Спасение 15-16

XV

Атос не ошибся — он получил вести от Арамиса. Правда, он получил их тогда, когда уже перестал ждать.

Прошло лето, началась осень, а в Бражелоне все было погружено в спячку. Граф по-прежнему не спешил сводить близкое знакомство с соседями, к нему тоже никто не заглядывал.

Один раз Атос как-то собрался навестить герцога де Ларошфуко, но с полдороги повернул назад — они не настолько близко знакомы, чтоб наносить личный визит, а компании, чтоб сделать этот визит просто светским у графа не было.

Из Блуа его тоже не беспокоили. Похоже, герцог де Беллегард имел более важные занятия, чем помнить о графе де Ла Фер, а может просто не хотел злить Гастона Орлеанского.

Чем дальше, тем более тревожные слухи доходили из Парижа в Блуа. Речь опять шла о заговоре, но на этот раз упоминали саму королеву. Для местных особый интерес был в том, что одним из участников интриги был принц де Марсийяк — его обвиняли в том, что он был посредником между королевой и герцогиней де Шеврез, сидевшей в Туре, и помогал обеим дамам поддерживать связь с испанским послом и между собой.

Принца нередко видели мечущимся туда и обратно на дорогах по направлению к Туру и Парижу и местные дворяне просто языки себе счесали на все лады обсуждая это. Они гордились тем, что знали о заговоре, можно сказать, из первых рук.

Был ли отец принца — герцог де Ларошфуко — в курсе дел сына? Какое отношение имел к этому принц Гастон? Случайно ли в Блуа присутствие герцога де Беллегарда? — столько вопросов было не выяснено, столько предположений нужно было обсудить!

До Бражелона долетали лишь отголоски яростных дискуссий и бурных бесед. Граф почти не покидал замка, лишь изредка выезжая на охоту.

Когда в конце сентября зарядили дожди, ему пришлось отказаться и от этого.

В один из таких противных, сырых дней, в замок прибежал Блезуа — сынишка местного крестьянина. Гримо ждал дров, которые должен был забрать и привезти отец Блезуа. Но на раскисшей дороге повозка застряла и крестьянин, толкая ее, поскользнулся и попал ногой под колесо. Блезуа помог отцу пристроиться на повозке и побежал в замок:

— Отец совсем идти не может, боится, как бы ногу не сломал — распухла вся и синяя.

Гримо вздохнул и ткнул пальцем в сторону деревни:

— Позвал?

Блезуа хлопал глазами:

— Кого?

— Вот дурень, — вмешалась Жоржетта, — помощь позвал из деревни-то?

— Нет, — растерялся Блезуа. — Не подумал.

Гримо снова вздохнул и взял плащ.

— Зови.

Потом ткнул себя пальцем в грудь и показал в направлении леса.

— Чего? — не понял Блезуа.

Жоржетта покачала головой:

— Экий ты дурак. Понятно же — ты беги в деревню, бери другую повозку, полегче. Позови кого-нибудь, хоть Тома — он крепкий. Езжайте к отцу. А господин Гримо сразу туда пойдет. Там ты отца заберешь, да отвезешь, а Тома с господином Гримо дрова привезут. Понял?

Блезуа вопросительно поглядел на Гримо. Тот кивнул и, не дожидаясь ответа, шагнул под осенний дождь.

Покалеченного крестьянина отправили в деревню. Тома — высокий и крепкий 20-летний парень — без труда перенес его на повозку и подсадил туда же Блезуа.

Потом они с Гримо освободили застрявшее колесо и повезли дрова в замок. Тома почти всю дорогу болтал — ему редко выпадала возможность побывать в господском доме, а любопытен он был не в меру:

— Графа давно не видно, на охоту уже не ездит? И то, погода какая — бр-р-р! Правильно говорят — собаку не выгонишь... а тем более — таких породистых, как у господина графа! Ха-ха-ха! Что же он делает целыми днями? Со скуки помрешь.

Тома покосился на Гримо. Среди крестьян ходили слухи, как именно граф убивал скуку. Но Гримо ничего не ответил.

— Ему бы хозяйку в дом... — неопределенно заметил Тома.

Гримо нахмурился и хлестнул лошадей.

