Время Крылатых. Часть первая. Серый холм

I

СЕРЫЙ ХОЛМ.

1.

Рохом.

Череп трещал по швам.

Волны тошноты... нет, не волны, а скорее тяжёлый ледник тошноты медленно полз из желудка, грозя лавиной. Открывать глаза Рохом боялся — мало ли... позавчера вон ведь как было. Кстати, а что было вчера? Сначала было хорошо, потом явился Перк, стало лучше, потом... возмездие земное! Что потом?! Не помню... башка трещит... воды бы...

Рохом, ожидая худшего, ощупал голову. Голова была на месте и вроде как, целой. Тогда он осторожно открыл глаза.

Глаза видели.

Видели они низкий серый потолок родной пещеры, тлеющую лучину, вставленную между камней и висящую над входом высушенную орлиную лапу: мёртвышам на страх.

Просто лежать и рассматривать до отвращения знакомый потолок было мучительно скучно. А если закрыть глаза?

Из багровой тьмы немедля поползли корявые рожи, любоваться которыми у Рохома тоже не было настроения. Кроме того, созерцанию мешало что-то под правым боком. Обнаружив там деревянную ложку, он не удивился: после вчерашнего-то! Ложка полетела в угол пугать мышей, а Рохом осторожно приподнялся и сел.

Первым делом он коснулся ладонью носа. Сухой и горячий, впрочем, обычное дело с похмелья. Уши на месте, округлой формы и стоят торчком. Шея... Болит, если повернуть голову вот так и вправо, но это после дружеских объятий Перка. На то он и медведь, чтобы шея после него болела. Кстати, а чего он приходил? Ах, да! Первый день осени. И моё восемнадцатилетие.

Восемнадцать...

Он коснулся пальцами подбородка, щёк, пригладил длинные жёсткие усы.

— Я — Рохом, по прозвищу Ворчливый, снежный барс с северного склона горы Ташигау, что на хребте Быхар. Сын Росса Грозного и Райзы Серой. — сказал он сам себе.

Разгладив свой мягкий, светло-серый мех на груди и животе, Рохом придерживаясь за стену поднялся на ноги, затем огляделся.

Ночью, ветром оборвало большой занавес из шкуры лирга, и теперь у входа в пещеру вырос сугроб. Очаг давно погас, ветер разметал по полу пещеры золу. Одежда?

Серые льняные сакаши были на нём, рубаха найденная возле очага была вся залита бурном и Рохом забросил её в угол. Пошарив в большой корзине, что стояла в нише у изголовья его постели, он обнаружил там шерстяной салакаш и вязаную хурку. Обувь пропала бесследно, а искать старые охотничьи сапоги было лень, хотя пол выстуженной за ночь пещеры люто щипал подошвы. Почему так болит голова, ведь выпили они совсем не много. Не то, что зимой. Да, и бурн был не плох. На корне валерианы. Воспоминание о бурне ринуло Рохома вон из пещеры. Его долго и мучительно рвало... лесными орехами.

'Дойра тоже приходила, стерва рогатая' — зачерпнув снега, барс тщательно утёр помятую физиономию и без сил опустился на порог.

С момента пробуждения Рохома не покидало чувство, что в пещере чего-то не хватает.

Или кого-то...

Вернувшись он осмотрелся повнимательнее. Топчан у стены был пуст.

— Рута? — с растущей тревогой, барс окинул взглядом жилище. В углу, за очагом стояло всего одно копьё. Его копьё. В нише над столом — всего одна кружка и одна глиняная миска.

— Рута!

Ответом была тишина.

Рохом сбросил крышку с плетёной из ивовых прутьев корзины, в которой она хранила свою одежду. Пусто.

— Рута! — вновь позвал Рохом, и только теперь заметил, что исчезли травяная подушка и новый заячий плед.

— Рута... — потерянно повторил барс, уже не ожидая, что подруга отзовётся.

Чтобы придти в себя и осознать случившееся времени потребовалось немало.

Рохом долго бродил по леднику. Ветер трепал полы его старого салакаша.

Небо низкое, тяжёлое, в пятнах, будто намокшее брюхо снежного барса, неустанно сыпало сырым снегом. Вконец иззябнув и промочив в ручье ноги, Рохом поспешил домой.

Бесцельно побродив по пещере, он остановился перед тесным закутком, в котором раньше Рута хранила силки. Барс разворошил слежавшуюся солому в укромном углу, за гранитным выступом, запустил руку в глубокий тайник и в который раз почувствовал, как замирает его сердце, когда пальцы коснулись знакомого кожаного свёртка. Рохом вынул его из тайника и бережно пристроил на коленях. Старая лиргова шкура вытерлась и местами истлела до дыр, но Рохом берёг её, как и всё немногое, что напоминало ему об отце и матери.

Мать он потерял восемь лет назад, в то самое ненастное слякотное предзимье, когда сошедшая со склона Мртау лавина, накрыла ущелье Харто и погребла под собой шестерых охотников на уларов. Отец же... Рохом бережно распеленал свою единственную драгоценность: старый меч, с прямым клинком в три локтя длиной, из серой, матово мерцающей стали.

Отца не стало ровно через год после смерти матери. Дождливым вечером, когда смертельно уставший после двухдневных охотничьих скитаний по горам барс, готовил в родительской пещере густую похлёбку из непотрошёных кекликов, кто-то осторожно тронул ладонью занавесь у входа.

— Кто? — Рохом нащупал под салакашем охотничий нож.

— Я.

Высокий одноглазый волк в потёртой рысьей хурке и таких же сакашах, не стал утруждать себя приветствием и не назвал своего имени. Оставив, в знак добрых намерений, копьё у порога, он, хлюпая раскисшими чукашами, подошёл к очагу, некоторое время всматривался в насторожившегося барса, а затем спросил.

— Ты Рохом?

— Да, это я... — тихо ответил барс, чувствуя, как обрывается в неведомую промёрзшую пустоту его собственное сердце.

— Возьми. — только сейчас он заметил длинный свёрток в руке гостя, — Теперь это принадлежит тебе.

Волк тотчас ушёл в ночь. Навсегда скрылся за зыбкой сетью осеннего дождя, и унёс с собой тайну. Рохом не стал развязывать кожаную тесьму и вскрывать свёрток, он и так знал, что в нём. Дождавшись рассвета, Рохом поднялся на ноги, вынул из ледника добытых накануне кекликов, собрал силки, взял тяжёлое копьё для охоты на лирга. Свёрток с мечом он бережно укутал доставшейся от матери песцовой хуркой, и сняв с очага давно остывший котелок, нерешительно замер на пороге вдруг ставшей ему чужой пещеры. Мир вокруг подёрнулся дымкой. В последний раз подобное происходило с ним, когда он был ещё котёнком, и уже тогда отец говорил ему, что горцы не плачут.

— Хорошо... — как и в детстве, выдавил непослушные слова Рохом, — Я не буду... Прощайте.

Завалив камнями вход в родительское жилище, барс навсегда покинул уютный южный склон Ташигау, и переселился на северный, за ледник. Год назад он в первый раз показал своё новое жильё Руте.

Мучила жажда.

Рохом зажёг от лучины масляный фонарь и поплёлся в дальний конец пещеры, к роднику. Что бы не говорила Рута, а с пещерой ему повезло. Коридор, ведущий к чаше правда, был тесен, локтей не развести, зато вода всегда была под рукой. В такой пещере и многодневный буран пересидишь и вражескую осаду отобьешь. Барс отвёл рукой старую шерстяную занавесь, постоял на пороге, прислушался к журчанию воды, поставил фонарь на пол и вошёл в зал. В своё время, обнаружив родник, Рохом несказанно обрадовался и четыре месяца долбил прочный серый гранит, пока у него не получилось то, что он гордо называл 'чашей'. Сбегая тонкой струйкой по стене, вода наполняла глубокую, по локоть, выбоину в валуне и, переливаясь через край, ручейками разбегалась по залу. Рохом жадно припал к воде. Напился, утёр ладонью усы и подбородок, вновь склонился над каменной чашей, всмотрелся в своё отражение в воде, оскалился. Рохому всегда нравился собственный оскал. Полюбовавшись сверкнувшими во мраке острыми клыками, Рохом усмехнулся, поднялся с четверенек, и с лязгом обнажив меч, грозно зарычал.

— Что приятель, и тебе худо? — раздалось за его спиной. От неожиданности Рохом едва не брякнул меч в родник.

— Перк? — барс спешно убрал оружие в ножны и спрятал за спину, — Я думал ты ушёл...

— Я думал то же самое... — проворчал гризли, выпутываясь из драного шерстяного одеяла, — помоги!

Барс волоча ноги подошёл к медведю и стащил одеяло с его головы. Тот посидел немного, будто собираясь силами, затем осторожно выпрямился во весь рост, почесал пятернёй грудь под грязным салакашем и поплёлся к роднику. Медведя изрядно шатало. Перк долго и шумно хлебал воду, затем потащился в комнату с очагом. Оттуда донёсся тяжёлый удар падающего тела, дрызг раскатившейся утвари, медвежий рык вперемежку с заковыристой руганью.

— О! — вскоре радостно сообщил гризли, — Нашёл!

Рохом снова склонился над родником, разок окунул трещащую голову в ледяную воду и отфыркиваясь направился за медведем.

Гризли уже развалился на скамье в обнимку со своей любимой лоханью, вырезанной из комля дуба. Лохань эту медведь почему-то скромно называл кружкой.

— Мне показалось, что я на неё вчера сел. — Перк весело помахал 'кружкой' перед носом Рохома, а затем неожиданно извлёк из-за пазухи кожаную флягу.

— Будешь?

— Перк... — барс попытался забрать у медведя флягу, — Знаешь, вчера опять бурнулись до сизых кекликов...

— До сизых? — насторожился гризли, — ты прав друг, пора прекращать это. — медведь с сожалением потряс полной флягой и отдал её барсу, — Так хорошо начиналось...

— Да, справили что надо. — покачал головой Рохом, взял совок и принялся выгребать из очага холодную золу, — Только понравилось это не всем.

— Дойра обиделась? — насторожился медведь.

— Рута ушла.

— Ушла?!

— Перк, кому понравится четырёхдневная попойка, песня 'Боров в хлам' и дохлый ворон.

— Ворон? — удивился медведь, — Где?

— Дохлый. Вон в миске лежит...

— А ворона кто принёс? — Перк выглядел озадаченным.

— Ты.

— Я?! Зачем?

— Откуда я знаю?! — отмахнулся барс, — Она и копья свои забрала... и плед...

— А может, просто отлучилась силок проверить? Или порыбачить пошла.

— С двумя копьями, тремя хурками и пледом? Нет, Перк...

Рохом с досадой швырнул на пол берестяной совок, ветер тут же разметал золу по полу.

Барс медленно опустился на край очага. В пещере повисла неприятная серая тишина. Было слышно, как тяжело хлопает на ветру сорванная занавесь, шуршит позёмка по заиндевевшему полу, да возятся в камнях, под очагом, беспечные мыши.

Тягостная молчанка очень скоро надоела Перку. Гризли вытянул ноги, полюбовался залатанными носками чукашей, поёрзал на скамье так, что она протестующее заскрипела, осторожно приподнял крышку стоявшего на столе горшка, привстал и потянулся к деревянному ларю, в котором Рохом хранил сухари. Хруст отломившейся столешницы и зловещий шорох рассыпающейся по грязному полу чечевицы отвлекли барса от дум.

— От же... — огорчился Перк, — Упало.

Рохом вскинул на медведя злые глаза, поднялся превозмогая дурноту и поплёлся за метлой.

Меч остался лежать возле очага, и Перк его тут же заметил.

— Можно?

Рохом не ответил и медведь после недолгого замешательства, коснулся шершавых замшевых ножен, затем взял меч в руки.

— Красота! — гризли слегка выдвинул клинок из ножен, полюбовался красивым сетчатым узором — Владеешь?

Занятый работой и тяжёлыми раздумьями барс не расслышал о чём речь.

— Да, мой...

Медведь усмехнулся.

— Я не про то! Хотя... Ты им рябчикам головы рубишь?

— Сам-то, — барс немного обиделся, — воитель великий!

— Вообще-то нет. — медведь со стуком убрал клинок в ножны, — Но я уже децар!

— Децар? — Рохом поднял глаза и недоверчиво уставился в медвежью физиономию, — Ты?

Перк не улыбался и Рохом понял, что он не шутит.

— Правда что ли? Ты в наёмники вступил? К Мигросу?

Медведь сдержанно кивнул.

— Зимой.

— И молчал!

— Ну... — Гризли принялся складывать в очаге дрова. — Что там рассказывать. Сутки охраняешь какую-нибудь галерею или коридор, трое отсыпаешься. Кормят хорошо. Правда, могут отправить в дальние крепости на пять лет, но за то в награду отдадут охотничьи угодья. Бор на левом берегу Керли знаешь? Вот его и отдадут. Я уже смотрел, малинник там знатный.

— А убьют?

— Кто?! — вытаращился медведь, — Война семь лет как закончилась. Хотя, по правде, я в крепости хотел бы остаться.

Рохом задумчиво чесал переносицу.

— Пять лет, говоришь? Бор этот сам, небось, выпросил.

Медведь скромно отвёл нос.

— Сам. Главное знать у кого, когда и как просить. Умеючи можно и половину Рамира выхлопотать!

— Чего половину? — переспросил Рохом.

— Рамира! Крепость Рамир называется. Ты, Рохом и вправду, как в глуши живёшь. Ладно... — Гризли нехотя поднялся на ноги, — Пойду я. Больше трёх суток пути, а мне на четвёртые, охрану по наружным галереям разводить.

Хлопнув на прощание Рохома по плечу, медведь принялся шарить под скамьёй. Наконец он выудил зачехленный бердыш и мешок. Бережно упрятав в мешок драгоценную кружку, Перк кряхтя поднялся на ноги и направился к выходу.

— А Рута вернётся! — донёсся до Рохома его голос, — Обязательно вернётся, не переживай!

— Перк, погоди, хоть до Мраморного Рога тебя провожу.

Рохом поднялся со своего места, и с тоской понял, что гризли сейчас уйдёт. Уйдёт надолго, как минимум на год. А он, Рохом, проводит его до скалы, похожей на чёрный рог молодого аргали и вернется. Вернётся в тёмную выстуженную пещеру. В пещеру, которая вдруг стала так похожа на брошенное год назад жильё его родителей.

— Перк, подожди! — барс до боли стиснул пальцами свою широкую переносицу, отчего кожа на его покатом лбу прорезалась рыхлыми складками, — Знаешь, я иду с тобой.

* * *

— Главное, всё самое ценное спрятать под тюфяк! Из-под тюфяка не сопрут...

Рохом в пол-уха слушал болтовню Перка, а сам с любопытством смотрел по сторонам. После череды пасмурных дней, южный ветер согнал, наконец, тяжёлые осенние тучи с западного склона Ташигау, открыв растущий на её склоне буковый лес и лежащую за ним долину. Позапрошлой ночью миновали ледник. Барс расстегнул тяжёлую кожаную хурку и даже стащил с ног чукаши.

— Тепло как, Перк!

— Воду лучше в ручье брать. На крайний случай — в дальнем северном колодце, а то в южном Аргал ноги моет. — ответил гризли.

— Листва ещё не опала. Перк, а в том озере водятся щуки?

— Рохом, ты слушаешь, что я говорю?! — медведь на ходу обернулся к барсу, — Тебя же в первый день облапошат хвосторезы местные!

— Я слушал тебя очень внимательно Перк! Ноги моют в южном колодце. — Рохом запрыгнул на торчащий из травы валун, — Похоже на Ганарскую пустошь. Я там позапрошлым летом щук на озере ловил. Знаешь, Перк, они...

— Знаю... — буркнул медведь спихивая барса с валуна, — Ганарская пустошь на юго-восточном склоне, а это Гилай, вересковая пустошь. Сейчас ручей будет.

Ручей и вправду был. У самой опушки букового леса, к которому они подошли вечером.

Перк торопился. По каким-то причинам ему очень не хотелось ночевать в лесу.

— Тут селение есть у реки Гунар, — продолжал болтать гризли, — Гайл в нём старейшина, здоровый такой волчище. Селение большое было, до войны. Гайл и его трое братьев по всей реке хозяйничали, даже мельницу построили... С Кровавых Топей только один Гайл и вернулся. С тех пор... Рохом, твой отец ведь сражался при Калее?

— Нет. — рассеянно ответил барс, не сводя взгляда с блестевшей в закатном солнце далёкой речной излучины, — То есть...

— Нет? — удивился медведь.

— Я не знаю, Перк. — покачал головой Рохом. — Он мне об этом ничего не рассказывал. Он вообще о себе ничего не рассказывал. Правда, мать говорила что-то про Белые земли. Мне кажется, прятались тогда они от кого-то. Я те два года вообще один на леднике прожил.

Рохом с досадой пнул подвернувшуюся под босую ногу кочку. Пустяковый вроде вопрос медведя задел его. Что-то тяжёлое и тёмное шевельнулось у барса под сердцем...

Родители не баловали его.

Сколько помнил себя Рохом, он всегда был один. Его сверстник и единственный друг — архар Ронан, погиб, провалившись в трещину, когда Рохому исполнилось восемь. К десяти годам, его внезапно начала сторониться повзрослевшая серна Хальсар...

'Одинокий орёл летает выше и видит дальше' — часто повторяла мать. Именно мать, Райза Серая, и научила его охотиться на лиргов, ставить силки на зайцев и птиц, разводить огонь, готовить мясо, строить убежище из снега, читать чужие следы и прятать свои. Отец же...

— Скоро, Перк? — не выдержал Рохом.

— Лес пройдём, потом пустошь... К ночи будем.

Подойдя к сосновому лесу, Перк почему-то свернул с хоженой тропы и повёл барса в обход, по берегу ручья, утверждая, что 'так короче'. У водопада, спускаясь с обрыва, медведь сорвался, во весь голос поминая драный чертополох и мятых зайцев скатился в болотце, расшиб локоть, сломал посох, перемазался и разругался с Рохомом из-за того, что барс в сердцах обозвал его 'лосем'.

Ночь в горах не наступает. Она падает на путника, словно филин на мышь. Когда барс и гризли выбрались из болота на пустошь, так и случилось. Рохом, как и все кошки хорошо видел в темноте, но одно дело, когда ты на залитом лунным светом леднике, и совсем другое, в ненастную ночь посреди заросшей сухой полынью пустоши.

— Ну и куда теперь? — спросил барс. Голос его канул во тьму. На тонкий серпик луны наползла туча, посыпал мелкий холодный дождь.

— Вроде туда... — уныло пробасила голосом Перка из сырых сумерек, грузная тень.

— Куда? — Рохом начал злиться.

— Туда. — пояснила тень и ломая сухой бурьян направилась в сторону белеющего впереди мелового холма. — Я точно помню, что за ним Гилайский Камень, река и брод.

— Брод?! — вскинулся Рохом,— Это что, ещё и в воду лезть?!

Тень остановилась.

— Послушай, какая разница! — Перк тоже начал заводиться, — Всё равно промокли! И не забывай, я тебя насильно не тащил...

— Через лес, мы бы вышли прямо к плотине, на волчьей мельнице! — не унимался Рохом.

— Ты знаешь, сколько сейчас комаров в лесу?! — огрызнулся медведь.

— Ага... С такой-то шкурой комаров бояться! Да тебя грифы не одолеют!

— Там комары хуже грифов... Медвежий хрен!!!

Внезапно, Рохом понял, что остался один.

— Перк, ты где?

— Чтоб её поперёк!!!

— Перк, ты где?!

— В яме...

— Знаешь, я бывал на Гилайской пустоши, но ям в полтора медведя глубиной не припомню. Ты нарочно её вырыл?

— Да! Руку дай!

Выбравшись на поверхность, медведь заявил, что оставил в яме мешок. Пришлось лезть снова. Выглянув в последний раз, луна скрылась за тучами надолго. Полил дождь. В потёмках принялись искать тропу к Камню. Тропу нашли. Камня не было.

— Может, в паводок смыло? — предположил медведь.

Рохом лишь фыркнул. Уж он-то знал, что Гилайским Камнем прозвали гранитный валун, обхватов в сорок.

— Просто это не та пустошь.

Рохом остановился, сбросил с головы капюшон салакаша. Тяжёлые холодные капли забарабанили по темени.

— Это не та пустошь. — уверенно повторил он, — Это Тарна, полынная пустошь. Вон и Белая гора. Пришли...

Гризли молча скрёб пятернёй затылок.

Дождь усилился. Крупные капли часто застучали по кожаному плащу Рохома.

— Я знаю короткую дорогу через Тарну к реке Гунар. — уверенно заявил Перк, — Придётся вернуться к озеру, а после...

— Э нет! — испугался Рохом, — теперь я поведу!

Едва заметная лиргова тропа вывела их к безымянному круглому озерцу с росшим на его берегу одиноким старым вязом.

Они поднялись на пригорок.

— Гунар. — объявил гризли, указав бердышом на тусклую стальную полоску реки, блестевшую в зарослях рогоза.

— А брод?

— Тут где-то был.

Подавив вздох, Рохом поплёлся вслед за медведем и вскоре по щиколотку увяз в топкой грязи.

Речушка Гунар оказалась мелкой, но с осклизлым дном и берегами покрытыми жирной чёрной грязью.

— Огней нет.

Огороженный щербатым частоколом посёлок был погружён в темноту.

Гризли кое-как отряхнул налипшую на чукаши грязь и с бердышом наперевес прокрался к воротам.

— В спячку залегли, что ли? — растерянно проворчал он.

Ворота оказались не запертыми, а двор за ними пуст.

Рохом насчитал десяток крепких вросших в землю, чуть ли не по самые крыши изб, два больших дома на сваях, и четыре землянки. Всё выглядело не жилым.

— Смотри, не провались! — медведь с беспокойством наблюдал за Рохомом, который вскарабкался на просевшую крышу избы. Барс потянул на себя осклизлую от плесени дранку. В нос ударил запах давно брошенного жилья.

— Все в наёмники подались? — спросил он Перка.

Медведь не ответил. Подойдя к добротной с виду землянке, Перк постучал в дверь рукоятью бердыша. Никто не ответил. Тогда гризли просто высадил её одним ударом.

— Перк! — Рохом втянул голову в плечи, — Ты озверел?!

— А тут сухо, — как ни в чём ни бывало отозвался медведь, — И очаг есть... Давай посидим, пока дождь не закончится.

— Он не скоро закончится. — проворчал барс. Слезая с крыши, он бросил взгляд на пузырящуюся лужу, — Я думал, тебе надо спешить?

— Послезавтра, к полудню, я должен быть в Рамире. — Перк уже во всю хозяйничал в чужом доме, — Впрочем, Фархада вряд ли сильно огорчит моё отсутствие. А вот я огорчусь, если сейчас же не подогрею себе бурна. Ого! Хворост сухой!

Рохом лишь пожал плечами. Ему вообще некуда было спешить, никто нигде его не ждал. Ни в Рамире, ни дома...

Войдя в землянку, барс поднял лежащую на полу дверь и бережно прислонил её обратно к косяку.

— Что ж. — выдавил он, рассматривая заросший серой плесенью сруб, неровный земляной пол, да ворох заячьих шкур, в углу, вместо постели, — И на том спасибо, неизвестный хозяин.

Медведь подошёл к очагу, снял решётку и ковырнул пальцем холодную золу.

Рохом отобрал пяток не слишком линялых шкур, постелил их возле очага и принялся устраиваться на ночлег.

— ... ещё можно жить, — рассуждал Перк, раскладывая в очаге хворост, — вот лес, к востоку от пяти холмов, там вообще болото.

Лязгнуло огниво, темноту рассёкла весёлая оранжевая искра.

Вскоре, огонь жадно лизал железную решётку, на которой стоял большой глиняный горшок с бурном. Горшок Перк нашёл в землянке и привёл его в относительно пристойный вид, помыв под дождём.

— Моя берлога такой же стала спустя месяц, как от меня Марта ушла. — пристанище располагало к невесёлым воспоминаниям.

— Прямо, через месяц! — угрюмо вздохнул барс, — Да через три дня твоей берлогой кротов пугать можно было.

— Неправда! — устало возразил Перк, — Тогда ко мне ещё Дойра заходила!

Рохом поёжился — от сырости даже его мех не спасал и осторожно потрогал стоящий на решётке горшок.

Дойра...

Рохом знал горалиху очень давно. Ещё с той поры, когда он жил с родителями у самой границы ледника, на горе Ургау. Рохому едва исполнилось восемь лет и он ещё не отваживался на дальние охотничьи скитания. Ему казалось, что родную гору он знает вдоль и поперёк, однако в тот пасмурный зимний день его угораздило заблудиться. Пересидев внезапный ночной буран в ледяной трещине, с рассветом, когда ветер утих, а из-за склона величественной Таргау, показалось солнце, Рохом побрёл через замёрзшее горное озеро, давясь на ходу, сырым, полуощипанным кекликом. Сперва барс учуял дым, и тёплый запах жилья, и лишь потом, заметил заваленную снегом маленькую хижину, построенную из плоских камней, на самом берегу озера. С этого времени он довольно часто гостил у гостеприимной и почему-то всегда печальной горалихи, неизменно находившей для молодого охотника чашку подогретого бурна и миску просяной каши. Так продолжалось несколько лет, пока о Дойре не узнали родители. Рохом так и не понял причину их тревоги, но причина видимо была, ибо лишь крайняя нужда заставит семейство снежных барсов переселиться на другую гору. Рохому, понятное дело, ничего объяснять не стали.

— Как вышло, что она живёт одна?

— А? — от неожиданности Перк расплескал бурн. Угли в очаге сердито зашипели. — Я думал ты спишь уже.

— Почему Дойра живёт одна? Ну, мы-то понятно... А она?

— Её муж погиб в битве при Калее, вроде. — пожал плечами гризли.

— По-моему никакого мужа у неё не было.

— Лично мне Дойра сказала, что она вдова.

— А мне козёл Хуперт сказал, что если на рассвете в мышиную нору плюнуть...

— Пошёл ты, Рох!

Дверь, которую Рохом заботливо прислонил к косяку, вдруг с грохотом упала, угодив медведю по лодыжке.

Барс одним прыжком отлетел в тёмный угол, и обнажил меч.

За порогом землянки настороженно сверкнули две пары глаз.

— Скаге не понравится сломанная дверь... — негромко произнёс низкий глухой голос.

— Мне тоже не понравилась сломанная нога, белка мочёная! — рявкнул гризли, растирая ушибленную лодыжку — Мы квиты!

— Однако, — продолжал голос, за пару кружек горячего бурна и кусок хлеба с крольчатиной, мы убедим Скагу, что дверь сломалась сама.

— Выйди на свет! — приказал неизвестному Рохом.

— Ножик свой спрячь, тогда выйду.

Рохом, помедлив, убрал меч в ножны.

К очагу не спеша приблизились два волка. Старый и молодой.

Первый, рослый и широкоплечий, с серебристым от седины мехом, остановился в двух шагах от очага. Взгляд его скользнул по лежащему на коленях гризли бердышу, мешкам и остановился на дымящемся горшке.

— Из Рамира?

— Оттуда. — нехотя ответил медведь, — Дверь закройте...

— Закрой, Сварт.

Второй волк оказался невысоким худощавым подростком лет десяти, с тёмной гладкой шкурой и недобрым, настороженным взглядом.

— Бальдир, — коротко представился пожилой волк, отряхивая влагу со своего светло-серого загривка, и развязывая пояс длинного кожаного плаща, — со мной Сварт, мой сын.

Волк стянул с плеч заляпанный тиной и ряской плащ. Под плащом оказалась бобровая хурка, одетая поверх рубахи из тонкой серой замши. Постелив на полу несколько заячьих шкурок, Бальдир устроился на них поудобнее и протянул руки к огню. Рядом, стараясь держаться в тени, примостился Сварт. На молодом волке была серая кожаная рубаха, отделанная оленьим мехом, какие обычно носили местные охотники.

— Что в Рамире? — спросил Бальдир, потирая замёрзшие ладони.

— Пьянки да мордобой, как и раньше. — ответил Перк, нарезая своим старым ножом хлеб, — Давайте ваши кружки. Рохом, плесни им бурна.

— Может, ты Альма знаешь? — волку явно хотелось поговорить, но как себя вести с нежданными гостями он пока не знал, — Жив ли он?

— Альм жив. — сдержанно кивнул гризли, протягивая волкам угощение, — Он у Норха в деце. В прошлом месяце с ним южную галерею стерегли.

— Из моего посёлка. — прожевав хлеб с мясом, промолвил Бальдир, — Хороший рыбак. Да у нас плохих и не было...

— Что же с ними стало? — спросил Рохом.

— То же, что и с вами. — Бальдир бережно собрал в ладонь просыпавшиеся на хурку крошки, — С тех пор, как Гайл с братьями воевать отправились, все как будто спятили. Кто в наёмники к Мигросу, кто в дружину к Аресу, кто в разбойники...

— Кто такой Арес? — переспросил волка Рохом.

— Олень.

— Мигросова подстилка. — проворчал из тени Сварт.

— Эй! — прикрикнул на сына Бальдир, — Сейчас пол мордой выскоблишь!

— Да ладно! — осклабился гризли, — В крепости и не такое услышишь о правителях наших! Так что, олень-то?

— Олень и есть олень. Отслужил пять лет на севере, в Хортаге. Вернулся в Олений Двор обвешанный оружием и с бандой громил, рыл в пятьдесят, не меньше. Назвались дружиной. Дань для Мигроса собирает да главную дорогу, что на север ведёт, охраняет. А толку! Посёлок наш только в этом месяце дважды грабили. А теперь ещё и рябые пожаловали...

Я вот одного не пойму, — помолчав, продолжил он, — Семь лет назад, Мигрос и Хангар вырезали Тьму Гиязи едва ли не под корень! По мне, так у любого из рябых должны пятки чесаться по эту сторону Калеи! По предгорьям шляются как у себя в степи!

— Кто? — вытаращился на волка гризли, — Ликаоны? По предгорьям?

— А я о чём говорю? Четверым дорогу к озеру показал...

Перк и Рохом переглянулись.

— Когда?

— Сегодня. Три самца, одна самка, — продолжал Бальдир, — вежливые, скалятся приветливо. Сказали, что собираются этой зимой бить куницу для одного сунафа и что лагерь их за перевалом, у реки Нургази. Нам со Свартом крючки рыболовные подарили.

— А у озера им что надо? — нахмурился медведь.

— Прослышали у местных про озеро наше и линя захотели наловить. Я поверил, было... — Бальдир доел крольчатину, допил бурн, отставил опустевшую кружку и сыто вздохнул, — Линей наших видели? Покажи, Сварт!

Молодой волк неохотно отложил хлеб с мясом, потянулся за мешком и вынул из него тяжёлый свёрток. В свете пламени тускло блеснуло золото.

На мокрой холстине, среди мятых листьев крапивы лежала крупная, не менее двух локтей от носа до хвоста, рыбина.

— М-м... — произнёс Перк.

— Хорош... — кивнул барс.

— То, что они рыбачить на наше озеро подались, меня не слишком удивило. — сказал волк, убирая рыбу в мешок. — Но...

Бальдир поднял взгляд на Рохома, затем посмотрел на Перка.

— Но к озеру они не пошли.

— За рощей, к мельнице свернули. — подсказал Сварт.

— Мы прошли по их следам почти до Белого Камня, — Бальдир отмахнулся от Сварта, мол я рассказываю, — за Камнем следы потеряли, но и вороне понятно — шли на мельницу.

Волк взял кружку, сунул было в неё нос и, заметив, что она пуста, вздохнул.

— Никакие они не охотники и не рыбаки! Уж рыбака-то я... — волк ухмыльнулся, показав отменной для его возраста белизны клыки — Все воины! Даже девка их...

Бальдир замолчал и всем стало слышно как Перк нервно барабанит пальцами по древку бердыша.

— А чего за мельницей не проследили? — наконец спросил медведь.

Волки переглянулись.

— Знаешь... — старший неприязненно скривился, — Я не вояка и не нукарх полоумный.

— Страшно стало... — глядя исподлобья, добавил Сварт.

— Да не то, что бы страшно, — поправил сына Бальдир, — А вот сдавило... — волк стиснул в кулак салакаш на своей груди, — В общем, полюбовались мы на мельницу с холма и назад, Даже до плотины не дошли.

— Оружие у них было? — спросил волка барс.

— Лук у одного был, это точно. Они оружием перед нами не хвастали.

— С чего же решил, что воины?

— Видел бы ты, как они двигались. — волк снова ухмыльнулся, — Девка особенно... Да! Шрамы у матёрого! — Бальдир чиркнул пальцем себя по левому предплечью и по ладони, — будто случилось ему левой рукой копьё, скажем, отвести...

Медведь скептически хмыкнул.

— ... и в разговоре проскакивало: 'дань Углаю', 'вынести'...

— Они что, на гэлти говорили? — быстро спросил медведь.

— Двое. Молодой и девка... Остальные меж собой на олорском трепались. Но я то олорский немного знаю. Эй! — видя, что Рохом собирается упрятать флягу в мешок, Бальдир протянул кружку, — Плесни ещё!

— У них амулеты одинаковые... — будто очнулся Сварт, — у всех. Лапка ондатры на кожаном шнурке. Я сначала у ликаонихи заметил, а потом у того, со шрамами...

— Ну да, ты всё на её грудь пялился!

В землянке повисла напряжённая тишина.

Перк шумно завозился на шкурах, приподнялся на одно колено и пристально посмотрел на волка.

— Тебя сильно беспокоит их присутствие, Бальдир?

— Да. — помолчав, ответил волк, — Это уже третий отряд в этом году. Я беспокоюсь. А вы?

— Нас не для того нанимали! — отрезал медведь, и снова привалился к тёплому боку очага, — гоняться за каждым пришлым псом, что прибился в наши края с голодухи! — фыркнул медведь, так и для серьёзных дел времени не останется.

— А... ну да, конечно... — покачал головой Бальдир, и хитро прищурившись, спросил, — Это каких же?

Перк обиженно засопел.

— Меня кормят и содержат за охрану главной южной галереи и зала второго яруса крепости. — важно заявил он, — Сутки у нас в запасе есть. Плати и посмотрим на твою мельницу.

— У нас ничего нет! — развёл руками волк и замолчал, перехватив взгляд Перка. Медведь смотрел на мешок с рыбой.

— Возьмите меня с собой! — вдруг подал голос Сварт.

— Нет! — рыкнул на него Бальдир.

— Так их четверо там? — Перк чесал затылок. — Надо бы за децом сбегать!

— Не надо никуда бегать. — отрезал Рохом и поднялся на ноги, — Где эта ваша мельница?

— За рощей. — Бальдир указал на запад, — С холма хорошо видно и её и плотину.

— Пошли, что ли, посмотрим? — Рохом толкнул Перка в плечо.

Гризли вздохнул, неохотно упрятал кружку в мешок и, крякнув, потянулся за бердышом.

2.

Мрита.

Вставать не хотелось.

Сырой сквозняк коснулся влажного носа, заставляя глубже зарыться в уютное тепло под толстое шерстяное одеяло, но снов там больше не было. Приподняв край одеяла, Мрита выглянула наружу. В землянке было темно, правда в двух местах сквозь дырявую крышу сочились тонкие рассветные лучи. Пол блестел от влаги, значит ночью снова был дождь. Выпростав руку, олениха нащупала сложенные на скамье кожаные сакаши и тонкую льняную рубашку. Вставать не хотелось, но кто-то должен был проверить расставленные в дубраве силки на горлиц. Она не стала зажигать лучину. Света проникавшего сквозь дырявую крышу вполне хватало. Пошарив под кроватью, Мрита вынула старый заплечный мешок, уложила в него старое тонкое одеяло, котелок, глиняную чашу и деревянную ложку. Достала из подвешенного к потолку от мышей плетёного ларя берестяной короб с зерном, сухари, орехи, сняла с гвоздя флягу, набросила на плечи беличью хурку и покинула дом.

У порога Мрита остановилась и осмотрелась. В посёлке, разумеется, уже никто не спал, но никого из оленей она не заметила.

Тем лучше.

Она обошла землянку и заглянула под крытый соломой навес, где стояли птичьи клетки. Пара щеглов, один вяхирь, пойманный три дня назад рябчик, старый, очень злой и кусачий ворон. Насыпав птицам просо из короба, и долив в поилки воды, угостив ворона крупными личинками берёзового жука, Мрита снова огляделась. Никого. Тогда олениха сунула руку под клетку. Пальцы сразу же нащупали знакомую промасленную тряпку. В который раз не устояв перед соблазном, Мрита развернула её.

Старый охотничий нож с длинным, в две ладони, прямым клинком, вполне мог сойти и за боевой. Узнай Арес, с какими игрушками возится его младшая сестра... Дубовая рукоять удобно лежала в руке. Мрита спрятала нож под хурку, захватила холщёвый мешок, на случай если попадутся горлицы и направилась к воротам. У колодца она задержалась, наполняя флягу.

Со стражником ей повезло. Белохвостый олень Галар в последние два месяца интересовался лишь бурном из ежевики и молодой оленихой Неллой, из довольно зажиточного рода Гора. Поджарая долговязая сирота его не привлекала.

— Опять за птахами? — равнодушно спросил олень и почесал ещё покрытые тонким бархатом рога.

— Опять. — призналась Мрита.

— Арес знает?

— Конечно! — солгала олениха.

Галар сделал вид что поверил, снова почесал рог, и с усилием сдвинул запиравший ворота засов.

— К ночи вернись! — строго сказал он.

Мрита беспечно отмахнулась и, поправив лямки мешка, лёгкой бесшумной походкой направилась в низину. Проводив глазами мелькнувший в тёмном ольховнике её белый хвост, Галар запер ворота, мощным щелчком прибил севшего ему на нос комара и отправился спать под навес.

Перебравшись по упавшей осине через ручей и обойдя болотце, Мрита покинула неприветливую, кишащую комарьём низину и очень скоро вышла на знакомую тропу, ведущую сквозь густой орешник. По пути олениха срубила себе прочную орешину локтя в четыре длиной. Очистив орешину от коры, Мрита заткнула её за пояс, убрала нож и прислушалась.

Тихая, прозрачная по осени роща всегда пугала её.

Вон и старая кривая берёза над оврагом. Тем самым оврагом.

'Не будешь слушаться — ралх заберёт'.

Пёстрый дятел пролетел над Мритой и примостился на кривой ствол страшного дерева. Ковырнул его клювом, затем выбил короткую звонкую дробь. Стряхнув с себя оцепенение, Мрита свернула с тропы и направилась на восток, к дубраве.

Когда роща скрылась за склоном холма, оленихе стало заметно легче, как будто она клетку ворону почистила, а он ей пальцы клювом не раздолбил.

Разувшись и подвернув сакаши, олениха перешла в брод мелкую речушку, взобралась на скользкий после дождя глинистый берег и оказалась в долине Пяти Холмов.

Мрита побежала.

Свежий утренний ветерок забрался за ворот салакаша, ласково гладил её бурый мех, трава ласкала двупалые ступни. В низине Мрита выхватила из-за пояса струганную орешину и на бегу ловко срубила ею высокий стебель рогоза. Затем другой. Третий. Подыхай проклятый ралх! И ты! За Хортаг!

Усталость нагнала олениху на опушке дубравы. Изрубив 'мечом' последнего 'ралха', Мрита перехватила орешину как дротик и, взвизгнув от натуги, метнула её в растущий шагах в двадцати старый дуб. Врезавшись в могучий ствол, палка с треском разлетелась надвое, а довольная собой Мрита перешла на шаг.

Мышиный камень. Большой валун с незапамятных времён гревший здесь свои шершавые бока, поди помнил эту дубраву ещё молодой порослью. Мышиным его прозвала Мрита из-за обилия мышиных нор у подножия. Сняв с плеч мешок, олениха забралась на валун, перекусить и отдохнуть. Она развязала мешок. Четыре солёные ржаные лепёшки, пучок свежей зелени, горсть орехов. Скромно, но бывало и хуже. Прошлую весну и вовсе с осиновой корой встречали. А уж позапрошлую...

Мрита ненавидела это болото.

Родилась она пятнадцать лет назад, в маленьком безымянном селении, затерянном в дубравах у истока реки Керли. Там прошло её детство, там остались её друзья, любимыми играми которых были 'Поход в Белые земли' и 'Обретение Хортага', в которых Мрите неизменно отводилась роль воительницы Грессы, подруги великого Вульфа Бурого. Игры заключались в том, что они разрозненными группами долго бродили по лесу, а когда встречались — жестоко дубасили друг друга деревянными мечами.

Тилл, Ахур, Вегар... Она потеряла их всех за одну ночь, когда от чёрной язвы, выпущенной из древнего кургана, вымерли все жители посёлка на северном берегу Керли. На южном, где жили они, смерть выкосила лишь молодняк. У Ареса на всю жизнь остались рубцы на правом предплечье. У Мриты — ничего. Старейшина рода и местный вудул не стали разбираться, почему именно её пощадила смерть. Её, единственную из всех, кто отважился в том кургане примерить шлем неизвестного воина. Ей с матерью, приказали покинуть посёлок до рассвета.

Четыре месяца скитаний по голодным и негостеприимным предгорьям, привели их сюда, в Форн. Затем... Мрита негромко фыркнула и тряхнула головой, прогоняя воспоминание о смерти матери. А вот Аресу повезло. Долгих пять лет служил он во славу Форна на севере, в далёком Хортаге. После он много рассказывал ей о крепости, о ледяном дыхании севера, о конунге Хангаре и кузнеце Варге. Об охотниках и Ловцах чёрной форели, что приносили в Хортаг всякие диковины. О шайке манула Сога, которую они выслеживали целый месяц, а уж когда выследили...

Хортаг запал Мрите в душу. Запал так, что последние две зимы, когда Олений Двор погружался в скованное морозом оцепенение, и жители его коротали невыносимо долгие вечера за починкой одежды и утвари, разговоры в доме Ареса велись только о северной крепости.

Хортаг...

Волчья крепость, белый клык Форна.

Хортаг был не только последним рубежом на севере и защитой перевала Хорта, но и памятником Вульфу Бурому и его ста соратникам, открывшим дорогу в Белые Земли, к ледяному Северному морю.

Временами брату приходилось усиленно чесать между рогами, вспоминая имя четвёртого конунга Хортага, или где находится выход в малый крепостной двор.

Арес недоумевал: зачем всё это понадобилось его сестре, но терпеливо отвечал на расспросы, подозревая, что увлечение Хортагом, как и возня с птицами просто помогают ей перенести свалившуюся на их семейство череду несчастий. Ведь горевать и впрямь было от чего...

Клич ястреба прозвеневший из кроны дуба, отвлёк её от воспоминаний. Прикрыв ладонями глаза от солнца, олениха посмотрела вверх. Где ты? Вот где.

Спустившись на ветвь ниже, хищник стрельнул в Мриту своим острым жёлтым взглядом, расправил широкие крылья, перелетел на соседнюю ветку и скрылся в листве.

Как же ей хотелось добыть такого. Арес рассказывал, ходившую тогда в Хортаге легенду, о том, как однажды к Даргу Лютому, отцу нынешнего правителя севера, пришёл гонец с востока от одного очень богатого сунафа и принёс в подарок ручного кречета, обученного доставлять послания из крепости в одну усару на плато Орфа. Правда, сам Арес за все пять лет ни одной учёной птицы не видел.

На этот раз, воспоминания прервал слепень, больно куснувший Мриту за ухо. Что ж, пора идти дальше, она и так порядком засиделась. Собрав в ладонь крошки, Мрита стряхнула их в траву под валуном — пусть мыши порадуются, подхватив мешок, сползла с камня и углубилась в лес.

Ещё в роще у Мриты возникло предчувствие, что кто-то идёт по её следам. Ей удалось оторваться, устроив хорошую пробежку в низине, и вот опять.

Спрятавшись за поваленной сосной, олениха решила проследить за орешником, росшим в полусотне шагов от неё. Именно там ей только что почудилось движение.

Так и есть. Только теперь преследователь, видимо поняв свою ошибку, принялся обходить орешник слева. Поздно. Ветер уже выдал его. Мрита нашарила в лесной подстилке сосновую шишку. В самый последний момент, когда среди листьев папоротника она заметила её бурую макушку, Мрита передумала бросать.

— Выходи, Лирна! Я тебя вижу.

Папоротник качнулся. Из него осторожно выглянула олениха, ровесница Мриты, в коричневой кожаной хурке.

— Не подберёшься к тебе... — обиженно проворчала Лирна, подходя и присаживаясь рядом с Мритой на поваленную сосну, — Почему?

— Просто в детстве у меня были правильные игры а не 'Гарем Великого Сунафа', как у некоторых.

— Ну да, конечно. — с обидой ответила олениха, — Арес рассказывал.

Мрита промолчала. Она уже была не рада, что так легко позволила себя выследить. Сейчас расспросы начнутся...

— А правда, что вы тогда достали из гробницы меч самого Рада?

Началось.

— Лирна, мне нужно...

— Что?

