Восемь дней Мюллера

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. МОНАСТЫРЬ

1

На южной границе империи, где степной тракт пересекает реку Россомаху, на обрывистом северном берегу этой реки стоит крепость именуемая Роксфорд. На древнем языке это слово, как говорят, означало "скалистый брод". Крепость действительно стоит на горе над бродом, но гора эта вовсе не скалистая, это скорее даже не гора, а высокий холм с крутыми склонами. Некоторые ученые говорят, что в древности, когда Роксфорд строился, склоны горы были круче, их за прошедшие века обтесало ветрами и дождями. А другие ученые говорят, что если оценить возраст горы и возраст крепости, получится, что когда крепость строили, гора была такая же, как сейчас, и название крепости никогда не отражало реальность, но с самого начала являлось преувеличением. Кто из ученых прав, ведают только боги.

В прошлом Роксфордская крепость имела важное стратегическое значение. В эпоху степных войн здесь проходил один из трех путей, которыми варвары вторгались в имперские земли. Несведущие люди полагают, что в степи дорог нет, куда хочешь, туда и скачешь, но это верно лишь на коротких дистанциях. Если твой путь занимает дольше трех дней, на нем наверняка встретится река, а пересекать водную преграду там, где нет ни моста, ни брода — занятие для дурака или извращенца. В дальних походах купцы, воины и дикари либо обходят реки по водоразделам, либо пересекают в немногих удобных местах. Крепость Роксфорд построили рядом с одним таким местом. Здесь узкая и быстрая Россомаха разливается широкой песчаной отмелью, а глубина воды такова, что лошадь перейдет реку, едва замочив брюхо. А на северном берегу, прямо напротив брода, стоит высокий холм, который так и просится под крепость.

Роксфорд — место знаменитое, овеянное воинской славой. Не раз и не два лавина степных орд разбивалась о крепкие стены и доблестные сердца защитников крепости. Отмели Россомахи окрашивались дикарской кровью, щуки и вороны пировали на останках косорылых воинов и маленьких мохноногих лошадок. За тысячелетнюю историю империи только однажды Роксфорд был сметен степными полчищами, их тогда вел сам Монго-Хан, которого историки не зря считают лучшим полководцем всем времен и народов. Прочие предводители степняков либо выбирали для вторжения иные пути, либо бесславно складывали головы под стенами Роксфорда.

Но теперь Роксфорд утратил былое величие. Степные войны закончились великим перемирием, когда принц Ингмар и принцесса Айгуль сочетались браком, и династия Гугоидов слилась с династией потомков Монго. После той свадьбы имперские рыцари часто преломляли копья со степными багатурами на турнирных ристалищах, но крайне редко на поле брани. Бывали, конечно, мятежные вассалы, затевавшие междоусобицу, но таких отморозков можно пересчитать на пальцах одной руки. Степная виконтесса Мотоко Меч, имперский граф Этельрейж Бык, да император Ануол Солнце, когда еще не был императором, а был не в меру наглым байстрюком, обильно полил кровью южное пограничье. Но это всё, других больших кровопролитий на границе Империи и Орды за последние сто лет не было.

В девяностых годах новой эры Роксфорд совсем захирел. В двадцати лигах ниже по течению Кифа Строитель соорудил мост с двусторонним движением, и с тех пор купцы стали прокладывать караванные пути не через Роксфорд, а через Стонбриж, а в Роксфорде всякий бизнес, кроме самого примитивного, пришел в упадок. Знаменитая на всю империю роксфордская ярмарка превратилась в рядовое мероприятие уездного масштаба, а роксфордский гарнизон перестал быть элитным подразделением, а стал местом для ссылки проштрафившихся командиров. В девяносто пятом году гарнизон расформировали, а в крепости разместили женский монастырь, посвященный Птаагу Милосердному, который покровительствует, помимо всего прочего, свободной торговле. Таким мистическим способом совет старейшин собирался привлечь в город благодать высших сил, чтобы избавить Роксфорд от упадка. Но высшие силы не спешили делиться благодатью. Монастырь стал хиреть, не успев толком отстроиться, и скоро захирел бы окончательно, если бы не случилось того, что одни почитают как долгожданную милость Птаага Милосердного, а другие называют случайной удачей.

