АННОТАЦИЯ: Что делать, если ты ангел, к тому же падший? И мало того, что тебя лишили крыльев, так ещё и прокляли. А тут в наказание ко всем бедам ссылают на грешную землю, и даже вроде бы дают шанс на исправление больше подобный на срок в сорок дней. А непременно требуется уложиться. Вот только тело досталось какого-то оборванца, да памяти лишили о том, кем являлся в прошлой жизни. И смотрителя удружили в лице заклятого врага — крылатого демона, у коего в подчинении бесовское отродье. И все как один настроены против тебя. Шанс на искупление невелик, а и выжить даже в теле человека ещё мизерней. Но деваться некуда. Судьба — пришёл час платить по долгам.
И кому же задолжал, уже бывший ангел-хранитель? Случаем не тому, кого оберегал при жизни в бренном теле? Вопросов тьма, а продолжает сгущаться. Да лучик света в тёмном царстве — Вера, а с ней Надежда. Да и без Любви никуда. И снова закавыка: они — люди, а не святая троица. Хотя как знать...
СЕРГЕЙ МИХОНОВ
ИЗГОЙ
"АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ"
ВСЕМ ДЕТЯМ БЕЗВРЕМЕННО ПОТЕРЯВШИХ СВОИХ РОДИТЕЛЕЙ
И РОДИТЕЛЯМ, ПОТЕРЯВШИХ СВОИХ ДЕТЕЙ — ПОСВЯЩАЕТСЯ...
ПРОЛОГ
Каждому из нас дан свой крест
и нести его придётся в одиночку...
(от автора)
...И разверзлись хляби небесные...
По дороге шёл человек. Он едва держался на ногах. Его походка оставляла желать лучшего. Сложно было определить: был он пьян или у него просто не осталось сил, и его одолевали телесные муки. Да и вид оказался не совсем обычен и приемлем для нормального земного создания. Одним словом — бомж.
Так казалось всем водителям иномарок, что проносились по скоростной автостраде в жуткий ливень, не взирая на безопасность в виду неблагоприятных погодных условий, и преднамеренно старались досадить оборванцу на обочине, специально подрезали, стремясь обдать грязью из многочисленных луж, устраивая фонтаны брызг. Сигналили. И со смехом и бранными изречениями катили дальше, получая неслыханное удовольствие от содеянного поругания над беззащитным. Так продолжалось довольно долго.
Человек не роптал. Для него дождь являл силы и был с одной стороны спасителен. Живительная влага действовала отрезвляюще для него, а с иной стороны — он спотыкался и скользил. Раз упал, вывалившись в грязи, затем ещё и ещё. Однако вставал и брёл своей дорогой, продолжая ведомый только ему путь, словно нёс крест и не свой. Не роптал на тяжёлую судьбу, забросившую его на грешную землю. Он не понимал — не осознавал до конца, что с ним произошло. И возможно ли это? А не странное видение, случившееся с ним по воле Всевышнего.
Он продолжал идти — идти, не сбиваясь с дороги по намеченному пути искупления.
Вскоре поток машин уменьшился, как и потоки дождя. Сейчас уже не лило как из ведра, но продолжали полыхать молнии и греметь гром. Гроза не затихала, наоборот её лучи продолжали озарять небо и землю, посылая смертоносные заряды для всего живого, точно предупреждение для всех. Но явились знаком для одного — того, кто шёл неотступно по дороге на обочине, не обращая внимания на смертельную опасность.
Тень кружилась над главой поверженного, предвещая беду. Призрак продолжал витать, досаждая путнику. Это он настраивал водителей против заблудшей души, с настойчивостью достойной беса допекал его.
Вот гроза — луч — ударил по земле в удалении от путника, и на обочине воспламенилось отдельно стоящее дерево. Путник не поднял головы. Он продолжал брести. Тело плохо слушалось его, и силы стали покидать, а он до сих пор не мог приноровиться к повседневности обыденной жизни на земле. Что-то давило его — терзало душу, а в голове продолжался хаос и затмение. Он бредил. Болел. Душа его была не на месте. Терзания только усиливались, как и телесные муки. Но он ничто не брал в расчёт. Даже когда перед ним в непосредственной близости сверкнула гроза. И на дорогу рухнул знак-указатель. Человек не минул его, получив разряд. Крика не последовала, как и проклятия в таких случаях.