— Я ещё долго бродить буду, мне ещё силки проверять. Может горлица попадётся. Какая? Такая, с тёмным колечком на шейке. Ладно, я возьму тебя с собой, если не будешь болтать. Птицы не любят шума.

Лирна молча кивнула, соглашаясь, но хватило её не надолго.

— Зачем тебе горлица, Мрита?

Так...

— Нравятся мне они. Птицы настолько свободны, что даже гадят где захотят.

Лирна фыркнула.

— Мрит... В посёлке такое болтают.

— Например?

— Одни говорят, что ты Агоса Белобородого почитаешь, а не Кайсара. Другие, что ворон твой смерть на Веласа накликал. Помнишь, его деревом придавило?

— Помню. Вот скажу брату!

Досужие разговоры селян задевали Мриту, которая никак не могла взять в толк, им-то какая разница, птиц она разводит или пауков по углам. Впрочем, это были только пересуды и не более. За спиной могучего Ареса ей никто не был страшен. Вспомнив, как Арес избил младшего Брока, когда тот обиженный невниманием Мриты, выпустил из клетки всех её щеглов, олениха хихикнула.

— Смешно? — Лирна заглянула Мрите в глаза, — Позапрошлой ночью, вудул уже наведывался к твоей землянке с рунами и посохом.

— Знаю. — спокойно ответила Мрита, — Арес к нему тоже заходил.

— Мой... ну ты знаешь Аклира, как-то решил расспросить Ареса о тебе и о твоих птахах. — Лирна вздохнула, — Вместо разговора, Арес отправил Аклира чинить крышу на восточной башне.

— Правильно сделал. — удовлетворённо кивнула Мрита.

— Аклир обиделся.

— Я тоже, когда меня прозвали 'вороньей невестой'!

— До старости будешь это помнить?

— Да.

— Зря ты так. Лайна тогда лишнего перебрала. Ты же знаешь — она хорошая...

— Лайна — унылая дура, как и Милна, твоя. 'Грибов много набрали, а клевера мало, ветки осины горькие, от желудей пучит, как я перед Аресом покажусь в заячьей хурке, а не в куньей'!

— Всё лучше, чем: 'Хортаг... Белые Земли... у рябчика понос от семян подорожника'! Куда это мы забрели?

Заболтавшиеся подруги замерли на краю оврага.

Зормов овраг, глубокий, с обрывистыми склонами пересекал лес с востока на запад и в посёлке считался границей владений дружины Оленьего Двора. За оврагом начинались владения Рамира.

— Нам туда.

Хватаясь за ветви кустарника и торчащие из земли корни деревьев, Мрита принялась спускаться.

— Лирна, ты идёшь?

Подруга нерешительно потопталась на краю, и осмелев, последовала за Мритой. Спускаться по скользкой жирной глине было не легко, а уж подниматься...

— Чтоб я ещё раз... За тобой... Увязалась! Мрита, подожди! — Лирна безуспешно пыталась оттереть жёстким пучком хвоща перемазанные глиной чукаши, — Ты посмотри на это!

— Сама напросилась. — олениха остановилась и прислушалась, — Тихо как-то.

Выбравшаяся из оврага Лирна встревожено огляделась и встала поближе к Мрите.

— Зря ты сюда ходишь, — прошептала она, — летом, в Рамире наёмники с юга объявились. Злые как нукархи и похожи не пойми на кого.

— Всё-то ты знаешь. — проворчала Мрита.

— Знаю. Аклир видел двоих. Один здоровый, как лось, а рога длинные, локтя в четыре. Второй вроде волка нашего, но шкура редкая и пятнистая. А зубы — камни дробить можно.

— Месяцем раньше, Аклир твой и про лошадей полосатых рассказывал.

— Это правда...

— Ой, Лирна.

— Правда, говорю!

Мрита предостерегающе подняла руку.

— Посиди здесь, мне ещё четыре ловушки проверить. Нет, не далеко. Один силок я возле во-он того ясеня поставила, второй в ложбине за теми соснами, третий за валунами у ручья...

Мрита с сочувствием посмотрела на сникшую подругу.

— Устала, да? Хочешь, после костёр разведём, смородины нарвём и матар заварим?

— Поживее только. Я к полудню вернуться обещала.

Скучающая Лирна растянулась на сухой траве, и достав нож принялась покрывать хитрым узором только что срезанный ореховый прутик.

Первая и вторая ловушки оказались пустыми. В третьей Мрита обнаружила перья вяхиря, видимо унесённого куницей. Запутавшаяся в четвёртой ловушке курочка тетерева, не пожелав расставаться со свободой, отхлестала Мриту крыльями по рукам и шее, вырвалась и исчезла в кустарнике. Тяжело вздохнув, олениха огляделась. Последний силок она поставила на пригорке, возле дуба, и идти ей туда сегодня отчего-то не хотелось. Виной тому была то ли внезапно накрывшая лес непривычная тишина, то ли неотвязное чувство, что не стоило ей оставлять Лирну одну. Постояв ещё немного, она всё же решила не бросать начатое. Что бы сократить путь, ей пришлось спуститься на дно Зормова оврага, и выйти к безымянному лесному озеру. Отсюда до пригорка было рукой подать.

Тревога её моментально улетучилась, когда взойдя на пригорок, она увидела пёстрый шевелящийся комок, у корней дуба.

— Есть! — пискнула Мрита, бросаясь к дереву, — Есть...

Она замерла.

Распластав широкие пепельно-серые крылья, из травы на неё таращил жёлтые глаза молодой ястреб-перепелятник.

Мрита медленно протянула к нему руку. Ястреб растопырил перья и угрожающе зашипел. Когда он поднял крылья, Мрита разглядела запутавшуюся в силке и уже мёртвую горлицу: позарившись на её добычу, хищник попался сам.

Надо было что-то предпринимать. Мрита накрыла шипящую птицу пустым мешком, и принялась осторожно освобождать его когтистую лапу из силка. Расставаться с добычей ястреб не собирался. Он грузно ворочал тугими крыльями под мешком и возмущённо сипел, пока Мрита выпутывала из его когтей изодранный силок и липкую птичью тушку.

Прекрасно понимая, что трусоватая Лирна вряд ли оценит её добычу, она всё-таки спешила. Птица мёртвой хваткой вцепившись в полу её хурки, сверлила Мриту ненавидящим взглядом. Уже спускаясь по склону холма, Мрита услыхала, как в лесу перекликаются чьи-то голоса. С удивлением и беспокойством олениха заметила, что голоса доносятся как раз с места их последнего привала.

Мрита вышла на поляну и оказалась прямо за их спинами.

Два крупных молодых лиса. Один — в волчьей хурке и с луком за спиной, тянул лямку мешка с плеча остолбеневшей от страха Лирны, второй — невысокий, в новой кожаной хурке и с топориком за поясом, скалясь наблюдал за происходящим.

Происходящее лису нравилось.

— Да вернём мы его тебе, вернём! — уговаривал Лирну тот, что пониже ростом, пока второй лис, старательно разгибал её пальцы на лямке мешка, — Мешок точно вернём!

— Что вам от неё надо? — резко спросила Мрита, и лисы, в страхе прижав уши, обернулись.

Мрита рассчитывала, что Лирна бросится бежать, но как на зло, олениха продолжала стоять столбом.

— Что? — переспросил высокий лис. Прищурив раскосые жёлтые глаза, хищник скользнул по Мрите взглядом, видимо пытаясь определить есть ли у неё оружие, затем стрельнул глазами по сторонам, ища её соплеменников, — Что нам от неё надо? Ты спросила, что нам от неё надо? Мы второй месяц торчим на этих болотах, защищая ваши берлоги неизвестно от кого, и ты спросила, что нам надо, так?

Ястреб вертел головой, не зная в какое место ещё Мриту клюнуть.

— Завтрак нам принесла? — усмехнулся лис в кожаном салакаше, — Давай его мне.

Ястреб выпростал одно крыло, хлестнул им олениху, изогнул шею и до хруста впился крючковатым клювом Мрите в левое запястье.

— Ах ты! — олениха от неожиданности отпрянула, роняя птицу. Это её спасло.

Что-то тяжело прогудело над её плечом и ударило в росшую за её спиной сосну.

— Ту держи! — рявкнул невысокий лис, бросаясь на Мриту, — Держи, говорю, сам справлюсь!

Мрита успела вцепиться в густой белый мех на горле и груди лиса, но тот легко освободился от захвата, а затем ударил! Левой — в живот, правой в голову, прямо за ухом.

Очнулась Мрита лёжа ничком на земле. Где-то рядом хрипло закричала Лирна.

— Я сказал, держи её!

Пальцы лиса рванули кожаный пояс на сакашах Мриты.

Лежащая на животе Мрита всё никак не могла дотянуться до спрятанного за пазухой ножа. Наконец её пальцы нащупали гладкую рукоять.

Мрита затихла. Она даже перестала дышать.

Озадаченный поведением жертвы лис ослабил хватку.

— Руг! — окликнул он приятеля, — Я кажись прибил эту... — он потянул её за руку.

Рывком освободив плечо от захвата, Мрита перекатилась на спину, сбросив с себя лиса. Что было сил, она ударила его ножом в бок. Нож угодил в толстый, проклепанный железом ремень. Всхлипнув, лис сложился пополам, но тут же опомнился.

Визгливо рыкнув, хищник точным ударом выбил нож и вцепился оленихе зубами в морду.

От мощного встречного удара хрустнула лисья переносица. Крепкие зубы Мриты в тот же миг сомкнулись на его ухе. Лис дико заголосил, чувствуя, как его ухо неотвратимо отделяется от черепа, вместе с порядочным клоком шкуры.

Оттолкнув орущего лиса, Мрита вскочила на ноги, схватила лежащий в палой листве нож и обернулась ко второму.

Тот натягивал лук.

За его спиной, в ельнике белой искрой мелькнул хвост удиравшей Лирны.

Стрела прошла вскользь, на мгновение оглушив её, рассекла хурку на спине, срезала клок шкуры.

Отродясь Мрита так не бегала.

Вторая стрела прошла правее и с коротким стуком засела в стволе сосны.

Лес закончился на удивление быстро.

Мрита знала, что придётся падать с обрывистого пригорка, но не ожидала, что так скоро. Упала неудачно, ушибла колено о корень. Волоча ногу, заползла в кустарник и затихла.

Прошло довольно много времени. Острая боль в колене сменилась тупой и ноющей. Жгло спину, рубаха плотно присохла к шерсти, не давая лишний раз пошевелить рукой.

Никто за ней не гнался. Никто не рыскал по пригорку, ветер не доносил до неё ни голосов, ни тревожных запахов.

Нужно было позаботиться о себе.

Всё ещё держа наготове нож, олениха осторожно выбралась из кустарника. Осмотревшись, она прихрамывая направилась в низину, прекрасно помня, что где-то там, среди россыпи замшелых камней, она прошлым летом видела родник.

Память её не подвела, родник очень скоро нашёлся. Спрятавшись за валун, Мрита принялась осматривать раны.

Левая ладонь слиплась от крови. Промыв руку в ручье, она обнаружила на запястье глубокую ранку от ястребиного клюва. Сняв хурку, Мрита морщась стянула через голову рубаху. Через правую лопатку и плечо тянулся сочащийся кровью рубец, как от удара бичом.

Поздравив себя с первым по-настоящему боевым ранением, Мрита промокнула рану рубашкой, вылизала, на сколько смогла достать языком, и надев хурку, устало присела у воды. Погони не было и, как подсказывало чутьё, не ожидалось. Её не составило бы труда отыскать по следам и запаху, но видно у лис нашлись дела поважнее.

Олениха поморщилась: во рту всё ещё стоял вкус лисьего уха. Мрита надолго припала к воде. Вспомнив про Лирну, она забеспокоилась, однако тут же прогнала дурные мысли. С Лирной всё будет в порядке. На всякий случай она прошла пару десятков шагов по ручью, и лишь затем, выбралась из оврага по стволу упавшей в ручей сосны.

От увиденного ей стало не по себе. Мрита стояла на ничьей земле, к востоку от Рамира. Сутки пути и ты в Олоре.

Олор...

Это было прошлой зимой. В гости к Аресу заявился гепард Фархад, как говорят, важная шишка в Рамире. Арес, понятное дело, выпроводил Мриту чистить снег. Но ей удалось подслушать самую интересную часть их разговора. Арес рассказал гепарду о лагерях подготовки наёмных убийц в горах Северного Гутлаха.

Мрита оглянулась на ходу.

Вон они, эти горы. Узкая чёрная кайма еле видная из-за сосен. Зимой горы становятся непроходимыми, но летом и осенью, спускаются оттуда страшные чёрные нукархи.

Откроет любой замок без ключа, взберётся по крепостной стене без верёвки, переплывёт ров с ледяной водой. Если надо — будет терпеть голод и жажду, лежать в засаде пожираемый гнусом, стоять в выгребной яме по горло в дерьме, годами притворяться твоим лучшим другом, ради того чтобы нанести один единственный смертельный удар.

Шилом в затылок.

Штопальной иглой в сердце.

Локтем в горло.

Выбросить из окна.

Столкнуть с крепостной стены.

Похитить детёныша из-под носа задремавшей матери. И унести в мешке в Гутлахские горы, где в неприступных, похожих на брошенные орлиные гнёзда крепостях, год за годом терпеливые наставники будут ковать из него чёрного нукарха. Для того что бы когда потребуется было кому открывать замки, взбираться по стенам, убивать без оружия, похищать детёнышей... Терпения им не занимать. Времени, судя по всему, тоже.

Фархад конечно посмеялся над Аресом, но Мрита брату поверила.

Хрустнувшая слева ветка заставила олениху сойти с тропы и затаиться в кустарнике.

Шаги. Мрита задержала дыхание.

Пятеро или шестеро стремительных и лёгких зверей, пробежали только что мимо неё, по дну оврага. Не смотря на любопытство, Мрита ни за что не решилась бы сунуть в овраг нос, но тут её выручил ветер. Он принёс густой запах мокрых шкур, дыма, кожи и железа. Сухо хрустнула ветка под чьей-то ступнёй, кто-то кашлянул, и над оврагом вновь повисла тишина.

Олениха облегчённо вздохнула, подползла к краю оврага, вновь прислушалась и нервно провела языком по носу. Овраг пролегал по ничьей земле, как раз между границами Форна и Олора, а значит, идти по нему мог кто угодно. Например, наёмники Мигроса...

Мрита всё же пересилив себя, заглянула в овраг.

Никого, но поросшие чахлой травой склоны оврага были испятнаны свежими следами.

Она съехала по склону, отряхнула сакаши, огляделась, осторожно прошла по следам до зарослей волчатника и заглянула в кустарник.

Первое, что она увидела, это была натянутая поперёк оврага верёвка, а на ней...

На верёвке, нанизанные точно рыбёшки на кукан, болтались отрезанные языки.

Пятясь, Мрита выбралась из кустарника, повернулась и побежала по дну оврага, прочь от этого места.

Силы оставили её на закате.

Споткнувшись о корень, Мрита упала на мягкую лесную подстилку, полежала и осторожно поднялась на ноги. Перед ней расстилалась большая поляна. Вдали, на западе темнел незнакомый ельник, и багровое солнце не спеша опускалось за его зубчатую стену.

В рощу она вернулась на рассвете, едва переставляя ноги от усталости. Утро было пасмурным и безветренным, но Мрита всё же почуяла едва заметный запах дыма.

Не смотря на усталость, олениха прибавила шаг, затем побежала.

На перекрёстке троп, она заметила сидящего на макушке камня нахохлившегося ворона.

Своего ворона.

Птица шарахнулась прочь, едва Мрита протянула к ней руку.

По заросшей бурьяном низине она подобралась к Оленьему Двору. Из-за частокола в хмурое осеннее небо поднимался столб дыма. Мрита отыскала щель между брёвен и припала к ней. Горела крыша её землянки, но собравшиеся вокруг жители посёлка, почему-то не собирались её тушить. В толпе Мрита разглядела Ареса в окружении воинов. Голова брата была повязана чёрной лентой. Такие же ленты она заметила у многих, в том числе и у стоявшей поодаль Лирны...

Вудул — старый, белый от седины олень Лахар, в расшитой рунами хурке, что-то чертил углём на дымящейся двери её жилища.

Происходящее в посёлке напугало Мриту до зуда в пятках. Стараясь не шуметь, олениха попятилась к кустарнику.

Придти без приглашения на похороны в её роду считалось очень плохой приметой, а уж явиться на собственные...

Именно так олени хоронили пропавших без вести, замученных или обесчещенных — раздавали ближайшей родне нажитое, а жилище сжигали, чтобы неупокоенный дух, или как его здесь называли 'мёртвыш', не возвращался и не тревожил живых.

О том, что произошло бы, объявись она перед жителями — Мрита боялась и представить. Зная нравы родного посёлка, она не была уверена в том, что суеверные олени не затолкают её в пышущий жаром сруб. Поди и Арес образумить никого не успеет.

На холме олениха остановилась. Посмотрев последний раз на поднимающийся над деревьями столб серого дыма, она направилась на север.

3.

Рамир.

Рощей оказался чахлый осинник, растущий на плоской макушке невысокого холма.

Перк всю дорогу угрюмо молчал, да и у Рохома пропало желание вести беседы.

Рябые здесь, в предгорьях Быхар. Вчера такое и представить себе было немыслимо. Рохому прежде никогда не доводилось видеть пятнистых степных собак, и с каждым шагом в направлении мельнице, желание не видеть их и впредь только усиливалось.

— Перк, — шёпотом окликнул он гризли, — может, Бальдир напутал чего? Может то и не ликаоны были?

— Ничего он не напутал. — проворчал медведь, — Весной в крепости говорили, что с плато Орфа, в сторону предгорий откочевало стадо лиргов, голов так в семьсот. Не удивлюсь, что ликаоны по их следам к нам и пожаловали. Им ведь тоже мяса хочется вволю пожрать. Хоть к крепости не лезут, выбирают места глухие, вроде этого. Но посмотреть на них всё же надо.

Не-е надо было сюда с децом явиться...

Рохом подумал то же самое, но промолчал.

Роща заметно поредела. Вскоре, впереди и слева, среди деревьев, наметилась редкая поросшая низким кустарником опушка. Заросшая ивой сырая ложбина вывела их к ручью, что шумно клокотал и пенился в размытой плотине. На противоположном его берегу, посреди вплотную подобравшегося к воде молодого ельника, стояла бревенчатая избушка с простой двускатной крышей. Обросшее водорослями, почерневшее мельничное колесо, сорванное лежало в воде.

Постояв немного в ложбине и проследив за ветром, они решили подойти к мельнице, перейдя через ручей за плотиной.

Подобрались к двери.

Рохом потянул из ножен меч. Сколько раз он проделывал это, оставаясь один в собственной пещере, но в этот раз восторга от мягкого шелеста, покидающего ножны клинка, не испытал. Барс покосился на медведя.

— Давай Перк, ты...

— Что, я?

— Заходишь...

— Куда?

— В дупло к могильным зайцам! — потерял терпение Рохом, — На мельницу заходишь, а я за тобой...

— Ага... — медведь отступил на шаг, — Я что, мельник?

— Ты же децар!

— Децар децом командует а не по мельницам шастает! — убеждённо прошептал гризли, — Так, что вперёд, я прикрою в случае чего.

Скрипнув от злости зубами, барс приник ухом к влажным холодным доскам. Тихо.

Рохом осторожно налёг на дверь плечом.

— Заперто...

— Уф... — с облегчением выдохнул гризли, — Ушли, значит? И нам пора...

— Куда! — барс крепко, до треска ухватил Перка за ворот салакаша, — Никто никуда не уходил! Смотри!

У порога, на влажной глине чётко отпечатались следы обутых в чукаши ног.

— Видишь?! Туда зашли, а обратно — никто! — Барс на несколько шагов отступил от двери, — Там они...

— Рохом, вон то ли дыра, то ли отдушина какая? — медведь таки отважился заглянуть за угол.

В самом основании мельничного сруба, почти скрытое зарослями крапивы, угадывалось чёрное прямоугольное окно.

— Вижу. — прошептал Рохом, — Точно отдушина. Последи за дверью, я сейчас...

Раздвинув крапиву, Рохом склонился над проёмом, стараясь держаться поближе к стене, и принюхался.

Сырое дерево, плесень и...

— Давно мельницу бросили. Сгнило всё. Вот в Трольме, уж на что мельница ветхая...

— Перк, заткнись!

Барсу был знаком этот запах с детства.

Ему не раз случалось свежевать добытых к зиме лиргов, выпуская на ослепительно белый ледник, дымящиеся сизые петли кишок, грифам и воронам на радость.

В затхлом подполе брошенной мельницы, разумеется, лежал не лирг.

— Я сейчас туда не полезу, Перк! Подождём, пока рассветёт.

Гризли заметно повеселел.

— Конечно! Утро вечера... того... сам знаешь.

Ракитник у плотины оказался надёжным укрытием от чужих глаз, но не от мошкары.

— Гнездо у них тут что ли? — ворчал медведь, закрывая рукавом нос.

— Перк, а ты ликаонов раньше видел? — спросил медведя барс.

— Отчего ж? В соседнем деце есть один. Урсагом звать.

— И?

— Чего 'и'? Рябой, как рябой! Две руки, две ноги, два уха, нос и хвост! В том месяце ящериц в Тарне наловил, чеснока накопал, на вертеле зажарил...

У Рохома кто-то пронзительно заскулил в животе, и барс легко ткнул себя пальцами в подреберье, как он часто делал в долгих охотничьих засадах.

— Перк, заткнись...

— Ты же сам просил про ликаонов...

— Про ликаонов, а не про ящериц!

— А-а. Э... — гризли надолго умолк, — Знаешь, мне нечего больше тебе рассказать про рябых. Может, конечно я не понимаю чего, но по-моему ликаоны лишь тогда зло, когда их в одном месте больше трёх собирается.

Рохом фыркнул.

— Такое и про комаров сказать можно! — барс яростно хлопнул себя по носу.

Остаток ночи прошёл в комарином писке и мучительном ожидании неприятностей.

Наконец, небо над рощей начало медленно розоветь.

Перк молча толкнул Рохома в плечо. Барс поднялся на ноги и стараясь как можно меньше шуметь, направился к мельнице. Замеченная Перком ещё ночью подозрительная дыра и вправду оказалась отдушиной, причём довольно узкой. Не дойдя пяти шагов, барс распластался в мокрой траве и с опаской заглянул в неё.

— Темно...

— Вижу. Давай так, — шёпотом предложил гризли, — я шарахну бердышом в дверь и подождём, что будет!

Крепкая с виду дверь всхлипнула от удара и повисла на одной петле. Перк толкнул её бердышом, а затем, пнул ногой, доломав окончательно.

За порогом обозначились деревянные ступени.

Гризли с опаской сунул нос за порог, пошевелил ноздрями, отступил за угол и шёпотом окликнул барса.

— Рохом.

Ему не ответили.

— Рох!

Тишина.

— Чтоб ты сопрел и свалялся! — пожелал Перк барсу и заглянул за угол. Рохома там не было.

Перку стало страшно.

Впрочем, не ему одному. Рохом, само собой не решился ломиться через дверь. Он помнил, что Бальдир говорил о лучнике. Поэтому, дождавшись пока грохот поверженной двери, отвлечёт возможных врагов, Рохом бесшумно проскользнул в лаз.

Мягко спрыгнув на хорошо утоптанный земляной пол мельничного погреба, Рохом вновь достал меч. Серые сумерки, проникавшие в погреб через отдушину, освещали лишь часть деревянной лестницы без перил, ведущей наверх.

Барс поводил мечом, затем прислушался, различил шаги Перка за стеной. Что-то капнуло ему на ухо. Рохом передёрнул плечами, брезгливо утёрся рукавом и прокрался к лестнице.

Запах, встревоживший его недавно, стал заметнее. Особенно рядом с лестницей.

Коснувшись ладонью ступеньки, Рохом отдёрнул руку. Тёплая влага мгновенно склеила ему пальцы. Рохом вытер руку о стену, перешагнул мокрую ступеньку и принялся осторожно подниматься по лестнице.

Здесь он и наткнулся на первое тело. Вернее, сначала барс обратил внимание на обильно забрызганные жирными чёрными кляксами серые жернова, а лишь затем увидел его.

Крупный, молодой с виду ликаон лежал в углу, за мельничными жерновами в центре зловещей чёрной лужи. Брезгливо поморщившись Рохом приподнял его за липкий от крови салакаш и перевернул навзничь. Живот ликаона был косо вспорот от левого подвздоха до правого подреберья. Удар был такой силы, что толстый кожаный пояс украшенный медными бляхами оказался разрублен и валялся рядом. Рохом поднял его из лужи крови и отцепил длинный боевой нож в коричневых замшевых ножнах.

Спрятав нож под хурку, нагнулся за валявшемся в углу мешком, и тотчас отступил в тёмный угол. Шаги.

Рохом конечно узнал поступь гризли, но окликать медведя не стал. Не хватало чтобы тот с перепуга угостил его бердышом.

— Рохом?

— Я. — отозвался барс, — Надо же, учуял!

— У тебя из пасти несёт.

— Свою понюхай. — огрызнулся барс, — тут мертвец.

— Наверху, ещё два тела. Один тот, со шрамом, про которого Бальдир говорил. Другой видимо лучник. — Нашёл что-нибудь?

— Так... — Рохом поднял мешок, снова склонился над псом, но обыскать его не решился.

Мешок убитого пса был чем-то плотно набит и изрядно залит кровью. Держа его перед собой, чтобы не испачкаться, Рохом поднялся по лестнице на чердак, откуда доносился голос Перка.

Мельничный чердак в своё время был перестроен хозяином под просторную жилую комнату с большим окном, широким дубовым столом и камином, выложенным из хорошо подогнанных гранитных плит, в дальнем правом углу.

Рохом покосился на засевшую в притолоке длинную стрелу с чёрным оперением.

— Этот хотя бы успел выстрелить. — стоящий у окна Перк указал на мёртвого ликаона возле камина, и лезвием бердыша отбросил полу его почерневшей от крови хурки, показывая рану от плеча, до середины груди.

— Да уж... — выдавил Рохом, — Развалило его...

— Ты на этого погляди.

Третьего пса Рохом сразу не разглядел, так как он лежал в тёмном углу, за перевёрнутыми скамьями. Отодвинув скамью, гризли ногой перевернул тело на спину.

— Угу... — Барс сразу же заметил на левой руке убитого две глубокие синюшные борозды, — Матёрый. Про него Бальдир говорил.

— В полной темноте и один против четырёх... — пробормотал гризли, — Силён!

— Думаешь, кто-то положил их в одиночку? — Рохом нашёл в себе силы оторвать взгляд от разрубленной до нижней челюсти головы ликаона, недоверчиво посмотрел на медведя и вдруг спохватился — Где ликаониха?

Гризли молча указал на окно.

Осторожно выглянув Рохом сразу же заметил торчащие из неглубокой ямы у плотины ноги в серых, отделанных беличьим мехом чукашах.

Рохом отступил от окна, уже в третий раз за ночь, ощутив прикосновение страха — будто натянутой верёвкой провели против шерсти. Барс нервно огляделся.

— Перк. — выдавил Рохом, — Что если он ещё здесь?

Гризли напрягся, внимательно всмотрелся в черноту лестничного проема, решительно вышвырнул в окно мешки с нахапанным добром и полез следом.

— Перк!

— А чтоб его об хряка!!!

Подоконник, на который взобрался гризли и ставень, за который он ухватился, будто сговорившись, с весёлым хрустом отломились. Тотчас под окном затрещала молодая ель.

— Ёлки тут... —

— Перк! — Рохом уже лез следом, — Перк, подожди!

У барса, получилось лучше. Мягко спрыгнув в траву, рядом с поваленной медведем елью, Рохом подхватил мешок и припустил за гризли. Он заметил, как Перк на мгновение задержался у тела ликаонихи а затем побежал дальше. Остановился и Рохом.

Самка лежала опустив руки и голову в канаву с порозовевшей от её крови водой. Из затылка ликаонихи торчала оплетенная кожей рукоять метательного ножа.

Бросив последний взгляд на мельницу, барс нырнул в овраг и побежал к роще.

До самого посёлка они шли молча. У ворот Перк обернулся к Рохому.

— Только в Рамире, никому ни слова! Я сам поговорю с... с кем полагается.

Из-за угла землянки показался Сварт. Молодой волк уже переоделся. Вместо заляпанного ряской плаща, и рубахи, на Сварте была серая кожаная куртка отделанная мехом выдры и коричневые замшевые сакаши, вместо высоких сапог мягкие чукаши на беличьем меху.

— Уже вернулись? — волк уставился на мешки, — Ого! Что там было?

— Бурн и девочки! — отмахнулся медведь, — Скука, в общем. Где Бальдир?

— Отец дома. Он сказал, чтобы я вас дождался и привёл. — Сварт по-прежнему не сводил взгляда с трофейных мешков, — Так что там было? Вы видели псов?

— Там барахло наше осталось, — гризли указал бердышом на выбитую дверь, — захвати, а?

Волк кивнул и исчез за порогом, а Перк ткнулся носом барсу в ухо:

— Я говорю — ты молчишь! Ушлые волчишки, за ними глаз нужен и ...

Что ещё было нужно, Рохом так и не узнал — вернулся Сварт с их мешками и пледами.

— А вы давно у Мигроса служите?

— Дорогу показывай. — оборвал его Перк.

Бальдир жил на окраине посёлка в домике на сваях, что стоял в заросшей полынью низине. Они подошли к лестнице и Рохом почуял как уютно тянет из-за приоткрытой двери теплом очага и жареным мясом. Барс тяжело вздохнул.

Бальдир тоже переоделся в белый льняной салакаш и простую кожаную хурку. Сидя на корточках перед очагом, волк щурясь от жара снимал ножом мясо с вертела в большую глиняную миску.

— Живы, хвала Мергену! — улыбнулся он.

— Я чую мясо, Бальдир! — медведь с облегчением сбросил мешки, поставил в угол бердыш, и в предвкушении потирая ладони, направился к столу. Рохом снял меч, поискал глазами гвоздь или крюк на стене и не найдя просто поставил его в угол рядом с оружием Перка. Плеснув на руки воды из стоявшего у порога деревянного ковша и вытираясь полой своего салакаша, Рохом окинул взглядом волчье жилище. Волчья изба, после жалкой землянки неведомого Скаги, показалась Рохому покоями какого-нибудь восточного сунафа.

Просторная, с большим очагом из серого и розового камня у северной стены и широким столом из гладких сосновых досок, посреди комнаты. Левая половина избы была отгорожена плотной занавесью. Видимо там была спальня.

— Сварт, за стол.

Похлёбка из дикой фасоли и печёная на углях зайчатина были великолепны. Затем Бальдир принёс большой кувшин холодного яблочного бурна и нацедил всем по кружке.

Ели и пили молча. Рохом видел как нетерпеливо ёрзает на своей скамье Сварт. Молодой волк то и дело бросал взгляды на Рохома, на Перка, на мешки, сваленные в углу, но начать разговор о событиях на мельнице в присутствии отца не решался. Бальдир казался абсолютно спокойным, однако Рохом слышал как пожилой волк несколько раз нетерпеливо шаркнул хвостом под скамьёй.

Гризли не спешил. Собираясь с мыслями, он долго чесал нос, сопел и кряхтел.

Наконец, когда барсу уже захотелось незаметно пнуть его под столом ногой, Перк степенно отхлебнул из кружки, зачерпнул из чаши горсть клюквы и отвалился от стола.

— Не знаю, кого они на мельнице ждали, явно не нас. В общем, Рохом первого уложил.

Барс и рад был возразить, но проклятый бурн внезапно хлынул не туда, куда ему положено.

— Хвала Урсулу, там был всего один ликаон, — продолжал медведь крепко хлопая натужно кашляющего барса промеж лопаток, — Да?

— УРРГХА-Х-Х!!!—

Копчёная заячья ляжка застыла на полпути к пасти Сварта.

— Я на лестницу! — геройствовал Перк, — И тут бац! Стрела!

— Мимо? — с надеждой спросил Сварт.

— Как видишь. Лучника я бердышом достал, а вот с матёрым повозиться пришлось! Я ору: 'Рох! Рох!!' Да, Рох?

— РРГХА-Х-ХАР-Р-Р!!!—

— В общем, башкой его об очаг приложил! Ликаониха в окно сиганула, да неловко как-то... Я её ножом и достал.

Скромно пожав плечами Перк крякнув, привстал, потянулся к кувшину, налил ещё.

Готовый провалиться сквозь пол Рохом, зажмурив слезящиеся глаза, давился собственным рукавом. Немного ошарашенный рассказом Сварт ковырял острым концом кости в носу. Невозмутимый Бальдир спокойно доедал второго зайца.

— Хоть одного живьём взять не догадались? — наконец произнёс пожилой волк, — Порасспросили бы...

Медведь прищурился и враждебно навалился грудью на стол

— Надо было тебя с собой взять, Бальдир! Подсказал бы!

— Может мешки их больше расскажут?

Все обернулись.

Перепачканные грязью и кровью мешки ликаонов лежали там, где их оставил Перк, у порога.

— Мешочек-то клеймёный. — заметил Бальдир.

На широкой лямке одного из мешков и вправду были нашиты три полоски ткани: одна красная и две чёрных.

— Что это значит? — спросил отца Сварт.

— Красные нашивки означают участия в крупных сражениях. Возможно и при Калее отличился пёсик этот... А вот про чёрные ничего не скажу. Сам впервые вижу.

— А какие ещё бывают? — вновь полюбопытствовал Сварт.

— Белые, у отслуживших в Хортаге. В молодости, зелёные встречал, у тех кто воевал за присоединение южного Олора. По всему — чёрные — это новое...

— Может нукарх? — предположил Рохом.

— Будь это нукарх, я бы с вами сейчас не разговаривал. — усмехнулся волк, — Ну, что развяжем?

Дождавшись разрешения, Сварт развязал тесьму на горловине мешка с нашивками и вытряхнул его содержимое на пол.

— Хм... — Перк поднял почти новые сакаши из грубой кожи, приложил к себе и с досадой отбросил, — недомерки они все!

Рохом отложил в сторону чистую рубаху с чёрным руническим шитьём у ворота, пару крепких рукавиц. Сварт вертел в руках небольшой нож с берестяной рукоятью. Бальдир внимательно рассматривал лезвие маленького походного топорика.

— Дай-ка это мне! — Перк попытался отобрать у Сварта круглый пенал из жёлтой кожи, однако молодой волк отпрянул от медведя и протянул находку барсу.

В пенале была карта.

Грязный клок тонкой кожи расчерченный извилистыми линиями и стрелками, исписанный на обороте непонятными символами.

— Колдунство злое... — буркнул гризли, отстраняясь от находки.

— Вряд ли. — криво усмехнулся Бальдир, безо всякого страха беря трофей в руки, — Это карта реки. Вот промеры глубин, уровни паводков, рыбные места... Знать бы, что за река такая? — волк вернул карту барсу, и Рохом, которому больно приглянулся добротный жёлтый пенал, тут же положил находку в свой мешок.

Во втором мешке к радости Бальдира, обнаружилась почти новая рыболовная сеть, игральные кости (Перк забрал), рыболовные крючки, старые штаны, портянки, да почти новая нижняя рубаха без рукавов.

Третий мешок порадовал больше. В нём были семь бобровых и четыре куньих шкурки (добыты прошлой зимой, как определил Рохом), Десяток разных наконечников для стрел, кожаный салакаш с меховым капюшоном и охотничий нож.

Последний мешок явно принадлежал ликаонихе. В нём оказалась вязаная хурка, богато расшитый чёрным олорским узором белый льняной салакаш и крепкие меховые чукаши.

На дне мешка обнаружилась пара крупных, гладких, будто обточенных водой, совершенно прозрачных камней.

Рохом показал камни Бальдиру.

— Видал когда-нибудь такое?

Волк покачал головой.

Барс поделился одним камнем с Перком, а второй спрятал в пенал с картой.

— Всё. — Рохом с досадой отбросил пустой мешок и зло посмотрел на гризли. Медведь озадаченно ковырял пальцем в ухе.

— Выяснили, что там на мельнице... — продолжал ворчать Рохом, — Можешь спать спокойно, Бальдир...

Перк наступил барсу на ногу. Волк смерил Рохома взглядом, но промолчал.

— Мы свою часть уговора выполнили, не так ли? — поспешил спросить волка гризли

— Да как сказать... — проговорил Бальдир, отдавая Перку мешок с рыбой, — Убивать их уговора не было. Потому, шмотки их с собой заберите.

Перк понимающе кивнул.

— Благодарим за угощение, Бальдир, — раскланялся барс, — пойдём мы.

Шагнув за порог, Рохом краем глаза успел заметить, как Бальдир придержал за плечо собравшегося проводить их Сварта.

За воротами Рохом сгрёб медведя за грудки и с силой приложил его спиной о частокол.

— Мы — убийцы. Да?!

— Зато...

Рохом не стал слушать объяснения.

От мощного толчка гризли повалился на хлипкий частокол, от чего тот покосился до самой земли.

— Бальдир ни слову не поверил, — шипел Рохом, наступая на медведя, — Они вдвоём в посёлке остались! Чего им теперь ждать?

— А-а, Рохом! — поморщившись, гризли оттолкнул барса, — Не тебе меня учить, как с местными общаться! Просидел всю жизнь в горах, носа с ледника не высовывая, и туда же! Учит! Смотри, в крепости никому об этом не рассказывай...

— Не рассказывать? — округлил глаза барс, — Да как можно о таком не рассказывать, Перк?!

— Вот я и говорю, — снисходительно покачал головой гризли, — жизни не знаешь.

Барс фыркнул и прибавил шаг.

Рамир с первого взгляда не понравился Рохому. Они стояли у подножья Ташигау. У ног лежала долина Пяти Холмов. Самый дальний и самый большой холм, сверкал в опускающихся на долину сумерках десятками огней и густо курился дымом.

Его плоскую макушку венчала приземистая крепость с девятью пузатыми как бочонки, башнями.

— На муравейник похоже.

— Муравейник и есть. — согласился гризли, — Потому, выпивку спрячь. Учуют — сотнями наползут.

К крепости вела широкая, хорошо утоптанная тропа. Миновав расположенный на пригорке небольшой посёлок и обогнув обрывистый склон холма, они вышли к крепостному мосту.

— Перк, ты что ли? — в сумерках зажглись два зелёных глаза.

— Ритар? — осторожно спросил медведь?

Сумерки расступились.

На тропу вышел крупный каракал в вязаной безрукавке и кожаных сакашах, заправленных в высокие сапоги.

— Всё таскаешься, не пойми где... — каракал отвёл в сторону снаряженный, но не взведённый арбалет.

— Зато пополняю войско его величества. — Перк хвастливо указал на Рохома.

— Угу... — каракал угрюмо ковырнул землю носком сапога, — Пополнение это дело хорошее. Особенно сейчас, ближе к зиме, когда опять жрать нечего будет.

— Как-нибудь. — беспечно махнул лапой Перк, — Меня не искали?

— Кому ты нужен. — фыркнул Ритар, забрасывая тяжёлый арбалет на плечо, — Но Лиенну на глаза не попадайся, он утром на твой дец орал. Да и Фархад не в духе.

— Понял. — гризли хлопнул каракала по плечу, от чего тот болезненно оскалился, — Счастливо, Ритар!

Они вошли в крепость.

— Юго-восточный двор. — объявил Перк, едва они миновали ворота.

Рохом поморщился. В стиснутое каменными стенами пространство совсем не проникал ветер. Под ногами стелился дым от костра, разведённого в высокой железной клетке.

— Главная галерея.

Неровная брусчатка сменилась шатким деревянным настилом. Ряд факелов по левой стене, каменный свод над головой.

Галерея привела их к лестнице.

Перк протянул барсу мешок с добытым на мельнице добром.

— Твоя доля.— и видя, что Рохом собирается возразить, сунул ему мешок в руки, — Бери, говорю! Потом благодарить будешь!

Гризли указал на лестницу:

— Поднимешься, потом прямо, до конца коридора, выйдешь на открытую восточную галерею, упрёшься в башню...

— Погоди, Перк.

— ... после свернёшь в малый восточный коридор. Поднимешься в Южную башню. Там найдёшь железную дверь с выбитой на ней кошачьей головой. Тебе туда.

— Да, погоди, же! — Рохом схватил собравшегося уходить Перка за рукав.

— Я не могу тут оставаться! — громко зашипел на него тот, — Попадусь на глаза саталу — мне конец! Бывай!

— Перк! — рявкнул барс, но медведь нырнул в узкий коридор за лестницей.

— Перк!! — Рохом в ярости запустил ему вслед мешком, сбегал в коридор, что бы его подобрать, вернулся к лестнице, и обречённо вздохнув, принялся подниматься по неудобным высоким ступеням.

Крепость оказалась немаленькой и идти пришлось долго.

По дороге Рохом присматривался к попадавшимся навстречу наёмникам и вскоре понял, что обещания Мигроса прельстили не только бродяг из окрестных лесов и предгорий.

Кого здесь только не было.

Дважды Рохом ловил себя на том, что он открыв пасть провожает встречных взглядом. В первом случае это была массивная пятнистая кошка в доспехах из странной бугристой кожи, вооружённая коротким копьём. Во втором — высокий стройный козёл с жирной красной шерстью и острыми, похожими на вилы рогами. Козлу его взгляд не понравился.

— Чего смотришь? — внезапно обернувшись, рявкнул он.

— Ничего. — смутился Рохом, — Просто хотел спросить где тут железная дверь с кошачьей головой?

— Фархада, что ли ищешь? — козёл приблизился. От его шерсти и расшитого зелёными узорами салакаша пахло болотной тиной.

— Он сейчас не у себя. Я недавно на северной стене его видел. — козёл почесал основание правого рога, — Злой он сегодня. Лучше завтра с ним поговори.

— Мне надо сегодня. — упрямо ответил барс.

— Тогда, — козёл указал в черноту коридора, — через галерею, не доходя до восточной башни свернёшь налево и спустишься во двор. Дальше — стража покажет.

Козёл снисходительно кивнул и исчез в полумраке коридора.

В открытой галерее, что вела к восточной башне, Рохом решил немного постоять и подышать свежим ночным воздухом.

Позади него скрипнул под чьими-то лёгкими шагами настил.

— Издалека?

Молодой светло-серый волк в поношенном вязаном салакаше, придирчиво осмотрел Рохома.

— С ледника Ташигау. — ответил барс.

Взгляд волка задержался на мешках.

— Вот это — очень правильно! — одобрил он, — Здесь рады новичкам приходящим с двумя полными мешками...

— Это не совсем так. — раздалось из тёмной галереи слева.

Волк отступил на несколько шагов от Рохома и почтительно поклонился подошедшему гепарду.

— Прежде всего здесь рады прилежным, исполнительным и отважным. Если воин короля, храни его Мерген, грязен, ленив или пьян, — продолжал гепард, — то обрадоваться ему может разве что наш палач.

Его немигающий взгляд остановился на волке.

— Я не из таких. — поспешно заверил тот гепарда.

— Чем ты сейчас должен заниматься, Юрт?

— Быть на Южном дворе и ожидать распоряжений Гаржа! — отчеканил волк, отступая к выходу и опасливо наблюдая за сужающимися зрачками гепарда.

— Клянусь Хортом, я уже почти там! — донёсся его голос из другого конца коридора.

Фархад обернулся к Рохому, и как показалось барсу, взгляд его несколько потеплел.

— Я помню любую морду хоть раз попавшуюся мне на глаза в этой крепости, и мне нет дела, серая она, рыжая, пятнистая или полосатая. Для меня важно одно, смогу я положиться на меч обладателя этой морды, когда придёт время, или нет?

— Можешь, Фархад. — Рохом уже догадался кто перед ним, и пока гепард ему нравился.

Фархад улыбнулся, показав Рохому аккуратные белые клыки.

— Раз так, то пойдём. Подыщем тебе хорошее оружие и достойный дец.

Барс хотел было сказать, что у него уже есть оружие, но Фархад стремительно шагнул в темноту следующего коридора и навьюченному мешками Рохому пришлось поторопиться, что бы не отстать.

Долгий переход по освещённым масляными светильниками и факелами коридорам, позволил барсу присмотреться к Фархаду.

Гепард был высок, на полторы головы выше Рохома, и отменно сложен. Одет он был в просторные сакаши и хурку из шкуры песчаной газели, великолепно выделанной и украшенной ратпмарским шитьём — толстой чёрной нитью по шкуре.

— Запомни! — сказал ему Фархад, когда они выбрались на открытую всем ветрам галерею, ведущую к центральной башне, — Я глаза, нос и уши Рамира. Сквозняки в верхних галереях, ручьи в подземных каналах, потайные ходы и слуховые окна — мои верные союзники. И это только те, которым я не плачу! — гепард усмехнулся, — Я знаю о крепости и её обитателях всё. Я помню в глаза не только каждого наёмника, но и каждую крысу живущую здесь. И запомни...

Гепард остановился и посмотрел на барса.

— Горе крысам.

По крутой деревянной лестнице они спустились во двор, где у костра толпилось десятка два наёмников с учебным оружием, и подошли к входу в башню.

