Спасение 7-8

VII

Граф занялся делами.

Он наводил здесь порядок так же, как в Бражелоне. Серьезный, сосредоточенный, он казался спокойным, и только лихорадочный блеск в глазах выдавал его истинное состояние. Но чтобы заметить это, надо было заглянуть ему в лицо, а крестьяне, которых привел в замок Гийом, послушные жесту графской руки, останавливались от него на почтительном расстоянии.

Многие из них видели графа впервые и были поражены видом господина, явившегося из небытия, да еще в таком блеске.

А блеска было достаточно.

Дело было в том, что с вещами графа случилась неприятность. Мальчишка, которого Гийом послал в Сенсени, оказался очень старательным и, как это часто бывает, от большого усердия, умудрился уронить багаж прямо под колеса въехавшего во двор трактира экипажа.

На то, чтоб привести в порядок одежду, нужно было время, а граф хотел переменить дорожное платье. Пришлось достать кое-что из старых запасов. За гардеробом графа Гийом тщательно следил. Платье проветривалось и аккуратно пряталось от губительного солнечного света. Правда мода, по которой оно шилось, уже давно ушла в прошлое, но в провинции время бежит медленнее, да и среди фермеров не было знатоков парижских фасонов.

За то время, пока граф с Гримо добирались до Ла Фера, граф заметно похудел. В мушкетерах он носил эспаньолку, но в Бражелоне сбрил ее, не желая тратить время на уход. Все это делало его моложе.

Темно-голубой камзол, который выбрал для хозяина Гийом, оттенял прозрачную лазурь глаз. Когда-то молодой щеголь тщательно выбирал цвет, чтоб заставить еще ярче проявиться свою красоту.

Прошло больше десяти лет, но цвет не потерял своей глубины и граф выглядел таким же неотразимым, как тогда, когда хотел нравиться и быть любимым. Черные пряди, длиннее, чем обычно носил граф, красиво выделялись на голубом бархате. На матово-белом лице, как нарисованные, чернели стрелки бровей и тонкая полоска усов. Подбородок, больше не скрытый эспаньолкой, чистой, твердой линией завершал безупречный овал лица.

Гримо слышал, как стоявший рядом с ним Гийом, прошептал со смесью восхищения и удовлетворения:

— Как раньше...

Гримо сам чувствовал невольную робость, хотя это не у него граф требовал ответа и спрашивал отчета.

Это было похоже на Бражелон и одновременно все было иначе. Граф ни разу не улыбнулся и спокойно принимал знаки почтения, которые оказывали ему крестьяне. Его распоряжения были лаконичны, а тон непререкаемым. Но, насколько мог судить Гримо, это никого не удивляло, крестьяне принимали это как должное.

Среди них был один человек, скорее похожий на горожанина. Его костюм покроем напоминал военную форму, да и сам он выправкой походил на военного. Гийом что-то шепнул графу на ухо, показывая на этого человека. Лицо графа застыло и он на пару секунд закрыл глаза. Гримо шагнул было к нему, но хозяин уже взял себя в руки, только уголки губ дрогнули в горькой улыбке.

Он пригласил незнакомца в дом и они о чем-то долго беседовали в кабинете графа, после чего уехали вдвоем.

Гримо ничего не понял, но Гийом, похоже, не был удивлен. Он довольно глядел им вслед и, казалось, рос в собственных глазах, от гордости за хозяина. Поймав растерянный взгляд Гримо, он похвастался:

— Без графа никак — он судья. Пока его не было, от его имени чиновник дела решал, да лейтенант. А раз вернулся... Я им первым сообщил, что граф прибыл.

Следующие недели граф был очень занят. В Ла Фере везде был виден след когда-то железного порядка, и теперь надо было лишь натянуть вожжи и встряхнуть людей, чтоб все снова пошло, как положено.

Время от времени граф оставлял дела и, взяв коня, пропадал на несколько часов. Его видели несущимся по полям, без цели и повода, словно он желал убежать от преследовавших его мыслей.

Но чем бы он ни занимался, с кем бы ни говорил и какие бы вопросы ни решал, его ни на миг не покидало это выражение сосредоточенности, которое тревожило Гримо еще в Бражелоне.

Тайная цель двигала всеми его действиями, и Ла Фер был лишь этапом на пути к этой цели.

