился во все тяжкие: делая вид, будто просматриваю, а сам незаметно ронял листки в корзину. Показалась полированная поверхность стола. Я даже вздохнул облегчённо. Работа приближалась к финишу. Мусор из корзины уже сыпался на пол. Пришлось приостановиться, дабы опустошить её. И тут на самом дне обнаружились листки, выброшенные безжалостной рукой корректора. Печаль буквально вылезла из моих глаз, изумлённо воззрившись на распечатку. Я затравленно покосился на окно. Увы, всё-таки пятый этаж!.. Надеясь, что уж теперь-то в последний раз, я тяжко вздохнул, и принялся набирать вступительную статью.

Покончив с основным текстом, главный корректор строго посмотрела на меня, потом на стол, где сиротливо ожидали своей участи только что распечатанные три листка, отвела взгляд от меня и сосредоточила всё своё внимание на графе, продолжавшего разбрызгивать чернила по блокноту, неприметно перевела дух и только после этого поинтересовалась:

— А зачем вам это?

— Что это? — Сделал вид, будто не понял, я.

— От автора? — Уточнила она.

— Вот и я ему говорил, — тут же подхватил граф О'манн Виктория Урис Барн Ал'лей. — Не понимаю, для чего нужно убеждать читателя не читать книгу?!

— Я бы не так сказала, — заметила Аня. — Скорее, автор просто ограничивает круг читателей, якобы заботясь о самом читателе.

— Верно, — согласился граф. — А спросил он у читателя, надо ли это ему?

— Кому ему? — Вмешался я.

— Может просто обойтись без этого вступления? — Осторожно предложила Анечка Мухина. — Аннотация всё равно будет. Сейчас все так пишут.

— А я не все, — заступился я за своё детище.

— Ну, как знаете, — нехотя согласилась главный корректор, заглядывая в напечатанное. — Я бы на вашем месте всё же отказалась.

Граф торжествующе посмотрел на меня и бросил на стол последний листок, после чего блокнотик исчез из его рук.

"А я нет!" — Подумал я и, пододвинув клавиатуру, на одном дыхании набил то, что вы прочли. Поразмыслил, и дописал:

"Спасибо вам, мои дорогие виртуальные друзья, корректоры и первые читатели: Аня Мухина и Виктор Урис! За ваше терпение, за вашу выдержку, и ту неоценимую помощь, которую вы оказали мне, приняв участие в этой книге!"

Серый Кардинал

"Ходят по шару огромной земли,

В разных краях, или в разных столетиях

Люди, которые не смогли

В жизни любовь свою встретить".

ВИА "Ариэль", 1975 г.

От автора

Мы обретаемся на третьей по счёту от солнца планете, называемой Земля. Нас, живущих здесь, пять миллиардов. Много это или мало?! Наверное, много, только для вселенского масштаба всё же маловато будет, даже если учесть тех, кто жил до нас, и тех, кто ещё не родился. Но, дело не в количестве, хотя трудно себе представить такую прорву родственников. А учёные, во главе с наукой, убеждают нас в этом. Приходится верить — им виднее.

Так что же скрывается за этой магической цифрой с девятью нолями?!

Ответить на этот вопрос немудрено. Куда сложнее осознать. Вокруг столько людей!.. Столько родичей!.. Братья и сёстры, папы и мамы, дедушки и бабушки, внуки и внучки, дяди и тёти, племянники и племянницы, свёкры и свекрови, тести и тёщи, шурины и золовки, девери и свояченицы, и так далее, и тому подобное. А копни глубже... Все заняты... У каждого свои проблемы... Каждый занят лишь собой!.. И никому нет дела до тебя... Вот и получается, что за этой цифрой стоит — ОДИНОЧЕСТВО!

И мечемся мы по всему миру среди этих пяти миллиардов в поисках родственной души. Ищем хоть кого-нибудь, кто бы понял нас или хотя бы выслушал. Любим тех, кто нас не приемлет, отторгаем тех, кто нас любит. Найдя, не ценим; потеряв, скорбим. Так и существуем — всю жизнь в поиске.

Вот такая грустная книга получилась.

27.07.2008

"Теперь толкуют о деньгах,

В любых заброшенных снегах.

В портах, в постелях, в поездах,

Под всяким мелким зодиаком.

Тот век рассыпался, как мел,

Который словом жить умел,

Что начиналось с буквы "Л",

Заканчиваясь мягким знаком".

Юрий Визбор

Пролог

Что наша жизнь? Игра! Так утверждают некоторые, пытаясь спрятаться от действительности. А и впрямь, может всё именно так?! Может, на самом деле мы не живём, а играем в чужие игры? Или свои? Хотя нет. Свои игры нам не по зубам. Это мы делаем вид, что играем в свою игру, меняем правила, усложняем или упрощаем варианты, устанавливаем рамки дозволенного. Не мы судьи и не нам судить, а значит, и не наша это игра, мы только маленькие пешки в этой игре Богов. Но ведь и пешки могут ослушаться?! Особенно, если их наделили разумом и малой толикой свободы?!

Каждая пешка может превратиться в ферзя, если, конечно, доберётся до конца доски, преодолев опасности краткого пути и презрев смерть. Может, это и есть та самая, что ни на есть настоящая игра, где никчёмные пешки предлагают свои ходы, свои варианты жизни, не предусмотренные никем, ни чьими бы то ни было правилами?! И Боги замирают, пытаясь рассчитать неожиданные выпады фигур. Но действия развиваются столь стремительно, что они, высшие существа, остаются лишь пассивными наблюдателями в собственной игре, могущими вмешаться в течение партии, но не желающие этого делать, оставаясь лишь пассивными зрителями, опасаясь нарушить незапланированный, неизученный вариант судьбы!..

Однако в любом случае, пешка внутри должна быть фигурой, а не обычной деревянной или пластмассовой чушкой.

Так кто же мы есть на самом деле?! Покорные пешки или всё же не осознавшие себя фигуры???

"Понимаешь, это странно, очень странно.

Но такой уж я законченный чудак.

Я гоняюсь за туманом, за туманом.

И с собою мне не справиться никак.

Люди посланы делами,

Люди едут за деньгами,

Убегают от обиды, от тоски!..

А я еду, а я еду за мечтами,

За туманом и за запахом тайги".

Юрий Кукин

Заблудившийся

Никакое нарисованное звёздное небо не сможет заменить настоящее, глубокое, чёрное с проблесками звёзд, загадочное создание всевышнего. Здесь оно было настоящим, и отличить его нельзя ну ни как. Как можно отличить воображаемое от нарисованного, если нарисованного нет?! Да и не могло быть хотя бы потому, что его никто не рисовал, а зачем? Кому это надо? Здесь нет ничего придуманного, оттого, что оно из вашего подсознания и воображения. Попасть туда, к вам, трудно, точнее, практически невозможно без вашего желания и дозволения: ну кто догадается, где вы сейчас и как вас посетить, если вы этого не хотите.

* * *

Я сидел на берегу невзрачной речки, не имеющей даже названия, по моей милости, кстати. Почему-то до сих пор не удосужился назвать её хоть как-нибудь. Невдалеке чернел другой берег. На нём смутно просматривались виноградники, а может это были и не виноградники. Просто какая-то тёмная стена и всё. Это могло быть что угодно. Только я знал, что это именно виноградник, а не что-нибудь другое. Чёрная вода была неподвижна и холодна на вид, однако и здесь я был уверен, что она тёплая. Всё равно было холодно на неё смотреть. И всё-таки меня больше интересовал непонятный эффект темноты. Как могло быть так, что впереди я почти ничего не видел, а вокруг на этом берегу всё было очень даже хорошо видно. Точнее сказать контрастнее, недалеко, но видно. Правда, краски потеряли свою яркость и свежесть, приобрели несколько тёмные тона, но, тем не менее, они присутствовали. Слева, почти рядом, угадывалась покосившаяся лачуга какого-то сторожа или ещё кого-то, даже не знаю. Справа виднелся железнодорожный мост, только не через реку, а вдоль неё. Дико и непонятно, кто мог такое выдумать или придумать? Кому в голову пришло строить мост вдоль? Где-то сзади, в двух или в трёх километрах, был то ли посёлок, то ли город, даже не знаю, ещё не разобрался.

Из-за лачуги появилась пьяная компашка и двинулась в мою сторону. Двое отделились от толпы, и, с разбегу, прыгнули в воду. Оказывается, берег здесь обрывистый. Они что-то кричали друг другу, да только я не слушал. То ли они плыли наперегонки, то ли просто хотели протрезветь. Звуки были какие-то неестественные, я бы сказал плоские, хоть к звукам это трудно отнести, но именно такое создавалось впечатление. Оставшаяся орава подпитых, в основном женщин, остановилась на берегу в ожидании, а может, в сопереживании развязки. Двое ненормальных исчезли под сенью противоположного берега. На некоторое время воцарилась тишина. Только комары нагло гудели прямо у меня над ухом. И сюда пробрались эти вампиры. Отмахиваться было лень.

Снова появилась пара ночных купальщиков. Гребли они, как-то странно, одной рукой каждый. У одного из них перед носом что-то плыло, и он постоянно это что-то подталкивал, чтоб не снесло течением. Удивительно, а речушка имела довольно сильное течение. Этого пловца снесло основательно, и вышел он на берег почти прямо напротив меня. Наконец-то мне удалось разглядеть предмет, плывший перед ним. Банально, но это были два обыкновенных, здоровенных яблока. Вот те на! Где это он мог взять яблоки в июле? Да ещё в виноградниках?! Чего-то я всё-таки недопонимаю. Или это мною придумано, или я куда-то попал? Скорее всего, к кому-то в подсознание без его ведома! Этого не может быть... Не может и всё тут... До сих пор этими способностями пользовался только я и больше никто хотя бы потому, что это мои способности и ни у кого их нет, а потому и попасть к кому-нибудь я просто-напросто не мог. Может таковые и существовали, да только мне о таких людях не было известно. Никто и никогда не признается в подобном умении хотя бы потому, что его же друзья примут эдакого чудака за чокнутого, как пить дать, примут. Во всяком случае, за тот промежуток времени, проведённый мною здесь, никогда и никого не только не встречал, но и не догадывался, что кто-то может так.

Этот мирок я сам создал и, правда редко, но бываю в нём, особенно когда мне хочется одиночества. Тут очень тихо и никогда никого не бывает, потому что я никого сюда не приглашал, и, тем более, не селил. Теперь же кто-то был и хозяйничал без моего ведома.

Мужик подхватил яблоки и, расставляя пошире ноги, как моряк на раскачивающейся палубе, направился к своей компании. Лишь теперь я обратил внимание, что он был в майке. Она отвисала на животе и из-за пазухи торчала гроздь чёрного винограда. Тьфу ты, чёрт! Откуда виноград в такое время?! Кажется, у меня галлюцинации... Я даже привстал от неожиданности. Луны не было. А звёзды горели новогодней гирляндой.

Толпа шумно приветствовала своих пловцов. Я думал, что теперь-то они уберутся восвояси, однако не тут-то было. Компания весело устроилась на траве и принялась глушить спиртное прямо из горлышек бутылок. Насколько можно было судить — это было вино. Не могли же они хлестать водку таким вот образом?!

Я встал, и побрёл к мосту. Это сооружение было странным. К нему рельсы не вели и не уходили за горизонт, как положено, но на нём они были! Что за чушь?! Поднявшись на мост, прошёл его весь, спустился с другой стороны и обнаружил, что стою на перроне железнодорожного вокзала. Бред, да и только. Здание было двухэтажным с окнами, закруглёнными вверху. Я что-то не припомню, где видел такие, но то, что не придумывал, так это точно. Оглянувшись назад, разглядел лишь рельсы, уходящие куда-то в темноту ночи. Ещё одна деталь бросалась в глаза — пешеходный мост был перекинут через рельсы. Я потёр лоб. Что-то не-то. Какие-то картинки из подсознания лезли наружу. Нет. Сегодня явно ничего не получается. Надо заканчивать. Попробую завтра.

Но, увы. Подсознание не отпускало. Вокзал не пропадал, и комната не проявлялась. Ну, это уж слишком. Я опять напрягся. И никакого эффекта. Меня явно приглашали войти в этот город или что это там...

"Ну, коли так, пошли". — Подумал я и шагнул в проход между спуском с моста и стеной вокзала.

За проходом раскинулась огромная площадь. Слева за спуском был то ли ресторан, то ли кафе. Вывеска гласила "Радуга". Справа был вход в вокзал и какое-то крытое сооружение, но без стен. Вернее, стены представляли собой переплетение труб, на которых сверху лежали несколько листов цветного шифера. Ерунда какая-то.

Тут мне показалось, будто с той стороны вокзала входа не было. Я вернулся на перрон. Вход был. И даже в ресторан. Отдельный. Пройдя по платформе до другого конца здания, снова вышел в город. Здесь слева был сам вокзал, а справа находилось строение, испускавшее такое зловоние, что в пору было противогаз одевать.

Впереди, чуть правее на площади, виднелось нечто похожее на паровоз с вагонами. Что за несуразность?! Почему эта махина стоит на площади перед вокзалом, а не на дебаркадере, где ей, в общем-то, и должно стоять?

Видно неожиданности ещё не кончились, так как до меня вдруг дошло, что окна вокзала светятся, а из кафе-ресторана доносится музыка. Подойдя к окну, заглянул внутрь зала ожидания. Там было пусто. Горели лампы накала тускло-оранжевым светом где-то высоко под потолком, прикрытые круглыми плафонами; желтели гнутые, стародавние скамьи; чернели провалы окон противоположной стены. И никого... Мне стало совсем не по себе. Какой виноград в начале лета?! Что за пустые вокзалы там, где их быть не должно?! Что за музыка из забегаловки на фоне пустейшего здания вокзала, а может и всего города?!

Я развернулся и отправился прочь. К мосту. Он был всё так же без рельс, и выходил во двор какого-то завода, кажется, депо. В полном недоумении я замер среди искорёженных остовов тепловозов. Если кому-то и надо было меня заманить, то он это с успехом сделал. Я совершенно не имел понятия, где нахожусь. Здесь не было ни одного моего ориентира.

Пришлось опять подняться на мост. С его вершины, увы, ничего видно не было. По эту сторону всё оставалось по-прежнему. Там, в глубине ночи, на другом конце площади я заметил далёкий огонёк.

Спустившись, снова вышел на площадь. Очень медленно, постоянно оборачиваясь после каждого шага, поплёлся, движимый любопытством и желанием поскорее разобраться, да и убраться отсель подальше. Ржавая, давно некрашеная вывеска гласила: "Сигнал". Это был заурядный магазинчик с атрибутами железнодорожников, коих валом на каждой станции. Закрытый, разумеется, по случаю позднего времени. Сквозь грязные стёкла ничего нельзя было разглядеть кроме ламп дневного света, горящих довольно ярко. Удивительно! Зал ожидания на вокзале освещали обычные лампы накаливания, а здесь трубки?.. Что-то здесь не-то.

Я отправился в обратный путь. Интересно, сколько мне ещё здесь бродить? Что необходимо сделать, дабы выбраться из этой ловушки? Поднявшись на ступеньки крыльца вокзала, потянул ручку двери на себя. Не знаю, чего я ожидал, но она легко открылась. За дверью тянулась полоса темноты и только слева, впереди виднелся широкий вход в освещённый зал. Тот самый, что я разглядывал сквозь окно. Набрав в грудь воздуха, как перед погружением на большую глубину, чуть ли не бегом пересёк черту тьмы и оказался в гулком, пустом помещении зала ожидания. Сзади что-то зашуршало. Вздрогнув, рывком обернулся. Дверь медленно с шорохом закрылась. "Трусливый болван", — обругал я себя и обернулся к окошечкам касс, видневшихся в дальнем конце зала. За одним из них был тусклый красноватый свет, а на тарелочке, кажется, лежал купейный железнодорожный билет. Мне почему-то совсем не захотелось туда идти. Стараясь не поворачиваться спиной к кассам и входной двери, я стал пятиться к выходу на перрон. На моё счастье он оказался открыт. С облегчением выскочил из помещения.

Здесь всё было по-старому. Замкнутый круг какой-то. Я снова обошёл вокзал, и вернулся на площадь.

На этот раз подошёл к паровозу. Это на самом деле оказался паровоз с тремя вагонами-теплушками. По всей видимости, это был музей, поэтому лезть внутрь мне не захотелось, а вдруг всё на сигнализации?! Что тогда будет?

Следующим объектом моего исследования стало помещение с жутким запахом. Затыкая нос, задыхаясь от удушья, я всё-таки заглянул в открытую дверь. Это даже неинтересно. Над дверью висела маленькая табличка, которую заметить сразу было мудрено: "Туалет". Теперь осталось только одно не проверенное помещение, примеченное мной, конечно, не считая множества других зданий, стоящих здесь же. Но они были относительно далеко.

"Радуга" веселилась. Только вот окон я у неё не видел. Со стороны железнодорожной платформы была глухая стена, точно такая же стена была напротив вокзала, с площади располагалась лишь дверь с вывеской, а с четвёртой стороны к этому загадочному кафе-ресторану примыкало багажное отделение. И ни одного, даже самого крохотного окошечка.

Жутко, конечно, стоять посреди тёмного, вероятно пустого города, подле сумасшедшего бара... Или как его там... Кафе? Забегаловка? Но музыка?!

Я взялся за ручку. Музыка мгновенно стихла, наступила мёртвая тишина. Но стоило отдёрнуть руку, как музыка возобновилась. Я отошёл подальше от этого дурацкого заведения, и присел на скамью под цветным шифером.

Слева из-за поворота послышался гул мотора и на привокзальную площадь, освещая путь двумя снопами яркого света, выехал микроавтобус. Кажется, такие называли "Рафиками". Он лихо подкатил прямо ко мне. За рулём никого не было. Я очумело посмотрел на открывшуюся дверцу и ярко освещённый, но пустой, салон. Двигатель весело и мощно урчал, а вот запаха выхлопных газов не чувствовалось. Как во сне я встал и, подойдя к машине, не задумываясь о последствиях, занял место позади водителя. Дверца захлопнулась, и авто рванул с места. Странные ощущения овладели мной в тот момент. Инстинкт самосохранения подло дрых где-то в закоулках моего подсознания. Чувство страха отсутствовало напрочь! Зато авантюризм чистейшей воды так и бил фонтаном. Навстречу летели ночные улицы странного города, а я сидел в дикой, самоуправляющейся маршрутке и любовался механическими процессами техно-монстра!

Любопытное это было зрелище! Баранка руля поворачивалась, когда надо, педали вжимались и отжимались по мере необходимости, включались и выключались указатели поворотов. Стрелка спидометра дёргалась то к увеличению, то падала к нулю. Ровным зелёным светом горела приборная доска. Сделав два левых поворота, машина некоторое время шла прямо, затем сделала правый поворот. За окнами сначала ничего не было видно. Потом понемногу стали проявляться контуры домов и заборов. Мы переехали мостик через какой-то ручеёк или канаву: в темноте трудно было что-либо рассмотреть. Потом справа чётко прорисовался каменный забор, над которым возвышались кладбищенские кресты.

"Свят, свят, свят!"— мысленно произнёс я. Напротив ворот погоста машина притормозила. Сердце, ёкнув, замерло. Неприятный холодок скользкими, ледяными щупальцами пробежал по хребту. Какая всё-таки плохая это штука — мистика.

Автомобиль повернул налево, пересёк площадь и выехал на параллельную улицу. Краска стыда, за свой нелепый страх, залила мою физиономию от кончика носа, до кончиков ушей. Ещё мгновенье назад его, как и липкого страха, не было и в помине! Стоило лишь появиться крестам, как он тут как тут, голубчик! Благо, никто не зрел этого позора.

Мы обогнули братскую могилу с двумя пушками, кажется, сорокапятками, установленными напротив друг друга на постаменте охраняющими проход к обелиску или стеле, с двумя голубыми елями с обеих сторон. После чего продолжили своё путешествие по пустынным, заброшенным улицам призрачного городка. Скорее всего, он был пуст. Ни одного огонька не виднелось ни в одном окне. Не могли же все дружно спать? Кто-то же должен был бодрствовать.

Рафик тряхнуло на рельсах, и я вздрогнул, заметив мимоходом полосатый, слегка наклонённый шест. Откуда среди жилых кварталов железнодорожные рельсы со шлагбаумом?! Дальше пошли обычные пятиэтажки слева и какой-то или какие-то заводы справа. Во всяком случае, видны были одни заборы и судить о том, что это, естественно, не представлялось возможным. Вновь правый поворот и площадь. Опять шлагбаум и рельсы. Странный город. По нему, кажется, вместо трамваев ходили поезда. Правый поворот, левый поворот. И снова справа вдалеке мелькнул мост через железнодорожные пути. Чёрт возьми, это же каким надо быть придурком, выстроить такое...

Рафик начал вилять среди бетонных громадин похожих один на другой. Близнецы так не похожи друг на друга, как эти серые муравейники для людей.

Неожиданно по курсу среди всеобщего однообразия, выпадающий из контекста, нарушающий общую картину архитектуры, возник дом. Его громада заслонила собой всю перспективу. Тогда я, просто ради шутки, сказал в пустоту, разглядывая самодвижущийся рычаг скоростей.

— Будьте добры, остановите здесь на пару минут. Я бы хотел осмотреть это здание поближе. — И кивнул на заинтересовавший меня дом.

Машина, лихо вильнув, подкатила к бордюру и замерла. Щёлкнул замок, распахнулась дверца. Я вышел, даже не удивившись. Прямо передо мной находилось потрясающей величины здание, и сколько не задирай голову, всё равно посчитать количество этажей никак не получалось. Парадный вход напоминал недостроенный дом, что-то вроде каркаса с установленной коробкой и не более. Хотя снаружи строение представлялось вполне приличным и даже респектабельным. Сама же входная дверь была настежь открыта, и ручка её намертво прикручена колючей проволокой к массивному крюку, торчащему в неоштукатуренной стене справа.

Я вошёл. Прямо прохода не было, зато был вход слева. За ним оказался поворот направо и снова налево. Я вышел в необъятные просторы огромнейшего зала, настолько громадного, что даже показалось, будто где-то впереди виднелся клочок грязно-серого, туманного неба. Однако моё внимание привлекла одна лишь лестница слева, а не миражи. Медленно, не спеша, стал подниматься на второй этаж. Перевесившись через перила, глянул вниз. Отсюда, с площадки можно было разглядеть разворачивающуюся панораму. Но из-за сумеречного освещения, царящего вокруг, ничего не было видно.

Я повернулся к выходу с лестничной площадки. Пред моим взором предстал громадных размеров коридор. Он простирался далеко вглубь здания, вероятно, покрытый паркетом, так как блестел даже в темноте и казался скользким и скрипучим. Заворожённый эдакой таинственностью, я двинулся вглубь этого странного дома. Слева и справа шли сплошные двери. Все они были жёлтого цвета, как будто залиты воском, и наглухо заперты. Нет, я не пытался их открыть, просто знал, что они заперты и всё. Нигде не горело ни одной лампы. Сквозь сплошную черноту пробивался красный свет, наподобие света при обработке фотоплёнки. Рассеивался он равномерно, поэтому определить источник было невозможно. В жуткой тишине и полном одиночестве я продефилировал по нескольким длинным и гулким коридорам этого странного дома и скоро понял, что заблудился. Звуки в этой глухой тишине были такими резкими и пугающими, что придавало этому зданию ещё большее неприятие. Где-то впереди послышался шум. Это было неожиданно, страшно и в тоже время обнадёживающе. Стараясь не скрипеть паркетом, я как можно тише стал подкрадываться в направлении звуков. Как-то совсем неожиданно вдоль стен между дверями появились мягкие, обтянутые кожей, диванчики. На одном из таких сидело несколько человек. Подойдя ближе, я выяснил, что это были три старичка. Правда, один из них был довольно высокий и на вид ещё очень-но крепкий.

— А вот и ещё один, — сказал дряхлый старикашка, сидящий слева от высокого.

— За мной будете, — сообщил среднего роста худой старик с чёрной бородой.

— А за чем очередь? — Поинтересовался я.

— Садись и узнаешь, — пробормотал высокий.

Я присел на край пустующей скамьи напротив дедулек. В полном молчании прошло несколько минут. Странная очередь в непонятном здании наводила на не очень хорошие мысли. Снова послышался шум в глубине коридора.

— А что там? — Опять задал я вопрос, но ответа не последовало.

Старики хранили гробовое молчание, вперившись взглядом в пустоту перед собой.

— Вы ждёте очередь в эту комнату? — Указал я на дверь овальной формы, напротив.

— Ты шо? Сюда трепаться пришёл? — Недовольно щурясь, спросил хилый.

— Да нет, — замялся я. — Но вы объясните, пожалуйста, чего надо ждать и зачем?

— Ты же пришёл за материальными благами?! Так и выбирай, шо надо. — Подняв палец в нравоучительном жесте, пояснил хилый.

— Какими такими благами?! — Не понял я. — Где их брать? И что это такое?

Но тут приоткрылась дверь справа от хилого, и он, не раздумывая, и не давая никому опомниться, по-моему, и не соблюдая очереди, юркнул в образовавшуюся щель. Дверь тут же захлопнулась. Странно, но оттуда никто не вышел. Высокий недовольно поморщился, но ничего не сказал. Я поднялся и двинулся к источнику нового шума.

— А очередь тебе держать? — донеслось сзади.

— Да, конечно, — ответил я, не оборачиваясь.

За углом оказалась ещё одна очередь, только народу тут было побольше. Они сидели и стояли вдоль всего коридора так, что пройти прямо составляло некоторую сложность. Предполагая, что и здесь мне предложат занять очередь, я попытался пройти дальше, не особо заботясь о причиняемых неудобствах. Толпа безо всякого желания пропустила меня сквозь себя, и никто не предложил стать последним. Продолжая двигаться дальше, мне всё чаще и чаще приходилось преодолевать скопления людей разных возрастов и размеров, от карликов до почти гигантов.

У одной из многочисленных дверей, напротив очередного поворота, шестое чувство остановило меня. Что-то неуловимо знакомое почудилось в ней. Не касаясь ручки, осторожно толкнул. За дверью оказался один к одному кабинет моего знакомого, бизнесмена. Вернее, не сам кабинет, а приёмная. Только без секретарши Вики.

Почему-то робко я шагнул вперёд.

— Кто там?! — раздалось из-за резной, дубовой, двустворчатой, массивной двери кабинета с табличкой золотыми буквами "Заместитель помощника администрации президента".

— Это я, — ответил я, неуверенно останавливаясь.

— Какого чёрта припёрся? — снова раздалось из кабинета.

— Слушай, а нельзя ли повежливее?

— Пошёл ты на... — донеслись до меня его ругательства. — Ты и тут меня достал!..

— Так что? Мне зайти нельзя? — спросил я, впрочем, уже не желая проходить.

— Можно. Только не сегодня и не сейчас. Я очень занят и опаздываю. Мне пора уже уходить, а дел ещё целая куча, — сообщил голос знакомого из-за двери.

— Слышь? А ты меня не возьмёшь, а? Не то я, кажется, заблужусь в твоём офисе, — попросил я.

— Нет. Ты сам отсюда выберешься. Или ладно, только зайди попозже. Где-то через часок. Смотри мне, не опаздывай! Я ждать тебя не буду.

— Хорошо, — согласился я и вышел.

Продолжая променад по необъятным просторам этого лабиринта, я старался не уходить далеко от спасительного кабинета, дабы не заблудиться вновь, заодно наблюдая, чтобы сей прохвост не улизнул без меня. Очереди тут были пожиже, но всё-таки были. Возле тысячной двери я опять встретил давешнего высокого старика.

— Ну, что? — обратился к нему я. — Дождались своей очереди?

— Нет, — угрюмо ответил он. — Приём закончился.

— А как вы об этом узнали? — полюбопытствовал я.

— Не какай, вонять будет, — грубо ответил тот.

Я благоразумно отошёл в сторону, размышляя, как бы проникнуть внутрь хоть одной комнаты, и посмотреть, чего там творится?! Тут моя мысль вильнула и мне подумалось о том, каким это образом здесь оказался мой знакомый бизнесмен. А ведь действительно, как?! Коль уж он сюда так запросто приходит, значит, знает, как выйти. Следовательно, у него должно быть что-то наподобие плана. Не может не быть. Пусть не полный, но его-то сектора наверняка есть. А поскольку в его кабинете имеется ксерокс, то для него не составит большого труда отксерить мне один экземплярчик. На пять грамм чернил не обеднеет.

Развернувшись на месте, я чуть ли не галопом бросился к заветному месту.

В тупике, между дверью кабинета и проходом слева стоял больших размеров ящик. Память автоматически отметила отсутствие оного в первый мой приход сюда. Поначалу он меня не заинтересовал. Толкнувшись в залитую воском дверь, мне пришлось убедиться в том, что она, как и все вокруг, была заперта. Значит, он всё-таки меня не дождался, ускользнул, гад, хоть и отсутствовал я всего минут двадцать, а то и меньше. Да и дверь-то я не выпускал из виду, и, тем не менее, проглядел, как это хамло удрало. В раздумье я присел на ящик. Странно, но он больше походил на огромный футляр, чем на упаковочную коробку. Нащупав ручку, приподнял крышку и заглянул. Там был великолепнейший образчик профессионального синтезатора для музыкальной студии. И всё-то у него было. Я с удовольствием полюбовался на ряды разноцветных лампочек, тумблеров, кнопочек, многочисленных ползунков, множество дисков, очень напоминающих телефонные, два мануала, удобно расположившихся один над другим.

— Как бы его утащить отсюда? — мелькнула мысль и тут же исчезла. Аппарат был настолько огромен, что поднять его я вряд ли бы смог, даже вдвоём с кем-нибудь. Опустив крышку на место, опять уселся сверху. Посидел ещё немного.

Происходящее со мной было странным настолько, что просто не хватало слов выразить своё состояние. Складывалось впечатление, как будто мою сущность расслоили на невероятное количество копий. Но вот сосредоточиться, да попробовать осознать положение и осмыслить ощущения, привести всё к какому-то знаменателю никак не удавалось. Лишь теперь мне пришла в голову шальная мысль, что в этом мире никак не мог появиться мой знакомый. Не говоря уже про этот город. И всё же я видел и слышал его. Как это происходило? Почему? Да и кабинет его был один к одному, в котором я бывал десятки раз. Ошибиться было невозможно. А коль он не выходил из дверей, значит, у него из кабинета имеется запасной выход.

— Вот гад!.. — выругался я.

Вокруг стала собираться толпа. Я искоса поглядел на хмурые, злые рожи выстроившихся под стенкой людей. Все они чего-то ждали, молча глядя на меня. Я ещё некоторое время посидел, не понимая, чего они тут собрались? Справа единственная дверь заперта, слева пустой, тёмный коридор. Правда, оставался бесхозный синтезатор, и я на нём верхом... Мне очень не хотелось быть центром всеобщего внимания, поэтому, поднявшись, я продрался сквозь очередь вглубь коридора.

На следующем углу шла драка. Причина потасовки была ясна из воплей дерущихся. Каждый хотел зайти первым. У следующей двери стояла толпа и не меньше прежней, но без драки. Тут я наконец-то увидел, как в дверь заходят люди. Понаблюдав несколько минут, пришёл к выводу, что выходит оттуда меньше народу, чем заходит. Оставалось неясным, откуда они знали, что пора войти?! Как-то совсем незаметно обнаружилось, что стою я в очереди. Наконец-то вышел один из тех, кто недавно входил. В руках у него был довольно странный костюм. Это было что-то среднее между передней частью манекена и космическим скафандром. К вышедшему бросились с расспросами. Владелец необычного одеяния, сияя радостной физиономией, повернул свою добычу обратной стороной, показывая всем. Я в удивлении прикрыл рот рукой, дабы ни один звук не вырвался из моей гортани!.. Обратной стороны не было! Получалось так, что в этот костюм можно было войти сзади и тогда твоя передняя часть меняла внешний вид. Тут из двери вышел ещё один счастливый обладатель подобного сюрприза. На этот раз в руках была только задняя часть скафандра-костюма. Если первый вариант можно было ещё как-то понять, то второй был совершенно неподдающийся никакому объяснению. Как в эдаком одеянии ходить? Какой в этом смысл? По толпе прокатился шорох одобрения и зависти. До моего слуха донёсся тихий шёпот. Кто-то кого-то предупреждал о том, что приём заканчивается, и костюмы кончаются. Мгновенно вспыхнула драка. Я выбрался из опасной зоны и побрёл назад к кабинету моего знакомого. Здесь никого не было. Синтезатор тоже исчез. Я усмехнулся про себя, представив, как два здоровенных мужика тащат хрупкий музыкальный инструмент... Ещё раз взглянув на дверь подлого знакомца, я развернулся, намереваясь продолжить путь по боковому коридору.

— Погодите, молодой человек, — Раздалось у меня за спиной.

Я обернулся. Передо мной стояло несколько, трясущихся то ли от старости, то ли с глубокого похмелья, стариков. Они умоляюще смотрели мне прямо в глаза своими слезящимися зенками.

— Молодой человек, — снова заговорил один, с серой бородой. — Помогите, пожалуйста, нам открыть одну дверь.

— Какую? — равнодушно поинтересовался я.

— Вон ту, — и он указал на дверь прямо напротив основного коридора, где мы стояли.

Я сильно удивился, так как несколько минут назад там был длинный прямой коридор с дерущимися за скафандры людьми, а сейчас был т-образный перекрёсток, если так можно выразиться.

— Отойдите в сторону, — потребовал я и разбежался. Когда взлетевшая нога была готова ударить в замок, я вдруг понял, что сейчас удар придётся не в дверь, а в шкаф, стоящий справа. Откуда он там взялся?! Вроде, когда я начинал разбег, его не было! Но размышлять на эту тему возможности уже не было. Удар был знатный. Дверца аж влипла внутрь. Ухватившись одной рукой за приоткрывшуюся правую, я рванул её на себя. Та вывалилась, как картонная. На полочках лежала обувь различных размеров и фасонов. Я стал быстро выгребать её оттуда и передавать назад старикам. Когда шкаф был пуст, я сообщил:

— Всё! Пусто!

— Не бреши! Ты себе там припрятал! — ответили мне неблагодарные старикашки.

— Не верите? Идите и проверьте, — предложил я, показывая свободные руки, а сам бочком отошёл в сторонку, чтобы вновь не оказаться в самой гуще дерущихся, ну, а в том, что они сейчас начнут драться, сомневаться не приходилось: здесь вообще все дрались из-за ничего.

Наблюдая со стороны за накаляющейся обстановкой, я пытался понять, что же это всё-таки за здание такое ужасное?

— А не хотите ли Вы нас вывести отсюда? — раздалось робкое предложение у меня справа сзади.

Я повернул голову на звук, не испытывая особого желания общаться. Оказывается, за мной стояло около двадцати или более человек. Некоторые из них были с тяжеленными, на мой взгляд, мешками, а некоторые без оных.

— А куда я должен вас вывести? — удивлённо поинтересовался я.

— Из этого дома, — ответили мне из толпы.

— Но я сам не знаю, куда идти, — не очень-то уверенно возразил я, хотя внутренне уже чувствовал фальшь в своих словах. — А вообще-то могу попробовать. Только с одним условием. — Все замерли, в ожидании моего решения.

— Какого? — спросили из задних рядов.

— Кто мне объяснит, что это за дом? — с некоторым злорадством, спросил я.

— А что тут такого? — не понял меня, стоящий ко мне ближе всех мужичок, в руках которого ничего не было.

— Да скажите ему и дело с концом, а то мы тут будем блуждать до скончания света, — раздалось слева.

— Это дом материальных благ, — пояснил всё тот же мужичок.

— Сие я уже слышал. Как это понять? — уточнил я.

— Эй! Парень! Мы так не договаривались! Тебе ответили на вопрос, теперь твоя очередь. А не то... — пригрозили мне.

— Ничего подобного. Я ведь просил не ответить, а разъяснить, — не согласился я.

Нарастающий гул недовольства, был мне ответом. Большого ума не требовалось, чтобы понять, что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут, кроме ненужного раздражения, и тогда я спросил:

— А куда это вы собрались с мешками? Ведь отсюда можно выйти только с пустыми руками? — и вдруг понял, что вопрос прозвучал как-то нелепо.

— Не твоё дело! — дружно загудела толпа. — Твоё дело — веди нас и всё!

— Ладно, — согласился я. — Только пользы вам от этого кот наплакал.

Развернувшись, направился к кабинету моего знакомого. Стариков уже не было. Здесь повернул в коридор налево. Потом начались бесконечные повороты и сумасшедшие коридоры. Поворачивая то в одну, то в другую сторону, проходя мимо или заворачивая в различные переходы, мне не приходило в голову, что иду я не туда, куда надо. На чём была основана моя уверенность? Представления не имею. Просто шёл и всё. Я это знал также точно, как и то, что выйти отсюда можно только с пустыми руками. И никаким объяснениям это не поддавалось.

Так мы шли довольно долго, не останавливаясь. Всю дорогу я опасался, как бы это здание не вздумало заняться переформатированием, перекрывая знакомые мне коридоры и открывая неверный путь. Начитался дурной фантастики, вот и мерещилась всякая дрянь. По пути время от времени раздавались просьбы остановиться на передышку, но я не обращал на это никакого внимания. Мне самому хотелось поскорее выбраться из этого дьявольского места. После одного из поворотов, обнаружилось, что мы вышли на лестничную площадку пятого этажа. Странно было то, что я совершенно не помнил, чтобы поднимался хоть на третий, не говоря уже о пятом. Оглянувшись на следовавших за мной, я внутренне констатировал тот факт, что ряды их сильно поредели. Догадываясь, что сейчас их станет совсем мало, я отвернулся и внимательно посмотрел на простиравшуюся предо мной панораму. Ступени лестницы были деревянными, да к тому же во многих местах их вообще не было, а где и были, то полусгнившие и не внушавшие никакого доверия. Справа за перилами высилась тёмно-коричневая, с грязными потёками, стена. Слева была пустота. Просто пустота и всё. Она даже цвета не имела. Потрогав левые перила, я очень осторожно и медленно начал спуск. С каждым пролётом расстояние между ступенями всё увеличивалось. Сзади доносились неясные звуки, но останавливаться было небезопасно, впрочем, как и продолжать двигаться вперёд. И вот мы оказались у провала, где совсем не было пролёта. Я оглянулся. За моей спиной стояло всего три человека. Они были без мешков. Больше никого не было.

— А где остальные? — на всякий случай спросил я.

Пожилой мужчина с лысеющей головой молча показал рукой вниз. Более выразительный жест в подобных условиях трудно было себе представить. Ведь даже дышать опасно на столь хлипкой площадке.

— Ну, что будем делать? — спросил я, рефлекторно цепляясь за хлипкие перила.

— Идти, — был мне ответ.

— Тогда давайте разобьёмся на пары, — предложил я.

— А это зачем? — спросил долговязый парень в очках с толстенными линзами.

— А затем, чтобы это сооружение имело хоть какую-нибудь устойчивость и приблизительно одинаковую нагрузку. Потом, тут можно пройти, только помогая друг другу. Взаимопомощь поможет выбраться из этой передряги.

Без всяких дополнительных расспросов мужичок, который объяснял назначение этого дома, взял меня слева под руку и спросил.

— Что делать дальше?

— Смотри, — предложил я и, навалившись животом на правое перила, заскользил вниз, при этом, продолжая придерживать мужичка за руку, чтобы не опережать его и не опаздывать за ним.

Вот таким простым способом мы опустились на следующую площадку и только успели отскочить, как на наше место съехали оставшиеся двое. Прямо перед нами чернел проход в очередной коридор. Я направился туда. Снова поворот направо, потом налево, опять направо и налево, и мы вышли на лестничную площадку второго этажа. На сей раз лестница была каменная и к тому же винтовая. Мы спустились вниз. С моей стороны, сразу у последней ступеньки, был поворот направо. Тут я совсем уже узнал вход. Чуть ли не бегом выскочил на улицу. Тёмно-серое небо висело над головой. Тёплый ветерок обвевал разгорячённое тело.

— Слава тебе Господи! — выдохнул я и оглянулся на своих спутников. Мужичок шедший со мной в паре, сняв фуражку, истово молился, неумело крестясь. Остальные делали то же самое. Я поднял руки и растёр лицо. А когда опустил, то обнаружил, что стою один перед непонятным строением. Сзади всё также продолжал тихо урчать автомобиль, доставивший меня сюда. В ужасе я попятился назад и, нащупав открытую дверцу машины, нырнул в спасительный салон. Моё такси тут же тронулось с места. Содрогаясь от воспоминаний, я уставился в окно, продолжая разглядывать дома-близнецы и думать. Привязаться здесь было практически не к чему. Время как будто замерло. Хотя, как его определял мой знакомый, там, в доме материальных утех? Как он знал, что пройдёт двадцать или тридцать минут, и ему надо будет уйти? Может быть, время в кабинетах шло иначе? Ускоренно, что ли? Часов я не видел. Хотя!.. Кто его знает, этого бизнесмена недоделанного. Может, он и ждал меня, но я ни о каких эффектах времени не знал. Да и сейчас не могу утверждать этого. А он, гадёныш, не предупредил. Вот же скотина. И что с людьми делают деньги?! Был человек, как человек. А появились деньги, превратился в паука, сосущего все соки из окружающих. И неважно, брат ли, сват ли, друг, или школьный товарищ. Плевать на всё и всех. Лишь бы денежки капали. Лишь бы ему хорошо было. Было бы за что на Майорку слетать.

Многоэтажные сараи сменились одноэтажными домиками в садах, насколько можно было судить из окна мчащегося микроавтобуса. Ещё один переезд, ещё один вираж, и мы оказались там, откуда отправились совсем недавно, как мне показалось. Дверца вновь распахнулась и, не дожидаясь приглашения, я чинно покинул гостеприимный автомобиль, бросив на прощание "Благодарствую за экскурсию".

После таких приключений благоразумие взяло верх, не усаживаясь на скамью, я сразу направился к мосту. Сзади послышался щелчок закрывающейся дверцы, тихий шелест колёс и рокот хорошо отрегулированного двигателя отъезжающей машины. Оборачиваться мне совсем не хотелось. Поднимаясь по ступенькам моста, я обнаружил, что не слышу музыки из кафе. Заострять внимание на этом не стал. Слишком много всяких непонятностей здесь было. Да и устал я порядком. Голова гудела от роящихся в ней вопросов без ответов. Что это ещё за "дом материальных благ"? Что это за совершенно бессмысленные, бесполезные блага? Почему нельзя вынести? Для чего они тогда нужны? А главное, кому и на кой?! Или это некий отбор? Отбор кого? Людей? Каким образом? И для чего? Как здесь оказался мой знакомый? Может, он их здесь, то есть там, создаёт для этих бедняг?! Зачем, если ими всё равно нельзя воспользоваться? Бред!.. И, тем не менее, ему позволено входить и выходить. А может ещё и с "благами"? Но тогда нарушается гармония картинки. Вероятно, все жители ушли туда за мифическим комфортом, да там и остались, не имея возможности выйти из-за собственных соблазнов. Это объясняло отсутствие горожан. Тогда куда же делись те трое, что вышли со мной?! Или всё-таки они мне пригрезились, вместе со знакомым?! Если это так, тогда надо считать весь этот город и мир с ним пустой игрой воображения. С этим мой разум согласиться никак не мог. Вокруг был реальный мир — реальнее не бывает. И тут я застыл, как вкопанный. Мой путь пролегал по рельсам точно так, как это было совсем недавно. Опасаясь что-либо изменить в происходящем своим беспорядочным воображением, я рванул со всех ног вперёд.

На реке всё оставалось по-прежнему. Пьяная орда весело плескалась в воде. Несколько детишек носились, как бешеные, по берегу с воплями. Я снова попробовал выйти, и опять безуспешно. Что-то случилось с моим подсознанием, и оно не желало покидать этот "дивный" мир. Стоя на месте, с которого всё началось, я пытался мыслить, однако, откровенно говоря, ничего не получалось. Мысли разбегались и никак не хотели собраться воедино для решения насущной задачи. Растянувшись на траве, я опять попробовал расслабиться. Может, удастся заснуть и во сне выбраться отсюда. Так уже бывало не раз, но тогда я не зависал так крепко, как сейчас. В данный момент меня пугала перспектива застрять здесь на неопределённое время.

"Что же делать дальше?" — беспрестанно жужжало в моей черепушке. Беда в том, что жужжало слишком слабо, потому что ничегошеньки в башку не лезло. Я снова сел. Где-то высоко в чернеющем небосводе блестела невероятно яркая звезда. Мне почему-то очень захотелось, чтобы это оказалось так называемое "НЛО". Но в эти штуки я не верил и потому присмотрелся внимательнее, насколько позволяло данное время суток. Нет, конечно же, это просто была полярная звезда, только и всего, правда выглядела она совсем не так, как обычно. Но эта значительная деталь вновь ускользнула от моего внимания. В который уже раз снова осмотрелся. Делать было совершенно нечего, и я побрёл к будке то ли сторожа, то ли ещё кого. Она оказалась намного дальше, чем я предполагал вначале. Добравшись до цели своего путешествия, стал обходить вокруг в поисках входа или какой-нибудь вывески. За ближайшим углом нашлось искомое. Покосившаяся, дощатая дверь, ничем не примечательная со стороны. Вряд ли такая привлечёт внимание любого приличного человека. Только такой любопытный, как я, мог сунуть свой нос туда. На двери ручки не было, так же, как и вывески над оной. Наклонившись ниже, я принялся разглядывать, за что бы ухватиться. Однако решительно ничего не было похожего на скобу, или петлю. Тогда я просто пнул её ногой, и дверь чуть-чуть отошла, приоткрыв маленькую щёлку, такую, чтобы только мизинец просунуть и можно было. Но мне и этого оказалось достаточно. Да только дверь отворяться не желала. Что-то её держало сверху. Я осмотрел косяк. Так и есть. Самый обыкновенный загнутый гвоздь торчал почти у края коробки. Странно, как я его не заметил?.. Прижав дверь, чтобы поудобнее ухватиться за импровизированную "щеколду", не без труда крутанул её. На этот раз дверь со страшным скрипом открылась. Я заглянул внутрь, но кроме темноты ничего не увидел. Пошарив по карманам, извлёк зажигалку. Вообще-то я не курю, но зажигалка всегда имеется в наличии на всякий случай. Слабый язычок пламени осветил совсем небольшой участок перед входом. Пришлось войти. Окон в этом заведении почему-то не было. И вообще здесь ничего не было. У самой дальней стены стояло подобие высокого топчана или стола, и на нём что-то лежало. Подойдя ближе, не без труда разглядел на столешнице, в тарелочке, какие бывают в железнодорожных кассах, самый обыкновенный билет на поезд. Я взял его двумя пальцами, и поднёс поближе к огню. Он был выписан на мою фамилию. Я остолбенел. Кажется, только что точно такой билет лежал в окошке кассы вокзала, к которому моё лордство не соизволило подойти по причине обыкновенной трусости. Продолжая разглядывать бланк, я повернул его обратной стороной. Это был не плацкарт и даже не купе. Это был "СВ". Дату и прочее видно было плохо, поэтому я сунул заинтриговавшую меня бумажку в карман и вышел из сарая. В то же мгновение на меня бросилась огромная собака. От неожиданности зажигалка выскользнула из руки и утонула в травяном покрове. Реакция моя всегда была на высоте. Вот и сейчас внутренний сторож сработал отменно. Раздумывать и прикидывать, что к чему, времени не было. Поэтому, сгруппировавшись, насколько позволяла ситуация, я поднырнул под животное, находящееся уже в прыжке. Удар был отменным! Псина с громким "хрюк" влетела в будку, а я отлетел к стене и пребольно шмякнулся затылком о стену. Та основательно содрогнулась, но выдержала, осыпав меня тучей трухлявого мусора.

"Откуда здесь взялась собака?! Да к тому же такая огромная!" Ещё не придя в себя полностью, я уже был на ногах и, не дожидаясь, пока это чудовище очухается, захлопнул дверь и не без удовольствия повернул спасительный гвоздь. После чего быстро пошёл, слегка прихрамывая и пошатываясь, назад к своему излюбленному местечку. Странно, но из строения не донеслось ни звука. Можно было подумать, что собака потеряла сознание. Честно признаться, представления не имею, могут ли они терять сознание или нет, однако должна была она хотя бы попытаться вырваться из ловушки? Но изнутри ничего не доносилось.

Вернувшись на пригорок над речушкой, я сунул руку в карман, чтобы повнимательнее рассмотреть свою находку, но её-то не было ни в одном из карманов. Хотя я чётко помнил в какой именно положил билет. Обшарив всё, что только можно было, я пришёл к выводу, что он вывалился во время кратковременной схватки со зверюгой. Как мне не хотелось возвращаться, но любопытство было сильнее. Назад я шёл, буквально след в след, в самом натуральном виде, то есть на четвереньках, тщательно осматривая и ощупывая чуть ли не каждую травинку. На этот раз мне повезло. Билет нашёлся в двух шагах от места моей постоянной дислокации, и не пришлось ползти до странной хибары сторожа. Стоило мне поднять бумажный прямоугольник, как тут же раздался вопль обиженного ребёнка.

— Ма-а-ма-а! — заорали за моей спиной. — Этот дядька забрал мою игрушку!

От столь резкого вопля я вздрогнул так сильно, что чуть не выронил, с таким трудом найденный, билет.

— Молодой человек! — закричала из кучи валяющихся на траве тел женщина неопределённого возраста, еле шевеля деревянным языком. — Верните игрушку ребёнку!

— Да! — радостно заверещало дитятко. — Отдай! Ма-а! Он её в карман спрятал! — сообщило оно.

— Мужчина, я же вам сказала: верните игрушку ребёнку, — вновь потребовала женщина, даже не глядя в мою сторону.

— А Вы хоть знаете, о какой игрушке идёт речь? — спросил я.

— Это не имеет значения. Верните и всё.

— Даже если это мой билет на поезд? — не удержался я от сарказма.

— Слышь, мужик, кончай базар, — раздалось из той же кучи. — Не заставляй меня подниматься.

Меня так и подмывало ответить, но... Предчувствуя надвигающиеся неприятности, я предпочёл ретироваться и быстрым шагом направился обратно к мосту, размышляя на ходу о том, для чего малышу понадобился этот билет?.. Не люблю иметь дело с пьяными, не говоря уже о нетрезвых женщинах. Терпеть не могу надравшихся мужиков, ну, а о другой половине человечества даже говорить не хочется. Уж очень противно всё это.

— Эй, мужик, стой! — раздалось за моей спиной.

Ребёнок заорал, как тысяча поросят, которых режут одновременно и непременно тупыми ножами с зазубринами, как у пилы. Детская хитрость, давление на психику. На меня это не произвело никакого впечатления. Однако, зная о подобных штуках, я не стал оглядываться, но и не ускорил шага, просто продолжил путь и вступил на мост. На сей раз рельсы отсутствовали. Это был стандартный пешеходный мост, правда, не через реку, а вдоль неё. Сзади послышались звуки погони.

— Стой! Козёл!

Как я не хотел связываться, но оскорблять себя никому не позволю. Остановившись приблизительно на середине моста, медленно обернулся.

— Ты что-то сказал? — спросил я достаточно громко, чтобы кричавший услышал.

Четверо тяжело сипящих мужиков так же замерли, не добежав до меня каких-нибудь пяти метров. О том, что эти люди понятия не имели о спорте, говорить не приходилось. Они остановились с явным расчётом отдышаться перед потехой.

— Я сказал, что ты... — Заорал один, и грязно выругался.

— Я-то думал, что ты хомо сапиенс, а ты грязная свинья, не знающая культуры общения, не умеющая говорить на человеческом языке, — с презрением ответил на его брань я, и, сплюнув под ноги, сделал вид, будто ухожу. Самый примитивный, и безотказно действующий приём выманивания противника на себя.

— Ты чо?! За... — Опять выматерился тот же, и шагнул ко мне.

Если б он сделал ещё полшага, то произошло бы то, что я обычно называю "избиением младенцев", но этого не случилось, а случилось то, чего никто не ожидал. Земля под ногами дрогнула, и я почувствовал, как неведомая сила поднимает меня в воздух. Мои противники так же стали подниматься и одновременно удаляться. Я глянул под ноги. Бетонная плита пролёта была на месте, то есть я стоял там, где и остановился, но, тем не менее, мост продолжал двигаться. Между мной и моими соперниками образовалась пропасть, которая продолжала увеличиваться с каждой секундой.

— О Господи! — вслух подумал я. — Да это же обыкновенный разводной мост, как в Питере.

Глянув в чёрный провал между расползающимися краями, я повернулся и решительно зашагал прочь, оставляя бесноваться на той стороне четвёрку алкашей.

Удивительно, но по эту сторону у моста были ступеньки, идентично предыдущему железнодорожному. Спускаясь по ним, я глянул вниз и замер в растерянности. Мой путь вновь шёл в город. Складывалось впечатление, будто кто-то заманивал меня в это странное место, а другой кто-то всячески этому препятствовал. Я потёр глаза. У платформы стоял состав. Спрыгнув с последней ступеньки, подошёл поближе, дабы рассмотреть, откуда и куда должен идти сей поезд. Но на ближайшем вагоне таблички не оказалось. Не спеша, прогулочным шагом я двинулся вдоль состава. Что-то необычное было в этом поезде. Разглядывая тёмные окна, светящиеся цифры над входами, слабый жёлтый свет фонарей платформы, я шёл и думал о превратностях сегодняшних приключений. Возле очередного вагона застыл, как вкопанный. Наконец-то до моего сознания дошло, в чём дело. Двери всех вагонов были наглухо заперты и только здесь, где я остановился, дверь была приветливо распахнута. Сбоку в специальном зажиме висел сигнальный флажок. На подножке, опершись спиной о поручень, стоял мужичок, я бы сказал студент.

— Ваш билет, — не совсем приветливо попросил он.

— Какой ещё билет? — не понял я.

— Какой у Вас в кармане, — ответил проводник.

Рука инстинктивно потянулась к карману. На свет появился желтоватый прямоугольник.

— Он? — спросил я, протягивая картонку. — Откуда вы знаете, что у меня есть билет?

— Он, — утвердительно кивнул парень, пропуская мимо ушей мой вопрос, и, не глядя, сунул билет в свою кожаную папку проводника. — Проходите, пожалуйста. Ваше купе первое слева. Дверь открыта, — пригласил он, отступая в темноту тамбура.

"Любопытство не порок, а простое хобби!" — всплыли в памяти строки водевильной песенки. Что меня дёрнуло, не знаю. Только я взялся за поручень и, машинально пересчитав ступеньки, поднялся в вагон. Студент-проводник шёл впереди, указывая дорогу. Возле распахнутой двери он остановился и, слегка поклонившись, жестом указал в полумрак салона.

— Постель готова. Можете ложиться отдыхать. Я Вас разбужу, когда приедем, — сообщил он.

— Благодарю, — ответил я, и шагнул в купе. — Только будь так любезен, объясни, куда это мы едем?

Ответа не последовало. Дверь за мной тут же с тихим шорохом затворилась. Я на автомате схватился за ручку и приоткрыл её. "Фу, не заперли", — подумал с облегчением, возвращая дверь в прежнее положение. После чего принялся осматриваться. Справа над диваном тускло горел ночник. Его света хватало, чтобы не расшибить себе лоб обо что-нибудь острое и большое. Здесь же у входа были два выключателя. Я щёлкнул одним. Ночник погас. Тогда щёлкнул другим, но верхний свет не зажёгся. Приоткрылась дверь и в образовавшуюся щель просунулась голова проводника. Видно, он слышал довольно-таки звонкий щелчок, потому что произнёс в мою спину:

— После двадцати трёх верхний свет мы отключаем, — и глянув искоса на меня, спросил: — Чай пить будете?

— А что, чай ночью можно, а свет нельзя?

— Инструкция, — категорическим тоном сообщил он. — Так как насчёт чая?

— Не надо, — устало махнув рукой, отказался я.

— Ванна слева, — обрадовавшись, просветил меня студент.

— Какая ванна? — не понял я.

— Обыкновенная. Метр восемьдесят по стандарту, — протараторил он.

— Ладно, — отмахнулся я. — Спасибо. Только может, ты всё-таки скажешь, куда это мы едем, и когда тронемся?

— А мы уже давно едем, — удивившись чему-то, ответил парень, опять пропустив первую часть вопроса, и скрылся за дверью.

Я шагнул к окну и выглянул. Там было темно, но по мельтешению размазанных теней можно было предположить с большой уверенностью, что мы не стоим на месте. Странно, однако, стука колёс не было слышно, и вообще, никаких звуков, сопровождающих движение, не было. Зато где-то в конце вагона, а может рядом в купе, тихо звучала песня. Странная она была какая-то. Я невольно прислушался.

"Опять весна и сон-трава

Срывает с раны старой ветто.

Ведь ты тогда была права,

Сказав: "Забудь про наше лето".

Но я забыть любовь невластен.

Кому дана такая воля?!

Не загасить той юной страсти.

Видать моя такая доля.

Разыскать бы наше лето.

Окунуться б с головой,

В праздник красок, в праздник света,

В свадьбу осени с зимой.

Где отсутствует ненастье,

Где твой голос душу грел.

Знать бы где таится счастье.

Ничего б не пожалел.

Мы тогда ещё не знали,

Что в любви бывает так.

Разгорается с годами,

И не загасить никак.

Вся жизнь пламенем объята,

Не стирает память след.

Вот такая вот расплата

За безумство юных лет.

Бабье лето, бабье лето...

Возвратись хотя б на миг!

Бабье лето, бабье лето...

Лучик света, счастья блик.

Бабье лето, бабье лето...

На висок сползает прять.

Бабье лето, бабье лето...

Время не воротишь вспять.

Музыка затихла в глубине вагона. Я ещё некоторое время прислушивался, ожидая продолжения, но, увы. Постояв ещё минуту, решительно принялся раздеваться. Надо было отдохнуть прежде чем продолжать свои изыскания. Сон, по моему личному опыту, — самый лучший отдых. После всё, что угодно. А сейчас сон. Потом на свежую голову попробую разобраться с происходящим, а если повезёт, постараюсь выбраться из этой переделки.

Как ни странно, а ванна действительно была самая обыкновенная. И даже горячая вода была. Не знаю, бывает ли такое на самом деле или только во сне да вот в таких фантастических ситуациях, но мне эта идея понравилась. Я с превеликим удовольствием разоблачился и с наслаждением погрузил своё уставшее тело в горячую жидкость. Водные процедуры всегда расслабляют, поэтому, с огромной неохотой выбравшись из объятий соблазнительной стихии, кое-как добрался до постели и в полном блаженстве отдал должное морфею.

"Опасаясь контрразведки, избегая жизни светской,

Под английским псевдонимом "мистер Джон Ланкастер Пек",

Вечно в кожаных перчатках — чтоб не делать отпечатков, —

Жил в гостинице "Советской" несоветский человек".

Владимир Высоцкий

Шпион

Шум вхолостую работающего усилителя давил на уши. Сорвав наушники с головы, швырнул на пол. И тут же проснулся. Первая мысль была: "Кажется, выбрался". Открыв глаза, зажмурился от яркого солнечного света. Рывком сел и разжмурился. Увы! Блажен, кто верует. Я сидел почти на вершине холма, а вокруг, насколько хватало глаз, раскинулась тундра. Да, да! Самая настоящая тундра! Это я мог сказать уверенно, так как некоторое время назад имел возможность видеть настоящую тундру. Внизу у подножья холма бежал ручеёк. Я снова лёг, и холм из зелёного стал голубым. Дело в том, что ягоды голубицы сверху из-под листочков не видны, а снизу они были как на ладони. В детстве я любил проделывать такие штуки. То садился, то укладывался на землю и мир вокруг преображался. Он становился то зелёным, то голубым, как глубокая вода.

"Что делать?" — сверлило у меня в голове. Я поднялся и полез на вершину холма. Невдалеке виднелся террикон, а за ним проглядывали административные здания шахтоуправления. Значит, где-то там был посёлок или город. Что было делать? Я направился в ту сторону. Если кто-то думает, что по тундре легко ходить, то он очень сильно ошибается. Я проваливался почти по колени в мягкий, тёплый мох. По песку, по-моему, и то легче передвигаться. Часа через два, вымотавшись до потери пульса, добрался до ствола шахты. Тут уже начинались людские преобразования, и идти стало совсем легко. Немного передохнув, продолжил путь. Чтобы не обходить рельсы, где вагонетки подаются на-гора, попёр напрямую и чуть не поплатился за свою безалаберность. Из глубин земли неожиданно вылетел электровоз, гружённый "породой". В последний момент мне всё-таки удалось увернуться от столкновения и спрыгнуть с рельс. Я кубарем скатился вниз с насыпи. Вдогонку неслись отборные ругательства машиниста. Наконец-то удалось услышать нормальную человеческую речь. Поднявшись, отряхнулся и, потирая ушибленные места, снова полез наверх. Да только не тут-то было. Вагонетки, достигшие нужной точки своего движения, автоматически начали переворачиваться, разгружаясь. Меня, как пушинку, смело снова вниз. Стараясь не попадать под разгрузку, поспешил убраться восвояси.

Обойдя опасное место, выбрался наверх и оказался в административном дворе. Здесь было довольно многолюдно. Туда-сюда сновали мужики, бегали мальчишки, попадались и женщины, но довольно странные, со здоровенными брёвнами на плечах. Они аккуратно складывали эти брёвна в вагонетки, которые в свою очередь соединяли между собой, и получалось что-то вроде поезда.

— Ты что, мужик? Страдаешь клаустрофобией? Или ты впервые опускался в шахту? — Увесистый шлепок по спине с громовым басом привёл меня в чувство. — Али ты дрыхнешь на ходу?

Я обернулся. На меня сквозь чёрную маску угольной пыли смотрели весёлые глаза шахтёра. По всей видимости, он только что поднялся на свет божий из недр матушки земли.

— Да нет, — слегка осевшим голосом попытался ответить я. — В жизни никогда не был под землёй глубже метро.

— Так почему же ты такой замурзанный, как только что из штрека? — удивлённо спросила угольная маска.

— Просто я неосторожно попал под отвал породы, вот и всё.

— А-а... — неопределённо протянул шахтёр. — Тогда пошли-ка дорогой со мной в баньку. Не то ты не хуже трубочиста!

— Да ты сам на себя посмотри, — возразил я.

— Мне положено таким быть. Издержки профессии, понимаешь ли, а ты что? В породе золото искал или пласт угля нашёл?! — рассмеялся тот.

— Да я так... — попробовал уклониться я, но не нашёл ничего лучшего, чем пожать плечами.

— Ладно, пошли. — И он, повернувшись, направился к неказистому одноэтажному строению, прилепившемуся к длинному, трёхэтажному административному зданию.

Я последовал за ним. Мы вошли в огромный зал, по которому сновали голые мужики. Между ними крутилась женщина в замусоленном халате со шваброй и тряпкой, смывая следы только что вошедших. Слева под окнами стояли длиннющие скамейки во всю стену, а справа тянулась металлическая сетка, за которой располагались ряды низеньких шкафчиков. В одном месте сетки не было. В образовавшемся проёме с доской поперёк, долженствующей демонстрировать нечто похожее на прилавок, стояла ещё одна женщина. К ней то и дело подходили голыши и брали свёртки одежды. Мой провожатый пристроился на скамье и принялся разоблачаться. Покончив с этим нехитрым делом, он быстро и ловко свернул робу в аккуратный рулон и, подойдя к женщине в окне сетки, протянул ей. Она взяла свёрток и углубилась в свои владения, чтобы через минуту появиться с другим свёртком, но это не была верхняя одежда моего новоиспечённого товарища.

— Ну, чего торчишь? — повернулся он ко мне. — Раздевайся скорей. Не бойся, — заметив мой взгляд, продолжил он. — Никто твоего имущества тут не украдёт. Она за столько лет на этой работе и не такое видала.

— Да мне же и переодеться-то не во что, — ляпнул я ни к селу, ни к городу.

— Да ты что? И впрямь не наш?! — удивился он.

— То есть это как? — не понял я.

— Ты что? Не работаешь на шахте?

— Нет, конечно.

— А как же ты сюда попал?

— Куда это сюда?! — в свою очередь удивился я.

— Да ты и в самом деле блаженный или придуриваешься? — не на шутку начал сердиться шахтёр.

— Никакой я не блаженный. Я самый обыкновенный человек. И почему это я не могу здесь оказаться? Приехал в гости, — на ходу соображая, сочинил я.

У моего знакомца чуть челюсть не отвалилась.

— Это к кому же ты приехал? — зловещим шёпотом поинтересовался он.

— Как это, к кому?! — в свою очередь, деланно удивляясь, спросил я, прекрасно понимая, что попался.

Оказывается, здесь все друг друга знают, и любой новый человек долго скрываться не смог бы по причине всеобщего "знакомства".

— Да хотя бы к тебе... — наконец нашёлся я.

— Это как?! — мужик остолбенел от такой наглости.

— Да так, как видишь! Или ты с перепоя вчерашнего ничего не помнишь? — совсем обнаглел я.

Куда девался его бас? Это надо было видеть. Не хуже гоголевской немой сцены из "Ревизора".

— Да ты что?! — просипел он. — Совсем поехал мозгами?!

— А! Да ты во где?! — ликующий возглас прервал наш нелепый диалог.

Я оглянулся. Позади стоял маленького роста человек с белоснежной бородой по пояс и толстой палкой в правой руке.

— А я тебя повсюду ищу, — радостно продолжил старичок, широко и добродушно улыбаясь. — Пошли скорее, а то обед стынет.

— Какой обед? — поразился я, но тут же сообразил, что это моё спасение. — Ах, да-а! Да меня заболтал этот чудик. — и я указал на голого шахтёра.

— А-а! Да, конечно. Познакомься — это Вася, — весело и непринуждённо начал борода.

— Меня зовут Филя, — соврал я, не моргнув глазом, и протянул руку.

Василий осторожно пожал протянутую ладонь.

— Я чего-то не понимаю, Порфирич, когда это же к тебе гость свалился? Ты же говорил, что у тебя никого нет?

— Разумеется, нет, но это же не родственник, а племяш моей покойной супружницы, — отпарировал старичок.

Только теперь я заметил, что у него нет ног по колени, и поэтому он был низким. Как это он умудрялся таким образом ходить?

— Ну, что стоишь? — толкнул меня палкой Порфирич. — Пошли, что ли?

— Да, конечно, пошли. — И я быстро направился к выходу.

— Эй! Порфирич! Да ты его сначала отмой, он ведь под отвал попал, — попробовал остановить нас Вася. Но я решительно выскочил за дверь, от неожиданности даже хлопнул ею и чуть не прибил старика-инвалида.

— Э! Аккуратнее. Давай налево и вниз по склону, вон туда, к мосту, — указал он своим странным костылём.

Далеко внизу под холмом, на котором стояло шахтоуправление, виднелся мост через рельсы. Дорога вела прямо к нему и никаких ответвлений в сторону не было.

"Опять мост, — подумал я. — Но как же этот старик идти будет? Он же за мной не угонится?" Справа от дороги, по которой мы шли, стояло большое деревянное здание, кажется, сложенное из брёвен. Табличка гласила: "Столовая". Мой желудок предательски заурчал. Я приостановился и с надеждой взглянул на старика.

— Чего уставился? — совсем другим тоном спросил тот.

— Да так, — я сделал ещё несколько неуверенных шагов и остановился окончательно. — Вы, наверное, меня с кем-то путаете, — произнёс я, оборачиваясь к нему.

— Ты, дуралей, топай, куда я сказал, а не то попадёшь туда, откуда уже не возвращаются.

— Это откуда? — удивился я.

— Ты чо раскудахтался?! Тебе чо? Жить надоело? — искренне изумился Порфирич.

— Да нет, но объясните мне хотя бы, что происходит?

— Вот дойдём до дома, там и объясню, а пока шевели лаптёй поскорей и постарайся поменьше привлекать к себе внимание. Ты и впрямь так грязен, что тебя, на самом деле, сначала надо было искупать, а потом только вести по улице.

— По какой улице? — не понял я.

Вокруг не было ничего похожего на улицу. Слева от дороги продолжалось административное здание, а справа после столовой начинался пустырь. Через несколько шагов слева открылась великолепная панорама лесопилки да такой же пустырь за ней.

— Ты у меня ещё поговори. Улицы, видите ли, у него нет, — проворчал старик. — А это, что? Не улица?!

Он махнул своей тростью вдоль дороги. Я решил больше не дразнить гусей, и дальнейший путь проходил в молчании, а заодно и созерцании окружающих достопримечательностей.

Подойдя к мосту, я хотел было подняться, но мой провожатый довольно грубо меня остановил. Рельсы мы перешли напрямую стандартным способом. Тут начались дома. Странные они были какие-то. Вроде и на бараки не похожи, но и домами их назвать было трудно. Располагались они вдоль дороги в основном торцом, однако встречались обращённые тыльной стороной. Фасады их были спрятаны от любопытных глаз проезжающих или проходящих. Насколько можно было судить по стоящим боком все они были с двумя парадными входами. Хотя назвать входы в эти здания парадными можно было только с очень большой натяжкой, как впрочем, и подъездом. Входная дверь в такой дом представляла собой подобие трансформаторной будки с двускатной крышей. Все без исключения дома и дорога находились как бы на возвышении, а между ними в образовавшейся низине стояла вода. Над этими рукотворными водоёмами находились деревянные настилы, служившие, по-видимому, тротуарами или чем-то вроде того. Позже моя память подсказала, что их называли трапами. Мы пересекли перекрёсток по диагонали и подошли к угловому дому. Я озирался в поисках входа, но не находил его.

— Не туда глядишь, — сказал инвалид, довольно шустро передвигаясь на своих культях. — Иди по трапу во-он туда и направо.

Я послушно подчинился. За поворотом находилась дверь из обыкновенных досок. Создавалось впечатление, будто этот дом заброшен или пуст довольно длительное время. Вместо дверной ручки торчала обыкновенная скоба. Что-то нестандартное было в этом доме. Сделав шаг назад, взглянул на крышу. Так и есть. Крыша не была двухскатной, как у всех домов. Она отличалась от других тем, что была восьмигранным куполом. Оконных проёмов в этом странном жилье также не было.

— Ну, что уставился? — спросил старик.

Я снова взялся за скобу и потянул на себя. Дверь натужно захрипела и приоткрылась ровно на столько, чтобы мог втиснуться очень худой человек, мальчишка-подросток, но никак не взрослый.

— Прошу! — торжественно пригласил меня спутник.

Я оценивающе взглянул на хозяина, потом на тёмный проём и решительно протиснулся внутрь. Здесь оказалось не так темно, как представлялось с первого взгляда. Сквозь щели неплотно пригнанных досок пробивалось яркое солнце. На жилое помещение сие произведение искусств совершенно не походило. Когда глаза немного привыкли, удалось рассмотреть всё до мельчайших подробностей. Здесь не было ничего похожего на какую-либо мебель. То тут, то там виднелись торчащие из стен ржавые гвозди.

Дверь с жутким хрипом захлопнулась и из-за неё послышалось натужное пыхтение старика, не оставляющее никакого сомнения в том, чем он там занимается.

"Попался, как пацан", — вспыхнула мысль и тут же угасла. Я двинулся по периметру, на ходу изучая каждую щель. Перспектива сидеть здесь, как муха в банке, мне совсем не улыбалась. Однако ничего утешительного найти не удалось. Только в одном самом тёмном углу доски чуть заметно отличались от других. Визуальный осмотр большего дать не мог, и тогда я коснулся этих досок. Они качнулись под рукой. И тут до меня дошло, на что это было похоже. Передо мной было самое заурядное окошко кассы. Вопрос заключался в другом: как туда попадал кассир? Не раздумывая, приподнял щит, закрывавший окошко, и полез, не сообразив, что делаю глупость. Ведь вперёд головой никакой болван не полезет, я же полез. Если б там не оказалось пола, но на моё счастье пол был. Вернувшись в вертикальное положение, первым делом восстановил всё в первозданном виде, чтобы мой схрон не сразу был обнаружен. После чего осмотрелся. Здесь было намного темнее. Щелей практически не было. Впечатление лёгкого освещения давал цвет побелённых дощатых стен. Осматриваться в такой темноте было делом бесполезным, и мне пришлось буквально ощупью продолжить поиск пути к освобождению.

Доски, как ни странно, здесь были уложены ступеньками. На столько неаккуратно, что, имея некоторый опыт альпиниста можно было бы добраться до потолочного перекрытия, если он тут был. Я таковым не обладал, однако вдруг обнаружил, что карабкаюсь по этой импровизированной лестнице вверх. Голова упёрлась в потолок, пришлось остановиться. Первая же мысль показалась мне достаточно умной. Смысл её сводился к следующему: какого чёрта я сюда взобрался?! Держаться практически было не за что, и в любой момент уставшие пальцы могли сорваться. Понимая это, я попробовал перехватиться поудобнее. Но видно не рассчитал высоту, на какую поднялся, потому что пребольно ударился макушкой о деревянный свод. Раздался треск, и за шиворот посыпалась труха полусгнившего дерева.

— Чтоб тебя! — выругался я и попытался отряхнуться.

Глупо, конечно, но я ничего лучшего не нашёл, как снова замотать головой, от чего вторично стукнулся башкой, и труха ещё большим потоком устремилась мне за воротник.

— Чёрт... — снова ругнулся я и попробовал, освободив одну руку, стряхнуть мусор с головы.

Каково было моё изумление, когда надо мной обнаружилось открытое пространство. Очень осторожно нащупал образовавшийся проём, не жалея головы, ударил ею по другой доске рядом с выломанной.

"Дурак, он и в Африке дурак", — таково было моё заключение. Эта доска оказалась довольно крепкой, и кроме ещё одной шишки на свою дурную башку мне ничего не удалось заработать. Тогда, схватившись одной рукой за эту, более удобную, чего греха таить, и крепкую опору, другой рукой стукнул по второй доске с противоположной стороны сформировавшейся дыры. Доска с треском отлетела куда-то вглубь чердака. Следующая доска оказалась также достаточно крепкой, и мне осталось лишь попытаться пролезть в проделанный пролом.

Первые минуты на этой горище я лежал, отдуваясь и пыхтя. От моей одежды остались лишь одни лохмотья. Во всяком случае, мне так казалось. Потом, немного придя в себя, разыскал выломанные доски и прикрыл ими пролом, не столько от преследователей, сколько для того, чтобы самому случайно не свалиться вниз. Здесь было совсем темно. Пол, бывший несколько минут назад потолком, трещал и вибрировал, норовя в любой удобный для него момент обвалиться. Поэтому пришлось ползать на брюхе, уменьшив тем самым давление на квадратный сантиметр. Благо, когда-то физику учил. Правда, в те далёкие времена мне не удалось вникнуть в изучаемый материал, но преподаватель каким-то невообразимым образом смог вложить в моё подсознание что-то о диффузии или ещё какой-то ерунде. Короче, благодаря только этому я догадался лечь и ползком изучать место, куда меня занесла нелёгкая.

Попытка выломать хоть одну доску из лицевой обшивки ни к чему не привела. Для того, чтобы проделать брешь наружу, необходимо было приложить недюжинную силу, и не факт, что получилось бы. А вот наделать много шума, и привлечь к себе ненужное внимание, на раз. Особенно тех, кто по непонятным мне пока что причинам пытался меня поймать.

Проделав кругов пять вдоль стен, я уселся отдохнуть, вытащить занозы из тех мест, куда они ПО залезали, и заодно подумать, как дальше быть и что делать? Да только подумать, не сделать. Мысли расползались, подобно тараканам по тёмным щелям, чтобы их никто случайно не обнаружил. Выдернув последнюю занозу, решил вытряхнуть насыпавшийся за шиворот мусор. Сняв разорванную футболку, в полном блаженстве вытерся ею. Потом, встряхнув несколько раз, снова надел, и тут доски подо мной со страшным треском проломились. Инстинктивно раскинул руки в стороны, чтобы хоть как-нибудь удержаться. Но этого не понадобилось. Мой зад намертво заклинило в образовавшейся щели. Ноги взметнулись выше головы, упершись в зенит, и никакой опоры для рук. В таком жутко неудобном положении, вися между небом и землёй, бессмысленно болтая конечностями, я находился довольно продолжительное время. В этот момент мне уже было безразлично, где быть — на полу или на потолке. И неважно, сколько шума я произвожу. Однако доски держали крепко. Извиваясь, как угорь на сковороде, я пытался освободиться. Только от моих потуг мой зад ещё больше опускался книзу. Неимоверными усилиями, уродуя свои любимые джинсы, мне удалось выпрямить ноги и тем самым оказаться лежащим над проломом. После этого удачного трюка, перекатившись на бок, я осторожно отполз подальше от коварного местечка. Да-а! Резких движений этот сарай не любил. Отлежавшись, я пополз к центру, ощупывая пространство перед собой. Второй раз оказаться в нелепом положении мне совсем не хотелось.

Длительное ползание на брюхе никогда не приводило человечество в прекрасное настроение, а я был его неотъемлемой частью. Когда же наступило отчаяние найти хоть что-нибудь, удача соизволила улыбнуться, и рука наткнулась на какую-то подпорку. Она была гораздо тоньше моей руки и уходила вверх. Держась за неё, осторожно поднялся на ноги. Голова не упёрлась в потолок, а это означало, что надо мною центр купола. Думать меня не учили, а потому без зазрения совести я полез вверх, как когда-то на физкультуре взбирался по металлическому шесту, да и по канатам тоже приходилось карабкаться. Высоко подниматься не пришлось. Через полметра или, может, чуть больше, голова упёрлась в крышу. Памятуя прежний урок, я был крайне осторожен и больше не мотал башкой, как застоявшаяся лошадь. Шест ощутимо прогнулся под моим весом. Надо было немедленно опускаться. Инстинктивно протянув руку в сторону, нащупал обыкновенную щеколду. Не раздумывая ни секунды, повернул её и толкнул вперёд. Однако ничего не произошло. Тогда потянул на себя. Снова ничего не вышло. Размышлять было некогда, и я лихорадочно задёргал щеколдой в разные стороны. Неожиданно она поддалась. Люк откатывался вбок, наподобие окна в автобусе. Внутрь хлынул яркий солнечный свет. Ухватившись двумя руками за края люка, хотел было подтянуться. И тут, не выдержав такой наглости, шест подо мной хрустнул, я же повис, как лягушка-путешественница. Конечно же, моя сущность не была готова к такому повороту событий и не ожидала подобной подлости от подпорки, да только падать вниз не имело смысла, будучи в двух шагах от свободы. Как мне удалось подтянуться и выбраться из люка на крышу, для меня осталось загадкой. Экстремальная ситуация включила все резервы организма, и я оказался на воздухе метрах в семи над землёй. Перспектива была не лучше, чем внутри. Лаз оказался не на той стороне, где была дверь, а с противоположной, поэтому я не сразу врубился, где нахожусь. Передвигаться же по крыше было совсем небезопасно. Я огляделся в поисках пути к спасению. Тут и там были скобы, но как-то хаотично разбросанные. Если бы они были предназначены для того, чтобы за них держаться во время монтажных работ, то расположение их должно было быть совсем не таким. Казалось, что было вынуто по нескольку штук, и поэтому образовались эти пустоты. Я повис на одной такой скобе и попытался достать ногами до ближайшей. Насколько можно было судить, глядя на свои конечности, из такого положения было не более десяти сантиметров. Я решился и разжал руки. Обе ступни одновременно коснулись проклятой скобы, и она благополучно вылетела, моё же тело, набирая скорость и занозы, понеслось вниз к матушке земле.

"Летел как ангел, а упал как чёрт", — говаривал мой покойный прадед, которого я, впрочем, никогда не видел, да и не мог видеть, так как родился спустя тринадцать лет после его смерти.

Какие всё-таки добрые были люди эти строители-первооткрыватели севера! Как это они смогли предусмотреть, что люди падая с крыш, будут приземляться не на твёрдый грунт и даже не на трап, а приводняться прямо в лужу! Да ещё глубиной не менее двух метров. Это было моим спасением. Кстати, заодно и "помылся".

Выбравшись из природного бассейна целым и невредимым, наскоро оглядевшись, юркнул за ближайшее сооружение (мне совсем не хотелось снова попадаться на глаза какому-нибудь Порфиричу), где принялся выжиматься. Сооружением оказался банальный угольный ящик. Скрываться за ним было глупо и неудобно. Кроме этого ещё можно было и вымазаться. Только вымылся, и на тебе! Опять грязь. Поэтому, наскоро отжав воду из моей многострадальной одежды и вновь в неё облачившись, проскочил открытое пространство до ближайшего дома и скрылся за углом. Передо мной оказалась тренировочная площадка пожарников. Может, и этот странный сарай был одним из тренажёров, не знаю, да и размышлять мне некогда было, потому что к месту моего бывшего заточения подъехало несколько милицейских машин. Осторожно выглядывая из-за угла, я с любопытством наблюдал, что там происходило. Из одной машины вылез мой тюремщик с двумя милиционерами и направился к подпёртой бревном двери.

"Интересно, где он его взял? — подумалось мне. — Вроде бы, когда меня туда заманили, бревна поблизости, во всяком случае, я не заметил".

Два тощих мента оттащили подпорку и, поднатужившись, открыли дверь насколько можно шире.

— Выходи! Антихрист! — возопил несчастный.

Разумеется, в ответ была тишина.

— Ты что? Старый? Шутить задумал? — спросил ещё один мент, вышедший из машины.

— Да там он. Куда ему деваться. Вы войдите и вытащите его, — Оправдывался старый хрыч.

— Порфирич, нам не до шуток. — Из второй машины вышло ещё двое. Они подошли к двери и попытались заглянуть внутрь.

— Там есть ещё комнаты? — спросил один.

— Не-е! Откуда! — обрадовался инвалид. — Я там всё излазил. Это же бывшая фотолаборатория, там даже окон нет.

"Нет! — мысленно возразил я. — Это, как минимум, пожарный тренажёр. В фотолаборатории не белили бы стены известью".

— Ну, тогда показывай дорогу, — сказал один из только что подошедших, подталкивая вредного старикашку к распахнутому чёрному зеву моей недавней темницы.

Никто из блюстителей порядка не изъявил желания войти первым. Порфирич гордо, со знанием дела, вошёл внутрь. За ним последовали остальные. Какая муха меня укусила, не знаю, но в один миг я очутился у двери, и в следующее мгновение та оказалась подпёрта бревном, да так надёжно, что изнутри открыть её вряд ли кому-нибудь удалось бы. Несколько секунд спустя я уже был у ближайших домов, вне пределов пожарной площадки. Уж очень мне хотелось посмотреть, что будет дальше, но это было полным безрассудством. Проскочив несколько дворов, снова вышел к дороге, ведущей к шахтоуправлению, и ПЕРЕСЁК её. Здесь я так же не стал ЗАДЕРЖИВАТЬСЯ и нырнул в ближайший двор. Тут обнаружилось, что через два дома от улицы вместо двора открывалась тундра. Неожиданно оказавшись на окраине посёлка, задумался над дальнейшими действиями. Погружённый в мысли о создавшемся положении, медленно двинулся вдоль кордонной линии вблизи домов. Незаметно меня снова обступили сараи. Странно как-то был построен этот посёлок. В него врезалась тундра огромной подковой. Что за архитектор так шутил, хотелось бы знать?

Дорогу преградил сплошной ряд угольных сараев, и я остановился в задумчивости: обходить их или попробовать укрыться где-то здесь и переждать немного, да и подумать. Но, вероятно, мне сегодня отдыхать было некогда. Невдалеке раздался лай собак. Не теряя ни минуты, молниеносно взлетел на крышу ближайшего строения и на четвереньках, чтобы не было видно с земли, быстренько побежал к противоположной стороне. Почему я тогда решил, что это за мной с собаками гонятся, так и не смог ответить впоследствии. Что за блажь стукнула мне в голову, не знаю?! Добравшись до края, спрыгнул вниз и тут же увидел эту брешущую дрянь. Она сидела в проёме двери сарая и брехала просто так.

"Тьфу ты, чёрт", — мысленно сплюнул я и на всякий случай, не поворачиваясь к ней спиной, попятился.

— Эй! Дядя! — раздался сзади детский голосок. — Она же на привязи.

— Ты так думаешь? — спросил я, не сразу, но всё же оборачиваясь на голос.

— Да! — весело продолжил ребёнок.

Я озирался, не видя говорящего.

— Ты где? — наконец спросил я.

— Да здесь же! — ответило дитяти и засмеялось.

Я ещё раз огляделся и никого не увидел.

— Я проиграл, сдаюсь! — Игриво вскричал я, принимая игру.

— А ты всё-таки найди, — попросил голос.

И тут я, наконец, сообразил. Звук раздавался сверху. Задрав голову, увидел в проёме чердака девчоночьи кудряшки.

— А вот я тебя и нашёл, — искренне обрадовался я.

— А вы не кричите так громко, а то я тоже начну кричать, — пригрозила шалунья, переходя на "вы".

— Так я же тебя нашёл, — не понял я и обиженно добавил: — Давай слезай, а то нечестно получается.

— Ещё чего?! — удивилась та, возвращаясь на "ты". — Что бы ты меня, как тех ментов, запер?

— Каких ментов? — снова не сообразил я.

— Да тех... С Порфиричем, который сначала тебя запер, а потом побежал в милицию докладать, что шпиона поймал, а я услыхала, что шпиона поймали, и ЗАХОТЕЛА первая посмотреть, какой он. А то у нас ещё не было шпионов. Ты первый.

— Так ты всё видела? — совсем растерялся я.

— А как же, — удовлетворённо произнесли с чердака. — Я видела, как он тебя там закрыл, но тогда не знала, что ты шпион. Подумала, что это там Порфирич прячет. А потом, когда он побежал звонить из магазина, я прокралась за ним и подслушала, что он там говорил, и побежала поскорее назад, пока он не вернулся с милицией, чтобы посмотреть на тебя. А ты, оказывается, собак боишься, а я думала, что шпионы собак не боятся и вообще никого не боятся. А ты и вправду шпион? — тараторила девчонка.

— Погоди, не трещи, сорока. Ты что? Серьёзно? — я был так поражён, что не знал, что думать.

Значит, меня приняли за какого-то шпиона?! А что здесь можно было шпионить?! Тут же тундра и шахта с углём?! И всё?! Я растерянно смотрел наверх, ничего не понимая. Шустрячка удовлетворённо уселась на край чердака, свесив ноги.

— Смотри, свалишься, — не найдя ответа, предупредил я.

— Не боись! Я отсюда запросто прыгаю. А ты молодец. С такой высоты и точно в лужу прыгнул. Я бы так не смогла. Здорово же вас там муштруют! — восхитилась девчонка, смакуя странное словечко.

— Ты и это видела? — изумился я.

— А как же. Я всё видела почти с самого начала. — Она встала во весь рост и куда-то посмотрела поверх сараев, куда я, разумеется, посмотреть не мог.

— Что там такое? — спросил я.

— А-а! Ерунда. Приехали ещё менты и окружают халабуду с Порфиричем, — глядя из-под руки, ответила моя собеседница.

— Это как? — опять не понял я.

— Очень просто, — пояснила чердачница. — Вынули свои игрушки и что-то кричат.

— А почему ты решила, что они кричат? — спросил я.

— А они рты так разевают, что даже сюда видно.

— Как это ты можешь видеть так далеко? — поразился я.

— Как это далеко? — теперь не поняла она. — Тут же всего метров триста пятьдесят будет, не больше. И потом у меня бинокль есть.

— Ты что там выдумываешь? — не на шутку испугался я, однако никакого бинокля у неё всё-таки не было видно. Это внушало маленькую, призрачную, но надежду.

— Ты что? Слепой шпион? — усмехнулась пацанка и разжала левую руку.

В ладошке был небольшой театральный монокль.

— Я на таблице у врача даже цифру 200 видела, — похвасталась она.

Тут до моего слуха донеслись далёкие хлопки.

— Ладно, пока! — крикнула девчонка и скрылась в чреве чердака.

— Постой! — взмолился я.

— Ну, чего тебе? — снова появилась она. — Давай быстрее. С тобой неинтересно. А там стреляют! Хоть и холостыми, а всё же стрельба, как в кино, — протараторила шустрячка, не дав мне и слова вставить, и вновь исчезла в черноте чердака.

Я опять остался один со своими мыслями. Справа, между домом и сараями, мелькнуло что-то и пропало. "Девчонка", — подумал я, и тут в меня впились чьи-то зубы. От неожиданности я взмыл над землёй в неимоверном пируэте и со всего маха, падая, ударил. Визг очумелой собаки, не ожидавшей такого отпора, привёл меня в чувство. Оказывается, скотина не была на привязи. По всей вероятности, она и загнала девчонку на чердак, а я послужил отвлекающим объектом, и этот дьяволёнок в платье ловко ускользнул, а я благополучно попался псу в пасть. Слава богу, собака оказалась молодой или трусливой, вторичной попытки укусить меня она делать не пыталась и даже лаять прекратила, а с интересом и любопытством, усевшись на прежнее место, принялась наблюдать за моими действиями. Поднявшись в который раз, я попробовал отряхнуться. Надо было срочно что-то предпринимать. Так дальше продолжаться не должно. Прихрамывая на левую ногу, я поспешил, впрочем, не поворачиваясь к собаке спиной, покинуть сию местность. Петляя по дворам, снова вышел к тундре.

Как всё-таки красива тундра! Природа буйствует, отдавая всё прекрасное за короткие тёплые деньки. Я прислонился к трухлявой стене ближайшего сарая. Необозримый зелёный ковёр простирался куда-то далеко за горизонт. Воображение нарисовало чистый прозрачный ручеёк, журчащий меж крутыми боками мшистых холмов. Почему-то вдруг вспомнился исковерканный ландшафт подле террикона. Непроизвольно воображение нарисовало бетонные стены посреди цветущего поля. Я вдруг понял, что вспоминаю своё детство, когда на нашу улицу забрела игра в "казаки-разбойники". Странно... Но у нас эта игра не прижилась. Как-то однажды (мне тогда как раз купили пластмассовый пистолет, стреляющий пробками) наши две улицы собрались и разделились на казаков и разбойников. Но вот что делать дальше?! Никто толком не знал. Ясно было, что казаки должны гоняться за разбойниками, но как узнать, кто победил?! Решили так: разбойники убегают от казаков с форой в пару минут, после чего казаки бросаются за разбойниками в погоню. Их задача обнаружить разбойников и окружить. Задача разбойников — обмануть казаков, и первыми незамеченными вернуться к месту, откуда началась игра. Решено, сделано. Рассчитались, заняли позиции, как говорится, приняли старт, и игра началась. Я попал в команду разбойников. Вообще-то, туда мало кто хотел идти. Нас набралось человек десять, не больше. В основном, малолетки и пара девчонок-подростков. Нашим предводителем, или командиром, единогласно (без голосования) была выбрана моя соседка Валька, толстая, высокая девчонка по кличке Тополиха. Я до сих пор так и не знаю, почему у неё была такая кличка. Может, это как-то было связанно с фамилией? Не знаю. Я и фамилии-то её до сих пор не знаю. Говорят, она умерла несколько лет назад. Странно устроена жизнь. Валька была старше меня, но ненамного. Может на год, а может на два, но не больше.

Наконец, все формальности были соблюдены, казаки начали отсчёт, а мы побежали. Казаки были хитрые: они стали так, чтобы перекрыть нам дорогу к коротким улочкам, выходящим на другие развилки, пришлось бежать через длинную и почти прямую улицу. К нашему счастью она заканчивалась У-образным перекрёстком, а если свернуть направо, то через десять метров был ещё один Т-образный перекрёсток. Этот путь был самым коротким к полю, где шла стройка какого-то завода. Однако наш командир была весьма дальновидной особой. Она чётко определила, что казаки наверняка бросятся по короткому пути к полю, а потому увидят нас задолго до того, как мы сможем добежать до ближайшего укрытия. Она свернула не направо, а налево. Мы ворчали, ведь пришлось опять бежать по длинной и теперь уж точно совершенно прямой улице. Казаки спокойно могли нас увидеть, так как для того, чтобы проникнуть в пробочный переулок нам понадобилось бы пересечь улицу, которая хорошо просматривалась с того места, откуда началась игра. Видимо Валька, всё предусмотрела, а потому мы без особых проблем достигли злополучного перекрёстка и углубились в дебри мелких, коротких и очень кривых улочек времён турецкого владычества. Таким незамысловатым образом нам удалось добраться до поля кружным путём, оставаясь совершенно незамеченными.

На стройке мы первым делом разыскали местечко, где можно было бы укрыться от посторонних глаз, в том числе и глаз казаков. Это были обыкновенных четыре бетонных стены, поставленных наподобие комнаты, только в одном углу стены не смыкались, оставляя узкий лаз. На одну из стен подсадили наблюдателя, чтоб следил за округой, и послали разведчиков с приказом отойти подальше, мелькнуть слегка и увести казаков поглубже в нагромождения стройки. Ни в коем случае не попасться, обязательно вернуться в наш штаб, откуда мы начнём своё победное шествие. Главным условием победы было прийти к месту начала игры в том составе, в котором начинали игру. Наши разведчики не успели и нескольких шагов сделать, как их обнаружили и попытались окружить. Разведка вернулась ни с чем, да ещё и с казаками на хвосте. Надо было что-то срочно предпринимать. Пришлось удирать. Но по стройке быстро не побегаешь. Нас спасало лишь то, что мы были гораздо меньше тех, кто за нами гнался. Виляя по глубоким траншеям, мы уходили от края стройки дальше в её нутро. Здесь уже встречались не просто куски недостроенных помещений, а целые громадные цеха. Невдалеке от одного такого строения, за двумя бетонными стенами, спрятался деревянный домик строителей. Мы всей толпой нырнули туда, не задумываясь, что запираем себя в клетку. Так оно и вышло. Изнутри мы закрылись на щеколды. НА нашу удачу домик был разделён на две части. Во вторую половину вели двери, которые мы заперли на обыкновенное полено. Отсюда выхода не было. А казаки уже шумели подле первых дверей. Они нас не видели, но предполагали, что здесь можно спрятаться. И тут я решил одну задачу, сам того не подозревая. Вскарабкавшись по дощатой стене, выломал две доски и выбрался на крышу. Грохота казаки не слыхали, так как сами в это время пытались выломать дверь и шумели поболее моего. Под этот аккомпанемент вся наша компания выбралась наверх и, прикрыв пролом, распласталась по крыше сарая. Помню, что Тополиха наша с двумя девчонками своего возраста, оказалась ближе всех к взламываемым дверям, а когда казаки сумели-таки уничтожить преграду и ворвались внутрь, она спрыгнула вниз и проволокой завязала дверь снаружи. Пока она всё это проделывала, мы ссыпались с крыши, подобно гороху, и дали дёру.

