Побег За Стикс

ПОБЕГ ЗА СТИКС.

Весной степь цветет. Едва с земли сходит талый снег, как она покрывается ковром из цветов синего барвинка. Позже появляются разноцветные тюльпаны и дикая астра, а уже к концу мая распускаются пурпурные цветы мака. Когда степную растительность колеблет ветер, кажется, будто волнуется гладь кровавого океана.

Степь в это время полна жизни. Тучи мошкары вьются над нею, особенно там, где ровную поверхность прорезают небольшие речушки. Скачут кузнечики, летают осы и шмели, по земле снуют жуки и муравьи. За всей этой многоногой мелюзгой охотятся проворные серые и зеленые ящерицы. В сырых низинах и поймах речек выползают погреться на солнце водяные ужи. Из своих норок выходят в поисках пищи полевки, хомяки и суслики. А над ними всеми реет зловещая тень ястреба, коршуна или пустельги — самых страшных врагов степных грызунов.

Молодой коршун сегодня удачно поохотился: ему удалось сцапать двух полевок и одного суслика. Полевок он съел сразу, а суслика понес своей подруге, сидящей сейчас в гнезде на ветвях засохшего дуба стоящего у берегов реки, которую адыги называли Пшиз, ногайские татары— Куман, а славяне через много лет назовут Кубанью. У самки со дня на день должны были вылупиться птенцы и самцу приходилось охотится за двоих.

Коршун парил над равниной почти не взмахивая крыльями, поддерживаемый лишь воздушными потоками. Завидев его мелкие грызуны издавали тревожный писк и прятались в норах, затаивались ящерицы и змеи, в кусты зверобоя и тысячелистника— деревея убирались мелкие птицы. Хищник равнодушно смотрел на эту привычную суматоху — он был сыт сегодня.

Но вдруг коршун заметил внизу нечто новое, отличное от всего, что он видел раньше. Какое-то необычное движение бросилось ему в глаза и коршун из любопытства, спустился ниже.

Внизу быстрым аллюром скакали малорослые поджарые кони, каждый из которых нес на себе всадника. Это были невысокие коренастые люди с желтоватой кожей и раскосыми глазами, одетые в рубахи из бумажной ткани, шаровары из нанки, обутые в сафьяновые сапоги. За плечом у каждого висел небольшой изогнутый лук, на поясе — колчан со стрелами и кривая сабля. Обветренные широкие лица всадников были необычайно оживлены, на них читался охотничий азарт. Судя по тому, как они внимательно вглядывались в землю и стебли растений, наездники шли по чьим-то горячим следам.

Коршун, конечно, не знал, что под ним едет отряд ногайских татар. Но за свою жизнь он неплохо усвоил — от людей с луками нужно держаться подальше. Птица взмахнула крыльями, поднимаясь выше. Сейчас коршун видел, что охотники шли небольшими отрядами, которых насчитывалось довольно много. Растянувшись широким фронтом ногайцы образовывали огромный полумесяц, края которого выдавались далеко вперед. Любой наблюдатель знакомый с охотничьей тактикой орды понял бы — идет облава. И судя по количеству всадников — облава на человека.

Коршун улетел далеко вперед, оставив позади татар. Долгое время он летел над степью,не видя ничего необычного. Но вскоре впереди вновь замаячили всадники. На этот раз по равнине двигались всего три ногайца, целеустремленно идущих по следу. Кочевники возбужденно переговаривались, показывая друг другу на траву и на землю. Похоже, что они, наконец, нашли того за кем охотились. Один из татар стегнул своего коня, заставляя его скакать быстрее, остальные последовали его примеру.

Но птица все же была быстрее и вскоре и эти преследователи остались позади. Пролетев еще немного, коршун, наконец, увидел того, а вернее ту, за кем гнались ногайцы.

Под птицей теперь был холм или курган, один из многих, что молчаливыми исполинами возвышались над степной равниной. На вершине холма лежали каменные глыбы, почти незаметные в зарослях терновника и молочая. На первый взгляд эти камни казались обычной скальной породой, но более внимательный взгляд обнаружил бы ошибочность такого предположения. Знающий человек непременно отметил странную симметрию этих скал: их округлые и прямоугольные очертания казались слишком правильными для того, чтобы быть естественного происхождения. Да и сам камень был не из тех, которые можно было часто встретить в степи — сквозь листья и стебли кустарника белел мрамор.

В укромной расщелине между двух плит и чем-то похожим на колонну спала девушка лет двадцати. Сон её был неспокойным, она то и дело вздрагивала, переворачивалась с одного бока на другой, а если бы коршун захотел спуститься пониже, он бы смог услышать протяжные стоны и бессвязные слова, то и дело срывавшиеся с губ лежащей.

Беглянка явно принадлежала к иной расе, нежели её преследователи. Её кожа, пусть и изрядно загоревшая, все же была гораздо светлее, чем у кочевников, да и лицо ничем не напоминало скуластые физиономии ногайцев. Было видно, что прежде чем добраться сюда девушка долго шла, а то и бежала по степи. Длинные рыжевато— каштановые волосы были растрепаны, все в репьях и пыли, босые ноги расцарапаны, длинная белая рубаха, когда-то нарядная, с затейливой вышивкой на подоле, сейчас была грязной и рваной.

Впрочем, коршуна это сейчас мало интересовало. Он сделал лишь один круг над странным холмом — точно убедиться, что лежащая еще не умерла. Убедившись, что девушка жива и более или менее здорова, а значит, в ближайшее время попировать на её трупе вряд ли удастся, коршун забрал влево и полетел к тускло блестевшей вдали ленте Кубани, к ждавшей его голодной подруге. Что ему до всего этого? Он был крылатым хищником и не отбирал добычу у хищников двуногих.

Марья слишком поздно сообразила, что повела себя неправильно. Заслышав конский топот, нужно было вжаться в землю, затаившись среди камней. Ногайцы могли и не осматривать холм, который мог оказаться курганом, насыпанным на могиле какого-нибудь древнего вождя. Хотя степняки были непрочь иной раз пограбить старые захоронения, все же они побаивались их, опасаясь проклятия, которое могло обрушиться на осквернителя древней гробницы. Сокровищ могло и не быть, а вот связываться с духами вождей никому не ведомых народов, как-то не хотелось.

Но Марья об этом не подумала. Она ничего не знала о суевериях степняков, а если бы и знала, то вряд ли вспомнила. Она уже была не в состоянии здраво мыслить. Сбежав из плена ночью, к полудню девушка свалилась без сил, с трудом найдя подходящее место для укрытия. Стремительный бег под палящим солнцем, голод, жажда ( за весь день она перехватила лишь пару глотков воды из степной речушки да пригоршню ягод), ежеминутное ожидание погони, совершенно незнакомая земля,— все это превратило её в затравленное, дерганое существо, с нервами, натянутыми как струны бандуры. Поэтому, заслышав самые страшные сейчас для неё звуки— стук копыт и гортанные звуки чужой речи, Марья не выдержала. Словно испуганный зверь она выскочила из своего убежища и в слепом нерассуждающем страхе кинулась вниз по склону холма.

Ногайцы сразу заметили фигурку в растрепанной белой рубахе, выскочившую из нагромождения каменных плит. Предводитель кочевников, высокий степняк с золотой серьгой в левом ухе, недолго думал, что делать. Он бросил несколько слов своим подчиненным и те, пришпорив коней, с гиканьем стали огибать холм с двух сторон. Ногаец с серьгой остался на месте, готовый отрезать дичи путь, если та вдруг вздумает бежать обратно.

Марья не успела пробежать и сотни шагов, когда ей стала ясна безнадежность её положения. Мимо неё промчались два татарина, сразу обогнав свою жертву. Разъехавшись в разные стороны, кочевники повернули своих коней и со свистом и улюлюканьем поскакали прямо на Марью, которой ничего не оставалось, кроме как карабкаться обратно на холм.

Ей удалось немного оторваться от своих преследователей, которые почему-то приостановили коней, смеясь и наблюдая, как девушка карабкается наверх, цепляясь за пучки терновника и чертополоха.

Но, взобравшись, Марья, наконец, поняла, что все её усилия бесполезны и не поймана, только потому, что ногайцам захотелось поиграть с ней, как сытая кошка играет с полузадушенной мышью. Внизу у подножия холма Марью уже поджидал третий ногаец. Придерживающий поводья коня, нетерпеливо переступающего с ноги на ногу. Заметив замершую в испуге девушку, кочевник довольно осклабился и небрежно махнул рукой: дескать, хватит, набегалась, давай спускайся.

Марья обреченно взглянула на татарина. Деваться ей и впрямь было некуда и она это прекрасно понимала. Но все равно не могла себя заставить спуститься к поджидающему степняку. Она еще раз посмотрела на его лицо, преисполненное самодовольства. От всей мускулистой фигуры ногайца исходили надменность и презрение к жалкой рабыне из неверного племени. Кочевник выглядел, как символ торжествующей Степи, испокон веков посылавшей своих сыновей грабить и жечь поселения, убивать оседлых жителей и уводить в полон их жен и дочерей.

Обжигающая волна ненависти к людокрадам застегнула мозг Марьи, в ней взбурлила вольная кровь запорожских казаков и польских шляхтичей. Забыв о страхе перед татарами, она немного поддалась вперед и выкрикнула несколько слов на ногайском, который она немного научилась понимать за время пленения. Ошеломленный ногаец узнал немало нового и интересного о себе, своем появлении на свет и своих родственниках, среди которых оказалось немало домашних и диких животных, регулярно к тому же болеющих всякими похабными хворями.

Лицо татарина исказилось от ярости. Он издал безумный не то крик, не то визг, со всех сил хлестнул свою лошадь и погнал её вверх по склону. Пылая жаждой мести, на ходу он вынул из колчана стрелу и, достав лук, начал прицеливаться. Убивать или калечить девушку он конечно не собирался, хотя бы потому, что она принадлежала Чолпон — Султану, мурзе касаевской орды, к которой принадлежал и сам ногаец. Он собирался пустить стрелу совсем рядом с неверной сучкой, так, чтобы задеть мочку её уха. Это несмертельно и неопасно, зато больно. Главное, чтобы эта девка поняла,— никто не смеет оскорблять безнаказанно гордых воинов Аллаха. Кроме того, он надеялся, этим поступком заставить Марью еще побегать по степи, повеселив храбрых батыров. А когда потеха надоест воинам Кызыева улуса, они наденут на беглянку арканы и отвезут её мурзе.

Марья подняла голову и увидела, как на неё смотрит наконечник стрелы, направленный, как ей показалось, прямо в глаз. И хотя девушка прекрасно знала, что ногайцы не станут её убивать, холодный пот выступил у неё на лбу и прежний липкий страх зашевелился внутри неё, словно огромный слепой червяк внутри гнилого яблока.

Но степняк не успел выполнить свое намерение. Когда он уже был готов спустить тетиву, конь ( которого кочевник все еще погонял, заставляя нестись галопом) угодил ногой в щель между двух каменных плит. Раздался хруст ломаемой кости, конь упал на землю, громко ржа от боли и испуга. Не ожидавший этого татарин, державший уздечку только одним мизинцем, вылетел вперед из седла. Спущенная стрела вжикнула рядом с ухом Марьи, не задев его. Ногайцу пришлось гораздо хуже: он со всего маху врезался головой в одну из мраморных плит. Раздался треск раскалывающейся кости, красные брызги крови вылетели из размозженного черепа, забрызгав и мрамор, и траву и Марью. Ошметок мозга упал ей на лоб, она брезгливо сбросила его на землю, оставив на лице широкую красную полосу.

Несмотря на это Марья ликовала. Карабкаясь сегодня на холм, она заметила, что его поверхность буквально усеяна такими вот ловушками. Девушка сама чуть не сломала ногу в одной из них, хотя двигалась несравнимо медленней ногайца и вообще чуть ли не вползала на вершину. Она не ожидала, что степняк разобьется насмерть, но, увидев это, оскалила зубы в мстительной ухмылке. Чтобы не случилось дальше, одна из татарских собак мертва, а значит, её побег был не напрасным.

Но радость девушки быстро улетучилась. Стоявшие с другой стороны холма ногайцы негодующе закричали, видя смерть своего командира. Игры кончились, теперь оба степняка не на шутку разозлились. Оба погнали коней вверх по склону холма. Судя по их лицам, искаженным в злобной гримасе, они вознамерились отомстить Марье за смерть соплеменника, хотя вины девушки в общем то особой и не было— сам скакал как безумный. Другие ногайцы, видимо, учли его печальный опыт и все же старались, хоть иногда, смотреть коням под ноги.

Сейчас, когда один из преследователей погиб у Марьи вновь появились и желание и силы бороться дальше за свою свободу, хотя она прекрасно понимала, что даже одного степняка ей хватит за глаза. Она оглянулась, высматривая наиболее удобный путь к бегству. Увы, вокруг была только голая степь. Единственный путь, суливший ей хоть какую-то надежду на спасение, был за спинами ногайцев. Там протекала небольшая река, окруженная густыми зарослями камышей. В них Марья могла надеяться найти спасение. Но сейчас эта дорога была для неё так же недоступна, как и Луна.

Продолжая оглядываться по сторонам, Марья машинально бросила взгляд на тело ногайца и пятна крови вокруг него. Вздрогнула и посмотрела еще раз, не в силах поверить в увиденное.

На её глазах капли крови всасывались в камень.

Марья ожесточенно помотала головой, прогоняя наваждение, но оно не пропадало. Напротив стало еще ясней видно как огромные красные потеки бледнеют и исчезают, словно растворяясь в мраморе. Застывшая от ужаса Марья наблюдала, как кусочек мозга, прилипший к одному из камней начал съеживаться, как если бы кто-то очень голодный высасывал из него все соки. Девушка была даже готова поклясться, что слышала, доносящийся из— под земли омерзительный чмокающий звук и довольное урчание.

