Побег За Стикс

ПОБЕГ ЗА СТИКС.

Весной степь цветет. Едва с земли сходит талый снег, как она покрывается ковром из цветов синего барвинка. Позже появляются разноцветные тюльпаны и дикая астра, а уже к концу мая распускаются пурпурные цветы мака. Когда степную растительность колеблет ветер, кажется, будто волнуется гладь кровавого океана.

Степь в это время полна жизни. Тучи мошкары вьются над нею, особенно там, где ровную поверхность прорезают небольшие речушки. Скачут кузнечики, летают осы и шмели, по земле снуют жуки и муравьи. За всей этой многоногой мелюзгой охотятся проворные серые и зеленые ящерицы. В сырых низинах и поймах речек выползают погреться на солнце водяные ужи. Из своих норок выходят в поисках пищи полевки, хомяки и суслики. А над ними всеми реет зловещая тень ястреба, коршуна или пустельги — самых страшных врагов степных грызунов.

Молодой коршун сегодня удачно поохотился: ему удалось сцапать двух полевок и одного суслика. Полевок он съел сразу, а суслика понес своей подруге, сидящей сейчас в гнезде на ветвях засохшего дуба стоящего у берегов реки, которую адыги называли Пшиз, ногайские татары— Куман, а славяне через много лет назовут Кубанью. У самки со дня на день должны были вылупиться птенцы и самцу приходилось охотится за двоих.

Коршун парил над равниной почти не взмахивая крыльями, поддерживаемый лишь воздушными потоками. Завидев его мелкие грызуны издавали тревожный писк и прятались в норах, затаивались ящерицы и змеи, в кусты зверобоя и тысячелистника— деревея убирались мелкие птицы. Хищник равнодушно смотрел на эту привычную суматоху — он был сыт сегодня.

Но вдруг коршун заметил внизу нечто новое, отличное от всего, что он видел раньше. Какое-то необычное движение бросилось ему в глаза и коршун из любопытства, спустился ниже.

Внизу быстрым аллюром скакали малорослые поджарые кони, каждый из которых нес на себе всадника. Это были невысокие коренастые люди с желтоватой кожей и раскосыми глазами, одетые в рубахи из бумажной ткани, шаровары из нанки, обутые в сафьяновые сапоги. За плечом у каждого висел небольшой изогнутый лук, на поясе — колчан со стрелами и кривая сабля. Обветренные широкие лица всадников были необычайно оживлены, на них читался охотничий азарт. Судя по тому, как они внимательно вглядывались в землю и стебли растений, наездники шли по чьим-то горячим следам.

Коршун, конечно, не знал, что под ним едет отряд ногайских татар. Но за свою жизнь он неплохо усвоил — от людей с луками нужно держаться подальше. Птица взмахнула крыльями, поднимаясь выше. Сейчас коршун видел, что охотники шли небольшими отрядами, которых насчитывалось довольно много. Растянувшись широким фронтом ногайцы образовывали огромный полумесяц, края которого выдавались далеко вперед. Любой наблюдатель знакомый с охотничьей тактикой орды понял бы — идет облава. И судя по количеству всадников — облава на человека.

Коршун улетел далеко вперед, оставив позади татар. Долгое время он летел над степью,не видя ничего необычного. Но вскоре впереди вновь замаячили всадники. На этот раз по равнине двигались всего три ногайца, целеустремленно идущих по следу. Кочевники возбужденно переговаривались, показывая друг другу на траву и на землю. Похоже, что они, наконец, нашли того за кем охотились. Один из татар стегнул своего коня, заставляя его скакать быстрее, остальные последовали его примеру.

Но птица все же была быстрее и вскоре и эти преследователи остались позади. Пролетев еще немного, коршун, наконец, увидел того, а вернее ту, за кем гнались ногайцы.