Впереди на дороге виднелась темная фигура. Тома прищурился:

— Идет кто-то... Монах, что ли, не разглядеть. Точно — монах. Эй, приятель!

Монах замедлил шаг. Он был старательно укутан в порядком потрепанную рясу, а капюшон надвинул так низко, что из-под него едва торчал кончик бороды.

— Может подвезти, святой отец? Если не побрезгуете. Вы куда?

— В Фонтевро*.

Тома присвистнул:

— Добрых тридцать лье. Неужто пешком идти будете?

— Я не спешу.

Голос у монаха был простуженный, хриплый. Он говорил негромко, старательно приглушая голос. Тома подумал, что ему больно говорить.

— Это Вам, святой отец лучше в Шомон идти, к господам де Тюренн, там переночевать можно. Оттуда на Амбуаз, дальше на Тур, ну а там...

— Я знаю, благодарю.

Монах посмотрел вперед, туда, где сквозь пелену дождя едва просматривались крыши Бражелона.

Гримо и Тома переглянулись. Оба подумали об одном и том же — до Шомона еще идти и идти, дай Бог, чтоб до ночи добрался. А он видно устал, да и погода для пеших прогулок неподходящая.

— Бражелон. Можно отдохнуть.

Монах склонил голову, будто раздумывал, потом кивнул:

— Спасибо.

Жоржетта встретила гостя ворчанием, но делала это больше для порядка. В Бражелоне снова было пусто: старый привратник, служивший еще прежнему хозяину, часто болел и граф позволил ему вернуться к родным, напоследок одарив приличной суммой денег. Шарло и мальчишка-помощник тоже были отправлены назад, в деревню: работы в саду сейчас не было, а их присутствие раздражало графа. Конюх и доезжачий все время проводили в дальних службах, где была устроена конюшня и псарня. Хозяин перестал ездить на охоту и не нуждался в их услугах.

Порой за целый день бедная Жоржетта не слышала ни одного слова — граф и Гримо предпочитали молчать, так что случайному гостю она скорее обрадовалась, чем была недовольна. К тому же монах не был похож на толстого борова, он честно зарабатывал свой хлеб, стаптывая башмаки на дорогах.

Он устроился поближе к печке и все так же старательно кутался в рясу. Капюшон он тоже не откинул и Жоржетта сочувственно заметила:

— Не согрелись?

Монах зябко повел плечами:

— Не согрелся.

— Я Вам вина налью. А то похлебка есть — будете?

Она достала миску и плеснула туда из котелка.

До кухни долетел какой-то шум и Жоржетта, прислушиваясь, подняла голову:

— Граф зовет? Ой! Забыла! Он же вина просил, а Гримо за дровами уехал. У меня совсем из ума вон! Гримо пошел с Тома дрова на просушку разложить, а граф не знает — до сих пор ждет!

Она схватила со столика возле двери приготовленные бутылки и столкнулась с вошедшим на кухню человеком.

— Ох, Ваше сиятельство!

— Где Гримо?

— Он дрова сушит, промокли под дождем. Не успели привезти, как хлынуло. Не гневайтесь!

— Святитель Иоанн Златоуст говорит нам, что всегда сохраняя себя от гнева, мы уподобимся Богу, — раздалось из-под капюшона.

Глаза графа расширились. Монах поднялся и открыл лицо:

— Ваше сиятельство, благодарю Ваш дом за гостеприимство.

Атос с бесстрастным видом ответил:

— Благодарю и Вас, что почтили мой дом своим присутствием.

Жоржетта с любопытством посмотрела на монаха — на ее памяти это был первый раз, когда кто-то сумел укротить ее господина. Определить возраст монаха мешала борода, скрывавшая пол-лица и густые усы, широко окаймлявшие верхнюю губу. И борода и волосы были черным-черны, как и глаза. "А монах — красавчик, — подумала Жоржетта, — даром, что так зарос".

Граф взял у Жоржетты бутылки:

— Я сам. Святой отец, Вы разделите со мной трапезу? Мне кажется, разговор с Вами будет очень поучительным.

Монах склонил голову:

— Это мой долг выслушивать страждущих.

Граф пропустил монаха вперед и обернулся к Жоржетте:

— Обед, быстро. Пусть Гримо подаст.