Крики ногайцев раздавались совсем рядом, но Марья почти не обращала на них внимания. Кочевники были грубы, жестоки, от них мерзко воняло, но все же это было зло земное человеческое и грозило оно только телу девушки. Здесь же, среди развалин( а теперь Марья ясно видела, что это были именно развалины, а не случайное скопление, невесть как сюда попавших мраморных глыб) явно таилась какая-то неведомая бесовская сила, грозившая погибелью бессмертной душе. У себя на родине Марье часто слушала рассказы о нечистой силе, которую насылает на землю Враг рода человеческого: о ведьмах слетающихся к Лысой Горе под Киевом, об огненных змеях, вводящих в соблазн одиноких женщин и незамужних девушек; о Вие— мохнатом подземном чудовище с веками до самой земли. Но что-то подсказывало девушке, что кровопийца, живущий в мраморе намного страшней всей украинской нечисти.

Между тем мрамор почти полностью очистился от красных потеков. Тело лежащего рядом ногайца тоже стало необычайно бледным, словно и из него высосали всю кровь. Марья почти физически ощущала, как неведомая тварь внутри холма рвется наружу в поисках новых жертв и новой крови. Беглянка почувствовала, как под её ногами начала дрожать земля.

Впрочем, возможно, она тряслась от топота коней кочевников. Один из ногайцев, подъехавший совсем близко уже протягивал руку, желая ухватить Марью за волосы. Но ему, как и его незадачливому предшественнику не пришлось исполнить задуманного. Пальцы татарина уже касались головы Марьи, когда земля под ногами его коня вдруг вспучилась огромным пузырем, который лопнул как прорвавшийся нарыв. Из разверзшейся дыры пахнуло духом мертвечины и гнили, что-то огромное черное вырвалось снизу, ударило в брюхо коня, сбросив его вниз к подножию холма.

Как ни странно, падение не убило и даже не оглушило ногайца. Но порадоваться этому он не успел, потому что, выбравшись из под своего скакуна он встретился взглядом с полыхающим адским огнем, огромными желтыми глазами неведомой твари, разрывающей его коня.

На первый взгляд это существо походило на обыкновенную черную собаку, правда, размером с небольшую лошадь. Однако огромные лапы с острыми когтями, слишком короткие полукруглые уши и длинный гибкий хвост, бивший по бокам чудовища, делали его похожим скорей на черную пантеру, каких Марья видела в клетках на базарах Бахчисарая.

У ногайца времени хватило только на один взгляд, он даже не успел открыть рот для крика. Потому что раскрылась клыкастая пасть, истекающая черной слюной, задние лапы напряглись, и чудовище прыгнуло. Татарин был смят под могучими лапами, как былинка на ветру. Чудовище опустило морду, потом подняло, уже измазанную кровью и с хрустом разгрызло оторванную голову степняка.

Стоявшие на холме Марья и ногаец в немом ужасе смотрели на кровавую бойню. Конь же степняка, напротив, громко заржал и рванулся вниз по склону в паническом страхе. Ногаец, еле успевший ухватить поводья, изо всех сил нахлестывал животное( хотя это и было совершенно излишне), стремясь поскорее уйти из этого проклятого места, где, разверзлась бездна Джеханнама. Казалось, ему удастся уйти от опасности: конь летел как птица по противоположному от зверя склону холма. Само же чудовище, похоже, было слишком увлечено своей трапезой.

Но адская тварь снова показала проворство и скорость. Подняв голову, она прислушалась к стуку копыт, а затем, с невероятной быстротой, метнулась вокруг холма наперерез всаднику.

Ногаец почти доскакал до подножия холма и уже возносил благодарственную молитву Аллаху, когда внезапно перед ним возникло чудовище, оскалившее окровавленные клыки. Конь поднялся на дыбы, из его пасти закапала пена. Не сумев справится с обезумевшим скакуном, ногаец вывалился из седла. Почуявший свободу конь, помчался по степи и вскоре исчез вдали.

Не обратив на животное никакого внимания, адская собака прыгнула на пытающегося подняться степняка. Огромное черное тело полностью скрыло под собой человека, послышался душераздирающий крик, тут же оборвавшийся довольным чавканьем черного зверя.

Как ни странно, расправа чудовища с третьим ногайцем вывела Марью из оцепенения. Не отводя расширенных глаз от кровавого пиршества внизу, она стала медленно отходить назад, потихоньку сползая с холма, цепляясь за стебли растений.

Но черная тварь вновь поняла, что добыча пытается ускользнуть от неё. Подняв голову, она пристально посмотрела на замершую девушку. Из пасти чудовища, подобно диковинным усам свисали, капая кровью на землю, ногайские кишки. Какое-то время славянка и адская собака молча мерялись взглядами. Затем тварь, коротко рыкнув, бросилась вперед. Могучие лапы взрывали землю огромными комьями, вырванные кусты чертополоха разлетались в разные стороны.

И все же за Марьей чудовище мчалось не так скоро, как за ногайцами. Казалось, оно нарочно дает ей отбежать подальше, то и дело останавливаясь, чтобы что-то понюхать или полизать кровавые лужи, оставшиеся от ногайцев. Ожидая, что вот— вот в её шею вопьются клыки, Марья скатилась с холма и кинулась бежать, не обращая внимания на колючие ветки, рвущие её одежду и царапающие тело. Лишь добежав до давно примеченных камышей и не слыша сзади звуков погони, девушка рискнула обернуться.

Зверь быстро добрался до вершины холма, но спускаться с него не торопился. Напротив, собака развалилась на мраморных плитах, положив морду и передние лапы на один особо крупный и высокий обломок. Она смотрела на Марью без злобы и даже на этом расстоянии девушка различала в глазах зверя какое-то непонятное выражение. Чудовище смотрело явно осмыслено, в его глазах читался...интерес?

"Может, она наелась?"— мелькнула в голове Марьи робкая надежда. Впрочем, она понимала, что это вряд ли. Выползшая из под земли тварь была не просто диковинной зверюгой, оголодавшей за долгое время. Существо, высасывающее кровь через камни, двигающееся с такой скоростью и с таким непонятным взглядом могло быть только дьявольским отродьем, если не самим Дьяволом.

Тем не менее, Мария попыталась сделать то, что она бы сделала, встретившись с просто большим зверем: продолжая смотреть в огромные желтые глаза, она медленно отходила в густые заросли камыша.

Собака продолжала с любопытством смотреть на неё, но когда камыши почти скрыли Марью, зверюга вдруг вскочила и подняв голову протяжно завыла. От этого воя, казалось, померкло солнце, и заледенел воздух. Вся растительность на холме разом пожухла, насекомые и птицы сразу замолчали, а пролетавшая над равниной белая цапля рухнула замертво.

Не прекращая своего жуткого призыва к неведомым силам, псина мотнула лобастой башкой и припустила вниз. На подгибающихся от ужаса ногах Марья развернулась и бросилась бежать, хотя и понимала, что это бесполезно. Она не пробежала и двадцати шагов, а сзади уже слышался треск ломающихся камышей, крики вспугнутых лягушек и цапель, тяжелое шумное дыхание. Сердце билось как зверек, попавший в западню, немилосердно кололо в боку. Марья думала, что вот -вот рухнет от изнеможения. Про себя она начала читать все молитвы от нечистой силы, какие могла припомнить, но шум сзади не прекращался. Тварь явно не собиралась исчезать или рассыпаться и имя Бога её не очень пугало. Тогда Марья стала читать молитвы, готовясь к смерти.

Неожиданно камыши кончились. Перед девушкой медленно несла свои воды довольно широкая река. Поглядев по сторонам, но, не заметив брода, Марья бросилась прямо в воду. Поскользнувшись на топком иле, она упала, сильно ударившись головой об какую-то невидимую под водой корягу. Одновременно позади неё послышался гулкий топот и торжествующий лай. "Прими мою душу, Господи"— мелькнула мольба в гаснувшем сознании Марьи, после чего она погрузилась в тьму беспамятства, вязкую и черную, словно болотная грязь.

Марья не знала, сколько она пролежала без сознания. Когда она открыла глаза, солнце уже клонилось к закату. Девушка лежала на мокром песке и смотрела в небо. Над ней колыхались камыши, рядом слышался плеск воды и лягушачье кваканье.

"Значит, я все еще у реки — подумала Марья. — И я жива. Интересно, где эта черная образина?"

Сильно болела ушибленная голова. Марья подняла руку, чтобы нащупать ссадину и охнула от боли.

-Что, очнулась, наконец?— послышался рядом насмешливый голос.— Долго ты здесь провалялась, пора бы уже и вставать.

Слова " пора бы уже и вставать" только произносились, а Марья уже подскочила и развернулась на звук голоса. Здесь на чужбине, вдали от родины ей неоткуда было ждать помощи. А значит, любой человек мог оказаться врагом.

То, что она увидела, было настолько необычно, что девушка раскрыла рот от удивления. Скорей она могла ожидать, что с ней заговорит одна из лягушек.

Неподалеку от неё на стволе поваленного дерева сидела молоденькая девушка, почти девчонка, лет шестнадцати-семнадцати. Стройная и гибкая, она была одета в какую-то странную рубаху: без рукавов, намного короче, чем та, что была у Марьи, не прикрывая даже колен. Странен был и цвет одеяния — черного, словно монашья ряса.

Но монашкой девчонка явно не была. В её взгляде, устремленном на славянку не было ничего похожего на христианское смирение. Лишь жадное любопытство. Тонкие черты лица были пожалуй, слишком волевыми для того, чтобы быть классически красивыми, но все же они сильно выигрывали по сравнению с симпатичным, но несколько простецким лицом украинки. Большие темно-синие глаза смотрел уверенно, пожалуй, даже дерзко. В них угадывался острый ум и живость характера, но было в них и что-то еще. Что именно— Марья не могла определить, и это заставляло её нервничать. Густые черные волосы были коротко обрезаны, причем довольно неровно, как если бы кто-то в спешке кромсал шевелюру тупым ножом. Это, впрочем, не особенно портило девчонку, напротив придавая ей какую-то особенную притягательность.

Незнакомке скоро надоело безмолвное разглядывание друг друга.

-Почему ты молчишь?— недоуменно спросила она.— Не стой столбом, скажи что нибудь.

-Здесь бродит одна здоровая зверюга,— хмуро ответствовала Марья.— И мы с тобой ей на один зуб.

-Она давно убежала,— небрежно отмахнулась девчонка, как будто речь шла о чем-то маловажном.— Не думай о ней. Разве тебе не интересно кто я?

-Слава Богу, хоть не татарка,— ответила девушка. Она немного успокоилась: незнакомка выглядела, хоть и странной, но не опасной.— Ты наверное черкешенка?

— Кто, кто?— с неподдельным интересом спросила девчонка.-О ком ты говоришь?

-О черкесах. Они там за Куман— рекою живут,— Марья махнула рукой на юг.— Еще в горах , у моря. Сами смуглые, но не такие страшные как татары.

-Меоты, что ли? — пожала плечами незнакомка.— А Куман— Гипанис? Неважно! Я не меотка и не эта чер... как его? И не татарка, если ты называешь татарами этих косоглазых уродов на лошадях.

-Они самые, — кивнула Марья — басурмане, нехристи проклятые. Так, кто же ты?

-А ты угадай, — лукаво прищурилась девчонка.

Марья еще раз внимательно оглядела свою собеседницу. Странная черная рубаха ни о чем не говорящая украинке. На указательном пальце какое-то кольцо или перстень с квадратной печаткой. На ногах никакой обуви, изящные лодыжки забрызганы грязью.

Вот оно что! Грязь! Марья вдруг ясно поняла, что вся одежда девушки усыпана сырой землей, почти не подсохшей и поэтому мало заметной на черном одеянии. Грязь на руках и на ногах, крупные комья земли, запутавшиеся в волосах. Марье даже показалось, что она видит, как в одном из комьев извивается дождевой червяк.

Малость отошедшая от пережитых недавно волнений, Марья вновь до смерти перепугалась неожиданно пришедшего в голову прозрения. Теперь она замечала все детали, которые ускользали от её внимания раньше. И слишком мелкие и острые зубы девчонки и её очень бледная, почти белая кожа, словно никогда не видевшая солнца. И резким контрастом — полные алые губы на мертвенно— бледном лице. И запах! Легкий, ненавязчивый, но все же ясно распознаваемый смрад могилы!

Должно быть на лице у Марьи ясно отразился её ужас, потому что девчонка спросила:

-Что-то не так?

Это было сказано самым участливым тоном, но он несколько не успокоил Марью, потому что в глазах у черноволосой не было ни проблеска сочувствия. В них светилось все то же неизменное любопытство и какое-то игривое веселье.

Это было именно то выражение, с которым смотрела на Марью черная тварь с вершины проклятого кургана.

-Да что с тобой?— повторила свой вопрос девчонка.— Как будто ламию увидела.

-На... на каком языке ты со мной разговариваешь?— едва шевеля губами, спросила Марья.

Девчонка запрокинула голову и звонко расхохоталась.

-Ну, что же, умница — отсмеявшись сказала она.— Это немногие замечают. Разговариваю я с тобой на эллинском языке, которого ты, как я вижу, не знаешь. Что же, я тоже не понимаю твоего... Дело в том, что все, что я говорю на своем языке, у тебя в голове звучит на твоем ... варварском — высокомерно добавила девчонка.

-Марья была слишком напугана, чтобы оскорбиться.

-Как же такое может быть?— запинаясь, спросила она.