Под птицей теперь был холм или курган, один из многих, что молчаливыми исполинами возвышались над степной равниной. На вершине холма лежали каменные глыбы, почти незаметные в зарослях терновника и молочая. На первый взгляд эти камни казались обычной скальной породой, но более внимательный взгляд обнаружил бы ошибочность такого предположения. Знающий человек непременно отметил странную симметрию этих скал: их округлые и прямоугольные очертания казались слишком правильными для того, чтобы быть естественного происхождения. Да и сам камень был не из тех, которые можно было часто встретить в степи — сквозь листья и стебли кустарника белел мрамор.

В укромной расщелине между двух плит и чем-то похожим на колонну спала девушка лет двадцати. Сон её был неспокойным, она то и дело вздрагивала, переворачивалась с одного бока на другой, а если бы коршун захотел спуститься пониже, он бы смог услышать протяжные стоны и бессвязные слова, то и дело срывавшиеся с губ лежащей.

Беглянка явно принадлежала к иной расе, нежели её преследователи. Её кожа, пусть и изрядно загоревшая, все же была гораздо светлее, чем у кочевников, да и лицо ничем не напоминало скуластые физиономии ногайцев. Было видно, что прежде чем добраться сюда девушка долго шла, а то и бежала по степи. Длинные рыжевато— каштановые волосы были растрепаны, все в репьях и пыли, босые ноги расцарапаны, длинная белая рубаха, когда-то нарядная, с затейливой вышивкой на подоле, сейчас была грязной и рваной.

Впрочем, коршуна это сейчас мало интересовало. Он сделал лишь один круг над странным холмом — точно убедиться, что лежащая еще не умерла. Убедившись, что девушка жива и более или менее здорова, а значит, в ближайшее время попировать на её трупе вряд ли удастся, коршун забрал влево и полетел к тускло блестевшей вдали ленте Кубани, к ждавшей его голодной подруге. Что ему до всего этого? Он был крылатым хищником и не отбирал добычу у хищников двуногих.

Марья слишком поздно сообразила, что повела себя неправильно. Заслышав конский топот, нужно было вжаться в землю, затаившись среди камней. Ногайцы могли и не осматривать холм, который мог оказаться курганом, насыпанным на могиле какого-нибудь древнего вождя. Хотя степняки были непрочь иной раз пограбить старые захоронения, все же они побаивались их, опасаясь проклятия, которое могло обрушиться на осквернителя древней гробницы. Сокровищ могло и не быть, а вот связываться с духами вождей никому не ведомых народов, как-то не хотелось.

Но Марья об этом не подумала. Она ничего не знала о суевериях степняков, а если бы и знала, то вряд ли вспомнила. Она уже была не в состоянии здраво мыслить. Сбежав из плена ночью, к полудню девушка свалилась без сил, с трудом найдя подходящее место для укрытия. Стремительный бег под палящим солнцем, голод, жажда ( за весь день она перехватила лишь пару глотков воды из степной речушки да пригоршню ягод), ежеминутное ожидание погони, совершенно незнакомая земля,— все это превратило её в затравленное, дерганое существо, с нервами, натянутыми как струны бандуры. Поэтому, заслышав самые страшные сейчас для неё звуки— стук копыт и гортанные звуки чужой речи, Марья не выдержала. Словно испуганный зверь она выскочила из своего убежища и в слепом нерассуждающем страхе кинулась вниз по склону холма.

Ногайцы сразу заметили фигурку в растрепанной белой рубахе, выскочившую из нагромождения каменных плит. Предводитель кочевников, высокий степняк с золотой серьгой в левом ухе, недолго думал, что делать. Он бросил несколько слов своим подчиненным и те, пришпорив коней, с гиканьем стали огибать холм с двух сторон. Ногаец с серьгой остался на месте, готовый отрезать дичи путь, если та вдруг вздумает бежать обратно.

Марья не успела пробежать и сотни шагов, когда ей стала ясна безнадежность её положения. Мимо неё промчались два татарина, сразу обогнав свою жертву. Разъехавшись в разные стороны, кочевники повернули своих коней и со свистом и улюлюканьем поскакали прямо на Марью, которой ничего не оставалось, кроме как карабкаться обратно на холм.

