Спасение 7-8

VII

Граф занялся делами.

Он наводил здесь порядок так же, как в Бражелоне. Серьезный, сосредоточенный, он казался спокойным, и только лихорадочный блеск в глазах выдавал его истинное состояние. Но чтобы заметить это, надо было заглянуть ему в лицо, а крестьяне, которых привел в замок Гийом, послушные жесту графской руки, останавливались от него на почтительном расстоянии.

Многие из них видели графа впервые и были поражены видом господина, явившегося из небытия, да еще в таком блеске.

А блеска было достаточно.

Дело было в том, что с вещами графа случилась неприятность. Мальчишка, которого Гийом послал в Сенсени, оказался очень старательным и, как это часто бывает, от большого усердия, умудрился уронить багаж прямо под колеса въехавшего во двор трактира экипажа.

На то, чтоб привести в порядок одежду, нужно было время, а граф хотел переменить дорожное платье. Пришлось достать кое-что из старых запасов. За гардеробом графа Гийом тщательно следил. Платье проветривалось и аккуратно пряталось от губительного солнечного света. Правда мода, по которой оно шилось, уже давно ушла в прошлое, но в провинции время бежит медленнее, да и среди фермеров не было знатоков парижских фасонов.

За то время, пока граф с Гримо добирались до Ла Фера, граф заметно похудел. В мушкетерах он носил эспаньолку, но в Бражелоне сбрил ее, не желая тратить время на уход. Все это делало его моложе.

Темно-голубой камзол, который выбрал для хозяина Гийом, оттенял прозрачную лазурь глаз. Когда-то молодой щеголь тщательно выбирал цвет, чтоб заставить еще ярче проявиться свою красоту.

Прошло больше десяти лет, но цвет не потерял своей глубины и граф выглядел таким же неотразимым, как тогда, когда хотел нравиться и быть любимым. Черные пряди, длиннее, чем обычно носил граф, красиво выделялись на голубом бархате. На матово-белом лице, как нарисованные, чернели стрелки бровей и тонкая полоска усов. Подбородок, больше не скрытый эспаньолкой, чистой, твердой линией завершал безупречный овал лица.

Гримо слышал, как стоявший рядом с ним Гийом, прошептал со смесью восхищения и удовлетворения:

— Как раньше...

Гримо сам чувствовал невольную робость, хотя это не у него граф требовал ответа и спрашивал отчета.

Это было похоже на Бражелон и одновременно все было иначе. Граф ни разу не улыбнулся и спокойно принимал знаки почтения, которые оказывали ему крестьяне. Его распоряжения были лаконичны, а тон непререкаемым. Но, насколько мог судить Гримо, это никого не удивляло, крестьяне принимали это как должное.

Среди них был один человек, скорее похожий на горожанина. Его костюм покроем напоминал военную форму, да и сам он выправкой походил на военного. Гийом что-то шепнул графу на ухо, показывая на этого человека. Лицо графа застыло и он на пару секунд закрыл глаза. Гримо шагнул было к нему, но хозяин уже взял себя в руки, только уголки губ дрогнули в горькой улыбке.

Он пригласил незнакомца в дом и они о чем-то долго беседовали в кабинете графа, после чего уехали вдвоем.

Гримо ничего не понял, но Гийом, похоже, не был удивлен. Он довольно глядел им вслед и, казалось, рос в собственных глазах, от гордости за хозяина. Поймав растерянный взгляд Гримо, он похвастался:

— Без графа никак — он судья. Пока его не было, от его имени чиновник дела решал, да лейтенант. А раз вернулся... Я им первым сообщил, что граф прибыл.

Следующие недели граф был очень занят. В Ла Фере везде был виден след когда-то железного порядка, и теперь надо было лишь натянуть вожжи и встряхнуть людей, чтоб все снова пошло, как положено.

Время от времени граф оставлял дела и, взяв коня, пропадал на несколько часов. Его видели несущимся по полям, без цели и повода, словно он желал убежать от преследовавших его мыслей.