-Это заклинание — охотно стала рассказывать девчонка. Похоже, ей нравилось рассказывать о себе.— Освоить его нелегко, но польза от него огромная. Благодаря ему я свободно общалась и с римлянами и с парфянами и с кушанскими послами, хотя ни кушанского, ни парфянского я не знаю, да и по латыни говорю не очень хорошо.

-А вообще ты молодец, наблюдательная,— похвалила девушка Марью.— Обычно собеседник сразу все понимает и думает, что с ним говорят на его языке. Вслушиваться в чужую речь ...Эй! Что за глупости?— удивленно перебила сама себя эллинка.

Бледная как смерть Марья пятилась к камышам, лихорадочно крестя перед собой воздух.

-Чур меня! Ведьма! Сгинь, пропади чертово отродье! Да воскреснет Бог и да расточаться враги его! Отче наш иже еси на небеси! Да святится имя твое, да придет царствие твое. Не введи нас в искушение, но избави нас от лукавого! Богородица защити нас от козней Сатаны! Илья— пророк, порази своей молнией беса!

Девчонка с интересом выслушивала Марьины молитвы. Только после одного особенно пылкого пожелания ей сгинуть и рассыпаться, она не выдержала и рассмеялась.

— Ну ладно, хватит! Ты же видишь, что все твои заклинания на меня не действуют. Садись, поговорим. Сядь, я сказала!— уже строже прикрикнула она. Одновременно она сделала какой-то странный жест рукою и что-то прошептала.

Больше всего на свете Марье хотелось рвануть подальше от этой пигалицы на поверку оказавшейся каким-то необыкновенно древним упырем. Но неожиданно украинка почувствовала такую слабость в ногах, что просто села на песок, не в силах двинуться с места. Немного помолчав и успокоившись, она спросила:

-Это тоже твое ведовство?

-Что?— не поняла девчонка.

Ну, это с ногами?

-Аа это. Да, моё. Простенькое заклинание. Не бойся, оно скоро пройдет. Вообще успокойся. Тебя как зовут?

-Марья,— настороженно ответила казачка и чуть не прикусила себе язык. Это же надо быть такой неосторожной! Ведь все знают— назовешь нечисти свое имя— и все потом не отобьешься.

— А меня Ниса.— беззаботно ответила девчонка.— Ну вот и познакомились. Ты мне Марья, лучше вот что скажи.

В течении последующего времени Ниса задавала какие-то странные вопросы, больше половины которых украинка не понимала. Было только ясно, что её расспрашивают о невероятно древних временах. Больше всего девчонку интересовало, существует ли на свете какое-то Боспорское царство, а если да, то кто там правит. Кроме того, она спрашивала, кто сейчас кесарь в Риме. Расспрашивала она вполне доброжелательно и вообще вела себя так будто они с Марьей давние подруги. Немного осмелев от такой непосредственности своей странной собеседницы, Марья отвечала на вопросы, насколько ей позволяли её довольно такие скромные знания по древней истории. Она говорила, что о Боспорском царстве никогда слыхом не слыхивала, а Римское пало давным давно и в Риме сейчас сидит папа римский главный еретик и "латынник". Она видела, что Ниса то и дело недоуменно вскидывает брови, словно не понимая, о чем говорит украинка. Судя по всему ей трудно было понять, как далеко от своего времени она очутилась. Однако ничего похожего на испуг или раздражение у неё на лице так и не появилось. Она терпеливо выслушивала Марью, лишь иногда задавая ей наводящие вопросы, когда Марья начала путаться в датах и событиях. В общем, она была мало похоже на ту угрюмую седую старуху— ведьму, которой Марью пугали в детстве. Видя это, девушка рискнула задать вопрос.

-А тебе сейчас не страшно? Все кого ты знаешь, умерли— и люди и царства.

Ниса снисходительно посмотрела на украинку.

-Нет времени для Тьмы,— пояснила она.

Подобный ответ вновь испугал Марью. Она отстранилась от Нисы, вспомнив, с кем имеет дело. Она была почти уверенна, что эллинка сейчас обернется кошкой или собакой и загрызет её. Но ничего подобного не происходило, и Марья успокоилась. Любопытство вновь победило в ней страх, и она задала ещё один вопрос:

-Так ты ведьма?

-А кто это?— в свою очередь поинтересовалась девчонка.

-Ну-у, это такая баба...женщина. Порчу наводит, молоко у коров выдаивает. Обернуться может кем угодно: хоть кошкой, хоть свиньей или змеей. Собакой может стать, вот— с некоторым вызовом сказала казачка.— В общем бесово отродье, душу Дьяволу продала.

-А это еще кто такой?

-Странная ты какая-то нечисть,— недоуменно сказала Марья, совсем расхрабрившись от такого почти детского вопроса.— Таких вещей не знать, да еще и тебе. Дьявол— искуситель, губитель, восставший на Бога и свергнутый за это в Преисподнюю, враг рода человеческого. Вся нечистая сила им рождена.

— Понятно, Тифон. А что за бог, которому он враг? Зевс? Аполлон? Митра?

Это все идолы еллинские, которые пали перед Крестом Животворящим,— убежденно сказала Марья.— А мы веруем в Бога Иисуса Христа, Бога Единого, умершего за наши грехи и вновь воскресшего.

-А ясно — со скучающим видом протянула Ниса.— Ты из этих придурковатых иудеев, которые носятся по миру и на каждом углу кричат, что спасутся только рабы да сумасшедшие. Они в мое время и на Боспоре кишмя -кишели. С тех пор видать много воды утекло, а эта дрянь все еще морочит людям голову. Странно только, что среди варваров эта вера тоже распространилась. Наверное, за это время они стали еще тупее. А чернь вообще во все времена одинакова.

-Я тебе не чернь!— огрызнулась Марья, окончательно потерявшая страх. Выслушивать поношение своей веры и своего народа от соплячки, которая выглядела лет на пять младше Марьи, она не собиралась.— Я тебе не чернь,— повторила украинка.— И не с какими жидами мы не в родстве, они сами в Христа не веруют. Зато много кто другой верит. И на Украине и в Московии и в Сербии с Болгарией, что стонут под игом турецким, но от веры православной не отступают. И латынники, хоть и еретики, а все же в Господа нашего веруют и Крест святой чтут. А уж их еще больше: и Польша, и Неметчина, и Франция, и Гишпания. А твои боги суть идолы были, камень да дерево и ничего больше. Бесам греки кланялись, бесы ими владели, покуда Христос их своим светом не озарил. Я и читать и писать умею и о ваших делах греческих кое что знаю. Я тебе не какая нибудь сирома голозадая. Мой отец войсковым судьей был в Запорожье, а сейчас он староста в Виннице. И мать моя из шляхтичей, урожденная Вишневецкая. Я знатного рода, а не какой нибудь упырь из могилы в голой степи, где и ногайцы редко ездят.

На последних словах Марья осеклась. Ей вспомнилась черная тварь, разрывающая ногайцев на части как хорек цыплят. Она настороженно поглядывала на свою слушательницу, готовая чуть что,— скакнуть в камыши, благо ноги вроде бы обрели былую силу.

Однако в синих глазах девчонки не было и тени гнева или раздражения. Скорее в них была снисходительная усмешка, словно ничего другого от Марьи Ниса не ожидала.

-Так твой отец знатного рода?— как ни в чем ни бывало, спросила эллинка. — Может он царь?

-Он не царь, он староста — обиженно ответила Марья, поняв, что над ней подшучивают.— Из казачьей старшины вышел, крымцев резал, в морские походы с казаками в Черное море выходил, турецкие галеры на дно пускал. Уважали его и казаки и ляхи, особенно, после того как он вместе с королевскими войсками на Московию ходил, чтобы царя их законного Димитрия поддержать. После похода получил шляхетство, Сечь оставил, семью завел. А шляхтич в Речи Посполитой важнее короля. Поскольку именно паны у нас короля и выбирают. И если хоть один шляхтич скажет " вето"— король на престол не взойдет. И у казаков так же и даже еще вольготней, потому что в Сечи всем войском могут атамана избирать, а не только старшины.

-Так у вас республика,— разочарованно протянула Ниса.— Какая скука. Впрочем, даже Рим прошел через это, прежде чем прийти к Империи. Где хоть живет твой народ?

-По берегам Днепра и дальше на запад.

-А где ваш Днепр?

-Там — Марья махнула рукой на запад.— За морем Азовским самая большая река.

-Борисфен?— пробормотала себе под нос эллинка.— Ну да, вроде скифы и сарматы называют его Данаприсом. А как получилось, что дочь такого важного человека, из такого знатного рода оказалась в голой степи, где и ногайцы редко ездят.

-Когда польский король пошел воевать с турками, с ним ушли и казаки вместе с гетманом Петром Сагайдачным, и отец мой ушел с ними, — угрюмо ответила Марья.— А султан Осман взял да и спустил с цепи своего пса цепного — хана крымского, Джанибека. Думал, хоть так казаков уязвить. Самого султана под Хотином разбили, а вот набег отразить не сразу удалось. Пожгли нехристи хутора и многих христиан побили и девок в полон взяли, меня вот тоже. Привезли в Бахчисарай, столицу царства ихнего, басурманского, на невольничьем базаре выставили. На третий день меня купил Чолпон— Султан, мурза ногайский. А по дороге, когда в его кочевья ехали из-за реки черкесы напали, хотели ногайское добро себе забрать. Я тогда в суматохе и убежала — лучше уж в степи сгинуть, чем потом татарину ублюдков рожать.

-Видать, эти варвары сейчас по всему Боспору хозяйничают,— тихо сказала Ниса и в её глазах блеснул огонек ненависти.— Так много времени. Скажи, сколько времени прошло со дня рождения твоего бога — думаю, уж это вы не забываете.

— Сейчас одна тысяча шестьсот двадцать второй год от Рождества Христова — после некоторых раздумий ответила Марья.

-Ясно. А у нас в Горгиппии христианские проповедники говорили, что их учитель был распят лет семьдесят назад. И что было ему тогда тридцать три года. Это что же получается? Полторы тысячи лет?

Марья с благовейным ужасом посмотрела на свою собеседницу, только сейчас осознав до конца, какая бездна времени их разделяет. И все же она не удержалась от очередного вопроса.

-Так ты с первыми из христиан разговаривала? С великомучениками?

-Да беседовала так, для интереса,— неохотно сказала эллинка.

-И что они тебе говорили?— жадно спросила казачка, в которой неожиданно проснулось благочестие.

-Да я особо и не вслушивалась. Бред какой-то. Люди созданы иудейским богом и эллины и скифы и иудеи, а значит, все равны перед Иисусом. Все должны в него верить, чтобы спастись в каком-то там раю. У меня своих дел хватало, кроме как слушать эту чушь.

-Видать тебе хорошего батюшки не попалось,— с сожалением вздохнула Марья.

-Кого мне не попалось?

-Батюшки...Ну, попа. Священника. Того, кто несет людям слово божье.

-Жреца что ли?— удивилась девчонка.— Так на что он мне? Я и сама— жрица великой Гекаты, Трехликой Богини, покровительницы колдовства. Имя Нисы Горгиппской знал весь Боспор.— Эллинка протянула свою руку с перстнем к глазам Марьи.— Вот моя богиня.

Украинка внимательно осмотрела перстень. На огромной печатке было вырезано изображение женщины с тремя лицами и змеями в волосах.

-Бесовщина,— убежденно сказала Марья, с отвращением отстраняя жуткий перстень.— Креста на вас не было, язычники!

-Зачем мне ваш крест, когда меня с рождения отметила Владычица Мрака?— пожала плечами Ниса.— Мои предки переехали на Боспор из Фессалии, сразу после Пелопонесской войны. Не слышала о такой? А об Александре Великом слышала что нибудь?

Марья кивнула, хотя знала о великом царе очень мало: что он много воевал и это было очень давно.

-Ну, так это было лет за семьдесят до него. Кстати мои предки были из очень древнего аристократического рода, так что если ты еще раз захочешь поспорить, кто из нас более знатен...— девчонка с вызовом посмотрела на Марью.

Та помотала головой, показывая, что спорить не собирается.

-Геката всегда покровительствовала нашему роду — продолжала Ниса. В каждом поколении кто-то из наших мужчин или женщин начинал служить Трехликой. Мой отец стал жрецом храма Гекаты в Горгиппии еще до моего рождения. Уже тогда ему были даны сны и знамения, что от его семени родится девочка, которой суждено будет стать самой могущественной жрицей Гекаты со времен Медеи. Прежде чем родилась я, в нашей семье появилось на свет шесть дочерей. Моя мать тоже была седьмым ребенком в семье, а это означало, что её дочь станет очень сильной колдуньей. Так и произошло. Уже за неделю до моего появления на свет начались знамения: рухнуло несколько колонн в храме Зевса, а святилище Деметры заполонили летучие мыши. В ночь родов под окнами дома выли собаки, а в небе взошла кровавая луна. На утро узнали, что в эту же ночь у одной из храмовых сук народился и сразу сдох трехглавый щенок и все стали говорить, что он родился от Кербера — трехглавого стража Аида. С пяти лет я воспитывалась в храме Гекаты, где меня учил колдовству мой отец.

Ниса улыбнулась, что-то припоминая.

-Я оказалась очень способной ученицей. Мне еще и семи не исполнилось, а я уже могла гадать по внутренностям животных и наводить порчу лучше любой из храмовых жриц. Когда мне исполнилось десять лет отец сказал, что рассказал мен все что знал и я стала постигать тайны Трехликой самостоятельно. В мои двенадцать лет отец снял с себя звание жреца и верховной жрицей в Горгиппии стала я. А когда мне исполнилось четырнадцать, мою власть признали и жрецы храма в Пантикапее. Тогда я была почти всемогуща. Я могла умертвить любого человека: хоть в Пантикапее, хоть в Риме. По моему зову из Аида являлись призраки и эмпусы и набрасывались на того, кого я им укажу. Жрецы олимпийских богов трепетали, заслышав мое имя. Даже египетские некроманты и персидские маги признавали мою силу.