Но помимо этого для Гримо было очевидно, что пребывание в Ла Фере тяготит графа само по себе. Эти его бешеные скачки, спешка, все говорило о том, что он хоть сейчас готов убраться отсюда, и только дела держат его на месте.

Он очень мало спал, почти не ел и практически перестал пить.

Как и в Бражелоне это дало свои плоды — примерно через месяц он мог сказать, что его присутствие здесь почти не имеет значения. Все шло своим чередом без задержек и неувязок.

Гримо всем нутром ощущал нетерпение господина и готов был немедленно собирать вещи, но графа задержало неожиданное известие.

Гийом, раздуваясь от гордости, сообщил, что в Куси приехала Франсуаза Лотарингская, мадам де Вандом.

Гийом ревниво относился к графскому статусу и не сомневался, что его хозяин захочет засвидетельствовать ей свое почтение.

Франсуаза Лотарингская, племянница королевы Луизы де Водемон, очень напоминала свою венценосную тетку. Она была скромной, набожной и преданной своему супругу, хотя трудно было представить менее подходящую жену для взбалмошного отпрыска Генриха IV. Но их брак был залогом мира между королем-протестантом и отцом Франсуазы, который возглавлял Лигу в Бретани, так что ни ее, ни Сезара никто не спрашивал, что они думают друг о друге.

От Лотарингии и Бара было не так далеко до Пикардии и Франсуаза, навещая родных, иногда заглядывала в Куси, где родился ее муж.

Все это Гийом между делом выложил Гримо, не сомневаясь, что он понимает важность оказания внимания мадам де Вандом. Гримо первый раз слышал, что его господин знаком с невесткой короля и только удивленно поднял брови. Гийом неохотно признался, что граф не знаком, но он достаточно знатен, чтоб его визит не сочли навязчивым. К тому же, кто знает, может у них есть общая родня.

— Кто был герцогиней Беррийской? — втолковывал он Гримо. — Мадам де Водемон. А мадам де Вандом ее племянница. В Берри у графа полно родни, кто его знает, может там тоже с лотарингцами кое-кто породнился. Вон король покойный сестру за Карла Лотарингского выдал, а потом и сына женил на его племяннице. Его сын в Куси родился — Сезар де Вандом.

Гийом подумал и с гордостью добавил:

— А здесь зато родился его отец — Антуан де Бурбон. Прямо здесь — в Ла Фере. И короли здесь бывали. Ты знаешь, почему Франциск I носил бороду?

— Огонь.

— Да, ему в голову огненной головешкой попали и шрам остался. Так вот, это тоже было здесь — в Ла Фере.

Гримо недоверчиво покачал головой, а Гийом радостно засмеялся:

— Точно говорю! В замке хранится письмо Луизы Савойской, она там об этом пишет. Я сам читал!

Он довольно поглядел на Гримо, но тут же спохватился:

— Ты же не скажешь графу? Он меня прибьет, если узнает, что я в архиве лазил.

Гримо кивнул.

Имя Франсуазы навело его на мысль. Вандом — это же рядом с Блуа. Может граф действительно захочет свести знакомство с его владелицей? Тут соседи, там соседи...

Граф, выслушав Гийома, тоже задумался, но слуги и представить не могли, в каком направлении шли его мысли.

Для графа мадам де Вандом, прежде всего, была женой Сезара де Бурбона, герцога де Вандом, герцога Бофор и д'Этамп, герцога де Пентевьер и так далее и тому подобное.

Участника заговора Шале, которого от эшафота спасло только то, что он был сыном Генриха IV. Шале отправился на плаху, а герцог де Вандом с братом — в Венсенн, в тюрьму. Совсем недавно, всего два года назад он упросил Ришелье выпустить его. Кардинал поставил условие, что Вандом покинет пределы Франции.

Сейчас герцог жил в Голландии, той самой Голландии, что рядом с Лотарингией и совсем близко от Пикардии...

Ришелье не зря требовал изгнания для Вандома — герцог был не из тех, кто способен угомониться. Он чуть не полжизни провел в тюрьме, куда исправно попадал после каждого заговора. Его выпускали, снисходя к высокому происхождению, чтоб через короткий промежуток времени вернуть обратно — примириться с кардиналом было выше его сил.

