|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
XV
Атос не ошибся — он получил вести от Арамиса. Правда, он получил их тогда, когда уже перестал ждать.
Прошло лето, началась осень, а в Бражелоне все было погружено в спячку. Граф по-прежнему не спешил сводить близкое знакомство с соседями, к нему тоже никто не заглядывал.
Один раз Атос как-то собрался навестить герцога де Ларошфуко, но с полдороги повернул назад — они не настолько близко знакомы, чтоб наносить личный визит, а компании, чтоб сделать этот визит просто светским у графа не было.
Из Блуа его тоже не беспокоили. Похоже, герцог де Беллегард имел более важные занятия, чем помнить о графе де Ла Фер, а может просто не хотел злить Гастона Орлеанского.
Чем дальше, тем более тревожные слухи доходили из Парижа в Блуа. Речь опять шла о заговоре, но на этот раз упоминали саму королеву. Для местных особый интерес был в том, что одним из участников интриги был принц де Марсийяк — его обвиняли в том, что он был посредником между королевой и герцогиней де Шеврез, сидевшей в Туре, и помогал обеим дамам поддерживать связь с испанским послом и между собой.
Принца нередко видели мечущимся туда и обратно на дорогах по направлению к Туру и Парижу и местные дворяне просто языки себе счесали на все лады обсуждая это. Они гордились тем, что знали о заговоре, можно сказать, из первых рук.
Был ли отец принца — герцог де Ларошфуко — в курсе дел сына? Какое отношение имел к этому принц Гастон? Случайно ли в Блуа присутствие герцога де Беллегарда? — столько вопросов было не выяснено, столько предположений нужно было обсудить!
До Бражелона долетали лишь отголоски яростных дискуссий и бурных бесед. Граф почти не покидал замка, лишь изредка выезжая на охоту.
Когда в конце сентября зарядили дожди, ему пришлось отказаться и от этого.
В один из таких противных, сырых дней, в замок прибежал Блезуа — сынишка местного крестьянина. Гримо ждал дров, которые должен был забрать и привезти отец Блезуа. Но на раскисшей дороге повозка застряла и крестьянин, толкая ее, поскользнулся и попал ногой под колесо. Блезуа помог отцу пристроиться на повозке и побежал в замок:
— Отец совсем идти не может, боится, как бы ногу не сломал — распухла вся и синяя.
Гримо вздохнул и ткнул пальцем в сторону деревни:
— Позвал?
Блезуа хлопал глазами:
— Кого?
— Вот дурень, — вмешалась Жоржетта, — помощь позвал из деревни-то?
— Нет, — растерялся Блезуа. — Не подумал.
Гримо снова вздохнул и взял плащ.
— Зови.
Потом ткнул себя пальцем в грудь и показал в направлении леса.
— Чего? — не понял Блезуа.
Жоржетта покачала головой:
— Экий ты дурак. Понятно же — ты беги в деревню, бери другую повозку, полегче. Позови кого-нибудь, хоть Тома — он крепкий. Езжайте к отцу. А господин Гримо сразу туда пойдет. Там ты отца заберешь, да отвезешь, а Тома с господином Гримо дрова привезут. Понял?
Блезуа вопросительно поглядел на Гримо. Тот кивнул и, не дожидаясь ответа, шагнул под осенний дождь.
Покалеченного крестьянина отправили в деревню. Тома — высокий и крепкий 20-летний парень — без труда перенес его на повозку и подсадил туда же Блезуа.
Потом они с Гримо освободили застрявшее колесо и повезли дрова в замок. Тома почти всю дорогу болтал — ему редко выпадала возможность побывать в господском доме, а любопытен он был не в меру:
— Графа давно не видно, на охоту уже не ездит? И то, погода какая — бр-р-р! Правильно говорят — собаку не выгонишь... а тем более — таких породистых, как у господина графа! Ха-ха-ха! Что же он делает целыми днями? Со скуки помрешь.
Тома покосился на Гримо. Среди крестьян ходили слухи, как именно граф убивал скуку. Но Гримо ничего не ответил.
— Ему бы хозяйку в дом... — неопределенно заметил Тома.
Гримо нахмурился и хлестнул лошадей.
Впереди на дороге виднелась темная фигура. Тома прищурился:
— Идет кто-то... Монах, что ли, не разглядеть. Точно — монах. Эй, приятель!
Монах замедлил шаг. Он был старательно укутан в порядком потрепанную рясу, а капюшон надвинул так низко, что из-под него едва торчал кончик бороды.
— Может подвезти, святой отец? Если не побрезгуете. Вы куда?
— В Фонтевро*.
Тома присвистнул:
— Добрых тридцать лье. Неужто пешком идти будете?
— Я не спешу.
Голос у монаха был простуженный, хриплый. Он говорил негромко, старательно приглушая голос. Тома подумал, что ему больно говорить.