Ей удалось немного оторваться от своих преследователей, которые почему-то приостановили коней, смеясь и наблюдая, как девушка карабкается наверх, цепляясь за пучки терновника и чертополоха.

Но, взобравшись, Марья, наконец, поняла, что все её усилия бесполезны и не поймана, только потому, что ногайцам захотелось поиграть с ней, как сытая кошка играет с полузадушенной мышью. Внизу у подножия холма Марью уже поджидал третий ногаец. Придерживающий поводья коня, нетерпеливо переступающего с ноги на ногу. Заметив замершую в испуге девушку, кочевник довольно осклабился и небрежно махнул рукой: дескать, хватит, набегалась, давай спускайся.

Марья обреченно взглянула на татарина. Деваться ей и впрямь было некуда и она это прекрасно понимала. Но все равно не могла себя заставить спуститься к поджидающему степняку. Она еще раз посмотрела на его лицо, преисполненное самодовольства. От всей мускулистой фигуры ногайца исходили надменность и презрение к жалкой рабыне из неверного племени. Кочевник выглядел, как символ торжествующей Степи, испокон веков посылавшей своих сыновей грабить и жечь поселения, убивать оседлых жителей и уводить в полон их жен и дочерей.

Обжигающая волна ненависти к людокрадам застегнула мозг Марьи, в ней взбурлила вольная кровь запорожских казаков и польских шляхтичей. Забыв о страхе перед татарами, она немного поддалась вперед и выкрикнула несколько слов на ногайском, который она немного научилась понимать за время пленения. Ошеломленный ногаец узнал немало нового и интересного о себе, своем появлении на свет и своих родственниках, среди которых оказалось немало домашних и диких животных, регулярно к тому же болеющих всякими похабными хворями.

Лицо татарина исказилось от ярости. Он издал безумный не то крик, не то визг, со всех сил хлестнул свою лошадь и погнал её вверх по склону. Пылая жаждой мести, на ходу он вынул из колчана стрелу и, достав лук, начал прицеливаться. Убивать или калечить девушку он конечно не собирался, хотя бы потому, что она принадлежала Чолпон — Султану, мурзе касаевской орды, к которой принадлежал и сам ногаец. Он собирался пустить стрелу совсем рядом с неверной сучкой, так, чтобы задеть мочку её уха. Это несмертельно и неопасно, зато больно. Главное, чтобы эта девка поняла,— никто не смеет оскорблять безнаказанно гордых воинов Аллаха. Кроме того, он надеялся, этим поступком заставить Марью еще побегать по степи, повеселив храбрых батыров. А когда потеха надоест воинам Кызыева улуса, они наденут на беглянку арканы и отвезут её мурзе.

Марья подняла голову и увидела, как на неё смотрит наконечник стрелы, направленный, как ей показалось, прямо в глаз. И хотя девушка прекрасно знала, что ногайцы не станут её убивать, холодный пот выступил у неё на лбу и прежний липкий страх зашевелился внутри неё, словно огромный слепой червяк внутри гнилого яблока.

Но степняк не успел выполнить свое намерение. Когда он уже был готов спустить тетиву, конь ( которого кочевник все еще погонял, заставляя нестись галопом) угодил ногой в щель между двух каменных плит. Раздался хруст ломаемой кости, конь упал на землю, громко ржа от боли и испуга. Не ожидавший этого татарин, державший уздечку только одним мизинцем, вылетел вперед из седла. Спущенная стрела вжикнула рядом с ухом Марьи, не задев его. Ногайцу пришлось гораздо хуже: он со всего маху врезался головой в одну из мраморных плит. Раздался треск раскалывающейся кости, красные брызги крови вылетели из размозженного черепа, забрызгав и мрамор, и траву и Марью. Ошметок мозга упал ей на лоб, она брезгливо сбросила его на землю, оставив на лице широкую красную полосу.