Граф сложил два и два — Сезар в Голландии, его жена в Куси... Кто знает, с какой целью она решила приехать в эти края и кто знает, что за мысли бродят в голове неугомонного Сезара...

Результатом графских размышлений было распоряжение приготовить все для визита.

Одежда, которую обыкновенно носил граф, была темных тонов и скромного покроя. Он пересмотрел все свое платье и со вздохом приказал Гийому поискать что-нибудь приличнее в его бывшем гардеробе.

Задача была не из легких. Появиться перед мадам де Вандом в платье десять лет как вышедшем из моды, значило просто выставить себя на посмешище.

Гийом взял в помощь Гримо и они полдня провели перебирая вещи.

Гримо, привыкший к умеренности графа и крайней скромности в том, что касалось одежды, был поражен что количеством, что качеством костюмов. Чего только не завалялось в гардеробе у графа!

Гийом привычно перекладывал вещи и по ходу сообщал: "Для охоты... Это парадный, вечерний... Для родственных визитов... В этом ездил на прогулки, когда хотел побыть сам, а если с компанией — надевал вот этот, нарядный..."

Гримо приглянулся камзол темно-зеленого цвета. Строгий покрой, без модных вышивок и лент, делал его подходящим почти для любого визита. Благодаря стараниям Гийома, ткань прекрасно сохранилась.

— Этот? — Гримо ткнул пальцем в камзол.

— Этот он ни разу не надевал. Заказал, а пока шили, он уже уехал. А я бы вот что надел, — Гийом с улыбкой набросил себе на плечи камзол цвета свежих сливок. Атласная ткань была вся расшита мелкими букетами красных и белых роз, переплетенных серебряной нитью. Полы и отвороты были отделаны широким позументом шитым такой же серебряной нитью, а петли обшиты мелким жемчугом. В прорези на рукавах проглядывала алая шелковая подкладка. Пуговицы тоже были обтянуты алым шелком.

Гримо вытаращил глаза. Он не верил своим глазам — чтоб его господин носил такое?

Гийом засмеялся, довольный произведенным впечатлением:

— Да, ничего костюм. У него и панталоны такие же есть — в розах. Дамы восхищались! Он тогда совсем молодой был, только-только шестнадцать исполнилось.

Гримо протянул руку и пощупал ткань. Гийом улыбнулся:

— Это я его из Берри притащил. Граф велел оставить, а мне жалко было. Он тогда, помню, шутил — никому не говори, что это мое, засмеют!

Гийом со вздохом отложил в сторону атласный камзол и взял зеленый. Придирчиво осмотрев его со всех сторон, он кивнул:

— Пожалуй, подойдет. Надо только вот тут шнурки спороть — сейчас уже так не носят — и можно одевать. А все-таки жаль...

Он бросил взгляд на светлый камзол и вздохнул. Гримо тоже глянул на розы, представил в них графа и не смог сдержать улыбку. Они с Гийомом переглянулись и захохотали. Вернее хохотал Гийом, а Гримо несколько раз хмыкнул, что для него было признаком необыкновенной веселости.

Граф одобрил их выбор и на следующий день они с Гримо отправились в Куси.

VIII

Граф пробыл в Куси около трех часов. Как ни разбирало Гримо любопытство, ему так и не удалось увидеть мадам де Вандом. Когда граф вышел, они сразу уехали.

Граф был задумчив, и, как показалось Гримо, несколько разочарован.

Гримо тоже был разочарован — он посчитал, что его господину оказали мало чести. Могли бы хоть на обед пригласить, что ли.

Гийом набросился на него с расспросами, но, увы, ему тоже пришлось разочароваться.

Тем больше они были удивлены, когда на следующий день к воротам замка подкатил легкий экипаж. Дальше проехать гости не смогли — ворота были заперты. Но дама, которая вышла из экипажа, оказалась не гордой. Она прошла через калитку и направилась к замку пешком.

Граф был во дворе. Он только что сел на коня, собираясь по своему обыкновению отправиться, куда глаза глядят. Увидев даму, он поспешно соскочил с седла и бросился ей навстречу:

— Мадам де Вандом! Простите, я...

— Добрый день, граф. Это Вы меня простите за нежданный визит. Но вчера Вы так любезно навестили меня. Так просто, по-соседски, что я решила ответить Вам тем же. Здесь, в провинции, нравы не столь церемонны. Надеюсь, Вы примете меня?