Я вдруг замер. Опять сарай! Опять крыша! Надо же тебе такое совпадение?! Через столько лет?! Дикая у меня какая-то страсть к сараям!.. Первый поцелуй и тоже в сарае! Я тогда целовался с младшей сестричкой одной знакомой. Мне тогда было шесть лет... А может и семь?.. Или восемь?.. Не помню. Помню лишь, что она попросила завязать ей глаза, а от сестры потребовала отвернуться. Сверху сквозь дыры в крыши заброшенного сарая ПЫТАЛИСЬ ПОДГЛЯДЫВАТЬ местные мальчишки. Жаль, что память не сохранила инициатора тех событий... Я там тоже вылезал через крышу, правда, наполовину разваленную, прогоняя незваных зрителей. Кому понадобилось целоваться? Не мне же?! Или у меня уже тогда была подспудная тяга к женскому полу?! К тому же никаких ощущений в памяти не сохранилось. Только зрительные образы. Мы перед этим были в квартире этих девчонок. Старшая сестра (её, кажется, звали Надя, а младшую Алла) предлагала нам устроиться на широченной кровати родителей с громадными пушистыми подушками, укрытыми кружевными накидками. Но потом почему-то передумала, и мы отправились в сарай. Почему именно туда? Может потому, что сараев там было много? Как здесь?

А казаки-разбойники?.. Да, помню, мы тогда победили. Это был единственный раз, когда наши улицы играли в эту странную игру. Помню ещё, что мой двоюродный братец, оказавшийся в казаках, долго ещё пытал меня, желая узнать, как же нам всё-таки удалось удрать у них из-под самого носа?! Но я так и не признался.

Да-а! Весёлые были деньки!.. Чего мы тогда только не вытворяли?.. Это сегодняшние дети ничего не могут, так как живут в бетонных джунглях, где нет простора, нет места для фантазии, для игры. А у нас?! Играли целыми улицами. Особенно в охотников и гусей. Кому-то может показаться странным, но ребята, достигшие 14-15 лет, не отделялись, не удалялись для своих взрослых игр. Мы все играли вместе, и всем было весело.

Помню, что соседка из дома напротив Зинка Дузь жутко меня раздражала. Точнее, я просто её терпеть не мог. Не знаю почему, но, видимо, её высокомерное отношение ко мне, а может, ещё чего?.. Не знаю, не помню. Но стоило мне увидеть её и длинную, худую и какую-то обтянутую Галку из дома напротив Зинки, как у меня пропадало всякое настроение. Я уходил с улицы во двор и не появлялся там, пока эти две подружки не скрывались за своими воротами.

Однажды одна из моих двоюродных сестёр, та, что была старше всего на полгода, но задавалась на целый год, а то и больше, придумала шутку с переодеваниями. Это, действительно, было здорово! Меня обрядили в девчоночьи наряды. У кого-то из взрослых позаимствовали то ли шиньон, то ли парик с косичкой... Не, не косичкой, целой косой. Покрыли голову косыночкой; обули в босоножки на высоком каблуке (мне тогда уже двенадцать было, но я был не очень высокого роста); и в таком виде, слегка подкрашенный, появился на улице пред очи противной Зинки и её подружки Галки. Все девчонки, бывшие в тот момент на улице, принялись знакомиться со мной. Я с удовольствием называл своё вымышленное имя, одновременно тщательно игнорировал этих вредных подружек, ломая и без того высокий свой голос, собирая вокруг толпу девчонок. В конце концов, две подружки остались одни. Все шумно играли со мной. А мальчишка из углового дома даже пригласил меня к себе в гости. Пока он бегал домой, чтобы предупредить родителей, я смылся от греха подальше. А ребята с улицы долго ещё потом у Таньки спрашивали, когда приедет её подружка?.. Это она меня так представила.

Я потёр лоб. Что-то странное творилось со мной. Жизнь делилась как бы на несколько разных кусков, не имеющих между собой никакой связи. Ещё бы... Там, где я целовался с девчонкой в сарае, у меня не было друзей. Нет, конечно, они были, но мало. Я не участвовал в групповых играх. Меня туда почему-то не брали. Да и не видел я больших скоплений детей. Бывало, правда, иногда... Собирались то в тундре, то на стадионе. Но я обычно оттуда уходил. А может, меня уходили? Не помню. Я попробовал проанализировать, но ничего не получилось. Всё расплывалось, не желая восстанавливаться в хронологической последовательности. Все жизненные эпизоды детства никак не хотели выстраиваться в логический ряд. А рассматривать то время на основании таких случаев, как тогда в школе!..

Мой товарищ по парте чего-то натворил. За давностью лет не помню, чего, но учительница решила вызвать его родителей в школу. Она спросила, кто знает, где живёт мой однопартник. Я честно признался, что знаю. И она передала мне записку для его мамы.

Вечером, после школы, я пришёл к нему домой. Он встретил меня в дверях, как будто знал, что я приду именно сейчас. У них были гости. То ли праздник какой-то был, то ли день рождения чей-то. Не знаю. Не помню. В доме было очень жарко и шумно. Мы отправились играть. Его мама, добрая, маленькая комячка, накормила нас вкуснячими пельменями. После чего я в прекрасном настроении покинул этот гостеприимный дом. Злополучную же записку сунул в сугроб у трапа. А на следующий день учительница спросила, где его родители, на что мой сопартник ответил, что я ничего его маме не передавал. Это было предательство. Ну, как я мог это сделать? Тем более, что он сам меня просил об этом. Я и сам не хотел отдавать эту проклятую записку такой хорошей маме потому, что знал, как иногда бывает больно... Особенно, когда тебя бьют ремнём.

Помню, что я попытался выкрутиться, предположив, что его мама потеряла записку. Но этот нахал упрямо стоял на своём. И тогда я признался, что выбросил записку. Больше у меня друзей не было. Не знаю, почему.

Нет, всё же не так. Был. Точнее, появился после этого друг, который, в общем-то, в друзья не набивался. Так получилось, что он, как и я, оказался в классе один. Звали его Вовка Червяков. Двоечник, неряха (хоть неряшливым я его никогда не видел), вечно спящий на своей последней парте в глубоком одиночестве. Мы не сразу с ним сошлись. Даже не так, не сошлись мы с ним, не успели. Он иногда приезжал ко мне во двор на своём блестящем двухколёсном велосипеде "Ласточка". И что самое удивительное, разрешал мне покататься на нём, а сам сидел на скамеечке и ждал, пока я накатаюсь. Вот такой друг намечался, но, увы!..

А вот другую историю, где я также в казаки-разбойники играл, хорошо помню. У меня была куча друзей, и я всегда принимал участие в групповых играх. Меня никто не изгонял, и я не уходил до поздней ночи. Порой все разойдутся, останется всего два, три человека, а мы всё сидим на глиняной куче, болтаем, и ждём, когда все проснуться, чтобы снова играть?!

И опять школа, где у меня не было друзей. А те, что были, постоянно предавали в угоду глупого большинства. Так я и прожил все годы вне школы, потому что там друзей у меня никогда не было, чего не скажешь об улице. Девчонки одноклассницы одно время пытались обратить моё внимание на них, но что-то во мне никак не желало проснуться, и я совершенно не реагировал на их знаки внимания. Странная какая-то у меня была жизнь. Зебра!.. Нет, не зебра, скорее сарайная!..

Я замотал головой, стряхивая нахлынувшие воспоминания. В окне ближайшего дома отодвинулась занавеска и оттуда выглянула любопытная круглая мордашка пацана лет десяти и тут же скрылась. Надо было уходить. Отделившись от сарая, я немного постоял в раздумье, куда же идти. Выбора не было. Прекрасно понимая, что там я буду как столб в пустыне, всё же направился в тундру, не желая задумываться о последствиях.

— Молодой человек. — От резкого разворота щёлкнуло в позвоночнике. Передо мной стояла красивая девушка. Таких я видел только в кино и ни разу в жизни.

— Идёмте за мной, — предложила незнакомка. — Я не Порфирич и не собираюсь доставлять вам неприятности.

— Да нет уж, хватит, — возразил я, отдавая себе отчёт в том, что деваться мне всё равно некуда.

Однако девушка меня не слушала. Она молча развернулась и пошла в глубь посёлка, не оборачиваясь. Я пожал плечами и в который раз за этот день, проклиная себя за доверчивость, побрёл вслед, как посрамлённый пёс.

Пройдя несколько дворов, мы пересекли дорогу и, углубившись в очередной двор, подошли к обычному дому с парадной будкой-трансформатором. Девушка открыла дверь и вошла, так и ни разу не оглянувшись. Меня несколько возмутила её бесцеремонность в обращении со мной. Она была до такой степени уверена в моём послушании, что захотелось ослушаться и не войти, но какая-то сила меня влекла за ней, и я всё-таки вошёл. За первой дверью оказалась вторая, уже открытая моей спутницей, сама же она ожидала, развернувшись ко мне в пол оборота, у следующей.

— Закройте входную дверь, — попросила она и, когда я выполнил просьбу, вошла внутрь. Я двинулся следом. Тут начинался длинный коридор, в который выходило множество, самых разнообразных по формам и цветам, дверей. Девушка прошла почти в самый конец коридора и остановилась у предпоследней слева.

— Сюда, пожалуйста, — жестом пригласила она и вошла, не дожидаясь моего согласия.

"Сплошные двери", — подумал я. За этой же оказалась обыкновенная жилая комната. Слева находился комод, справа за печью стояла панцирная кровать, под окном расположился круглый стол, напротив двери, чуть вправо, чтобы не перегораживать проход к комоду, торчал шифоньер. Под потолком над столом висела самодельная лампа дневного освещения.

Я прошёл на середину комнаты. Хозяйка прикрыла за мной дверь и обернулась.

— Проходите, присаживайтесь, — предложила она.

— Да я... — замялся я.

— А-а! — улыбнулась она. — Один момент. Раздевайтесь. Я сейчас принесу воды. — С этими словами она вышла, чтобы через минуту вновь появиться с дымящейся кастрюлей.

Поставив последнюю на табурет, девушка опять вышла, и на этот раз принесла ведро с холодной водой и широкий эмалированный таз.

— Да вы не стесняйтесь, — подбодрила меня непонятная покровительница. — Я не кусаюсь. — И она рассмеялась звонко и весело, глядя на мою левую ногу, и снова вышла, на этот раз вернувшись с ковшиком и железным кувшинчиком. Я неохотно стянул с себя футболку и принялся мыться. Хозяйка аккуратно поливала меня тёплой водой.

— Я бы вам порекомендовала сменить свою одежду на более соответствующую данной местности, иначе вас очень скоро найдут, — посоветовала моя спасительница.

— Я бы рад был бы, да это не в моих силах, — согласился я.

— Ну почему же? — спросила она и, как мне показалось, с любопытством взглянула на меня.

— Дело в том, что у меня нет с собой запасной одежды. Я вообще нездешний и попал сюда случайно.

— Я вижу, — спокойно согласилась она, и вроде бы на что-то решившись, подошла к шифоньеру.

Немного покопавшись, вынула брюки-дудочки и вышитую рубашку с длинным рукавом.

— Надевайте. Это, кажется, по вашему размеру.

— Никак не могу, — возразил я.

— Это почему же? — удивилась она.

— Да потому что это нехорошо — пользоваться чужой одеждой.

— А-а! Вон оно что?! Оставьте эти предрассудки.

— Я бы оставил, но взять, значит вернуть, а я не могу гарантировать, что смогу это сделать. Не говоря уже о целостности. Купить же не могу из-за отсутствия денежных знаков. Знаете ли, как-то не удосужился прихватить!.. Видите, сколько "не могу"?

— Ну, тогда считайте, что я сделала вам подарок, — загадочно улыбнулась она.

— Я хоть и люблю подарки, но!..

— Никаких "но"! Не станете же вы ходить голяком?!

Я смущённо принял одежду. Моя спутница тут же вышла, предоставляя возможность переодеться. Когда же она вернулась, я стоял посреди комнаты и пытался оглядеть себя со стороны. Рваная одежда грязной грудой валялась у печи. Девушка почему-то глянула на мои ноги и, улыбнувшись, подошла к комоду. Из его нутра была извлечена пара совершенно новых носков. Незнакомка протянула их мне. Наверное, я покраснел, потому что она рассмеялась, да так заразительно, что мне тоже стало смешно.

— К сожалению, — произнесла она, отсмеявшись, — ваши брюки восстановить вряд ли будет возможно.

Я взглянул на жалкие остатки моих джинсов, обречённо вздохнул и кивнул, подтверждая правильность выводов. 180 рублей псу под хвост. Мало того, что их ещё заработать надо, найти фарцовщика, договориться о цене, да ещё чтоб не подсунул фальшивку местного производства.

— Жаль, конечно, но что поделаешь? "Искусство требует жертв". — Ещё раз тяжело вздохнув, согласился я.

— Да не отчаивайтесь, — успокоила меня хозяйка комнаты. — В эдакой одежде вы здесь, как белая ворона.

— Это почему? — удивился я.

— Да потому что здесь никто такой одежды не носит.

— Почему же не носят? — не поверил я.

— Вы что? Серьёзно не понимаете или вам хочется подурачиться? — нахмурилась моя спасительница.

— Не понимаю. У шахтёров всегда есть деньги. Они неплохо зарабатывают и могут позволить себе приобрести и подороже чем мои контрабандные джинсы.

— Дело не в этом, — вздохнула девушка. — Вы что? Спящий?

— Это как? — не понял я.

— Как вы думаете, — задумчиво глядя мне в глаза, перевела разговор на другую тему она. — Когда вы спите, вы спите?

Этот её взгляд, солнечными лучиками проник в мою душу и разлился тёплым, расслабляющим блаженством. Я вдруг понял, что не могу сосредоточиться и определить цвет её глаз.

— Это как это? — опять не врубился я.

— Значит случайный, — вполголоса произнесла девушка, отводя взгляд, и уже громче добавила. — Да я так, просто.

— Да нет. Вы что-то имели в виду конкретно, только я не понял. — Кажется, я начинаю соображать, о чём идёт речь. — Вы, как и я, обладаете некими способностями, а сейчас происходят события, которым вы не можете дать определения, если не сказать больше.

Она с интересом посмотрела на меня, слегка наклонив свою прелестную головку. В её изумительных глазах играли весёлые искорки. Так и хотелось заглянуть в них. Даже неудобно стало.

— Мне кажется, что вы с некоторых пор потеряли возможность контролировать свои действия в подобном состоянии. И... — Что именно "и" я не знал, потому замолчал, пытаясь сформулировать фразу.

— Забавно, забавно! Интересная мысль. Продолжайте. — Она подошла к фанерному шкафу, изображавшему из себя шифоньер, и, грациозно присев у нижнего ящика, вытянув его наполовину, принялась там что-то искать.

— Да, собственно говоря, это всё, — смутился я.

— Как жаль, а я-то решила, что наконец-то узнаю нечто интересненькое, — с насмешкой, как мне показалось, произнесла она, поднимаясь. В руках у неё было маленькое зеркальце. Она протянула его мне. Я не без интереса заглянул в него. Оттуда смотрела небритая, заросшая густой, жёсткой щетиной рожа с испуганным взглядом воспалённых глаз. Столь разительный контраст резанул по сердцу, да так, что мне стало больно и обидно за свой вид, и я вежливо отвёл её руку. Девушка снова улыбнулась и вернула зеркальце на прежнее место.

— Почему вы постоянно улыбаетесь? — не выдержал я.

— А что? Мне плакать прикажете?

— Извините, — сконфузился я.

— Да уж. Ради бога. Только вот контроля я не потеряла. А вот вы... Вы-то, кажется, его не только потеряли, но и забрели, бог знает, куда. — Печально произнесла она.

— Так это я к вам попал! — догадался я.

— Ко мне?! — слегка удивилась она. — Нет. Хотя, как посмотреть?.. Я не знаю, что вы имеете в виду под словом "ко мне", но в гости точно попали. — Она с грустной улыбкой покачала головкой.

Я растерянно смотрел на неё.

— Ну, что вы на меня уставились? — с лёгким раздражением спросила она.

— Простите. Я думал, что вы действительно что-то знаете и можете мне помочь.

— Конечно, могу. Потому-то я здесь вместе с вами, а не где-нибудь на Азорских островах.

— На каких таких Азорских островах? — Переспросил я.

— Послушайте, не придирайтесь к словам.

— Но я действительно не понимаю, о каких островах идёт речь? — Теперь уже возмутился я.

Сколько можно было меня держать за пацана? Про Порфирича она, видите ли, знает, про одежду мою и отсутствие у меня денег так же!..

— Послушайте, мадмуазель! Если вам известно хотя бы чуть-чуть чего-нибудь, объясните, пожалуйста, дубине стоеросовой, что происходит?

Она в задумчивости посмотрела на меня и покачала головой. Этот жест получился у неё таким изящным, что я невольно залюбовался ею.

— Увы, — грустно произнесла она. — Я ничего не могу вам сказать. Вы должны понять меня без слов иначе ничего не выйдет. А сейчас укладывайтесь спать. Утро вечера мудренее.

— Какой спать? На дворе утро?! — удивился я.

— Это обманчивое. Сейчас по местному времени (она бросила взгляд мне за спину, где висели ходики) далеко за полночь.

— А вы как? Я...

— За меня не беспокойтесь. Я буду у подруги и приду часов через восемь. Спокойной ночи. — И она вышла, не забыв прихватить с собой умывальные принадлежности.

Я остался один торчать посреди комнаты с распахнутым ртом. Ну прям, как Лермонтовская сосна.

"Во-о-те на!", — в моей голове творилась такая каша, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Я совершенно ничего не понимал. Пододвинув табурет ногой, присел. "Почему круглый стол? Это же не удобно? — думал я — Где бы побриться?" Обрывки мыслей метались в голове, не пытаясь даже зацепиться. Я с сомнением посмотрел на кровать и вдруг понял, что действительно зверски хочу спать. Хотя, вроде бы, только недавно спал. Впрочем, в этом мире всё было как-то не так. Честно говоря, мне было жутко неудобно укладываться на девичью постель, но на полу прилечь было просто негде. Снимать покрывало я не стал, а прилёг сверху и мгновенно уснул.

"У жизни нет иной задачи,

Как ожиданьем нас томить.

Билет в руке, багаж оплачен...

Так что ж мы медлим, чёрт возьми?!

Когда ещё счастливый случай

Представит нам аэрофлот?!

Коль наше счастье так летуче,

Мы разрешим ему полёт!"

Алексей Иващенко

Георгий Васильев

Стюардесса

Я находился в лодке и медленно, осторожно грёб. Слева и справа по берегам речки тянулась зелёная полоса из высоких старых деревьев и зарослей кустарника. Порой они оказывались так близко, что нависали над водой, образуя естественный зонтик от дождя и солнечных лучей. Я держался середины реки. В лодке, кроме меня, ещё кто-то был, но он сидел на носу за моей спиной, и я не мог его видеть. Был поздний вечер. Солнца уже не было видно из-за высоких деревьев по берегам. их кроны отбрасывали тени, образуя на воде причудливый полумрак.

— Будь осторожен, сейчас будет деревянный мостик, — послышалось предупреждение с носа лодки. Голос был так знаком, что я даже перестал грести.

— Ты что? Устал? — послышался очередной вопрос.

Тут до меня дошло — это был мой друг и сокурсник Миша Кутузов. Вот фамилию Бог дал, как у великого полководца. В университете все подшучивали над ним.

— Слышь, Мишка, скоро там питерский мост? — спросил я. — А то по времени, кажется, не укладываюсь.

— До моста ещё не близко, а по времени ты действительно опаздываешь. Вчера было лучше. Ладно, давай догребай, а потом назад я буду, или давай я сейчас тебя подменю, и тогда по времени, может, и успеем.

— Не-е! Спасибо, конечно, но я уж сам как-нибудь. Ты лучше подкорректируй меня ближе к середине. О-кей?

— Слышь, а волна появилась, — как-то не очень уверенно произнёс Мишка.

— Откуда здесь волна? Это же тебе не Волга или Дунай, а небольшая лужа, — съехидничал я.

Но по реке действительно пошла рябь. Деревья закачались, и ветер зашумел в листве.

— Ты, кажется, прав, — вынужден был согласиться я.

— Давай-ка к берегу поближе, а? — предложил он.

— Да, наверное, стоит, — снова согласился я. — Что-то грести стало трудно.

Но ничего сделать не успел. И тут началось.

Лодку швырнуло сначала к левому берегу, потом к правому. Мишка ухватился за оба борта и, упав плашмя на дно, пытался сохранить равновесие, чтобы лодка не зачерпнула воды. Я изо всех сил старался удержать наше утлое судёнышко хотя бы на месте, но не тут-то было. Нас швыряло по реке, как тополиный пух. Пытаясь сопротивляться стихии, я опустил вёсла практически перпендикулярно в воду и тут почувствовал, что с правым веслом возникли проблемы. Рискуя перевернуться, всё-таки вытащил его из воды и увидел согнутую под девяносто градусов лопасть. Загребая ею, как ложкой в тарелке с супом, ещё раз попытался грести к берегу, но, увы. Тут мимо нас пронёсся спасательный катер. Он взвыл двигателем, набирая обороты, и! В следующее мгновение перевернулся и в один присест исчез под водой. Мы даже охнуть не успели. А через полминуты из-за поворота вылетел ещё один. На этот раз мы не стали дожидаться событий, и в один голос заорали, указывая на место, где исчезло первое судно. Только странно было то, что ни один человек с утонувшего катера не вынырнул на поверхность.

— Попробуйте добраться до берега и закрепитесь под деревьями, — прокричали нам с катера. — Там выше по реке тонут люди, мы на обратном пути попытаемся вам помочь.

— Тут тоже затонул катер! — снова закричали мы.

— Знаем! — ответили с удаляющегося катера.

— Откуда??? — задал я вопрос в пустоту, потому как спасателей уже и след простыл.

Мы снова остались одни.

Тут стихия решила изменить тактику. Ветер подул вдоль реки против течения, я же не замедлил этим воспользоваться, и что было сил, налёг на оставшееся весло. Оно, конечно же, не выдержало и сломалось пополам. Но моего движения хватило, чтобы нас приблизило немного к веткам кустарника, и Мишка, забыв о предосторожности, вцепился мёртвой хваткой в спасительные ветви. Разумеется, они тут же и обломались, но дополнительный рывок ещё ближе подвёл нас к берегу. И тут уж Миха не сплоховал. Крепко ухватившись за ветки, он, перебирая руками, подтянул лодку ближе. Я вытащил согнутое весло и стал его выравнивать. Потом освободил уключину от сломанного и бросил его на дно лодки.

— А где запасное? — перекрывая шум бури, проорал я.

— Там у кормы под сидением, — ответил Кутузов как-то напряжённо.

— Ты что? Потерпи ещё чуть-чуть. Я сейчас приготовлю вёсла на всякий случай и помогу тебе держать, — сказал я, нащупывая и вытаскивая запасное весло.

Вставив его в уключину и пристроив оба весла вдоль борта, я так же схватился за ветки. Каково же было моё удивление, когда до меня дошло, как туго пришлось моему товарищу, пока я возился со злополучными вёслами. Вдвоём мы с огромнейшим трудом удерживали наше плав средство на месте. Из-за поворота выскочил третий катер.

— Ребята! Держитесь! А если сможете, попробуйте выбраться на берег сами! Лодку бросьте! Помощи ждать неоткуда! — прокричали нам, и катер ушёл за поворот.

— Что там случилось? — задал чисто риторический вопрос Мишка.

— То же самое, что и здесь у нас, — в тон ему ответил я, изо всех сил пытаясь подтянуть лодку как можно ближе к берегу. — С одним исключением.

— Каким?!

— Там сплошной пустырь. Ни одного деревца. Городской пляж, называется.

— А-а-а!

Сверху со стороны питерского моста из-за поворота что-то выплыло. Мы сразу даже и не поняли, что именно. Когда же удалось разглядеть плывущий предмет, нам стало совсем не по себе. Мимо, величественно покачиваясь на волнах, продефилировал перевёрнутый кверху килем, катер спасателей.

— Видал! — прокричал мне прямо в ухо Мишка.

— Видал!

— Это первый или второй?

— Первый утонул на наших глазах. — В тон ему возразил я.

— Не придирайся к словам. — Обиделся Кутузов.

— Да я откуда знаю? — Возмутился я. — На них не написано!

— Блин! Действительно. Даже цифрового номера на борту нет.

— Что будем делать дальше? — Перекрикивая шум непогоды, поинтересовался я. — Ещё две-три минуты и мои руки навсегда останутся на этом дереве. Я же не штангист, такие перегрузки выдерживать, мои сухожилия не вынесут подобных издевательств!

— Мои тоже, — согласился мой товарищ по несчастью.

— Так что будем делать? — снова спросил я, прекрасно понимая, что он знает то же, что и я.

И тут всё стихло. Мы даже не поверили и ещё несколько минут продолжали цепляться за спасительные ветви. Я опомнился первым и, схватив вёсла, изо всех сил погнал лодку в бухту, к спасательной станции.

Спустя час, когда мы поднялись в город, его было не узнать. Обломанные ветки, громадные деревья, бетонные столбы электропередач — всё переплелось в единый ком мусора и хаоса. Опасаясь наступить на оборванные провода, мы добрых два часа добирались до общежития. Подойдя к крыльцу, я посмотрел на второе окно справа во втором этаже, и щемящая боль тонкой иголочкой впилась в сердце. Мне даже показалось, будто за занавесью у окна кто-то стоит, но это, скорее всего, только привиделось, ведь был второй час ночи.

— Слышь, Мишка, ты, как хочешь, а я зайду в общагу на минутку. Мне надо кой-кому пару слов сказать, — произнёс я и решительно взялся за ручку закрытой на все запоры двери.

— Глупо, — возразил мне Миша, но остался на месте. — Я тебя здесь подожду.

— Спасибо, Михась, — с чувством поблагодарил я и потянул дверь на себя.

Она, конечно же, не поддалась, даже не колыхнулась.

— Послушай, — снова заговорил Миша, — прошлого назад не вернёшь. Ты там лишний. Зачем тебе дополнительная царапина на сердце?

— Ты прав, но я всё-таки должен сказать... — возразил я и рванул ручку на себя.

От столь грубого обращения последняя со звоном отделилась от места своего прежнего пребывания.

— Тьфу ты чёрт! — выругался я и зашвырнул обломок в соседний двор.

— Вы чо там двери ломаете?! — заорала изнутри, барабаня по стеклу окна, вахтёрша. — Я сейчас милицию вызову!

— Давай, давай! — усмехнулся Мишка.

— Ладно, — согласился я. — Ты прав. Пошли. — И мы отправились на квартиру.

Перебравшись через металлическую сеть, заменявшую забор, я ещё раз оглянулся на общагу.

— Да хватит тебе зенки-то пялить, — наконец не выдержал Кутузов.

— О-кей! Больше не буду, — ответил я.

Весь остальной путь до самого дома мы не проронили ни слова. На кухне горел свет.

— Муха, небось, полуночничает, — скорее утвердил, чем спросил Мишка.

— А кому ж ещё, — согласился я.

Мы вошли в дом. Действительно, за столом сидел Арнольд и гонял чаи. На плите пыхтел чайник.

— Хэллоу! Мужики! — приветствовал он нас.

— Привет, привет! Полуночник, — ответствовал Михась.

— Чаёк пить будете? — с надеждой в голосе спросил Муха.

— А почему бы и нет, — согласился я.

— А я не буду, — отказался Кутузов. — Спокойной ночи, — пожелал он и отправился на боковую.

Арнольд достал чашку и, предварительно сполоснув и вытерев насухо, стал готовить мне чай.

— Я сейчас приду, — сказал я, направляясь в ванную. — Ты пока что сообрази, да покрепче.

— Угу, — промычал Муха. — Тебе как для ночника или ты спать пойдёшь?

— Разумеется, пойду спать, — отозвался я уже из ванной.

— А мне что-то не спится, — пожаловался он.

— Я сейчас тебе порасскажу кое-что, так вообще спать не станешь, — перекрывая шум газовой колонки, прокричал я.

Когда я вернулся, дымящаяся чашка чая уже ожидала меня.

— Ну, давай, колись, — потребовал Муха.

— На что? — не сразу понял я.

— А ты что там обещал?

— А-а... — и я стал рассказывать, смакуя чай, о событиях, происшедших на реке.

Муха очень внимательно слушал, ни разу не перебив. И только когда я закончил, принялся терзать меня вопросами.

Как-то незаметно разговор перешёл на другую тему. Вообще с Арнольдом лучше не садиться пить чай, особенно, когда он полуночничает. Он так заболтает, что сам не заметишь, как составишь ему компанию. Бывало, всю ночь пролялякаешь с ним. Глядь! А на улице уже утро. Пора по делам бежать, а Муха укладывается спать. Ему дела нет до того, что ты проболтал с ним всю ночь напролёт. Ему-то никуда идти не надо, потому он и полуночничал. Я неоднократно ловился на подобные штучки, и каждый раз клялся, что в последний раз. Но всё равно история повторялась. Умел он слушать и рассказывать умел. Так и сегодня. Я заболтался до самого рассвета. Но укладываться уже не было времени. Собралось много работы, и всё надо было сделать именно сегодня, так как мне предстояло ещё лететь после обеда. Муху это, естественно, не волновало. Он принялся напоследок повествовать свой сон. Конечно же, с толкованием. Я, в свою очередь, также рассказал ему свой о пожаре и о горящей Москве. Он внимательно выслушал меня и сделал совершенно нелепое заключение.

— Это ты был боярином. В прошлой жизни, разумеется.

— Ты чо! Муха?! — удивился я. — Ты действительно в это веришь?

— А ты нет? — задал он встречный вопрос.

Я растерялся, так как не знал, чего ответить.

— Как тебе сказать... Думаю, что это очередное оболванивание народа, только и всего.

— Ты дурак или притворяешься? — спросил он, глядя на меня через парок чая прищуренным глазом.

— Слушай, если ты в секту какую попал, то не агитируй меня. Я не верю во все эти штучки-дрючки. Может, ты ещё и в загробную жизнь веришь? — съехидничал я.

— Конечно, — очень спокойно согласился он.

— Ты чо-о?! Мухович?! Мозгами поехал?! — обалдело захлопал глазами я.

— Слушай, ты же не полный идиот. Мы с тобой не одну ночь напролёт беседовали на подобные темы, а ты делаешь вид, будто впервые слышишь. Вроде умный мужик, а строишь из себя дурачка.

— Никого я из себя не строю, — понизив голос, ответил я. — А вот с тобой что-то действительно творится. Тебе не кажется, что ты начинаешь заговариваться?

— Чудак ты, — миролюбиво сказал Арнольд. — Для чего ты уподобляешься среднестатистическому простолюдину? Ты же не такой!

— Ты что мелешь?! Если б я был чем-то выдающейся личностью, так не сидел бы здесь в этой дыре, а был бы где-нибудь в Москве, в больших людях...

— Болван т, — незлобиво обозвал он меня. — Тот, кто у власти, не есть ещё большой человек. Скорее наоборот.

— Не-ет, Муха! Давай заканчивать. Не то мы до такого доболтаемся, что потом может стать "мучительно больно за бесцельно прожитые годы", — процитировал я Островского.

— Да Бог с тобой, — согласился он и добавил. — Всё складывается к тому, что тебе, как впрочем, и всему человечеству, необходимы материальные доказательства существования реального мира.

— А мы, по-твоему, живём не в реальном, что ли?

— В реальном, — согласился он. — Но эта реальность нереальна, так как самостоятельно существовать не может.

— Как это? Реальность нереальна?

— Да так. — Отмахнулся Муха.

— Я тебя не понимаю.

— А и не надо. Это придёт само собой.

— Что придёт? — Не понял я.

— Понимание строения мира. Ты же видел, как устроены матрёшки?

— Да, конечно, — не догадываясь, в какую сторону он клонит, согласился я.

— Вот так и мир устроен, — неожиданно заключил Арнольд.

— Чего?! Это старо! Ты бы чего поновее придумал. К примеру, соты, как у пчёл.

— Ладно. Пошли спать. — Миролюбиво прервал он, глянув на часы.

— Мне уже спать некогда, — ответил я.

— Ну, это твои проблемы, а я пойду, подремлю немножечко, — потягиваясь до хруста в суставах, сообщил Муха.

— Правильно! Сначала заболтал, а теперь в кусты.

— Я тебя за язык не тянул. Ты сам согласился чаёк со мной отпить, — зевая во весь рот, ответствовал он.

— Муха, я когда-нибудь побью тебя за такие штучки, — пригрозил я.

— Мы это уже слышали, — отпарировал он и уже в дверях, не оборачиваясь, вдруг добавил: — Тебе сегодня предстоит за одну минуту разлюбить свою... — тут он запнулся, подбирая более удачное слово, и продолжил. — дамочку и влюбиться на веки веков в другую!.. Более достойную. Но!.. А впрочем, это неважно. — Буркнул он и вышел.

— У тебя явное помрачение рассудка, — бросил я в закрывающуюся дверь.

Всё остальное время до самого такси пролетело, как одна минута. Насущные дела так закрутили мне мозги, что Муха со своими разговорами напрочь вылетел из головы. И только когда к крыльцу подъехала машина, я спохватился. За весь день мне не довелось увидеть её даже мельком, даже издалека... Вспомнились последние слова Арнольда. В одном он был, безусловно, прав. Сегодня мне предстояло расстаться со своей первой любовью раз и навсегда. Однако, пока не было такси, всё казалось в будущем, но вот машина с шашечками на борту стоит у парадной, и пришло время расставания. Всё-таки хорошо, что я не пошёл её искать. Так будет проще для нас обоих. Уже взявшись за ручку дверцы, невольно оглянулся. Мысли разлетелись, как вороньё от выстрела охотника. Я с недоумением смотрел перед собой и ничего не видел. Слёзы застлали глаза. Она стояла метрах в ста у самого угла здания. Лёгкий ветерок развивал юбку её платья. В руках был платочек, безжалостно терзаемый ни за что.

— Вы садитесь или нет? — раздражённо спросил водитель из-за руля.

— Да, да, конечно, — беспрерывно глотая стоящий в горле ком, ответил я.

Как мне были ненавистны в этот момент все такси на свете. То их часами не дождёшься, а то они приезжают, чуть ли не на пять минут раньше.

Глядя на неё, я поставил ногу в салон и снова оглянулся. Её руки были сжаты в кулачки, прижаты к груди. С такого расстояния увидеть чёрные, блестящие маслинки её глаз было невозможно, но представить не составляло большого труда.

— Так Вы едете или нет? — снова спросил водитель.

— Послушайте, Вы! Счётчик работает? — не сдерживая своего неудовольствия, спросил я.

— Да, конечно, — с недоумением в голосе ответил таксист.

— Тогда ждите, сколько мне потребуется. Платит тот, кто музыку заказывает.

— Наоборот, — поправил меня сам водила.

— Тем более, — прорычал я и стал медленно устраиваться на заднем сиденье.

— Вы напрасно это делаете, — неожиданно миролюбиво заметил шофёр. — Чем быстрее вы расстанетесь, тем лучше для вас обоих будет.

— Много Вы знаете, — возразил я и потянулся к ручке дверцы, с тайной надеждой ещё разок взглянуть на неё.

— Знаю, молодой человек, — ответил он и рванул машину с места так, что дверца по инерции захлопнулась сама, а меня сначала швырнуло на противоположную дверцу, потом вдавило в сиденье с такой силой, что щёлкнули где-то внизу многострадальные пружины.

Я резко обернулся и в исчезающем за углом другого здания стекле окна увидел в последний раз в своей жизни её: Мою судьбу, свою любовь, первую и последнюю. Такси вырвалось на магистраль и, не снижая скорости, понеслось к аэропорту. До самолёта оставалось ещё полтора часа.

Всю дорогу я не отрывался от стекла заднего обзора, как будто там можно было увидеть ту, от которой только что с такой скоростью умчался. Мелькали кварталы, но я ничего не видел. Я не хотел видеть: Я не хотел жить: Солнце висело высоко над горизонтом, но день близился к вечеру. Было довольно жарко. Мне же было холодно. Пыльная дымка совсем запорошила стекло, только я всё равно продолжал куда-то глядеть. Машина лихо подкатила к главному входу в аэровокзал. Водитель вышел и открыл передо мной дверцу. От такого сервиса я очнулся.

— Пожалуйста, — сказал он. — Вы прибыли по месту назначения.

— Спасибо, — сказал я и полез в карман за деньгами.

— Оставьте себе на память. — Резко отрезал таксист моё желание рассчитаться, а своё заработать, и, усевшись за руль, укатил, оставив меня в недоумении торчать на привокзальной площади с пачкой ассигнаций в руках.

В таком заторможенном виде я вошёл в здание аэропорта.

— Молодой человек, — услышал я и вздрогнул. — Спрячьте деньги, не соблазняйте любителей лёгкой наживы.

Я машинально сунул бумажки в карман и направился к стойке регистрации.

На моё несчастье вылет откладывался по техническим причинам на два часа. В отчаянии, выскочив на улицу, бросился к ближайшему такси. Однако оно оказалось заказным, и водитель покидать место ожидания не собирался: ведь ему оплачивался этот простой. Вероятно, он ждал своего клиента уже не в первый раз и знал, за что мучается ожиданием в такое пекло. Больше ничего похожего на автомобиль вблизи, по крайней мере, не наблюдалось. Я кинулся к телефону автомату. Но диспетчер таксопарка наотрез отказалась выслать машину в аэропорт. Инструкцией, видите ли, не положено. В глубоком отчаянии покинул будку телефона автомата. И вдруг услышал, что регистрация на мой рейс заканчивается. Тут-то я уж совсем озверел и, бросившись в здание вокзала, помчался, что есть мочи к стойке. Там стояла стюардесса и мило улыбалась.

— Вы чуть не опоздали, — приятным голоском сообщила она.

— Но мне же в справочном только что сказали, что рейс откладывается! — возмутился я.

— Администрация нашла возможность заменить самолёт на другой, — ничуть не смутившись и продолжая улыбаться, ответила девушка. — Покажите Ваши документы и поторопитесь, пожалуйста.

— Чтоб Вам... — выругался я и полез за билетом.

К самолёту пришлось бежать трусцой. Посадка, по всей видимости, ещё и не начиналась, так как подле трапа стояла толпа пассажиров. Когда же я добрался до ожидающих пассажиров, выяснилось, что у этого летающего монстра не желала открываться дверь. Злые механики с какими-то железяками в руках носились вокруг, проклиная всё на свете вместе со своим начальством. Тут к нам, в совершенно пустом автобусе, подкатила стюардесса. Всё так же мило улыбаясь, она подошла к подножию трапа и, как ни в чём ни бывало, принялась проверять билеты, при этом не забывая приглашать пройти в салон.

В этот момент я в изумлении заметил, что люк был приветливо распахнут. Два слесаря с вытянутыми рожами стояли под фюзеляжем и с вытаращенными глазами взирали на открытую дверь. Честно говоря, мне тоже стало не по себе. Однако народ этого не заметил или не хотел замечать.

Я вошёл в самолёт самым последним, да и то только после трёхкратного напоминания бортпроводницей. Тут же в самом хвосте оказалась пара свободных кресел и я, не раздумывая, плюхнулся в одно из них. Когда все расселись, появились пилоты, важно прошествовали к себе в кабину. Наружный люк был надёжно заперт и задраен, а мы приготовились к взлёту.

Стюардесса, взяв микрофон, при этом провод натянулся до предела, подошла ко мне и присела на свободное место рядом. Чем я ей приглянулся, и почему она покинула своё рабочее место, мне осталось неизвестным.

Мисс Аэрофлот произнесла необходимую в таких случаях речь и отключила внутреннюю связь. Двигатели взревели, и "Аннушка" понеслась по взлётной полосе.

— Пристегнитесь, пожалуйста, — попросила бортпроводница, глядя на меня своими необыкновенными глазами.

Никогда в жизни я не видел таких потрясающе удивительных глаз, как впрочем, и после тоже не довелось наблюдать подобного феномена. Встретившись с ними взглядом, всё существо начинало трепетать, как от прикосновения к чему-то необыкновенно прекрасному, безмерно нежному и чувствительному, божественно возвышенному. Сердце взволнованно стучалось, рвалось из груди, где ему становилось тесно, ощущение счастья и блаженства переполняло чашу чувств, душа пела, сладостной истомой разливался по телу ангельский елей! Стоило отвести взгляд, как всё естество взрывалось негодованием от содеянного, требуя вернуть утраченное состояние. Может быть, так наркотики действуют на психику человека, не знаю, не пробовал. Но ничего даже приблизительно похожего я не испытывал ни до, ни после. Потому-то, заглянув один разок в этот безбрежный океан волшебного мироощущения, испытав на себе сказочную пленительность этих неземных глаз, я старательно избегал повторно встретиться с ними, боялся утонуть в этом море радости, сгореть заживо в пламени любви, стать ручным, как наверняка, стали многие, хоть раз окунувшиеся в эту вселенную света.

— Но Вы же не пристегнулись, — возразил я, отводя взгляд и втихаря переводя дух от пережитого потрясения.

— Извините, я не заметила, — ответила она и тут же пристегнулась, потом сделала то же самое с моим ремнём безопасности, да так ловко и быстро, что удержаться от похвалы трудно было.

— Скажите, а на кой это надо? Ведь всё равно не спасёт, коли падать начнём? — глупо ухмыляясь, спросил я, глядя на её красивые руки с тонкими пальчиками пианистки.

— Инструкция, — ответила она.

— Опять инструкции, — проворчал я. — Одни инструкции и ничего больше. Вся жизнь одна сплошная инструкция.

— Чем это Вы так недовольны? — Поинтересовалась она.

— Дураками, придумавшими дурацкие инструкции, — ответил я, отворачиваясь к иллюминатору.

— У Вас неприятности, а виноваты все вокруг, — спокойно заметила стюардесса. — Так нельзя.

— Много Вы знаете. Чего можно, а чего нельзя, — пробурчал я, впрочем, не оборачиваясь.

— Напрасно. Я ведь вам лично ничего плохого не сделала.

— Простите, — снова буркнул я.

Погасло табло, запрещающее курить, значит, мы набрали нужную высоту. Ровно работали двигатели. Стюардесса, предварительно заглянув в какую-то свою книжечку и включив трансляцию, сообщила для всех высоту и температуру за бортом. На этом её первый этап работы заканчивался. Небрежно отбросив ставший ненужным микрофон, девушка обратилась ко мне.

— Не могу ли я Вам чем-либо помочь? — спросила она.

— Да уж... — начал, было, я, но вовремя прикусил язык.

Действительно, кто был виноват в моих бедах? Девушка совершенно была права. Срывать зло на посторонних людях не входило в ассортимент моих привычек, особенно на прекрасной половине человечества.

— Вы напрасно так со мной. А вдруг я смогла бы Вам чем-то помочь.

— Ну, разумеется, — не выдержал я. — Верните самолёт назад в аэропорт, — ни с того ни с сего ляпнул я и повернулся, чтобы увидеть реакцию.

Совершенно спокойно она взялась за пряжку ремня безопасности, демонстрируя тем самым, своё намерение выполнить моё дурацкое желание. Если она блефовала, то очень натурально. Я, во всяком случае, поверил.

— Один момент! Чего не сделаешь ради многоуважаемых пассажиров, — произнесла бортпроводница, возясь с ремнём.

— Если ради обыкновенного многоуважаемого, то не стоит таких трудов, — возразил я.

Мне почему-то не понравились её последние слова.

— Простите, если я Вас обидела, но в чём Ваша необыкновенность, если это не секрет? — спросила она, с интересом на меня глядя.

Руки её замерли. Пряжка осталась не расстёгнутой. Всем своим нутром я почувствовал любопытный взгляд девушки.

— Да. Конечно. Вы правы. Простите, пожалуйста, за грубость, — извинился я, отводя взгляд от её манящих губ. — Развернуть машину в воздухе не просто. Для этого понадобятся очень убедительные аргументы.

— Да, конечно, но для Вас я рискну своим служебным положением, — улыбнулась девушка и вновь взялась за ремень.

— Не стоит себя так утруждать, — вякнул я.

— А Вы действительно хотите вернуться? — Не унималась она.

— Ну, конечно.

— Вы уверенны, что это Вам необходимо?

— Как рыбе вода.

— Тогда я помогу Вам. Вы убеждены, что не будете потом жалеть? — Переспросила стюардесса.

Вероятно, ей самой очень хотелось вернуться на землю, но в силу своих профессиональных обязанностей, признаться в этом она не могла.

— Не надо, ради Бога, — промямлил я, снова всунувшись в иллюминатор. — Я же просто пошутил.

— Вы всегда так неудачно шутите? — поинтересовалась она, стараясь поймать мой взгляд.

— Да, я шутник-неудачник. Всю жизнь шучу и всё невпопад, — огрызнулся я.

— М-да! Судьба человека только в его руках, — многозначительно сказала бортпроводница.

— Впервые в своей жизни встречаю стюардессу-философа, — съязвил я.

— Простите меня, пожалуйста, я действительно что-то сегодня разговорилась, — смутилась красавица, возвращаясь к заевшей пряжке.

Крылатую машину сильно тряхнуло, потом ещё раз и ещё. Девушка замерла на мгновение. Я не видел лиц, сидевших впереди, так как они располагались ко мне затылками, но по салону прошёл ощутимый ветерок ужаса. Замолчал плакавший до этого у кабины младенец. И тут вдруг наступила тишина. Можете ли Вы себе представить, что в летящем самолёте на высоте пять с половиной километров вдруг наступит тишина?! Машина мелко-мелко задрожала. Затрещали все её сочленения. Заскрежетало правое крыло. Что-то стукнуло в корпус спереди. В салоне же стояла мертвейшая тишина. Люди сразу поняли, что последует за этим, и не нарушали этой последней в своей жизни торжественной паузы тишины. Никто даже не оглянулся на молоденькую стюардессу и не бросил укоризненного взгляда. Всё застыло в ожидании развязки.

От неожиданности я так резко развернулся, что локтем случайно зацепил девушку.

— Простите, — почему-то шёпотом извинился я.

Она же, ничего не говоря, наконец-то справившись с ремнём безопасности и поднявшись, бесстрашно пошла в кабину к пилотам.

В это мгновение заговорил динамик над её местом. Лётчики призывали к себе стюардессу. Загорелось табло "Не курить!". Девушка скрылась в кабине, чтобы тут же вернуться. Что-то неуловимое изменилось в её облике, но что именно, трудно было ухватить. Профессионально улыбаясь, она сообщила, что командир воздушного корабля приносит всем свои извинения и просит пристегнуться, так как необходимо поменять эшелон, а также просит всех соблюдать спокойствие, ведь это обычная процедура. Заодно бортпроводница, как бы мимоходом, поинтересовалась, не нуждается ли кто в чём-либо, и, не услышав просьб, прошла к моему месту, придерживаясь за спинки кресел, так как идти по уходящему из-под ног полу иначе нельзя было. Осторожно присела, снова не пристегнувшись.

Ей, конечно, никто не поверил, но и не возразил. Никто не потребовал к себе отдельного внимания. Ей предоставляли возможность стать такой же, как и все, подготовиться достойно встретить свою судьбу. Её освободили от служебных обязанностей и простили, хоть никто и не обвинял.

Как работник аэрофлота девушка держалась великолепно, однако мне, сидящему рядом, было видно, что сквозь маску приветливости и дружелюбия проглядывало отчаяние. Не знаю, может, это и плохо, да только в те мгновения я почему-то не испытывал страха. Может, просто не понял и не успел испугаться: ведь все мои мысли были совсем не здесь, в терпящем бедствии самолёте.

Выбираясь из самим собой же созданного кокона, я вдруг ощутил, что кому-то нужен. Это знание пришло само собой, я даже не пытался выяснить причины такого яркого чувства. Вид бесстрашной девчонки с потрясающими глазами, сидящей рядом, внушил мне такое уважение ко всему роду женскому, что я тут же простил им всё, что было, и даже то, что будет.

— А Вы безумно красивы. Я таких красивых никогда не встречал, даже в кино не видел, — одними губами произнёс я.

— Что? — не поняла она, прислушиваясь к чему-то, возможно, к своим внутренним мыслям.

— Я говорю, что Вы очень красивая. Боюсь, что к концу полёта буду просить у Вас руки и сердца.

— Не смешно, — отрезала она.

— А я и не смеюсь, — возразил я, разглядывая её вьющиеся, рассыпавшиеся по плечам, волосы. — Боюсь, что я уже влюбился, и Вам теперь придётся отбиваться от очередного назойливого поклонника. И зачем аэрофлот берёт на работу таких красивых?!

— Чтобы привлекать таких легкомысленных пассажиров. Знаете, как бабочки летят на свет, так и пассажиры начинают брать билет совсем не туда, куда хотели лететь изначально.

— Нехорошо. Пусть я и легкомысленный, но всё же... А как же насчёт человечности? Я же теперь жить без Вас не смогу. Вот возьму сейчас и выброшусь из самолёта, если Вы не согласитесь стать моей судьбой.

— Прекратите паясничать.

— Но я и не думал паясничать, — возмутился я. — Вы обижаете меня своим неверием. Если Вам необходимы доказательства, так я сейчас их Вам предоставлю, — с жаром произнёс я, хватаясь за пряжку ремня и одним движением расстегнув оную. — Боюсь только, что мы с Вами после этого уже никогда не встретимся. Во всяком случае, на этом свете.

— Помолчите, пожалуйста, — взмолилась она.

— Что случилось? — еле слышно спросил я, круто меняя тему разговора.

— Ничего. Всё в порядке.

— Не лгите мне, — возразил я. — Я же вижу, что мы летим без двигателей.

Машину продолжало безжалостно швырять в разные стороны. В полной тишине отчётливо было слышно, как скрипит каждая заклёпка этого, наверняка, не нового транспортного средства. Народ безмолвствовал. Волна смертельного страха, сковывающим панцирем, навалилась на обречённых.

— Ч-ш-ш! — вздрогнула она. — Всё будет хорошо.

Подбородок её предательски дрогнул. Бледность внезапно выступила, заменив румянец юной красавицы и внешнее спокойствие.

— Вы так думаете? — спросил я, улыбаясь, очень довольный чем-то, и беря её руку в свои ладони. — Вы, наверно, не знаете, какая Вы красивая. Особенно сейчас, — искренне восхитился я.

Она чуть качнула головой, а может, это просто в очередной раз встряхнуло самолёт, не знаю, но, тем не менее, я продолжил:

— Вы напрасно мне говорите неправду. Нельзя лгать перед уходом в мир иной.

Она резко обернулась ко мне. В глазах стояли слёзы. Наши взгляды встретились. Бальзам всевышнего излился на меня. Я встрепенулся, пытаясь из последних сил высвободиться из плена Афродиты. Но было поздно. Очень поздно...

— Мне всего девятнадцать, — срывающимся шёпотом сообщила она. — Я жить хочу! Честно! Я ещё никого не любила! Я любить хочу! По-настоящему.

Серебряная слезинка побежала по её прекрасной ланите. Очень осторожно я коснулся щёчки и снял предательскую капельку.

— А кто Вам сказал, что мы уже умираем? — спросил я. — Между прочим, я ещё хочу успеть жениться на Вас, а Вы тут о смерти...

Самолёт тряхнуло. Все его крепления затрещали, не выдерживая перегрузок. Девушку бросило на меня. Она судорожно вцепилась в подлокотник справа, чтобы удержаться. Музыкальные пальчики её побелели от напряжения. Так получилось, что я невольно приобнял пленительницу мужских сердец за плечи, помогая сохранить подобие приличия. Она же, как бы ища защиты, непроизвольно прижалась ко мне. Корпус летательного аппарата завибрировал, как чересчур натянутая струна. Нос его клюнул раз, потом второй, и машина, всё сильнее увеличивая крен, пошла на снижение. Вероятно, пилоты пытались планировать, так как этот летающий, дюралевый саркофаг не рухнул камнем на землю сразу. И только тут я наконец-то в полной мере ощутил и осознал серьёзность положения. Дрожащая барышня в моих объятиях, полная тишина на протяжении нескольких минут и явное падение вниз. Это было очень схоже с тем ощущением, когда я прыгал на спор с третьего этажа. Только тогда мне точно было известно, что вот-вот будет земля и всё будет хорошо. И всё же встреча со старым, хорошо зацементированным подвалом была совершенно неожиданной.

— О-о! — только и произнесла она, указывая взглядом на кабину пилотов.

— Вы напрасно им верите, — сказал я, кивая на кабину и одновременно прижимая девушку крепче к себе, как будто это могло спасти нас обоих. — Я сегодня уже второй раз погибаю, но всё никак погибнуть не могу. Так что не волнуйтесь, пожалуйста, сейчас что-то произойдёт с двигателями, и они снова заработают. Вот увидите, — возвестил я, совсем в этом не уверенный.

— Воистину, вечные жених и невеста! Если б Вы знали то, что знаю я... — прошептала потрясающая стюардесса, но тут, как по заказу, двигатели взревели, служа подтверждением этому великолепному событию, вновь заработал динамик, призывая стюардессу к пилотам.

Самолёт выровнялся. Красавица с расширенными глазами, даже не пытаясь скрыть своего состояния, как в гипнотическом сне, отправилась в кабину к лётчикам. Теперь она там задержалась намного дольше, чем в первый раз. Вернувшись в салон, выполнила все свои обязанности и только после этого подошла к моему месту и присела на краешек.

Самолёт, натужно скрипя и треща всеми своими дюралевыми костями, конечно, если они у него были, стал карабкаться вверх, набирая утраченную высоту.

— Вы что? Практикуете магию? — очень тихо и удивлённо спросила она, теребя складку на блузке.

— Чего?!

— Вы маг?

— Понятия не имею что это такое, — ответил я.

— Как же Вы узнали, что мы выживем?

— Не говорите глупостей, — снова ответил я, снимая руку со спинки её кресла. — Я точно так же знал, как и Вы.

— Спасибо Вам, — не слушая меня и глядя прямо в глаза, поблагодарила милая девушка. — Я знаю — это Вы ради меня.

— За что? — не понял я.

— Просто так. Спасибо и всё, — отводя взгляд, ещё раз повторила она и поднялась, так как загорелась лампочка вызова: кому-то было плохо и её призывали на помощь.

Сделав требуемое, она прошла мимо в хвост самолёта и прикрыла за собой дверь, отделяющую салон от багажного отделения. Мне почему-то очень захотелось увидеть её, и я поднялся. Уже тогда проявились первые признаки моего поражения, моей влюблённости.

В узком проходе между полок с баулами, сумками, чемоданами стояла и плакала навзрыд юная хозяйка воздушного аппарата. Это была обыкновенная реакция организма на пережитые мгновения. Осторожно, чтобы не испугать девушку, я подошёл и легонько коснулся её плеча. По-видимому, ей было очень-очень плохо, так как она почти без чувств упала мне на руки. Я не ожидал ничего подобного, поэтому, чтобы удержать её, инстинктивно развёл их. Таким образом, сие милое создание оказалось в моих объятиях. Я лишился манёвра, и мне ничего не оставалось, как обнимать её одной рукой, поддерживая, а другой гладить белокурые пряди, пытаясь успокоить. Через минуту моя рубашка была такой мокрой, что впоследствии я удивлялся, сколько же воды в этом маленьком существе. Постепенно она стала успокаиваться.

— У Вас закурить не будет? — вдруг спросила бортпроводница, продолжая всхлипывать.

— Вы ещё и курите?! — удивился я.

— Нет, — покачала она своей прелестной головкой. — Просто все курят, чтобы успокоиться.

— Бред. Я же не курю, — возразил я. — Мне было бы очень неприятно, если б довелось увидеть Вас с сигаретой.

Она улыбнулась и осторожно высвободилась из моих объятий.

— Благодарю Вас от всей души. Я Вас никогда не забуду.

— Чушь! — Возразил я, рассматривая свою влажную рубашку, слегка оттянув её за пуговицу. — Инцидент не стоит того. Как только мы приземлимся, все страхи уйдут, и Вы будете стыдиться своей слабости. Всё в этом мире преходяще. Так что всё в полном порядке.

— Нет. Вы ничего не поняли. — Возразила девушка, глядя на меня своими лучистыми глазами, и хотела было ещё что-то добавить, но тут уже в который раз заверещал динамик: пилоты опять требовали стюардессу.

Быстрым движением прелестница поправила потревоженную мной причёску и ушла. Я же немного постоял и вернулся на своё место, ворча про себя, что опять меня обвиняют в непонимании.

Всё оставшееся время полёта моя стюардесса была занята своими обязанностями и ни разу даже не взглянула в мою сторону. Хотя, если честно признаться, то я не следил за этим. Так что, возможно, она только то и делала, что смотрела, как это я там после всего случившегося поживаю, но вряд ли. Я же сидел, уткнувшись в иллюминатор, и думал исключительно о своём.

Вскоре самолёт пошёл на посадку и, пробежав положенное ему расстояние до своего сектора стоянки, замер. Подали трап. И тут история повторилась, но с точностью до наоборот. Наружный люк не открывался. Наша милая стюардесса крутила какие-то ручки, что-то дёргала, только дверь открываться не желала. Я уже было вознамерился нарушить инструкцию и встать, чтобы ей помочь, но тут подошли пилоты и заменили её. Она же с затаённым ужасом в глазах глядела на злосчастную дверь, инстинктивно прижимая руки к груди.

В иллюминатор было видно, как забегали вокруг какие-то люди, возможно техники, пытаясь открыть люк снаружи, но всё было тщетно. Невдалеке стоял ряд пожарных машин и несколько карет скорой помощи. Видимо, радист, будучи ещё в воздухе, вызвал на всякий случай врачей. Увидеть больше не давал размер иллюминатора лайнера.

Пассажиры не растерялись и принялись шутить по этому поводу. Во, народ! Только что были одной ногой в преисподней и на тебе! Хихоньки-хаханьки! Лётчики тихо совещались. Мне было слышно, как они обсуждали возможные варианты нашей выгрузки. Их было немного. Всего два: выпустить нас через запасной люк по надувному трапу, или всё же пытаться выломать дверь. Тут я почему-то обратил внимание на то, что весь экипаж был седым. Какие-то смутные подозрения на одно мгновение промелькнули в моём мозгу, однако тут же были заслонены происходящими событиями.

Стюардесса, осторожно оглянувшись, сделала движение подойти ко мне, однако именно в этот момент дверь с громким щелчком отскочила внутрь, впуская через отворившийся зев весёлое заходящее солнышко. Её мимолётный взгляд был так красноречив, что я без слов понял всё, о чём мне хотели сказать уста этой прекрасной девчонки. Обязанности призывали её, и девушка, так и не решившись подойти, заняла своё место подле люка, помогая людям найти свой багаж.

Я выбрался наружу. В Бориспольском аэропорту было ощутимо прохладнее. Стоя у края лётного поля, рассматривал здания вспомогательных служб. До моего слуха донеслись сдерживаемые рыдания и тихий успокаивающий голос. Кому-то было плохо. Совсем рядом, заглушая все звуки, прокатился лайнер, обдав меня волной горячего, вонючего воздуха. Где-то орал транзисторный приёмник. Жизнь шла своим чередом.

— Если Вам надо, то это туда, — услышал я и обернулся.

Рядом стояла симпатичная бортпроводница и указывала на строение прямо перед моими глазами, похожее на деревенскую летнюю уборную.

— Спасибо, — улыбнулся я.

— А то если что, так вон скорые: Некоторым пассажирам стало плохо, — сообщила она.

— Спасибо, милая стюардесса.

— Ну что Вы заладили спасибо, спасибо, как попугай. Больше слов, что ли нет? А давеча кто-то жениться обещался. — Счастливо улыбнулась красавица.

— Простите, — извинился я, отвлекаясь от своих горьких мыслей. — Но я не отрекался от сказанного.

— Тогда возьмите, пожалуйста, вот это, — сказала она, увидев, что я наконец-то обратил на неё внимание. — Как символ моего согласия и подарок невесты жениху.

Королева пятого океана счастливо улыбнулась, и, ловким движением, смахнула со своей чудесной шейки золотую цепочку. На солнце сверкнул огромный бриллиант.

— Вы что?! — изумился я.

— Я Вас очень прошу, — начала она. — Я найду Вас по этому медальону. Ну, пожалуйста!

— Да Вы что?! Это же целое состояние, — отшатнулся я.

— Это такой пустяк, что и говорить о нём нет смысла, — возразила красавица.

— Если это пустяк, то я, как минимум, паровоз!

— На паровоз Вы не похожи. Дыма нет. А вот на пустомелю... — грустно усмехнулась она.

— Бог с Вами, пусть пустомеля, но принять такую дорогущую вещь!..

— Вы же обещали... — глаза её наполнились слезами. — Или это опять была Ваша шутка?

— Боже! О чём Вы говорите?! Ну, кто же так шутит?! Только я не говорил, что смогу принять от Вас столь дорогой подарок. Причём ни за что!

— Вы спасли жизнь!..

— О! Господи! Что Вы такое говорите?! Никого я не спасал. Это плод Вашей фантазии.

— Пусть так, но всё же согласитесь с ним, — продолжала настаивать принцесса аэрофлота.

— Но это невозможно!

— Неужели Вы так и не поняли ещё, что я дарю Вам не самое дорогое! — прошептала прекраснейшая во всей вселенной.

— Милая моя девушка, — тихо произнёс я, — вокруг столько молодых красивых парней, а Вы хотите связать себя какими-то обязательствами со стариком. Ради Бога, не делайте этого...

— Сколько вам лет? — Перебила она мою пламенную речь.

— Двадцать семь. — Машинально ответил я.

— И вы хотите сказать, что это уже старость? Тогда я старуха.

— Ну-у!.. — Протянул я растерявшись. — Достаточно будет Вашего поцелуя, честно.

— Только как приложение, — возразила она с нескрываемой мольбой в голосе.

— Да Бог с Вами, — сдался я. — Но если передумаете, то хоть адресок оставьте, куда прислать?

— Чуть наклонитесь, пожалуйста, а то я не достану, — попросила девушка, не слушая моей болтовни.

Я послушно опустил свою гриву. Она обвила нежными руками меня за шею, и вдруг, крепко прижавшись в страстном объятии, одарила горячим, долгим поцелуем прямо в губы. После чего ловко сунула, висящий поверх сорочки, медальон мне за пазуху и, как показалось, нехотя отпустила.

— Это посильнее всяких там обещаний или обязательств. — Едва слышно произнесла она, поправляя на мне цепочку. — Я буду ждать, когда Вы решитесь привести в действие своё обещание,

— Что Вы себе нафантазировали... — поражённый происходящим вымолвил я.

— Не надо слов, — попросила она, Приложив свою прелестную ладошку к моим губам. — Нескольких мгновений оказалось достаточно, чтобы прожить и понять целую жизнь. И всё это благодаря Вам.

— Милая моя богиня, — отнимая её руку от своего лица, начал я, — я не могу в полной мере оценить Ваш поступок, да и делать этого, в общем-то, не стану, и, тем не менее, прошу Вас подумать ещё раз, прежде чем связывать себя обязательствами. Это мимолётный порыв, который пройдёт со временем. Такую, как Вы, невозможно не полюбить. Я же всю жизнь буду благодарен судьбе за то, что она предоставила мне возможность находиться с таким божественным существом, как Вы, целый час, и не только быть рядом и видеть, но также иметь счастье разговаривать. А Ваш поцелуй останется вечным ожогом в моей душе.

— Сколько ненужных слов, — улыбнулась девушка.

— Благодарю Вас, — с чувством сказал я и, поднеся её руку к своим губам, с благоговением поцеловал.

Стюардесса осторожно высвободила свои пальчики. Приподнявшись на цыпочках и обхватив мою шею, совсем тихо сказала, глядя мне прямо в глаза:

— Я люблю Вас, — и, не дожидаясь моей реакции, снова припала своими ангельскими устами к моим губам.

— Но так не бывает!!! — выдохнул я, задыхаясь от овладевающего блаженства и ощущения близкого счастья, понимая, что, кажется, на самом деле пропадаю, если уже не пропал.

— Бывает, — прошептала она, всё ещё не отпуская своих объятий. — Бывает. Раньше я тоже так думала, а вот теперь поняла, что жизнь прекрасна, особенно когда любишь. Ведь это так здорово — любить! Вы понимаете?! Конечно, понимаете. По глазам вижу, — добавила она и поцеловала в третий раз.

Я хотел было в ответ обнять её, но девушка так же неожиданно отпустила меня, легонько оттолкнув, и, не оборачиваясь, побежала к стоявшему у самолёта служебному автобусу. Не знаю почему, но я тогда же догадался, что она снова плачет, только слёзы эти были совсем другого характера.

— Но я даже не знаю, как Вас зовут! — вскричал я.

— Стюардесса! — ответила она, не оборачиваясь.

— Я буду ждать тебя всю жизнь, моя стюардесса! — прокричал я ей вслед.

Через полчаса мне стала понятна отчасти причина такого необычного прощания. Нас отправили другим рейсом и с другим экипажем. На мой вопрос новая стюардесса ответила, что наш первый экипаж сняли с полётов и отправят домой поездом.

— А на каком основании? — поинтересовался я.

— Психологический срыв. Им теперь необходимо пройти курс реабилитации, — был ответ.

— А почему не с нами, точнее, не нашим же рейсом? Ведь так было бы быстрее?! — не врубился я.

— Нет мест, — удивилась моей непонятливости работница авиа-перевозок.

Я невольно оглянулся на ряды пустующих кресел.

— Но-о... — начал было я.

— Да что Вы так волнуетесь?! Они сами отказались наотрез лететь.

Ответ был исчерпывающим, но всё равно меня гложила какая-то недосказанность.

К месту своего назначения мы прибыли поздно ночью и без всяких приключений. Выходя из самолёта, я вдруг ощутил на своей груди приятный холодок кулона. Мельком глянул на часы. Было начало первого ночи.

Спустившись по трапу на остывший бетон взлётной полосы, не стал дожидаться трамвайчика и пошёл напрямик через всё поле к воротам, ведущим в город. Огромная луна висела над головой. Из-за неё не было видно звёзд.

На стоянке, конечно же, такси не оказалось. Прождать можно было до третьих петухов, поэтому я, не задерживаясь, двинул пешком.

Войдя в квартиру, первым делом взгромоздил чайник на газовую плиту и пошёл в ванную комнату, искренне надеясь, что сегодня воду не выключат и мне удастся немного сполоснуться.

Блажен, кто верует. Пустые трубы зашипели, испуская предсмертный вздох, и замерли, не выделив при этом из себя даже намёка на влагу. Я вздохнул и тут в зеркале увидел на себе цепочку. Очень-очень бережно потянул из-за пазухи кулон. Яркий сноп огненных искр брызнул в глаза. Не ожидая такого эффекта, инстинктивно прикрылся рукой. Бриллиант жил своей отдельной жизнью. При таком тусклом свете и столько блеска! Восторгаясь этой красотой, игрой света и огня, поднёс кулон ближе к глазам и остолбенел: из недр камня на меня смотрела и улыбалась моя стюардесса. Её прекрасные кудри развивались на ветру, а крылышки на коротких рукавах шёлкового платья трепетали, словно только и ждали момента, дабы поднять свою хозяйку в воздух и улететь. Да-а! Мастер, сотворивший это чудо, был гением. Девушка в бриллианте была настолько реальна, что для ощущения полного присутствия не хватало только звука.

Оторваться от созерцания такого волшебства было просто кощунством. Да я и не собирался этого делать, но тут возмущённо зашкварчал чайник, оскорблённый таким неуважительным отношением к его особе. Не отрывая взгляда от подарка, я потащился на кухню, цепляясь и роняя на своём пути все предметы. Да и как иначе могло быть? Я-то их не видел.

Интересно, кто-нибудь хоть раз в своей жизни пробовал налить себе чашку кофе, не видя самой чашки? Наверное, нет. Кроме слепых, конечно, если им, разумеется, не наливает кто-нибудь видящий. Я повторил этот подвиг и, постоянно обжигаясь и разливая кипяток, всё же умудрился попасть струёй из носика в чашку.

События последних двух суток окончательно выбили меня из привычной колеи. Что-то необыкновенное происходило со мной. То буря на речушке, то какие-то кошмарные сны с пожарами и поджариванием на медленном огне, то уже падающий самолёт, но так и не упавший.

Однажды в раннем детстве со мной произошла одна забавная история, но за пеленой лет я уже и не берусь с полной уверенностью утверждать, было ли это на самом деле, или сие есть плод моего воображения. Не знаю, но память моя буквально вопит, что это всё-таки было.

Как-то летом в деревне отец взял меня на мою первую в жизни рыбалку. Стояла глубокая ночь. Крупные августовские звёзды светили довольно ярко. Луны не было. Мы шли через всё село, переходя по мосткам то на одну, то на другую сторону рыпы, пока не добрались почти до самого края деревни. Тут у третьей хаты от степи отец оставил меня на скамейке у ворот, а сам вошёл во двор, где в глубине ухоженного и не маленького сада возвышался тёмной громадой дом. Я же, устроившись на завалинке, собирался досмотреть прерванный сон, как вдруг заметил справа за мостом, который мы только что перешли, огромного пылающего огнём быка! Он шёл, величественно переставляя свои ноги-столбы, совершенно бесшумно. Огромный горб мышц у холки покрывала великолепная шевелюра гривы. Горящие золотом рога были слегка изогнуты. С расширяющимися от ужаса глазами я вдруг понял, что идёт он ко мне и не спешит потому, что я один и защитить меня некому. Я вскочил на скамью. Да только для такой громадины это была песчинка. Он спокойно перешёл мост. Я не выдержал и закричал. Во дворе раздались шаги, и на улицу вышел отец.

— Ты чего орёшь? — недовольно спросил он. — Всю деревню разбудишь.

Я невольно осмотрелся. Кроме ещё двух домов, стоящих поодаль, не было ничего похожего на жилое помещение. Во всяком случае ближайший дом располагался метрах в пятистах за мостом. На этой стороне не было ничего. Ни в одну, ни в другую сторону.

— Там бык! — не снижая тона, продолжал вопить я.

Он повернулся в указанную мной сторону.

— Ты трус и фантазёр. Все быки спят в коровнике, а время выгона ещё не пришло, — грубо заключил он и снова ушёл в дом.

Я глянул в сторону моста, внутренне надеясь, что бык мне всё-таки пригрезился, но он был!.. И спокойно стоял на этой стороне моста, ожидая, когда же я останусь в одиночестве. Теперь увидев, что я на него смотрю, он снова, не спеша, двинул ко мне. Я вскочил на ноги, при этом краем глаза заметил, что слева со стороны грунтовой дороги из-за леса невидимого отсюда даже днём, тем более ночью, тоже что-то двигалось. Обернувшись, узрел ещё одного точно такого же быка. Он шёл крупной рысью (если быки вообще могут так бегать), наверно, пытаясь успеть раньше ко мне, чем подойдёт тот, что был справа. Ему, видно, тоже не терпелось поднять меня на рога. Одним махом я оказался на заборе. Но что за преграда была для этих зверюг какой-то заборчик? Всё равно, что для меня паутина. Я озирался по сторонам, пытаясь найти хоть какое-то убежище, но тщетно. Деревья в саду были слишком молоды и не внушали никакого оптимизма. За ними даже я, маленький, худенький спрятаться бы не смог. Быки уже были метрах в десяти от меня. Я заорал, что есть сил, однако из горла не вылетело ни звука. Беззвучно разевая рот, как рыба на берегу, я схватился обеими руками за шею. Быки стояли бок о бок, слегка присев на задние ноги в позе для решительного броска. Ноздри их раздувались в предвкушении кровавой расправы. Верхняя губа одного заметно подрагивала. В носу другого блестело кольцо. Потеряв опору, я не удержался на гребне забора и рухнул в сад на цветущие внизу кусты роз. В следующее мгновение над забором возникли две рогатые морды чудовищ. Они глупо озирались в поисках пропавшей жертвы, которая, впрочем, лежала у их ног метрах в двух, не в состоянии даже вздохнуть от обуявшего её ужаса.

Неизвестно, чем бы это всё закончилось, но в этот момент в глубине дома стукнула дверь, и на дорожке, ведущей к воротам, раздались шаги людей. Рогатые твари исчезли.

— Эй?! Ты где?! — послышался сдавленный голос отца.

Раздирая одежду и расцарапывая оголённые места до крови, не чувствуя при этом боли, в одно мгновение ока, я взлетел на забор, а оттуда спрыгнул на землю, минуя завалинку.

— Ты чего там делал? — спросил дядька, вышедший вместе с батей, разглядывая, точнее, пытаясь увидеть, разорение, причинённое его саду.

Я же продолжал безмолвствовать потому, как обнаружил быков на прежнем месте. Они стояли за мостом, нервно долбя копытами правых ног землю, терпеливо продолжая ждать намеченную жертву. Не в силах говорить, я только ткнул рукой в их сторону. Взрослые как по команде обернулись.

— Ничего там нет, — снова сказал, раздражаясь, отец. — Если ты так будешь дрейфить, я больше тебя никогда с собой не возьму, — пригрозил он.

Это возымело своё действие, но быки не исчезли. Лишь теперь до меня дошло, что взрослые почему-то не видят этих чудищ.

Мужики забросили на плечи удилища и, поправив рюкзаки, двинулись по дороге к холму. Я засеменил рядом с ногой отца. Тут из-за забора выскочил пацан, старше меня лет на семь, и присоединился к нам. Я глянул вперёд и чуть опять не закричал. На вершине холма, куда мы направлялись, стоял третий, точно такой же, как первых два, бык. Но взрослые шли, не видя или не желая видеть ничего перед собой. Я взялся за руку отца и быстро оглянулся. Быки шли за нами. Они явно не собирались так просто оставить в покое свою добычу. Животное, что стояло впереди, вдруг сдвинулось с места и, сделав огромный крюк по полю, огибая нас справа, присоединилось к своим собратьям.

Мы поднялись на холм. Взрослые пошли дальше, а я на мгновение остановился посмотреть на быков сверху.

Небо начало сереть и быки несколько поутратили свою яркость. Они продолжали идти, но, не двигаясь с места ни на сантиметр, не приближаясь ко мне. Было очень интересно наблюдать, как эти громадины смешно перебирают ногами, при этом оставаясь неподвижными, будто в немом кино.

— Ты чего там застрял?! — услышал я далёкий крик отца.

— Сейчас! — закричал я в ответ. — Идите! Я догоню!

Позади послышался топот ног. Это пацан бежал ко мне. Я снова посмотрел на быков. Они уже совсем побледнели. И тут блеснул первый луч солнца. Он прошёлся где-то очень высоко, оттеняя звёзды и замер, как бы ожидая приглашения. Быки остановились и в следующий миг растворились в воздухе.

Через час я утонул. Нет, не совсем. Гоняясь за пацаном с фуфайкой на голове, не заметил, как оказался на гребне плотины у самого обрыва. Ну и нырнул с трёхметровой высоты, с закутанной в злосчастную телогрейку башкой.

Воспоминания, как летел и тонул, память не сохранила. Просто выпадение какое-то. Следующие события начинались с того, как я сидел, закутанный в различное тряпьё, у костра и дрожал от холода и пережитого страха.

С быками я больше никогда не встречался. Хотя однажды заприметил одного из окна дома, но тут же удрал в глубь комнаты, чтобы тот меня не заметил.

Спустя некоторое время изображения этих животных я увидел на больших грузовых машинах. Кто-то из взрослых объяснил мне, что это не быки, а буйволы, потому и машины называются также.

Я очнулся от своих воспоминаний. На холодильнике заговорило радио. Будничным голосом диктор сообщил, что опять прилетает какой-то зарубежный гусь с мешком денег, но, разумеется, эти деньги он просто так не отдаст; что выборы в каком-то захолустном княжестве признаны недействительными; что очередной танкер разлил нефть у мальтийских берегов; что террористы взорвали бомбу в Лондонской подземке; что Афганские вандалы разрушили древний памятник Будде; что вчера вечером в аэропорту Киева при взлёте разбился самолёт, выполнявший чартерный рейс. Тут я аж подпрыгнул от какой-то жуткой мысли. Острая боль впилась кошачьими когтями в сердце.

Ведущий продолжал предсказывать погоду на сегодня, но я этого уже не слышал.

Голограмма в бриллианте всё так же гипнотизировала. Какое-то очень смутное воспоминание настойчиво стучалось, просясь наружу, но какое?! Я никак припомнить не мог. Непреодолимое желание снова увидеть эту удивительную девушку подтолкнуло меня к действиям. Я взялся за телефон.

Дозвониться в справочное железнодорожного вокзала — это проблема века. На сей раз мне повезло. Выяснив, когда приходит первый поезд из столицы, я быстро собрался и помчался на вокзал.

Ну, разумеется, поезд опоздал. Чтобы не пропустить ту, ради которой здесь оказался, я пристроился чуть в стороне от общего потока, и принялся ждать.

Выхватить из толпы четырёх седых молодых людей большого труда не составило, но возле них не оказалось той, что мне нужна была сейчас больше воздуха. Смутное предчувствие беды заворошилось в груди. Нарушая все правила движения, раздавая налево и направо то извинения, то тычки, я ринулся к пилотам. Их движение, в общем потоке, резко выделялось своей нестандартностью. Складывалось впечатление, будто им трудно понять, как это они оказались здесь.

Наконец-то мне удалось добраться до них.

— Простите, — выпалил я. — А где Ваша спутница?

Четвёрка лётчиков, как по команде, замерла и с недоумением уставилась на меня.

— Я вчерашний Ваш пассажир, — уточнил я на всякий случай.

— А-а-а... — Неопределённо протянул один. — Она ещё вчера вылетела чартерным рейсом. Не захотела прокатиться на поезде. — Спешила к судьбе своей!.. Только не уточнила к какой, — усмехнулся низенький. — Вряд ли это Вы, — добавил он, оценивающим взглядом рассматривая меня.

— Но-о! — с нарастающим ужасом выдохнул я.

— Ещё один поклонник, — сказал высокий и немного грузный пилот.

— Где она их складировать будет? Всех в самолёте не будешь же катать?! — пошутил тот, который ответил первым.

— Пошли. — Предложил третий.

— Вы что?! — с расширяющимися глазами от неумолимо наваливающегося потрясения спросил я. — Вы ничего не знаете?!

— Он кажется, от страсти помутился рассудком, — снова сказал грузный.

— Сегодня утром передали... — тихо и очень медленно заговорил я. — Передали, что этот рейс разбился.

От такой новости глаза у них вылезли из орбит и, как мне показалось, они снова стали самими собой. В следующее мгновение пилоты бросились к выходу в город. Я метнулся вслед.

— Стойте! Ребята! — заорал я. — Может. это не тот рейс! — Но в душе я уже знал наверняка, что это был именно тот самый.

На ходу, выхватывая пачку денег, я бросился к ближайшему такси и, сунув бумажки под нос обалдевшему таксисту, буквально вырвал дверцу. Экипаж бывшего самолёта уже утрамбовывался на заднем сидении.

— Рви, мужик! — срывающимся голосом попросил самый маленький из лётчиков. — Я оплачу все штрафы!..

Ничего не понимающий водила рванул так, что, стоявший не вдалеке постовой, только и успел отскочить в сторону. Взвизгнули шины, машина, круто развернувшись на месте, влилась в общий транспортный поток. Врубив сигнал аварийного состояния и все габаритные огни, мы промчались по центральным улицам и выскочили на правительственную трассу, ведущую к аэропорту. Как он понял, что нам именно туда необходимо, я тогда не сообразил, ведь никто из нас не успел сказать, куда мы так торопились. Ещё минут через десять мы уже мчались наперегонки в диспетчерскую. Охранник заступил было мне дорогу, но кто-то из ребят крикнул, чтобы меня пропустили и тот не стал рисковать своим здоровьем. Однако этой короткой задержки хватило, чтобы я всё-таки потерял своих спутников. Бродя по коридорам и заглядывая во все двери, мне наконец-то удалось найти их. Они стояли под стенкой в ряд. У различных пультов и экранов, повернувшись вполоборота к ним, сидели и стояли работники аэропорта. На их утомлённых лицах читалось недоумение. Прямо перед пилотами стоял невысокий мужчина в форме и хриплым, севшим от крика голосом тихо говорил:

— Нет, ребята, её не нашли.

— Как это?! — не понял маленький. — Ведь я лично провёл её к самому трапу?! Она ни в какую не хотела ехать поездом. Всё твердила, что её тут ждут, — продолжал выговариваться парень. По его лицу текли крупные слёзы. Кажется, он их даже не замечал. — Я всё спрашивал у неё, кто же тот счастливчик, но она только улыбалась и говорила, мол, завтра сам увидишь.

— Как не нашли?! — спросил четвёртый, который до сего момента с самого вокзала не проронил ни звука.

— Чего Вы от меня хотите, — спросил мужчина. — Я так же знаю, как и Вы. На все мои вопросы Киев сообщает, что все погибшие извлечены из-под обломков, а её нет. Просто нет и всё. Как это может быть, не знаю. Вы-то абсолютно уверенны, что она не покинула самолёт в последний момент? — Переспросил он.

— Нет, — тихо ответил высокий. — Я тоже её провожал и видел, как закрыли люк. — Он поднял руку к глазам, как будто в них попала соринка.

— Что ж, — заключил человек в форме. — Буду продолжать массировать начальство.

— А можно я вылечу туда на поиск? Неожиданно спросил молчаливый.

— Сейчас попробуем организовать экстренный рейс, но уверенности, сами понимаете... Как начальство скажет.

— Когда ближайший рейс на Киев? — спросил я и тут понял, что и моё лицо отчего-то влажное, а голос вообще был не мой.

Память услужливо преподнесла слова, сказанные вчера утром Мухой: "Тебе сегодня предстоит за одну минуту разлюбить свою дамочку и влюбиться на веки веков в другую".

Опять он оказался прав. Ни за что в жизни я бы не поверил, что такое могло со мной произойти. Не такой у меня характер. Но факт остаётся фактом...

— Заплачу любые деньги, только возьмите с собой! — попросил я.

— Конечно, только рейс вечером, — ответили мне из-за пульта.

Но попасть в столицу никому из нас в этот день так и не удалось. Бориспольский аэропорт не принимал.

Когда я вышел из здания аэровокзала была глубокая ночь. На стоянке такси находилась машина. Я сразу её и не заметил. Только после того, как ко мне подошёл водитель и тронул за руку, обратил на это внимание.

— Давайте я Вас отвезу домой, — почему-то очень тихо предложил он.

— Спасибо, — ответил я и полез в карман за деньгами. Но их там не оказалось.

— Не надо денег, — снова полушёпотом сказал он. — Вы мне сегодня днём столько заплатили, что я три дня должен Вас возить и платы не брать.

Я снова похлопал по своим пустым карманам. Денег не было.

— Извините, но я лучше пешком пройдусь, — вяло отмахнулся я.

— Зачем же пешком?! — не понял он.

— Просто мне необходимо побыть одному, — утомлённо ответил я.

— Ради Бога! — воскликнул он. — Пойдёмте. Я Вам не помешаю. Даже наоборот. Буду молчать, как рыба, и ехать только туда, куда Вы сами укажете. Для Вас спасением сейчас будет движение. — И, схватив меня за руку, потащил к машине. — Мы можем прямо сейчас в Киев махнуть. Ночью трасса свободная. Так что через четыре часа, максимум пять, будем на месте.

Эта фраза мне понравилась.

— Ладно, поехали, — я устроился на заднем сиденье и захлопнул дверцу. Совершенно бесшумно заработал мотор и волжана, набирая скорость, ринулась прочь с привокзальной площади.

Фонари за стеклом расплывались, как будто шёл дождь. Только тогда я понял, что плачу. В один миг потерять сразу двух дорогих мне людей — это было выше всяческих сил. Найти, чтобы потерять! Как всё-таки плохо устроены люди, Имея — не ценим. Потеряв, скорбим. Как не говори, а древние мудрецы были правы. Жить надо так, как будто живёшь всего один день на земле, и ошибок станет меньше, и мир будет краше.

Что-то твёрдое и холодное толкнуло меня в голову. Сквозь туман слёз я увидел в зеркальце заднего вида водителя с неестественно вывернутой рукой и пистолетом, упёршимся мне в лоб. Более удобного момента этот кретин найти не мог. Я саркастически улыбнулся.

— Ты гениален. Я ведь тебя узнал. Не сразу, но узнал! — продолжая улыбаться сквозь слёзы, сказал я. — Мы летели одним рейсом, не так ли?! Нетрудно догадаться, что ты видел, как девушка подарила мне бриллиантовый кулон. Оказывается, это ты прошлой ночью крался за мной через весь город. Я сначала подумал, что это бродячий пёс, но потом просто забыл об этом. Не правда ли, темновато было? Да и фонарь над крыльцом не горел... Потому ты и не мог войти за мной, так как не видел набранного мною шифра. Ты, наверное, торчал под дверями? Или у тебя здесь дружки были? Чего молчишь? Язык проглотил? Видать, всю ночь сторожил, ожидая, когда я соизволю появиться. Только просчитался ты. Не знаю, как тебе удалось всё так точно рассчитать?.. Думаю, не один ты был... Потому как оружие достать время надо, а у тебя его не было. Подельников своих, небось, уже на тот свет спровадил?! Верно, зачем делиться, когда всё можно себе оставить?! Ну? Колись!.. Всё равно никому рассказать не успею. Ты ж свидетелей не оставляешь?.. — Его рука едва заметно дрогнула. — И всё же мне придётся тебя огорчить. Потому как ты опоздал. Камень-то я там, в диспетчерской, передал её отцу.

— Что! — взревел любитель лёгкой наживы.

Он вздрогнул, как от электрического разряда. Машина вильнула. Стрелка спидометра, доселе намертво прилепленная к числу 142, тоже дёрнулась, мгновенно скатившись до 120-ти.

— То, что слышал, умник... — всё так же улыбаясь, ответил я. — Я за эти трое суток уже третий раз умираю, но поверь мне — не умру, а вот ты точно подохнешь собачьей смертью.

— Заткнись! — завопил он. — Я всё равно грохну тебя!

— Давай, давай! Смелее!

— Нет. Ты сначала расстегни сорочку и покажи, что не врёшь?! — потребовал он.

— Пожалуйста, — спокойно сказал я, берясь за верхнюю пуговицу. — Осторожно! Машина!

Он от неожиданности дёрнулся всем телом, инстинктивно крутнув руль вправо. Палец его на спусковом крючке рефлекторно сократился. Раздался сухой щелчок осечки. Я расхохотался во весь голос истерическим смехом сошедшего с ума. Я хотел умереть, но я не мог этого сделать. Такси вылетело на обочину и на всей скорости врезалось в столб.

— Вот и всё! — мелькнуло в угасающем сознании. — Теперь-то мы с тобой, моя стюардесса, обязательно встретимся. Там-то уж я разыщу тебя, моя судьба!!! Обязательно разыщу!!!

"Пройду по Абрикосовой,

Сверну на Виноградную,

И на Тенистой улице я постою в тени.

Вишнёвые, Грушёвые,

Зелёные, Прохладные,

Как будто в детство давнее ведут меня они".

Юрий Антонов

В гостях у Зёки

В следующее мгновение я вскочил как ошпаренный. Догадка мелькнула в голове и тут же растворилась в небытии. Я сидел на деревянной кровати под абрикосой. Сквозь листву пробивалось яркое утреннее солнышко. Мир поплыл у меня перед глазами.

"Ну? До каких это пор будет продолжаться?" — мысленно взвыл я.

— Доброе утро.

Я вздрогнул и замотал головой, сбрасывая остатки сна. Весёлый девичий смех окончательно привёл меня в чувство.

— Что происходит, чёрт побери?! — возмутился я.

— Ничего, — ответил мне всё тот же голос. — Да вы посмотрите сюда. Вы же на забор смотрите.

Я обернулся и увидел свою вчерашнюю спасительницу.

— Послушайте! — взмолился я. — Объясните, пожалуйста, что происходит?

— А что должно происходить? — улыбнулась она. — Вы проснулись, вот и всё.

— Да. Но я засыпал не здесь, а проснулся опять неизвестно где?

— Вам важно знать в какой местности вы проснулись?

— Да!

— А что это изменит?

— Да всё!

— Вы проснулись на берегах Днестра в Молдавии. Что изменилось? — кокетливо спросила она.

— Наверное, ничего, — угрюмо ответил я, прекрасно понимая, что она права.

Знание своего места нахождения ничего не давало. Я опустил ноги на землю и обулся. На мне всё так же, как и вчера, была вышитая рубаха и брюки-дудочки.

— Веселее, молодой человек, вон там, на заборе висит умывальник. Полотенце рядом на ветке сливы.

— Это не слива, это груша, — поправил я.

— Может быть, — согласилась она. — Я плохо разбираюсь в деревьях. Вы уж извините невежу.

— За рукомойник, спасибо, — поблагодарил я, отводя взгляд от дерева, и добавил, отправляясь умываться. — Придётся простить, Барышня всё же.

Двор мне был чем-то очень знаком, но я никак не мог сообразить, чем именно. Что-то очень знакомое крутилось в голове, но и только. А вот умывальники подобной конструкции в моём детстве называли рукомойниками. Отсюда и вырвавшееся словечко.

"Эврика!" — кажется, я начал что-то понимать. Двор был тоже из моего детства, только не совсем такой, а может, за столько лет я забыл, как выглядел тот двор, и придумал новый. А если так, то я могу изменить буквально всё. Стоп! Но я же нахожусь не в реальном мире?! Значит, действительно, усилиями своей мысли могу изменять всё окружающее меня.

— Увы, не всё, — произнесла за моей спиной девушка из кино, как будто подслушав мои мысли. — Вы только в самом начале осознания, и вам предстоит ещё многое понять, поэтому не пытайтесь бежать впереди телеги, а наблюдайте и анализируйте. Это вам больше поможет, чем блуждание по мирам.

— Благодарю за подсказку, — буркнул я, вытираясь мягким, пушистым полотенцем. — Каковы планы на сегодня? Или я предоставлен сам себе?

— Мне трудно вам ответить, — снова улыбнулась моя спутница. — Уследить за вашими мыслями довольно сложно, а направить их в нужное русло ещё труднее, так как они плохо организованы и, к сожалению, имеют непредсказуемый характер, проще говоря, отсутствует культура воспитания мысли.

— Это как? — обиделся я за свои мысли.

— Да вы не обижайтесь. Мало кто из людей живущих обладает такими способностями, — успокоила меня таинственная незнакомка.

— Ладно, — согласился я. — Давайте лучше познакомимся. Не то получается, что вы оберегаете меня от меня самого, а как вас зовут, я даже не догадываюсь.

— А как бы вам хотелось меня называть? — спросила она.

— То есть, как? — не понял я.

— Да очень просто. Выберите имя, которое вам больше нравится, и назовите меня им.

— Не-ет! Так дело не пойдёт, — возразил я, — Мне бы хотелось называть вас вашим именем, независимо от того, нравится оно мне или нет.

— Мне действительно очень жаль, но вам придётся довольствоваться некоторое время предложенным мною вариантом.

— На сей раз я приношу вам свои извинения, но не могу согласиться с данной постановкой возникшего вопроса, — вышел из подчинения я.

Она как-то странно вздохнула, слегка задержав дыхание, и произнесла:

— Ну, назовите меня Надей.

— Вот и прекрасно, а меня...

— А вот этого не надо, — остановила она меня. — Я у вас не спрашивала имени.

— Но-о... — не нашёлся что возразить я.

Её фраза покоробила своей бесцеремонностью. Я опешил и обиделся одновременно, но первое больше.

— Я бы вам посоветовала поскорее заканчивать утренний туалет, и пора бы приступить к завтраку.

— О, да! — с энтузиазмом согласился я. — Это великолепная мысль.

— Тогда пошли, — и она, грациозно развернувшись так, что платье элегантно обвилось вокруг её бёдер, шагнула за угол серого дома.

Я последовал за ней, как пёсик на поводке. За углом оказался просторный двор и невысокое крыльцо с чистилкой для обуви слева. В дальнем левом углу, под воротами, стояла собачья будка. Мне даже показалось, будто там была собака, но, может быть, это только почудилось. Мы вошли в дом. Налево от входной двери располагалась крытая веранда, куда мы и направились. Но тут зазвонил телефон. Я вздрогнул, замерев на пороге. Телефон звонил сзади, за дверью. Девушка Надя, с интересом глянув на меня, прошла в ту комнату и подняла трубку.

— Это вас, — после непродолжительного прослушивания трубочного коромысла сообщила она.

Я обалдел. На негнущихся ногах подошёл к телефону. События протекали без моего участия. В наушнике что-то потрескивало и шуршало.

— Алло! — бросил я в микрофон.

— Серёга! Это ты? — спросила трубка.

— Мне кажется, что вы ошиблись номером, — предположил я.

— То есть, как? — не поняла трубка.

— То есть так, — в тон ей ответил я. — Просто вы набрали не тот номер.

— Это 2-36-37? — снова осведомилась трубка.

— Наверное, нет, — ответил я.

— Это как это? — не поняла трубка. — Вы что? Не знаете, какой у вас номер?

— Представьте себе, не знаю, — ответил я и взглянул на хозяйку дома.

Она же, закрыв лицо руками, беззвучно покатывалась от смеха.

— Прекратите эти шутки, — пригрозила трубка.

— Да какие могут быть шутки, если мне только что поставили телефон, а я забыл номер, — нашёлся я.

— А-а... — многозначительно протянула трубка. — Значит, Серёгу вы мне позвать не можете.

— Ну, разумеется, не могу, — несколько раздражённо ответил я, и опустил трубку на рычаги. — Это ваши шутки? — спросил я, глядя в упор на смеющуюся девушку.

— Не-ет! Я даже не знала, что здесь есть телефон.

— Это как?! — опять я выглядел болваном. — Вы хотите сказать, что это не ваш дом, и что это снова мои неорганизованные мысли?

— Вроде того, — согласилась она, вытирая выступившие слёзы, а заодно игнорируя первую часть моего вопроса. — В этом времени и телефон...

— Не понял? — насторожился я.

— Да что там понимать. Идёмте завтракать, — и она решительно вышла из комнаты.

Я мельком оглядел помещение. Прямо под окном стояла узкая кровать. Справа, под вторым окном находился стол, при ближайшем рассмотрении оказавшийся швейной ножной машинкой. Слева от двери, в углу была печь. Между кроватью и печью в стене, прикрытая гобеленом, спряталась дверь, по-видимому, в другую комнату. Я вернулся на веранду.

— Что, собственно говоря, происходит? — возмутился я. — Может, хватит меня дурачить, а? Я уже устал от этих розыгрышей.

— Я бы рада была вам помочь, но, увы! — девушка пододвинула табурет и присела у стола. — Я же вам сказала: перестаньте задавать вопросы, а лучше обратитесь к себе.

— Как это — к себе?

— Знаете что, — начала она. — Давайте-ка есть, а потом поговорим.

— Да, конечно, вы правы, — согласился я и присел к столу.

В огромной салатнице красочно расположился, политый янтарного цвета, маслом аппетитный салат из свежих овощей: помидорчиков, огурчиков, зелёного лучка, притрушенный толи укропчиком, толи петрушечкой. Я с огромным удовольствием выложил себе на тарелку чуть ли не половину. Тоненько нарезанный хлеб находился в резной деревянной хлебнице. Румяная, поджаристая горбушка оказалась в моей руке, и тут что-то зашипело у меня за спиной. От неожиданности я аж подпрыгнул, при этом довольно основательно зацепив стол. Звякнула посуда. Я шарахнулся в сторону и только тут обратил внимание на газовую плиту, стоящую за моей спиной, а на ней обыкновенный кипящий чайник. Моя незнакомка прыснула со смеху.

— Вы и в жизни такой трус? — отсмеявшись, спросила Надя.

— Наверное, — не совсем уверенно согласился я.

Мне было весьма неудобно. До сих пор я считал себя очень наблюдательным человеком, а здесь уже в который раз попадал впросак из-за своей невнимательности. Что-то странное творилось со мной в этом мире. На всякий случай ещё раз оглядел веранду и снова присел к столу.