Жоржетта принялась хлопотать на кухне, а господа поднялись на второй этаж, в кабинет графа:

— Сюда, святой отец.

— Я помню, Ваше сиятельство.

Они рассмеялись и обнялись:

— Арамис! Я едва узнал Вас!

— Я видел, как Вы уже приготовились пристукнуть нахального монаха, который вздумал Вас поучать.

— Арамис!

— По правде я сам себя едва узнаю, — Арамис провел рукой по бороде, — даже не думал, что она может так разрастись, если за ней не ухаживать. Но зато я могу быть спокоен.

— Вы не желаете быть узнанным?

— И да и нет. Мне надо, чтоб меня заметили, но... не узнали. Я заглядывал и к Вашим соседям — маркизу де Лавальер, так, кажется? Но постарался, чтоб меня не пустили, — Арамис усмехнулся. — Так что мне больше ничего не оставалось, как просить гостеприимства в следующем замке — у Вас.

— И куда Вы направляетесь?

— В Фонтевро.

Атос удивленно поднял брови:

— Пешком? Вы будете идти добрую неделю, а то и две.

— Неважно. Главное, что я буду идти...

Атос пристально посмотрел другу в глаза. Арамис поспешно отвел взгляд:

— Это все не стоит Вашего внимания, дорогой Атос.

— Но Вы пришли ко мне. И в таком виде.

Арамис небрежно пожал плечами:

— Не обращайте внимания на мой вид — я дал обет совершить пешее паломничество.

— В Фонтевро?

— Да.

— Или в Тур?

Арамис мгновенно побледнел:

— С чего Вы взяли?

— Арамис, идти в Фонтевро минуя Тур — невозможно. Круглый год в аббатство идут паломники и их путь всегда одинаков — Амбуаз, Тур, Ланже, Фонтевро. Как раз четыре дня пути.

— Я иду в Фонтевро, — упрямо ответил Арамис.

Дверь бесшумно открылась, и появился Гримо. Двигался он тоже практически бесшумно и не мешал беседе, но друзья замолчали, ожидая, пока он уйдет.

— Отобедаете?

— С удовольствием.

Пока они ели не было сказано ни слова. Атосу было ясно, что Арамис не скажет о деле ничего, пока сам не будет готов к разговору, а тратить силы на пустые любезности не хотел ни тот, ни другой.

— Итак, Арамис, я Вам нужен?

Арамис помедлил, но потом решительно кивнул:

— Вы меня очень обяжете. Хотя мне не хочется Вас впутывать.

— Отчего я не могу помочь другу?

Арамис усмехнулся:

— "Я всегда помогу Вам, но только Вам лично. Я не хочу, чтоб Вы питали иллюзии на мой счет" — так, кажется, Вы мне говорили?

Атос с досадой поморщился:

— К чему это? Я готов.

— И даже не спросите кому это нужно — мне лично или...

— Не спрошу.

Атос ждал объяснений, но Арамис медлил.

— Арамис, Вас что-то смущает?

— Признаться, да. Ваша готовность. Раньше Вы были более осмотрительны.

— Арамис, я — готов, этого довольно. Что я должен сделать?

Арамис несколько мгновений смотрел в глаза другу и, наконец, решился:

— Хорошо. Если это Ваш выбор, пусть будет так.

Он заговорил четко и сосредоточенно:

— Есть письмо, которое необходимо доставить в Шато-Шерви не позднее... — он еще раз что-то прикинул про себя, — не позднее двенадцатого октября. Это невероятно важно — не опоздать. Письмо будут ждать не более одного дня, может и того меньше. Я рассчитывал сделать это сам, но обнаружил... За мной следят, Атос.

— Если я повезу письмо, куда пойдете Вы?

— В Фонтевро. Думаю, они пойдут за мной.

— Для этого Вы идете пешком?

— Да, чтоб меня не потеряли из виду.

— Я понял, пока они будут идти за Вами...

— Вы доставите письмо.

— А почему в Фонтевро?

Арамис усмехнулся:

— Когда я сказал, что иду в аббатство, что Вы подумали? Надеюсь, они подумают так же и не спустят с меня глаз до самого Тура.

— А потом?