Последняя фраза была сказана с чуть заметным лукавством.

Граф поклонился и поцеловал протянутую руку:

— Почту за честь

Гримо во все глаза глядел на даму, которая была невесткой самого Генриха IV.

Ей было около сорока лет. Черты лица скорее приятные, чем красивые, но в целом, лицо мало чем запоминалось, разве что исключительно доброжелательным выражением. Одета она была во что-то темное и строгое и Гримо подумал, что напрасно они с Гийомом переживали за графский костюм — дама сама явно не гонится за модой.

Граф пригласил ее в замок, но мадам де Вандом отказалась.

— Благодарю Вас, но я бы не хотела Вас стеснять. К тому же, Вы куда-то собирались?

— Это дело можно отложить.

— Нет, нет, граф, не стоит ради меня менять свои планы. Я только на минутку. К сожалению, я редко бываю в этих местах, а мне всегда хотелось посмотреть эту церковь.

— Наша церковь прекрасна. Это здание построили на месте старой, благодаря щедрости...

— Марии Люксембургской, жены моего двоюродного прадеда, — с улыбкой закончила мадам де Вандом.

Граф тоже улыбнулся:

— Простите, кажется, я вздумал учить Вас истории.

— Она была святая женщина, всю жизнь посвятившая заботам о бедных. Мирские блага и слава мало значили для нее.

— Генрих Наваррский и Генрих де Гиз называли ее своей прабабкой.

— А герцог де Лонгвиль — прапрабабкой. Многие их тех, кто гонится за титулами и знатностью все бы отдали за такое положение.

— А досталось оно той, которая думала лишь о Боге.

Мадам де Вандом перекрестилась:

— Блаженны верующие... Мы должны быть благодарны, если встречаем подобных людей на своем пути. В наше время они редкость. Я не устаю благословлять тот день, когда мне была ниспослана встреча, перевернувшая всю мою жизнь. Только безграничной милости божьей я обязана тем, что узнала отца Венсана де Поля. Это святой человек, такой, какой была Мария Люксембургская.

При имени отца Венсана, брови графа заметно дрогнули и это не осталось незамеченным. Мадам де Вандом с интересом поглядела графу в глаза:

— Вы знаете его?

Графу очень хотелось промолчать, но, сделав над собой усилие, он сдержанно ответил:

— Да, знаю.

Мадам де Вандом радостно вскрикнула:

— Неужели? Это удивительный человек, не правда ли, граф? А давно ли Вы знакомы?

Граф еще сдержаннее ответил:

— Давно. Но Вы, мадам, хотели посмотреть церковь? Гримо, предупреди кюре.

Гримо послушно отправился в церковь. Кюре был там и весть, что ему на голову внезапно свалилась такая важная гостья, как мадам де Вандом, совершенно ошеломила его. Он невольно посмотрел на распятие, словно ожидая поддержки и совета. Гримо оставил его собираться с мыслями и вернулся во двор.

— ...так много общего и я очень этому рада, — донесся до него голос мадам де Вандом. — Если Вам случится быть в Париже, прошу, граф, не стесняйтесь. Я буду рада снова видеть Вас.

Она оперлась на руку графа и они пошли в церковь. Там граф оставил ее одну, чтоб мадам могла без помехи преклонить колени перед надгробием женщины, которую так почитала. Сам он остался в притворе и время от времени бросал быстрые взгляды внутрь, туда, где молилась мадам де Вандом, но, почувствовав рядом присутствие Гримо, развернулся и быстро вышел во двор.

Конюх, так и не получив никаких распоряжений, по-прежнему держал коня в поводу. Вдруг хозяину вздумается проводить мадам? Пусть лучше граф ругает его за излишнее усердие, чем за нерадивость.

Граф, видимо, тоже так подумал, потому что молча стоял и ждал, пока гостья окончит молитву.

Мадам де Вандом вышла в сопровождении кюре, который вился вокруг нее, не зная чем еще порадовать знатную особу.

— Благодарю Вас, граф, за гостеприимство. Нет, не провожайте меня, я и так отняла у Вас много времени, а Вы человек занятой. Господин кюре, мне бы хотелось еще продолжить нашу беседу, может, Вы проводите меня немного? У меня в карете достаточно места.