В свете молнии мелькнула очередная машина, съехавшая с дороги на обочину. Водитель стремился остановиться и переждать разыгравшуюся не на шутку стихию, слишком поздно узрел во вспышке света силуэт подобный на человека.
Последовал удар. И всё в тот же миг скрыла тьма. Водитель не сразу опомнился. Он поверил, что сбил кого-то и возможно человека, огляделся, не покидая машины, поскольку дождь хлынул с новой силой как из ведра. А через открытое окошко ничего не удалось разглядеть. Стояла сплошная стена воды. Водитель решил: место проклято. Поспешил удалиться — покатил медленно и неспешно своей дорогой далее.
Сколько времени прошло с того момента — неизвестно. Дождь утих, а затем и вовсе прекратился. Рассеялись тучи. И, наконец, выглянуло солнышко. Луч скользнул по сырой земле, коснувшись бугорка в грязи, на котором расположилась птичка. Что-то спугнуло её, и она, расправив пёрышки на крыльях, стряхнула влагу и подалась прочь.
Вновь мелькнула незримая тень прежде преследующая неотступно путника. Покружила — недолго. И покинула бренное тело на грешной земле...
1. ОБОРВАНЕЦ.
По автостраде вновь понеслись вереницей машины. Одни люди спешили покинуть город, иные — напротив стремились назад.
На обочину заехала иномарка. Модель была спортивной и за рулём сидела женщина. Она оказалась красоткой. И тело её было под стать "железному коню". В машине помимо неё находился ещё один пассажир, располагаясь на переднем сидении. В силу возраста и роста его не было видно. К тому же он являлся ребёнком.
— Сиди, Надя, и не крутись! Иначе нам придётся останавливаться ещё не раз из-за тебя! Я не могу вести машину, когда ты донимаешь меня! Успокойся и хватит бузить! Нечего дуться! Тебе это не к лицу!
— У-у-у... — остался ребёнок букой, продолжая раздувать щёки и обижаться на маму.
Как вдруг она отстегнула ремень безопасности и бросилась в открытое окно.
— Надя-А-А... — только успела крикнуть женщина.
Дочь исчезла.
— И что ты будешь делать с ней — непоседой, — бросилась женщина из машины, открыв дверцу со своей стороны, и чуть не угодила под колёса несущегося по трассе джипа.
Её обдало из лужи грязью с головы до ног вместе со спортивной машиной.
До дочери донёсся вопль негодования:
— Ну, попадись только мне, дрянная девчонка! Я не знаю тогда, что сделаю с тобой!
Надя и не думала убегать, а тем более скрываться от мамы. И та застукала её сразу за поваленным знаком на дороге...
Дочь, спрыгнув с обочины в кювет, оказалась на островке посреди огромной лужи.
Мать внимательно пригляделась к тому, на чём располагалась дочь, и та ещё ни разу не видела её такой удивлённой и озадаченной. Выражение лица говорило само за себя.
— Сейчас же иди сюда-а-а... — сорвалась женщина на крик. И устремилась к дочери, оказавшись по колено в грязи в своём великолепном и дорогом одеянии.
Дочь не шелохнулась. Ей некуда было бежать. Мать протянула к ней руки. Надя не возмутилась и не оттолкнула её от себя, напротив сама была рада покинуть тягучую хлябь.
— Ты когда-нибудь угомонишься, Надежда? — спросила с надеждой в голосе женщина у дочери.
— Уже, — заискивающе произнесла девчонка. — Я больше не буду, мамуля! Честное-пречестное! Веришь мне?
— Тебе — себя не уважать! Только надеюсь, ведь и имя соответствующее дала при рождении — Надежда!
Женщина поставила дочь на насыпь, сама не спешила покинуть хлябь, увязнув по колено.
— Туфли не потеряй! — напомнила дочь.
— Не это главное в жизни, Надя...
— А что, мамуля?
— Не деньги и не вещи — ценность в нашей жизни, а сама жизнь!
Она и дочь признали в "островке" тело, и оно по всем признакам принадлежало человеку. Оставалось лишь выяснить: тот жив или...
Женщина решила позвонить. В руке у неё оказался дорогой мобильный телефон. Набрала номер скорой помощи, она так не дождалась ответа.