— Вы не бойтесь. Больше ничего пока что не предвидится, — успокоила меня Надежда.

— А что? Вы хотите сказать, что это можно было предвидеть? — спросил я.

— Опять вопросы, — недовольно поморщила свой красивый носик моя сотрапезница. — Когда же вам надоест задавать вопросы? Вы взрослый человек, а ведёте себя хуже пятилетнего ребёнка.

— А как я должен вести себя по-вашему?

— Благоразумно, — односложно ответила она и демонстративно взялась за вилку.

Мы молча ели, а я продолжал думать, пытаясь предугадать, что же будет дальше? Какая очередная шутка собирается выскочить из своего закоулка? Что-то щёлкнуло и загудело. От неожиданности я всё-таки вздрогнул. Тут уж девушка не сдержалась и рассмеялась во весь голос. Её смех хрустальными кристалликами рассыпался по помещению. Я покраснел и повернулся вправо. Там стоял холодильник "Ярна".

"Тьфу ты чёрт! Что б тебя..." — мысленно выругался я и почему-то поглядел на ярлычок с маркой данного вредного экземпляра. Противно было то, что видеть-то его я видел, но почему-то не подумал, что он может заработать.

— Пугливый вы мой, — успокаивающе сказала Надя и, проходя мимо к возмущённому чайнику, потрепала меня по голове.

Я тупо уставился в тарелку. Есть уже совсем не хотелось. Однако на всякий случай запихнул в себя остатки завтрака и принялся за чай. Он был, как не странно, запашистым и вкусным. Откуда-то на столе появилась вазочка с конфетами в форме подушечек. Я удивился, но виду не подал и от вопросов тоже воздержался. Несколько минут прошло в полном молчании.

— Что вы намерены делать дальше? — на этот раз спросила девушка, осторожно помешивая блестящей ложечкой чай в цветастой чашке и разглядывая меня в упор, но явно думая о чём-то стороннем.

— Дело в том, — начал я, — что именно этот вопрос я хотел бы задать вам. Но поскольку вы меня опередили, то отвечать, по-видимому, придётся мне. Честно говоря, я понятия не имею, что буду делать дальше. Скорее всего выйду во двор и, устроившись где-нибудь в тенёчке, подальше от посторонних глаз, начну учиться культуре мышления...

— Не стоит ёрничать, — предостерегла меня собеседница. — Это совсем не смешно. И вы, я надеюсь, скоро это поймёте.

— Извините. Но я и не думал шутить, а действительно буду думать, пытаться разобраться, что вы имели в виду под понятием "воспитание мышления". Мне это действительно интересно и, если б вы мне помогли, я был бы вам очень признателен.

— Мне очень жаль, но я ничем вам помочь не могу. Такие вопросы не решаются с кондачка. Ими занимаются в течение всей своей жизни, а вы хотите понять это за пять минут. Так не бывает. Надо приложить немалые усилия, чтоб хотя бы подойти к данному вопросу...

— Серёга! — громкий крик с последовавшим за ним продолжительным свистом перебил монолог моей спутницы.

— А вот, кажется, пришли истинные хозяева, — сообщила девушка.

Я вышел во двор. За воротами стоял верзила и с удивлением взирал на меня с высоты своего роста.

— Серёги нет дома, — не моргнув глазом, соврал, а может, и не соврал я.

— А вы кто? — поинтересовался у меня верзила, кося глазом куда-то вдоль забора. — Я что-то вас не знаю.

— Я серёгин двоюродный брат. Только сегодня ночью приехал. Потому вы меня и не можете знать. Я же здесь впервые.

— А-а! Зёка-а! — проревел верзила, не обращая на меня никакого внимания. — Что ж это ты не предупредил меня!..

— О чём? — раздался голос со стороны палисадника.

Я выскочил со двора и, не давая опомниться подростку, подходившему к калитке, схватил его за руки.

— Где ты пропадаешь? — театрально возопил я. — Тут тебе звонят, кричат, а я ничего не могу ответить. Ты же знаешь, что я здесь впервые и никого из твоих друзей не знаю, а ты хоть бы предупредил, что у тебя их так много, — тараторил я, не давая ему опомниться. — Хоть бы сказал, куда ушёл. Или хоть записку бы оставил.

— Зёка, так тебя ждать? — раздалось за нашими спинами.

Не прекращая своей пламенной речи, я сделал нетерпеливый жест, мол, потом, отвяжись, не до тебя... И для убедительности замотал головой. Применив такой нехитрый приём, мне удалось втащить подростка во двор и увести в дом.

— Что происходит? — наконец-то обрёл дар речи хозяин.

— Ничего особенного, — успокоил его я. — Ты только не волнуйся. Я сейчас всё объясню. Не пугайся, я не гангстер!.. Дело в том, что я заблудился... Не спрашивай, я сам не понимаю, как это может быть?.. Но это факт. Может быть, даже ты сможешь сам разобраться!.. А пока что я прошу у тебя помощи или защиты. Временно, конечно. Только, прошу тебя, не задавай вопросов, я всё равно не смогу тебе на них ответить. Как видишь, мне пришлось назваться твоим двоюродным братом, и по этому прошу тебя, пожалуйста, поддержи эту версию несколько дней, а потом я постараюсь вспомнить, откуда я, и всё наладится, — закончил я свою сумбурную речь.

— Отлично! А вы что? Шпион?!

— Опять! — я чуть не стукнул его и схватил за барки.

Опять меня за шпиона принимали. Куда это я вечно попадаю, неужели я так похож на всяких там суперлюдей в гражданской одежде? Впрямь, как в книге Леонида Кудрявцева. Там был шпионский сон, а здесь, кажется, шпионский мир.

— Нет, — ответил я, немного успокоившись. — Я обыкновенный человек.

— Если вы обыкновенный человек, то почему врываетесь в мой дом и, съев мой завтрак, приказываете мне жить по легенде?

— Слова-то, какие... "Жить по легенде", — передразнил я его. — Я не заставляю тебя жить по легенде, а прошу помощи. Я же говорю тебе, что я потерял память и не помню ничего, а когда вспомню, обязательно тебе расскажу. Понял, "Ванюшка"?

— Понял, "батюшка", — в тон ответил Серёга.

И тут во двор вошла пожилая, грузная женщина. Но полной она была только на вид, а на самом деле шустрее любого худого юнца. Увидев, что я держу пацана за грудки, она среагировала с быстротой арифмометра. Как говорится: "вот она была и нету". Серёга даже не успел её окликнуть, как она бесследно исчезла.

— Кто это был? — спросил я.

— Моя мама, — ответил подросток.

— А куда это она так быстро слиняла? — Поинтересовался я, уже догадываясь.

— За милицией, — спокойно ответил Зёка.

Только тут я заметил, что держу его за барки, и осторожно разжал пальцы.

— Извини, — произнёс я.

Опять милиция. Опять погоня. Прям казаки-разбойники, да и только!..

— Ладно, Серёга, не обижайся. За завтрак я тебе заплачу.

— Да ради Бога!.. Мне что, жалко?! Тут ещё вона сколько осталось!..

— Извини, — ещё раз буркнул я и вышел во двор, рассеянно озираясь. "Куда бежать?" — крутилось в голове, и вдруг я опомнился: девушки нигде не было.

— Не волнуйтесь, — её мягкий голос прозвучал, как бальзам на рану. — Я здесь и наблюдаю, что вы будете делать дальше.

Я резко повернулся на голос. Моя спутница стояла подле рукомойника и вытирала руки о махровое полотенце.

— А помочь мне вы не хотите? — немного грубовато спросил я.

— Ну, почему же, — не замечая моей невежливости, возразила она. — Всему своё время.

— Вы хотите дождаться того, что было вчера? — спросил я.

— Нет, конечно, того, что будет сегодня. Хотя вчера ничего особенного не произошло.

— Опять я ничего не понимаю.

— А вы и не хотите понять, потому вас и преследуют всяческие приключения.

— А что же надо сделать? — с надеждой в голосе спросил я.

— Понять себя в первую очередь.

— Послушайте, Надежда... — я осёкся. — Так вы потому и назвались Надей, что вы и есть моя надежда?!

— Это не совсем так, — возразила она. — Но очень близко к истине. Вы забыли, что не я себя так назвала, а вы так захотели меня назвать.

— Ну-у, нет, — решительно возразил я. — На этот раз вы неправы. Я вас не называл, а спросил ваше настоящее имя, и вы ответили буквально следующее...

— Не надо, — остановила она меня. — Я в любом случае соглашусь с вашими утверждениями, однако ведь это всё равно ничего не меняет. Вам сейчас предстоит снова решать задачу с несколькими неизвестными. Вы уже решили, что будете делать?

— Да, конечно, — ответил я, пристально глядя прямо в её необыкновенные глаза. — Я попрошу вас перенести меня в другой мир.

— Куда? — искренне удивилась она.

— Ну, в другое время, — уже менее решительно предложил я.

— Это забавно! Мысль, конечно, интересная, но вовсе невыполнимая. Вы слышите, — и она подняла руку ладошкой вверх, как бы призывая к тишине.

Я действительно услышал вой сирен приближающихся милицейских машин.

— Это, кажется, за вами, — предположила она и улыбнулась.

— А мне, видите ли, совсем не смешно, — не скрывая раздражения, возмутился я.

— Пойдёмте за мной, — снова предложила она и, изящно развернувшись на каблучках, устремилась вглубь двора. И я, как некоторое время назад, опять побрёл за ней.

Справа тянулся штакетник, отгораживающий огород от основного двора, слева у стены подвала располагалась низинькая, не крашенная печь из красного кирпича. Мы пересекли асфальтовую дорожку к подвалу и кровати под абрикосом, где я проснулся. Само дерево впритык росло под стеной времянки. К ней-то мы и шли. На вид домик представлял собой глинянную мазанку, тщательно побеленную. Её белые стены резко выделялись на фоне чёрной крыши потому, что вместо шифера она была покрыта толью. Заборчик огорода и стена времянки образовывали узкий проход к дощатой двери.

— Скажите, а почему это я постоянно хожу за вами, хотя в данной ситуации должно было бы быть наоборот? — на ходу задал очередной вопрос я.

— Вопросы, одни вопросы, сплошные вопросы, — не ответила она и, открыв эту самую дощатую, всю в щелях и некрашенную дверь, девушка вошла в другую веранду или, точнее, пристройку к времянке, в противоположной стене которой находилась ещё одна дверь, пропустившая нас во внутренний дворик с курятником.

— Однако вы мне не ответили, — хотел было опять возмутиться я, но меня осенила очередная догадка: — Вы есть моя мечта! — чуть не заорал я.

— Зачем так громко? — улыбнувшись и не повышая голоса, спросила она.

— Простите. Я от радости, что догадался.

— О чём? — опять удивилась она.

— То есть как это о чём? — теперь уже не понял я. — Вы — мечта!

— "Всё равно, что в лоб ему, что полбу — всё едино", — продекламировала она чьи-то стихи. — Вы долго будете мечтать или всё-таки предпримете какие-нибудь меры по собственному спасению?

— А вы на что? — съехидничал я.

— Ну, как хотите, — устало согласилась она. — Мне-то как раз ничего не будет, ведь за грудки её сына держали вы, а я для его матери буду представлена, как знакомая или одноклассница.

Перспектива оказаться в лапах у блюстителей закона, да ещё к тому же алчущих непременно поймать кучу шпионов, мне совсем не улыбалась и, посему, я без лишних слов полез через забор. Когда же оказался по ту сторону, моя спасительница вновь тихонько засмеялась.

— Что я опять не так делаю? — обиженно спросил я из-за забора.

— Джентльмен, а меня вы с собой не хотите взять? — спросила она.

Весёлые бесенята так и рвались из её глаз. Краска стыда залила меня от пят до корней волос.

— Простите, — пробормотал я и полез обратно.

— Да уж, куда я денусь, — весело согласилась насмешница.

Я взгромоздился на верхней перекладине забора, и, подняв свою спутницу, опустил в соседнем дворе.

— Показывайте, куда дальше? — Предложил я, спрыгивая следом.

— А я не знаю, куда. Может, туда, — она показала прямо. — А может, и туда, — взмах рукой влево.

Тогда я, не раздумывая, пошёл по тропинке через огородец к дому.

— Идите за мной, — вздохнув, сказал я.

Мы поменялись ролями. Теперь шёл впереди я и почему-то точно знал, куда идти. Чем-то эти дворы мне были знакомы. Может быть, они действительно из моего детства? Обойдя дом, мы вышли на улицу. Только странная это была улица. Дома стояли по одну сторону дороги, а по другую, насколько хватало глаз, раскинулось неухоженное поле. Правда, сразу за дорогой был глубокий овраг, засыпанный наполовину всяким мусором, а невдалеке слева шла ещё одна дорога, вдоль которой там и сям виднелись широко разбросанные домишки. Справа, приблизительно на таком же растоянии, находилась ещё одна дорога. Но по её обочине росли деревья, и что там за ними располагалось видно не было.

Времени на разглядывания не было, а потому я решительно двинулся к помойке. Девушка последовала за мной, но, подойдя ближе к краю, остановилась в нерешительности. Заглянув вниз, она с некоторой тревогой посмотрела на меня.

— И как вы собираетесь преодолеть это препятствие? — спросила она, разглядывая свалку на дне.

Действительно, внизу был не рай. Кучи всякого мусора, битые кирпичи, рваные, грязные тряпки, лужи помоев, с роем громадных, зелёных мух над ними, ржавые, дырявые тазы, вёдра, железные кружки, обрывки бумаг,комья полусгнивших прошлогодних листьев и так далее, и тому подобное.

— Ногами, конечно, — грубовато ответил я, мельком глянув вниз.

— Тогда прошу! — она сделала приглашающий жест, отступая на шаг от края.

— К вашим услугам, — в тон ей ответил я и начал спуск.

Сделав несколько осторожных шагов, обернулся и протянул руки даме. Она оперлась своими прохладными ладошками на мои ладони и вдруг легко спрыгнула, встав рядом со мной. Я уже было вознамерился облегчённо вздохнуть и пожурить за неосторожное поведение в столь неприглядном месте, как вдруг земля под её ногами стала осыпаться и девушка, нелепо взмахнув руками, полетела вниз. Моя реакция, как всегда, была на высоте. В последний миг я обхватил её за талию, и мы, балансируя, поехали вниз. Согласитесь, что такой спуск мало приятен и всегда чреват непредсказуемыми последствиями. Поэтому я старался изо всех сил удержать равновесие и не свалиться. Тем более, что девушка продолжала находиться передо мной. Так что первой упала бы она. Скорость спуска нарастала, но тут на нашем пути чуть левее показалась торчащая из земли ручка детской коляски. Прижав проказницу к себе правой рукой, как можно крепче, я выбросил левую и ухватился за это препятствие. Рывок был знатным. По моим предположениям, ручка должна была вырваться из плена помойки, но всё же наше падение несколько замедлилось бы, однако получилось ещё лучше. От рывка из стены обрыва наполовину высунулась засыпанная коляска, и я повис на руке. Правда, при эдаком манёвре чуть не разорвал все сухожилия. Дальше было дело техники. Когда движение земли вокруг нас прекратилось, отпустил свою спутницу на свободу. Мне почему-то стало очень неудобно и в то же время до чёртиков приятно держать в объятиях такое хрупкое, прелестное существо. На всякий пожарный я сосредоточил всё внимание на остове освобождённой коляски. Наше счастье, что кроме земли эти останки были завалены камнями.

— И что вы там интересного увидели? — шёпотом спросила красавица.

Я, было, открыл рот ответить, как вдруг сообразил, что девушка продолжает держать меня в своих объятиях. В пылу событий моя память не зафиксировала момента, когда девичьи руки обвились вокруг моей шеи. Тут же моим, опущенным по швам рукам стало неуютно. Видно, я покраснел, потому что спутница рассмеялась и отпустила меня.

— Не правда ли, очень подходящее место для объятий?! — лукаво глядя на меня, поинтересовалась незнакомка и оправила блузку на груди.

Я не нашёлся, что ответить. Таким беспомощным мне ещё не приходилось быть. Что-то странное, необыкновенное, чудесное зажглось в моём сердце. Я сглотнул и отвёл взгляд.

Немного передохнув от пережитого, мы молча продолжили спуск. Больше приключений до самого дна не произошло. Здесь, в самой нижней точке этой клоаки, дышать было просто нечем. Зажимая носы и стараясь вдыхать как можно реже, мы прошли полсотни шагов, в поисках более пологого подъёма. Ничего заслуживающего особого внимания не было, но и продолжать поиски так же было невозможно. Тогда я рискнул и начал выбираться, двигаясь наискосок и крепко держа девушку за руку. Ничего страшного не случилось. Разве что я пару раз поскользнулся и только.

Когда мы выбрались на свежий воздух, нашему блаженству не было предела. Я с огромным наслаждением вдыхал насыщенный цветущими травами ветерок. И в то же время что-то щемяще родное осталось там внизу. Я оглянулся. Ручки спасительницы-коляски отсюда видно не было.

— Вы что-то потеряли? — услужливо спросила Надежда.

— Наверное, да, — неуверенно ответил я и отвернулся.

Перед нами распростёрлось огромное поле. Чуть правее в высокой, почти выше человеческого роста траве, виднелась узкая тропка. Осторожно продвигаясь по кромке оврага, подошли к ней. Здесь спуск вниз был гораздо удобнее. Пройди мы ещё несколько шагов, и могли бы без проблем спуститься и подняться. Больше оставаться здесь было нельзя, и мы углубились в травянистые заросли, следуя прихотям тропинки.

Шли мы довольно долго, минут двадцать, пока далеко-далеко впереди не прорисовались какие-то строения. В этом месте дорожка круто уходила влево. Я оглянулся. Девушка шла следом, разглядывая сорванный цветок. Домов не было видно, отчасти потому, что нас скрывала высокая трава, отчасти оттого, что мы ушли всё-таки достаточно далеко. И вдруг я вспомнил! Эту тропинку протоптали местные жители. Так было короче пройти на завод, стены которого виднелись на горизонте. Отсюда и облагороженная тропка через помойку.

Я покрутил головой, рассматривая окружающее пространство. Где-то рядом находился наш детский тайник. Ещё раз осмотревшись, я повернул направо, и пошёл прямо сквозь травянистые джунгли. Метров через триста остановился и внимательно оглядел пейзаж. Наше укрытие летом покрывалось такой густой травой, что не знающий человек мог запросто не заметить замаскированного зеленью глубокого оврага. Свалиться в него ничего не стоило. Убиться, может, и не убьёшься, но кости переламать можно было. Глубина оврага была не менее пяти метров.

Осторожно отвернул ещё немного вправо и наконец-то приметил лаз. Теперь я уверенно направился к нему. Спускаться туда было гораздо труднее, чем в помойку. Там склон всё же был более пологим. Здесь же градусов под сорок, сорок пять, и никаких тебе ступенек. Зачем детям ступени? Чем сложнее попасть сюда взрослым, тем надёжнее и безопаснее. Самое лучшее место для игр.

На дне царил полумрак. Дело в том, что края оврага вверху почти сходились вместе, образуя узкую щель, а книзу он расширялся. Осмотревшись по сторонам, не спеша, пошёл вдоль левой наклонной стены. Сделав шагов десять, остановился. Приблизительно на уровне моей груди в стене зияло отверстие. Всё было на месте, и я с облегчением вздохнул. Аккуратно наступая на камни, выступающие из стены, шагнул в проход. Осторожно заглянул внутрь. Там было темно. А что я ожидал увидеть? Туфельку Золушки? Взобравшись внутрь, поискал наш тайник. Его, конечно же, не было. Высунувшись наружу, молча предложил своей спутнице помощь. Она покорно протянула мне обе руки. Я, стараясь не особенно усердствовать в прижимании к себе столь очаровательного существа, подсобил взобраться в пещеру. До сих пор мы не произнесли ни единого звука. Девушка стояла, слегка наклонив головку у самого входа. Я же прошёл вглубь.

— Проходите сюда, — предложил я. — Здесь выше и удобнее стоять. А вон там, чуть дальше, — я показал рукой в темноту, — есть дерево, на котором можно даже очень неплохо посидеть.

— Спасибо, — ответила она и, как ни странно, прошла к импровизированной скамье, где и устроилась вполне комфортно.

Пока я оглядывался и осматривался, отыскивая тайники, моя спутница не произнесла ни слова, но стоило мне попытаться пройти глубже по туннелю, как она забеспокоилась.

— Туда не надо, — тихо и убедительно попросила незнакомка.

— Почему? — не понял я.

— Потому что там газ.

— Какой ещё газ?

— Обыкновенный метан, — спокойно ответила она.

— Что за чушь? Откуда здесь метан?

— Вы не хотите мне верить — это ваше право, но всё-таки не ходите туда, — попросила она.

Я замер на полпути, мне действительно не захотелось туда идти, да и незачем было.

— Ну ладно, — согласился я и присел на бревно рядом. — Вы позволите?

— Да, да! Конечно, — поспешила согласиться девушка.

Глаза понемногу привыкали к темноте. Но разглядывать, собственно говоря, здесь было нечего.

— Что вы будете делать дальше? — тихо-тихо спросила спутница, как будто нас могли услышать посторонние.

— Откровенно говоря, не знаю, — признался я.

— А зачем вы сюда пришли? — снова спросила она.

— Не знаю, — ответил я и вдруг понял, что просто скрылся от преследователей для того, чтобы обдумать создавшуюся ситуацию, только думать приходилось под землёй, а не на солнышке, что создавало некоторые неудобства.

— Я бы хотел многое понять, — начал я. — Но мне трудно думать в темноте. Я бы с большим удовольствием погрелся где-нибудь на солнышке, на Азорских островах.

— Любопытно, как темнота может влиять на процесс мышления?! — усмехнулась Надя. — Увы. Вам эти острова не светят в ближайшем будущем, — с грустью в голосе добавила она.

— Это почему же? — не согласился я.

— Да потому, что вы сами этого не хотите.

— Ерунда, — возразил я. — Даже очень хочу. Я никогда не был за границей и уж тем более на каких-то призрачных островах. Я даже на наших островах никогда не бывал, за исключением Хортицы, да и то вряд ли можно назвать это островом в моём понимании. Он, конечно, окружён водой, но всё равно не то.

— Вы отвлекаетесь, — остановила мою тираду Надежда.

— Да, наверно, — согласился я.

Ну, что мне было говорить? Всё, что происходило со мной, не укладывалось в мою неглупую голову. Не хватало звеньев для того, чтобы всё объединить в единое целое. Я, конечно, допускаю, что не всё углядел, но не в таких же количествах. Упершись локтями в колени, с силой стал растирать лоб и шею. Как ни странно, вчерашней щетины не было — от недоумения я даже перестал делать себе импровизированный массаж. Удивительно. Но я не брился. Да и нечем мне было бриться. Опять какие-то колдовские шуточки. Аккуратно ощупал своё лицо. Оно было гладко выбрито, как всегда. Но почему-то во время умывания я на это не обратил внимания. Странно. Вообще-то, мне очень не нравится растительность на щеках, и поэтому я жутко ревностно отношусь к её присутствию. Моя спутница опять засмеялась.

— Почему вы постоянно смеётесь надо мной? — не выдержал я.

— А почему вы решили, что я смеюсь над вами? — задала встречный вопрос она.

— А над кем же вам тут смеяться кроме меня?

— А просто так. Радуюсь жизни, потому и смеюсь, — как-то уж очень нежно ответила девушка. Мне нечего было возразить, и я замолчал. Прошло ещё несколько минут.

— Мы что? Так и будем здесь сидеть до скончания света? — нарушила молчание красавица.

— А что вы предлагаете? — осмелился задать вопрос я.

Девушка поднялась с импровизированной скамьи, и подошла к амбразуре входа. Её стройная фигурка чётко вырисовывалась на сером фоне слабо проникающего света.

— А что бы Вы хотели? — спросила она, глядя наружу.

— Чтобы Вы оставили меня в покое, — развязно ответил я.

— Сначала Вы тащите меня сюда, а потом отмахиваетесь, как от назойливой мухи. Не очень-то любезно с вашей стороны. Вам так не кажется? — поинтересовалась она, не оборачиваясь.

— Кажется. Извините, я не то хотел сказать, — брякнул я.

— А вам не кажется, что слишком часто вы говорите не то, что хотите сказать? — Девушка сделала паузу. — Ладно. На первый раз я вас прощу, — примирительно добавила она, и так резко повернулась, что неподвижный воздух всколыхнулся, расспространяя тонкий, невообразимо потрясающий, аромат её духов.

Я невольно шумно втянул воздух, наслаждаясь запахом. Странно, но почему-то до сих пор я не обращал внимания ни на внешний вид, ни на запахи, исходящие от этого загадочного существа. Хотя, там, у коляски что-то было, но подсознание не сохранило ничего.

— Не скажете ли, какими духами вы пользуетесь? — Заинтересовался я, не без удовольствия вдыхая цветочный запах утренних лугов.

— Это не важно. Лучше взгляните вон туда, — указала она в черноту туннеля.

Я обернулся и изо всех сил напряг зрение. Поначалу ничего не было видно. Однако постепенно появился свет. Он медленно-медленно приближался, увеличиваясь в размерах. Это странно, но это так. Свет расширялся и как-то совсем незаметно наполз на меня, и тут я понял, что просто сплю. Взял да и уснул. И мне, кажется, даже что-то начало сниться. Только сон этот был какой-то странный. Я потерял чувство реальности и времени, просто жил там, в этом сне, я чувствовал, я переживал, я перевоплощался.

"Яснеет душа, переменами неозлобимая.

Друзей, не понявших и даже предавших, — прости.

Прости и пойми, если даже разлюбит любимая,

серёжкой ольховой с ладони её отпусти".

Евгений Евтушенко

Невеста

Яркое утреннее солнце заливало своим ослепительным светом окружающий мир. Воздух наполнялся колокольным звоном. Звуки различной высоты стелились по земле. Преобладающим всё же был низкий, набатный гул. Так, наверное, в Древней Руси звонили во время пожара. Я приподнял голову и осмотрелся. Как ни странно, но вблизи, точнее, буквально у меня перед самым носом торчала чёрная, замшелая, бревенчатая стена. "Информации ноль", — Отметило моё подсознание. Тогда повернулся в другую сторону и чуть не взвыл от боли, пронзившей моё растерзанное тело от макушки до кончиков больших пальцев на ногах. Было очень сильное ощущение, будто по мне проехался асфальтовый каток для утрамбовки дорог. Немного отдышавшись, а заодно и отлежавшись, пережидая, когда основной приступ боли отпустит, аккуратно подтянул ноги и сел. В затылке тупо стучал молот. Прислонившись к стене, снова осмотрелся, но теперь уже не мотая головой. Напротив была такая же деревянная стена, как и та, на которую я опёрся. Проход между ними был около двух метров. Придерживаясь за торчащий из бревна сучок, я поднялся на ноги. Колени дрожали от напряжения. Где-то за стеной, справа, слышался ропот огромной толпы. По отдельным выкрикам и доносящимся до меня репликам не трудно было определить, что кого-то ищут, и этот кто-то был здесь рядом. Продолжая придерживаться за стену, я сделал шаг и тут же рухнул ничком. Видно, всё-таки сознание на короткое время покинуло моё грешное тело. Когда же оно вернулось, пришлось повторить процедуру возвращения себя в вертикальное положение. На этот раз, прежде чем сделать шаг, внимательно осмотрел пространство перед собой. Как ни странно, но на земле не было даже самой малюсенькой кочки, за которую можно было бы зацепиться. Удивлённый этим обстоятельством, я глянул себе на ноги. Насколько можно было судить, повсюду царило лето, а на моих нижних конечностях были самые настоящие меховые унты. Сказать, что я изумился, значит, ничего не сказать. Впервые в своей жизни я не поверил собственным глазам. Осторожно наклонившись, принялся ощупывать своё одеяние. О-о! Великий Бог! На мне была огромных размеров тяжеленная меховая шуба. Память услужливо предложила назвать это кафтаном. Странно, но я никогда в жизни не видел кафтанов, даже в кино. Приподняв полы своего ну уж очень диковинного одеяния, осторожно ступая, двинулся вдоль жуткой изгороди вперёд, держась так, чтобы звуки разъярённой толпы оставались справа. И тут где-то недалеко сзади раздался ликующий вопль, не оставляющий никаких сомнений, по какому поводу он был испущен. Преследователи увидели свою жертву. Я оглянулся. Ко мне из-за поворота неслась толпа мужиков в лохмотьях с дубинами и топорами наперевес. Не надо было много ума, чтобы понять, за кем они гонятся, ведь кроме меня здесь никого не было. В одно мгновение я сбросил с себя мешающую шубу и, забыв о боли, взмыл на гребень четырёхметрового забора слева. Как мне это удалось, я так и не понял ни тогда, ни гораздо позже. Сзади за стеной на мгновение мелькнула площадь, переполненная народом. А вот за стеной впереди оказался громаднейший двор с несколькими деревянными домами. В голове мелькнула мысль: "подворье", но размышлять над этим времени не было. Надо было спасать свою шкуру.

Спрыгнув вниз, я метнулся к ближайшему строению. Однако, видно, удача решила со мной поиграть. Двери были наглухо заперты. Из-за стены раздались возмущённые вопли моих обманутых ожиданием преследователей. Это подстегнуло меня. Пропустив несколько домов, подбежал к двери терема, сложенного из мощных брёвен. На этот раз дверь была открыта. Вскочив внутрь, первым делом наглухо запер её и, не надеясь на засовы и прочие запоры, бросился в ближайшую горницу и, пыхтя от натуги, выволок из неё огромных размеров дубовый стол, которым забаррикадировал входную дверь. Потом снова вернулся в комнату и запер ставни на окне. Покончив с этим нехитрым делом, выбежал вон. Пробегая по коридорам, врывался во все комнаты, запирая ставни многочисленных окон.

Наконец, путь упёрся в лестничную площадку, если это можно так назвать. Мне предоставлялся выбор: либо наверх, либо вниз. Оба варианта не блистали оригинальностью. Но, делать-то всё равно не чего было.

Я решил спуститься вниз и попытаться укрыться там, в подвалах этого огромного терема. Под лестницей оказалась дверь. На моё счастье она была открыта. Я скользнул внутрь. К моему изумлению здесь изнутри были три массивных железных засова. Разумеется, я не преминул воспользоваться их услугами. Пробираясь в кромешной темноте среди какого-то хлама, переломанной мебели, каким-то чудом удавалось не набить себе лоб о торчащие со всех сторон преграды из человеческой утвари. Мне казалось, что шёл я прямо, никуда не сворачивая. Так оно, наверное, и было. Только всему когда-нибудь бывает конец. Передо мной выросла сплошная земляная стена. Я пошарил по ней руками, но ничего не нашёл. Потом прошёлся вправо, всё так же продолжая ощупывать стену. Результат — ноль. Тогда, развернувшись, отправился обратно. Однако стена оставалась стеной. Я дошёл до поворота. Немного постоял и вновь пошёл в обратную сторону, рассчитывая найти противоположный поворот. Так я ходил довольно долго вдоль стены от поворота к повороту, рассчитывая обнаружить хоть какой-нибудь способ спасения. В одно из мгновений мне послышались странные звуки. Вероятно, преследователи проникли в дом и разыскивали меня там, наверху. Тогда мне почему-то не пришло в голову, что найти меня было не так-то уж и просто. Мало того, что необходимо было определить точный дом, в котором я укрылся, но и обшарить его. Для всего этого понадобилось бы довольно-таки много времени. Однако страх застилал проблески разума. В отчаянии я со всей дури пнул ногой стену. Зашуршала, осыпающаяся земля, и у моих ног оказался узкий лаз. Став на четвереньки, попытался пролезть. Увы, лаз был слишком узок. Вымазавшись в глине, злой, как чёрт, я со всей дури врезал сомкнутым кулаком по стене. Опять зашуршала земля, осыпаясь, а руки провалились в пустоту. "Ура!" — Чуть не заорал я. Снова Опустился на четвереньки, и, ощупывая пространство впереди, полез внутрь.

Под руками оказались скользкие, вытертые ступени каменной лестницы. Даже не пытаясь подняться, в таком положении я продолжил своё путешествие по подземельям этого странного здания. Спуск был довольно крутой и не короткий. Насколько я мог судить, метров на 30. Даже после того, как ступени закончились, спуск ещё продолжался. Благом было уже хотя бы то, что у этого хода не было ответвлений. Через несколько поворотов я наткнулся на что-то холодное, металлически звякнувшее под рукой. Остановившись, принялся ощупывать всё вокруг. Мои руки наткнулись на ржавые цепи, прикреплённые к железному кольцу в стене, а чуть дальше на что-то округлое. С отвращением отдёрнув руку, поднялся на ноги. Здесь было довольно высоко. Во всяком случае, голова моя не упёрлась в потолок. Зато, вставая, я довольно ощутимо стукнулся левым плечом обо что-то железное. Это оказалось приспособление для факелов. И в нём торчал этот самый факел. Выдернув его из гнезда, лихорадочно зашарил по складкам своего странного одеяния в поисках принадлежностей для извлечения огня. Никогда в жизни не подумал бы, что сумею высечь огонь при помощи двух камней. Правда, в очень далёком детстве мы проделывали такие штуки, но то была игра, и камни-то были самые обыкновенные. Правды ради сказать надо, что в этой темноте я не видел какими камнями пытаюсь извлечь огонь. Светильник получился отменный. Только чадил он больше, чем светил, но это уже издержки производства. Благодаря этому скудному свету мне удалось разглядеть место своего пребывания. Это была просторная комната с выходом, чернеющим в дальнем её конце. Вдоль стен слева и справа торчали кольца с ржавыми обрывками цепей. Тут и там белели человеческие черепа и кости. Стараясь не наступить на эти жалкие останки, двинулся к выходу из этой жуткой могилы. Дальнейший путь под землёй не принёс мне никакого удовольствия. То и дело попадались проходные комнаты, подобные уже виденной в самом начале моего подземного путешествия. Было и несколько аппендиксов. На свой страх и риск я обследовал их. К счастью, они были не такими уж и большими, а главное, тупиковыми. Вот таким образом я блукал довольно долго, пока не почувствовал, что боль возвращается в моё истерзанное тело. По пути своего следования мне не раз удавалось обнаружить гнёзда для факелов, ведь мой уже догорал, но только в одном был почти целый, не догоревший до конца факел. Когда же усталость буквально валила меня с ног, я увидел в стене незаметную нишу и сунулся в неё. Каково же было моё изумление, когда в ней обнаружилась дверь, и к тому же запертая. Это придало сил. Одного удара плечом хватило, чтобы вышибить её. Не ожидая такой лёгкой развязки, я ввалился внутрь, растянувшись на пыльном, каменном полу. Поднявшись, и даже не пытаясь отряхнуться, подхватил затухающий факел. Воздел чадящее чудо повыше и обозрел комнату, сплошь и рядом заваленную сундуками. Что-то неуловимо знакомое чувствовалось в этих деревянных ящиках. Я шагнул к одному и попытался приподнять крышку. На диво она легко поддалась. Из нутра ящика на меня глянуло высушенное лицо мумии! О, Господи! Только этого мне ещё и не хватало. Я опустил крышку. Моя внимательность потерпела фиаско. Сундуки были обыкновенными гробами. Я машинально пересчитал их. Ровно семь штук, но один — восьмой — почему-то стоял у стены на попа. Преодолевая отвращение и брезгливость, я подошёл к нему. Встал так, чтобы при открытии этого странного гроба из него ничего не вывалилось на меня, и потянул за ручку, как будто нарочно приделанную к доске. Крышка с некоторой натугой отворилась, на моё счастье изнутри ничего не высыпалось. Осторожно заглянув, узрел чёрное зево прохода. Раздумывать я не стал. Войдя в предложенный мне провидением проход, затворил за собой жуткую дверь. Передо мной оказалась каменная винтовая лестница, ведущая наверх. Странный архитектор, выстраивая эти подземелья, допустил, как минимум, две ошибки. По всей вероятности, само подземелье не имело выходов и было устроено по принципу лабиринта. Действительный же выход был замаскирован столь мистическим образом, что не всякий смог бы догадаться. Первая ошибка состояла в том, что попавшие сюда не потеряют чувство страха перед всяким мистицизмом, а главное, что закрытая дверь лучше всяких ориентиров натолкнёт отчаявшегося человека на мысль о том, что именно здесь, за этой дверью, будет выход. Другая ошибка была в том, что только один из гробов стоял столь необычным образом и, тем самым обращал на себя внимание. Ежели уж кто-то хотел так спрятать ход, то надо было установить все гробы одинаково. Причём парочку оставить открытыми так, чтоб оттуда выглядывали мумии, парочку полуприкрытыми, как бы подразумевающими то же самое. Заглянувший в них должен был бы убедиться, что там именно то, что и в предыдущих двух. А остальные можно было бы и закрыть. Вот тогда маскировка была бы на славу.

Размышляя таким образом, я поднимался по затёртым старинным ступеням. Подъём был крутой и длинный. Наверху меня ожидала массивная дубовая дверь с металлическими полосами, раскроившими её вдоль и поперёк. Ручки не было. Вероятно, предполагалось открывать её с той стороны, а не с этой. Кроме этого, надо было выяснить, в какую сторону её открывать? Ну, это было просто. Петель не было. Я постарался вспомнить, каким образом двери крепились к косяку? Но не вспомнив, не нашёл ничего лучшего, как упереться обеими руками, и надавить.

Обычных усилий сдвинуть с места сию твердыню оказалось недостаточно. Пришлось подналечь всем телом. И лишь с третьей попытки дверь со страшным скрежетом поддалась. По всей видимости, ею не пользовались довольно давно. Выбравшись через образовавшуюся щель в следующее помещение, я оказался снова перед лестницей, но на этот раз деревянной. Тратить силы на запирание мне не хотелось, посему я просто продолжил своё путешествие. Этот подъём был гораздо опаснее первого, так как кое-где ступеней не было, а большинство и вовсе прогнили, лишь создавая видимость твёрдой опоры. Поначалу, благо это было в самом низу, я умудрился наступить на парочку таких сюрпризов, после чего стал более осторожным и, прежде чем следующей доверить своё драгоценное тело, тщательно её изучал. Это, конечно, очень замедляло продвижение наверх, но перспектива свалиться вниз нравилась гораздо меньше. В конце концов, мне всё-таки без особых физических увечий удалось добраться до последней площадки, с которой начинался вход в нормальную жизнь на поверхности. ВО всяком случае, мне так казалось.

Толкнув очередную дверь, замер на пороге. Передо мной был самый обыкновенный шкаф, переполненный различной одеждой. Признаться, этого я ожидал меньше всего. Чего угодно, но только не этого. Соваться сюда с факелом было равносильно самосожжению поэтому пришлось просто швырнуть его вниз, туда, откуда пришёл. Раздвигая полы всяких шуб, кафтанов и сарафанов, двинулся в глубь этого гардероба.

Снова дверь перегородила мне проход в мир, к людям. Тут я сначала прислушался и только после этого толкнул её. Большая, красиво убранная горница встретила меня весёлым солнечным зайчиком. День клонился к вечеру. Разглядывать мне было некогда. Я зверски устал. Тело моё ныло и требовало немедленного отдыха. Кроме этого мой желудок буквально вопил, требуя немедленно наполнить его. А шершавый, сухой язык напоминал, что неплохо бы промочить горло, хотя бы водой.

Обогнув огромную деревянную кровать, стоящую прямо посреди комнаты и накрытую пологом, я заметил выход и ринулся к нему. Мне необходимо было как можно скорее покинуть этот опасный город. Длинный коридор привёл меня снова к лестнице. Тут я понял, что иду по огромному дворцу с переходами и лестничными проходами, разбросанными по периметру всего здания. После продолжительных блужданий мне удалось найти выход во двор. Прямо перед крыльцом стояла карета, запряжённая шестью гнедыми лошадьми. Признаться надо, что настоящих карет мне никогда в жизни видеть не приходилось, кроме, конечно, бутафорских для киносъёмок, да и то издалека. А вот на тачанке даже покатался однажды. Правды ради надо сказать, что тоже из реквизита киношников, но всё-таки!..

Особо не церемонясь, вскочил накозлы и хлестнул кнутом, торчавшим из-под скамьи, по крупам лошадей что есть мочи. Те рванули с места и понеслись по задымлённым улицам пылающего города. Но, увы, не далеко. На перекрёстке, в конце улицы торчала закрытая рогатка, причём развёрнутая, как раз мне навстречу. Лошади стали, как вкопанные. Меня чуть с козел не снесло, так резко они затормозили. Откуда-то сбоку появились несколько мужиков. Они схватили меня с двух сторон кто за что.

— Ну, что?! Попался, барин?! — Вопили они, стаскивая меня с козел и волоча куда-то в дым.

В тяжёлом воздухе послышались какие-то странные звуки, напоминающие звон трамвая. Но мужики, кажется, не слышали этих звуков. Я же перестал вырываться, напряжённо прислушиваясь.

* * *

На полочке у двери надрывался телефон!.. Он трезвонил, как скаженный. За окном стоял глубокий день. Это же надо было проспать всё на свете?! Я вскочил. Комната была чем-то знакома, но явно не мой дом или квартира. Вдоль трёх стен стояли кровати, а вдоль четвёртой находились тумбочка с телефоном (прямо у меня в ногах), телевизор и платяной шкаф. В центре этой комнаты торчал, занимая практически всё свободное пространство, круглый стол. Как ни странно, но на нём стояла ваза с засохшими цветами. И ни одного стула. Моя одежда лежала прямо на столе, аккуратно сложенная. Слева в стене было два небольших окошка. У тумбочки с телефоном находилась дверь, и точно такая же была напротив, за шкафом.

Я сел на своей панцирной кровати. Она скрипнула. И всё-таки эта комната мне что-то напоминала, но что? Вероятно, я продолжал находиться под впечатлением сна, так как никак не мог понять, где нахожусь. Опустив ногу аккуратно, чтобы случайно не коснуться холодного пола, пошарил ею в поисках тапочек. Нога наткнулась на ботинок. Заглянул под кровать. Да, так и есть. Там стояли два ботинка с торчащими из них носками. Почему-то очень осторожно я протянул руку и потянул на себя брюки со стола. В карманах оказалось множество всякого мусора. В левом была поломанная зажигалка, коробок спичек, расчёска в футлярчике с надписью "50 лет ВЛКСМ", и мятая пачка "Примы". В другом аккуратно сложенный носовой платочек и, как ни странно, кошелёк с деньгами. Открыв его, полюбопытствовал. Там были советские рубли, правда, очень немного. В заднем кармане торчала сложенная в неимоверное количество раз газета "Черноморский гудок". Я напряг память, однако никак не мог вспомнить, откуда это название. Не так уж много причерноморских городов мне довелось посетить, и чтобы облегчить себе задачу, достал сигареты и прочёл адрес производителя. Курево было из Белгорода. Прямо скажем, рядом с Чёрным морем. На коробке спичек значился Минск. Тоже вроде как рядом!

Разоблачившись по пояс, я пошёл к двери у телефона, надо было начинать изучение обстановки. Через маленькую прихожую вышел на кухню. За ней оказался коридорчик с санузлом. Вернувшись на кухню, зажёг газовую колонку и двинул в ванную. Но, по-видимому, мои приключения только начинались, ведь уже сунувшись в воду, сообразил, что полотенце осталось висеть на перилах кровати. Пришлось вернуться в комнату и заодно ещё раз оглядеть её уже из вертикального положения. Нет, явно эта комната мне не просто знакома, а, скорее всего, чем-то даже дорога. Но почему было такое ощущение? Сообразить никак не удавалось.

Выбравшись из ванны, я наткнулся в кухне на женщину пожилых лет. Она тщательно обрабатывала огромнейший букет шикарно пахнущей, сирени.

— А-а! — протянула она. — Уже проснулся, — больше утвердила, чем спросила она.

— Да, еле-еле, — подтвердил я, мучительно пытаясь вспомнить, кто это?

— На, — протянула она мне букет. — Как ты просил. Выбрала самую лучшую из своего сада. Неси своей невесте. Пусть порадуется. Такой букет на базаре будет стоить немалых денег, особенно сейчас и сегодня.

— Спасибо, — поблагодарил на всякий случай я. — Поставьте, пожалуйста, его пока что в воду. Я сейчас оденусь и возьму его.

— Смотри, не забудь, — посоветовала мне женщина.

— Как можно?! — уже в дверях комнаты отозвался я.

— А вы, мальчики, молодцы, — похвалила она, заглядывая почти следом за мной в комнату. — Помещение содержите в чистоте. Сами убираете? — спросила, впрочем, не интересуясь ответом. — Я тебе чай сделала. На столе, — скороговоркой добавила бабулька и исчезла. Слышно было, как щёлкнул замок входной двери.

Сидя за чашкой чая, я продолжал размышлять о цветах и несуществующей невесте. С моей памятью явно что-то происходило. Тут в дверь ввалился парень лет двадцати.

— О-о! Маэстро! — заорал он. — Какого хрена ты тут торчишь? Тебя ж Олеська ждёт.

— Какая Олеська?! — Вопрос сорвался с языка раньше, чем я сообразил о ком идёт речь.

Ты что?! — оторопел парень.

— Да ничего, Лысый. Это я так шучу, — попробовал выкрутиться я, совершенно не понимая, откуда взялась эта кличка, ведь вошедший не был лыс.

— У тебя идиотские шутки, — обиделся он.

— Понимаешь, — попытался объяснить я. — У меня что-то с памятью происходит. То я вроде бы всё помню и знаю, кто я и что, а то вдруг всё начисто, как дворник дядя Миша метлой гэть начисто выметает. Помнишь дядю Мишу?

— Помню, помню. А может тебе к врачу сходить? — осторожно предложил парень.

— Обязательно. Но только после свадьбы, а пока что пошёл я к ней. Мне тут целый букет подарили специально для этого случая.

— Какая свадьба?! — обалдело глядя на меня, спросил Лысый.

— То есть как это какая? — теперь уже удивился я, запоздало сообразив, что он ничего не знает.

— Так вы точно сегодня расписываетесь? — спросил он, продолжая с сомнением смотреть на меня.

— Да, — подтвердил я. — Просто мы не хотели вообще распространяться на эту тему. Мы даже комнату в общаге брать не хотели, чтобы никто не знал. Во всяком случае, пока её курс не выпустится.

— Ну, вы подлые! — возмутился он. — А как же без свадьбы? Ну, без ресторана и гостей? А выпить-то мы должны по этому поводу.

— Не волнуйся. Тебе лично фанфурик возьму, — пообещал я.

— На кой мне одному, а мужикам? — не согласился он.

— Если каждого поить, то все знать будут, а тогда зачем такая скрытность, а?

— Слышь? Мы чо? Трепачи какие? Кончай эти шутки и бегом в "Солнечный". А вообще-то стой, — перебил он сам себя. — Там Аурика Ивановна заведующая. Я сам с ней договорюсь на сегодня. Надо было бы всё-таки раньше. Вот ты даёшь. Ну, ладно, сейчас всё устроим, — протараторил он и кинулся в комнату к телефону.

— Стой! — позвал я его. — Не надо! А то вдруг она сегодня в загс не пойдёт, что я буду делать? — Но было поздно, он уже, вовсю жестикулируя руками, доказывал своей тётке, что раньше никак нельзя было заказать пару столиков. Я обречённо вздохнул, вытащил из ведра сирень и направился в университет.

Двери открыла сама Олеся. Букет основательно оттянул мне руки, пока сюда нёс, поэтому я поспешил избавиться, торжественно вручив его своей невесте. Увидав такую охапку цветов, она расцвела от счастья. Почему девушкам так нравятся цветы? Мне их, цветов, жалко. Ведь они живые, пока на дереве или на кусте, в общем, там, где растут, а сорванные они уже мёртвые. Люди убивают их ради пятиминутного удовольствия, только для того, чтобы украсить скучные жилища свои всего на пару дней и потом, как только они, цветы, чуть-чуть привянут, выбросят на помойку. Видно, такова участь всего красивого на земле. Оно нужно, только пока молодо и красиво, однако стоит немного устареть, как тут же надобность в этой красоте отпадает и на смену ей приходит другая, чаще всего гораздо хуже прежней. Но это уже издержки производства, как говаривает мой знакомый сантехник Додик.

— Ой! — тихо вскрикнула Олеся, принимая букет. — А у меня для тебя новость. Сейчас, подожди минутку, я цветы в воду поставлю и выйду.

Я удивился. Почему это меня вдруг сегодня не приглашают даже в комнату, но решил с выяснениями повременить.

— Понимаешь, — начала свои объяснения моя невеста, вернувшись уже без цветов и старательно отводя взгляд в сторону, — сегодня приехала моя мама и, узнав, что мы решили пожениться, высказалась не в нашу пользу. В общем, давай отложим регистрацию на пару лет, а?

Я ошарашенно смотрел на Олесю. От её чудачеств можно было ожидать чего угодно, но такого!!!

— Ты извини, — продолжала она. — Но я не могу идти против мнения мамы. Она у меня одна. Нет, не в том смысле, а в том, что у меня нет и не будет другой мамы.

— Можно подумать, что у меня десяток, — буркнул я, ничего не соображая.

Как бы подчёркивая трагичность момента, из-за какой-то двери донеслась песня:

"Холодным туманом спустилась печаль,

Стихи нашептала о том, что прошло,

А ритм этой песни мне дождь настучал,

Колючками пальцев вонзаясь в стекло".

Волей-неволей я прислушивался к словам этой песни. Все мои планы на будущую жизнь рушились на глазах, и поделать с этим ничего нельзя было. Счастье разрушалось руками той, что собиралась его строить. Растерянность, смятение, боль утраты — внезапно всё одновременно навалилось на меня. Я стоял и всеми фибрами своей души ощущал, что это наша последняя встреча.

— Олесенька, может ты не так поняла? — с надеждой в голосе спросил я.

— Нет, всё правильно. Мы пару лет ещё подождём и заодно лучше узнаем друг друга, — возразила она.

— А может, я поговорю с твоей мамой? — уже зная ответ, всё-таки спросил я.

— Нет, милый, она не желает тебя видеть. Ведь ты хотел похитить у неё единственную дочь, а таковых мамы не любят, — ответила она.

— Но ведь мы с ней даже не знакомы! — только и смог выдавить я.

— Ну и что? — удивилась Олеся. — Ты же не на ней собираешься жениться, — добавила она, улыбаясь.

"Я улыбки твои целовал, не успевшие с губ слететь", — продолжал надрываться голос из акустических систем. Я же смотрел на свою любовь и чувствовал, как горький ком подкатил к горлу. Туман застлал глаза. Опустив голову, чтобы девушка не увидела моих навернувшихся слёз, срывающимся толи хрипом, толи полушёпотом сказал.

— Ладно, будь по-твоему. Иди к своей единственной... — я не договорил, повернулся и ушёл.

"Зачем выяснять нам, кто прав, кто не прав, ну, что в этих случаях споры дают? Что было меж нами, с собою забрав, любовь зимовать угодила на юг!" — неслось мне вдогонку из-за приоткрывшейся двери.

Все дела на этот день прекратили своё существование. Я заперся в кабинете. Весь мир потерял всякое значение. Открыв сейф, вытащил из его недр крохотную пачку писем и разложил их веером на письменном столе. Из одного конверта вывалилась одинокая открытка. Мельком глянув на изображение Аполлона в окружении муз, сунул поздравление обратно в конверт. Вот она — история моей первой, настоящей и последней любви, целиком и полностью лежит передо мной. Я взял самое первое:

"Здравствуй... Вернее сказать, великий конспиратор. Прежде всего, хочу предупредить, что это моё письмо, первое в подобном жанре и, естественно, будет состоять из сплошных недомолвок, так что терпи. Я, конечно, могу и по общепринятому шаблону, но мне кажется, тебе будет гораздо приятнее читать мои письма именно такими, какие они есть. На этом моё вступление кончаю.

Всё-таки я знала, что ты напишешь мне в Томск, и ждала. Знаешь стихотворение "С любимыми не расставайтесь"? Оно моё любимое. Когда ты спросил, знаю ли я наизусть стихи, я почему-то не прочла его, а ведь оно было бы как раз кстати. Я не могу примириться с мыслью, что не увижу тебя целых три месяца, а может, и больше. В тот день мне даже приснилось, что ты приехал в Ригу, а я встречала тебя на вокзале.

И погода грустит вместе со мной. Скоро и я отсюда уеду. Билет заказала на двенадцатое, как и собиралась, так что следующее твоё письмо будет с настоящим адресом. Ну, что ещё написать? Как сдала? Конечно, на "отлично", и вообще об учёбе не люблю писать.

Я слегка на тебя обиделась. Что это за странные намёки о чём-то самом главном, чего я, может быть, боюсь? Я теперь всё время буду строить предположения. И так уже кое-что назревает не без Варькиной помощи. Так что думай и знай, что я ничего не боюсь кроме этого, да и то не так страшно, как противно и грустно. Но сейчас я ничего больше не напишу. Будешь теперь и ты думать. Только насчёт одного можешь успокоиться: я, правда, тебя люблю. И если бы ты сейчас был здесь, я сказала бы это, но тебя нет.

Ну, вот и всё. Больше не могу, рука отваливается. Я и так, вон сколько написала, не то что некоторые... До свидания.

Олеся".

Странное письмо. Сумбурное и совсем короткое. Что ей было "противно и грустно"? Я посидел немного, вспоминая. Ах! Да! Это же Варька натрепалась ей, будто я женат. И придумала же. Позже выяснилось, что она на всякий случай готовила почву, если у неё не выйдет с Лёнькой, покрутить со мной. Глупая девчонка. Жаль, жизнь у неё не сложилась. Воспоминания нахлынули неотвратимой волной. Сопротивляться не было сил, да и желания. Я взял другое:

"Здравствуй!.. Не знаю, застанет ли тебя это письмо, ведь ты уезжаешь, а письма так долго идут... Сегодня у меня чудесное настроение, и никто не знает отчего, а ведь их было сразу два! Почему ты думаешь, что письма твои мне надоедают? Я прочитала их по нескольку раз и скоро, кажется, буду знать наизусть.

Сегодня по чистой случайности я сдала фоно. Причём перед этим я даже не готовилась. У меня были обожжены пальцы. Всё из-за Варькиного чайника. И всё равно получила отлично! Теперь не представляю, что буду делать здесь целую неделю? Правда, о закрытии ничего не слышно, но всё равно опасно. А слоняться целую неделю без дела, никаких сил нет, да и мысли разные в голову лезут, а дни еле движутся. Завтра неделя, как ты уехал. К нашему общему сожалению, у меня нет другого мага, кроме своей старой тачки. Но, может, мы что-нибудь придумаем, столько месяцев впереди. Не знаю, как выдержу эту разлуку. Мне и так уже хочется, чтобы был октябрь. Может, дома развеюсь, а здесь я, как и ты, каждый вечер перебираю в памяти наше короткое солнце. Ведь ты уехал, и погода испортилась. Ну вот, как тебе моя писанина? Пора кончать. Не могу больше. До свидания.

"Девчонка та, что недотрога!""

Я тупо уставился на подпись.

"Ты в жизнь мою не вдруг вошла.

Видать судьба того хотела.

Ты надомной звездой взошла

Душой и сердцем завладела.

Любовь прекрасная пора!

Светла, нежна, хрупка, ранима.

Как эта песенка стара,

Но каждый раз незаменима.

Увы не вышло ни чего.

В душе остались лишь руины.

И стало жутко от того,

Что не достигнуть мне вершины".

Неужели это я писал такую чушь?! Нет, наверно, не моих рук дело. Вряд ли я даже так смог бы. Поднявшись, подошёл к распахнутому сейфу и вытащил запечатанную бутылку коньяка, хранящуюся здесь для представительских нужд. Вообще-то я не пью. Не понимаю, что за кайф пить обжигающее глотку пойло. Не говоря уже о том, что происходило на следующий день. Но в этот раз я впервые в своей жизни достал гранёный стакан и, распечатав напиток, наполнил тару до краёв. Потом вернулся к сейфу и извлёк плитку шоколада. Подняв гранчак, посмотрел сквозь стекло на свет. Ничего особенного. Жидкость, как жидкость.

— Идиот! Какой болван коньяк гранёными стаканами хлещет? — вслух произнёс я и залпом влил в себя содержимое.

Напиток оказался мягким и довольно приятным на вкус, во всяком случае, горло не обожгло огнём. Я вновь наполнил стакан и присел за стол с разложенными письмами.

"Здравствуй!..

Вот я и дома ко всеобщей радости. А знаешь, что я узнала первым делом? Не было ли мне писем. И в тот же день получила два с вечерней почтой. Только не знаю, что и думать: один конверт был разорван. И я удивилась, когда прочитала, что должно быть и третье, как раз то, которое самое первое. Оно пришло лишь сегодня утром.

А знаешь, у меня на маге крутится "Girl", странные случайности бывают на свете. Не буду распространяться, как доехала. Всё было прекрасно, если учесть, что этому помогала книга, а больше мне ничего не надо. Вообще-то ты не угадал моих опасений, как и я не угадала твоего "главного" — это я поняла из писем. Так что ты прав насчёт того, что не надо строить никаких догадок: "вот проснёмся, разберёмся", как говорил герой одного фильма. Так что опасения и страдания Милорда неосновательны! Пиши, сколько можешь и захочешь, пока не надоест. А я постараюсь по-прежнему отвечать хоть не на все, но на большинство из них.

К моему несчастью, погода в Риге дрянь. Мне же вечно не везёт, но я всё равно, из принципа буду ездить на море, там и в плохую погоду здорово. Люблю смотреть на волны и фантазировать.

Да, самое главное. Желаю твоему экспериментальному сезону закончиться поскорее, или, по крайней мере, быть не таким сложным. Очень-очень жду ответа, я же знаю, что не получу его целую неделю, а это так долго... всё".

Строки, написанные мелким, чётким почерком слегка перекосились. Да, трудный это был момент. Вместо эксперимента я оказался на операционном столе и по пустяковой причине — мой лаборант не ту кнопку нажал и, главное, не вовремя. Ну, да Бог с ним. Уже прошло. Живой и всё на месте осталось, можно сказать, отделался лёгким испугом. Я отхлебнул из стакана.

"Здравствуй!..

Сегодня собиралась написать тебе просто так, без ответа, и как раз получила твоё письмо. Теперь, надеюсь, всё уже позади. Я, признаться, удивилась: ты, и вдруг такая мрачность? Придётся, видно, проводить дезинфекцию твоего серого вещества. Из этого последнего письма мне показалось, что ты мне не веришь и беспрестанными напоминаниями о своём чувстве хочешь проверить меня. Или это не так? Только не обижайся, пожалуйста. Я тебе уже как-то говорила, что ты плохо меня знаешь. Я прекрасно понимаю, как тяжело переживать неудачи, хуже не придумаешь, но из-за этого не следует бросаться в уныние. Хочешь, я буду писать тебе, как провожу время, а ты будешь представлять, что мы вместе?

Сегодня небо смилостивилось надо мной и послало прекрасную погоду. Мы с Юликом и Катей (моей двоюродной сестрой), укатили на море, правда, сегодня были сильные волны, но это не помешало нам с Катрин искупаться. К сожалению, я сильно обгорела. Я всегда плохо загораю и, как правило, несколько раз меняю кожу, так что, увы, мне завтра, кажется, моря не будет! Поеду в школу, может, повидаю кого из учителей, от нечего делать. До свидания".

О каком прошлом разе идёт речь? Я задумался. Но ничего не вспомнил. Непонятно, как можно обидеть человека, признаваясь ему в любви?! До меня это не доходило. Схватив бутылку, вылил остатки в стакан и вновь отхлебнул.

"Здравствуй...

Вот видишь, как всё просто устроилось — это я насчёт твоих писем. Оказывается, всё прекрасно понятно и если хочешь, пиши на этих бланках, ладно? Очень тебя прошу, перестань терзаться и не вздумай удрать, как в тот раз. Нужно иметь мужество. А на море мы всё-таки поехали, хоть плечи мои ещё и болят, наплевать, пусть привыкают. Сегодня было даже лучше, чем вчера. Волн не было, ветра тоже, в общем, полнейшая красота, правда, сегодня мы были гораздо меньше, но если так и дальше пойдёт, то я буду чёрная, как негритянка. Сейчас закончу, и пойдём собирать клубнику. В этом году её много, как никогда. Уже собирали, собирали, а никак не кончается. Я на неё уже смотреть не могу, объелась.

Если бы ты увидел сейчас мои руки, они такие искусанные и поцарапанные, что стыдно появляться на улице. А всё мой возлюбленный Барсик, то бишь Барсений Сиамович. Он у нас стал такой здоровый, как собака, и ленивый, как лемур. Чтобы расшевелить его приходится прибегать к сильнодействующим средствам, ну, а потом расплачиваться "кровь за кровь! зуб за зуб!" — закон джунглей.

Да, это моё письмо придёт, наверно, раньше того, которое я отослала в ответ на твой ночной экспромт, так что ты не очень расстраивайся, ага? И вообще, перестань постоянно писать, что твои письма скучные и глупые, а то я действительно буду так думать. Когда человек находится в постоянном бездействии, его мысли просто должны принимать однообразный характер. Во всяком случае, со мной так бывало. Пиши, что хочешь и как хочешь, лишь бы писалось. Да, а после института ты где будешь? Пиши всё! Может, это и не хорошо, но у меня очень весёлое настроение — это, наверно, и по письму видно. Скоро писать тебе войдёт у меня в привычку. Правда, я пишу ещё очень неумело и, как ты сам заметил, у меня полно ошибок, но ничего, ты меня и без писем хорошо понимаешь.

Твоя Олеся".

Когда в очередной раз рука потянулась к стакану, он оказался пуст. Не веря собственным глазам, я встряхнул флакон. Он также был пуст. Слегка пошатываясь, сунулся в сиротливо распахнутый сейф. На свет появилась бутылка "Русской водки". А вот шоколадок больше не было. Я пошарил по ящикам стола, но ничего заслуживающего внимания не обнаружил. Вернувшись к столу, налил и сделал первый глоток. Какая это всё-таки гадость. Но ничего другого не было, и я, морщась, отхлебнул добрую половину. Потом отодвинул все питейные принадлежности от греха подальше к середине стола и продолжил чтение.

"Здравствуй!..

Целых два дня от тебя не было писем. Для меня это было долго. Я так к ним привыкла. Это всё-таки никуда не годится: так долго ждать, пока напишешь, да пока ждёшь ответ. А как это ты умудрился удрать из больницы? Насколько я знаю, оттуда не так-то легко улизнуть. Как видно, у тебя талант ускользать незамеченным.

И с чего это ты взял, что я не люблю исторических мест? По-моему, речь тогда шла о музеях. Ну, так теперь продолжу о том, как провожу время.

На море ездим по-прежнему, правда, эти два дня вода была просто ледяная. Почему так, когда волн нет, вода гораздо холоднее? Но мы всё равно купались. Конечно, хорошо, когда солнечная погода, но это имеет и свою плохую сторону. Каждый вечер ходим на дальний огород поливать. Хорошо, что там у нас свой колодец, а то совсем бы весело было. Ещё новость. Моя душа не выдержала, и я подстриглась. Я вообще не люблю длинных волос. Они вечно мешают. Только к тебе это не относится, тебе-то как раз идёт. Завтра идём с Катрин в театр на спектакль, правда, мне больше нравится слушать оперы, там так всё красиво, а главное, понятно. Все слова не то, что по радио или телику.

Ну вот, развезла разную чушь. Мне как-то стыдно тебе писать. Всё кажется, что мои письма должны быть не такими, но что поделать? По-другому не могу. Не всегда можешь выразить в письме то, что чувствуешь.

За фоно совсем не сажусь, успеется ещё. Не хочется тревожить безмятежный покой соседей.

Да, кстати, насчёт того супа. Я же его только ради тебя и готовила, а ты отказался! Ну ладно, расписалась. У тебя глаза устали, наверное, читать всю эту чепуху. До свидания".

И ни подписи тебе, и никаких объяснений. Что я нашёл в этих письмах?! Перечитывая их уже в сотый раз, ищу что-то такое, чего не обнаружил с самого начала, однако никак найти не могу. Неужели я настолько жестокосердый, что не в состоянии понять, ощутить, почувствовать, наконец, то самое необходимое за простыми строками, написанными обыкновенной шариковой ручкой. В глаза бросалось одиночество, детская увлечённость, полное непонимание зарождающегося чуда, наивность девчонки, играющей в куклы, не осознающей, что куклы-то живые, но никак не чувство. Им-то, как раз, даже и не пахло. И ещё были непонятны строки о больнице. Неужели я проболтался тогда?! Вряд ли. И, тем не менее, тут что-то было не то. Тяжело вздохнув, взялся за следующее.

"Здравствуй...

Сначала я не хотела совсем тебе больше отвечать, но подумала, что ты можешь вообразить что-нибудь для себя страшное, и решила написать.

Значит, ты действительно считаешь, что всё, что с тобой происходит, меня не интересует? Или я в твоих глазах настолько пустая и легкомысленная, что и говорить о своих переживаниях ты не хочешь? Однажды я сказала тебе, что я эгоистка, но оказывается ты ещё больший эгоист, чем я. Ты со своим умалчиванием причиняешь мне такую же боль, какую чувствуешь сам. Ни одного дня не прошло ещё, чтобы я не думала о тебе. Ты присутствуешь везде, где бы я ни бывала, независимо, хочу я или не хочу. Когда-нибудь я расскажу тебе о своём мире, там я совсем не такая, как в жизни. С некоторых пор мы находимся там вместе. Может, это и глупо, что я об этом пишу. Я никогда и никому этого не говорила, но для меня это имеет значение, ведь в моём мире не всем есть место. И ещё. Ты снишься мне почти каждую ночь. Это очень страшные сны. О них я никогда не расскажу.

Желаю тебе скорее пройти все испытания, и никогда не испытывать того, что я почувствовала, прочитав твоё письмо. До свидания".

Что-то неуверенно шевельнулось в моей, затуманенной спиртным, черепушке, при слове "мой мир", но хмель прочно завладел всем моим существом, и вместо того, чтобы сосредоточиться на прочитанной фразе, я вспомнил о супе. Действительно, этот суп да сейчас бы!.. Воображение нарисовало дымящуюся кастрюльку с приоткрытой крышкой и торчащим из неё половником, а рядом краюху хлеба, большую столовую ложку, обязательно тяжёлую, мельхиоровую, и супницу, наполненную до краёв ароматным грибным супчиком. Я мечтательно закрыл глаза. Блаженная улыбка пьяного идиота проявилась на моей роже. Мотнув башкой, сбрасывая наваждение, взял со стола ещё одно.

"Милый, прости меня! Господи, какая же я дура! Ну, конечно же — это всё из-за того дурацкого письма. Как я могла не понять, что ты всё равно подумаешь не то. Ой, как это глупо?! Там всё гораздо проще. И не надо мне было вообще его писать. Это всё моё самомнение. Как я сейчас себя ненавижу. И ты должен это знать, что я тоже могу написать правду о себе. Я жестокая и злая. Ты в каждом письме уверяешь меня в своей любви. Другая давно бы уже ни о чём не думала, а только наслаждалась своей радостью. Но я так не могу. Я постоянно думаю об этом и чем больше, тем хуже для меня всё запутывается. Я, как сумасшедшая, не могу представить всерьёз, что меня кто-то любит, и в тоже время я знаю это и боюсь. Вот видишь, какой хаос стоит в моей голове. Что касается моего отношения к тебе, то здесь всё абсолютно ясно: я люблю тебя и мне этого достаточно. Как видишь, у нас с тобой одинаковое чувство друг к другу, но с разными выражениями его. Чем дольше я тебя не вижу, тем яснее для меня, что ты мне нужен.

Ну вот, выложила тебе все свои откровения. Даже легче стало. Теперь ты можешь думать всё, что угодно, обо мне. А я, пожалуй, закончу, не то допишусь ещё до чего-нибудь, что ты примешь слишком всерьёз. До свидания, и пиши, пожалуйста".

Интересно, до чего можно было ещё дописаться? Нет, я явно перебрал, так как совсем не соображал, о чём идёт речь. Что можно было принимать всерьёз, а что нет? Да и куда уже серьёзнее... Я встал и, цепляясь за обстановку кабинета, добрался до "царской приёмной". Включив кран, сунул голову под ледяную воду. Это несколько протрезвило моё сознание, однако не настолько, чтобы понять, что пить хватит. Вернувшись в кресло за столом, вылил остатки водки и залпом вылакал эту дрянь до последней капли. В пьяном угаре швырнул в бронированную дверцу сейфа опустевший гранчак, разлетевшийся на мелкие кусочки. Этого мне показалось мало, и вслед за стаканом полетел фанфурик из-под водки. Горлышко бутылки со звоном отлетело в сторону. Остальная часть изуродованной стеклотары целёхонькая грохнулась об пол, и, похрустывая осколками прессованного хрусталя, закатилась под шкаф.

"Здравствуй!..

Да, насмешил ты меня! У меня даже сердце куда-то провалилось, когда я прочитала про палатку. Всё-таки в письмах всё выглядит куда серьёзнее, если бы об этом рассказывать. Так что готовься. При нашей встрече первое, что я скажу, будет: "Рассказывай". Как хорошо, что ты теперь дома, только помнится, я спрашивала о дальнейших намерениях Милорда, а ответа не получила, так каковы же они? Теперь, я думаю, у тебя не столь мрачные настроения, как были, но всё-таки по-прежнему представь, что мы вместе, а значит, третий день сидим дома из-за нашей капризной погоды. Причём по газете и радио у нас кратковременный дождь и температура двадцать два, а на самом деле дождь льёт весь день и температура четырнадцать, так что суди сам о моём времени. С горя я занялась детскими увлечениями. Рисую бумажных кукол для Катрин и эксплуатирую маг. Моя "Спидола" совсем развалилась. Она ещё в Томске расклеилась, и, хотя, Маслюков её клеил, увы! Правда, ловит она хорошо, но на море её уже не возьмёшь. Приходила ко мне моя Валерия, моя информатор последних фантастических новостей. Сходили с ней на "Легенду о динозавре". Жуткая вещь, но смысла никакого и преувеличенно до невозможности. Читала мне свои новые повесть и рассказы, я, кажется, тебе говорила?

Да, считай, что руки у тебя теперь поцарапаны не хуже моих. Ты же сам просил расшевелить Барсена Сиамовича.

У меня, к сожалению, не такие светлые рассуждения о любви. Я не могу понять, почему достоинства одного могут дополнять недостатки другого? Наверное, у каждого человека своя точка зрения на этот вопрос. Это же палка о двух концах.

А что у тебя было с рукой? Я не поняла и боялась спросить, ты же сам никогда не напишешь. Как видно, все испытания решили посетить тебя сразу. По твоим письмам я поняла, что ты просто молодчина! Всё-таки ты необыкновенный человек. Несмотря ни на что, ты не теряешь присутствия духа и даже стал красноречивее, чем раньше. Ты подумал: что это она заговорила возвышенным слогом? Это я от радости, ведь ты всё-таки пишешь мне. Так. Теперь о намерениях. К сожалению, у меня не было той идеи, о которой ты подумал, да и осуществиться она всё равно не смогла бы. Завтра приезжает Мила — Катина родная, а моя двоюродная сестра, она была у меня на первое мая. Ну, а если мы с ней встречаемся, нас невозможно разлучить. Только ты не обижайся, ты — это одно, а Мила — другое, так что терпение и покорность! Кажется, я ударилась в генеалогические рассуждения, а это не особенно интересно. Дождь у нас идёт всё также, скоро заведу себе гондолу и буду плавать по улицам. Не волнуйся, место гондольерщика будет только твоим. Ты говоришь, не стал бы сидеть дома, возможно. Ты же любишь прогулки, но я-то ведь домоседка, и, кроме того, перспектива быть мокрой меня не устраивает. Ну, вот и всё, теперь мои письма не будут частыми, но ты не огорчайся, ведь уже скоро. До свидания".

Всё-таки мне было неясно: проболтался ль я или нет? Но тогда откуда она знает про историю с палаткой? А может, я что-то выдумал юмористическое? Не помню, хоть убей.

"Ты — это одно, а Мила — другое", — мелькнули строки. В приступе пьяного бешенства я дотянулся до пустой бутылки из-под коньяка, и схватив её поудобнее за горлышко, швырнул в окно. Раздался звон разбивающегося стекла. Вниз на головы прохожих посыпались осколки. И последнее, что я ещё с трудом припоминал...

"Здравствуй!..

Всё-таки есть на свете телепатия или ещё что-то, а иначе, как объяснить, что ещё до твоего письма я чувствовала, что-то неладное. Когда я прочитала твоё письмо, оно не было неожиданностью. Как видишь, тебе не удалось оградить меня от переживаний. Но я бы на твоём месте "после всех этих треволнений" не смогла бы скучать целыми днями и не понимаю, как это у тебя получается?! Ты же сам пишешь, что начал жизнь заново, так зачем же скучать? Впрочем, я так пишу потому, что мне самой не до скуки. Я же писала, что приедет Мила. Мы с ней теперь занимаемся. Да и погода налаживается. Если и завтра так будет, поедем на море, а то ведь загар пропадает. Ты не обижайся, ведь это моё последнее письмо. Всё равно скоро увидимся. Время летит быстро. До десятого октября!"

И всё. Ни подписи тебе, ни "крепко целую" или что там ещё пишут в подобных случаях... До встречи от этого последнего письма оставалось более двух месяцев. Не отдавая отчёта в своих действиях, я с каким-то звериным удовольствием стал рвать письма на мелкие клочки. Жизнь для меня потеряла всю свою прелесть, всё своё значение, весь вкус. Остаток вечера воспоминаний остался за семью печатями пьяного угара. Как добрался до квартиры, не помню. Только слова песни запомнились на всю оставшуюся жизнь:

"По белому свету всё ищут тебя

Тот дождь за окном вместе с песней моей".

"Порой опять гармонией упьюсь.

Над вымыслом слезами обольюсь.

И может быть на мой закат печальный

Блеснёт любовь улыбкою прощальной".

Александр Суханов

В гроте откровений

В пещере стояла непроглядная тьма. Я потёр лоб и потряс головой, сбрасывая наваждение. Что за ерунда. Видение — не видение. Быль — не быль. Реальность — не реальность. Я был в растерянности. На сон это совсем не походило, тогда что это было? Говорить совсем не хотелось. Зато непреодолимая ностальгия затопила душу, хотелось утонуть в воспоминаниях.

— Зачем? — спросили меня из темноты.

Да, конечно, зачем? Прошлого не вернёшь. Мишка был, безусловно, прав, но я всё-таки тогда не сказал того, чего хотел. В реальности я послушал его, и мы ушли, так и не войдя в общежитие.

— А в чём разница? — прозвучал вопрос.

— Не знаю, — рассеяно ответил я.

— Ни в той, ни в этой реальности вы в общежитие не попали. В чём же различие? — повторили вопрос с некоторой интерпретацией.

— Да-а, вообще-то, — согласился я. — Разницы никакой. Только причём здесь реальность? Разве может быть несколько реальностей?

— Может. У каждого живущего своя реальность.

— Не понял?! Шизофрения?! Раздвоение личности?

— Я сказала, что у каждого живущего своя реальность. — разъяснили из темноты.

— Ничего не понимаю.

— А этого вам и не надо понимать. Всему своё время.

— Пардон! Но тогда о чём мы говорим?

— О том, что вы желали исправить мнимую ошибку прошлого, не обратив своего внимания на более насущные вещи предлагаемого варианта вашего же будущего.

— Почему "мнимую"? — не согласился я.

— А разве прошедшее время этого не доказало?

— Нет. Не доказало, — продолжал упрямиться я. — И потом. Я не знаю, то, что сейчас я видел — это же реальность, но я почему-то помню другую реальность. Какая же всё-таки истинная реальность? Вы меня окончательно запутали. Я уподобился шизофренику. Где же моя реальность?

— Это как раз и доказывает существование других реальностей.

— Да, согласен, — сдался я. — Однако это ещё больше меня запутало. Ведь я ни в одной из этих реальностей ничего не узнал.

— А что вы хотели узнать? Разве в этом состояла ваша миссия? Или кроме как детское любопытство, в вас не заложено больше ничего?

Вопросы кололи острыми струйками циркулярного душа.

— Подождите, не путайте меня! Я хочу разобраться. Я не помню такого случая из моей жизни с самолётом!

— Да вы что?! — теперь уже искренне удивилась моя странная собеседница.

— Да, но не так всё было... — заговорил я и осёкся.

— А как, по-вашему?

На этот раз мой мозг не мог решить задачу с двумя неизвестными. Как можно было различить, что было, а чего не было? Ведь и в одном и в другом случае всё было реальным. Я ел, пил, дышал, ходил, чувствовал, наконец, я любил! И всё это было! Было на самом деле, а не в моём подсознании. Ни в одной из этих реальностей я не узнал — ждали меня тогда у окна или всё-таки это мне только причудилось. Хотя, как раз, именно это и не меняло дела. Знание или незнание ничего за собой не влекло. И всё же я продолжал сопротивляться этому пониманию. Да и как можно было с этим смириться?!

— А что бы это изменило?

— Наверное, многое, — задумавшись, ответил я.

— Прошедшую реальность в этой реальности изменять нельзя, — снова прокомментировали мои мысли из темноты. — Точнее, просто невозможно изменить. Все варианты её уже давно отработаны, так что ничего исправить нельзя.

— Тогда где же настоящая реальность? Как её отличить? Я настолько запутался, что даже и не знаю, где правда, а где вымысел?!

— Разве речь об этом? У вселенского разума нет определений правды и лжи, добра и зла, хорошо и плохо — эти понятия относительны и не имеют под собой фундаментальной основы. "Наказания", как такового, тоже нет — это урок, экзамен для определения качества знаний. Употреблять это слово в людском значении по отношению к Абсолюту будет неверно. Логос никогда и никого не наказывает — он учит. Правда и ложь, добро и зло, честность и подлость, друг и враг — все эти понятия столь субъективны... Земная реальность сама по себе настолько призрачна, как, впрочем, и всё к ней относящееся.

— А как же насчёт человечности? — спросил я во тьму.

— Предлагаемое вами понятие из области людской изобретательности. Бог не может быть жестоким. Абсолютно верно! Но, во-первых, в космическом разуме нет такого понятия — это людской термин, а во-вторых: он не жесток — он справедлив. Вы получили то, что по праву принадлежит вам — "за что боролись, на то и напоролись". Всё это весьма и весьма относительно, и в данный момент никакого отношения к теме нашей беседы не имеет, — ответила мне дивная спутница.

— Хорошо говорить тому, кто обладает тем, чего нет у простого смертного.

— А чего у вас нет? — снова спросили из мрака.

— Всего, — дерзко ответил я. — Даже просмотреть своё прошлое мы не можем.

— А что изменится от того, что люди смогут помнить своё прошлое и возвращать его хотя бы только для просмотра? Какая польза от этого дара?

— Ещё какая! — возразил я.

— Не думаю, что в этом есть безусловная необходимость. Люди ещё сильнее озлобятся друг на друга. Большинство не станет анализировать свою жизнь, а используют свои воспоминания во зло. Поэтому, вы и лишены возможности возвращать прошлое, а получаете его только один раз в своей земной жизни, перед физической "смертью". И лишь избранные, достигшие определённого умения, понимания, с высокоорганизованным сознанием, могут владеть этим исключительным даром.

— Это что, юридическая консультация? Мало нам земных, местных, так сказать, законов, так, оказывается, есть ещё и другие, не менее важные, если не сказать больше!..

— А как вы думали?! Космические законы, отточенные временем, предусматривают всё до мельчайших подробностей и согласуются с общим законом мироздания. Проще говоря, космические законы действуют одинаково, без разночтений в любом уголке вселенной. Закон абсолюта един для всех миров и существ, их наполняющих. Здесь не нужны судьи, присяжные, адвокаты, прокуроры, правоохранительные органы и так далее. Здесь всё гораздо проще. Нарушил — получи и распишись. Никуда не спрячешься и никуда не сбежишь. Весы космического правосудия нерушимы. Карма никогда не ошибается. И оговорки "за давностью лет суду не подлежит" здесь не действуют. Их попросту нет. Всю жизнь и последующие жизни вы будете отрабатывать свою Карму, пока не поймёте, что проще осознать космические законы, принять их и не нарушать никогда, а жить, согласно им.

— Поскольку в подавляющем большинстве своём люди пренебрегают законами космоса, значит, за столько лет на Земле не должно остаться почти ни одного человека, так как души их отправились на "переплавку", согласно космическому закону? Правильно ли я вас понял?

— И да, и нет. Как и в любом законе людей есть отягчающие обстоятельства и смягчающие. Так и в космосе. С одной только разницей в том, что у Абсолюта терпимости несоизмеримо больше, и, как следствие, смягчающих статей больше, да и законы Логоса "тоньше". Это можно сравнить, относительно конечно, с шахматной партией: опыт предыдущей проигранной партии помогает в следующей, разумеется, если вы усвоили урок и проанализировали его. Только расстановка фигур постоянно меняется, Иначе говоря, позиция будет другой, а ситуации останутся прежними, то есть смысловая нагрузка будет идентична. Определить, усвоили вы урок или нет очень просто: как только прервётся цепь похожих ситуаций, по-вашему, неудач или успехов, — это и будет ответом на вопрос.

— А если неудачи кончились так же неожиданно, как и начались, а я даже и не думал, и не собирался думать не над причинами их возникновения, не над условиями их чудесного исчезновения? Проще говоря, я не принимал в этом никакого участия. Всё шло само собой, — С едва заметным превосходством в голосе, поинтересовался я.

— Это не совсем так. Всё гораздо проще и сложнее. Вся работа у таких людей идёт на подсознательном уровне. Так учат сейчас практически всех. Этот метод самый длительный и самый жёсткий, но люди сами его избрали. Выучивший урок на сознательном уровне получает "преимущество" перед следующим уроком. Только в общепринятом понятии людей вряд ли это можно назвать помощью. Скорее это бремя, то есть увеличение самоответственности.

— Вы хотите сказать, что космос, или абсолют, как вы его называете, в этом случае выступает в качестве судьи?

— Нет в космическом понятии ни такого чина, ни такого термина. Нарушение космических законов не всегда влечёт за собой наказание в виде различного рода заболеваний. Да и наказание ли это? Здесь можно провести, правда, очень слабую аналогию с придуманными людьми законами, при помощи которых они пытаются жить, вгоняя в эти рамки всех под одну гребёнку без разбора. В результате чего происходят постоянные перегибы, и чаша правосудия находится в вечном движении — в поиске равновесия. А слепая Фемида работает обыкновенной гильотиной. И как следствие — это отсутствие общих законов, а значит, полное беззаконие.

— Спасибо за лекцию. Только пользы мне от неё, как от дырки бублика. Вы разбередили мою рану и счастливы, а каково мне?

В темноте сдержанно вздохнули.

— Жаль. Я-то думала, что вы более понятливый.

— Ну, знаете ли... Это, по-моему, уже слишком, — взбеленился я. — Сначала вы выворачиваете душу наизнанку, а потом читаете душещипательные лекции. Нет уж, увольте меня от этого удовольствия, — я поднялся и направился в глубь подземного хода.

— А о других вы не думаете?

— А о ком мне думать? Я одинок, как Робинзон Крузо на своём острове.

— У Робинзона был Пятница. — Возразили мне из темноты.

— Значит, как Тибетский отшельник в Гималайской пещере.

— Вы настаиваете на этом? — Уточнила вразумительная незнакомка.

— Да! Да! Да!

— А как же стюардесса?! Или это был очередной блеф?!

— Оставьте меня в покое! — взорвался я. — Или убейте, или дайте жить! Хотя первое лучше. Я устал от этой круговерти.

— Самоубийство не есть спасение, а усугубление собственного "Я", — проинформировали меня. — Хочу предупредить потенциальных самоубийц, что самоуничтожение физического тела не приведёт к очищению Кармы, а наоборот, ещё больше усугубит её. В следующем воплощении надеяться на всепрощение не стоит. Закон безжалостен к тем, кто его откровенно игнорирует. Души таких людей будут деградировать, опускаясь всё ниже и ниже по эволюционной лестнице до полного уничтожения души индивидуума — "переплавки". Это наистрашнейшее наказание для человечества. С точки зрения космоса, это выглядит, как естественный отбор: "побеждает умнейший". Абсолюту нужны сознательные души. Убежать от себя невозможно. Каждый свой день на этой земле человек должен жить, как будто он живёт последний миг. Тогда не будет ошибок, а значит, и исправлять нечего будет.

— А вы сами попробуйте то, что рекомендуете, а потом поговорим! — не сдерживая раздражения, заорал я.

— Значит, чуда не будет, — обречённо вздохнула девушка.

— Не будет!!! Никаких чудес!!! Я устал!!! Поняли??? — буквально прорычал я.

В ответ раздалась тишина.

Стараясь успокоиться, я прошёл ещё пару десятков шагов прежде, чем почувствовал сильный и неприятный запах болотной тины, что-то смешанное: то ли гари, то ли тлена. Продолжать путь не было смысла, а возвращаться не хотелось. Признавать себя неправым или слабовольным ни кому не нравится, но выбирать не приходилось. И в это мгновение в мою измученную голову вихрем ворвалась мысль. Даже не совсем мысль, скорее, вопрос. Если я помню две реальности, то эта по идее должна быть третьей. А поскольку память моя не сохранила подобной встречи в гроте ни в одной из них, значит, мне предстояло заново пережить всю воздушную эпопею со всеми вытекающими отсюда последствиями. От такого предположения волосы у меня на голове зашевелились. Дублирования ситуаций мне совсем не хотелось.

Развернувшись на каблуках, я бросился назад. В пещере никого не было. И тут мне стало страшно, страшно по-настоящему. Я выскочил из подземелья, свалившись с полутораметровой высоты. В овраге тоже никого не было. Постоянно срываясь, взлетел наверх. Вокруг были только заросли травы, и никого.

— На-аде-ежда-а!!! — завопил я что есть мочи. Звук тут же погас, увязнув в окружающих растениях. — Наа-де-ежда-а!!! — Повторил свой зов я, в бессильной попытке вернуть или хотя бы приостановить безжалостно утекающее время. — На-аде-ежда-а! — Ревел раненым зверем я, в глупом стремлении исправить ошибку.

Пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в высокой траве, я крутился, как уж на сковородке. Левая нога подвернулась, и я, не удержавшись, нелепо взмахнув руками, полетел головой вниз в зияющий провал очередной реальности.

"Был и я мальчуган, и в те годы не раз

Про зелёный Чемган слушал мамин рассказ,

Как возил детвору в Брич-муллу тарантас!..

Тарантас назывался арбою.

И душа рисовала картины в тоске,

Будто еду в арбе на своём ишаке, А Чемганские горы царят вдалеке,

И безумно прекрасны собою".

Дмитрий Сухарев

Назад в детство

Милиционеры окружали домик очень осторожно, стараясь не шуметь, чтобы изнутри не смогли определить местонахождения окружавших. Может, они боялись, что по ним будут стрелять на звук? Не знаю, но я сразу же понял, где нахожусь. Странно только было то, что прошло так много времени, а они ещё не окружили эту несчастную деревянную пирамиду. Из недр строения слышались невнятные ругательства в промежутках между грохотом ударов. Тут же за оцеплением образовалось второе кольцо из зевак и случайно оказавшихся здесь прохожих. По-видимому, в этом поселении не так уж и часто устраивались цирковые представления. Толпа с каждой минутой росла. Население посёлка спешило к месту действия со всех концов. Я мельком осмотрел свой теперешний прикид. На мне снова были брюки-дудочки и вышитая рубаха. Памятуя наставления красавицы-незнакомки о том, что здесь такой наряд как раз кстати, я смело затесался в самую гущу, пытаясь пробиться как можно ближе к месту событий. Да только сделать это было практически невозможно. Не добравшись даже до половины, вынужден был остановиться и довольствоваться достигнутым. Видимость, конечно, отсюда была, прямо скажем, никудышная. Пытаясь хоть что-нибудь разглядеть из-за спин и голов окружающих, совершенно случайно глянул вверх и обомлел. На вышке у края пожарной тренировочной площадки сидела, свесив усыпанные комариными укусами и расцарапанные от непрерывного чесания ноги, моя давешняя девчонка с чердака. Тут я по достоинству оценил её умение выбирать места для просмотра подобных зрелищ. Ни минуты более не задерживаясь, выбрался из толпы и, стараясь не обращать на себя излишнего внимания, быстренько добрался до вышки, а ещё через полминуты был уже рядом с шустрым дьяволёнком в платьице.

— Всё-таки пришёл, — скорее констатировала, чем спросила, девчонка.

— Угу, — согласился я, устраиваясь поудобнее.

— Тише ты, шпион! Не раскачивай, а то развалится, — предупредила девчонка-чердачница.

Я промолчал. Между тем, действия разворачивались, неумолимо приближаясь к развязке, то есть к открытию входной двери. Раздался звук продуваемого мегафона, и над головами пронёсся искажённый примитивной техникой голос:

— Внимание! Вы окружены! Сопротивление бесполезно! Выходить из дверей по одному! Оружие бросать налево, сразу по выходу! Любая задержка оружия в руках, и вы покойники! Выходить по моей команде! — Голос на минуту умолк, а потом продолжил: — И так, первый! Пошёл! — что есть мочи рявкнул говорящий.

В этот момент двое ментов, стоявших у бревна, одним синхронным ударом выбив подпору, рывком распахнули дверь и бросились ничком наземь. Некоторое время стояла гробовая тишина. В проёме с вытянутыми вперёд руками показалась фигура одного из запертых мной ментов. В следующее мгновение гомерический хохот оборвал тишину. Из бывшей моей ловушки один за другим выходили представители власти, с отвращением швыряя в сторону свои кобуры. Одна из них на лету раскрылась, и из неё вывалился обыкновенный огурец.

— Что за чушь?! — шёпотом удивился я.

Оба мента, павшие ниц пред открывающейся дверью мгновенно подскочили и, как по команде, одновременно выхватили из своих карманов по паре наручников. Ещё секунда и вся, освобождённая с таким трудом группа милиционеров оказалась скованная по рукам и ногам. Даже подлый дед был в "браслетах". Начальство, наблюдавшее за разворачивающимися действиями из машины, торчащей далеко в стороне, даже не успело среагировать, настолько быстро и слаженно сработали его подчинённые.

— Отставить! — рявкнули в мегафон, но было поздно.

Такого даже в кино не увидишь. Народ от хохота повалился бы на землю, не стой он так плотно. И посреди этого веселья раздался вопль безногого:

— Во-она-а!!! Он, змей!!! — скованные наручниками руки взметнулись вверх, указывая на меня.

Однако, видно, очень добросовестно дрессировали группу захвата. Рефлексы были на высоте. Мелькнул приклад обыкновенной охотничьей двустволки, и дед, как подкошенный, свалился под ноги рядом стоящего мента. Толпа заткнулась, будто с разгона налетела на бетонную стену.

— Ты чо делаешь-то?! — в раздавшейся тишине послышался угрожающий вопрос.

Милиционер недоумённо смотрел на повалившегося старика, только теперь, наверное, начиная соображать, что содеял.

— Разойдись! — запоздало просипел мегафон.

Подозревая, что здесь сейчас произойдёт, я предпочёл не искушать судьбу и, стараясь не шуметь, ретировался восвояси. За моей спиной раздалось сдавленное хихиканье.

Прикрываясь угольными ящиками, перебегая от одной группы сараев к другой, я добрался до дальнего ряда, идущего сплошняком слева направо.

"Тупик,"— мелькнуло в мозгу, но тут заметил чуть-чуть приоткрытую дверь. Оказавшись внутри, первым делом нашёл щеколду и повернул её, закрывая за собой дощатую, хлипкую, щелястую даже не дверь, "заслонку". Здесь было темно. Очень темно. Как слепой, вытянув руки перед собой, ощупывая всё на что натыкался, и, поминутно наклоняясь, чтобы убедиться в безопасности под ногами, двинулся в глубь этого спасительного создания рук человеческих. О том, что подобных сараев я не видел, говорить нет смысла. Помимо всего прочего, он ещё имел парочку поворотов. На моё счастье, как показалось, направление осталось прежним. Мне же большего и не надо было. Главное — уйти подальше от греха. После очередных двух поворотов направо и налево я упёрся в деревянную стену. Здесь было намного светлее. Тщательное обследование дало свои результаты. Предо мной оказалась ещё одна дверь, но на этот раз запертая с противоположной стороны на обыкновенный крючок. Не найдя подходящей щепки, я вынул свой перочинный нож и отколол от крепёжной доски приличную лучину. Дверь прилегала неплотно, поэтому, просунув свою отмычку, попытался приподнять крючок. Но то ли импровизированный ключ был слишком тонок, то ли крюк был слишком массивен, только моя отмычка тут же пришла в негодность. Я вырезал следующую. Эта была потолще и, как следствие, не пожелала пролезать в щель. Так я провозился довольно долго, пока не сообразил, что вместо лучинки можно ведь использовать лезвие ножа. В конце концов запор с весёлым звоном отскочил и, качаясь, как маятник старинных бабушкиных ходиков, повис. Выбравшись наружу, накинул крючок на прежнее место, и огляделся.

Ряд сараев сплошным полукругом почти упирался в бревенчатый двухэтажный дом, оставляя для прохода всего ничего. Внутри образовывалась круглая площадка, наверное, имеющая предназначение внутреннего дворика. Да только ни одной двери из дома напротив в этот импровизированный двор не выходило. И тут в моей многострадальной голове что-то щёлкнуло. В памяти всплыл приблизительно такой же сарай, с переходами, щеколдами всякими и прочим мусором. Значит, всё-таки был в моей жизни подобный сарай!.. Но место?! Да, место было другим, это точно. Располагался сарай Вторым от края, почти напротив дома Сашки рыжего. Не помню, чья была идея запереться в темноте, но меня соблазнили угощением. Любил я пельмени, очень любил.

Какая-то девчонка предложила посидеть при свечах, порассказывать сказки. Ну, я и согласился. Не один был. Сколько нас было, не помню. Да и не знал я многих.

Мы тогда забрались в сарай, кто развалился на полках, кто устроился на чурках, а кто и просто на полу. Снаружи нас закрыли на замок. В помещении стало темно и жутковато. Пока все просто болтали, страха не было, но постепенно дети постарше принялись рассказывать страшилки. Затушили единственную свечу. Стало совсем темно. К тому времени мне тогда уже довелось побывать в замкнутых помещениях, что не добавило восторга от этих воспоминаний. Поэтому принялся проситься выпустить меня отсюда. Кто-то подал мне круглую железную коробку из-под перевязочных пакетов, полную пельменей, чтоб я замолчал. Но жажда свободы была сильней аппетитных пельмешек. Хотя, вряд ли они были аппетитными потому, как были холодные и в застывшем жире, чего я так же не любил. В конце концов мне удалось добиться-таки своего, и хозяйка сарая, девочка лет тринадцати вывела меня через запасной ход. Там тоже была щеколда, но открытая. Видимо, этим путём принесли столь желанное всеми угощение.