В сто четвертом году новой эры году герцог Дори, владыка Ануольский и Арнуольский, открыл особым указом при Роксфордском монастыре так называемый "казенный дом для особого призрения малолетних сирот обоего пола". Злые языки говорили, что каждый второй из этих сирот суть бастардом самого герцога, а другая половина — бастарды его собутыльников. Это очень похоже на правду, особенно если учесть необычно мягкие правила, установленные в монастыре, и необычно большой объем пожертвований от правящего дома.

Настоятельницу монастыря звали матушкой Ксю, по крови она не принадлежала ни к Ануолу, ни к Арнуолу, а происходила из северных варваров. Она была высока и широкоплеча, и те, кто видел ее только со спины, часто принимали ее за мужчину. Говорили, что в юности она была из дев-воительниц, называемых амазонками либо валькириями. В дикой природе эти девы носят мужскую одежду, занимаются мужскими ремеслами, и любят не мужчин, а других женщин, а мужчины им нужны только чтобы зачинать детей. Матушка Ксю носила обычное монашеское одеяние, но те сестры, которым доводилось видеть ее голой, говорили, что мускулатура у нее совершенно мужская, а на коже есть три больших шрама из тех, какие оставляет меч, и один маленький шрам из тех, какие оставляет стрела. Впрочем, монахини не настолько разбираются в воинских делах, чтобы судить о ранах определенно.

Что касается того, кого матушка Ксю больше любит — мужчин или женщин — слухи ходили разнообразные и неопределенные. Все сходились на том, что в нынешнем преклонном возрасте матушка Ксю блудом не занимается вообще, а кого она любила, когда была молода — разобраться невозможно за давностью лет. И еще надо понимать, что в рассказах о молодости великих все всегда преувеличено, и если верить всем рассказам одновременно, получится, что матушка Ксю большую часть жизни трахала все, что движется, а это не может быть правдой, потому что не соотносится с чином настоятельницы, а значит, клевета и ересь. Но то, что с герцогом Дори связь у нее была, хоть и недолгая — совершенно точно.

Возраст матушки Ксю составлял от пятидесяти до шестидесяти лет, но спину она держала прямее, чем иные молодки, а посох носила не для помощи при ходьбе, а для вразумления подчиненных. Она, правда, слегка прихрамывала на правую ногу, но не от старческой немощи, а от раны, самый большой шрам у нее был как раз на правом бедре.

Волосы матушки Ксю были пегими: наполовину белые, наполовину черные, при этом пряди разного цвета смешивались в беспорядке, как черные и белые перья на пегой курице. В народе говорят, что такая форма седины свидетельствует о сношениях с нечистой силой, но это ерунда, матушка Ксю тому яркий пример, надо быть последним дураком, чтобы поверить, что такая благочестивая женщина сношается с нечистым. А если и сношалась в молодости, то давно раскаялась и предала душу в руки светлых богов.

Но достаточно о матушке Ксю, перейдем к сиротам-воспитанникам. Их число меняется от года к году и составляет обычно от ста до двухсот, девочек всегда больше, чем мальчиков. Потому что девочки содержатся в монастыре до совершеннолетия, а мальчики только до полового созревания, затем их переводят в мужской монастырь Ашанти Многорукой. Был, правда, один случай, когда мальчик скрыл свою зрелость, пристрастившись к онанизму, а потом соблазнил не менее двух монахинь, и когда все раскрылось, матушка Ксю лично его выпорола, и многие были поражены, насколько тяжела ее рука. Наверное, не врут, что она ходила в походы на пиратском корабле и сделала карьеру от бортовой шлюхи до десятника абордажной команды.