— Это Вам, святой отец лучше в Шомон идти, к господам де Тюренн, там переночевать можно. Оттуда на Амбуаз, дальше на Тур, ну а там...
— Я знаю, благодарю.
Монах посмотрел вперед, туда, где сквозь пелену дождя едва просматривались крыши Бражелона.
Гримо и Тома переглянулись. Оба подумали об одном и том же — до Шомона еще идти и идти, дай Бог, чтоб до ночи добрался. А он видно устал, да и погода для пеших прогулок неподходящая.
— Бражелон. Можно отдохнуть.
Монах склонил голову, будто раздумывал, потом кивнул:
— Спасибо.
Жоржетта встретила гостя ворчанием, но делала это больше для порядка. В Бражелоне снова было пусто: старый привратник, служивший еще прежнему хозяину, часто болел и граф позволил ему вернуться к родным, напоследок одарив приличной суммой денег. Шарло и мальчишка-помощник тоже были отправлены назад, в деревню: работы в саду сейчас не было, а их присутствие раздражало графа. Конюх и доезжачий все время проводили в дальних службах, где была устроена конюшня и псарня. Хозяин перестал ездить на охоту и не нуждался в их услугах.
Порой за целый день бедная Жоржетта не слышала ни одного слова — граф и Гримо предпочитали молчать, так что случайному гостю она скорее обрадовалась, чем была недовольна. К тому же монах не был похож на толстого борова, он честно зарабатывал свой хлеб, стаптывая башмаки на дорогах.
Он устроился поближе к печке и все так же старательно кутался в рясу. Капюшон он тоже не откинул и Жоржетта сочувственно заметила:
— Не согрелись?
Монах зябко повел плечами:
— Не согрелся.
— Я Вам вина налью. А то похлебка есть — будете?
Она достала миску и плеснула туда из котелка.
До кухни долетел какой-то шум и Жоржетта, прислушиваясь, подняла голову:
— Граф зовет? Ой! Забыла! Он же вина просил, а Гримо за дровами уехал. У меня совсем из ума вон! Гримо пошел с Тома дрова на просушку разложить, а граф не знает — до сих пор ждет!
Она схватила со столика возле двери приготовленные бутылки и столкнулась с вошедшим на кухню человеком.
— Ох, Ваше сиятельство!
— Где Гримо?
— Он дрова сушит, промокли под дождем. Не успели привезти, как хлынуло. Не гневайтесь!
— Святитель Иоанн Златоуст говорит нам, что всегда сохраняя себя от гнева, мы уподобимся Богу, — раздалось из-под капюшона.
Глаза графа расширились. Монах поднялся и открыл лицо:
— Ваше сиятельство, благодарю Ваш дом за гостеприимство.
Атос с бесстрастным видом ответил:
— Благодарю и Вас, что почтили мой дом своим присутствием.
Жоржетта с любопытством посмотрела на монаха — на ее памяти это был первый раз, когда кто-то сумел укротить ее господина. Определить возраст монаха мешала борода, скрывавшая пол-лица и густые усы, широко окаймлявшие верхнюю губу. И борода и волосы были черным-черны, как и глаза. "А монах — красавчик, — подумала Жоржетта, — даром, что так зарос".
Граф взял у Жоржетты бутылки:
— Я сам. Святой отец, Вы разделите со мной трапезу? Мне кажется, разговор с Вами будет очень поучительным.
Монах склонил голову:
— Это мой долг выслушивать страждущих.
Граф пропустил монаха вперед и обернулся к Жоржетте:
— Обед, быстро. Пусть Гримо подаст.
Жоржетта принялась хлопотать на кухне, а господа поднялись на второй этаж, в кабинет графа:
— Сюда, святой отец.
— Я помню, Ваше сиятельство.
Они рассмеялись и обнялись:
— Арамис! Я едва узнал Вас!
— Я видел, как Вы уже приготовились пристукнуть нахального монаха, который вздумал Вас поучать.
— Арамис!
— По правде я сам себя едва узнаю, — Арамис провел рукой по бороде, — даже не думал, что она может так разрастись, если за ней не ухаживать. Но зато я могу быть спокоен.
— Вы не желаете быть узнанным?
— И да и нет. Мне надо, чтоб меня заметили, но... не узнали. Я заглядывал и к Вашим соседям — маркизу де Лавальер, так, кажется? Но постарался, чтоб меня не пустили, — Арамис усмехнулся. — Так что мне больше ничего не оставалось, как просить гостеприимства в следующем замке — у Вас.
— И куда Вы направляетесь?
— В Фонтевро.
Атос удивленно поднял брови:
— Пешком? Вы будете идти добрую неделю, а то и две.
— Неважно. Главное, что я буду идти...
Атос пристально посмотрел другу в глаза. Арамис поспешно отвел взгляд:
— Это все не стоит Вашего внимания, дорогой Атос.