Волна воспоминаний схлынула так же неожиданно, как и накатила. Продолжать торчать здесь было глупо, и я широким шагом отправился напрямик к правому проходу. Вырвавшись из сарайного плена и оказавшись на улице перед каким-то административным зданием, над парадной которого висел красный флаг, ещё раз осмотрелся. Этот дом был бревенчатый, но уже трёхэтажный, правда, по длине эти два строения были абсолютно одинаковы. Выяснять предназначение данного объекта не входило в мои планы. Повернув направо, двинулся по улице, как мне показалось, вниз, мимо различных домов и двориков, ограждённых обыкновенным штакетником, а чаще вовсе без всяких оград. Вскоре слева проклюнулось что-то, напоминающее низкий, редкий забор из широких, заострённых сверху досок. Я остановился. За этой импровизированной изгородью раскинулся стадион. Между двух пародий на трибуны находилось не менее карикатурное футбольное поле. В самом ближнем углу, прямо напротив того места, где я стоял, имелась огромная яма, наполненная водой вперемешку с мазутом. Я бы даже сказал, что мазута там было больше. Почти на середине этого уникального водоёма дрейфовала не менее грязная шпала, на которой верхом, как на коне, сидело в ряд пять мальчишек. Они усердно гребли. Кто руками, кто обыкновенной палкой, кто просто болтал ногами, пытаясь сдвинуть эту "лодку" с места. На берегу стояли ещё двое пацанов. Один в белой рубашечке и в синих штанишках. Другой в обыкновенных, по-видимому, когда-то белых, трусах. Последний ожесточённо жестикулировал, неоднозначно требуя воссоединиться с горе-мореплавателями. На его счастье, повинуясь какому-то внутрилужному течению, "чёрная бригантина" величественно приблизилась к берегу, но не настолько, чтобы на неё можно было просто так шагнуть с берега. Призывавший, недолго думая, прыгнул, целясь усесться верхом, как все. Но в тот момент, когда обе его ноги коснулись палубы судна, последнее ловко увернулось и, сделав невероятный пируэт, перевернулось кверху брюхом. Фонтан грязных брызг взметнулся в небо. Мальчишка, оставшийся на берегу, вдруг метнулся в сторону и побежал. Некоторое время на поверхности воды никого не было. Вероятно, яма была довольно глубокой. Потом постепенно стали появляться чёрные головы ныряльщиков. Я сосчитал их. Все были на месте. Плавать никто из них, конечно же, не умел, и потому от их барахтанья брызги летели во все стороны. Толку от этого также было маловато. Кто-то даже попытался ухватиться за рядом плывущую шпалу, но она оказалась увёртливее, и пацанёнок снова скрылся под водой. Я растерялся, понимая, что они тонут, но чем можно было им помочь? Тут в поле зрения снова появился бегущий мальчишка в праздничном одеянии. Он бежал со всех ног, но как-то уж слишком медленно и с некоторой натугой. За ним тянулся высоковольтный кабель. А позади, в противоположную сторону от его бега, катилась, раскручивая провод, огромная катушка, на которую и был намотан этот импровизированный "спасательный круг". Парнишка подбежал к краю ямы, и тут катушка с грохотом врезалась в тыльную сторону трибуны. От удара она немного откатилась и шмякнулась на бок. Пацан только вздрогнул, но смотреть не стал, а размахнувшись, швырнул конец кабеля в самую середину "купального бассейна". Ещё некоторое время в воде барахтались, но вскоре один за другим, держась за провод, на берег выбрались шесть отважных пловцов. Боже! Какие они были "чистенькие"! И тут произошло самое смешное. До этого момента смекалистый мальчишка стоял и улыбался, глядя на то, как его товарищи целые и невредимые покидали опасное место крушения своего корабля, но тут к нему бросились все спасённые и принялись обнимать!!! Само же плавательное средство мирно дремало, уткнувшись в край ямы.

Я рассмеялся, представляя себе, что ожидало всех купальщиков дома, а уж об одетом... И говорить не приходилось.

Посмеиваясь, продолжил свой путь.

Вскоре забор кончился, и я обнаружил, что в тупике. Точнее, дорога уходила влево, обходя стадион с обратной стороны. Прямо передо мной было что-то вроде больницы или бани. Выяснять, что именно, я не стал, а просто последовал за дорогой. Но как только слева закончился штакетник, ограждавший футбольное поле, так пришла к своему завершению и улица, снова делая поворот влево. Получалось, что я, обогнув стадион, вышел на параллельную улицу. Невдалеке стояла лошадь, запряжённая в обыкновенную телегу, гружённую бидонами. Лениво помахивая хвостом, явно не молодая кобыла, и даже не средних лет, ожидала возницу, понуро опустив морду к земле. Из здания напротив вышла женщина и, подойдя к повозке, принялась разбирать поводья. В этот момент из-за ограды послышался ликующий вопль, и на дорогу посыпались давешние мальчишки. Женщина от неожиданности выронила вожжи. Толпа черномазых пацанов радостно брала штурмом транспортное средство праотцев. Я опёрся на ограду и чуть не свалился наземь. Кусок штакетника с треском обвалился. Женщина мельком глянула в мою сторону, ничего не сказала, а, подобрав поводья, ткнула кончиком кнута в лошадинный зад. Кобыла нехотя шагнула раз, второй, третий... Ребятня в телеге восторженно завизжала. Женщина прикрикнула на них и пошла рядом с повозкой. Вскоре шумная компания скрылась за поворотом. И тут меня как громом поразило. Я вспомнил! Да, да! Это же я! Я был тем самым пацанёнком в белой рубашечке! Ох! Как же мне тогда досталось! Память услужливо выдавала на поверхность всё, что до сего момента таилось в глубоких её тайниках. В следующее мгновение я рванул с места вдогонку за телегой. Опередить её можно было, лишь напрямик через стадион, и я, не раздумывая, одним прыжком преодолев рухнувшую преграду, побежал по полю к противоположному краю этого странного детища труда человеческого. Я знал, что произойдёт потом. Непреодолимая, щемящая душу ностальгия требовала опередить их и увидеть, вернее, поговорить с самим собой в возрасте семи или восьми лет. И женщину я вспомнил — это была наша соседка тётя Рая. Она работала на конюшне, развозя завтраки по школьным буфетам. А пацан в бывших некогда белыми трусах был никто иной, как её сын Павлик.

Добежав до конца, не стал искать выход, а просто перемахнул через забор, благо он не был таким высоким.

— Для многоборца не плохо.

От неожиданности я споткнулся и упал на колени прямо перед таинственной незнакомкой. Сцена, скажем, ну прямо из средневековых романов.

— О! Мой рыцарь! Я вас прощаю. Встаньте же, я согласна стать дамой вашего сердца!.. — сквозь смех произнесла она, шутливо грозя пальчиком. — Но только дамой сердца. И никаких фантазий.

Я вскочил на ноги, и принялся быстро отряхиваться. В мои намерения не входила беседа с этой странной особой. Ни короткая, ни длинная. Надо было спешить.

— Вы это куда так торопитесь? — спросила она.

— Можно подумать, что вы не знаете, — довольно недружелюбно ответил я, выпрямляясь.

— Ну, разумеется, знаю. Потому и спрашиваю. Неужели вы ещё не поняли, что за временем не угонишься?! — она с искренним сожалением посмотрела мне прямо в глаза.

Я смутился и отвёл взгляд.

— Тут детишки на лошади должны вот-вот проехать, — чтобы как-то загладить неловкость, заговорил я.

— Что вы говорите! — изумилась она. — Мне кажется, что из этой бани сейчас выйдет некий мальчик с папой. А коней здесь никаких не предвидится.

— Как это не предвидится?! Я же сам только что видел, как они сюда поехали... — не понял я.

Девушка обречённо вздохнула.

— Ну что мне с вами делать? — Поинтересовалась она.

— А что надо со мной делать? — опять не понял я.

— Неужели вы все такие?! — как бы про себя спросила она и вдруг резко взмахнула рукой, как будто намереваясь дать мне пощёчину.

Совершенно рефлекторно я уклонился.

— Что с вами? — удивлённо спросила странная незнакомка.

— Мне показалось, что вы хотите дать мне пощёчину, — смутился я.

— За что?! — искренне удивилась она.

— Простите, но мне действительно необходимо идти, — не ответил я.

— А не будет ли мне позволено поинтересоваться, куда? Насколько я помню, вы нездешний.

— Я же вам сказал, что мне надо догнать телегу с детишками.

— Вы когда-нибудь слушаете тех, с кем общаетесь? — со вздохом спросила красавица.

— Да, конечно.

— Так почему же вы не слышите меня?

— Я вас не понимаю.

— А что тут понимать? Я же сказала, что никаких лошадей здесь не предвидится.

— Вот этого-то я и не понимаю.

— Ладно, это разговор ни о чём, — вздохнула странная девушка. — Вы как-то хотели попасть на Азорские острова?

— Чего?!

— Вы говорили, что хотите немного попутешествовать? Или забыли?!

— Послушайте, вы опять какими-то загадками говорите. Нельзя ли по-русски?!

— Дорогой мой человек, сбросьте с себя задумчивое состояние и вернитесь на землю грешную. Я говорю о том, что некоторое время назад вы изъявили желание попутешествовать по мирам, или нет?

— По каким мир... — начал было я, но тут вспомнил, что на самом деле проявлял интерес к чему-то подобному. — Ах! Да! Но-о! Давайте отложим это на потом?

— Увы, потом уже не будет. Есть только сейчас. Выбирайте... — сказала девушка и взглянула на двери то ли бани, то ли больницы.

Сказать, что я хоть что-нибудь понимал, значит, просто-напросто соврать. Всё так перепуталось! Закрутилось в такой тугой клубок событий, что я перестал даже пытаться думать. Поэтому, проследив за её взглядом, голосом обречённого на муки вечные, согласился с одной оговоркой:

— Хорошо. Но скажите, пожалуйста, хотя бы куда? И это всё-таки реальность или сон?!

Она глянула на меня, как-то уж очень странно и, ничего не ответив, взяла под руку.

— Пойдёмте. Я попробую ответить на все ваши вопросы. Только не так, как вы думаете.

— Простите, а как же я думаю? Или должен думать? — спросил я.

— Давайте всё же вы воздержитесь от лишних вопросов и постараетесь понять всё самостоятельно.

Мы молча пошли навстречу уехавшей повозке. Сзади раздался стук закрывшейся двери и послышался мужской голос, что-то наставительно говорящий кому-то, вроде:

— Надень шапку плотней...

А детский голос дискантом отвечал:

— Но ведь совсем не холодно.

Мне очень хотелось обернуться, но какая-то сила не позволяла сделать этого. Дойдя до провала в ограде, девушка свернула в него. Потом, как будто что-то вспомнив, вдруг вернулась на дорогу, и мы продолжили путь по улице. Конечно же, никакой телеги с детишками нам не встретилось.

Вскоре слева нарисовалось то самое административное здание, что я видел с обратной стороны. С тыла оно было не столь привлекательным, как с фасада. Ещё спустя некоторое время мы вышли на дорогу, ведущую к шахтоуправлению, как мне показалось. Именно в ту сторону и повернула моя провожатая. Справа внизу вдоль дороги тянулась лужа. Можно было подумать, что это маленькая речушка. Дальше за ней высился забор-штакетник, а за ним что-то наподобие палисадника без деревьев, потом трап, потом площадка с детской горкой и только после всего этого двухэтажное здание, стоящее к дороге, естественно, тыльной стороной. Что за странная любовь к подобным заборам? Никакого эстетического вкуса. Самое удивительное было то, что ни один прохожий нам не встретился. На перекрёстке девушка свернула направо.

— Если я чего-то должен понять, значит, я должен это что-то либо увидеть, либо услышать, однако ни одного, ни другого не происходит. Следовательно, я должен спросить? Или я не прав? — нарушил я тишину.

— А что вас интересует?

— Я хочу понять, почему нет людей?

— Как это нет? — удивилась девушка. — Буквально несколько минут вы утверждали обратное.

— Гм, — растерялся я. — Дело в том, что на протяжении всего пути нам не встретился ни один прохожий. Вот что меня интересует. И вообще, вся окружающая меня, точнее нас, обстановка кажется мне очень знакомой, но я никак не могу вспомнить, откуда я её знаю?

Моя спутница бросила на меня быстрый испытующий взгляд.

— А вы в шахматы играете? — вдруг спросила она.

— Да, немножко. А что? — удивился я.

— Попробуйте перевернуть доску, — посоветовала она.

Я не нашёлся, что ответить, и замолчал.

Штакетник продолжал нас сопровождать всё с той же неизменной лужей-речкой. Слева были дома-бараки. Осточертевший забор закончился как-то резко, сворачивая вправо. Вместе с ним дорога делала развилку, полукругом огибая одноэтажное бревенчатое здание. Далее снова объявился точно такой же забор. Огораживал он, как мне показалось, детский сад, так как внутри находились игрушечные домики, беседки, грибочки, песочница, деревянный кораблик и, конечно, лес качелей. Всё это детское царство заканчивалось так же неожиданно на краю овражка с нешироким ручейком на дне. Видимо, берега его были достаточно топкими, так как мост через овраг был основательным. Мы по нему не пошли, а свернули налево. В глаза бросилась несуразность, выпадающая из общего архитектурного ансамбля, ежели таковой здесь вообще был. За мостом слева от дороги виднелось каменное одноэтажное здание. Среди бараков и деревянных сараев подобное строение выделялось слишком резко и казалось неуместным. Под самым фронтоном я прочёл полустёртую вывеску "Баня".

Наше путешествие по посёлку продолжалось довольно долго. Мы шли проходными двориками, утыканными самодельными детскими качелями; импровизированными на все лады газонами; со вкопанными столиками и скамейками вокруг; но нигде не было куч мусора; и что больше всего поражало воображение, так это целые улицы сараев самых разных конструкций, из самых разных строительных материалов. После очередного нагромождения этих строений мы вышли к небольшому холму, вершину которого венчала маленькая будочка. И только оказавшись наверху, я понял, что это обыкновенная водяная колонка.

— Взгляните вокруг, — предложила мне спутница.

Я огляделся. Сзади, уходя далеко влево и вправо, продолжались строения посёлка. Слева был всё тот же посёлок. Впереди, за куском тундры, снова виднелся осточертевший мне посёлок. И только вправо уходила за горизонт тундра. Боже! Какая она была красивая!

— Нравится? — спросила меня девушка, называющая себя Надей.

— Не то слово! — восхищённо выдохнул я.

— Какие же всё-таки у вас резкие перепады настроения, — тихо констатировала она, глядя из-под руки куда-то вдаль.

Я не ответил. Безбрежная красота с далёкими крапинками белых горных вершин буквально околдовывала.

— Кажется, я здесь уже был. — Сказал я не очень уверенно. — Вон там! Точно! Я стоял у того дома и смотрел на эту же картину, но, с другой стороны.

Я обернулся к девушке, ища поддержки, или подтверждения своим словам. Но девушка, улыбаясь, смотрела на меня немного грустным взглядом.

— А теперь не пугайтесь, — попросила она. — Сейчас ничего не произойдёт. Только когда вы откроете глаза, всё будет другим.

— Зачем? Мне и здесь хорошо, — заворожённо отозвался я, буквально впитывая в себя окружающий пейзаж.

— Но там будет лучше... — возразила загадочная барышня.

— А разве может быть что-нибудь лучше земли? — спросил я.

— Нет, — тихим голосом согласилась со мной она. — В этом вы, безусловно, правы. И, тем не менее, я ещё раз предлагаю вам отправиться со мной.

— Ладно. Будь по-вашему, — согласился я и прикрыл глаза.

— Стойте! Стойте! — закричал я, указывая рукой вправо в сторону. — Я вспомнил! Там!.. Там лужа с камышами! Из моего детства!!!

Но я не услышал своего голоса. А когда открыл глаза...

"Призрачно всё в этом мире бушующем.

Есть только миг — за него и держись.

Есть только миг между прошлым и будущим.

Именно он называется жизнь".

Леонид Дербенев

Хранительница

Над моей головой раскинулась огромнейшая ель. Здесь, под её громадными, развесистыми лапами, было даже немного темновато. По другую сторону аллейки, чуть наискосок, на скамье девятнадцатого века (таких в наше время найти очень непросто, умели же когда-то мастерить лавочки удобные, отдохнуть было приятно) сидели парень с девушкой. Эти двое читали одну книгу на двоих. Процесс этот их так увлёк, что они ничего не замечали вокруг. В наши дни найти читающих людей очень сложно, а тут аж двое, да к тому же молодых. Моему удивлению не было конца. Что это была за волшебная книга, так заинтриговавшая эту парочку?! Вопрос, конечно, был риторический так, как ответ можно было получить, лишь подойдя к ним, и попросить взглянуть на корешок. Но они так мило склонились друг к другу и над книгой, что надо было быть большой свиньёй, дабы нарушить эту идиллическую картину. Правой рукой девушка то и дело поправляла спадающую на страницу каштановую прядь, не желавшую держаться там, где ей положено было находиться. Парень же сидел не шелохнувшись, как будто изваян из камня. Вероятно, он был близорук потому, как очень низко склонился над книгой, поэтому лицо его рассмотреть было невозможно. Некоторое время я сидел в своём укрытии, только вскоре почувствовал, что начинаю замерзать. Действительно, под елью было довольно сыро. Я попытался отыскать более тёплое местечко, но не тут-то было. Для этого необходимо было выбраться из-под ёлки. Да вот сделать сие незаметно оказалось немного сложновато. Однако читающая парочка настолько увлеклась чтивом, что даже не заметила, как я оказался у них за спиной. Упускать такую возможность заглянуть в читаемую книгу, было глупо и я, затаив дыхание, осторожно наклонился над ними. Ну, надо же было именно в этот момент им перевернуть страницу... Девушка подняла голову и чуть не дала мне в челюсть. Я отпрянул. Она вздрогнула и оглянулась.

— Ой! — Вскрикнула читательница, а её большие глаза стали ещё больше.

— Да вы не бойтесь, — успокаивающе произнёс я, впрочем, не делая попытки даже шелохнуться. Тут и парень оглянулся.

— Вы чего-то хотели? — спросила девушка.

— Да, — ответил я и почему-то покраснел. — Хотелось бы узнать, что за книгу вы читаете?

— Книгу? — переспросила зачем-то девушка и посмотрела на своего спутника.

Тот, как ни странно, продолжал молчать, глядя на меня отсутствующим взглядом. Видимо, он всё ещё находился под впечатлением прочитанного.

— Да, книгу, — подтвердил я.

— Да это психологическая фантастика начала двадцать первого века. Неужели вас такое интересует?! — удивилась она.

— Нет. Вы меня не совсем верно поняли, — возразил я. — Мне ведь не видно названия и, тем более, откуда можно понять, что это психологическая фантастика?! Я же не успел прочесть ни строчки. Меня заинтересовало как раз другое. В наши дни найти читающих людей очень-очень сложно, а тут двух, да ещё и молодых. Вот я и заинтересовался, что это за волшебная книга, которая смогла увлечь даже не одного, а двух людей.

— А-а! — разочаровано, как мне показалось, протянула она. — Это очень просто объясняется. Мы студенты историко-психологического факультета, если так можно сказать. Точнее, так говорили в прежние времена, ныне так не говорят, а зря, и нас интересует психология людей конца двадцатого начала двадцать первого века. Так что книга тут ни причём.

— Жаль! — разочарованно протянул я. — Это, так сказать, ваш учебник. А мне-то показалось... М-м-м... А какое отношение может иметь фантастика к психологии? Ведь это можно считать сказкой и только?!

— Не скажите, — возразила она. — В фантастике авторы раскрывались полнее всего именно потому, что большинство относилось к этому жанру литературы точно так, как только что вы соизволили выразиться. И потом — это не учебник в общепринятом смысле. Скорее, один из вариантов возможных реальностей. Дело в том, что автор в одной книге умудрился описать целую плеяду различных реальностей. Причём они существовали синхронно. Разница между ними была столь незначительной, что герой просто заблудился.

— И вы считаете, что это научный подход? — искренне удивился я. — К тому же, насколько мне известно, некий В.В. Головачёв в своё время проделывал это блестяще в своих книгах о запрещённой реальности.

— Простите, вам прочесть лекцию о фантастике и её влиянии на умы человечества? — поинтересовалась девушка, несколько раздражаясь.

— Да нет, конечно, просто это настолько не соответствует моим взглядам, что я удивляюсь без всякой меры.

— Бывает, — подтвердила она, восстанавливая прежнее равновесие в голосе. — У Вас ещё есть вопросы?

— И всё-таки, — упёрся я, — хотелось бы узнать хоть название.

— Да, пожалуйста! — усмехнулась девушка и, взяв книгу из рук своего партнёра, показала мне обложку.

Я обомлел. На картинке был берег моей реки с будкой сторожа, пьяной компанией, куском моста справа и я, собственной персоной, сидящий в профиль. Надпись большими золотыми буквами гласила: "САД ФОНТАНОВ". Неосознанно подался ближе и наклонился над книгой, чтобы лучше разглядеть. Сомнений не было. Это действительно был я со своей речкой. Только тут ещё возле меня кто-то стоял. Видна была лишь тень. Откуда тень ночью? Но это уж дело художника, и, тем не менее, мне показалось, что рядом на картинке со мной стояла девушка.

— Что это за странное название? — не отрывая взгляда от обложки, поинтересовался я.

— Не знаю, — ответила барышня. — Мы пока что до этого не добрались.

— А про что там? — снова полюбопытствовал я.

— Вам всю книгу рассказывать? — наконец-то подал голос спутник девушки.

— Да нет, — возразил я, пожимая плечами. — Просто моя фамилия... — И я назвался.

Лица студентов разом вытянулись. Некоторое время они смотрели на меня, как на динозавра, вынырнувшего из глубины веков. Потом переглянулись. А ещё через мгновение девушка произнесла с придыханием:

— Ну, надо же тебе! Такое совпадение!

— Никакое это не совпадение, — возразил я.

— Вы хотите сказать, — медленно выговаривая каждое слово, начал парень, только я не дал ему продолжить.

— Я хочу сказать, что я есть я, и всё. А для того, чтобы делать выводы, мне и надо было бы узнать хоть малую часть содержания данной книги. Тогда я бы смог сказать более определённо.

Девушка распахнула книгу, заложенную пальчиком с ярко крашеным ноготком. Только тут я спохватился, что не обратил внимание на фамилию автора этого фолианта, но просить снова показать обложку было бы сверх всякой меры. Ничего не оставалось, как взглянуть на развёрнутые передо мной страницы.

"Вокруг стояла такая тёмная, безлунная ночь, какие бывают лишь на картинках в календарях, да и то чёрно-белых. Фонари далёкого посёлка сливались с мерцанием загадочных созвездий. На белом саване тундры нелепо торчала гора ящиков, досок и прочего хлама. Венчалось это сооружение высохшей и давно осыпавшейся елью. Я присел у основания этой груды, пытаясь поджечь кусок бумаги, подсунутый под картонную коробку. Но то ли спички отсырели, то ли бумага была не совсем сухой, только загораться она не желала. Я оглянулся в поисках бутылки с бензином, прихваченной специально для такого случая. Она спокойненько торчала из сугроба чуть в стороне, заткнутая туго скрученным куском плотной бумаги вместо затычки. Дотянувшись до неё, зубами выдернул импровизированную пробку и выплюнул в общую кучу. Потом основательно полил ком газет вместе с коробкой и, сунув в середину намечающегося кострища, опустевшую посудину, чиркнул спичкой. На этот раз огонь вспыхнул сразу и весело. Я поднялся и отошёл на пару шагов назад, разглядывая дело рук своих. Кострище разгоралось очень быстро. В безветренную погоду языки пламени неестественно ровно, как по линеечке, тянулись вверх к чернильному небу. Где-то далеко за линией огня проявились тёмные силуэты далёких строений. Я стоял и любовался костром, потом уселся прямо в снег и продолжил свои наблюдения. Искры рассыпались фейерверком в разные стороны и, пылающими звёздочками комет оставляя за собой тонкие едва видимые, реверсионные следы, исчезали в глубине ночи. Мне никогда не приходилось сочинять стихов, таланта не было, да и особого желания или тяготения не возникало, но тут что-то прорвало, и в голове сами собой сложились строки. Глядя в огонь, я затуманенным гипнотическими языками пламени взором увидел арену, затемнённый зал и в центре человека с огненными булавами. И над всей этой картинкой название, довольно странное:

Жонглёр

Берёт он факелы дрожащими руками

И поднимает их над головой.

Букет огня — трепещущее пламя

Взмывает вверх под купол цирковой.

И на мгновенье, вспыхнув облачком прозрачным,

Сорвавшись, падает в густую черноту.

Старик-жонглёр и вечный неудачник

Горящий дождь хватает на лету.

Но вдруг светящаяся капля отделилась

И промелькнула мимо, как стрела.

Дотла сгорела. В пепел превратилась

И умерла, как будто не жила.

Но не заметил зритель этого момента.

Он смотрит радостно на яркий фейерверк.

И снова факелы под гром аплодисментов

Седой циркач подбрасывает вверх.

Вот так же просто и легко играет нами

Жонглёр, которого мы все зовём судьбой.

И наших душ трепещущее пламя

Взмывает вверх под купол голубой.

Выхватив из костра обгорелую, заострённую пламенем палочку, быстро и не совсем ровно начертал сложившиеся стихи на чистом листе тундры. Снег вокруг стал мягкий, податливый, как раз для игры в снежки. Я поднялся на ноги и с высоты взглянул на результат. Впечатляло. Немного подумав, дописал внизу своё имя и фамилию, как будто кто-нибудь сможет сие прочесть. Усмехнулся и рядом нарисовал смеющуюся рожицу. Поколебался, и написал вязью вокруг мордашки "вечность", после чего выбросил, ставший не нужным импровизированный стилус в догорающий костёр. Постепенно пламя стало опадать, увядать, как не политый цветок в горшке на окне. Спустя ещё некоторое время костёр совсем погас. И вновь вокруг воцарилась тёмная, непроглядная ночь. На месте кострища на девственно белом снегу осталось чёрное, грязное пятно, видное издалека, и немного неровные строки стихотворения.

Полюбовавшись ещё немного на творение рук своих, я направился к посёлку. Идти по непротоптанному, глубокому снегу без лыж было непросто. Но не так уж далеко я находился, чтобы жаловаться на трудность продвижения. Тем более, что никто меня сюда не гнал. Добравшись до ближайших домов, поторопился выбраться на дорогу. Здесь идти было гораздо легче. Меня окружал всё тот же посёлок со странными домами-бараками, парадными трансформаторными будками, деревянными тротуарами, замёрзшими лужами и всё тем же однообразным забором-штакетником. Иногда всё же встречались интересные вещи. К примеру, у ледяного катка стояла громадная ель, украшенная цветными лампочками. Кое-где виднелись игрушки. Подле лесной красавицы устроились ростом с неё снежные фигуры деда-мороза и снегурочки. Чуть поодаль расположились снеговик с ракетой. Удивительнее всего было то, что через дорогу от этого ансамбля находилась точная его копия. А над дорогой между ними растянулись провода в цветных огнях со звездой по середине. Всё горело и переливалось. Но вот зрителей не было. Над землёй плыла полярная ночь.

Сколько я бродил по этому странному населённому пункту, не знаю, только совершенно непонятным образом оказался у бревенчатого двухэтажного дома. Из окна напротив лился ровный, приятный глазу мягкий голубоватый свет ламп дневного освещения. Сквозь тюль просматривалась комната. Слева в дальнем углу располагалась высокая кровать, видно с периной так, как была она неестественно высока, накрытая красивым покрывалом с кистями по краям. Справа виднелся телевизор на коротких ножках. Под самим окном находился круглый стол. Что за дикая любовь в этом посёлке у людей к круглым столам?! Слева от окна выглядывала огромная цветущая китайская роза. Это было здорово! Среди глубоких снегов нежные цветы юга! Прямо посреди стола пристроилась на высокой тонкой ножке хрустальная ваза, наполненная до краёв апельсинами и шикарными, громадными персиками. Шкурка последних была так тонка, что даже сквозь промёрзшее стекло просвечивала мягкая, сочная плоть. В глубь комнаты видно не было так, как я стоял ниже края окна, и потому приходилось немного задирать голову, чтобы рассмотреть всё это. Мешали видеть внутренность помещения также и наклеенные прямо на стекло бумажные украшения. Да и портьеры были слегка сдвинуты".

Девушка убрала книгу. Я же стоял ошарашенный.

— Вам что-то это говорит? — спросил парень.

— Да-а. Разумеется, — очень медленно произнёс я.

— И что же, если не секрет? — кокетливо спросила девушка.

— Даже если я вам скажу, так вы всё равно не поверите. А посему давайте каждый останется при своём мнении. Только у меня к вам ещё одна просьба. На этот раз уже последняя.

Они вновь переглянулись и вопросительно уставились на меня.

— Покажите фамилию автора этой книженции, — попросил я.

Барышня, взглянув на своего сотоварища, не спеша, показала корешок. Я обалдел окончательно. Там была моя фамилия. Видно, мой вид был смешён, потому что девушка вдруг не выдержала и прыснула.

— Вам будет ещё смешнее, — обиженно и нарочито медленно произнёс я, — когда вы узнаете, что лицо, написавшее эту книгу, и её главный герой стоит перед вами собственной персоной. И это совсем не шутка или бред больного воображения. Хотите, я расскажу вам начало?

— А почему не конец? — поинтересовался парень, с издёвкой глядя на меня.

— Потому что книга была написана гораздо позже, чем я попал к вам. Поэтому я могу рассказать только до того времени, как оказался перед вами. А вот если бы вы показали мне концовку, я бы стал прорицателем в своём времени.

Они снова переглянулись.

— Эй! Дядя! Ты, кажется, рехнулся, — довольно грубо сказал парень.

— Дурак он и в Африке дурак, — беззлобно сказал я и повернулся, чтобы уйти.

— Погодите, — остановила меня его подруга, поднимаясь со скамьи. — У меня будет несколько вопросов к вам.

— Да брось ты, — одёрнул её спутник. — Он мог читать эту книгу. Как ты сможешь это проверить?

— Очень просто, — дерзко ответила девушка, стряхивая со своей руки руку товарища.

— Ну-ну! Интересно, — протянул он насмешливо.

— Дуралей ты, — вдруг ни с того, ни с сего сказала она. — Ты ведь даже не обратил внимания на то, что он тоже не знает, от чего книга так называется? А это, вероятно, можно узнать, только прочтя до конца. По его словам, он до этого момента ещё не дожил и попал в наше время. И потом, он даже не знал, что написал книгу.

— Абсолютно верно, — согласился я. — Только беда ещё и в том, что я понятия не имею, как это смог попасть сюда. Да и куда, собственно говоря, я попал? Может, ответите? Я уже много времени брожу по мирам, но нигде мне не удавалось узнать или хотя бы догадаться, куда это меня занесло в очередной раз.

— Вот видишь! — торжествующе воскликнула будущая психолог.

Парень тоже как-то сразу подобрался и с большим вниманием и любопытством взглянул на меня.

— А как это вы попали в этот сад? — с подозрением в голосе спросил он.

— Понятия не имею, — искренне ответил я.

— Вот! — воскликнула девушка ещё громче. — Наконец и ты понял!..

Студент-психолог перевёл взгляд на девушку, аж приплясывающую от охватившего её возбуждения.

— Ты что? И впрямь решила, что этот сумасшедший из другого времени?

— А ты действительно полный идиот! — уже не сдерживаясь, выкрикнула девушка. — Ты посмотри, где следы? Откуда он пришёл?

Парень в недоумении огляделся вокруг. Тут и я сообразил, что следов моего появления здесь нигде нет. Только примятая трава под елью напротив.

— И это ещё не всё! — заговорщицки воскликнула юная сыщица, выхватывая книгу из рук своего сотоварища, затем, перекинув несколько страничек назад, довольно грубо сунула под нос парню. — На-а! Читай!

Я невольно подошёл ближе и тоже заглянул.

"Над моей головой раскинулась огромнейшая ель. Здесь под её громадными, развесистыми лапами было даже немного темновато. По другую сторону аллейки, чуть наискосок, на скамье девятнадцатого века (таких в наше время найти очень непросто, умели же когда-то мастерить лавочки удобные, отдохнуть было приятно) сидели парень с девушкой".

В этом месте я невольно оглянулся на ель. Всё совпадало. Краем глаза заметил, что и парень также покосился в ту сторону. А девушка очень внимательно следила за нашей реакцией.

"Эти двое читали одну книгу. Процесс этот их так увлёк, что они ничего не замечали вокруг. В наши дни найти читающих людей очень сложно, а тут аж двое, да к тому же молодых. Моему удивлению не было конца. Что это была за волшебная книга, так заинтриговавшая эту парочку?! Вопрос, конечно, был риторический, так как ответ можно было получить, только подойдя к ним и попросить взглянуть на корешок. Но они так мило склонились друг к другу и над книгой, что надо было быть большой свиньёй, дабы нарушить эту идиллическую картину. Правой рукой девушка то и дело поправляла спадающую на страницу каштановую прядь, не желавшую держаться там, где ей положено было находиться".

Тут студент взглянул на девушку, как бы желая удостовериться, что каштановая прядь на месте или вообще существует. Девушка в эту минуту вновь заправляла упрямый завиток в причёску. Я усмехнулся про себя, продолжая читать.

"Парень же сидел не шелохнувшись, как будто изваян из камня. Вероятно, он был близорук, так как очень низко склонился над книгой, поэтому лицо его рассмотреть было невозможно. Некоторое время я сидел в своём укрытии, только вскоре почувствовал, что начинаю замерзать. Действительно, под елью было довольно сыро. Я попытался отыскать более тёплое местечко, но не тут-то было. Для этого необходимо было выбраться из-под ёлки. Да вот сделать сие незаметно оказалось немного сложновато. Однако читающая парочка настолько увлеклась чтивом, что даже не заметила, как я оказался у них за спиной. Упускать такую возможность заглянуть в читаемую книгу, было глупо и я, затаив дыхание, осторожно наклонился над ними. Ну, надо же было именно в этот момент им перевернуть страницу. Девушка подняла голову и чуть не дала мне в челюсть. Я отпрянул. Она вздрогнула и обернулась".

— Ну, что ты скажешь на это? — торжествующе спросила девушка, отбирая книгу.

— Даже и не знаю... — изумлённо хлопая ресницами, выдавил из себя парень. — Ты же понимаешь, что это невозможно?! Это же...

— Понимаю, но как тогда ты это объяснишь? — Испытующе глядя на него, спросила студентка.

— Бред, да и только, — ответил тот.

— Нет, дорогой мой, — возразила она. — Это дикая реальность.

— Но этого не может быть!.. — вскричал оскорблённый таким поворотом дела парень.

— Я также думал, что не может быть, — вмешался я. — Но, как видите, я вот, а книга у вас. Может, вы поможете мне разобраться в происходящем?! — с надеждой в голосе спросил я.

— Какая чудная сцена! — раздалось слева от меня.

Я оглянулся. Рядом стояла девушка с иссиня-чёрными, распущенными по плечам волосами, перехваченными алой лентой. Её серо-стальные глаза безо всякого интереса смотрели на молодых людей. На правой руке чуть выше локтя был ажурный золотой браслет, а на среднем пальце левой сверкал приличных размеров бриллиант. Алая лента скользила над бровями девушки, поддерживая изящную чёлку, и уходила за маленькими ушками с золотыми серёжками на скрытую причёской шейку. Ещё меня поразил торчащий в густых прядях, отблёскивающий изумрудным цветом небольшой гребень.

— И что вы меня так рассматриваете? — не совсем дружелюбно осведомилась она у меня, не отводя, впрочем, взгляда от молодой пары.

Я смутился и опустил глаза.

— Простите, — пробормотал я извинение.

— Ладно, на первый раз прощу, — согласилась она и продолжила, обращаясь к моим собеседникам. — Так вы не станете возражать, если я заберу от вас этого, разглядывающего хорошеньких девушек, типа, — она кивнула в мою сторону.

— Ну, знаете ли! — возмутился я.

— Знаю, — ответила девушка, перебивая меня тем самым, не давая ничего больше сказать и на всякий случай ладошкой прикрывая мне рот.

Я, закипая, схватил её за руку, чтобы с негодованием отбросить, но незнакомка не позволила этого сделать. Мягко, но настойчиво, она отняла мою руку от своей, и потянула за собой по аллейке в сторону, откуда пришла. Студенты-психологи в недоумении смотрели нам вслед. Я же был не меньше их поражён той бесцеремонностью, с какой эта особа уводила меня от возможной разгадки. Но самое поразительное было то, что я безропотно последовал за ней! Куда девалось моё самолюбие и свободолюбие?! И лишь когда мы скрылись за поворотом я смог выдавить из себя:

— Не будете ли вы так любезны объяснить, куда это меня транспортируют столь необычным способом?

— Туда, где вы не станете задавать дурацких вопросов. — Раздражённо ответила похитительница.

— Простите, но вы, как мне кажется, не очень-то и любезны. То соизволите меня обозвать "типом", то "дурацкие вопросы". Слышать такое от столь симпатичной девушки для меня лично не очень привычно, если не сказать больше.

— Для меня тоже, но с вами по-другому нельзя. Иначе вы начнёте задавать ещё большее количество ненужных вопросов, а у меня нет времени отвечать на них. — Отозвалась девушка, продолжая тащить меня куда-то в глубь парка.

— Вы знаете, а у меня есть время задавать их. Самое интересное, что мною играют, как игрушкой, швыряют по мирам и временным поясам, а я не должен знать, что со мной происходит! Не кажется ли вам сие весьма странным?! — взорвался я и остановился.

— Ну, коли вас не интересует собственная судьба, так оставайтесь здесь. — И она, не оглядываясь, пошла по аллейке.

Я, долго не размышляя, повернул назад, но не успел сделать и полшага, как из-за поворота вышли три здоровенных мужика. Увидев меня, они, как по команде, бросились ко мне. Я не успел даже глазом моргнуть, как оказался схвачен и скручен. Один из моих захватчиков вытащил из кармана наручники и с ухмылкой застегнул их на моих запястьях. Но тут вернулась та самая девушка, что пыталась меня утащить.

— И что дальше будет? — совершенно спокойно спросила она у троих лбов.

— То есть как?! — не поняли они, явно растерявшись.

— А вот так, — продолжила барышня, — Сейчас вы его отпустите, и я сама отведу, куда следует. Тем более, что он не возражает. Так зачем прибегать к силе?

— А не сбежит? — спросил один.

— Нет.

— Хорошо, но мы пойдём неподалёку, сзади, на всякий случай, — согласился другой.

— Ладно, только наручники-то снимите, — потребовала моя спасительница.

— А зачем? — спросил старший.

— Напты, идиот! — срывающимся от гнева голосом негромко сказала девушка.

Охранник достал из кармана ключ и нехотя снял с меня наручники. Никогда в жизни мне не приходилось носить эти браслеты. Всё в жизни можно представить, но почувствовать свою беспомощность, оказавшись с закованными руками... Признаюсь, для меня это было потрясением и открытием сразу. На этот раз я не стал сопротивляться девушке и понуро побрёл рядом с ней, даже не пытаясь заговорить.

— Вот так-то будет лучше, — наставительно молвила она, когда мы немного удалились от троих мужиков.

Я благоразумно промолчал. Да и что можно было сказать? Сзади, шагах в двухстах, шли мои тюремщики. Но всё-таки я украдкой осматривался и готовился сбежать. Правда, куда? Этого мне никто подсказать не мог. И тут девушка очень тихо заговорила.

— Не оборачивайтесь и не задавайте ненужных вопросов. Слушайте и запоминайте. Сейчас мы будем проходить мимо остановки экскурсионного автобуса. Он будет стоять на посадке. Точнее, уже будет отъезжать. Постарайтесь вскочить в закрывающиеся двери на ходу. Сможете? Не кивайте, лучше просто моргните.

Я моргнул.

— Ну, тогда внимание. Сейчас за поворотом. Будьте готовы. С Богом! Удачи!

— Как Вас благодарить? — одними губами прошептал я.

Она так глянула на меня, что мне больше не захотелось спрашивать. Мы повернули, и тут же я увидел уже набирающий скорость автобус, сборки конца двадцатого столетия, что-то вроде "ЛАЗА". Створки двери задней площадки уже смыкались, когда я, сорвавшись с места, одним прыжком вскочил на ступеньку. Дверь тут же захлопнулась, и машина рванула с места. Мне даже показалось, что водила был в курсе этой операции, а иначе бы как это могло так произойти само собой?! Я не стал пробираться вперёд, даже не осмотрелся, а устроился в уголке на заднем сиденье, дабы особо не мельтешить. Высокие спинки передних сидений не позволяли рассмотреть сидящих впереди. Да и не интересно мне было разглядывать. Устроившись поудобнее, попробовал размышлять. Но события последних часов или дней так сильно вымотали, что не заметил, как задремал. Ровное гудение двигателя и приятное покачивание способствовали этому. Проснулся оттого, что кто-то довольно грубо тряс меня за плечо. Первым делом мелькнула мысль, что это тюремщики, совершенно непонятным образом, догнали автобус и сейчас пытаются разбудить. Я даже сразу не стал признаваться, что проснулся, но тут меня так тряхнули, что глаза сами собой открылись. Передо мной стоял шофёр.

— Вставайте, приехали, — наконец-то разобрал я сказанные им слова.

— Спасибо, — буркнул я и, шагнув к распахнутым дверям, соскочил на сухую, пыльную землю. Дверь тут же закрылась, и автобус, обдав меня на прощанье вонючим выхлопом, скрылся в клубе придорожной пыли.

Я осмотрелся. Странное это было место, а, главное, непонятно, с чего водитель решил, что сие и есть моя остановка? Здесь, в общем-то, никаких знаков стоянки не было. Я находился между двух дорог — грунтовой и асфальтовой. Прямо передо мной тянулось асфальтовое шоссе с лесом, начинающимся сразу за дорожным полотном на обочине. За спиной был грунтовой тракт, по которому меня привезли сюда. За ним тянулись виноградники. Хотя это было не совсем так. К этому тракту перпендикулярно подходил такой же, у которого слева шёл виноградник, а справа тянулся такой же лес, какой был за асфальтовой дорогой. Только деревья в последнем были, на мой взгляд, более старые. Правда, как на рисунке школьника, на стыке этих двух грунтовок была тропинка, уходящая в молодой лес под сорок пять градусов. Я покрутил головой, но ничего придумать не смог. Человеческого жилья нигде не было видно. Потоптавшись немного, двинулся к тропке и, несколько задержавшись, всё-таки решился и пошёл по ней в глубь леса. Буквально через несколько шагов дороги исчезли за деревьями. Моя же стёжка, виляя и ныряя, уходила всё глубже и глубже в лес. Высокие деревья, переплетаясь ветвями над головой высоко вверху, образовывали что-то наподобие туннеля. Местами мой путь опускался в неглубокие овражки, и только один раз поднялся на маленький холмик. Как-то совсем неожиданно предо мной открылась полянка. Она была сплошь усыпана цветами. То тут, то там бросались в глаза яркие маки, жёлтый бессмертник, синие васильки, ядовито-зелёная белена и даже несколько ландышей. Прям живой ковёр. Мне даже жаль стало идти по такой красоте, ведь тропка здесь заканчивалась. Продолжая любоваться прекрасным видом, я стал продираться вокруг поляны за деревьями, узнавая всё новые и новые цветы. Почти на противоположной стороне дорожка снова появилась. И вновь деревья окружили меня. Тропа то утончалась до ширины ступни, то скрывалась под густыми кустами ежевики. Приходилось постоянно приглядываться, чтобы не потерять её. Вдруг деревья снова расступились, и я вышел на лесной тракт. Это была обыкновенная грунтовая дорога, проложенная, вернее, образовавшаяся от непрерывного проезда по ней множества телег. На обочине, как доказательство моей сообразительности, лежало старое сломанное колесо со следами засохшей смазки и деревянными спицами. Но вскоре лесной шлях ушёл вправо, а моя тропка продолжила свой бег в прежнем порядке. Странный это был какой-то лес. Птиц в нём я так и не услышал. Даже скрипа старых, рассохшихся стволов и то не было. И тёмный он был какой-то. Солнце совсем не пробивалось сквозь густые ветви. Трава в некоторых местах достигала мне до груди. Не мудрено было заблудиться в таком лесу. Я шёл и думал о своих приключениях. Только теперь припомнил, что автобус был совершенно пуст. Может быть, это был лишь антураж?! Странная дремота и всякие незнакомки, вытягивающие меня из различных неприятностей. Всё требовалось хорошенько обдумать, и я думал, механически продолжая шагать по стёжке-дорожке. Почему я выбрал именно её? Видно, так надо было. Но, ведь идти по дороге было гораздо легче и больше шансов не заблудиться, и всё-таки я пошёл нестандартным путём. Почему?! Ответа, конечно же, не было. Лес незаметно поредел.

И тут моя тропинка нырнула в довольно глубокий овраг. Выбравшись на противоположную сторону и сделав пару шагов, я сразу же оказался на опушке леса. Мой путь опять пересекала очень знакомая грунтовая дорога, идентичная той, по которой меня привезли, и той, что шла через лес. За ней было огромное пшеничное поле, в глубь которого уходила, всё также виляя, моя тропинка. Я пересёк сельскую трассу сообщений, и вступил в пределы колосящейся пшеницы. Однообразность картины, окружающей меня, утомляла. Продолжая размышлять, я всё дальше уходил от странного леса. Здесь на открытом пространстве солнце жгло нещадно. После лесной прохлады это очень скоро почувствовалось. Воздух был неподвижен. А ещё вскоре на горизонте появилась чёрная черта. Я оглянулся. Леса не было видно. Только на том месте, как будто внизу, клубилась голубая дымка. Я приставил руку козырьком и попробовал разглядеть хоть какие-нибудь подробности, но безрезультатно. Определить расстояние хоть на глазок мне не удалось. Тогда попробовал проделать то же самое с чёрной чертой впереди. Результат был прежним. Наклонившись, сорвал колосок и, жуя на ходу молочные зёрна, продолжил свой путь в неизвестность. На этой стороне поля была точно такая же дорога, как и с противоположной. У моих ног развернулась великолепная панорама села, лежащего в глубокой ложбине. Сразу за дорогой начинались огороды. Прямо передо мной, чуть правее, стояла одинокая среди этого однотравья вишня. Левее красочно вырисовывался стог сена. Дальше начинался виноградник, а в самом низу, утопая в зелени садов, просматривались белые домики селения. Я двинулся через дорогу к своей тропке. Теперь она не виляла, а шла прямо вниз — сначала среди виноградника, а затем сквозь кукурузную полосу, потом через обыкновенный огород к двум высоким орехам, стоявшим, как часовые, у калитки плетня. Слева от деревьев, под разделительным забором, приютились несколько кустов агруса. В этом месте прежний огород делился на два, ограждаемый дощатым забором, увитым хмелем, соседей, другой же обыкновенный из старинного хворостника. Справа начинался сад. За плетнём раскинулся небольшой овощной огородец с грядками капусты, моркови, лука, чеснока, буряка, мака и тому подобное. Я толкнул калитку, и вошёл. Точно на середине пути справа у забора приткнулась яблоня. Не останавливаясь, прошёл мимо. В конце огорода слева от второй калитки, ведущий во двор, располагался камышовый шалаш. Может беседка. Издалека не очень-то и разберёшь. Правда, без крыши. Крышей служило дерево. Вроде, шелковица. И, кажется, чёрная. Тут же вспомнилось детство.

Я подошёл к следующей калитке. Она была уже более современная, из некрашеных досок, запертая с той стороны на щеколду. Просунув руку в щель, отпер её, и вошёл.

Слева шла стена маленькой кухоньки, а справа ограждение для цыплят, которые так пищали, что казалось, будто их там тысячи, а не несколько десятков. В углу загородки, тихонько квохтала квочка, старательно разгребая землю в поисках чего-нибудь съестного. Рядом, ожидая вкусненького, крутилось несколько жёлтеньких комочков. От солнца последних укрывала крона яблони, кажется, золотой налив. У задней стены летней кухни пристроилась чёрная шелковица. Да, это её я рассмотрел, подходя к огороду. Это она служила крышей летнему туалету, который я принял издалека за беседку. Я с завистью глянул на темнеющие высоко над крышей ягоды. Вздохнул, и продолжил путь.

Дальше справа была уже настоящая беседка, укрытая, кроме собственной крыши из соломы и брезента сверху, кроной черешни. Слева, напротив дверей кухни, стоял молодой, но развесистый орех, под которым уютно расположился стол. Вокруг него сидело несколько обедающих человек, вероятно, семья. Слева за летней кухней виднелся подвал. Перед ним начинались пристройки, вплотную примыкающие к дому. У крыльца последнего стояла старая, белая шелковица. Справа, за беседкой, продолжался забор, ограждающий сад. За беседкой была собачья будка, которую я сразу и не заметил, но благодаря звонкости лая её владельца, это не стало большой неожиданностью с последствиями. Собака оказалась на цепи и рвалась с неё, как бы пытаясь повеситься на собственном ошейнике. Я подошёл к столу и извинился. На меня глянули четыре пары глаз, но без всякой опаски. Пожилая женщина в однотонном платке, завязанном узлом под подбородком, поднялась.

— Присаживайтесь, — пригласила она. — Гостем будете. Откушайте с нами.

— Благодарю вас, — с чувством признательности в голосе, произнёс я. — Но я лучше пойду. Незваный гость хуже...

— Как пожелаете. — Ответил мужчина, по возрасту не уступавший женщине.

— Ваша собака не достанет до ореха? — На всякий пожарный поинтересовался я, вспоминая другую животину, цапнувшую меня и порвавшую мои любимые джины.

— Нет, — ответил мужик, как-то очень странно разглядывая меня. — Идите ближе к дому. Она не достанет. Пуфик! Ша-а! В будку! — прикрикнул он на собаку.

— Спасибо, — поблагодарил я и пошёл по указанному пути.

Слева за домом расположился палисадник с высокой яблоней в центре. Забор изнутри был тёмно-жёлтый, снаружи оказался ярко-красный.

Я вышел на деревенскую улицу. Слева от калитки находилась лавочка. Напротив белённая акация, с просверленным отверстием в стволе на уровне глаз. Другой стороной улицы были сады, прорезанные глубоким оврагом с ручьём на самом дне. Дома же другого берега оврага улицы стояли своей обратной стороной. Дико и непонятно. Это что?! Просто неуважение или нежелание видеть соседей?! Влево, по дороге, на которой я оказался, дома стояли далеко друг от друга, а справа сплошным рядом заборов уходили вдоль рыпы. Я вздохнул и пошёл вправо по односторонней деревенской улице. Слева то и дело вырастали журавли колодцев. Дома стояли торцом к улице. Все они были такие разные!.. Белые с чёрной каймой по фундаменту, голубые с такой же каймой, белые с лепными фигурками птиц и животных, с такими же фигурками на фронтонах и гребешках крыш, но ни один дом не был похож на другой. Были и серые, цементные, и даже с соломенной крышей. Наконец улица упёрлась в расширяющийся овраг. Здесь же свернула вправо и вверх. Однако подъём долгим не был. Дальше следовал поворот налево. Здесь уже улица приняла обычный вид двурядных строений. Только слева стояли какие-то административные одноэтажные домишки. Вскоре мне довелось в этом убедиться лично. Тут устроилась и чайная, и столовая, и магазин со звучным названием "Гастроном", и хозяйственный магазин с не менее интересным названием "Домовой". Интересно, там что, домовыми торгуют?! Я улыбнулся, но заходить не стал, а двинулся дальше. За всеми этими строениями оказался мост через овраг. Я свернул на него и глянул вниз. Здесь высота была очень даже приличная, и ручей был уже не ручьём, а небольшой, но довольно быстрой речкой. Постояв так немного и полюбовавшись на чистую воду, несущуюся куда-то вдаль по оврагу, я направился дальше, придерживаясь ручья, только на этот раз он был у меня уже с правой руки.

Как-то незаметно рыпа отдалилась. Между мной и дорогой, выросли новые дома. Вроде даже сельская школа. Но рассмотреть их я не успел, так как вдруг увидел, что мои ноги принесли меня прямо в широко отворённые ворота деревенской церкви. Я изумлённо уставился на паперть, на купола, на колокольню и никак не мог понять, почему не заметил её раньше?! Двери были распахнуты настежь. Поднявшись по ступенькам, заглянул внутрь. У алтаря стоял поп. Услышав мои шаги, он оторвал взгляд от громадной книги, которую читал, и, слегка улыбнувшись, а, может, мне это лишь показалось, кивнул, мол, заходи. Я шагнул внутрь.

Со стен на меня смотрели чёрные лики святых. К моему сожалению и стыду должен признаться, что в их именах я полный профан. Подойдя ближе к служителю, остановился в двух шагах, не зная, что делать дальше. Он смотрел на меня, не мигая и не отрывая взгляда. Потом, насмотревшись, тихо произнёс:

— Доброго здравия, заблудившийся!

— Добрый день, — ответил я и спросил. — А почему заблудившийся?

Он как-то печально посмотрел на меня и ничего не ответил, только махнул рукой в сторону одной из икон, как бы предлагая взглянуть на неё. Я так и сделал. Но икона была обычная, как все. Ничем не отличающаяся. На ней была изображена женщина с младенцем. Я подумал, что это Дева Мария, но батюшка, как будто угадав мои мысли, покачал головой.

— Нет, молодой человек. Это ваша хранительница. Вы для того сюда и пришли, чтобы увидеть её.

— Я?! — Моему изумлению не было конца. — Да я и понятия не имел о том, что у меня такая есть! И вообще, что такие существуют!

Батюшка как-то странно ухмыльнулся и вновь махнул рукой. Я опять, как по приказу, обернулся на икону. Там была молодая девушка необыкновенной красоты. Что-то смутно знакомое мелькнуло в мозгу, но тут же икона приняла изначальный вид. Я тряхнул головой.

— Вы что? Наваждением занимаетесь в храме?! — не очень дружелюбно спросил я.

— Глупо, молодой человек, — отчитал он меня. — Я здесь не для того, чтобы объяснять. Побудьте здесь один некоторое время и подумайте в одиночестве. Вам даётся возможность такая, так воспользуйтесь ею сполна. — И он скрылся в алтаре, оставив книгу на месте.

Я хотел было полюбопытствовать, что это за книга, но потом передумал и подошёл к своей хранительнице. Картина была самая обыкновенная. Наверно, такую может написать всякий мало-мальски рисующий, поэтому до меня никак не доходило, что в ней необыкновенного. Подойдя почти вплотную, я вдруг почувствовал непередаваемый восторг и облегчение. Моей усталости как не бывало. Явно ощущалось, как меня очень нежно ласкают, гладят и прижимают к чему-то тёплому и доброму. Такого блаженства мне не доводилось испытывать никогда в жизни, и тогда я полностью отдался всем чувствам, на какие только был способен.

Очнулся я от прикосновения. За моей спиной стоял невысокий бородатый мужик с огромной связкой амбарных ключей.

— Молодой человек, пора закрывать, — сказал он и многозначительно позвенел ключами.

— Да-да, — согласился я и очень медленно, постоянно оглядываясь на икону, направился к выходу.

Солнце уже низко висело над горизонтом. Сойдя с паперти, я бездумно повернул налево и, обойдя церковь, оказался на сельском погосте. Тут и там неровными рядами торчали кресты. Одни красовались на высоких могилах, а некоторые вырастали прямо из-под земли. Я пошёл между ними, разглядывая надписи на дощечках. У одной вдруг замер. Там была еле видна очень знакомая мне фамилия. Подойдя ближе, наклонился ниже и разобрал надпись. Так и есть. Это была могила моего деда по матери. Я отшатнулся. Сколько же лет прошло со дня его смерти, а я ни разу в жизни не был у него на могиле. Даже не знал, где он был похоронен. Сделав шаг назад, упёрся спиной в очередной крест. Машинально взглянул на дощечку и обомлел. Здесь лежал мой прадед по материнской линии. Складывалось впечатление, что все кресты родственников решили меня обступить, дабы напомнить о себе. Неприятный холодок пополз за воротник. Я сделал шаг в сторону и снова наткнулся на крест. Мелькнула полустёртая табличка с инициалами моей прабабки. Я шарахнулся в другую сторону и опять же наткнулся на крест. Только на этот раз не стал смотреть, чей он. Это походило на окружение. Мистический страх липкими пальцами схватил за горло. Осторожно оглянувшись, заметил, что церковь находилась достаточно далеко за моей спиной, и кричать, звать на помощь было бесполезно, да и кому кричать?! Ведь её закрыли при мне. И потом стыдно как-то, ведь солнце ещё висело над верхушками деревьев. Я сделал шаг, и тут земля ушла из-под ног. Я упал ниц и рывком вскочил, как олимпийский чемпион-прыгун в высоту. На том месте, где я только что стоял, зияла, приличных размеров, дыра и в ней что-то копошилось живое. Дикий ужас охватил меня, но тут память услужливо подсказала, что это всего-навсего крот.

"Тьфу ты, чёрт!" — сплюнул я в сердцах. Никогда бы не подумал, что я такой трус. Но факт был налицо. В каком-то отупении смотрел на исчезающую дыру в земле практически посреди какой-то могилы. Что-то мягкое, мокрое и холодное осторожно коснулось моей опущенной руки. Прикосновение было таким трогательным, что испугаться было просто невозможно. Я глянул вниз. У моих ног стояла обыкновенная дворняга.

— Эх ты! — наклонившись, ласково потрепал псину по холке. — Бедняга. Пошли отсюда.

Животное как будто поняло меня и, крутнувшись на месте, затрусило между могил к одиноко стоящему в стороне склепу. Мне ничего не оставалось делать, как поплестись следом. Остановившись у низкой дверцы, собака подождала меня и нырнула за угол. Я тупо уставился на чуть приоткрытую створку двери. Из-за угла высунулась морда собаки и вопросительно взглянула на меня. Тут я очнулся и расхохотался сам над собой. Почему-то мне показалось, что собака исчезла совсем. У страха глаза велики. Продолжая улыбаться, я завернул за угол. Мой провожатый, одобрительно махнув хвостом, потрусил прочь за пределы кладбища и села. Вскоре кресты остались далеко позади, а вместе с ними улетучились и глупые страхи. Как долго мы шли, не знаю, но в какой-то момент я вдруг понял, что собака берёт слегка вправо. Видно, так оно и было, потому что вскоре предо мной открылась панорама маленькой речушки в неглубоком овражке. Тут я догадался, что это та самая рыпа, что пересекала покинутую мной деревню. Вдоль бережков то тут, то там торчали высокие тополя. Вокруг валялись сухие ветки, клоки сена, старые, прошлогодние, пожухлые листья. Вода в речушке была довольно чистая, однако утолить жажду было не так уж и просто оттого, что берег оказался сплошным топким болотом. Я остановился у сухой границы, размышляя, каким это образом добраться до воды и напиться. Делать было нечего, и тогда я стал собирать сушняк для костра. Собака поначалу с любопытством ходила за мной, как бы наблюдая, чем это я таким занимаюсь, а потом вдруг бросилась в кусты и исчезла. Через несколько минут я услышал рычание, и из кустов высунулся зад псины с неизменным крючком хвоста, а ещё через мгновение появилась собачья голова с зажатым в зубах корнем небольшого сухого деревца. Выглядело это так смешно и в тоже время поучительно, что я, бросив свои жалкие веточки, побежал на помощь кобелю. Вскоре запас дров на ночь был более чем достаточным. Пришло время задуматься, как зажечь эту кучу хвороста. Солнце уже давно село и стало совсем темно. Луны не было. Практически на ощупь я нашарил два каких-то камешка и стал ими с остервенением стучать, пытаясь выбить хоть искру. Не знаю, как долго это длилось, но когда мои руки стали неметь, наконец-то проскочила долгожданная искорка и клочок сена, заменяющий мне трут, затлел. Очень аккуратно я раздул робкий огонёк и сунул пылающий клок в общую кучу сена. Оно вспыхнуло, как порох с лёгким хлопком. Из темноты появился пёс. В зубах он держал суслика. Я усмехнулся и махнул рукой, мол, ешь сам, но умная животина положила добычу у моих ног и отошла в сторону.

— Дружище. — Растроганно сказал я. — Сам ведь голодный, а со мной делишься. Спасибо. Ешь сам.

Я взял суслика, подержал секунду и с командой "на!" бросил псу. Тот на лету поймал пищу и, отойдя в сторону, принялся деликатно хрустеть и чавкать. У меня же пропала охота лезть через болото к воде. Сидя у костра, то и дело подбрасывал сухие сучья во всепожирающее пламя и думал, глядя на пляшущие языки огня. Люблю смотреть на костры. Когда-то много-много лет назад, будучи ещё совсем малышом, я разжёг свой первый костёр. Было это так давно!.. Перед глазами ярко проявилась картинка прошлого. Настолько реально, что невольно стал всматриваться в пустоту ночи. Белое поле тундры казалось таким естественным, что я поёжился от холода. Вокруг стояла такая тёмная, безлунная ночь, какие бывают лишь на картинках в календарях, да и то чёрно-белых. Фонари далёкого посёлка сливались с мерцанием загадочных созвездий. На белом саване тундры нелепо торчала гора ящиков, досок и прочего хлама. Венчалось это сооружение высохшей и давно осыпавшейся елью. Я присел у основания этой груды, пытаясь поджечь кусок бумаги, подсунутый под картонную коробку. Но то ли спички отсырели, то ли бумага была не совсем сухой, только загораться она не желала. Я оглянулся в поисках бутылки с бензином, прихваченной специально для такого случая. Она спокойненько торчала из сугроба чуть в стороне, заткнутая туго скрученным куском плотной бумаги вместо затычки. Дотянувшись до неё, зубами выдернул импровизированную пробку и выплюнул в общую кучу. Потом основательно полил ком газет вместе с коробкой и, сунув в середину намечающегося кострища, опустевшую посудину, чиркнул спичкой. На этот раз огонь вспыхнул сразу и весело. Я поднялся и отошёл на пару шагов назад, разглядывая дело рук своих. Кострище разгоралось очень быстро. В безветренную погоду языки пламени неестественно ровно, как по линеечке, тянулись вверх к чернильному небу. Где-то далеко за линией огня проявились тёмные силуэты далёких строений. Я стоял и любовался костром, потом уселся прямо в снег и продолжил свои наблюдения. Искры рассыпались фейерверком в разные стороны и, пылающими звёздочками комет оставляя за собой тонкие, едва видимые реверсионные следы, исчезали в глубине ночи. Мне никогда не приходилось сочинять стихов, таланта не было, да и особого желания или тяготения не возникало, но тут что-то прорвало, и в голове сами собой сложились строки. Глядя в огонь, я затуманенным гипнотическими языками пламени взором увидел арену, затемнённый зал и в центре человека с огненными булавами. И над всей этой картинкой название, довольно странное:

ЖОНГЛЁР

Берёт он факелы дрожащими руками

И поднимает их над головой.

Букет огня — трепещущее пламя

Взмывает вверх под купол цирковой.

И на мгновенье, вспыхнув облачком прозрачным,

Сорвавшись, падает в густую черноту.

Старик-жонглёр и вечный неудачник

Горящий дождь хватает на лету.

Но вдруг светящаяся капля отделилась

И промелькнула мимо, как стрела.

Дотла сгорела. В пепел превратилась

И умерла, как будто не жила.

Но не заметил зритель этого момента.

Он смотрит радостно на яркий фейерверк.

И снова факелы под гром аплодисментов

Седой циркач подбрасывает вверх.

Вот так же просто и легко играет нами

Жонглёр, которого мы все зовём судьбой.

И наших душ трепещущее пламя

Взмывает вверх под купол голубой.

Выхватив из костра обгорелую, заострённую пламенем палочку, быстро и не совсем ровно начертал сложившиеся стихи на чистом листе тундры. Снег вокруг стал мягкий, податливый, как раз для игры в снежки. Я поднялся на ноги и с высоты взглянул на результат. Впечатляло. Немного подумав, дописал внизу своё имя и фамилию, как будто кто-нибудь сможет сие прочесть. Усмехнулся и рядом нарисовал смеющуюся рожицу. Поколебался, и написал вязью вокруг мордашки "вечность", после чего выбросил, ставший не нужным импровизированный стилус в догорающий костёр. Постепенно пламя стало опадать, увядать, как не политый цветок в горшке на окне. Спустя ещё некоторое время костёр совсем погас. И вновь вокруг воцарилась тёмная, непроглядная ночь. На месте кострища, на девственно белом снегу осталось чёрное, грязное пятно, видное издалека, и немного неровные строки стихотворения.

Полюбовавшись ещё немного на творение рук своих, я направился к посёлку. Идти по непротоптанному, глубокому снегу без лыж было непросто. Но не так уж далеко я находился, чтобы жаловаться на трудность продвижения. Тем более, что никто меня сюда не гнал. Добравшись до ближайших домов, поторопился выбраться на дорогу. Здесь идти было гораздо легче. Меня окружал всё тот же посёлок со странными домами-бараками, парадными трансформаторными будками, деревянными тротуарами, замёрзшими лужами и всё тем же однообразным забором -штакетником. Иногда всё же встречались интересные вещи. К примеру, у ледяного катка стояла громадная ель, украшенная цветными лампочками. Кое-где виднелись игрушки. Подле лесной красавицы устроились ростом с неё снежные фигуры деда-мороза и снегурочки. Чуть поодаль расположились снеговик с ракетой. Удивительнее всего было то, что через дорогу от этого ансамбля находилась точная его копия. А над дорогой между ними растянулись провода в цветных огнях со звездой посередине. Всё горело и переливалось. Но вот зрителей не было. Над землёй плыла полярная ночь.

Сколько я бродил по этому странному населённому пункту, не знаю, только совершенно непонятным образом оказался у бревенчатого двухэтажного дома. Из окна напротив лился ровный, приятный глазу мягкий голубоватый свет ламп дневного освещения. Сквозь тюль просматривалась комната. Слева в дальнем углу располагалась высокая кровать, видно с периной так, как была она неестественно высока, накрытая красивым покрывалом с кистями по краям. Справа виднелся телевизор на коротких ножках. Под самим окном находился круглый стол. Что за дикая любовь в этом посёлке у людей к круглым столам?! Слева от окна выглядывала огромная цветущая китайская роза. Это было здорово! Среди глубоких снегов нежные цветы юга! Прямо посреди стола пристроилась на высокой тонкой ножке хрустальная ваза, наполненная до краёв апельсинами и шикарными, громадными персиками. Шкурка последних была так тонка, что даже сквозь промёрзшее стекло просвечивала мягкая, сочная плоть. В глубь комнаты видно не было так, как я стоял ниже края окна, и потому приходилось немного задирать голову и вставать на цыпочки, чтобы рассмотреть всё это. Мешали видеть внутренность помещения также и наклеенные прямо на стекло бумажные украшения. Да и портьеры были слегка сдвинуты. Почему-то в этой комнате никогда никого не было. Я подошёл совсем близко к окну, буквально носом воткнулся в него, пытаясь разглядеть что-нибудь, похожее на человека, но безрезультатно. Тогда прижался лицом к холодному стеклу и проснулся. Собака толкала меня своим мокрым носом прямо в мой нос.

— Эх ты! — потрепал я её по шее. — Дурашка. Зачем разбудил, а?! Скучно?

Пёс внимательно смотрел мне прямо в глаза. Что он хотел сказать? Я, разумеется, не понял. Звёзды на западе потускнели. Моё кострище ещё тлело. На всякий случай подкинул несколько сухих сучьев и раздул пламя. Как-то не хотелось снова прибегать к опыту предков в извлечении огня. Собака продолжала наблюдать за мной. Я поднялся. Помахал руками, разгоняя застоявшуюся кровь. Покланялся на разные стороны. Сделал несколько приседаний. Покрутил головой. Затрещали шейные позвонки. "Соли", — отстранённо подумалось.

Странное животное всё так же продолжало смотреть на меня. Это непонятное поведение насторожило. Что-то было не то. Я оглянулся. Вокруг стояла мёртвая тишина и ни души. Взглянув на собаку, проследил за её взглядом. Она смотрела только на меня. Осмотрев свою одежду, и ничего не найдя, сунул руку в карман. О-о! Диво! Там была небольшая горбушка хлеба. Откуда она у меня взялась?! Что-то я не помнил о её наличии вчера, когда умирал от голода. Но задавать ненужных вопросов не стал, всё равно отвечать было некому, а просто разломил, сей малюсенький кусочек на две приблизительно равные части, и отдал одну собаке, вторую же практически целиком сунул в рот и с наслаждением стал жевать сухой хлеб. Конечно же, это совсем не утолило голода, скорее наоборот. Ко всему прибавилась сильнейшая жажда. Собака же, проглотив свою порцию, удовлетворённо уселась напротив и принялась облизываться. Я поднялся и побрёл вдоль бережка, отыскивая наиболее удобное место, дабы добраться до воды. На одном клочке поверхность грунта была сухой почти до самого ручья, и я наивно предположил, что тут-то и можно напиться. Первые шаги по столь зыбкой почве меня не насторожили. Да и как это могло произойти, если земля под ногами была самая что ни на есть настоящая. Только когда до желанной влаги оставался всего лишь шаг, подлое болото разверзлось подо мной, и я почти сразу ушёл в густое месиво по грудь. Естественное желание тут же выскочить привело только к ощутимому погружению. На ноги как будто нацепили колосник. Меня неудержимо засасывало. Единственное, что удалось, так это выдернуть руки и положить их плашмя, чтобы увеличить площадь опоры. Погружение немного замедлилось и, когда жижа достигла моего подбородка, совсем прекратилось. Я стоял на носочках, едва не хлебая грязь, не имея возможности позвать на помощь, хотя звать-то было всё равно некого, не то, чтобы шевельнуться.

"Вот и напился, — мелькнуло в мозгу. — Сейчас напьёшься на всю оставшуюся жизнь". Находясь в таком положении мне не было видно происходящего на берегу. Как долго предстояло продержаться, разумеется, никто не знал. Ног я уже давно не чувствовал, а руки так затекли, что о них и вспоминать не хотелось. Где-то вдалеке послышался треск мотоцикла. Он приближался и почти рядом заглох, однако для меня это не имело никакого значения. Кричать не было возможности, а увидеть меня с берега в сумраке ночи на тёмной воде было бы невероятным везением. Только судьба и на этот раз была на моей стороне. С берега донеслось:

— Не шевелись! Держи верёвку, но пока я тебя не заарканю, не хватайся за неё руками. Уйдёшь под воду, тогда каюк!

Сказать, что я был потрясён, значит, ничего не сказать. С первой попытки петля не попала, как и со второй, а шлёпнулась около. Но когда верёвка больно хлестнула меня по голове, я даже не вздрогнул, лишь обрадовался, и никаких действий предпринимать не стал, а благоразумно стал ожидать инструкций своего спасителя. Он не заставил себя ждать.

— Теперь слушай и запоминай! Постарайся набрать воздуха, как можно больше, и только после этого попробуй одним движением всунуть руки в петлю вместо головы. От этого движения ты уйдёшь под воду, но руки окажутся захлёстнуты. За них-то я тебя и вытяну. Но без переломов и прочих прелестей не обойтись, так что будь готов!

Я сделал несколько глубоких вдохов и, набрав полную грудь, насколько было возможно в таком положении, одним рывком схватился обеими руками за спасительную петлю. Это меня и спасло! Хватка моя оказалась гораздо прочнее, чем затянувшийся аркан. От таких резкостей жижа подо мной разверзлась и с громким чмоканьем втянула моё грешное тело в своё вонючее нутро. Плотная грязь сомкнулась вокруг и стала сжимать в своих безжалостных объятиях. Погружение продолжалось. Воздух, набранный заранее, стал освобождаться быстрее, чем мне бы хотелось. Жуткая мысль мелькнула: а вдруг он не вытянет, тогда это конец! Но тут мои руки поднялись вверх, и страшная боль пронизала насквозь. Последнее, что осталось в моей бедной голове, — так это медленное, но уверенное движение на поверхность к просыпающемуся миру.

"Двенадцать писем под полой — моё сокровище,

Я этой памяти хозяин и слуга.

Двенадцать месяцев читаю, а чего ещё?

Когда хандра привычна и долга".

Олег Митяев

Жена

Я лежал на своём любимом диванчике. От долгого пребывания в наушниках ощущения были не из приятных, вследствие чего поспешил избавиться от них. Ноги и руки затекли, поэтому не сразу удалось нажать кнопку часов, а когда же они послушно сообщили время, я с удивлением отметил, что был "там" всего минут двадцать, не больше. Поднявшись, подошёл к магнитофону и решительно выключил его. "Хватит с меня сегодняшних приключений", — вслух подумал я и потопал на кухню.

Жутко хотелось есть. Шаря по пустому холодильнику и утверждая чайник на газ, продолжал обмозговывать. Нынешние необыкновенные приключения выбили меня из привычной колеи. До сих пор ничего подобного не было. Что я мог нарушить? Может, мне посчастливилось попасть в другое измерение! Чушь! Это фантастика, скорее всего, это был просто сон. Но тогда уж слишком реальный. И всё-таки это был сон, потому что другого объяснения придумать моё воображение было не в состоянии. Доказательств реальных действий, конечно же, не было. Да и какие доказательства?! Ведь там всё абсолютно такое же, как и здесь. И потом, вечно мы ищем какие-то доказательства, и обязательно материальные. Как будто это может изменить мнение окружающих. Почти всегда найдётся болван с дурацкими объяснениями в духе материалистического реализма. Булыжник с Марса или с какой-нибудь Альфы Волопаса ничем не отличается от обычного камня земли. А если какой-либо умелец смог бы материализовать хоть один предмет у парочки зрителей на глазах?! Представляете, что бы произошло!.. К нему бы выстроилась очередь, трижды опутывающая экватор и ещё кусочек. Каждый пришёл бы чего-нибудь попросить для себя и, не без того, для пары сотен родственничков, даже если таковых в помине нет и никогда не было. И обязательно материальное, чтобы пощупать можно было. А лучше съесть, последнее предпочтительнее. Продолжая мыслить в эдаком направлении, я взглянул на кухонное окно и от неожиданности выронил приподнятый над плитой недовольно булькающий чайник. Балкона не было! Нет, конечно же, он был, да не тот?! Вернее, тот, но не застеклённый! Лет пятнадцать назад я, ещё будучи зелёным пацаном, не без финансовой поддержки родственников, разумеется, его застеклил. Причём очень недорого, а главное, мастер попался добросовестный, и я честно гордился своим балконом. Тут же ничего подобного не было.

Запах газа и ошпаренная нога привели меня в чувство. Я снова не был дома. Но тогда где же?! Перекрыв газовую трубу, выключил плиту и принялся за уборку. Минут через десять порядок был восстановлен. Чайник с почётом водрузился на прежнее место на конфорке. Я подошёл поближе к окну и посмотрел на балкон. Он был в состоянии приблизительно только что сданного дома. Как принято сейчас говорить, "от строителей". Обернувшись, бегло осмотрел голые стены. Мой взгляд лихорадочно искал что-нибудь, похожее на календари, но ничего не находил. Да и не мог найти, так как их у меня никогда не водилось. Тогда я принялся вспоминать, когда была приобретена та или иная вещь, рассчитывая таким образом хоть приблизительно определить время, в котором оказался. И тут выяснилось, что холодильник был приобретён за два месяца "до", а стиральная машина вообще отсутствовала. Хотя её-то я купил раньше всех вещей. После непродолжительного анализа происходящего пришлось отказаться от сопоставлений. Предметы оказались самые разнообразные и к тому же из различных времён. Были такие, каких у меня и подавно не было, некоторое время, стоя в гостиной, я пытался хоть что-нибудь придумать вразумительное, как вдруг сообразил: а документы?! Ринувшись к секретеру, рванул дверцу на себя... Он был пуст!.. Почти!.. На стеклянной полочке лежала тощая пачка писем.

"И на том спасибо", — мысленно поблагодарил я, беря их в руки и отходя к окну. Вынимая листок из верхнего конверта, мельком глянул на обратный адрес и вздрогнул. Письмо было от Олеси. Дата на штемпеле была мне незнакома.

"Миленький, здравствуй!

Оказывается, я забыла адрес, ты на меня не сердись".

"Неужели я тут был такой страшный?! Чего это она так?" — вслух подумал я.

"Начну по порядку. Когда мы вернулись, то ещё с Алёной до полпервого проболтали про разные дела. Я сейчас не буду распространяться, лучше ты, как всегда, будешь задавать вопросы. Магнитофон так и не сделали. Он сказал, что, может быть, первый транзистор полетел. Я маг забрала. В Томске разберётесь. Мы после тебя звонили маме по сотовому. Письмо она получила, дала бедной Алёнке разгон. В институт съездили, нормально. У меня всё по-прежнему. Поезд в Ригу опоздал на сорок минут. Провожала меня Алёна, встречала мама. Тут все плохо себя чувствуют. Дядя Владислав ещё у нас, мама его лечит. Бабушка Вера лежит дома после операции. Мне, как я и думала, никто особенного ничего не сказал. Мама очень сердилась, когда получила письмо. Бабуля мне рассказывала, что тут было. Впрочем, главное ещё не сказано, и не знаю, как это будет. Ты извини, что так получается. Настроение у меня не очень. Ещё ничего нет, а чувство такое, как будто есть. В общем, я тебе буду писать по-прежнему и часто. Целую. До свидания.

P.S. Папка собирается со мной в Томск".

Моему изумлению не было предела. Сознание отказывалось верить глазам. У меня в руках находилось продолжение моей же несостоявшейся любви. Вернув письмо в конверт, отправился на кухню. Устроившись поудобнее у холодильника, извлёк следующее.

"Здравствуй, мой любимый!

Вчера никак не могла написать тебе. Все были дома, а когда все дома у меня нет терпения, да и чувствовала я себя неважно, сам знаешь, почему. Теперь можно спокойно жить дальше".

Много бы я дал, чтобы понять, о чём шла речь?! Любопытство разрывало меня на части, и я продолжил читать без всякого зазрения совести.

"У нас ещё стоит ёлка, очень красивая, я ещё не помню, чтобы у нас когда-нибудь была такая, главное, совершенно не осыпается".

Я невольно оторвался от чтения. Глянул в окно. Вроде осень. Хотя!.. Пасмурно. Может и ранняя весна. Но не зима — это точно. Деревьев с моего места видно не было, а вставать и подходить к окну было лень. Пожав плечами, продолжил ознакомление с письмом.

"У Юлика тут целая рыбья лаборатория, завёл себе аквариум, и никаких тебе уроков. Сидят с одной стороны он, а с другой Барсик носами в стекло и любуются. Я тоже не отстаю, наблюдаю. Сегодня начну отдавать визиты, нужно съездить к маме на работу, а оттуда к Валерии загляну. Милый, а ты записывал огонёк? Мой ненормальный маг решил не оставлять меня погибать от скуки и запел, правда, с перебоями и низкими, но до Томска и то ничего."

Вот это да!!! Сотовый и "огонёк"! Насколько я помню, то "голубые огоньки" давным-давно приказали долго жить. Я даже не смогу вспомнить, когда именно. Во всяком случае, в памяти не осталось никакого ощущения о самых лучших, не говоря уже о последних. Я потёр лоб, пытаясь вспомнить, но, увы! Да и не любил я эти огоньки. А про сотовый, так вообще молчу. У нас они появились всего лет 10 назад.

"Миленький, а как ты поедешь? Папка точно меня повезёт, у него билет бесплатный до Томска уже выписан. Поедем двадцать шестого. Я не знаю, долго он будет в Томске. Любимый, а ты всё-таки приезжай, как договаривались, посмотрим, что получится. С мамой я пока о свадьбе не заговариваю, но реакция ясна и так. Она о том, что мы можем быть всегда вместе, и думать не хочет, но как бабуля говорит: "привыкнет со временем".

Дорогой, а ты работаешь над своим проектом? Смотри, а не то в Томске я приму меры. Пока всё. Целую, очень крепко обнимаю.

Олеся".

От чудес можно ожидать чего угодно, но только не этого. Передо мной лежали письма, которых я никогда не дождался, а в них и о свадьбе шла речь. Интересно, какая была причина в этом мире, разрушившая моё счастье?! А может, оно здесь было иным?! Вопрос, конечно, был риторический, и ответа ждать неоткуда было. Вместо коньяка тут был чай, а вместо сухих строк подкупающее нежностью обращение. Ну, и родственничков поприбавилось, конечно же. Как зачарованный, я принялся читать дальше.

"Здравствуй, Дорогой.

Наконец получила от тебя письмо. Странно, что оно так долго шло. Я так его ждала, что даже плакать хотелось, когда бабуля приносила почту, а его там не было. Я предчувствовала, что с тобой что-то случилось. Как-то сердце подсказывает. Милый, это точно от тяжестей у тебя рука заболела, так что больше ты у меня ничего тяжёлого носить не будешь, пока не пройдёт положенное время. И, пожалуйста, не возмущайся".

Кто бы возмущался, только не я. Ведь на самом деле терпеть не могу таскать тяжести, а тут, оказывается, я их тягаю, да ещё и возмущаюсь, когда запрещают сие делать. Усмехнувшись про себя, вернулся к пожелтевшему листку.

"Неужели и мои письма так долго будут идти. А в Томск я всё-таки сама поеду. Патриотический порыв папки иссяк. Ему уже не хочется брать отпуск. Говорит, лучше в феврале с получки. Мне-то ещё лучше. Миленький, напиши, когда и каким направлением поедешь. Ну и пусть твой маг в ремонте. Тебе хоть меньше тащить будет. Перстень попробую достать. Барахоловка теперь по воскресеньям, а тот рубин я не нашла. Я теперь вообще дома ничего не могу найти. У Юлика в секретере свой порядок.

Ёлка у нас ещё стоит, мы её уже разобрали. Она теперь так стоит. Вообще я впервые эдакую вижу. Она не только не осыпалась, а ещё и зацвела. На конце каждой веточки по нескольку почек, а некоторые уже в маленькие, зелёные шишечки превратились. Разве можно её выбросить? Рука не поднимется! Вот и всё, пока. Передай от меня привет нашей общей знакомой, пусть не отчаивается, когда-нибудь увидимся, ведь "ещё не вечер", как пел Высоцкий".

Читая эти удивительные послания, я продолжал гадать, что же всё-таки было с моей рукой? О какой знакомой идёт речь? Что ещё за история с перстнем? А о рубине так и вообще говорить не приходится. В своей жизни мне никогда не довелось даже держать в руках, не то, чтобы иметь, полудрагоценные и, тем более, драгоценные камни, а бриллианты!.. И в самом прекрасном сне не привиделись ни разу. И колец или перстней у меня никогда не было, и никто мне их не дарил. И время года здесь описывается, по всей вероятности, зима. Я вновь глянул на штемпель. Он был страшно затёрт, так что разглядеть ничего не удалось. Отхлебнув остывшего чаю, глянул на неровно разорванный очередной конверт.

"Здравствуй, Любимый мой, дорогой, желанный!

Решила тебе написать ещё, потому что мне кажется, оно должно успеть. Хочу тебе сообщить, что время отправления опять изменилось. Буду выезжать двадцать седьмого и с ним. Всё-таки папка берёт отпуск.

Вчера целый день бродила по городу. Сначала поехала к Н.С., но её не оказалось дома, тогда я заглянула к Магде, и мы с ней снова поехали к Н.С. — безуспешно. Тогда мы решили навестить Пянелиуса, интересно же узнать, как далеко продвинулся человек за полтора года! Впрочем, с ним всегда было ясно — вылитый Шурик. Книги у Магдочки не было, жаль, конечно, но я тебе уже рассказывала, может, когда-нибудь ещё прочитаем. Валерия нарисовала мне новый альбом. Но мне он что-то не очень понравился, раньше были лучше. Вообще мне дома ужас как надоело. Хорошо хоть фантастика есть, Валерия снабжает, как всегда. Да, мне от Щавелевой переговоры на двадцать второе на восемнадцать часов. Эх, и будет ругаться, представляю. Ещё ходила с Юликом в ДМШ на классное собрание. Его и моя Элизабет обрадовалась, говорит: "хоть ты на него повлияй". Ему то, что?! Из школы придёт и сразу за рыбок, а потом за пластинки. У него на доске вылеплен целый средневековый замок со всеми мелочами и рыцари на стенах малюсенькие, да ещё и во всём их одеянии, попробуй тут его заставь сесть за уроки. Ходила с Юликом в кино "король джунглей". Бедные звери, до чего же их там исковеркали, а так фильм ничего. Вот это письмо уже последнее. Теперь до Томска. До свидания. Очень-очень жду встречи!

P.S. Большой привет всем вам!

Олеся".

Господи! Столько народу, а я и понятия не имею даже о десятой части таковых. Во всяком случае, в этом времени всё складывалось, на первый взгляд, не так уж и плохо. Но я никогда, наверное, не смогу узнать, про какую Магду шла речь и о каких книгах. Упоминающиеся в письмах фильмы я не то, чтобы не видел, даже названий таких не слышал. Надо будет хоть поинтересоваться, есть ли такие в моём настоящем времени. Почесав в затылке, взялся за продолжение.

"Здравствуй, Милый.

Как обещала, пишу тебе. Доехала я очень хорошо. В Москве мой поезд был на Ригу в девять вечера. Провожала меня Алёна. В Риге я была в семь вечера. У нас тут погода дождливая и холодная, как всегда. Ожидается встреча нашего класса на дому у Христины. В школе не собираемся потому, что у них не будет выпускного. Вот и всё. До свидания.

Олеся".

А это снова лето. Вероятно, здесь, в этом мире, наше "солнце" продолжалось на год дольше прежней жизни. В который уже раз я энергично затряс головой, безуспешно пытаясь сбросить наваждение. Не могло же моё воображение писать письма мне самому?! Если б это было так, не стал бы я себе рисовать неудачную любовь. Скорее наоборот. Хотя, как знать, может, в этом времени всё сложилось по-другому, и я смогу увидеть свою Олесю спустя столько лет. Но по вещам в квартире не было похоже, что моя любовь жила со мной. Хотя с чего это я взял?! По шкафам же я ещё не рылся! Ну, да сие ещё успеется. Однако реальность диктовала свои условия игры. Я извлёк следующее.

"Здравствуй, мой желанный!

Вот тебе и моё первое письмо из Риги. Начну по порядку. Когда в Томске мы поехали на вокзал, начался сильный дождь, так что настроение моё немного испортилось. До Москвы доехали нормально, если не считать, что поезд опоздал! Прибыл в 8 часов. В моём вагоне народу было вообще мало, зато наградил нас господь одним типом, он, видно, пьяный был и всю дорогу, на весь вагон песни распевал, да не какие-нибудь, а о конфликте общества с ним. В Сокольники я приехала в десятом часу, там меня уже ждала Катюша, Вадик тоже там был, да ещё Лёлька с дочкой. В Москве было очень тепло, зато у нас тут, как всегда, холодно. Мила должна с первого июля идти в отпуск и приехать к нам. Так что будем скоро дела творить. Мы с ней вечно что-нибудь придумываем. Юлик ездит в зоопарк, ухаживает там за птицами, принёс домой двух диких утят, а один утонул почему-то в ванне, ещё до моего приезда. Я говорю: "Юлёнка, тебе не хватает на рыбок да на утёнка". Мы с Катей выпололи всю клубнику, на обоих огородах. Клубники очень много, такая крупная, но спелой мало. Родители ездят ночевать на дальний огород, а то там по ночам лазают разные. Как прошёл выпускной нашей подруги? И как вы добрались там с твоим оборудованием? Больше пока писать нечего. В следующий раз постараюсь, если выйдет. До свидания.

Олеся!"

Ну, надо тебе?! Утёнок утонул! Никогда бы не подумал, что такое могло быть. А может, это всё-таки шутка? И потом, о каком оборудовании идёт речь? И куда это я с ним попёр? Да ещё к тому же и с подругой, закончившей что-то, то ли школу, что вряд ли, то ли училище?.. А может и университет?.. Хм!.. Наверное, всё же, институт. Ладно, чего гадать. Надо дальше читать. В общем, загадок становилось не меньше, а всё больше и больше. Уже безо всякого энтузиазма я потянулся за очередной порцией неожиданностей.

"Здравствуй, милый мой!

Вот снова пишу тебе письмо. Я уже так здесь соскучилась. Так хочется тебя увидеть, поцеловать. Погода здесь плохая, холодно и тучи всё время набегают. Мы с Катей в воскресенье были на море. Мама погнала. Приехали и уехали. Чего там делать. На обратном пути зашли к учительнице, посидели там три часа, она дала мне фотографии с нашего выпускного. Магнитофон мой что-то не хочет дома работать. Сначала, ещё в поезде не играл. Дома оказалось, пассики полетели. Мы с Катей их поставили, а теперь что-то со звуком. Очень тихо, а как стукнешь — играет.

Любимый, я уже ищу материал, вернее, знаю, какой будет. Только может, лучше найду. Ты сейчас, конечно, скажешь, что так и знал. Извини, но я ещё ничего не сказала. Скоро Мила приедет. Маме дали путёвку в санаторий с двенадцатого ноября на двадцать четыре дня в Бийск. Она вообще ещё никуда не ездила лечиться".

В этом месте я просто расхохотался. Это же надо! В ноябре и куда! В Бийск! Никогда не знал, что там есть лечебницы. С каких это пор Бийск стал курортом? Да ещё и когда?! Практически зимой... Я ещё раз перечитал эти строки. Да-а! Нарочно не придумаешь и только.

"Маме дали путёвку в санаторий с двенадцатого ноября на двадцать четыре дня в Бийск. Она вообще ещё никуда не ездила лечиться. Да и бабушку, когда положат, не известно, потому что там очередь и перед ней описывали на ноябрь. Бабуля говорит: "пока эту операцию дождёшься, так и умрёшь". Четвёртого должны сказать, когда её будут ложить".

Бедная бабушка... В каждом письме её кладут на операцию, а в каком-то уже она была прооперирована. Сколько же ей нужно операций?! В её-то возрасте?! Правда, возраст бабушки мне был неизвестен. Я потёр уставшие глаза. Что-то тут не складывалось.

"Вот теперь не знаю, что делать? Как там у тебя дела? Ты, если возьмёшь, всё равно пришли анкету. Так и так нужно будет. Куда наша подруга будет поступать или она работать устраивается? Я купила пластинку Дебюсси фортепьянные пьесы и Бах месса си минор. Изольда ведь говорила, что её у нас не выпускали. Ты не обижайся, что я мало написала. Я уж и отвыкла вообще писать. Орфография у меня не блещет. Сейчас пойдём на дальний огород сторожить клубнику. Можно было бы, я бы тебе переслала в письме, представляешь?! Мама купила ещё Маркеса. Так что тот будет наш. Ну ладно. До свидания. Целую тебя очень нежно, а ты?"

Вот-те на! Оказывается, моя персона обожает Дебюсси и Баха! А Маркеса я вообще не читал?! Надо бы найти время и посмотреть хоть, о чём идёт речь? Мне стало даже интересно узнавать собственную судьбу. Я поднялся и вновь наполнил опустевшую чашку. Да, с подругой тоже непонятки. Что за таинственная дама?!

"Здравствуй, Любимый мой!

Получила сейчас оба твоих письма, надеюсь, что два моих ты тоже получил. Как видишь, у нас тут всё не так хорошо и быстро получается. Да и не могло быть по-другому. Мила так и не приехала, я уж и не жду её теперь, зато прикатил какой-то их троюродный братец. Собирается поступать здесь на плавбазу мотористом, какой-то ненормальный. Не знаю, долго ли он у нас проживёт, но на мою нервную систему он действует отрицательно.

Дорогой, я, конечно, благодарна "вам" за столь активную деятельность, но не знаю, когда смогу ответить тем же. Бабушку всё не могут положить на операцию. Всё мест нет. Не представляю, как ей будут делать? У неё постоянный кашель и ничто не помогает. Я купила материал на платье. Сиреневая, капроновая ткань "ветерок". Мы ведь договаривались, что для себя я буду сама всё доставать. А ты фату купил, да ещё длинную. Я длинное платье не хочу, куда его потом девать?! Только не обижайся, что-нибудь потом с ней придумаем. Укоротить, наверное, как-нибудь можно. Милый мой, не предпринимай ты больше ничего. Понятно, что тебе хочется, как у добрых людей, но ты пойми же, что для меня на всю жизнь будет унижением воспоминание о свадьбе, на которой я буду бедной родственницей. Да, а к костюму пусть лучше будет галстук, ладно? Я тоже успела заболеть, проклятый нос! Не идёт мне Рижский климат. Да, ещё после купания в море... С одной стороны, хорошо, значит всё в полном порядке. Писала на огороде, куда мы сбежали от братца. Да, я подстриглась, не бойся, концы только. Всё".

Во дела! Здесь дело даже до фаты дошло. И всё же не понятно, почему она всё время обращается в некоторых случаях на "вы"? Я, что к свадьбе готовился с кем-то? Но у меня нет никого!.. И с подругой всё ещё больше запуталось. Она же вроде бы что-то только закончила и вновь поступает?! С чувством страха я протянул руку за последним листком. Он был совсем тоненький, маленький и какой-то жалкий. И веяло от него болью.

"Здравствуй.

Вот, наконец, пишу тебе письмо. Конечно, оно будет обращено и ко всем вам. Не знаю, должна ли я просить извинения за всё то беспокойство, которое вы испытали из-за этой свадьбы. Напишу всё, как есть. Мама восприняла моё сообщение очень тяжело, у неё снова, как в прошлом году, отнялась левая часть тела, правда, сейчас ей уже лучше. На ноябрьские она не согласна. Главное возражение — нужно доучиться эти два года, а в общем _о_н_а_ считает, что мы должны ещё подумать. Приехать я не смогу. Бабушку в августе только положат на операцию. Не знаю, как бы ты, Дорогой, поступил на моём месте, если конечно любишь своих близких. До свидания. 16-vii".

Ну, вот и долгожданный финиш! Всё осталось по-прежнему. Бабушка на операцию, парализованная мама на курорт, братец идиот и так далее, и тому подобное. Всё вернулось на круги своя. А чего я, собственно говоря, ожидал? Ежели всевышним так было решено, так тому и быть.

Вздохнув, сложил письма в прежнем порядке и вернул на старое место. Уже в дверях почему-то подумал, а с какой стати эти письма лежат у всех на виду? Странные у меня замашки в этом времени.

На кухне опять злорадно заскворчал чайник. Заваривая чай, продолжал усиленно думать или пытаться это делать. Только толку от этого не было ну никакого. В голове творилась такая каша... Решительно отставив чайник, снова ринулся в комнаты на поиски хоть какой-нибудь зацепки. Всё было тщетно. Дополнительный осмотр ни к чему не привёл. Магнитофон, который я выключил полчаса назад, был неизвестной мне конструкции. Интересно, как этого сразу не заметил? Лоджия застеклённой не была, как и балкон. В маленькой спальне на стенах не было ни одного ковра, сплошные фотообои с дурацкими видами и обнажёнными женскими телами в самых неимоверных позах. Всё это было явно не моих рук дело. Да и вкусы клеившего подобную дрянь были прямо противоположными моим.

Я вернулся на кухню. Дымящаяся чашка ароматного чая ждала меня на столе. Я переставил её на другое место, не на то, на каком обычно сидел, и удобно умостился. Передо мной на стене оказались ходики. Да, да! Самые обыкновенные старинные часы-ходики. Моим способностям удивляться наступил конец. Я взглянул на окно через парок от чая. Оно двоилось. Тут в мою одуревшую голову вломилась очередная мысль и я, как ошпаренный, подскочил. У братьев Стругацких был рецепт для отличия галлюцинаций от реальности. Очень-очень сильно я ущипнул себя. На руке остались два кровавых следа. Было довольно больно. Тогда кинулся в прихожую, где видел огромное зеркало. В нём отражалась часть стены за моей спиной и моя очумевшая физиономия. Прикрыв веки, нажал на глазное яблоко. Зеркало раздвоилось. По всем признакам это не было галлюцинацией. Но я точно знал, что это был не мой дом, точнее, не моё время. Это никак не укладывалось в мозгу. Начитался всякой фантастики, вот и одурел. Не в состоянии отличить реальность от выдумки. Кажется, надо идти к психиатру или как они там называются? Это только американцы жить без них не могут, а у нас про них толком никто ничего не знает. У нас всё гораздо проще. Тяпнул гранчак, вот тебе и всё лечение.

