СЕРГЕЙ МИХОНОВ
"ПРОРВА"
Книга-1
ГАСТАРБАЙТЕР
ПРОРОЧЕСТВО
"...И придут семеро равные богам, и будут они гонимы и истреблены, и восстанет один, и порушит нишу равновесия, и колыхнётся маятник мерила, и низринутся в смертную бездну народы, населяющие мир Света, и никому не будет пощады — ни люду, ни страхолюдам, ни тварям — всё покроет мрак и тьма Прорвы..."
Глава 1
— Это кто там?
— Баба какая-то... с кос-Ой!
— До пояса?
— В руке!!!
Дорога, опять эта выматывающая душу и изматывающая нервы, дорога. И не видно ей ни конца, ни края. Хотя у нас, на Руси-матушке, их отродясь не было. Да и мы тоже хороши! А уж я? И чего мне не сиделось дома?.. Ах да, ведь у меня нет дома! Точнее был когда-то давным-давно, когда я ходил пешком под стол, а затем вдруг стал чужим — отец ушёл то ли сам, то ли в мир иной — лично я у матери не уточнял, а когда подрос, то мне пришлось называть папой иного дядю. И на папу он явно не тянул, да и по-русски говорил с горем пополам, за что и удостоился от меня банального прозвища "чурка"...
Чёртов ухаб! Машину подбросило, и меня вместе с вещами — я путешествовал в грузовой части транспортного средства, подскакивая, как и иные пассажиры с водилой. Вот только они, сидя на удобных сидениях в отличие от меня. Мы катили по дикой глуши, и в какой-то момент мне показалось, что заблудились, но Аким с Багром лишь язвительно-ехидно оскалились на моё очередное замечание. По их мнению — Дока знал, куда катим.
Сомневаться не приходилось — у него точнейшая военная карта и навигатор со спутниковой системой привязки, а не базовой к мачтам, как у сотовой связи для мобил.
Я снова, убаюканный мерным покачиванием "бэтээра" на ухабах, начал клевать носом, понимая: зря грешу на дорогу, ведь чем дольше будем вот так кататься, ища место привязки по карте у Доки, могу смело дрыхнуть, не думая ни о чём, в противном случае и при ином раскладе мне пришлось бы носиться, что дурному, и вкалывать в поте лица. А так лежи себе и балдей от безделья.
И вновь эти воспоминания из не такой уж далёкой, прошлой жизни. Очередной ухаб напомнил мне, как "чурка" избил меня — в первый и последний раз. Второго не было, я пообещал его "зарэзать" — встретил с кухонным ножом в руках (и ходил тогда всего в седьмой класс). Он не поверил, ну и проверил, после чего его словно ветром сдуло, а мать привела мне иного "отца". Тот "папашка" оказался военным. Человек он был своенравный и приверженец дисциплины — пытался научить меня порядку. Надолго его не хватило — нет, не на меня, а на мать — оказался "командирован" в горячую точку. Больше я его с тех пор не видел, как и "чурку", перейдя уже не то в девятый, не то в десятый класс. Началось время "безотцовщины" — мать приводила мужиков, всё больше спивалась. А когда очередной выродок послал меня за пойлом на "точку", назад ходу уже не было — мы с матерью нарвались на афериста. Он оформил нашу "двушку" на себя, и меня по возвращении встретили амбалы, популярно объяснив мне, где нынче моё место.
Мать нашёл я в наркологическом диспансере, но она даже не узнала меня. И вообще ничего не помнила, не понимая, на каком свете находится. Она смотрела тогда на меня, точно так, как я сейчас в никуда, ничего не замечая и ни на кого не реагируя.
— Чего замер? — толкнул меня Аким. — Ноги в руки, и до ветра!
Дока объявил всеобщий привал, дозволив справить нужду, недвусмысленно намекал: нам ещё довольно долго придётся колесить по родной стране в поисках будущей дачи очередного магната, пожелавшего на лоне дикой природы отгрохать себе особняк — этакий терем-теремок, и чтоб был не низок, а высок. Словом хоромы, но в лучших традициях славянского зодчества, куда будет летать вертолётом, а нам колеси по бездорожью.