Кюре растерянно оглянулся и граф пришел ему на помощь:

— Можете взять моего коня. Вернетесь верхом.

Когда гостья отбыла, граф еще некоторое время смотрел, как вьется по дороге пыль, потом перевел задумчивый взгляд на церковь. Но ее вид вместо того, чтоб умиротворить, заставил его нахмуриться. Граф направился к замку, но в окнах первого этажа мелькнула фигура Гийома и граф остановился. Оглянувшись, он наткнулся на преданный взгляд Гримо. С другой стороны с такой же преданностью на него таращился конюх. Граф еле слышно чертыхнулся и пошел к дальним воротам, тем, за которыми был павильон. Гримо, не раздумывая, пошел следом. Он привык быть рядом с хозяином и не сомневался, что всегда должен быть под рукой.

Гийом уже давно позаботился отпереть ворота и привести павильон в порядок, хотя до сих пор граф ни разу туда не заглядывал.

Вокруг было тихо и, казалось, здесь ждет спокойствие и уединение.

Граф привычно, не задумываясь, взбежал на самый верх, в спальню — дорога была ему слишком хорошо знакома — но на самом пороге резко остановился, как будто наткнулся на невидимую преграду.

В комнате было чисто и уже не пахло пылью. Зеркала были отмыты, занавеси наполовину опущены, а на столике возле кровати стояли цветы. Вместо порванного покрывала лежало другое, с кокетливо отогнутым уголком.

Граф отступил назад и пошел вниз. Сначала медленно, потом все быстрее, а с последних ступеней он сбегал бегом. Гримо, не ожидавший от господина такой прыти, едва поспевал за ним.

Спустившись вниз, граф направился ко второму зданию, где была зала. Он распахнул дверь, но опять, так резко остановился на пороге, что Гримо с размаху уткнулся ему носом между лопаток. Граф не шевелился. Гримо не видел его лица и только слышал тяжелое дыхание.

Осторожно заглянув через плечо господина, он увидел напротив двери два портрета — мужчины и женщины — висевших в простенке между окнами. Портреты были в полный рост и создавалось впечатление, что это хозяева вышли навстречу гостям.

Гримо не успел их как следует разглядеть, потому что граф опустил голову, сделал шаг назад и медленно закрыл дверь. Все так же, не поднимая глаз от земли, он пошел прочь от павильона, прочь от замка к мостику через ручей.

За ручьем стеной стоял лес. Здесь деревья подходили к самому ручью.

Граф стоял посередине мостика, словно не решаясь перейти его до конца.

Гримо старался быть поодаль и не попадаться господину на глаза, но это была излишняя предосторожность.

Граф смотрел перед собой невидящим взглядом.

Потом... потом Гримо не поверил своим ушам. Громко, с вызовом, граф бросил в сторону леса слова, такие, каких Гримо представить себе не мог, хотя всю сознательную жизнь провел среди военных. Нет, он, конечно, слыхал и такое, но чтоб его господин решился осквернить свои губы подобным богохульством!

Сосредоточенность, отражавшаяся на лице графа последние месяцы, стала исступленной. Теперь это было не просто стремление, желание, намерение — это было твердое решение.

Непоколебимое.

Граф больше не ругался и не метался. Он медленным, тяжелым шагом направился назад, в замок. Гримо, которого он так и не заметил, поплелся следом.

Была середина ноября. С утра подморозило, но сейчас солнце было в зените и мороз совсем не чувствовался. Двор был залит холодным зимним светом, но как же отличался этот день от того золотистого и теплого дня, когда Гримо впервые ступил во двор замка!

Тогда щебетали воробьи, ветер шумел остатками листьев, а сейчас здесь стояла тишина. Тишина, поглотившая все живое.

Гримо суеверно перекрестился и тут же услышал близкое ржание — в ворота замка въезжал запыхавшийся кюре. Гримо снова размашисто перекрестился — почти с благодарностью — и бросился помогать преподобному слезть с коня.

Кюре был взволнован. Ему день казался прекрасным. Мало того, что нежданно-негаданно его приходу была оказана высокая честь, а он сам ехал бок о бок с супругой королевского отпрыска, так в довершение всего, мадам де Вандом сделала щедрое, очень щедрое пожертвование и обещала и впредь оказывать ему всяческое покровительство.