— Те же, кто приглянулись мне... — Фархад всем телом налёг на запиравший двери тугой засов, — Могут рассчитывать... На многое могут рассчитывать. Повременим с этим!

Широкая хорошо освещённая лестница вела вниз. Барс насчитал четыре пролёта, прежде чем они снова остановились.

— Мы под крепостью. — объявил Фархад, — Внутри холма. Всего здесь восемь ярусов.

Фархад указал большим пальцем на потолок.

— Вверху король Мигрос и его прайд. Внизу вы. Путь наверх нелёгок, как ты уже понял, а значит и незачем он тебе.

Сняв со стены фонарь, гепард поднял его повыше и огляделся.

— Видеть эти стены тебе придётся как минимум три месяца. Потом? Возможно, ты увидишь родные места только через пять лет, возможно... а, не будем гадать! Сюда!

Они спустились в следующий ярус.

Повозившись с ржавым засовом, гепард отворил, сколоченную из сосновых горбылей, дверцу и, протиснувшись в узкий дверной проём, поманил барса.

Рохом вошёл.

— Вот... — Фархад поставил фонарь на край скамьи, откатил в угол, лежавший у порога пустой бочонок, и присел на него, — Надеюсь, что ты не привередлив. Выбирай...

Барс с любопытством осматривался. Тесный закуток оказался хранилищем старого, видавшего виды оружия и потрёпанных, изъеденных крысами, кожаных доспехов. Рохом подержал в руках один из стоящих у стены бердышей, взял копьё, поскоблил когтем его заржавленное жало, задвинул под лавку объемистый пук дротиков, снял со стены тяжёлый кистень на длинной ржавой цепи, взвесил в руке и вздохнув повесил его на место.

— Здесь всё такое старое? — кожаная обмотка рукояти найденного под лавкой тесака рассыпалась у барса в ладони.

— Ага. — улыбнулся гепард, — Новобранец и похлёбку из крыс сожрёт. Да, на твоём месте я бы гордился — половину этой рухляди я сам приволок с Калеи. Жаль их скоро перекуют...

— Угу... — Рохом с опаской покосился на покрытое шершавым бурым налётом лезвие глефы, которую вертел в руках.

— Вот это! — Фархад покопавшись в углу, выудил из груды железа неплохо сохранившийся боевой топор на длинной крепкой рукояти, — Поточи только.

Кроме топора, Рохому приглянулось длинное лёгкое копье, с почти не тронутым ржавчиной тонким трёхгранным жалом и новый кожаный шлем с толстыми железными пластинами, защищающими затылок, темя и переносицу. С доспехами же пришлось повозиться, прежде чем Рохому удалось напялить поверх своего салакаша тяжёлый жилет из толстой кожи, с железными пластинами на груди и спине и мелкой кольчужной сеткой — от пояса до колен. Судя по запаху, доспех некогда принадлежал волку. Возможно, в нём его и убили... Барс тут же прогнал эту мысль.

— От шального ножа убережёт, — пообещал ему Фархад, и несколько раз хорошенько ткнул барса кулаком в грудь, — а вот от стрелы или копья... Как повезёт. Ну как, удобно? Тогда снимай и пошли.

4.

Дец.

Шаги Фархада уже давно стихли в темноте коридора, а Рохом всё ещё нерешительно топтался перед закрытой дверью. Третий раз за вечер барса посетили сомнения: а может просто стоило пару-тройку дней подождать Руту; а может не стоило слушать проходимца Перка; а может просто бросить провонявший лисьей мочой тюфяк прямо у порога и быстренько смыться из этого каменного муравейника на вольные, холодные склоны Ташигау?

Рохом огляделся, тоскливо засопел, поскрёб за мохнатым ухом и осознал, что обратного пути для него уже не существует. Во-первых, с этого самого мгновения, он, Рохом Ворчливый, наёмный воин Форна, и другие наёмники Мигроса с радостью всадят ему стрелу промеж лопаток за побег. Во-вторых, барс хоть об угол убей, не помнил обратной дороги. И наконец, в третьих, из-за ненавистной двери доносились весёлые голоса и навязчиво тянуло неприхотливой жратвой. Поскольку руки его были заняты тюфяком и доспехами, Рохом толкнул дверь коленом и шагнул в гам, грязь и смрад новой жизни.

Высеченная в толще известняка пещера, около пятнадцати шагов в длину и восьми в ширину. Скупой лунный свет пробивался через три узкие отдушины, пробитые под самым потолком. Через них же, находил себе выход и дым, клубами поднимавшийся от небольшого очага с жаровней. Что ещё... Стол, две скамьи, набитые соломой матрасы вдоль стен, справа и слева...

— Смотри, Мерро! Ещё один кошак!

— Кис-кис-кис! Иди к нам...

— Не, не пойдёт... он же горец...

Их было шестеро...

И наиболее выгодно из всей пёстрой команды выделялся стройный леопард в кожаной, плотно облегающей мускулистое тело, хурке. Справа от него, на скамье сидел наряженный в тёмно-зелёный салакаш, лис с откровенно разбойничьей рожей. Два невысоких крепких волка, в одинаковых заячьих хурках, были похожи друг на друга как братья. Наградив барса выразительным взглядом, один волк что-то шепнул на ухо стоящему рядом самцу кабарги. Олень ухмыльнулся, почесал большим пальцем торчащий из-под верхней губы клык и подмигнул орудовавшему подле жаровни песцу.

Песец довольно приветливо улыбнулся Рохому.

— Здорово, пятнистый! Будешь, значит у нас вместо Урмаса. — он кивнул на свободный угол у стены справа. — Кидай барахло, бери миску, кружку и садись к нам.

Благодарно кивнув песцу, барс принялся не спеша, обустраивать свой угол. Аккуратно расстелив тюфяк, он первым делом бережно упрятал под него отцовский меч, положил в изголовье доспех, кожаную флягу с водой и накрыл их хуркой, достал из мешка свой любимый ондатровый плед. Топор он пристроил у стены, справа, а заветную орлиную лапу — воткнул у изголовья. Получилось неплохо, уютно даже... При виде знакомых вещей Рохом повеселел и даже удовлетворенно хмыкнул. Роясь в своём мешке, он с интересом прислушивался к спору, разгорающемуся сейчас за его спиной. Послушать и впрямь было что.

— Убейся об стену, Унал, тебе-то, откуда знать! А мне Огрид рассказывал, а Огриду — Фархад! Они друзья...

— Да какие они друзья! Всего-то раз вдвоём налисячились так, что хурки заблевали...

— Замолчи, Хизаг! Пусть Офар дальше рассказывает. Эй, пятнистый, ты ещё жив там?

— Уже иду. — барсу наконец удалось выдрать из мешка четверть вяленой лирговой грудинки, а заодно и объемистую кожаную флягу бурна. Того самого, что накануне удалось спасти от Перка. Появление фляги было встречено мощным рёвом, хлопаньем Рохома по плечам и лопаткам, усаживанием барса на лучшее место, спиной к огню и громогласным требованием немедленно наполнить кружки.

Вскоре Рохом, или Рох, как теперь звали барса, знал всех наёмников по именам.

Грозный с виду леопард Мерро угодил на службу всего шесть дней назад и особой радости от этого не испытывал.

— А всё Карис... — вздохнул он и облизал намоченный в бурне нос.

— Карис? — переспросил барс.

— Сунаф. — пояснил Мерро, — леопард и Владыка Центральной усары, чтоб ему камышовый кот хурку пометил! И главное, не собирался я охотиться в его землях — мимо шёл... Прячусь теперь.

— А мои земли попали как раз в новые владения Мигроса! — влез в их разговор лис по имени Хизаг, — Я и решил, уж лучше здесь, чем голодать.

— Сыт и здесь не будешь, Хизаг. — вздохнул песец, — Скоро зима, лирги откочуют на плато, и будешь ты, мой друг лис, грызть запасённые для оленей и кабанов жёлуди да ветки. Как Офар. Но...

— Я не ем жёлуди... — холодно возразил самец кабарги и снова почесал клык.

— Но, — песец ухмыльнулся, показав Рохому красивые белые клыки — поскольку в нашем отряде два лиса, я и Хизаг, то у нас не будут переводиться вот такие замечательные рябчики с диким чесноком и улитками! — он торжественно, под благоговейные вздохи, водрузил на стол большую исходящую паром миску, — Кстати, меня Нугыл зовут. — песец протянул барсу свою изящную мягкую ладошку.

От рябчиков вскоре остался лишь острый чесночный дух, да груда костей, которые немедленно поделили между собой волки — братья Ильнар и Унал.

— А мы с братом со вчерашнего дня здесь, — младший Ильнар сыто икнул и почесав концом кости свой широкий серый лоб, кивнул на молчаливого и угрюмого Унала, — За Серыми холмами нас не очень-то любили...

— Не очень-то... — невесело ухмыльнулся Унал и нагнулся подобрать упавшую кость. Рохом разглядел длинный белёсый шрам на его шее.

— ... вот и решили податься к Мигросу. Всяко научат секирой махать. Офар, ты ешь улиток?!

— Угу... — кабарга задумчиво облизала пальцы, — а ещё кусаюсь как волк. Что ж, о себе я уже рассказывал. Тяжело это, да и опять не поверите.

— Поверишь тебе! — фыркнул лис, — ты такого про Рамир наплёл.

— Да, так что там тебе Огрид рассказывал? — песец придвинулся поближе к оленю и навострил уши.

— Не сейчас. — отмахнулся Офар, — Позже... Вот вернётся Ругард. Он мне яблок принести обещал.

— А Ризо сказал, что бурна раздобудет. — мечтательно сощурился Хизаг.

Ризо и Ругард заявились после полуночи.

Ругардом звали мощного молчаливого оленя марала с грубой красно-бурой шкурой и красивыми, покрытыми нежным мхом, пантами. Ругард молча сдавил ручищей запястье Рохома, так, что у барса в глазах побелело, передал кабарге полмешка мелких яблок и подсел к огню.

Красный волк Ризо, узнав, что в деце новичок, тут же выкопал из своей постели побитую железную флягу с черничным бурном, крепким и кислым, от которого у наёмников вскорости стали заплетаться языки и ноги.

Рохом с трудом отвалился от стола, влез на скамью и выглянул в отдушину. Ночь была холодной, ветреной, и барс с удовольствием вернулся к уютно сбившейся вокруг очага, компании — пить подогретый бурн, вдыхать запахи раскалённых камней и влажной шерсти, слушать долгие истории о далёких землях, охоте на диковинных тварей, о разбойниках, певцах и воителях. О жизни, которой он, как сказал Перк, не знал.

Вскоре, изнурённый долгим походом, утомлённый новыми впечатлениями, осоловевший от принесённого красным волком бурна, барс свернулся калачиком под ондатровым пледом и тотчас провалился в тёплый омут сна.

Когда его растолкали, было ещё темно. Тускло горел масляный светильник. У его тюфяка, на корточках сидел Хизаг, за его спиной толпились остальные. Морды у собравшихся были торжественные и суровые.

Барс, тревожно заёрзал под пледом, поморгал, отчаянно вспоминая, где это он, а вспомнив забеспокоился всерьёз.

— Готов ли к рати, воин? — строго спросил его лис.

— Готов хоть в Хорт! — припомнил барс слова из старинной, с детства памятной 'Ароги о Вулфе Буром'.

Ответ понравился Хизагу, и лис дружески хлопнул барса по плечу.

— Бери топор, о серый брат! — ответил он ему словами из той же песни.

Правда, топор не понадобился. Все были безоружными, но, судя по непреклонной решимости на мохнатых мордах, собирались кого-то бить.

С каждым поворотом узкого тёмного коридора, затея эта нравилась Рохому всё меньше и меньше, тем более, что слава о жестоких побоищах между наёмниками Рамира долетала даже до склонов Ташигау. Впрочем, барс, напрашиваясь на службу, отчётливо себе представлял, что его ждёт. Не ожидал, правда, что ломать носы и выцарапывать глаза придётся так скоро.

Шедший впереди Хизаг замер, подняв руку. Все остановились. Лис, затаив дыхание, прокрался за угол и исчез, но тотчас вернулся. Жёлтые глаза его горели хищным огоньком.

— Спит. — прошелестел он, — бурнутый конечно... Офар, готовь верёвку! Ругард, поможешь ему.

— Мы с братом в южную галерею. — поспешил сообщить Унал, — Мало ли...

— Ну ладно... — скривился лис, — трусишки... — Хитро прищурившись, Хизаг оглядел оставшихся — барса, леопарда, красного волка и песца.

— За мной! —

Они свернули за угол. Прямо на лестнице ведущей в последний ярус крепости, спиной к ним, сидел стражник. Крупный волк в тёплом буром салакаше, мирно дремал, пристроив длинное копьё на коленях. Он лишь вяло пошевелил рваным ухом, когда они, не дыша, проскользнули мимо.

— Уф! — с облегчением вздохнул песец, когда стражник остался далеко позади, — Вот его-то я больше всего боялся. Проснулся — Каррах бы шкуры с нас спустил.

— Ага. — согласился леопард.

— Пустяки! — пренебрежительно отмахнулся лис, — Мы с Ругардом заранее его напоили.

Лис обернулся к барсу, внимательно всмотрелся в его настороженную физиономию и радостно сообщил:

— А сейчас, пятнистый, начнётся самое интересное! Мерро, пошли, добудем оружие! —

'Оружие?!' — забеспокоился Рохом. Внутреннему взору барса, отчётливо явился длинный коридор, сплошь устеленный окровавленными волками леопардами и лисами.

Но и здесь его ждал сюрприз.

— На... — вернувшись леопард протянул Рохому тяжёлое кожаное ведёрко, до краёв наполненное...

— Тьфу! Ой! Да это же...

— Точно! — дружно закивали песец и лис, — Дерьмо!

— Зачем? — пожал плечами барс. Драться ведром полным дерьма он не умел. Лис загадочно улыбнулся и погасил светильник.

Шли долго. За это время, глаза Рохома полностью привыкли к темноте, а разум свыкся с возмутительной догадкой, что не воевать придется, а пакостить.

— Нугыл! — гневно раздувая ноздри, барс обернулся к песцу, — если вы задумали накормить из этого ведёрка короля, то... —

Песец испуганно замахал руками.

— Ух ты! — вытаращил глаза Хизаг, — А ты мне нравишься, Рох!

— Накормим и короля, дай срок! — сурово прошептал леопард.

— Спятил, Мерро?! — песец втянул голову в плечи, — В Котёл захотелось?!

— В котёл?

— Потом, Рох! Пришли...

Лис подтолкнул Рохома к мощной, обитой железом двери.

— И что мне делать?

— А то ты не догадываешься!

— А кто там?

Из логова доносился не то громкий храп, не то тихий рык.

— Кто там, Хизаг?! Говори, иначе я это тебе на голову одену!

Вместо ответа лис выудил из-под салакаша длинный тонкий нож и принялся ковырять им в щели, между дверью и дверным косяком. Очень скоро ему удалось подвести клинок ножа под запирающую дверь стальную скобу.

Все затаили дыхание.

Тихий металлический щелчок показался всем чересчур громким, однако, на мерности и раскатистости храпа, по ту сторону двери, он никак не сказался.

Хизаг осторожно потянул дверь на себя. Петли, видимо заранее смазанные предусмотрительными наёмниками, не выдали их своим скрипом. Лис посторонился и церемонно отвесил поклон, предлагая Рохому войти.

Больше всего сейчас барсу захотелось со всего размаха надеть проклятое ведро на эту ухмыляющуюся остроносую рожу. Наградив лиса многообещающим взглядом, Рохом переступил порог берлоги. 'Оружие' грозно оттягивало ему правую руку.

Прокормить почти двухсотенную армию, более чем на две трети состоящую из хищников, было непросто, хотя окрестности Рамира и кишели кроликами, дикими утками, глухарями да рябчиками. Клан охотников пользовался уважением всех наёмников, и всевозможными привилегиями, когда дело касалось службы. Однако два года назад Фархад наложил свою пятнистую лапу и на эту вольницу.

Бурый медведь Аргал был здоров и чрезвычайно вонюч, но как ни странно последнее качество, ни чуть не мешало ему считаться лучшим охотником и следопытом от границы ледника до пустоши Тарна. В знании охотничьих угодий короля Мигроса ему и вправду не было равных. Не случалось, что бы отряд Аргала вернулся без битых уток, пары-тройки лирговых туш или рыбы. Аргал с точностью до дня определял кто, когда идёт на нерест, становится на крыло, садится на яйца или кочует на юг. Тайными тропами выводил он охотников то к затерянному в зарослях ольхи озеру с неподъёмными золотыми линями, да непугаными утками, то в сырой бурелом, весь заросший опёнком, то на свежую лиргову тропу.

Охотники Аргала ненавидели.

Мало того, что их закрытое для чужаков и неподвластное Фархаду братство вдруг обрело командира вольного на своё усмотрение карать и миловать. Не проходило и дня, что бы кто либо не получал от медведя затрещину или оплеуху то за промах на охоте, то за порванную сеть, то просто за то, что подвернулся пьяному Аргалу под лапу. А уж лапа у Аргала была...

Дважды медведя собирались бить. В первый раз, в колоду пьяный Аргал не вышел из своей берлоги, а во второй...

Во второй раз медведь играючи расшвырял восьмерых смельчаков, одного при этом убив, и двоих покалечив.

— Я кровь с камней лизал в холмах Калеи!!! — будучи во хмелю, орал медведь, бродя в одиночестве по пустынным галереям Рамира. Кое-кто поговаривал, что Аргал и вправду сражался на той войне. Медведю с той поры не перечили, тем более что лужа крови из расколотого волчьего черепа четыре дня мозолила наёмникам глаза, пока кто-то не догадался присыпать её песком. Ситуация изменилась год назад, с появлением в Рамире Рашми.

Удивить наёмников Мигроса очередной воительницей было не просто, но наёмники всё же удивились, так как антилопы нильгау появлялись на севере, прямо скажем, не часто.

Высокая, ростом под потолок южной галереи Рамира, широкоплечая, невероятно спокойная, даже немного отрешённая от сего мира Рашми, мгновенно приглянулась многим воякам. Особенно тем, кто считали себя травоядными. Впрочем, и некоторым хищникам хотелось приласкать её гладкую бурую шкуру.

Захотелось и Аргалу.

Неизвестно, куда смотрел бывалый охотник, видимо в кроткие чёрные глаза Рашми. Приглядись медведь к её набитым до каменных мозолей кулакам, шраму изуродовавшему верхнюю губу и ожерелью из двенадцати тигриных клыков, он наверное бы передумал. Но привыкший получать всё и сразу Аргал подкараулил антилопу в южной галерее у колодца. Жадно всхрапнув, медведь навалился на Рашми и тут же получил кулаком в кадык. Затем, антилопа, по-особому зажав пальцами ноздри, коротко свистнула. На свист из малого юго-западного коридора выскочили наёмники её деца — олень-марал Гаррот и тарпан Адаро.

Превратить медведя в фарш и костную муку помешали гепард Фархад и четверо из старших 'львят' Мигроса. В итоге, Рашми отделалась пятью ударами палкой и лишилась звания децара, Гаррот и Адаро получили по три удара, Аргал же, два месяца поправлял здоровье у себя в берлоге за надёжно запертой дверью, сращивая шесть рёбер, голень и левое ухо (ухо срослось криво), а поправив, снова попытался исполнять обязанности королевского лесничего. Вот тут то медведь и понял, что помимо здоровья он лишился ещё чего-то очень важного.

Его перестали бояться. Охотники совершали вылазки без него, разрозненными группами, и что самое обидное, неизменно возвращались с добычей, видно хорошо усвоили его, вбитую зуботычинами науку. Аргал принял меры — поймал и избил двоих непокорных, вдребезги разругался с децарами и саталами войска, и был сурово допрошен Фархадом, после того, как напился и подрался в очередной раз.

После разговора с гепардом Аргал окончательно скис. Он всё чаще разглядывал дно своей кружки для бурна и всё реже пытался заявить о себе, поскольку все попытки неизменно заканчивались, прямо скажем, неважно.

В берлоге тлела лучина и в её свете, громоздящаяся под бурым пледом, туша, выглядела устрашающе. Мысленно воззвав к покровителям рода, барс перешагнул через валявшийся у порога табурет и вплотную подобрался к изголовью ложа, где над краем пледа, вздымался чёрный конус медвежьей морды.

Тщательно взвесив в руке ведро, Рохом окинул прощальным взглядом засаленный ковёр на стене, развешанное на нём оружие, перевёрнутый бочонок, служивший Аргалу столом, пожелал про себя Хизагу скорее сдохнуть, и широко размахнулся.

— Ага! — уловил барс чей-то осторожный шепот, когда карающее ведро с гулом вознеслось к потолку, — то-то медведь удивится...

— Влурбл?!! — удивился медведь.

Досматривать обещанное лисом, 'самое интересное', Рохом, естественно не стал, тем более что геройский дец уже благополучно чесал по коридору, да так, что подошвы чукашей дымились. И Рохом полетел сквозь тьму спящего Рамира, как сапсан, поскольку сзади, назревало то, что и неприличным словом описать страшно.

У второго поста, воителей догнала ударная волна со щепой от разбитой двери.

Затем, из недр четвёртого яруса пришёл дробящий камень и задувающий факелы рёв:

— У-у-у-бью-у-у!!!

Звякнуло оброненное дремавшим стражником-волком копьё. Испуганно пискнула за одной из дверей, приглашённая на ночь, каким-то ушлым наёмником, самка.

Недалеко от поворота к лестнице, что вела в пятый ярус, кто-то поймал Рохома за пояс и утащил в пыльный простенок.

— Что...

Узловатая ручища Ругарда моментально залепила ему морду.

— Тс-с! — оборвал его олень, — и торжественно объявил, — А сейчас, бревно!

Оказалось, что верёвка понадобилась Хизагу вовсе не для того, чтобы вязать спящего стражника, как было решил барс.

Пронёсшийся мимо подобно буре Аргал, под ноги разумеется, не смотрел, а зря. Запнувшись за растянутую поперёк коридора верёвку, королевский лесничий покатился по крутой лестнице, гремя как мешок набитый костями. Вслед Аргалу считать ступени отправилось тяжёлое бревно, привязанное к другому концу верёвки. Догнало оно медведя в конце лестницы и, судя по вою, догнало как положено.

Ругард удовлетворённо фыркнул.

— Ну вот, ещё одна ночь не прошла в пустую. — выдохнул олень, — Ну что, Рох... По кружечке и спать?

Рохом молча кивнул.

Возвращались не спеша.

В длинном коридоре второго яруса гулял холодный ветер, тревожно мигали почти прогоревшие факелы. За надёжно запертыми дверьми своих децов, злорадно перешёптывались наёмники.

— Ругард! Рох! Скорее... — нетерпеливо топтавшийся на пороге песец Нугыл, распахнул перед ними дверь деца. В полной темноте, его плотно обступили наёмники, и каждый из них крепко стиснул Рохому запястья.

Доковыляв до своего угла, барс рухнул на топчан, но поспать в эту ночь ему не удалось. Где-то в глубине внутреннего двора крепости, хрипло протрубил рог, объявляя всеобщую побудку.

* * *

Мелкая лесная малина, листья и молодая кора надоели до тошноты. В ручье, на который она набрела в низине водились мелкие перловицы, но развести огонь, чтобы их сварить было не чем, а есть их сырыми Мрита побоялась. Нестерпимо хотелось свежего хлеба из пекарни Вилла, горячей грибной похлёбки, да ржаной каши. Вздохнув, Мрита принялась разуваться. Сквозь прореху в чукаше набились мелкие камешки и сосновые иглы. Подошва скоро отвалится, а до границы северной усары, дней восемь пути. Можно расплести кожаный пояс и подвязать подошву. Пожалуй этим она сейчас и займётся. Потом...

Потом она пойдёт дальше, к реке Гунар. Если ей повезёт, там она наткнётся на стоянку рыбаков, у которых она сможет разжиться едой, если конечно те её не прогонят. Покончив с подошвой, Мрита поднялась с поваленной сосны, огляделась и прислушалась.

День клонился к вечеру и ночью возможно опять будет заморозок. Ладно, не привыкать.

Мрита спешила. Ей хотелось добраться до реки раньше, чем окончательно стемнеет, но ей пришлось свернуть к попавшемуся на пути лесному озеру, чтобы набрать воды. Берег небольшого круглого озерца был топким и густо зарос осокой и явором. Не желая мочить ноги, олениха решила добраться до воды по стволу нависшей над водой ольхи.

В озере гулко плеснула большая рыба.

Стараясь не оступиться, Мрита зашла подальше от берега, где вода была чище, достала флягу и от неожиданности едва не свалилась в воду.

В десяти шагах от неё, на гладкой поверхности озера, появилась чёрная большеухая голова.

Голова громко фыркнула, стряхнула прилипший к макушке лист кувшинки и поплыла на противоположный берег. Вскоре, из воды вышел невысокий стройный пятнистый, бурый в бело-рыжих подпалинах, пёс. Отряхнувшись он зашвырнул в траву порванную вершу и скрылся в густых зарослях явора.

Оторопевшая олениха долго не отрываясь следила за колышущейся зелёной стеной, а затем сползла с осины, обошла озеро и отправилась вслед за невиданным псом.

Ликаон, а в том, что это был именно ликаон, олениха не сомневалась, особо не таился и следов не прятал. Через полсотни шагов Мрита наткнулась на сухую кочку с остатками плетёной из сухих стеблей подстилки для ночлега. Зола была давно холодной, а отпечатки босых лап сменились отпечатками чукашей на кожаной подошве, и швом на пятке.

Заросли болотной травы поредели, земля под ногами стала заметно суше. Очень скоро Мрита услышала доносящиеся с берега реки голоса.

На берегу дымился костёр, на пригорке стояли два шалаша крытые еловым лапником, а в заросшей камышом заводи качалась на волнах большая лодка. Четверо крупных большеухих пятнистых псов перекликаясь на незнакомом Мрите языке распутывали длинную рыболовную сеть. Поодаль, у реки, ещё два пса чистили и потрошили крупных щук. Нырявший в озеро пёс, уже одетый в кожаные штаны и высокие чукаши, грелся у костра. Шагах в тридцати от лагеря Мрита заметила восьмого. Крупный мускулистый пёс, бурой масти с большим белым пятном на животе, упражнялся в метании секиры, бросая её в ствол раскидистой сосны, что росла у кромки леса.

Забраться в шалаш Мрита не решилась — ликаоны возившиеся с сетью были рядом, поэтому олениха просто разобрала заднюю стенку ближайшего шалаша. Рука её тут же нащупала плотную кожу, похожую на ту, из которой шились походные мешки. Мрита потянула добычу к себе. Да, это был мешок. Туго набитый и от того тяжёлый, сшитый из вытертой серой кожи с какими-то непонятными нашивками из полос разноцветной материи. Отложив мешок, любопытная олениха заглянула в проделанную ею в стенке шалаша дыру. В душном полумраке она разглядела совсем новые сапоги, тонкий шерстяной плед, котелок и сковородку. Дрожа от страха и от забытого с детства ощущения куража, Мрита увязала котелок в узел из пледа, сунула сковороду в и без того набитый мешок и осторожно выглянула из-за шалаша. Меньше всего ей сейчас хотелось, чтобы занятый метанием секиры рябой, вдруг вздумал бы направиться к берегу. В этом случае, ветер сразу выдал бы её. Облизав пересохший от волнения нос, Мрита вновь убедилась, что он дует с северо-востока, а значит по запаху обнаружить её не легко.

Ликаоны на берегу зашумели, отчего Мрита распласталась в траве. Вовремя, ибо метатель секиры мгновенно бросился к берегу. Испугайся олениха чуть меньше, она непременно задала бы стрекача к лесу, тем самым выдав себя. От страха у неё отнялись ноги. Осторожно подняв голову, она с облегчением заметила, что причиной тревоги была отвязавшаяся лодка. Пока рослый рябой орал и раздавал нерасторопным рыболовам оплеухи, олениха, пригнувшись добежала до опушки. Бросив мешок и узел, она с интересом принялась следить за происходящим. По её мнению оплеуху должен был сейчас получить именно старший рябой. За оставленное оружие. Подумав, что несчастный пёс никогда в детстве не играл в 'Измену Офриса', и по странному недоразумению не знает, что оружие нельзя оставлять не только в дереве, но даже в теле казалось бы поверженного врага, олениха решила немедленно заняться его образованием. Прячась в разросшемся подлеске, она добралась до сосны.

Засевшая в стволе секира была хороша. На первый взгляд, даже лучше чем у Ареса. Мрита оглянулась на разорявшегося в полусотне шагов от неё ликаона, облизала ладони и взялась за тёмное древко. Оружие засело в дереве на совесть, но Мрита в отличие от своих рыхлых подруг, силой обижена не была.

Бросив последний взгляд на берег, она уже с оружием, бесшумно растворилась в подлеске. Подобрав добычу, Мрита перебралась через овраг и сорвалась в стремительный бег.

* * *

Аргал заглянул к ним ближе к вечеру, когда наёмники после ужина уселись играть в трынду. Рохому как раз выпала восьмёрка, когда дверь распахнулась и в неё протиснулась медвежья туша. Тяжело сопя Аргал протопал к столу, швырнул на него изгаженное ведро и задал наёмникам привычный свой вопрос:

— А?!

Олень Ругард брезгливо смахнул ведро медведю под ноги и приготовился бросать кости.

Трогать Ругарда Аргал, ясное дело, побоялся и поэтому переключился на показавшегося ему безобидным, Хизага. Медведь сгрёб его за ворот салакаша и рывком сдёрнул лиса со скамьи. Хизаг протестующее тявкнул и вцепился в стол. Тот опасно накренился. Удачно брошенные оленем кости скатились на пол. Сидящие рядом с оленем леопард Мерро и кабарга Офар, опасливо косясь на Ругарда, отодвинулись. Ругард же молча передал Рохому кружку и медленно поднялся со скамьи. Физиономия Аргала приобрела плаксивое выражение, но лиса он не отпустил.

— Что Аргал, опять мимо хараша? — вдруг раздалось за спиной охотника.

Медведь выронил Хизага и обернулся. Остальные наёмники повскакали на ноги. Вскочил со скамьи и Рохом. Офар толкнул барса в спину и прошептал:

— Децар Каррах!

В дверях стоял щуплый самец рыси. Ростом он был Аргалу чуть повыше груди, но медведь почтительно посторонился, пропуская децара вперёд.

— Вон! — бросил рысь не глядя на Аргала и медведь послушно исчез за дверью. Каррах подобрал и брезгливо вышвырнул за порог принесённое им ведро, а затем прищурившись оглядел замерший перед ним дец.

— Фархад приказал мне самому выбрать для вас наказание за оскорбление нанесённое королевскому лесничему.

Голос Карраха был тих, но каждому отчётливо представлялось как в невзрачном теле рыси чёрной смолой кипит злоба. Рохом с любопытством присматривался к десятнику. Судя по отсутствующему правому уху и исполосованной шрамами голове, Каррах бывал в неприятных переделках. Одеждой он от остальных вояк не отличался — кожаный салакаш, серые сакаши, крепкие высокие сапоги и хурка из пятнистой шкуры ликаона.

— ... и напомнил, что палач Калех уже два месяца не ломал костей и тоскует от безделья...

Рысь повернулся к Рохому и барс вздрогнул.

На груди Карраха висела высушенная лапа ондатры.

— ... но по дороге сюда, я встретил Гаржа...

При этих словах наёмники обеспокоено заворчали.

— ...и он намекнул, что уже три дня не видел крови на камнях Южного двора. Мог ли я не пообещать, что кровь будет после полуночи?

Взгляд рыси остановился на брошенных игральных костях.

— Можете продолжать. До полуночи у вас есть время.

Доигрывать, понятное дело, никто не стал.

— Что ещё за Гарж? — спросил Рохом Офара, когда Каррах вышел.

Офар изумлённо вытаращился на него...

Незадолго до того, как ухут дозорного с башни возвестил о наступлении полночи, в деце остались только Рохом, Мерро и Хизаг.

Рохом скрёб когтем твёрдую древесину учебного меча, Хизаг нервно постукивал обломком весла по ножке табурета, на котором сидел, леопард пристально наблюдал за лисом.

— ... девяносто пять, девяносто шесть... Что ты пялишься, Мерро?

— Чего мы по трое разбегаемся?

— ... девяносто восемь. Это хитрость такая. Чтобы Гаржу бить нас удобно было!

Леопард сипло кашлянул и глубже натянул на голову толстый меховой подшлемник.

— ...девяносто девять, сто! Пора! Надеюсь кабарга с волками добрались до Южных ворот.

К воротам Хизаг повёл не через подземную галерею, а в обход, по внутренней стене, затем по крыше дровяного склада они спустились в узкий, заставленный пустыми бочками двор.

Спрыгнув с крыши, Рохом осторожно заглянул за угол склада. Мерро толкнул его в плечо и указал на пирамиду бочонков в противоположном углу.

— Рох, глянь! Ругард спрятался!

Из-за бочек в ночное небо вызывающе торчали оленьи рога.

— Т-с-с! Офар, ты?

— Я... — проворчала большая бочка слева, — все здесь?

— Да. Начинаем...

Вновь стало тихо. Надолго.

— Начинаем что? — раздражённо прошипел леопард.

Лис сделав страшные глаза указал на противоположную стену.

В стене темнела узкая арка.

Подобрались ближе.

— Ш-ш! — призвал к тишине и без того молчавшую кампанию Хизаг, — Ругард, что чуешь?

Олень повёл носом и поморщился.

— С Гнилой ложбины несёт.

— Офар?

Кабарга не ответил. Опустившись на колени, он вынюхивал что-то у самой земли.

— Чего столпились? — наконец, недовольно спросил он, — Живо в стороны!

Вовремя.

Откуда-то сверху, прямо кабарге на спину плавно стекло что-то, подобное большой тягучей капле смолы.

Сверкнув бешеными зелёными глазами, 'капля' одним ударом отправила Ругарда далеко в тёмную глубину арки, метко запустила бесчувственным Офаром в братьев— волков, сбила с ног Ризо и повернулась к Рохому.

Тигр.

Некрупный, но гибкий и мускулистый, одетый в хурку из тёмной блестящей шкуры. С грубым розоватым шрамом на морде.

Тигр не бросился на барса, нет. Просто мгновение назад он стоял в пяти шагах, а потом просто протянул лапу и...

Лапища Гаржа смяла толстый кожаный наплечник как осенний лист, а потом началось странное. В перекошенную рожу Гаржа, особенно страшную в лунном свете, медленно, будто во сне, прилетело толстое полено. Звонко отскочив от рожи, полено угодило Рохому в лоб.

Он летел. Низко над крепостным двором, прямиком к стене, а вслед ему летели обиженный тигриный рёв, вопли Хизага, да исступленный крик Офара: 'Будет кровь'! Удар о мощёный булыжником двор едва не вышиб из Рохома дух. Чьи-то сильные руки бережно приподняли его и заботливо помогли устроиться у стены.

— Ты как?

Голос был не знаком, запах тоже, но в данный момент Рохома больше беспокоила боль в груди, привкус крови во рту и происходящее прямо перед ним.

В пятне лунного света, прямо посреди двора кабарга Офар и олень Ругард старательно мутузили тигра. Неподалёку сидел лис Хизаг и обхватив ладонями морду, монотонно подвывал.

На помощь Ругарду подоспел Мерро, и они вдвоём навалились отчаянно отбивающемуся Гаржу на ноги.

Офар был страшен. Из распахнутой клыкастой пасти кабарги нёсся уже не крик а пронзительный верещащий рёв. Его правая рука с насаженным на пальцы кастетом была по локоть в тигриной крови.

— Хватит! Убьёшь!

Помогавший Рохому незнакомец, оказавшийся крупным пятнистым оленем, бросился разнимать дерущихся. Оттащить разъярённую кабаргу удалось не сразу и втроём.

Вопреки ожиданиям Рохома, тигр сразу вскочил на ноги, и Ругарду потребовалось ещё два удара, чтобы вновь уложить его на брусчатку. Но Гарж легко поднялся и после такого, однако его изрядно шатало, и в драку он уже не лез. Ильнар и Унал спешно уволокли прочь замотанного в чей-то плащ, что-то воинственно скандирующего Офара, Ругард всё ещё сжимая кулаки пристально следил за бродящим по двору, плюющимся кровью тигром, а Ризо, Мерро и пятнистый олень обступили воющего Хизага. Из-под арки белёсой тенью выплыл песец Нугыл. Опасливо косясь он далеко обошёл тигра и приблизился к Рохому.

— Цел? — участливо спросил он, — Как тебе моё полено?

— Вовремя... — выдавил барс, кряхтя поднимаясь на ноги. Песец протянул ему сорванный, рассеченный когтями наплечник. Барс зашвырнул его за стену.

— Что с Хизагом?

— Худо. Гарж ему вроде глаз когтем выбил.

Обступившие Хизага наёмники никак не могли заставить Хизага оторвать слипшиеся от крови ладони от морды. На попытки сделать это силой лис скалился и рычал.

— Пошли все вон!

Все попятились прочь. К лису подошёл Гарж. Наступив Хизагу на ступню, от чего тот взвыл ещё громче, тигр ловко поймал его за запястья. Стоящий рядом пятнистый олень, не менее ловко потянул лиса за уши.

На покатом лисьем лбу обильно кровоточила сорванная полоса шкуры.

— Тьфу!

— Пошёл ты, Хизаг!

Внезапно восторженно рявкнув, Гарж ухватил болтающийся клок лисьей шкуры и не обращая внимания на вопли, радостно заорал:

— Глянь, Джахар! Мясо!

— Да хватит тебе Гарж. — устало прикрикнул на тигра пятнистый олень, — Пошли. Рожу твою ещё посмотреть надо...

Тигр послушно, на нетвёрдых ногах поплёлся за аксисом.

Рохом смотрел им вслед, пока они не скрылись в темноте арки. К барсу бесшумно подкрался Нугыл.

— Выходит, что мы победили? — наконец проговорил песец.

— Выходит да.

— Гаржа давно никто не бил. Даже не знаю, хорошо это для нас или плохо...

Рохом не ответил. Подобрав свой деревянный меч и брошенную секиру кабарги, барс направился к крепостным воротам.

5.

Дань Углаю.

Ночами в главной галерее крепости Рамир — пустынно, холодно, одиноко.

Эта ночь выдалась ясной и морозной. Над дальними холмами висели шесть звёзд созвездия Беркута — знак окончательно вступившей в свои права осени. Деревянный настил покрылся изморозью и слегка поскрипывал под сапогами Рохома.

Поворот. Ступени.

Теперь его путь лежал через тесный коридор внутри западной стены. Рохом не любил это место. Узкое каменное горло заставляло невольно ускорить шаг.

Поворот. Ступени. Северная стена.

Рохом выглянул из бойницы полюбоваться на Беркута. Яркие крупные звёзды висели в чёрном небе, прямо над верхушкой западной башни. Вздохнув полной грудью, Рохом ещё немного постоял, провожая взглядом искрящиеся облачка своего дыхания, и вернулся в галерею.

Снова ступени. Поворот.

Теперь ему следовало пройти открытой галереей западной стены до угловой башни.

Через десяток шагов барс остановился и принюхался. Из башни заметно тянуло жареным мясом. Нос безошибочно привёл его к неприметной двери. Рохом толкнул её копьём.

Он сидел на корточках перед наспех сложенным из камней очагом и поджаривал на железном листе тонкие полоски мяса, судя по запаху, вымоченные в луковом соусе.

Скрип дверных петель заставил его вздрогнуть и обернуться.

Ликаон поднял на вошедшего барса свою тяжёлую коническую морду.

— Колдун Урсаг из Чёрных Врат,

Творит злодейства и разврат!

Нараспев произнёс рябой. В чёрной пасти сверкнул впечатляющий набор зубов.

— Огонь и полночь,

Ветра вой,

Летучей мыши плоть...

— Ты зачем огонь в караулке развёл? — строго спросил 'колдуна' Рохом, — Сейчас к Калеху отведу — будут тебе летучие мыши.

Барс наклонился к самодельной сковородке, принюхался.

— Так отнимут же! — развёл руками рябой, — Салакаш вчера отняли...

Пёс гордо распахнул линялую волчью хурку, показав барсу тощий в рыжих подпалинах, живот.

— Кто?

— Гудар, Бран, Ларик...

Рохом сочувственно покачал головой.

— Это Фархад тебя к гиенам поселил?

— Аргал.

Барс поддел остриём копья и перевернул начавший подрумяниваться ломоть.

— А ты под тюфяк всё самое ценное спрячь. — внезапно вспомнил Рохом наставления Перка, — Проверенно! Не сопрут.

— Угу. — кивнул ликаон, — И мясо под тюфяком жарить?

Барс усмехнулся. Урсаг внимательно посмотрел на Рохома и сдержанно улыбнулся.

— Ладно. — барс выглянул в коридор и плотнее закрыл за собой дверь, — Зажарь для меня четыре куска, а я забуду, что ты хотел устроить пожар!

Ликаон с готовностью протянул Рохому свою миску.

Мясо оказалось приготовлено куда лучше, чем это делали местные повара. Очень скоро барс потребовал добавки, пообещав псу забыть его присутствие в охраняемой галерее. К тому времени, как в бойницу заглянула бледная луна, от окорока остался лишь костяной обрубок с клочками мяса.

Сыто урча, ликаон убрал кость в мешок, досуха вылизал и миску и сковороду, а затем поставил на угли закопченный чайник.

— Так тебя Урсагом звать?

— Урх... — буркнул рябой, ковыряя в зубах когтем.

— Давно ты здесь?

— Третий год. — Урсаг достал из мешка большую глиняную кружку, придирчиво её осмотрел и протянул Рохому.

— А родом откуда? Из Хатра?

Ликаон хитро улыбнулся.

— Все так думают. — он поправил стоящий на углях чайник, — Местный.

Урсаг указал на стену за своей спиной.

— Меня ещё слепым щенком волкам подбросили. Род Драга. Посёлок возле перевала Чёрные Врата, знаешь? А в Хатре я и не был никогда...

— Ну а к Мигросу чего?

Пёс нахохлился и опустил уши.

— А ну их... — проворчал он и осторожно потрогал закопченный бок чайника.

В караулке повисло напряжённое молчание, нарушаемое сиплым пением греющегося чайника и потрескиванием огня.

— Ну, а тебе чего пятнистый наш наобещал?

— Ничего пока...

— Так не бывает. — отрезал ликаон, — Служить приходят чтобы заиметь свою землю, безнаказанно грабить чужую, спрятаться от мести или долга, и с горя, если девка бросила. Э-э! Я угадал? Угадал. По глазам вижу. — рябой хитро ухмылялся, — Расскажи.

— Нет. — Рохом отвернулся. Барс был уже не рад, что связался с псом. Ликаон же, терпеливо ждал не сводя с барса внимательных, светло карих глаз.

Закипел чайник. Урсаг очнулся и торопливо снял его с огня. Вместо матара в кружку Рохома полилась мутная густая тёмно-коричневая жижа. Запахло шиповником.

— Ночь долгая, Рохом. Поделись с Урсагом. Урсаг останется нем, как могила. Расскажи, легче станет.

И тут Рохома будто прорвало. Рассказал он и об отце с матерью, и об одноглазом волке, и о Руте...

Урсаг слушал напряжённо и очень внимательно. Большие уши его слегка подрагивали, влажные чёрные ноздри взволнованно шевелились. Рябой почти не мигал, и от этого Рохому вначале сделалось неуютно, но к тому времени, как он закончил рассказ, что-то тяжёлое, холодное и влажное отпустило его сердце. Барс горько вздохнул и взял в ладони горячую кружку.

Ликаон же долго молчал, кивая в такт мыслям.

— Четыре дня, говоришь... Ворон дохлый... — он угрюмо уставился на синие язычки пламени в рдеющих углях. — Сдаётся мне, плохо ты знал её, Рохом...

Бросив на Урсага взгляд исподлобья, Рохом поднялся на ноги, взял копьё и направился к двери.

— Хороший ты, Рох. Заглядывай ко мне. Дец Волчий Клык. Седьмой ярус, малый южный коридор, третья дверь слева...

Морозный воздух оказался как нельзя кстати. После стряпни Урсага барса немного клонило в сон. Широко зевнув, Рохом энергично потёр уши и толкнул ногой тяжёлую дверь, ведущую к западной башне. Факел, освещавший лестницу, что вела на смотровую площадку, видимо задуло ветром. Впрочем, это не помешало барсу заметить серую тень метнувшуюся прочь от бойницы.

— Кто? — спросил Рохом. Ему не ответили.

— Кто?! — рыкнул Барс, и взял копьё наперевес, — А ну, выйди на свет!

Ниша под лестницей пробурчала что-то невразумительное.

— Перк? — насторожился Рохом.

— Ага. — вновь ответила ниша голосом медведя.

— Так выходи!

Рохом поднял фонарь.

В темноте шумно завозились. Затем в пятно света выплыла необъятная туша гризли.

— Ближе, я сказал! — барс начал злиться.