Лицо Нисы было прямо таки одухотворено воспоминаниями, она говорила с огромным пафосом и гордостью. Правда, огромное могущество, какое приписывала себе Ниса, плохо сочеталось с её полудетским видом. Один раз Марья чуть не прыснула: с такой комической важностью девчонка рассказывала о себе. Но взглянув в лицо Нисы , украинка сразу передумала смеяться. Лицо эллинки было сейчас необычайно серьезным и... значительным. Казалось, что устами Нисы сейчас говорит кто-то другой — могучий и жестокий.

А девчонка продолжала вдохновенно рассказывать: о жутких кровавых обрядах исполнявшихся в честь подземных богов, о жестоких пытках в темных застенках храмов, о неведомых бесах приходящих на зов угрюмых колдуний.

От этих рассказов у Марьи по спине ползли крупные мурашки, со лба ручьями тек холодный пот. В её голове ожили все страшные воспоминания сегодняшнего дня: черная бестия, сжирающая людей, кровь, просачивающаяся сквозь камни и прочие мерзости. Марья ясно осознавала, что та, что находиться рядом— зло, настолько древнее и могучее, что все нечистые казачьих побасенок по сравнению с ним — мышка рядом с волком.

-Моё могущество было хорошо известно даже в Риме, -продолжала хвастаться Ниса.— Сам кесарь Траян, отправлял послов в Горгиппию с тайной миссией — заручиться моей помощью для своих войн. Он знал, что нужно империи — мощь римских легионов должна соединиться с мудростью Гекаты. Героический дух римлян и эллинов угасал, олимпийские боги превратились в сборище бесхребетных слизней, уступая свое место варварским богам Востока. Только сила подземных богов, вечно могучих и грозных, могла возродить былые добродетели римлян и эллинов. Император пообещал, что когда все враги Рима будут повержены, а границы империи раздвинутся до Вистулы и Инда, он сделает меня верховной жрицей Гекаты во всей империи, а сам культ Трехликой— государственным.

Марью трясло от всего сказанного. Про себя она истово благодарила Бога, за то, что колдунья не смогла выполнить задуманное. Потому, что если бы Нисе удался её замысел, то Рим стал бы поистине царством Сатаны. Самое страшное государство, какое только знала украинка— Турция, было бы лишь бледной тенью этого Ада на земле.

-Траян не пожалел, что заключил со мной союз,— рассказывала Ниса.— Я принесла кровавые жертвы богине раздора Эриде, упросив её вызвать разлад между царем Дакии Децебалом и царем Парфии Вологесом Вторым. Их союз не состоялся, и Траян мог их бить по одиночке. Децебалу я внушила отчаяние и неуверенность в собственных силах. Он покончил с собой и вся Дакия стала римской провинцией. Я помогала Траяну овладеть Каменистой Аравией, выспрашивала мертвых о том, когда лучше начать войну с Парфией, гадала по внутренностям пленных. Когда мне пришлось вернуться на Боспор, кесарь с такой неохотой расставался со мной.

-А что случилось на Боспоре?— спросила Марья.— И как ты оказалась погребенной в этой глуши?

Почти сразу она пожалела о своем вопросе. Глаза Нисы потемнели от гнева, пальцы прочертили глубокие борозды в коряге, на которой она сидела.

-Савромат!— прошипела эллинка, оскалив острые зубы.— Позор Боспора, варвар, сарматское отродье на престоле Спартокидов. Вечно якшался с вождями аорсов, сираков, аланов — он ведь был с ними одной крови. С помощью свор этих конеедов и грабителей он надеялся порвать с Римом. Он удачно выбрал время: Траян во время войны с даками вывел войска из Херсонеса Таврического. Савромат воспользовался этим и ввел войска, противопоставив себя Риму. Траян не мог приструнить обнаглевшего царька, поскольку готовился к нападению на Парфию, а в это время варварская конница появилась в Пантикапее, Фанагории и Танаисе.

Но на открытый разрыв Савромат все же не решался. И не только потому, что его пугали римские легионы. Нет, еще больше он боялся меня. Наш род был издавна предан Риму. Мой дед получил римское гражданство еще при кесаре Тиберии, а я — лично от Траяна. Пока я была жива кесарь мог не волноваться — Боспор не уйдет из— под лапы римской волчицы. Царь не посмел бы выступить против верховной жрицы Гекаты. Иначе в один прекрасный день его стража зашла бы в царскую опочивальню и узрела бы только серую жабу, ползающую по постели. Нет, этой сарматской крысы я не боялась.

— Тогда кто— же,— рискнула спросить Марья и невольно отшатнулась. На лице эллинки проступила гримаса такой нечеловеческой злобы, что оно стало похоже на звериную морду. Глядя на неё, Марья вновь вспомнила черную собаку.

-Меня предали,— почти прорычала Ниса.— Предали те, кто должен был быть мне верен до последнего вздоха. Жрецы пантикапейского храма, завидовали мне и боялись моего могущества. Эти старые мумии не могли перенести, что богиня избрала не их, умудренных опытом старых интриганов, а молодую соплячку — своей наместницей на земле. Кроме того, они на самом деле боялись воцарения Трехликой — оно казалось им слишком ужасным, для того чтобы быть.

Савромат через своих сикофантов узнал о таких настроениях в храме. Он связался со Статирой — верховной жрицей богини в Пантикапее и пообещал двадцать тысяч золотых ауреусов за мою смерть.

-И жрецы согласились,— с возмущением сказала Ниса.— Ради золота и своих дурацких страхов они изменили богине. Статира подмешала мне яд в ритон с кровью и вином, который я должна была осушить в честь Гекаты во время одного древнего обряда. Когда я упала замертво, жрецы не посмели уничтожить мое тело, так как знали, что тем самым освободят мой дух. Аид все равно не удержал бы мою тень и я бы очень быстро нашла себе новое тело. И тогда жрецы решили связать меня заклинаниями. Понимаешь, яд эти изменники сделали какой-то хитрый, с магической силой. Он не только умертвлял тело, но и оставлял в нем скованную душу. Но действие этого зелья было временным, когда оно закончится, никто не знал и жрецы, конечно, торопились. Изготовили кипарисовый саркофаг и положили меня туда. Самой смешное было в том, что я все видела и слышала. Как обрадовалась эта гадюка Статира, когда я упала. Как пришел Савромат, чтобы посмотреть на меня мертвую. Засмеялся паскуда, в лицо мне плюнул и сказал своим казначеям, чтобы выдали жрецам ауреусы. Видала как сколачивали саркофаг в огромной спешке, все боялись — вдруг я встану. Савромат, хоть и храбрился, но трусил еще больше жрецов. Знал ведь, скотник паршивый, что не пощажу ни его, ни Пантикапей,— выморю так, как никакой Зевс или Христос не сможет. Пришли жрецы разных богов: Аристипп, жрец Зевса Милэхия, Гелиандр,— служитель Аполлона, Статира и три варвара: какой-то сарматский шаман, иудей-христианин и перс— служитель Митры. Начали всей толпой ворожить. Сначала шаман свои заклинания стал бормотать, корешки какие-то жечь, дымом меня окутал. Кстати это он меня и обкорнал.— Ниса подняла руки к своим отрезанным космам.— По их варварским верованиям, в волосах— вся сила колдуньи.

-У нас тоже в это верят,— заметила Марья.— Старые люди говорят, что все ведьмы с длинными распущенными волосами и вся нечисть тоже косматая.

-Не спорю, для каких— нибудь мелких колдуний, которые только и могут, что коров выдаивать, да порчу на соседей наводить это очень важно,— презрительно согласилась Ниса.— Но не для тех, кто постиг тайны Аида и Тартара, кто стоял перед тронами подземных богов,— для них все эти условности не имеют никакого значения. Сармат мог меня хоть наголо обрить, да еще и скальп содрать для верности,— он бы ничем не подорвал моего могущества. Ладно. После шамана вылез христианин со своим кадилом, тоже окуривал меня изо всех сил, да и еще и брызгал чем-то.

-Святой водой, должно быть,— подала голос Марья, завороженная этой жестокой, но красивой историей.

-Не знаю, святой не святой, знаю только, что брызгал на совесть— видать заплатили не скупясь. Потом Аристипп с Гелиандром надо мной песнопения стали читать. К ним и перс присоединился, разрисовывал саркофаг колдовскими знаками, персидскими и халдейскими. Ну, а последней Статира вылезла. Надеюсь, Геката ей в Аиде все припомнила. Эта сука приготовила пять гвоздей из серебра толщиной в палец. Каждый из гвоздей был смочен в крови девственного черного козленка и расписан заклятиями, которые только служители подземных богов и знают. Потом меня лицом вниз перевернули, как всегда с мертвыми колдунами поступают.

-У нас тоже так делают,— кивнула Марья. Она уже привыкла к тому, что говорит её собеседница и вполне могла поддерживать разговор.

-Да, это, наверное, вне времени. Дальше я не видела, но догадаться можно было и так. Боли я не ощущала, но как мне в руки, ноги и хребет гвозди заколачивают, все-таки почувствовала. Ну, а потом меня вывезли подальше от Боспора и зарыли. Сверху навалили курган по сарматскому обычаю, а на нем построили храм Аполлона— лучника, чтобы он меня под землей держал. Ублюдки! Вот так и лежала, покуда ты и твои ногайцы на меня не наткнулись.

-Как же ты наверх пробилась? — поинтересовалась Марья.— Ведь говоришь, на тебя такие сильные заговоры накладывали.

-Да есть здесь одна лазейка,— заговорщески подмигнула Ниса.— Совсем вылезти из могилы я конечно не могу— разве что звезды займут в небе то положение, как и в ту ночь когда я появилась на свет. А такое бывает примерно раз в две тысячи лет, так что лежать мне здесь еще долгонько. Но в ночь полнолуния или в канун такой ночи я могу выйти из гроба наружу. Правда, только до рассвета, когда я вновь окажусь в могиле, прибитая гвоздями к саркофагу. И не в каждое полнолуние я могу так делать, а лишь в то когда на мою могилку прольют немного человеческой крови. А если её будет много, так еще лучше. Кровь,— это жизнь, если ты не знала.

-Ну, ладно— решительно сказала Марья.— С тем, что ты впервые за столько лет выбралась наружу я тебя конечно, поздравляю. Хотя по мне, уж если честно, такие как ты должны в земле лежать, а не ходить по ней.

-Так ведь это же ты меня и выпустила,— рассмеялась Ниса.

-Вот уж нет,— возмутилась казачка.— Ты сейчас со мной говоришь, потому, что тупой татарин помчался на холм, не глядя куда скачет, за что и поплатился: треснулся башкой об камень и мозгами по стене раскинул. Я здесь ни причем.

-Не при чем говоришь?— спросила Ниса.— А зачем же он тогда полез на холм? Или вернее — за кем?

-Ну, я не виновата...Я же не знала — оправдывалась Марья.

-Незнание не освобождает от ответственности,— назидательным тоном произнесла Ниса и вдруг рассмеялась. — Так говорят римские крючкотворы. А если серьезно, то ты мне нравишься, несмотря на все твое невежество и глупую веру.

-Ну, спасибо,— саркастически произнесла Марья.— Чем же интересно, я тебе могла угодить?

-Хотя бы тем, что разговариваешь со мной вот так,— весело произнесла эллинка.— В мое время десять из десяти эллинских или римских девушек, услышав или увидев, хотя бы часть того, что ты они бы сошли с ума или умерли от страха. Ты ведь тоже меня боишься,— еще и потому, что ваша нелепая религия внушает — такая мирная беседа с подобными мне еще хуже чем если бы я ... ну, попыталась убить тебя и съесть, к примеру.

-А ты можешь?— испуганно спросила украинка.

-Да как тебе сказать? — замялась эллинка, после чего решительно махнула рукой.— Не бери в голову. Но все равно ты разговариваешь со мной, пытаешься даже возражать, спорить. Это хорошо, мне нравятся те, кто может переступать через жалкие догмы белосветных учений и заглядывать во Тьму. Поэтому я решила помочь тебе.

-Интересно чем?— спросила Марья.— Что ты можешь сделать за одну ночь? Разве что убить меня, чтобы не мучилась.

-И это тоже — серьезно сказала жрица Гекаты.— Но не стоит торопиться. Вообще-то я имела в виду небольшую проблему с твоими узкоглазыми друзьями.

Страх вновь ледяной рукой сжал сердце девушки. За разговорами она и думать забыла о татарской орде, которая до сих пор, наверное, ищет её.

-Они проезжали здесь, пока ты валялась без сознания — с деланным равнодушием сказала Ниса.— ломились такой толпой. Я им глаза отвела, и они нас не заметили. Но, по— моему, до завтра эти уроды не угомонятся. Я их разговоры послушала немного. Эти...как их ты называешь, татары думают, что ты где-то здесь спряталась. А завтра на рассвете я исчезну, и глаза им закрывать будет некому. Или ты думаешь, что сможешь долго прятаться в этих камышах? Ты в этой степи чужая, а они дома и тебя вмиг найдут.

При одной мысли о том, чтобы вновь оказаться в ногайском плену, Марью била крупная дрожь. Но еще больше она боялась того, что это существо может ей предложить вхамен на ее свободу.

-С такими как ты связываться — только душу свою губить,— неуверенно сказала украинка.— Так все наши попы говорят, да и ксендзы латинские тоже.