Поди, забрались уже за полторы тысячи кэмэ от МКАД, если не дальше? А дальше... дальше Урал и Сибирь.
Я заорал — просто так. Всё-таки природа! Хорошо — свобода! Хотя какая к чертям собачьим свобода? Я ж гастарбайтер. Нет, не как чурка — свой, и в своей стране, но работаю на дядю — Доку. Как впрочем, и Аким с Багром.
По возвращении в транспорт, я выслушал всё, что думали о моей выходке с выкриком попутчики, обещая вдругоряд приложить тем, чем успели вооружиться, решив: я нарвался на хищника.
Спорить с ними, я, конечно же, не стал, да и смысл.
И снова ухабистое бездорожье с полудрёмой напомнили мне, как я выбирался из "грязи", и не в князи, но... как сейчас помню: сдаю экзамен в строительном Вузе, куда поступил не с первой попытки, ибо дал матери, тогда при встрече в диспансере, зарок — сам построю свой дом, там с ней и будем жить как люди — нормальные, а не... Ведь понимаю: старалась для меня, а оно вон как всё вышло.
Был я тогда уже на четвёртом курсе, и резал меня (без ножа), уже четвёртый год подряд по своему предмету один привередливый преподаватель не совсем славянской внешности. Что-то знакомое угадывалось в нём, а я не сразу уловил родство уз с "чуркой", вот и на вступительном экзамене он отшил меня в первый год, а на второй я поступил — председатель вступительной комиссии попался нормальный мужик, иначе бы и до четвёртого курса не дожил, раньше б обули в сапоги.
Они и корячились мне — шла пересдача экзамена уже в третий раз. Я отвечал на все вопросы в билете, и на дополнительные, однако препод старался найти лазейку и...
Короче улыбнулась ему удача, а мне оскалом судьбы. Я не выдержал и двинул ему в зубы, а декану сказал: он упал со стула. Да нашёлся один урод, протеже препода, и настучал на меня, куда следует, обещая выступить в качестве свидетеля, где надо, если меня не выгонят с "волчьим" билетом из "универа" до прибытия наряда. Его препод тоже вызвал — сам.
Попал я тогда... в армию, и как нарочно в стройбат. Автомат я получил в руки в первый раз при зачтении присяги, да и то учебный с пустым магазином, а во второй и последний раз при учебных стрельбах, после чего ничего не держал кроме строительного инвентаря. Ведь мы, как в том анекдоте: звери, и оружие нам не положено по роду войск.
В армии уже жизнь испытала меня основательно — а всякого салагу. Как сейчас помню сержанта, гонявшего нас, салаг, в поте лица пять дней в неделю, а на выходных, мы, с его слов, и вовсе "отдыхали" на дачах у командиров иных войсковых соединений.
Один раз сержант переусердствовал с моим напарником, возмущённым тем, что надо совесть иметь — расплатиться за "отдых" как следует (харчей подкинуть) — и сержант расплатился. Напарник на месяц угодил в госпиталь. Недолго он пребывал там один, на сержанта странным образом упал кирпич. А ещё мне ни за что не забыть выражение лица "комбати" и его выражения, коими он, не стесняясь, выражал свои расстроенные чувства, сношая нас и не только на словах. Ещё бы — в госпитале выяснилось: упав на голову сержанта "кирпич", сломал ему ключицу, правую руку в двух местах, отбил тело в районе паха до синевы, и в довершение всех злоключений переломал ноги.
Неведомо, каким образом "комбатя" выяснил, кто его, и за что, хотя всё было очевидно и без того, но раздувать дело и доводить до дисбата ему не улыбалось. Судьба что называется, вернула мне должок с лихвой, и я "чудом" дембельнулся, оставаясь и дальше по жизни неприметным.
Так тогда казалось мне, возможно и теперь, поскольку у порога КПП меня ждал Дока, а подле "бэтээра" Аким с Багром. Кое-кто из бывших командиров (и я уверен: "комбатя") присоветовал ему взять меня к себе по "старой дружбе", а у него, будто нарочно пустовало одно место, и требовался человек, не обременённый семьёй.
