|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
I
СЕРЫЙ ХОЛМ.
1.
Рохом.
Череп трещал по швам.
Волны тошноты... нет, не волны, а скорее тяжёлый ледник тошноты медленно полз из желудка, грозя лавиной. Открывать глаза Рохом боялся — мало ли... позавчера вон ведь как было. Кстати, а что было вчера? Сначала было хорошо, потом явился Перк, стало лучше, потом... возмездие земное! Что потом?! Не помню... башка трещит... воды бы...
Рохом, ожидая худшего, ощупал голову. Голова была на месте и вроде как, целой. Тогда он осторожно открыл глаза.
Глаза видели.
Видели они низкий серый потолок родной пещеры, тлеющую лучину, вставленную между камней и висящую над входом высушенную орлиную лапу: мёртвышам на страх.
Просто лежать и рассматривать до отвращения знакомый потолок было мучительно скучно. А если закрыть глаза?
Из багровой тьмы немедля поползли корявые рожи, любоваться которыми у Рохома тоже не было настроения. Кроме того, созерцанию мешало что-то под правым боком. Обнаружив там деревянную ложку, он не удивился: после вчерашнего-то! Ложка полетела в угол пугать мышей, а Рохом осторожно приподнялся и сел.
Первым делом он коснулся ладонью носа. Сухой и горячий, впрочем, обычное дело с похмелья. Уши на месте, округлой формы и стоят торчком. Шея... Болит, если повернуть голову вот так и вправо, но это после дружеских объятий Перка. На то он и медведь, чтобы шея после него болела. Кстати, а чего он приходил? Ах, да! Первый день осени. И моё восемнадцатилетие.
Восемнадцать...
Он коснулся пальцами подбородка, щёк, пригладил длинные жёсткие усы.
— Я — Рохом, по прозвищу Ворчливый, снежный барс с северного склона горы Ташигау, что на хребте Быхар. Сын Росса Грозного и Райзы Серой. — сказал он сам себе.
Разгладив свой мягкий, светло-серый мех на груди и животе, Рохом придерживаясь за стену поднялся на ноги, затем огляделся.
Ночью, ветром оборвало большой занавес из шкуры лирга, и теперь у входа в пещеру вырос сугроб. Очаг давно погас, ветер разметал по полу пещеры золу. Одежда?
Серые льняные сакаши были на нём, рубаха найденная возле очага была вся залита бурном и Рохом забросил её в угол. Пошарив в большой корзине, что стояла в нише у изголовья его постели, он обнаружил там шерстяной салакаш и вязаную хурку. Обувь пропала бесследно, а искать старые охотничьи сапоги было лень, хотя пол выстуженной за ночь пещеры люто щипал подошвы. Почему так болит голова, ведь выпили они совсем не много. Не то, что зимой. Да, и бурн был не плох. На корне валерианы. Воспоминание о бурне ринуло Рохома вон из пещеры. Его долго и мучительно рвало... лесными орехами.
'Дойра тоже приходила, стерва рогатая' — зачерпнув снега, барс тщательно утёр помятую физиономию и без сил опустился на порог.
С момента пробуждения Рохома не покидало чувство, что в пещере чего-то не хватает.
Или кого-то...
Вернувшись он осмотрелся повнимательнее. Топчан у стены был пуст.
— Рута? — с растущей тревогой, барс окинул взглядом жилище. В углу, за очагом стояло всего одно копьё. Его копьё. В нише над столом — всего одна кружка и одна глиняная миска.
— Рута!
Ответом была тишина.
Рохом сбросил крышку с плетёной из ивовых прутьев корзины, в которой она хранила свою одежду. Пусто.
— Рута! — вновь позвал Рохом, и только теперь заметил, что исчезли травяная подушка и новый заячий плед.
— Рута... — потерянно повторил барс, уже не ожидая, что подруга отзовётся.
Чтобы придти в себя и осознать случившееся времени потребовалось немало.
Рохом долго бродил по леднику. Ветер трепал полы его старого салакаша.
Небо низкое, тяжёлое, в пятнах, будто намокшее брюхо снежного барса, неустанно сыпало сырым снегом. Вконец иззябнув и промочив в ручье ноги, Рохом поспешил домой.