-Да ерунду они вам говорят,— досадливо поморщилась девчонка.— Нет ничего на свете, что только и жаждет как губить чьи-то души. Просто в мире постоянно сражаются две силы два начала. Одна из них мир Дня, Света, светлых олимпийских богов... или твоего Христа. Люди обычно обращаются к этим силам, им молятся и все такое прочее. Другая сила— Ночь, Тьма, мир Аида и подземных богов...Дьявола, если хочешь. Эту силу боятся и ненавидят, но все-таки к ней тоже обращаются, приносят жертвы, чтобы отвратить от себя гнев сил разрушения. А когда светлые небесные боги или Бог не могут помочь, приходится обращаться за помощью к силам иным, подземно— подводным из пучин Аида и Тартара. Потому что Тьма старше и сильнее, а День и Свет всего лишь дети Ночи и Мрака — Нюкты и Эреба.

Все, что говорила Ниса, настолько противоречило тому, что внушалось Марье с раннего детства, что казалось безумным бредом. Но веяло от этого бреда какой-то древней богохульной, но все— таки правдой. Истиной, которую скрывают высохшие белые кости и могильные черви. На ум Марье пришло, что мертвые не врут. В любом случае выбор у Марьи был не богат — либо согласиться с тем, что предлагает ей жрица, либо оставаться непреклонной к бесовским искушениям и тогда сразу покончить с собой, не дожидаясь пока её поймают ногайцы. К тому же у Марьи было сильное подозрение, что Ниса может и обидеться если украинка отвергнет её помощь и тогда все, что с ней могут с ней сделать татары, покажется ей детским лепетом. К тому же, несмотря на всю свою набожность, Марья была молодой, красивой девушкой и не хотела умирать.

-А что ты можешь сделать?— недоверчиво спросила она.— Обморочишь ногайцев и дашь мне убежать подальше?

Я же тебе объяснила, я могу действовать только этой ночью, потом все мои чары рассеются. Нет, я могу сделать кое-что получше. Я истреблю всех этих дикарей.

Марья с сомнением посмотрела на гречанку. Она уже поняла, что на внешний облик Нисы особого внимания обращать не стоит и все же мысль о том, что эта тоненькая как тростинка, хрупкая девушка сможет расправиться с татарской ордой, показалась ей нелепой.

-Не надо на меня так смотреть — усмехнулась Ниса.— В свое время мне приходилось уничтожать сарматские конные отряды. А ваш татары, я смотрю на них очень похожи— только тупее и хари мерзкие совершенно. Так что с этим проблем не будет. Но за мою помощь тебе придется заплатить.

-Все таки душу заберешь — обреченно вздохнула украинка.

-Да ну тебя с твоей душой,— отмахнулась Ниса.— Можешь оставить её себе. У тебя есть кое-что более ценное.

-Что?— испуганно спросила Марья.

-Кровь конечно,— усмехнулась эллинка.— Что еще может хотеть мертвец, пролежавший полторы тысячи лет в земле? Твоя кровь в обмен на твою свободу,— по— моему, справедливая сделка.

-А тебе... много надо?— испуганно спросила Марья.

-Не бойся, до смерти не засосу,— снисходительно сказала Ниса.— Но крови придется дать немало, тут проголодаешься в этом могильнике.

-Разве тебе ногайцев было мало?— пытаясь выкрутиться спросила Марья.

— Одно дело когда кровь берешь силой, совсем другое— когда— кто-то дает её тебе добровольно — пояснила девчонка.— Если бы Геката и другие боги хотели, они истребили человечество и вдоволь напились своим алым нектаром. Но они предпочитают вкушать его от жертв.

Подобное сравнение не понравилось Марье— получается она таким образом будет как бы приносить этой девчонке жертву. Но, похоже, что особого выхода у неё не было. Ниса уже подошла к ней вплотную и в её глазах ясно читался чудовищный, непостижимый голод. Было видно, что ей действительно это необходимо. Украинка подумала, что если она сейчас откажется, то её вполне может постичь участь тех ногайцев.

Холодные тонкие руки с нелюдской силой обхватили тело Марьи и почти сразу, она почувствовала на своей шеё неожиданно теплые губы. На украинку пахнуло запахом сырой земли, плесени и мокрой псины.

-Расслабься,— приказала Ниса.— Больно не будет.

Острые зубы прокусили нежную кожу Марьи, и та ощутила как тонкий, холодный язычок стал слизывать вытекающие капли крови. Боли действительно не было,— скорее даже приятно. Ниса начала негромко постанывать, упиваясь своим любимым лакомством. Руки эллинки тем временем оглаживали тело девушки, не избегая даже самых интимных уголков . Марья почувствовала как приятная истома охватывает её тело и одновременно — страх и стыд. Пунцовая от смущения, она попыталась вырваться, но Ниса еще сильнее впилась в шею Марьи, усилив при этом свои объятия. Сил отстраниться у Марьи уже не было. Язык жрицы ласкал кожу девушки, заставляя её забыть о том, что из неё, капля за каплей, уходит влага жизни. Алая жидкость уже стекала ручьями, хотя ранка и была не слишком большой. Марья поняла, что слабеет, и испугалась, что истечет кровью. У нее закружилась голова, ноги её уже не держали, она упала на землю, тогда как сверху на неё навалилась эллинка, впившаяся в нее словно голодная пиявка. Стоны Нисы сменило довольное причмокивание и урчание как у сытой кошки. " Заест меня упыриха греческая"— мелькнуло в голове у украинки. Последнее, что увидела Марья, перед тем как потерять сознание— это ставшие внезапно желтыми довольные глаза Нисы.

-Так. что все таки мы ищем?— нетерпеливо спросила Марья, едва поспевая за идущей впереди Нисой.

Когда она очнулась, то, как и в прошлый раз, увидела, что лежит на сырой земле рядом с рекой. Шея побаливала, но нащупав рану рукой Марья с облегчением поняла, что кровь больше не течет Перед ней стояла эллинка и довольно осклабившись смотрела на валяющуюся девушку. Пока украинка лежала без сознания, Ниса сумела каким-то образом умертвить зайца и теперь бросила безжизненную тушку с оторванной головой Марье,— чтобы та подкрепила свои силы. Превозмогая отвращение, та начала высасывать кровь из шеи зверька, усмехнувшись про себя тому, что сейчас она уподобляется жрице. Потом столь же жадно она глотала сырое заячье мясо и потроха — "чтобы вобрать жизненную силу", пояснила жрица. Потом Марья решила еще немного поспать, так как все еще ощущала некоторую слабость. Однако Ниса не дала ей этого сделать.

-Некогда разлеживаться,— жестко сказала она.— Если ты хочешь, чтобы я тебе помогла, то пойдешь сейчас со мной. Мы должны добраться до места и все сделать до полуночи, а ведь уже темнеет. Да и эти варвары шляются неподалеку. Так что подымайся и пойдем.

-Откуда ты знаешь про татар?— спросила Марья и тут же поняла, что это был лишний вопрос.

-Знаю и все— отрезала Ниса. Дальше спорить украинка не решилась.

Теперь они шли по ночной степи. Причем Ниса, словно нарочно выбирала самые ухабистые и заросшие бурьяном места. Марья никогда не была неуклюжей неженкой, однако сейчас она бы предпочла более ровный путь. И хотя небо было на редкость безоблачным, луна и звезды прекрасно все освещали, тем не мене Марья то и дело спотыкалась о какие-то рытвины и бугры. Колючие растения царапали её тело и рвали рубаху, превращая её в лохмотья. Какое-то время казачка пыталась выбирать более— менее ровную дорогу, но вскоре поняла, что делать это значит безнадежно отстать от Нисы. Эллинка шла прямо, не замечая ни ухабов, ни колючих трав. Причем как могла заметить Марья, на её бледной коже не было ни малейшей царапины и черный хитон не то, что не порвался — к нему даже репьи не цеплялись.

"Конечно, ей нежити ничего не сделается, — думала Марья, чертыхаясь пробираясь сквозь заросли ежевики.— А на меня ей наплевать. Что хотела она получила. Тоже мне! Панночка!"

-Так куда мы все— таки идем, — повторила свой вопрос Марья.

-На место перекрещения двух дорог.— не оборачиваясь бросила Ниса.— Там обычно приносят жертвы Гекате.

-Тогда конечно,— язвительно сказала Марья.— Теперь понятно. Да в этой степи никогда никаких дорог не было и быть не может.

-Это ты так думаешь,— ответила Ниса, внимательно всматриваясь во что-то на земле. Потом она нагнулась и подобрала какой-то белый предмет.

-Это так и есть — парировала украинка.— Немногого стоит видно твоя помощь, если для неё нужно найти то, что и найти то нельзя. Правду видать говорят: Дьявол обещает золотые горы, а платит битыми черепками.

Внезапно Ниса остановилась и медленно повернулась. Взгляд её не предвещал ничего хорошего и Марья, оробев, отступила на пару шагов назад.

-Мне не нравится твой тон,— процедила Ниса.— Думаю тебе нужно кое на что посмотреть. Может быть, тогда ты поймешь, что с тобой будет, если ты лишишься моего расположения.

С этими словами она начала подниматься на вершину ближайшего холма. Немного помедлив, Марья стала подниматься вслед за ней. Когда они наконец продрались сквозь заросли низкого кустарника к вершине, колдунья показала на что-то рукой.

-Видишь?— спросила она.

Марья посмотрела туда, куда указывала эллинка и увидела, как где-то далеко в ночи мигает огонек — костер.

-Это татары?— испуганно спросила украинка.

-Они самые,— ответила Ниса.— Так. что если тебе вдруг надоест мое общество — иди, я тебя не держу. Хочешь к ним?

Марья в страхе помотала головой.

-Вот то-то,— назидательно сказала эллинка.— Ладно, пошли, уже скоро.

Она начала спускаться с холма. Марья догнала её и спросила:

-Но ведь мы не идем в их сторону?

-Конечно, идем,— досадливо дернула плечом колдунья.— А как, по— твоему, я должна решать твои проблемы? Даже не видя тех, на кого нужно насылать чары.

-Но если мы подойдем слишком близко, нас могут увидеть!

-Нас увидят не раньше и не позже, чем этого захочу я. Ты мне уже надоела своей болтовней, помолчи немного.

Марье ничего не оставалось, кроме как подчиниться, но когда она шла по степи, на сердце у неё было неспокойно. Огонь приближался, становясь все больше и ярче. Постепенно он распался на множество костров, и вскоре стало ясно, что впереди большой лагерь. Вскоре Марья могла различить темнее силуэты, двигавшиеся на фоне костров. Ветер дул в сторону Нисы и украинки и иногда доносил людские голоса и конское ржание.

Неожиданно эллинка остановилась.

-Все сказала она.— Пришли.

-Здесь?— растерянно оглянулась Марья. Вокруг была все та же дикая степь, разве, что растительность здесь была пониже и пожиже, чем в других местах.— Где же перекресток?

-Мы сейчас на нем стоим.

Перечить опять Марья не решилась. Но, по-видимому её взгляд был красноречивей любых слов, потому что Ниса внезапно рассмеялась.

-Не бойся, я не сошла с ума. Видишь вот полоса, на которой почти нет больших кустов. Здесь раньше был торговый путь, начинающийся в Фанагории и идущий через земли меотов, сираков, аланов дальше на восток — в Иберию и Албанию, а через них в Армению и Парфию. Конечно, проезжать здесь было опасно, но самые отчаянные из боспорских купцов все же решались на это, договорившись с местными вождями. А теперь глянь сюда,— палец Нисы указал на узкую полоску голой земли, едва заметную среди густых трав. — Здесь звери ходят на водопой, а варвары гонят свои стада. Вот тебе и перекресток.

Марья недоверчиво посмотрела на довольно таки сомнительные дороги, но опять промолчала. Вообще если приглядеться, то полоса низкорослой растительности действительно могла быть старой дорогой, изрядно заросшей еще в Бог знает какие времена. Ну, а звериную тропу и вовсе можно было разглядеть. Еще её заинтересовало, как Ниса узнала куда ногаи отводят свой скот на водопой, но промолчала. И так ясно, что без колдовства здесь не обошлось.

-Перекресток здесь,— топнула ногой эллинка.— Мне нужно будет отлучится ненадолго, а ты пока пособирай травы. Мне нужны несколько листков дурмана, белладонна, белена, мандрагора. Сможешь найти сама?

-Думаю, да— кивнула Марья.

-Вот и хорошо. Кроме того, найдешь мне куст дикой руты, чем больше, тем лучше. Главное, чтобы корень был большой. Сделаешь?

-Да.

-И вот еще что. Держи,— Ниса кинула ей в руки белый предмет, который она подобрала на дороге. Украинка поймала его, рассмотрела и недоуменно посмотрела на эллинку. У неё в руках была верхняя часть черепа какого-то животного, судя по величине— лошади.

-Зачем мне это?— брезгливо спросила Марья.

-Выроешь им яму, чуть длиннее тела человека, чуть шире— в общем, как могилу. Глубиной сделаешь в один локоть.— Ниса показала руками сколько именно.— Это надо сделать на перекрестке

-Да ты с ума сошла!— забыв про свой страх перед ведьмой, заорала казачка.— Я тут и до утра не управлюсь!

-Ничего, копай, пока копается,— добродушно сказала Ниса, видимо находясь в хорошем расположении духа.— Когда я вернусь тебе помогут. Давай работай. За татар не бойся, они тебя не увидят. А я скоро вернусь.

Сказав все это, Ниса развернулась и вскоре исчезла в зарослях. Ниса посмотрела ей вслед и досадливо сплюнула. Затем настороженно посмотрела на мигающие вдали огни, но никаких новых движений там не наблюдалось и украинка, успокоившись начала собирать указанные ей травы. Сорванные растения она укладывала на том месте, где Ниса указала перекресток. Наконец Марья решила, что ей уже хватит. Она с тоской посмотрела на низкую, но густую траву, покрывавшую перекресток. Вздохнув начала вырывать жесткие стебли, упорно цепляющиеся за родную почву. Это заняло много времени, но наконец площадка была расчищена. Вновь вздохнув, Марья на глазок разметила землю и, ухватив поудобнее, лошадиную кость начала копать. Это оказалось не так трудно, как ей показалось вначале, поскольку вырывая из земли растения, она уже взрыхлила почву и ей оставалось лишь углублять начатое. За этим занятием её и застала вернувшаяся Ниса.