Но чем бы он ни занимался, с кем бы ни говорил и какие бы вопросы ни решал, его ни на миг не покидало это выражение сосредоточенности, которое тревожило Гримо еще в Бражелоне.

Тайная цель двигала всеми его действиями, и Ла Фер был лишь этапом на пути к этой цели.

Но помимо этого для Гримо было очевидно, что пребывание в Ла Фере тяготит графа само по себе. Эти его бешеные скачки, спешка, все говорило о том, что он хоть сейчас готов убраться отсюда, и только дела держат его на месте.

Он очень мало спал, почти не ел и практически перестал пить.

Как и в Бражелоне это дало свои плоды — примерно через месяц он мог сказать, что его присутствие здесь почти не имеет значения. Все шло своим чередом без задержек и неувязок.

Гримо всем нутром ощущал нетерпение господина и готов был немедленно собирать вещи, но графа задержало неожиданное известие.

Гийом, раздуваясь от гордости, сообщил, что в Куси приехала Франсуаза Лотарингская, мадам де Вандом.

Гийом ревниво относился к графскому статусу и не сомневался, что его хозяин захочет засвидетельствовать ей свое почтение.

Франсуаза Лотарингская, племянница королевы Луизы де Водемон, очень напоминала свою венценосную тетку. Она была скромной, набожной и преданной своему супругу, хотя трудно было представить менее подходящую жену для взбалмошного отпрыска Генриха IV. Но их брак был залогом мира между королем-протестантом и отцом Франсуазы, который возглавлял Лигу в Бретани, так что ни ее, ни Сезара никто не спрашивал, что они думают друг о друге.

От Лотарингии и Бара было не так далеко до Пикардии и Франсуаза, навещая родных, иногда заглядывала в Куси, где родился ее муж.

Все это Гийом между делом выложил Гримо, не сомневаясь, что он понимает важность оказания внимания мадам де Вандом. Гримо первый раз слышал, что его господин знаком с невесткой короля и только удивленно поднял брови. Гийом неохотно признался, что граф не знаком, но он достаточно знатен, чтоб его визит не сочли навязчивым. К тому же, кто знает, может у них есть общая родня.

— Кто был герцогиней Беррийской? — втолковывал он Гримо. — Мадам де Водемон. А мадам де Вандом ее племянница. В Берри у графа полно родни, кто его знает, может там тоже с лотарингцами кое-кто породнился. Вон король покойный сестру за Карла Лотарингского выдал, а потом и сына женил на его племяннице. Его сын в Куси родился — Сезар де Вандом.

Гийом подумал и с гордостью добавил:

— А здесь зато родился его отец — Антуан де Бурбон. Прямо здесь — в Ла Фере. И короли здесь бывали. Ты знаешь, почему Франциск I носил бороду?

— Огонь.

— Да, ему в голову огненной головешкой попали и шрам остался. Так вот, это тоже было здесь — в Ла Фере.

Гримо недоверчиво покачал головой, а Гийом радостно засмеялся:

— Точно говорю! В замке хранится письмо Луизы Савойской, она там об этом пишет. Я сам читал!

Он довольно поглядел на Гримо, но тут же спохватился:

— Ты же не скажешь графу? Он меня прибьет, если узнает, что я в архиве лазил.

Гримо кивнул.

Имя Франсуазы навело его на мысль. Вандом — это же рядом с Блуа. Может граф действительно захочет свести знакомство с его владелицей? Тут соседи, там соседи...

Граф, выслушав Гийома, тоже задумался, но слуги и представить не могли, в каком направлении шли его мысли.

Для графа мадам де Вандом, прежде всего, была женой Сезара де Бурбона, герцога де Вандом, герцога Бофор и д'Этамп, герцога де Пентевьер и так далее и тому подобное.

Участника заговора Шале, которого от эшафота спасло только то, что он был сыном Генриха IV. Шале отправился на плаху, а герцог де Вандом с братом — в Венсенн, в тюрьму. Совсем недавно, всего два года назад он упросил Ришелье выпустить его. Кардинал поставил условие, что Вандом покинет пределы Франции.