Бесцельно побродив по пещере, он остановился перед тесным закутком, в котором раньше Рута хранила силки. Барс разворошил слежавшуюся солому в укромном углу, за гранитным выступом, запустил руку в глубокий тайник и в который раз почувствовал, как замирает его сердце, когда пальцы коснулись знакомого кожаного свёртка. Рохом вынул его из тайника и бережно пристроил на коленях. Старая лиргова шкура вытерлась и местами истлела до дыр, но Рохом берёг её, как и всё немногое, что напоминало ему об отце и матери.
Мать он потерял восемь лет назад, в то самое ненастное слякотное предзимье, когда сошедшая со склона Мртау лавина, накрыла ущелье Харто и погребла под собой шестерых охотников на уларов. Отец же... Рохом бережно распеленал свою единственную драгоценность: старый меч, с прямым клинком в три локтя длиной, из серой, матово мерцающей стали.
Отца не стало ровно через год после смерти матери. Дождливым вечером, когда смертельно уставший после двухдневных охотничьих скитаний по горам барс, готовил в родительской пещере густую похлёбку из непотрошёных кекликов, кто-то осторожно тронул ладонью занавесь у входа.
— Кто? — Рохом нащупал под салакашем охотничий нож.
— Я.
Высокий одноглазый волк в потёртой рысьей хурке и таких же сакашах, не стал утруждать себя приветствием и не назвал своего имени. Оставив, в знак добрых намерений, копьё у порога, он, хлюпая раскисшими чукашами, подошёл к очагу, некоторое время всматривался в насторожившегося барса, а затем спросил.
— Ты Рохом?
— Да, это я... — тихо ответил барс, чувствуя, как обрывается в неведомую промёрзшую пустоту его собственное сердце.
— Возьми. — только сейчас он заметил длинный свёрток в руке гостя, — Теперь это принадлежит тебе.
Волк тотчас ушёл в ночь. Навсегда скрылся за зыбкой сетью осеннего дождя, и унёс с собой тайну. Рохом не стал развязывать кожаную тесьму и вскрывать свёрток, он и так знал, что в нём. Дождавшись рассвета, Рохом поднялся на ноги, вынул из ледника добытых накануне кекликов, собрал силки, взял тяжёлое копьё для охоты на лирга. Свёрток с мечом он бережно укутал доставшейся от матери песцовой хуркой, и сняв с очага давно остывший котелок, нерешительно замер на пороге вдруг ставшей ему чужой пещеры. Мир вокруг подёрнулся дымкой. В последний раз подобное происходило с ним, когда он был ещё котёнком, и уже тогда отец говорил ему, что горцы не плачут.
— Хорошо... — как и в детстве, выдавил непослушные слова Рохом, — Я не буду... Прощайте.
Завалив камнями вход в родительское жилище, барс навсегда покинул уютный южный склон Ташигау, и переселился на северный, за ледник. Год назад он в первый раз показал своё новое жильё Руте.
Мучила жажда.
Рохом зажёг от лучины масляный фонарь и поплёлся в дальний конец пещеры, к роднику. Что бы не говорила Рута, а с пещерой ему повезло. Коридор, ведущий к чаше правда, был тесен, локтей не развести, зато вода всегда была под рукой. В такой пещере и многодневный буран пересидишь и вражескую осаду отобьешь. Барс отвёл рукой старую шерстяную занавесь, постоял на пороге, прислушался к журчанию воды, поставил фонарь на пол и вошёл в зал. В своё время, обнаружив родник, Рохом несказанно обрадовался и четыре месяца долбил прочный серый гранит, пока у него не получилось то, что он гордо называл 'чашей'. Сбегая тонкой струйкой по стене, вода наполняла глубокую, по локоть, выбоину в валуне и, переливаясь через край, ручейками разбегалась по залу. Рохом жадно припал к воде. Напился, утёр ладонью усы и подбородок, вновь склонился над каменной чашей, всмотрелся в своё отражение в воде, оскалился. Рохому всегда нравился собственный оскал. Полюбовавшись сверкнувшими во мраке острыми клыками, Рохом усмехнулся, поднялся с четверенек, и с лязгом обнажив меч, грозно зарычал.