— Но Вы пришли ко мне. И в таком виде.
Арамис небрежно пожал плечами:
— Не обращайте внимания на мой вид — я дал обет совершить пешее паломничество.
— В Фонтевро?
— Да.
— Или в Тур?
Арамис мгновенно побледнел:
— С чего Вы взяли?
— Арамис, идти в Фонтевро минуя Тур — невозможно. Круглый год в аббатство идут паломники и их путь всегда одинаков — Амбуаз, Тур, Ланже, Фонтевро. Как раз четыре дня пути.
— Я иду в Фонтевро, — упрямо ответил Арамис.
Дверь бесшумно открылась, и появился Гримо. Двигался он тоже практически бесшумно и не мешал беседе, но друзья замолчали, ожидая, пока он уйдет.
— Отобедаете?
— С удовольствием.
Пока они ели не было сказано ни слова. Атосу было ясно, что Арамис не скажет о деле ничего, пока сам не будет готов к разговору, а тратить силы на пустые любезности не хотел ни тот, ни другой.
— Итак, Арамис, я Вам нужен?
Арамис помедлил, но потом решительно кивнул:
— Вы меня очень обяжете. Хотя мне не хочется Вас впутывать.
— Отчего я не могу помочь другу?
Арамис усмехнулся:
— "Я всегда помогу Вам, но только Вам лично. Я не хочу, чтоб Вы питали иллюзии на мой счет" — так, кажется, Вы мне говорили?
Атос с досадой поморщился:
— К чему это? Я готов.
— И даже не спросите кому это нужно — мне лично или...
— Не спрошу.
Атос ждал объяснений, но Арамис медлил.
— Арамис, Вас что-то смущает?
— Признаться, да. Ваша готовность. Раньше Вы были более осмотрительны.
— Арамис, я — готов, этого довольно. Что я должен сделать?
Арамис несколько мгновений смотрел в глаза другу и, наконец, решился:
— Хорошо. Если это Ваш выбор, пусть будет так.
Он заговорил четко и сосредоточенно:
— Есть письмо, которое необходимо доставить в Шато-Шерви не позднее... — он еще раз что-то прикинул про себя, — не позднее двенадцатого октября. Это невероятно важно — не опоздать. Письмо будут ждать не более одного дня, может и того меньше. Я рассчитывал сделать это сам, но обнаружил... За мной следят, Атос.
— Если я повезу письмо, куда пойдете Вы?
— В Фонтевро. Думаю, они пойдут за мной.
— Для этого Вы идете пешком?
— Да, чтоб меня не потеряли из виду.
— Я понял, пока они будут идти за Вами...
— Вы доставите письмо.
— А почему в Фонтевро?
Арамис усмехнулся:
— Когда я сказал, что иду в аббатство, что Вы подумали? Надеюсь, они подумают так же и не спустят с меня глаз до самого Тура.
— А потом?
— Потом? — Арамис рассмеялся. — Потом я пойду дальше, в аббатство. Жаль не увижу их лиц!
— Это опасно для Вас.
— Не более, чем для Вас. Главное, чтоб меня не узнали. Я всего лишь монах, какой-то монах.
— Вы уверены, что Вас не узнали?
— Уверен. Я подслушал разговор и тогда понял, что за мной следят, но пока еще не догадались, кто я на самом деле.
— Арамис...
— Вы сделаете это?
— Да.
— Тогда надо спешить. Времени очень мало.
— Я поеду сегодня, как стемнеет. Кому я должен передать письмо?
— Вот, — Арамис протянул конверт, — спрячьте. Вы понимаете...
— Да, его не увидит никто и получит только тот, кому оно предназначено.
— Харчевня "Троянский конь", — он усмехнулся, — да, нашли подходящее место, ничего не скажешь. Она прямо на въезде в город, с той стороны, где развалины старого замка. Там должен быть человек в зеленом плаще и с зеленым пером на шляпе. На вид лет сорок. Вы заденете его. Он должен схватиться за шпагу и сказать: "Вы заплатите за это! Молитесь! У Вас есть молитвенник?" Вы скажете: "Да, зеленый Вас устроит?". Он предложит Вам выйти во двор, разобраться. Там Вы отдадите письмо и сразу уезжайте. Сразу же! Атос...
— Не надо, Арамис. Я сделаю это для Вас. Обещаю.
— Я пойду. Не провожайте меня — это странно, если простого монаха до самых ворот провожает сам граф де Ла Фер. Атос...
Он крепко обнял графа и быстро перекрестил:
— Да хранит Вас Бог. За меня не беспокойтесь. Прощайте.
Гримо проводил монаха и получил благословение. Монах уже снова нахлобучил свой капюшон и если бы Гримо не видел его лица раньше, когда подавал друзьям обед, то ни за что бы не догадался, что перед ним Арамис.