Прислонив копьё к стене, Рохом шагнул вперёд, схватил медведя за грудки, рывком притянул к себе и осветил фонарём.

Левый глаз гризли заплыл, правая щека была покрыта коркой запёкшейся крови, правый рукав салакаша отсутствовал.

Барс недоверчиво потянул носом.

— С такой рожей да трезвый... —

— Знал бы, что так выйдет — выпил бы! — Перк отодвинул Рохома в сторону и устало опустился на ступеньку.

— Кто такая? Зовут как? — заинтересовался барс.

— А, не знаю, Рох. С юга вроде, здоровая, бурая... не помню как называется... нильгу... нильге...

— Нильгау.

От неожиданности Рохом едва не уронил фонарь а гризли чуть не загремел с лестницы.

Бесшумно выплывший из темноты Фархад сдвинул на затылок капюшон своего чёрного вязаного салакаша.

— Беседуете? — вкрадчиво поинтересовался гепард.

— Выслушиваю наставления децара Перка о ночной караульной службе, в Рамире.

Перк важно кивнул.

— У него большой опыт в этом... — проворчал гепард, — кто разводит охрану?

— Децар Келлих, волк.

— Факелы в южной галерее?

— Горят. — Рохом посторонился пропуская Фархада.

Проходя мимо Перка, гепард подозрительно принюхался, фыркнул и, потеряв к ним интерес, исчез за дверью.

Хорошенько двинув гризли древком копья по ягодицам, Рохом устало поплёлся вверх по лестнице, на крепостную стену. Добравшись до смотровой площадки на северной башне, он замер напряжённо ожидая — не мелькнёт ли на тёмной стене фонарь разводящего.

Ждать пришлось недолго.

Спустившись на ярус ниже, Рохом повесил фонарь на крюк вбитый в стену, свернул в северный коридор и привычно направился к двери своего деца.

У порога он заметил мешок. Старый заплечный мешок из грубой серой кожи, какие обычно носят с собой наёмники. Рохом тронул его ногой, затем поднял, взвесил в руке. В мешке с глухим стуком перекатилось что-то тяжёлое. Барс толкнул дверь плечом. В пещере было темно и тихо. Красный отблеск тлеющих в очаге углей дрожал на стенах.

— Рох?

— Офар?

Возле очага шевельнулась коренастая тень.

— Как ночка?

— Холодно. — Рохом снял плащ и повесил его возле очага, — Не завидую тем, кто сейчас в дозоре у ворот или на мосту. Да, вот мешок нашёл.

— Мешок? — лис Хизаг высунул нос из-под облезлого заячьего пледа.

— Прямо у порога валялся...

— Ты поднял его?! — отшвырнув плед, лис рывком поднялся на ноги, — Я глазам не верю, Рох!! — Глаза Хизага горели. Послышалось недовольное ворчание — это проснулись разбуженные криком Хизага наёмники. В дальнем углу, у входа заколыхалась груда линялого меха. Затем, из неё вылетел увесистый чукаш и метко впечатался в лисий затылок.

— Сам угомонишься, рыжий, или помочь? — пророкотал из своей уютной кучи Ругард.

— Рох мешок поднял! — потирая ушибленное место, огрызнулся Хизаг.

— Мне плевать, что он там поднял, хоть короля за яйца! — завёлся олень, — Дай поспать!

— Какой мешок, Хизаг, чего ты разорался? — кутаясь в тяжёлый бобровый плед, к лису подошёл красный волк Ризо, — Сколько в нём камней?

Совершенно сбитый с толку Рохом вывернул найденный мешок. На пол пещеры упали восемь кусков красного гранита.

Любимым развлечением наёмников Мигроса, кроме выпивки, конечно, были драки. Драки вспыхивали в крепости ежедневно и еженощно. Дрались все. Дрались самцы и самки, саталы и новобранцы, из-за самки и вчерашних объедков, один на один и кучей, до первой крови и насмерть. Временами мордобой перерастал в бойню. Случалось это поздней осенью, когда бархатными лохмотьями слезала кожа с зудящих оленьих рогов, вставала дыбом короткая блестящая шерсть на загривках антилоп, наливались жарким жиром кабаньи и медвежьи бока. Травоядные начинали и обычно выигрывали.

Битые хищники сходились в стаи, а затем, выбрав момент, по ночам, выносили двери враждебных децов, врывались в пещеры и начинали настоящее веселье. В ход шли рога, клыки, короткие дубинки, камни, кружки, котелки и раскалённые сковороды. Вышибались зубы, ломались челюсти и носы, обрывались уши, на головы надевались горшки с горячей похлёбкой, выдавливались пальцами глаза. Иной раз, проламывались головы. Фархад, львята и тыцалы предпочитали не встревать.

Всё изменилось позапрошлой осенью, когда здоровенный самец антилопы куду, по имени Анорос, явился в дец леопарда Марха, что бы напомнить тому о старом долге (хурка из меха харзы да пара новых чукашей). Антилопу с порога обрадовали дубовой скамьёй по лихо закрученным рогам. Полезшего восстанавливать справедливость гривистого волка Улга, окатили кипятком. Очнувшись, Анорос ушёл, но вскоре вернулся. С боевым топором...

Утром Фархад и тыцалы согнали всех свободных от дозора вояк перед главными крепостными воротами. Любимый палач Мигроса, лось Калех, назидательно раздробил своей палицей хребет Аноросу, после чего гепард произнёс короткую, но внушительную речь. Расходились наёмники ворча и оглядываясь на окровавленную палицу в руках Калеха.

— Рога чешутся? — рычал им вслед Фархад, — Чешите во славу Форна, о шкуры врагов!

Вечером наёмников вновь согнали к воротам и Фархад объявил волю короля: 'Отныне, каждый наёмный воин короля Мигроса, найдя у двери своего деца мешок, обязан поднять и пересчитать лежащие в нём камни, после чего весь дец обязан явиться в ярус Рамира, число которого равно числу камней в мешке. Явиться с учебным оружием и в доспехах, для того, что бы сражаться. Сражаться так, как он сражался бы за своего короля! Трусов же...'

Впрочем, трусы находились всегда, несмотря даже на палицу Калеха. Едва ли не каждый наёмник, обнаруживший мешок, старался метким пинком направить его к соседним дверям, ибо никто не знал, что ждёт его ночью в указанном ярусе Рамира: новобранцы из соседнего деца или решившие развлечься 'львята'.

— Никакого оружия, Рох! — кабарга Офар снял с пояса барса охотничий нож, — А это — пригодится.

Рохом повертел в руках короткую дубину из обожженного над углями дерева, хмыкнул и заткнул оружие за пояс. Весь дец уже был на ногах. Красный волк Ризо втискивался в обшитый кольчугой кожаный жилет, вырядившийся в новые доспехи песец Нугыл, никак не мог решить, что ему взять — дубинку или деревянный меч, леопард Мерро, вооружённый учебным топором, нервно потрошил остывшего рябчика, олень Ругард, с деревянным молотом на коленях, сидел у порога, и казалось, дремал.

— Восьмой ярус? — кабарга Офар старательно подтягивал кожаную обмотку на рукояти старой учебной секиры, — Лишь бы не львята.

— Не, эти в восьмой не полезут. — отмахнулся Хизаг, помогая Ризо с ремнями доспехов, — Оно им надо, помои нюхать. Лишь бы не дец Самоха. У них две пантеры...

— Файнола и Эйхарн. — тотчас отозвался Мерро, — Сёстры. С Файнолой я уже познакомился.

— А мне как-то не хочется... — проворчал лис, вынимая из-под своего топчана обломок весла, — Нугыл, глянь какая игрушка!

— Только держись с ней от меня подальше, — песец неприязненно покосился на весло, — знаем вас, рыжих! Мне кажется, что внизу нас встретит дец Меррика. Новички и все лисы.

— Кроме Бринна, — напомнил песцу Унал, — он волк. Кстати вот его лучше сразу веслом, а то беды наделает. Он три года с шайкой Аледа Рыжего по ратпмарским лесам шлялся. Я знаю.

В предчувствии скорой драки, у Рохома на плечах и загривке вздыбилась шерсть. Барс поднял руку, чтобы её пригладить, но наткнулся на доспехи. Драться всерьёз ему приходилось лишь однажды. Три года назад.

В тот год зима выдалась ранней и стада лиргов, идущие на юг, двинулись по южному ущелью, вместо восточного, минуя предгорья Ташигау.

Рохом прекрасно понимал, что его вылазка не понравится обитателям Юргау, но видит Кайсар, голод погнал его на ледник этой негостеприимной и опасной горы. Их было трое. Взрослый кугуар и двое молодых волков. Рохома они застали в то мгновение, когда он торопливо набивал мешки дымящемся на морозе лирговым мясом. Рохом, хотя его сердце ёкнуло в желудок, приподнял верхнюю губу, обнажая клыки. Волки остановились, но кугуар, даже не сбавив шага, молча потянул из-за спины короткую секиру. Рохом ударил первым. Перепачканное лирговой кровью остриё копья почти достало живот кугуара, но тот сильным ударом секиры, направил его в бок, и атаковал сам. Обух прогудел у самого носа барса, не задев лишь чудом, а от следующего удара, привычный уклоняться от разъярённых самцов лирга, Рохом, ушёл без труда. Стараясь не поворачиваться спиной к недобро ворчащим волкам, он отступил к распластанной на льду туше. Не спуская глаз с врагов, Рохом поднял два мешка, и начал не спеша отступать вниз по склону. Но кугуару, видно в ту ночь уж очень хотелось кого-нибудь убить. Визгливо рыкнув, он в два прыжка настиг барса, замахнулся и был сбит с ног прилетевшим в морду тяжёлым, пахнущим кровью мешком. Перехватив копьё как дубину, Рохом, не жалея силушки так перетянул кугуара, что до кости развалил ему левое плечо. Кугуар завыл. Волки потащили из ножен длинные боевые ножи, но приближаться не стали, что напуганного охотника очень обрадовало. Захватив три плотно набитых мясом мешка, барс до рассвета покинул опасный склон.

— Рох. — кабарга Офар — хлопнул его по спине, — Пошли.

Стражник четвёртой большой галереи шестого яруса, крупный самец лани, не стал их окликать, а просто отошёл в сторону, пропуская отряд на лестницу. Седьмой ярус был полностью погружён во тьму, видать растяпы стражники забыли сменить прогоревшие факелы. К лестнице ведущей на восьмой ярус крепостного холма, Хизаг повёл их окольным путём, какими-то загаженными коридорами, узкими, сырыми, провонявшими лисьей и волчьей мочой. В третьем от колодца коридоре им попытался преградить дорогу какой-то койот. Хизаг коротким ударом сбил его с ног. Шедший за лисом олень Ругард, пинком откатил скорчившееся тело к стене.

— Им прошлой вылазки в восточную галерею видно мало! — буркнул лис.

— И не говори... — проворчал Ругард.

Лестница, ведущая в восьмой, самый последний ярус холма оказалась в конце двенадцатого от колодца коридора. У лестницы, под факелами сидело четверо стражников — волк, сайгак, шакал и самка косули. Стражники увлеченно резались в трынду.

— А чтоб их! — Хизаг запоздало шарахнулся в тень, но его заметили. Косуля привстала и громко свистнула.

— Мародёры? — нахмурился Ризо.

— Ага. — проворчал лис, — Офар, доставай, чего уж теперь.

— Эй! — донеслось из коридора, — А ну выходи!

Мгновение спустя, в стену, недалеко от Рохома ударил камень.

— Выходи, а то сейчас болт прилетит!

— Держи. — кабарга протянул лису кожаную флягу и большой свёрток.

— Чтоб вам мимо глоток! — с досадой буркнул Хизаг, — Выходим!

Стража не шутила на счёт болта. В руках сайгака был взведённый арбалет.

— Хизаг? — худой взъерошенный волк в чёрном салакаше и коричневой кожаной хурке, пригляделся и опустил копьё, — Чего шляетесь?

— Может сам догадаешься? — огрызнулся лис. Не удостоив стражей приветствием, лис опустился на корточки, поднял одну из стоявших на полу кружек, понюхал.

— Подношение небогатое, а значит внизу нас ждут новички.

— Дубовые палки вас ждут! — рявкнул волк, — Поставь, где взял!

Хизаг послушно вернул на место кружку, встал и обернулся к косуле, которая со скучающим видом вертела в руках короткую двулезвийную глефу.

— Чей там дец, Хельвин?

Косуля наморщила нос.

— Да, ладно, ты же не злая! — лис заискивающе оскалился.

— А подношение, хранящим ваш ночной покой? — у Хельвин оказался на редкость приятный низкий голос.

— Вот. — Хизаг протянул ей флягу и свёрток, — Отличный бурн из запасов дурня Аргала, сухари в придачу, ну и мяса немного.

— А зелень?

— Сама весной нарвёшь! Выкладывай.

Передав подношение молчаливому шакалу, косуля опустилась на колени перед дымящейся грелкой, остриём глефы выкатила на пол несколько углей, уставилась на них.

— Ну ничего, придёт и моя очередь этот зал стеречь... — прошипел за спиной Рохома леопард Мерро.

Хельвин подняла слезящиеся от дыма глаза к потолку, сложила руки на груди, обхватив длинными пальцами плечи.

— Пусть гнев Кайсара падёт боевым молотом на головы трупоедов, воняющих как отрыжка гиены!

— Гудрих там, что ли? — насторожился Офар. Лис пихнул его локтем.

— Третий коридор от ямы дышит злобой, — продолжала завывать своим дивным голосом Хельвин, — на седьмой вся надежда, в пятом — смерть!

Косуля смерила Хизага взглядом.

— Иди же воин! Срази их своим веслом! — закончила она под дружный хохот стражи.

— А ну тебя! — обиделся лис, — За мной.

Хизаг вынул из стены один факел и шагнул на лестницу. Остальные последовали за ним.

— Скучно... — ворчал Мерро, — Развлекаются...

Лестница оказалась крутой, а ступени щербатыми. Приходилось придерживаться руками за стену.

Восьмой ярус встретил их багровым отсветом факелов и угрожающим молчанием.

Мерро принюхался.

— Яма — там. — леопард указал налево, — Что Хельвин говорила на счёт коридоров?

— Третий коридор дышит злобой, — вспомнил слова косули Рохом, — на седьмой вся надежда, в пятом — смерть.

Хизаг, освещая себе путь факелом, прошёл немного вперёд.

— Второй... третий... Вот третий коридор.

Рохом поёжился.

Попадались в Рамире неуютные места, но чтоб настолько.

Из тёмной каменной щели повеяло дохлятиной. Где-то в конце коридора, видимо из-под двери пробивалась полоска тусклого света.

— Здесь живут? — шёпотом спросил Хизага барс.

— Ещё как! — лис повернулся к песцу, — сюда не пойдём. И в пятый тоже. Седьмой...

Седьмой коридор оказался самым просторным и был хорошо освещён — Рохом насчитал шесть факелов. Примерно через десяток шагов, коридор круто огибал необхватную базальтовую глыбу и уходил вправо.

— Что там? — спросил Рохом.

— Не помню. — помолчав ответил Хизаг, — Офар?

— Не жилой коридор. — после недолгих раздумий ответил кабарга, — Вроде кладовые, где Аргал сети и корзины для рыбы прячет.

— А в восьмом что? — спросил красный волк Ризо.

— Колодец. — ответил Хизаг, — Это я точно знаю. Чую, засада здесь, в седьмом. Давайте так. Ты, Ругард, Офар, Нугыл, Ризо и Мерро — пойдёте со мной. Проверим кто у нас в седьмом спрятался.

Лис обернулся к барсу и братьям волкам.

— Рох, проверите с Ильнаром и Уналом, восьмой и ждите нас тут, у входа. Если что — орите громко и страшно. Да, у нас тут уговор — лежачих не бить и зубам воли не давать. Офар, ты слышал?

Кабарга вздохнул и почесал клык.

Лис передал Рохому факел и потянул из-за пояса весло.

Олень повёл плечами, перехватил рукоять молота поудобнее.

Леопард Мерро поправил шлем, надвинул на переносицу широкую стальную пластину.

Песец Нугыл воздел свои злые жёлтые глаза к потолку и нараспев произнёс что-то на узгурском.

Офар выудил из кармана на поясе кастет и нацепил его на левую кисть.

— Давно не лизал чужой крови. — шепнул он лису, — Дань Углаю!

— Дань Углаю! — глаза Хизага заволокла мутная красная плёнка. Он первым шагнул в коридор.

— Дань Углаю! — шёпотом подхватили остальные и последовали за лисом.

— Дань Углаю... — произнёс и Рохом, хоть и не знал значение этих слов. Произнёс и тут же ощутил как прямо под сердцем разгорается уголёк какого-то нового чувства. Он обернулся к волкам. Братья преданно смотрели на него. Рохом переложил факел в левую руку, достал из-за пояса дубинку и, держась ближе к стене, направился по галерее, к восьмому коридору. Братья волки, будто тени, последовали за ним.

— Ильнар? — шёпотом спросил Рохом одного из братьев, — Что такое Дань Углаю?

— Офар рассказывал, что во времена Ланса Пегого, был такой воитель, лось Углай. — тоже шёпотом ответил волк, — Дури в этом Углае столько было, что после каждой битвы ему приводили ещё десять пленников, дабы лось мог утолить жажду крови, спать спокойно и не прибить своих, под горячую руку. Потом, то ли помер Углай, то ли убили его, но обычай казнить десяток пленных, после битвы, ещё лет триста держался. Нам сюда...

Главная галерея восьмого яруса привела их к входу в последний перед тупиком коридор.

— Восьмой коридор, восьмого яруса Рамира. — прошептал Ильнар, — Задница без хвоста.

Рохом, посветил в темноту факелом, сунул нос за порог, принюхался и молча кивнул, соглашаясь с волком.

В клочьях белёсого мха, росшего на влажных стенах, копошилась какая-то мелкая живность. Пахло затхлой водой.

Рохом прислушался. Журчание сбегавшего где-то по стене ручейка — было единственным звуком, нарушавшим эту тишину. Барс обернулся к волкам. Те стояли поодаль с учебными секирами в руках и всем своим видом показывали, как им не хочется идти дальше.

Идти и не пришлось.

Где-то позади с пугающим лязгом упала подъёмная решётка. Тотчас из темноты донёсся рёв оленя Ругарда.

— А вот по ботве тебе, падаль ратпмарская!

Кто-то, наверное Офар, пронзительно засвистел. Затем, сквозь обрушившуюся лавину криков стонов и ругани, прорвался визгливый голос Хизага.

— К третьему! К третьему коридору!

— Рох! — барс узнал голос Мерро, — К третьему коридору! Живо!!

Ильнар с Уналом уже скрылись в темноте. Рохом бросился за ними, и вскоре налетел на внезапно остановившегося Ильнара.

Решётка!

Главная галерея оказалась перекрытой неизвестно откуда взявшейся железной решёткой с толстыми, покрытыми ржавой слизью прутьями.

Тем временем, в седьмом коридоре, судя по визгу и рычанию, разгорался нешуточный бой.

Рохом отбросил факел.

— Поднимаем!

Но не тут-то было. Лишь слегка уступив их усилиям, решётка на ладонь оторвалась от пола и скрипнув, засела намертво.

— А чтоб её... Во, влетели! — в голосе Ильнара зазвенела паника. Унал обернулся к брату, но ничего сказать не успел.

Где-то совсем близко, за стеной, зашумела вода. С потолка хлынули ледяные струи. Пол под ногами дрогнул и начал медленно поворачиваться.

Рохом едва устоял на ногах. Волки испуганно взвыли.

Стена слева вдруг ожила и медленно поползла в сторону, открывая потайной ход.

— Назир, Хикмет! — донесся из седьмого коридора чей-то хищный рык, — Оленя найдите, шкуры пятнистые! Разорву, если уйдёт! Хродвин, Дрого перевяжи...

Дождь с потолка внезапно прекратился. Что-то гулко ухнуло, и пол прекратил своё движение. Открывшийся в стене проход был узок и тёмен.

Сильный удар по решётке заставил барса и волков шарахнуться в темноту главной галереи.

Крупный самец пятнистой гиены в тяжёлой кольчуге и кожаном шлеме, улыбнулся, показав сломанный нижний клык, и снова провёл по решётке деревянным мечом.

— Я Кабир. — глухо проговорил он, — Децар змеиного бунака. А вам — ханырк и порка! Лэгги, Назир, Хикмет! Поднимайте решётку, здесь ещё трое!

Не дожидаясь, чем всё закончится, Рохом пинками вывел из столбняка обоих волков и пинками же погнал их только что открывшимся проходом в черноту и неизвестность.

Вслед неслись лютая брань Кабира и мучительный визг намертво заклинившей решётки, но барсу это всё уже было не интересно. Разъехавшись на мокрых камнях, в лужу полетел кто-то из волков. Кто именно барс не разглядел. Тьма стояла кромешная. Беглецы остановились. Очень скоро глаза Рохома привыкли к темноте ровно настолько, чтобы различать вытянутые перед собой руки, неровные влажные стены и молчаливых соратников.

— Где мы? — прошептал Унал.

— Я и не знал, что в Рамире есть такое... — откликнулся Ильнар, голос его дрожал, — Может наших позвать?

— Куда позвать?! — зарычал Унал на брата, — Ты не понял? Это ловушка. Против нас два деца. Скажи, Рох?

— Не честно! — возмутился Ильнар.

— Вспомни, — продолжал волк, — Хизаг про дец сервала Дорхо что рассказывал?

Ильнар промолчал.

— Если это они устроили — я сразу сдаюсь! До смерти забьют...

— Это мы ещё посмотрим... — прошептал барс, хотя сердце его тревожно ёкнуло, — Идёмте вперёд. Посмотрим, куда этот коридор выведет.

— Дорхо в когти. — мрачно пообещал Ильнар, но пошёл за барсом.

В нескольких местах коридор сужался так, что приходилось протискиваться боком. Непривычные к скитаниям по пещерам волки уже готовы были выть. Да и у вполне привычного Рохома, временами начинало щемить сердце, от осознания, что над тобой нависла вся исполинская громада холма, с Рамиром в придачу. Потому, когда впереди на стенах замерцали отблески огня, барс тихо рассмеялся.

— Не торопись. — предостерёг его Унал.

Рохом осторожно высунул нос из потайного хода.

— А... это седьмой ярус... — зашипел за его спиной Ильнар, — вон лестница...

Унал безжалостно дёрнул брата за хвост.

— Тихо!

Барс обернулся и погрозил братьям кулаком.

— Сидите здесь. Я сам разведаю.

Держа дубинку наготове, Рохом протиснулся в дыру, прижался к стене и огляделся.

Круглая комната не менее десяти шагов в поперечнике, низкий потолок до которого легко можно было дотронуться рукой, лестница вырубленная в камне и чадящий факел в стене. Барс прокрался к лестнице, преодолел несколько ступеней и замер. Наверху было тихо и темно. Присев на корточки Рохом обернулся и посмотрел на дыру в стене, где притаились братья волки.

— Ильнар! Унал! — шёпотом позвал он.

В темноте вспыхнули две пары зелёных звёздочек. Из пролома, вместо братьев, выскользнули гибкие чёрные тени и молча бросились на Рохома.

Первая, сверкнув острыми как иглы клыками, метнулась к нему по лестнице. Вторая, на мгновение распласталась на полу чёрной кляксой, а затем одним прыжком преодолела лестничный проём и обрушилась на Рохома. В ноздри ударил едкий кошачий запах. Вторая тень, сопя навалилась на его ноги, заключив их в жёсткий болевой захват. Рохом гнусаво завыл, ткнул дубинкой наугад, попал во что-то мягкое. Палка с треском отлетела в стену, а на голову барса опустился тяжёлый сгусток тьмы, от которого он потёк по лестнице...

— Эй, серый...

— Это что на ступеньке? Мозги?

— Нет. Вроде...

Шершавый палец осторожно тронул веко.

— Фархад меня убьёт.

Морды склонившихся над ним пантер выражали крайние сочувствие и озабоченность

— Эйхарн. — представилась озабоченная пантера. Мощная, бурая с проступающим тёмным пятнистым узором на шкуре.

— Файнола. — эхом откликнулась сочувствующая. Иссиня-черная, длинная и худая.

Эйхарн осторожно приподняла Рохома за плечи, Файнола проворно стянула с себя чёрный вязаный салакаш и подложила барсу под голову.

— Мы тебя с Кабиром перепутали. — вновь запричитали они, — давно собирались его побить, да всё как-то...

Рохом не слушал. Его мутило. За правым ухом он обнаружил здоровенную болезненную шишку.

— Волки? — нетерпеливо оборвал он кошачью болтовню и попытался сесть. Эйхарн заботливо поддержала его.

— А, так они из твоего деца... — разочарованно протянула Эйхарн, и соскользнула с лестницы. — Сейчас развяжу.

Файнола помогла утвердиться Рохому на ногах и протянула утраченную в стычке дубинку.

— Если тебе интересно — то ваши все почти целы и разбежались. А вот Змеиному бунаку досталось. Голову кому-то пробили.

Пантера прислушалась и указала на лестницу.

— Дальше вверх, через башню и на стену. Дорогу к Фархаду найдёшь?

Барс кивнул.

— Тогда поторопись. Доберёшься до Фархада первым — победа ваша. А Кабира мы...

Подобрав лежащий на ступенях салакаш, Файнола спрыгнула в лестничный пролёт.

— Серый. — донеслось из темноты. — Только не шатайся больше по Рамиру ночами в одиночку...

— ... а то я так похож на гиену. — проворчал Рохом, ощупал зреющую за ухом шишку, и придерживаясь за стену, побрёл по лестнице.

Пока гепард, задумчиво хмыкая, состригал шерсть на его затылке, Рохом скосив глаз, изучал комнату.

Фархад не бедствовал. Широкий потемневший от времени стол был заставлен серебряной посудой, стену напротив окна украшал красивый красно-чёрный ковёр, на низкой кровати небрежно валялся плед из соболя.

Рохом от неожиданности зашипел, когда остриженного затылка коснулся ледяной компресс.

— Легко отделался. Файнола только прошлой зимой троих покалечила. Эйхарн куда спокойнее. Я не знаю что делали пантеры в нижнем ярусе... Вообще-то очень хочу узнать. Подержи сам и пересядь к окну.

Прижав к шишке влажный пучок какой-то травы, барс пересел на скамью у бойницы.

— Ваша победа над Гаржем не осталась незамеченной. Впрочем, как и сегодняшняя. — гепард повёл плечами, пригладил вздыбившуюся на шее гривку и подошёл к очагу, чтобы подбросить дров.

— Что-то не очень меня это радует... — проворчал Рохом.

Фархад фыркнул.

— Хороших бойцов отправляют в дальние гарнизоны. Отличных бойцов я всегда рад видеть здесь, в крепости. Оно того стоит, поверь. Каррах хороший децар. В его воинах, слава Хорту, я пока не разочаровывался. Децу многое прощается. Меня позабавила ваша выходка с Аргалом, но это не значит, что повторение этой шутки я потерплю.

Взгляд круглых оранжевых глаз гепарда стал немигающим и жёстким.

— И поменьше защищай Перка. Он в десятниках не задержится, помяни моё слово. Рашми пощадила дурака, а не стоило.

Барс сдержанно кивнул.

— Я обещаю, что...

— Постой. — гепард напрягся, рывком поднялся со скамьи, — Что это?

Рохому пришлось вскочить со своего места, потому что гепард бросился к бойнице и настежь распахнул ставень. Комнату наполнила стужа и дрожащее багровое сияние, будто...

— Восточная стена! — чёрный на фоне дрожащего зарева гепард был страшен и напуган сам, — Дагор, собака облезлая!!! Что у вас там горит?!

Будто опомнившись, с башни донёсся хриплый рёв ухута. Тотчас со стены ему ответил второй.

Рохом заглянул Фархаду за плечо. На востоке, над дальним лесом, за рекой, поднималось яростное оранжевое пламя.

Фархад резко захлопнул ставень и подтолкнул барса к выходу.

Из-за проклятой шишки Рохом не смог надеть шлем, и теперь выстриженный гепардом затылок не только чесался, но и мёрз. Возглавлял отряд Фархад и с ним были пятеро незнакомых Рохому волков, видимо из личной охраны гепарда. Прикрывать их вызвался дец волка Самоха. Рохом же присоединился к децу волка потому, что никаких приказов от Фархада не получил, а уйти к Карраху самовольно, побоялся.

Шедший справа молодой шакал, бочком приблизился к барсу и, указав палицей на вздымающееся над соснами зарево, пояснил:

— Во. Горит.

Рохом согласно кивнул.

— Знать бы, что горит. — отозвался шедший слева койот, — Бурелом запалили, или сторожку на развилке?

— Сторожка дальше, на юге.

— Не застава ли? Похоже...

— Точно она. — рядом с шакалом возник лис, очень похожий на Хизага, — Никто не слыхал, что случилось?

— Неужто напали? — предположил койот.

-Кто? — обернулся к нему шакал, — Позапрошлой зимой, на северной дороге, дозор перепился и пост спалил, так потом...

Из оврага выросла высокая остроухая тень с мечом в руке, метнулась к шакалу и отпустила ему мощную оплеуху.

— Я что говорил насчёт болтовни, Лех? — глухо зарычал волк Самох, — Чего в кучу сбились? Стрелой по башке не получали?

Он обернулся к Рохому.

— Ты, лишний, как тебя... пойдёшь к Фархаду...

Слева зашелестел кустарник. Прямо на Рохома из него вывалилась взъерошенная Хельвин, с глефой в руках.

— Гляди, Самох! — косуля указала глефой на северо-восток.

За поросшим соснами плоским холмом, в светлеющее небо поднимался столб чёрного дыма.

— Самох, — негромко окликнули волка из темноты, — на север посмотри!

Вдали, над лесом высветилась широкая оранжевая полоса. На глазах она становилась шире, ярче, а затем над горизонтом выросли длинные языки пламени.

— Хельвин, а это не деревня?

— Это Олений Двор горит, Хортом клянусь!

— Лех! Живо за подмогой! Остальные за мной...

Перехватив поудобнее копьё, Рохом вслед за волком спрыгнул в овраг, и пригнувшись побежал туда, где за стволами сосен разливалось тревожное зарево близкого пожара.

Горел мост, ведущий через неглубокий ручей, частокол и высокая бревенчатая башня за ним.

Угрюмый Фархад бродил у моста, помахивая обнажённым тесаком, на подоспевший дец он не взглянул.

Перепрыгнув ручей, к гепарду подбежал один из волков.

— Следы... — выдохнул он, — Много. Ушли дальше, на север. За подмогой отправили, я проследил. С этими что делать?

Волк указал на дымящиеся ворота частокола.

Рохом заглянул гепарду через плечо.

На распахнутой воротине висели два обезглавленных тела. Приглядевшись внимательнее, Рохом заметил, что головы торчат из их распоротых животов.

— Кто они?

— Лисы... — проворчал волк, — Дозорные из Рамира.

— Да. — мрачно кивнул гепард, и повернулся к Рохому, — Ты и Хельвин. Мертвецов снять и спрятать в лесу. И не болтать! Самох, возвращайтесь в лагерь. Сбор всех новобранцев за воротами, с припасами на сутки. Оружие в шатре Бурала собрать, выставить охрану и ждать меня. Всё.

Самох послушно кивнул и исчез. Фархад нахлобучил шлем, махнул волкам и все они направились на север, в сторону большого зарева.

Барс обернулся к Хельвин. Косуля стояла у ворот и с интересом разглядывала распятых мертвецов.

— Хорошо прибили. — она брезгливо ковырнула ногу трупа глефой, — давай снимать, что ли.

Рохом, используя копьё как рычаг, попытался оторвать мёртвое тело от ворот. Отрубленная лисья голова вывалилась ему под ноги.

— Нашему децу всегда достаётся что-нибудь... забавное... — ворчала косуля, — то Аргала пьяного из колодца вытаскивай, то сток в Гнилой ложбине чисти, то это вот... Зараза!

Вторая голова скатилась с пригорка в овраг.

-Я за ней не полезу.

Другого мертвеца они оторвали от воротины вместе с обгоревшим бревном. Наскоро забросав тела лапником, Рохом и Хельвин направились назад, в Рамир.

— Фархад поди догадался кто их? — спросил косулю барс.

— Даже Лех наш догадался. Понятно, что местные.

— Что за местные?

— Наёмники с дальних застав часто окрестные деревни трясут, а местные обижаются. Иногда — как сейчас.

Далеко позади них с грохотом обрушилась горящая вышка, подняв в небо вихрь оранжевых искр.

— ... а может и не местные, а чужие... — подумав, закончила косуля, — пошли-ка скорее.

Рамир встретил их огнями и тревогой.

Не смотря на глубокую ночь, в поле, за рвом, горели десятки костров, ставились шатры, бродили ошалевшие спросонья новобранцы, на которых непрестанно орали децары.

Барс столкнулся с Офаром.

— Рох! — обрадовался кабарга.

— Все целы? — Рохом с трудом освободился от его объятий. От кабарги несло бурном, — Смотри, Каррах узнает...

— А! — Офар беспечно махнул рукой и почесал клык, — Каррах раньше завтрашнего полудня не появится. Сам понимаешь, после такой ночи... Пойдём в шатёр. Ризо мясо притащил и лепёшки.

Большой круглый шатёр из лирговых шкур, стоял на дальнем отворот краю поля. Офар отбросил тяжёлый кожаный полог и посторонился, пропуская барса в душный багровый сумрак.

— Рррох!

— Смотри-ка, жив!

— Я думал, пантеры тебя сожрали!

— Назир! Хикмет! — у дальней стены во весь свой немалый рост поднялся Кабир, — Задницы пятнистые, а вот и тот, кого вы упустили. Тащите кружку ему!

Ошалевший от свалившегося на него шума, одуряющего запаха мокрой шерсти и дыма, барс устало плюхнулся на травяную подушку, рядом с Хизагом, взял протянутую одной из гиен тяжёлую горячую кружку, и только теперь понял, насколько он устал.

Снилась всякая дрянь: грязная посуда, червивое мясо, застывшая лужа крови на каменном полу. В шатре стоял тяжёлый дух оленьего пота, мускуса и волчьего меха. Вдобавок, посреди шатра курилась дымом большая угольная грелка.

Сам шатёр был довольно просторный, убранный грязными коврами да набитыми сухой травой подушками, с вышитыми рунами L. Видимо шатёр принадлежал какому-то саталу.

Хотелось пить, но все кружки, до которых барсу удалось дотянуться, были пусты.

— Хизаг! Ругард! — Рохом окликнул пировавших с ним соратников. Никто не отозвался. Тогда барс заставил себя выбраться из-под одеяла, подошёл к выходу и осторожно выглянул из шатра.

Не одному ему это утро, затянувшее долину Пяти Холмов седым холодным туманом, показалось безрадостным. Перебравшие накануне дармового бурна наёмники шатались по лагерю разбитые, злые и без конца хлебали воду.

Горели костры. Много костров...

— Донар хотел переспать с Хайлой, да Кирас явился с дозора до полуночи. Руку я вправил, а вот колено...

— Гоннар, тупая антилопья башка, где мешки?!

— Две четвёрки, Нор, против твоих семи! Гони чукаши...

— Сколько можно есть эту отраву?! Грай, добудь мяса...

— Разорены селенья, истоптаны поля, до третьего колена нас прокляла земля! Но всё ж не унывает, и тащит всё подряд, деревню покида-а-ая, весёлый наш отря-а-ад...

— Хизаг, иди к нам!

Уже отчаявшись найти хоть кого-то из своего деца, Рохом повернулся на голос. Невысокий пятнистый олень с небольшими, но тяжёлыми и острыми рогами, явно был своим парнем в компании четырёх молодых волков.

— ... и ворота за собой закрыли. — что-то терпеливо растолковывал волкам олень, пристраивая над огнём котелок с матаром, — Барал стучал, стучал...

— Говорят деревню на севере сожгли, — перебил оленя высокий бурый волк в белом салакаше и чёрной вязаной хурке, — а жителей кого убили, а кого в Северный Гутлах угнали.

К костру подошёл Хизаг. Лису было дурно после вчерашнего, и в ответ на расспросы он лишь болезненно кривился.

— Надо Офара найти. — наконец выдавил Хизаг, — Он точно всё знает.

— С зубами который? — волк приставил к собственной морде руку, с растопыренными указательным пальцем и мизинцем, пытаясь изобразить кабарожьи клыки, — крутился тут недавно, вроде снова за хворостом пошёл... Офа-а-р-р!!

— Да, что ты орёшь! — съёжился Хизаг, — и без того... Это ещё что?!

Только сейчас Рохом обратил внимание на лежащий у волка на коленях деревянный меч.

Обыкновенная деревяшка в два локтя длиной, с железной гардой и обмотанной тесьмой рукоятью, — Где взял?

— Там их целая куча... — волк указал на большой шатёр, крытый лирговыми шкурами.

Лис обернулся к барсу и недобро прищурился.

— Нужно собирать дец и держаться вместе! Каррах, думаю, всё нам объяснит. — предложил Рохом.

— Каррах? — переспросил лис, обводя взглядом, встревожено гудящую толпу — Что-то я никого из децаров пока не видел.

— Рох! Хизаг! Скорее сюда! — братья Ильнар и Унал вынырнули из шатра. В руках они держали щиты и небольшие деревянные секиры.

Лис насупился, затем направился в шатёр и вскоре вернулся с коротким деревянным мечом в руках.

— Так спокойнее. — проворчал он.

Туман рассеивался. Грозные очертания Рамира уже проступали сквозь его завесу.

Ворота по-прежнему были закрыты, и возле моста толпилось около сотни наёмников, преимущественно из числа новобранцев.

Хизаг принялся проталкиваться сквозь толпу, и Рохому пришлось последовать его примеру. Взбудораженный лагерь кишел слухами.

— Сейчас Гардж сат свой выведет, вот будет ханырк!

— Ежели это сунаф Холкор, то Мигрос точно ему не откажет! Побоится...

— Львятки мигросовы перецапались из-за Рашми и младшего насмерть придавили, верно говорю, не будь я Магур с Муравьиного холма.

— Рох, ты чего застрял? Давай живее!

Мост, как оказалось, перекрыли два десятка наёмников, вооружённых дубинами. Заправлял ими рослый белохвостый олень в рысьей хурке и волчьих сакашах.

— Говорю же, — олень кивнул красивыми, янтарного цвета рогами в сторону крепостной стены, — Фархад разговаривать только с вожаком станет, пока вожака не выберете, хоть до поздних заморозков стойте! А ну вас! — устало махнув рукой олень вернулся к пятнистой гиене, с которой только что беседовал.

Толпа перед мостом тревожно загудела. Лис схватил Рохома за ворот, видимо собираясь шепнуть ему что-то, но тут...

— Барала в вожаки! — рявкнул вдруг Рохому в самое ухо стоящий рядом мощный самец чёрной антилопы, — Барала в саталы!

— Барала в вожаки! — подхватили в толпе, — Барала!

Хизаг неожиданно сграбастал барса за хурку и торопливо потащил куда-то вбок.

— Ты чего?

— Рох, этот разговор закончится стрелами...

— Что?

— Тебе что Фархад пообещал за пять лет службы во славу Форна?

— Ничего пока...

Лис даже остановился.

Обернувшись, Хизаг обеспокоено посмотрел на барса.

— Такие дела, лучше оговаривать заранее, и в присутствии сатала. Но сейчас беда не в этом.

— А в чём?

— Мне кошак крапчатый пообещал целую рощу на правом берегу Талот. — лис выдержал торжественную паузу, — А вчера, за кружкой бурна я вдруг узнаю, что моя роща обещана шакалу Гиру, шмель ему в нос! Улавливаешь, Рох, чего эта гадина затеяла?! Сейчас объясню: ничего мы не получим! Нас как лисят слепых...

Лис поперхнулся языком от тяжёлого тычка меж лопаток.

— Хвостом пасть замотай, щётка рыжая! Не слышно ничего, и этот языком мелет, что мельница гунарская! — высокая самка лани была весьма хороша собой, если бы не в лохмотья порванное левое ухо, и сеть мелких шрамов исполосовавших всю левую часть её морды.

Отмахнувшись, Хизаг схватил Рохома за руку и вновь потащил сквозь толпу. Краем глаза Рохом углядел в открытой галерее над крепостными воротами какое-то движение.

— Фархад... — пронеслось в толпе, — Явился!

— Я бы не подходил! — лис придержал Рохома за плечо.

Барс поднял руку, прикрывая глаза от встающего над крепостной стеной солнца. Фархада он не увидел, зато взгромоздившегося на парапет Гаржа узнал сразу. Далеко над лагерем разнёсся его хриплый рёв:

— Собрались, значит, сопли гиеновы! — громогласно обратился Гарж к наёмникам, — Вчера брюхо набили, а сегодня добавки захотелось! А во!!

Тигр выставил свой длинный хвост между обтянутых кожаными сакашами ляжек и для пущей убедительности подёргал его.

— Во!! Ты меня слышал, Самох? А ты, Багар? Что, угодья на левом берегу Талот снятся? Во вам, а не угодья! Если, конечно не возьмёте к полудню эту стену и не положите мой бунак к ногам Фархада, в Южной башне! Это всех касается! А чтоб скорее дошло...

Засвистели стрелы.

Рохом чудом устоял на ногах, в отличие от Хизага, которого уронили и вдобавок, отобрали меч. Ухватив лиса за ворот салакаша, барс толкнул его под мост.

С вершины вала скатилась стрела, Рохом поднял её.

— Она что, игрушечная?

Вместо острого наконечника, к стреле была примотана петелька из толстой кожи.

— Игрушечная, — кивнул лис, — мне в детстве такой игрушкой ребро сломали.

Будто в подтверждение его слов, по склону, на дно рва, с воем пролетел олень. Тот самый, что охранял мост.

— Баралу влепили! — покачал головой Хизаг, — Без сатала нам конец!

— Конец. — согласился Рохом, и тут же взвыл. Стрела задела ему макушку, — А вот этого, я им не прощу! Только добраться бы!

— Не выйдет. Густо стрелы кладут. А как закончатся — жди Гаржа...

— Это в его шатре мы гуляли?

Хизаг обернулся и с недоумением посмотрел на Рохома.

— Вроде Лиенна шатёр был. А что?

— Ничего. — барс соскользнул на дно рва, — Собери дец! И найди ещё с десяток... покрупнее кого, и ждите здесь!

Выбравшись из рва, Рохом со всех ног помчался в лагерь.

Посмотрев ему вслед, Хизаг почесал ухо, огляделся и тут же увидел неподалёку братьев-волков и оленя Ругарда.

— Сюда! — замахал руками лис.

— Хизаг! — обрадовался Унал.

— И без весла... — прогудел Ругард, — чем драться будешь, рыжий?

— Бунаком, который у Гаржа захвачу! — хвастливо заявил лис.

— Барал уже захватил. — мрачно заявил появившейся откуда-то Офар. — Вон, унести не может. Меня Рох прислал. И этих тоже.

Кабарга указал на залёгших неподалёку шестерых волков, пятнистую гиену и рослую молодую лосиху.

— Что там кошак задумал? — рядом с Офаром, на землю плюхнулся красный волк Ризо.

— А вот и он. — указал на противоположный склон рва Ильнар, — Тащит чего-то...

— На! — тяжело отдуваясь после долгого бега, барс протянул Ругарду тяжёлый молот на длинной рукояти.

— Сказано же, без оружия, Рох! — нахмурился олень.

— Это не оружие... это... — Рохом махнул рукой и едва переведя дыхание, продолжил, — Слушайте, тут место есть одно... В общем, можно попасть в восьмой ярус.

— Через яму? — прищурился лис, — Не смешно, Рох. Видал, как они южный склон и Гнилую ложбину простреливают?

— Кабан Гайр уже пробовал. — к ним присоединился Мерро, — Пятак ему стрелой сломали, а остальные еле ноги унесли.

Леопард осторожно выглянул из рва.

— Отвлечь бы их чем.

— Белки Хаоса! — неожиданно взвизгнул Хизаг, — Там что, пожар?!

Над лагерем рос и пучился жирный столб чёрного дыма. На крепостной стене послышались изумлённые крики.

— Что встали! — рыкнул барс, — Скорее за мной! Скорее!! Вы!

Волки, гиена и лосиха повскакали на ноги, оторопело уставились на него.

— Бегом!

Гнилая ложбина оттого так и называлась, что подойти к ней ближе, чем на выстрел из лука, не зажав нос, было рискованно. По её извилистому руслу, в пока ещё пустой ров, неиссякаемым потоком струился зловонный мутный ручеёк.

— Всё дерьмо Рамира в награду! — проворчал леопард Мерро, спрыгивая в ложбину за барсом и лисом, — Как же я благодарен тебе, Рох!

Барс поспешил вперёд, ибо сзади напирали обозлённые вонью остальные наёмники.

Устье стока, как и ожидал Рохом, оказалось забрано решёткой.

Ругард подёргал прутья и ловчее перехватил молот.

— Отойти всем!

Лязг железа резанул по ушам, полетела каменная крошка. После шестого или седьмого удара, ближний к стене прут подался вовнутрь. Рохом попытался расшатать и вытащить его. Не тут-то было.