Её у меня, со слов Доки, не было. Я напомнил ему про мать. В ответ Дока промолчал, но с таким видом, что я всё понял без лишних слов — стянул головной убор.
Вот и колешу "гастарбайтером" уже второй год по сёлам и весям родной страны, строя хоромы тем, кто больше заплатит.
Кстати, чуть не забыл представиться — меня зовут...
О, точно, зовут...
— Шаляй-Валяй, вставай!
Аким трясёт меня за плечо и орёт в ухо.
— Приехали? — опомнился я.
— Ага, два раза... — усмехнулся натужно Багор.
Я по привычке стрельнул одним глазом на навигатор Доки. Никак сдох? Дальше покатим по обычной карте — военной. И Дока — я не сомневался — в прошлом военный человек. А все у нас в бригаде "гастарбайтеров" так или иначе, прошли службу в армии — срочную, вне всякого сомнения.
— Это наше село?
— Хм, если бы, а то не заселили ещё, — выдал бригадир, изучая в бинокль окрестности с заброшенными строениями и покосившимися от времени крышами, торчащими из-за бурьяна; наконец-то приметил жизнь в одном таком.
Мы прямо как захватчики — на технике и с оружием. У меня сапёрная лопатка, лучше любого тесака — привык я к ней в армии, даже кидать учился вместо топора (Мы ж звери — стройбат!). Аким с топором, Багор с подобием мачете, а вот Дока с карабином. Он у нас охотник, и никакой-то там любитель, а профессионал. Сколько им дичи для нас добыл — не счесть. И ни одного промаха. Всегда возвращался с одной стреляной гильзой.
Идём к жилью с пылающим за окном огоньком, заехав в сумерках в местный вариант Захолустья. Домов далеко за сотню, а жилым оказался только этот.
Подходим ближе, вплотную к калитке, Аким уже тянет руку, да дверка от ветхости отваливается наземь.
На грохот из избы выглядывает девчушка, резвая такая поскокушка.
— Кто тама?
— Свои, — откликнулся Дока, заставив нас красноречивым жестом руки заткнуться на время, пока не дозволит, а до той поры и вовсе запретил шуметь и подавать признаки жизни, опасаясь спугнуть девчушку. — Люди мы. Заблудились. Пусти на постой, хозяюшка.
Попутно Дока поинтересовался у неё:
— Есть кто дома из взрослых?
— Я, — озадачила девчушка.
— А как тебя звать-величать?
Вместо ответа нам, она хлопнула дверью, и... не успели мы добежать до крыльца, услышав, как задвигается запор.
— Закрылась! — возмутился Багор, предложив отпереть дверь силой.
Уж чем-чем, а силушкой от природы не обделён. Если кому-то надо тягать "железо", для набора той мускулатуры, коей обладал он, то ему достаточно вместо штанги с гантелями поднять столько же раз ко рту ложку с едой и результат будет идентичным.
— Отставить! — проскользнули у Доки в голосе замашки военного.
Бригадир решил хитростью взять девчушку, а она нас — измором. Кто смотрел мультик про "Простоквашино" или читал в детстве Эдуарда Успенского, знает, как почтальон Печкин добивался у галчонка признания: дома есть кто? А тот — ему: кто там?
— Сто грамм и огурчик! — не выдержал Аким.
— Не из той оперы, — гоготнул Багор.
И оба уставились на меня.
— Шаляй...
— Валяй...
То мне была команда к действию с их стороны.
— Угу, — подтвердил Дока.
Я забрался в избу через чердак, напугав девчушку.
— Чёрт... — завопила она.
А следом и я при виде вставшей с завалинки страхолюды, выскочил в дверь, убрав засов, и в дом с крыльца, проникли попутчики, уставившись в испуге на чудную старуху.
— Мать... — не сдержался Аким.
— Моя... — прибавил Багор.
— Женщина... — закончил Дока.
Я же промолчал, на всякий случай, а то взгляд у той, кого не поворачивался язык обозвать бабулей, был тяжёлым и пытливым.