Воспитуемых в Роксфорде кормили не по нормативам, а от пуза, кто сколько сожрет, тот и молодец. И если в обычных приютах воспитуемых обучали только закону божьему и какому-нибудь простому ремеслу, то здесь мальчиков учили древним языкам, верховой езде, фехтованию и танцам, а девочек — рукоделию, танцам и гимнастике. Закон божий тоже преподавали, но без фанатизма, никаких постов или всенощных бдений детям не устраивали.

Обычно воспитанников привозили в приют в возрасте от двух до четырех лет. Рассказывать воспитанникам о происхождении запрещалось категорически, никто точно не знал, кто чья мать и кто чей отец (за исключением юных Дори, их происхождение сразу бросалось в глаза), воспитанники обращались друг к другу по личным именам, как простолюдины. Те, кого матушка Ксю признавала достойными дворянского звания, со временем узнавали правду о своем роде и занимали достойное место в обществе. А те, кого матушка Ксю считала породным браком, те оставались простолюдинами навсегда. Чаще всего их отчисляли много раньше выпускной церемонии, и они продолжали жизненный путь в нищете и бродяжничестве. Матушка Ксю считала это лучшим стимулом к учению и воспитанию, и по всему выходило, что она права.

Воспитанников делили на восемь групп по возрасту, две старшие группы состояли только из девочек, шесть младших были смешанными. Каждой группе полагалась воспитательница из числа монахинь, ей полагалось пребывать вместе с группой почти неотлучно. Некоторые занятия проводила она, на другие занятия приходили учителя, более умудренные в соответствующем предмете. Сама матушка Ксю никакого постоянного предмета не преподавала, но время от времени приходила в разные группы проповедовать закон божий.

Маленьким детям матушка Ксю проповедовала не как жрецы обычно проповедуют мирянам. Малышей бесполезно запугивать божьим гневом, в лучшем случае они расплачутся, в худшем обгадятся. Путь к спасению юной души ведет через ласку, терпение и снисходительность. И когда ты идешь этим путем, надо все по возможности представлять в игровой форме, именно такие знания лучше всего усваиваются детскими душами. Но важно не переборщить, однажды матушка Ксю устроила в монастыре любительский спектакль на тему грехопадения, а малыши как начали рыдать... брр...

Во второй младшей группе воспитательницей была юная девица по имени Ассоль, сама в прошлом воспитанница, а ныне полноправная монахиня. По документам она считалась байстрючкой герцога Дори, но почти все полагали это невероятным. Мамаша у бедной девушки, видимо, была низкоморальна и высокоразвратна, и предавалась блуду не только с дворянами, но и с простолюдинами. Иначе не объяснить, почему у Ассоль такая нездоровая кожа и такие неправильные черты: нос длинный и смотрит на сторону, глазки маленькие и блеклые, брови косматые, зубы неровные, кривые, а передние резцы торчат, как у зайца. Дворянки с такой внешностью тоже встречаются, но редко, благородные господа кого попало не осчастливливают. Когда герцогский мажордом господин Жобим привез маленькую Ассоль в Роксфорд, матушка Ксю сразу сказала, что с чистотой крови у девчонки все плохо, но господин Жобим не согласился, сказал, дескать, утята бывают еще гаже, а вырастают в таких лебедушек, что пальчики оближешь. Матушка Ксю на это так улыбнулась, что господин Жобим невольно вспомнил клеветнические слухи о похождениях молодой Ксю. Но вслух ничего не сказал, не хотел огрести посохом поперек спины.