— Ругард, врежь ещё, вот по этому!

Брызнули искры. Помятый прут теперь торчал из стока уродливой загогулиной. Барс вновь навалился на него.

— Дай я...

Его отстранила лосиха.

Обхватив искорёженную железку, она упёрлась широко расставленными ногами в края ложбины. Под замшевой хуркой на спине лосихи буграми вздулись мышцы.

Прут вылетел из стены, осыпав всех песком. Остальные прутья лосиха просто отогнула в бок и посторонилась, пропуская Рохома.

— Теперь, пошли...

Обросший отчаянно воняющими жёлтыми наростами сток, привёл их к стене с шестью устьями сочащихся жижей каналов.

— Ругард! Нужно пробить её!

Олень протёр рукавом слезящиеся от испарений глаза, и ворча принялся за работу. Через три десятка ударов несколько камней в кладке подались вовнутрь. Ругарда сменила лосиха. Рохом насчитал сорок ударов. На сорок первом из кладки вылетел первый булыжник. В сток ворвалась струя затхлого воздуха принося знакомые запахи Рамира.

— Коридор восьмого яруса! — Хизаг с наслаждением прильнул мордой к дыре.

— Сгинь, рыжий! Задену... — лосиха за ухо оттянула лиса от стены.

— Подышать! — возмутился тот.

— После подышишь! — прикрикнул на него Ругард, — Дай... — олень отобрал молот у лосихи.

Из стены под его ударами выпало ещё несколько камней, после чего, на стену набросились все, голыми руками расшатывая и вырывая осклизлые камни из расползающихся швов старой кладки. Дыра росла на глазах.

Шум привлёк внимание тех, кто находился в коридоре. Вдалеке замелькал свет, послышались крики.

— Рохом, быстрее! — олень потянул за собой барса. За ними, расталкивая всех, полезла лосиха, и очень кстати. Прямо на них их сумрака тесного коридора с рёвом и воем уже неслись защитники Рамира.

Булыжник прогудев над головой Рохома, впечатался в грудь лосихе, от чего та грозно рявкнула и оттолкнув барса пошла вперёд. Натиск защитников Рамира скис, и очень скоро превратился в паническое бегство тех, кто не успел отведать кулаков воительницы. Пользуясь тем, что лосиха и Ругард оттеснили нападавших в боковой коридор, Рохом бросился к лестнице ведущей в следующий ярус.

С лестницы скатилась тяжёлая бочка, следом за ней, с дурным воем, двое толкавших её волков, следом — вооружённая дубинами стража седьмого яруса. Кто-то запустил сорванным с головы шлемом в фонарь. Свет померк.

Оказавшись в плотном горячем клубке, рвущего друг дружку разъярённого зверья, Рохом панически взвыл, хватил деревянным мечом наугад, получил чем-то тяжёлым по запястью, лишился оружия, полоснул когтями чью-то морду, затем другую. Затем его едва не сбили с ног. Отлетев к стене, Рохом чудом удержался на ногах, наступив на проклятую бочку, катавшуюся под ногами дерущихся.

Очень скоро лестница оказалась для защитников крепости безнадёжно потеряна. Их безжалостно выдавили в галерею седьмого яруса и с позором погнали дальше.

В галерее становилось тесно. Через сток напирали обозлённые, жаждущие расправы наёмники.

Хизаг толкнул Рохома локтем.

— Ты всё затеял — тебе и бунак брать.

Ругард молча протянул барсу отобранный у кого-то деревянный меч.

Взяв оружие, Рохом оглянулся на тревожно гудящую в полумраке восьмого яруса толпу. Слушать его явно никто не собирался. К счастью взгляд его почти сразу наткнулся на одиноко стоящую у противоположной стены рослую фигуру.

Отчаянно работая локтями барс протолкался к ней.

— Как тебя зовут? — он крепко стиснул жилистое запястье лосихи.

— Акла. — ответила та.

— Ты хорошо дерёшься, Акла. — похвалил лосиху барс, — Моему децу нужно пробиться к Южной башне. Я хочу, чтобы ты повела их, — Рохом кивнул на толпу, — в Южный двор. Задержите Гаржа.

Лосиха молча кивнула. Рохом, на радостях ткнул её кулаком в живот и обернулся к своим.

— Дец Карраха! К оружию! — зарычал он, — Дань Углаю!

Он бросился к лестнице, нещадно расталкивая нерасторопных наёмников, что оказывались у него на пути. Рохом не оглядывался. Он знал — его дец следует за ним.

— Дань Углаю!!! — галерею наполнил рёв Аклы, — Децы Барга, Самоха, Нури, Хорна и Кабира — за мной, к Южным воротам! Децы Лаззи и Норака — к Восточной башне!

— Помяни мои слова, Рох, — крикнул на бегу барсу в ухо лис, — быть девке тыцалом, не меньше...

Следующие два яруса они преодолели без приключений.

В главной галерее пятого яруса, почти у самой лестницы они нос к носу столкнулись с Перком и четырьмя незнакомыми пятнистыми гиенами.

— Я твой друг, Рох! — напомнил барсу, гризли.

— Знаю. — ответил Рохом не сбавляя шага, — Прости...

Ловко поднырнув под медвежью лапу, он с ходу врезал ближайшей гиене мечом по шлему. Позади него тяжело шмякнулся на пол гризли, видимо познакомившись с кулаками Ругарда. Гиены проворно юркнули в боковой коридор.

— Прости, Перк! — крикнул на бегу Рохом, — Прости!

Бегущий позади него Хизаг, вдруг взвизгнул и захрипел. Обернувшись Рохом успел заметить, как неведомая сила утянула лиса в какой-то закуток слева.

— Офар, веди. — крикнул он кабарге, — Я сейчас!

Офар с тревогой посмотрел на барса, а затем, прикрикнув на замешкавшихся братьев волков, повёл дец галереей, что вела к башне.

Рохом осторожно сунул нос в занавешенный мешковиной закуток.

— Перк за дело пострадал! — вырвалось у него.

— Все так говорят. — антилопа нильгау повела плечами. Бугры мышц проступили под её тонкой льняной туникой, — Иди. Хизаг мне задолжал...

— Мне нужны все мои воины. — упрямо ответил барс, — Отдай лиса.

Стиснутый ручищами Рашми Хизаг замычал, дёрнулся и попытался укусить антилопу за плечо. Тотчас получил кулаком по башке и полетел в угол, круша пыльный хлам.

Рашми шагнула барсу навстречу, и Рохому стало нехорошо.

Лосиха Акла рядом с Рашми казалась бы худеньким подростком.

Барс одним прыжком вылетел обратно в коридор и попытался достать бросившуюся на него антилопу деревянным мечом. Нильгау без труда увернулась, а затем ударила кулаком по гарде меча Рохома, и барсу показалось что к его ладони приложили раскалённую сковороду.

Заворчала и Рашми. С разбитых костяшек пальцев её правой руки закапала кровь.

Злобно фыркнув, антилопа вырвала у Рохома меч, переломила дубовую деревяшку об колено будто лучину, сгребла барса за грудки и приподняв, швырнула в стену. Медленно, как теперь казалось, Рашми вновь протянула к нему руки, затем на плечах нильгау вдруг возник Хизаг. Завопив больше от страха, лис вонзил зубы антилопе в шею, тут же был пойман за голову, завопил громче. Нильгау пнула Рохома ногой в живот, попала барсу в бедро, потеряла равновесие и полетела на пол вместе с лисом. Оказавшись на полу Рашми вцепилась пальцами лису в морду, гулко приложила его затылком об пол, затем о спину нильгау с треском раскололась дубовая скамья, к счастью оказавшаяся у Рохома под рукой. Рашми ткнулась мордой в пол.

— Хизаг...

Лис выполз из под неподвижно лежащей антилопы, шатаясь поднялся, а затем его вырвало прямо Рашми на спину.

— Всё, Хизаг, ты её победил... — барс и сам едва держался на ногах, — Бежим.

— Рох... я...

— Бежим!

Подобрав обломок деревянного меча, барс схватил лиса за руку, и насколько позволяли заплетающиеся ноги, помчался прочь от начавшей шевелиться Рашми.

Коридор закончился узкой лестницей с которой Хизаг скатился, расшиб о ступеньку нос и гнусаво заявил, что 'погиб в бою и никакой бунак, котами чёсаный, ему не нужен'.

Затолкав метящего кровью пол лиса в какой-то коридор, Рохом зашвырнул туда же остаток своего 'меча'. Поискав глазами оружие, барс приметил потухший факел, снял его со стены, оборвал горелую паклю, взвесил в руке и прислушался.

Снаружи, у Южной башни, судя по визгу да рыку, шёл бой.

Рохом осторожно выглянул в бойницу.

Первым, кого он увидел у входа в Южную башню, был Гарж.

Коротко взмахнув деревянным мечом, тигр сшиб с ног бегущего на него Кабира, огрел по хребту не успевшую увернуться молодую пуму, на миг отвлёкся, поправляя сорванный с левого плеча багровый лоскут шкуры, и угрожающе уставился на столпившихся во дворе новобранцев.

В дальнем углу, среди разбросанных бочек, Рохом заметил Аклу. Лосиха неподвижно сидела на бочке, привалившись к стене, пока олень Джахар прилаживал лубок на её правое предплечье.

Из толпы наёмников в тигра полетел тяжёлый табурет, который Гарж без труда отбил мечом.

— Нури! Келах! — визгливо рявкнул сидящий посреди двора Кабир, — Он же один!

Гарж сделал шаг вперёд. Толпа отхлынула к стене. Кабир проворно на четвереньках отполз к бочкам.

После недолгого замешательства к Гаржу неуверенно направились высокая пятнистая гиена в кольчуге и одетый в кожаную броню, коренастый самец гарны, с толстыми витыми рогами.

— Как думаешь, до полуночи управятся?

Рохом вздрогнул и обернулся.

Перед ним стоял Урсаг.

Ответить Рохом не успел. Двор огласил тигриный рёв, стук деревянных мечей.

Барс приник к бойнице. Посреди двора, на брусчатке, темнело свежее кровавое пятно, наёмники жались к стене, Гарж по-прежнему стоял у ворот и пытался приставить на место полуоторванное ухо.

— Я что-то пропустил? — Урсаг попытался вклинить свой нос в бойницу.

— Да.

— Обойти его пока никто не догадался?

— Я догадался. Только не знаю как.

— Могу подсказать...

Барс молча обернулся к ликаону.

Урсаг усмехнулся.

— Ты хороший, Рох. Я это помню. Пошли.

Судя по вони и жару, где-то рядом была кухня. Спустились на ярус ниже, свернули в узкий коридор и через десяток шагов упёрлись в низкую, обитую железом дверь.

Урсаг снял хурку, надорвал зубами заплату и вытащил на свет большой ржавый ключ. Взвесив его в руках, ликаон пристально посмотрел на Рохома.

— Если Фархад узнает, что у меня есть это — Калех будет развлекаться со мной не один день.

— Не узнает. — серьёзно пообещал барс.

— Что ты скажешь, если он спросит, как ты проник в башню?

— Сквозняком занесло...

Помедлив, Урсаг вставил ключ в скважину, повернул, толкнул тяжёлую дверь плечом. С порога, в темноту брызнули крысы, а у Рохома, от запаха копчёного мяса перехватило дух.

— Ага. — проворчал Урсаг, грубо проталкивая барса в кладовую, и плотно закрывая за собой дверь, — И на меня здесь столбняк нашёл в первый раз. Направо. Бочонок в углу. За ним...

Добротная окованная железом дверца вела в узкую вертикальную шахту. Рохом с опаской принюхался. Пахло как и везде в Рамире, дымом и крысами.

— Привилегия личного деца Фархада, — тем временем рассуждал Урсаг, — жрать не выходя из караулки. Мясо поднимают отсюда.

— Удобно. Нам бы так.

— Ага.

— Полезный ключик...

— Молчи. Залез?

— Урсаг?

— А?

— Пошли со мной.

— Ещё чего! — возмутился ликаон, — Мне чужие бунаки да придумки Фархада ни к чему.

— Какие придумки?

— Хитрые...

За стеной со скрипом провернулась лебёдка, и Рохом почувствовал, что поднимается.

В темноте шахты глаза Рохома очень скоро нашли тоненькую полоску дрожащего света. Щель под дверью. Подъёмник медленно дополз до неё, и барсу пришлось опуститься на четвереньки, чтобы уберечь голову.

Рохом боднул дверь лбом и выкатился в крохотную, всего три шага от окна к двери, комнатку с окном-бойницей, огляделся, прикрыл дверцу лаза.

Покинув караулку, Рохом прокрался к двери с железной кошачьей головой. Прислушался. В покоях Фархада было тихо. Стараясь держаться ближе к стене, Рохом вышел к лестнице.

Они заметили друг друга одновременно. Прошлая ночь, видно, прошла у Фархада в заботах. Гепард осунулся, шкура его потускнела, высокие сапоги и новые серые сакаши были заляпаны засохшей болотной грязью и ряской.

'Ты всё затеял — тебе и бунак брать', — вспомнились барсу слова Хизага.

Рохом не знал, как выглядит бунак тигра, но сразу догадался, что высокая, в шесть локтей палка с привязанными к верхушке ястребиными крыльями, в левой руке Фархада — это и есть бунак.

Увидев Рохома, гепард хотел было крикнуть стражу, но вовремя сдержался. Презрительно сощурившись, Фархад спросил:

— Кто сатал?

— Барал, белохвостый олень... — ответил Рохом.

Фархад ухмыльнулся.

— Барал валяется на дне рва и скулит. Кто сатал?!

— Барал, белохвостый олень... — упрямо повторил барс.

— Вот пусть этот Барал и берёт бунак! — глаза Фархада зловеще потемнели, но к мечу, гепард пока не притронулся.

— Я ему отнесу. — ответил барс, спускаясь на две ступени, — Мне не трудно.

Барс протянул руку к бунаку.

И тотчас отпрянул. Древко факела которое он сжимал в руке вместо учебного меча, помедлив распалось надвое. Фархад криво ухмыльнулся опуская тесак.

— Бой не настоящий! — напомнил гепарду Рохом, отступая вверх по лестнице.

— Бунак настоящий...

Гепард не договорил. В голову прилетел обломок факела и со звонким щелчком отскочил от его лба. Фархад изумлённо рявкнул, прыгнул на Рохома, запнулся за ступеньку и громко взвыв, упал на колени.

— Мой бунак — мой поединок. — сипло выдавил ободранный, заляпанный кровью Гарж, нещадно выкручивая Фархаду кисть, — Поди погуляй, пятнистый.

Вытолкнув гепарда в коридор, Гарж повертел отнятый тесак, забросил его в угол и уставился на Рохома.

— Ну?

Продолжая отступать вверх по лестнице, барс оскалился и зашипел в ответ.

— Как сюда пролез? — проревел тигр, и Рохом вспомнил, как его предупреждали о том, что Гарж плюётся, когда орёт.

— Сквозняком принесло. — барс решил тянуть время сколько возможно, а там...

'Сквозняк' почему-то привёл тигра в неописуемую ярость.

Всё, что успел предпринять Рохом, когда на него, вверх по лестнице нёсся когтистый полосатый смерч, так это с громким тоскливым воем кинуться тигру под ноги. Отчаянно вопя и нещадно полосуя друг дружку когтями Рохом и Гарж скатились по ступеням, сломали ставень, вышибли дверь и плотно застряли в дверном проёме.

Гарж сверху, Рохом снизу.

Под левое запястье барса прикатился обломок факельного древка. Сжав обломок в кулаке, Рохом всадил его Гаржу в бок. Острая деревяшка пробила хурку, скользнула по ребру. Тигр дёрнулся но не издал ни звука. Плотно придавив барса к порогу, Гарж медленно потянулся когтями к его глазам. Рохом отчаянно замотал головой, рванул грудь тигра когтями, перевернулся на бок, едва не вывихнув себе плечо, и с удивлением обнаружил лежащий прямо у него под носом бунак. Рохом вцепился в древко зубами и оттолкнулся от порога, но Гарж поймал его за пояс.

Удар.

Теряя сознание, Рохом стиснул челюсти. Захрустело дерево. Пасть заполнилась кровью.

Тяжело сопя, тигр поднялся на ноги, схватил барса за хвост, и наступил ему ногой на поясницу.

— Отдай... —

Ответом был хруст расщепляемого клыками древка бунака.

— Отдай! — тигру пришлось повозиться прежде чем он смог разжать зубы Рохома.

Отобрав бунак, Гарж приподнял барса за загривок, встряхнул и громко объявил, обращаясь неизвестно к кому.

— А он не трус! — в голосе тигра слышалось уважение, — Идти можешь?

Когда они спустились во внутренний двор, лосиха Акла по-прежнему сидела на бочке, рядом олень Джахар бинтовал разбитое колено тоскливо подвывавшему Кабиру.

— Сейчас и тобой займусь, Гарж. — устало проворчал аксис.

Барс подошёл к лосихе и молча положил ей ладони на плечи. Акла покосилась и молча покачала головой.

— ... еле успокоили его. Лиенн долго орал, что шкуру снимет и наизнанку напялит на того, кто его шатёр спалил. — Джахар щедро полил голову тигра водой из фляги, осмотрел рану и озабоченно присвистнул.

— Пошли скорее.

Мокрый, в розовых потёках, Гарж выглядел худым и жалким. За спиной Рохома прозвучал короткий ехидный смешок.

— Да ладно! — огрызнулся тигр, — на себя посмотри!

К ним подошла Рашми. Барс напрягся, но антилопа не взглянула на него.

— Спина болит. — пожаловалась она Джахару, — Упражнялась с мечом... потянула.

Олень деловито кивнул, и направился в сторону Северной башни. Тигр и нильгау последовали за ним, но не доходя до ворот остановились и обернулись к Рохому.

— Идёшь?

Тигр жил под самой крышей Северной сторожевой башни, в крохотной, душной, пропахшей голубями комнатке с единственным окном. Сундук, грязный тюфяк в углу, длинный меч в старых вытертых ножнах на стене, глиняная миска да кружка — больше в комнате ничего не было. Из окна открывался вид на север долины Пяти холмов и дальний лес.

— С мечом упражнялась... — усмехнулся Джахар, бережно ощупывая тянущийся через широкую бурую спину антилопы, вздувшийся рубец, — Гарж упражняется куда усерднее!

— Хватит уже. — недовольно фыркнул растянувшийся на тюфяке тигр, — Мне ещё долго кровью истекать?

— Недолго. — пообещал ему аксис.

— Как дела у Карраха? — Гарж внезапно обернулся к Рохому, — Он доволен нынешними новобранцами?

Ответить барс не успел. Непрерывный гвалт доносящийся со стороны Южной башни, достиг апогея, перерос в грозный нарастающий гул.

— Гарж, пора бы прекратить потеху эту... — Рашми нервно переглянулась с Джахаром.

— А что я? — пожал плечами Гарж, — Вон, пятнистый, бунак захватил, пусть и прекращает.

— Покажи им бунак. — поддакнул тигру аксис, — А то ещё крепость по камням растащат.

Рохом подошёл к столу, взял лежащий на нём бунак, обычную палку с привязанными к ней ястребиными крыльями, и вернулся к окну.

Первые, кого он увидел среди окруживших Северную башню наёмников, были братья волки Ильнар и Унал, кабарга Офар, песец Нугыл и леопард Мерро, из-за плеча которого светил забинтованным белой тряпкой носом, лис Хизаг.

Башня дрогнула от обрушившегося на неё яростного рёва, когда барс выставил в окно таким трудом завоёванный бунак самого непобедимого Гаржа.

Но даже самые мощные глотки Рамира, перекрыл хищный рык Офара:

— Дань Углаю!!! —

— Чтоб он тебе бубенцы на рога намотал, Углай этот... — устало проворчал Гарж, подсаживаясь на скамью к Джахару.

6.

Котёл.

Отродясь у неё не водилось таких красивых и вместе с тем опасных вещей. В который раз погладив тёмную отполированную рукоять секиры, обвитую в нижней трети кожаным ремнём, Мрита вытряхнула мешок и заботливо разложила на траве злодейски добытое в лагере псов добро. Вся добыча состояла из небольшой сковороды, пары штанов — холщовых и кожаных, очень тёплого, но старого и провонявшего псиной вязаного салакаша, фляги с кислым бурном, мотка ниток с иглой и главное, прекрасных, совсем новых сапог. Ну и конечно самого мешка. Мрита ещё вчера отпорола с его лямки странную нашивку из красной тряпицы, сочтя её подозрительной и слишком заметной. Чёрная нашивка смутила её меньше, да и пришита оказалась на совесть, потому и осталась. Олениха собрала добро в мешок и устало привалилась спиной к сосне. Солнце почти скрылось за щербатой кромкой западного отрога. Вечер обещал быть холодным и безветренным. Устроившись поудобнее, Мрита позволила себе немного вздремнуть, тем более что сегодня днём ей удалось набить себе живот не только листьями и орехами, но и сырой уклейкой. Точно такая же ловилась на отмели Керли, у большого кургана. Она прикрыла глаза.

Факел, сделанный Вегаром, как назло погас и старший Ахур предложил вернуться. Младший его поддержал, но раздираемая любопытством Мрита, озабоченно задрав хвост, полезла дальше, пока не наткнулась на полуистлевшую железную кольчугу и позеленевший от старости бронзовый шлем, прикрывавшие вросшие в землю кости. Вегар, раздув факел, подполз ближе и испуганно забормотал:

— Не трогай. Не трогай его.

Мрита коснулась шлема, и Вегар панически заверещал:

— Не трогай! Забыла? Не будешь слушаться — нукарх заберёт!

Олениха вздрогнула и проснулась. Была глубокая ночь, над холмами висел месяц, а далеко на юге светилась узкая багровая полоса заката...

На юге?!

Мрита рывком вскочила на ноги.

Приземистая толстая тварь с гулким топотом вылетела из кустарника слева, сшибла олениху с ног, протащила по сухой траве и ударила о торчащий неподалёку пень. За краткий промежуток времени, до встречи с пнём, Мрита успела многое: испугаться, удержать в руке секиру и метнуть её в мелькнувшее в подлеске чёрное пятно. Тварь тяжело охнула. Громко зачавкало болотце под её ногами. Придерживаясь за пень, олениха встала на четвереньки, затем выпрямилась на подгибающихся от страха ногах. Тварь завозилась в болоте, застонала и вновь затихла. Тем временем багровая полоса света, на юге выросла в грозное оранжевое зарево, из-за верхушек сосен потянулись в ночное небо длинные языки пламени, безмолвного и оттого ещё более страшного.

— Это Рамир. — олениху передёрнуло от звука собственного шёпота.

— Да, это Рамир горит. — убеждённо повторила она, настойчиво отгоняя мысль о том, что совсем недалеко от крепости находится Олений Двор.

Раненая тварь тяжело завозилась в болоте. Вновь затрещал подлесок. Большое тёмное пятно снова появилось в кустарнике и медленно направилось в сторону Мриты.

Нож показался оленихе слишком ненадёжным оружием. Не сводя взгляда с приближающейся массивной чёрной туши, она отползла от пня и спряталась за сосной.

Тварь же нападать не спешила. Рывком поднявшись на короткие передние ноги, она вскинула к небу короткий хобот, громко застонала и вновь повалилась на траву.

Лирг!

Мрита плюнула и с облегчением выругалась. Лиргов она побаивалась, но не настолько, что бы бежать без оглядки, да ещё бросив оружие. С ножом наготове она подобралась к раненому зверю. Секира разбила крупной, двух или трёхгодовалой зверюге крестец и косо торчала из её крупа. Почуяв Мриту, лирг повернул голову и угрожающе приподнял свой короткий хобот, обнажая сидящие в верхней челюсти тупые жёлтые клыки.

— Чтоб тебя. — проворчала олениха, поспешно обходя лирга с правого бока. Теперь зверь не мог до неё дотянуться, мешала засевшая в крупе секира.

Что же с ним делать? Забивать лиргов Мрита не умела, но знала как это делается из рассказов гостивших у Ареса охотников. Правда, те использовали копьё. Олениха посмотрела на свой нож, на короткую мощную шею лирга, а затем, придушенно пискнув, навалилась на зверя, поймала его левой рукой за хобот, потянула на себя и одновременно с этим ударила лирга ножом в горло. Нож вошёл легко, и когда олениха повернула его, в руку ей ударила горячая густая струя. Лирг мотнул головой, от чего Мрита слетела с его спины, захрипел, задёргался, разбрызгивая чёрную дымящуюся кровь, повалился на бок и затих. Постояв, олениха толкнула лирга ногой. Зверь не шевелился. Вокруг туши исходила паром пропитанная кровью земля. Для верности пнув лирга ещё раз, Мрита попыталась освободить засевшую в его теле секиру. Тут-то она и заметила тавро. Грубый косой крест темнел на левой половине крупа. Мрита коснулась тавра пальцами. Многие решались разводить этих тупых и злобных тварей на мясо, но метили их только в Рамире. Значит... Олениха посмотрела на юг. Пожар стихал, однако западнее, за холмами, разгорался новый.

* * *

Кожаные доспехи и густой мех спасли Рохома от когтей тигра, а вот самого Гаржа аксису Джахару пришлось штопать. В разгар работы к ним заглянул растрёпанный запыхавшийся Каррах, посмотрел на Рохома, прорычал:

— Оставайся здесь!

И снова пропал.

Голодный, смертельно усталый Рохом ещё долго вынужден был бродить по башне. Впрочем, Карраха он так и не дождался. Вернулся Гарж, с перевязанной башкой, плечом и левой рукой.

— Пошли. — коротко рыкнул он.

— Каррах сказал...

Тигр крепко ухватил его здоровой рукой за плечо и повёл к лестнице. До южной стены шли молча. На стене Гарж остановился, перегнулся через парапет, посмотрел вниз.

— Если б эти дармоеды докопали и заполнили ров водой, как и собирались летом, вы бы ни за что не взяли Южную башню.

Рохом знал это и без тигра, но промолчал.

— Пошли.

Гарж зачем-то потащил его к Северным воротам. Боявшийся получить нагоняй от Карраха, Рохом то и дело оглядывался, надеясь увидеть рысь, но покорно следовал за тигром. Перечить Гаржу он опасался.

— Только не заливай, что шатёр Лиенна сам загорелся! — внезапно рявкнул Гарж.

— Сам.

— Ладно. — тигр остановился, упёрся здоровой рукой в зубец стены, налёг на него, будто проверяя на прочность.

— Ликаоны на мельнице тоже сами? — спросил он, не глядя на барса, — Молчишь?

Северная башня. Долгий спуск по винтовой лестнице. Первый ярус крепости. Гарж молча отобрал у обалдевшего при виде тигра стражника-рыси фонарь и жестом приказал Рохому идти за ним. Поворот. Ступени. Второй ярус Рамира был погружён во тьму. Заслышав шаги Гаржа, наёмники спешили убраться с дороги.

— Бальдира я уже лет восемь знаю. — Снова заговорил тигр, когда они свернули в тёмный пустынный коридор седьмого яруса, — Да, он мне сказал, что вы барахло битых ликаонов с мельницы прихватили. Было там что-нибудь... любопытное?

— Ты о чём, Гарж? — округлил глаза Рохом, — Какое барахло ликаонов? Какая мельница, какой, к мороженым псам, Бальдир?

Тигр смерил его долгим и очень неприятным взглядом. Потом беспечно ухмыльнулся.

— А, забудь! Мало ли гризли да ирбисов шатается по предгорьям. Поди не меньше, чем ликаонов. Забудь. Нам сюда.

Гарж поставил фонарь на пол и навалился здоровым плечом на сбитую из толстых досок тяжёлую дверь.

— За мной.

Барс с опаской заглянул за порог. Было темно. Фонарь Гаржа высветил ступени, каменный пол.

Тигр остановился возле массивной крышки люка в полу.

— Чего топчешься? — раздражённо окликнул он Рохома, — Заходи смелее. Я должен тебе его показать.

— Его? — мрачно переспросил барс.

— Котёл.

Наклонившись, тигр ухватился за железное кольцо и с трудом приподнял тяжёлую дверцу. Потянуло падалью. Присев на краю открывшегося лаза Гарж некоторое время угрюмо смотрел в темноту. Рохом терпеливо ждал.

— Пять лет назад, мы точно так же захватили в учебном бою бунак. Тогда нам показалось этого мало. Бунак принадлежал Мигросу.

Тигр ненадолго умолк, глядя в пол.

— Королю не понравилось то, что случилось после штурма. Нас оттеснили к северным воротам и заперли в крепостном дворе. Тем временем, Калех и Храфна развязали кое-кому языки, и Мигрос узнал имена зачинщиков. Их было четверо. Леопард Загир, лев Маргад, орикс Сарал и я. Нас даже не показали Мигросу. Просто приволокли сюда, пинками затолкали в люк, подняли лестницу и захлопнули крышку. На это стоит взглянуть.

Гарж, с фонарём в руке спустился первым. Рохом с опаской полез за тигром в каменный мешок. Оказавшись там, барс прилип к лестнице, внезапно осознав, что никакая сила не заставит его сделать хотя бы шаг в сторону. Воняло гадостно. Где-то справа журчала вода.

Гарж поднял фонарь к потолку и Рохом увидел большой каменный очаг с узким дымоходом и кованой решёткой, на которой при желании можно было бы зажарить целого лирга.

— Мы решили, что нас заперли до утра, пока Мигрос и Яс не придумают, что с нами делать. Время шло. За нами никто не приходил. Глаза очень скоро привыкли к темноте. А позже, Загир нашёл возле очага огниво. Мы сидели у огня и ждали, когда за нами придёт Мигрос, львята, Калех с Храфной. Гадали, как они с нами поступят: переломают кости здесь или отведут в башню? Дрова в очаге прогорели, и Загир принёс ещё. Сарал обошёл камеру и вернулся с котелком воды.

— Откуда он у тебя? — удивился Маргад.

— В роднике лежал. — ответил орикс.

Пламя в очаге почти погасло, а от углей и раскалённой решётки по темнице разлилось ласковое тепло. Я не знаю, сколько я проспал, а когда проснулся, не знал утро сейчас, день или ночь.

Рохому невыносимо захотелось уйти, но прикованный немигающим взглядом тигра, к ступеням, он не мог пошевелиться.

— Я напился воды и снова заснул. — продолжал Гарж, пристально глядя Рохому в глаза, — Растолкал меня Загир.

— Может, тебя, услышат? — леопард указал на люк в потолке, под которым валялось размочаленное ударами полено.

— Не услышат. — проговорил из тёмного угла лев. — Гарж, храпит громче, чем ты колотишь.

Я нашёл полено потяжелее и ударил в люк так, что в ушах зазвенело. Глухо! Сколько дней прошло? По ощущениям не больше двух суток.

Никто не пришёл. Никто не принёс нам еды.

Напившись нагретой в котелке воды, мы вновь смогли уснуть, а когда проснулись, в наших животах будто пели волки. Мы размозжили о крышку люка ещё четыре полена, сорвали голоса, но никто нас не услышал.

— Ложитесь все и берегите силы. — сказал я тогда, — Они хотят сломить нас голодом, чтобы связать без хлопот.

Обшарив карманы, я нашёл два окаменевших от времени сухаря, а орикс — огрызок моркови. Мы разделили морковь и сухари на четверых, но облегчения это не принесло.

Никто не пришёл. Никто не принёс нам еды.

Сначала мы съели наши ремни и кожаные чукаши. Я высох. Моё тело стало лёгким как голубиное перо. Загир сумел поймать крысу, и это был настоящий праздник. Её мясо не вернуло мне силу, но зрение и слух обострились так, что я стал видеть в темноте втрое лучше прежнего, а через дымоход мог подслушать о чём говорят стражники. Говорили они о чём угодно, только не о нас.

Временами, кто-нибудь из нас начинал выть. От воя Маргада и Загира дрожал пол и сыпался песок с потолка. От хриплого рёва орикса хотелось забиться в узкий дымоход. Хуже всего становилось, когда реветь и выть принимались все.

А потом пришла Камала.

Как всегда печальная и усталая. В своём старом белом салакаше, кожаных сакашах, стоптанных сапогах, и с копьём. Она появилась у стены, бесшумно пересекла камеру, присела рядом с очагом и уставилась на меня.

— Ты погибла при Калее, два года назад. — сказал я своей тигрице, — В Кровавой Топи тебя утыкали стрелами. Я видел. Зачем пришла?

Камала не ответила. Развязав салакаш, тигрица запустила руку за пазуху, достала копчёную лопатку лирга, большую ратпмарскую лепёшку, флягу, и по-прежнему не сказав ни слова, поставила всё это передо мной. Не дав к себе прикоснуться, Камала взяла копьё и ушла в темноту.

— Что ты там бормочешь, Гарж? — к очагу, шатаясь подошёл Сарал. Орикс недавно наглотался плесени растущей на стенах, и ему всё ещё было худо.

— Не поверишь, Камала принесла еду! — я протянул Саралу хлеб.

— Это камень... — простонал орикс, — Ты спятил или издеваешься, Гарж?

В темноте зажглась ещё одна пара глаз.

Поднялся Маргад. Лев подошёл, взял из моей руки камень и одним ударом размозжил им затылок Сарала. Орикс ткнулся мордой в очаг, а лев вытащил его из огня за ноги и посмотрев на нас с леопардом, сказал:

— Ещё сутки и я бы с ним не справился. Мы должны быть сильными, когда встретимся с Ясом и палачами.

— Надо придумать, чем снять с него шкуру. — сказал Загир.

Мы освежевали орикса острыми осколками битого камня, выпили кровь и съели внутренности. Часть мяса зажарили на углях, часть закоптили, и присыпали золой.

Мы продолжали жить. Камала больше не приходила.

Первое время лев заставлял нас спать по очереди, что бы те, кто рано или поздно придёт за нашими жизнями — не застали нас врасплох.

Никто не пришёл. Никто не принёс нам еды.

Мы выварили кости Сарала, выскоблили и сжевали его шкуру. Несколько раз мы пытались выломать люк в потолке нашей камеры. Впустую.

— Твоя очередь стеречь. — однажды приказал мне Маргад, когда я острым камнем разбивал последние поленья для очага.

— Загира очередь. — ответил я, указав на спящего леопарда, — мы поменялись.

Лев подошёл к Загиру, склонился над ним и тут же получил удар в живот чем-то длинным и острым. Загир отпрыгнул прочь, прижался к стене и оскалился. Маргад упал на колени, потом медленно завалился на бок. Из его живота торчал рог Сарала.

— Он мясо от нас прятал! — шипел леопард, — Я видел! Я подсмотрел как он...

Лев бросился на него. Первым же ударом Маргад разбил Загиру голову, затем сорвал скальп и раздавил грудную клетку. Убедившись, что леопард больше не двигается, Маргад отполз обратно к стене и затих. Рог орикса торчащий из его живота косо вверх, некоторое время шевелился в такт его прерывистому дыханию. Продолжалось это недолго. Когда я решился подойти — оба не дышали. Не дожидаясь, пока Загир и Маргад остынут, я снял с них шкуры. Затем, острым камнем срезал мясо с костей, сложил в углу очага и присыпал золой. В очаге догорело последнее полено. Какое то время я поддерживал огонь тряпьём пропитанным остатками нутряного жира Загира, но недолго. Без огня стало совсем худо. Я хорошо видел в темноте, но огонь...

Тигр покачал головой и умолк, уставившись на неподвижный огонёк за стеклом фонаря.

— Камала приходила ещё дважды. В первый раз она долго сидела напротив меня. Потом встала, перешагнула через кости Маргада и ушла в стену за моей спиной. Во второй раз она пришла не одна. С ней была совсем молодая тигрица в длинном до колен красном салакаше. Серебристо-белая с тонкими чёрными полосами.

Гарж снова умолк.

— Шкура, полосы, даже салакаш — всё как в роду Вандара. А глаза — мои.

Когда они ушли, я решил — хватит! Когтем я глубоко распорол себе предплечье, но кровь текла плохо. Я встал, добрёл до места, где когда-то спал Загир и нашёл спрятанный в тряпье второй рог Сарала. Кому приготовил его Загир? Мне? Мне. Уперев основание рога в пол, я всем весом навалился грудью на его остриё. Рог вошёл в мою грудь на два пальца и сломался посередине.

И в тот миг, когда я безмолвно проклял Мигроса, Фархада, Рамир и всю свою жизнь, люк над моей головой заскрипел и распахнулся. В камеру спустились двое с факелами в руках.

— Гарж последний. — услышал я голос Храфны, — Гони хурку и шлем, Калех.

Тигр замолчал и отвернулся к очагу. В открытый люк потянуло сквозняком. Опомнившись, Рохом полез по лестнице наружу, но Гарж ловко поймал его за штанину.

— Не спеши. Его сейчас приведут.

— Кого? — не понял барс.

— Перка. — спокойно, глядя ему в глаза, ответил Гарж, — Я поставил на него. Перк трус. Наверняка спятит первым. И сожрёт тебя.

Гарж рывком сдёрнул барса с лестницы, швырнул на пол, поймал за шею, слегка сдавил пальцами горло, всмотрелся Рохому в глаза и ухмыльнувшись отпустил.

— За что?!

— За ликаонов на мельнице...

— Я никого не убивал!

— Я знаю.

— И Перк не...

— И это знаю. Хотя ничего от Перка не добился. Дурень хлопнулся без чувств, когда увидел Калеха. Мне нужно то, что вы принесли с мельницы. Добычу Перка я видел. Твоя очередь.

— И всё?

— Ага. — тигр широко улыбнулся, но зелёные глаза его при этом остались холодными и злыми, — Барахло всё ещё у тебя или сменял кому? Веди!

В деце были только Офар и Ризо. Кабарга и красный волк что-то готовили в стоящем на огне котле.

— Брысь! — коротко рыкнул на них Гарж.

Кабарга и волк переглянулись и, побросав ложки, мгновенно исчезли за дверью. Тигр с любопытством склонился над котлом, а Рохом поднял изголовье своего тюфяка и извлёк на свет два мешка. Разглядев нашитые на лямки цветные лоскуты, тигр улыбнулся ещё шире, нетерпеливо распустил горловины обоих мешков и вывалил содержимое на пол. Одежду он небрежно отбросил на тюфяк. Туда же отправились нож, котелок и сковородка. Затем на глаза Гаржу попался жёлтый пенал. Достав из него прозрачный камень, тигр пристально посмотрел сквозь него на огонь и вернув пенал Рохому заметил:

— Они в цене. Можно обменять на пару одеял или хороший нож.

— А что это?

— Слёзы Дракона. Обычный самоцвет. В верхних раскопах на плато Орфа мы часто такие находили.

В дец заглянул Каррах. Увидев тигра, он настороженно замер на пороге и навострил уцелевшее ухо.

— Из верхних уже давно всё выгребли. Теперь там даже каменные пальцы редкость — заметил он.

— Настоящие Ловцы в верхних и не копают. Глубже лезут. — ответил тигр внимательно ощупывая лямки мешка.

— Ума нет — пусть лезут. — проворчал Каррах, — Нашёл чего?

— Нет. — Гарж бросил мешок, вздохнул и направился к выходу.

— Свидимся ещё, Рох! — сказал он барсу с порога.

Каррах выглянул в коридор, плотнее закрыл дверь и вернулся.

— Покажи камешек. — попросил он Рохома, — Да не бойся, отдам.

Рысь показал лапку ондатры висевшую у него на шее.

— Я из старых Ловцов. Знаю, как они достаются.

Рохом протянул рыси драконью слезу, а сам подумал, что если доживет до конца этого дня, то непременно побеседует с Перком. Да так, чтобы медведь долго разговор помнил.

О Ловцах барс впервые услыхал ещё в детстве. Отец рассказывал.

Давно, когда северная часть плато Орфа принадлежала Ратпмару, там копали руду из которой ратпмарцы плавили сталь для своих знаменитых клинков. Затем плато перешло в руки правителя Северного Гутлаха, затем — Тьме Гиязи. Всем нужна была орфийская руда. За тридцать лет север плато изрезала густая сеть канав, а в небо поднимался дым сыродутных печей. Однако после битвы при Калее, желающих соваться в заброшенный рудник поубавилось. Причина тому — серые нукархи и просто разбойники, укрывавшиеся под землёй от наёмников Мигроса. Вспомнив, что Урсаг родом из Чёрных Врат, Рохом решил расспросить ликаона о Ловцах, при встрече.

Осмотрев камень, Каррах вернул его барсу, подошёл к котлу, поднял крышку и принюхался.

— Этот чего хотел?

— Гарж? — переспросил Рохом.

Рысь ловко подцепил когтем плавающий в котле большой кусок мяса.

— Гарж, кто ж ещё. — Каррах урча от удовольствия принялся за мясо, — В Котле надоело измываться, так теперь вещи отбирает? Гадёныш!

— И часто он... в Котёл водит? — осторожно спросил барс.

— Только тех, кто бунак сумел ухватить. Это Мигрос его заставил. — Каррах швырнул объедки обратно, и вытер жирные пальцы о свою хурку, — А то мало ли кому ещё взбредёт посягнуть на его зубастое величество. Пока действует...

Он с наслаждением почесал линяющую макушку.

— А вообще, я тебя поблагодарить пришёл, за бунак. Как в башню залезть сам догадался?

— Сам. — солгал Рохом.

Каррах довольно оскалился.

— Фархад зол. Он на Кабира поставил и всё спустил, шкура крапчатая. Пойду я... — спохватился он, — Завтра отдыхайте, но смотрите мне, если напьётесь! Бывай, Рохом.

Едва Каррах ушёл, дверь приоткрылась и в дец заглянули клыкастая физиономия Офара и узкая, почти лисья морда Ризо.

— Хвала Мергену, живой и вроде не битый! — Офар чувствительно двинул барса кулаком в грудь.

— Остальные где? — спросил его Рохом.

— Ругард, Нугыл и Мерро в южном дворе, в дозоре. Волков у Меррика в деце видел, Хизаг... опять где-то погибель на свою голову ищет.

— Каррах всё мясо сожрал. — вздохнул Ризо, заглянув в котёл.

— А я говорил, забери с собой! — накинулся на него Офар, — Так нет же!

— В сакаши его прятать, что ли? — зарычал в свою очередь красный волк.

— А хоть бы и в сакаши!

— Вот в свои, в другой раз и засовывай, лось зубастый!

— Э-э! Офар! Ризо! — увидев у кабарги кастет, Рохом поспешно встал между ними, — Надумались! Из-за старого кролика...

— Молодого. — скрипнул зубами Ризо, — Хизаг только вчера с кухни украл. Сейчас придёт голодный, крику будет...

Рохом взял стоявшую возле очага глиняную чашку, зачерпнул из котла похлёбку и устало опустился на свой тюфяк в углу. Вскоре к нему подсел Ризо. Дождавшись, пока что-то недовольно бурчащий Офар уйдёт, Ризо спросил:

— Я слыхал, что тот, кто сумел захватить бунак, через пять лет получает ещё и золотой слиток в придачу.

— По морде от Гаржа получает, а не слиток. — буркнул Рохом и отхлебнул из чашки.

Услышав имя тигра, Ризо выругался, а Рохом с тоской оглядев разбросанные вещи, отставил чашку и принялся наводить порядок. На глаза ему попался найденный у ликаонов жёлтый кожаный пенал с камнем. Барс взял его в руки, внимательно оглядел, силясь поймать ускользнувшее воспоминание, связанное с этой вещью. Распустив тесемки, барс вытряхнул прозрачный камень себе на ладонь, повертел в руках и спрятал обратно.

Карта исчезла.

Пожелтевший кусок тонкой кожи, расчерченный красными и чёрными линиями. Карта реки, как назвал её Бальдир.

'Знать бы, что за река такая'.

Швырнув пенал с камнем в мешок, барс забросил его под тюфяк, взял остывшую чашку и сел возле очага.

— Но кто? — думал барс, ковыряя когтем пережженную глину, — Гарж? Конечно Гарж. Наплевать! Главное меч и хурку не увёл...

— Чего там ворчишь, Рох?

Вздрогнув, Барс обернулся на голос. Он и не заметил, как вернулся Офар и братья волки.

Рохом любил это время, когда незадолго до отбоя, наёмники сбивались вокруг натопленного очага в тёплую мохнатую кучу, передавали друг другу горячую чашу с матаром или бурном и делились новостями.

— Нугыл, никому не интересно, как пьяный Кронар заблудился в восьмом ярусе! — перебил песца Офар.

— Мне интересно. — сердито возразил леопард Мерро, — Я поскользнулся на его блевотине.

— Пусть лучше Рох про Котёл расскажет. — предложил Ризо.

Барс едва не поперхнулся от неожиданности. Отставив кружку, Рохом медленно разгладил усы.

— Страшно там. — выдавил он, — Запах... будто старый лирг сдох. И ещё Гарж... ненормальный он...

— Да, Гарж всегда был... — Ризо выразительно похлопал себя по макушке, — Ещё до того, как его при Калее из пращи угостили. Аргал, тот хоть просто дурак, а этот ещё и опасный.

— Все такими станем через пять лет. — проворчал Офар, — Разве что кроме Мигроса и обсосков его.