Жоржетта была несколько удивлена непривычным гостеприимством хозяина, но потом решила, что графу тоже бывает скучно. Уж лучше компания монаха, чем абсолютное одиночество — все веселее.
Не с кухаркой же Его сиятельству обедать?
XVI
После странного визита Арамиса Гримо ждал чего угодно и потому не удивился, что граф куда-то собрался на ночь глядя. Плохо было только то, что собирался он, как на войну: пистолеты, шпага, крепкая, добротная одежда.
Конюх получил приказание проверить лошадей и если надо, сводить их к кузнецу. С лошадьми все оказалось в порядке и около шести часов, когда стало темнеть, граф сел в седло.
Гримо, как это уже бывало не раз, понятия не имел, куда они едут.
Они помчались в сторону Шомона, но объехали его стороной, направляясь к границе между Берри и Туренью. Граф старательно избегал больших дорог и крупных поселений. Ночевать они остановились в крохотной деревне, когда уже была глубокая ночь. Если граф опасался, что за ними могут следить, то мог быть спокоен. Небо настолько плотно обложило тучами, что темнота была почти абсолютной.
Утром, едва рассвело, они снова отправились в путь. Граф ехал быстро, но Гримо понял, что он бережет коней, не хочет их загнать. Значит, ехать еще далеко. Он по-прежнему выбирал не самые оживленные дороги, даже если приходилось делать лишних пол-лье. Время от времени граф справлялся у местных о том, как лучше проехать, но Гримо напрасно прислушивался. Из этих разговоров он понял только, что минуя Марш, они направляются дальше — в Лимузен. Граф каждый раз спрашивал про новый город или поселок и Гримо так и не понял, куда они едут.
Путешествие было не из легких. Дождь то усиливался, то стихал, но совсем не прекращался ни на минуту. Правда, иногда это было даже приятно, когда на разгоряченное от скачки лицо проливалась освежающая влага, но когда дождь припускал, приятного было мало. Гримо подумал, что он за всю жизнь столько не мылся, как за эти дни, проведенные под хмурым осенним небом. Ему казалось, что дождь промыл его всего, внутри и снаружи, смыл не только дорожную грязь и усталость, но и мысли и чувства и он уже не способен ни думать, ни понимать что-либо, а только бездумно погонять коня, не сводя глаз со скачущего впереди графа.
После полудня четвертого дня у Гримо захромал конь — одна из подков еле держалась. Путникам пришлось заехать в первую попавшуюся деревню. Трактира, чтоб остановиться, там не было, а местный житель, встретившийся на пути, только развел руками:
— Вам, Ваша милость, надо в Ла Траверс. У нас и кузнеца нет, а там Вам помогут. Тут недалеко.
Лошадей пришлось пустить шагом, чтоб поберечь хромающего коня.
Они потеряли много времени, пока добрались до Ла Траверса, нашли трактир, нашли кузнеца, сговорились насчет работы. Гримо с тревогой поглядывал на то, как граф хмурится, но хозяин только этим и ограничился. Он ни с кем не ругался и вообще, к удивлению Гримо, был непривычно осторожен.
Ожидая, пока кузнец сделает свое дело, он расположился в трактире, заказал обед и, как бы между прочим, стал расспрашивать трактирщика. Он упомянул, что направляется по делам в Овернь, но имеет достаточно времени, чтобы путешествовать неспеша, в свое удовольствие и раз уж оказался в этих краях, то хотел бы посетить Тюлль, осаду которого виконтом де Тюренном так красочно описал Агриппа д'Обинье.
— Когда я выезжал из Лиможа, мне сказали, что это займет не более двух дней, даже того меньше.
Трактирщик вежливо выразил удивление:
— Простите, Ваша милость, отчего Вы выбрали эту дорогу? Из Лиможа на Тюлль ближе через Ле Вижан, а не через Нексон.
— Нексон? Я проезжал его. Ты хочешь сказать, что я свернул не на ту дорогу?
Трактирщик развел руками. Граф старательно изобразил недовольство:
— И куда мне теперь?
— Ваша милость может ехать дальше до Сент-Рьекса, а потом свернуть налево и добираться до Узерша, а уже оттуда до Тюлля, но...
— Но?
— Так большой крюк выходит.
— Можно иначе?
— Да, напрямую, через лес. Если бы не дождь... За лесом Шато-Шерви, а там уже рукой подать до Ле-Вижанской дороги.
Атос сделал вид, что думает. Гримо тщетно пытался понять, зачем граф морочит голову трактирщику. Там, где они ночевали, он уже подробнейшим образом расспросил про дорогу и прекрасно знал про развилку после Лиможа. Гримо не сомневался, что граф вполне сознательно свернул на Нексон, оставив Ле Вижан в стороне, так к чему эта комедия? Почему не ехать прямой дорогой на Тюлль, если им надо туда?
Это если им надо туда...
— Шато-Шерви... — граф попробовал слово на вкус, — я доберусь до темноты?