В итоге матушка Ксю оказалась права, не выросло из гадкого утенка лебедя, хотя нижняя половина тела удалась неплохо. И когда Ассоли пришла пора выпускаться из приюта, пути ей было два: в портовые шлюхи либо в монахини. Матушка Ксю выбрала ей второй путь, ибо несмотря на всю страховидность, Ассоль была добра и ласкова, воспитанники ее любили, и матушка Ксю нередко ставила ее в пример другим, куда более пригожим для глаза, но глупым или злым.

По темпераменту Ассоль был флегматична. Вывести ее из душевного равновесия было непросто, а прочесть на невыразительном лице, о чем или ком она сейчас думает — еще труднее. Коллеги почитали Ассоль тихой и скромной дурочкрй, и матушка Ксю не опровергала этого мнения, хотя сама полагала иначе. Народная мудрость не зря говорит, что черти водятся в тихом омуте. И хотя Ассоль не подавала к тому поводов, матушка Ксю допускала, что однажды эта тихая дурнушка поставит весь монастырь на уши. Дело в том, что Ассолина мама прославилась тем, что завязала с герцогом Дори безобразную драку прямо в постели и едва не задушила почтенного феодала его собственным галстуком. Если бы он не дотянулся до перевязи с кинжалом и не зарезал неумеренно наглую шлюху — непременно задушила бы. А народная мудрость не зря говорит, что яблочко от яблони недалеко падает. Встретит однажды Ассоль такого же шального ловеласа, только менее осторожного... Впрочем, откуда тут ловеласы, в монастыре...

Дети Ассоль любили, особенно младшие. В старших группах уже умеют отличать красивое тело от некрасивого и смущаться, глядя на уродливую женщину, а малыши телесную красоту не разумеют, зато очень высоко ценят доброту и участие, и еще уравновешенность, собранность, отсутствие вздориости и сварливости, и кое-что по мелочи. Вряд ли кто-то сможет внятно объяснить, как дети отличают хорошую воспитательницу от плохой, но как-то отличают. И Ассоль была отличной воспитательницей, тут сомнений нет.

Как все монахини, Ассоль была грамотна. Еженедельно она посещала библиотеку и проводила за благочестивым чтением положенные три часа. Мало кто знал, что в эти часы она предпочитала читать не священные писания, а куртуазные романы, по недомыслию присланные одним меценатом пару лет назад. Эту тайну знал только воспитанник четвертой группы Лукас Прыщ, в прошлом году он однажды застал Ассоль за неподобающим чтением. Мать Лукаса была наложницей из горцев, и по характеру он сильно отличался от других воспитанников. Поймав молодую воспитательницу за непристойным занятием, он не застеснялся, а стал прямолинейно домогаться, дескать, ублажи меня, а то расскажу настоятельнице. Ничего он, конечно, не добился, Ассоль врезала ему по яйцам, а настоятельнице все рассказала сама. Матушка Ксю самолично испытала парня, признала зрелым, велела выпороть и отчислить. А про непристойные книги матушка не сказала ничего, но на следующей неделе Ассоль заметила, что все эти книги, кроме одной, исчезли из библиотеки неизвестно куда.

Все монахини религиозны, но Ассоль выделялась даже среди них. Вера ее была не поверхностной, а глубокой и истовой. Ассоль соблюдала божьи заповеди не только тогда, когда на нее смотрят, но всегда и везде, и делала это не из житейской хитрости (вдруг кто-нибудь подглядывает), а только лишь из глубокой веры. Взрослые обитательницы монастыря в большинстве полагали, что она лицемерит, но дети ей верили, и не зря. Дети знали, что Ассоли можно доверить самую постыдную тайну, и если она поклялась никому не рассказывать, то никому не расскажет. А если пообещала что-нибудь даже самому последнему замухрышке, то в лепешку расшибется, но сделает. Всякое обещание Ассоль считала данным Птаагу, а всякое клятвопреступление — оскорблением Птаага. А оскорблять Птаага Ассоль опасалась, потому что воспринимала священные писания некритично и реально верила, что оскорбление высших сил чуть-чуть приближает конец света.