— Потом? — Арамис рассмеялся. — Потом я пойду дальше, в аббатство. Жаль не увижу их лиц!

— Это опасно для Вас.

— Не более, чем для Вас. Главное, чтоб меня не узнали. Я всего лишь монах, какой-то монах.

— Вы уверены, что Вас не узнали?

— Уверен. Я подслушал разговор и тогда понял, что за мной следят, но пока еще не догадались, кто я на самом деле.

— Арамис...

— Вы сделаете это?

— Да.

— Тогда надо спешить. Времени очень мало.

— Я поеду сегодня, как стемнеет. Кому я должен передать письмо?

— Вот, — Арамис протянул конверт, — спрячьте. Вы понимаете...

— Да, его не увидит никто и получит только тот, кому оно предназначено.

— Харчевня "Троянский конь", — он усмехнулся, — да, нашли подходящее место, ничего не скажешь. Она прямо на въезде в город, с той стороны, где развалины старого замка. Там должен быть человек в зеленом плаще и с зеленым пером на шляпе. На вид лет сорок. Вы заденете его. Он должен схватиться за шпагу и сказать: "Вы заплатите за это! Молитесь! У Вас есть молитвенник?" Вы скажете: "Да, зеленый Вас устроит?". Он предложит Вам выйти во двор, разобраться. Там Вы отдадите письмо и сразу уезжайте. Сразу же! Атос...

— Не надо, Арамис. Я сделаю это для Вас. Обещаю.

— Я пойду. Не провожайте меня — это странно, если простого монаха до самых ворот провожает сам граф де Ла Фер. Атос...

Он крепко обнял графа и быстро перекрестил:

— Да хранит Вас Бог. За меня не беспокойтесь. Прощайте.

Гримо проводил монаха и получил благословение. Монах уже снова нахлобучил свой капюшон и если бы Гримо не видел его лица раньше, когда подавал друзьям обед, то ни за что бы не догадался, что перед ним Арамис.

Жоржетта была несколько удивлена непривычным гостеприимством хозяина, но потом решила, что графу тоже бывает скучно. Уж лучше компания монаха, чем абсолютное одиночество — все веселее.

Не с кухаркой же Его сиятельству обедать?

XVI

После странного визита Арамиса Гримо ждал чего угодно и потому не удивился, что граф куда-то собрался на ночь глядя. Плохо было только то, что собирался он, как на войну: пистолеты, шпага, крепкая, добротная одежда.

Конюх получил приказание проверить лошадей и если надо, сводить их к кузнецу. С лошадьми все оказалось в порядке и около шести часов, когда стало темнеть, граф сел в седло.

Гримо, как это уже бывало не раз, понятия не имел, куда они едут.

Они помчались в сторону Шомона, но объехали его стороной, направляясь к границе между Берри и Туренью. Граф старательно избегал больших дорог и крупных поселений. Ночевать они остановились в крохотной деревне, когда уже была глубокая ночь. Если граф опасался, что за ними могут следить, то мог быть спокоен. Небо настолько плотно обложило тучами, что темнота была почти абсолютной.

Утром, едва рассвело, они снова отправились в путь. Граф ехал быстро, но Гримо понял, что он бережет коней, не хочет их загнать. Значит, ехать еще далеко. Он по-прежнему выбирал не самые оживленные дороги, даже если приходилось делать лишних пол-лье. Время от времени граф справлялся у местных о том, как лучше проехать, но Гримо напрасно прислушивался. Из этих разговоров он понял только, что минуя Марш, они направляются дальше — в Лимузен. Граф каждый раз спрашивал про новый город или поселок и Гримо так и не понял, куда они едут.

Путешествие было не из легких. Дождь то усиливался, то стихал, но совсем не прекращался ни на минуту. Правда, иногда это было даже приятно, когда на разгоряченное от скачки лицо проливалась освежающая влага, но когда дождь припускал, приятного было мало. Гримо подумал, что он за всю жизнь столько не мылся, как за эти дни, проведенные под хмурым осенним небом. Ему казалось, что дождь промыл его всего, внутри и снаружи, смыл не только дорожную грязь и усталость, но и мысли и чувства и он уже не способен ни думать, ни понимать что-либо, а только бездумно погонять коня, не сводя глаз со скачущего впереди графа.