— Никто не любит Мигроса, однако присоединить Ратпмар, Северный и Южный Олор, да ещё крепость отстроить... — пустился рассуждать захмелевший Хизаг.

— Крепость построили до присоединения Ратпмара, — перебил лиса Ильнар

— Нет, после.

— До!

— После!

В морду Ильнара полетели остатки ужина.

— Вы у Мигроса спросите, уж он точно вас рассудит! — зарычал Мерро, брезгливо стряхивая с головы потроха рябчика.

— Мерро, громче, а то старина Каррах туговат на ухо. — спокойно проговорил Офар, — И не стоит поминать Мигроса. Особенно в разговорах о присоединении Ратпмара, а то на хурку обдерут. Как Лакхана...

— Как кого? — подал голос из темноты красный волк Ризо.

— Ш-ш!

— Хватит орать, дураки! — Ругард нехотя встал с насиженного места и уселся на пороге, подперев дверь своей широкой спиной, — Начинаются опасные разговоры, — пояснил олень, поймав на себе удивлённый взгляд барса.

— Ты, Офар так и не досказал о строительстве Рамира.

— Да, в тот день как раз Роха подселили... — влез Хизаг.

— Рох чем тебе помешал, помёт лисий?

— Давайте свяжем Ильнара, а Ругард сядет ему на морду!

— Я вам всем Аргала на морды посажу, если не перестанете орать! — окончательно вышел из себя олень.

— На чём я тогда остановился? — Офар почесал клык, растерянно обвёл взглядом присутствующих.

— На том, как Вандар решился присоединить Орфу. — подсказал песец.

Кабарга поднял руку, призывая к тишине.

— Так вот, в ту пору Ратпмаром правил белый тигр Вандар. — громким шёпотом начал Офар. Говорил он медленно, будто опасался каждого слова.

— Он и задумал прибрать северо-запад плато Орфа, а поскольку был стар, доверил это своему сыну Лакхану. Когда Лакхан со своим войском пришёл в долину Пяти Холмов, старейшина селения Кунар попросил избавить их от чудовища живущего под холмом Раммох.

Офар потянулся за котелком и долил кипятка в свою кружку.

— Мигрос был в том войске. — продолжил он, — Не знаю кем, децаром или саталом. Знаю точно, Мигрос один из четырнадцати воинов, что вызвались идти с Лакханом. И единственный кто выбрался из-под холма живым, с отрубленной головой чудовища в придачу. Тогда-то он и объявил последнюю волю Лакхана, что земля от северной границы Сунафата до Хортага, теперь называется Форн, а Ратпмару она и раньше не принадлежали и теперь не будет.

— Ему поверили? — перебил кабаргу Ризо.

— Кто не поверил, того воины Сунафата убедили.

— О как!

— Да. Из-за них, пока крепость не отстроили, к Форну никто подступиться не смел.

— Даже Вандар?

— Вандар умер в год коронации Мигроса. После того как увидел на нём хурку из шкуры белого тигра.

— Это получается, что...

— Получается, что Калех уже троим языки отрезал! — зашипел на Хизага Мерро, — О том, что на самом деле здесь случилось...

— Здесь? — очнулся Рохом.

Мерро и Офар переглянулись.

— Ну да. Это и есть Раммох. Ты садись, чего вскочил?

— А что за чудовище здесь жило? — в наступившей тишине подал голос красный волк Ризо.

— Да может и не было никакого чудовища. — пожал плечами Офар.

— Ты же сам сказал, что Мигрос его голову из Раммоха вынес.

— Из тех, кто в тот день видел Мигроса, я только одного знаю. Это Фархад. Спроси его, Ризо.

— Говорят, Каррах тоже был. — неуверенно произнёс Унал.

— Каррах в то время в Северном Гутлахе нукархов ловил. С Гаржем вместе. Это я точно знаю. Давайте спать. Чем меньше разговоров об этом, тем целее головы.

— Ты прав, Офар. Рох, брось мне плед.

Барс молча передал леопарду одеяло, а сам подсел ближе к очагу.

Родители, разумеется, рассказывали ему историю образования Форна, однако ни словом не обмолвились, о том, где всё происходило. До сегодняшней ночи, Рохом считал, что легендарная схватка Мигроса с чудовищем произошла где-то на юге, на границе с Сунафатом.

Рохом с тревогой огляделся и подумал, что и раньше ему было не уютно в этих низких подземных галереях проложенных в толщах плотного с прожилками кремня, известняка и красного гранита. Он вновь поднял глаза к потолку. Проложенных? Кем? Когда?

А ещё, мать рассказывала, что Мигрос сразился с чудовищем один на один.

— Офар, спишь? — не выдержал он.

— Чего тебе?

— Кто пошёл с Мигросом? Ты сказал их четырнадцать было.

— Девки из гарема Великого сунафа пошли. Разделись, построились и пошли. Я откуда знаю, Рох?

— Хватит, а? — сдержанно напомнил о себе Ругард.

Офар накрыл стоящий возле гаснущего очага масляный светильник перевёрнутым котелком. Сумерки сделались багрово-чёрными. В бойницу потянуло холодом. Где-то под тюфяком тревожно зашуршала мышь.

Не спалось.

Потрескивали остывающие угли в очаге. Дрожащие чёрные тени на неровных стенах превращались в перекошенную от злобы рожу Гаржа...

Если бы тигр запер в его котле, Рута явилась бы ему? Перевернувшись на живот, Рохом в ярости рванул когтями тюфяк, затем ударил кулаком в пол. Задребезжал выпавший из трещины в стене железный светец.

— Рыжий. У всех блохи, но именно ты ловишь их громче остальных. — зловеще заметил Ругард.

— А что я? — обиженно проскулил Хизаг, — Это Рохом бесится. То зубами лязгает, то с тюфяком дерётся.

В изголовье лисьего ложа с тяжёлым стуком прилетел чукаш.

— Ильнар, я тебя червями накормлю.

— Хизаг, в последний раз предупреждаю. Рохом, погуляй, если неймётся.

Барс и рад был бы уснуть, но...

'Сдаётся мне, плохо ты знал её, Рохом...'

Отшвырнув плед, он вскочил на ноги.

'Седьмой ярус, малый южный коридор, третья дверь слева...' — вспомнил Рохом.

Барс нащупал среди своих вещей хурку, набросил её на плечи и бесшумно прокрался к двери. У порога он замер, прислушиваясь к сопению угомонившихся соратников, отпер дверь и выглянул в коридор. Возле их двери горел факел. Справа на лестнице слышались удаляющиеся шаги стражника.

Держась в тени, Рохом добежал до южной лестницы, спустился до шестого яруса и обнаружил, что вход в седьмой перекрыт решёткой. Ругнувшись, барс поспешил к северной лестнице, гадая, что будет делать, если в галерею заглянет стража. На лестнице ему повезло разминуться с Хуралой, очень несговорчивой и тяжёлой на руку самкой ягуара с полуострова Барнут. Дождавшись, когда Хурала скроется за поворотом, Рохом спустится на седьмой ярус, и притаился в тени под лестницей.

Главную галерею седьмого яруса в эту ночь охранял волк Манай. Зная, что трусоватый Манай способен, испугавшись крысы, поднять на уши всю крепость, барс врос в стену и перестал дышать. Однако Манай до лестницы не дошёл, а свернул в малый восточный коридор. Переведя дух, Рохом отсчитал от коридора Маная четвёртый. Было темно, и третью дверь слева барс нашёл на ощупь. Дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте, Рохом слушал сонное сопение доносящееся из-за соседних дверей, да мерные шаги бродящего поблизости стражника, затем осторожно налёг на дверь плечом. Заперто. Рохом постучался.

— Проваливай! — зашипели за дверью, — И скажи Хару, что больше нет! Пусть через шесть дней приходит, а то самим мало...

— Мне Урсага! — нетерпеливо оборвал шипение Рохом.

Дверь недоверчиво приоткрылась. Из тьмы густо потянуло сивухой.

— А, так тебе Урсага? — взъерошенная полосатая гиена встревожено заглянула Рохому за спину.

Дверь бесшумно закрылась.

— Щас будет Урсаг. — пообещали из-за двери.

Сонного ликаона вышвырнули барсу под ноги почти сразу. Следом, из темноты вылетела его хурка и один чукаш.

— Урсаг. — важно пояснила гиена. Дверь захлопнулась.

Ошарашено повертев головой, Урсаг тщательно растёр мятые уши, стряхнул прилипшую к носу солому и недовольно уставился на барса.

Рохому стало немного стыдно. Барс участливо похлопал Урсага по плечу, напялил на него хурку, единственный чукаш и бережно потряс ликаона за плечи.

— Урсаг, дружище...

— Рох. — вяло перебил его рябой, — Давай не здесь... Надо это... спрятаться. Напугаем Маная — такое будет!

Им повезло утащить с одного поста горячий котелок с матаром. Вскоре, сидя на краю восточной стены, они по очереди хлебали отдающий полынью кипяток. Закутанный в две, свою и Рохома, хурки, Урсаг угрюмо молчал. Молчал и Рохом, терпеливо ожидая, когда рябой окончательно придёт в себя и перестанет на него сердиться. Луна уползла за северную башню. Яркие крупные звёзды горели в небе над Рамиром. Мороз прихватывал нос Рохома. Урсаг шумно отхлебнул матара, сунул горячий котелок барсу и зябко передёрнул плечами.

— По осени Ларик украл в деревне мешок яблок. Лежал он у нас в деце, лежал, пока мухи не завелись. Решили они с Гударом бурна наварить, а чтоб Аргал не узнал, варили по ночам. Позавчера медведь стал ломиться к нам, то ли узнал, то ли просто спьяну. А Ларик с перепугу выплеснул запас из бойницы. Караульному Исыму на голову. Теперь весь Рамир знает, чем занимаются гиены деца Волчий Клык. Никакого покоя!

Рохом, прежде чем вылить остывший матар из котелка, внимательно посмотрел вниз.

Ликаон чихнул и плотнее закутался в хурки.

— Что ты хотел узнать, Рохом?

Слова застряли у барса в горле. И рад бы спросить, в чём именно он плохо знал Руту, но...

— Посёлок у перевала Чёрные Врата... — выдавил он.

— Ну? — нахмурился Урсаг, — Двенадцать лет там прожил, пока приёмная родня не прогнала.

— Там руду добывали?

Ликаон долго молчал.

— Видишь, какое дело,— осторожно начал он, — стоит кому узнать, что я из Чёрных Врат, начинается: 'А вот Ловцы... а чёрная форель...'. Отвечаешь честно, что не видел, не копал, не ловил — не верят. Мелюзгу вроде меня к руднику на выстрел из арбалета не подпускали.

Рябой надулся и потёр ладонью замёрзший нос.

— Рох, — глухо выдавил он, — я всё расскажу, что знаю, если пустишь меня в свой дец, следующей ночью. Чую, будут гиены свой бурн задницами в подвале у Калеха хлебать.

— Если Каррах ночью не заявится — пущу. — пообещал барс.

Ликаон заметно повеселел.

— Тьма Гиязи захватила посёлок и рудник ровно через три года, как меня прогнали. К тому времени руду вычерпали без остатка, но ликаоны ведь упёртые. Копали сами, заставили копать жителей посёлка, кто бежать не успел, и докопались. Что нашли — разное болтают, и чаще про золото. Но я точно знаю — Батаргу они нашли.

— Батаргу?

— С олорского значит, 'Тёмная'. Это река. Большая, богатая и рыбой и самородным золотом. Открыли её трое ликаонов — сотник Сайрак и десятники Удагай и Кадан. Они-то и придумали добывать в реке панцирную рыбу. Хотя, я слыхал, что Батаргу открыли сунафы ещё сто лет назад, но кто ж это проверит.

Урсаг ненадолго задумался.

— А мне кажется, нашли они там что-то ещё. После того, как Гиязи с плато прогнали, кого только не понесло в эти рудники. Охотники, сунафы, рвань да ворьё всякое, вроде ралхов и баглахов. И что странно — шаманы и вудулы туда зачастили.

С башни сонно рявкнул ухут, возвестив наступление полуночи. Урсаг потянулся и нехотя вернул Рохому хурку.

— Тёплая. — похвалил он, — Так мы договорились?

— Завтра после отбоя.

Чудом избежав повторной встречи с Манаем, Рохом вернулся на главную лестницу, постоял, прислушался и решил спуститься в восьмой ярус. На шестом орал пьяный Аргал. Встречаться с королевским лесничим у Рохома не было никакого желания и барс поспешил вниз. Перед лестницей ведущей в восьмой ярус Рохом замер и медленно опустился на корточки.

На ступенях, спиной к нему стоял Перк.

Гризли было лень спускаться на восьмой ярус. Привалившись плечом к арке и до колен спустив сакаши, Перк щедро поливал лестницу и на свою беду не смотрел по сторонам.

Рохом был слишком взвинчен и зол, после беседы с Гаржем в Котле.

Самое страшное, что ожидал сейчас Перк, это нагоняй от случайного стражника, но не мощного удара ниже поясницы. Медведь выскочил из штанов, перелетел разом через все ступени, гулко хлопнулся спиной в собственную лужу, попытался обиженно зареветь, но вместо этого смог лишь сипло втянуть в себя воздух.

— Дух перехватило? — посочувствовала склонившаяся над ним коренастая тень,— У меня тоже, когда в Котёл сводили. Лежи-лежи! Отдохни после подвигов на мельнице, а то и надорваться недолго, одному-то против четырёх.

Гризли захотел возразить, но в нос ему прилетели смятые сакаши.

— Если б Гарж нас в Котле запер, я бы в первый же день башку твою тупую отгрыз! 'Смотри никому в крепости не рассказывай!' 'В глуши живёшь!' 'Жизни не знаешь!' Пятак свиной! Я десять раз проклял то утро, когда с тобой в это дерьмо ввязался!

— Зачем ввязался?

Рохом стремительно обернулся. На лестнице стояла Рашми. Вместо привычных сакаш и хурки на антилопе была длинная кожаная юбка и просторная белая туника. Нильгау склонив голову на бок с любопытством уставилась на ползающего во тьме медведя.

— Напился?

— Притворяется. — заверил её Рохом, украдкой показывая Перку кулак.

Ворча и прикрываясь сакашами, Гризли проворно скрылся в глубине восьмого яруса.

Брезгливо подобрав юбку, Рашми спустилась на несколько ступеней ниже и вытянув свою длинную шею пристально уставилась на Рохома.

— Та скамья была лишней.

— Потому и сломал. — скромно ответил барс.

— Хизаг не сдох?

— Отлёживается.

Нильгау повертела головой, принюхиваясь.

— Воняет медведями, — пожаловалась она, — а я от них чешусь. Тяжело достался бунак?

Видя, что нильгау вроде не собирается драться, Рохом подошёл ближе.

— Не покалечили и ладно.

Рашми фыркнула. В темноте блеснули крупные желтоватые зубы.

— Я надеялась, что бунак добудет Ругард, или хотя бы Мерро... Мне ещё долго любоваться восьмым ярусом и медвежьей лужей?

— Могу отвести тебя в Главную башню коротким путём. — спохватился Рохом.

— Через нижний мост? — антилопа принялась подниматься по лестнице, затем остановилась и через плечо посмотрела на Рохома.

— Идёшь?

— Куда?

— Покажу ратпмарский ковёр, что подарили мне в прошлом месяце.

Ковёр действительно был. Большой, чёрный с белым орнаментом, в половину полукруглой комнаты с очагом и узкой бойницей, плотно забитой на зиму тряпьём. Пахло полынью, сеном, жжёной травой. На стене, над очагом, на крючьях висела длинная кольчуга, да жутковатого вида палица с чёрной матовой рукоятью и железным шаром размером с голову Рохома.

Барс поёжился. Захотелось уйти.

— Рашми...

— Да. — тут же откликнулась раздувавшая угли в очаге, антилопа.

— Я тут...

— ... решил отлучиться. — закончила за него нильгау, и подойдя к двери, заперла её на засов, — Я была к этому готова.

Мягкий но увесистый толчок опрокинул барса на богатый ратпмарский ковёр.

— Останешься здесь, Рохом Ворчливый. Рамир и суета его никуда не денутся. — проворчала антилопа развязывая широкий плетёный пояс.

Ноги у Рашми были длинные, сильные, в гладкой бурой шерсти, с белым пятном в паху.

— А Хизага я всё равно прикончу... — нильгау задула висящий на стене фонарь.

7.

Вино ткачей.

Открывать глаза не хотелось. Вставать тем более.

Ноги гудели после недавней беготни, спину ломило то ли после лапищ Гаржа, то ли от ночных объятий Рашми. Рохом повернулся на левый бок, взвыл и пообещал себе впредь надевать доспехи, если случится провести ночь с антилопой. Вставать не хотелось, но видимо придётся. Хотя бы для того, чтобы придушить мерзавца, надумавшего колотить в дверь в такую рань.

Барс открыл глаза. Место у стены, на широком лежаке, застланном бобровым пледом, пустовало. Мех ещё хранил тепло тела Рашми, видимо нильгау ушла совсем недавно. В дверь заколотили пуще прежнего, и Рохом скатился с лежака, натянул сакаши, поискал сапоги. Один валялся у очага, второй... Где второй?

В дверь замолотили чем-то тяжёлым. Уже не шутки!

Рыча проклятия, Рохом натянул сапог, подошёл к двери, отметив про себя, что та заперта изнутри на засов. Выяснять, каким образом покинула комнату Рашми, времени не было. Рохом отпер дверь и на порог ввалился взбудораженный Фархад. Отодвинув Рохома плечом, гепард подошёл к очагу, огляделся, нервно взъерошил пальцами короткую щетинистую гривку на шее.

— Она здесь? — не дожидаясь ответа, он махнул рукой, — А, неважно! Собирайся. И поживее!

Гепард метким пинком отправил к ногам барса второй сапог, поднял и протянул рубаху, затем хурку.

— Как ночка?

— Случалось и хуже. — прошипел Рохом, торопливо одеваясь.

Фархад оскалился, пытаясь изобразить улыбку.

— Повезло вам, и объяснять ничего не придётся. Не то, что нам с Гаржем.

— Случилось чего?

— Одевайся и иди за мной! — Фархад нетерпеливо подтолкнул Рохома к двери.

Полутёмная галерея, привела их к узкой винтовой лестнице, по которой пришлось долго подниматься, протискиваясь боком, вытирая спиной пыльную стену. Они оказались в просторной кольцевой галерее, под самой крышей главной башни. Здесь их нагнала Рашми. На нильгау были потёртые кожаные сакаши, высокие сапоги и белая льняная безрукавка, перехваченная в поясе тесьмой. Антилопа крепко стиснула Рохому запястье, но не сказала ни слова. Выглядела она встревоженной, и как показалось Рохому, даже напуганной.

— Я вхожу первым. — Фархад наконец остановился у широких двустворчатых ворот, обитых железными полосами, — Рашми — будешь подле меня. Рохом — станешь у двери. Молчите, и не говорите ни слова, пока я не разрешу.

Гепард протянул руки к массивным железным кольцам на воротах. Пальцы его слегка дрожали. Фархад решительно распахнул ворота.

Небольшой овальный зал был скупо освещён пламенем жарко натопленного камина. В нос ударил тяжёлый запах незнакомых трав, пригоревшей пыли, меха и мускуса. Ноги утонули в толстом шерстяном ковре, багровом, с чёрной ратпмарской вязью по краям. Шедшая позади Рашми легко подтолкнула его в спину и закрыла за собой ворота на засов.

— Долго бродишь, Фархад.

— Виноват, Яс.

У камина, на скамье сидел молодой лев. Крупный, с медной гривой, одетый в чёрные кожаные сакаши и чёрную кожаную хурку, отороченную серебристым лисьим мехом. На его коленях покоился боевой топор, на длинной, обмотанной кожаной тесьмой рукояти.

— Кто с тобой?

— Нильгау Рашми, дочь Икрама. Она с юга. Ирбис Рохом, воин деца Карраха, бунак — Голый Череп. Местный, с хребта Быхар. Больше этой ночью в башне никого не было, Яс.

Пока Яс испытующе пялился на нервно дёргающийся кончик хвоста стоящего перед ним гепарда, Рохом с любопытством осматривался.

Справа от камина, в полумраке, у стены сидели двое. Матёрый полярный волк, широкоплечий, лобастый, с тяжёлыми челюстями и недобрым взглядом. Его спутница — молодая волчица, выглядела более дружелюбной. Она с любопытством посмотрела на Рохома и Рашми, а затем принялась рассматривать сидящих как раз напротив четырёх молодых львиц, одетых в замшу и дорогие меха.

— Жёны Мигроса, — Рохом ощутил возле своей щеки дыхание Рашми, — старшая — Айб, та что в соболях. Рядом Этайн. Та, с кинжалом и в горностаевой хурке — Айфа. Последняя — Фанд, младшая...

— Тихо там! — Глаза Яса остро сверкнули в полумраке зала.

На Рашми пристально посмотрела, стоявшая за скамьёй львиц, высокая маралиха в волчьей хурке и с парой малых секир в руках.

— Несчастье посетило Рамир в эту ночь. — громко заявил Яс.

— Погоди. — вдруг строго оборвала его Айб. — Никакого несчастья не случилось.

Сбросив с плеч тяжёлую меховую накидку, под которой оказалась серая замшевая рубаха, львица поднялась со скамьи и подошла к камину.

— Никакого несчастья не случилось. — повторила львица. У неё был приятный низкий хрипловатый голос. — Вчера, после вечерней трапезы, устроенной в честь посланцев с севера, Ягморта и Куанги, король почувствовал себя плохо. Яс принял верное решение — не сообщать о случившемся никому и, да простят нас высокие гости, ненадолго задержать присутствующих... — Айб заметно нервничала.

Рохом не слушал львицу. Он наблюдал за волками.

Ягморт...

Младший брат нынешнего конунга Хортага, Хангара Чёрного. Тот самый Ягморт, чьё войско решило исход битвы при реке Калее в пользу Форна. Тот самый Ягморт, прозванный ещё в детстве Костогрызом за то, что в драке откусил руку своему сверстнику.

Волк внезапно повернул голову, поймал его взгляд, царапнул Рохома ответным взором блекло-жёлтых глаз. Равнодушно отвернулся, и нетерпеливо шаркнув по полу хвостом, расстегнул свою тяжёлую хурку из меха выдры.

— ... лишь после того как наш вудул осмотрит его величество...

— Я могу помочь.

— Что? — львица обвела глазами зал.

— Я могу помочь. — сидевшая рядом с Ягмортом волчица поднялась со скамьи. — Я Куанги, потомственный вудул из рода Аканга. Уверена, что моих знаний...

— Конечно. — сдержанно кивнула Айб. — Рашми?

— Да. — отстранив Рохома, нильгау подошла к львице.

Айб молча указала на массивную низкую дверь под глубокой сводчатой аркой за своей спиной. Волчица уже направилась туда.

— Я с ними! — лев было сорвался со своего места, но тяжёлая ладонь Айб легла на его плечо. Рашми, тем временем, обернулась и пристально посмотрела на Рохома.

'Подойди' — одними губами, приказала она ему. Тот не сразу понял, что хочет от него антилопа.

— Подойди, говорю! — сердито зашипела нильгау. Склонившись к уху барса, Рашми спросила:

— Пауков боишься?

— Что? — оторопел барс.

— Со слухом не лады?! — антилопа явно не шутила, — Поймай и принеси мне. Поживее, и лапы ему не оборви.

Рохом решил, что над ним смеются, но Рашми смотрела строго и барс растерянно кивнув, спешно покинул зал.

У дверей он наткнулся на стражника. И не на кого-нибудь, а на самого Гаржа. В руках у тигра был боевой топор, а поверх неизменной хурки из коричневой шкуры топи, была одета кольчуга.

— Я вернусь. — предупредил тигра Рохом, — Скоро...

Гарж лишь сурово кивнул.

В это время года поймать паука можно было только в одном месте. Натужно сопя, Рохом елозил в тесном кухонном чулане, за печью, цепляясь за расставленные корзины, роняя мётлы и ухваты. Одного паука он уже упустил и тот спрятался в пирамиде пустых горшков. Второй, размером с незрелую сливу, сидел в углу под потолком, и как казалось Рохому, издевался. Обеспокоенному вознёй в чулане кабану Крофу, барс рявкнул, что греметь барахлом ему приказал Фархад. Кроф осторожно прикрыл дверь и больше не заглядывал, а Рохом со злостью подумал, что не задумываясь отдал бы полжизни за возможность вновь оказаться на вольных ледяных просторах Ташигау.

Поймать паука оказалось легче, чем до него добраться. Бережно держа двумя пальцами хрупкую добычу, барс покинул чулан, и нос к носу столкнулся с Каррахом.

Рысь прижал его к стене, крепко ухватил за ворот и зарычал, не скупясь на слюну:

— С ночи ищу! Всему децу хвосты узлами завязал, даже кабарге! Пошел за мной!

— Не могу. — отстранился барс, — Я правда не могу.

Каррах покосился на паука.

— Девкам такое не дарят!

— Знаю. Могу идти, децар?

— Я больше не децар... — оттолкнув барса, Каррах исчез в сумраке галереи.

Гарж пропустил его в зал без лишних вопросов. Отдав добычу Рашми, которая в сопровождении волчицы ушла в королевские покои, Рохом устало опустился на корточки у порога. Яс и львицы о чём-то шёпотом совещались у камина. Фархад подсел к Ягморту, Маралиха с секирами, присела на опустевшую скамью и скучая, принялась рассматривать свои чёрные с белым ратпмарским орнаментом, чукаши. На Рохома никто не обращал внимания и это радовало. Встреча с Каррахом порядком потрепала барсу нервы.

Нильгау вернулась скоро. Паук неторопливо ползал по её ладони. Яс и львицы вопросительно посмотрели на Рашми, но антилопа лишь бросила на ходу:

— Король спит. С ним Куанги, она вернётся и всё расскажет. — проходя мимо Рохома, она тронула его плечо, — Пойдём...

— Зачем эта чушь с пауком? — спросил Рохом, когда они вернулись в покои нильгау.

Антилопа выпустила паука в угол комнаты недалеко от очага.

— Следи что бы не уполз. — на ходу бросила она и исчезла за дверью.

Рохом опустился на большую туго набитую сухой травой подушку и отхлебнул прямо из котелка холодный матар.

Время шло, паук ползал по стене, вызывая у Рохома желание запустить в него кружкой. За забитой тряпьём бойницей Рамир жил своей обычной жизнью. Было слышно, как кто-то метёт южный двор, как из подвала выкатили тяжёлую бочку. Рохом подбросил поленьев в очаг, повесил над огнём котелок с водой. Ожидая пока вода закипит, Рохом прошёлся по комнате, снял со стены палицу, подержал в руках и повесил на место. Затем его внимание привлёкло другое оружие. На сундуке лежала тяжёлая кожаная рукавица с торчащим из неё лезвием в локоть длиной. В который раз порадовавшись, что Рашми с ним не в ссоре, барс положил меч на сундук, наугад открыл деревянный короб, понюхал хранящиеся там сухие листья, чихнул и больше ничего не трогал.

Паук заполз в угол и успокоился.

Закипела вода. Барс бросил в котелок жменю смеси матаровых листьев с шиповником, с удовольствием растянулся на ковре и подумал, что у Рашми ему нравится. Куда спокойней и чище чем в деце... Память его норовила улизнуть к ночному приключению, скорее утомительному и болезненному, чем приятному, потому разгуляться ей Рохом не дал.

Лежать без дела, дожидаясь прихода нильгау, очень скоро надоело. Рохом встал, нервно прошёлся по комнате, посмотрел на паука, который с привычной сноровкой заплетал угол паутиной, вернулся на ковёр.

И тут в дверь постучали.

Барс замер. Постучали снова, затем на дверь налегли, да так, что она затрещала а по стене зашуршал песок. Подкравшись ближе, Рохом принюхался. Запах был ему незнаком. По двери нетерпеливо ударили ладонью. Торопливые шаги прошелестели по лестнице, и снова стало тихо.

— Никому не открываешь? Это верно.

Барс крутнулся на месте. Рашми стояла слева от очага и, скрестив на груди руки, смотрела на него.

— Откуда... ты...

Антилопа взяла котелок с матаром и две большие чаши, поставила перед Рохомом на ковёр.

— Паук цел?

Барс молча ткнул пальцем в угол.

— Тогда бери подушку и садись. Надо подождать...

Чего именно надо подождать, барс решил не спрашивать. Молча сел рядом и взял кружку.

— Так я услышу историю в которую тебя втянул медведь? — напомнила Рашми.

— На чужую мельницу забрались, а хозяин Гаржу нажаловался. — сдержанно ответил Рохом.

— Из-за этого он хотел вас в Котле запереть? Совсем у Гаржа голова прохудилась от пережитого. Ну ладно, медведь этот... А тебя чего понесло? Ты же не Хизаг и не Каррах. Сидел бы на этом своём сугробе, — антилопа кивнула в сторону хребта, — и лиргов ловил.

Барс долго угрюмо молчал.

— Ничего не держало, вот и ушёл.

— Вернёшься после службы?

— Вернусь. — уверенно кивнул Рохом и поднял глаза на Рашми, — А ты?

Нильгау покрутила носом, будто слепня прогнала.

— Не-а! Не хочется. Хотя меня там ждут. — Рашми улыбнулась, и Рохом решил, что шрам на губе делает улыбку нильгау хищной.

— Родня ждёт?

— Можно сказать, родня.

Нильгау тяжело вздохнула.

— Раз в пять лет, — продолжала антилопа, — жрец Дахмар выбирал спутницу Гайи. Ту, которая отправится в вечный Рхар, чтобы отдать на пять лет свои глаза слепой богине-кобре.

Рохом молча кивнул. В детстве он слыхал о жертвоприношениях на далёком Барнут. Жертве вырывали глаза и бросали в глубокий колодец со змеями.

— Этому Дахмару видимо свои глаза пришлось отдать? — предположил Рохом.

— И ещё пятерым жрецам Гайи. — Рашми протянула ему дымящуюся чашу.

— Угу... — Рохом в который раз посмотрел на ожерелье из двенадцати тигриных клыков на шее антилопы, — Насмотрится теперь всякого, кобра ваша...

Нильгау хихикнула и боднула барса своей тяжёлой головой в плечо.

Антилопа снова наполнила котелок, повесила его над огнём, подбросила в очаг пару поленьев и внезапно замерла. Вытянувшись во весь свой немалый рост, и даже привстав на цыпочки, Рашми осветила угол зажженной лучиной. Она смотрела на паука. Вернее, на сплетенную им паутину. Удивлённо фыркнув, нильгау бросила лучину в очаг и склонилась над сундуком. Рохом осторожно заглянул ей через плечо. Он успел разглядеть, что плоских чёрных шкатулок, вроде той, что достала Рашми, в сундуке было много. В шкатулке лежал хрупкий желтый как осенний лист, свиток. Нильгау бережно расправила его. Левая половина свитка была расписана мелкими угловатыми рунами. Руны были разбиты на группы, по три, по шесть, и более. Каждую группу рун объединяла ровная жирная черта снизу. В правой половине свитка была нарисована паутина. Круглая, треугольная, вытянутая в виде трубки...

Рисунок в который упёрся длинный с грубым ногтем, палец Рашми, мало походил на ту, что сплёл в углу паук. Нильгау принялась шёпотом разбирать руны, и у барса возникло чувство, что за происходящее здесь запросто можно угодить в подвал к Калеху.

Рашми замолкла, уставилась в стену, чутко повела ушами, будто прислушивалась к тому, что происходит где-то за пределами комнаты.

Молчание это барсу тоже не понравилось, и он осторожно кашлянул.

— Я и забыла про тебя... — вздрогнула нильгау, убирая свиток.

— Ты вудул?

— В храме Гайи мне даже вползновение доверяли.

Барс прогудел что-то уважительное, но расспрашивать не стал.

— Всё плохо? — участливо спросил он, показав на шкатулку со свитком.

— Кому как. — пожала плечами Рашми запирая сундук, — Вино Ткачей. Но вот какое?

— Вино? Опять гиены дрянь наварили?

— Может и гиены. Но точно не из Рамира. — нильгау вновь посмотрела в угол, на паутину, — Великим королям, королевский покой и королевские сны. Хорошо, если счастливые...

— Не понимаю.

— Лучше и не пытайся. Хотя я и сама не понимала, пока паук помог.

— Как?

— Я ему кровь, а он мне паутину. Много будешь знать, станешь короче на голову. Здесь это просто.

Нильгау хитро прищурилась, сунула руку под хурку, вытащила и протянула Рохому небольшой лёгкий свёрток.

— Прощай, Рохом Ворчливый. И не приходи больше.

Барс не помнил как спустился по винтовой лестнице. В себя он пришёл лишь когда в главном коридоре раздались чьи-то тяжёлые шаги. К лестнице шёл кто-то большой и явно не Гардж — тот крался тише сквозняка. Решив, что сегодняшнее утро совсем не для неожиданных встреч, барс одним прыжком преодолел два последних витка лестницы, в панике оглядел пустынный зал, нырнул в один из коридоров и притаился за аркой .

Лось Калех. Вот уж кого барс меньше всего хотел сейчас повстречать.

Палач принарядился. Его высокие сапоги блестели от воска. По полу волочился длинный серый плащ на заячьем меху. Засаленную красную рубаху, в которой все привыкли видеть Калеха, сменил белый салакаш из тонкой шерсти.

Тяжело ступая подкованными сапогами, Калех прошёлся по залу, почесал отвисшую губу, высморкался в край плаща и направился в сторону коридора, где притаился Рохом.

Барс похолодел.

К счастью, на лестнице снова загрохотали чьи-то шаги, и лось повернулся к нему спиной.

— Заждался, головорез? — насмешливый хрипловатый голос как оказалось, принадлежал той самой маралихе, которую Рохом заметил в зале. Секиры висели у неё на поясе. Улыбнувшись, она наградила Калеха таким тычком в грудь, что лось едва не растянулся на полу. Они обнялись, и Калех что-то грубовато заворковал ей на ухо. Та рассмеялась, хлопнула лося по спине.

— Не сейчас. Мне после полудня верхний зал охранять. Вечером приходи, злюка.

Лось и маралиха не спеша направились в тёмную галерею, что напротив лестницы.

Стало тихо.

Затем в конце галереи замерцало пламя.

— ... этих северян... — едва различил Рохом слова маралихи, — Рашми сразу про отраву подумала...

Барс нахмурился, напряг слух, но что там бубнил в ответ губошлёп лось так и не разобрал.

Проклиная своё любопытство, барс покинул укрытие, пересёк зал, прокрался в галерею.

— Каррах, дурень, недосмотрел, ему и отвечать. Он и пойдёт, наверное. Калех свети на дверь, а не на мой хвост!

Скрипнула дверь. Свет пропал.

Насупившись, барс пошёл за лосем и маралихой.

'Каррах'... 'Рашми'...

Он не был уверен, что следующим произнесённым именем, не станет его. И ему не нравилось, что его имя будет произнесено палачами.

Дверь он нашёл сразу. Её выдала узкая полоска дрожащего света фонаря. За дверью глухо кашлянул Калех. Затем кто-то двинул тяжёлый табурет. Вновь что-то неразборчиво пробубнил палач.

— Молчи и слушай. — резко оборвала его маралиха, — Обещал не говорить он видите ли! Храг этот тоже много чего тебе обещал...

А потом случилось то, что прибавило Рохому седых волос на копчике.

— Калех! — внезапно крикнула маралиха, — Коридор, живо!

Дверь распахнулась. Темнота и густой крысиный смрад спасли Рохома. Палач, едва не отдавив ему ногу, протопал до конца коридора и встал там, загородив широченной спиной вход.

Рохом вжался в заросший седой паутиной простенок.

— Явилась, наконец. — проворчала за дверью маралиха. — Что скажешь?

— Вино ткачей. — неожиданно прозвучал за дверью голос Рашми.

— Точно?

— Паук никогда не врёт. Я сначала подумала на грибы здешние, но уж больно быстро он с паутиной управился.

— Сдохнет?

— Паук или Мигрос?

— Паук, конечно! Рашми, Калех следит, не бойся.

— Может и сдохнет, если не поить и не переворачивать в постели. Хрода и Лута всё время при нём. Сёль и Стейнир у дверей сидят с арбалетами и зубами щёлкают на каждого.

— Ловко. Вроде как есть король, а вроде как и нет его.

— Яс пока правит, по старшинству. Торд с Уной, в кольчугах, с мечами, ни на шаг от него не отходят. И да! — спохватилась антилопа, — Король перебрал и отсыпается! Это для всех. А для Калеха и равным ему по уму — особенно! Поняла, Храфна?

— Кому говоришь, Рашми! — обиженно фыркнула маралиха, и осторожно спросила — Яс — это хорошо?

— Да. — ответила нильгау, — Войско Форна его уважает.

— войско Форна! — фыркнула маралиха, — Какое войско Форна? Чему обучено это войско? Воровать выпивку у лесничего? Колотить друг друга палками в седьмом и восьмом ярусах?!

— Последнее кстати у них неплохо получается. Только я одна догадалась, где они применят свою выучку?

— Цыц! Мысли читаешь?

— Я ж вудул...

— Вудул — хвост надул! Фархад что говорит?

— Ничего пока. Готовит провожатых волкам, каких-то гонцов из Хортага встречать. Вернее, волку. Волчица вроде при Мигросе остаётся.

— Волк этот, конунг вроде?

— Брат конунга.

Громко чихнул Калех, от чего у Рохома едва не выпрыгнуло сердце из груди.

Рашми и Храфна умолкли. Калех выпрямился полностью загородив своей спиной проход. Сделалось совсем темно. Кто-то спускался по лестнице. До ушей барса донёсся повелительный басок кого-то из старших львят. Забубнил что-то оправдательное лось.

Жёлтая полоска света под дверью тревожно мигнула.

— Рашми! Куда полезла? Он уйдёт скоро!

— Может меня ищут?

— Нужна ты им. Волки эти не из Хортага?

— Волчище этот в северной крепости уже давно не живёт. И вообще, что в Хортаге творится, никто толком не знает. За этот год — ни одного отряда с гонцом.

— Дела...

— Полезу я, Храфна.

В коридоре стало светлее: продолжая назидательно гудеть, львёнок отвёл палача на лестницу.

— Чегой-то там?

— Храфна, сиди!

— Одним глазком...

Дверь с противным скрипом приотворилась, заставляя Рохома, плотнее врасти в стену. Из-за двери в коридор высунулось настороженное оленье ухо. В тот же миг какая-то сила втянула ухо обратно, дверь бесшумно но решительно закрылась, что-то хлопнулось на пол, и свет под дверью погас.

— Больно же!

— Кому сказала, сиди!

— Фонарь раскокала, кобра барнутская!

— Сама кобра! Подсади лучше. Полезу я...

— Чуть ухо не оторвала, кобыла! Ну лезь...

Возня за дверью усилилась и Рохом решился. Он прокрался мимо двери гадая, что будет если в коридор опять выглянет Храфна или наоборот, вернётся Калех. Рохом высунул нос в зал.

— ... кроме меня и моей сестры. — солидно вещал палачу львёнок, средний Эйвин, судя по голосу, — Остальных — гнать к псам! Скажешь, я приказал.

Палач озадаченно забубнил.

— Его тоже к псам! — отрезал Эйвин.

Одним прыжком Рохом пересёк зал, влетел в соседний коридор, добежал до главной лестницы, сиганул через перила. Озадаченный свалившимися на него событиями, но довольный, что так легко с ними разделался, Рохом отправился на кухню.

Там и встретил его угрюмый Каррах.

— Идём.

Простившись с обедом, барс, волоча хвост, поплёлся за рысью. Каррах молчал. Даже не сопел при ходьбе, что всегда означало только одно — децар нынче злее осиного роя.

'Я больше не децар.' — вспомнил барс, и на сердце цепко повисло предчувствие грядущей гадости, тем более что направлялись они к Фархаду.

Так и случилось. Каррах поднялся по лестнице в Южную башню. Знакомая железная дверь с выбитой на ней кошачьей головой была приоткрыта. Каррах толкнул её и вошёл, не дожидаясь приглашения. Рохом опасливо задержавшись на пороге, последовал за рысью.

В покоях Фархада стоял лютый холод. Распахнутый настежь ставень скрипел на ветру, стылый ветер гнал по широкому подоконнику снежную крупу. Фархад ютился на скамье, кутаясь в соболиный плед, и преданно смотрел на сидевшего во главе стола волка.

Ягморт был голоден. Он с наслаждением отрывал от копчёного лиргова окорока огромные куски, демонстрируя собравшимся отменный аппетит и силу челюстей. Одет волк был лишь в кожаные сакаши да серую льняную рубаху без рукавов.

Пасть Рохома наполнилась слюной. Барс тоскливо вздохнул.

— ... как я обещал, — выдыхал облачка пара гепард, — наёмники сопровождают тебя до пустоши Дамлир, что на севере, за Уллой, где нас должен ждать отряд с вестями из Хортага...

Ягморт отложил окорок, извлёк застрявший между зубов кусок мяса, внимательно рассмотрел его и снова отправил в пасть.

— Верно. — кивнул он. — На переправе через Уллу к нам присоединятся мои друзья. Кто поведёт отряд?

— Я поведу. — ответил гепард.

Ягморт вновь приложился к окороку, отхватив, как показалось Рохому, половину суточного пайка караульного, залил всё это кружкой бурна и довольно прищурился.

— Со мной пойдут... — Фархад покосился на замерших у входа барса и рысь, — А вот они и пойдут. Ещё Ритара возьмём.

— Чего холодно так? — Каррах не выдержал первым. Озабоченно взглянув на открытое окно, на позёмку стелющуюся по ковру, он энергично потёр нос.

Фархад посмотрел на рысь с тоской, Ягморт с удивлением.

— Уже достаточно проветрилось? — с надеждой спросил гепард волка.

Ягморт, не переставая работать челюстями, благодарно кивнул.

— Помимо Ритара, — продолжал гепард, направляясь к окну, — я беру с собой этого полудурка гризли. Как там его?

— Перка? — удивился барс.

— Перка. Сгодится брёвна на переправе ворочать, а потеряем по дороге — не жалко.

— И когда идём? — спросил Каррах.

Гепард вопросительно посмотрел на Ягморта.

— Доем и пойдём. — ответил волк хищно поглядывая на второй окорок.

Фархад покривился.

— Сбор вечером, в седьмом ярусе, у главной лестницы. Припасы Ритар получит. Каррах, проследи чтобы Кроф его не обманул. Про оружие и доспехи напоминать не буду, сами знаете. Всё.

Фархад отвернулся, давая понять, что разговор окончен, и больше ничего ни объяснять, ни выслушивать он не станет.

— Иди в дец. — рыкнул барсу Каррах, когда они проходили мимо кухни, на пороге которой топтался немного растерянный каракал Ритар.

Подходя к двери своего деца, Рохом чуял — как раньше уже не будет.

Дверь была приоткрыта и за ней барса поджидала непривычная тишина. Пещера оказалась пуста: ни тюфяков, ни вещей, ни самих наёмников. Очаг был холоден, даже золу выгребли. За очагом шевельнулась крупная тень.

— Рох?

— Урсаг?

— Урсаг... — ликаон кашлянул, — Есть огниво? Моё украли.

— Там, в мешке. — Рохом указал на свою постель. — Слушай, а где все?

Ликаон не торопился с ответом. Когда дрова были аккуратно разложены и первые язычки пламени заплясали по лучинам и пересушенному мху, Урсаг с довольным видом протянул руки к огню.

— Хизаг и Ругард под замком, Офар у Меррика в деце, Ризо у Сераха, волки у Гудриха, Мерро и Нугыл... Я не знаю где Мерро и Нугыл. Ты не расскажешь, что случилось?

Барс покачал головой.

— Ясно. — вздохнул Урсаг, — А тебя куда?

Рохом не ответил. Достав из-под тюфяка мешок, он принялся собирать скудные свои пожитки. Затянув горловину мешка тесьмой, барс забросил его за спину, завёрнутый в песцовую хурку меч сунул подмышку и растерянно огляделся.

— Всё? — Урсаг таращил на него внимательные карие глаза.

— Нет. — Рохом склонился над ликаоном, — В ту ночь, когда ты развёл костёр...

— Помню. Дальше.

— ... ты сказал, 'Сдаётся мне, плохо ты знал её, Рохом...'

— Помню.

— Я подумал, что ты...

Ладонь ликаона решительно легла Рохому на нос.

— Знаешь, Ларик тоже думал, что сварил отличный бурн, а Аргала вторую ночь рвёт. — ликаон на прощание крепко сжал запястье барса, — Ты хороший, Рох. Куда бы тебя ни забросило, не забывай Урсага.

— Не забуду. — пообещал барс и ушёл не оглядываясь.

Карраха и Фархада в седьмом ярусе ещё не было. Бесцельно шатаясь по главному коридору, он наткнулся на стражу.

— Рох? — вытаращил на него воспалённые глаза худой волк в чёрном салакаше, — Чего шляешься?