Мы сами ответили ей на немой вопрос: кто такие, и куда путь держим. А она — нам: не держит нас, можем ехать.
— Не, не ехайте далече... — запричитала девчонка, выглядывая из-за бабки.
Тут уж и я не выдержал:
— Тебя как звать, красавица?
— Не скажу! — упёрлась девчушка.
— А где мама? Одна живёшь тут с бабкой? — вмешался Дока, сообразив: куда я и к чему речь веду.
— Оставьте внучку в покое! — топнула старуха, нагоняя на нас страху.
— Да ладно, мать, чего ты взъелась на нас? Нам бы переночевать у тебя, и мы не останемся в долгу — заплатим за постой деньгами.
— И что мне прикажете делать с вашими разноцветными фантиками? Печку растапливать?
— Ну не хочешь денег, расплатимся едой, — пояснил Дока: мы не лихие люди, и впрямь заблудились.
— Шаляй... — скомандовал Аким.
— Валяй... — присовокупил по обыкновению Багор.
Я сбегал к "бэтээру", притащив ящик дневного запаса на четыре человека — тушёнку в банках и крупы в пакете, да бутылку подсолнечного масла.
— Ехали б вы взаправду отсель, сынки, — неожиданно "смилостивилась" старуха.
— Ага, мать, как только, так сразу, — принялся Аким варганить ужин, а заодно пропущенный нами обед, и как обычно завтрак на завтра, не забыв про меня — и я сгонял за котелком, потом за ведром в виду наличия у нас на довольствии двух лишних ртов.
Когда гречка, заправленная тушёнкой, была готова, мы наелись до отвала, а кое-кто ещё напился — и не чаю. Я же не стал, хотя и мог, но...
Одно я точно уяснил, как и мои попутчики: место тут нехорошее, раз столько домов заброшено, и обе жительницы прямым текстом отсылали нас куда подальше, а мы всё-таки остались.
Я положил подле себя (на всякий) лопатку, предварительно проверив заточку — не затупилась, и подводить не пришлось — лёг сам.
Очнулся я ночью, схватив того, кто чуть раньше накинулся на меня, и уже занёс лопатку для удара, вдруг услышал:
— Ш-ш-ш...
Шипела девчушка.
— Ну и напугала ж ты меня, пигалица!
— Я не пигалица, — обиделась девчушка.
— Сама не захотела имя называть, — напомнил я.
Она и пояснила мне по-детски, почему не сказала.
— Нельзя, иначе услышат оно — считай: пропал!
— Кто? Ты сейчас про кого? — заставила меня понервничать девчонка.
— Оно... — продолжала шептать она. — Кто ж ещё!
— Кто — оно? Толком объясни! И где хоронится?
— Там... — девчонка указала мне, а куда — я не видел. Зато услышал, как скрипнула половица на крыльце.
Я улыбнулся про себя: надо же, чуть не попался на уловку местной дурочки! Недолго я радовался, и моя улыбка довольно быстро приняла вид оскала.
Стукнула ставня...
Нет, не стукнула, а кто-то шаркнул по ней, и как показалось мне — когтями. И тот, кто издавал снаружи избы посторонние шумы, переместился на крышу.
Я кинулся к двери чердака, куда тем же образом, как чуть ранее я, стремился проникнуть в избу незваный гость.
Никто уже не спал: Аким взялся за топор, Багор просто хрустнул костяшками пальцев, сжав их в кулаки, а вот Дока передёрнул затвор на карабине.
И вдруг крик — протяжный и жалобный:
— А-а-ай! Кто-нибудь, помогите...
— Хм, человек, — стало нам смешно.
— И часто к вам вот так заходят гости, мать? — убрал Дока в сторону карабин, поставив на предохранитель.
— Когда как... — откликнулась бабка.
А внучка прибавила:
— То раз в месяц, а то два раза, и на дню.
Вот егоза! — обозвал я её про себя. — Надо же было так напугать четыре здоровенных лба!
Ещё большей неожиданностью для нас стало появление "прохожего", вытащенного за ноги нами из узкого проёма чердака.