В который уже раз вернулся на кухню к остывающему чаю. Отхлебнув глоток и глядя на уже редеющий парок, вдруг вспомнил, как, будучи ещё в младенческом возрасте, впервые в своей жизни, в осознанном состоянии, конечно, воспользовался услугами аэрофлота. Я сидел в огромном кресле у самого иллюминатора и разглядывал виднеющийся вдали засыпанный снегом по самые лопасти вертолёт, торчащий из сугроба хвост кукурузника, и двухэтажное здание аэровокзала. Наши места оказались перед крылом самолёта, и мне хорошо было видно, как начинали раскручиваться винты, ускоряя обороты, и удивительное превращение лопастей сначала в туманный круг, а потом и вовсе исчезнувших в бешеном вращении. Тут я заметил, что вокзал не двухэтажный, а четырёх. Ещё раз внимательно пересчитал, загибая пальцы, и понял, что не четырёх, а больше. Над первыми двумя этажами появились ещё два, а над этими двумя, ещё точно таких же два и так далее до тех пор, сколько можно было увидеть из маленького иллюминатора. От восторга я завизжал, тыкая пальцем в стекло. Отец глянул и спросил, чего это я так ору. Продолжая тыкать пальцем, я попробовал объяснить. Он снова заглянул в иллюминатор и, откинувшись на спинку кресла, сказал, чтобы я прекратил вопить, так как вокзал как был двухэтажным, так и остался. На меня словно бочку холодной воды вылили. Я же чётко видел, как дом громоздился на доме. Странный это был эффект.

Спустя несколько лет, когда я уже пошёл в школу, был подобный случай. Разница была в том, что проводивший демонстрацию парнишка видел то же самое, что и я. Мы стояли на огромном сугробе на уровне второго этажа. Возвращаясь со школы, я взобрался сюда, чтобы побросать в солнце снежные комья. Они, конечно же, не долетали и до ближайшего здания не то, чтобы до звезды, но сам процесс был интригующим, а вдруг доброшу?! Тут ко мне вскарабкался пацан лет пятнадцати. Он некоторое время наблюдал за моими тщетными потугами, а потом сказал:

— Не так надо.

— А как? — спросил я.

— Вот так, — ответил он и, взяв довольно внушительный ком, бросил его в солнце.

Ничего не произошло. Я во все глаза смотрел, однако совершенно ничего не изменилось. Снежный ком долетел до угла дома и врезался в такой же сугроб напротив.

— Не получилось... — сказал он как бы про себя.

Потом взял новый ком и, размахнувшись, сильно, с лёгким разворотом, метнул свой снаряд. В первое мгновение ничего не было. Правда, на этот раз мне не удалось заметить сам снежок и его траекторию полёта. И тут вдруг с солнцем что-то случилось. Оно покрылось тёмными спиралевидными кругами, которые, в свою очередь, стали со всё ускоряющейся скоростью вращаться по часовой стрелке, сжимаясь в точку. Сияние светила, бывшего до этого белым с жёлтой сердцевинкой, превратилось в разноцветное, преимущественно кроваво-красное, жёлто-оранжевое, постепенно переходящее от смоляно-чёрного края к центру. Откровенно говоря, я испугался, но в тот момент меня завораживала картина происходящего больше собственного страха. Когда же от солнца осталась только маленькая кровавая точечка, пацан сказал:

— Ну, хватит, — и, спрыгнув с сугроба, зашагал в сторону школы.

В следующее мгновение всё вернулось на своё место. Солнце сияло по-прежнему ровным бело-жёлтым светом, выглядывая из-за угла ближайшего строения. Всё также белел снег. И ничего не осталось от только что произошедшего. Я удивлённо смотрел то на солнце, то вслед уходящему мальчишке. После этого мои тренировки по метанию снежков в солнце прекратились навсегда. Я боялся, что вдруг попаду в него, и оно погаснет. Как быть с перегоревшей лампочкой, мне было ясно, а что делать с погасшим солнцем и как его вновь зажечь, я не знал.

Щебетание дверного звонка вырвало меня из объятий воспоминаний. Поставив пустую кружку на стол, подошёл к разделочному столу, на котором стоял заварничек. В дверь снова позвонили. С сожалением, поглядев на чайничек, побрёл отпирать.

— Кто там? — гаркнул я с порога своей квартиры, не испытывая особого желания подходить к входной двери тамбура.

Тут надо заметить, что мы с соседями построили (я бы сказал, они сварганили, так как лично моё участие в этом проекте свелось к отстёгиванию причитающейся с меня суммы) общий коридорчик на две квартиры.

— Открывай, давай, скорей! — послышалось из-за двери.

По дубовой обшивке деликатно забарабанили костяшками пальцев.

— Что ещё там за аристократ выискался? — буркнул я сам себе под нос и, сделав два шага, крутанул замок.

Тяжёлая бронированная дверь медленно приоткрылась. На площадке стояла женщина лет сорока, сорока пяти. Среднего роста, с коротко остриженными сине-зелёными волосами, торчащими в разные стороны, как иглы у дикобраза. Неестественно красные губы выделялись на ненатуральном румянце щёк. Глаза скрывались за стёклами "кисок". Одета она была не дёшево.

"Крашеная", — мелькнуло в голове. Женщина же, в свою очередь, нисколько не смущаясь, прошла мимо меня. По пути скинула туфли подле отопительной трубы, и продолжила своё движение в глубь квартиры. Сунула, не глядя, сумочку под зеркало в прихожей и, ни на мгновение не притормаживая, направилась в ванную. Я, обалдев, закрыл входную дверь и почаляпал за ней. Гостья же преспокойненько мыла руки, с любопытством разглядывая своё отражение в зеркальном шкафчике для банных принадлежностей.

— Простите, — обратился я. — А вы, собственно говоря, к кому?

Дама от неожиданности даже мыло выронила. Оно упало на край раковины и, как ребёнок с горки, скатилось в глубь, закрыв собой сливное отверстие.

— Ты что? — удивлённо спросила она.

— Я?! Ничего... Насколько мне известно, мы незнакомы.

— Это ещё что?! — аж дёрнулась она. Не смытая с рук пена капала на подол платья.

— А чего вы так орёте? Не у себя же дома? — попробовал осадить её я.

— Как это?! — изумление незнакомки было неподдельным, но я ещё ничего не заподозрил.

— Это с каких-то пор я не у себя дома? — угрожающе надвигаясь на меня, прошипела она. — Кто она?!..

— Это мой дом и попрошу вас вести себя соответственно. Я вас к себе в гости не звал. — Довольно-таки резко попробовал остепенить гостью я.

Женщина уставилась на меня. Шагнув ко мне, она протянула руку, чтобы схватить за ворот. Я же осмотрительно отступил назад и сказал:

— Откройте сливное отверстие, не то зальёте соседей. Неприятностей потом не оберёшься.

Она резко обернулась к раковине. Вода достигла критической высоты. Одним движением крашеная выкрутила кран и только после этого ловко извлекла кусочек мыла. Положила на полочку. Вновь включила воду и, домыв наконец руки, вытерла их о полотенце, висевшее справа от двери на металлических рожках.

— А ну-ка, дыхни, мерзавец? — тоном, не терпящим возражений, потребовала она.

— С какой стати я должен вам дышать? Это во-первых, — заговорил я. — Во-вторых, я вообще не пью. Не говоря уже об оскорблении...

— Это ты скажешь кому-нибудь другому, только не мне, — перебила она и снова попыталась взять меня за барки.

Я мягко перехватил её руку на лету и легонько оттолкнул.

— Вы, мадам, меня вероятнее всего с кем-то путаете.

— Ты что? Стас? С ума сошёл?! Кончай свои дурацкие шутки... — не выдержала моя собеседница.

Она сорвала свои солнцезащитные очки, и я увидел её тёмно-синие, холодные глаза. В них стоял испуг.

— Я не Стас, — выдавил я из себя, начиная догадываться. — И никогда им не был.

— То есть это как? — Её глаза широко распахнулись. — Тогда как ты умудрился попасть в мою квартиру?

— Это вы в мою пришли, а не наоборот.

— Слушай, Стас, — миролюбиво сказала дама. — Кончай эти шутки.

— Но я не Стас, я же вам об этом говорю...

— Та-ак! — протянула она. — Значит так. Если ты не Стас, то кто ты?

— Я?! — Вопрос застал меня врасплох. — Я... Я ... Просто человек...

— А я, по-твоему, кто? — грозно спросила мнимая хозяйка квартиры.

— Я не знаю, кто вы, но и я не Стас, — снова попробовал возразить я.

— А ну-ка, давай-ка раздевайся. Снимай штаны, живо! — потребовала она.

— А это ещё зачем? — опешил я и, на всякий случай, шагнул назад, за двери зала.

— Коли ты хочешь поиграть в эти игры, так давай убедимся, что ты не Стас.

— И что? Для этого раздеваться надо? — спросил я, с опаской выглядывая из-за двери, стараясь одновременно прикрыть её поплотнее.

— А как же! — удивилась она, одним движением распахивая с таким трудом прикрываемые мною двери. — Только у Стаса на правой ягодице у самого основания спины имеется родимое пятно, один к одному имитирующее конверт. Проще говоря, обычное письмо.

Тут я обнаружил, что сижу в дверях, на паласе зала, подобного дикого совпадения никак не ожидая. О таких подробностях на моём теле могла знать только мама, но эта женщина никак не могла быть ею.

— Стас?! Ну, что с тобой?! — с тревогой в голосе спросила женщина, нависая надо мной. — Тебе плохо?

— П-п-прост-т-тите... — заикаясь и глядя на неё снизу-вверх, попытался заговорить я. — Н-н-но у меня точно т-т-так-к-кое же!

— Ну, знаешь!.. — возмущению её не было предела. — Кончай эти шуточки. Не то я вызову милицию. Там они тебе быстро мозги вправят и память восстановят.

Эта угроза возымела своё действие. Взявшись за дверь одной рукой, а другой, оттолкнувшись от пола, я поднялся на слегка подрагивающие ноги.

— Милая женщина, я не шучу. Я никакой не Стас и никогда им не был. Но я могу попробовать объяснить вам кое-что. — Сумел-таки взять себя в руки я.

— Стас, ты сколько на душу принял? — не унималась она.

— Я же вам говорю, что не пью и никогда не пил.

— Ну, хватит!!! — заорала она. — Сколько можно издеваться?! Жена я тебе или нет!!!

На этот раз меня спасла стена, как раз, кстати обнаружившаяся позади. Оказывается, эта женщина моя жена!

— П-п-п-пр-р-рос-с-ст-ттите, но я никогда не б-б-был ж-ж-женат! — выдавил я из себя.

Она в бессильной ярости опустила руки. Я же с невозмутимым видом повернулся и пошёл на кухню, изо всех сил пытаясь восстановить хладнокровие и логику мышления.

— Идите, пожалуйста, сюда, — пригласил я её. — Давайте-ка, попьём чайку и поговорим без всяких криков.

Хозяйка послушно вошла на кухню и села у двери. Я на ходу правой рукой подхватил свою чашку, а левой, открыв шкафчик и выхватив оттуда другую, локтем захлопнул дверцу, принялся готовить чай. Тут обнаружилось, что впопыхах я не выключил чайник, и он наполовину уже выкипел. Разлив кипяток по чашкам и пополнив чайник, я возвратил его на газ. Потом поставил одну чашку перед женщиной, а сам уселся на табурет у холодильника.

— Я не хочу чая, — очень тихо, но с явной угрозой в голосе произнесла она.

— Можете не пить. Это уж как вам угодно, — согласился я, отхлёбывая из своей кружки. — Я думаю, что разговаривать лучше за чаем.

Тут я невзначай взглянул на ходики. На них было восемнадцать часов семнадцать минут. Взгляд упал на мою левую руку с электронными часами. На них было десять часов двадцать пять минут. Я поставил кружку с чаем на стол и резко отдёрнул рукав на правой руке. На моих фирменных было 10-25. Продолжая смотреть на циферблат своих часов, я поднялся и подошёл к хозяйке этого дома.

— Позвольте? — попросил я и, не дожидаясь разрешения, взял её за руку, на запястье которой были маленькие часики, кажется, фирмы "Заря".

На них было 18-17. Я вернулся на своё место. Она явно была у себя дома, а вот где снова был я?!

— Понимаете ли... Когда-то очень давно я читал один фантастический рассказ. В нём говорилось о том, как один чудак приехал со своей девушкой осматривать египетские пирамиды. И вот около одной он вдруг почувствовал, что мир вокруг как-то незаметно изменился. Чуть позже выяснилось, что он попал в другое время. В параллельное. Там тоже были точно такие же люди, как и он. Там были его друзья, но из другого времени. Понимаете? Там оказалось, что его девушка замужем за его другом. Вообще-то рассказ так себе, но ситуация довольно интересная. Вот и я, кажется, попал на самом деле в подобную переделку. Вы меня понимаете?! Не книжную, а самую настоящую!

Тут меня перебил дверной звонок. Женщина вздрогнула и посмотрела на меня. Я пожал плечами и хотел было подняться, чтобы открыть, но она, опередив, пулей выскочила в тамбур. Раздался щелчок замка, и в следующее мгновение короткий женский вскрик. Я вскочил. В дверях стоял мужчина средних лет, держа на руках бесчувственное тело "крашеной". Не глядя на меня, он прошёл в зал и уложил свою драгоценную ношу на диван. Потом принялся слегка похлопывать её по щекам, наверное, таким способом хотел вернуть в сознание. Я же открыл шкаф и вытащил аптечку, в которой кроме нашатыря ничего не было, но мне он-то и был нужен. Сняв колпачок, протянул мужчине. Тот, опять же не глядя, взял и сунул пузырёк дамочке под нос. Веки дрогнули, и она открыла глаза, но тут же снова упала в обморок.

— Что с ней? — с недоумением спросил мужчина, ни к кому не обращаясь.

Я сам с удивлением глядел на него и, кажется, понимал, в чём дело.

— Послушайте, — обратился я к нему. — Взгляните, пожалуйста, вот сюда.

Он обернулся и впервые взглянул на меня.

— Да не на меня, а в зеркало, — уточнил я.

В огромном зеркале, висящем в прихожей за моей спиной, прямо напротив дверей в зал, отражалось его недоуменное лицо. Я с довольным видом наблюдал, как его глаза постепенно вылезают из орбит. Ещё бы. Там отражалась его физиономия, а рядом стояла точная копия. Мало того, одеты мы оказались один к одному. Как можно было бы различить? Ума не приложу.

— Вот это да! — восхищённо сказал он. — У меня вообще-то нет никаких братьев, не то, чтобы близнецов.

— У меня тоже, — согласился я и продолжил. — Но этим наше сходство не заканчивается. Тут ваша жена такие подробности приводила, что мне даже неудобно об этом говорить.

Он, наконец-то оторвался от созерцания зеркала, и взглянул на меня.

— А как вы тут оказались? — спросил он.

— Это история ещё та, но о ней мы ещё поговорим и довольно основательно. Тут, кажется, будет очень и очень интересно и вам и мне, — заговорил я, и тут во второй раз открыла глаза женщина.

— Стас, — позвала она, глядя на меня.

— Я тут, — отозвался мужик, однако она продолжала смотреть на меня. — Стасик, — повторила она, и по её щекам потекли крупные слёзы.

— Да что с тобой, любимая? — разволновался он.

— Я её прекрасно понимаю, — заговорил я. — Ей трудно поверить в двух мужей, вот и всё...

— Бросьте свои дурацкие шуточки, — перебил он меня.

— Стасик, он ведь не шутит, — подала голос женщина.

— Ладно. С этим мы разберёмся чуть позже. Лучше ответьте мне, почему вас зовут Стасом? Ведь вас должны звать, как и меня, — перешёл к решительным действиям я.

— А почему меня должны звать, как и вас? — в свою очередь спросил мужик.

— Это я вам объясню позже, а пока что отвечайте на мои вопросы, не то мы никогда не разберёмся что к чему.

— Да, вы правы, надо же кому-то быть в здравом уме, — проговорил он, внимательно глядя в лицо своей жене. — Стас — это моё прозвище ещё со школы. Я так увлекался разведчиками и литературой по этому вопросу, что меня прозвали Юстасом, Помните "Семнадцать мгновений весны" Юлиана Семёнова? Вот оттуда, но постепенно "Ю" куда-то исчезло, а остался только "Стас".

Я вспомнил своё увлечение Штирлицем и тут понял — это одно из ответвлений моей жизни. Иначе говоря, один из миллионов несостоявшихся вариантов моей судьбы. Этой не состоявшейся женой могла быть Валька... Хотя вряд ли Валька. Другая она была, хоть глаза голубые были, как у этой. Могла быть и Любашей. Та любила косметику, но училась на повара, а здесь холодильник пустовал. На Марину эта дамочка вроде бы тоже не тянула, глаза другие, да и ростом повыше. Да и мало ли кто мог оказаться на этом месте в данной реальности!..

Мне стало страшно. Я блукал в собственной памяти и её воображении. Ведь из каждой секунды жизни можно было, да оно так, наверное, и было, начинать совершенно другую жизнь. И таких вариантов несчётное количество... Случайно приоткрывшийся занавес таинственности привёл меня в ужас. Блукать по параллельным мирам без ориентиров — перспектива не из приятнейших, если не сказать больше, а блуждать по собственному подсознанию...

"Вот тебе и бриллианты! — всплыло в подсознании. — Кажется, это в каком-то письме про камни было, — судорожно вспоминал я и вдруг вспомнил: — А стюардесса?!" Рука инстинктивно потянулась к груди. В ярком свете люстры вспыхнул костёр!.. Странный туман застлал взор. Очертания предметов расплылись. Пол покачнулся. В последний миг я попытался ухватиться за косяк двери, но рука скользнула в пустоте, и сознание покинуло меня.

"Стрела пропоёт, и конь захрипит,

И ворон взметнётся бедою.

И некому будет меня окропить

На утро живою водою".

Юрий Аделунг

Лучник

Никогда в жизни я не терял сознания, а если и было такое, то мне об этом почему-то никто не сообщал. Поэтому не могу сказать точно, то ли я терял его, то ли нет. Но вернулся в нормальное состояние как-то сразу. Где-то высоко в небе пищала какая-то пичуга. Лёгкий ветерок овеивал приятным теплом. Яркое утреннее солнышко ласково пригревало. Бриллиантовой россыпью горела роса на травинках. В глубокой синеве не было ни единого облачка. Создавалось впечатление, будто можно было увидеть звёздное небо.

Я осторожно поднялся с места, где лежал. Примятая трава образовала что-то наподобие мягкого ложа в форме человеческого тела. Куда не глянь, был простор и первозданная красота. Воздух был настолько прозрачен, что его совсем не чувствовалось. На всякий случай помахал рукой. Нет, он всё-таки был, а иначе как бы я дышал? Немного постояв, озираясь на все четыре стороны, снова сел. Опять меня куда-то занесло. Что от меня всё-таки требуется, я никак понять не мог. События последних дней или часов настолько переплелись, завязались в Гордиев узел, которому требовался свой Македонский, я таковым себя не считал, а потому потерял всякую надежду разобраться хоть в чём-нибудь. Что тут надо было делать? Или вообще ничего? Может просто наблюдать? Тогда зачем? Голова пухла от вопросов и ни одного ответа, даже намёка. Тяжело вздохнув, обхватил свою бедную головушку руками и сильно сжал. Сзади послышался шорох травы. Кто-то шёл ко мне. От встреч я так же устал, как и от путешествий. Самым большим моим желанием было вернуться в свой привычный мир, пыльный и грязный, загазованный и шумный, кровавый и злобный, но мой, а всё происшедшее считать плодом фантазии, однако именно этого сделать я не мог.

— Что? Плохо? — спросили меня.

— Нет, хорошо, — ответил я, не поворачивая головы и не отрывая от неё рук.

— Бывает, — посочувствовали мне. — Да вы так не убивайтесь. Здесь всё не так, как вам кажется.

— А что мне должно казаться? — поинтересовался я.

— В том-то и дело, что вам ничего не кажется. Всё происходит на самом деле с вами. С чего вы решили, что в какие-то миры попали или временные пояса? Такого просто не бывает.

— Чего не бывает? — спросил я, отрывая руки от головы и поворачиваясь к говорящему.

— Всего того, чего вы себе понапридумывали.

— Я не понимаю, чего это мы "понапридумывали"? — снова задал я вопрос, с удивлением разглядывая сидящего на корточках рядом со мной мальчишку лет девяти.

— Я говорю о вас лично, а не обо всём вашем так называемом человечестве. Вы сами себе создали барьер, который перейти не можете. Удалите его, и всё станет на свои места.

— О каком барьере идёт речь? Я совершенно ничего не понимаю. Как можно говорить о том, чего не понимаешь?!

— Я-то понимаю, а вот вы не желаете понять. И даже не пытаетесь.

— Да что, в конце-то-концов, мне надо понять, чёрт вас всех подери! — чуть не взвыл я. — Кончайте своё словоблудие!

— Хм, — протянул мальчуган и улыбнулся. — А вы подумайте, что же вам хочется понять в первую очередь?

— Мне? Понять? — как заворожённый я смотрел на пацана и понимал, что где-то он прав. Мне стоило сначала разобраться со своими чувствами и желаниями, и только после этого приступать к каким-то анализам. Я же валил всё до кучи и пытался в ней копаться, не имея ни малейшего понятия с чего начинать.

— Ну, вот видите, — удовлетворённо улыбнулся мальчишка. — Вот вы и начали думать. А теперь я могу удалиться, ведь вам есть над чем поразмышлять. Посторонние будут только мешать и отвлекать от необходимого направления. — Он поднялся с корточек и добавил совсем не в тему: — Вы никуда не уходите. Так случилось, что вас перехватили, и получилась накладка. Как и у вас, я имею в виду ваше общество, так и здесь имеются различные течения и мнения. Кое-кому не хотелось, да и сейчас не хочется, неизбежного. Ваша спутница допустила оплошность, но это уже не важно. Всё равно она вас найдёт, только помогите ей и не уходите далеко от этого места. Поверьте, вытянуть вас из воображаемого времени было довольно трудно. И если б не эта удивительная душа я бы ни за что не стал вмешиваться в подобные дрязги. Второй раз за эдакую работёнку я не возьмусь ни за какие коврижки. — Он улыбнулся и пошёл по росистой траве в сторону восходящего солнца.

Я воззрился ему вслед, как баран на новые ворота, и никак не мог понять, откуда он взялся, ведь только что вокруг не было никого!.. А с другой стороны точно знал, что пацан говорил правду и мне тут действительно ничего не угрожает. Почему в меня вселилась такая уверенность, объяснить не берусь. Я улёгся и стал ожидать дальнейших событий, которые не заставили себя долго ждать. Думать совсем не хотелось. Да и не совсем понятно было о чём думать?

Первое, на что пришлось обратить внимание, внезапная материализация достаточно большого количества различных зверюшек. Сначала это были обыкновенные ящерки, потом появились парочка хомяков и мышей, затем лисёнок. Все они проецировались где-то вне поля моего зрения, и туда же исчезали.

Вся эта живность бегала, резвилась, некоторые даже подбирались ко мне так близко, что поймать их не составило бы большого труда. Они разевали свои игрушечные пасти, как бы желая укусить или угрожая. Эта чехарда так меня увлекла, что я не сразу заметил, как возле моей левой руки оказалась гремучая змея. Меня, как ветром сдуло. Только гадина не отставала и нахально продолжала наступать. Я, в свою очередь, продолжал пятиться, удаляясь от своего импровизированного ложа. За этим великолепным образчиком пресмыкающегося шли гурьбой, как физкультурники на параде, несколько ящериц, мышей, хомяков, крыс и лисёнок, в общем, все, кто появился чуть раньше. Продолжая делать пяты, неожиданно для самого себя, я сообразил, что змеи питаются грызунами, тогда зачем эта дрянь ползёт на меня, когда у неё за хвостом целая орава жирных, соблазнительных блюд, и к полному удовольствию на выбор?! К тому же они сами пришли к ней, и гоняться не надо, растрачивая силу и энергию. Кроме этого, змеи первыми на добычу больше себя никогда не нападают, если их не разозлить. А я не злил. Мне и в голову это не пришло бы.

Я оглянулся в поисках укрытия. И тут понял. Меня оттесняли от места, с которого не должен был уходить. Хитрый манёвр. Как только мысль сложилась в правильную форму в моей отупевшей голове, сразу же возник план дальнейших действий, но мои соперники не дремали. Как будто подслушав мои мысли, где-то невдалеке раздался грозный рёв льва, а через мгновение он собственной персоной появился точно на том месте, откуда меня выманили так легко. Змей я побаивался, но не настолько, чтобы долго удирать от них. А вот что делать со львами? Понятия не имел. Как-то не довелось мне с ними встречаться, да и не испытывал я особого желания в такой встрече. Однако, пока этот царь зверей оставался на месте, опасаться было нечего. Я сосредоточился на ближайшей опасности. В конце концов при определённой везучести и ловкости рук можно поймать эту гадину и разделаться с ней. Что я не замедлил сделать. Самое странное, это было то, что змея поймалась мгновенно, как будто она не ожидала с моей стороны такого выпада. Стоило мне сделать рывок в её сторону, прижать ногой к земле у основания шеи, как она оказалась зажатой в руке, злобно шипя. Армия, следовавшая за своей хозяйкой, остановилась в нерешительности. Я оглянулся, разыскивая глазами камень, при помощи которого собирался размозжить башку этой дряни, как вдруг услышал голос и с изумлением увидел, что держу за шею совершенно голую дамочку, с силой пригибая её к земле. Поза, прямо скажем, была скверная. Я опомниться не успел, как тут же предо мной сфокусировался буквально из ничего тот самый пацан.

— Ну, что, Марранда? — спросил он, глядя на согнутую в земном поклоне красотку. — Я ведь тебя предупреждал. Ты нарушила наш договор. Быть тебе теперь в моём мире всегда в той шкуре, в какой ты появилась без спроса.

Краем глаза я увидел, что все прибывшие сюда вмиг растворились, а вот лев стал приближаться к нам огромными прыжками. Только прыжки его были какие-то затяжные, как в замедленном кино.

— Отпустите её, — предложил мальчуган. — Она больше никого и никогда не укусит, во всяком случае, в ближайшее время. Хотя и вас она кусать не собиралась. Не для того она здесь появилась. Не правда ли? — обратился он к дамочке.

Я разжал пальцы. У моих ног волчком закружился громадный уж.

— А с ним-то, что будете делать? — спросил я, глазами указывая на приблизившегося льва.

— Дон, — раздался до боли знакомый голос. — Не надо их так карать. Ведь тут есть и моя вина.

— Но вы пришли с разрешения и не нарушили моих правил.

— И всё-таки не стоит их так наказывать. Я прошу тебя.

Я обернулся. Между мной и львом стояла прекрасная незнакомка.

— Ну, вот и вы, — с облегчением вздохнул я.

— Увы, я не могу этого сделать. Ведь в этом случае я нарушу собственные законы, а это чревато, — парнишка смотрел девушке прямо в глаза.

— Да не смотри ты на меня так, — попросила она, только своего взгляда не отвела. — То, что я попалась на твои штучки, и так ясно.

— Жаль, но не я вас на них поймал, а вы сами этого хотели, иначе бы не затевали этих игрищ.

— Прости неразумную, — улыбнулась красавица. — И отпусти этих... — она указала на ужа, обвившегося вокруг передней левой лапы льва, который, в свою очередь, покорно лежал у ног феи.

— Только ради вас, — зловещая улыбка искривила губы мальчугана. — Но имейте в виду — вы об этом ещё пожалеете, и не один раз. — Он сделал паузу. — Хорошо подумали?

— Пусть будет так, как тому должно быть, — ответила девушка.

— Ну, что ж. Будь по-вашему. Исключительно из уважения к вам. — Произнёс странный пацан, и лев с ужом исчезли. — А теперь, ваше высочество, берите своего красавца и уходите скорее. Пока я держу себя в руках.

— Хорошо, Дон. Спасибо тебе за помощь.

— "Спасибо, спасибо"! Работай тут за "спасибо," — буркнул пацан.

— Дон! Не уподобляйся большинству, — вспыхнула моя спутница.

— Идите, пока я добрый, — уже не так дружелюбно, как вначале, повторил подросток.

— Хорошо, Дон. Но смотри, как бы это тебе не аукнулось.

— Вы мне угрожаете?! — вскинулся тот.

— Нет. Просто я тебя предупреждаю. Да ты и сам знаешь, чем это может закончиться для тебя.

— В чём, в чём, а в этом вы правы. — Подтвердил мальчишка, успокаиваясь.

— Благодарю тебя, Дон. И будь, пожалуйста, добрее, — повторила моя спутница.

Говоря это, она взяла меня за руку и повела куда-то в сторону, но не туда, откуда я явился.

— Вы уж извините, но не всегда получается так, как хочется, — виноватым тоном попросила девушка.

— Да уж ладно. Было бы за что. Но ответьте мне, пожалуйста, на такой вопрос.

— Опять?! — лукаво взглянув на меня, спросила или утвердила она.

— Опять или сначала — это уже неважно, — отпарировал я.

— Вы не обижайтесь, — улыбнулась она и коснулась своими прелестными пальчиками моего плеча, как будто погладить хотела, но испугалась, что мне это может не понравиться.

— И всё-таки, объясните мне. Как это может быть? Человек превращается в змею или льва... Это уже даже не фантастика, а мистика!

— Как вас просто обмануть, — покачала она своей прекрасной головкой. — Никакого волшебства. Это просто сложно наведённая галлюцинация, только и всего. Никто ни в кого не превращался. Да и невозможно такое в вашем физическом мире.

— Но я же не только видел, я и чувствовал холод змеиного тела! — Воскликнул я.

— И что? Вы думаете, что это так трудно сделать?

— Но почему тогда об этом пишут? Дыма без огня не бывает.

— Разумеется. Но дым без огня всё же бывает, а вот превращений без последствий, увы, нет, — ответила красавица.

Пребывая рядом с этой дивной девушкой, я вдруг осознал, что она мне определённо начинает нравиться. Точнее, даже не так. Я чувствовал, что медленно, но уверенно влюбляюсь. Что-то очень уж это было похоже на барина из кинофильма "Граф Калиостро". С каждой минутой я всё больше уподоблялся ему, влюбившемуся в статую. Но статуя оставалась всегда на одном и том же месте, сколько бы не пришлось просыпаться, а вот мой объект обожания появлялся только во сне. Хотя чёрт его знает, сон ли это или явь?!

— Да поторопитесь же вы!!! А то ведь я могу и передумать, — Раздражённо заорал нам в след мальчишка.

Было в этом голосе что-то такое, что вынудило меня оглянуться и посмотреть на то, как этот крикун будет растворяться в воздухе. Однако вместо этого я увидел, как этот хулиган целился в нас из обыкновенного охотничьего лука, очевидно собираясь подстрелить обоих одной стрелой.

— Вы знаете, он хочет стрельнуть в нас своими отнюдь не детскими стрелами, — предупредил я, обращаясь к спутнице. — Я заметил, что наконечники его стрел из самого настоящего металла.

— До-он! — вскрикнула девушка, мгновенно оборачиваясь к пацану, и делая несколько поспешных шагов ему навстречу. — Это же не честно!

— В моём мире я решаю, что честно, а что нет, — насмешливо ответил хулиган и спустил тетиву.

Звук разбивающегося хрусталя лопнувшей струной раздался в благородном эфире. Моя спасительница подняла обе руки, как бы пытаясь поймать мчащуюся смерть. Потом сделала ещё один шаг навстречу неминуемой гибели. Только тут я сообразил, что она хочет закрыть меня собой. Моя реакция была молниеносной.

— Стой! — вскрикнула сказочная фея.

Но было поздно. Я уже стоял пред ней, широко расставив руки, словно мог изловить выпущенный снаряд.

— Я прав, принцесса! Я опять оказался прав, ваше высочество!!! Я, как всегда, прав!!! — Оглушительный хохот, похожий на раскаты грома, потряс этот чудесный мир. Мальчишка веселился.

"У дороги я стою.

Я тебя давно не видела.

Ты прости любовь мою,

Коль она тебя обидела

Не волнуйся ни о чём,

Я останусь неприметною,

И не будет слёз ручьём

Над любовью безответною".

Игорь Саруханов

Ночной дежурный

— Что за чёрт?! — выругался я и открыл глаза.

— Ты чо? Уснул? — спросил меня сидящий напротив кучерявый парень.

— А хрен его знает, — ответил я, ничего не соображая.

Я сидел на голом матраце без простыней и покрывал, брошенном на кровать с панцирной сеткой. На столе передо мной расположились одноразовые тарелки с различной холостяцкой закуской и гранёный стакан. Сейчас он был пуст. Напротив, на идентичной кровати, сидел парень с жидкими вьющимися волосами. Справа на стуле расположился другой парень, со стеклянно-блестящими глазами, странно знакомый. Хотя и кучерявый тоже чем-то был знаком.

— Ладно, мужики, понеслись! — предложил сидевший на стуле. — Кишеня, наливай.

Кучерявый вытащил из-под стола початую бутылку русской водки и забулькал, разливая по гранчакам драгоценную влагу.

— За твоё совершеннолетие! — провозгласил я, поднимая свой стакан.

— Чуешь, ты явно поплыл с первой, — с неприязнью в голосе сказал Кучерявый.

— С чего ты так решил? — осторожно поинтересовался я.

— Да я всего на два года младше тебя, — уточнил тот.

— Знаю, и что?

— Да совершеннолетний я давно, — обиженно заметил парень.

— Ну, это с какой стороны смотреть. Если по законам...

— Кончай бузу. Поехали, — перебил меня парень с блестящими глазами.

Мы подняли тару, и тут за дверью раздались заглушённые вскрики, возня.

— Обана! Кого-то бьют. — Сообщил сидевший на стуле спиной к двери.

— Э-э! — запротестовал Кишеня. — Сначала допей, а потом иди.

Поставленный уже было стакан, вновь поднялся. Мы выпили.

— Погоди, лысый! — крикнул кучерявый, хватая с тарелки шмат хлеба и огурец.

"С чего он решил, что парень с блестящими глазами лысый? — Отстранённо подумал я. — У него довольно приличная шевелюра. Погуще, чем у тебя". Я спокойно осушил гранчак, поставил на стол, взял крепенький огурчик, с хрустом надкусил и поплёлся за выскочившими собутыльниками.

На площадке перед дверью толпа разъярённых студентов мутузила кого-то ногами. Я попробовал обойти их и рассмотреть жертву, но это оказалось невозможным. Столь плотного окружения я что-то не припоминал. "Убьют". — Вяло проскрипела в нетрезвой голове мысль, но, разогнать разгорячённое алкоголем стадо молодцев, принявших на грудь не 100, а куда больше грам, не так-то просто. Чуть в стороне стоял Ванька Коршунов и всхлипывал. Я подошёл.

— Ты представляешь?!.. — хрюкнул он. — Он пырнул меня ножом! Скотина. Представляешь?! Прямо в бок! Вон, пиджак распорол. Во! Смотри!

Он поднял руку и показал разошедшийся по шву под мышкой пиджак. С таким успехом шов и сам мог разъехаться. Если ещё учесть и комплекцию Коршунова... Видимо сомнение выразилось на моей физиономии потому, что Вован тут же взбеленился.

— Поди, вон, посмотри, — он ткнул толстым пальцем-сосиской в распахнутую дверь.

Я вошёл и чуть не наступил на валяющийся обычный столовый нож с закруглённым концом. Таким не то, что пиджак проткнуть, мясо на тарелке не разрезать. Я с сомнением хмыкнул. Чуть дальше валялась обычная вилка, правда, сейчас она была погнута. Видать, на неё наступили в пылу сражения. Больше ничего особенного тут не было. Я обошёл комнату и намерился было уже выйти, как вдруг заметил блеск под длинной деревянной скамьёй. Наклонившись, поднял настоящий охотничий нож с широким лезвием, бороздками для стока крови, с резной рукоятью, инкрустированной серебряной насечкой. Вот таким ножом, если пырнуть, так и пикнуть не успеешь. Это было странно, так как кинжал этот принадлежал Яшке якуту, а его здесь не было, ни в толпе, ни в этом помещении. Ещё страннее было то, что Яшка никогда не расставался со своим кинжалом. Выходит, кто-то выкрал нож. И сделал это не в целях приобретения в личное пользование, а с иным, более серьёзным смыслом. Вот-жежшь, заведётся такая тварь, никаким дустом не вытравишь.

Я вернулся в комнату, где мы праздновали день рождения Кишени. Нож приятно холодил ладонь. Сначала я хотел засунуть его себе за ремень, но, подумав, решил, что не стоит рисковать жизнью. Встав на край кровати, засунул его за ковёр. Теперь снизу виднелся лишь бугорок, который можно было принять за что угодно, только не за смертельное оружие.

В комнату ввалились Кишеня и Лысый.

— Ты представляешь?! — заорал Лысый. — Он с ножом кинулся! Такого у нас ещё не было.

— Толи ещё будет, — сообщил Кишеня.

— Давай, наливай! — потребовал Лысый. — Это дело надо обмыть.

Мы выпили. В комнату вломился Костя Клюев, пьяный вдрызг.

— Мужики, освежиться у вас не найдётся? А то в горле пересохло, — еле ворочая языком, пожаловался он.

— Держи, Клюв, только не разливай! — сунул ему стакан Кишеня.

— Давай. — Предложил лысый, берясь за свой стакан.

— Поехали! — Согласился Кишеня, делая вид, будто пьёт из горла.

— Мужики, вы представляете?! — Принялся вещать Клюв, высосав водку и вытирая губы. — Эта сука кинулась с ножом.

— Постой, Клюв, кто на кого кинулся? Ты можешь по порядку? — Уточнил Кишеня, отбирая пустой стакан.

— А вы что? Ваще ничего не слыхали? — удивился Клюв.

— Если б слыхали, не спрашивали бы, — заржал Лысый, запихиваясь колбасой.

— А-а! — неопределённо протянул Клюв. — Стоим мы, курим. Точнее, я курю, а Тимур воду из-под крана хлещет. Коршун про свою Надьку рассказывает. Тут вдруг кто-то ногой дверь как пнёт! Вламывается Герасим и орёт: "Я тебя, падла, зарежу!" И тыкает Коршуна ножом в бок. Тот как заверещит! Ну, точь-в-точь свинья...

Тут раскрылась дверь, и вошёл Шахид.

— Клюв, ты здесь! — заорал он. — Пошли, Тимур там от жажды умирает.

— Да погоди ты, — принялся вырываться из объятий кореша Клюв. — Я тут про драку рассказываю.

— Потом расскажешь, когда протрезвеешь, — посоветовал Шахид, вытаскивая дружка в коридор.

— А кто такой Герасим? — спросил я.

— Да Колька Герасименко с четвёртого, — пояснил Лысый.

— Так, надо выпить, — заявил Кишеня, и полез под кровать за бутылкой.

Мы снова выпили. Эта порция пошла как-то криво, и я принялся за закуску более основательно. Шпроты, что до сих пор культурно отдыхали прямо в банке, практически полностью перекочевали в мою тарелку. Туда же последовали солёненький огурчик и здоровенная картофелина. Дверь вновь распахнулась, на сей раз пропуская Ваньку Коршунова.

— Радик, — обратился он к Лысому. — Пошли со мной.

— Куда? — удивился парень с блестящими глазами.

— Снимать побои.

— Ты сдурел! В двенадцать ночи-то?! Ты ж не трезвый! Кому, на фиг, придёт в голову снимать побои с пьяного дурака?! — искренне заржал он.

— Ну, пошли, ну, пожалуйста! — заныл Коршун.

— Мужики, погодите, я сейчас его отведу, уложу отдыхать, — крикнул Лысый, скрываясь за дверью.

— Ладно, тогда выпьем, что ли? — спросил Кишеня.

— Давай, ну их всех!.. — согласился я.

Кишеня разлил остатки водки и закатил пустую бутылку поглубже под кровать. Только мы пригубили, как вошёл Васька Левенсон. Во, Бог фамилией одарил!..

— Зюня, пошли, — мрачно потребовал он.

— Куда? — спросил Кишеня, хоть по голосу было ясно: знает куда и знает зачем.

— Пошли, Зиновий, там узнаешь, — потребовал Левенсон.

— Я никуда не пойду. Я хочу знать, что тут затевается? — очень неубедительно запротестовал Кишеня.

— Пошли, пошли. Я тебе всё сам расскажу.

Левенсон схватил Кишеню за шиворот и поволок прочь из комнаты. Я почувствовал какой-то холодок. Всё происходящее вдруг стало проявляться с совершенно дикой стороны. Меня явно оставляли одного. Значит!.. Додумать я не успел, вошли пятеро.

"Ну, вот и ответ", — понял я.

— Мы пришли с тобой поговорить, — начал Юзик Фидюлин, длинный, нескладный, худой и очень неприятный тип.

— Со мной?! — я встал из-за стола.

— С тобой, козёл, с тобой, — пьяно подтвердил Семён, хилый шкет, едва держащийся на ногах.

— Ну, ты долго там будешь вылезать? — спросил третий, Лёнька Шептунов.

Ещё двое стояли в дверях — это были Похуненко и Огребян. Я вышел на середину комнаты, но меня тут же оттеснили к кровати.

— Стой спокойно, — посоветовал Фидюлин.

— Я не понял. Если вы пришли со мной говорить, то почему я должен стоять так, как вы того изволите? — возмутился я и, видимо, зря это сделал.

— Бить будем. — Пьяно сообщил Семён, едва держась на ногах.

— Не твоё собачье дело, — вдруг заорал Фидюлин и, не размахиваясь, ударил меня в лицо.

Я всё-таки успел совсем немного уклониться, а потому его кулак лишь скользнул по моей скуле.

— Дай я его! — зарычал Похуненко, но Огребян неожиданно легко сгрёб его в охапку и потащил к двери.

— Да пусти же ты меня! — ещё громче заорал Похуненко, яростно вырываясь.

— Не надо, дорогой, не надо. Я не хотел с ним драться, — увещевал того Огребян.

Меня ткнули слева в бок. Я отвлёкся от сцены друзей и заметил новый замах Кулака. Хиляк Семён пытался ударить меня по почкам.

— Слышь, Фидюля, убери этого сопляка, или я переломаю ему рёбра, — предупредил я.

— Ах ты, сука! — Семён взвился и врезал, как ему показалось, меня под дых. Я, конечно, увернулся, но пропустил плюху от Шептунова и тут же от Фидюлина.

— Не-е, та-ак дело не будет. — Закипая, прорычал я и хлопнул с размаху открытой ладонью Семёна по лбу.

Тот взмахнул руками и, сдвигая стол, повалился навзничь.

— Ну, б... Держись! — заявил Фидюлин, пытаясь достать меня своим коронным. Не на того напал. Уйти от него мне удалось, но скотина Шептунов зацепил меня по уху, и я, не сдержавшись, двинул его в подбородок. Тот взмыл в воздух, перелетел через стол и рухнул между тумбочкой и кроватью, по пути обо что-то глухо ударившись. Тут-то Юзик меня и достал.

Когда я пришёл в себя, вокруг стояла полная тишина и серая темнота. Голова гудела, как Новгородский колокол. Слегка саднила верхняя губа и левое ухо. Открыв глаза, сел. Оказывается, я лежал на той же кровати с голым матрацем. Стол с закуской и прочими принадлежностями продолжал стоять на том же месте, где и был до драки. Правда, слегка сдвинут в сторону. Пошатываясь, я поднялся на ноги. Надо было уходить. Невольно взгляд скользнул по ковру. Яшкин кинжал оставался на месте. Справа под столом темнело чёрное пятно.

"Вчера, кажется, его не было. Интересно, чем это меня так огрели? — подумал я, отворяя дверь и выходя на лестничную площадку. — Вроде бы у них в руках ничего не было. Да и двое уже были не в игре, а ещё двое разбирались меж собой. Может быть, это была уловка? Специально отвлекли моё внимание? Бред. Если б я был трезв, тогда другое дело. А так!.. Я ж был почти в таком же опьянении, как и все они!".

На площадке, как и на лестнице, никого не было. Спустившись на первый этаж, побрёл к выходу. Вахтёрши на месте не было. Телефонный аппарат, тщательно оберегаемый вахтой, прятался за, запертой на малюсенький навесной замочек, дверцей рядом стоящей тумбочки. Распахнув по шире дверь, вышел во двор. На крыльце за колонной кто-то стоял, или мне показалось?.. Не знаю. Не вдаваясь в подробности, отправился к себе на квартиру.

Дома слегка привёл себя в порядок. Меня особо и не били. Не знаю, чего им надо было, но синяков на теле я не обнаружил, кроме разбитой губы, сбитых костяшек на пальцах и гудящей головы. На затылке явно прощупывалась здоровенная шишка.

"Неужели у них кастет? — предположил я. — Вряд ли. Откуда? Хотя чёрт их знает!.."

Умывшись и осушив громадную чашку чаю, отправился на кафедру. Только уже взявшись за ручку двери административного корпуса, вдруг сообразил, что у меня сегодня выходной. Торчать в распахнутом проёме было глупо. Пришлось войти. Справа, в дальнем углу подле окна, почти скрытый крюками вешалок, на которых кое-где висели дождевики, стоял Жора Сатилакис. Его вид меня насторожил. Пробираясь сквозь лабиринт железных монстров, мне удалось подойти к нему почти незамеченным.

— Привет! — поздоровался я, опуская руку ему на плечо. — Ты чего тут торчишь, как портовая шлюха в витрине борделя?

— Жду, — коротко ответил он, поворачиваясь.

— Бог ты мой!!! — аж отшатнулся я. — Кто это тебя так разукрасил? И за что?

Его лицо трудно было бы назвать лицом, сплошной синяк. Вспухшая нижняя губа, кровоподтёки под левым глазом, чуть ли не в лепёшку разбитый нос, приклеенная мочка левого уха.

— Фидюлин, — опять коротко сообщил Григорий.

— Ни хрена себе! Да я ему!.. — начал было я и осёкся.

— Ты бы на себя посмотрел, — предложил Сатилакис.

— И что?

— Да твоя рожа ничуть не хуже моей выглядит. Разве что слегка побрита!.. — горько усмехнулся он. — Что, то же они?

— Кто они?

— Фидюлин и компания?

— Почти.

— Почему почти?

— Потому, что я двоих отрезвил, двое сами помешали друг другу, а вот Фидюлин!.. Ладно, придёт время, мы с ним ещё потолкуем.

— Не хвались. Я перед тобой ещё троих уговорил отдохнуть.

— Ты хочешь сказать, что на тебя напали восьмеро? — искренне удивился и восхитился я.

— Слабо считаешь. Одиннадцать.

— Кто? — немного резковато поинтересовался я.

— Что, побежишь морду бить? — усмехнулся Жорик.

— Побегу, — подтвердил я.

— Не надо. Я сам с ними разберусь.

— Так чего ж ты сразу не разобрался? Или они трезвы были?

— Да нет. Просто кое-кто из них с ножом был, что усложняло дело.

— Ты хочешь сказать, что там был Яшка якут? — осторожно поинтересовался я.

— Нет, Яша парень с головой, зря в драку лезть не станет. Да и не надо ему это. К тому же он вчера в театре был.

— Жора, что за хрень вчера была? Сначала навалились на Герасима, потом тебя?..

— Неверно. Сначала Котикова попытались утихомирить, потом меня, потом Герасима, а ты на закуску. Видать силёнок-то и не хватило.

— В каком смысле? — Уточнил я.

— А в самом прямом. Ты им морды-то понабил. Серьёзно набил.

— Не. Фидюлин, сука, сзади меня вырубил. Дальше я не помню.

— Ага. Вырубил. — Усмехнулся Сатилакис. — Ты будто с катушек слетел. Такой разгром учудил. Набил морды всем. И Зюне досталось, за предательство, и Радику.

— Не понял? А Радику-то за какие грехи?

— А чего там понимать? Не торопись. Выслушай сначала. Ты, когда этот придурок тебя по башке кастетом пытался пригладить, увернулся. Он другой рукой тебя достал. А ты ему ногой в пах. Скорую вызывали. Не видать ему детей.

— А-а! Вот что за тёмное пятно в комнате! — Предположил я.

— Где?

— За столом у кровати.

— Не, это ты Шептуна приголубил. Башку ему раскроило о перила.

— Так вот обо что он грохнулся?!

— Семёна мужики утащили. Но это потом. Перед этим Кишеня с Левенсоном появились. Ну ты и отмутузил обоих. Сначала хохлопитека, потом жидопитека. А тут ввалился лысый, ну, ты и ему добавил чуток. Правда, тот оказался не приделах.

— Ты хочешь сказать, что я пятерых утихомирил?

— Ну, можно так сказать. Правда, Похуненко Огребян утащил немного раньше. Так ты Вместо Похуненко пошёл Коршуну ещё морду набил. Он ведь был в курсе, что тебя идут бить. Потому и убрал Радика.

— Ага. Значит, о Радике он позаботился, а обо мне нет?

— Во! Именно так ты и сказал, когда лысый тебе обрисовал обстановку.

— Чёрт. Ничего не помню. Такое у меня впервые.

— Всё в жизни бывает впервые. И морду бьют впервые. — Философски заметил Жора.

— А Котикова за что?

— А Герасима за что? — Вопросом на вопрос ответил Сатилакис.

— Ладно. Чёрт с ними. Тебя-то за что?

— Смотри, — ткнул он пальцем в окно.

Там по аллейке через парк к крыльцу административного здания студенческого городка шла девушка с золотыми волосами, фигуркой богини и походкой Афродиты.

— Потрясно! — согласился я.

— Это первокурсница Олеся. А рядом с ней идёт её подружка, третьекурсница. Так вот из-за неё меня и решили немножко проучить, чтоб не разевал роток!..

— Бред. Тебе-то что до неё?

— Нравится она мне, — грустно ответил Сатилакис.

По правде сказать, я подружки не заметил, так как всё внимание обратил исключительно на золотоволосую.

— М-да. Девчонка потрясная, — согласился я, имея в виду, конечно, не подружку.

— Да, Олеся девчонка классная. Но Эминат!.. — он аж зажмурился от удовольствия.

— Так я не понял, кому какое дело? Ты чо, не имеешь право любить? Почему какая-то тварь указывает тебе, кого любить, а кого ненавидеть?

— Дело в том, что Фидюлин решил взять себе эту красотку. Золотоволосую — На всякий случай уточнил Сатилакис. — А добраться до неё не так-то просто. Она девочка с характером. Послала его подальше. Вот он и начал приударять за её подружкой. Рассчитывает таким макаром войти в доверие, а я на пути оказался.

— Ну, теперь почти понятно, — помрачнел я. — Значит, они решили на всякий пожарный и меня припугнуть, чтоб за тебя не вступился.

— Правильно мыслите, восходящая звезда и надежда вы наша, — улыбнулся Жора.

— Не издевайся. Лучше скажи, ты-то чего тут торчишь?

— А что прикажешь мне делать? Идти с такой рожей пред очи студенческие?

— Ба-а! Да у тебя сегодня пары?!

— Ой, какой ты догадливый.

— Так найди замену! — посоветовал я.

— А я дурачок, без тебя не догадался.

— Тогда я не понимаю, чего ты тут торчишь? Хочешь убедиться, что смена придёт?

— Нет, смена, увы, не придёт, — тяжело вздохнул Сатилакис. — Я, честно говоря, на тебя надеялся, но как увидел твою рожу, сразу понял, не выйдет.

— Да!.. Я вряд ли сегодня смогу тебя заменить. А Норе ты звонил?

— Ей я позвонил в первую очередь.

— Ну?

— Что нукаешь, не запряг. Потом позвонил Фриде. Думал, может, войдёт в положение. Потом Альбине, Ерехону, Кошельку, Пальчикову... Перечислять дальше?

— А Самсону?

— Звонил. — Отмахнулся Жора.

— А что у них за отговорки? Почему отказываются? — недоумевал я.

— Потому, что всем им деньги понадобились вперёд.

— Какие деньги? — не понял я.

— За часы.

— Ни фига не понимаю, — развёл руками я.

— Мальчики, дайте-ка мне здесь убрать, — Из-за ближайшего ряда вешалок, выглянула голова бабы Марфы, уборщицы, и вахтёра в одном лице.

— Ой, Марфа Фроловна, ради Бога, здесь же полчаса назад убирала ваша сменщица, — попробовал возразить Жора.

— Милок, то она убирала, а это я. Понимаешь разницу? — она многозначительно погремела ведром.

— Ладно, пошли, — буркнул мой приятель по несчастью, направляясь к выходу.

Я вышел на крыльцо и оглянулся. Сатилакиса не было. Наверное, всё же решил поискать счастья уже не по телефону.

Спустившись на площадь перед зданием, я некоторое время стоял, раздумывая, куда идти, и решил отправиться домой отсыпаться. Наиболее короткий путь был через парковую зону студенческого городка. Правда, в конце придётся лезть через дыру в заборе, зато не надо будет давать крюк, обходя почти два квартала по улицам города. Приняв решение, я побрёл по аллейке в глубь парка. Здесь стояла тишина и прохлада. Студенты по большей части в это время находились на парах, поэтому голос, раздавшийся в этом раю, был как гром с ясного неба.

— Здравствуйте профессор!

— Мисс, это плохая шутка, — отозвался я, поднимая голову.

Передо мной стояла невысокая, довольно смазливая девчонка. Удивительным было то, что она была в платье, а не джинсах, как нынче модно.

— А я и не шучу, — улыбнулась она. — Вы меня не помните?

Я ещё раз окинул её взглядом. Нет, ничего примечательного в ней не было. В моих студентах она точно не числилась. Девушек в платьях я обычно запоминаю. Вообще, любая оригинальная личность запоминается сама собой.

— Нет, — покачал я головой. — Что-то не припомню.

— Ещё бы... — поджала она губки. — У вас таких по сотне на завтрак, вдвое больше на обед, втрое на ужин, и бесчисленное количество на сон грядущий.

— А вы в какую партию метите?

— В самостоятельную, — серьёзно ответила девушка.

— Я вообще беспартийный, а потому все вопросы в комиссариат или деканат, а не ко мне.

— Даже касающиеся макроскоплений Нероновых связей?! — усмехнулась она.

— Сударыня, вы можете изъясняться на великом и могучем так, чтобы вас понимали?

— Так я и говорю на великом и могучем. Только вот вы слышать не желаете.

— Барышня, вы хотите убедить меня, будто вас интересуют универсальные гравитоны, и вы жить не можете без знаний о напряжении в позитронных полях...

— Конечно! — обрадовалась она.

— Вы хотите сказать, что посещали мои лекции? — искренне изумился я.

— Правильно понимаете, — подтвердила она.

— Хм?!

— Вот вам и "хм"!.. Ой! Что у вас с лицом? — всплеснула она руками, как будто только сейчас заметила мою распухшую физиономию.

— Да так, упал.

— Интересно, как это надо падать, чтобы повредить одновременно правую скулу и левое ухо? — хитро подмигнула она. — Пойдёмте, я приведу вас в божеский вид.

— Чего?

— Я учусь на пятом курсе медицинского.

— Ого.

— Вот вам и "ого"! Правда, я патологоанатом.

— Боже меня упаси попадать к вам в руки! Мне ещё рано. Позвольте годков с пятьдесят хотя бы ещё?..

— Да не бойтесь вы за свои органы. — Рассмеялась она, уже таща меня за руку куда-то по боковой аллейке. — Я хирург, будущий, конечно.

— И куда это вы меня конвоируете?

— Ну, разумеется, в общежитие. Не в морг же вас тащить.

— А известно ли вам, что в женском общежитии гражданам мужеского полу быть категорически запрещено?

— Слыхали мы про такой закон, — усмехнулась студентка.

— Понимаю, что закон глупый, но лезть в чужой монастырь...

— Не стоит так волноваться. Всё будет хорошо, — успокоила девица, когда мы уже подошли к запертой двери чёрного хода.

Она одним движением извлекла из своей сумочки ключ и отперла дверь.

— Милости просим, сударь! — торжественно предложила девушка.

— Благодарю вас, сударыня, — в тон ей ответил я, перешагивая порог и направляясь к лестнице.

— Погодите, не туда, — остановила она. — Мы на лифте.

— Вы высоко живёте?

— Нет. На пятом.

— Ну и прошлись бы пешком. Не старики, чай.

Она усмехнулась, молча показав на панно, растянувшееся перед лифтом и перекрывавшее видимость вахтёру у главного входа.

— Лихо! — восхитился я. — А куда вы всё-таки меня хотите определить?

— Я же сказала, на пятый, — ответила нарушительница уставов, нажимая кнопку с номером этажа.

В коридоре царила обволакивающая тишина. Дежурного, точнее дежурной по этажу, на своём месте, конечно же, не было. Пройдя несколько дверных проёмов слева от лифта, девушка остановилась подле двери с номером "516" и вновь виртуозно отперла её.

— Прошу! — весело пригласила она.

— Увы, но лишь после вас, — запротестовал я.

— Тут нет хищных зверей, бояться нечего! — Опять рассмеялась будущий хирург.

— Как знать?.. Зато есть коварные колдуньи, — возразил я, пропуская её вперёд.

Жильё оказалось совсем не таким, как в мужском общежитии. Маленькая прихожая со шкафом для верхней одежды, двери в санузел, кухню и комнату. Последняя была широкая, светлая, прибранная. Два складных стенных дивана задрапированные красивыми покрывалами с тиграми. На импровизированных полочках покоились аккуратно расставленные бутылочки, баночки, коробочки с тушью, флакончики с духами, кисточки для теней, карандаши, тюбики с красками и прочей женской косметикой. На тумбочке слева подле окна стоял не какой-нибудь занюханный "Шарп", а двух кассетный полуавтомат "Айва", профессиональный, а не любительский аппарат. На подоконнике в хрустальной (как мне показалось) вазе стоял букетик свежих цветов. Слева на стене, чуть выше коврика, висела картина маслом. Справа вряд несколько фотографий девушек в неглиже на пляже.

— Вообще-то, я думал, что такие фотки только пацаны расклеивают у себя над кроватями, — усмехнулся я, кивая на стену с фривольными иллюстрациями. — Вы, случаем не?.. М-м-м... Не из неформалов?

— Проходите, присаживайтесь, — пригласила хозяйка, не обратив никакого внимания на мою реплику.

Я огляделся, куда бы сесть, ведь стульев не было. Девушка отстранённо проследила за моим взглядом и вдруг спохватилась.

— Простите, совсем забыла!..

Она подошла к дивану слева и потянула за ручку. Ложе послушно выскользнуло из своего футляра. Я с сомнением хмыкнул.

— Да вы не бойтесь, — заметила мою неуверенность студентка, улыбаясь. — Девчонки говорят, что эта штуковина четверых спокойно выдерживает. И не просто отдыхающих!..

Я с опаской глянул на крепления. Осторожно покосился на ножки и аккуратно присел.

— Может и выдержит, кто его знает?.. Главное, чтобы это было дерево, а не какое-нибудь там ДСП.

— Не знаю, дерево это или нет, — сказала девушка, доставая из тумбочки какие-то пузырьки и вату. — А ну-ка!

Она намочила тампон и принялась обрабатывать мои царапины. Больно не было, но время от времени я всё-таки шипел от того, что уж сильно припекало. Через пару минут моя врачевательница убрала свои снадобья и протянула мне маленькое зеркальце. Я заглянул в него. Моя рожа выглядела довольно прилично. Девушка извлекла из вороха вещей на подоконнике коробочку с пудрой и довершила свои манипуляции с моей физиономией.

— Ну, вот. Теперь совсем другое дело, — удовлетворённо сообщила она.

— Спасибо, — поблагодарил я, разглядывая себя в кругленьком зеркальце. — Действительно, очень даже прилично.

А сам подумал, что Жорику такой марафет был бы сейчас очень даже кстати.

— Вы погодите секундочку, я сейчас приготовлю чего-нибудь перекусить.

— Да не стоит, — попробовал возразить я, одновременно пытаясь понять, какого чёрта я сюда припёрся?!

— Никаких возражений, — донеслось откуда-то из глубин малюсенькой кухоньки. — Один момент, и всё будет, как в Лондоне.

— Почему именно в Лондоне, а не в Париже, скажем? — вяло поинтересовался я.

— Вообще-то говорят, как в Польше.

— Ну, мало ли чего говорят.

— Кстати, я, кажется, забыла представиться, — сообщила она, мелькнув в проёме двери.

— Да, не будете ли вы так любезны, сударыня, назвать своё имя?

— Ну конечно, сударь, только вот вернусь в комнату и тут же исправлюсь. Да, стол поставьте, пожалуйста, то есть раскройте его.

Я пошарил глазами. Так и есть. У противоположной от окна стены стоял сложенный стол-книжка.

— Его полностью раскладывать, или половинки хватит? — не без лёгкой иронии поинтересовался я.

— Четверти хватит, — ответила девушка, входя с подносом в руках. — Если вам удастся её отвоевать у половинки.

— Айн момент... — сказал я, одним движением вытаскивая стол на середину и откатывая одну половинку.

— Меня зовут Инна, — сообщила она. — Достаньте, пожалуйста, во-он из того шкафчика... Ага! На верхней полочке! Да, да! Вот эту скатерть, и расстелите, а то на голом столе, как-то неприлично.

— А меня!..

— А вас я знаю. Я правду сказала, — перебила меня хозяйка комнаты. — Я на самом деле посещала ваши лекции. У нас все девчонки время от времени посещают ваши предметы.

— За какие такие заслуги эдакая популярность? — не поверил я.

— А ещё учёный!.. — улыбнулась студентка, ловко расставляя розетки, блюдца и прочую столовую утварь. — Вы единственный молодой учёный среди этого дома престарелых манекенов.

— Ба! Как вы не любите учреждение, в коем обучаетесь.

— Ну почему же? Я очень люблю данное заведение, но каждая женщина хочет быть не только студенткой, профессионалом в какой-либо из отраслей науки, учёным, профессором, но и женой.

— Что вы говорите?! — деланно удивился я. — А мне казалось, что современные девушки только для того и поступают, чтобы найти себе партнёра для интимных услуг. При этом совсем не обязательно связывать себя какими-то затхлыми обязательствами по отношению друг к другу.

— Что вы имеете в виду? — переспросила Инна.

— Я имею в виду, что девицы вашего возраста активно разыскивают себе парней исключительно для утех телесных. Серьёзные отношения их не интересуют. Брак в нынешнем мире у молодёжи не в чести.

— Вы в этом уверенны? — с сомнением поджала губки хозяйка комнаты.

— Абсолютно. За одним исключением.

— Каким же?

— Девушки, достигшие определённого возраста, всё же пытаются создать видимость супружеской пары, да и то лишь относительно.

— Ой, как мудрёно?.. Ваша мысль так закручена, что я в ней ничего не поняла. К примеру, что значит относительно?

— Относительно, значит, что их брачные отношения имеют пределы, критерии, что ли. Кто-то ищет материальных утех и выбирает крутого парня. Этот выбор будет продолжаться до тех пор, пока не наступит предел. А у него есть лишь два конца: либо старость (я имею в виду потерю свежести, молодости и так далее, а, следовательно, сужение круга претендентов), либо истинное понимание предела, то есть на большее не стоит рассчитывать, можно остаться без достигнутого. Последних гораздо меньше. И, разумеется, сексуальные влечения занимают не последнее место. Есть и такие, которые ищут партнёров, чтобы полностью удовлетворяли их физическим требованиям. Всё прочее, в том числе и материальная сторона жизни, их практически не интересует. Отсюда сплошное одиночество после сорока и выше. Отсюда же и матери-одиночки в огромных количествах. Тут, разумеется, есть много, очень много нюансов, ответвлений, но в принципе основа как раз и состоит в том, что в молодости всех этих особей женского пола ничто не интересует, и как результат — неустроенная жизнь в преклонном возрасте.

— По-вашему выходит, что супружество — атавизм для современной молодёжи.

— На вроде того. Девушки уподобились кошкам, которые любят гулять сами по себе и лишь по весне с котом. Только у них уже нет весны. Им всё равно когда, лишь бы было.

— А мужики лучше?

— Я их не оправдываю. Не они стремились к эмансипации. Они не смогли противостоять давлению со стороны прекрасной стороны человечества. Разве можно что-нибудь запретить женщине?

— Запрещать никому нельзя, — веско возразила собеседница.

— Ну, знаете ли?! Нам до самоорганизации личности ещё ой как далеко!.. На современном этапе развития человечества без запретов, увы, не обойтись.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно!..

— Вам бы в психотерапевты. Или в социологи.

— Увы. Это не моя стихия.

— Как сказать, — усомнилась девушка, выходя из комнаты.

— А вот так и сказать. Возразить нечего, отсюда и попытка поставить под сомнение правоту говорящего.

— Откуда вы знаете, прав говорящий или нет? — поинтересовалась она из кухни.

— Знаю, девочка, знаю. Потому и говорю.

— А мне кажется, что вы просто боитесь приоткрыть завесу таинственности, которую сами же и повесили. Вам страшно заглянуть в мир окружающих вас людей. Вы боитесь женщин. Вы боитесь любить. Отсюда эта ваша хвалёная уверенность в собственной теории. Природой заложено желание женщины быть подле с более сильным. Тем, кто сможет защитить её от зверей и невзгод. А когда таких не находится, им ничего не остаётся делать, как самим становиться сильными. Закон сохранения энергии, или взаимозаменяемости. Как хотите, так и назовите.

— Демагогия. Сплошная демагогия. Я могу вам долго и нудно возражать, но на это жизни не хватит. У нас с вами разные возрастные категории. Мы вообще разные. Есть даже гипотеза, будто женщины вообще из другого теста сделаны. Почти инопланетяне. Или наоборот, мужики сюда залетели к Амазонкам. Вообще-то, это бессмысленный спор.

— Правильно. Вы лучше шампанское откройте, — предложила хозяйка, возвращаясь с бутылкой и двумя фужерами.

— О! Да вы тут, как у Бога за пазухой живёте. И всё-то у вас есть, и на всё ответы готовы. — Восхитился я, берясь за процесс откручивания проволочной оплётки.

— Вы, сэр, циник.

— Не понял. Почему?

— Ваши рассуждения сами по себе уже циничны. Если вы и поступаете точно так же, тогда понятно, почему вы до сих пор не женаты.

— Я?! Циник? Ну, вы даёте?!

— Ничего я не даю. Я констатирую факт.

— Да ради Бога!.. В моих словах нет ни капли цинизма!..

— Ну, как же?! Ваше грубое, можно сказать первобытное, мнение о женщинах есть ничто иное, как цинизм в его чистейшем проявлении.

— Вы так думаете? — изумился я.

— А вы сами-то как считаете?..

— Ну, думай, не думай, а тенденция остаётся неизменной вне зависимости от моих убеждений. Всё сказанное имеет место быть, и вы это прекрасно знаете.

— Вы исходите лишь из местных знаний, — возразила девушка.

— Не понял. Это ещё что за термин такой?!

— Вы рассматриваете женщин и их характеры исходя лишь из средств массовой информации, искажённого писательского воображения и, как дополнение, из наблюдений вашей университетской жизни. Вы видите только то, что творится вокруг вас, в вашем мирке, то есть студенческом городке, ну, в крайнем случае, в городе. А поскольку это мегаполис, то и видите вы всё исключительно в масштабах вашей среды обитания. То есть, непосредственно вашего района проживания.

— Вы хотите сказать, что за пределами больших городов ситуация иная?

— Я в этом уверена.

— Позвольте не просто усомниться, напрочь отбросить даже подобную мысль. Живущие на периферии всегда стремились быть похожими на тех, кто живёт в центрах. Отсюда жуткие искажения, невероятные перегибы. Кривое зеркало в его худшем представлении.

— Вы видите только внешнее. Внутренний мир вам неизвестен. Вы даже не пытались в него заглянуть.

— Ну!.. Я не психоаналитик.

— Тогда какое вы имеете право судить о том, чего не знаете? Вешать ярлыки? Утверждать о том, о чём и представления не имеете?

— Я бы на вашем месте всё же не был столь категоричен. У меня всё же какой-никакой жизненный опыт имеется. Наблюдения, факты. Я, наверное, всё же имею право так говорить. У меня есть на то основания. Просто я не хочу прибегать к примерам, иначе мы долго и нудно будем выяснять, а затем уточнять терминологию, формулировать определения и прочую чушь. Достаточно взглянуть на факты, и вопросы отпадают сами собой. Ну, посмотрите на статистику хотя бы вашего факультета. Вам это лучше меня известно. Сколько девушек пришло на первый курс? И сколько их осталось на сегодня? То-то!.. А вы пытаетесь обвинить меня в цинизме.

— Так вот, именно отсюда и произрастает ваш цинизм. Вы не хотите видеть другого. Вам показывают внешнюю сторону, а вы и не пытаетесь заглянуть вглубь.

— А это уже есть ничто иное, как двуличие. Люди, живущие с разными лицами для различных условий изначально уже извращенцы. Поэтому подходить к ним необходимо с другой меркой. Если вообще нужно это делать.

— Вы непримиримый борец за идеи?

— Ни в коем случае. С чего вы это взяли?

— Откуда ж в вас столько неприязни к женщинам?

— Не понимаю. С чего вы это взяли? Я к женщинам претензий не предъявляю. Ситуацию и происходящее надо рассматривать в совокупности с разными факторами. Так что никакой неприязни к женщинам у меня нет и быть не может. В этом виноваты не только они, но и особи мужского пола. Именно особи, а не мужчины.

— Ваше отношение к женщинам нельзя назвать даже лояльным, — вздохнув, ответила девушка, пропустив мимо ушей мою фразу о мужчинах.

— Ну почему же? Я же совершенно лояльно отношусь к их причудам, их взглядам, их пристрастиям, — возразил я, с лёгким хлопком вытаскивая пробку и приноравливаясь разлить вино поаккуратнее.

— В вашей лояльности нет места другим категориям женщин.

— Можно подумать, что таковые есть, — усмехнулся я.

— Есть. Только вы их замечать не желаете.

— О! Это уже что-то новенькое. Может, попробуете продемонстрировать мне этих самых других?

— Посмотрим на ваше поведение, — загадочно улыбнулась девушка и подняла фужер. — Давайте выпьем за знакомство, которое всё-таки состоялось.

— Опять не понял. Почему всё-таки?

— Давайте потом, а?

— Правильно, отложим на потом.

Мы выпили. Шампанское оказалось очень даже приличным.

— Я смотрю, вас жутко заинтересовал мой магнитофон? — осведомилась Инна, глядя на окно через фужер с вином.

— Откровенно говоря, удивлён, — ответил я, отламывая кусочек шоколада. — Это очень дорогой магнитофон. Его просто так в магазине не купишь.

— Знаю. Его привёз мой папа из Японии. В подарок.

— У вас крутой папа, — констатировал я.

— Делаем вывод. Раз я материально обеспечена, следовательно, буду пытаться найти себе партнёра, исходя из физических данных.

— А это к чему? — не понял я.

— А это напрашивающийся вывод из ваших умозаключений.

— Вообще-то, я говорил абстрактно, не имея в виду никого лично, в том числе и вас.

— Послушайте, кончайте выкать, — попросила она, скривив свои красивые губки в ироничной усмешке.

— А как прикажете? — спросил я, немного растерявшись.

— Я студентка, все педагоги обращаются на "ты". Почему бы и вам не быть исключением?..

— Знаете, по-моему, это вытекает из воспитания. Я не могу говорить человеку "ты", пока он сам об этом не попросит. Хотя!.. Хотя иногда я всё равно этого не делаю.

— Почему?

— Потому что есть такой тип людей, которых иначе называть просто не хочется, а некоторых неудобно. Есть и такие, которых я умышленно называю на "вы", как бы иронизируя над ними. Правда, последние этого либо не понимают, либо откровенно игнорируют мои выходки.

— А я к какому типу отношусь? — с любопытством в голосе, поинтересовалась Инна.

— Не знаю. Пока во всяком случае. Мне совсем не трудно перейти с тобой на "ты".

— Значит, договорились.

— Как хочешь, — пожал я плечами, уминая вторую конфету.

— Вы, наверное, есть хотите? — спохватилась хозяйка.

— Да нет. Это обычная реакция организма на алкоголь. Я не могу не закусить.

— Даже шампанское?

— Я вообще-то не люблю шампанское.

— Во-те раз?! — изумилась моя собеседница. — А я-то думала, что вся профессура обожает шампанское!..

— Ну, я к профессуре не имею никакого отношения, — смутился я.

— Пока.

— Чего?

— Пока не имеете. Как защитите докторскую, станете в полный рост со всеми.

— О! До этого ещё ой как далеко!.. — улыбнулся я.

— Как сказать?..

— Да что вы заладили "как сказать да как сказать". Так и скажите, как знаете.

— А что я могу знать? — удивилась она. — Я лишь могу предположить, что вам светит большое будущее.

— Гм. С чего ты это взяла?

— Да так, — ушла она от прямого ответа. — Давайте-ка лучше выпьем за ваше будущее.

Она подняла свой бокал. Мы чокнулись. По комнате разлился хрустальный звон.

— Вы уж извините, но водки у меня нет, — извиняющимся тоном сообщила девушка.

— Ерунда. Я же не сказал, что терпеть не могу шампанского. Просто не люблю. У меня после него голова болит.

— А! От этого болеть не будет. В крайнем случае, заходите, у меня есть прекрасное средство от похмельного синдрома. Антипохмелин называется.

— Не верю я в эту химию. От неё ещё хуже бывает.

— А я не пользуюсь химией, — загадочно улыбнулась студентка.

Постепенно наш разговор перешёл на другие темы. Причём эта девчонка оказалась весьма и весьма начитанной. На моих лекциях она действительно бывала, и как выяснилось, достаточно часто. Я пил шампанское и пытался понять, зачем она, медик, хирург, тратит своё драгоценное время на совершенно непрофильные предметы?! Как-то незаметно девушка оказалась на диване рядом со мной, хотя в начале нашего застолья она сидела на раскладном стуле, принесённом из кухни. Моя рука вольготно расположилась у неё на талии. В другой руке я держал бокал белого вина. Не шампанского. Хозяйка комнаты лукаво смотрела на меня сквозь хрусталь своего фужера.

— Выпьем? — спросила она?

— Ну, конечно! — ответил я, лихо толкаясь краем своего фужера о её.

— Погодите, давайте на брудершафт!

— Давай! — энергично поддержал я.

Мы снова чокнулись, после чего принялись поить друг друга из своих фужеров. Потом поцеловались. Потом!.. Потом я вдруг понял, что расстёгиваю на девушке кофточку левой рукой, а правая, что лежала на её талии, нащупывает змейку на юбке. И самое странное, что Инна не сопротивляется, даже наоборот — помогает освободиться от одежды. А поцелуй, начавшийся несколько минут назад, всё продолжается. Каким-то невероятным образом исчезла кофточка, под ней ничего не оказалось. Мои пальцы коснулись нежной упругости девичьей груди. Маленький розовый сосок набух, стал твёрдым и желанным. Вместо юбки под рукой ощущалась горячее обнажённое бедро. Я вдруг понял, что мы оба лежим на диване, а руки девушки лихорадочно пытаются освободить меня от брюк. Такой костёр страсти вдруг вспыхнул во мне, что сознание буквально помутилось. И в этот момент раздался громкий, настойчивый стук в дверь. Девушка вздрогнула. Я, видимо, тоже.

— Извините, — прошептала она, выскальзывая из моих объятий.

Быстро собрав одежду, она скрылась за дверью душевой, а ещё через миг послышался её голос у двери. О чём шла речь, я не слыхал. Да и некогда было. Надо было себя привести в порядок. Рубашка, как назло, не хотела застёгиваться. Хорошо хоть брюки не успел снять... Только наполовину!.. Мне почему-то стало так стыдно!.. В комнату вошла Инна и ещё одна девушка.

— Добрый день, — поздоровалась незнакомка.

— Добрый, — ответил я, слегка привстав с дивана.

— Клятая змейка на ширинке намертво заела. Поэтому подниматься и, тем более, выходить из-за стола мне категорически не рекомендовалось.

— Это Вика. Моя сокурсница, — кисло сообщила Инна.

— Будем знакомы, — сказал я, протягивая руку над столом.

— А я вас знаю, — сообщила Вика, выдвигая диван и усаживаясь напротив.

— Что?! Тоже на мои лекции приходила?

— Да!.. — явно довольная произведённым эффектом, подтвердила девушка.

— Девчонки, давайте выпьем! — предложил я, не зная, чтобы предпринять эдакого?..

— Давайте, — тут же согласилась Вика.

Я потянулся за бутылкой белого вина, стоящей посреди стола, но Инна вдруг незаметным движением отобрала сосуд и сунула его на полочку, одновременно затыкая горлышко многоразовой пробкой.

— Для знакомства необходимо шампанское, а не вино, — убеждённо сказала она.

— Можно подумать, что у тебя его нет, — ухмыльнулась Вика.

— Можешь подумать. Но у меня его действительно нет, — парировала Инна.

— Зато у меня есть, — сообщила Вика, вытаскивая откуда-то из внутренностей дивана бутылку "Абрао Дюрсо".

По лицу Инны скользнула тень неприязни. Я вдруг подумал, что сейчас произойдёт ненужная никому сцена, и решил вмешаться.

— Девчонки, давайте я вас приглашу к нам... К себе на квартиру? У нас... У меня там есть и шампанское, и кое-что другое.

— А мальчики у вас там имеются? — поинтересовалась Вика, сдирая фольгу с горлышка бутылки.

— Сколько угодно. На выбор, — ответил я.

— Тогда пошли, — согласилась Вика. — Только вот выпьем за знакомство!

— О-кей. Я пойду вниз, позвоню, а вы пока собирайтесь. Встречаемся через пять минут в вестибюле, — сказал я, опустошая бокал.

— А чего тут собираться?! — не поняла Вика. — Я уже готова.

— Ну, Инне надо помочь убрать здесь, — нашёлся я.

На лице девушки выразилось облегчение. Ей эта идея тоже понравилась. И пока девушки приводили комнату в порядок, то и дело оставляя меня одного, мне всё-таки удалось справиться с ширинкой, спуститься вниз и предупредить пацанов.

Когда мы заявились, всё уже было готово. Лысый шнырял вокруг круглого стола, втискивая на перегруженный посудой стол недостающие блюда. Степаныч бродил следом, внося свои изменения, то есть, поправляя стаканы, сдвинутые идущим впереди. Мишка Кутузов суетился на кухне, заготавливая впрок, чтоб после не отрываться. Муха спокойно курил, глядя на всё это скептическим взглядом. Не успели мы занять свои места, согласно этикету, придуманному Лысым, как явился Кирей со своей подругой. И гудёж начался!.. Вика, особо не стесняясь, сразу же принялась охаживать Лысого. Степаныч поначалу просто пил. Потом незаметно вытеснил меня с моего же места и оказался возле Инны. Я по большому счёту особо и не возражал, так как всё равно бегать на кухню и обратно, в основном, пришлось мне. Однако девушке, кажется, это не очень понравилось. Следить за разговором мне было некогда, да и тем интересных не было. Мишка откровенно скучал, тихо напиваясь, Муха продолжал курить одну за другой на кухне, практически не появляясь в комнате. Я всё чаще задерживался там же, не торопясь возвращаться. Пить не хотелось. Есть то же. Настроение как-то резко изменилось. Я присел на свободный табурет и предложил Мухе сделать по чашечке чая. Вошёл Мишка и тут же изъявил желание присоединиться к нам. Тут выяснилось, что заварка закончилась, а запасы остались в комнате. Я тяжело вздохнул, но делать было нечего, кому-то же надо было пойти?!

— Родина тебя не забудет, — пьяно пошутил Мишка.

Муха достал очередную сигарету и закурил, стоя у газовой колонки. Я ещё раз вздохнул, и потянул ручку двери на себя.

В комнате стоял знакомый каждому по порнографическим фильмам шум. Лысый кряхтел на своей двуспальной кровати, Вика слегка постанывала. Кирей со своей пассией трудился на кровати Мухи. Инны со Степанычем не было. Я достал чай и выскочил прочь.

— Мишка, ключи от пристройки у тебя, или у Степаныча? — спросил я, пристраивая пачку заварки на холодильник.

— У меня. Держи, — ответил он, вытаскивая связку.

— Муха, а запасных ключей у нас нет? — на всякий случай уточнил я, пряча ключи.

— Да вроде нет, — покачал головой тот. — А что тебя, собственно говоря, беспокоит?

— Да так, — отмахнулся я, подхватывая с полочки фонарик.

— И куда это ты собрался? — хитро прищурился Муха.

— Пойду в пристройку, поглядеть кое-что надо, — ответил я, выходя.

— Темнишь, дружок. Там свет есть, и фонарик не нужен. Ты б лучше не мешал им, — предложил вдогонку Муха.

Во дворе стояла непроглядная темень. Я сам не понимал, чего это меня беспокоит отсутствие Степаныча и девушки?.. Мало ли чего. Не захотели заниматься сексом в одной комнате со всеми. Я, к примеру, точно такое не люблю. И всё же причина явно была не в этом. Инна не была похожа на всех, это я понял сразу. Значит, со Степанычем она уйти не могла. Или я ошибался, или что-то было не так. Секунду помедлив, я решительно направился в сад. Калитка была распахнута. Где-то в нескольких шагах, в стороне от тропинки слышалась возня и чёткие шлепки пощёчин. Вот это мне уже совсем не понравилось. Я включил фонарь и тут же наткнулся на оттопыренный зад Степаныча. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: Степаныч пытался овладеть девушкой, а та, в свою очередь, яростно сопротивлялась. Непонятно было другое, почему она не кричала? Я немножко размахнулся и дал пенделя Степанычу. Тот подпрыгнул, взвыв дурным голосом.

— А ну-ка, Степаныч, оставь девушку в покое. — Негромко сказал я.

— Пошёл ты... — выругался он.

— Степаныч, ты не понял? — я повысил голос.

Моё появление видимо ослабило оборону девушки, так как Степаныч вдруг завалил её на землю.

— Степаныч, — вскрикнул я, хватая его за шиворот и оттаскивая в сторону. — Убью, сука! Оставь её.

Петька очумело глянул на меня и вдруг обмяк.

— Что это с ним? — Я откровенно ничего не понимал.

Здоровенный мужик вдруг теряет сознание оттого, что ему дали под зад. Девушка подошла, поправляя одежду, наклонилась и быстрыми ловкими движениями надавила на какие-то точки на теле Степаныча. Тот вздохнул и открыл глаза.

— Маэстро, где это я? — удивлённо спросил он абсолютно трезвым голосом.

— В саду, — хмуро ответил я, помогая ему подняться. — Пшёл вон домой.

Степаныч, ошарашенно оглядываясь, скрылся за углом дома.

— И что всё это значит? — спросил я, опуская луч фонаря в землю.

— Простите. Мне надо было закричать, но я так растерялась, — выравнивая дыхание после борьбы, ответила девушка.

— Ничего не понимаю, — вслух подумал я. — Идёмте, я вас провожу.

— Я вам всё сейчас объясню, — тихо пообещала Инна. Только вот сумочку надо найти.

Я повёл лучом по земле. Сумочки не было.

— Странно, — удивился я.

— Да... — неуверенно начала девушка. — Я её не здесь оставила.

— А где?

Она молча указала куда-то мне за спину. Я оглянулся. На калитке висела сумочка.

— Ну-ну, — сказал я, снимая и передавая её девушке.

Мы вышли из сада. Прошли через двор на улицу. Осень вступала в свои обязанности. Холодно, правда, ещё не было, но и летняя духота отошла. Листья лишь слегка начали желтеть.

— Понимаете, — начала Инна. — Дело в том, что я вас обманула.

Я промолчал. Очень мне нравится, когда знакомство с девушками начинается с обмана последними. Просто обожаю, когда меня дурят изначально, а потом ещё и признаются в этом.

— Я понимаю, что после всего, что я скажу, вряд ли смогу рассчитывать на прощение, но всё же!.. — она сглотнула. — Дело в том, что я не хирург. Я фармацевт. Я всю жизнь прожила в деревне. Мои родители постоянно были в разъездах по заграницам. Меня воспитывала бабушка. Она часто болела, а лекарства, что привозили для неё мои родители, она категорически отказывалась принимать. Пользовалась услугами местной врачевательницы. Бабушка меня часто посылала к ней за травами. Постепенно мы с ней познакомились ближе. Выяснилось, что она почти вдвое старше моей бабушки. Потом она стала брать меня в лес, начала учить распознавать травы, собирать их, ну, и так далее. Короче, с семи лет я занимаюсь траволечением, и это мне нравится. Бабушка Ганна научила меня многому, очень многому. Ещё тогда в далёком детстве я решила, что стану целительницей. Позже узнала, что такой профессии нет, но есть другая, очень похожая. Я решила, что обязательно пойду в этот институт и научусь ещё большему. В десять лет я составила свой первый рецепт. Помню, что бабушка Ганна долго меня хвалила за это. Я тогда не понимала почему, теперь, конечно, знаю. Это был рецепт от похмельного синдрома. Тот самый, о котором я уже говорила. Антипохмелин. Однажды утром наш сосед, дедушка Аким, пожаловался, увидев меня, что у него жутко болит голова. Я обрадовалась, говорю, мол, погоди, деда, я сейчас лекарство тебе сделаю. Дед усмехнулся. Но, когда я принесла ему мензурку с отваром, не отказался, выпил. А через некоторое время к нам пришла бабушка Ганна и отозвала меня в сторону. Обычно она ни к кому не ходила. Все ходили к ней. А тут пришла. Спрашивает, чего я деду Акиму намешала. Я и рассказала. Вот тогда она и похвалила меня. Сказала, мол, девочка моя, ты сама ещё не понимаешь, чего сотворила. И ушла. Позже мы с ней стали каждый день учиться составлению лекарств и их приготовлению. Её наставления приобрели для меня значение аксиомы, а позже превратились в образ жизни. Она говорила: "Если ты не будешь читать в больном его жизнь, а примешься искать в книгах, как лечится болезнь, — ты никогда не будешь доктором-творцом, талантом, а только ремесленником. Нельзя лечить болезнь. Можно лечить больного, применяясь ко всему конгломерату его качеств, учитывая его духовное развитие. Не приведя в равновесие все силы в человеке, его не вылечишь". Вот так задолго до окончания школы я определила свою профессию.

Некоторое время мы шли молча. Я то и дело подсвечивал фонариком дорогу, экономя батарейки. Лампы на столбах, конечно, не горели. Да и были ль они там?!

— Ну, и в чём же обман? — не выдержал паузы я.

— В том, что я не хирург, — тут же ответила Инна.

— Хм, — скептически хмыкнул я.

— Потом началось самое интересное. Я стала составлять рецепты сама. Сначала для смеху, потом ради интереса. В девятом классе прочла одну книжку, где рассказывалось о некоторых лечебных свойствах насекомых. Я не поверила. Решила попробовать. Посидела несколько дней, поворожила, получила какой-то порошок. Решила проверить его на ком-нибудь. Купила двести грамм шоколадных конфет, взяла несколько и, слегка нагрев их, обваляла в своём порошке. Потом аккуратно завернула, сделала пометку, и пошла на именины к однокласснику. Он мне нравился, но я ему нет. Во всяком случае, на меня он не обращал никакого внимания. Да и на день рождения он меня не приглашал. Я сама пошла, без приглашения. Там, конечно, удивились, но не выгнали. А мне того и надо было. Я принялась угощать своими конфетами всех подряд. Одну замаскированную подсунула девчонке, с которой встречался этот мальчик, а другую ему. Я тогда ещё плохо себе представляла половые различия, и к чему это приводит. У нас в селе порнухи по телику не показывали!.. В общем, случился казус. Мне неприятно это вспоминать, но из песни слов не выкинешь. С тех пор я потихоньку продолжаю свои эксперименты, но, в основном, на себе. Очень редко на людях, но только с их согласия. Иногда вредничаю, когда меня достают. Вот и сегодня... Этот Степаныч меня достал. Я и сыпанула ему в водку своего возбудителя. Вообще-то по моим расчётам это лекарство не должно было сработать, будучи растворённым в спирте. Оказывается, сработало. Да ещё с утроенной силой. Я такого просто не ожидала. Ведь после того, как он выпил эту смесь, прошло почти полчаса, а моё изобретение действует в течение трёх, пяти минут после употребления, не позже.

— Ну, и как же вы, зная, что он может быть опасен, пошли с ним в сад? — просто ради приличия, спросил я.

— Да не ходила я с ним, — возмутилась девушка. — Я сама вышла. Я искала вас, — она запнулась.

— Ну, и почему же не нашли? — вяло поинтересовался я.

— Почему? Нашла. Вы были на кухне, что-то нарезали, а я стояла у окна и наблюдала за вами. Мне вообще нравится наблюдать за вами. Именно поэтому я и хожу на ваши лекции. Вы так увлечённо говорите, что народ, сам того не замечая, увлекается. Всем очень нравятся ваши лекции. Это не подхалимаж, это правда.

— И как же вы оказались в саду? — остановил я хвалебные оды.

— Он вышел на улицу, а я-то под окном. Вот и пришлось сделать вид, что прогуливаюсь. А дальше вам известно.

— Почему он потерял сознание? — жёстко спросил я.

— Не знаю. Надо отследить этот эффект. Предполагаю, что передозировка, плюс водка, плюс долгое воздержание. Но это лишь предположение.

— Кто-нибудь на кафедре знает о ваших изысканиях?

— Конечно же, нет. Иначе бы меня уже давно исключили, — горько усмехнулась она.

— М-да. Наверное, вы правы, — согласился я. — Скажите, зачем же вы мне подмешали своего возбудителя? Или вы думали, что на меня он будет действовать иначе, чем на других людей?

— Нет. Я знала, как он будет действовать. Но, во-первых, доза лекарства была минимальна, к тому же именно в это вино лучше всего подмешивать данные ингредиенты, их в подобной комбинации почувствовать нельзя. Они наоборот, подчёркивают достоинства этого напитка. Во-вторых, я пила вместе с вами. А в-третьих, я боялась, что вы не... Вы не осмелитесь... В общем, я сделала это лишь для того, чтобы вы не колебались... Не сомневались... И сама заодно.

— Я ничего не понимаю, — повторил я, прекрасно осознавая, что девушка абсолютно права — иначе бы я никогда не осмелился на то, что проделал несколько часов назад. Скорее всего, простым раздеванием всё это не закончилось бы, если б нам не помешали. — Я ничего не понимаю, — в третий раз повторил я.

— Поймите меня, пожалуйста, я не собиралась вас компрометировать. Я давно, с первого курса мечтаю о вас. Но у меня ни разу не выпадало такого случая. Я, правда, хотела только одного. Но чёртова Вика!.. Она видела, как мы шли в общежитие, и сорвалась с пары, чтобы помешать.

— Почему именно я? Неужели во всём студенческом городке, где несколько десятков тысяч студентов, не нашлось более подходящей кандидатуры?

— Видимо, вам этого не понять, — тяжело вздохнув, ответила Инна.

— А вы попробуйте объяснить? — предложил я.

— Может быть, вы всё-таки перестанете выкать? — обиженно спросила она.

— Извини, я по привычке. Так ты не ответила.

— Психология женщин, как и мужчин, очень разнообразна. Есть такие женщины, которые понимают, что жить с этим человеком они никогда не будут в силу некоторых обстоятельств, но природа берёт своё. А как быть в таком случае, если никто не нужен, кроме того, единственного? Прийти и попросить его переспать с ней? Как бы вы отнеслись к подобному предложению? — она остановилась, обернулась ко мне. — Ну, что молчите?

— Извини, — тихо попросил я прощения. — Ты, наверное, права. Но как ты думаешь, если бы я поступил с тобой таким же образом, сначала опоил, а потом опозорил. Тебе бы это понравилось?

— Простите, я это уже поняла. Только что, но поняла. У меня есть лишь одно оправдание — я девушка и в этом случае теряю гораздо больше вас, мужчины.

— Вполне возможно, что это может послужить тебе оправданием при определённых условиях, но я позволю себе всё же усомниться в этом.

— Это ваше право, — она замолчала и до самых дверей чёрного хода больше не произнесла ни слова.

Мы поднялись на пятый этаж. Инна открыла дверь, и замерла в ожидании.

— Ты не обижайся на меня, — попросил я, беря её за руку. — Попробуй понять.

— Да я понимаю, — согласилась она.

— Нет, не понимаешь. Ну, хочешь, я останусь сегодня с тобой?

— Нет, не надо. Сегодня я уже не смогу. Этот ваш Степаныч испортил всё настроение. Давайте завтра, а?! — она с надеждой заглянула мне в глаза.

— Без проблем. Завтра, значит, завтра. У меня завтра четыре пары, так что найти будет несложно. До встречи! — попрощался я, и направился к лестничной клетке. Позади едва слышно щёлкнул закрывающийся замок.

На площадке третьего этажа я задержался, услыхав грохот взламываемой двери. В коридоре подле одной из комнат, стоял Фидюлин и со всей дури молотил ногами в запертую дверь.

— А это ещё что такое? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, поинтересовался я.

Взломщик от неожиданности аж подпрыгнул.

— Пошёл ты, — послал он меня.

— Ты, сопляк, ты как разговариваешь с преподавателем?! — взорвался я. — А ну-ка, пойдём к дежурной, поговорим. Каким это образом, и на каких основаниях ты оказался в женском общежитии?

— А вы на каком? — не растерялся Фидюлин.

— Я дежурный по городку, — не моргнув глазом, соврал я.

— Он вытаращился на меня, явно не ожидая подобной подлости от своей судьбы.

— Слышь, давай договоримся... — начал он, но я перебил его.

— Пшёл вниз, скотина. Я тебе сейчас покажу, договоримся.

Внезапно открылась дверь. На пороге стояла золотоволосая студентка, виденная мною сегодня утром, или вчера?.. За ней стояла другая, тёмноволосая, высокая, очень высокая девушка.

— Добрый вечер, — не растерялся я. — Не будете ли вы так любезны пояснить, каким образом сей субъект оказался в женском общежитии, в столь позднее время, ко всему ещё и в вашей комнате?

Девушка слегка смутилась, но ответила уверенно:

— Его пропустили и всё. Он был у нас в гостях, но мы просили его уйти. Он не хотел этого сделать. Тогда нам пришлось просто выставить его за дверь.

— Не понял? — искренне удивился я.

— Это я, — вступила в разговор тёмненькая. — Это я виновата. Я его провела чёрным ходом, и я его выставила из комнаты.

— Простите, — не поверил я. — Это как же вам удалось?

— Я занимаюсь карате, — последовал короткий ответ.

— Во, дела?! — изумился я. — Пошли, горе-ухажёр.