— Что приятель, и тебе худо? — раздалось за его спиной. От неожиданности Рохом едва не брякнул меч в родник.
— Перк? — барс спешно убрал оружие в ножны и спрятал за спину, — Я думал ты ушёл...
— Я думал то же самое... — проворчал гризли, выпутываясь из драного шерстяного одеяла, — помоги!
Барс волоча ноги подошёл к медведю и стащил одеяло с его головы. Тот посидел немного, будто собираясь силами, затем осторожно выпрямился во весь рост, почесал пятернёй грудь под грязным салакашем и поплёлся к роднику. Медведя изрядно шатало. Перк долго и шумно хлебал воду, затем потащился в комнату с очагом. Оттуда донёсся тяжёлый удар падающего тела, дрызг раскатившейся утвари, медвежий рык вперемежку с заковыристой руганью.
— О! — вскоре радостно сообщил гризли, — Нашёл!
Рохом снова склонился над родником, разок окунул трещащую голову в ледяную воду и отфыркиваясь направился за медведем.
Гризли уже развалился на скамье в обнимку со своей любимой лоханью, вырезанной из комля дуба. Лохань эту медведь почему-то скромно называл кружкой.
— Мне показалось, что я на неё вчера сел. — Перк весело помахал 'кружкой' перед носом Рохома, а затем неожиданно извлёк из-за пазухи кожаную флягу.
— Будешь?
— Перк... — барс попытался забрать у медведя флягу, — Знаешь, вчера опять бурнулись до сизых кекликов...
— До сизых? — насторожился гризли, — ты прав друг, пора прекращать это. — медведь с сожалением потряс полной флягой и отдал её барсу, — Так хорошо начиналось...
— Да, справили что надо. — покачал головой Рохом, взял совок и принялся выгребать из очага холодную золу, — Только понравилось это не всем.
— Дойра обиделась? — насторожился медведь.
— Рута ушла.
— Ушла?!
— Перк, кому понравится четырёхдневная попойка, песня 'Боров в хлам' и дохлый ворон.
— Ворон? — удивился медведь, — Где?
— Дохлый. Вон в миске лежит...
— А ворона кто принёс? — Перк выглядел озадаченным.
— Ты.
— Я?! Зачем?
— Откуда я знаю?! — отмахнулся барс, — Она и копья свои забрала... и плед...
— А может, просто отлучилась силок проверить? Или порыбачить пошла.
— С двумя копьями, тремя хурками и пледом? Нет, Перк...
Рохом с досадой швырнул на пол берестяной совок, ветер тут же разметал золу по полу.
Барс медленно опустился на край очага. В пещере повисла неприятная серая тишина. Было слышно, как тяжело хлопает на ветру сорванная занавесь, шуршит позёмка по заиндевевшему полу, да возятся в камнях, под очагом, беспечные мыши.
Тягостная молчанка очень скоро надоела Перку. Гризли вытянул ноги, полюбовался залатанными носками чукашей, поёрзал на скамье так, что она протестующее заскрипела, осторожно приподнял крышку стоявшего на столе горшка, привстал и потянулся к деревянному ларю, в котором Рохом хранил сухари. Хруст отломившейся столешницы и зловещий шорох рассыпающейся по грязному полу чечевицы отвлекли барса от дум.
— От же... — огорчился Перк, — Упало.
Рохом вскинул на медведя злые глаза, поднялся превозмогая дурноту и поплёлся за метлой.
Меч остался лежать возле очага, и Перк его тут же заметил.
— Можно?
Рохом не ответил и медведь после недолгого замешательства, коснулся шершавых замшевых ножен, затем взял меч в руки.
— Красота! — гризли слегка выдвинул клинок из ножен, полюбовался красивым сетчатым узором — Владеешь?
Занятый работой и тяжёлыми раздумьями барс не расслышал о чём речь.
— Да, мой...
Медведь усмехнулся.
— Я не про то! Хотя... Ты им рябчикам головы рубишь?
— Сам-то, — барс немного обиделся, — воитель великий!
— Вообще-то нет. — медведь со стуком убрал клинок в ножны, — Но я уже децар!
— Децар? — Рохом поднял глаза и недоверчиво уставился в медвежью физиономию, — Ты?