— Смотри-ка! — усмехнулась косуля Хельвин, сидящая с глефой в руках рядом с неизменной угольной грелкой, — Прямо, как на войну собрался. Куда тебя, Рох?

— Сам не знаю! — у барса не было настроения для болтовни с децом Самоха. Он собрался уйти, но...

— Погоди, Рох. Сейчас выясню!

Склонившись над чадящей грелкой, косуля остриём глефы ловко выкатила несколько угольков. И Рохом остался, хотя бы, для того чтобы не обижать Хельвин, а заодно послушать её голос.

— Лишь десять дней... осенних дней, хранит тепло костра зола... а дальше — тьма... — гулко прокатилось по коридорам, после чего Хельвин замолчала, пристально вглядываясь слезящимися от дыма глазами в угли, и тихо добавила:

-Тьма древнее света.

8.

Газель в тигровой хурке.

Дождь, зарядивший с ночи, барабанил по крытым лапником скатам шалаша.

Фархад спал, с головой укрывшись своим шерстяным плащом. Ягморт куда-то ушёл ещё на рассвете. Рохом лежал с открытыми глазами, положив под голову кулак, и рассматривал видневшуюся за входом в шалаш жёлтую кромку дальнего леса, по ту сторону долины.

Начинался одиннадцатый день их пути.

Долина Пяти Холмов осталась далеко позади, и ветер больше не доносил до носа Рохома опостылевший смрад Рамира. Зато родной северный склон Ташигау был как на ладони. В ясные дни, когда тучи не скрывали ледник, барс мог рассмотреть даже скальный уступ в форме наковальни, прямо за которым был вход в его жилище.

Рохом вздохнул. Осень окончательно взяла своё, и уже четвёртый день горизонт был затянут плотными как шерстяной плед облаками.

В шалаш просунулась физиономия Перка. Гризли покосился на спящего гепарда и подмигнул Рохому.

— Мы каши напарили целый котёл и уклеек туда накидали. Будешь?

— А мясо? — с надеждой спросил Рохом.

— Каррах пошёл ловушки проверять, может и будет чего. Есть рыба.

Отбросив плед, Рохом выбрался наружу.

Кашей медведь назвал примерно полведра бурого месива с торчащими из него рыбьими хвостами. Горестно вздохнув, Рохом попросил у гризли его палицу.

— Зачем это? — насторожился тот.

— В это время здесь ещё можно встретить отставшего от стада лирга. — ответил Рохом, зорко всматриваясь в подёрнутый золотой дымкой лесок на соседней сопке, — А копья у меня нет.

— Я с тобой, если ты не против.

Рохом вздрогнул от неожиданности. За месяц, проведённый в Рамире, он так и не свыкся с пугающей манерой Фархада, появляться внезапно.

— Я не прочь размяться, — гепард покосился на устроенную медведем стряпню, — и стосковался по свежему мясу, конечно.

Привыкший охотиться в одиночку Рохом в душе скорчил кислую мину, но отказывать командиру поостерёгся.

Протоптанная лиргами тропа привела их в поросшую молодым осинником долину. В низине Фархад вспугнул ондатру, запустил в неё камнем, но промахнулся.

Идти дальше, на восток, они не решились и направились на юг, вдоль ручья. Дождь наконец закончился. К тому времени, как солнце взобралось на левый склон Таргау, охотники решили сделать привал. Фархад постелил на землю хурку и с удовольствием растянулся на ней. Рохом просто опустился на кочку. Некоторое время, они молча наблюдали, как светлый поток, журча на перекатах, несёт мимо них жёлтую листву и упавшие в воду ветки.

— Каррах, поди, зол на меня, что я его дец разогнал? — вдруг в полголоса спросил его Фархад, и помолчав, сам же ответил, — Знаю, зол конечно. Но и мне Яс черепушку проел из-за вас.

— Нас? — нахмурился Рохом.

— Хизаг и Ругард стояли у ворот центральной башни, в ту ночь когда... когда всё случилось. Потом ты с Рашми...

Сказанное очень не понравилось Рохому.

— Думаешь...

— Что я думаю — это моё дело! — резко оборвал Рохома гепард, — Хотя, по-правде жалею, что в наши дни, за ротозейство одного не казнят весь дец, как во времена Ланса Пегого.

Гепард зевнул, потянулся и задрал салакаш, подставляя скупому осеннему солнцу свой белый, в тёмных подпалинах живот, — Всё так сложно...

— Кого наказали?

Приподнявшись на локте, Фархад внимательно посмотрел на барса.

— Меня. А я — Карраха. Остальных просто раскидал по другим децам, с глаз долой. Забудь. Я уже сказал — всё сложно. Твоя забота до пустоши добраться.

— Рашми ведь ничего не... — осторожно начал Рохом.

— Рашми в защитниках не нуждается, в отличие от нас с тобой. — ответил гепард, удивлённо покосившись на барса, — Спать с победителями — её привилегия. Не ты первый, не ты последний. Выбрось её из головы. Можно?

Внезапно Фархад протянул руку к его мечу.

Рохом расстегнул перевязь и отдал оружие гепарду. Фархад внимательно изучил клинок, встал, приноравливаясь, повертел меч в руке, провёл атаку, в завершении которой одним ударом срубил молодую осинку.

— Неплохая игрушка. — похвалил он, и вернул оружие барсу, — Наследство?

— Отца. — признался Рохом.

— Вот как? Отец вольным был или нанимался к кому?

— Я не знаю. Я и видел-то его редко.

— А звали как?

— Росс.

Если бы Рохом смотрел на гепарда, а не на гонимый течением лесной мусор, он был бы впечатлён. Фархада будто колом пригвоздило к месту, где он стоял.

— Не знал такого... — совладав с собой, проворчал гепард и вновь прилёг на своё место, — Ну, а мать? — выдержав паузу, осторожно спросил он.

— Райза. В лавину попала. Давно.

— Как же ты выжил на леднике? Совсем один?

— Привык. — равнодушно ответил Рохом, — Я, сколько себя помню, всегда один. Ну, почти.

Барс насупился, помрачнел, и Фархад решил не мучить его расспросами. Некоторое время гепард молча созерцал ползущие с хребта тяжёлые дождевые тучи.

— Мне с самого начала понравилось, что ты не донимаешь меня этим вечным скулежом: 'Что даст мне король за пять лет службы, во славу его?' — как остальные. Однако я всегда надеялся услышать эти слова.

— Что даст мне король за пять лет службы, во славу его?

— Сам бы чего хотел?

— Дома очутиться.

— Дома, это где?

Рохом указал в сторону хребта.

— Рядом... — гепард повёл плечами, — Я бывал на Ташигау. Холодно там. Юргау пониже и лес там, на южном склоне.

Рохом покосился на гепарда, но промолчал.

— ... но вы же горцы, — продолжал тот, — сами никогда ничего не попросите.

Фархад выжидающе уставился на Рохома.

— На Юргау куропаток много. — мрачно выдавил барс.

— Вот и ладно. — Фархад вздохнул с облегчением, — Восточный склон Юргау, от границы ледника до леса, а в придачу к нему десять выделанных шкур лирга, два одеяла, две пары чукашей, новый топор и пару наконечников для рогатины. Пошли дальше?

Ручей сделался шире и мельче. Осинник поредел, топкие берега превратились в узкую галечную косу. Ручей обрывался небольшим водопадом, сбегавшим по усеянному камнями крутому берегу, в горное озеро. Фархад остановился, припал на одно колено и застыл, прислушиваясь к чему-то. Напряг слух и Рохом. Тревожный клич и хлопанье тяжёлых крыльев были едва различимы за шумом воды.

— Гуси! — выдохнул Рохому в ухо Фархад, — Надо было лучника с собой взять.

Рохом лишь вздохнул.

Гепард поднял со дна ручья несколько крупных голышей, протянул пару Рохому.

— Обойду озеро. Чую, в заводи они, под ивой.

— Попади в гуся а не мне в голову. — шепнул ему барс.

Дождавшись пока Фархад скроется в камышах, Рохом прошёл берегом ручья ещё с десяток шагов. Затем осторожно выглянул. Гепард был прав. В тени ивы, что росла на противоположном обрывистом берегу озерца, неспешно бороздили затянутую ряской заводь, пять крупных красно-серых птиц. Нарядный краснозобый вожак плавал поодаль, посматривая на кажущиеся ему опасными заросли камыша. Оценив расстояние, Рохом решил не рисковать и, обойдя топь, подобраться к птицам ближе, чтобы уже наверняка.

Камень со свистом вспорол стену камыша на берегу слева, пролетел у самой воды и угодил вожаку в голову. Распластав широкие серые крылья, тот завертелся в воде, а остальные гуси в туче брызг, с гвалтом рванули в небо. Спустя мгновение за ними тяжело поднялся в воздух и оглушённый вожак. От души выругавшись, барс запустил гусям вслед свои камни и уже открыл рот, чтобы сказать гепарду всё, что он думает об их совместной охоте...

Что-то тяжело шлёпнулось в топкий берег за его спиной.

Гусь.

Птица ещё дёргала лапами и пыталась перевернуться на бок. Но ей мешала засевшая под правым крылом длинная стрела с чёрным оперением.

Рохом будто уж скользнул в заросшую осокой низину, по удобнее перехватил палицу и, затаив дыхание, прислушался. На берегу кто-то продирался сквозь ежевичник. Фархад?

Терпкий запах шкуры гепарда был ему уже хорошо знаком. От незнакомца же несло кожей, подпаленным у костра мехом и жёсткой козлиной шерстью.

— Камни закончились? — внезапно раздалось на берегу. Скрипучий голос и наглый тон принадлежали явно не Фархаду, тот чаще шипел, как змея.

— Эй, баллиста хвостатая, тебе говорю.

— Дурак ты, Аард. — раздался из зарослей справа недовольный голос Фархада. — Охоту испортил.

— Это ты испортил. А я — помог.

Рохом осторожно выставил из осоки свою макушку.

— Две баллисты...

Стоявший на берегу молодой джейран был невысок, но довольно крепок. Его большие чёрные глаза смотрели нахально. В руках он держал небольшой, но мощный с виду лук. Одет джейран был в просторную хурку из тигриного меха, редкого янтарного окраса, да сакаши из шкуры онагра. Когда джейран наклонился чтобы подобрать подстреленного гуся, Рохом заметил висящий у его левого бедра тяжёлый ятаган в щедро украшенных бахромой и бисером ножнах.

Фархад подошёл к джейрану и крепко обнял его за плечи.

— Что бы там ни было, но я рад видеть тебя, великий сунаф Северо-западной усары. Правда, очень рад! Без тебя со скуки сдохнуть можно.

— Волчара здесь?

— Ягморт в лагере. А это Рохом.

Рука у Аарда была сильной и цепкой, с грубыми мозолями от тетивы.

— Аард? — вытаращился Каррах, когда они втроём вернулись в лагерь, — Жив ещё?

— Жив. — джейран бросил подстреленную птицу к его ногам, — Не рад мне?

— Да как сказать... — пожал плечами рысь, — С одной стороны, лук твой никогда лишним не был, а с другой, когда вы с Ягмортом в отряде...

— Значит, домой вернутся не все. — закончил за него Аард.

Каррах лишь угрюмо покачал головой.

— И как это Хаар всё пропустила?

— Хаар в пути. — ответил джейран, — Послезавтра встретит нас у переправы через Уллу.

— Врёшь, ведь? — Каррах с надеждой посмотрел на ухмыляющегося джейрана.

Но тот лишь молча покачал головой.

— Тогда гуся своего сам ощипывай! — рыкнул Каррах, отворачиваясь от костра, — У меня настроение пропало.

— Это не гусь, это казарка... — обиженно вздохнул Аард, подобрал птицу и отправился к опушке.

— Последний мой поход. — проворчал рысь, вот доведу вас до переправы, вернусь и хватит с меня...

Рохом посмотрел в небо. На долину, со стороны гор, снова ползли тучи, грозя дождём.

— Нужно спешить. — Каррах, проследил за его взглядом, — А то переправляться будет непросто. Улла коварная река.

Прошедшие в горах ливни сделали своё дело. Улла разлилась, превратившись из бурного ручья в широкую реку с топкими берегами. На холме, за рекой горел костёр и Аард, увидев его, громко засвистел. В ответ, к небу подняли горящую головню. Ожидавших было четверо. Три лисицы и...

— Ты совсем не изменилась, Хаар! — обратился джейран к тому, что в сумерках Рохом принял за сваленные у костра мешки, — Всё такая же... красивая...

Широченная приземистая тень ухмыльнулась в ответ медвежьими клыками.

— Храни меня Урсул! — набожно прошептал Перк.

Тень же поднялась на короткие кривые ноги и шагнула навстречу.

— Расскажешь, что нового в Олоре? — ухмыльнулся Аард.

Росомаха рыкнула на джейрана, наградила его мощным шлепком, сдержанно кивнула Ягморту и подошла к Рохому, поздороваться.

Сила с которой Хаар стиснула его запястья, заставила барса содрогнуться.

— Милая девочка, правда? — оскалился Аард. Росомаха усмехнулась и Рохом заметил в глубине её пасти короткий белёсый пенёк, вместо языка.

— Жаль не разговорчивая.

Хаар обернулась к джейрану, но того уже облепили две молодые лисицы и увлекли куда-то к берегу реки.

— Ларта Оторва и Уларга Отрава. Сёстры мои, саранча им под хвост. — рядом возник крупный бурый лис в чёрном салакаше и кроличьей хурке, — Всегда за мной таскаются. Ну и за Аардом.

Лис бесцеремонно толкнул Рохома.

— Мы пока вас ждали, плот остановили, что в Северную Усару сплавляли. Так, со скуки. А на плоту вино оказалось...

Только теперь Рохом заметил, что вся компания едва стоит на ногах.

Густое тёмно-красное вино, уже плескавшееся на дне бочонка, и впрямь оказалось отменным. Рохом с наслаждением цедил его из кружки, в пол-уха слушая не в меру болтливого лиса Снарта, по прозвищу Короед. Как выяснилось, что в их маленьком отряде все, за исключением его и Перка, давно друг дружку знали.

Раз в год, заскучавший в своём неприветливом, Хортаге Ягморт наведывался в Рамир, к старым друзьям, повеселиться.

Веселились они последние два месяца осени, когда из Олора и Ратпмы по Улле и Калее шли плоты с зерном, бурном и оружием, в Усары Великого Сунафата. Правда, этот год вышел неудачным.

— Волчара с братом поссорился. — сообщил причину неудач Аард. Наклонившись к костру, джейран сосредоточенно покачивал вино в большом серебряном кубке. — Уже год носа в Хортаг не кажет. Даже на свадьбу его не пришёл. А Хангар, брат его, конунг нынешний, видать вину чует. Воинов своих с подарком ему навстречу выслал. Через три дня в Серых холмах должны с ними встретиться.

— Из-за чего они с братом-то? — тихо спросил джейрана каракал Ритар.

Аард прежде чем ответить посмотрел в сторону реки, где о чём-то совещались гепард и волк.

— Папаша их, покойный конунг Дарг Лютый, вечных пиров ему в Хорте, нашёл Хангару невесту из какого-то знатного северного рода. А когда Дарг помер, Хангар возьми да и женись на южной замухрышке, у которой ни зубов, ни шкуры. Ягморт ему всякого наговорил...— Аард протянул лису разливавшему вино пустой кубок и Рохом заметил, что на кубке выгравирована обнажённая самка газели, — Только смотрите мне! Я вам ничего не рассказывал!

— Хаар точно тебя не выдаст. — успокоил джейрана каракал, довольно щуря на огонь свои зелёные глаза. Затем джейран принялся рассказывать похабные истории о похождениях какого-то сунафа, а потом к костру подсели Фархад и Ягморт, и лис вручил им полные до краёв кружки.

* * *

Мрита не решилась развести костёр. Закутавшись в одеяло и забившись от ветра в неглубокий овражек, она с интересом наблюдала за происходящим на соседнем холме. Собравшееся там зверьё сперва ей очень не понравилось, но позже, когда к компании присоединился отряд, в котором был полярный волк, олениха решила присмотреться внимательней. Шли они явно на север. А путь на север лежал только через Хортаг.

Мрита давно и окончательно решила куда она направляется. Нынешней родне сейчас на глаза лучше не попадаться — за мёртвыша примут, и Арес не спасёт. На родине, у истоков Керли, её тем более никто не ждёт. Остаётся север. Там наверняка ещё помнят Ареса, и сестре бывшего десятника, возможно, не откажут в гостеприимстве.

Вспомнив Ареса, олениха решилась на отчаянный шаг. Завтра она подойдёт к неизвестным и попросит взять её с собой, хотя бы до Хортагских предгорий. Вполне возможно, что те, на холме, окажутся не воинами Хортага, а обычной шайкой грабителей, которые во множестве скитались по Форну. Грабителей олениха не боялась — брать у неё было нечего, а после случая с языками, она пристала бы и к наёмникам Мигроса, лишь бы не скитаться по этому краю в одиночку. С этими мыслями Мрита, наконец, уснула.

* * *

Удивительно, но после вина голова у Рохома осталась ясной, не то, что после бурна. Выбравшись из шалаша, барс протёр глаза и огляделся. У костра сидел джейран и что-то увлечённо рассказывал внимательно смотревшей на него росомахе. Рядом с ней, сидел на корточках Ритар и грустно ковырял ножом остатки вчерашнего гуся. Лисы, как всегда, насели на своего братца и что-то усиленно ему втолковывали. Рубивший хворост для костра, Короед, лишь досадливо от них отмахивался. В стороне от всех, как всегда угрюмый Каррах правил тонким оселком свой меч. Фархада и Ягморта барс в лагере не увидел.

Он подошёл к костру.

Аард уже заварил в котелке крепкий матар и ожидая пока тот остынет, вынул из мешка длинный увесистый свёрток. В свёртке оказались стрелы. Полтора десятка длинных стрел с узкими гранёными головками и чёрным оперением, а так же с широкими острыми наконечниками и рябым оперением. Аард принялся тщательно осматривать каждую и складывать их в объемистый колчан с крышкой отделанной леопардовым мехом.

— Чем дальше от Рамира, тем неспокойнее в Форне. — пояснил он.

— Ликаоны?

Джейран странно посмотрел на Рохома.

— В этом вашем Форне столько отребья опасного. — Аард осторожно подправил оперение одной стрелы маленьким очень острым ножом, — Баглахи одни чего стоят. А вы всё детёнышей ликаонами пугаете.

— Баглахи? Не слыхал.

— Баглах, с олорского, значит 'ублюдок'. — пояснил джейран, — Случается, что и волчица с оленем живут в согласии, вот только детеныши у них не рождаются. А вот у леопардов и львиц — рождаются, да своего потомства иметь не могут. Таких и зовут баглахами. Дорога им одна — к Сотаргу.

— Сотарг, это кто? — спросил барс.

— Это, к которому Сурал ушёл? — внезапно встряла в разговор Латра.

— Он самый. Сотарг сын тарпана и зебры. До войны был последний изгой, а теперь от его сотни баглахов даже малым усарам достаётся.

— Сурал Чёрный? — Ритар бросил копаться в объедках и подсел ближе, — За его голову в прошлом году награду объявили, вроде. А за что его из усары погнали?

Джейран усмехнулся.

— О, это целая история! Перед тем, как отправиться в Хорт, мой папаша, Арлан Темноокий, решил осчастливить своих отпрысков дележом наследства. Рожу Арлана я не забуду до сих пор. Занятно она вытянулась, когда вместо двенадцати сыновей в его шатёр набилось тридцать шесть. А самое веселье началось, когда самого старшего, Оноя, отодвинул плечом неизвестно откуда взявшийся Сурал Чёрный. Мои братья дернулись было надавать Суралу, да побоялись. Тот и вправду в отца пошёл, ростом с Ягморта, плечи — во, рога в полтора локтя. Вот только шкура...

— Что, шкура? — полюбопытствовал подошедший к ним Короед.

— Шкура у Сурала была чёрной. Чёрной, как ворон в полночь. Арлан аж затрясся. Орёт: 'Кто такой?!' 'Сурал, сын Айзуль.', спокойно ответил тот. Арлан скривился. 'Айзуль родила мне семерых воинов, но я не помню среди них баглахов. Проваливай!' Сурал усмехнулся, лишь белые зубы во мраке шатра блеснули, пошёл прочь но, задержавшись у входа, громко сказал: 'Братья, кто в немилости, айда со мной, к Сотаргу. Сотарг не глядя на шкуру разделит и наследство, и добычу.' Что тут началось! Оной полез на брата с кулаками. Бадрах и Чадал повалили его на землю, закатали в ковёр и вынесли из шатра. Сурал, под шумок смылся, а когда всё немного улеглось, выяснилось, что у Арлана пропала гепардовая хурка и старинный ратпмарский кинжал. Арлан конечно расстроился, обозвал нас скорпионами рогатыми и сказал, что усара, после его смерти достанется победителю в состязании лучников, а проигравшие могут катиться на все четыре стороны в степь и там дерьмо со скарабеями собирать.

— В какую цель нужно будет стрелять? — спросил Сухел.

— С трёхсот шагов в задницу твою! — рявкнув вконец осерчавший Арлан обнаружив, что вдобавок пропал его лук работы неизвестного гутлахского мастера.

— Кто победил в состязании, можешь не рассказывать. — оборвал джейрана Каррах.

— Не было никакого состязания, — мотнул головой Аард, — и без него ясно кому усара, а кому степь. Как добычу после Калеи делить, так все, а как Рыжий холм от подонков Резни отбивать — так Аард. Всё честно.

— Чего же ушёл? — поинтересовался Ритар.

Джейран сделал вид, что не расслышал каракала, и это не ускользнуло от Карраха.

— Я слышал, там не только усара в наследство досталась? — ехидно спросил он.

— Молчи уже... — Аард тоскливо поморщился.

— И большой у Арлана гарем?

— Заткнись, Ритар!

— Поди, старые и злые все?

— Заткнись Каррах!

— Я слыхал, что можно откупиться...

— Иди в задницу, Короед!

Росомаха вдруг коротко рыкнула и привстала. Аард заинтересованно хмыкнул. Все обернулись.

Высокая белохвостая олениха, со свалявшимся рыжеватым мехом, в замызганной рубахе в беличьей хурке и потёртых кожаных сакашах не показалась барсу опасной. Оружия ни в руках ни на поясе, ни за спиной у неё не было.

— Стой! — приказал барс, — Кто такая?

Хаар негромко рыча переместилась по правую руку барса. Только сейчас Рохом заметил, у неё на поясе пару длинных боевых ножей.

— Руки на виду, девочка и медленно сюда! — джейран не отвлекался от работы, однако лук положил на колени, — Ты одна?

— Это ещё кто? — раздался позади, голос Ритара.

— Бродяжка просто. — предположила Уларга.

Рохом продолжал обшаривать незнакомку взглядом. Худая и очень усталая, но стройная и сильная. Вон, какие плечи. В Рамире барс уже сталкивался с оленями и научился уважать их.

— Я Мрита. — представилась олениха, — Иду из Ратпмы к северной границе. Ищу спутников.

— На север? — переспросил джейран, — Куда именно?

— В Хортаг.

Раздался негромкий смешок. Рохом и не заметил как к костру подошли Ягморт и Фархад.

— В Хорта-аг? — насмешливо протянула Латра, — Тебя там ждут?

Олениха немного смутилась.

— Нет. Но я надеюсь, конунг Хангар обрадуется лишнему топору...

— Конунг Хангар, — зловеще пророкотал за спиной Рохома Ягморт, — в настоящее время изыскал себе более приятные радости, чем лишние топоры. Ступай мимо незнакомка, лёгких тебе троп.

Мрите показалось, будто ей как в детстве хлестнули крапивой по глазам.

— Но... — возразила она.

Фархад грозно прищурился а затем подтолкнул в спину стоящую рядом Уларгу.

— Гнать!

Лисица нагнулась и подняла лежавшую у костра длинную хворостину.

— Кому сказано, облезлая! — сварливо зарычала она на остолбеневшую олениху, — Пошла!

Лисица в детстве явно не играла в 'Проклятие Одноглазого Гора', иначе знала бы, отчего имевший привычку держать меч в левой руке Гор, стал одноглазым.

Хворостина свистнула у правого плеча оленихи и с хрустом разлетелась под подошвой её чукаша. А затем пронзительно взвизгнула Уларга. Из разбитого носа лисицы в жухлую траву обильно полилась кровь.

Джейран восхищённо хрюкнул.

— Да как... ты... —

Захлёбываясь от ярости, Фархад потянул из-за плеча свой тесак.

Его опередили Латра и Короед.

Снарта Рохом успел перехватить, тем более что в руке лиса был нож. Латре повезло меньше. Получив коленом в живот и локтем в поясницу, лиса полетела в грязную промоину.

— Гнать?! — Мрита сама испугалась своего крика, — Меня?! Дочь вудула?!

Гепард по-прежнему держался за рукоять тесака, но обнажить его не мог. Ягморт не давал.

— ... печень воронам! Глаза рыбам! Хвост червям! — плевался пеной Снарт, потрясая ножом. Рохом с опаской удерживал лиса на вытянутой руке.

— Волчара! Ну пусть идёт с нами! Хороша же девка!

— Пусти Ягморт! Она!

— Ну, волчара! Возьмём!

— ... на мелкие кусочки!

Ягморт, явно наслаждаясь происходящим, наблюдал за оленихой, ярость которой постепенно менялась ужасом.

— Тихо! — рявкнул он, — Собираемся и уходим! Аард, лису из ямы достань! А ты...

Волк пристально посмотрел в круглые от страха глаза Мриты и ткнул пальцем в лежащий у костра котёл с остатками каши.

— Вымыть.

9.

Пустошь Дамлир.

Стало холоднее. Густой туман укрыл пустошь, лишь плоские голые макушки Серых холмов поднимались из него, будто острова. Каждое утро туман спускался с горного хребта и не рассеивался до самого вечера. Туман глушил звуки, искажал голоса, оседал на ресницах.

Шли всю ночь. На рассвете, выбравшись из леса, набрели на кострище месячной давности, видимо оставленное охотниками, а на окраине пустоши Рохом заметил свежую тропу, проложенную небольшим стадом лиргов, и никаких следов отряда из Хортага.

— Точно Дамлир? — спросил волка Фархад.

Они стояли на вершине холма.

— Я сам приказал. — ответил Ягморт, — Проводник у них надёжный, земли эти хорошо знает.

Подошёл джейран.

— Там, — Аард указал луком на едва заметный из-за тумана, соседний холм, — я уже проверил, хорошее местечко. Бережок, кустарник...

— И нас не заметно, ни со стороны пустоши, ни с холмов. — добавил стоящий неподалёку Ритар.

— Да. Остановимся там. — согласился гепард.

Идти к счастью оказалось недалеко. Окончательно изорвав чукаши, Мрита вчера надела новые сапоги. Теперь, с непривычки у неё болели стопы. Споткнувшись о мёрзлую кротовину, олениха неловко припала на правое колено, отчего в её мешке загремела сковородка и тщательно припрятанная до поры секира.

— Ты мне всех куропаток и кроликов распугаешь! — зашипела Уларга.

— Отрава, отстань от неё. Мало получила?

— Короед, по сторонам лучше смотри. — обернулся к лису каракал, — В лагере ворчать будете. Мрита, давай помогу.

— Мне не тяжело. — запротестовала олениха, но Ритар настойчиво тянул за лямку её мешка и Мрита сдалась.

Шедшая позади росомаха заурчала и толкнула в бок что-то жевавшего джейрана.

— Чего тебе, Хаар?

Ворча, росомаха указала на мешок, который нёс каракал.

— Чего? — не понял Аард.

Нетерпеливо рыкнув, Хаар поймала джейрана за хурку и притянув к себе, указала на полоску чёрной ткани, пришитую к лямке мешка оленихи.

— Э... волчара. — тихо позвал Ягморта джейран, — Иди сюда.

Поросший жухлой травой берег Калеи, был надёжно прикрыт с юга невысоким холмом, а с востока — густым кустарником. Осмотрев берег, лисы принялись разматывать бредень.

— Зачем? — удивился Рохом, когда Перк и Ритар притащили из леса целый ворох лапника и жердей.

— Для шалаша. — отдуваясь ответил гризли. Не хочется мокнуть.

— Я думал мы встретим отряд и сразу уйдём.

— И где он, отряд этот? — к ним подошёл Каррах, — Торчать нам теперь здесь...

— По мне лучше здесь, чем в Рамире. — отозвался Ритар, — Задрала вонь да объедки с кухни. Сейчас ещё лисы рыбы наловят. Мрита, хорош копаться! Разводи костёр.

— Уже! — олениха как раз натягивала второй сапог. Не смотря на плохие воспоминания, оставленные последней встречей с наёмниками и робость перед Фархадом, Ягмортом да и остальными, олениха была почти счастлива. Во-первых, она была не одна. Больше не надо было бояться разводить костёр, далеко обходить кажущиеся подозрительными брошенные охотничьи лабазы, да стоянки рыбаков. Во-вторых, далёкий и неприступный Хортаг, становился осязаемым. Мрита покосилась на Ягморта. Если, конечно, не передумают и не прогонят. Она потянулась за мешком, что бы достать огниво и котелок, но кто-то неслышно подкравшись сзади, наступил на лямку.

— Интересный какой у тебя мешок, Мрита. Дай взгляну.

Ехидный, с наглыми чёрными глазищами, джейран, не понравился Мрите с самого начала, но как себя с ним вести она ещё не знала. Пока олениха в растерянности хлопала глазами, Аард ловко подхватил мешок, распустил стягивающую горловину тесьму и вывалил содержимое себе под ноги.

— Рогатый, зачем шмотки чужие по земле валять? — окликнул его Каррах.

— Взгляни. — Аард бросил рыси мешок.

Каррах поймал мешок, повертел в руках, заметил чёрную нашивку на лямке и нахмурился.

— От же... Фарха-ад!

Рядом с Мритой возникла суровая и настороженная Хаар.

— Из Ратпмара идёшь, значит? — Ягморт уже вертел в руках секиру Мриты, — Сталь ратпмарская. Гляди, Фархад.

Волк протянул оружие гепарду.

— Не самая лучшая, но это она. — согласился гепард, и броском вогнал секиру в берег.

Затем он обернулся к Мрите.

— Тебя спросили, из Ратпмара идёшь?! — повысил он голос, — Одна?

— Одна... — сердце Мриты ушло в пятки.

— Это откуда? — перебил гепарда волк. Отобрав у Карраха мешок, он сунул его оленихе под нос, — Только не врать, хуже будет.

— Я из Ратпмара иду, это правда! — страх придал Мрите если не храбрости, то нахальства, — Что ты скалишься, Аард! Меня чуть Гутлах не угнали! А мешок этот я у рябых псов украла, когда они на реке Гунар рыбачили... И секиру...

— Чего-чего?! — подпрыгнул джейран.

— Какие рябые псы?! — подпрыгнул вслед за ним каракал.

— Хватит галдеть! Сколько их было? Как давно ты их видела? — спросил Ягморт.

— Восемь. Дней десять, вроде...

— И молчала ведь, ворона ушастая!

— Я не знала...

— Хорошее дело! Не знала! А может у нас десяток ликаонов на хвосте.

— Ну что ты раскудахтался, Ритар! Ликаоны в Форне, это ж невидаль, ага. — сердито посмотрел на каракала Каррах, — Да они всё время здесь охотятся, когда зима им на плато брюхо подводит.

— А вдруг она подсыл собачий...

— Сам ты подсыл собачий! На, понюхай.— рысь швырнула мешок Ритару, — Псиной несёт или оленями?

— Нашивка! — не сдавался Ритар.

— Нашивка эта означает, что владелец мешка сражался при озере Мелор, когда её ещё на свете не было.

— Да брехня этот Мелор! — взвился джейран, — Брехня пёсья, псами выдуманная, а вы верите! Скажи, волчара.

Ягморт не ответил, но пристально посмотрел на Фархада.

— А что я?! — занервничал гепард.

— Я ни о чём тебя не спрашивал, Фархад.

— Так что Мелор-то, Каррах?

— А что Мелор, Аард. Ну, озеро подземное. Большое очень. Сцепились там однажды ликаоны с какими-то бродягами-рыбаками. Головы друг дружке поразбивали, да лодки баграми потопили. А из-за чего, кто ж теперь вспомнит. — Каррах вздохнул и бросил взгляд на берег, где сёстры лисы бранили за что-то Короеда, — Ну что, напугали девку? Напугали. А теперь, пошли рыбу чистить.

Бредень был набит среднего размера плотвой. После недолгих препираний решили приготовить гутлахскую рыбную похлёбку, а остальную добычу завялить.

— Я не умею готовить такое. — робко возразила Мрита, когда все обернулись к ней.

— Тебя хотели увести в Гутлах, — напомнил ей Ягморт, — значит умеешь.

— Только погуще. — облизнулся Ритар.

— Ага. — согласился Короед, — Я прослежу.

— Заодно расскажешь нам, что видела, пока болталась по предгорьям, — добавил Рохом, выбирая рыбу из сети.

Мрита сбросила хурку, достала нож и взяла плотву покрупнее.

— Видела. — вспомнила она, — Горело что-то недалеко от Рамира. И сильно горело.

— Заставы дальние горели. — уточнил Рохом, — И крепость в лесу. Олений двор, называлась вроде.

— Крепость? — Мрита выронила рыбу, — В лесу?

— Заставу олени спалили. — проворчал Каррах, — стряхивая налипшую на шерсть чешую, — Вместе с дозорными. Рох видел. Да, Рох? А потом по другим заставам прошлись.

— А с Оленьим двором что?

— Чего вытаращилась? Родня там?

— Знакомые... — соврала олениха.

— Думаю, Арес сам его и спалил. — усмехнулся Каррах, — Славно погуляли олешки...

— Что скалишься, рысья морда? — зарычал на Карраха Фархад, — Мы двенадцать воинов той ночью потеряли.

— Зачем же они свою крепость? — Мрита ничего не понимала.

— А что им оставалось? Сидеть и карателей из Рамира дожидаться? Погуляли напоследок и ушли.

— Зачем?

— Мстили за что-то. — хмуро ответил Каррах, — Ты работай, Мрита, работай...

Олениха вернулась к работе, но руки не держали ни рыбу, ни нож. В конце концов, она глубоко порезала ладонь.

'Это из-за меня'. — думала Мрита рассматривая алые бусины собственной крови на жухлой траве, — 'Из-за меня... Но куда ушёл Арес? Хорошо, что ушёл'.

Олениха покосилась на гепарда и похвалила себя за осторожность. Узнай Фархад, что она из мятежной крепости, да ещё и родная сестра Ареса...

— Я б его башку рогатую у себя над очагом повесил. — ворчал Фархад.

— Ареса? — удивился Ягморт, — Это он бы твою повесил. Арес же десятником у меня служил. Он воин, а ты — девка...

Злобно глянув на волка, гепард вскочил и ушёл к реке.

— Зачем ты так, волчара?

— Любой служивший в Хортаге воин, мне как брат. Тот кто оскорбил моего брата, считай оскорбил меня. Ты же знаешь, Аард.

— А, ну да. — джейран обернулся и посмотрел на сникшую Мриту, — Вот такие они, олени. Лишь бы кровь пустить. Чучело ушастое, давай перевяжу.

— Да. — вспомнила Мрита, — В овраге, что на границе с Северным Гутлахом, видела языки отрезанные. На верёвке висели.

Каррах с досадой швырнул в котелок крупную плотву, обдав всех брызгами.

— Вот ещё этих дерьмецов!

— Ты сам дерьмец, Каррах! — зарычал на рысь мокрый Ягморт, — Рыбьём швыряется!

— Ралхов только не хватало! — продолжал сокрушаться Каррах.

— Каких ралхов? — насторожился барс. Рохом уже где-то слышал о них, но что, не помнил.

— Ты где такую хурку раздобыл, рогатый? — Каррах обернулся к джейрану.

— Не у ралхов! — огрызнулся Аард, — Я воин, а не меняла!

— Ты ж в кости её выиграл, воин! — напомнил Ягморт.

— Тигр Халеф, проиграв пять раз подряд, метнул мне в голову чурбан, на котором кости бросали, промазал и так разошёлся, что половина усары его успокаивать сбежалась. Не смогли. Тогда я угомонил его стрелой в глаз, ну а шкура... — Аард провел рукой по тигриному меху, — Не пропадать же?

— Всё равно, в кости. — упрямо проворчал Ягморт.

— А вот ралхи, Рох в кости не играют. Они без затей снимают шкуры с таких как мы. — пояснил Каррах, — Тем и живут.

Рохом зябко повёл плечами.

— Ягморт, отрезанные языки чья шайка оставляет, не Аледа? — спросил волка каракал.

— Не знаю. — ответил Ягморт, — Раз тут ралхи шляются...

Он внимательно посмотрел на каракала.

— Сейчас же отправляешься на холм, а Перк на берег, и что бы даже крыса не прошмыгнула.

Барсу выпала очередь стеречь лагерь в ночь, вместе с Аардом. Ночь была ясной и морозной. Туман исчез, Серые холмы за рекой тонули в жуткой черноте. И дышала чернота тревогой, ворочалась среди серых глыб, изнывая по утраченному покою, жаждала вновь забыться долгим голодным сном, но не могла. И от этого, зрела в ней и рвалась наружу такая хищная неукротимая злоба, что у Рохома дыбом встала шерсть на спине и загривке.

— Рох. — вдруг шёпотом окликнул его джейран.

— Ты чего из рощи ушёл? — возмутился барс.

— За одеялом бегал. Скажи, а правда что Мигроса отравили?

— Откуда я знаю? Я в свиту его не вхож.

— Волчара рассказывал...

— Аард! — зашипел Рохом, теряя терпение, — Беги в рощу!

Джейран бесшумно исчез, а Рохом спустился к берегу, постоял, послушал тишину, затем дошёл до шалашей посмотреть, не погасли ли в яме угли.

Угли всё ещё дышали теплом. Барс присел возле костра и немного погрел ладони, прислушиваясь к сопению и ворчанию спящих в шалашах соратников. Подняв глаза к небу, он отыскал видимое в это время года созвездие Оленя, затем созвездие Рыси.

'Попрошу Ягморта взять меня в Хортаг' — подумал он, — 'И пусть Фархад хвост себе отгрызёт со злости. И подачки эти пускай себе оставит. Ну его к псам рябым, Рамир этот с королями травлеными! Завтра же попрошусь'!

Он вспомнил Мриту.

'Олениху эту сопливую возьмёт, а меня нет? Ох, обидно будет...'

Плотнее закутавшись в хурку, он побрёл обратно к холму.

— Рох! — встревоженный шёпот Аарда отвлёк барса от мыслей.

— Чего тебе?

— На соседней пустоши, у скалы, костёр. Ягморт уже знает. Сказал, собрать всех.

— Отряд из Хортага?

— Сейчас выясним. Пошли.

Мрите снилось, что её ручной ворон улетел в лес, а олень Галар не выпускает её за ворота и грозит пожаловаться брату. И что в место Ареса явился вудул Лахар и схватил её холодной рукой за нос...

— Тихо ты! Не мычи! — шикнул на неё Ритар, — Собирайся и топор свой не забудь.

— И я?

— И ты. Живо.

Мрита выползла из шалаша вслед за каракалом и натолкнулась на озабоченного Рохома. Барс подтолкнул её к Ягморту и сказал:

— Все.

— Аард, ты идёшь первым, Каррах — последним. — волк огляделся, — Где росомаха?

— Хаар уже на пустоши. — отозвался Аард, — Следит.

— Вот же... Ладно пошли.

Прячась под обрывом, прошли вдоль берега до самого холма, перепрыгнули мелкий замёрзший ручей и остановились, чтобы проследить за ветром. Ветра не было, потому решили не терять время и идти напрямик. Навстречу по склону холма скатилась на своём хвосте Хаар, довольно оскалилась и ткнула пальцем в сторону пустоши.

— Вижу. — просипел Фархад.

Едва заметная в лунном свете белёсая струйка дыма поднималась в небо, рядом со старой рябиной росшей возле гранитной скалы,

— Это они? Сколько их?

Хаар лишь пожала плечами.

Подползли к валунам. В сотне шагов, под скалой, среди валунов теплился чахлый огонёк вокруг которого шевелились какие-то тени. Гепард вопросительно посмотрел на Ягморта.

— А пёс знает, кто это? — покачал головой волк, — Аард, пугни их.

Привстав на колено, джейран натянул лук и пустил стрелу в сторону скалы. Описав крутую дугу, стрела воткнулась прямо в костёр.

Тени бесшумно брызнули за валуны.

Аард потянул из колчана следующую.

— Мы сдаёмся! — завопили из-за скалы. Голос показался Ягморту знакомым.

— Выйти к костру! — приказал волк, — Всем выйти на свет, опуститься на колени!

Послышалась возня, затем от скалы отделились три тени.

— Ягморт, ты? — послышалось из-за большого валуна, справа.

Волк не ответил и посмотрел на джейрана. Аард поднял лук. Срезанная стрелой толстая ветка рябины полетела как раз на укрытие за валуном. Вышедшие к костру повалились друг на дружку, а из-за валуна завопили.

— Ягморт! Это Айн! Долгих лет тебе и брату твоему, Хангару Чёрному!

Над камнем медленно появилась большеухая голова с дико горящими в свете костра, жёлтыми глазами.

— Сколько вас? — спросил Ягморт и махнул джейрану рукой. Тот опустил лук.

— Четверо...

— Это и есть отряд из Хортага? — спросил Рохом каракала.

Тот промолчал.

Каррах нервно теребил в зубах какой-то стебелёк.

— Думаю то, что от отряда осталось. — наконец ответил рысь, — пошли, посмотрим на них.

Айном звали высокого тощего гривистого волка с вороватой лисьей мордой, гладкой рыжей шкурой и пучком длинных жёстких волос на шее.

Приблизившись к костру, Ягморт жестом приказал ему отойти в сторону и окинул взглядом лежащие на земле мешки, котелок с водой и два копья. Опасливо косясь на Ягморта, к огню приблизились трое волков.

— Ангус. Торум. Гвел. — глухо произнёс Ягморт, — И всё?

— На нас... — клацая зубами, будто его только что вынули из ледяной воды, начал было Айн.

— Молчать. Ангус?

К Ягморту подошёл невысокий широкоплечий бурый волк в кольчуге и с топором в руке.

— Ликаоны. — не поднимая глаз проворчал он, и покосился на лязгающего зубами Айна, — Семерых сразу у брода из луков положили... Мы отступили в холмы... — волк указал на чернеющую на фоне ночного неба макушку одного из Серых холмов, — Думали укрыться в пещерах. Нас там ждали.

— Сколько их было?

Ангус замялся.

— Гвел?

— С десяток... — нехотя ответил молодой тёмно серый волк со шрамом возле левого уха.

— А вас?

— Двадцать... — выдавил Гвел, отворачиваясь.

Ягморт молча перевернул ногой один из мешков, поднял валяющиеся на земле копья и аккуратно прислонил их к валуну.

— Торум?

Пожилой волк в чёрном вязаном салакаше, прихрамывая подошёл ближе.

— Что, так и было?

Тот угрюмо кивнул.

Неожиданно Ягморт обернулся к Мрите.

— Забери у всех оружие. Эти копья тоже.

Торум заскрипел зубами, но ничего не сказал, и отдал оленихе свой топор и нож. Гвел последовал его примеру. Ангус покривившись бросил свой топор к ногам Мриты и не глядя по сторонам отошёл от костра, поближе к Карраху и Аарду.

Мрита подошла к Айну. Гривистый волк натянуто улыбнулся ей и расстегнув перевязь, снял с плеча длинный изогнутый тесак в замшевых ножнах.

— Возвращаемся. — негромко скомандовал Фархад. Аард залил костёр водой из лежащего рядом котелка.

До самого лагеря никто и словом не обмолвился. Обезоруженные волки диковато озирались по сторонам и, что показалось странным Рохому, старательно обходили вросшие в землю большие плоские валуны, попадавшиеся здесь в изобилии.

Замыкавший отряд Ягморт был мрачнее грозовой тучи, а Фархад по мере приближения к лагерю, нервничал всё заметнее и заметнее. Не успокоился он и в лагере — наорал на Короеда, заставил Мриту перемыть в реке котел, и перед самым рассветом объявил, что он намерен перенести стоянку на северо-восточную оконечность пустоши, ближе к лесу. Ягморт его поддержал, и весь следующий день был потрачен на долгий переход и обустройство нового лагеря, на поросшем кустарником обрывистом берегу Калеи.

Каменная плешь Серого холма, видимо очень раздражавшая гепарда, отсюда была не видна, зато в ложбине, у трёх сросшихся корнями берёз можно было безбоязненно развести костёр, что Мрита и сделала.

Вскоре, к костру подошёл мокрый трясущийся от холода Аард и протянул ей шевелящийся мешок.

— На востоке, мы едим сушёную саранчу, — сказал её джейран, — и я подумал, может быть и эта кусачая гадость съедобна.

В мешке ворочались зеленовато-чёрные раки, и злобно скрежетали, будто олорская панцирная пехота перед сражением.

— Ещё как! — обрадовалась Мрита, — Здоровые какие.