— Вот так всегда! — с досады молвила она. — Когда кто-то нужен — недоступен!
— Неужели, мамуля, мы вне зоны доступа сети? Что если тебе выбраться на дорогу? Всё будет выше! — выдала дочь.
— Ага, ты б ещё, Надька, предложила залезть на дорожный знак!
— Так он упал, ма!
— Всё, хватит! Не доставай и не донимай меня! Мне требуется сосредоточиться!
Женщина ещё раз попыталась дозвониться до скорой помощи, и вновь ничего путного из её затеи не вышло.
Выбора не было. Следовало срочно осмотреть человека. О чём она уведомила ребёнка.
— Неужели, ма, ты не боишься его — покойника! Вдруг он труп?
— И что из того? Бояться надо живых, а не тех, кто отошёл в мир иной! — без тени сомнения и смущения приблизилась женщина к бездыханному телу.
Человек находился лицом в грязи и по всем признакам не мог выжить в подобной ситуации. Однако тело не окоченело и не отвердело.
— Распухло, — решила женщина: всё потеряно и её потуги ни к чему не приведут.
Вдруг уловила дрожь.
— Ой! — раздался неожиданно крик.
— Что случилось, мамуля-А-А... — отреагировала дочь. — Тебе плохо или этот мертвец напугал тебя-а-а...
— Успокойся, родная! Без паники, Надежда! Она в нашем случае умирает последней!
— Чего, ма?!
— Ну не ты же! Кажется, человек ещё жив.
— То-то ты и-и-испугалась его, — проступила вновь паника в голосе ребёнка.
Её мать пыталась перевернуть человека лицом вверх. Не получилось. Грязь засосала его, и женщина упала сверху на него — ещё больше перемазалась.
— Вот беда, так беда-А-А... — застонала она.
— Да, мамуля. Теперь не получится сделать репортаж. Вид у тебя, как у бомжа, — отметила дочь.
Его — путника — и стремилась спасти женщина. Тщетно. Ноша оказалась тяжела и непосильна.
— Надя-А-А...
— Да, мамуля, — откликнулась та на призыв.
— Помоги-и-и...
— Чё — я?! — несказанно удивилась девчушка.
— Не сама! Останови авто — проголосуй!
— Ты чё, мамуля, а? Совсем того! Я ж не достигла совершеннолетия и не имею права голоса!
— То на выборах, а то на дороге! Скорее!..
— Уже! Но ничего обещать не стану.
— Только будь осторожна! Не вылезай на дорогу! Стой на обочине, и держи как можно дальше руку от асфальтового покрытия!
— Ага, я мигом, мамуля-А-А...
Надежда едва не влипла. Её, как и мать, чуть не подрезала машина.
Скрипнула резина колёс, и из крутой иномарки выскочил тип в солнцезащитных очках и золотой цепью, как у собаки в виду размеров и толщины.
— Дяденька-А-А... — бросилась к нему поначалу Надя. — Помогите...
— Ты куда прёшь, пигалица? Вот я тебя-а-а...
И далее в исполнении водителя последовала нецензурная брань.
— Ах, так! — решила ответить тем же Надя. И в мужика — в живот — ударился ком земли.
— Ты что делаешь, замухрышка? — взревел мужик. И только видел девчушку.
Та закрылась от него в машине мамы, подняв стёкла на окнах.
— Выходи, зараза! — продолжал беситься бесноватый мужик.
— А вот и не выйду, — показала Надя язык.
— Тогда пеняй на себя, соплячка! — ударил мужик ногой по двери, и на машине — гладкой и отполированной до блеска поверхности — образовалась вмятина.
— Помогите... — услышал следом мужик голос из-за спины принадлежащий женщине. Оглянулся.
— О, а это чё за кикимора?
— Моя мама, — подала голос Надя.
— По дочери и мать, — сморщился брезгливо мужик.
— Тут человек! Его надо спасти — вытащить из грязи-и-и... — продолжала кричать женщина.
— Тебе надо — ты и вытаскивай! А мне некогда! У меня дела! — задумал тотчас смыться мужик. Главное — уже отомстил девчонке за обиду — испачканную рубаху — помял ей в машине дверь. И только его видели.