Перк не улыбался и Рохом понял, что он не шутит.
— Правда что ли? Ты в наёмники вступил? К Мигросу?
Медведь сдержанно кивнул.
— Зимой.
— И молчал!
— Ну... — Гризли принялся складывать в очаге дрова. — Что там рассказывать. Сутки охраняешь какую-нибудь галерею или коридор, трое отсыпаешься. Кормят хорошо. Правда, могут отправить в дальние крепости на пять лет, но за то в награду отдадут охотничьи угодья. Бор на левом берегу Керли знаешь? Вот его и отдадут. Я уже смотрел, малинник там знатный.
— А убьют?
— Кто?! — вытаращился медведь, — Война семь лет как закончилась. Хотя, по правде, я в крепости хотел бы остаться.
Рохом задумчиво чесал переносицу.
— Пять лет, говоришь? Бор этот сам, небось, выпросил.
Медведь скромно отвёл нос.
— Сам. Главное знать у кого, когда и как просить. Умеючи можно и половину Рамира выхлопотать!
— Чего половину? — переспросил Рохом.
— Рамира! Крепость Рамир называется. Ты, Рохом и вправду, как в глуши живёшь. Ладно... — Гризли нехотя поднялся на ноги, — Пойду я. Больше трёх суток пути, а мне на четвёртые, охрану по наружным галереям разводить.
Хлопнув на прощание Рохома по плечу, медведь принялся шарить под скамьёй. Наконец он выудил зачехленный бердыш и мешок. Бережно упрятав в мешок драгоценную кружку, Перк кряхтя поднялся на ноги и направился к выходу.
— А Рута вернётся! — донёсся до Рохома его голос, — Обязательно вернётся, не переживай!
— Перк, погоди, хоть до Мраморного Рога тебя провожу.
Рохом поднялся со своего места, и с тоской понял, что гризли сейчас уйдёт. Уйдёт надолго, как минимум на год. А он, Рохом, проводит его до скалы, похожей на чёрный рог молодого аргали и вернется. Вернётся в тёмную выстуженную пещеру. В пещеру, которая вдруг стала так похожа на брошенное год назад жильё его родителей.
— Перк, подожди! — барс до боли стиснул пальцами свою широкую переносицу, отчего кожа на его покатом лбу прорезалась рыхлыми складками, — Знаешь, я иду с тобой.
* * *
— Главное, всё самое ценное спрятать под тюфяк! Из-под тюфяка не сопрут...
Рохом в пол-уха слушал болтовню Перка, а сам с любопытством смотрел по сторонам. После череды пасмурных дней, южный ветер согнал, наконец, тяжёлые осенние тучи с западного склона Ташигау, открыв растущий на её склоне буковый лес и лежащую за ним долину. Позапрошлой ночью миновали ледник. Барс расстегнул тяжёлую кожаную хурку и даже стащил с ног чукаши.
— Тепло как, Перк!
— Воду лучше в ручье брать. На крайний случай — в дальнем северном колодце, а то в южном Аргал ноги моет. — ответил гризли.
— Листва ещё не опала. Перк, а в том озере водятся щуки?
— Рохом, ты слушаешь, что я говорю?! — медведь на ходу обернулся к барсу, — Тебя же в первый день облапошат хвосторезы местные!
— Я слушал тебя очень внимательно Перк! Ноги моют в южном колодце. — Рохом запрыгнул на торчащий из травы валун, — Похоже на Ганарскую пустошь. Я там позапрошлым летом щук на озере ловил. Знаешь, Перк, они...
— Знаю... — буркнул медведь спихивая барса с валуна, — Ганарская пустошь на юго-восточном склоне, а это Гилай, вересковая пустошь. Сейчас ручей будет.
Ручей и вправду был. У самой опушки букового леса, к которому они подошли вечером.
Перк торопился. По каким-то причинам ему очень не хотелось ночевать в лесу.
— Тут селение есть у реки Гунар, — продолжал болтать гризли, — Гайл в нём старейшина, здоровый такой волчище. Селение большое было, до войны. Гайл и его трое братьев по всей реке хозяйничали, даже мельницу построили... С Кровавых Топей только один Гайл и вернулся. С тех пор... Рохом, твой отец ведь сражался при Калее?
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