Сейчас герцог жил в Голландии, той самой Голландии, что рядом с Лотарингией и совсем близко от Пикардии...

Ришелье не зря требовал изгнания для Вандома — герцог был не из тех, кто способен угомониться. Он чуть не полжизни провел в тюрьме, куда исправно попадал после каждого заговора. Его выпускали, снисходя к высокому происхождению, чтоб через короткий промежуток времени вернуть обратно — примириться с кардиналом было выше его сил.

Граф сложил два и два — Сезар в Голландии, его жена в Куси... Кто знает, с какой целью она решила приехать в эти края и кто знает, что за мысли бродят в голове неугомонного Сезара...

Результатом графских размышлений было распоряжение приготовить все для визита.

Одежда, которую обыкновенно носил граф, была темных тонов и скромного покроя. Он пересмотрел все свое платье и со вздохом приказал Гийому поискать что-нибудь приличнее в его бывшем гардеробе.

Задача была не из легких. Появиться перед мадам де Вандом в платье десять лет как вышедшем из моды, значило просто выставить себя на посмешище.

Гийом взял в помощь Гримо и они полдня провели перебирая вещи.

Гримо, привыкший к умеренности графа и крайней скромности в том, что касалось одежды, был поражен что количеством, что качеством костюмов. Чего только не завалялось в гардеробе у графа!

Гийом привычно перекладывал вещи и по ходу сообщал: "Для охоты... Это парадный, вечерний... Для родственных визитов... В этом ездил на прогулки, когда хотел побыть сам, а если с компанией — надевал вот этот, нарядный..."

Гримо приглянулся камзол темно-зеленого цвета. Строгий покрой, без модных вышивок и лент, делал его подходящим почти для любого визита. Благодаря стараниям Гийома, ткань прекрасно сохранилась.

— Этот? — Гримо ткнул пальцем в камзол.

— Этот он ни разу не надевал. Заказал, а пока шили, он уже уехал. А я бы вот что надел, — Гийом с улыбкой набросил себе на плечи камзол цвета свежих сливок. Атласная ткань была вся расшита мелкими букетами красных и белых роз, переплетенных серебряной нитью. Полы и отвороты были отделаны широким позументом шитым такой же серебряной нитью, а петли обшиты мелким жемчугом. В прорези на рукавах проглядывала алая шелковая подкладка. Пуговицы тоже были обтянуты алым шелком.

Гримо вытаращил глаза. Он не верил своим глазам — чтоб его господин носил такое?

Гийом засмеялся, довольный произведенным впечатлением:

— Да, ничего костюм. У него и панталоны такие же есть — в розах. Дамы восхищались! Он тогда совсем молодой был, только-только шестнадцать исполнилось.

Гримо протянул руку и пощупал ткань. Гийом улыбнулся:

— Это я его из Берри притащил. Граф велел оставить, а мне жалко было. Он тогда, помню, шутил — никому не говори, что это мое, засмеют!

Гийом со вздохом отложил в сторону атласный камзол и взял зеленый. Придирчиво осмотрев его со всех сторон, он кивнул:

— Пожалуй, подойдет. Надо только вот тут шнурки спороть — сейчас уже так не носят — и можно одевать. А все-таки жаль...

Он бросил взгляд на светлый камзол и вздохнул. Гримо тоже глянул на розы, представил в них графа и не смог сдержать улыбку. Они с Гийомом переглянулись и захохотали. Вернее хохотал Гийом, а Гримо несколько раз хмыкнул, что для него было признаком необыкновенной веселости.

Граф одобрил их выбор и на следующий день они с Гримо отправились в Куси.

VIII

Граф пробыл в Куси около трех часов. Как ни разбирало Гримо любопытство, ему так и не удалось увидеть мадам де Вандом. Когда граф вышел, они сразу уехали.

Граф был задумчив, и, как показалось Гримо, несколько разочарован.

Гримо тоже был разочарован — он посчитал, что его господину оказали мало чести. Могли бы хоть на обед пригласить, что ли.