Трактирщик озабоченно поглядел в окно:
— Неба совсем не видно, да и темнеет рано. Но если Ваша милость не будет нигде задерживаться, то, пожалуй, и доберетесь.
— Хорошо, — Атос встал.
— А как же обед?
— Не буду терять времени. Это тебе, — он бросил на стол несколько монет.
Кузнец уже окончил ковать коня, и они смогли отправиться немедленно.
В лесу их ждал неприятный сюрприз. Местность была заболоченной и если в сухую погоду местные находили тропинки, почти не тратя времени и сил, то осенние дожди превратили в болото практически весь лес. Кони стали вязнуть, каждый шаг давался им все с большим трудом.
Гримо тревожно поглядывал на графа — если они заберутся в лес достаточно далеко, то назад можно и не выбраться. Во всяком случае, коней они точно потеряют.
К тому же, стремительно темнело, и они попросту могли заблудиться в незнакомом лесу. На небе нельзя было разглядеть ни звезд, ни луны — ничего, что хоть как-то могло помочь сориентироваться.
Гримо слышал, как граф тихо выругался, прежде чем дать ему знак повернуть назад.
Сколько они потеряли времени, блуждая среди мокрых деревьев, Гримо не знал, но когда они выбрались из леса, у него было чувство, что уже глухая ночь — настолько темно и тихо было вокруг.
Они выехали из леса слишком далеко от Ла Траверса, так что возвращаться туда не имело смысла. Наверное, лес можно было просто объехать, но для этого нужно было сделать приличный крюк, и, кроме того, видеть, куда едешь.
Граф погнал коня вперед. Гримо тоже подумал, что хоть какая-то деревушка должна попасться на пути, главное теперь не сворачивать с дороги.
Они ехали еще примерно час, когда впереди показалось что-то похожее на жилье. Ни в одном окне не горел свет, но в середине единственной улицы Гримо заметил какое-то движение. Граф тоже увидел и направился туда.
Возле дома копошился человек. Он пытался сесть на коня, но никак не мог взобраться в седло. Стремя держать было некому, а стоять и спокойно ждать, пока человек заберется на обрубок дерева, вбитый в землю, конь не желал.
Насколько сумел разглядеть Гримо, у человека в руках был какой-то сверток, а одежда свисала почти до земли.
Услышав топот копыт, человек оставил свои попытки и повернулся к всадникам. Когда Гримо подъехал к нему вплотную, он понял, что перед ним священник:
— Ваше преподобие.
— Добрый вечер, сын мой.
— Ночлег.
Священник не стал возмущаться спартанской краткостью речи неизвестного и ответил вежливо и приветливо:
— Вы можете переночевать у меня. Прошу, господа.
Он первым вошел в дом и поспешил к камину, чтоб разжечь огонь. В камине еще тлели угли, видимо его недавно загасили.
— У меня небогато, — улыбнулся священник, — но все лучше, чем под открытым небом.
— Большего нам не надо, благодарю Вас, — поклонился граф.
— Вот, — кюре показал на стол, где лежала какая-то снедь, накрытая грубой льняной салфеткой, — если господа проголодались, не побрезгуйте. Там — комната, кровать одна, но Ваш слуга может переночевать тут, в кресле.
— Благодарю, Ваше преподобие, Вы просто спасли нас, иначе ночевать нам на дороге.
Священник смущенно улыбнулся:
— Это самое малое, что я могу сделать.
— Но я не смею отнять у Вас постель, я устроюсь здесь...
— Не волнуйтесь, сударь, Вы не стесните меня. Напротив, я вынужден просить у Вас прощения, что оставляю здесь одних. Но меня призывает мой долг.
Гримо видел, что граф едва находит в себе силы поддерживать разговор. Гримо тоже бы с большим удовольствием завалился спать, а не стоял, выслушивая вежливое бормотание священника.
— Вы собирались ехать? В такую пору?
— Мне надо в Ла Траверс, к умирающему.
— Туда добрый час пути, если не больше.
— Да, знаю. Медлить нельзя, бедняга, скорее всего, не доживет до утра. Они прислали мальчишку, я его уже отправил, а сам пока собрал все, что нужно для соборования. И, как видите, моя задержка оказалась кстати — иначе Вы бы не нашли ночлега на сегодня.
Священник снова застенчиво улыбнулся:
— На все воля Божья, все, что ни делается, делается по воле Его. Располагайтесь, как Вам будет удобно, а мне пора.
Гримо, повинуясь знаку графа, вышел вместе с кюре. Он придержал стремя и помог священнику взгромоздиться на коня.
— С Богом, — священник перекрестил Гримо и дернул поводья.
Его силуэт растаял в темноте раньше, чем затих топот копыт.
Гримо вернулся в дом и обнаружил, что граф уже лег. Он не расстилал постель и не раздевался, а попросту растянулся прямо на покрывале и мгновенно уснул.