Такого поворота событий он точно не ожидал, а потому сразу как-то обмяк и, безвольно опустив руки, пошёл к лестнице. На последней ступеньке в самом низу, он вдруг резко дёрнулся вправо и попытался сбежать в сторону чёрного хода, но я ожидал чего-то похожего, поэтому, перепрыгнув через перила, применил перехват. Видимо он тоже ожидал этого, так как был сгруппирован и в следующий миг уже был на ногах. Его рука взлетела для удара. В кулаке что-то было зажато. Я тут же сообразил, что именно там может быть, и не стал церемониться. Перехватив удар, я рванул его на себя, врезал в дых и вывернул руку. Хрустнула кость. "Перестарался", — мелькнуло в голове. Из расслабленной руки на цветной линолеум выпала обыкновенная железная подкова. На шум сбегались дежурные всех мастей и обитатели общежития.

— Ангелина Петровна, — обратился я к ночному вахтёру. — Вызовите, пожалуйста, милицию и скорую помощь.

— Ой, милок!.. — Заквохтала старшая дежурная. — Зачем милицию? Мы и так всё решим. Без этих упырей.

— Нет, на сей раз так не будет, — твёрдо ответил я. — Хватит, мне надоела ваша безалаберность, халатность. Публичный дом из общежития сделали.

— Ради Бога, в последний раз?.. — умоляющим голосом попросила старшая дежурная.

— Никаких последних разов, — отрезал я.

Тем временем Ангелина Петровна уже надиктовывала в трубку телефона адрес общежития.

"Наверняка завтра соберут "кафедральный совет", и мне самому придётся объяснять, на каком основании и каким образом доцент, кандидат наук, без пяти минут доктор, оказался глубокой ночью в женском общежитии?.. Но это будет завтра, или уже сегодня!.." — подумал я, перетаскивая отяжелевшего студента в вестибюль.

"В суету мелочей мы вернёмся назад,

Но прошу, ради нашей любви!

Не забудь, как кружил золотой листопад

На краю этой вечной земли".

Сергей Трофимов

Сад фонтанов

Как иногда глупо выглядят люди со стороны... Да вот только замечать этого они упорно не желают. Я же ничем не отличался от большинства. Поэтому и был смешон. Судите сами. Посреди широкой аллеи стоит, разинув рот, задрав голову вверх, чудик и никак не может понять, где он и кто он?! Действительно, я находился у высоченного дерева, верхушки которого не было видно. В диаметре это чудо достигало метров десять, а то и больше. Во всяком случае, мне не было видно деревьев, стоящих за ним. С этой стороны дорожки, насколько хватало видимости, были деревья ничуть не меньше. Слева же расположились более юные. Хотя сказать "молодые" можно только потому, что они и по высоте, и по объёму были значительно меньше, вернее, просто карлики по сравнению с собратьями справа.

Продолжая неотрывно глазеть по сторонам, я медленно двинулся вдоль по аллее. Здесь всё было, как везде, необычность заключалась только в размерах растений. Впереди, слева, сквозь ряды деревьев блеснула водная гладь. Это переполнило мою чашу любопытства, и я не выдержал. Подошёл, приминая траву, поближе к гиганту. Кора на нём была тёмно-коричневая, ближе к чёрной. На вид даже какая-то неживая, цементная, корявая. Протянув руку, всё же потрогал — и, надо признаться, был несколько ошеломлён. Дерево было тёплым от солнца и совершенно живым. Кора от моего прикосновения не отвалилась, как показалось издалека. Вернувшись на мощённую белым камнем тропку, не спеша, направился к просвечиваемому водоёму. Однако у самого спуска аллейка круто сворачивала вправо. К воде пройти можно было лишь напрямик по траве да к тому же под довольно большим углом. Сложно было из-за деревьев хорошенько рассмотреть озеро это или река, но переть напролом не хотелось. Пришлось пойти по предлагаемому пути. Ещё через несколько шагов слева показалась белая, мраморная лестница, с высокими парапетами и малюсенькими клумбами на них, уходящая вниз к воде. Почему-то мой взгляд опустился на собственные ноги. На них были сандалии. "Что за ерунда?!" — подумалось, но тут же мысли вернулись к спуску.

Осторожно ступив на первую ступень, я ещё осторожнее оторвал вторую ногу от аллеи и водрузил её на следующую ступень. Ничего не произошло. Осмелев, я спустился ещё ниже на пару ступенек и оглянулся. Следов, на пройденном мной пути, не осталось.

"Странно", — опять мелькнуло в мозгу. — "Ведь я прошёлся по траве?! Должно же хоть что-то прицепиться к подошвам?"

И тут сообразил, почему оглядываюсь. Очень уж не хотелось наследить или намусорить в этом стерильном мире. Ухмыльнувшись про себя, продолжил спуск. На первой же площадке остановился и в изумлении уставился вниз. Там в воде и на берегу круглого, как блюдце, озерца отдыхали люди! Нет. Не просто люди. Это были красавцы. На кого не глянь, глаз радуется. Сплошь молодые ребята, кровь с молоком. Румяные, атлеты, телосложение — боги позавидуют. А женщины!!! Их нельзя было назвать так. Как минимум это были сказочные принцессы! И что больше всего меня потрясло, так это то, что все они были полностью обнажены! По-нашему — голые. Они играли в какие-то игры и производили всяческие немыслимые движения. То, подпрыгивая с разворотом градусов на пятьдесят, при этом отскакивая метра на три в сторону. Я бы так никогда не смог. А может быть — это у них зарядка такая была. Не знаю. Все они смеялись, улыбались. Никакого намёка на задумчивость, не говоря уже о чём-либо более серьёзном. На мгновение воображение поместило моё бренное тело среди этих королей красоты... М-да! Сравнение было не в мою пользу. Вряд ли бы мне пришло в голову разоблачаться здесь. Скорее, наоборот. Я поёжился, как от холодного душа. Мне стало как-то стыдно, будто подглядываю в замочную скважину. От такого сравнения на душе стало ещё гаже. Передёрнув плечами, развернулся, собираясь покинуть этот стриптизный уголок, но навстречу спускалась такая ослепительная красотка, что на меня напал столбняк. Пальцем пошевелить не было возможности не то, чтобы воскликнуть. Она продефилировала мимо, мило улыбаясь, и, не останавливаясь, продолжила спуск к своим собратьям. Что-то очень знакомое почудилось в её облике. Сила, сцементировавшая мои члены, отпустила так же внезапно, как и сковала.

— Кажется, вы хотели подняться? — раздался сверху озорной голос.

Я взглянул вверх. Там стояла моя давешняя незнакомка. Подняв обе руки, с силой растёр лицо. Кажется, моё сумасшествие зашло слишком далеко. Медленно, как старая развалина, чуть ли не явственно скрипя суставами, поднялся наверх. Наверно вид мой вызывал смех в лучшем случае, но девушка даже не улыбнулась.

— Не хотите ли на себя взглянуть? — спросила она.

Я всего лишь на миг представил себе свой видон.

— Нет, благодарствую, — ответствовал я.

Она внимательно, изучающе и очень серьёзно посмотрела мне прямо в глаза. Лёгкая улыбка скользнула по её манящим устам.

— Я прекрасно вас понимаю. Нынешнее извращённое воспитание достаточно глубоко въелось в подсознание людей. Но всё это можно исправить, — задумчиво глядя на меня, заговорила она. — Воспитание самосознания штука непростая, но необходимая, как воздух биологическим существам, как свет миру. Попробуйте начать именно с этого.

— С чего "с этого"? — не понял я. — Ходить голяком?!

— Конечно же, нет. Не надо утрировать. Вы же прекрасно поняли, что я имею в виду. Правильное отношение к красоте, умение ценить и понимать её, а не набрасываться, как самец на самку. Ведь вы только что смотрели на этих людей и восхищались красотой их тел, а не гениталиями. Вы на это даже не обратили внимания. — Она ещё раз взглянула на меня долгим внимательным взглядом.

Я действительно как-то не заметил этих интимных подробностей и хотел было оглянуться, дабы восполнить случайно образовавшийся пробел в моих познаниях, но тут юная дева коснулась кончиками своих прелестных пальчиков моей руки и тихо сказала:

— Зачем утруждать себя и делать лишние движения? Глядите... — и величественным жестом сбросила со своих плеч прозрачную накидку.

— Стойте! Не надо! — вскричал я, закрывая глаза и прикрывая лицо руками для надёжности.

Тихий девичий смех был мне ответом.

— Старайтесь обдумывать каждое своё действие. Пытайтесь распознать, что окружает вас, и помните крепко, что бывают положения, когда лучше всего быть самим собой. На будущее думайте, прежде чем сделать, — посоветовала незнакомка. — А сейчас я предлагаю вам маленькую прогулку. Сделайте милость, составьте мне компанию.

— С удовольствием, — ответил я, отнимая ладони от своей физиономии, но не разжмуриваясь.

— Вы так и пойдёте с закрытыми глазами? — весело поинтересовалась она. — Или прикажете вас вести за руку, как незрячего?!

— Я вас умоляю, — начал я — Не издевайтесь надо мной. Я же не умею ещё владеть своими чувствами, как вы. Мне стыдно за себя. Пожалуйста...

— Да не волнуйтесь вы так. Ничего зазорного в этом нет. И "искушать" вас мне незачем. Это вам наглядный урок воспитания собственных мыслей.

Я осторожно приоткрыл один глаз. Накидка была на месте.

— Ф-у-у! — облегчённо выдохнул я. — Что у вас за шутки?..

Она не ответила, просто развернулась и пошла прочь по аллее, удаляясь от места моего возникновения в этом удивительном мире. Я поспешил следом.

— Это не шутки — это урок. И воспринять его надо правильно, — наконец-то заговорила она. — Те, кто начинают свой новый урок воплощения от культуры сердца, вводят в действие своё гармоничное Начало, достигают тех или иных ступеней откровения. Мимо вас прошла совершенно нагая особь женского пола, а вы любовались её стройной фигурой. Так чего же вы испугались?

— Да ничего я не пугаюсь. Мне просто непривычно видеть таких молодых и совершенно разоблачённых людей. Да и животный инстинкт... — промямлил я.

— Как вы сказали? — удивлённо подняла бровь моя спутница.

— Сказал, что мне никогда в жизни не приходилось видеть такое количество молодых обнажённых тел. — Мне почему-то очень не захотелось, чтобы девушка заговорила о животных инстинктах.

— Молодых? — как-то странно переспросила она. Её почему-то не заинтересовал мой акцент на "обнажённых", её волновал возраст. — Так вы думаете, что они молоды?

— А, по-вашему, нет?! — в свою очередь переспросил я, хоть это меня меньше всего интересовало.

— Как вы думаете, сколько лет той даме, что прошла мимо вас? Ведь её-то вы смогли разглядеть буквально в упор, — не отвечая на мой выпад, снова спросила она.

— Предполагаю, лет семнадцать или восемнадцать. Во всяком случае, не больше.

— Вы ошибаетесь лет эдак на три с половиной тысячи.

— У вас чувство юмора довольно странное, — ответил я, глядя вперёд, где из-за деревьев изредка виднелись всполохи цветного огня.

— Я не шучу, — вполне серьёзно ответила девушка. — Она действительно одна из немногих долгожителей, не отошедших от мирских дел. Правда, есть и старше, но они, как правило, стараются не очень рекламировать себя. И бывают в этом уголке вселенной не так уж и часто. Они предпочитают совсем другие места. Дело в том, что возраст не почёт — скорее, опала. Если ты долгожитель — значит, застрял в своём развитии. Причин для этого предостаточно.

— А-а-а! — воскликнул я. Меня вдруг осенило. — Значит, вы говорите, что!.. — Я помахал кистью, как бы подбирая слово. Девушка с интересом за мной наблюдала. — Значит, вы говорите... — повторил я. Мой энтузиазм вдруг потускнел.

— Заметьте, — девушка улыбнулась, — это вы говорите, а я лишь слушаю то, что вы пытаетесь сказать.

— Вы говорите, что вы не Надежда. Значит, вы пришельцы!.. — выпалил я.

— Кто "вы"? — спокойно переспросила она.

— Ну!.. "Вы" — это я имел в виду вас конкретно. И тех (я махнул рукой назад), что у озера.

— Вы неисправимы, — как-то очень грустно вздохнула девушка. — Ну, сколько раз вам объяснять?! Всё не так просто, как вы себе рисуете.

— Я ничего не рисую, я предполагаю.

— А вы не стройте ненужных предположений. Это лишь отвлекает вас от главного.

— Но что тогда главное?

— Именно это вы и должны понять. Осознать, точнее.

— Какая разница?

— А вы не видите различия?!

Я подумал. Действительно, разница была, и существенная.

— Ну, предположим, вы правы, есть разница между пониманием и осознанием. Что дальше?

— Ну вот, видите, вы уже начали немножко думать.

— Вы так говорите, как будто я до сих пор только тем и занимался, что... — Я замолчал. Она опять была права. Действительно. Всё это время, точнее, стоило мне её лишь увидеть, как я только тем и занимался, что пытался угадать кто она такая и откуда. Но мне ведь и в голову не приходило задуматься над вопросом, а почему появляется именно она, а никто-нибудь другой? Почему это происходит в какие-то определённые моменты моей жизни? С чем это связано? Вопросов оказалось предостаточно. Ответов на них не было.

Девушка откровенно меня разглядывала. Её необыкновенные глаза, казалось, так и говорили: "Ну, очнись же ты, очнись!". Но меня уже понесло.

— Ну, если вы не пришелец и не надежда в нашем земном понимании, значит вы моя совесть, — выпалил я одним махом.

— Ваша совесть всегда при вас, — очень серьёзно ответила моя спутница. — И вообще, как вы себе это представляете?

— Ну, это же совсем просто. Типа астрального тела, может, эфирного, я не знаю, как правильно это называется.

— Нереальное, то есть не материальное тело, сущность духа, — очень серьёзно спросила девушка.

— Вот-вот! — обрадовался я подсказке.

— А это тогда что? — спросила она, касаясь своими тёплыми пальчиками жилки на моей шее.

— Ну!.. — растерялся я. — Это может быть...

— Галлюцинация, осязательный обман, приближённое к материальному проявлению астральное перевоплощение, что-то вроде ожившего призрака, — подсказала она.

— Приблизительно так, — нехотя согласился я.

— И вы, материалист до мозга костей, в это верите? — искренне удивилась она.

— Но!.. Если нет других объяснений, почему бы и нет. Понимаете?.. В общем... Ваши появления... — Меня продолжало по инерции нести. — Вы всегда появляетесь в такое время, в таких эпизодах!..

— В каких же?

— Ну... — замялся я.

— Да вы смелее, — подбодрила девушка. — Я же никому не скажу. — Она даже не улыбалась.

— Понимаете... — Я осёкся, вдруг сообразив, что появлялась она как раз совсем не в упомянутых мною эпизодах, скорее наоборот. И чтобы как-то уйти от неприятного мне разговора, я спросил, указывая вперёд:

— А что там?

— Сейчас увидите. — Только и успела сказать она, как совершенно неожиданно парк расступился и на его месте возник сад фонтанов. Почему я так назвал этот райский уголок, не знаю, но сие словосочетание само собой всплыло в моей одуревшей голове.

Каких только фонтанов здесь не было!!! Глаза разбегались, пытаясь охватить всё сразу. Все они были разные, не похожие один на другой. Невероятнейшие формы и размеры, гаммы красок и звуков. Я от изумления проглотил язык. Моя голова вертелась со скоростью вертолётного пропелера на все 360 градусов. По всей видимости моя незнакомка видела всё это неоднократно потому, как продолжала уверенно идти куда-то дальше, даже и не думая приостановиться. Однако у одного из фонтанов я всё-таки задержался, поражённый до глубины души величием и неописуемой красотой. Столб огненной воды правильной цилиндрической формы, диаметром приблизительно метров семь вздымался, не рассыпаясь, на высоту пятиэтажного дома. И уже на самой вершине этой башни, формы начинали перестраиваться, преобразовываясь в чашу, затем распускаясь на отдельные листочки, а ещё выше формировались в венчик цветка, ниспадая опущенными лепестками вниз, в алмазный бассейн. Фонтан жил! Фонтан бурлил! Фонтан пылал! Всё в нём находилось в постоянном движении, всё звучало, всё играло!

— Где-то я видел уже подобное?! Только замершее!.. — пробормотал я и, не задумываясь о последствиях, сунул руку в это чудо, и тут же отдёрнул. Жгучим холодом обожгло ладонь. На фаланге пальца лежала громаднейшая огненная капля, отсвечивающая в лучах заходящего солнца рубиново-красным цветом. Она переливалась, играя красками, меняя формы, перетекала, оставаясь на месте, непрерывно двигалась, будучи при этом неподвижной, жила своей отдельной жизнью.

— Нравится? — спросили у меня.

— Ну, как такое может не нравиться, — выдавил наконец-то я из себя и взглянул на висящее над горизонтом солнце, оно оставалось на том же самом месте, что и несколько часов назад. — Может, и солнце здесь у вас никогда не заходит? — спросил я, продолжая разглядывать небосклон.

— А зачем?

— То есть как зачем?! — поразился я.

— Зачем ему заходить? Не проще ли отправиться туда, где постоянная ночь или утро? — в свою очередь спросила прекрасная фея.

— Если для каждого момента делать свой мир, вселенной не хватит.

— Вы так думаете? — лукаво усмехнулась она. — Хватит и ещё столько же останется. Универсальность хороша, но не в данном случае. Это в вашем обществе, на земле, всё пытаются универсализировать. Вспомните Леонардо да Винчи, который обнаружил, что существует 5 типов носов, или темперированный звукоряд. Таких примеров можно привести уйму.

— И всё-таки непонятно, зачем делать столько одинакового?..

— А кто сказал, что всё одинаково?

— Да. Вы правы, — устало согласился я, переводя взгляд снова на каплю в руке.

— Разомкните пальцы, — снова посоветовала мне спутница.

Я разжал. Капля тут же растеклась золотистым кольцом, охватывая палец и устремляясь вниз, в свой бассейн.

— Какая прелесть... — только и смог сказать я.

Мир перед глазами стал меняться. Всё поплыло. Очертания предметов размазывались, сминались, превращаясь в бесформенную груду чего-то невообразимого. Потом всё растаяло и обрело своё новое обличие. Меня растворяло в этом общем единстве вещества. Моё тело исчезло, осталось только сознание и желание раствориться полностью. Звуки и краски приобрели новые качества. Светящиеся точки, огненные круги, цветные прямые и кривые линии заполняли пространство, скручиваясь в спирали, вращаясь, разворачиваясь, пульсируя, распахиваясь, захлопываясь и преобразовываясь в самые фантастические геометрические фигуры. Всё это очень напоминало картинки из какого-нибудь школьного атласа по астрономии. Но здесь всё имело глубину, объём, движение, жизнь.

Из оцепенения меня вывела моя спасительница. Когда зрение вернулось ко мне, она стояла передо мной, чуть приподнявшись на цыпочках, прижав ладошки своих прекрасных рук к моим вискам. Взгляд её устремлён был куда-то в меня, и я даже вроде бы ощущал его где-то в глубине своего существа.

— Что это было? — шумно вдыхая потрясающей свежести воздух, спросил я.

— Ничего страшного, — ответила она и, опустив руки, отступила. — Мы можем продолжить путь или вам надо ещё немного времени прийти в себя?

— Да, конечно, пойдёмте, — заторопился почему-то я.

Огибая и обходя эти невероятные творения, мы пошли дальше. Я всё никак не мог отделаться от увиденного. Мой мозг услужливо снова и снова предлагал запомнившееся. Перед глазами то и дело возникали картинки, поэтому, вероятно, шёл я как-то неуверенно. Заметив это, моя провожатая загадочно улыбнулась и предложила:

— Возьмите меня, пожалуйста, под руку. Мне будет очень приятно пройтись именно здесь с молодым, интересным человеком.

— Это я-то молодой? — не понял я, предусмотрительно опустив вторую половину её предложения.

— А вы видите здесь кого-нибудь другого? — вопросом на вопрос ответила она.

Я не стал себя уговаривать, а просто взял её под локоток. Мне сразу стало легче и приятно, но насладиться в полной мере этим состоянием мне не довелось. Пред нами, буквально как из-под земли, возникло здание. В моей бедной головушке сразу же утвердилось мнение, что это храм и не меньше. Почему я так решил, не знаю, но по-другому это волшебство назвать просто было бы оскорблением. Никаких слов человеческих описать увиденное не хватило бы. Будь вместо меня хоть самый гениальный гений.

Прикосновение чего-то необыкновенного к моему подбородку и последовавший за этим щелчок моих собственных зубов привёл меня в чувство. Оказывается, я торчал, как деревянный болванчик, с распахнутым ртом. Девушка улыбалась, глядя на мой потрясённый вид. Я оглянулся на фонтаны и вновь обратился взглядом к дворцу мира.

— Время... — очень тихо и серьёзно сказала Надежда.

— А что время? — ещё тише спросил я.

— Ваше время ограниченно. Я и так нарушила все законы, приведя вас сюда.

— Я, кажется, понял, кто вы! — медленно выговаривая каждую букву и не обращая внимания на её слова, продолжал говорить я. — Вы не Надежда, вы Мечта!

— Вы повторяетесь. Это уже было. Не устали ещё гадать? — огорчённо вздохнув, спросила она.

— Нет. Скажите, я угадал?

— Нет. Идите и всё узнайте, — посоветовала она, легонько подталкивая меня.

— А вы?! — заколебался я.

— Идите.

— Без вас никуда! — упёрся я.

— Не упрямьтесь. Идите. Так надо. — Она приподнялась на цыпочках и, возложив свои прекрасные ручки на мои плечи, нежно поцеловала в щеку. — А теперь идите. С Богом!

Уже совсем ничего не соображая, я вступил на первую ступень, потом на вторую и, наконец, набравшись храбрости, пошёл по лестнице вверх, к сверкающей портиками террасе. На самой верхней ступеньке в ближайшей зеркальной колонне на одно мгновение я увидел свою фантастическую незнакомку, оставшуюся внизу и с надеждой глядящую мне вслед.

"Первая любовь известна с древности.

В ней так много-много неизвестности.

И никто не скажет вам заранее,

Быть счастливой ей, иль быть ей раненой.

Но, какой она бы не случилася,

Верною ей быть, или неверною.

На всегда в душе она останется,

Потому что... Потому, что первая!"

Сергей Дячков

Девушка из Вечности

Тёплый осенний день шагнул в послеполуденную стадию. Золото листвы бархатным ковром, разлилось по парку, заполнив собой все его наиукромнейшие уголки. Ажурные паутинки серебристыми нитями величественно проплывали мимо редких посетителей, уносясь куда-то вдаль по своим делам.

Я стоял, опершись на парапет, глядя вниз на овальное зеркало собачьего пруда. Рядом, в противоположность мне, уставившись куда-то между деревьев невыразительным взглядом, расположилась Настя. Да, та самая, когда-то столь желанная, такая недоступная Настенька!.. Ныне же просто девушка, не то, чтобы красивая, так себе, симпатичная, да и только. Зато весьма привлекательная, сверх обаятельная, великолепная собеседница, эрудированная особь женского пола, умница (в хорошем смысле слова), настоящий друг, с фигуркой!.. Закачаешься!.. Но!.. А вот это "но" как раз и портило всё дело. Я судорожно пытался вспомнить, как тут оказался и почему эта, в сущности, милая девушка, меня не устраивает?! Откуда взялось это дурацкое чувство отчуждённости? Ведь ничего плохого она мне не сделала?.. Да и я, вроде бы, ничем её не обидел, и не собирался этого делать?.. Вот так мы стояли и молчали уже добрых полчаса. Первой не выдержала Настя.

— Знаешь, — тихо произнесла она. — Пошли отсюда.

— Куда? — спросил я, продолжая разглядывать совершенно пустую поверхность воды.

— Проводи меня, — попросила она.

Мы медленно направились к боковому выходу. Под ногами рябили разноцветные плитки аллейки. Сиротливо манили в прохладную тень пустующие лавочки. То и дело, как из-под земли, вырастали фонтанчики для утоления жажды страждущих. Тишина заполняла этот маленький рай. Но стоило нам пересечь его границу, как жуткая городская какофония заполнила всё свободное пространство. Мы вышли к троллейбусной остановке. Почти на самом повороте Т-образного перекрёстка приткнулся к бордюру "МАЗ-200". Чем он привлёк моё внимание, понятия не имею. Может оттого, что стоял он почти напротив дверей кулинарии?.. Вообще-то в этот день всё мне казалось каким-то неуместным, опасным, находящимся не на своём месте.

— Смотри, какая прелесть?!

Я оглянулся на Настин голос. В огромной стеклянной витрине магазина доктор Айболит измерял температуру гиппопотаму, вынимая из его пасти не менее громадный, чем сам бегемот, градусник. Пасть зверюги закрывалась, в ожидании приговора. Доктор выпрямлялся в своём кресле. Подносил градусник к глазам. Внимательно изучал шкалу с ярко-красным ртутным столбиком. После чего встряхивал градусник и, наклонившись, вновь совал руку с измерительным прибором в загодя распахнувшуюся пасть животины, при этом глаза последнего хитро поблёскивали. Может быть, мне это только показалось?.. Под самой стеной магазина, расплющив носы о стекло, внимательно следила за процессом гурьба ребятишек. Послышался характерный стук штанг, из-за поворота выплыл рогач. Подрезая его, на перекрёсток вылетел джип и лихо свернул вправо. Водитель троллейбуса, чтобы избежать столкновения, сильнее прижался к обочине. И тут произошло невероятное. Спокойно стоявший тягач вдруг завёлся и, набирая скорость, покатился под горку вслед за троллейбусом прямо на остановку. Время замерло. Я, как заворожённый, смотрел на пустую кабину машины, даже не пытаясь, что-либо предпринять. Что-то невыразимо знакомое почудилось мне в этой сцене. В нескольких метрах от меня стоял парнишка, так же разглядывавший катящийся на него "МАЗ". Тут до меня дошло, что водитель оставил тягач на передаче, пренебрегая тормозом. Троллейбус, маневрируя, видимо, зацепил "МАЗ-200", а тот, имея двухтактовый двигатель, завёлся с одного толчка. Смерть неслась на людей, а я, как, впрочем, и все ожидавшие кто автобус, кто маршрутку, а кто троллейбус, уставились на это жуткое зрелище глазами кроликов на завтраке у питона. И в этот миг, буквально в нескольких метрах от бампера машины, мелькнула чья-то размытая скоростью тень. В следующий момент на подножку вскочил парнишка, виденный мною чуть раньше. Он рванул дверь на себя, благо та оказалась не запертой, и нырнул в кабину. Я всё так же продолжал безучастно наблюдать за происходящим.

— Ой! — негромко вскрикнула моя спутница, и я вздрогнул, как бы приходя в себя.

"МАЗ-200" остановился буквально в нескольких миллиметрах от замершего на остановке троллейбуса и в полушаге от меня. Тут из кулинарии выбежал взбешённый водитель и бросился к своей машине.

— Ну, вот и всё, — сказал парнишка, выбираясь из кабины тягача, и весело глядя на меня.

— Ах ты тварь! — Заорал шофёр маза, хватая пацана сзади за ворот рубашки. Пуговицы, веером разлетаясь в разные стороны, дробью застучали по асфальту. Сорочка треснула с характерным звуком.

— Ах ты, сволочь! — в тон ему взревел я, наконец-то сбросив с себя идиотское оцепенение, отталкивая водилу от парнишки и хватая его за барки. — Ах ты, сволочь! — как заведённый, повторил я, впечатывая виновника происшествия в ближайший столб мощным ударом кулака.

— Спасибо, дружище! — крикнул пацан, запрыгивая в отъезжающий троллейбус. — Я поехал!

— Да не за что! Это тебе спасибо!.. — буркнул я в никуда и ещё раз припечатал очумевшего водилу к столбу.

Тот закатил глаза и медленно сполз на тротуар.

— Пошли скорей, — потянула за руку меня Настя.

Я послушно последовал за девушкой к подкатившей маршрутке.

— И куда это мы? — поинтересовался я, усаживаясь рядом с Настей на неудобное, узкое сиденье.

— Там посмотрим, — уклончиво ответила она.

— Вообще-то мне стоило б уже быть дома. Собираться... — сообщил я скорее для очистки совести, чем для чего-либо иного, демонстративно изучая циферблат " "Ракеты".

Девушка промолчала. За окном проносились совершенно незнакомые мне улицы. Мелькнул и исчез бетонный забор какого-то автопарка, распахнутые деревянные ворота полуразвалившейся базы, железный пешеходный мост через три или четыре железнодорожных ветки, бревенчатый двухэтажный дом с разноцветной тюлью на окнах, автобусная остановка в виде дощатого крашеного сарая.

— Любопытно, где это мы? — поинтересовался я, искренне недоумевая.

— А ты бы чаще из своей квартиры вылезал, тогда бы знал, — грустно ответила Настя.

— Можно подумать, что ты здесь частый гость, — усомнился я.

Она молча пожала плечиком. Мы проехали ещё немного.

— Выходим, — тихо сообщила девушка мне и громче добавила: — Остановите здесь.

Шофёр плавно свернул к бордюру, и притормозил, одновременно открывая дверь. Мы покинули душный салон. Лёгкий ветерок окраины приятно овевал разогретое тело.

— Ну, и куда дальше? — спросил я, осматриваясь.

— Пошли, естествоиспытатель, — улыбнулась девушка. Шагнула на проезжую часть, направляясь в противоположную сторону от движения маршрутного такси.

Мы перешли дорогу. Метрах в десяти от угла, напротив хлебного магазина, стоял обыкновенный парфюмерный киоск с расширенным ассортиментом бижутерии. Не знаю, что меня толкнуло, какое-то внутреннее чутьё что ли, но что-то уж до боли знакомое, родное почувствовалось в этой торговой точке. И я, не раздумывая, подошёл к ларьку. Заглянул в приветливо распахнутое окошечко. Там, в полумраке от тёмных тонов бархата и прочих драпировок, расположилась немолодая женщина. Она сидела, уперев локоть о край столика, утвердив подбородок на кисти руки. Глаза её были слегка прикрыты и смотрели как будто в никуда. Она даже не шелохнулась, когда моя удивлённая физиономия сунулась разглядывать это изобилие. Вокруг таинственно поблёскивали флакончики, пузырьки, бутылочки и прочие товары. Пахло то ли тройным одеколоном, то ли Шипром. Я, как заворожённый, во все глаза рассматривал шарики бус, крупные звенья серебряных цепочек и жгутов, футлярчики с помадой, гребешки, расчёски, массажные щётки...

— Как будто время остановилось, — выдохнул я, отрываясь от созерцания содержимого ларька.

— Неужели? — усмехнулась девушка.

— Может тебе чего купить? Выбирай, — расщедрился я.

— Шутишь? — с интересом взглянула на меня Настя.

— Ничуть. Я вполне серьёзно.

— Хм!.. Смотри, ты сам напросился, — предупредила она и, глянув в окошечко, показала на небольшой футлярчик с золотистой розочкой на бархатной крышечке.

Продавщица тут же очнулась от летаргического ничегонеделания, вытянула верхний ящик, вынула ключ, немного повозилась внизу под столом, щёлкая замками, и, наконец, выудила точно такой же футляр. Нажала невидимую с нашей стороны кнопочку, и ларчик распахнулся. На тёмно-красной бархатке лежал бриллиантовый кулон на золотой цепочке. Женщина бесцветным голосом назвала цену, после чего бросила на меня быстрый, испытующий взгляд. По-моему, она собиралась получить неописуемое удовольствие от произведённого эффекта. Но я не дал ей этой возможности, молча, вытащив из кармана кредитную карту.

— Упаковывать не надо. Девушка сейчас же его наденет, — скучным голосом, как будто каждый день покупаю бриллианты, сообщил я.

— Сумасшедший, — шёпотом восхитилась Настя.

— Ничуть, — возразил я, пристраивая украшение на его законное место. — Посмотри, здесь же цены просто смешные, как двадцать лет назад.

— А ты помнишь, какие они были двадцать лет тому назад? — не поверила девушка, помещая кулон в разрезе платья. — Тебя, наверное, и на свете-то не было.

— Не помню, — признался я. — Но хочется верить. Здесь всё, как из моего детства.

— Ты туда погляди, — предложила Настя.

Я проследил за её взглядом. На той стороне дороги, за покосившимся штакетником, в глубине неухоженного двора, стояло неказистое двухэтажное здание, похожее на единицу, только перевёрнутую в обратную сторону.

— Боже мой! — вырвалось у меня. — Потрясающе! Как давно я здесь не был?!

— Пойдём, — взяла меня за руку девушка.

— Я зайду туда!.. — кивнул я на школу. — Я там сто лет не был. На минутку?..

— Сейчас лето, и там никого нет. Внутри идёт ремонт, — сообщила Настя.

— Ну и что?! Я только одним глазком!..

— Не стоит. Давай в следующий раз?

— Ладно, — нехотя согласился я.

А мне так захотелось пройтись по широким, гулким коридорам; Увидеть доску соревнований с космическими кораблями; Взглянуть на стенгазету с карикатурой на Вовку Червякова; Таблички на дверях классов "1 А", "1 Б", "1 В" и так до буквы "З".

— Пошли, — повторила Настя. — Это ещё не всё.

Мы не спеша направились дальше, оставляя позади и киоск, и школу.

— Я даже не представляю себе, что ждёт меня впереди, если это ещё не всё, — задумчиво произнёс я.

Настя лишь загадочно улыбнулась.

— Молодые люди! Футляр забыли!.. — раздалось сзади.

— Тьфу ты, чёрт, — выругался я.

Пришлось вернуться.

— Носите на счастье, — пожелала продавщица, протягивая коробочку из сумрака своего помещения.

— Спасибо, — буркнул я, на ходу засовывая футляр в карман.

Мы прошли овощную сетку, затем бакалейную лавку. После неё справа нарисовался гастрономический магазин, за ним дом культуры с памятником великому вождю, ограждённый невысоким металлическим заборчиком. Потом магазин одежды, пивная (с забитыми наглухо дверями), жилые дома в четыре этажа.

Почему я смотрел лишь на противоположную сторону дороги? Не знаю. Что-то внутри подсказывало, вертелось на языке, но никак не могло оформиться в чётко сформулированную фразу. Незаметно мы вышли к черте города. Дальше строений не было. Голая, унылая степь, разливалась на десятки километров. Справа, на небольшой площади стоял полукаменный, полудеревянный кинотеатр. На голубом фоне афиши чётко вырисовывался мужик, колотящий по рубке, уходящей под воду подводной лодки.

— Господи! — вскрикнул я. — Это же надо?! "Фантомас разбушевался"! Я ж когда-то так и не попал на эту серию. Мама дала денег в кино и наказала, чтоб долго не задерживался, потому что она точно знает, когда начинается сеанс. Я поверил, и, конечно, испугался, и взял билет на уже идущий фильм, чтоб поскорей вернуться домой и не получить нагоняй. А он оказался как раз тем, который я сто раз видел по телеку. Так обидно было!..

— Бывает, — вздохнув, согласилась Настя.

— Что бывает? — не понял я.

— И так бывает в жизни.

— Не понимаю. Всё, конечно, предугадать невозможно, но как ты узнала, что именно здесь, именно сегодня будет этот фильм?

Настя не ответила, лишь посмотрела на меня долгим грустным взглядом. Молча взяла меня под руку и повела прочь, куда-то влево. Я послушно поплёлся рядом, поминутно оборачиваясь на старый кинотеатр со старой кинолентой моего детства.

— Да прекрати ты оглядываться, — попросила девушка. — Ничего особенного там нет. Этот кинотеатр закрыт уже лет семь, только афиша осталась. Она в нише, повёрнута на север и потому сохранилась так хорошо.

— Печально всё это, — искренне пожалел я и оглянулся в последний раз.

Из распахнувшихся дверей кинотеатра на невысокое крыльцо вышли несколько человек и закурили в ожидании сеанса. Я от удивления открыл рот, но спохватился, решив, что это обыкновенные бомжи, а может, служащие очередной конторы, расположившейся в этом заброшенном здании. Хотя на заброшенное оно всё же не походило.

Мы шли вдоль городской черты и молчали, каждый о своём. Я размышлял о превратностях судьбы. Что-то гложило меня изнутри, но что именно, разобраться никак не получалось. Настя шла рядом, опустив взгляд. По выражению её лица ничего понять было нельзя. То ли она грустила, то ли принимала какое-то решение.

— Подари мне этот вечер, — вдруг очень тихо попросила она.

— Не вопрос! Я дарю его тебе! — немного наигранно продекламировал я.

— Не паясничай.

— А я и не думал паясничать. Я действительно дарю тебе весь этот вечер. Даже не так. Весь этот день!

— Я не то имела в виду.

— Тогда прошу пардона, — смутился я.

— Пообещай мне, что ты сегодня весь вечер будешь со мной.

— Обещаю.

— Что выполнишь любые мои капризы.

— Не вопрос!.. — легкомысленно пообещал я. — Только...

— Не волнуйся. Я не стану просить у тебя достать луну, или черевички царицы! — улыбнулась Настя. — Всё в пределах возможного.

— Торжественно клянусь! — сообщил я, выпячивая грудь. — Всё, абсолютно всё для тебя, и только для тебя. Хочешь, хоть целый год? Или два?

— Нет. Всю жизнь, — засмеялась она.

— Могу и всю жизнь, — распетушился я.

— Ладно. Не надо. Мне одного вечера будет достаточно, — подвела черту Настя.

— Хорошо. Один, так один, — легко согласился я.

Мы вошли во двор, образованный двумя четырёхэтажными зданиями, расположившимися фасадами один к другому.

— Посмотри налево, — предложила девушка.

Я глянул и обомлел.

— Это же роддом?! — воскликнул я, невольно окидывая внимательным взглядом стройную фигурку моей спутницы.

— Парень! — погрозила она мне пальчиком с накрашенным перламутровым ноготком. — Ты не туда смотришь!

— Гм... — неопределённо промычал я. — Мало ли... Чего только в жизни не бывает?..

— Я тебе!.. — она сделала вид, будто собирается шлёпнуть меня по губам.

— Да чего уж там?.. Мы все свои люди.

— Ты пошлишь.

— Прошу прощения. Я действительно зарвался, — смутился я.

— Ты вон туда глянь! — она указала на четвёртое окно справа на третьем этаже.

— Да вижу я, — ответил я, беря её маленькие ладошки в свои лапищи. — Зачем ты меня сюда привела?

— Честно?

— Конечно.

— Не скажу.

— Тогда мне придётся тебя пытать, — зловещим голосом предупредил я, притягивая её к себе.

— Начинай, — прошептала она, не сопротивляясь.

— Что? Прям здесь?

— А ты боишься свидетелей? — хитро улыбнулась она.

— Нет. Я никого не боюсь.

— Даже тех, кто подглядывает с третьего этажа?

— Только тебя!.. Немножко!..

Я невольно взглянул на четвёртое окно. Сознание услужливо подсунуло видение женщины с каким-то свёртком на руках. Я мотнул головой. В окне никого не было.

— А ты не бойся, не укушу!.. Ну?! Смелее же, сэр рыцарь!..

— Никого там нет, — твёрдо ответил я.

В этот момент мне безумно захотелось обнять её и целовать, целовать, целовать!.. До одури, до потери сознания, до отсутствия воздуха в лёгких, до помрачения рассудка, растворить её в себе и там оставить на века... Целовать до безумия эти дразнящие глаза, улыбающиеся губки, задиристый носик... Я пересилил себя, вздохнул и с сожалением отпустил девушку.

— Испугался, — рассмеялась она.

— Да нет. Просто я обещал выполнять капризы одной весьма привлекательной барышни, а не пытать её.

— А может быть зря? — прищурилась она.

— Может и зря, — Ещё раз вздохнув, согласился я. — Прошедшего, увы, не вернёшь. Упущенного не поймаешь.

— Философ.

— Нет. Дурак.

— Ладно. Пошли, — предложила она и, как бы спохватившись, добавила: — Только никаких вопросов. Пока...

— Понял, — уныло промямлил я, уже догадываясь об опрометчивости данного обещания.

Мы шли по параллельной улице. Слева возвышались четырёхэтажные жилые строения, справа тянулись полуразвалившиеся бараки и пустыри. Среди всего этого, как бы заполняя пустоту, возник высокий некрашеный забор с тремя рядами колючей проволоки и вышками по углам. Щелей практически не было, а потому разглядеть что-либо в глубине не представлялось возможным. Забор закончился так же неожиданно, как и начался. Бараков и сараев постепенно становилось меньше, строения приняли более жилой вид. Многоэтажные здания сменились двух и трёхэтажными бревенчатыми домами. Неожиданно справа вынырнуло каменное творение рук человечьих с высокими и в то же время узкими, стрельчатыми окнами. Вскоре выяснилось, что это обычный магазин с многообещающей вывеской "Молочные изделия". Под самым фронтоном чётко проявлялись плохо заштукатуренные буквы: "баня". Я усмехнулся. Опять что-то невероятно знакомое мелькнуло глубоко в душе и тут же исчезло, нырнуло обратно в недра подсознания. За магазином разверзся овражек. Я глянул вперёд, на дорогу, и замер на полушаге. Там был мост!.. Сквозь трубу, проложенную под ним, нёс свои воды небольшой ручей. Теперь уж явно что-то до боли знакомое увиделось мне в этой картине. Как будто я её видел, давно, очень давно, но чуть-чуть иначе!.. Под другим ракурсом, что ли?..

— А вот и такси, — послышался голосок Насти.

Я обернулся. У обочины дороги стояла машина с шашечками на дверце. Откуда она взялась?! Девушка уже устраивалась на заднем сиденье. Я полез следом.

— Что с тобой? — С тревогой в голосе поинтересовалась Настя, когда машина тронулась.

— Ничего, — попробовал я уйти от ответа.

— Ты так побледнел. Что-то стряслось?

Она осторожно коснулась моего лба.

— Температуры нет в виду отсутствия тела, — глупо пошутил я.

— Тебе со мной плохо, — вдруг сделала вывод она.

— Да нет. Просто этот мост!.. Вообще вся обстановка какая-то ностальгическая, что ли?.. Такое ощущение, что всё это я вроде бы как будто бы видел, а может, и нет. Внутри как-то неуютно, — признался я.

Девушка долго, очень долго смотрела мне в глаза. Потом отвела взгляд, глубоко вздохнула и предложила.

— Давай покатаемся?

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, когда мы подъехали к Настиному дому. У калитки нас поджидал громадный пёс со странной кличкой Барстак.

— Здорово, Барс! — приветствовал я пса.

Тот радостно завилял хвостом.

— Смотри, отвалится, будешь так мотать, — усмехнулся я.

— Признаёт хозяина, — как-то загадочно улыбнулась Настя.

— Скорее хозяйку, — поправил я.

— Хм!.. — с сомнением поджала губки девушка.

Мы вошли в дом. Пересекли летнюю веранду, прошли в прихожую, оттуда в гостиную.

— Располагайся, — предложила Настя, пристраивая свою сумочку на серванте.

— А ты куда?

— На кухню, куда же ещё.

— Я с тобой.

— Зачем?

— Помогать! Зачем же ещё?! — искренне удивился я.

— Тогда пошли. Возьми корм, и накорми Барстака.

Мне нравился этот громадный, совершенно не злой, весёлый и доброжелательный пёс. Навалив полную миску сухого корма, я прихватил кувшин с водой и вышел во двор. Пёс радостно запрыгал вокруг.

— Погоди, дурашка, — приговаривал я. — Не торопись. Получи удовольствие.

Но пёс меня не слушал. Он с жадностью набросился на еду. Я немного постоял, поглазел, как собака лихо управляется со своим ужином, и вошёл в дом.

— Проходи в гостиную, — послышался откуда-то из глубины дома голос Насти.

Я последовал данной команде. Небольшой стол был накрыт ослепительно белой скатертью. Посреди красовалась бутылка коллекционного шампанского. Рядом пристроились два хрустальных фужера работы явно несовременных мастеров. Дорогущая коробка конфет была перевязана ленточкой со свадебной символикой. Китайская ваза была доверху наполнена кусочками чёрного шоколада. Чуть в стороне на журнальном столике подле вазы с кроваво-красными розами лежал футляр с обручальным кольцом.

— Ни фига себе!!! — только и смог выразиться я.

— Что-то не так? — спросила Настя, входя в зал.

— Ты бы кольцо спрятала. Родители заругают. Не дай Бог потеряешь!..

— Не потеряю. Это моё кольцо.

— Чего?! — изумился я, поворачиваясь к девушке.

И обалдел. На ней было белое платье невесты, что-то наподобие фаты и венок из живых цветов. В ушах горели алмазами золотые старинные серёжки, которые ей передала по наследству прабабка, когда мать Насти сообщила родственникам о своей беременности. На груди красовался, подаренный мною несколько часов назад, кулон.

— Что за маскарад? — растерялся я.

— Открой шампанское, — не ответила девушка.

Ужасно ненавижу открывать шампанское. Но делать было нечего. Взяв бутылку в руки, принялся осторожно снимать металлическую оплётку. Вскоре шипящая влага наполнила фужеры, вздымаясь бело-розовой пенной шапкой.

— Давай выпьем за нас! За наше маленькое, но бесподобно прекрасное счастье! За наш вечный вечер! — она подняла бокал. — Замри мгновенье! Останови безумный бег свой, безжалостное время!

Я оторопело смотрел на неё, ничегошеньки не понимая.

— Ну?! — поторопила она. — Или ты отказываешься от своего обещания?

Она деликатно назвала мою клятву обещанием. Я вздрогнул.

— Настя! Я ничего не понимаю. Ты можешь объяснить? — умоляющим голосом, попросил я. — Происходит что-то невероятное! Исключающее всякую попытку понять хоть что-либо!.. То ли рушится мир, толи создаётся новый?! Или я просто схожу сума?..

— Сначала давай выпьем, а потом и поговорим, — улыбнулась она, касаясь краем своего бокала моего фужера.

Я поднял благородный хрусталь.

— Настенька, я позволю себе всё-таки добавить к твоему зашифрованному тосту пару своих неуклюжих слов. За тебя! За твоё счастье!

— Нет. Я сказала, за наше счастье! Наше мимолётное, но такое прекрасное счастье! "Остановись мгновенье, ты прекрасно!!"

Я не стал спорить, и выпил. Девушка лишь пригубила, но опускать фужер на стол не торопилась.

— Несправедливо как-то получается, — заметил её хитрость я. — Если за счастье, то зачем оставлять вино на слёзы?

Она приподняла бокал и посмотрела сквозь него на свет. Рубиновая жидкость искрилась, играла красками.

— Ты прав. Кому нужны лишние кровавые слёзы. Их и так в этом мире предостаточно, — и, не отрываясь, осушила фужер.

— Ого! — восхитился я. — Ты, как заправский...

— Ну, договаривай.

— Лихо ты, — нашёлся я.

— Выкрутился, — усмехнулась Настя.

— Точно, — согласился я. — Как неверная жена.

— Или муж? — уточнила она.

— Нет. Мужья всегда верные.

— Позвольте, не согласится с вашим утверждением. — И не давая возможности возразить, распорядилась: — Коробку развяжи.

— Зачем? — не понял я.

— Как зачем? — удивилась она. — Есть!..

— Но шоколада полная ваза!..

— Ну и что? Конфеты не помешают.

— Но они перевязаны свадебной лентой. Ты, наверное, кому-то в подарок купила?

— Нет, — отрицательно качнулся венок.

— Может, твои родители купили? — предположил я.

— Это наши конфеты.

Я с нарастающим беспокойством посмотрел ей в глаза. Там горели озорные огоньки, и где-то глубоко-глубоко спряталась едва заметная печаль.

— Настя, я тебя не понимаю, — уже не скрывая тревоги, сказал я. — К чему этот маскарад? Что всё это значит? Могу я хоть это знать?

— Конечно, можешь. Но, ведь ты и без моих объяснений уже догадался?! — ободряюще улыбнулась девушка.

— Не понимаю. Честное слово, не понимаю!!! Кто жених? Я его знаю?

— Конечно, знаешь!.. — весело рассмеялась девушка.

— Может, всё-таки объяснишь? — начал терять терпение я.

— Ты хочешь услышать? Пожалуйста. У меня сегодня свадьба. Точнее, у нас!..

— Что? С кем?! — изумился я.

— Наша, конечно. А ты не понял?

— Наша??? Со мной???

— А ты видишь тут кого-то другого?

— Но?!

— У тебя есть возражения?

— М-м-м!

— Я понимаю, что ты потерял дар речи. Но, всё же, постарайся оформить своё восхищение в более приемлемую форму!.. — засмеялась она.

— Прости, но я не понимаю?! Совсем ничего не понимаю! — растерялся я.

— Попробую объяснить. Постарайся понять, что мне не нужны общепринятые обряды. Я не нуждаюсь в шумных застольях с полновесной попойкой. Для меня отсутствие штампа в паспорте не смертельно. Мне достаточно того, что я люблю тебя, и большего не надо. Конечно, мне, как всякой женщине, хочется всегда быть рядом с любимым, но я ведь всё понимаю... Это невозможно. Молчи!.. — отвратила она мою попытку возразить. — Я ещё не всё сказала. Ты же сам хотел. Я знаю. Я многое знаю. Знаю, что ты уедешь и никогда, никогда в жизни больше сюда не вернёшься. Ты станешь учёным. Большим учёным. Вернее, будешь на пути к этому. Однако тебя всегда будет тянуть сюда. Именно поэтому я сегодня целый день водила тебя по городу, показывала все те места, о которых ты мне когда-то рассказывал. Места, где мы были вместе. Чтоб этот вечер навеки запомнился тебе как самый счастливый, самый лучший миг в твоей и моей жизни. Чтобы спустя годы, вспоминая этот город, ты видел его перед глазами таким ярким, каким только может быть воспоминание. Настолько живым, что реальность смешается с воображением. Твои любимые места!.. Наши места!.. Некоторые ты заметил, а некоторые пропустил. По этим приметам и некоторым другим, я поняла, ты никого ещё не любишь!.. В тебе ещё не проснулась тяга к любви. Ты ещё не задумался, что это такое.

— С чего ты это взяла?! — всё-таки успел вставить свои пять копеек я.

— Ты даже не обратил внимания на пожарку, куда мы на переменках бегали пить бесплатную газировку. Я тогда не доставала до проёма, где мыли стаканы и наливалась газировка с сиропом, не говоря уже о кнопке. А ты мне наливал. Мне это так нравилось!.. Она так забавно шипела!.. И фырчала, когда заканчивалась. Я пила и пила, а ты всё наливал и наливал. Пока мы не опаздывали на урок. А потом тебя ругали за то, что поишь младшеклассников без всякой меры, до одури. Для тебя киоск с парфюмерией оказался значительней хлебного магазина, где ты покупал мне пирожные и такие вкусные десятикопеечные коржики. Помнишь, там был торт "сказка"? На нём красовались шоколадные фигурки медведей и полянка грибов. Ты так мечтал купить его и угостить меня. Но он был таким дорогим, что всех талонов на завтрак и обед даже за целый год не хватило бы. Летом ты собрался заработать на него, но!.. Детский труд в нашей стране запрещён. — Она грустно улыбнулась своим воспоминаниям. — Ты не заметил каток, вернее, место, где обычно на зиму заливают его. А ведь там мы впервые поцеловались. Шутя, конечно, но это для тебя, а для меня всё уже тогда было очень серьёзно. Ты даже не взглянул на горку, с которой я свалилась и сломала ногу. Ты нёс меня на руках домой, так как у тебя не было денег на такси, а скорую ты не догадался вызвать. А ведь мне тогда было уже тринадцать. И ничего я не ломала. И упала специально. Мне так хотелось, чтобы ты взял меня на руки!.. Этот маленький обман ты так до сих пор и не раскусил. Ты даже не узнал здание новой школы, где мы заканчивали старшие классы. А ведь именно там, в музее, когда ты мастерил кремль, мы поцеловались во второй раз. Тебе тогда это понравилось, и ты позже несколько раз пытался подстроить так, чтобы в играх нам выпало опять целоваться. Ты смотрел совсем в другую сторону, когда мы проезжали мимо открытого стадиона, где тебя сбила машина, когда мы катались на великах наперегонки. Я тогда страшно испугалась и пообещала целовать тебя по твоему желанию в любое время, когда захочешь. К чести сказать, ты ни разу так и не воспользовался моим обещанием.

— Настя, но ведь всё это детство! Обыкновенное детство, ни к чему не обязывающее! — чуть не взмолился я.

— А детство — это не жизнь? — очень серьёзно произнесла невеста.

— И всё равно, я тебя не понимаю. Зачем всё это? — указал я на стол.

— А это я так решила. Моя свадьба будет именно такой. В ней не будет стандартных столов, ломящихся от яств, бочек вина и водки, дурацкой современной музыки, пьяных гостей, никого, кроме нас двоих. Нам никто больше не нужен. Или ты не согласен? — она испытующе посмотрела мне в глаза.

Я растерянно захлопал ресницами. Эта умная девчонка догадалась, неизвестно как, но догадалась, что давно, очень давно является ко мне в эротических снах. Что я буквально грежу, точнее сказать грезил до некоторых пор, провести с ней ночь, или несколько. Но это было давно. С тех пор у меня появились какие никакие, но понятия о чести. Я не мог, как многие, просто так переспать с кем угодно. Заплатить шлюхе и воспользоваться её услугами — для меня было омерзительно, противно, гадко, унизительно. Это противоречило моим взглядам на жизнь. Всё должно было произойти по обоюдному согласию, безо всякого принуждения, денежных вознаграждений и обольщения. Не говоря уже о насилии. Но это относилось только к обычным женщинам, а эта девушка выпадала из общего списка. Любовь, в моём представлении, казалась чем-то возвышенным. А сексуальные домогательства к прекрасному полу выглядели кощунством, осквернением самого святого. К Насте это относилось в полной мере. С некоторых пор Настя была моим другом, настоящим и единственным. Я почти боготворил её. Всё земное казалось низменным по отношению к ней. Её же предложение выходило за рамки моих представлений о дружбе. Подобное не могло посетить моей головы, для него там просто не было места. Проще говоря, это было предательством. Я не мог, не имел права предавать. Для меня измена — это смерть!.. То, что можно было с другими, противоречило сегодняшнему вечеру. Мой друг предлагал мне изменить ему. Поменять приоритеты!.. Перевернуть представление о жизни, о мире, о любви. Вывернуть себя наизнанку. Но это было выше моего понимания. Выше моих сил. И я попытался объяснить девушке своё положение.

— Понимаешь, — начал я. — Мне трудно облечь в слова то, что я чувствую и понимаю. Но я попробую. Я, правда, не знаю, не могу сказать, люблю тебя или нет. Я этого не понимаю. Не понимаю, как это может быть?! Мне с тобой действительно хорошо. Есть о чём поговорить, повеселиться. Мне без тебя скучно. С другой стороны, как-то неуютно. Я боюсь, вернее, опасаюсь твоего мнения. Без него или, точнее, без совместного обсуждения становится неловко что-либо предпринимать. Мне приятно тебя касаться, но увидеть тебя обнажённой для меня кощунство. Да, одно время я даже мечтал, просто жаждал владеть тобой, твоим телом. Но к счастью, мне попались хорошие книги, и я многое понял, заново переоценил. Я много, очень много читал, думал и думал... Переосмысливал свои поступки, свои чувства, своё видение жизни. Именно тогда я осознал, что ты мой друг, и предать тебя я не могу. Я не хочу врать, да, ты желанна, но!.. Всё как-то сразу опошляется, стоит лишь мне на миг представить всё это!.. Ты не такая, как все!.. И в то же время я понимаю, что ты женщина, и что тебе, как, впрочем, и мне, не чуждо всё человеческое. Это как раз и не укладывается в моей дурной голове!.. Мне кажется, что стоит лишь увидеть тебя обнажённой, и завеса таинственности исчезнет!.. Ты станешь такой, как все, а я этого не хочу. Мне не нужны разгадки!.. Я боюсь потерять тебя такой бессмысленной ценой!..

— Не уподобляйся Блоку, — коротко вздохнула девушка.

— Увы, я не Блок. Даже близко не похож. Да и стихов не пишу. Зато я много об этом размышлял, но!..

— Давай выпьем, — перебила она меня.

Я разлил шампанское по фужерам. Настя взяла из вазочки по кусочку шоколада и бросила их в бокалы.

— Видишь, как быстро кружится кубик шоколада? — спросила она, рассматривая на свет вино. — То стремительно взмывает ввысь, то, отяжелев от сытости, камнем падает вниз. Но восходящие потоки подхватывают его, не позволяя замереть в неподвижности, и всё начинается сначала. Жизнь в движении!.. Однако с каждым подъёмом и падением кубик истончается, тает.

— Вижу.

— Вот так и наша жизнь. Она постоянно движется. Движется с ускорением. То, взлетая, то опадая. При взлёте мы учимся, а падение означает, что урок не пройден, экзамен не принят. И чем дольше это продолжается, тем меньше шансов остаётся. Истощается энергетический запас. Всё имеет своё начало и конец. Главное вовремя понять, осознать себя, свои поступки. И чем раньше это произойдёт, тем больше шансов не ошибиться. Но участь плитки шоколада предрешена. Она не может покинуть среду, в которую её поместили. Она может только раствориться в ней. Подавляющее большинство людей довольствуются участью плитки шоколада в шампанском. Но у человека есть шанс. И он даётся только один раз в жизни. Разорвать замкнутый круг. Вырваться на свободу. Полюбить и понять, что любишь. Любишь по-настоящему. Любишь бескорыстно, безответно, не требуя ничего взамен, кроме дозволения любить. Любишь, потому, что любишь. И этим всё сказано. Вот он, истинный смысл жизни на матушке-земле — _Л_Ю_Б_И_Т_Ь_. Ты понял?! Я поняла. Может быть, это положение длилось бы ещё долго, но ты уезжаешь, уезжаешь навсегда. Мы с тобой больше никогда в жизни не встретимся. Никогда... Понимаешь? Н_и_к_о_г_д_а_!

— Ну, ты преувеличиваешь. Откуда ты можешь знать? В нашей жизни всё знает лишь господь Бог. Да и то я сомневаюсь, чтобы он интересовался судьбой каких-то двух человеческих особей. У него и без нас забот хватает.

— Дурачок ты, — без обиды сказала девушка. — Я душой чувствую. Сердцем. Мне не нужно знать, чего там думает Творец, потому что он наделил меня сердцем, любящим сердцем, которое никогда не ошибается. Знание — это жизнь. А жизнь нельзя уместить ни в какие рамки.

— Ты, как Кассандра, пророчишь беду, — грустно улыбнулся я.

— Увы. Я не пророчу. Я просто знаю. Можешь верить, а можешь не верить. Пройдёт немного времени, и мы с тобой окажемся в разных странах, за тремя границами. И вспоминать меня ты будешь, лишь сравнивая с другими женщинами. Признавая моё, не только первенство, но и превосходство перед ними. Однако вернуться ты и не подумаешь. И я не осуждаю тебя за это. Я осознаю, что ты сейчас меня не понимаешь. Ты мне и веришь, и не веришь. Я, как и ты, не желаю прибегать к насилию, не обрекаю тебя на предательство. В твоём понимании, конечно. Решай сам, верить мне или нет. Только помни, это не только мой, но и твой, шанс.

— А как же?.. — я смутился, и, видимо, покраснел.

— Честь?! — договорила она.

— Да. Ведь это...

— Это для вас, мужчин, честь имеет, вернее, имела, огромное значение. Мы, женщины, относимся к этому проще. Особенно в последнее время. Не за горами времена, когда честь будет не в чести, — она саркастически усмехнулась игре слов. — Женщины любят душой, мужчины телом... — Она вздохнула. — Когда-то давно девичья честь была наделена огромным значением. Нынче девчонки торопятся избавиться от неё, как от помехи. Может быть, в будущем всё вернётся на круги своя, не знаю, но сейчас это не имеет никакой ценности. Однако для тебя, как, впрочем, и для меня, это очень значимый момент. Может быть, для меня даже больше, но не будем уподобляться базарным торговкам, сравнивая несравнимое. Наши оценки разные. Так вот, я приняла решение, и оно бесповоротно. Я беру всю ответственность за свой поступок на себя. И это моё решение. Ты лишь можешь присоединиться к нему. В одной умной книжке я прочла: "Причина страданий девственницы в ней самой, что ей надо проверить, действительно ли она уверена теперь в правильности того пути целомудрия, который сама — добровольно избрала. Что надо для себя ясно решить вопрос, идёт ли она путём радостной любви, желая найти освобождение. Или она избрала целомудрие только лишь потому, что любимый не может быть ей мужем? Если девушка идёт путём отречения и отказа, ограничения и отрицания вместо утверждения жизни, где, любя, побеждают и творят в радости, — она не дойдёт туда, где сможет слиться в труде и творчестве со своим возлюбленным". Решай.

— М-м-м... — попытался возразить я.

— Не мычи! — улыбнулась девушка. — Тебе это не к лицу.

— Но ты не оставляешь мне выбора! Так нельзя! — с трудом выдавил я.

— Право выбора всегда есть. Ты можешь уйти. Я тебя не держу. Но если ты понял хоть десятую долю того, чего я тут тебе наговорила, ты подумаешь. Очень хорошо подумаешь. Ведь уйти — не есть решение возникшей проблемы.

— Ты считаешь это проблемой?

— Нет. Ты не понял. Проблема в тебе самом. Твои барьеры, твоё искажённое представление о мире. Твои нравственные нормы и есть твоя проблема. Едкий яд условностей, овладевающий людьми благодаря средствам массовой информации, теперь уже не является привилегией только больших городов, как шелуха именно тех толп народа и его суеты, среди которых живёт человек, ищущий раскрепощения. Не надо путаться в понятиях. Не то важно, что ты ищешь, но важно, чего ты ищешь и как ты ищешь. Я просто знаю, что у меня, как и у тебя, больше никогда в жизни подобного не случится. Это наш единственный шанс. Я не знаю, что меня толкает на этот поступок, но я точно знаю, что он правильный и единственно верный. Последний в этой жизни... И я не знаю... Не нахожу больше доводов... Доказательств своей правоты. У меня остаётся лишь один, единственный способ убедить тебя.

— Но почему обязательно нужен... Нужна...

— Ты хочешь сказать постель? Секс?

— Да.

— А как тебе ещё можно объяснить то, что видно невооружённым глазом любому прохожему?

— Но-о...

— Это последнее, что у меня осталось. Потом будет только время. Только оно сможет растолковать тебе то, чего я не сумела объяснить и чего ты не сумел понять сегодня.

— А если всё-таки смогу?

— Тогда это будет чудо! Настоящее чудо. И я не осмелюсь даже предположить, что случится после...

— То есть.

— Не спрашивай. Я не смогу тебе ответить. У меня нет таких слов.

— Но ведь это животный инстинкт?! — наконец-то разродился я.

— Не думаю. Наверное, это всё же естественное состояние двух любящих сердец. Доступный и понятный каждому живущему на земле, не требующий никаких дополнительных объяснений, поступок. Что-то вроде последней стадии. Финиш всему. Результатом обычно является рождение ребёнка. Но что-то мне подсказывает, что это есть последний акт определения двух половинок одного целого. Я не могу тебе объяснить всего, потому что сама в этом ещё не разобралась, но я верю всевышнему. Он не ошибается.

— А ты... Ты уверена, что не ошибаешься?

— Абсолютно. И доказательством этому будет сегодняшняя ночь.

— Настенька. Прости, но ведь тебе ещё и восемнадцати нет, — сделал я последнюю неуклюжую попытку понять происходящее.

— И что? — не поняла девушка.

— Ты говоришь, как умудрённая жизнью женщина. У тебя вся жизнь впереди. Ты ещё встретишь своего суженого. Как ты ему в глаза смотреть будешь? Что ты детям своим скажешь?

— Ну, — усмехнулась она. — Детям об этом знать нет никакой необходимости. А мужа или кого-либо ещё у меня просто-напросто никогда не будет. Все мужчины земли мне без надобности. Мне нужен только один. И этот один — ты! Пойми, ты будешь первым и единственным. Мне больше никто, поверь, никто не нужен.

— Зачем ты обрекаешь себя на такое жуткое испытание?! — ужаснулся я.

— Потому что это и есть цель моей жизни. Мой урок на этой земле. Моё понимание любви. Самая большая ценность. И пусть тебя не мучают угрызения совести. Я знаю, что сегодня я невеста, завтра — не поймёшь кто: то ли жена, то ли вдова, а послезавтра — мать одна ночка. Знаю... Знаю, что будут злословить. Знаю, что будут поливать грязью, но я к этому готова. Я сознательно иду на это. Иду ради высшей любви.

— А если всё-таки ошибёшься?

— Не ошибусь, — покачала головкой девушка.

— Не понимаю, — искренне пожаловался я.

— А ты и не пробуй. Твоё время понимания любви ещё не пришло. Твой путь — для людей, для толпы, среди неизменной суеты. Не ищи мест уединения и отдохновения. Не думай, что дух художника-мыслителя — а истинный художник всегда таков — зависит от его физического или материального благополучия. Не соки тела и земных благ питают дух творящего. Только проникая в великую тайну любви, может постичь человек, как раскрывается в его духе тот или иной аспект Любви, в нём живущей.

Я смотрел на эту удивительную девчонку и думал, какой же я всё-таки дурак. Как мне далеко до её понимания жизни. До её искажённого представления любви. Или не искажённого?..

— Я тебя не понимаю, но я верю тебе. Это очень трудно... Поверить в то, что ты говоришь, но у меня нет другого выбора. Либо верить, либо не верить. Совершить или не совершить непоправимую ошибку или, наоборот, чудо. Пусть жизнь рассудит. Я верю другу — и это главное.

— Спасибо, — тихо, очень тихо поблагодарила Настенька.

Она подошла ко мне, положила свои тонкие руки пианистки мне на плечи, заглянула в глаза.

— Я люблю тебя, только тебя одного! И клянусь любить до конца дней своих! — она слегка приподнялась на цыпочки, и мы поцеловались.

Отпустив девушку из своих неуклюжих объятий, я повернулся к столу и разлил остатки шампанского.

— Значит, и в церковь на чужое венчание ты меня специально водила?

— Да, — призналась она. — Это было тайное венчание.

— Странно всё это, — пожевал я губами.

— Ты не волнуйся. Тебя это ни к чему не обязывает. — Поспешила успокоить мою совесть девушка.

— Ты за мою совесть не беспокойся. Ответственность должна быть обоюдной. Ты приняла решение, сообщила о нём мне, и я тоже приму своё. Оно для меня очень, очень трудное.

— Будет ли мне дозволено ознакомиться с ним? — опустив взгляд, осторожно поинтересовалась девушка.

— Настенька, позволь этот тост поднять за тебя! За твою непоколебимую веру в любовь! Ту, в которую веришь ты. Я очень надеюсь, что смогу тебя понять. Пусть не сейчас, пусть завтра, послезавтра, но обязательно понять. И тогда я тебя, во что бы то ни стало, разыщу. Честное слово, разыщу! Чего бы это мне не стоило. Веришь?

— Верю, — ответила Настенька, поднимая бокал. — Но позволь всё же выпить не за меня, а за настоящую, вечную любовь! За нас!!!

Мы стояли у ночного окна, слившись друг с другом в нежном объятии. Слегка наклонившись, я извлёк из футлярчика обручальное кольцо и надел его на безымянный пальчик самой прекрасной, самой милой, самой удивительной девушки во вселенной.

— Жаль, что для меня нет кольца, — посетовал я.

— Ты ошибаешься. Ты очень сильно ошибаешься, так как твоё кольцо отныне будет с тобой. Всегда, где бы ты ни был, чего бы ты не делал. Только поймёшь ты это не сегодня.

— Спасибо тебе, милое моё сердечко! — поблагодарил я, целуя девушку.

— Помнишь, как в песне поётся? — спросила Настенька, и, не дожидаясь ответа, тихо-тихо запела:

"Будут звёзды вам казаться близкими.

Будет в сердце музыка весенняя.

А ещё неплохо, коль окажется

Первая любовь — она последняя".

И звёзды приблизились, опустились на землю и вошли в наш дом, в свадебную комнату, навсегда поселившись в глазах Девушки из Вечности!!!

"Добрый сказочник много видывал,

Тот, что первую сказку выдумал.

И, когда нам тяжело в были -небыли,

Подставляют нам крыло гуси-лебеди".

Михаил Танич

Перстень познания

Солнца не было, но всё равно было светло, как в белые ночи заполярья. Бескрайний океан волн раскинулся у моих ног. Насколько хватало глаз, повсюду горбатились волны. Пустынный, голый берег простирался в обе стороны за горизонт. В небе не было ни одной птицы. Над самой водой лилась странная музыка из набора различных звуков. Они не были неприятны, но и не складывались в привычную слуху мелодию. В ней чувствовалось дыхание космоса. Вся округа была пропитана ощущением чего-то грандиозного, необъемлемого. Облака проплывали высоко над головой, поддерживая ритм, созданный великим океаном бытия. Шелест перекатывающейся морской гальки дополнял картину необыкновенной гармонии. Я зачарованно взирал на это чудо, не в силах оторвать взгляд от бегущих волн и прервать лейтмотив вселенной, проникающий в моё существо неземной симфонией. Потрясение было настолько велико, что описать его простыми словами было невозможно. Я был един с миром, и мир был мной. Я был каплей на гребне волны, и я был мировым пространством, окружающим всё: Прерывать это состояние совсем не хотелось. Наоборот. Хотелось, чтобы оно никогда не кончалось.

— Вам нравится? — услышал я в этом волшебном мире звуков и видений диссонирующий голос.

— Разве такое может кому-то не нравиться? — одними губами, чтобы не разрушить партитуру чуда, восхитился я.

— Но ведь в этом ничего удивительного нет. На земле всё это есть. Только люди не желают этого слышать.

— Слышать, или видеть? — Уточнил я.

— И то, и другое. — Ответили мне из-за спины. — Вам для подобного прослушивания необходимо отойти в мир иной. Но ведь стоит немного отдалиться от мест всеобщего обитания, и вы услышите то же самое.

— Нет. — Не согласился я. — Такое услышать на земле невозможно. Я чувствую, что здесь есть что-то такое, чего нет и не может быть у нас.

— Вы ошибаетесь. Здесь всё абсолютно идентично. Я даже больше скажу. Это всё взято с земли. Просто ваша натура настолько приблизилась к осознанию, настолько утончилась, точнее, повысилась чувствительность ко всему прекрасному, что вы стали в состоянии ощутить величие момента, в котором оказались, кстати, не по своей вине. Но это другой разговор.

— Вы говорите загадками, но мне говорить не хочется. Мне хочется слушать и ощущать. Давайте лучше помолчим, — предложил я.

— Никак не получится. Вам придётся оторваться от созерцания мироздания и заняться собственной судьбой.

— Не понял? О чём это вы?

— О вас, конечно, — ответил мне всё тот же голос.

— Но я не хочу... — захныкал я, как маленький, у которого отбирают любимую игрушку.

— Однако придётся это сделать, иначе вам никогда не увидеть своей стюардессы. — Громом с ясного неба раздалось у меня за спиной.

Последние слова одним махом сбросили чары неземной музыки. Я резко обернулся. В голове очень ярко, очень остро взмыло ощущение утраты. Передо мной стоял высокий юноша (по-другому я бы и не назвал его) и с высоты своего роста смотрел на меня снисходительным взглядом всезнающего человека.

— Простите, но я что-то не пойму, — начал я, пытаясь вспомнить, где это я и как тут оказался. — А вы кто?

— Думаю, что для вас это не имеет никакого значения.

— Не понял? — Насторожился я, и мысленно приготовился к самозащите.

— А что тут понимать?! — пожал плечами мой странный собеседник.

— Вы только что произнесли кое-какие слова, не имеющие никакого отношения ни к вам, ни к этой дивной обстановке. Вам почему-то понадобилось вывести меня из состояния созерцания или как это у вас тут называется. Для чего? Что вы знаете о той, имя которой только что было произнесено? — Вышел я из заторможенного состояния.

— Я никаких имён не произносил, и потом ничего особенного тут нет. О вас знают многие, так случилось, что вы довольно много и достаточно долго шумите во вселенной. Поэтому не мудрено узнать о вас и про вас, тем более что всё ваше нутро снаружи.

— Вы можете изъясняться на более понятном языке? — медленно закипая, спросил я.

— Дык куда уж понятнее! — ухмыльнулся он. — Вы нарушаете все пространственные и временные законы, тем самым, создаёте такой шум, что только глухой не услышит, как вы грохочете.

— Простите, но я вас не понимаю. При чём здесь стюардесса?

— Вот именно поэтому я вас и оторвал от приятного.

— Почему? Всё-таки вы можете объяснить нормальным языком, а не вилять? — Нервничал я.

— А что, собственно говоря, надо объяснять? — неподдельно удивился он.

— Послушайте, не пудрите мне мозги. Скажите толком, где вы видели названную вами девушку? — Взорвался я.

— Нигде я её не видел. Я как раз с вашей помощью хочу её разыскать.

— То есть как?! — Теперь уже удивился я, не оожидая подобного поворота в разговоре.

— Как искать?.. Ну, это понятно. Вопрос в другом, как её найти?

— Что за бред вы несёте?! — утомлённо вздохнул я. — Она погибла в авиакатастрофе. Как её можно найти?.. Или вы умеете извлекать души из нирваны?!

— Погибают тела, молодой человек, — нравоучительно заметил юноша.

— А сколько вам лет? — неожиданно для самого себя задал я вопрос.

— Чего? — не понял он.

— Мне почему-то кажется, что вам не семнадцать лет, а гораздо больше.

— С чего вы взяли? — забеспокоился мой собеседник.

— Да вы не волнуйтесь так. Это я для того спросил, чтобы вы не слишком зазнавались. Я тоже не дурак и кое-что знаю.

Он с некоторым подозрением посмотрел на меня. В глазах его затаилось беспокойство. Руки нервно затеребили край прозрачной накидки.

— Что вы можете знать обо мне? — тихо спросил он.

— Почти то же самое, что и вы обо мне, — довольно дерзко ответствовал я.

— Ладно, — примирительно сказал он. — Давайте лучше займёмся делом, ради которого я здесь и нахожусь.

— Вот именно, — подтвердил я. — Ради какого такого дела вы меня сюда затащили? — перешёл я в атаку.

— Я вас сюда не тащил. Откровенно говоря, вы мне апатичны. Здесь вы должны были встретиться с одной личностью, очень необходимой мне в данный момент.

— А вам не кажется, что вы поступаете несколько некорректно по отношению к тому человеку, о котором только что соизволили выразиться, как о личности без имени?

— Не хватайте меня за язык, — наконец-то не выдержал мой собеседник.

— Сдались вы мне, что б я ещё хватал вас за язык. — И только тут я заметил, что человек, общающийся со мной уже около получаса, ни разу не открыл рта, но, тем не менее, я его прекрасно слышал.

— Хорошо. — Переходя на более дружелюбный тон, согласился странный юноша. — Поверьте, я не могу многого вам говорить, но всё, что можно, я обязательно скажу.

— Лады! — одобрил я, продолжая внимательно следить за его губами. — Только всё-таки расскажите мне, пожалуйста, хотя бы, как Вас зовут?

— Я же вам уже сказал, что для вас это не имеет никакого значения, — снова повысил голос непонятный человек.

"Странно. Девушка Надя тоже не хотела произносить своего имени", — подумал я, а вслух сказал:

— Послушайте, Господин 421! Вы мне тут талдычите уже скоро час одно и тоже, а чего хотите, так и не спроможились сказать. — Моё терпение лопнуло.

— Ну, хорошо! Позвольте мне взять ваш облик на ближайшие полчаса?

— Чего?!!!

— Я прошу вашего дозволения воспользоваться вашим обличием на полчаса. Неужели непонятно?

— Ну-у! Знаете ли!!! Это уже слишком! — Моему изумлению не было предела. — Если вы такой могучий, так зачем спрашиваете?! Я же добровольно всё равно вам этого не позволю. Воспользоваться моей внешностью во вред мне?!! Где это слыхано такое безумие?!!

— А кто вам сказал, что это будет во вред? — полюбопытствовал он.

— А для чего вы тогда об этом глаголете? — ответил я вопросом на вопрос.

— Послушайте! Вы! — сорвался на повышенный тон мой собеседник. - Мы с вами не на вашей идиотской планете, где нет ни совести, ни чести!

— Ещё одно косое слово о моей планете и вам придётся обратиться к косметологу, — перешёл я в атаку.

— Извините, — снизив тон, извинился он. — Попробую вам объяснить. Ваша стюардесса на самом деле не была таковой. Точнее, это была не совсем она.

— Что за чушь? То это была не она, а то была не совсем она?! Вы можете изъясняться на понятном языке или нет?

— Короче, — резко оборвал он. — Ваша стюардесса не погибла, потому что не могла этого сделать. Вас обвели вокруг пальца. На самом деле ничего подобного с вами не было. В вашей реальной жизни было всё совершенно не так, и вы прекрасно об этом осведомлены. Просто вам очень захотелось поверить в красивую сказочку.

— А что в этом плохого?! — Невинным голоском поинтересовался я.

— Плохого нет ни в чём. Есть плохие поступки, недостойные сущностей такого порядка, как данная особа. Она позволила себе поиграть временем и проекцией пространства. Произошло нарушение реальности. Смещение временных слоёв. Не говоря уже о вашем психологическом состоянии. Вы понимаете, о чём идёт речь? — спросил меня человек в прозрачной накидке.

Откровенно говоря, я ничего не понимал, но мне очень хотелось понять ну хоть что-нибудь. Поэтому я заявил:

— Конечно, понимаю, но не считаю, что здесь произошли какие-то необратимые последствия.

— Вы очень ошибаетесь, молодой человек. В первую очередь произошёл перелом вашего, прямо скажем, неподготовленного сознания. Во вторую очередь были нарушены законы течения времени, то есть это вытекает из первого. И, как следствие, всё это повлекло за собой массу мелких изменений не в пользу этой особы.

— Что за изменения? — Попытался уточнить я.

— Коррекция времени, повлекшая за собой изменение реальности без возможности восстановления. В общем, вам всё равно не понять.

— Вы зря так, — тихо сказал я. — Она тут совсем не причём. Это всё я спровоцировал. Так что, если хотите кого судить, так это меня судить надо.

— Не берите на себя больше, чем можете унести, — довольно грубо оборвал он меня.

— Эй! Юноша с бородой гнилого старикашки, поаккуратнее на поворотах! Мне чхать на ваши законы. Я сам по себе, а вы сами по себе. Понятно?

Мой собеседник почему-то насмешливо ухмыльнулся, как будто хотел сказать, что, мол, куда тебе, сопляк! Обеими руками он нарисовал в воздухе какой-то знак. Но ничего не произошло. По его лицу было видно, что он удивился, но особого значения этому не придал. Ещё какие-то рукомахания: Однако опять ничего не произошло. Тут уж он изумился основательно. В глазах его мелькнуло сначала потрясение, потом страх. Сделав шаг назад, он ожесточённо начал проделывать немыслимые движения верхними конечностями, при этом что-то проговаривая еле слышным шёпотом. Теперь губы его шевелились, и я видел это отчётливо. По всей вероятности, у него ничего не получалось. На лице странного субъекта выразился крайней степени ужас, конечно, если подобные господа вообще способны выражать свои эмоции.

— Что? Колдовство не действует? — поддёрнул я его.

Он озадаченно глянул мне в лицо. Потом сделал ещё парочку каких-то телодвижений и исчез!!! Я озирался, как одураченный фокусником зритель. Фокусы! Да и только. Куда меня чёрт занёс?! Кино — ни кино! Сон — ни сон! Чёрт знает, что!!! Я ещё раз осмотрелся. Впереди простиралась каменная равнина. Совершенно голая. Тут и там виднелись только нагромождения булыжных россыпей. Медленно, очень медленно двинулся, уходя от моря в глубь этого странного мира. Сам не заметил, как шаг мой выровнялся и ускорился насколько позволяла местность. Так шёл довольно долго. Постепенно усталость стала брать верх. Но ничего похожего на человеческое жильё впереди не формировалось. Солнца по-прежнему не было. Вероятно, это был один из тех замороженных миров, о которых мне рассказывала дивная незнакомка. Я остановился. Идти дальше не имело смысла, тем более что ноги мои гудели от напряжения и долгой ходьбы. Надо было отдохнуть. Но перед тем, как усесться на землю, сделал под козырёк, как будто это могло увеличить дальность зрения, и осмотрелся. Где-то там, за горизонтом, виднелась чёрная точка. Это было что-то новенькое. Чтобы не спугнуть удачу, посмотрел в другую сторону. Нет: Мне не привиделось, и это не была галлюцинация. Надежда тёплым комочком забралась в душу. Тяжело вздохнув, я продолжил путь. По мере приближения к странной точке вырисовывались подробности, но детали удалось рассмотреть, лишь подойдя на расстояние не более ста метров. Правда, рассматривать особо внимательно у меня уже не было никаких сил. Это был обыкновенный шалаш. Последним усилием воли подтащился к нему. У входа на огромном валуне сидел глубокий старец с ослепительно белой шевелюрой на большой голове, и такой же белой, лопатистой, длиннющей бородой. Из-под густых, кустистых бровей на меня смотрели умные, добрые, проницательные глаза человека, умудрённого жизнью. Старик похлопал рукой по камню, на котором сидел, приглашая отдохнуть. Я не стал выяснять правильность своего понимания и с превеликим удовольствием уселся, с наслаждением вытянув натруженные ноги.

— Ну, что, сынок? Заблудился? — спросили меня.

— Наверно. Я просто не понимаю ничего. Поэтому и не могу сказать, заблудился я или просто сплю, — ответил я со вздохом.

— Немудрено.

— Скажите, дедушка, куда я попал? Как мне выбраться отсюда? Что мне делать надо? Объясните хоть вы мне, пожалуйста! — взмолился я.

— Вопросы, одни вопросы, — произнёс старик очень известную мне фразу.

— Опять?! — застонал я.

— Нет, сынок, не опять, а снова. Скажи-ка лучше, зачем ко мне-то пожаловал?

— Я?!!

— А то кто?

— Но я никуда не собирался попадать, в том числе и к вам! — оторопел я.

— Но ты же зачем-то ушёл от воды и пришёл ко мне?

— Но как вы узнали? Это же очень далеко?

— Поживёшь с моё, узнаешь. — Усмехнулся дед.

— Я не знаю, зачем я это сделал, — искренне признался я. — Просто почувствовал, что необходимо идти вперёд и пошёл. А может оттого, что не хотел опять встречаться с этим ненормальным.

— Зов!.. — многозначительно пожевал губами старик, как будто пробовал на вкус произнесённое слово.

— А что это такое?

— Это трудно и долго объяснять.

— Ладно, не объясняйте. Только скажите, может, я болен? Может, я сошёл с ума?

— Каждый считает себя доктором, хотя ничего не смыслит в этом. Можно было бы помочь немного и объяснить кой-какие причины заболеваний людей. Надо ли? Всё равно ведь они слушать не хотят, — пробормотал себе под нос старик и, тем не менее, продолжил: — Перво-наперво надо понять, что все заболевания происходят от нас самих. Мы являемся, как родителями болезней, так и их губителями. Дело в том, что любое событие, любое действие или движение в жизни порождает противодействие планеты, и потому, что вы там, на Земле, не у себя дома, а в гостях или, точнее, в музее. Отсюда следует, что вести себя там, на Земле, вы должны соответственно, то есть, как ведут себя в музеях. Но поскольку вы самые невоспитанные во вселенной, иначе говоря, дикари, то вам предстоит практически невозможное: осознать и понять окружающий вас мир, а также принять всё в том виде, как оно есть.

— А как оно есть? — не понял я.

— Однажды вы начинаете ощущать лёгкое недомогание — это и есть первый звоночек для вас. А вы вместо того, чтобы, бросив всё, немедленно заняться самоанализом, принимаетесь глотать таблетки, делать уколы, принимать витамины. Вы начинаете сопротивляться и ставить барьеры для нераспространения микробов в организме, даже не подозревая, что действуете точно так же, как и космос поступает с вами, когда вы нарушаете его законы. Отличие состоит лишь в том, что вы имеете наглость возмущаться несправедливостью вашей судьбы по отношению к вам. Почему же вы не хотите понять микробов? Ведь для них вы являетесь космосом. Происходит зеркальное отражение жизни, однако люди не хотят брать во внимание постороннюю точку зрения, считая, что они, то есть люди, высшие существа во вселенной, и потому им можно всё. Пытаясь преодолеть барьеры, люди создают сами себе новые препятствия ещё более сложные, чем они преодолели и, в конце концов, получают то, к чему стремились. Жить на земле не так-то просто, как думают некоторые.

— По-вашему выходит, что не болеть очень просто: надо только не нарушать космических законов, и никаких проблем не будет?!

— Совершенно верно, но на деле это не так просто, как кажется изначально. Попробуйте и сами убедитесь в этом. Ведь вы настолько вросли в свой комфорт, что выбраться из него, не подготовившись предварительно, очень непросто, если не невозможно. Дело в том, что придётся отказаться практически от всех благ цивилизации, к которым вы так привыкли. Пример? Как вам нравится оставаться без электричества и воды? А это и есть начало пути к пониманию и осознанию. Попробуйте не возмущаться, а принять это, как первый урок. Для вас надо понять главное, что вы получаете то, что заслужили. Вот так постепенно, принимая и осознавая ситуацию за ситуацией, вы научитесь любить себя, а, следовательно, и окружающих вас людей. Осознайте же наконец-то, что никто не виноват в ваших проблемах, так как вы их сами создали, и вам их решать, решать терпением, терпением и ещё раз терпением. Просто так ничего не даётся.

— Странно у вас как-то всё получается. Выходит, что употреблять мясо, пить водку, курить не только опасно для здоровья, но есть нарушение этих самых пресловутых законов? — Вяло уточнил я. Мне было не до теологических дискуссий.

— Ответ до невозможности прост. — Вздохнул старик. — По мере понимания вами ситуаций жизни вы сами перестанете употреблять себе подобных и отвыкнете от всех вредных привычек. Всё это произойдёт постепенно. Главное усвоить, что насилие никогда не приводило ни к чему хорошему, порождая исключительно противодействие, то есть то же насилие. Есть надо только то, что необходимо организму, а именно, чего хочется. Только такой подход к питанию доставит вам истинное удовлетворение и принесёт максимальную энергетическую подпитку.

— Ага. Нечто подобное я уже где-то слышал.

— Где?

— В какой-то книжке читал. Там один идиот мыло хозяйственное жрал. Потому, что ему так хотелось.

— Вполне возможно. — Согласился дед с пожирателем мыла. — Запомните, что главное в пище не накопление жира, не насыщение организма всякой дрянью, а получение от еды как можно больше полезной энергии и духовного удовлетворения. Всё вышеизложенное основывается только на самосознании и полном взаимопонимании со своим организмом.

— Да, уж! Полное духовное удовлетворение от жидкого мыла. — Негромко пробормотал я, содрогаясь от отвращения.

Любая ложь — ваша ложь, и направлена против вас вами же. — Сказал старик.

— Мудрёно как-то вы всё излагаете, — потёр я лоб.

— Ну что ж?.. Хорошо. И всё-таки, что тебе от меня надо?

— Ну, как мне можно от вас чего-то требовать, если я понятия не имею, кто вы и что можете? Да и я сам не знаю, чего мне надо. Может, вы бы и подсказали? — с надеждой взглянул я на старца.

— Да ты, сынок, и так всё знаешь. Что могу я тебе дать, коли ты "коснувшийся фонтана познаний". Ты ищешь любви, но фонтан её был рядом. Цель всей твоей жизни в том и состоит, чтобы стремиться к этому источнику. Объединение двух в одном даст ключ к третьему, а это и есть смысл жизни человеческой. Ты хочешь видеть во плоти непознаваемое. Пойми, что не в этом решение твоей задачи. Цель определена неверно. Любить не образ надо. — Старец надолго замолчал, как будто обдумывая что-то очень серьёзное.

Я ждал. Ничем не нарушаемая тишина заполняла всё пространство. Это было дико и страшно — быть в мире без звуков.

— Любовь — пламя. — Замогильным тоном заговорил странный дед. — Чем больше отдал, тем ярче и выше пламя. Любовь не угасает в человеке-творце. Но чтобы понять, что такое ЛЮБОВЬ, надо до конца любить то, чему ты служишь. Только забыв о себе и отдавшись целиком и полностью, всей душой своему делу, проснувшийся в тебе художник сможет понять, в чём черпают люди-творцы свои силы. Именно тогда ты переступишь грань ремесла и проникнешь в подлинное творчество, в интуицию. Велико счастье такого человека. Он не от земли получает силы, а, обновляясь во вдохновенном труде, принимает участие в делах и скорбях земли. Ну, что ж... — как будто на что-то решившись, вздохнул, наконец, старик своим обычным голосом. — Я помогу тебе. Ты снова попадёшь в сад фонтанов, но не просто так. Ты отдашь мне перстень — знак коснувшегося фонтана познаний.

— И я увижу ту, о которой мечтаю?! — обрадовался я.

— Разумеется, — улыбнулся старик в бороду.

— И всё повторится заново?!

— Конечно.

— Вы хотите сказать, что на этот раз стюардесса погибнет на самом деле?

— Кто его знает?.. — отвёл он взгляд. — Может, и не погибнет. На всё воля Творца!

— Тогда какой смысл повторения?

— Надеяться надо на лучшее.

— Да, конечно. Но я бы предпочёл всё же иметь хоть какие-нибудь гарантии.

— Тогда обратись ко всевышнему.

— Ладно. Я пошёл, — поднялся я.

— Сядьте, молодой человек. — Резко сменив тон, потребовал старик. — Вы не хотите счастья?

— Хочу. Но не такой ценой.

— Вспомни Фауста.

— Вы же не Мефистофель, — улыбнулся я.

— Как знать, — он покачал головой. — Попробую помочь и в этом, хотя гарантировать ничего не берусь.

— Но-о, — растерянно протянул я, — вернув вам кольцо, я лишусь покровительства каких-то сил?

— А то как же?! Конечно, — подтвердил он. — Зато ведь взамен ты увидишь её! И не только увидишь!..

— Позвольте мне коснуться вашей бороды? — совершенно не к месту попросил я.

— А это ещё зачем?! — поднял брови странный старец.

— Мне кажется, что она ненастоящая. Такое впечатление, будто борода и волосы ваши из ваты.

— Ха-а-ха-а-ха-а! — засмеялся старец. — Уморил старика! — выговорил он, отсмеявшись и вытирая рукавом своей хламиды выступившие на глаза слёзы. — Давненько я так не смеялся. Сынок, если тебе уж так хочется, то вот она, моя борода. — И с этими словами протянул мне конец своей великолепной бороды.

Я взял в руку мягкий, пушистый пучок потрясающей бороды. Что-то неестественное чудилось в этом атрибуте старости, и я отпустил её.

— Ну, так как, сынок, выбор сделан? — спросил дед, пристально глядя мне прямо в глаза.

Я взялся за перстень. Странно, но он как будто врос в палец и ни в какую не хотел покидать своего места.

— Проверни его камнем вниз. В ладонь, — посоветовал старик.

Я перехватил перстень двумя пальцами за противоположные стороны. Подушечка указательного оказалась на камне. Бережно зажав кольцо, мягко потянул на себя, пробуя одновременно провернуть, как посоветовали, и вдруг страшная боль пронзила мою голову. В глазах потемнело.

— Ты напрасно это сделал, — донеслось до меня, как из тумана. — Я же сказал взяться сбоку, а не за камень. Теперь уж тебе ничто помочь не сможет.

Я отпустил перстень и мотнул головой, пытаясь сбросить навалившуюся боль. Старик исчез.

"Стоят они навеки, упёрши лбы в беду.

Не Боги, человеки, привыкшие к труду.

И жить ещё надежде до той поры, пока

Атланты небо держат на каменных руках".

Александр Городницкий

Лабиринт

Страшное это слово — _Л_А_Б_И_Р_И_Н_Т_! Я стоял у распахнутого зева в этот самый лабиринт под старым, никому не известным храмом древнего Египта. Кажется, это был Египет. Что было там наверху, не помню. Не помню и всё. Как отшибло. Может, чем опоили? Не знаю, не помню, хоть убей. А вот сейчас стою и смотрю, соображая, что к чему, в чёрную глубину этого самого тайного лабиринта. Правда, не совсем тёмную, на стене, справа за порогом в специальном зажиме торчит чадящий факел. Метрах в десяти дальше вроде ещё один.

— Ну, что? Готов? — Послышался голос слева. Это говорил главный жрец храма. Может, и не главный, это я его так повысил, но думаю, что главный. Всё его поведение, одежда, головной убор прямо-таки кричали "Я жрец! Я главный, самый-самый главный жрец!". Я окинул его внимательным взглядом. Среднего роста, весь в белом, даже не разберёшь, где у него чего начинается: выцветшие космы бровей над широко распахнутыми глазами стального цвета, скрытые под седой шевелюрой вьющихся волос уши, приплюснутый короткий нос, дряблые щёки и белая борода ниже пояса. Хотя трудно сказать точно, так как определить этот самый пояс можно было лишь по препоясывающему чресла жреца широкому куску белой ткани, долженствующей, вероятно, заменять ремень.

— Готов, — вяло отозвался я.

— Помни, отсюда никто не выходит. Ты согласен на такую жертву?

— А куда деваться?! — криво усмехнулся я. — Можно подумать, что у меня выбор есть.

— Есть, — остановил меня жрец. — У каждого человека есть выбор. И у тебя он есть.

— Ну да! На плаху. Хрен редьки не слаще. А тут ещё бабушка надвое сказала. А вдруг я буду первым, кто пройдёт этот ваш заколдованный лабиринт от входа до выхода?..

— Забудь надежду всяк сюда входящий! — патетическим голосом возвестил жрец. — Но мечту оставь!

— Понял, понял. Оставлю себе и то, и другое, — рассмеялся я. — Ну, что? Я пошёл?

— Погоди, — остановил меня он. — Не один ты пойдёшь. С тобой пойдёт служитель храма — это наш тебе подарок.

— Ни фига себе?! — я действительно удивился. — Это тоже каторжанин какой-то? Чем это он перед вами провинился?

— Нет. Не провинившийся. В лабиринт насильно не войти.

— Ну да? — опять удивился я. — Так-таки и не войти?

— Служители храма сами решают идти им в лабиринт или нет. Никто не вправе заставить их сделать это.

— Ладно. Поверю. Где же ваш служитель?

— Сейчас будет, — немного торжественно произнёс жрец. И не успел он договорить, как из бокового прохода вышла процессия из нескольких белых фигур. Я остолбенел. Это были женщины.

— И что? Все они со мной? — Только и сумел выдавить я.

— Нет. С тобой пойдёт лишь одна, — успокоил меня жрец.

— Ну, спасибочки! Примногожды благодарен! А если я её того... Ну, короче, буду использовать по назначению? — Я покрутил пальцем у виска. Жрец изумлённо воззрился на меня, явно не понимая, о чём это я. — Ну, как женщину, — пояснил я на всякий случай.

— Вряд ли, — жрец с сомнением поджал губы. — Тебе там не до неё будет. Да и идёт она с тобой для помощи.

— А это разве не помощь?

Жрец немного задумался, как бы взвешивая, помощь это или нет? Потом решительно качнул головой.

— Нет. Не до этого тебе там будет.

— Тогда, жрец, оставь женщин себе, — покачал головой я. — Неровен час, не сдержусь, потом всю жизнь казнить себя буду. Не соблазняй. Я сам пойду.