Гийом набросился на него с расспросами, но, увы, ему тоже пришлось разочароваться.

Тем больше они были удивлены, когда на следующий день к воротам замка подкатил легкий экипаж. Дальше проехать гости не смогли — ворота были заперты. Но дама, которая вышла из экипажа, оказалась не гордой. Она прошла через калитку и направилась к замку пешком.

Граф был во дворе. Он только что сел на коня, собираясь по своему обыкновению отправиться, куда глаза глядят. Увидев даму, он поспешно соскочил с седла и бросился ей навстречу:

— Мадам де Вандом! Простите, я...

— Добрый день, граф. Это Вы меня простите за нежданный визит. Но вчера Вы так любезно навестили меня. Так просто, по-соседски, что я решила ответить Вам тем же. Здесь, в провинции, нравы не столь церемонны. Надеюсь, Вы примете меня?

Последняя фраза была сказана с чуть заметным лукавством.

Граф поклонился и поцеловал протянутую руку:

— Почту за честь

Гримо во все глаза глядел на даму, которая была невесткой самого Генриха IV.

Ей было около сорока лет. Черты лица скорее приятные, чем красивые, но в целом, лицо мало чем запоминалось, разве что исключительно доброжелательным выражением. Одета она была во что-то темное и строгое и Гримо подумал, что напрасно они с Гийомом переживали за графский костюм — дама сама явно не гонится за модой.

Граф пригласил ее в замок, но мадам де Вандом отказалась.

— Благодарю Вас, но я бы не хотела Вас стеснять. К тому же, Вы куда-то собирались?

— Это дело можно отложить.

— Нет, нет, граф, не стоит ради меня менять свои планы. Я только на минутку. К сожалению, я редко бываю в этих местах, а мне всегда хотелось посмотреть эту церковь.

— Наша церковь прекрасна. Это здание построили на месте старой, благодаря щедрости...

— Марии Люксембургской, жены моего двоюродного прадеда, — с улыбкой закончила мадам де Вандом.

Граф тоже улыбнулся:

— Простите, кажется, я вздумал учить Вас истории.

— Она была святая женщина, всю жизнь посвятившая заботам о бедных. Мирские блага и слава мало значили для нее.

— Генрих Наваррский и Генрих де Гиз называли ее своей прабабкой.

— А герцог де Лонгвиль — прапрабабкой. Многие их тех, кто гонится за титулами и знатностью все бы отдали за такое положение.

— А досталось оно той, которая думала лишь о Боге.

Мадам де Вандом перекрестилась:

— Блаженны верующие... Мы должны быть благодарны, если встречаем подобных людей на своем пути. В наше время они редкость. Я не устаю благословлять тот день, когда мне была ниспослана встреча, перевернувшая всю мою жизнь. Только безграничной милости божьей я обязана тем, что узнала отца Венсана де Поля. Это святой человек, такой, какой была Мария Люксембургская.

При имени отца Венсана, брови графа заметно дрогнули и это не осталось незамеченным. Мадам де Вандом с интересом поглядела графу в глаза:

— Вы знаете его?

Графу очень хотелось промолчать, но, сделав над собой усилие, он сдержанно ответил:

— Да, знаю.

Мадам де Вандом радостно вскрикнула:

— Неужели? Это удивительный человек, не правда ли, граф? А давно ли Вы знакомы?

Граф еще сдержаннее ответил:

— Давно. Но Вы, мадам, хотели посмотреть церковь? Гримо, предупреди кюре.

Гримо послушно отправился в церковь. Кюре был там и весть, что ему на голову внезапно свалилась такая важная гостья, как мадам де Вандом, совершенно ошеломила его. Он невольно посмотрел на распятие, словно ожидая поддержки и совета. Гримо оставил его собираться с мыслями и вернулся во двор.

— ...так много общего и я очень этому рада, — донесся до него голос мадам де Вандом. — Если Вам случится быть в Париже, прошу, граф, не стесняйтесь. Я буду рада снова видеть Вас.