Несмотря на это Марья ликовала. Карабкаясь сегодня на холм, она заметила, что его поверхность буквально усеяна такими вот ловушками. Девушка сама чуть не сломала ногу в одной из них, хотя двигалась несравнимо медленней ногайца и вообще чуть ли не вползала на вершину. Она не ожидала, что степняк разобьется насмерть, но, увидев это, оскалила зубы в мстительной ухмылке. Чтобы не случилось дальше, одна из татарских собак мертва, а значит, её побег был не напрасным.

Но радость девушки быстро улетучилась. Стоявшие с другой стороны холма ногайцы негодующе закричали, видя смерть своего командира. Игры кончились, теперь оба степняка не на шутку разозлились. Оба погнали коней вверх по склону холма. Судя по их лицам, искаженным в злобной гримасе, они вознамерились отомстить Марье за смерть соплеменника, хотя вины девушки в общем то особой и не было— сам скакал как безумный. Другие ногайцы, видимо, учли его печальный опыт и все же старались, хоть иногда, смотреть коням под ноги.

Сейчас, когда один из преследователей погиб у Марьи вновь появились и желание и силы бороться дальше за свою свободу, хотя она прекрасно понимала, что даже одного степняка ей хватит за глаза. Она оглянулась, высматривая наиболее удобный путь к бегству. Увы, вокруг была только голая степь. Единственный путь, суливший ей хоть какую-то надежду на спасение, был за спинами ногайцев. Там протекала небольшая река, окруженная густыми зарослями камышей. В них Марья могла надеяться найти спасение. Но сейчас эта дорога была для неё так же недоступна, как и Луна.

Продолжая оглядываться по сторонам, Марья машинально бросила взгляд на тело ногайца и пятна крови вокруг него. Вздрогнула и посмотрела еще раз, не в силах поверить в увиденное.

На её глазах капли крови всасывались в камень.

Марья ожесточенно помотала головой, прогоняя наваждение, но оно не пропадало. Напротив стало еще ясней видно как огромные красные потеки бледнеют и исчезают, словно растворяясь в мраморе. Застывшая от ужаса Марья наблюдала, как кусочек мозга, прилипший к одному из камней начал съеживаться, как если бы кто-то очень голодный высасывал из него все соки. Девушка была даже готова поклясться, что слышала, доносящийся из— под земли омерзительный чмокающий звук и довольное урчание.

Крики ногайцев раздавались совсем рядом, но Марья почти не обращала на них внимания. Кочевники были грубы, жестоки, от них мерзко воняло, но все же это было зло земное человеческое и грозило оно только телу девушки. Здесь же, среди развалин( а теперь Марья ясно видела, что это были именно развалины, а не случайное скопление, невесть как сюда попавших мраморных глыб) явно таилась какая-то неведомая бесовская сила, грозившая погибелью бессмертной душе. У себя на родине Марье часто слушала рассказы о нечистой силе, которую насылает на землю Враг рода человеческого: о ведьмах слетающихся к Лысой Горе под Киевом, об огненных змеях, вводящих в соблазн одиноких женщин и незамужних девушек; о Вие— мохнатом подземном чудовище с веками до самой земли. Но что-то подсказывало девушке, что кровопийца, живущий в мраморе намного страшней всей украинской нечисти.

Между тем мрамор почти полностью очистился от красных потеков. Тело лежащего рядом ногайца тоже стало необычайно бледным, словно и из него высосали всю кровь. Марья почти физически ощущала, как неведомая тварь внутри холма рвется наружу в поисках новых жертв и новой крови. Беглянка почувствовала, как под её ногами начала дрожать земля.

Впрочем, возможно, она тряслась от топота коней кочевников. Один из ногайцев, подъехавший совсем близко уже протягивал руку, желая ухватить Марью за волосы. Но ему, как и его незадачливому предшественнику не пришлось исполнить задуманного. Пальцы татарина уже касались головы Марьи, когда земля под ногами его коня вдруг вспучилась огромным пузырем, который лопнул как прорвавшийся нарыв. Из разверзшейся дыры пахнуло духом мертвечины и гнили, что-то огромное черное вырвалось снизу, ударило в брюхо коня, сбросив его вниз к подножию холма.