-А вот и мы,— весело сказала она, подходя к Марье сзади.

Казачка раздраженно развернулась в её сторону, слова "Ну сколько можно?" уже готовы были сорваться с её уст. Но раздражение быстро уступило место страху, когда она увидела, что эллинка пришла сюда не одна. За её спиной, в тени небольшого деревца. Смутно маячила некая фигура, двигавшаяся как-то странно.

-Это кто?— Марья ткнула пальцем в непонятного визитера.

-Яму роешь? Молодец,— похвалила её жрица.— А это... ты с ним уже знакома. Я называю его Адонисом. Адонис, выйди, покажись Марье.

Коренастая фигура неуклюже вышла на свет и казачка почувствовала, как её волосы встают дыбом. Она раскрыла рот, чтобы закричать, но только сдавленный хрип вырвался из её внезапно пересохшего горла. Марья вдруг ясно поняла, что сейчас как никогда близка к тому, чтобы сойти с ума, хотя казалось её уже ничего не должно пугать, после всего, что она видела. Но это было уже слишком! Существо стоявшее перед нею не должно было ни ходить, ни исполнять приказы, ни собственно существовать.

Пред ней, нарушая все законы Божьего мира, стоял труп ногайца с золотой серьгой в правом ухе, разбившего себе башку о мраморные плиты. Побелевшая от ужаса Марья разглядывала безумными глазами мертвенно— бледную кожу ногайца, покрытая засохшими потеками и сгустками крови, неестественно вывернутую шею, голову, верхняя часть которой представляла собой месиво из крови, мозга, волос и обломков кости, по которым ползали какие-то насекомые. Запах же исходивший от мертвеца, полдня пролежавшего под палящим солнцем, был таков, что все остальное, что пришлось сегодня унюхать Марье, казалось ей почти благоуханием.

Колдунья, видимо поняла, что украинка близка к обмороку. Она подошла к ней и встряхнула за плечи.

-Не бойся. Он теперь никому не опасен. Это просто труп и ожил он потому, что я этого захотела. Эта дохлятина мне нужна, чтобы провести ритуал, а чтобы не тащить его на себе на такое расстояние, я оживила его и привела сюда. Ну, всё, всё! Успокоилась?

Марья слабо кивнула, но продолжала со страхом глядеть на своего былого преследователя. Тот стоял совершенно безучастный ко всему, что происходит вокруг. Из трещины в черепе выполз большой черный жук, пробежал по серой щеке, огибая торчащие из неё осколки кости и спрятался в приоткрытом рту, в котором чудом сохранилось несколько зубов. Марья отвернулась— её вырвало.

Ниса мягко вынула из пальцев казачки обломок лошадиного черепа.

-Хватит, ты на сегодня хорошо поработала. Пусть теперь он покопает. -С этими словами она протянула кость мертвецу.— Ты слышал!— строго прикрикнула она.— Копай! Я скажу тебе, когда хватит.

Труп послушно взял неказистое орудие и, косолапо загребая, ногами землю, пошел к яме. Подойдя к ней, он наклонился и начал выгребать пригоршни земли, сваливая их рядом с собой. Мертвец не чувствовал усталости и глядя на его размеренные, мощные движения, Марья поняла, что ногаец сделает свою работу намного быстрее, чем она.

Так и оказалось. Спустя некоторое время Ниса подошла к яме глянула в неё, потом бросила быстрый взгляд на Марью и убедилась, что та по прежнему на грани истерики.

-Все, хватит пугать мою девочку,— усмехнулась эллинка.— Она еще не привыкла общаться с такими как ты. Ничего это ненадолго.

Жрица махнула рукой и ногаец упал в яму грудой покореженной плоти.

-Руту нашла?— деловито спросила она у Марьи. Та протянула ей растение.— Ладно, пока от тебя ничего не требуется. Посиди пока , отдохни. Посмотри, если хочешь.

Еще не отошедшая от пережитых волнений Марья помотала головой. Ниса, видимо, поняла её состояние. Она взяла куст руты и отломила от него большой толстый корень.

-Пойди ополосни его,— сказала она казачке. Та послушно взяла корень и пошла к реке. Когда она вернулась, то уже ощущала себя лучше. Ниса тем временем уже погрузилась в работу. Она уложила в яму мертвое тело, так, чтобы его руки высовывались наружу и лежали на земле , ладонями вверх. В пробитый череп она напихала белены и болиголова. В правую руку мертвеца она сунула корень мандрагоры. В левую— стебель белены. По всему телу она рассыпала листья дурмана. Потом она полезла висевшую у неё на поясе черную сумку, видимо снятую с убитого, вынув оттуда нож с изогнутым лезвием. Орудуя им, как заправский мясник, она вскрыла грудную клетку ногайца. Затем она вытряхнула и сумки груду каких-то предметов, свалив их у края ямы.

-Подобрала рядом с этой падалью,— не оборачиваясь сказала Ниса.— Надеюсь Геката не разгневается. Это дерьмо даже звери есть не стали.

С этими словами она стала класть в зияющую на груди рану все, что ей удалось найти: кусок овечьего сыра, две вяленных рыбы, головку дикого лука и несколько грязно— белых яиц.

-Это из гнезда перепелки,— пояснила эллинка.— Удачно наткнулась по дороге.

Вслед за яйцами Ниса достала и саму перепелку со свернутой шеей. Её колдунья не стала класть целиком, а ловко орудуя ножом вырезало у птицы сердце, которое и положило в разверстую грудину. Саму же тушку она небрежно отбросила в сторону. Такая же судьба постигла и еще двух мертвых птиц, у которых Ниса вырывала сердца, а тельца выбрасывала.

Затем жрица взяла мертвого паука и положила его на пах степняка, а мертвого нетопыря с раскрытыми крыльями— на лицо. После колдунья вырезала ножом на руках и ногах трупа какие-то знаки и слова на незнакомых Марье языках. Это было последнее из её надругательств над мертвым телом. Еще несколько символов и знаков она начертила на земле вокруг ямы.

Ниса встала и отступила, откровенно любуясь своей работой.

-Давай сюда корень — сказала она Марье, смотревшей на занятие эллинки со смесью страха, отвращения и интереса. Казачка быстро протянула корень жрице и та начала, что-то вырезать на нем, иногда откладывая нож и применяя ногти и зубы.

-Поймай мне пока несколько ящериц,— бросила она Марье.

Та послушно пошла выполнять приказание. Сделать это было непросто, поскольку в темноте ящериц было довольно трудно увидеть. Много раз юркие рептилии ускользали от из рук Марьи, оставляя ей извивающиеся хвостики. Но все же украинке удалось поймать трех ящериц и вернуться с ними к Нисе. Та продемонстрировала ей свое творение: искусно вырезанное изображение трехликой женщины. Большой корень изображал тело богини, кора— плащ. Отсекая все ответвления главного корня, Ниса оставила лишь три, самых крупных. На них жрица с необычайным искусством вырезала три женских лица, с тщательно прорисованными чертами. Концы этих ответвлений Ниса расщепила на множество волокон, призванных изобразить волосы. На концах этих волокон Нисе даже удалось изобразить что-то вроде змеиных голов. В целом фигурка была вырезана с большим старанием и представляла собой настоящее произведение искусства.

-Меня научили делать такие статуэтки, раньше чем ходить,— снисходительно усмехнулась эллинка на восторг украинки.— Ну, вот и все. Где мои ящерицы?

Марья протянула все еще извивающихся в её руках рептилий. Ниса выхватила их и быстро умертвив, обернула вокруг статуэтки. Потом она поставила изваяние Гекаты на край зияющей раны.

-Что же, пора звать гостей,— негромко сказала колдунья. Она отошла подальше в степь и собрала в кучу несколько сухих кустов. Ниса наклонилась над ними, что-то шепча про себя. Сначала ничего не происходило, потом среди сухих веток вдруг вспыхнуло пламя. Огонь разгорался все сильнее, выбрасывая свои языки в ночное небо.

Чолпон— Султан сидел в своем походно шатре и при свете горящего у входа костра срывал крепкими желтыми зубами мясо с вареной конской ноги. Горячий жир капал на расшитый золотыми нитками парчовый кафтан и шелковые шаровары, но мурза не обращал внимания на испачканный костюм, всецело погруженный в свои мрачные думы.

С тех пор как он выехал из Бахчисарая, его преследуют одни неудачи. Сначала на него нападают бжедухи, эти языческие шакалы и лишь с большим трудом удается уничтожить врага, потеряв десять нукеров. Потом сбегает неверная девка, которую он купил в Крыму для своего гарема. Пытаясь её найти, он сначала теряет еще трех воинов, а потом натыкается на сотню всадников из личной гвардии ногайского хана. Сотник сказал, что они выполняют какое-то важное поручение и, именем властителя Малой Ногайской орды, потребовал от Чолпон— Султана присоединиться к его отряду.

По большому счету Чолпон — Султану было наплевать на распоряжения хана. Тот уже давно "царствовал, но не правил". Ногайская орда распалась на полунезависимые улусы, слабо связанные как с верховным правителем, так и между собой. Находящиеся во главе улусов мурзы, стали наследственными владыками, признававшими хана не абсолютным правителем, а только "старшим братом" и подчинявшимися его приказам только когда находили нужным. Сейчас был явно не тот случай и мурза уже хотел проигнорировать распоряжение хана, сославшись на неотложное дело в родном улусе. Но с ногайцами ехало двадцать нукеров крымского хана Джанибек-Гирея, а вместе с ними и вовсе большой человек— Исмаил— паша, турок и сераскир оттоманского султана, приехавший сюда из крепости Копыл. Противиться приказаниям из самой Порты Чолпон— Султан не мог и поэтому, скрепя сердце, присоединился к сотне, выполнять все еще неведомое ему поручение,— никто не позаботился объяснить ему, что он должен делать и что понадобилось турецкому паше в куманской степи.

Аллах разгневался за что-то на бедного мурзу и что самое обидное, тот не мог понять,— за что? Да пускай он не чтил законы шариата, так как подобает правоверному мусульманину: не всегда делал намаз, пробовал, да что там— напивался трофейным вином взятым с боем в землях неверных, а пару раз даже ел свинину, когда его нукеры убивали кабанов в пойме Кумана. Да, был грешен, но кто же без греха?! И потом разве Чолпон— Султан не искупил его славными походами в земли неверных: черкес, казаков, московитов. Разве мало сжег он городов и сел во славу Аллаха, мало голов неверных срубил? А сколько детей неверных он привел на аркане на невольничий базар в Бахчисарае, а сколько их женщин сейчас ублажает правоверных в гаремах?

Нет, Чолпон— Султан искупил свои грехи перед Богом. А значит, все, что с ним происходит не воля Аллаха, а козни Шайтана. Это по его вине мурза, вместо того, чтобы быть дома в своем улусе и развлекаться с новой наложницей вынужден шляться по этой степи, выполняя утомительное и может, даже, опасное поручение турецкого султана, да продлит Аллах его годы. Это Шайтан подсунул ему эту негодную девку.

При мысли о сбежавшей наложнице он скрипнул зубами. Если бы не она, то мурза давно бы был у себя в становище и не наткнулся на посланцев хана. Чолпон-Султан поклялся, что сдерет кожу с сучки, если только она попадется ему на пути.

От этих кровожадных мечтаний его отвлекли взволнованные крики нукеров, доносящиеся снаружи. Мурза откинул полог шатра и высунулся наружу.

-Что случилось?— раздраженно рявкнул он.

-Костер, там костер,— вразнобой ответило ему несколько голосов.

Мурза выскочил из шатра и нос к носу столкнулся с Исмаил— Пашой. На красивом, высокомерном лице турка была озабоченность и охотничий азарт.

-Там в степи горит костер,— сказал сераскир мурзе.— Надо бы глянуть кто это. Будет лучше если мы поедем все вместе. Вдруг это черкесы.

Чолпон — Султан кивнул и пошел седлать коня и поднимать своих батыров. Кто бы там не был в ночной степи, на нем мурза может отыграться за свое плохое настроение.

Марья услышал громкие крики со стороны татарского лагеря, а чуть позже стук множества копыт. Ей тут же вспомнились все перипетии её плена. Она почти хотела, чтобы Ниса начала колдовать: сейчас татары казались ей страшнее любых адских чудовищ. Марья оглянулась назад: эллинка подбрасывала в огонь стебли дурмана и прочих ядовитых трав, из костра шел удушливый дым от которого у Марьи кружилась голова и подкашивались ноги. На красивом лице Нисы не отражалось и тени тревоги,— да и чего ей бояться? Что ей сделает оружие смертных?

-Иди сюда,— она подтолкнула Марью к мертвому телу, — давай режь руки.— Ниса протянула ей нож.

-Зачем?— испуганно отшатнулась казачка.

-Кровь, дура!— рявкнула Ниса.— Моей Геката не примет, она у меня вся чужая. А твоя для неё в самый раз.

У Марьи мелькнуло в голове, что еще одно кровопускание, может её добить окончательно. Затем она глянула на приближающуюся улюлюкающую орду и решительно полоснула себя по руке: раз, другой. Вскоре кровь обильно закапала, заливая фигурку Гекаты и тело ногайца.

-Хватит, а то опять сознание потеряешь,— сказала эллинка, отнимая нож у казачки.— Пойди перевяжи себя чем нибудь, от подола тряпку оторви, что ли.