Гримо усмехнулся: "Да, Ваше сиятельство, поистратили Вы силы. Раньше, в мушкетерах, после таких скачек Вы шли за стол — пить. Ну, оно и к лучшему, может хоть так, образумитесь. Все-таки не двадцать лет, поберечься надо. Правильно сказал кюре — все, что ни делается, оно к лучшему. Бог знает — для чего, а нам об том думать незачем".
Самому Гримо для ночлега оставалось кресло в единственной комнате, которая была в доме кроме спальни. Ему это не очень понравилось. Он бы с большим удовольствием отправился на конюшню. Там можно зарыться в сено, расправить ноги и руки и это куда лучше, чем корчиться в кресле. Но он должен быть возле графа, так что придется терпеть.
Гримо смерил кресло недовольным взглядом — укладываться ему не хотелось. Он посмотрел, что оставил кюре на ужин и подумал, что есть ему, пожалуй, хочется больше, чем спать.
У кюре были припасены два больших хлеба, совсем свежих, немного сыра, несколько луковиц и пара бутылок вина. Тут же была большая глиняная посудина — уже не миска, но еще не горшок — с остывшей похлебкой.
Гримо взял хлеб и лук, рассудив, что графу лучше оставить сыр. Похлебку он разогревать не стал, отпив просто через край миски. Вряд ли граф захочет это пробовать, так что стесняться нечего.
После еды Гримо почувствовал прилив сил. Холодная похлебка вместо того, чтоб разморить его, наоборот взбодрила. Наевшись, он пошел проверить как там граф.
Атос уже не спал и, едва услышав шаги Гримо, сразу встал.
Они давно не нуждались в словах и Гримо достаточно было просто показать на стол, чтоб граф понял, что его ждет ужин. Он ответил благодарной улыбкой. Забота Гримо тронула его: хлеб был аккуратно нарезан, кусок сыра выложен на тарелку, а рядом поставлена непочатая бутылка вина.
Только начав есть, Атос понял, как проголодался. Свежий хлеб был восхитителен — ароматный, с какими-то травами. Местный сыр оказался мягким и неожиданно очень жирным. Едва съев половину куска, Атос почувствовал, что больше не может. Он бросил взгляд на неоткрытую бутылку: "Я совсем забыл про вино. Не зря говорят, что лучший повар — это голод. Черт, как было вкусно".
Просто пить ему не хотелось, а есть, чтоб было что запивать, он уже не мог.
"Да ладно, не думаю, что стоит давиться местной дрянью, Лимузен никогда не отличался хорошим вином".
После ужина Гримо раздел графа и уложил в постель. Раздеться пришлось почти донага, потому что одежда была насквозь мокрой и Гримо разложил и развесил вещи где только смог — на комоде, на открытой дверце шкафа, на колченогой грубой табуретке. Он еще раз пожалел, что придется ночевать в кресле — на конюшне, в теплом сене он бы живо обсох, а так придется мучиться в мокром. Не барин — догола не разденешься. Хорошо еще, что они одни, можно не церемониться.
Гримо еще повздыхал, но дел больше не было, так что хочешь не хочешь, а пора было ложиться.
В этот момент то ли Бог услышал вздохи Гримо, то ли еще что, но со двора явственно донесся топот копыт.
Гримо схватился за нож и мысленно выругал себя за то, что оставил пистолеты в кобурах, притороченных к седлу. Наверняка приезжие зайдут сюда — сейчас это единственный дом на всю деревню, где в окне есть свет. Граф ехал окольными путями и старался запутать возможных преследователей, если же они все-таки напали на след, то ничего хорошего графа не ждет.
"А я, дурак, оставил пистолеты!" — еще раз выругал себя Гримо, сжимая рукоять ножа и настороженно глядя на дверь.
Дверь отворилась и вошел молодой человек. Даже если бы у незнакомца не было шпаги, Гримо достаточно навидался, чтоб понять, что перед ним дворянин.
Чуть ниже среднего роста, достаточно изящный, он был одет в неприметный дорожный костюм. Шляпа надвинута так низко, что невозможно разглядеть лицо.
Молодой человек откашлялся. Он все время покашливал, как будто был слегка простужен.
— Хм... добрый вечер. Мне сказали — это дом священника?
— Да, Ваша милость.
— Где твой хозяин?
Гримо сделал жест, показывая, что господин спит. Голос у молодого человека был звонкий, несмотря на легкую хрипоту и Гримо подумал, что он специально покашливает, пытаясь придать голосу низких тонов.
"Юнец, — хмыкнул про себя Гримо, — хочет казаться взрослым".
Незнакомец прошел к камину и протянул руки к огню, даже не сняв перчаток. Плащ и шляпу он тоже не снял.
"Невежа, некому научить манерам", — пренебрежительно подумал Гримо.
— Мне... хм-хм... нужен ночлег.