Кюре был счастлив, хотя испытывал некоторую неловкость. Мадам де Вандом уверяла его, что граф ни в коей мере не будет возражать, но все же, кюре полагал, что прежде чем принять дар, он должен поставить в известность хозяина Ла Фера. Конечно, кюре даже в мыслях не держал отказаться от пожертвования, но после разговора с графом ему будет спокойнее.

— Гримо, где граф?

Гримо ткнул пальцем в сторону замка.

— Не ушел? Хорошо. Мне очень надо с ним поговорить. Помоги мне... Ох, все бока отбил, ну и конь! Такой резвый... Еле справился.

Оставив коня на попечение конюха, кюре, охая и вздыхая, поковылял к замку. Он всей своей немалой массой навалился на руку Гримо и продолжал причитать о своих отбитых боках.

— Как только господин граф на нем ездит... Уморил... Дай дух переведу, а ты пойди, графа предупреди, а то он может занят, так я тогда позже загляну.

Граф принял кюре в гостиной на первом этаже.

Гримо уже достаточно освоился в замке и знал, где что находится. Перед гостиной была маленькая приемная, вернее, просто часть коридора отделенная тяжелой портьерой. Там стоял резной, орехового дерева, поставец с посудой тонкой работы. Не желая заставлять графа и кюре ждать, Гримо решил взял бокалы оттуда, тем более, что он нашел там очень красивые, с золотым вензелем — двойное "А" под графской короной.

Гордый своей находчивостью, Гримо водрузил их на поднос.

С того момента, как граф появился в замке, вино стояло в каждом из покоев, где он появлялся и в гостиной тоже.

Оставалось только принести бокалы и налить вина гостю и хозяину.

Граф стоял возле своего кресла и слушал, что говорил ему кюре. Он рассеянно поглядел на Гримо, протянул руку к бокалу и неожиданно застыл. Кюре не успел ничего заметить, а Гримо понять, как граф повернулся к слуге спиной и негромко сказал:

— Позови Гийома. Немедленно.

Затем обратился к кюре:

— Продолжайте, Ваше преподобие, я внимательно Вас слушаю.

Гримо растерялся. Он не понимал, что сделал не так и поспешил выполнить приказание графа — может Гийом ему объяснит в чем дело?

Сейчас Гримо оценил, насколько удобно было то, что домик управляющего можно было видеть просто из окон галереи. Он изо всех сил замахал руками, стараясь привлечь внимание Гийома, который сидел на стульчике возле двери, наслаждаясь солнечным днем. Через минуту оба уже были в гостиной.

Граф кивком головы показав кюре, что продолжает его слушать, негромко сказал Гийому:

— Убрать. Все убрать.

Слово "все" он сказал особенно выразительно. Гийом перевел взгляд на бокалы и побледнел.

Он схватил их, поднос, а заодно и бутылку, и мгновенно исчез из гостиной, попутно потянув за собой Гримо. В коридоре он двумя руками схватил Гримо за ворот:

— Ты где это взял?!!!

Перепуганный Гримо показал на поставец, полускрытый портьерой. Гийом охнул:

— Вот беда! Как же я не доглядел! Забыл совсем. Идем.

Посуды в шкафу было много, одному не унести.

Гийом потер подбородок:

— Вот что, беги в библиотеку, неси все оттуда — вино, бокалы, да поживее, граф ждет. Я пока тут буду собирать, а ты как вино подашь — только тихо и быстро — ко мне сюда. Понял? Давай.

Гримо сделал все, как сказали — быстро и тихо.

Гийом тем временем уже принес мешок, куда поспешно запихивал посуду из поставца, совершенно не оказывая ей почтения, какого, без сомнения заслуживала столь тонкая работа и немалая ценность материала.

Вес тоже получился немалый, во всяком случае, оба слуги изрядно вспотели, пока тащили мешок.

Они пришли в то крыло, куда Гримо еще ни разу не ходил. Когда он знакомился с замком, Гийом сказал, что тут раньше жила обслуга, а теперь эти комнаты просто заперты, за ненадобностью. Отперев дверь, он бросил мешок на пол:

— Ух, тяжеленный. Шкаф тот проклятый нам вдвоем не унести, придется людей звать.

Гримо открыл рот в безмолвном вопросе: "Шкаф?!!"