Сама Ниса встала над мертвым телом. Сбросив с себя одежду и воздев руки к полной луне, она начала читать страшную молитву к своей богине.

-Приди, подземная, земная и небесная, Геката, богиня широких дорог и перекрестков, ты которая, ездит туда и сюда ночью с факелом в руке, враг дня. Друг и возлюбленная Ночи, ты, которая радуется, когда суки воют и льется теплая кровь, ты, которая бродит среди призраков и могил, ты, что приносишь смертным ужас и взамен берешь кровь, которая вызывает страх в смертных душах людей, Горго, Мормо, тысячеликая Луна брось свой милостивый взгляд на наше жертвоприношение.

Ужасные слова древнего заклинания, звучали силой пришедшей из глубин преисподней, растекались над равниной и взмывали к луне. Все живое в степи смолкло, раздавленное тяжестью страшного призыва. Молитва Гекате донеслась и до ушей кочевников, что смутило даже их закаленные в битвах сердца. Храбрые воины, ногайцы, как и все примитивные люди были очень суеверны и ужасно боялись всего сверхъестественного. Не понимая слов молитвы, они, тем не менее, начали замедлять своих коней, некоторые останавливали их совсем

-Кажется, наши гости стесняются подойти к нам,— насмешливо сказала Ниса.— Марья тебе нужно их очень попросить.

С этими словами эллинка подскочила к девушке и резко дернула за рубаху. Изрядно потрепанная ткань затрещала и соскользнула с плеч казачки. Не давая ей опомниться, Ниса ухватила Марью за плечи и вытолкнула её навстречу ногайцам. Так, что она оказалась прямо пред костром. Яркое пламя осветила обнаженную фигуру, давая степнякам возможность беспрепятственно разглядеть все Марьины прелести. Вой сотен глоток огласил ночь. Все сомнения и страхи степняков сразу исчезли, затопленные вихрем вожделения. Чолпон— Султан изо всех сил хлестнул своего коня и помчался вперед. Кипя гневом. Вслед за ним, стараясь не отставать неслись и остальные кочевники.

Ослепленные похотью, ногайцы не видели того, что открылось глазам Марьи и Нисы. А смотреть было на что! Что-то странное происходило с нависшей над степью Луной. Поверхность бледно— желтого диска пришла в движение, словно луна превратилась в некий сосуд, наполненный клубами желтого дыма, медленно перетекавшими друг в друга. Постепенно эти клубы меняли цвет, становились все темнее, из желтого становясь ядовито— зеленого цвета.

Марья смотрела на все эти превращения, разинув рот от удивления. Ниса же, наоборот, с несколько скучающим видом, смотрела, как на давно знакомое зрелище. Мельком взглянув на эллинку, Марья вспомнила байки о ведьмах, крадущих с неба месяц. Сейчас Марья поняла, что кое-что в этих рассказах было, хотя и весьма далекое от истины.

Тем временем всякое движение на Луне прекратилось,— она вновь сияла в небе неподвижным светом, только на этот раз зеленым, словно болотная тина. В иное время Марья могла найти такое зрелище интересным или даже забавным, но сейчас она чувствовала, что это лишь начало какого-то мрачного колдовства и что самое страшное еще впереди. Луна уже стала раза в три больше чем обычно и сейчас напоминала чей-то огромный глаз, насмешливо следящий за тем, что происходит внизу.

Вскоре и ногайцы заметили, как вся степь оказалась залита бледно-зеленым светом. К тому же в воздухе начали появляться зеленые огни, летавшие подобно неким гротескным светлякам. Такие же огоньки начали вспыхивать и на земле: сначала отдельными точками, потом целыми созвездиями. Зеленые язычки вспыхивали на верхушках трав и кустарников и от этого, казалось, что вся равнина горит зеленым пламенем.

Неладное почуяли не только люди, но и их скакуны. Кони степняков начали ржать и вставать на дыбы, из ртов у них начала капать пена. Проклиная все на свете татары попытались плетками привести лошадей в чувство, но без особого успеха.

Вот один из коней взбрыкнул особенно сильно. Сидящий на нем ногаец не удержался в седле и упал на землю. Громко ругаясь он попытался подняться, но запутался ногами в траве и опять упал.

Внезапно рядом с ним зашевелилась земля, вздуваясь кверху небольшим бугром. На глазах у застывшего от удивления степняка он лопнул и из почвы стал высовываться пучок каких-то длинных свалявшихся волос. Средь комьев земли тускло блеснул металл. Вскоре на поверхности показался высокий бронзовый шлем с конским султаном на макушке.

Ниса узнала бы в этом предмете шлем гоплитов Боспорского царства. Ногаец ничего не знал ни о каком царстве, но это вряд ли его сейчас обеспокоило, потому, что под шлемом оказался натуральный человеческий череп, лязгающий челюстями с прекрасно сохранившимися зубами.

Побелевший от ужаса татарин опомнился слишком поздно. Когда над ним навис, наполовину вылезший из земли двигающийся остов, степняк попытался вскочить, но цепкие фаланги пальцев успели схватить его за ногу, подтаскивая к себе. Вот уже белые зубы вонзились в ногу повыше колена и с силой, которой никак нельзя было ожидать от высохших костей, разгрызли степняку и плоть и кости. В то же время пальцы скелета вцепились в бок ногайца, вырывая из него кусок мяса.

Отчаянно орущий кочевник молотил по ожившему остову всем, что попадалось под руку. Но поскольку рядом не было ни одного мало— мальски тяжелого предмета, то все его усилия пропадали даром. Отчаянно извернувшись, ногаец все-таки сумел пробить обутой в кожаный сапог здоровой ногой пробить скелету древнего грека ребра и даже перебить позвонки. Но это было его единственной и последней удачей: костистая рука вцепилась в его горло мертвой ( в самом прямом смысле) хваткой, затем дернулась назад вырывая у несчастного кадык.

Кровь хлынула рекой, обильно заливая древний скелет. Тот подполз еще ближе к телу, прижал свои зубы к ужасной ране. Его видно не смущало, что текущая кровь свободно хлещет через все кости и орошает землю. Скелет боспорского гоплита, как будто и не понимая бессмысленности своих действий, начал рвать тело ногайца зубами, проглатывая тут же вываливающиеся куски плоти. При этом оставалось непонятным, на чем держится его нижняя челюсть, которой полагалось давно утратить все связующие сухожилия и затеряться где-то в земле.

Вскоре, однако, стало ясно, что действия скелета вовсе не так нелепы, как могло показаться раньше. Чем больше крови и мяса все же оседало на древних костях, тем больше они менялись. И Ниса и Марья и ногайцы вскоре заметили какое-то шевеление на высохших ребрах и позвонках. Еще через некоторое время стало ясно — скелет обрастает плотью. Среди суставов зазмеились белые нитки сухожилий, потом красные— мускулов и кровеносных сосудов. Мертвец поднял голову и все увидели, как в его только, что пустых глазницах теперь двигаются окровавленные глазные яблоки.

Наблюдавшие за этой жуткой сценой кочевники теперь вышли из ступора, в котором пребывали до сих пор. Некоторые их них разворачивали коней. Пинками и ударами стараясь их вывести из того неестественного состояния, в котором только что находились сами (Марья мельком подумала, что в этом тоже надо винить колдовство Нисы). Другие степняки выхватывали сабли и, словно обезумев, с громкими криками неслись вперед, желая разрубить на мелкие кусочки гнусное чудовище, ворочающееся среди останков их погибшего сородича. Но труп в гоплитском шлеме недолго оставался в одиночестве. По всему залитому зеленым светом полю шевелилась земля, возникали огромные черные провалы и из них, словно гигантские уродливые черви выползали мертвецы: люди умершие совсем недавно, сгнившие трупы и просто скелеты. В греческих и римских панцирях, в латах генуэзских рыцарей и русских кольчугах, в полусгнивших кожаных панцирях степняков— все они объединялись в один устрашающий легион Смерти. Многие из них держали в руках ржавое полурассыпавшееся оружие или относительно целое бронзовое, которым они воинственно размахивали.

Некоторые из восставших из земли недосчитывались той или иной части тела, а то и вовсе не могли подняться на ноги из-за отсутствия таковых. Но и они ползли, вцеплялись в ноги коней, скидывали татар на землю. Зубы вгрызались в тела людей и животных, костяные фаланги разрывали плоть, вспарывали животы, вытаскивали внутренности.

Но можно было заметить следующую деталь: чем больше людей убивал такой— не мертвый, тем больше он становился похож на человека. Бывшие скелеты обрастали плотью, на них появлялись мышцы и сухожилия. Впрочем, человеческой плоти на всех не хватало и поэтому по земле бродили невообразимые существа: частично покрытые свежей здоровой плотью, частично — прогнившей, съедаемой червями.

Иногда земля выбрасывала наружу просто отдельные части тел: конечности, зубы, внутренности и прочую дрянь. Но и эти ошметки не оставались бесхозными. На глазах у Марьи, которая расширенными от ужаса глазами наблюдала за этой вакханалией Смерти, какой-то мертвяк, частично обросший плотью и без нижней челюсти, подобрал челюсть какого-то хищного зверя вроде волка и вставил себе в рот. Тут же вылезли связующие сухожилия, тем самым узаконив появление уродливого гибрида.

Ногайцы еще пытались вырваться с этого места, где разверзлись врата Преисподней. Некоторые поодиночке, понадеявшись на быстроту своих коней, другие организованными отрядами. Но вскоре стало ясно, что мертвецы их просто так не выпустят. Они постепенно сбивались по краям зеленого круга, очерченного колдовским светом Луны. А в центре оказались татары, которым отсекли все пути к бегству. В действиях оживших мертвецов просматривалась некая система, будто имелся некий полководец, умело командовавший омерзительной армией.

Впрочем, Марья, бросив случайный взгляд налево поняла, что так оно и было.

Только сейчас украинка до конца осознала, что за исчадие Ада находилось с ней все это время. Ниса энергично с безумной страстью в глазах, размахивала руками, выкрикивая какие-то заклятия. Человек из будущих, более просвещенных времен, сказал бы, что эллинка дирижирует этим преисподним оркестром. Марья только заметила, что мертвецы двигаются в такт движениям рук Нисы.

Поняв, что бежать им не удастся, степняки сбились вместе, ощетинившись саблями во все стороны. Когда, повинуясь невидимом ритму, мертвецы двинулись вперед, словно приливная волна, переползая через растерзанные трупы людей и животных, кочевники с криками, в которых уже не слышалось ничего человеческого, обрушили на них свои клинки. В разные стороны летели руки, ноги, головы, мертвяки разрубались пополам, тем более, что они совсем не уворачивались. Благодаря этому, а также своей сплоченности, кочевники сумели преодолеть почти половину пути к тому, чтобы прорваться из окружения.

Но это был уже последний отчаянный рывок. Из земли вылезали все новые и новые орды, оживленные нечистым искусством. Некоторые из мертвецов были на лошадях — останки киммерийцев, скифов и сарматов, похороненных вместе со своими конями. Было очевидно, что хозяйка мертвых твердо вознамерились не дать уйти никому из живых. Многие из новых отродий вылезших наружу обрастали плотью, даже без пожирания оной у ногайцев. Порой даже из земли они выходили уже во плоти, — хотя бы частично. Очень похоже было на то, что чудовищная магия, вызвавшая эту гротескную пародию на всеобщее воскрешение набирала все большую силу.

А из земли уже лезли новые чудовища, скелеты невиданных зверей, быстро обретающие тела: огромный медведь, почти вдвое больший, чем те, которых казаки и шляхтичи иногда убивали на охоте; здоровенная зверюга, немного похожая на волка, только величиной с осла и с пятнистой шкурой; чудовище, напоминающее помесь медведя и рыси с огромными саблевидными клыками; шерстистый слон.

Однако Ниса, видимо, решила, что и этого ногайцам будет мало. С её губ полились новые заклинания и другие твари полезли из под земли. Эти выглядели вполне живыми и во здоровой плоти, но не менее отвратительными, чем мертвяки: волосатые сатиры с козлиными рогами и копытами, птицы со злыми старушечьими лицами, химеры, огромные змеи и драконы, капающие ядом из зубастых пастей и многие другие.

Эти существа никогда не принадлежали миру людей. Порождения Аида и Тартара, отродья Тифона и Ехидны, извечно таящиеся во мраке подземного царства, пока их не вызвало оттуда злое колдовство.

Теперь у степняков исчезла последняя надежда на спасение. В отличие от толп мертвецов, напирающих с тупым упорством неодушевленного механизма, в глазах новых чудовищ светились коварство и хитрость. Они старались напасть незаметно, со спины, пока степняк отбивался от наседавших мертвецов. Если тварь обладала крыльями, то она атаковала сверху, улучшив подходящий момент. В результате такой тактики единый монолит ногайского войска оказался разбит на отдельные очаги сопротивления, уничтожения которых пошло намного быстрее.

Смотревшая на эту кровавую оргию Марья, случайно подняла голову, посмотрела на небо и замерла, не в силах оторвать глаз от открывшегося её глазам нового зрелища.

Огромная, чуть ли ни в десять раз большая, чем обычно, Луна вновь поменяла свой цвет. Теперь она стал ярко-красной, словно напитавшись всей пролитой внизу кровью. И на фоне этого светила, превратившегося в какое-то вурдалачье солнце, виднелась огромная черная фигура трехликой женщины, со змеями в волосах. Страшным огнем светились три пары глаз, длинные руки с когтистыми пальцами простирались вперед благословляя своих детищ.

С Марьи было довольно. Она упала на колени, уткнув лицо в землю, лишь бы больше не видеть этих ужасов. Но это не укрылось от зорких глаз эллинки. Одним тигриным прыжком она преодолела расстояние, отделяющее её от Марьи. Упершись коленом ей в спину и вдавив в землю, Ниса ухватила украинку за волосы, заставляя задрать голову.