Сказано это было таким тоном, что скорее походило на распоряжение, а не на просьбу.
— Есть какая-нибудь еда?
Гримо насупился. Молодой человек вел себя как хозяин. Будь это в доме у графа, он бы быстро поставил нахала на место, будь он хоть сто раз дворянин. Но здесь они тоже были гостями.
Гримо откинул салфетку и указал на хлеб и остатки сыра.
— Отлично!
Молодой человек уселся за стол. Он снял только одну перчатку, чтоб можно было брать хлеб. И плащ и шляпа по-прежнему не давали как следует его рассмотреть. К тому же он сел спиной к огню и опустил голову на руку, прикрывая лицо.
Дверь снова скрипнула — это пришел слуга молодого дворянина. Он тоже был укутан в плащ и лицо его пряталось в тени широкополой шляпы.
Гримо усмехнулся: "Не похоже, чтоб это были те, кто мог следить за графом. Сами прячутся. Юнцы какие-то, набедокурили, наверное, с красотками, вот и пустились в бега. Слуга, похоже, совсем молоденький".
Тем временем слуга тоже подсел к столу, не снимая ни плаща, ни шляпы.
"Ну и манеры! — поднял брови Гримо. — Хотя каков хозяин, таков и слуга".
Он подумал, что надо пойти предупредить графа, но будить хозяина не хотелось и Гримо топтался на месте, не зная, как поступить.
Граф вышел сам. В рубашке, кое-как заправленной в наспех натянутые штаны и в камзоле, наброшенном на плечи. Он придерживал расстегнутый ворот, но увидев, что в комнате одни мужчины, опустил руку.
Глядя на гневно сдвинутые брови, Гримо представил, как "приятно" было согревшемуся и обсохшему графу снова натягивать на себя сырую одежду.
Молодой дворянин ничуть не смутился. Он довольно развязно заявил, что они тоже будут ночевать здесь, потому что дом священника единственное место, на которое им указали. Больше в этой деревне нет ничего пригодного, чтоб принять на ночь дворянина, застигнутого непогодой.
— Как Вам будет угодно, — сухо ответил граф. — Только имейте в виду, здесь лишь одна кровать. Там.
Он указал на комнату, из которой только что вышел.
— Это все, на что Вы можете рассчитывать.
Молодой человек ничего не ответил и только как-то странно хмыкнул. Гримо показалось, что он сдерживает смех. Графу, видимо, тоже так показалось, потому что его тон стал очень холоден:
— Я оставлю Вас. Я тоже весь день не сходил с седла и хотел бы как следует выспаться. Сделайте одолжение — не шумите. Устраивайтесь, как Вам будет угодно, но поживее.
Молодой человек наклонил голову в знак согласия, но Гримо показалось, что он сделал это только для того, чтоб скрыть усмешку.
Гримо сделал шаг за хозяином, но граф раздраженным жестом показал, чтоб слуга оставил его одного.
Незнакомцы не обращали на Гримо никакого внимания. Слуга ел, а господин стоял у камина и нервно потирал руки.
"Чего я жду? — спохватился Гримо. — Вот законный повод уйти ночевать на конюшню. Даже граф не сможет меня упрекнуть. Я ему сейчас без надобности, а утром пораньше встану, всего делов-то".
Закрывая дверь, он еще успел услышать насмешливую реплику молодого дворянина:
— Ну, он у меня попрыгает!
Гримо только покачал головой: "Ну и нахал! Не на того нарвался. Сам допрыгаешься. Как бы на полу спать не пришлось, дурень".
Гримо отлично устроился. Сена было достаточно, сверху он укрылся попоной и скоро уже мирно храпел, под негромкое пофыркивание лошадей.
Гримо никогда не был соней, да и граф не привык залеживаться в постели, так что слуга обычно поднимался рано.
Проснувшись, он вышел во двор. Там было тихо. Во всей деревне по-прежнему не горело ни огонька, а небо было огромным сплошным черно-серым пятном — ни луны, ни звезд.
Гримо засомневался, не слишком ли рано он поднялся, он чувствовал, что не совсем отдохнул и с удовольствием завалился бы еще на часок-другой.
Часов у него не было, да и в такой темноте он все равно бы ничего не увидел.
Он пошел в дом.
Дверь была не заперта и Гримо про себя выругал слугу приезжего дворянина: "Болван, даже засов задвинуть не додумался. Если бы я был таким лопухом, меня бы уже в три шеи прогнали".
Слуга-лопух спал в кресле, натянув на себя плащ. От двери тянуло холодом, а от прогоревшего камина — жаром. Парень скорчился, плащ сбился, и укутанными были только голова и плечи.
Гримо пожалел дурака и расправил складки. Почувствовав тепло, слуга сразу расслабился, расправил спину и тут же выпростал одну ногу из-под плаща.