Гийом кивнул:

— Да, и поскорее. Ничего, сюда влезет.

Он оглядел комнату. Гримо тоже огляделся.

Комната была действительно большая. Трудно сказать, что было тут раньше, но на комнату для обслуги это явно не походило. Похоже, это были чьи-то апартаменты, соединявшие в себе несколько помещений — спальню, будуар, комнату для горничной, туалетную. Занавеси на окнах были задернуты и все тонуло в полумраке. Посередине была кровать, заваленная одеждой, преимущественно женской. Вдоль стен стояла самая разная мебель — ее явно снесли сюда из других комнат. Все стояло вперемешку, как попало. Тут же были какие-то картины и портреты, небрежно обмотанные кусками ткани, всяческие сундуки, комоды, ларцы. Грудами лежали веера, клубки скомканных кружев, лент и шалей. Шляпы, туфли, перчатки и тому подобное было свалено в кучу прямо на пол. Тут же стояло несколько доверху набитых посудных шкафов. Гийом подтянул мешок к одному из них:

— Все же собрал, а про этот забыл. Надо будет еще раз везде пройти.

Он повернулся к Гримо и несколько секунд пристально смотрел ему в глаза.

— Ты парень неразговорчивый, это хорошо. Тут хлам разный, который хозяину больше не нужен. Будет время, он распорядится, а пока болтать об этом не надо. Тут, видишь, вещи всякие есть, ценные тоже. Посуда золотая и платье богатое. Мы воров не боимся, но болтать тоже ни к чему.

Гримо кивнул. Ему было не совсем понятно, как можно считать хламом изящные резные ларцы или эти красивые бокалы, которые они принесли, но хозяину виднее.

— Ну и хорошо, — заключил Гийом. — Пошли шкафом займемся.

Они вернулись назад. Граф все еще беседовал с кюре и Гийом озабоченно пробормотал себе под нос:

— Черт, сейчас тащить — шум выйдет, только помешаем. Ладно, после займемся, я его пока получше прикрою.

Он тщательно расправил портьеру, чтоб полностью закрыть злосчастный поставец и поманил Гримо за собой.

— Идем, пока граф занят, посмотрим, не осталось ли еще чего.

Они почти бегом прошлись по тем покоям, где обыкновенно бывал граф — спальня, кабинет, библиотека, маленькая столовая. Заглянули в комнату, которую занимал Гримо, старательно осмотрели галерею. Гримо не знал, что нужно искать, но послушно следовал за Гийомом.

— Так, кажется, теперь все, — облегченно вздохнул Гийом. — Ты, наверное, думаешь, в чем тут дело? Просто граф не любит лишних вещей, чтоб мешалось под рукой ненужное. А бокалы эти... ну, они парадные, что ли. Пусть полежат пока.

Гримо объяснение показалось странным. Человек, который не любит лишних вещей, не будет сначала их заводить, чтоб потом искать, как от них избавиться. Гийом, видимо, тоже посчитал, что надо дать более основательное объяснение:

— Понимаешь, тут многое осталось от прежней жизни, в смысле, от прежнего хозяина. А граф лишнего не любит. Вот и велел убрать. Теперь в замке все, как он хочет.

Гримо подумал и спросил:

— Павильон?

Гийом недоуменно уставился на него и через мгновение схватился за голову:

— Святые небеса! Ну и болван я!

— Спальня?

— Да черт с ней, со спальней, там ничего такого нет! Портреты! Вот ведь болван! А он пойдет туда...

— Ходил.

Гийом из бледного стал зеленым:

— Ходил? — хрипло переспросил он.

Гримо кивнул. Гийом обреченно вздохнул:

— Черт. Видел?

Гримо снова кивнул.

Гийом покачал головой:

— Все равно, надо убрать. Какой же я осел! Совсем из головы вон. Ведь все до тряпки собрал, а про портреты забыл. Привык, что они висят, ну и висят. Туда и не ходил никто, даже граф редко заглядывал, еще когда... — он оборвал себя на полуслове. — Ладно, разболтался. Сейчас иди назад, к графу, а вечером, если он... — Гийом чуть запнулся, — отдыхать будет, мы все уберем.

Гримо оценил деликатность управляющего: "Вечером, если граф напьется, мы ему не нужны и сможем заняться делом без помехи".