— Нахал! — выдала Надя. — Мне дальше голосовать или голосить?
— Сиди уж в машине и не высовывайся! Только ничего не трогай! — вспомнила женщина: оставила ключи в замке зажигания, а дочь давно клянчила у неё брелок с них. Им и заинтересовалась.
Женщине пришлось покинуть тело мученика в кювете, и она объявилась подле машины, побеспокоив дочь постукиванием пальца по тонированному стеклу.
— Я всё вижу! Оставь в покое ключи-и-и...
— Ай! — убрала дочь руку от брелка.
— Открой мне дверь! Живо! Я кому сказала!
— Ещё обивку в машине испачкаешь, мамуля!
— Не твоего ума дело! Делай, что я сказала!
— Уже! Заходи, гостьей будешь.
— Подвинься.
— Ты разрешила мне сесть за руль?!
— Нет, перебраться на заднее сидение.
— Не получится. Ты же не положишь живого человека в багажник? Да и он не поместится там!
— А кто тебе сказал: мы возьмём его в машину...
— Неужели бросим?
— Нет, но я даже не могу перевернуть его, не говоря о том, чтобы вытащить на обочину, а тем более перетащить в машину! Я ж тебя и посылала голосовать на дорогу!
— Ну, извини, ма! Сама видела: Бог подаст, но никак не люди!
— Знаю, но надеялась...
— На меня или людей, ма?
— Даже и не знаю.
— На чудо что ли? Так сама оно у меня!
— Ой, человек! — вспомнила женщина: надо спасать его, и непременно это сделать. И почему — сама не знала ответа на сей неоднозначный вопрос. Её тянуло к нему. Её — красавицу и умницу, которую мечтали носить на руках сильные мужи мира сего, а она отказывала им, в итоге променяв на какого-то оборванца с обочины у дороги.
Дочь сама недоумевала.
— Ну, мамуля, ты даёшь! Я не узнаю тебя!
— Я сама — себя, — отреагировала та, вновь припав к телу в хляби, и приложила максимум усилий — и даже сверх того, сподобившись на надрывный крик.
Надя снова выпрыгнула из машины, подавшись к маме.
— Тебе помочь, родная?
— Сиди уж, где сидишь! А лучше стой и не двигайся-а-а...
Женщине удалось повернуть тело вверх лицом, и как — она сама не знала, не помнила, да и не понимала. Последовал вздох облегчения. Но никак не от тела путника.
Женщина поспешно отёрла лицо человеку. Оно не было озлобленным или оскаленным от перенесённых мук и боли, но и покойным лик не совсем покойного был странен. Словно у него проступило недоумение.
— Чёрт! — выдала женщина.
— Кто, ма? Он?
— Нет! Не сказала бы! — была сердита на себя женщина за необдуманно произнесённое слово.
Последовал очередной тяжёлый вздох. На этот раз он явился знаком того: человек ожил.
— Дышит... — сорвалась женщина в очередной раз на крик, но от чувства большой радости.
— Ма, ты бы не могла реагировать чуть тише и спокойнее, а то испугается бабуля! — укорила дочь.
— Что? Кто? Как? Откуда она тут взялась?
Дочь воспользовалась своим мобильным телефоном, отреагировав на звонок.
— Скажи бабушке, что...
— Мы нашли тело бомжа на обочине дороги, и ты перемазалась вся в грязи, спасая его? Так, да? А не боишься, что ба сама откинет тапочки, услышав от меня это, испугавшись за нас обеих?
— Да, ты права.
Дочь сбросила вызов, и мать попросила её позвонить другу семьи.
— Извини, не могу!
— С чего вдруг?
— Батарейка сдохла! — заверила Надя.
— Что?
— Разрядилась...
— То-то! А то, что это за выражение?
Женщина вновь склонилась над телом, принявшись обтирать лицо путника салфетками из сумочки, которую ей подала дочь, бросив в грязь — и испачкала. Но мама больше не замечала её огрех, поскольку бросить человека на произвол судьбы был больший грех. И дочь согрешила. Надя соврала. Просто не хотела звонить другу семьи. Он не нравился ей. Она не могла его переносить на дух — чувствовала: тот использует маму, и является к ним в дом, когда что-то требуется ему, а до той поры от него ни слуху, ни духу.