— Нет, — твёрдо, даже жёстко, возразил жрец. — Она самостоятельно изъявила желание войти с тобой в лабиринт, а совет жрецов не может запретить добровольцу, вызвавшемуся на святое дело.

— Кончай, жрец, времени нет, — ответил я, вскидывая за спину увесистый рюкзак. — Я мужик, понимаешь, мужик, а не евнух. Мне ничто человеческое не чуждо.

— Это уж как Бог решит, — перебил меня служитель храма. — Если ему будет угодно, значит, так тому и быть. Но помни, ты в святом месте, на пути к истине, к познаниям всевышнего! Может быть это действительно дано тебе как змий-искуситель. Не мне знать такие вещи. Идите. — И он скользнул в сторону, освобождая проход.

Я не стал оборачиваться, а шагнул внутрь. Стоящий справа от меня младший служитель непостижимо ловко подцепил на руку связку запасных факелов. Сразу стало тяжелее. Обернувшись, дабы иметь возможность выразить ему всю свою признательность, а заодно и всё, что о нём думаю, я буквально обомлел в полном смысле этого слова. Всё невысказанное застряло в горле. Ряды белых жриц раздвинулись, и перед входом осталась лишь одна фигура. Потом к ней потянулись руки, и белые одежды спали к ногам жрицы. Приятная, скажу вам, дамочка. Во всех отношениях. И фигурка классическая, и личико хоть воду с него пей, бровки — две чайки, глаза — небо звёздное, губки — кораллы, розовые ушки — морские, ажурные раковинки, маленькие, с золотыми серёжками, сахарно-белая шейка лебединая, волосы чернее воронова крыла, густые, вьющиеся, Руки, правда, закрытые рукавами, зато грудь до половины обнажена и одета весьма легко... Талия — двумя руками обхватить ничего не стоит, ноги длинные, стройные, прикрытые одеяниями аж ниже колен. На изящных ступнях мягкие тапочки, а может, это туфли у них такие. Все в бисере, так и вспыхивают от света факелов. Короче, я понял, что мне подсунули достаточно серьёзное испытание. Быть с такой красоткой наедине... Это даже не садизм.

— Жрец! — вскричал я, чувствуя, как всё моё естество вскипело. — Я отказываюсь идти в лабиринт! Лучше на плаху, чем такое измывательство!

Но было уже поздно. Жрица вступила за порог. Из-за её плеч виднелся такой же рюкзак, как и у меня, в левой, опущенной вниз руке был незажжённый факел, а на правой точно такая же связка, как и у меня. Дверь за ней с шорохом затворилась, а затем послышались равномерное шарканье и постукивание мастерков. Нас замуровывали согласно традиции. Через год, или два, а может, и через все десять, кладку разберут для следующих претендентов, ежели таковые найдутся. Я таращился то на бывшую дверь, то на улыбающуюся жрицу. Потом сплюнул и, выдернув из зажима факел, широкими шагами бросился вперёд, в неизвестность. Девушка меня тут же осадила, поймав за руку. Она показала на следующий факел, потом сделала движение, видно, означавшее "собирать", а потом неспешный шаг. Я понял. Смутился и пошёл медленнее, разглядывая стены и собирая торчащие там факела, если таковые оказывались. Общаться не хотелось. Да и не о чем нам было говорить. Земля под ногами то и дело уходила вниз под достаточно крутым наклоном. Стены были довольно пристойные, обработанные, даже облицованные каким-то отшлифованным камнем. Особой сырости не было и явным подземельем пока что не пахло. Но ощущение многотонной крыши над головой не улучшало настроение, скорее наоборот. Хотя сам проход был прилично широким — телега вполне могла проехать. Да и высота до потолка немалая, метров 5-6 не меньше. Так мы шли долго, очень долго, как вдруг совершенно неожиданно оказались в большой комнате с множеством ответвлений. Я так разогнался, что тут же потерял проход, из которого только что вышел. Благо моя спутница шла медленнее, и пока моя персона обалдело оглядывалась в поисках прохода, она спокойно стояла в нём и наблюдала за мной с лёгкой усмешкой. Да, эта странная особа была права. Спешить здесь — значит, похоронить себя раньше времени. Я картинно поклонился. Потом обошёл помещение по периметру. Двенадцать коридоров, учитывая и тот, из которого мы вышли, ожидали своих исследователей. Только теперь до меня дошёл глубинный смысл слова "ЛАБИРИНТ". Что-то похожее на панику овладело моим сознанием. Стало страшно, по-настоящему страшно. Сколько безумцев бросалось сюда в поисках собственного счастья?.. Сколько из них вернулось и отдало богу душу у замурованной двери?.. Меня передёрнуло. Жрица подошла ближе и осторожно коснулась моего плеча. Я глянул на неё и немного успокоился. Одному умирать страшно. Вдвоём не так. Но всё равно не хочется. Дурная мысль мелькнула в затуманенной страхом башке.

"А не есть ли это мой запас пропитания? — Я оценивающе глянул на девушку. — Нет. Вряд ли. Да и где её жарить?!" От таких мыслей мне стало смешно и противно одновременно. Ну, право дело, что за бред лезет в голову?

— Ничего, красавица, прорвёмся. Где наша не пропадала?! — ободрил я её и принялся внимательно обследовать каждый проход на предмет различий. Это было глупо. Все они оказались совершенными близнецами. Даже облицовочные камни, насколько хватало света в глубь тоннеля, были идентичны. Закончив осмотр, вернулся к исходному коридору. Опустился на землю и ещё разок окинул взглядом помещение. Нет, зацепиться решительно было не за что. Тогда попробовал представить вид сверху. Круг с двенадцатью лучами. И тут ничего не было. Никаких намёков. Хоть бери да жребий бросай "орёл — решка"! Хочется мне того или нет, но придётся идти в первый попавшийся коридор и приниматься изучать его на предмет идентичности построения с другими. Не могли же, в самом деле, хозяева сего славного заведения делать каждый проход оригинальным?! Тогда у них фантазия должна быть о-го-го! Да и выбраться из такого лабиринта практически невозможно. Чистейшая удача, да и то при условии, что такой выход имеется в наличии. Я почесал в затылке. Делать было нечего, надо было подниматься. Жрица смотрела на меня с лёгкой улыбкой. С одной стороны, её присутствие поддерживало моё состояние духа на должном уровне, с другой же, самоуверенный вид, мол, ты помучайся немного пока, а потом я тебя выведу отсюда, раздражал.

— Чо лыбишься-то? — спросил я, меняя позу, поудобнее устраиваясь на корточках.

Жрица приблизилась ко мне, замерев напротив, и бесстыдно полезла себе за пазуху. Дело принимало пикантный оборот. Я, не без интереса, наблюдал за её действиями. Мелькнула даже глупая мыслишка: "Не рановато ли?", но тут же угасла. Пытаясь вытащить оттуда что-то, девушка продолжала улыбаться, время от времени произнося какое-то слово, смысл которого до меня никак не доходил: то ли у меня в голове что-то переклинило, то ли изъяснялась она на непонятном мне языке. Наконец, на свет появилась трубка туго свёрнутого пергамента. Жрица сделала приглашающий жест и присела, разворачивая на своей коленке свиток. Это она делала напрасно, так как мой взгляд постоянно отвлекался и уходил в сторону, пытаясь заглянуть куда-то в другое местечко. Я закрыл глаза и сильно тряхнул головой, дабы избавиться от недостойных мыслей. Жрица громко рассмеялась, хлопнула меня по лбу полуразвёрнутой трубкой и переложила рукопись на моё колено. Я смутился.

— Ты что, немая? — спросил я, не столько от того, чтобы выяснить данный аспект, сколько от желания скрыть чувство стыда.

Она непонимающе взглянула мне в лицо, а потом звонко и громко рассмеялась, отрицательно качая головой.

— Не тряси, отвалится, — грубо пошутил я, берясь за лист.

Первое мгновение рисунок, а на пергаменте действительно был именно он, не привлёк моего внимания. Скрещивающиеся пауки, да и только. Но вдруг до моего сознания дошло — это же схема лабиринта! Из правого нижнего угла шла длинная, жирная черта, обрывающаяся в кружке, от которого отходило двенадцать извивающихся линий. Каждая из них тянулась точно такому же кругу. Эти кольца пересекались, наезжали друг на друга, так что трудно было разобраться в этом клубке переплетённых нитей. Это действительно был суперлабиринт, с такими завихрениями, что вряд ли можно было бы в этом разобраться, не имея карты. А передо мной явно была карта, сделанная ценой жизни многих тысяч добровольцев. Жрец говорил правду — это был королевский подарок. Служителю храма очень хотелось, чтобы я добрался до конца. Как это не странно, но мне то же хотелось выбраться отсюда и поскорее. А потому я стал медленно разбираться во всех хитросплетениях чертежа. Задачка оказалась не из лёгких. Пришлось немного покорпеть, прежде чем удалось понять, что на рисунке изображены двенадцать кругов. Все они объединены между собой, и лишь из одного круга уходит не двенадцать линий, а восемь, как из всех. Четыре заканчивались тупиком. Во всяком случае, так утверждала карта. Ясное дело, что надо было добраться до этого двенадцатого зала, не ошибиться с выходом и точным определением нужного коридора. В противном случае никакая карта больше не поможет.

Развалившись прямо на полу, я тщательно изучал чертёж, старательно запоминая все его подробности, прокладывая кратчайший путь к цели. Всё это время девушка молча наблюдала за мной, продолжая сидеть на корточках. А длилось это не пять минут.

Закончив разбираться, поднялся и принялся отряхиваться. Предстояло пройти через два зала. В первом нужный коридор был пятым слева, во втором второй справа. Взглянув на карту ещё раз, скорее для проформы, чем для повторения пройденного материала, машинально отсчитал нужный нам проход. Он был седьмым справа. Я зачем-то посмотрел на жрицу, и вновь пересчитал. Так и есть. В последнем круге необходимый нам проход также был седьмым, но слева. Сумма номеров коридоров проходных залов также равнялась магической цифре "7". Первый круг, который надо было пройти, на карте числился седьмым от входа, а второй седьмым от выхода. Странное совпадение, или причудливая логика составителя лабиринта? Выбрав нетронутое чистое пыльное местечко, я кое-как нарисовал пальцем четыре круга и подписал цифрами "7", потом указал на них жрице. Та кивнула, соглашаясь.

— Ты чего? Не понимаешь? — спросил я. — Это совпадение? Случайность? Или всё-таки преднамеренность?

Она пожала плечами, как бы говоря, что не разделяет моего недоумения. Четыре цельных семёрки и одна складная что-то должны были символизировать. Но что?! Я не знал.

— Ладно, пошли, — скомандовал я, подхватывая свой рюкзак и запасные факелы.

Мы вошли в нужный проход. Сначала он был таким же шикарным, как и первый. Однако, по мере продвижения вглубь, картина менялась. Менялась не в лучшую сторону. Высота была не более двух с половиной метров, а ширина и того меньше. Облицовка очень скоро закончилась. Вероятно, это была декорация, долженствующая сбить с пути истинного. Пол продолжал неуклонно опускаться всё ниже и ниже. Но влажности на стенах не было. Воздух был спёрт, но не душен. Звуки шагов не отдавались звонким эхом. Это обстоятельство насторожило. Я подошёл к стене. Вместо кладки рука наткнулась на самую обыкновенную почву. Правда, спрессованную временем и тяжестью сверху, но всё же не камень, а значит, могли быть и обвалы. Эта мысль мне очень не понравилась. Возвращаться же назад и прокладывать новый маршрут не хотелось. Да и усталость брала своё. Поворотов встречалось много, но придавать им значения не было смысла. Какая разница? Ведь проход один. Он обязательно приведёт к назначенной цели. Эта самоуверенность сыграла свою злую шутку.

Выскочив из-за угла одного из многочисленных поворотов, мы оказались на развилке. Ну, как в сказке: налево, направо и прямо. Я потянул из кармана карту. Да, это была хорошая подлость архитекторов. Настоящий или правильный коридор уходил влево. С этого момента я стал осторожнее, опять припомнив нравоучение жрицы у самого входа. А вскоре перед нами открылась точная копия первого зала. Я взглянул на девушку, как бы предлагая ей выбрать наши дальнейшие действия. Она отрицательно качнула головой. Останавливаться мы не стали. Следующий коридор был близнецом предыдущего. Даже облицовочная плитка была точно такой же и, по всей видимости, имела ту же самую продолжительность. Памятуя каверзу первого прохода, я держал карту наготове. Это было очень кстати, так как развилка встретилась довольно-таки скоро. Ещё раз внимательно изучил рисунок. На этом отрезке пути данный коридор пересекали три прохода под разными углами. Они, конечно, могли быть и выше или ниже, но рисковать лишний раз не было желания. Прятать карту опять не стал, а так и двинулся дальше, размахивая ею, как флагом парламентёра.

В следующем круглом зале жрица показала мне семь пальцев. Что она этим хотела сказать? Не знаю. Поначалу я даже не обратил на это внимания, но, когда мы уже вошли в коридор направляясь к последнему залу, понял, что не стоило этого делать. Надо было всё-таки передохнуть. "Как никак семь часов непрерывного пути... А! Вот что означали её семь пальцев".

Я оглянулся на девушку. Она совершенно спокойно шла следом, не выдавая своим видом ни капли усталости. Мне стало стыдно собственной немощи. Теперь наше продвижение не было столь резвым, как в самом начале пути. Четыре пересечения, постоянное понижение уровня пола, длительный переход без отдыха давали себя знать. Добравшись до конечного пункта, мы так устали, что едва передвигали ноги. Но тут сработал инстинкт самосохранения. Выйдя в зал, я тут же отсчитал необходимое количество проходов и вошёл в нужный. Только после этого в изнеможении опустился на землю. Вытянувшись во весь свой рост, уложил голову на рюкзаке, как на подушке, и тут же провалился в глубокий сон.

* * *

Яркое солнце слепило, отражаясь от белого, пушистого облака под моими ногами. Я шёл, вернее, спускался по винтовой деревянной лестнице откуда-то сверху, из бездонной синевы неба. В самом облаке было немного темновато, но не настолько, чтобы не видеть ступеней. Выход же ознаменовался такой красочной картиной, что передать её обыкновенными словами сложно. Вниз широкой дугой уходила всё та же лестница, под которой далеко внизу плескалось море. Белые гребни волн казались гривами гигантских коней, развивающиеся на быстром скаку. Край прибрежной полосы желтел подобно второму солнцу. Каждый широкий виток укрупнял план, сужал обзор, зато детализировал местность. Там на берегу, на вершине холма горел всеми цветами радуги костёр. С каждым приближением к земле это чудо приобретало формы, становилось доступным взору, и вскоре стало ясно — это был храм. Не замок, не дворец, не церковь или собор, самый настоящий храм во всей своей красе. Но на берег я не смотрел. Ещё насмотрюсь. А вот морская даль тянула, манила к себе. До боли, до рези в глазах всматривался в горизонт, так хотелось увидеть одинокий, затерявшийся вдали белый парус. Однако там ничего не было, кроме всё тех же волн. И всё равно было очень красиво. Четвертушка солнца выглядывала из морской пучины, освещая край лестницы в полуметре от песка. Я спрыгнул на дикий пляж. Ещё раз оглянулся взглянуть на морскую гладь. Прибой едва не касался ног. Беззвучно шуршали переворачиваемые волнами пустые ракушки. Горбушка светила, улыбалась из воды. Над головой распростёрлось бездонное синее-синее небо.

"Как всё-таки прекрасен этот мир!.."

Зрелище завораживало. С сожалением пришлось отвернуться к берегу. Линия пляжа заканчивалась метрах в ста крутым и высоким подъёмом на холм. Его серый склон, кое-где покрытый чахлыми кустиками, пучками высохшей травы, прорезанный разноцветными полосами глубинных отложений, выглядел достаточно внушительным. Чуть влево от меня, у самой кромки песка начиналась широкая лестница из белого мрамора, уходящая к вершине. Вместо перил у неё были высокие мраморные борта с резными чашами, в которых ярко цвели неизвестные мне цветы. Сами вазоны располагались строго на площадках. Их широкое узорчатое основание сужалось до толщины человеческой руки, после чего, словно спохватившись, распускалось четырьмя широкими листьями лотоса, из которых возникали ещё восемь. Мастер был столь искусен, что видны были даже мелкие прожилки на каменных листочках.

Я шагнул на первую ступень, затем на вторую и стал подниматься. На первой площадке обернулся. Странно, но на песке не осталось моих следов. Хмыкнув, продолжил подъём. В каждом пролёте было по двадцать ступеней, но вот сколько пролётов, посчитать мне не удалось. Снизу-вверх видны были лишь ступени и ни одной площадки. За бортиком серел всё тот же однообразный склон холма. На нём ничего интересного не было. Я отвернулся и пошёл строго по центру лестницы вверх. Подъём не был труден, как ни странно. Вскоре надо мной навис козырёк храма. Впереди чернел широкой разверстой пастью вход. Немного помедлив, я шагнул за линию дня и ночи.

Здесь было светло, очень светло. Горели невидимые светильники, где-то далеко звучала симфоническая музыка. Пол радовал глаз цветной мозаикой. Разрисованные непонятными картинами стены уходили ввысь, скрываясь в полумраке потолка. Его, кстати, видно не было. Ни единой души, только лёгкое движение воздуха, как будто кто-то невидимый проносится мимо. И опять лестница во всю ширину помещения. За ней анфилада залов, ярко освещённых. Как-то совсем незаметно я оказался в вестибюле, если это помещение так можно назвать. Хрустальная, прозрачная стена выходила на широкую террасу с множеством колонн, вершины коих украшали вазоны с цветами очень похожие на те, с лестницы. Ажурные полукружия арок соединяли их в единый ансамбль. Над входом с обратной стороны неправдоподобно ярко горел старинный фонарь, подвешенный на массивном крюке. Там за стеной была ночь, тёмная, непроглядная ночь. По-видимому, перед портиком раскинулась площадь. Туда, широким полукружием, каскадом спускалась парадная лестница. Время от времени в свете фонаря мелькали, отблескивающие золотом гербов, бока роскошных карет. Ни лошадей, ни возниц мне увидеть не удалось, как, впрочем, и входящих. Хотя чувствовалось, что залы наполняются народом. Я посмотрел на потолок. Он был залит ярчайшим светом громадных хрустальных люстр, увешанных миллионами жемчужных ожерелий. Меня толкнули и тут же извинились. Потом опять и опять. Постепенно толпа входящих увлекла меня внутрь, подальше от входа. И вновь потянулись бесконечные залы, залы, залы. Музыка то нарастала, то стихала, как бы удаляясь. На голову то и дело сыпалось конфетти. Приходилось отряхиваться. Каменный пол сменялся паркетом, только затем, чтобы вновь стать мозаикой. Поднявшись по очередной широченной лестнице, я очутился в громадном зрительном зале. Массивные, с резными спинками кресла, обитые тёмно-красным сукном. Ковры между рядами. Ни единого свободного места. Огромная сцена затянута тяжёлым, красным с золотом, бархатом. Балкончики, ложи сплошь заполнены зрителями. Свет под потолком стал меркнуть. Я решительно направился вон отсюда. Так, бродя, незаметно оказался на верхних этажах этого странного здания. В длинном коридоре справа расположились громаднейшие окна, а слева сплошные двери. Мне почудилось, будто они ведут на второй ярус. Толкнул одну в конце, и она свободно открылась. Пустая комната с дверным проёмом в углу справа и обычной деревенской лестницей, уходящей в круглое отверстие в потолке, слева. Сначала заглянул в правый угол. Крутая лестница узкой змеёй уходила вниз на сцену, где сейчас разыгрывался какой-то спектакль. Прожектора своим светом перекрывали видимость действия на подмостках. Зал тонул в темноте. Отойдя в левый угол и поднявшись по перекладинам, сунул голову в круглое отверстие. Меня ожидало разочарование. Совершенно пустая комната, с голыми, светло-зелёными стенами, и никаких дверей или окон. Непонятно, зачем?

Спустившись, вернулся в коридор. По широкой мраморной лестнице, устланной мягким, пушистым ковром, прижатым к ступеням полосами из чистого золота, чтобы не скользил, с великолепными серебряными канделябрами на периллах, прошёл в танцевальный зал. Но понял это не сразу, лишь когда чьи-то невесомые руки легли на плечи, потянули за собой в круговорот танца, я осознал, что кружусь в бешеном ритме, глядя под ноги, опасаясь одновременно сбиться с ритма, нарушить плавность движений, и особенно наступить на прекрасные ножки, то и дело мелькавшие в опасной близости от моих блестящих туфель. Стоило лишь на миг приподнять взгляд, как тут же ощущалась фальшь, и приходилось вновь опускать глаза, следить за собственными ногами. Поначалу меня это увлекло, но постепенно стало раздражать. Мне очень хотелось увидеть ту, что решилась выбрать из тысячи наряженных красавцев одного, непрезентабельно одетого, к тому же ещё не умеющего танцевать. Свет одиночных ламп, цветных бра, газовых фонарей и люстр стал сливаться в единую линию и тогда я понял, что теряю контроль. Неимоверным усилием воли заставил мозаику пола вернуть себе прежний вид плитки, а не кружал. Что было сил, крутанул свою партнёршу вокруг своей оси и нырнул в толпу, за спины танцующих, подальше от коварной обольстительницы. Не отрывая глаз от пола, двинулся, осторожно лавируя между кружащимися в бешенном ритме, прочь, к такой близкой стене. Уворачиваясь от протянутых рук, время от времени пританцовывая, порой даже приседая. Наконец, мне удалось-таки выкарабкаться из круга пляшущих.

Перед моим взором в двух шагах оказалась высоченная дверь, обитая золотыми полосами, инкрустированная драгоценными камнями, с золотым гривастым львом вместо ручки. Последняя, кстати, начала своё медленное вращение. Кто-то желал выйти оттуда. Вмиг музыка стихла. Замершие пары отпрянули прочь, подальше от меня, образуя широкий, метров пятнадцать, полукруг. Вся эта разноцветная толпа превратилась в единый безликий монолит. Свет слегка померк, а может, это мне только показалось, и дверь распахнулась. Сноп ярчайшего света ударил по глазам, ослепив на некоторое время. Отшатнувшись, я отгородился рукой и проснулся.

* * *

Чёрная вязкая темнота с жуткой мёртвой тишиной обволакивали окружающий мир. Спросонок показалось, будто я оглох и ослеп одновременно. Рывком сел, отчего затёкшее от неудобного положения тело буквально взвыло, корчась от боли и неуважения, проявленного к нему. Мотнул головой, стряхивая остатки сна, и еле сдержался от стона. Из глаз посыпались искры. Моя бедная шея не поворачивалась. Зато всё сразу стало на свои места. Пришлось делать самому себе массаж. Хотел то же самое проделать и с ногами, даже чуть штаны не снял, но вовремя спохватился. Где-то рядом в темноте тихонько посапывала жрица. Ещё не то подумает. Пришлось лишь задрать штанины и слегка пройтись по икрам. Покончив с этим нехитрым делом, я принялся ощупывать руками место, где лежал. Потом вспомнил, что развалился поперёк коридора. Наверное, правильно, не знаю. Только всё равно опасно. А вдруг крысы?! Или ещё какая живность?! Просветление всегда приходит опосля. Вот и сейчас. До меня только дошло, что за всю дорогу нам не встретилось ничего живого, даже намёка! Совершенно чистый пол, полное отсутствие каких-либо экскрементов, ни единой паутины или что там бывает в подземелье?! Скелеты и те встречались лишь человеческие, да и то не часто. Во всяком случае, на нашем пути.

Слева от меня зашевелились. Потом стукнуло огниво, посыпались искры, и зачадил факел. С непривычки свет показался слишком ярким. Я протёр глаза и глянул на девушку. Она устроилась куда комфортнее меня. На полу лежало тонкое, но даже на вид пушистое одеяло. Распахнутый рюкзак аккуратно расположился под головой. Между нами лежали связки факелов. Молодец. Она оказалась предусмотрительнее, практичнее меня. Вон как всё устроила и лишь после всего легла отдыхать. Мне стало стыдно. Служительница храма видно почувствовала моё замешательство, и улыбнулась. Мне стало ещё стыдней, и я отвернулся, но тут же её рука легла на мою. Это было так неожиданно, что я невольно вздрогнул. Девушка рассмеялась, протягивая факел. Я взял. Освободив руки, она извлекла из своего рюкзака пакет, развернула его на своём одеяле и принялась быстро чего-то смешивать, нарезать, раскладывать на невесть откуда появившихся листиках, как на тарелочках. В руке у неё мелькал кинжальчик. Закончив приготовление нехитрого завтрака, жрица разделила еду на две неравные части, отодвинув их на разные края импровизированной скатерти. Часть, предназначенная мне, была значительно больше. Я протестующе замычал. Моя спутница улыбнулась и, предотвращая дальнейшие возражения, принялась очень величественно есть, я бы даже сказал вкушать!.. Как это она делала, не знаю, но получалось у неё весьма изящно. Я даже залюбовался. Однако это не помешало мне потянуться к лежащему подле её колена, кинжалу, которого, надо сказать, даже коснуться не сумел. Оружие буквально растворилось на глазах. Я растерянно оглядел пустое место, потом на девушку. Она насторожённо смотрела на меня, в её руке сверкало лезвие ножа. По правде говоря, реакция, с которой всё было проделано, меня изумила. Вероятно, это отразилось на моей недоумённой физиономии, потому что жрица вдруг расслабилась и протянула мне свой кинжальчик рукояткой вперёд. Взявшись за эфес, я приступил к тщательному его изучению. Тонкое, узкое, длинное, трёхгранное жало чем-то было знакомо, но чем? Эфес сливался с кистью, настолько точно он был подогнан к руке. Даже всякие украшения, вырезанные на его рукояти, не резали ладонь, а, наоборот, придавали большую связь, как бы склеивая обладателя и оружие в единое целое. На двух малых гранях у самого эфеса стояли два микроскопических клейма. Я бы их и не заметил, если б не искал. На широкой стороне лезвия были начертаны какие-то иероглифы. Вся рукоять была буквально испещрена различными рисунками и заклинаниями. На верхушке красовался драгоценный камень ярко-зелёного цвета в форме женской головы. Ещё немного полюбовавшись, взвесил холодное оружие на ладони, ногтем проверил остроту режущей кромки и протянул жрице.

— Хорошее у тебя оружие, — похвалил я.

Она аккуратно взяла кинжал, и он тут же исчез. Как у неё это выходило и куда она его прятала, мне проследить так и не удалось. После завтрака из того же рюкзака на свет появилась приличных размеров серебряная фляга. Меня как током стукнуло. Только теперь дошла мысль, что мне совершенно неизвестно содержимое моего рюкзака. Жрец, или кто там, готовили его без моего участия. Узел на горловине развязался легко. Буквально сверху обнаружился точно такой же пакет, как у жрицы, а ближе к спине приютилось совершенно такое же одеяло, под ним спряталась фляга. Но девушка меня остановила. Она аккуратно разлила воду из своего запаса по крышечкам от фляг, сделав мне знак не трогать пока что своих. Я было запротестовал, но, подумав, согласился. Мало ли, сколько нам ещё придётся бродить, а рюкзаки наши не безразмерные. Да и определить рацион для меня лично было сложновато.

Покончив с едой, мы собрались и прежним порядком отправились к дальнейшим приключениям. Не знаю, как чувствовала себя моя молчаливая спутница, моё же состояние удовлетворительным назвать было трудно. Сытым я себя не чувствовал, но и голодным не был. Правда, жутко хотелось горячего чаю. Кроме всего сильно болели мышцы ног. Проход уходил вниз довольно-таки круто. Может быть, именно из-за постоянного напряжения и рождалось это неприятное ощущение в икрах и лодыжках. Идти под горку так же нелегко, как и в гору. Ещё одна мудрость жития прибавилась в моём арсенале.

Погружённый в свои мысли, я не сразу сообразил, что идти стало тяжелее. Начался долгожданный подъём. Настроение улучшилось. Мы шли к поверхности, значит, путь выбран правильно, и очень скоро луч солнца, а не чахлый свет факела, озарит нам дорогу. Я аж пританцовывал от удовольствия, хоть подъём был крут. Вскоре мы чуть не на четвереньках ползли вверх. Жажда жизни превыше всего. Спасало только движение. Стоило замереть лишь на мгновение, как тут же тело начинало сползать вниз, и зацепиться было не за что. Пот в три ручья лился с меня, но ощущение близости выхода из этого дурацкого лабиринта подстёгивало, подпитывало надеждой. В какой-то момент я вдруг почувствовал, что ползу один. Не останавливаясь, обернулся. Девушка изо всех сил, упершись в стенки узкого прохода, пыталась удержаться на месте. Срочно нужна была помощь. Но как?! Сделав приблизительно то же самое, то есть, упершись руками в стены, я медленно, очень медленно спустился к ней. Потом упёрся ногами и головой, освободив тем самым руки, обхватил жрицу поперёк талии и перебросил через себя, таким образом, превратившись в перегородку. Благо она поняла мой манёвр, а потому не ушиблась и не сбила меня. Держаться стало тяжелее, но всё же какой-никакой отдых. Девушка показала жестами, что сейчас затушит факел, и наше дальнейшее продвижение будет в кромешной мгле, так как нужны обе руки, иначе мы не доберёмся. Я согласно кивнул. Говорить не было сил. Дыхание никак не хотело восстанавливаться. Очень хотелось хлебнуть свежего воздуха. А ещё лучше чистой, родниковой водицы. Вытереть пот со лба и то не было никакой возможности. Девушка продолжала жестикулировать. Я никак не мог понять, чего она от меня хочет. Наконец сообразил. Действительно, это был шанс. Но сделать предлагаемое было не так-то просто. После длительной подготовки, неоднократных попыток нам всё же удалось обнять друг друга за талии, упереться руками в стены, ногами в пол и продолжить свой штурм вершины единым живым клубком. Однако, буквально через пару метров, впрочем, показавшихся для нас километрами, мы неожиданно вывалились на совершенно ровную площадку. Я в изнеможении растянулся, переводя дух. Жрица лежала рядом. Ей тоже было не сладко. Потом она зашевелилась и зажгла факел. В неверном жёлто-красном свете хилого фитилька пред нами предстала абсолютная копия предыдущих круглых залов, с одной лишь разницей — здесь в центре зияла дыра, у которой лежали два несчастных существа, и так же зияли чёрные провалы очередных коридоров. От разочарования захотелось взвыть волком. Я зажмурился, проклиная всё на свете, с одним желанием больше не шевелиться. Смысл любого движения отсутствовал напрочь.

И вся эта демонстрация лишь для того, чтобы тут же сесть. Вынув факел из руки растерявшейся служительницы храма, я поднял его повыше. Так и есть. Эта пещера не была копией предыдущих. Кроме отверстия в полу на нас смотрели семь проходов, не двенадцать, а всего лишь семь! И четыре ниши, тупика, как на карте!.. Это поняла и моя спутница. Она поднялась и медленно прошлась по периметру зала. И тут на меня снизошло очередное озарение. Повернувшись к дыре так, как будто это были двери, из которых мы только что вышли, я отсчитал пятый проход слева направо, по солнцу, подхватился на ноги, как ужаленный, и кинулся к выбранному проходу. В голове звучала слышанная где-то фраза: "Сейчас на земле царствует пятая раса". Где я об этом читал? Может, кто говорил? Не помню. Но выбор нашего дальнейшего пути был обусловлен именно этой фразой. Жрица не возражала. Вероятно, она так же почувствовала единственно правильное решение. И куда подевалась наша усталость?! Похватав ношу, уже через несколько минут мы бодренько шагали по вновь опускающемуся вниз коридору. Вскоре спуск прекратился, зато начались сплошные повороты. Я уже давно потерял ориентир относительно входа в лабиринт, а тут вообще сплошное головокружение... И вдруг всё прекратилось. Зловещая развилка под сорок пять градусов... Опять выбор. Я сбросил рюкзак и сел. Надо было отдохнуть и подумать. Хотелось пить. Не зря всё-таки, жрец подсунул мне женщину. Не успела мысль о воде затихнуть где-то в подкорке моего серого вещества, как жрица ловко вскрыла свой вещмешок, извлекая из него серебряную флягу. Какое это блаженство... Напиться чистой, свежей воды. Правда, тепловатой и всего стаканчик, но всё равно приятно.

— Спасибо, — от души поблагодарил я, возвращая пустую посудину, одновременно размышляя, а не попросить ли добавки?!

Как бы угадав мои намерения, девушка отрицательно качнула головой.

— А ты жадная, — неуклюже пошутил я.

Она опять сделала отрицательный жест.

— Да ты не принимай близко к сердцу, это я так шучу. Стресс снимаю, — улыбнулся я.

Девушка улыбнулась в ответ. Налила себе четверть и выпила. Это уже было слишком.

— Ну-ка, налей себе ровно столько, сколько мне, — запротестовал я.

Она решительно закрыла флягу и сунула её в мешок.

— Ладно, в следующий раз пить будем наоборот, — пообещал я и принялся осматривать стены коридоров.

Ничего особенного в них не было. Куда хошь, туда и топай. Никаких ощущений, никаких подсказок, никаких рисунков и тому подобное. Немного поколебавшись, я выбрал левый и нехотя поднялся, вытягивая из сильно похудевшей связки очередной факел. Моя спутница решила иначе. Она отобрала незажжённый и вручила мне наполовину уже сгоревший.

— Но ты же останешься в темноте?! — забеспокоился я.

Девушка успокоительно махнула рукой, мол, не волнуйся, я подремлю. Пожав плечами, я, не спеша, двинулся по проходу, внимательно осматривая стены. Через несколько шагов явственно почувствовался подъём. Памятуя недавний кошмар, я пошёл ещё медленнее, сберегая силы. Но предусмотрительность была напрасной. Вскоре земля под ногами выровнялась, и проход сделал резкий поворот вправо. От неожиданности и пережитого шока, я отлетел назад и пребольно шмякнулся башкой о стену. Прыжок назад без разворота и подготовки был великолепен. Никогда в жизни не повторить мне подобного. Понадобилось несколько минут, прежде чем рассеялся туман в моей разнесчастной головушке. Я сидел на краю пропасти. Искра обронённого факела давно исчезла в её глубине. В последнем отсвете огня брызнули зеркальные отблески металлических столбов, подпиравших свод. Это был тупик. Пришлось ретироваться, на подгибающихся в коленях, непослушных и дрожащих ногах. Держась за стену, в кромешной тьме, ощупывая дорогу словно слепой, добрался до поворота.

— Эй! Госпожа служительница или как вас там правильно... — позвал я.

Ответом была тишина. Сделав ещё один шаг, наткнулся на что-то мягкое и податливое. Предчувствуя, что сейчас будет под моими руками, всё же присел и потрогал. Это был мой рюкзак. Чуть дальше лежали два последних факела, потом рюкзак жрицы и всё!.. Больше никого. Вот тут я испугался по-настоящему. Такого жуткого страха мне не приходилось испытывать никогда в жизни. Одно дело погибать в коллективе, другое в одиночку. Паника разливалась по моему обезволенному сознанию. Ноги вообще перестали держать, и я шлёпнулся на пятую точку прямо в тот проход, откуда только что вышел. Мысли миллиардами жалящих пчёл зароились в мозгу. Самообладание быстро улетучивалось. В соседнем коридоре послышался шорох, и мгновение спустя что-то ярко блеснуло. Это было уже слишком. Я дёрнулся, будто подколотый шпагой мушкетёр. "Что это ещё за малодушие?! А ну кончай труса праздновать!" — мысленно обругал я сам себя, но прежней твёрдости духа не обрёл. Светлое пятно приближалось. "Тьфу ты чёрт! С чего бы это так пугаться?!" — продолжал я убеждать сам себя, но ноги отказывались повиноваться, и в этот момент с горящим факелом в руке из коридора вышла жрица. Громкий, несдерживаемый, бесстыдный вздох облегчения вырвался из моей груди. Девушка, увидев меня, присела рядом и принялась жестами извиняться. Я же, глупо лупая глазами, смотрел на неё обалдевшим от счастья кретином. Жрица сунула руку в свой рюкзак и подала мне небольшой свиток, очень похожий на первый, только тот был побольше. Подозревая, что это может оказаться очередной картой, развернул и был прав. В правом нижнем углу расположились две линии. Одна уходила влево и обрывалась крестиком, другая шла, всё время, забирая, вправо, огибая огромный на весь лист квадрат, утыканный правильными рядами точек. Через почти равные отрезки от основного коридора отходили боковые. Одни так же, как и левый, вскорости обрывались, однако не крестиками или ноликами, а просто. Некоторые из них были отмечены рисунком в виде язычка пламени. Я посмотрел на факел в руках спутницы. Он был совершенно другой. Понятно, что там, за этими обозначениями скрывались склады факелов. Как впоследствии показали события, в своих размышлениях я был прав. Там действительно были факелы. Правда, не во всех, да и складами их не назовёшь. Так, пара весьма тощих связок. Но и этот мизер был приятен. Наша же дорога лежала в этот прямоугольник. Вытащив первую карту, попробовал совместить. Чертежи совпали. Одно стало непонятным, почему жрица не дала мне этих карт раньше? Я вопросительно посмотрел на неё. Она виновато пожала плечами, как бы говоря, мол, извини, забыла, так уж получилось.

— Память у тебя девичья, — с горечью заметил я, засовывая рисунки себе в карман.

Девушка ничего не ответила, лишь виновато опустила голову.

Мы тронулись в путь. Идти было не сложно, но очень уж долго. Прямоугольником же оказалась громаднейшая пещера. Хотя, чуть позже после первого осмотра, пришлось признать, что это вовсе не естественная пещера, а дело рук гигантов подземных. Мы стояли в расширяющемся устье выхода. Впереди ровными стройными рядами уходили в темноту матово поблёскивающие исполинские каменные колонны. Потолок утопал высоко в темноте.

Служительница отошла к левой стене и опустилась на землю. Она явно не собиралась продолжать путь в ближайшее время. В принципе я был с ней согласен. Сбросив рядом свой рюкзак, взял новый факел и двинулся вдоль стены в угол пещеры. Поначалу считал шаги, потом сбился и решил, что на обратном пути всё равно придётся пересчитывать колонны, мало ли чего на пергаменте изображено. Хотя эти дурацкие столбы там есть, а вот прохода нет, то есть выход с противоположной стороны напрочь отсутствует. А может быть, он не там вообще? Надо будет проверить ещё разок. Идти пришлось достаточно долго. Добравшись до конца, первым делом передохнул, и пожалел, что не взял с собой ничего из припасов. Дальше пошла сплошная математика. Став спиной к стене, в которой был проход, напротив первой колонны, посчитал шаги от стены до колонны. Получилось ровно сто шагов. Тогда от неё же к боковой стене. Вышло десять. Если принять, что каждый мой шаг равен одному метру, значит, расстояние между колоннами равно десяти метрам. Имеется в виду ряд вдоль главной стены. Если колонн пять сотен в ряду, то и получается длина или ширина равна пяти километрам! Я ужаснулся. Ничего себе пещерка?! Это же какие гиганты её строили?! А расстояние между рядами равно ста метрам!.. Осталось только уточнить, сколько их. Высоту, к сожалению, я высчитать не мог, хотя бы потому, что не видел самого потолка!.. Присев, достал карту и принялся пересчитывать ряды от входа, и волосы мои стали дыбом. Их оказалось двадцать! Проще говоря, длина пещеры равнялась двадцати километрам. Не так уж и мало, если, конечно, их надо просто пересечь, а ежели ещё и попетлять придётся?! Теперь стало очевидным, что это длина, и нам необходимо куда-то в этой громадине топать. Остаётся лишь решить, куда?! Я поднялся и направился к отдыхающей девушке, попутно пересчитывая колонны, которых, согласно карте, должно быть 255 штук до нашей стоянки и столько же после, так как выход был строго по центру.

Жрица ожидала меня с уже накрытым столом. Мы перекусили, после чего она завернулась в одеяло и улеглась под стеной. Я согласился с ней и проделал то же самое. Сон пришёл мгновенно.

* * *

Чёрное поле простиралось далеко за горизонт. У его края стояла толпа, насчитывающая где-то около двух сотен человек. Я притаился немного в стороне, как бы отдельно и в то же время вместе. Вожак, которого мне, кстати говоря, видно было плохо, махнул рукой и на девственно гладкую поверхность ступил первый доброволец. Он шёл строго впереди предводителя. Чуть правее, шагах в десяти, и левее на таком же расстоянии от центрального идущего, шли ещё по одному первопроходцу. Основная толпа потянулась за вожаком. Я был последним, поэтому прежде, чем ступить на это страшное пожарище, потрогал носком туфли твёрдость почвы. Она оказалась рыхлой, податливой и ненадёжной. Тогда я сместился слегка в сторону и нашёл более твёрдую тропку. Шагнув на неё, обратил внимание на то, что все идут по колени в чём-то очень напоминающем пепел. Здесь явно было пожарище. Невольно глянул на свои ноги. Чёрная пыль едва прикрывала мои щиколотки. И в эту минуту прямо перед вожаком что-то произошло. Занятый своими ногами я не видел этого, но отшатнувшуюся толпу трудно было не заметить. Все замерли, даже оба боковых разведчика. Жест рукой — и новая жертва уже впереди, чуть правее прежнего курса. Я посмотрел направо. Разведчик немного постоял в нерешительности и сделал шаг вперёд. Вспышка, лёгкий хлопок и только чёрная оседающая пыль — вот и всё, что осталось от человека. Так вот почему поле чёрное?! Я передёрнул плечами. Ужас. Продолжая осторожно прощупывать свою тропку, двинулся дальше. В рядах идущих за предводителем, опять началось брожение. Уже с меньшим энтузиазмом вправо выдвинулся следующий разведчик только для того, чтобы тут же вспыхнуть и осесть чёрным облачком пепла. Народ заволновался, но, видно, никто не решался противиться приказу главного.

Я продолжал медленно, не спеша продвигаться вперёд, не отрывая глаз от земли. Идти в таком напряжении было очень трудно. Так и хотелось остановиться, присесть, отдохнуть немного. Толпа так же продолжала двигаться. Потери её были неисчислимы, однако мне было не до них. Механическое ощупывание почвы, разгребание пепла сожжённых жертв перед тем, как сделать следующий шаг, изматывало невероятно. Порой мне казалось, что никогда не выбраться из этого ада. Облегчение пришло совершенно неожиданно. Куда бы не ткнулся носок моей туфли, везде была твёрдая земля. Я потряс головой, сбрасывая наваждение. Под ногами серела самая обыкновенная глина. Кое-где торчали кучки полуживой травы. Выбрался, наконец-то выбрался. Я облегчённо вздохнул и огляделся. Подле вожака осталось не больше пятнадцати человек. Они выстроились в одну цепочку и короткой змейкой двинулись по невидимой тропинке за ведущим, который теперь шёл впереди всех. Замыкающий то и дело оборачивался, как будто чего-то опасался. Я пристроился последним.

Шли мы недолго. Вскоре что-то тёмное заслонило горизонт, и почти сразу же возле главаря группы появился то ли человек, но уж очень странный, то ли животное, но на двух ногах. С виду оно очень походило на роботов из фантастических кинофильмов из будущего: квадратная голова, тёмная, почти чёрная маска лица. Издалека даже казалось, что в решёточку. Такое же квадратное тело, неуклюжие движения конечностей.

Оно пошепталось с провожатым, и нависающая арка ворот в полумраке исчезла. Мы оказались посреди сумрачного, громадного зала пред слегка виднеющейся великолепной дверью. Впереди стоял тот, кто привёл всех нас сюда. Человек-робот что-то втолковывал ему, нелепо размахивая руками-клешнями. Слева от двери притаился низенький резной сундук на ножках, сильно смахивающий на вытяжной шкаф. Встретившее нас чудище, двинулось к этому ящику, ведя за руку главаря. Со своего места мне не было видно, что там происходит. Робот сделал пару шагов, перекрыв собой проход к двери. В его левой клешне появился громадный секундомер. Щёлкнул запускающий механизм. Робот вытаращился на циферблат, следя за стрелками. Вытяжной шкаф затрясся, как в лихорадке. Мне показалось, будто он вот-вот оторвётся от пола и ускачет в темноту зала. Вожак протянул руку, как слепой, помацал поверхность сундука, схватил что-то и хотел было поднять это вверх. Однако человек-робот успел перехватить его кисть, и отобрать найденное. В ту же минуту дверь медленно распахнулась. Сноп ярчайшего света ударил в глаза. От неожиданности окружающие закрылись руками. Не знаю почему, но на этот раз меня этот свет не ослепил. Да, он был ярок, но не ослепителен, как фары встречных машин. В первое мгновение золотое сияние не давало рассмотреть, кто там распахнул дверь. Потом все увидели женщину необыкновенной красоты, всю в золотом сиянии, каскадом спадающий к её ногам. Она в упор смотрела на стоящего перед ней и явно дрожащего человека.

— Дракончик, ты помогаешь им, — констатировала она и взмахнула рукавом, ну точь-в-точь как Василиса из мультика, и наш провожатый исчез.

— Нет, я не помогаю. Я не имею права! — успел я расслышать ответ человека-робота и проснулся.

* * *

Первое, что мне довелось увидеть, открыв глаза, — жрицу, стоящую с зажжённым факелом между 254-ой и 255-ой колонной, старательно вглядывающуюся в глубину пещеры. Немедленно вскочив на ноги, подошёл к ней и посмотрел в ту же сторону. М-да... Там, в нескольких метрах, не доходя следующей колонны, белели человеческие кости.

— Хороший ориентирчик, — буркнул я и пошёл убирать постель.

После завтрака я всё же решил проверить свой груз в рюкзаке. На свет божий появились две серебряные фляги с водой, пакет с едой, кулёк с финиками (что меня больше всего удивило, а заодно и порадовало), телескопическая тросточка и подобие зубила с небольшим молоточком.

— Ну и ну! — изумился я. — На кой хрен я должен таскать эти железяки?

Первым порывом было выкинуть всё за колонны, но, немного подумав, решил, что не стоит. Раз жрец их положил, значит, знал, зачем. Ещё с полминуты поразмыслив, запихнул всё обратно, оставив лишь трость. После чего завязал горловину вещмешка, поднялся и закинул за спину. Пора было идти искать проход. Жрица присоединилась, и мы пошли вдоль колонн. Поначалу я ринулся было прямо между 255-ой и 256-ой, однако красноречивый жест спутницы охладил мой пыл. Медленно двигаясь вправо от входа, как раз туда, где мне ещё не довелось побывать, мы до рези в глазах вглядывались в темноту. Только, уж и не знаю, на счастье ли, или наоборот, ничего не было видно. В одном месте я уже решился пройти, как вдруг девушка придержала меня, подняла с земли только что выплюнутую мною финиковую косточку и, несильно размахнувшись, бросила в выбранном направлении. Вспышка яркого огня на миг ослепила. Я замер, потирая глаза.

— Ну, ты даёшь! — восхитился я и тут же устыдился. — Держи. — Протянул ей пакет с финиками.

Жрица немного поколебалась, но всё же взяла, только есть не стала. Извлекла по одной фруктине, одну протянула мне, другую же оставила себе. Я сразу понял зачем. Отныне это становилось нашим спасением. Мы шли вдоль гигантских столбов и плевали косточками по очереди, чтобы на дольше хватило. Умный же оказался жрец, неужели он и это предвидел?! Ответа, конечно, получить было неоткуда. Таким образом, мы добрались до противоположной стены. Прохода не было. Пожав плечами, пошли обратно. А что оставалось делать? Вернувшись на прежнее место стоянки, возобновили испытанный приём. Между 184-ой и 183-ой колонной косточка не исчезла. Тогда я решительно двинулся к ней. Подобрав, снова бросил вперёд. Вот так, то и дело подбирая и вновь бросая талисман, как рыбак со спиннингом, мы углубились в каменный лес столбов. У седьмого ряда косточка вспыхнула.

— Так, пришли, — констатировал я, снимая рюкзак.

Девушка опустилась рядом. Опершись спиной о колонну, я почувствовал жуткий холод. Да, тут недолго было простудиться. Отодвинувшись, потянул за собой вещмешок. Там что-то звякнуло. Мне стало интересно, что там могло стучать. Оказалось, импровизированное зубило. Усмехнувшись, стукнул по основанию колонны. Странно, однако от неё откололся кусочек. Я поднял его и вдруг понял, что это мрамор, а не металл! Это же надо?! Ради интереса легонько постучал по самому столбу. Он отозвался, но как-то странно. Мысль пришла чуть позже, а тогда я просто вскочил и телескопической тростью, которую всю дорогу держал в руках, принялся обстукивать колону в разных (правда, доступных) местах. В одном месте звук пустоты отозвался звонкой музыкой. Вот тут-то и пришла та самая мысль, которая должна была явиться раньше. Бросив трость, схватил зубило и молоточек. Долбить было очень неудобно, так как приходилось держать руки выше головы, благо, что камень мягкий, не то мне бы ни за что долго не выдержать подобных испытаний. Когда отверстие стало достаточным для того, чтобы просунуть руку, я отложил свой инструмент и попросил девушку посветить. Только сделать это было гораздо труднее, так как на квадратном основании умещался лишь один человек. В общем, больше вслепую, чем при помощи зрения, мне удалось-таки вытащить из каменного дупла какой-то небольшой предмет. Ухватив его покрепче, спрыгнул вниз. На раскрытой ладони лежала пирамидальная коробочка, вся изрисованная виноградными листьями. Она очень напоминала египетские пирамиды только в уменьшённом виде. На донышке так же имелась часть изображения. Может, мне это лишь показалось, не знаю. Коробочка явно была из серебра. Девушка даже извлекла свою полупустую флягу из-под воды и сличила. Удовлетворённо кивнула и улыбнулась. Ещё немного полюбовавшись, я спрятал находку в карман. Вновь сложил зубило с молотком в мешок и приготовился к дальнейшему путешествию. И тут выяснилось, что финики-то закончились. Жрица виновато посмотрела мне прямо в глаза и принялась водить факелом между столбов. До меня не сразу дошло, что она делает, но потом даже интересно стало. Дым от факела не уходил за колонны, а тянулся вверх, вдоль незримой линии. К счастью, долго искать нам не пришлось. Проход оказался справа между шестым и седьмым рядами. Теперь впереди шла девушка, разведывая путь огнём. Шли мы не очень быстро, да и нельзя было разогнаться. Правда, в десятиметровом промежутке мы ускоряли шаг, но от этого наше движение становилось дёрганым. А подле 366-ой колонны пришлось остановиться. Дальше хода не было. Жрица повела факелом влево и облегчённо вздохнула. За всю нашу дорогу мне ни разу не приходилось слышать от неё чего-нибудь подобного, ну никаких эмоций, кроме редких улыбок. Делать привал не стали. Добравшись до 13-го ряда, решили всё же передохнуть. Полуразвалившись на земле, насколько это было удобно, задумались о дальнейших действиях. Почему-то мне казалось, что тут есть какая-то цифровая закономерность в номерах рядов и колонн, но какая? Немного поразмыслив, извлёк телескопическую трость и вновь принялся обстукивать столб. На этот раз новый звук почти не удивил. Через полчаса из второго каменного дупла появилась на свет золотая коробочка, точная копия первой. Спрятав её в другой карман, я присел отдохнуть и вдруг понял зависимость цифр — это был календарь майя!!! Поискав пергамент с рисунком пещеры, развернул его и, обугленным, заострённым концом щепы отметил колонны под номерами 3183, 6366 и 9549. Начертил пройденный путь и пунктиром отметил предполагаемый. Вышло даже очень неплохо. Жрица внимательно за мной наблюдала. Не знаю, поняла она меня или нет, но согласилась, это точно. Сориентировавшись, очень быстро нашли проход. Он, конечно же, оказался там, где я и предвидел — слева, между двенадцатым и одиннадцатым рядами. Мы смело и достаточно быстро двинулись вперёд, считая колонны. Возле 49-ого столба повернули вправо, даже не притормозив. У последнего ряда, в предполагаемом месте на свет появилась платиновая коробочка. Я усмехнулся.

Мы добрались до конца пещеры и знали, как вернуться, но не знали, куда идти дальше. Помог всё тот же факел. Язычок пламени отклонялся вправо. Совсем незаметное движение воздуха. Мы пошли в указанном направлении и прямо напротив 255-ой колонны, строго симметрично входу с противоположной стороны, вышли к новому коридору. Вздохнув, я первым шагнул в него и чуть не покатился кубарем вниз по отполированным до блеска мраморным ступеням.

Начался утомительный спуск. Сначала я считал ступени, но на двести пятьдесят третей сбился со счёта. Начинать всё сначала мне не очень хотелось. Да к тому же через пару десятков они закончились. Здесь проход уже сузился до двух метров. Сменив факел, мы пошли дальше. Вскоре коридор принялся вилять и с каждым пролётом всё чаще и чаще. В конце концов дошло до того, что через каждые два шага оказывался поворот. Благо, хоть не было боковых ответвлений.

Всё закончилось как-то резко и неожиданно. Я затормозил, едва не выскочив из прохода в очередную пещеру. Она оказалась намного меньше предыдущей, однако утверждать не берусь, так как всё равно не видел ни её сводов, ни боковых стен. Просто так показалось. Под ногами распростёрлось громадное пыльное покрывало. Пришлось даже оглянуться назад в коридор, дабы убедиться, что не померещилось. Действительно, в кругу хилого света от безжалостно чадящего факела пол был укутан мягким, серым ковром пыли. В голове тут же возник сегодняшний сон. Я осторожно носком туфли опробовал участок на предмет глубины погружения!.. Всё было нормально. Никаких подвохов. И тем не менее, не было понятно, куда идти? Обернулся к спутнице. Она смотрела на правую боковую стену. Мне стало интересно, чего она там увидела, и тоже поглядел туда. Великолепно выполненный олень убегал от нас вправо по стене. Да-а! Картина была настолько реалистичной, потрясающе яркой, что хотелось подойти и погладить животное. С улыбкой, приятно поражённого человека, совершенно случайно глянул на противоположную от прохода стену и чуть не подпрыгнул от изумления. Там убегала точная копия!.. Только в обратном направлении. Осторожно, чтобы не испугать девушку, тронул за руку и, когда она обратила на меня внимание, указал на другого оленя. Жрица скользнула взглядом, улыбнулась и посмотрела на меня. Я не понял её взгляда, но почему-то глянул поочерёдно на каждого из оленей и вдруг догадался. Оба животных убегали в разные стороны, как бы приглашая за собой, но, увидевший их обоих одновременно, сразу же догадается, что это простейшая уловка. Двигаться одновременно в обе стороны никак не получится, а значит, надо было идти прямо. Служительница снисходительно улыбнулась моей догадливости.

— Чо лыбишься-то?! — незлобно поинтересовался я. — Лучше бы слово сказала, а то одичаешь тут за столько дней молчания, язык забудешь.

Девушка покачала головой, слегка пожав при этом плечами. Она явно не поняла меня. А может, сделала вид. Я вздохнул и сделал первый шаг по серости, оставляя за собой цепочку следов.

Идти без ориентиров было трудно. Честно говоря, вообще не понимаю, прямо ли мы шли, или всё же уклонились в сторону. Увидеть свод пещеры было невозможно, а звук разлетался многоголосым эхом. Свет факела не позволял видеть далеко, а потому определить точность направления по собственным следам так же не предоставлялось возможным. Мы шли наугад, наудачу. В моей уже порядком одурманенной голове роились самые дурацкие мысли. Кому могло прийти в голову строить под землёй такие дворцы? Зачем? Сколько труда и усилий? Не проще ли было сделать это же на поверхности? Для чего прятать всё это под землю, да ещё опутывать сетью ложных переходов? Чтобы никто не добрался? До чего? Вот это "чего" в конце продолжало толкать меня вперёд в ту самую неизвестность за неизвестным. Я усмехнулся тавтологии. Пора было бы подумать о привале, но как-то совсем не хотелось торчать на открытом пространстве... И опять мне стало смешно. Кто нас видит? Над головами несколько сотен метров, а то и больше, тысячи тон грунта, даже крыс не наблюдается. Меня тронули за плечо сзади. От неожиданности я вздрогнул. Девушка указывала куда-то вперёд и чуть левее. Я послушно посмотрел в указанном направлении. Что-то темнело там, в глубине, зато хоть какой-то ориентир. И тут некстати подумалось, что в этой громадной пещере нет ни одной подпорки, ни одной колонны! А ну как рухнет вся эта глыба на голову? Даже мокрого места не останется. Искать нечего будет. Бред. Кому придёт в голову нас искать? Жрецам из храма? Да никогда в жизни.

Почему-то тяжело вздохнув, направился к замеченному жрицей объекту. По мере приближения предмет нашей заинтересованности рос, увеличивался в размерах. Вскоре это уже была стена. Мы остановились, разглядывая. Вернее, пытаясь разглядеть в дымном мареве чадящего факела. Пред нами была самая обыкновенная кафедра, трибуна! Только размеры её поражали. Высота была не меньше пяти метров, ширина приблизительно такая же. На двух стенках, представших моему взору, были изображены виноградные лозы, увешенные кистями янтарных ягод.

— Здорово! — выдохнул я, восхищённый мастерством исполнения.

Девушка ничего не ответила. Она медленно пошла вправо, обходя кафедру кругом. Я двинулся следом. Однако далеко идти не пришлось. За первым же поворотом перед нами распростёрлись мраморные ступени. Я потрогал стену кафедры. Она тоже была мраморной.

— Ни фига себе! — опять изумился я.

Мы поднялись. Изнутри сооружение было таким же громадным, как и снаружи. Правда, пропорции были странные, они соответствовали росту обыкновенного человека. Мне почему-то казалось, что это кафедра для великанов. Обследуя поверхность стола, где знаменитые ораторы обычно кладут свои шпаргалки, я наткнулся на три довольно странных углубления. Не раздумывая, извлёк из карманов коробочки и расставил их по местам. Получилась геометрическая фигура, сильно смахивающая на равносторонний треугольник с вершинами маленьких пирамид. Присев, я полюбовался образовавшейся картинкой. Три одинокие пирамиды что-то смутно напоминали, но что, так и не вспомнилось. Налюбовавшись, протянул руку, чтобы собрать пирамидки, но зацепил рукавом верхушку одной. Она упала. Это поначалу мне показалось, что она упала, на самом же деле откинулась верхняя часть, причём так, что вершина упала строго в центр треугольника. Тогда очень осторожно я пальцем толкнул, продолжавшие торчать, вершины. Они послушно легли подобно первой. "Один в трёх и трое в одном" — всплыло в памяти. Да-а! Передо мной был равносторонний треугольник, его три вершины указывали точно в центр, деля его на три равные части и образуя всё те же 3 равносторонних треугольника. Это меня почему-то очень поразило. Наклонившись ниже, я вдруг обнаружил, что отвалившиеся верхушки пирамидок открыли хранимые в себе тайны. В каждой на бархатке лежало по малюсенькому ключику. Даже смешно стало, потому, как взять их можно было лишь пинцетом. За эти дни ногти у меня отросли неимоверно, ножниц, разумеется, не было, вот я и воспользовался естественными захватами. Ажурный, хрупкий ключик лежал на раскрытой ладони. Жрица внимательно следила за тем, что я делал. Сейчас она с нескрываемым восхищением разглядывала ключик. Осмотрев все три, вернул на свои места и, закрыв пирамидки, хотел было уже сунуть их в карман, но тут заметил, что над каждой выемкой, где только что стояли секретные шкатулочки, имеются какие-то картинки. Разжал ладонь и стал сверять донышки. Так и есть. Рисунки совпадали, но стоило мне расставить всё в соответствии, как земля под ногами дрогнула и поплыла!.. Меня качнуло назад, руки, не имея за что зацепиться, взметнулись вверх, удерживая равновесие. И всё же мне удалось устоять, переместив центр тяжести и даже подхватить уже падающую девушку. Мы дружно навалились на стол. И движение прекратилось. Ещё не поняв, что произошло, первым делом схватил заветные пирамидки и сунул за пазуху, только после этого обернулся. Жрица внимательно разглядывала образовавшийся проход за нашими спинами. Кафедра дрогнула и начала обратное движение. Времени на раздумье не было. Бесцеремонно схватив девушку, кубарем скатился вниз, по открывшимся ступеням в распахнувшийся коридор. Мы всё же чуть-чуть не успели. Страшный удар сзади оглушил меня, и сознание покинуло моё грешное тело.

Очухался я довольно-таки быстро. Во всяком случае, мне так показалось. Сильно болел затылок и правое плечо. Видимо, зацепило по касательной. Жрица сидела рядышком, массируя мне виски. Пришлось открыть глаза, хоть очень не хотелось. Факел торчал из щели на стене прямо надо мной. Заметив моё возвращение к реальности, девушка улыбнулась, но массаж не прекратила. Боль постепенно отпускала. Сделав ещё пару круговых движений, она опустила руки. Тогда я попытался сесть. Голова закружилась, но только и всего. Мы находились в тупике. С трёх сторон была глухая стена, с четвёртой зиял чёрным провалом коридор. Лестницы, по которой мы сбежали, нигде не было. Я удивлённо глянул на спутницу. Она понимающе улыбнулась и показала на стену прямо предо мной. Тут до моего затуманенного сознания дошло, что эта стена как раз и огрела меня по затылку, отгородив от лестницы.

— Сколько защиты, с ума можно сойти, — вслух сказал я и не узнал собственного голоса.

Жрица ещё раз улыбнулась и показала на проход. Кивнув, поднялся на ноги, кряхтя. В голове слегка звенело. С трудом закинул на одно плечо отяжелевший рюкзак, двинулся вперёд. Здесь подземелье было очень узким и весьма невысоким. Правда, постепенно коридор расширился, но не до прежних размеров. Мы долго шли по прямой, а когда вновь начались повороты, я решил было сделать остановку на ночлег и постараться восстановить собственные силы, однако не успел осуществить свои планы. Проход сделал очередной резкий разворот и раздвоился. Мы остановились в нерешительности. Опустив вещмешок на пол у ног спутницы, я взял из её рук огарок факела и пошёл изучать путь. Памятуя, что в прошлый раз мой выбор пал идти налево, в этот раз свернул направо и оказался в большой комнате. В длину она была около пяти метров, в ширину немножко меньше. Слева и справа у стен находилось что-то очень похожее на каменные ложа. Лучшего места для ночёвки в этом захолустье вряд ли можно было отыскать. К тому же на импровизированных кроватях имелись выпуклости, напоминающие подушки.

Воткнув факел в кольцо над входом, вышел к девушке, подхватил свой мешок, приглашающе махнул и вернулся в пещерку. Она вошла следом, немного насторожённая. Увидев шикарные апартаменты, удивлённо подняла бровь.

— Не стесняйся, будь, как дома, но не забывай, что ты в гостях. — Я улыбнулся.

По-видимому, она меня поняла, потому что тут же извлекла из мешка одеяло и ловко, одним движением кистей, расстелила его на ложе справа от двери. Выбор был сделан, и я опустился на левый. Быстро поужинав, мы завернулись в свои тёплые коконы и уснули.

Вряд ли мой сон длился более пяти минут. Какая-то неясная тревога разбудила. Я сел. Девушка так же не спала, сидела на своей постели и немного испуганно переводила взгляд с меня на каменное ложе.

— Что случилось? — спросил я, не выдержав молчания.

Она молча указала на своё ложе. Я поднялся и шагнул к ней.

— Ну, что тут ещё? — буркнул, опускаясь рядом на корточки.

Она запротестовала и похлопала ладошкой по одеялу. Недоумевая, я сел, куда просили. Девушка, особо не церемонясь, уложила меня рядом с собой. Это было уже что-то новенькое!.. Всё стало на своё место, стоило лишь приложить ухо к каменному ложу. Где-то шумела вода. Пришлось подняться и ещё раз обойти комнату. Нигде ничего подозрительного не было. Жрица широким жестом указала на кольцо над дверью. Теперь и я задумался, кому это пришло в голову нас сюда зазывать? В том, что это была ловушка, сомневаться не приходилось. Я снова подошёл к ложу и прилёг. Вновь где-то внизу под нами зашумела вода.

— Водопад! — шёпотом выдохнул я.

Девушка кивнула. Тогда я вскочил, схватил в охапку свой рюкзак вместе с одеялом и вышвырнул барахло в коридор. Затем, обхватив девушку за талию, буквально выкинул из комнаты, следом вышвырнул её вещмешок и только схватился за одеяло, чтобы сдёрнуть с каменного ложа, как пол под ногами дрогнул. Мне всё же повезло. Невероятным перекатом я вывалился вслед за выброшенной ранее жрицей. Факел остался гореть в пещерке. От такой прыти я не рассчитал свои силы и хорошенько приложился головой о противоположную стену, разбросав при этом все наши уцелевшие шмотки, но сознание не потерял. Да и смягчила мой удар служительница храма, подставив свои тонкие руки в попытке поймать меня. Ну да, вздумала, целых восемьдесят кил... Это же не шутка. Поднявшись на ноги, первым делом собрал разлетевшиеся вещи в рюкзак и, завязав, вскинул на плечи. Потом заглянул в пещерку и отшатнулся. Справа, там, где было ложе девушки, зиял провал. Пол, почти от левой каменной кровати, уходил под девяносто градусов вниз. На границе света и тьмы что-то белело. До меня не сразу дошло, что это одеяло. И там, где-то очень глубоко и далеко, шумела вода. Свет факела не мог пробиться до источника шума. Я присвистнул. Жрица опасливо заглянула через моё плечо и в ужасе отшатнулась прочь. Я тоже попятился на всякий случай. Потом попробовал достать факел над дверью. Но попытка спасти факел была довольно-таки рискованным мероприятием. Поэтому, сплюнув, я зажёг новый, и мы продолжили путь по проклятому туннелю. Только теперь ноги в коленях принялись подрагивать. Нервный шок начинал действовать. Самым непонятным во всём этом было то, что ловушка сработала с некоторой задержкой. Может, механизм заржавел?! Или так надо было?! Однако сейчас думать про это не хотелось. И всё же я догадался. Сработал нагрев, то есть тело девушки нагрело какой-то скрытый ключ, который и включил ловушку. Всё было рассчитано точно, точнее не бывает. Но время всё же внесло свои коррективы, что нас, в конечном итоге, и спасло.

Отойдя подальше от "гостеприимной" пещеры, мы в изнеможении опустились прямо посреди коридора. Вытащив уцелевшее одеяло, я протянул его девушке, подсунул мешок себе под голову и стал устраиваться на ночлег. Однако служительница со мной не согласилась. Расстелив одеяло странным образом, она пригласила меня лечь рядом. Подчиняться не хотелось, но пришлось, да и сил спорить не было. Пристроился с краешка. Но девушка всё равно не успокоилась. Она потребовала лечь ближе к середине. Повозмущавшись для приличия, выполнил требуемое. Перекатился к центру, отвернувшись. Странно, но остался ещё кусочек одеяла, и я закинул его на себя. Жрица, прижавшись ко мне, проделала то же самое. Стало тепло. Усталость взяла своё, и мы мгновенно погрузились в объятия морфея.

* * *

Чёрное поле простиралось предо мной. Кажется, я его видел. Ну да, конечно, вчера вроде бы здесь проходили с группой!.. Коснувшись носком туфли серого пепла, отыскал тропинку и двинулся в очередное путешествие. В одиночестве проделывать однажды уже пройденный путь было гораздо сложнее, но и быстрее, так как никто и ничто не отвлекало. Преодолев поле, остановился в нерешительности. Я не очень помнил, куда мы потом шли?.. И тут приметил брошенную кем-то в прошлый раз конфетную обёртку. Память тут же подсказала направление. Незаметная тропинка виляла по пустырю. На дороге, то и дело, встречались рвы, ямы, заполненные водой, просто обломки каких-то сооружений. Над головой низко висело свинцово-серое небо. Пейзаж был не из приятных. И вдруг, как из-под земли, вынырнула арка, а из неё вышел давешний человек-робот. Я остановился. Его лицо действительно было решёткой, как на динамиках у старых приёмников.

— Хи-хи! — сказал он, беря меня за руку. — Таки пришёл?! Я тебя ещё в прошлый раз приметил. Стоял эдак в стороночке. Думал, никто не видит?!

Я ничего не ответил, да и что надо было говорить? Меня, оказывается, тут ждали. Мы сделали шаг за арку, и всё преобразилось. Вновь громадный зал с двустворчатой дверью и резным, вентиляционным шкафчиком возле.

— Сейчас ты должен найти ключ. Он здесь, вот на этом ящичке или внутри его... — Начал свои объяснения Дракоша, кажется, так его назвала та женщина.

— Погодите, погодите!.. — Перебил я его пояснение.

— Можно на "ты", — захихикал робот.

— Ладно, пусть так. Только я бы сначала хотел понять, что тут происходит? Какой ключик? Как он выглядит? Для чего я должен его найти? И вообще, как вы знали, что я приду? Зачем я приду?

— Как выглядит ключик, никто не знает. Ты должен его найти потому, что сам пришёл за ним. Все за ним приходят, но далеко не каждый его находит. — Он опять захихикал. — Да ты не волнуйся так. Отыщи ключ и всё поймёшь сам. Только помни, ты можешь взять в руки исключительно ключ и ничего больше. Ошибка в выборе отбросит тебя на многие тысячелетия... И ещё, у тебя ровно шестьдесят секунд. — Он отступил назад. В его клешне появился тот же самый секундомер. Я, как заворожённый, наблюдал за тем, как нажимается кнопка пуска. Звук щелчка был даже виден. В тот же миг шкафчик затрясся. Сверху на его крышке запрыгали какие-то предметы. Мне почему-то стало страшно. Присев и взглянув на Дракошу, тронул ручку дверцы. Тот кивнул, как бы позволяя открыть. Дверца тотчас отвалилась в сторону. Внутри бешено крутился барабан, как в стиральной машине. Где-то в глубине горела электрическая лампочка, а может несколько свечей. Внутри барабана что-то вращалось и тарахтело. Сунуть руку в эту косилку означало остаться без конечности. Секундомер пискнул, и я, глубоко вздохнув и более не раздумывая, всё-таки сунул руку во вращающиеся жернова. Ничего особенного не случилось. Просто вращение кистедробилки тут же прекратилось. Нащупав какой-то предмет, взял его поудобнее, да понадёжнее, дабы не выронить случаем, вдруг это так же недопустимо, и глянул. Это была самая обыкновенная шариковая ручка, сделанная под вид сигареты с фильтром. Робот моментально выхватил этот странный ключ и поднял над головой. В тот же миг дверь нехотя (как мне показалось) распахнулась. На пороге стояла давешняя женщина.

— Дракоша, — начала она весьма недовольным голосом. — Что-то уж слишком зачастили к тебе люди. И не просто, а с неизменным успехом.

— Матушка! — прижал тот свою клешню к груди. — Я тут совершенно ни причём. Этот сам пришёл, без группы. И ключ вытащил из центрифуги.

Женщина удивлённо подняла брови и внимательно осмотрела меня с ног до головы.

— Ну что ж, ты сам выбрал свой путь, — и не дав мне даже вякнуть, махнула рукой, и я проснулся.

* * *

Все кости болели. Болела голова. Затекла рука. С трудом сел. Девушка причёсывалась. От изумления моя челюсть отвисла. Всю дорогу мне ни разу не доводилось видеть жрицу, наводящую марафет. Заметив мой взгляд, она улыбнулась. Я отвернулся, мимолётом отметив наши похудевшие рюкзаки. Развязав свой, вытащил все припасы, что там оставались и флягу с водой. Девушка тут же принялась готовить завтрак. В сознании что-то щёлкнуло, и я понял, что её запасы уже закончились. Значит сегодня критическая точка, то есть отсюда мы ещё можем вернуться ко входу или точнее теперь выходу. Хотя смысла не было. Всё равно не откроют. Стучи, не стучи, один результат. А вот если пойдём вперёд, то уж назад точно не вернёмся. Тяжело вздохнув, принялся за еду. Служительница извлекла свою флягу и, открутив крышечку, наклонила над чашкой. Из сосуда вытекла тонкая струйка, едва прикрывшая донышко. Она вздохнула, отставила опустевшую серебряную бутылку в сторону и взяла мою полную фляжку. Это уже было очень плохо. Без еды можно как-то некоторое время перебиться, а вот без воды!.. "И ни туды, и ни сюды", как пелось в известной песенке. Я почесал в затылке и вытряхнул из своего мешка всё, что там оставалось. Увы, кроме молоточка, зубила и телескопической трости там ничегошеньки не было. Выпив залпом свою порцию, кинул в мешок орудия труда, подобрал пустую флягу девушки, и так же сунул внутрь. Жрица молча наблюдала за моими действиями. Она уже давно собрала свою ношу и ожидала, стоя рядом. Взглянув ещё раз на несчастных четыре запасных факела в её руке ("магическая какая-то цифра" — мелькнула мысль), я опять вздохнул и стал подниматься. С таким запасом огня нам не пройти и десятой части пути. Обратной дороги не было, и мы побрели вперёд.

Только вот идти далеко не пришлось. За первым же поворотом выросла глухая стена. Поначалу я решил, что это очередная поднимающаяся или открывающаяся дверь, притворившаяся стеной. Однако, тщательный осмотр вынудил отказаться от неоправданных надежд. Дальше хода не было. От безысходности пнул стену ногой, и она отозвалась странным звуком. Я прислушался, потом постучал костяшками пальцев. Так и есть. Это была тонкая перегородка. Странно, но сделана она была на совесть. Мне не удалось найти ни малейшей щёлочки, намёк на искусственность!.. Приблизительно наметив центр, разбежался, и что есть мочи, врезался в эту препону. Дальнейшее оказалось столь неожиданным, что память не сохранила подробностей. Перегородка поддалась, и я полетел вместе с ней вниз. Ну, не совсем, а всего лишь на бывшую её высоту. Продвижение вперёд и вниз прекратилось, когда я упёрся головой в противоположную стену, на что мой вестибулярный аппарат отреагировал мгновенно. Мои ноги оказались выше головы. За импровизированной перегородкой была пропасть, и лишь чудо задержало это хлипкое сооружение под невероятным углом. Боясь пошевелиться, осторожно повернул голову и осмотрелся, насколько позволяло положение. На моё счастье выступ был невысок, сантиметров тридцать. Осторожно поднял одну руку и попробовал на прочность край. Потом взялся другой рукой и рывком выбросил тело на противоположную сторону, откатившись подальше от края. Мост даже не дрогнул. Теперь между мной и жрицей распростёрлась расщелина шириной метров пять. Правда, через неё был переброшен весьма хлипкий, очень ненадёжный мост, но что оставалось делать?! Рисковать, идти по этому сооружению было глупо и чревато. Нужна страховка. Скинув вещмешок, вытряхнул из него всё, что там было, и попытался разорвать. Увы!.. Тут рядом со мной что-то звякнуло. Я вздрогнул и обернулся. На камнях подле зубила и молоточка лежал кинжальчик жрицы. Подняв его, с благодарностью посмотрел на одиноко стоящую девушку. Превращение рюкзака в верёвку началось. Раскроить на длинные ленты ножом гораздо проще и легче. Связав импровизированный канат, проверил каждый его узел на прочность, потом попробовал перекинуть. Увы... Моя верёвка оказалась коротковатой. Поискал глазами, чем можно было бы надставить. Ничего не нашёл и тогда решился. Скинув джинсы, быстро укоротил их до суперкоротких шорт, всё прочее раскроил на ленты. Теперь импровизированный канат с петлёй ремня на конце достиг цели. Служительница храма молча подпоясалась и осторожно шагнула на бывшую стену. По мере её приближения я выбирал слабину, держа канат в постоянном натянутом состоянии, напряжение росло. Ведь самое тонкое место было как раз здесь, в конце пути. Из-за ширины моста не было видно, за что он там зацепился и насколько надёжно. Внизу шумела вода. "Опять вода!" — поскреблась мысль и затихла. Девушка шла легко, свободно, по-альпинистски точно опуская ногу. Её выдержки хватило до самого конца. Не выдержал как раз я. У самой кромки подхватил её на руки и опустил рядом с собой.

— Ну, вот! — облегчённо вздохнул. — Теперь можно продолжать наше путешествие.

Она молча кивнула, потом наклонилась и быстро собрала, оставшиеся без мешка, мои разбросанные по земле вещи в свой рюкзак. Спасительная верёвка последовала туда же. Только после этого она махнула рукой, мол, можно продолжать путь. Я повернулся и пошёл... Но тут выяснилось, что ходить без штанов очень неудобно!.. Особенно, когда следом идёт симпатичная служительница храма!.. Прохладно, что ли?.. Как это женщины умудряются всю жизнь бегать с голыми ногами?! Усмехнувшись своим нелепым мыслям, затуманенными всякими глупостями, не заметил, как вышел в просторное помещение с лестницей. Поскользнулся на первой же ступеньке и покатился вниз. Никогда не думал, что доведётся размять рёбра таким экстравагантным способом. И катиться бы мне до самого конца, но тренировки молодости всё-таки сказались. Сдержавши своё скольжение, поднялся на ноги и, подхватив выроненный факел (странно, как это он не погас), медленно продолжил спуск, как все нормальные люди. Ступеней оказалось всего 10. Потирая ушибленные места, молча поглядывал, как идёт жрица.

— Всё нормально, — сказал я, в ответ на её ласковое прикосновение к моему заплывающему громадным фингалом глазу.

Она улыбнулась и показала рукой куда-то в глубь пещеры. Я обернулся. Там впереди что-то белело. Забыв про всё, ринулся туда. Это был громадный мраморный саркофаг, весь изрисованный животными невероятных форм и размеров, виноградными гроздьями, пальмами, увешанными странными плодами и ещё какими-то знаками. В ширину это сооружение было около шести метров, в длину света факела не хватало, потому-то я пошёл в обход. Жрица осталась на месте. Добравшись до противоположного угла, прикинул длину. Наверное, метров 15 будет, а, чтобы не возвращаться одним и тем же путём, решил обойти вокруг, заодно рассматривая барельефы. Где-то на середине пути вдруг заметил на верхней плоскости очень знакомые углубления. Рука сама потянулась в карман за диковинными футлярчиками. Я расставил, сравнивая рисунки, отбросил колпачки в нужном направлении, но ничего не происходило. Подошла служительница, взяла у меня из руки факел. Я наклонился ниже, осматривая поверхность вокруг странного знака. У каждой из вершин общего треугольника едва виднелись крохотные отверстия. Осторожно, чтобы не уронить и не потерять, вынул по одному из коробочек ключики, вставил в эти замочные скважины. Повернув каждый из них на пол-оборота, оглянулся на жрицу. Она улыбалась. Глаза её светились счастьем. Удивиться не пришлось, так как в это мгновение крышка саркофага медленно начала подниматься. Яркий свет, брызнувший изнутри, буквально ослепил. Последнее, отпечатавшееся в памяти — это я, стоящий на краю мраморного гроба со смеющейся, счастливой девушкой на руках. Притягивающий, неизъяснимый свет, манил, звал к себе. И мы вошли в него.

* * *

— Не судить людей надо, не огорчаться за их судьбу, не страдать за себя, то есть не принимать их судьбину близко к сердцу. Но помнить, что каждый жил, живёт и будет жить только так, как смог понять жизнь, ощутить её живою в себе и открыть сердце для творчества в ней, пусть даже в одном только её аспекте.

— Хорошо ли это, плохо ли, быть не таким, как все, не знаю. Зато прекрасно знаю, как это - быть белой вороной. И чем светлее перья, чем сильнее ты отличаешься от окружающих, тем чувствительнее ощущается твоя неординарность. Кто из нас в этом случае нормальный, не берусь утверждать. Хотя думаю, что все нормальные, а вот такие, как я (с точки зрения общества) и есть те самые отшельники, отщепенцы цивилизации. С точки зрения, разумеется, меня, обычного человека. С другой же стороны, всё с точностью до наоборот. Даже больше. Пользы от таких, как я, будет поболее. И польза эта не материальная. Её пощупать или понюхать нельзя. Вот именно поэтому все считают нас балластом. А балласт-то — они. Трудно быть непонятым, ещё труднее пытаться объяснить себя другому. И уж совсем безнадёжное дело, сделать тоже самое самому себе. — Говорил я, сидя в шезлонге с огромным бокалом прекрасного напитка.

В таком же кресле напротив сидела женщина, чем-то очень знакомая. Мне никак не удавалось рассмотреть её.

— Никого нельзя поднять на более высокую ступень. Можно только предоставить возможность подниматься, служа живым примером. Но если человек не найдёт в себе любви, он не поймёт, что встретился с высшим существом, и будет жаловаться, что ему не дали достаточно любви и внимания, и хотя, сам стоит рядом, но не видит протянутых ему рук. И того, что он не смог по неустойчивости, и засорённости своего сердца увидеть предлагаемой ему любовной помощи, он не понимает. Отсюда недовольство и жалобы. Кто ты?!

— Не знаю.

— Чего ты хочешь?

— Представления не имею.

— Что такое добро?

— Не знаю.

— А что такое зло?

— Тоже не знаю.

— Почему не знаешь?

— Потому, что нет ни добра, ни зла.

— Как это?

— Для всевышнего не существует таких понятий. Он живёт другими мерами. А добро и зло — суть определение человеческое.

— А что же ты знаешь?

— Ничего.

— Можно подумать, будто ты в школе не учился? И думать никогда не пробовал. Тогда каким же образом ты сюда смог попасть?

— Учился. А как сюда попал, представления не имею.

— Так почему ничего не знаешь, если учился?

— Потому что нас этому не учили.

— И после этого ты утверждаешь, что нормален?

— Да!

— Интересно. Если ты ничего не знаешь, так как же ты можешь знать, какими категориями живёт всевышний?

— А я и не знаю. Просто иначе быть не может. Мы не созданы им по образу и подобию его. Мы материальны, он духовен. Вот и получается, что его представления о добре и зле не просто отличаются от наших, а абсолютно иные.

— Хорошо. Но тогда откуда тебе известно, что такое любовь.

-А я и не знаю. Но очень хочу узнать.

— Но как ты можешь узнать, если у тебя нет отправных точек?

— Почему нет?

— Да потому что ты ничего не знаешь.

— Если я чего и не знаю, то это ещё ничего не значит.

— Тавтология. Сплошные загадки и противоречия.

— Никаких загадок. Просто мои ценности иные, а, следовательно, и отправные точки не совпадают с общепринятыми. Потому мы или, точнее, такие, как я, и являемся белыми воронами.

— Что значит "другие ценности"? По-твоему, золото не есть золото, и Джоконда не Джоконда?

— Нет. Почему же. И золото остаётся золотом, и Джоконда остаётся шедевром. Только оценка всего этого несколько иная. Если вы, будем так говорить, не имея в виду конкретную личность или личностей, благоговеете перед картиной, и сходите с ума от блеска металла, то для нас это имеет совершенно иное значение. Не буду говорить о презренном металле, скажу только, что прекрасно нарисованная картина остаётся всего лишь картиной и только. Автор, её рисовавший, потратил на создание или, вернее, созидание этого шедевра достаточно много времени и сил, но не для того, чтобы получить за свою работу много денег из золота и серебра. Писал он сие для души. Он рисовал то, что видел когда-то, а не ту, никогда не существовавшую Джоконду, которой-то и в помине никогда не было. И любить её он просто не мог. В его задачу входило попытаться передать людям через живопись, посредством воздействия на зрительные рецепторы, в простоте бытия называемыми глазами, всю красоту мироздания, гармонию мира. Но это Сизифов труд. Как можно увидеть целое в миллионной или того больше частице от действительно целого?! Ведь люди в простоте своей свели все его труды к самому банальному созерцанию и восхищению человеческим телом, а не совершенством труда создателя.

— Ну, во-первых, кто сказал, что это есть частица от единого? И, во-вторых, даже если это так, то не означает ли это, что создавать подобное не стоит? Не говоря уже о том, что не стоит и любоваться этим.

— Совершеннейшая ерунда. Всё, что было сделано только для души и от души, во все времена приносило только пользу. Положительные эмоции никогда не были вредны. А делать это надо и как можно больше. Ведь через искусство лежит путь к саморазвитию, самосознанию, самопониманию.

— Это напоминает кадавра профессора Выбегало. Только он там вроде бы обожрался.

— Не совсем так, — возразил я.

— Да, конечно, там был и первый ничем неудовлетворённый человек, вернее модель человека, отягощённого всеми видимыми и невидимыми проблемами. Потом была модель человека, неудовлетворённого желудочно. Но последний-то был как раз из этой оперы.

— Нет. Ни в одном из этих кадавров не было заложено Осознание. В них не было искры творчества, созидателя. Наш мир так устроен, что если человек становится зажравшимся, или что-то в этом роде, как тут же следует расплата за безалаберность, нежелание развиваться, двигаться в эволюционном направлении.

— Демагогия чистейшей воды. Сколько вокруг бездельников, владеющих миллиардами денежных знаков, тоннами золота и преспокойненько живущих без всяких последствий для собственного здоровья.

— Но ведь благополучие ещё не есть здоровье?! Точнее, здоровье не есть критерий благополучия.

— Да, конечно, это слишком узкое понятие, но по-другому долго объяснять.

— Да как не объясняй, всё равно всё это, и сказанное, и несказанное, ещё не есть доказательство благополучия. Вы видите только внешнюю, видимую невооружённым глазом верхушку айсберга. Ведь у каждого человека есть свои наработки прошлого, так сказать, заделы. И потом, если распоряжаться всем этим слишком неразумно, то и расплата придёт гораздо раньше, чем было запланировано.

— Опять не выходит. По-твоему получается, что каждый человек живёт не одну, много жизней. Это уже буддизм, а не материализм.

— Я не буддист, я материалист до мозга костей.

— Тогда непонятно твоё высказывание о наработках прошлого.

— Чего тут неясного?! Стоит лишь немного подумать, поразмышлять над всем, что нас окружает, почитать немного умных книг и всё станет на свои места. Попробуйте как-нибудь проделать подобный эксперимент, и понимание придёт само собой.

— Но как оно может прийти, если ты утверждаешь, будто в мире всё повторяется, а значит, уже однажды было?!

— Может, и было, но не в такой форме. Поэтому никакой бессмыслицы нет и быть не может.

— То есть спираль?!

— Наподобие. Только каждый новый виток больше предыдущего.

— Есть такое маленькое словечко "такт". Есть старики, которым специально даётся долголетие, чтобы они поняли это свойство Любви, чтобы научились распознавать во встречном его момент духовной зрелости, а не лезли к людям со своими нравоучениями, считая, что раз им что-то кажется, значит, так оно и есть на самом деле, и надо немедленно выложить из своей кастрюли всё, что в ней кипит. Ладно, оставим это. И последний вопрос, откуда же у вас, таких иных, такие знания?

— А никаких особых знаний у меня лично нет. Просто я чувствую, осознаю и не спорю. Ведь чаще всего логика человеческая ошибается.

— Опять неувязка. Как можно утверждать, что твои чувства всегда верны?

— А я и не утверждаю, что мои чувства всегда верны. Я ведь только учусь всему этому и чаще ошибаюсь, чем попадаю в точку. Но и это надо — ведь сие и есть урок жизни, наработки для будущего.

— Бред. Ну, наработаешь ты себе благополучное существование в новой жизни. Ну, растратишь его в 5 минут, как все. И стоило столько трудов, чтобы потом начать всё заново?!

— В том-то и загвоздка, чтобы не начинать, а продолжать двигаться вперёд вне зависимости от наличия жёлтого металла в кармане.

— Ты думаешь, это возможно?

— Думаю, что да. Да вот беда — соблазн слишком велик.

— О-о! Истинно.

— Но иначе нельзя.

— Следуя твоей логике, трудно себе представить всех людей героями.

— А они и так герои.

— Это ещё почему?

— Да потому, что умудряются жить в немыслимых условиях, к тому же ещё и творить при этом.

— Начинающему жизненный путь с культуры сердца не приходится становиться в постоянной нерешительности перед каждым вопросом, останавливаться перед каждым встречающимся в дне повышением или понижением почвы, с трудом решая, как обойти или перепрыгнуть препятствие. Что такое препятствие? Только неготовность самого человека к тому действию, которое он взял на себя сам, сходя на землю.

— Слишком заумно.

— Что ж тут заумного? Каждый получает лишь то, чего заслужил.

— Сказано заумно. В словах запутаешься.

— Для каждого человека положена своя мера вещей. Есть мера вещам. И какою бы мерою ты ни мерил, сила, в тебе живущая, переносится и тобою, и твоим встречным в ту меру, какую каждый из нас отмерил в себе Вечному. Нет твоего личного отношения к любимой, в которой тоже не видно личного. Есть только те обстоятельства, в которых каждый из нас ищет нести Единого в своём сердце и служить Ему. И с этим трудно не согласиться.

— А это и не требуется.

— Но ты-то себе хоть чуть-чуть представляешь, насколько это трудно? Понимаешь, какие энергетические затраты понадобятся для достижения такой цели?

— Конечно, понимаю. Однако только понимаю, а вот осознать не осознаю. Наверное, потому, что у меня таких соблазнов не было. Вернее, или точнее, надо сказать так: в таких масштабах я не владел эдакими суммами, а потому и ощутить тяжесть соблазна по-настоящему не смог. Но думаю, что вряд ли подобное испытание меня испугает. Во всяком случае, в этой жизни. Уж слишком далеко я зашёл.

— Не увлекаешься ли?

— Нет.

— Ну, коли у тебя имеются ответы на все вопросы, то открой тайну, что же такое Любовь?

— Не знаю. Ещё в далёком детстве мы с друзьями, бродя по удалённым от оживлённых классов коридорам школы, вели долгие дискуссии по сему поводу. Точно помню определение, выработанное совместно нами троими. Формулировка была корявой и скорее напоминала описание любви, то есть то, что в неё должно непременно входить. Любовь, говорили мы, это чувство, объединяющее в себе сочетание сразу трёх компонентов: А) духовное совпадение; Б) физическое влечение; В) внешняя красота, выражающаяся в гармоничных формах тела.

— Как вы определяли гармоничность форм?

— А никак. Это считалось привилегией исключительно лично каждого.

— И вы в это верили?

— А во что мы тогда могли верить кроме этого?

— Странно.

— Ничего странного. Прошли годы, и мой взгляд на подобные вещи не претерпел существенных изменений. Правда, один из нас уже знает истину.

— Ты хочешь сказать, что до сих пор согласен с теми детскими догмами?!

— Почти. Разница лишь в том, что на сегодняшний день мои знания не так уж сильно изменились. То, что современные средства массовой информации именуют любовью, таковой не является. В лучшем случае это удовлетворение животного инстинкта, приравненного к естественным отправлениям. Всё равно, что в туалет сходить, извините за столь пошлое сравнение. Я сам до сих пор не могу определиться в этом вопросе.

— Каком именно?

— В том, как считать половое влечение? Частью любви или это совсем иное?

— Вопрос достаточно щекотливый. А не думаешь ли ты, что для каждого индивидуума это выглядит по-своему?

— Возможно, где-то это так. Но в целом нет. Стремление двоих воссоединиться в единое целое — это ведь естественно. Слиться в один организм, чувствовать и понимать, как один человек. Подтверждением тому может служить легенда, где говорится о том, что Бог разрубил человека надвое, вот и ходят эти две половинки по свету, друг друга ищут. Но на нашем материальном уровне, вернее, в этом физическом мире, сие просто невозможно. Вот и получается, что люди сливаются в порыве воссоединения, а оно-то и не происходит. Тогда приходится каждый раз повторять одно и то же. Хуже, что каждый раз с новыми интерпретациями.

— Браво! Это что-то новенькое. Хотя и не лишено доли юмора. Но вот неувязочка. Как же быть с гомосексуализмом или лесбиянством? Здесь уж точно не заложен инстинкт воспроизводства себе подобного.

— Никакой неувязки. Наоборот. Это только подтверждает мою гипотезу. И потом, кто сказал, что результатом должно быть воспроизводство себе подобного?! Это лишь попытка слияния. Глупая, отвратительная, с моей точки зрения, конечно, но попытка.

— Хорошо, хорошо. Ну, а как же быть с моральной стороной дела?

— О какой морали может идти речь в обществе без морали?

— Действительно. Но всё же?!

— Думаю, что это просто попытка уйти от реальности. Своеобразная обжираловка. Двое нашли друг друга, им хорошо и хватит. А то, что они не подходят друг другу по-настоящему — вопрос будущего. Всё остальное — обыкновенное прикрытие собственного бессилия, нежелание двигаться дальше, развиваться и жить в настоящей любви, а не выдуманном, призрачном мирке.

— Значит, если встретятся две по-настоящему любящие души или, как говорится, одно целое, то в порыве страсти они должны слиться воедино и превратиться в ничто, то есть аннигилировать?!

— Не знаю, как это должно выглядеть, но то, что не пошло, так это точно. С точки зрения людей, наверное, они будут жить очень мало, но единой семьёй. Такой, что каждый бы позавидовал. Но история не сохранила подобных случаев. Следовательно, такие счастливчики просто мгновенно растворяются друг в друге. Происходит что-то вроде аннигиляции.

— А Ромео и Джульетта?

— Сказка для подростков.

— Почему же?

— Потому, что в ней нет ничего о любви. Ни единого слова. Опять же только инстинкты. Да и сама история выдумана от начала до конца.

— Действительно, страшно встречаться с человеком, не видевшим никогда в жизни, не ощущавшем ни разу вкуса любви. Что ж. И такое имеет быть. Тогда остаётся лишь спросить: а что произойдёт, если Стюардесса не погибла? Со временем найдёт тебя после всех этих передряг? Постель?! Брачное ложе?!

— Рашпилем по живому сердцу и то не так больно будет, как это сделали вы! — я поднялся с кресла.

— Зря ты так, — покачала головой моя собеседница. — Я ведь твоим же оружием.

— Но я же сказал, что мне неизвестно об этом ничего и что разобраться очень хочется.

— Ты любишь образ, икону, а не человека.

— Нет. Я люблю душу и хочу с ней воссоединиться, но этот материальный мир позволяет только сие опошлённое единение двух любящих сердец.

— Так ты действительно веришь, что при встрече со своей второй половиной произойдёт переход в совершенно иную сущность?!

— Да! И только так, а не иначе.

— А как же окружающие? Те, кто будет всё это наблюдать?

— Я же сказал, что не знаю, как это происходит, и происходит ли вообще. Но, думаю, что от ещё одного чуда никому хуже не станет.

— Ну что ж, твоя убеждённость делает тебе честь. Ты сам избрал себе путь. Правильный он или нет — это уже не имеет никакого значения.

— Почему же? Для меня имеет.

— Нет. Теперь уже нет. Всё будет так, как ты задумал.

— Но я никак не задумывал?! Как можно что-то задумать, не зная, что именно?!

— Значит, можно.

— Не понимаю.

— А и не надо понимать. Я дам тебе то, за чем ты пришёл, но последствия будут самые неожиданные. Короче, забирай своё и помни, что это не самый лучший подарок для материального человека земли. — Странная женщина поднялась со своего места.

— Ещё одно мгновение, — заторопился я. — Всё это время вопросы задавали вы. Не будет ли мне дозволено задать хоть один?

— Ну что ж, задавай, — загадочно улыбнувшись, предложила собеседница.

И мысли, до того роившиеся миллиардами вопросов, исчезли. Я замер, не зная, чего, собственно говоря, хочу узнать.

— Ну, смелей, не то передумаю, — поторопили меня.

— Когда я сюда шёл, мне сказали, что отсюда никто не возвращался. Если это так, значит, и я не вернусь? — разом выпалил я, первое пришедшее в голову.