"Как есть — дурень. Шел бы лучше со мной на конюшню, выспался бы как следует. А тут даже не выпрямишься. А тот, значит, вместе с графом, в комнате. Как бы граф не прибил его, за наглость".
Гримо было любопытно, что граф сделал с нахальным молодым человеком. С одной стороны не было ничего зазорного в том, чтоб отдать половину постели такому же уставшему путнику — они оба здесь гости и оба в одинаковом положении. Но Гримо привык мыслить военными категориями, а у военных кто пришел первым, тот и занимает дом для постоя.
"Неужели он его впрямь на полу спать оставил?"
Гримо осторожно приоткрыл дверь в спальню, успокаивая себя тем, что это не просто любопытство — ему надо узнать, встал граф или еще рано?
В спальне было совершенно темно. Единственный слабый свет проникал из комнаты, где был Гримо — от тлевших в камине угольев.
Гримо прислушался.
Он различил ровное, спокойное дыхание графа — тот крепко спал. Потом послышался едва различимый сонный вздох. Уже не граф.
"Голос прямо женский, такой нежный. Над ним, наверное, все дружки смеются — девчонка!"
Молодой человек завозился, устраиваясь поудобнее, и снова сонно вздохнул. Звуки шли от кровати.
"Неужели пожалел мальчишку?"
Гримо сделал шаг вперед и наткнулся на валявшуюся рубашку. Он усмехнулся, представив, как рассерженный граф на ходу стаскивал с себя влажное белье, швыряя его, куда попало. Вообще в быту граф был очень аккуратен, но следить за одеждой это обязанность слуги, к тому же, его изрядно разозлили, заставив подняться с постели.
Гримо сунул рубашку подмышку, решив, что положит ее на столе, возле камина, чтоб как следует просохла. Затем вытянул шею, стараясь разглядеть кровать. Идти дальше он не рискнул, опасаясь разбудить спящих. Похоже, он действительно слишком рано встал — граф спит, как младенец.
Гримо не без труда различил в тени полога черноволосую голову господина.
Нахальный мальчишка был почти незаметен под одеялом — таким маленьким и изящным он был. Видно было только голову и длинные волосы, свисавшие с края кровати.
"Ну и лохмы отпустил! — подивился Гримо. — Мало голос тонкий, сам невысокий, так еще и волосы как у женщины! Мода, что ли такая?"
Мальчишка лежал слишком близко к графу, практически уткнувшись лицом ему в грудь.
Гримо поморщился. "Оно, конечно, так теплее, но как-то не слишком прилично. Правда граф спит, все равно ничего не видит. Ну и я ничего не видел".
Он вышел из спальни и поплотнее прикрыл за собой дверь.
"Сейчас положу рубашку и пойду досыпать, что-то я совсем уж рано вскочил".
Гримо расправил рубашку и озадаченно уставился на пышные кружева. Это явно не принадлежало его господину. Полотно совсем тонкое, а кружев столько, что у графа на всей одежде столько не сыскать.
"Это мальчишкина. А он тогда что, голый спит?"
От одной этой мысли у Гримо пересохло в горле.
"Нет, это уж слишком. Может на нем какая нижняя рубашка есть", — поспешил он успокоить себя, старательно отгоняя мысль о том, что граф тоже одет ненамного больше.
Он оставил кружевное безобразие на спинке кресла, где спал слуга незнакомого дворянина и поспешно вышел из дома.
"Ничего я не видел. Я глупый слуга, которому не положено совать свой нос в господские дела. Если этот молодчик носит почти дамское белье и сам слишком похож на женщину, меня это не касается".
Снова заснуть ему не удалось. Он долго ворочался, в голову лезли всякие мысли, которые заставляли его сердиться. В конце концов, Гримо не выдержал и встал.
Он проверил лошадей, оседлал их и вывел во двор.
"Теперь надо графа разбудить. Он собирался в этот Шато-Шервин еще вчера попасть, так с утра быстренько и доедем".
Гримо вернулся в конюшню и собирал свои вещи, когда его окликнули. Это был граф. Полностью одетый и готовый ехать.
— Все? — только и спросил он.
Гримо кивнул.
Граф был сосредоточен и, как показалось Гримо, зол.
Возможно, его сердило то, что снова зарядил дождь.
Во всяком случае, Гримо предпочел думать, что причина именно в этом. Ну, или в том, что они остались без завтрака. Или в том, что одежда не успела как следует просохнуть...
Мало ли у графа может быть причин, чтоб сердиться?
Гримо не хотел знать, какая из этих причин истинная — его вполне устраивало, если граф сердится на дождь.
Да, пусть будет так — граф сердится на дождь и Гримо этого достаточно.
_____________________________________________________________________
*Королевское абба?тство Фонтевро? (фр. Abbaye Royale de Fontevraud) — один из самых известных средневековых монастырей Франции, место погребения Генриха II Плантагенета и Ричарда Львиное Сердце.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