-Не смей прятать лицо!— прошипела она.— Не смей отводить глаз! Владычица Мрака, Трехликая, пришла, чтобы спасти твою никчемную жизнь! Сделает ли это когда нибудь твой Христос? Захочет ли твой варварский бог спуститься на землю, ради того, чтобы ты и дальше продолжала влачить свое жалкое существование? Смотри! Смотри на торжество Гекаты!

И Марья смотрела. Она видела, как ногайцев разрывают на части клыкастые твари, вроде тощих карликов, с телами поросшими серой шерстью и крысиными мордами. Видела, как Исмаил — паша падает на землю, разрубленный надвое мечом какого-то всадника с длинными светлыми волосами. Приглядевшись, Марья с удивлением заметила, что это женщина,— голубоглазая, стройная и почти красивая, если не замечать большой дыры в щеке, через которую проглядывают белые зубы.

Марья наблюдала затем, как окровавленные останки турка растаскивают какие-то существа— вроде женщин с ослиными ногами и собачьми головами. Видела и как Чолпон— Султан из последних сил отбивается от отступивших его адских тварей и как огромная многоголовая змея стаскивает его с коня и душит в могучих кольцах, а коня разрывает на части остальная адская свора.

Кровавая бойня еще не окончилась, когда многие из её участников уже потеряли к ней интерес. В то время как отдельные чудовища еще добивали последних степняков, другие уже нашли себе новую забаву. Марья видела, как носится по полю золотоволосая всадница, разя своим почти не ржавым мечом, всех кто попадется ей на пути, уже не разбирая своих и чужих. Внезапно за её спиной вырос великан, заросший черной шерстью, с одним глазом во лбу. Ухватив безжалостную наездницу за светлые волосы, он выдернул её из седла и швырнул на землю От удара голова женщины неестественно дернулась, послышался сухой треск. Подскочив к пытающейся подняться живой мертвой, гигантский циклоп одним махом сорвал с неё ветхие шаровары и с рычанием навалился сверху.

Марья с отвращением отвела взгляд, но увидела, что великан был отнюдь не одинок в своих желаниях. Справа от него чудовище со змеиным хвостом, но головой и телом прекрасной женщины сливалась в сладострастных объятиях с могучим мертвым воином в обрывках ржавой кольчуги. Чуть подальше сношались черный козел и эмпуза.

Позади казачки послышалось сопение: глядя на разворачивающуюся пред ней вакханалию, Ниса тоже пришла в возбуждение. Марья почувствовала на себе её руки, нетерпеливо мявшие её груди, зубы в приступе страсти грызли то шею, то спину. Марье было страшно и стыдно, но она боялась пошевелиться, чувствуя, как прохладная женская плоть вдруг меняется и девушка уже чувствует у себя на шее чье-то жаркое дыхание и острые клыки, а на спине— горячее тело, поросшее грубой шерстью. Но и это ощущение очень быстро исчезает, сменяясь,— сначала чьим-то холодным, чешуйчатым телом, затем -мокрым, скользким, пупырчатым. И самое страшное было в том, что все мохнатые, скользкие, чешуйчатые, когтистые конечности, продолжали сладострастно поглаживать и похлопывать тело украинки.

Неожиданно все это прекратилось,— рычащее и лязгающее клыками существо на спине Марьи вдруг замерло. Каким-то непонятным чутьем Марья поняла, что Ниса напряженно вглядывается во что-то поверх её головы. Казачка стала поглядывать на разворачивающийся перед ней шабаш более внимательно, пытаясь понять, что могло так заинтересовать эллинку.

Среди беснующихся чудовищ, резко выделялась женщина, бестолково бросающаяся из стороны в сторону. От окружавших её мертвецов она отличалась вполне осмысленным взглядом., а также тем, что не имела не единого изъяна в своей внешности. На нечисть она тоже не походила, выглядя совсем как обычный человек: высокая, статная, средних лет, с длинными черными волосами. На её по всей видимости некогда надменном лице, теперь ясно читались страх и растерянность, большие глаза округлились от ужаса, хотя никто из беснующихся чудовищ не пытался причинить ей вред. Женщина металась, как будто не понимая— где она и что с ней происходит. За её спиной, словно огромные вороньи крылья, развевались длинные черные одеяния.

Марья не успела вспомнить, что ей это напоминает, когда, позади раздался торжествующий крик, переходящий в пронзительный визг и шипение:

-Статира!!! Благодарю тебя Геката!

Что-то длинное, темное переметнулось через голову Марьи и бросилось к замершей в немом страхе жрице— изменнице. Короткие когтистые лапы выбрасывали огромные комья земли, чешуйчатое тело бросало из стороны в строну от скорости. Клацнули зубастые челюсти, отрывая кусок ткани от черных одежд.

Дальше Марья смотреть не стала, отметив только, что ни в пример другим мертвецам Статира не потеряла способности чувствовать боль. Казачка устало вздохнула и уронила голову.

Видимо, она недолго так пролежала, потому, что когда она очнулась, было все еще темно и светила кровавая луна, правда жуткого трехликого призрака уже не было. Марья встала, чувствуя невероятную опустошенность в себе, и оглядела недавнее поле битвы. Кое— где еще дрались мертвецы с подземными тварями, но в целом сражения и безумства уже закончились. Она прошла по полю: мимо трех гарпий, дерущихся из-за чьей-то оторванной кисти, мимо гигантской черной собаки с упоением пожиравшей какое-то слабо шевелящееся месиво из сломанных костей и гниющей плоти, по которой ползали большие белые черви. Как-то отстраненно Марья отметила, что на этом крошащемся остове висели обрывки черного одеяния Статиры. Но почему-то это уже не вызывало у неё ни ужаса, ни отвращения. Что-то исчезло в казачке: то ли страх Божий, то ли страх вообще. Равнодушно она вспомнила слова Нисы о людях, которые не боятся заглядывать во Тьму и подумала, что это все таки о ней. Любой из людей, которых она знала раньше, давно бы сошел с ума, увидев хотя бы треть того, что она сегодня.

Нису она нашла на самом краю поля битвы. Утолив жажду крови и жажду мести, жрица спешила утолить и третий голод— плотский. Сейчас она развлекалась сразу с двумя ожившими трупами воинов и мохнатым красноглазым сатиром, явно стремясь получить до рассвета, все чего она была лишена в течении полутора тысяч лет. Увидев Марью эллинка досадливо отмахнулась: дескать, не мешай. Марья хотела сказать какую-нибудь колкость, но, заметив что сатир и её ощупывает похотливым взором, благоразумно поспешила ретироваться.

Украинка вдруг почувствовала, что давно коченеет от ночного холода, и поспешила одеться. Закутавшись в какое-то тряпье ногайцев, все порванное и в крови, она нашла небольшую укромную канавку, в стороне от всех и завалилась спать.

Разбудило казачку, что-то твердое, настойчиво тыкающее её в бок. Ожидая самого худшего, Марья обреченно повернулась и почти обрадовалась, увидев над собой всего лишь Нису, пинающую её босой ногой.

-Вставай, соня.— весело сказала девчонка.— Хватит дрыхнуть.

-А-а, что?— Марья повернулась на другой бок, морщась от покалывающих её тело колючих стеблей. Посмотрела на степь, на которую вчера извергся Ад. Земля была изрыта, словно её пахало стадо бешеных волов, запряженных в плуг размером с дом. Все вокруг было покрыто засохшей кровью, кое-где впрочем, еще поблескивающей маленькими лужицами. Но ни мертвых тел, ни чудовищ не было видно.

-А где все эти?— Марья обвела рукой поле.

-Где, где — усмехнулась Ниса.— Ушли обратно под землю. Рассветает уже — она кивнула на горизонт, где занималась заря.— И мне тоже пора.

-Так скоро — не без сожаления протянула Марья. Как ни странно, она уже успела привязаться к этому взбалмошному и жестокому, но в чем-то и внушающему невольную симпатию существу. Оно конечно, Ниса ведьма и от того, что она вытворяет, хватит удар самого Илью— пророка, но, по крайней мере, с ней не соскучишься. К тому же Марья понимала, что без Нисы её дальнейший путь станет намного труднее.

-Я тут тебе одежку присмотрела. Самое чистое тряпье, которое я здесь нашла,— с этими словами Ниса бросила Марье какой-то ком.

Казачка внимательно рассмотрела предложенную обновку. Это были синие шелковые шаровары, какая-то не то рубаха, не то кафтан, расшитый золотыми нитями( видно принадлежащий какому-то знатному бею) и небольшие сафьяновые сапоги. Марья быстро скинула с себя вонючие рваные тряпки и оделась в то, что предлагала ей эллинка. Шаровары были слишком широки, рукава кафтана длинны, но носить было можно. Сапоги неожиданно оказались впору.

-Верхом ездить умеешь?— спросила Ниса, когда Марья переоделась.

Что?— не сразу поняла Марья.— А...Да, немного.

-Тут одна лошадь сумела вырваться, когда твоих татар ели. Я её поймала и заклятием связала, она сейчас там за холмом стоит. У неё в сумках еда, какая там у варваров была, правда немного. Все что эти друзья не сожрали. Кстати, может ты мне объяснишь, что это такое?— Ниса протянула казачке бурдюк, в котором что-то булькало.

-Кумыс,— попробовав, ответила Марья.— Перебродившее молоко, конское.

-Фу, какая гадость,— скривилась жрица в непритворном отвращении.— Я было подумала вино,— потом понюхала,— нет какая-то дрянь.

-Им их вера басурманская запрещает вино пить,— пояснила украинка.— Бог— аллах не велит.

-Слышал бы об этом Филофит, мой знакомый жрец Диониса,— усмехнулась Ниса. — Да он бы утопился с горя, только узнав, что такая вера вообще есть на свете. У вас хоть не так?

-Нет,— покачала головой Марья.— Мы вином причащаемся.

-Ну хоть что-то хорошее у вас осталось,— вздохнула Ниса.— А ты знаешь, я бы сейчас не отказалась от чаши с вином. Пусть не родосского, хотя бы нашего боспорского. Великий Аид, да я бы сейчас и скифского неразбавленного выпила.

Она еще что-то беззаботно болтала, но Марья её уже не слушала, все более одолеваемая мрачными думами. Что ей делать дальше она представляла с трудом. Ну, хорошо, сейчас у неё есть еда, а что дальше? Охотиться она не умеет, да и не с чем, ягод в степи мало. Да и куда ехать? Она даже не знала где находиться её дом, знает только, что где — то на Западе. Но между нею и родиной и степь, и Азовское море. А еще татары и турки... как ей проскочить мимо них Марья не знала.

С трудом она заставила себя прислушаться к тому, что говорит Ниса.

-Смешно, конечно, что татары эту речку, возле которой мы познакомились, Черной Водой прозвали. Ведь знать не знали, что рядом мой могильник стоит, а все же, смотри. Что-то чуют видать. Может, поэтому курган так никто и не пытался разграбить.

-А откуда ты знаешь, как они эту речку прозвали?— без особого интереса спросила Марья.

— А я тут одного оживила и поговорила немного,— непринужденно сказала Ниса.— Ты кстати особо не задавайся. Думаешь это они за тобой такую орду послали? Как бы не так. Они бы уже давно домой повернули, да их встретили люди их владыки. Соль то в чем? Тут где-то должны были встретиться с местными вождями меотов или черкесов как ты их называешь послы какого-то царя с Запада. Ну, а татарам это не понравилось потому, что речь должна была пойти о союзе против них и какой-то Порты.

-Подожди, подожди, как звали-то его?— оживилась Марья.

-Кого?— недоуменно спросила Ниса.

-Ну, царя, от которого послы.

-Подожди, сейчас.. Сизимун, Зигимонт..., как -то так, в общем.

-Сигизмунд, может?— волнуясь, спросила Марья.

-Может быть. А тебе то что?

-Так ведь это и мой король. Хоть и латынник, не приведи Господь,— со вздохом добавила Марья.— Может, если я с этими ляхами поговорю, они меня и домой возьмут? Хоть до Киева, а дальше я сама доберусь. Где сейчас эти послы, ты не знаешь?

-Да вроде они с меотами собирались встретиться там, где эта Черная Вода в Гипанис впадает — пожала плечами Ниса.— Они, наверное, теперь там несколько дней проведут, никто не помешает. Езжай вниз по течению, думаю к вечеру выедешь.

-Спасибо тебе,— растрогалась Марья, наконец, обретая надежду.— Что бы я без тебя делала? Почему ты мне помогаешь?

-Ну, как ни крути, если бы не ты, я еще Тифон ведает сколько в земле бы пролежала,— усмехнулась жрица.— А так хоть поднялась наверх, повеселилась. Степнякам напомнила их место, хоть и не те, что в мое время, а все равно приятно. Да и с тобой занятно было поговорить, ты вообще занятная. Надеюсь, что ваш народ когда нибудь вышвырнет этих косоглазых ублюдков и сам поселится на землях Боспора. Если судить по тебе он больше этого заслуживает. Ладно, мне уже пора обратно. А это тебе на прощание.

С этими словами она неожиданно привлекла к себе казачку и впилась ей в губы долгим жадным поцелуем. Застигнутая врасплох, Марья даже не пыталась сопротивляться.

Так они стояли довольно долго. Наконец Ниса отстранилась от Марьи, насмешливо глядя на неё, как тогда, когда они впервые увидели друг друга.

-Ну, вот и все,— сказала она.

И исчезла, как будто её и не было, только какая-то длинная черная тень скользнула по земле. В этот момент над горизонтом появился узкий край восходящего солнца. Марья какое-то время смотрела на него, потом развернулась и пошла седлать лошадь, нетерпеливое ржание которой уже раздавалось из-за холмов