Она посмотрела на меня долгим сканирующим взглядом. Потом лёгкая улыбка коснулась её губ, и странная женщина тихо произнесла.

— Тебе сказали правду. Ещё никто не пожелал уйти отсюда.

— Извините, но я не собирался здесь задерживаться надолго.

— Именно поэтому я и предупредила о коварности твоего приобретения. Так что волноваться не стоит. Всё, здесь происходившее, ты запомнишь, как самый обыкновенный сон. Иди. И помни, будь осмотрительнее с теми, кто тебя окружает. Присматривайся к ним повнимательнее. Не пренебрегай мелочами. Твой путь да сплетётся с орбитой моей, и вся Любовь в тебе да сплетётся в сеть защитную с Любовью моею вокруг тебя, Твоя жизнь да станет отныне красотой, и зло да не сможет подойти к тебе, все заклинания да распадутся подле тебя, ибо сеть моя защитная оберегает тебя, и свет на пути пройдёт беспрепятственно через канал твой. — Она подняла руку, и в то же мгновение всё поплыло перед глазами.

* * *

Я снова стоял среди фонтанов у того самого, в который совал руку, но на этот раз около меня не было моей спасительницы. Я огляделся. Напротив, стояла та самая ослепительно красивая дама, что прошла мимо меня, спускаясь по лестнице вниз к озеру. Бассейн, у которого она расположилась, был настолько прозрачен, что сразу и не определить, что это фонтан. Струи у него были настолько чисты, без всякой примеси, без всяких цветов, что представить себе нечто подобное было немыслимо, хрусталь, да и только, если таковой вообще существует в природе. Его прозрачность была несравнима ни с чем. В прошлый раз он совершенно не запечатлелся в моём сознании. Я, как заворожённый, двинулся прямо к струям этого чуда, на ходу протягивая руки. Прекрасная дама выпала из поля моего зрения.

— Подождите, молодой человек, — мелодичным голосом произнесла она, заступая мне дорогу.

— Погодите, минутку обождите, — прошептал я, и не думая останавливаться.

Чары фонтана притягивали сильнее всего на свете.

— Вы напрасно это делаете, — повысила голос незнакомка, хватая меня за локоть. — Взгляните на меня! Вам нужен не этот фонтан. Не забывайте, что каждый может коснуться только один раз и только одного фонта!.. — она не договорила, потому что я уже стоял у самой кромки чудесного источника и без лишних раздумий протягивал руки к звенящим струям.

Кто-то высокий и сильный рванул меня за ворот рубашки. Ярость застлала мой разум. Не отдавая себе отчёта, я ударил с разворотом, вложив в удар всю свою ярость, всю обиду и злость на сущность, посмевшую стать на моём пути. Перед затуманенным взором мелькнула искажённая негодованием странно знакомая физиономия пожилого юноши и тут же пропала. Меня ударили в ответ. Удар был знатен! Меня буквально снесло. Вот так, в полёте, я ввалился прямо в фонтан, к которому так стремился. Последнее, что зацепилось в памяти, была женщина, махавшая руками как бы в страшном отчаянии от содеянного мною кощунства. На какой-то миг я увидел свою стюардессу, улыбающуюся сквозь слёзы, но очень счастливую. А ещё, я понял, что такое любовь! Та самая, настоящая, истинная и вечная! И всё...

* * *

Я открыл глаза. Служительница ещё некоторое время продолжала меня тормошить, пока не поняла, что сознание вернулось в моё грешное тело.

— Тьфу ты чёрт, — выругался я. — Приснится же такая чушь?!.. — И осёкся.

Мои руки судорожно вцепились в крайнюю ступеньку деревянной винтовой лестницы. От неожиданности я резко сел.

— Где мы? — спросил и тут же вспомнил, что ответа не дождусь.

— В лабиринте, — всё-таки последовал ответ.

Я вздрогнул и взглянул на жрицу. Она улыбалась.

— Так ты всё-таки говоришь? — изумился я.

Она слегка качнула головой. Этот жест можно было расценивать, как угодно.

— Что с нами произошло? — Снова спросил я, уже сомневаясь в том, что вообще, что-то слышал.

Она пожала плечами.

— Ладно, не хочешь, не говори, — согласился я. — Но что нам делать дальше?

Она показала рукой вверх по лестнице. Я проследил за её жестом.

— Ну, это и дураку понятно, — ответил я ей, оглядываясь вокруг в поисках рюкзака.

Девушка догадалась, чего мне надо, и извлекла откуда-то из-за моей спины свой рюкзачок. Развязав горловину, извлекла флягу и налила мне воды. Я залпом осушил стаканчик и подумал, что водочки бы сейчас совсем не помешало бы.

— Спасибо, — поблагодарил, возвращая стакан.

Она опять улыбнулась, вскинула на свои хрупкие плечи увесистый вещмешок и поднялась.

— Э-э! Нет! — возразил я. — Так не пойдёт. Давай сюда рюкзак. Теперь моя очередь его тащить.

Но девушка отрицательно покачала головой. Её жест был столь категоричен, что моё повторное требование застряло у меня в глотке, так и не выбравшись наружу.

— Ладно, как скажешь, — согласился я, и не спеша начал подъём.

Шли мы долго, очень долго, отдыхая через определённые промежутки времени. Каждый раз сокращая их, и увеличивая время отдыха. Вскоре девушка стала отставать. Тогда я, наконец, сумел отобрать у неё рюкзак и только теперь смог по достоинству оценить его вес. Он был жутко тяжёл. Семь обугленных огарков факелов полетели вниз, а конца этой жуткой лестницы видно не было. На очередной ступеньке мы устроили привал, но стоило нам лишь присесть, как проклятая доска затрещала. Я еле успел подхватить рюкзак и жрицу, а на том месте, где мы только что были, образовался чёрный провал.

— Чтоб тебя!.. — выругался я. — Пошли.

И мы ещё с полчаса поднимались. Потом всё же решились на новый привал. Выпили немного воды и посидели, давая ногам отдых. Девушка положила свою головку на моё плечо, и ровное дыхание уведомило меня о том, что она уснула. Мне тоже очень хотелось спать. Веки буквально слипались, но страх свалиться вниз был сильнее. Перил здесь не было. Вот так, борясь со страшным желанием уснуть, я просидел минут пятнадцать. Потом жрица вздрогнула и проснулась.

— Ты чего? — спросил я. — Не очень мягко?

Она смущённо и виновато улыбнулась.

— Ладно, ладно, — утешил я её. — Подремала чуток, и то хорошо. Пошли дальше.

Она тут же схватилась за лямки рюкзака.

— Э-э! — запротестовал я. — Так дело не пойдёт. Тебе силы надо беречь. Пошли.

Я вскинул вещмешок на плечи, и мы продолжили подъём. Промежутки между остановками на отдых всё сокращались и сокращались. Силы неумолимо оставляли нас. В какой-то момент девушка опустилась на ступеньку, и ни в какую не пожелала подняться. Я просил, умолял. Наконец все мои доводы иссякли, и мне ничего не оставалось делать, как поцеловать её в запавшую щёчку. Она открыла усталые глаза, улыбнулась и с огромным трудом поднялась. Мы обнялись и медленно двинулись вверх. Как долго это продолжалось, я не помню. Как в тумане остался этот ужасный отрезок времени. Когда же моя нога дёрнулась, промахнувшись мимо ступени, я очнулся. Мы стояли в пещере. Под ногами была ровная поверхность. Сзади оставалась жуткая лестница. Отойдя от края подальше, мы свернули за небольшой простенок. Наконец появилась возможность скинуть этот тяжеленный рюкзак. Девушка прислонилась к стене, видимо, опасаясь упасть. Вытащив наружу одеяло, расстелил его в образовавшейся нише. Потом помог жрице лечь к стеночке, укрыл её краем одеяла, сам опустился рядом, укрывшись другим концом. Подтащил под бок рюкзак, дабы не укатиться во сне, улёгся поудобнее, подсунул руку служительнице под голову вместо подушки. Она благодарно улыбнулась. Мы обнялись и мгновенно уснули.

* * *

Белая, с лёгким налётом желтизны полоса песка оттеняла линию прибоя. Осьмушка солнечного диска осторожно высовывалась из воды. Винтовая лестница висела на прежнем месте. Я стоял на последней ступеньке мраморной лестницы, ведущей из храма, в котором мне довелось побывать. Оглядываться не хотелось, уж очень большой соблазн был вернуться. Тяжело вздохнув, двинулся по нетронутому полотну пляжа к деревянным ступеням в небо. Надо было уходить. Оттолкнувшись от пружинящего песка, вскочил сразу на третью ступеньку и быстро пошёл вверх. Подъём был странным, и сложным, и простым одновременно. Вниз не смотрел и на храм не оборачивался. Твёрдые, устойчивые ступени постепенно стали перемежаться с более тонкими, хлипкими, а кое-где их просто не было. Перила давно исчезли. Я буквально на четвереньках карабкался вверх. А ещё спустя немного времени увеличилась влажность. Вокруг стоял сплошной туман. Я был в облаке. Руки оскальзывались, проваливались во всё увеличивающиеся дыры вместо ступенек. Продвижение замедлилось невероятно. Всё чаще и чаще приходилось отдыхать. Стало явственно холодно. Кое-где доски покрылись тонкой коркой льда. И вдруг всё кончилось!.. Здесь, наверху, была обыкновенная деревянная площадка без ограждений. Яркое солнце слепило. Внизу белым пушистым покрывалом распростёрлось облако. Над головой сияло тёмно-синее, чистое и очень глубокое небо. Сквозь его синеву проглядывала чернота бескрайнего космоса, угадывались яркие ночные звёзды. Я поднялся на ноги.

— И это всё, к чему я стремился? — шёпотом спросил сам себя и ещё раз огляделся.

"Как бы не сверзиться", — мелькнула мысль. И, словно бы отвечая моим страхам, площадка качнулась. Мягко, нежно так, плавно. Я поискал глазами лестницу вниз. Её не было. Площадка просто висела в небе. Обратного пути не было. Ужас возможности свалиться жгучим холодом окатил с ног до головы. Площадка опять качнулась, и я упал на неё, судорожно цепляясь руками за края, с одной лишь мыслью: "только бы не сверзиться!.."

* * *

Проснулся я как-то сразу. От неудобной позы затекла шея и левая рука. Девушка лежала тихо, не шевелясь. Она явно не спала. Я осторожно потянул руку. Веки притворяющейся дремлющей тут же дрогнули, на меня глянули её чёрные глаза.

— Ну, что? Пора вставать? — хрипло спросил я.

Она неуклюже кивнула и не смогла удержать гримаску боли. Ей тоже было не сладко. Я сел и чуть не взвыл. Болела каждая клеточка моего несчастного, измученного тела. Пришлось начать день с массажа. Когда мои натруженные члены приобрели способность двигаться, попробовал встать. Ох, как это было непросто. Ноги не желали держать меня. Пришлось проделать несколько гимнастических упражнений, разогреть мышцы, как говорят спортсмены. Проделывая всё это, подобрался поближе к колодцу, из которого мы вчера с таким трудом выбрались. Случайно глянул вниз и в ужасе отпрыгнул. Лестницы не было. Круглое, чёрное отверстие зловещим зрачком смотрело на меня, отвесно уходя вниз. Служительница заметила моё движение. Аккуратно подошла и тоже глянула в колодец. Ужаса я не заметил, но смешанность явно присутствовала.

Мы вернулись к спасительной подстилке, на которой ожидал королевский завтрак.

— И всё-таки, ты можешь объяснить мне хоть частично, что же с нами произошло? — спросил я, берясь за золотистую горбушечку. — Я ведь не полный идиот, помню, что у тебя в руке оставалось всего два факела, там, у саркофага. Помню и то, что в рюкзаках, вернее в твоём рюкзаке, ничего не было, кроме полфляги воды. А сейчас обе фляги полны, да припасов пруд пруди.

Жрица молча пожала плечами.

— Послушай, ну может, хватит играть в молчанку? Я же помню, что ты вчера со мной разговаривала. Не спал же я?!

Она опять пожала плечами.

— Не понимаю. Чего плохого я мог сделать, чтобы со мной так себя... — Я не договорил, яркий свет ударил в потолок нашего убежища.

Вскочив, кинулся по направлению луча. За выступом нас ждала удача в виде круглого отверстия, или, проще говоря, дыра в божий свет. Я осторожно выглянул и ахнул. Выход находился на головокружительной высоте.

— Вот тебе бабушка и Юрьев день!.. — упавшим голосом сообщил я.

Спуска не было. Девушка внимательно смотрела через моё плечо. Потом улыбнулась и обеими руками повернула мою голову влево, чуть вниз. Там, спиралью огибая скалу, шёл узкий в две ладони карниз. Меня передёрнуло. После такого подъёма, такой спуск?! Это было уже слишком. Мы вернулись к прерванному завтраку.

Когда всё было собрано, я потянулся за рюкзаком, но жрица отрицательно покачала головой. Она вынула из бокового кармана тонкую шёлковую бечеву, один конец привязала к ремешку, опоясывающему её тонкую талию, а другой подала мне. Потом, пока я проделывал то же самое, вскинула вещмешок к себе на плечи. Проверив надёжность узла, обратил внимание на то, что на мне были прекрасные джинсы. Интересно, откуда они?! Протянув руку, немного смущаясь, всё же проверил надёжность узла на ремешке жрицы. Удовлетворившись, направился к выходному отверстию. И начался спуск, не менее ужасный, чем вчерашний подъём. Девушка умело страховала. Теперь до меня дошло, почему рюкзак взяла она. Площадок для отдыха почти не было. Одна или две, да и те такие миниатюрные, что сидели мы на них по очереди, и не более двух минут — каждый жалел другого. Вниз я старался не смотреть, ноги и так не держали, стоило лишь глянуть, то можно было распрощаться с жизнью. Ещё там, наверху, я внимательно осмотрел местность и понял, что мы в пустыне. Вдали виднелись пики то ли скал, то ли пирамид. Но когда мы двинули по карнизу, гранитная гора закрыла видимость. Вот так, цепляясь за расщелины, выступы, мы приближались к желанной земле. И вдруг карниз оборвался малюсенькой площадкой. Я замер. Внизу, метрах в семи-восьми желтел песок и совершенно гладкая, отвесная стена. Растеряно оглянулся. Девушка стояла в очень неудобной позе. Так долго не продержаться. Надо было принимать решение, и я его принял. Развязав верёвку, отпустил конец, ещё раз оглянулся на жрицу, впервые в жизни перекрестился, закрыв глаза, оттолкнулся от карниза. Нет, мне никогда не доводилось прыгать с парашютом. А вот со второго этажа парочку раз на спор довелось. Коснувшись песка, я упал, но тут же вскочил. Моя добровольная спутница уже стояла на малюсенькой площадке, развязывая бечёвку.

— Скинь рюкзак, — крикнул я.

Она покачала головой.

— Не дури! — заорал я, что есть мочи. — Скинь, я тут его поймаю.

Она заколебалась, но всё же медленно потянула лямки. Отпустив верёвку, она слегка качнула мешком и отпустила его. Поймать-то я его поймал, но на ногах едва удержался. Оттащив рюкзак подальше, обернулся к горе.

— Давай, я тебя поймаю.

Девушка слегка побледнела, поискала взглядом за что бы можно было бы привязать верёвку, не нашла. От огорчения закусила губу.

— Эй, губы не кусай, вообще лучше сомкни зубы, чтобы язык не откусить! — улыбнулся я.

Она тоже слабо улыбнулась, слегка расслабилась и прыгнула. Я всё же поймал её, но и на этот раз не удержался. Упал. Правда, девушку из рук не выпустил. Смягчил удар собственным телом. Некоторое время мы молча лежали, переживая происшедшее. Теперь все трудности оставались позади. Потом она поднялась и, подобрав наш страховочный канат, спрятала его в рюкзак. Вставать не хотелось, но пришлось, чтобы девушка вновь не вздумала напялить на себя тяжеленный вещмешок. Собравшись, мы рука об руку двинулись от горы прочь.

Идти было не очень трудно, но жутко жарко. И неизвестно, чем бы это закончилось, если бы мы оба почти одновременно не услыхали странный звук. Наши головы завертелись не хуже локаторов. Казалось, жужжало со всех сторон сразу. Девушка сжала мою руку и кивнула влево. Там впереди, не так уж и далеко, виднелась серая лента бетонной дороги. Мы поспешили туда и вовремя. Вскоре появился не очень старый, но достаточно потрёпанный джип. Голосовать не пришлось. Водитель сам заметил нас и резко затормозил. Молча, не говоря ни слова, распахнул заднюю дверцу. Жрица забралась в машину и приняла рюкзак. Я с наслаждением опустился рядом с ней. Странная девушка устроила вещмешок подле дальней дверцы, так что, когда мы поехали, она с явным удовольствием положила свою головку на моё плечо и блаженно закрыла свои чудные глаза. Я сам не заметил, как уснул.

Проснулся от тишины. За стеклом спускались сумерки. Машина стояла, почти упершись бампером в ажурные ворота. Водитель молча сидел за рулём и ждал. Я вдруг понял, что ждал он нашего пробуждения.

— Извините, — тихо попросил прощения я у него.

Он кивнул. Девушка открыла глаза и мгновенно пришла в себя. Я открыл дверцу и выбрался наружу. Помог жрице. Вскинул мешок на плечи и, закрывая дверь, снова поблагодарил шофёра. Тот всё так же молча запустил двигатель, ловко развернулся и умчал в пустыню.

— Откуда он знал, куда нам надо? — провожая удаляющийся джип взглядом, спросил я.

Служительница храма тронула меня за руку. Я обернулся. Губы её разжались, и она едва слышно сказала:

— Пошли.

— Мы заговорили, — вяло обрадовался я и последовал за ней.

У неприметной калитки она дёрнула за какой-то рычаг. Внутри раздался далёкий звон колокола. Но звонить не было причины. Ворота распахнулись и все, кто оказался там, увидев нас и опознав, вдруг пали ниц. Пришлось идти, переступая через лежащих. Откуда-то появились люди в белых одеяниях, с громадными факелами в руках, хотя темно ещё не было. Они так же попадали на землю и поползли, окружив нас почётным огненным эскортом, повели сквозь парк к виднеющемуся вдали зданию. Это был храм. В его широко распахнутых дверях стоял давешний жрец, который выпроваживал нас в лабиринт. Завидев наше приближение, он переломился надвое.

— Привет, жрец! — приветствовал я его. — А ты говорил, что оттуда никто не возвращается.

— Я не смею говорить с тобой. Идите за мной, — ответил он, и попятился, видимо, опасаясь оказаться к нам спиной.

Мы пошли. Все, кто встречался на нашем пути, мгновенно падали ниц и не смели поднять глаз от земли. Я даже парочку раз оглянулся, в надежде, что хоть один проявит любопытство, но увы. Дисциплина была здесь на высоте.

Наконец жрец упёрся задом во что-то скрытое за тяжёлыми парчовыми шторами. Ловко, стараясь не показать нам свою пятую точку, и по-прежнему не выпрямляясь, он раздвинул занавес. Там оказались массивные двери. Я заметил золотую ручку в виде львиной головы и замер. Дверь была из сна. Она тут же распахнулась.

— Проходите! — торжественно воскликнул жрец, и, шагнув в сторону, пал ниц головой в том направлении, откуда мы пришли.

Жрица взяла меня за руку и шагнула за порог. Громадный зал встретил нас ярким светом тысяч факелов. Ковровая дорожка шла от самого входа в центр помещения. Вдоль неё стояли в неимоверно изогнутых позах жрицы в белых одеяниях. Все, как одна, головой к дорожке. Мы медленно, даже торжественно приближались к чему-то очень большому, накрытому белой тканью. Это что-то находилось на возвышении, к которому вели три ступени. Служительницы стояли лишь до этого пьедестала. Мы приблизились. Из-за статуи, а я уже догадался, что это была именно статуя, вышла женщина, удивительно похожая на ту, из моего сна, подошла к краю возвышения и тихо произнесла:

— Я приветствую тебя, сестра моя! Взойди ко мне!

Моя спутница наклонила голову и тихо возразила.

— Нет, матушка, не могу. Не одна я прошла этот путь.

— Я приветствую тебя, брат мой! Взойди ко мне!

— Нет, матушка, — повторил я за служительницей, — Не могу. Не один я проделал путь сей.

— Дети мои! — возвысила голос главная жрица. — Взойдите же ко мне и станьте равными!

— Нет, матушка, — снова возразила моя спутница. — Спустись ты к нам, не тебе мы принесли жертву.

Главная жрица упала на колени и поползла по ступеням вниз. В этот момент статуя зашевелилась и ткань, скрывавшая её, скользнула вниз, открывая ослепительную фигуру. Все мгновенно пали ниц, только мы остались стоять. Я неловко сорвал с плеч рюкзак и швырнул его под ноги.

— Вот вы и вернулись, — раздался мягкий, женский голос. — Проходите, я вас жду!

Мы, не поднимая глаз, сделали первый шаг навстречу той, которую никто не мог видеть, но с которой расстались совсем недавно.

"Ваше благородие, госпожа Победа! Значит, моя песенка до конца не спета.

Перестаньте черти клясться на крови.

Не везёт мне в смерти, повезёт в любви".

Булат Окуджава

Чужая свадьба

Меня окружал необычный ландшафт. Даже не ландшафт, а нечто иное... Трудно подобрать точное слово... Скажем, очень южный край, не берусь утверждать, но что-то наподобие очень даже средней Азии. Может быть, что-то близкое земле обетованной: громадный сад, парк с фонтанами. Но их-то я и не вижу. Просто знаю, что всё это есть, всё это меня окружает. А вот колоннаду и мраморное крыльцо к ней о восьми ступенях даже пересчитываю. За первым рядом белых колонн расположилась вторая, а под серой стеной, ей под стать, серая каменная скамья, на которой сидят множество людей. В основном, все мои знакомые. Их лица в тени, я их не вижу, но точно знаю, что это мои друзья-товарищи...

Уголком глаза отмечаю, что с левого края сидит Танюшка. Я иду к ней. Интересуюсь, дозволено ль мне будет присесть подле? Получаю положительный ответ в виде кивка. Мест достаточно, но во мне горит, неутолённое в недавнем прошлом, желание. Хотя о чём здесь при таком скоплении народа можно говорить?! Даже думать?! Ну, уж очень хочется.

Я опускаюсь рядом. Скамья, как не странно, совсем не холодная, скорее, тёплая. Хотя Танюшка даже не шелохнулась, не попыталась подвинуться, освобождая место, когда я присаживался.

Перед всеми, на уровне второго ряда колонн стоит лицом к скамье и держит речь Алексей. Он что-то вроде пастора. Нет, речь далеко не пасторская, скорее, прокурорская. Он кого-то в чём-то обвиняет, требует немедленно наказать. Его никто не слушает. Все негромко болтают между собой о чём-то своём, делятся бедами. И никто не проявляет позитива.

Поначалу я прислушиваюсь, пытаюсь понять, разобраться, что к чему, но вскоре вся эта трескотня мне надоедает. Я, как бы случайно, опускаю руку за спину Танюшке. Девушка не реагирует никак. Я смелею. Обнимаю за талию. Она не возражает, даже вроде бы как наоборот, слегка прижимается ко мне. Я делаю вид, что внимательно слушаю оратора, даже иногда киваю, как бы соглашаясь. Голова моя опускается всё ниже и ниже. И вот, наконец, она прижимается к волнующей меня груди. Я трусь лбом об эти два бугорка, как ластящийся кот. Стараюсь, чтоб меньше касаться платья, а больше попадать в огромное декольте. Удовольствие неописуемое. Сам не понимаю, как, но левая грудь с розовым соском обнажается. Я прижимаюсь щекой к этой прелести, нежно дотрагиваюсь губами до белой кожи, легонько целую, опускаюсь ниже, осторожно касаюсь розового ободка. Аккуратно трогаю сосок кончиком языка. Нежно обхватываю губами и принимаюсь ласкать. Сосок твердеет, заостряется, превращается в маленькую, нежную пуговичку. Грудь наливается желанием. Я слышу прерывистое дыхание девушки. Она едва сдерживается. Её губы рядом. Чуть-чуть притрагиваются к моему уху. Наконец она не выдерживает и шепчет, что больше так не может. Я сам горю от вожделения, но с огромным неудовольствием отпускаю грудь. Танюшка прижимает руки так, чтоб нельзя было увидеть обнажённую грудь с налитым желанием соском. Быстро поднимается со скамьи. Щёчки её пунцовые то ли от смущения, то ли от желания. Дрожащими руками она пытается незаметно спрятать обнажённую грудь туда, откуда я её изъял. Через мгновение девушка скрывается справа за углом здания. Я не иду следом, прекрасно понимая, что и там народу выше крыши, хоть и очень хочется.

На веранду выходит мой знакомый, сын одного товарища, Сергей. В жизни он пропойца, но в последние несколько лет взялся за ум и бросил пить. Относительно, конечно. Стал ходить мотористом на танкерах, отчего постепенно начал преображаться в нормального человека. Но стоит ему сойти на берег, как он тут же превращается в алкаша. Поэтому он старается не задерживаться на берегу, а уходит при первой возможности, даже не заботясь о своей финансовой выгоде. Сейчас он, как ни странно, совершенно трезв. Улыбается, кивает мне и уходит куда-то влево от оратора. Алексей уже закончил свою пламенную речь и с довольным видом уселся недалеко от меня, подле своей жены, дамы строгих нравов.

В сад прямо по мраморным плитам въезжает небольшой фургончик с надписью "Водка". В жизни не видал ничего подобного. Машина подкатывает под самое крыльцо, лихо разворачивается левым бортом, из кабины выскакивает мужик очень неприглядного вида. Лицо худощавое, скорее костистое, острое, тёмно-жёлтого оттенка, глаза глубоко посажены, бровные дуги, как у питекантропа, нос кривой, подбородок далеко выдаётся вперёд, тонкие губы растянуты в желчной улыбке. Невысокого роста, с чёрной шевелюрой грязных, давно немытых волос, сосульками торчащими за ушами. Он торопится, так как чувствует, что опоздал. И тут я понимаю, что это тот, о котором только что говорил Алексей. Миг, и я уже хватаю мужика, выкручиваю руки, обшариваю карманы и вытаскиваю скрученный трубочкой лист бумаги. Мужик пытается вырваться. Приходится швырнуть его на пол и прижать ногой, точнее, поставить свою ногу на его причинное место, слегка придавив. Мужик старается прикрыть руками лицо и грудь. Он явно ожидал побоев, но я бить не собирался. Окинув окружающих взглядом, уставился на Алексея, как будто он был главным на этом собрании. Мужик тоненько заскулил, предлагая золотые горы тому, кто избавит его от этого изверга (разумеется, он имел в виду меня). Но никто даже не пошевелился. Мне показалось, будто народа прибавилось. Слева, прислонившись к углу здания плечом, стояла Танюшка, держа руки на уровне груди так, чтобы не был виден её глубокий разрез платья. Слева от неё стояли сестрички Юлька и Оксана. Богато разодетая Настя смотрела на всех сквозь свои моднячие очки. Чуть правее и впереди стоял Сергей-матрос. Он слегка улыбался, как бы не понимая, что тут происходит. Далее, на скамье сидела высокая, вся в искусственных завитушках и небрежном макияже, жена Алексея Татьяна, прямая, как палка, справедливая до тошноты, хитрая, скрытная и порой даже подленькая. Рядом чинно восседал её муж, Алексей, пастор фиг его знает какой церкви или концессии. Стоял большой Сергей, мужик ростом за два метра, весом в центнер, обнимая за талию хрупкую, темноволосую женщину, свою жену. За ними, чуть левее, выглядывала любопытная мордашка неизвестной мне девчонки. Кажется, их дочери. Стояли Ленка с Вовкой, за ними ещё одна Ленка с ещё одним Вовкой. Оба Вовки были маленькие ростом, один, правда, худой, другой толстенький, кругленький. Ленки же, как на подбор, высокие, упитанные. Одна в очках с явным минусом. Две Ирки с Валерками. Одна Ирка сидела, виден был лишь её костыль. Зато оба Валерки двумя каланчами торчали за спиной щуплого Витьки. Валя с вечно недовольной дочерью Леной. Стояли молчаливые Ольга со Славиком, Маша с Вовкой, толстенькие Вика, Инка и Светка с молодым мужем, худая и бледная, вся в золоте, Радмила, Зинка с Галкой, Зёка с Леной, длинный Толян, Сашка Чубчик, Лорка с братом Ванькой, чуть позади пристроился старший брат Витька с женой Людкой. Толик по кличке Японец, хоть фамилия у него была чисто украинская. Лёнька Хитринёнок, Ирка, Тополихина сестра, Тайка, дочка соседки Тамарки из дома напротив. Справа за колонной, в стороне спряталась Алёна, которую мы между собой называли Серой Мышкой. Лица многих скрывались в тени навеса, но чутьё говорило, что здесь нет чужих, здесь все мои знакомые, товарищи, некоторых даже в друзья можно записать. Правда, с натяжкой, но можно. Я ещё раз оглядел всех и развернул бумагу, экспроприированную у лежащего. Тишина, доселе окружавшая нас, ещё больше сгустилась. Казалось, будто даже птицы перестали щебетать, насекомые попрятались по щелям. Только далёкий шум фонтанов нарушал эту гробовую тишину.

— Каждый из вас знает, что передо мной лежит преступник. Это тот, кто предавал нас все эти годы, тот, кто убивал наших друзей, насиловал наших жён и дочерей. Вот он, убийца и мучитель, ожидает нашего суда, — заговорил я, не заглядывая в бумажку. — Здесь, на так называемом пергаменте, что я изъял у этого зверя, список всех, кто был на очереди. Это смертный приговор, составленный и подписанный этим подонком. Но здесь отсутствуют те, кого уже нет с нами, и никогда уже не будет. — Я перевёл дух, и продолжил: — Он убил твоего жениха... — Посмотрел на Танюшку, пытаясь заметить хоть какую-нибудь реакцию, затем перевёл взгляд на Алексея, как бы ожидая подтверждения.

— Да, — твёрдо ответил тот.

— Да, — многоголосо отозвались собравшиеся.

— Он убил твою дочь, — продолжал я, глянув Алексею прямо в глаза.

— Да, — снова подтвердил он.

— Да, — эхом повторила толпа.

— Он убил твоего отца, — я смотрел на Сергея-матроса.

— Да, — раздался голос Алексея.

— Да, — нестройным хором прокатилось по колоннаде.

Я продолжал перечислять имена и фамилии жертв, то и дело поглядывая на огорчённых друзей и родственников невинно убиенных. Алексей громко подтверждал, раскатистое "да", вторимое собравшимися, гулко ударялось в свод колоннады, падало вниз, билось о мозаичный пол и вновь взмывало под купол, не находя выхода. Я развернул листок. Там было несколько фамилий. Подняв взгляд, ещё раз окинул собравшихся. Кажется, их прибавилось, но я не видел Рыжего.

— Он убил моего друга, — сказал я и посмотрел на Серую Мышку. Она плакала. Крупные слёзы текли по её бледным щекам, собирались на подбородке и капали на блузку блестящими шариками.

— Да, — согласился Алексей. И никто не повторил за ним заветное "да".

— Он собирался убить твою жену, — продолжал я, демонстративно приподняв лист и глядя в лицо Татьяны.

— Да, — в который раз ответил Алексей.

— Он собирался убить тебя самого.

— Да.

— Он предполагал убить!.. — Я посмотрел на последнюю строчку в списке и запнулся, последним в списке значилась моя фамилия, потом швырнул бумагу на грудь преступника, та тут же свернулась в трубочку. — Он мечтал убить всех!

— Да, — сказал Алексей.

— Да! Да! Да! — троекратно прошелестело под сводом колоннады.

Мужик на мозаичном полу сжался ещё больше, предчувствуя приближающийся финал. Я глянул вниз, на дрожащего под моей ногой обвиняемого и понял, что только смерть может искупить его грехи. Он лежал, подглядывая одним глазом в щель меж раздвинутых ладоней. И в этом его взгляде не было раскаяния.

— Сегодня преступник изобличён, пойман и представлен на ваш суд. — Я оторвал взгляд от лежащего и упёрся взглядом в рисунок над его головой. — Преступления его велики. И только... — Я запнулся, слово "казнь" мне показалось слишком смелым, неуместным. Мозг быстро подсказал верное решение. — Только Божий суд властен над ним, только Божья кара поможет ему искупить свои прегрешения.

Я поймал взгляд Алексея. Тот немного смутился, но глаз не отвёл.

— Алексей, ты среди нас лучше всех осведомлён о церковных судах. Ты служитель церкви. Тебе и вести суд, тебе и решать: помиловать или казнить. — Одним махом выпалил я, нутром ощущая, что послать человека на смерть выше моих сил. Да и пачкать об него руки совсем не хотелось.

Алексей встал, одёрнул пиджак, шагнул ко мне. Став справа и чуть впереди. Поднял правую руку с раскрытой ладонью, обращённой к храму.

— Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, — провозгласил он сильным голосом, — призываю всевышнего в свидетели слов моих, да настигнет кара Божья преступившего закон Господа нашего! Где бы он ни был, чего бы ни делал, всё в руках создателя, ему и решать, ему и наказывать! Аминь!

— Аминь! — ответно отозвалась толпа.

— Да будет так, — согласился я, снимая ногу с мужского достоинства осуждённого и переступая через него так, чтобы он оказался между мной и Алексеем. До меня вдруг дошло, что и новоявленный пастор не решился взять на себя ответственность хоть за какое-либо наказание. Он, как и я, откровенно испугался того, что могло бы последовать за вынесением приговора.

Алексей опустил руку и, не глядя на валяющегося у его ног, вернулся на своё место подле жены. Я шагнул к ближайшей слева колонне. Мужик недоверчиво оторвал руки от лица и глянул на меня. Потом повернул голову и посмотрел на место, где только что стоял Алексей. По всему его виду было ясно, что он никак не рассчитывал так легко отделаться. Ошарашенный неожиданной развязкой, он медленно поднялся, ожидая, видимо, подвоха с нашей стороны, оборотился к присутствующим лицом и принялся неистово кланяться, чуть не барабаня лбом оземь, одновременно осторожно пятясь к выходу из колоннады. Добравшись до ступеней, кубарем слетел вниз, вскочил в кабину машины и умчался, оставляя грязный тормозной след на белоснежных плитах аллей и сизый дым выхлопа в хрустально-чистом воздухе.

Все вдруг заговорили, негромко, полушёпотом. Поднялся Алексей с супругою и направился к лестнице. Он снисходительно улыбался, что-то объясняя Татьяне. За ними потянулись остальные. Они, не спеша, проходили мимо меня, чуть слышно шелестя подошвами своей обуви по мозаике пола. Я наблюдал, как они, не торопясь, спускались по ступеням и исчезали в глубине сада за стволами ухоженных деревьев, за струями великолепных фонтанов.

Аллея опустела. Я оглянулся. Там, в глубине колоннады, никого не было. Темнела серая стена храма. Едва очерчивались контуры скамьи. Как будто здесь никого и никогда не было. Прозрачный, чистый воздух совсем не ощущался. Я вздохнул и шагнул под сень колоннады. Мой путь лежал в противоположную сторону, не вниз, не в сад фонтанов... В Храм Мира!

* * *

Монотонный перестук колёс гулким эхом отдавался в моей вконец замученной голове, но грохот на стрелках не шёл ни в какие сравнения. Я с огромным трудом поднял тяжеленные веки. Надо мной навис пластиковый потолок купейного вагона. "Приснится же всякая бредятина?! Ну, и когда же всё это закончится?!" — вяло, безо всякого энтузиазма простонала, уже вконец ставшая обрыдлой мысль. Рядом что-то хрюкнуло, и хорошо поставленный мужской голос произнёс: "Доброе утро, дорогие товарищи! Мы начинаем нашу передачу..." — Внизу щёлкнул выключатель, и диктор смолк. Я поднял руку и глянул на часы. Без четверти двенадцать. "Ни фига себе?! Это ещё утро?!"— отвлечённо подумалось мне.

— Добрый день! Вы уже проснулись? — Послышалось снизу женское контральто.

— Да, кажется. — Нерешительно согласился я, будучи совсем в этом неуверен.

— Тогда присоединяйтесь к нашему шалашу, — предложил всё тот же голос.

— Спасибо. Я сначала приведу себя в порядок, с вашего позволения.

— Конечно, конечно! — согласились внизу.

Я принял вертикальную позу, насколько позволяла высота потолка, и глянул вниз. На нижней полке хорошо просматриваемой сверху сидели две женщины. Одна, постарше, подле окна, другая, чуть моложе, рядом. Они, не спеша, сервировали накрытый бумажной скатертью стол. Им кто-то помогал, сидящий напротив и потому для меня невидимый. Я вытащил свою сумку, вынул несессер и спрыгнул на пол, чудом угодив в собственные туфли.

— Извините, — на всякий случай буркнул я и вышел в коридор.

За окном проплывал совершенно незнакомый мне пейзаж. Даже не пейзаж. Скорее, это был очень далёкий пригород какого-то мегаполиса. Двигаясь в хвост вагона, я пытался углядеть хоть что-то знакомое, наше... Берёзку, что ли?! Но ничего подобного. Сплошной стандарт.

Закрывшись в туалете, я быстро распотрошил несессер. Ничего особенного там не было. Маленькая мыльничка с кусочком не разу не пользованного мыла, непочатые тюбики с кремом до и после бритья, с запломбированными горлышками, одноразовый станок в целлофановой обёртке, малюсенькая зубная щётка с таким же малюсеньким тюбиком пасты. Я разочарованно разложил всё это по полочкам и принялся наводить марафет.

Закончив с этим нехитрым делом, шагнул в коридор, и замер у окна напротив своего купе. Возвращаться туда совсем не хотелось. Из апартаментов проводников надрывался приёмник: "Стучат колёса по степи, отстукивая стэп. Гляди в окошко, не гляди, а всё едино — степь!.." Нет, там степью и не пахло. То и дело мелькали небольшие группки домов, то ли сёла городского типа, то ли посёлки деревенского стиля. Правда, домашних животных видно не было. Меня осторожно тронули за плечо. Я оглянулся. Передо мной стояла невысокая, худенькая девушка в громаднейших очках с толстенными стёклами на пол-лица.

— Простите, вас ждут, — сообщила она, указывая глазами на едва прикрытую дверь в купе.

— Благодарю, — ответил я, нехотя отпуская поручень.

На столе творилось что-то невероятное!.. Как вообще всё это могло уместиться на такой маленький столик?!

Я небрежно зашвырнул свои умывальные принадлежности в сетку над полкой, и опустился на край нижнего дивана, хозяйкой которого оказалась та самая невзрачная девушка, что предложила мне вернуться.

— Вы студентка? — поинтересовался я у неё.

— Нет, — коротко отрезала она.

Сразу стало ясно, знакомиться сия особа не желает. Да и чёрт с ней. Было бы на что смотреть. Женщина, обладавшая таким глубоким контральто, выглядела лет на тридцать пять. Её подруга на пару лет моложе. Сказать, что они были красивыми, значит, соврать. Так себе, не дурнушки, но и не особо привлекательные. Хотя, если сравнивать со студенткой, то они явно выигрывали. Сначала я решил, что это мать и дочь, но, поразмыслив, пришёл к выводу, что по возрасту не подходит. Тогда предположил, что они сёстры. Однако и эту версию пришлось отбросить, так как ничего общего в их облике и поведении не было. Я мысленно вздохнул, предполагая худшее.

— Да вы подсаживайтесь поближе, — предложила спутница женщины с контральто.

— Ой, господи! — подскочил я. — Совсем обнаглел!

Я попытался было достать свой багаж, не прибегая к помощи нижней полки, но подобный трюк не для моего роста, хоть и рост у меня немалый.

— Да успокойтесь вы, — снова заговорила женщина у окна.

— Ничего не надо! — согласилась с ней подруга. — Неужто мало всего на столе?!

— Да нет, конечно, но так нельзя. И от меня должно быть хоть что-нибудь, — возразил я, едва держась одной рукой, другой старательно шаря по полупустой сумке.

— Не надо, — дёрнула меня за брючину студентка.

Я откровенно опешил от такой фамильярности.

— Но-о! — неуверенно протянул я.

— Никаких "но", — возразила старшая. — Ваша сумка слишком худа, чтобы в ней хоть что-то было. К тому же вы сутки проспали на своей полке.

— Ну и что, что я проспал сутки? Это ещё ни о чём не говорит.

— Да перестаньте вы брыкаться, — вмешалась студентка. — Заладил, как попугай "не положено, не положено".

У неё в руке появилась распечатанная бутылка шампанского. Четыре одноразовых стаканчика выстроились солдатской шеренгой на краю стола. Вино с шипением полилось в импровизированные бокалы.

— Берите, берите, не стесняйтесь, — подбодрила меня подруга старшей.

Я взял стаканчик и незаметно понюхал. Вино было настоящим. Явно не из северных стран. Мы чокнулись. На вкус шампанское оказалось очень даже приличным.

— Простите, вы с юга? — спросил я, глядя на женщину с низким голосом.

— Да, но мы не южане, — поспешила ответить её спутница.

— Держите, — сунула мне в руку бутерброд студентка. — Закусывать надо, а то развезёт.

— От шампанского-то?! — усмехнулся я.

— С голодухи, — возразила она и отвернулась.

Разговор явно не клеился. Я молча жевал и смотрел то на одну, то на другую, то на третью женщину из моего купе и никак не мог решиться задать главный вопрос. Но в этот момент в купе без стука ввалился проводник, и разом все вопросы отпали.

— Та-ак, — сказал он, усаживаясь напротив меня. — Билеты кому-нибудь нужны?

— Да нет, — ответила за всех женщина у окна.

— Мне нужны, — вдруг брякнул я.

— Сейчас. Вы на каком у нас месте? — спросил он, заглядывая в свою планшетку.

— А фиг его знает, — ответил я, хлопая ладонью по верхней полке.

— А-а! — Разочаровано пропел проводник и вытащил из кармашка бумажку с картонкой. — Держите. Вот ваши билеты, — с явным сожалением в голосе произнёс он, подавая документы.

— Командировочный, — констатировала младшая.

Я мельком глянул на бумажки, как бы проверяя, те ли, и сунул в карман.

— Приятного вам пути, — пожелал проводник и вышел.

Я потёр лоб, совершенно ничего не понимая.

— Ну что ж, давайте на посошок, — предложила младшая, разливая остатки шампанского.

— Давайте, — согласился я, принимая свой стаканчик.

— За знакомство! — провозгласила младшая, чокаясь со мной.

Я кивнул, хоть понятия не имел, как её зовут, и знакомились ли мы вообще?..

Вокзал встретил нас жуткой суетой, гаммой самых разнообразных восклицаний, грохотом тачек грузчиков, всепокрывающим, громовым голосом информатора. Первое, что я сделал, выбравшись из толпы встречающих и убравшись подальше от перрона, отыскал наиболее спокойное местечко, где можно было бы без постороннего вмешательства немного осмотреться и подумать. Но стоило мне лишь достать билеты и взглянуть на них в поисках станции отбытия и прибытия, как рядом раздался смешливый голосок студентки.

— Что-то с памятью моей стало?! От шампанского поплыл к чёрту.

— Слышь, деточка, тебе чего от меня надо? — поинтересовался я, пытаясь разобраться в каракулях на картонке.

— Мне? — искренне удивилась она. — Мне от тебя ничего не надо. А вот тебе от меня явно чего-то требуется.

Я оценивающе взглянул на девушку.

— Нет, извини, мне от тебя ничего не надо.

— Ты уверен? — настаивала она.

— Абсолютно, — твёрдо ответил я.

— А может всё-таки?.. — не унималась она.

— Слушай, иди своей дорогой. Если тебе кобель нужен, так я тут причём?

— Ты хочешь сказать, что ты уже не кобель? — издевательски захохотала студентка.

— Кончай фигнёй страдать. Ты прекрасно поняла, что я имел в виду.

— В таком случае выражайся точнее, — посоветовала она.

— Хорошо, в следующий раз обязательно учту, — буркнул я, пытаясь прочитать название станции отбытия.

— Брось ты это безнадёжное дело, — вдруг предложила она.

— Почему безнадёжное? — не согласился я.

— Потому что ты теряешь время. Прочесть это нельзя. — Она пальчиком ткнула в билет, чуть не выбив его из руки.

— Не понял? — оторвался я от изучения бумажек.

— Поехали, а то мы и так опаздываем.

— Куда? — изумился я.

— В загс. — Не моргнув, ответила студентка.

— Чего?! — Опешил я.

— У тебя проблемы со слухом?

— Нет. У меня со слухом всё в порядке. А вот у тебя с головой явные проблемы.

— Поехали, говорю.

— В загс? С тобой, что ли?

— Ещё чего?! Ты не в моём вкусе, — констатировала она.

— Охренеть! Какое дикое совпадение?! И ты как-то не попадаешь в сферу моих предпочтений.

— Так я долго буду ждать?

— Ты можешь толком объяснить, чего тебе от меня надо? — взорвался я.

— Ещё раз говорю, не мне, а тебе.

— Ещё раз отвечаю, мне от тебя ни черта не надо. Иди, куда шла.

— Да пошёл ты!.. — сказала она, разворачиваясь. — Ты её ищешь, а не я. — И она зашагала прочь.

В три прыжка я догнал студентку, схватил за руку и развернул к себе лицом.

— Ты чего там сказала? — зловещим шёпотом поинтересовался я.

— То, что слышал, тупица, — грубо ответила она, вырывая руку.

— Неужели тебе так трудно пояснить, что тут происходит? Я ничего не понимаю, — чуть не взмолился я.

— Пошли, придурок, — резко ответила она, крутнувшись так, что платье обвилось вокруг её, как оказалось, весьма привлекательных бёдер.

Мы быстро направились к стоянке такси. Огромнейший хвост очереди заканчивался на следующем квартале, если не дальше. Но студентка прошла мимо даже не притормаживая. Повернула за угол. Я семенил рядом, уже не пытаясь ничего понять. Опять меня вели без моего согласия, но по моему желанию. За поворотом ничего не было кроме совершенно пустой улицы. Но, по всей вероятности, мою сопровождающую это не смутило. Она продолжала быстро идти к следующему повороту. За углом прямо на тротуаре стоял "мустанг". Девушка на ходу вытащила из сумочки ключ-брелок и разблокировала дверцы.

— Ну, хоть это можно объяснить? — не выдержал я.

— Что? — невозмутимо переспросила она.

— Машина-то откуда?

— Это моя машина.

— Тьфу ты!.. Не могло же это шикарное авто ожидать тебя здесь в таком положении несколько дней, а то и недель?!

— Не могло, но ожидало, — отрезала студентка.

Я уселся возле водителя, место которого, конечно же, заняла моя спутница. Двигатель завёлся с пол-оборота. Девушка профессионально вывела автомобиль на проезжую часть и дала газ. С такой скоростью по городу мне ездить никогда не приходилось. Встречные машины буквально мелькали. Обгоняемые растеряно сигналили нам вслед.

— Куда это мы так несёмся?

— На свадьбу.

— Куда? — не понял я.

— Я же сказала, на свадьбу, — повторила она.

— На чью свадьбу?

— Ну, не на мою же!.. — криво усмехнулась она, не отрываясь от дороги.

— Я, надеюсь, и не на мою. — Толи спросил, толи утвердил я.

— Вроде бы как да.

— Тогда какого чёрта мы туда прёмся?

— Слушай, ты прекратишь задавать дурацкие вопросы? Или мы врежемся, или ты заткнёшься. Вскоре сам всё поймёшь.

Мне ничего не оставалось, как последовать её совету.

Эта сумасшедшая гонка продолжалась минут пятнадцать, пока мы вдруг не выскочили на почти квадратную площадь, углы которой образовывали свастику двумя выходившими перпендикулярными улицами, которые сходились затем строго под девяносто градусов. Там, у красивого здания с колоннами скопилось великое множество различных современных самодвижущихся карет, разукрашенных лентами, шарами и восседающими на капотах куклами-невестами. Студентка лихо обогнула припаркованные авто и вылетела прямо на тротуар, резко затормозив чуть сбоку от мраморных ступеней дворца бракосочетания. Одним прыжком выскочила из салона, чтобы тут же замереть подобно часовому подле распахнутой дверцы, оставив ключ в замке зажигания и не глуша мотор. Я поспешил за ней, и вовремя. Как раз в это время подкатила кавалькада более чем из тридцати машин. Первым двигался чёрный, как воронок, "форд", за ним белая "чайка" с куклой-невестой на капоте. Кавалькада лихо подрулила к самому крыльцу здания. Из "форда" вышел жених. Я не знаю, бывают ли женихи красивыми, но этот красавцем точно не был. Длинный, как шпала, худой, как скелет, короткая стрижка ёжиком, гнусный прищур глаз, кривой, горбатый нос. Я бы сказал шнобель, а не нос. И было в нём что-то неуловимо знакомое. В общем, мне лично он не понравился. К белой "чайке" подошёл один из свиты жениха, открыл заднюю дверцу и подал руку невесте. Но девушка вышла из автомобиля без чьей-либо помощи, слегка придерживаясь за поручень в кабине. Когда она явилась во всей своей красе, я некоторое время приходил в себя. Такое несоответствие!.. Девушка была невообразимой красоты. Описать такую не то, что трудно, невозможно!!! Правду говорят, что все невесты красивы, но эта?! Ей не было равных и не могло быть. Она грациозно откинула серебристую ткань, призванную, по всей видимости, заменять вуаль, сделала маленький шажок по направлению к жениху и протянула свою прелестную ручку, намереваясь вручить её суженому. Однако последний не сделал даже намёка на попытку двинуться навстречу невесте. Его руки, висящие вдоль тела, не шевельнулись. И тут произошло невероятное. Студентка вдруг оказалась между ними. Рука невесты повисла в воздухе, не найдя опоры. Она подняла взгляд. Её лицо ничего не выражало. Создавалось впечатление, будто она не видит стоящую перед ней девушку. Жених недовольно шевельнулся. Студентка потянулась к очкам, намереваясь снять их. "Прям, как Абадонна", — мелькнула мысль. Назревал скандал. Я мельком оглянулся и заметил нескольких человек с видеокамерами. Все они были направлены в нашу сторону. Надо было что-то предпринимать, и я предпринял. Шагнул к студентке и попробовал взять её под локоток, дабы аккуратно увести от греха подальше, но студентка, невероятно плавным движением скользнула в сторону, а моя кисть вдруг встретила руку невесты. Я сам не понял, как это произошло, но в следующее мгновение девушка стояла рядом со мной, удивлённо меня разглядывая. Теперь я видел не только её прекрасный облик, но и глаза. Море блаженства обрушилось на мою несчастную душу. Я встрепенулся, дёрнулся, и попытался удержать, слабо вырывающуюся руку невесты. Это была она!!! Осознание такой неожиданной встречи начисто отшибло у меня способность связного мышления.

— Вы меня не помните? — неожиданно брякнул я.

Девушка удивлённо оглядела меня с головы до ног, и отрицательно качнула прелестной головкой с венком.

— Помните, стадион?! Я тогда чуть не разбился, перемахнув через забор и свалившись у ваших ног. Вы ещё меня рыцарем назвали.

Она молча, непонимающе глядела на меня, не прерывая своих попыток освободиться.

— Грот откровений! — заторопился я. — Шахтёрский посёлок! Это же вы! Я вас узнал!..

— Вы меня с кем-то спутали, — едва слышно произнесла она, разжимая второй рукой мои ослабевшие пальцы.

— Кулон! — вскрикнул я, хватаясь за грудь свободной левой рукой, где должен был находится подарок стюардессы.

Невеста придержала мою обмякшую кисть, при этом случайно коснувшись кольца из сада фонтанов. Её прохладные пальчики непроизвольно сжались на камне перстня. Что-то произошло в её поведении. Невеста внимательно посмотрела на меня. Наши взгляды встретились. Небесный рай ничто по сравнению с тем, что испытал в эти мгновения я. Всё, однажды уже пережитое, вдруг накатило, захлестнуло моё существо целиком без права возврата. Там было всё!!! Всё, что было и чего не было, и даже то, что могло быть!!! Но никогда не будет.

В её взгляде мелькнуло узнавание, он медленно перерождался. Он теплел, преображался, становился осмысленным что ли?..

И тут её глаза широко распахнулись, как будто она только что увидела маленькое чудо. Не выпуская моей руки, девушка глянула на жениха, безучастно стоявшего позади меня шагах в пяти.

— Личина, — прочёл я на её устах. — Двойная иллюзорная подмена образа.

Её глаза из добрых светящихся звёзд превратились в два холодных, беспощадных пылающих костра. Я оглянулся и окаменел! На ступенях стоял бородатый юнец из мира старика. Бешенство вскипело в моих жилах. Я моргнул, и юнец исчез. На прежнем месте ухмылялся прыщавый жених.

— Наваждение!.. — прошептал я, встряхивая головой.

— Как ты посмел?! — еле слышно произнесла теперь уже бывшая невеста.

Её правая рука взметнулась вверх.

— Стой! — Закричала студентка. — Не смей!!!

Невеста оглянулась на крик, задержав какой-то жест. И тут меня чем-то основательно погладили по башке. Видимо, удар всё же пришёлся вскользь, так как я инстинктивно ударил с разворота влево и назад, выпустив на мгновение руку невесты. Кто-то или что-то хлюпнуло сзади. В голове поплыл туман, но краешек разума всё же задержался, и я не позволил повторить приём. Ушёл вниз и вправо, развернулся на лету и врезал ребром ладони какой-то обезьяне, пытавшейся схватить меня за воротник куртки. Завязалась нешуточная драка. Мне никак не удавалось понять, сколько человек на меня нападают, и один ли я обороняюсь? В подобных случаях приходилось бить не на отключку, а гораздо серьёзнее, что я и сделал безо всякого сожаления. В какое-то из мгновений образовалась пауза, где я успел заметить стоящий на тротуаре "Мустанг" с распахнутыми дверцами. За руль, как в замедленном кино, падала студентка. Чутьё подсказывало, что надо пробиваться к ней. Но оставить здесь на съедение этим волкам чудо мироздания, я не мог, а потому, крутнувшись, принялся с удесятерённой силой молотить по башкам и рёбрам оказавшихся в пределах досягаемости моих кулаков. Прыгать, увёртываться, подныривать и бить, бить, бить.

И вдруг всё стихло. Парочка неподвижных тел распластались на ступеньках шикарного здания, ещё четверо или пятеро стояли в нескольких шагах от меня, держась за разные части тела. Слева гудел двигателем "Мустанг", справа, чуть сзади всё так же, с поднятой рукой, стояла невеста, глядя на всё происходящее вокруг всепонимающим и в то же время оценивающим взглядом. Моё левое ухо раздулось до размеров небольшого паруса. По подбородку текла кровь, тягучими каплями стекая на мою изодранную в клочья куртку, расползаясь пятнами по груди. На всякий случай я проверил языком зубы. Слава богу, все оказались на месте.

— Убери пистолет, — тихо потребовала девушка у кого-то за моей спиной.

— А ты опусти руку, иначе я сделаю из него решето прежде, чем ты завершишь заклинание, — раздался знакомый голос.

— Ты кому указываешь, бородатый младенец? — спросила девушка, слегка улыбаясь.

— Опусти руку! — чуть не завизжал бывший жених.

— Перестань орать, дебил. — Сказал я, поворачиваясь к бывшему жениху лицом. В меня уставилось дуло автоматического многозарядного пистолета с лазерным прицелом.

— А ты попробуй, нажми гашетку, — предложила девушка-мечта. — Ты же прекрасно знаешь, что произойдёт.

— Уходи, — вдруг сдался он. — Уходи. Я даю тебе фору три минуты.

— Это кто кому фору даёт? — раздался из "Мустанга" голос. — Отвали в сторону, не загораживай проход.

Я заглянул за спину жениха. Студентка спокойно сидела за рулём, держа в правой руке какую-то блестящую штучку, похожую на зеркальце. Световой луч от штуковины упирался длинному в живот.

— Ну? — повторила студентка.

— Хорошо, — согласился бородатый юнец, скосив глаз на зайчик, прилипший к его пупку. — Уезжай. Но он останется.

— Он поедет со мной, — жёстко возразила незнакомка.

— Нет уж, — усмехнулся юнец. — Тут ты меня не проведёшь. Вы вдвоём уезжаете, а мы вдвоём остаёмся. Через три минуты я его отпущу. Должен же я иметь хоть какие-то гарантии собственной безопасности.

— Никаких условий. Мерзавец. — С отвращением произнесла бывшая невеста.

— Оставь его, — вмешалась студентка. — Он прав.

— Нет. — Заупрямилась девушка.

— Оставь. — Тихо, но твёрдо повторила студентка. — Ты прекрасно знаешь, что эта дрянь ни перед чем не остановится.

— Отойди подальше. — Приказала бывшая невеста бывшему жениху.

Хлыщ стал медленно пятиться задом и в сторону, не снимая меня с прицела. Я, не обращая внимания на наведённое на меня оружие, обернулся к девушке и подал ей руку. Она бережно вложила свою ладошку в мою саднящую ладонь, и мы пошли к "мустангу". На меня больше никто не нападал. Усадив девушку на заднее сиденье, я резким движением захлопнул дверцу, не оставляя ей возможности для манёвра и бессмысленных переговоров с бородатым юнцом.

— Езжай! — крикнул я студентке и рванулся в сторону, чтобы пуля случайно не попала в машину, однако выстрела не последовало.

— Спокойно, малыш, — сказал жених, продолжая держать меня на мушке.

"Мустанг", взвизгнув тормозами, рванул с места и, прикрываясь стоящими на площади машинами, нырнул в дальний уличный проезд. Но ни один из автомобилей не бросился в погоню.

— Она вернётся, чтобы спасти тебя, — пояснил жених, не опуская пистолета.

— Ты в этом уверен? — язвительно поинтересовался я.

— Больше чем уверен, — скривил губы в подобие ухмылки бывший жених. — Вернётся, чтобы остаться навсегда.

— А не чрезмерная ли это самоуверенность? — спросил я и подумал, с чего бы это мне хорохориться? Тут надо ноги делать, а я лясы точу с идиотом, держащим меня на мушке.

— Вернётся, обязательно вернётся. Только вот тебе этого уже не увидеть, — прищурился он.

— Ну, так кончай уже, чего глумишься-то?

— Нельзя тебя так просто кончать. Вот в чём вся проблема.

— Так поясни хоть напоследок? Что же здесь всё-таки произошло?

— А ничего особенного, — сказал юнец, двигая большим пальцем какой-то рычажок на оружии. — Это очередная временная петля. Мне всё-таки удалось заманить тебя сюда. Трудное это дельце, скажу я тебе... Но мне повезло. Всё-таки повезло.

— Ты хочешь сказать, что первая временная петля, из которой меня вытащил Дон, тоже была твоей затеей? — спросил я, лишь бы спросить.

— Какой ты догадливый?! — Согласился он и сунул свободную руку за борт своего праздничного пиджака. — Да, это была моя идея. Только ошибочка произошла. Не учёл я некоторых факторов.

— А зачем тебе это понадобилось? — искренне заинтересовался я. — Что плохого сделал я тебе? Зачем ты за мной гоняешься?

— Да сдался ты мне, — он поморщился. — Было бы за кем гоняться?..

— Что-то логики в твоих словах нет никакой. Вроде бы там (я неопределённо махнул рукой) ты призывал к ней, родимой.

— Логика есть во всём. Нет только смысла в поступках.

— Ну, ты и загнул, — усмехнулся я разбитыми губами.

— Загнул не я, загнул как раз ты.

— Чего?! — удивился я.

— Загнул не я. Загнул ты, — повторил он, не сводя с меня своего липкого взгляда. — Да так загнул, что вся вселенная вздрогнула. Обойти все барьеры, проскользнуть мимо всех ловушек, вскрыть все пароли, презреть пространство и время... И ведь ничего особенного в тебе нет. Простой земной дурачок. Скажи, как тебе всё это удалось?

— Я тебя не понимаю, — ответил я, поражённый услышанным. — Ты бредишь?!

— Нет. Я не брежу, — как-то по-человечески печально улыбнулся он. — Я не шизик. Это ты преодолел всё, что только можно было преодолеть, и ворвался в нашу жизнь, нарушая все устои, спокойствие нашего существования.

— Ты спятил, — твёрдо уверился я.

— Увы, — покачал он головой. — Я рад был бы спятить... Но, увы... Когда ты появился у входа, на тебя никто не обратил внимания. Мало ли кого занесло?.. Иногда сюда попадают шальные. Но все они тут же исчезают. Ты же не только остался, ты пошёл вперёд. И тут она... Она стала тебе помогать. Она нарушила правила игры. Хотя, правды ради, таких правил не существовало, потому что прецедента не было. Каждый мог выбрать свою игру. Правильно я говорю? — Он с любопытством глянул мне в глаза.

— Откуда мне знать ваши игры и правила? — вяло удивился я.

— Верно. Откуда тебе знать. Тебе вообще не дано знать, а ты узнал. Вот в чём штука, — он задумчиво пожевал губами. — И петля эта не вторая, а третья.

Я вздрогнул.

— Как третья?

— Очень просто. Из первой тебя вытащила твоя хранительница, — ответил он, пристально меня разглядывая.

— Это та, что была изображена на иконе, что ли? — откровенно удивился я.

— Нет. То её образ, представленный вашими художниками. Она тебя только что сюда привезла.

— Студентка?! — Мой голос сорвался, дав петуха от удивления.

— Кто? — не понял он.

— Девушка за рулём — это и была моя хранительница? — не веря собственным ушам, переспросил я.

— М-да! Хотя, в принципе, для тебя она действительно выглядит, как молоденькая студентка.

— Стоп! Стоп! Я, кажется, понял! Это девушка, которая помогла мне удрать от каких-то охранников.

— Допёр наконец, — деланно вздохнул прыщавый хлыщ. — Именно она. А охранники были мои люди. Всё понял?

— Нет, — честно признался я.

— Дурак ты. Никак не пойму, каким образом ты сюда влез? — он буквально сканировал меня своим мерзким, скользким взглядом.

— Да перестань ты пялиться на меня. — Не выдержал я.

— Я в своём праве, — возразил он. — И буду смотреть, сколько посчитаю нужным.

— Чёрт с тобой, — вынужденно согласился я. — А лабиринт тоже твоих рук дело?

— Нет, это мне не по зубам, — скривился он, как от лимона. — Это старик решил потешиться. Да оплошал.

— Ты хочешь сказать!.. — начал, было, я, но он меня перебил.

— Я сказал только то, что хотел сказать. Ты обставил старика без чьей бы то ни было помощи. В этом-то и загадка. Ещё никому во вселенной не удалось пройти его лабиринт. Он сам не знает его до конца. А ты прошёл.

Я вспомнил жрицу, и смутная догадка кольнула в сердце.

— А тягаться с твоей хранительницей себе дороже, — как бы отвечая на свой невысказанный вопрос, ответил он. — Она не учла того, что, вырывая тебя из одной петли, всовывает в другую, уже хорошо подготовленную.

— Так это был ты?! Там, на мотоцикле?!

— А ты что думал? — его взгляд торжествующе вспыхнул. — Какой придурок по ночам на мотоцикле катается? Да ещё по топям?

— Не понимаю, — искренне недоумевал я. — Так чего же ты со мной там не покончил?

— Как? — заинтересовался он.

— Ну, не спасал бы. Дал бы утонуть, и все дела. Или, на крайняк, вытащил бы, да и грохнул.

— В том-то и дело, что, если бы я не успел, она опередила бы меня, и кто его знает, как бы всё пошло дальше. Поэтому-то я и вытащил тебя сразу в другую петлю.

— И опять не рассчитал? — просто так спросил я.

— Мне никогда не приходилось заниматься подобными вещами, — признался он. — Поэтому так много было ошибок. Да. Просчитался. Не заметил, что там были твои двойники. А главное, мне и в голову бы не пришло, что за тебя заступится Дон.

— А разве он за меня заступался? — удивился я. — По-моему, наоборот... Ему так и хотелось пришпилить меня, как бабочку, к своему миру.

— На кой чёрт ты ему сдался?.. — Аж сплюнул бывший жених от досады. — Не ты ему нужен. Ему ситуация нужна. В его копилке чего только нет. А вот такого! Чтоб ворвавшийся, проникший сквозь пространство и время обратил на себя внимание одного из долгожителей! Да не простого долгожителя, а из высших, недосягаемых даже для наших старейшин!.. Сама её высочество обратили на тебя, червя земного, своё внимание!!! Такого не было никогда и вряд ли когда повторится ещё. Это был его единственный шанс. Иначе б он палец о палец не ударил бы. Случай сверхуникальный! Переоценить его невозможно...

— Тогда зачем же он целился в меня своими отнюдь не детскими стрелами? — не понял я.

— А ты действительно дурак, — заржал юнец. — Он не может не стрелять! Он же Купидон!

— Купидон?! — тупо повторил я. — Но это же легенда, сказка?!

— А ты, по-твоему, где сейчас? — продолжал потешаться бородатый юнец.

— Ты хочешь сказать, что я в сказке? — глупо переспросил я.

— Ну, ты и тормоз! — аж согнулся от хохота он. — Какая сказка, идиот?! Я вот сейчас тебя пристрелю — это тоже будет понарошку? Глупец! Шутки давно кончились. Нет никакой сказки, нет никаких придуманных миров. Всё, что ты видишь, самая настоящая реальность. Только тебе из неё теперь никогда не выбраться. Ты должен здесь остаться и сгинуть вместе с ней, с данной реальностью. Ты не можешь, не должен больше нигде и никогда появляться. Ты должен исчезнуть навсегда! Понимаешь?!

— Нет, — честно признался я.

— Ты нарушитель. Из-за тебя произошли временные сдвиги. Искривилась истинная реальность. Ты узнал и увидел то, чего никому не должно знать. Даже догадываться. Мало того, ты ещё сумел привлечь на свою сторону могущественные силы, какие тебе и не снились. Ты старика обвёл вокруг пальца. Ты побывал в храме мироздания. Ты был в саду фонтанов. Ты!.. Коснувшийся своими грязными руками их стерильных струй! Да тебя только за одно это надо выкинуть!.. Стереть!.. Вырубить топором из памяти мироздания!..

— Ну, так что ж ты до сих пор этого не сделал? — продолжал удивляться я.

— Потому, что нельзя тебя убивать до тех пор, пока кто-нибудь из нас находится в этой петле. Иначе мы исчезнем вместе с тобой и этой реальностью. Соображаешь? Сотрёмся из книги вселенной. Вот я и жду, когда они покинут это пристанище зла, потом подстрелю тебя так, чтоб у меня осталось немного времени самому убраться отсюда.

— А почему им дал уйти отсюда? Они же свидетели? В таких делах свидетелей не оставляют.

— Ты полный болван. Если я и их грохну, то уж весь мой род сотрут. Они неприкосновенны в отличии от тебя. Видишь, как всё оказывается непросто?!

— Непросто, — повторил я, разглядывая фасад здания. — Как тебе удалось заморочить ей голову? Ты же нарушил правила игры?

— Ничего я не нарушал. Я не брал твою личину, я применил двойную иллюзию, только и всего. А она так хотела видеть тебя, что даже не попыталась подвергнуть видимое сомнению.

— Теперь понятно, почему ты держался от неё подальше.

— А ты как думал? — ухмыльнулся тот. — Одно касание и от меня ничего бы тут не осталось. В наведении сложносоставной иллюзии есть главный недостаток: необходимо избегать прямого контакта. Иначе всё рушится, пелена спадает, а подвергнутый этой шутке субъект, может натворить кто знает чего.

— А как же ты собирался повести её под венец, не беря за руку? — снова поинтересовался я.

— Ты спятил, — покачал он головой. — Да я бы её даже вон до тех дверей не довёл. Всё это была игра. Мне надо было сделать именно так, как оно и вышло. Теперь я не ошибся. Я всё учёл, всё рассчитал правильно.

— Не думаю, — с сомнением поджал я разбитые губы. — Ты не учёл Дона. Его здесь нет. И старика.

— Старик сюда не придёт. Он вообще никуда не ходит. И вмешиваться не станет. Он своё дело сделал. Получил ответы на свои вопросы. Ему больше ничего не надо. А Купидон проиграл. Его история не будет иметь конца, следовательно, и в копилку не попадёт.

— Не думаю я, что он так оставит. Хотя чёрт вас знает, небожителей, — пожал я плечами.

— Не вмешается, даже если захочет, — злорадно улыбаясь, сообщил бывший жених. — Не успеет, потому что все уже покинули пределы этой реальности, а времени на обдумывание ситуации, тем более её исправление, у них уже нет. Флюз, дай предупредительную, — приказал он, вынимая руку из-за борта пиджака.

Один из сидевших на верхней ступеньке, вынул из-под полы своего старомодного сюртука "Узи" и дал короткую очередь чуть выше меня. Все уставились в сторону, куда только что исчез "Мустанг". Я тоже хотел было глянуть, но какое-то движение справа заставило меня уйти в сторону. Эти телодвижения спровоцировали целую перестрелку. Но пытаясь уйти от пуль, я всё время был в движении, а потому никак не мог отследить, кто и куда стрелял. Одно было ясно, что жених в меня не попал по какой-то дикой случайности. Промахнуться с пяти шагов просто невозможно.

— Осторожно! — Заорал прыщавый. — Не убейте его, идиоты!

Мне удалось-таки уйти за ближайшую машину и лишь оттуда попытаться обозреть поле боя. Но увы. Что-то обожгло мне висок. По щеке заструилась тёплая струйка крови. Пригнувшись, я оглянулся. По бетону скакал никелированный кастет, а из-за соседней машины на меня громадными прыжками нёсся Флюз. Без автомата. Я отпрыгнул назад, пытаясь укрыться за багажником. Рядом, слегка зацепив меня зеркалом заднего обзора, притормозила волжана с распахнутой задней дверцей. Я, не раздумывая, нырнул в салон вперёд головой, не рассчитав инерцию прыжка, при этом больно шарахнувшись о противоположную дверь. В глазах потемнело. Машина дала газ, да такой, что я несколько секунд тщетно пытался дотянуться до болтающейся двери, чтобы захлопнуть её. Наконец, мне это удалось, и я принял вертикальную позу. За рулём сидел белобрысый пацан. Он был настолько мал, что мне стало безумно интересно, достаёт ли он до педалей? Я перегнулся через спинку переднего сиденья.

— Если до бардачка дотянетесь, то возьмите там зелёнку или йод, — предложил малолетний водитель, не отрываясь от руля.

Его голос мне показался очень знакомым, но где я его слышал?! Однако дотягиваться мне не пришлось. Пацан принялся выделывать такие кренделя, что я едва успевал избежать встреч головы с падающим потолком. Раздались выстрелы. Нас догоняли. Пацан буквально слился с баранкой, вращаясь при поворотах вместе с ней. Я оглянулся. Заднее стекло было сплошь покрыто сеткой трещин. В нас стреляли, и делали это довольно профессионально.

— Ложитесь на пол! — закричал пацан и, не дожидаясь моих действий, рванул руль влево. Даже если бы я его ослушался, всё равно мне было не миновать ознакомления с днищем. Только благодаря этому предупреждению я сумел сгруппироваться, и удар не был столь страшен. Машину буквально развернуло на месте. Как мы не перевернулись?! Не понимаю. Мимо промчалась троица погони. Такого манёвра на узкой улочке никто не ожидал. Пролетев с полсотни метров назад, ас-водитель так же резко, не сбавляя скорости, повернул направо, и мы вломились во двор. Пацан не обращал внимания на то, что безвозвратно калечит кузов, он газовал напрямик через песочницы, разбивая лавочки, круша газоны. Миг этого кошмара и мы вылетели на другую улицу. Наверное, можно было бы и отдышаться, но, видимо, мой спаситель знал, что делает. Не сбавляя скорости, он промчался ещё несколько улиц и свернул в подземный гараж. Я не сразу понял, что эта дорога ведёт к автостоянке. Пацан резко затормозил.

— За мной, — выкрикнул он, выпрыгивая из машины.

Я вылетел следом, зажимая рукой сочащуюся рану на виске. Скользнув между рядами замерших в ожидании своих повелителей, машин, мы подбежали к лифту, который в этот момент выпускал из своих недр толпу хозяев железных коней. Дождавшись последнего, пацан нырнул в кабину, я следом. Наверху, когда распахнулись створки лифта, отпуская нас на волю, я понял, что мы на вокзале. Пацан нырнул вправо за кассы. Там оказался ресторан. Осматриваться было некогда. Впереди виднелись распахнутые настежь стеклянные двери. К ним-то и стремился шустрый мальчуган. Мы чуть ли не одновременно вывалились из них на перрон. Я с удивлением отметил, что высоко над головой было не небо, а цветной шифер, или что-то, очень похожее на него. Мой провожатый рванул вправо, выбегая на совершенно пустую платформу. Левый путь был пуст. Чуть позже я успел заметить подаваемый состав. Правый путь был занят, готовящимся к отходу поездом. Здесь двери вагонов были наглухо заперты. Видимо, состав уже был готов тронуться с места, и только где-то далеко впереди чернел одинокий провал незапертого тамбура. Пацан явно спешил к нему. Я поддал прыти. У открытой двери мы остановились. Пацан обернулся ко мне.

— Быстро в вагон! — крикнул он.

— Ты чего орёшь? — задыхаясь, спросил я. — Я не глухой.

И тут я узнал пацана.

— Дон!!! — воскликнул я.

— Пошёл вон! — заорал пацан, довольно сильно толкая меня обеими руками в грудь.

Я буквально влетел в тамбур, стукнулся о противоположную дверь, но всё же сумел подняться. Дон упал на плитку платформы, а над ним засвистели пули. Настоящие разрывные пули. Мне стало жутко. Откуда-то вынырнул проводник, беспардонно отпихнул меня прочь от двери и захлопнул её, при этом ещё раз основательно врезав меня локтем в дых. Я оступился, на выпавшем из топки угольке, взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, но в третий раз основательно шандарахнулся головой обо что-то твёрдое и потерял сознание.

"Моя надежда на того,

Кто, не присвоив ничего,

Своё святое естество

Сберёг в дворцах или в бараках.

Кто посреди обычных дел

За словом следовать посмел,

Что начиналось с буквы "Л",

Заканчиваясь мягким знаком".

Юрий Визбор

Наш дом — любовь

Подлые комары всё так же гудели прямо над ухом. Я сел. Пьяной компании не было. Только несколько пустых бутылок тускло поблёскивали в траве совсем неподалёку от меня. Я затряс головой. "Кажется, действительно схожу с ума". Всё было на месте: река, мост, будка сторожа, огоньки городка или посёлка, даже виноградник выглядел точно так же, а зарёй совсем не пахло. На мне были всё те же контрабандные джины, но вот на правой руке что-то мешало, точнее, не мешало, а было ощущение чего-то непривычного, чего-то постороннего. Я поднял руку и осмотрел кисть. Безымянный палец, где обычно находится обручальное кольцо, был украшен перстнем с огромным прозрачным камнем. Я уставился на него, не в силах оторвать взгляд и силясь вспомнить, откуда он у меня?! Но в памяти не было ничего подобного. Никто не дарил мне дорогих подарков, ни с кем я не обручался, и, разумеется, кражей я не занимался.

— Красивый?

Я вздрогнул и лишь теперь заметил стоящую рядом девушку Надю. Она смотрела на меня сверху-вниз и улыбалась. Я тяжело вздохнул, почувствовав непреодолимую усталость.

— Что вам ещё от меня надо? — вымученно спросил я.

— Не кажется ли вам странным заданный вопрос? — Глядя на звёзды, вопросом на вопрос ответила она.

— Какая невоспитанность, отвечать вопросом на вопрос. — Брякнул я.

— Простите. — Извинилась она.

Действительно, вопрос был глуп. Им-то от меня ничего не надо, а вот мне от них, наверняка что-то было нужно.

— Кто вы? — Снова спросил я.

— Кого вы имеете в виду под "вы"? — Всё так же, не обращая на меня никакого внимания, уточнила незнакомка.

— Я думаю, что вы не одна, а под чьим-то руководством или с чьего-то разрешения вошли со мной в контакт. Вот потому и "вы".

— Опять вы ничего не поняли. — Грустно и как-то обречённо, вздохнула она.

— Ну, что ж поделаешь, — горестно усмехнулся я. — Такой уж вам тупой ученик попался. Не обессудьте.

— Жаль, что вы себя так низко цените.

— Можно подумать, что вы обо мне лучшего мнения. — Немного грубовато ответил я.

— Этот перстень не исчезнет и в реальной, по вашим меркам, конечно, жизни. — Не отвечая на мою резкость, уведомила девушка. — Только выглядеть он будет несколько иначе. И помните, Любовь — пламя. Чем больше отдал, тем ярче и выше огонь костра. А теперь позвольте мне оставить вас наедине с вашими мыслями, предположениями, фантазиями. Всего хорошего!

— Постойте! — Запоздало встрепенулся я, но незнакомка уже шагнула в сгустившуюся тьму.

— Как мне с вами встретиться?! — бросил я вопрос в пустоту.

— Всё зависит от вас. — Прозвучало то ли у меня в голове, то ли я на самом деле услышал ответ.

И в этот миг в моём бедном мозгу взорвалась радужным серпантином бомба воспоминаний. Я вспомнил всё! И там... Там был слепец... Да, да! Именно так. Мужчина средних лет, с проседью в прямых, густых и длинных волосах, высокий чистый лоб, брови радугой вразлёт, над левой едва заметный шрамик. Глаза карие, мёртвые, скрытые за зеркальными стёклами старых, поцарапанных очков. Нос с лёгкой горбинкой. Губы тонкие, в постоянной улыбке, с уголками, загнутыми вниз, из-за чего создавалось впечатление печального сарказма. Тщательно выбритый, в сером поношенном пиджаке явно с чужого плеча. В застиранной, старой рубашке военного покроя с расстёгнутым воротником. Тёмно-синие брюки со швом чуть ниже левого кармана. В видавших виды, избитых, никогда не знавших гуталина ботинках, так же с чужой ноги. Он стоял, опершись на свою не раз погнутую трость, и в упор смотрел на меня, своим несуществующим взглядом. Усмехнувшись, отступил назад и в сторону, как бы открывая то, что находилось за его спиной. Между нами появились два мальчика и маленькая девочка. Они играли у какого-то огромного сундука. Подсознание вежливо подсунуло подсказку — угольный ящик.

— Я сегодня буду королевой. — Произнесла девчушка.

— Нет, сегодня будет моя сестра. — Потребовал отказаться от титула один из мальчишек.

— Нет. — Возразила малышка. — Я завтра уже умру по-настоящему, поэтому сегодня буду королевой, а твоя сестра будет завтра.

И тут же я увидел похоронную процессию. Люди несли на руках маленький гробик. Чуть в стороне от процессии стоял один из пацанчиков, игравших у сундука. Он старательно пытался заглянуть в лицо лежащего под покрывалом маленького покойника. Видно, пацанка предсказала свою смерть верно.

Видение сменилось. Горящий дом, и к нему разъярённая толпа тащит растерзанного и окровавленного человека в разодранном кафтане. Последний даже не сопротивлялся. Наверняка, у него уже не было сил это делать. Несчастного связали, что говорится, по рукам и ногам, как будто он смог бы развязаться, и, раскачав, швырнули в огонь.

Снова картинка сменилась. Какой-то пацанчик стоял с двумя девочками в подобие сарая. У одной были завязаны глаза, другая же та, что постарше, отвернулась. Мальчишка целовал младшую. Сверху, сквозь дырявую крышу подглядывал другой парнишка. Что-то отдалённо знакомое было в целующемся донжуане.

И опять мираж сменился. На этот раз больничная палата с широкой кроватью, на которой лежал молодой человек под капельницей. Возле него, низко наклонившись, с растерянным видом стояла молоденькая медсестричка и плакала. Рядом у окна стоял мужчина ниже среднего роста со смолисто-чёрными, вьющимися волосами и потерянно смотрел на больного.

Декорации сменились ещё раз. В хвосте самолёта сидели два парня с бутылками пива в руках. Тот, что был ближе к проходу, протянул свою бутылку, стоящей подле, стюардессе. Она взяла предлагаемое и отхлебнула прямо из горлышка. Потом парни поднялись и все втроём отправились в багажное отделение. По дымку, потянувшемуся оттуда, не трудно было догадаться, чем они там занимались.

Призраки исчезли. Вновь появился слепец и двинулся на меня, стуча своей страшной клюкой. Вот тут-то понимание посетило мою душу. Страшная догадка молнией блеснула в мозгу — это же я!!! И шёл я сам к себе, дабы воссоединиться, восстановить нарушенное равновесие. Ко мне шёл физический урод!.. В ужасе отшатнувшись, я схватился за грудь. Руки наткнулись на что-то округлое и твёрдое. В бешеном отчаянии рванул воротник сорочки так, что пуговицы дождём посыпались в разные стороны. Вспыхнул ярчайший свет. От нестерпимого огня я закрыл лицо руками, а когда отнял их, увидел её... Мою Стюардессу. Она стояла, чуть наклонив свою прекрасную головку, печально и в тоже время счастливо улыбаясь.

— Ну, вот мы и встретились, как вы и хотели. — Одними губами прошептала она. — Медальон сделал своё дело. Я же говорила, помните?

Я, не в силах вымолвить ни слова, смотрел на девушку, не веря собственным глазам.

— Вы не рады? — Всё также тихо осведомилась стюардесса.

— Я!.. Не то слово... Но...

— Теперь-то вы поняли? — Очень грустно спросила она и улыбнулась так светло, так счастливо, что сердце моё готово было разорваться на миллиарды кусочков от испытываемого и переполняющего его чувства.

— Так вы Надя?!

— Нет.

— Вы и Надя — это одна и та же девушка?!

— Где-то вы правы. Во всяком случае, очень близко, — глядя мне в глаза. Нежно произнесла единственная в мире.

— Так вот оно... Мгновенье, стой!!! Для того, чтобы вас встретить и понять самого себя, понадобилось столько пережить... Но теперь я наконец-то могу сказать вам то же самое, что вы поняли и сказали мне гораздо раньше.

— Не стоит. К чему слова?! Я ведь, как и вы, не сказала этого тогда, когда в этом была необходимость. Мы с вами наделали столько ошибок... Сколько раз мы могли изменить свою жизнь... Сколько раз я была рядом с вами, но не почувствовала, что вы тот, кто мне нужен. Мне, как, впрочем, и вам, понадобилось так много пережить, чтобы это понять. Но прошлого назад не вернёшь. Я нарушила законы вселенной, чтобы спасти хотя бы вас. Но, кажется, ещё больше усугубила наше с вами положение. Теперь для того, чтобы мы встретились, понадобятся неимоверные, нечеловеческие усилия для преодоления преград, которые возникли из-за нашего обоюдного стремления друг к другу...

— Постойте! Милая моя стюардесса! Вы говорите такими загадками... Вроде и на понятном языке, но я ничегошеньки не понимаю! Я люблю вас! Я не хочу с вами больше расставаться... Для чего же я тогда вас нашёл? Чтобы снова потерять?!

— Да... — Едва слышно подтвердила фея.

— Зачем?! — Вскричал я и переспросил, мгновенно охрипнув: — Зачем?! Ведь я этого не хочу!

я раскрыл свои объятия и сделал шаг навстречу своей судьбе.

— Я тоже... — Согласилась она, но не сделала даже попытки сдвинуться с места.

— Так что же нас может разлучить?! — В недоумении остановился я.

— Время. — Мгновенно последовал ответ.

— То есть как?

— А вот это вы должны понять самостоятельно. — Ответила девушка, и предательская слезинка скользнула из прекрасных её глаз. — Я привела вас в Храм, нарушая все законы, в надежде, что этим спасу хотя бы вас, но своим необдуманным поступком натворила неописуемых бед. Простите, если сможете... — Как-то виновато улыбнулась она и закрыла лицо руками.

Всё вдруг поплыло, затуманилось. Откуда-то раздался знакомый насмешливый голос:

"Жить — хорошо!" — Произнёс он.

"А хорошо жить ещё лучше!" — ответил ему другой такой же, не менее знакомый голос.

И я опять вспомнил!..

Ресторан блистал всеми своими люстрами, зеркальными окнами, хрусталём на столах, блестящей фарфоровой посудой, серебряными ложками, вилками, ножами. Музыка гремела, будучи запертой в четырёх стенах и не имея возможности вырваться на свободу. Разгорячённые алкоголем пары метались в подобие танца. Кое-кто энергично продолжал напиваться втихомолку, одиноко сидя за столом. В это самое подходящее время мы и решили покинуть сей замечательный уголок человеческого грехопадения. У входа нас задержал фотограф-любитель.

— Не желаете сфотографироваться на память? — Заискивающе заговорил он.

— Как ты думаешь? — Поинтересовался я у своей спутницы. — Фоткнемся?

Она неопределённо пожала плечами.

— Давай. — Решил я, даже не полюбопытствовав, во что это мне обойдётся.

Фотограф обрадовано заторопился.

— Давайте-ка вон там, возле ёлочки.

— Нет. Возле ёлочки что-то не хочется. — Отказалась моя подруга.

— Ладно, тогда вон там, чуть сбоку, у фонтанчика? — Заторопился фотограф.

— У фонтанчика лучше. — Кивнула, соглашаясь подруга.

Мы подошли к бассейну, заполненному до половины водой. У самого дна плавали в ожидании своей участи золотистые рыбёшки.

— Нет. Здесь не хочу. — Вдруг заупрямилась девушка.

— Почему? — Не понял я.

— Я не хочу фотографироваться на фоне этих несчастных, приговорённых к пожиранию.

— Девушка, — забормотал фотограф, — рыб видно не будет. Будут видны струи фонтана, русалка в центре, а рыбы, они внизу, их не видно. Хотите, сами посмотрите, — он приглашающе отступил от штатива с фотокамерой.

— Лучше на фоне вон того панно. — Указала она жестом в сторону совершенно голой стены.

Фотограф скривился, но тут же исправился, заулыбался.

— Как скажете, как скажете. — Затараторил он, разворачивая объектив в указанном направлении.

Мы подошли к стене. Я обнимал подругу левой рукой за талию, правой держал обе её маленькие ручки пианистки в своей лапище.

— Внимание?! Ой, девушка, вы, кажется, моргнули. Позвольте, я, на всякий случай, сделаю повторный снимок? — И, не дожидаясь согласия, снова щёлкнул фотовспышкой.

Я только и успел, что поменяться с девушкой местами. Теперь я обнимал подругу за талию правой рукой, левой продолжал держать её пальчики в своих руках.

— Готово! — Торжествующе возгласил он.

— Спасибо. — Безынициативно поблагодарила девушка. — Сколько с нас?

— Прошу прощения, — перебил я её, вынимая из кармана несколько мелких купюр. — Сколько вы сказали?

— Нет, нет, нет! — вдруг запротестовал фотограф. — Я исключительно ради искусства.

— Простите? — Не понял я.

— Просто мне очень захотелось вас сфотографировать. — Смущаясь, ответил фотограф.

— А можно узнать, почему? — Заинтересовалась моя спутница.

— Как вам сказать... — замялся парень. — Мне показалось, будто это ваша последняя совместная фотография.

— Что-о-о! — Удивились мы оба одновременно.

— Я бы даже сказал, что и ваш совместный поход в подобные заведения.

— Тоже последний? — Спросил я, внимательно разглядывая фотографа.

— Да. — Согласился тот.

— Вам не кажется это странным? — Снова спросил я.

— Нет, — твёрдо ответил парень. — Я чувствую настроение людей. Вам не понравилось здесь. Но это не главное. Главное то, что один из вас обманывает другого.

— Вот-те на! — Изумился я. — Не я ли?

— Можно, я на этот вопрос не отвечу? — Просительно посмотрел мне в глаза фотограф.

— Нет уж, отвечайте. — Потребовал я.

— Понимаете... Дело в том, что вы оба пока что не осознаёте происходящего с вами.

Парень мялся, явно не желая говорить. Моя подруга внимательно разглядывала фотографа. Она, кажется, всё прекрасно понимала. Я же стоял остолоп остолопом.

— Вы можете изъясняться точнее? — Попросил я.

— Я же говорю, мне трудно вам объяснить то, чего вы не понимаете, и даже не можете просто принять к сведению. — И добавил, спохватившись: — Пока не понимаете.

— Что значит "пока"? — Переспросил я.

— Пока — это значит, временно, сегодня вы ещё не понимаете, может, даже через месяц понимать ещё не будете. А через полгода всё станет на свои места, и тогда наступит так называемое озарение.

— Слышь, мужик, ты кончай шутки шутить. Говори чётко, разборчиво и понятно, кто и кого обманывает? — Угрожающе насупился я.

— Вы меня не поняли, — заторопился с пояснениями фотограф. — Вы ещё не понимаете, что друг друга обманываете.

— Да, блин, не понимаю? — Начал звереть я.

— Да погоди ты со своими выяснениями. — вдруг вмешалась моя подруга. — Вы хотите сказать, что мы обманываемся в своих чувствах друг к другу? — Уточнила она, обращаясь к фотографу.

— Не совсем, но очень близко. — Облегчённо вздохнул парень.

Девушка внимательно посмотрела на меня. Потом на фотографа, и снова на меня, как бы оценивая.

— Вы знаете, — снова заговорила она, обращаясь к фотографу, — а вы правы. Я не понимаю, как это, но чувствую вашу правоту. Даже больше. Я могу с очень большой уверенностью сказать, что обманываюсь в чувствах именно я.

Я ошарашенно посмотрел на свою любимую.

— Ты что такое говоришь? — Неуверенно произнёс я.

— Прости, милый, — она обратила свой чудесный взгляд на меня. — Но, наверное, этот парень прав.

— И что с того? — Тупо уставившись на неё, спросил я.

— А то, что хоть сейчас я на все сто уверена в любви к тебе, но есть очень большая, невероятно огромная доля того, что через некоторое время кто-нибудь из нас поймёт, что никакого взаимного чувства между нами нет.

— Это как?

— Очень просто.

— И ты хочешь сказать, что этим первым понявшим будешь ты?

— Да, милый. — Легко согласилась девушка.

Я не поверил. Я не мог этому верить. Этого просто не могло быть по определению.

За окном ресторана заканчивалась суббота, двадцать второго декабря. А в моей душе пылала весна, могущая растопить любую зимнюю стужу, и вдруг такое признание!.. Я смотрел в воду, на дефилирующих внизу рыб, подсвеченных цветными фонариками, и ощущал приближающуюся беду. Нет, я ни на миг не поверил им, но вечер был безнадёжно испорчен.

Теперь я держу в руках эти две выцветшие фотографии, и вспоминаю... Вспоминаю всё, что произошло после этого. Да. Мы ещё почти целый год встречались, но трещина в наших отношениях всё увеличивалась и увеличивалась, разводя нас по разные стороны громадной пропасти.

И вот прошло тридцать пять лет. Тридцать пять долгих или коротких, человеческих лет. Почти тринадцать тысяч дней и ночей. Много это, или мало? Не знаю. Наверное, всё-таки много!.. Очень много!.. Невозможно много!.. И фотограф оказался прав. А я?! А я так и не понял ничего. Я всё также оставался один на один со своим чувством неразделённой, непонятой и не принятой любви. Один, как перст, посреди пустыни, образовавшейся вокруг меня не без моей, разумеется, помощи. Горечь одиночества, нерастраченного чувства, утраченной веры — всё это и много больше присутствовало в моей разгромленной душе. Для чего тогда жить, если любви нет? Если люди не умеют любить друг друга? Если они не могут оценить этого великого дара всевышнего? Если они не понимают, что это такое — любовь? Как быть тому, кто это познал? Как ему поделиться своим знанием со всеми, если этого никто не хочет? Если это никому не надо? Или может быть всё-таки кому-то нужно? Тогда где они, те, желающие познать истинную любовь?! Где они??? Отзовитесь!!!

Я вздрогнул. Замотал головой. Не может быть? Этого не может быть? Я не мог такого забыть!

— Но забыл же? — Раздался нежный голосок.

— Господи! Не может этого быть?! Какие тридцать пять лет?! Откуда?! О! Господи! О чём я думаю?.. Я не понимаю... Я не могу понять... Моё бедное сознание сейчас взорвётся от непонимания...

я сильно растёр лицо. Никаких фотографий не было. Никакого ресторана... Я стоял там, где и застало меня это непонятное состояние полной реальности никогда не существовавшего события.

— Не понимаю... — Прошептал я. — Помогите мне, пожалуйста?! — И вдруг меня озарило: — Но погодите! Кто же вы?! Если не девушка Надя, то кто? Стюардесса погибла, хотя в реальности ничего подобного не было. Я расстался с Олесей, однако и её ведь никогда не было. Я читал письма, которых никто и никогда не писал. Я любил тех, кого никогда не было. Что это? Наваждение? Волшебство? Но так не бывает? — Мои руки непроизвольно поднялись к небу, как бы прося помощи и защиты. — Я не могу жить без вас, но и вы не реальны. Так кто же вы? _Л_Ю_Б_О_В_Ь_?!

— Наконец-то вы поняли. — Произнесла красавица, отняв руки от лица.

На глазах её блестели бриллианты слезинок. Только это были слёзы неописуемого счастья, слёзы торжества победы, слёзы большой, неземной любви!

— Так вот оно в чём дело?! — Шёпотом воскликнул я и, не желая оставлять всё на волю судьбы, не собираясь давать шанс кому бы-то ни было, бросился к ней, но тут между нами возникла чёрная стена, заслонившая собой мою любовь. И глухой, низкий голос произнёс:

— Не радуйтесь и не плачьте оттого, что сегодня вы могли бы поставить точку. В раскаянии нет творчества сердца. Если вы ищете, ясно понимая своё место во вселенной, ищете ступать весело и просто по ступеням вселенной, ваш поиск идёт от Вечного в вас, и для вас не будет существовать хаоса страстей. Ваша мысль не застрянет в кипящей массе условностей, в которых живёт окружающая вас толпа, — вы будете вращаться среди тех вибраций, где творит мысль, не спускающаяся к суете и тлению временного. Ваш мир — Вселенная, ваш дом — Любовь, ваше счастье в вас. Найдите себя — найдёте друг друга. Да будет так!

— Не-е-ет!!! Не-е-ет!!! Не-е-е-ет!!! — Раненым зверем взревел я и, сорвав с пальца перстень, швырнул его в преграду, так безжалостно разделившую одну душу на две половинки.

Огненная стихия разорвала тьму, и я, ослепший от вселенского пламени, бросился по этому пылающему мосту к своей судьбе, к своему счастью, к своей любви...

Одесса, 8 января, 2007 г.

1 ноября среда 2017 г.

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие 1

От автора 5

Пролог 6

Глава 1 — Заблудившийся 7

Глава 2 — Шпион 43

Глава 3 — Стюардесса 71

Глава 4 — В гостях у Зёки 107

Глава 5 — Невеста 133

Глава 6 — В гроте откровений 165

Глава 7 — Назад, в детство 171

Глава 8 — Хранительница 184

Глава 9 — Жена 213

Глава 10 — Лучник 233

Глава 11 — Ночной дежурный 241

Глава 12 — Сад Фонтанов 278

Глава 13 — Девушка из вечности 289

Глава 14 — Перстень познания 314

Глава 15 — Лабиринт 328

Глава 16 — Чужая свадьба 390

Глава 17 — Наш дом 418

Содержание 429