Мрита, как и все олени в её роду, не ела мяса, но вот от рыбы, раков или варёных в солёной воде перловиц, отказаться не могла.

Услышав слово 'съедобна', у костра тут же объявился Перк с флягой.

— Смородиновый. — объявил он, попробовав содержимое фляги, — Сейчас Рохом сухарей принесёт, а у Ягморта, я видел, кролик остался. После такой-то ночки... — гризли вновь приложился к фляге.

— Что-то я не верю, что лучшему отряду Хортага, два деца рябых хвосты оборвали... — покачал головой джейран, — Айн этот — не сопля сайгачья, между прочим. Хоть и похож...

— Врёт. — убеждённо кивнул Перк, принюхиваясь к ракам.

— Волчара в ярости. — Аард с опаской покосился в сторону берега.

Как ни мрачен был Ягморт, Фархад всё же решился подойти к сидевшему на берегу волку. Ягморт угрюмо пялился на тянущиеся над водой полосы тумана, время от времени ощупывая лежащий у него на коленях длинный свёрток. Тот самый, что недавно ему отдал Айн. Почуяв приближение Фархада, он лишь повёл ухом в его сторону.

— Есть вести из Хортага? — осторожно спросил гепард.

— Никаких вестей. Хангар сожалеет о моём отсутствии на его свадьбе.

Ягморт вздохнул.

— Да свадьба была больше года назад. Этот блудень хвостатый Айн, как ушёл из Хортага прошлой зимой, так и болтался по восточным фьордам, да рыбаков грабил в устье Калеи. Хоть явились и то ладно. Топор отцовский принесли, в знак примирения.

Волк похлопал ладонью по лежащему на коленях свёртку.

— Может быть Хангар позже кого посылал? — предположил гепард.

— Может и посылал. Ты сам видел каково это, путешествовать по Форну.

— Что делать будешь?

Ягморт развернул лежащее на коленях серое одеяло и извлёк старый топор с длинной потемневшей от времени и боевых рукавиц, рукоятью.

— Соберу всех, да прогуляемся от брода, до Серых холмов. Если они с добычей, то далеко не ушли. Хорошо бы живыми взять... Чего тебе, Каррах?

Обернувшись, Фархад увидел нерешительно топтавшегося рядом Карраха.

— Ягморт, я подумал, а не пробежаться ли мне к броду? Гляну, что там, а то не спокойно.

— Дело говоришь. Один не ходи.

— Ритар пойдёт. Мы быстро.

— К рассвету вернитесь. Дело будет.

Каррах понимающе закивал и исчез.

— Может из Рамира пол-сата подтянуть? — предложил Фархад.

— Сколько твои пол-сата тянуться будут? Месяц?

Ягморт расправил плечи и с хрустом потянулся.

— Не спокойно мне, Фархад. Чую, в Хортаг возвращаться пора. Братец мой... Мойра эта... Не спокойно.

Гепард понимающе кивнул.

— Там раки остались, пойдём.

Но спокойно насладиться раками им не пришлось. В ложбине, где горел костёр, метались взбудораженные тени, слышалось визгливое рычание Короеда.

— Ягморт, там что, драка?!

В самом центре свары, широко расставив ноги, стоял Перк. В левой руке он держал за загривок беспомощно болтающего ногами Айна, а в правой палицу. Указывая палицей на юг, гризли что-то воинственно рычал. Неподалёку, Рохом удерживал за ворот салакаша, размахивающего ножом, плюющегося лиса. Из кустов, над ложбиной, яростно сверкала глазами Мрита, остальные, толпясь вокруг Перка и Рохома, что-то остервенело шипели.

У огня сидел невозмутимый Ритар и доедал последнего рака.

Подойдя к костру, волк молча отобрал у Рохома Короеда, отобрал у Короеда нож, съездил лису рукоятью топора в грудь, отчего тот улетел в кусты, к Мрите и повернулся к медведю.

Гризли уронил Айна и придавил гривистого волка палицей к земле.

— Волки сбежали. Забрали оружие и сбежали. — виновато пояснил он, — Ну кто ж знал? А этот... — Перк надавил на палицу, отчего Айн гнусаво завыл, — А этот не успел. Короед заметил, ну и...

— Сбежали? — округлил глаза Фархад, — Волки Хортага сбежали?

Ему не ответили.

Ягморт посмотрел на Ритара. Каракал выплюнул рачью шелуху, подхватил лежавшие рядом кольчугу с топором и умчался догонять Карраха.

— Ягморт, ты же знаешь, я им не командир, я проводник! — заскулил Айн, — Они сами...

— Хаар. — подозвал волк росомаху, — Если и этот вздумает бежать, обглодай ему морду. Аард и Уларга в дозоре, до рассвета. Дождёмся Карраха с Ритаром и наведаемся в Серые холмы. Остальным отдыхать.

Мрита долго не могла уснуть. Оставшись в одиночестве у костра, она достала нож и принялась отпарывать от лямки рюкзака злополучную чёрную нашивку. Завтрашний поход в Серые холмы, пугал её до дурноты. Сколько раз, бегая с деревянным мечом по родным дубравам в долине Керли или среди курганов в полынных пустошах, представляла она себя воительницей вроде Альвы или Халии Чёрный Хвост. Сколько раз мечтала уйти вслед за братом, в Хортаг, а то и в белые земли. Потом, уйти в Хортаг, без брата. Потом — уйти абы куда, лишь бы скитаться, воевать. Мстить, наконец...

И вот, уже завтра она увидит, как отточенная сталь рассекает доспехи заодно с плотью и костями, как лопается под напором секиры череп, как ползут скользкие жгуты внутренностей, выпущенные из чрева глефой или копьём. А может и не увидит, если милостью благородных оленьих богов, шальная стрела навеки закроет ей глаза в самом начале битвы. Нашивка полетела в огонь, и Мрита предельно ясно ощутила, как вместе с клочком чёрной ткани, сгорело и рассыпалось в прах что-то не дававшее ей жить.

'Завтра', — сказала она себе.

Ритара обнаружили на рассвете, у переправы. Каракал лежал ничком на каменистом берегу мелкого безымянного притока Калеи. Тяжёлый арбалетный болт угодил ему как раз в переносицу, пробив стальную пластину шлема. Ликаоны не побрезговали обобрать мертвеца — с Ритара сняли сапоги, кольчугу, забрали его оружие. Айн и Уларга молча оттащили тело за валуны, поближе к большой груде камней. Карраха нигде не было.

— Ягморт, — вернувшийся джейран тронул волка за плечо, — они по мелководью прошли, потом выбрались на тот берег, в том ракитнике. У холма разделились. Да, похоже рысь они с собой утащили.

Но Ягморт уже не слушал джейрана. Он смотрел на Айна, как ни в чём ни бывало любезничающего с Уларгой. Гривистый волк очень скоро почувствовал на себе этот взгляд. Айн обернулся.

— Живо в лагерь. Готовить оружие и ждать меня. — приказал Ягморт джейрану и лисе, и кивнул Айну, — Пойдём.

Оглянувшись на Уларгу, Айн пожал плечами и принялся карабкаться по обрывистому берегу, за Ягмортом.

Они перебрались через ручей, миновали рощу, спустились в овраг, вышли к подножью гранитной скалы и обогнув её оказались на обширной вересковой пустоши, усыпанной валунами.

— Здесь. — Ягморт указал на ложбину между четырьмя валунами и старой рябиной, — Узнаёшь?

Гривистый волк разворошил носком чукаша золу в кострище.

— Да. — угрюмо ответил он, — Здесь мы встретились...

— Хорошо. — волк отложил топор, снял с пояса секиру.

Айн, недобро прищурившись наблюдал за ним, готовый в любой момент задать стрекача. Но Ягморт разделся до пояса, постелил хурку на тёплой макушке валуна и с удовольствием растянулся на ней, подставив осеннему солнцу свою широкую серую спину.

— Я вздремну, пока ты его ищешь. — волк смежил веки.

Гривистый волк сжал челюсти и напрягся.

— Пока я ищу что? — глухо спросил он.

Ягморт приподнялся на локтях. Его жёлтые глаза заметно посветлели, что не предвещало ничего хорошего.

— Гонец, которого послал мой брат, — тем не менее принялся растолковывать он, — сообщил, что Хангар желает передать мне нечто важное. Настолько важное, что сопровождать тебя из Хортага отправили два десятка воинов.

Ягморт нехорошо усмехнулся.

— Мне показалось немного странным, что едва ли не самые лучшие воины Хортага проделали весь этот путь, чтобы отдать мне старый отцовский топор. — Ягморт коснулся тёмной рукояти лежавшего подле оружия. — Хороший топор, он отнял много жизней. Но принести его мог и ты один.

Ягморт отжался на руках и гибко соскользнул с камня.

— Я хочу знать, что на самом деле передал мне брат. И я хочу знать, что на самом деле произошло в этих холмах.

Волк не спеша направился к оцепеневшему Айну.

— Ягморт... — гривистый волк примиряющее поднял руку, — Послушай... — он облизал губы, пасть его будто обросла пыльным мехом, — Я сделал всё, что приказал мне конунг... и мне не нравятся твои подозре...

Айну показалось, что его саданули боевым молотом. Горизонт перевернулся, заснеженная вершина великолепной Таргау разлетелась сотнями острых ледяных осколков. Тело гривистого волка мягко принял в свои объятия сухой вереск. Откуда-то на его морду полилась холодная вода.

— ... что случается, когда я не понимаю происходящего... — будто сквозь пару меховых подшлемников пробивался голос Ягморта, — А сейчас я его не понимаю, и поэтому злюсь. Когда я злюсь, я становлюсь подозрительным. Мне запросто может показаться, что тебе, пришла в голову какая-нибудь глупость. Например, желание снюхаться с этим крысоедом Балором. Или того хуже, с рябыми...

Пытаясь уклониться от льющейся на него из фляги воды, Айн замычал и заёрзал на траве.

— ... и тогда я становлюсь жестоким! Ты прекрасно знаешь это!

Какая то сила подняла Айна за капюшон салакаша, поставила на подгибающиеся в коленях ноги и прислонила спиной к валуну.

— Хангар Ангуса с тобой послал. — продолжал Ягморт, — Я с Ангусом прошёл Туманный и Сумеречный фьорды. Я сражался с ним бок о бок при Калее... И вот после того, что случилось в этих холмах, Ангус превратился в скулящего щенка, а потом сбежал!

— Я расскажу... — выдавил Айн, — но в лагере. При всех.

— Ладно. — охотно согласился Ягморт и протянул гривистому волку руку, — Идём.

Их появление было встречено молчанием. Все сгрудились у костра. С оружием в руках.

Ягморт недобро прищурился.

— Что случилось?

— Фархад сбежал. — ответил Короед, — Мрита...

— Он пришёл... — голос оленихи дрогнул, — Сказал, что посмотрит за костром, пока я проверю верши на озере... Вернулась, а его нет. Он копьё с собой забрал... И еду...

— Догнать? — спросил Ягморта джейран, — Волчара, ты только скажи.

— Нет времени. — отрезал Ягморт.

Он подтолкнул к костру Айна.

— Выкладывай!

Потоптавшись на месте, гривистый волк повернулся к Ягморту.

— Конунг Хангар просил передать, что сожалеет о размолвке и в знак примирения просит тебя принять... принять... одну вещь. Которая к сожалению сейчас не со мной.

— Что за вещь? — насторожился Ягморт.

— Ягморт, выслушай меня сначала... Ладно?.. — руки Айна дрожали, — Рябые напали на нас у брода, и нам пришлось бежать в Серый холм. Ангвар сказал, что там можно укрыться в пещере. Там нас ждала засада...

— Где то, что передал мне брат? — рыкнул волк, теряя терпение.

— Я... я обронил его в пещере Серого холма... я...

— Ликаоны ещё там?

— Нет. Я...

— Почему не вернулся и не забрал?

— Там... Там тварь какая-то. Она всех наших... И рябых тоже всех...

10.

Унгал.

— Тварь? — недоверчиво склонил голову Ягморт.

— Какая тварь? — спросил джейран.

— Я и не разглядел толком. — Айн виновато опустил нос, — Я только видел, как камни в земле расходились и наши падали туда по трое, а то и по пятеро разом...

Гривистый волк зажал ладонями свои большие уши, потряс головой и присел рядом с костром.

— С чего решил что это тварь? — подсел к Айну Аард.

— Когда нас осталось пятеро, а ликаонов трое и мы стали вместе выбираться наружу, она погналась за нами... — подняв голову, он посмотрел на Ягморта, — Тогда я и обронил мешок.

— Сразу чего не рассказал?

Гривистый волк опустил глаза.

— Я боялся, что ты опять меня туда пошлёшь.

Ягморт тяжело вздохнул.

— Сам хоть помнишь, где мешок бросил? — подступил к Айну Рохом.

Айн поводил мордой и отвернулся.

— Который из холмов? — спросила Оторва.

— Самый большой, тот что у леса. — ответил Айн, — Я покажу.

— Конечно, покажешь. — Ягморт рывком поднял гривистого волка с земли за капюшон салакаша и подтолкнул к джейрану, — следи, чтобы не сбежал.

Волк обвёл взглядом собравшихся.

— Идём сейчас. Хаар, Короед, Оторва и Отрава — к броду. Узнаете где рябые и сразу назад. Остальные к Серому холму. С собой только оружие.

Его взгляд упал на стоявшую позади всех Мриту, с секирой в руках.

— Там, за рощей тебя ждёт достойный противник. Фархад, помнится, ставил силки на кролика.

— А если рябые заявятся в лагерь без нас? — спросил барс.

— Мрита покажет им как умеет быстро бегать. — ответил Ягморт, натягивая поверх салакаша кольчугу.

Барс вопросительно посмотрел на Мриту.

Та лишь вздохнула, убрала секиру за пояс и, опустив уши, вернулась к костру.

Ягморт спешил. Волк повёл отряд напрямик к реке.

'Видать важное что-то в мешке'. — ворчал про себя Рохом, буравя взглядом широкую волчью спину в хурке из выдры. Ягморт почувствовал этот взгляд и удивлённо обернулся.

— Как думаешь, Каррах ещё жив? — спросил барс.

Волк мотнул головой.

— Скорее всего, уже рыб кормит. Или червей.

— А может, ликаоны захватили Карраха, — предположил джейран, — а потом приволокут, чтобы обменять...

— На что, Аард? — перебил джейрана Ягморт.

— Да хотя бы на возможность спокойно дойти до Олора. Или до Ратпмы.

— Это они и без Карраха могут. — усмехнулся волк, — Айн, на вас возле какого брода напали? Где Ритара убили?

— Нет. Ниже по течению. — откликнулся шедший рядом с джейраном гривистый волк.

— Веди. Хочу взглянуть.

Опасаясь, что их заметят с холмов, Айн настоял на том, чтобы идти вдоль берега, под обрывом, у самой воды. Шли долго. Вскоре все промочили ноги. Перелезая через упавший в воду кустарник, джейран свалился в воду, промок, недовольно ворчал и стучал от холода зубами. Рохом, ненавидевший воду, злился, но терпел.

Наконец Айн подал знак остановиться.

— Вот он.

Гривистый волк указал на песчаную косу, шагах в двадцати от них.

— Мы были там, — он указал на противоположный берег, — рябые засели здесь, по обе стороны брода.

— Кого убили? — нетерпеливо оборвал его Ягморт, — Ангус говорил — семерых.

— Лейфа, Хрода, Альва, Вилмара и Ингвара, вроде. Кого ещё — не видел. Тела... Их в воде расстреляли. Кого течением унесло, кого доспехи на дно утянули.

— Пошли, посмотрим.

Айн не обманывал. В песчаном берегу Аард нашёл пяток обломанных стрел с белым и пёстрым оперением. Рохом заметил брошенный на мелководье топор, поднял и протянул волку. Тот осмотрел находку и передал Айну.

— Видно кто-то из рябых обронил. — гривистый волк указал топором на восток, — Мы отступили во-он туда. Там и...

Он беспомощно развёл руками и виновато посмотрел на волка.

На фоне тёмного ельника серела плоская макушка каменного холма.

— Ягморт, а факелы мы не взяли. — заметил Рохом.

— У Аарда фонарь всегда с собой. — ответил волк, — Идём.

Чем ближе становился холм, тем сильнее зрело у Рохома нежелание к нему приближаться.

Из всего случившегося с ним за последние двенадцать дней, смерть Карраха стала самым тяжёлым испытанием. Каррах никогда не был ему другом. Карраха терпели, боялись, ненавидели, но всё же считали своим. Каррах был не злопамятен и, в общем-то, под его началом наёмникам жилось легко. И вот...

Шедший сзади Ягморт хлопнул его по плечу, приказывая остановиться.

— Чуешь? А ты, Айн?

Только поймав носом ветер с холма, Рохом уловил плывущий над пустошью тяжёлый смрад падали.

— Как в Котле. — Невольно вырвалось у него.

То, что Рохом издалека принял за рассеянные по камням и траве клочья бурого тряпья, оказалось останками пяти или шести тел. Волчьих или ликаонов — разобрать было трудно.

Какая-то немыслимая сила перемолола их в своих страшных жерновах, оставив лишь куски плоти, клочья шкур, острые обломки костей, обрывки кольчуги.

— Великий Мерген. — Перк отступил за спину Ягморта. Джейран тихо присвистнул и вытащил из колчана стрелу. Ягморт заворожено разглядывал раздавленный вместе со стальным шлемом череп.

— Рвань медвежья! — шептал Перк, — Ты глянь, Рохом!

Барс смотрел.

Смотрел на ногу в высоком сапоге с обнажённой, без единого клочка плоти, бедренной костью, грязно-белой как лёд. Половину туловища в рябой шкуре, без головы, но с руками, висящую в кустарнике. Огромную сизую кляксу с остатками багровой грудины, впечатанной в тело большого валуна.

Айна рвало.

— Волчара, даже вороньё не слетелось трупы жрать. — прошептал Аард, — Может, уйдём?

— Успеем. — осадил его Ягморт.

Половчее перехватив топор, волк подкрался к зияющему в основании холма чёрному провалу.

— Ягморт. — джейран оскалился и плотно прижал к затылку уши, — Не лезь.

Не доходя до входа в пещеру трёх шагов, волк остановился.

— Ты прав. — глухо произнёс он, — Возвращаемся в лагерь. Надо обдумать всё.

— Я бы вообще перенёс лагерь ближе к тому лесу. — Аард указал на ельник, на востоке.

— Дело говоришь. — согласился Ягморт не сводя глаз с пещеры, — Пошли отсюда.

Лишь добравшись до реки, Рохом позволил себе спрятать в меч ножны. Все подавленно молчали, даже гризли. На Айна и вовсе жалко было смотреть. Гривистый волк вздрагивал от каждого шороха, шарахался от каждой вспорхнувшей птахи, а ближе к лагерю, пожаловался Аарду, что 'эта вонь', будет преследовать его до самой кончины. Аард презрительно фыркнул.

Ветер переменился, нагнал с юга высокие плотные облака. Посыпал мелкий колючий дождь.

* * *

Второй кролик был крупнее первого и ещё живой. Мрита добила его ударом рукояти ножа промеж ушей и с обидой вспомнила слова Ягморта: 'Там, за рощей тебя ждёт достойный противник'. И не поспоришь. Ну, какой из неё сейчас вояка. Не то, что доспехов, хурки покрепче и то нет. Добро, мех на зиму отрастила.

Мрита огляделась. Отыскать поставленные Фархадом силки было нетрудно, колышки, к которым вязались петли, были хорошо заметны в траве. Олениха не спеша прошла балку до конца. Из пятнадцати поставленных гепардом петель пустыми оказались только две. Возвращаясь, Мрита набрела на яблоню с мелкими, крепкими плодами. Поскольку оба мешка уже были заняты добычей, олениха сняла хурку, стянула тёплую рубаху и увязала яблоки в неё.

С того самого времени, как сбежал Фархад, Мриту тянуло подойти к Ягморту и честно признаться, кем она приходится его бывшему десятнику Аресу. Но, во-первых, она боялась самого Ягморта, а во-вторых, не знала, как отнесутся к её родству с мятежником другие наёмники. Хотя бы, этот угрюмый Рохом... Поговорить с волком с глазу на глаз не удавалось. Нахалюга джейран всё время крутился рядом.

В лагере олениха принялась потрошить кроликов, но работа не клеилась. Мысли об Аресе, Ягморте, покинутом и сожженном Оленьем Дворе копошились в её голове с настойчивостью голодных крыс. Бросив кролика и нож, Мрита устало привалилась спиной к берёзе и прикрыла глаза.

Вудул — старый, белый от седины олень Лахар, в расшитой рунами хурке, что-то чертил углём на дымящейся двери её жилища. С треском провалилась крыша землянки, пламя рванулось к небу, и плотная горячая волна наполнила тугие чёрные крылья, унося выше и выше, в ледяную звёздную пустоту. Она крикнула, но вместо своего голоса услышала протяжный хриплый клёкот, и где-то далеко внизу, посреди сырого осеннего леса, остановилась и подняла глаза к небу высокая худая олениха в тёплой заячьей хурке, с длинным деревянным мечом в руках.

Вздрогнув, Мрита открыла глаза и вскочила на ноги.

'Заснула!' — яростно выбранила она себя, — 'Пригрелась, ворона с ушами! Вот заявились бы рябые...'

Олениха с тревогой огляделась.

'Мрита покажет им, как умеет быстро бегать', — вспомнились язвительные слова Ягморта.

Она редко выходила из себя, но уж если срывалась...

Воинственно всхрапнув, олениха взвилась со своего места. Перехватив полуободранную кроличью тушку за задние лапы, она, широко размахнувшись, шмякнула её о ствол росшей рядом берёзы.

— Ой! — испуганно пискнула Мрита.

Выглянувший из-за берёзы незнакомый шакал медленно опустился на колени, сорвал пучок травы, тщательно утёр свою остроносую физиономию, отряхнул полинявшую заячью хурку.

— Мясо готовят не так. — сдержанно произнёс он, и хитро улыбнулся, показав остолбеневшей оленихе короткие острые клыки. — Я тебя научу. А ты меня накормишь. А?

— А. То есть... Да, конечно... — Мрита с тревогой огляделась, — Ты один?

Вместо ответа шакал шустро сбросил с плеч тощий мешок и по-хозяйски распорядился.

— Воды принеси. И камень, нож поточить. — шакал пристально посмотрел на олениху, — Нет нужды меня бояться. Я вправду один. И так голоден, что готов первому встречному с хвоста репья обобрать за миску супа.

Шакал вытер ладони о залатанные сакаши и протянул оленихе руку.

— Оррий. Бродяга.

— Мрита... — олениха стрельнула глазами по сторонам, — Воительница из Хортага.

— Хортаг. — шакал многозначительно кивнул, — Дыхание севера... Белые земли... Я слышал. Неси воду, а то у меня второй день в брюхе волки ароги поют.

К ручью Мрита шла так, чтобы лагерь как можно дольше времени был на виду. Оррий же нарубил своим топориком хворост, подбросил его в костёр, извлёк из мешка дубовую плашку для разделки мяса, нож и глиняную чашу со сколотыми краями.

Вернувшись, Мрита пристроила котелок над огнём.

Что-то ворча под нос Оррий ловко, чулком стянул шкурки с остальных трёх кроликов.

— Теперь отрезаем им головы, кровь сливаем в миску — после обжарим... Ты запоминай.

Шакал сунул нос в мешок Мриты.

— Чечевица? Сделаем ратпмарскую кроличью похлёбку. Мой отец по этой части был мастак.

Шакал внимательно посмотрел на Мриту.

— Судя по всему, ты не одна путешествуешь.

— Нас много. — уклончиво ответила олениха.

— Это хорошо.

Оленихе показалось, что шакал облегчённо вздохнул.

— А на второе у нас будут кроличьи потроха с жареной кровью и луком. Ну и бурн, надеюсь.

Шакал очень серьёзно посмотрел на Мриту.

— Вы ведь из Рамира. Можешь не отвечать, я и так знаю.

Он указал перепачканным кровью пальцем на тонущую в сумерках долину.

— Те каменные холмы прозванные Серыми. Никогда не ходи в одиночку в Серые холмы ночью.

Проследив за его пальцем, олениха зябко передёрнула плечами.

— Мне такое и в голову бы не пришло. А если днём?

— Когда как... — уклончиво ответил шакал и снова погрузился в работу.

Некоторое время Мрита молча помешивала бурлящее в котле варево, а затем решилась задать вопрос Оррию, который, не теряя попусту время, жадно обгладывал кроличьи головы.

— Рябых видел?

Шакал поперхнулся.

— Два дня назад еле ноги унёс. Они на плоту по реке сплавлялись. Меня не учуяли. А вот шесть моих жерлиц на щуку сняли, шкуры. Я потому и голодным остался.

— А вдруг мы с ними заодно?

Шакал улыбнулся хитрее прежнего.

— Я, по-твоему, щенок незрячий? Не знаю, откуда ликаоны на север приходят?

Шакал чихнул и попросил у Мриты сковородку.

— На самом деле, — продолжал он, пристраивая сковороду на углях, — я уже пять дней по вашим следам иду — всё ж безопасней. А я, как видишь не вояка. Я рыбак. Охотник неплохой, если на мелочь всякую. Из дерева резать могу. Клетки для птиц делать. Стряпать, вот...

Разволновавшись, шакал почти умоляюще посмотрел на Мриту.

— Доведите меня до Хортагских предгорий. Там селение есть, Аргу называется. Один я точно не дойду...

— Как старший решит. — пожала плечами олениха. — Лично я — не против.

Олениха вернулась к костру.

— Пахнет вкусно. — похвалила она.

— А то! — хвастливо усмехнулся шакал, — Мой отец лучшим поваром был у Великого сунафа, в усаре у горы Азал.

— Поваром? Что ж не остался?

— Я младшим в семье был. А братья... — Оррий вздохнул, и замолчал, видимо вспоминая своё нелёгкое детство в усаре у горы Азал, — Словом, как отлупили они меня раз в двадцатый, так я и сбежал. А у тебя были братья?

— Да. Старший.

— Не повезло.

— Нет, что ты. — возразила олениха, — Если бы не Арес. Когда матери не стало...

— Мать тоже померла? Как и у меня.

— Убили. Нукархи. Давно.

— О как... — шакал печально повесил нос и снова задумался о своём.

Мрита сломала несколько веток и сложила их возле костра. Оррий дождался, когда похлёбка закипит, аккуратно снял котелок с огня и принялся что-то обжаривать на сковородке.

— Отца тоже? — спросил он.

— Нет.

Помолчав, олениха добавила.

— Это он выгнал нас из посёлка. После чёрной язвы. Он вудул. Очень сильный.

— Нарушила родовой запрет? — насторожился шакал

— Ещё какой. Курган раскопала...

Шакал даже нож уронил.

— Пожалуй, в Хортаге тебе самое место будет. Конунг тамошний в последнее время чудит. Древности какие-то собирает.

— Ты бывал в Хортаге?

— Упаси Мерген! Мне там могила, в леднике этом. — шакал ловко опрокинул содержимое сковородки в котелок и накрыл его крышкой.

Поднявшись с корточек, олениха со стоном разогнула затёкшую поясницу, несколько раз подпрыгнула, разгоняя застоявшуюся кровь, и внимательно всмотрелась в долину.

— Темнеет здесь быстро.

— Надеюсь, затемно вернутся?

Беспокойство шакала передалось Мрите.

— Ты сказал, не ходи в Серые холмы ночью.

— Верно. — согласился шакал, осторожно приподнимая крышку котла и с наслаждением принюхиваясь.

— Почему?

— Всякое рассказывают. То охотники пропадут, то рыболовы. А прошлым летом плот с какими-то бродягами посреди спокойной реки по брёвнам раскатало.

— Я слышала, тварь какая-то в холмах живёт. — осторожно предположила Мрита. Зябко поёжившись, олениха посмотрела на собирающиеся у горизонта плотные дождевые облака.

— Худших тварей, чем рябые с ралхами я не встречал. — возразил Оррий, — Вот уж всем тварям твари. Ты, Мрита дровишек ещё принеси. Чую, похолодает ночью.

Олениха ушла к балке, а шакал присел у берёзы и замер, обратившись в чутьё. Его зоркие жёлтые глаза пядь за пядью обшаривали долину, и не находили ничего что бы могло оправдать или унять тревогу.

'Вернитесь', — мысленно попросил он знакомых ему лишь по следам спутников Мриты, — 'Заклинаю хоть Кайсаром, хоть самим Агосом Белобородым, только не оставляйте нас здесь одних'!

* * *

Ягморт долго пристально рассматривал шакала, а затем подтолкнул к нему Айна.

— Знаешь его?

— Нет.

— Доведите меня до Хортагских предгорий! — умоляюще повторил свою просьбу шакал, — Не дойду ведь. Рябые... ралхи.

— Только если научишь Мриту так готовить. — встрял гризли.

— Помолчи, Перк. Что ты там про ликаонов на плоту говорил? Откуда плыли?

— Да, как и все они, с юга. — Оррий указал на долину и далёкое плоскогорье. — Возьмите, а? Будет ваша лопоухая готовить не хуже меня. Лучше. Обещаю.

— Возьмём. — успокоил его волк, — Мрита, гаси костёр. Дождёмся Хаар и уходим.

— Ягморт! — окликнул волка джейран, — Хаар с лисами возвращается. Хаар злая...

Росомаха подлетела к костру, шипя и плюясь, будто закипающий котёл, отпихнула с дороги Айна с Оррием и сунула Ягморту мятый окровавленный клок меха.

— Что это?

Шатаясь от усталости, к костру подошла Уларга.

— За дальним холмом десятка полтора рябых. Костры жгут, гогочут.

Ягморт с недоумением вертел в руках клок меха.

— Это что, хвост?

— Карраха на куски порезали, хурки рябые. Всё, что нашли. А это что за рожа шакалья?

— Ничего, — хищно оскалился волк, — завтра на рассвете... Всё, уходим! Айн, у тебя язык лучше моего подвешен. Расскажи им про тварь.

Дождь усилился. Дно оврага по которому они пробирались к лесу, вскоре заполнил грязный ручей. Овраг отнял у них много сил и времени, зато ручей надёжно скрыл следы. В лес пришли ещё засветло. Мрита соорудила 'гутлахский очаг', костёр в яме с прикрытым дёрном поддувалом.

— Унгал значит в холмах завёлся.— вздохнул Оррий, когда гривистый волк закончил рассказ, — Беда теперь.

— Унгал? — округлила глаза Мрита, — Они же вымерли все. Последнего, говорят сто лет назад Вульф Бурый убил.

— Может последнего, а может и нет. Разве их считал кто?

Олениха навострила уши прислушиваясь к тому о чём говорят сидящие у костра Ягморт, Аард и Айн.

— Оррий, они к нему в нору лезть задумали! — встревожено прошептала она.

— Пусть лезут, раз ума нет. — ворчал Оррий, — По мне — так сам бы он вылез.

— Выманить. — предложила Мрита.

— Думаю, эта тварь боится огня и дыма. Мы выкурим его. И убьём.

— Скалы не горят.

Шакал не ответил. Поднявшись, он обошёл костёр и некоторое время напряжённо всматривался в темнеющий за скалой лес.

-Хочешь прогуляться, Мрита? — предложил он оленихе.

— Ты слышал Ягморта? Ни шагу из лагеря.

— Жаль. Тут посёлок когда-то был. Маленький, дворов пять. Правда, сам я там не был, приятель рассказывал. Название у посёлка занятное — Хольнум, 'смола', означает, на олорском.

— Ты задумал поджечь Серый холм? — округлила глаза Мрита.

— Почти угадала. — шакал хитро прищурился, — поможешь стащить бочки — узнаешь всё первой.

— Помогу. — немного помолчав согласилась олениха, — Но с одним условием.

— Каким? — насторожился Оррий.

— Ты не украдёшь смолу, а обменяешь.

— Это на что же?

— Мне всё равно на что! Или сам свои бочки потащишь.

Шакал задумался, засопел.

— Этот, как его... Фархад. — наконец сказал он,— Сбежал так быстро, что шмотки свои в шалаше оставил. Он богатый вроде. Наверняка там наберётся чего на хороший обмен. А?

— В шалаш полезешь сам. — отрезала Мрита.

— Ладно-ладно... — проворчал Оррий, поднимаясь и отряхивая сакаши, — Но ты хоть Рохома отвлеки.

Мрита посмотрела в сторону темневшего под сосной шалаша. Барс неподвижно сидел у входа.

— Надо придумать, чем его отвлечь.

— Что там думать? — Вздохнул шакал, и неожиданно объявил — Рохом! Иди сюда! Мрита покажет чего.

Олениха наградила шакала таким взглядом, что тот зачесался. Погрозив Мрите пальцем, Оррий отпрыгнул от костра и исчез в темноте.

— Что? — Рохом уже навис над ней, и олениха не придумала ничего лучше чем сунуть ему в руки свою секиру.

Барс присел на забытый у костра плед Оррия, повертел оружие в руках, и, не сдержав тяжёлого вздоха, полез в поясной кошель, за точильным камнем и промасленной тряпкой.

— С горшками и сковородками у тебя лучше получается... — буркнул он, показывая оленихе ржавое пятно на гранёном обухе секиры.

Рохом принялся за работу. Вначале, барс как следует, наточил лезвие, затем принялся счищать пятно. Временами, он поглядывал на задумчиво ворошившую веткой угли Мриту.

Он заметил, что Мрита уже перелиняла и вычесала старую рыжеватую летнюю шерсть.

Густой серый зимний мех мягко искрился на плечах оленихи, а белое пятно на горле — отливало серебром. И не скажешь, что скиталась по голодным предгорьям Ратпмара. Не скажешь...

— Зачем из дома сбежала?

Вздрогнув, олениха подняла глаза на Рохома и недобро прищурилась.

— Не была ты в Ратпме отродясь! — продолжал барс, не отрываясь от работы, — Это Фархаду можешь свои сказки рассказывать. Но не мне! И не Ягморту!

Олениха молчала.

— Вернулась бы, пока не поздно. Родня, что... Родня лишь хвост до синих искр начешет, да простит. А эти... — барс указал секирой на юг.

— Родня в Хорте. — подала голос Мрита, — Для остальных я и сама мертва. Идти мне некуда. И незачем.

Отшвырнув ветку, Мрита поднялась и отвернулась от огня. Как только глаза привыкли к темноте, она заметила злую шакалью морду, таращащуюся на неё из-за шалаша. Оррий потянул себя за ухо и властно указал в сторону темневшего на фоне звёздного неба леса.

Обозлённая на барса Мрита показала шакалу язык и вновь вернулась к костру.

— До Хортага я в любом случае доберусь! С вами или без вас! Дай сюда! — Мрита попыталась отобрать у барса свою секиру.

— Не оттирается. — пожаловался Рохом, — Даже камень не берёт.

Барс провёл языком по обуху секиры.

— Э, на клеймо похоже!

— Довольно! Мрита выхватила секиру из рук Рохома. Пойду... Мне котёл ещё мыть.

* * *

Мыши не давали покоя Нильсу даже во сне.

Маленьким хвостатым пронырам, бороздившим пол старого амбара спуску давать было нельзя. И не важно, что амбар пуст с тех пор, как в их посёлок заявилась Каора и научила жителей гнать из ржи великолепный бурн.

Двух мышей манул уже успел отправить в своё толстое брюшко. Он как раз подбирался к третьей, когда выглянувшая из рассохшейся бочки, крупная, гепардового окраса мышь, доверительно ему сообщила:

— ... пара штанов, да мешок новый, за две бочки смолы — честный обмен. А надуть решат — я им столбы у ворот подпилю!

Проснулся Нильс, как и бывает после кошмара, опустошённым и готовым на всё. Было тихо. В затянутое промасленной тканью окно сторожки царапался дождь. Нильс гибко вскочил на ноги, и осторожно выглянул в приоткрытую дверь. Посёлок был погружён во тьму. Непроглядную, смоляную... Манул поёжился и вышел на крыльцо.

Заглянув под ворота, Нильс увидел две пары ног. Одни — в латаных чукашах, а другие — в добротных сапогах, с завязками, украшенными беличьими лапками.

— Шли бы вы... — проворчал Нильс.

Ответом было молчание.

Манул достал из-за пояса топорик.

В последний раз чужие наведывались в их посёлок лет восемь назад, когда ещё смолокурня в лесу работала. Впрочем, чужих в посёлке и тогда не любили.

Нильс ударил обухом в ворота.

— Сказал же, пошли вон! А не то Бахора позову!

— С севера идём, — жалобно затянули за воротами, — лодку на порогах побили, смолы бы нам погуще, лодку починить, да убраться отсюда пока...

— Ба-а-ахо-о-ор!!!

За спиной Нильса, в большом доме на сваях, со стуком распахнулись ставни.

— Про унгала им говорить не стоит. — шёпотом предупредил Мриту шакал, — Зачем беспокоить.

— А если они к Серому холму сунутся?

— Да они уже лет пятнадцать из этой дыры носа не кажут.

— Почему? — удивилась олениха.

— Кто их знает? — развёл руками шакал, — Может так им спокойней. Гляди, идут...

В щелях ворот и частокола мигнул огонёк. Им пришлось довольно долго ждать, пока жители Хольнума справятся с заржавевшим засовом. Наконец воротина скупо приоткрылась. Их бесцеремонно осветили фонарём.

— Чего? — недобро спросила невысокая остроухая тень в длинном плаще.

— С севера идём, — затянул шакал, — лодку на порогах побили, смолы бы...

— Река встанет скоро, — перебила тень, — чего вам летом с севера не ходится? Ладно, давайте.

Шакал посторонился, пропуская олениху вперёд. Посёлок за частоколом был большим, но огни горели в окнах только одного дома. Самого длинного на невысоких сваях. Их вновь осветили фонарём и потребовали помочь запереть ворота.

Чтобы не увязнуть в топкой осенней грязи, от ворот, к каждому дому были проложены деревянные мостки. Шли молча. Оррий крепко прижимал к груди мешок с вещами Фархада. Изведённая молчанкой Мрита украдкой расстегнула чехол секиры. Подошли к дальнему дому. Шакал придержал олениху за пояс, видимо собираясь что-то сказать, но тут, с лестницы, навстречу Мрите шагнула высокая остроухая тень с жадно горящими глазами.

— Бахор Смоляной Дух дани жаждет! — рыкнул ей в морду тощий волк в измазанной смолой рубахе. Он протянул Мрите свою корявую лапу, на которой отсутствовали мизинец и безымянный палец.

Оррий чувствительно дёрнул олениху за хвост, и будто опасаясь чего-то, торопливо зашептал:

— Дай ему. Дай ему что-нибудь, поскорее...

— Штаны Фархада. — олениха потянулась к мешку.

— Ужей ему солёных, а не штаны! — обиженно зашипел Оррий, пряча мешок за спину.

Мрита принялась рыться в мешке. Волк терпеливо ждал. Наконец олениха натянуто улыбаясь, протянула сборщику дани сухой яблочный огрызок. Волк покривился, но дар принял и отступил в сторону, пропуская их на лестницу.

— Иди. — вдруг подтолкнул Мриту в спину шакал, — Не бойся, я пока тут всё улажу.

Возразить олениха не успела. Крепкая рука взяла её под локоть, и прежде чем она опомнилась, сборщик дани ловко отобрал секиру.

— Оружие не к чему. — бросил ей волк, — Мы же не враги.

Мриту настойчиво подтолкнули к открытой двери.

— Каора, у нас гости.

Двери в доме не было. За занавесью из старых лирговых шкур дрожал тусклый огонёк масляной лампы. Пригнувшись, олениха проскользнула под занавесь и настороженно замерла у порога. Из затхлого сумрака на неё не мигая смотрели шесть пар глаз.

— Ну проходи, чего встала.

Невысокий чернобурый лис в тёмном кожаном салакаше, крепко взял олениху за плечи и подвёл к широкому столу.

— Это Таллис.

Пожилая обрюзгшая чёрная медведица покосилась на олениху, плотнее закуталась в какие-то обноски и уткнулась носом в глиняную чашу.

— Бекан и Шелла.

Волк и волчица, высокие и крепкие с ухоженными бурыми шкурами.

— Каора.

Белая волчица с красными, будто остывающие угли, глазами.

— А я — Кон. — лис хлопнул её ладонью промеж лопаток и крикнул, — Эдна, неси табурет.

Из сумрака вынырнула молодая рыжая лисица в белом вязаном салакаше и поставила у стола очищенную от коры колоду. Мрита с трудом втиснулась между Беканом и Шелой. Волк обнюхал ей плечо и отвернулся. Волчица украдкой потрогала её хвост.

— Нильс! — вдруг рявкнул лис так, что Мрита едва не бросилась прочь из избы, — Тащи выпивку, мышеед!

Появился уже знакомый Мрите манул с глиняным кувшином. На столе появилась ещё одна большая грязная чаша, в которую тут же плеснули густой тёмной жижи, от запаха которой нос оленихи мгновенно покрылся липкой росой. Содержимое кувшина быстро разошлось по остальным чашам, а сам кувшин откочевал в угол к медведице. Из угла донеслось задумчивое бульканье.

Взяв чашу, олениха сразу постаралась забыть про её обгрызенные края и сделала большой глоток.

— Во-во! — радостно рявкнул её в ухо Бекан, когда она закашлялась, — Бурн у Каоры, всем бурнам бурн! Аж в сопли шибает.

Белая сверкнула великолепными клыками, каким и Ягморт бы позавидовал, отхлебнула из своей чаши и угольки её глаз блаженно погасли.

— Хороший у тебя хвост. — похвалила Шелла.

— Рассказывай. — внезапно пророкотала из тьмы Таллис.

Олениха отпила ещё глоток. Омерзительный на вкус бурн неплохо согревал и успокаивал.

— Что рассказывать? — спросила Мрита, но медведица, как оказалось, обращалась не к ней.

— Две бочки смолы просят. — доложил заглянувший в комнату Бахор, — Шмотки вот на обмен принесли.

Волк показал медведице мешок.

— Если осталось чего, отдай. — великодушно разрешила Таллис. — Ещё что?

Бахор на мгновение исчез за занавесью.

— Сказал бочку открыть. Проверять хочет.

— Смола же, чего её проверять? — удивилась Таллис.

Понимая, что сделка, вероятно, завершилась, Мрита встала, собираясь откланяться, но волки усадили её на место. Пошарив под столом, Бекан вытащил на свет старинный резной ар. Волк провёл пальцем по струнам и протянул инструмент Мрите.

— Я не умею.

— Тогда пой.

— Что?

— А что знаешь, то и пой.

Появился Нильс со вторым кувшином, побольше первого.

— Пой. Это часть платы за смолу. — пояснила Таллис.

— Штанов на всех не хватит. — с сожалением добавила Каора.

Шелла молча погладила её хвост.

— Бекан с Бахором уже год ни ароги ни асталлы новой сложить не могут. — продолжала Каора, — А те кто могут к нам не заглядывают.

— А если не буду петь? — вырвалось у Мриты.

Избу накрыла тишина.

Шелла перестала гладить её хвост и как бы невзначай завела левую руку под полу своей облезлой лисьей хурки. Эдна встала и переместилась к выходу. Каора поставила кружку и медленно убрала руки под стол. Мрита встретилась взглядом с замершим у стены Нильсом. Манул смотрел умоляюще.

— Ладно... — медленно произнесла Мрита, сообразив, что этим хозяевам гости обычно не отказывают, — Спою.

Бекан покрутил колки ара и вопросительно посмотрел на неё.

— Арога о войне с камышами.

Мриту никогда не хвалили за голос, то ли дело, Лирну, но...

Где дремлют ели у болота,

И ветер спит в сырой глуши.

Там пуще филина и волка,

Пугали зайцев камыши.

Но раз, собравшись в вольном поле,

Решили зайцы: 'А, доколе...'

Вождём был Ахлабар Суровый,

Сам Хортас предком был его.

Вторым был Нерсс Волкоголовый,

Губитель брата своего.

Жена его, Рябая Нерсса,

Ведунья и убийца лис,

Взяла в поход Копьё Орфары,

И страшный яд из дохлых крыс.

Четвёртым шёл свирепый Логри,

Воитель Тьмы, Гроза Теней,

Молчащий Ужас, Шелест Стали,

Палач, Тиран, Гонитель Змей.

И была битва!

Смерти рвота!

Объято пламенем болото!

'Свершилось!' — Ахлабар сказал,

Когда остыла сталь ножей.

Лишь Логри выл и ухал где-то:

Спасал мышей от камышей.

Олени в поле, при луне,

Проснулись в собственном ...

ТРРРААХ!!!

За окном полыхнула белая зарница! Горячая волна сорвала занавесь. Изба подпрыгнула, стол опрокинулся, посыпалась посуда. Мрита оказалась на полу и кто-то тяжёлый наступил ей на поясницу. Откуда-то в избу вползли плотные клубы едкого дыма.

— Горим! — истошно заорал кто-то и об олениху снова споткнулись. Мрита откатилась к стене и вовремя. Началась паника. Жители Хольнума полезли из избы. На выходе незамедлительно возникла давка. К счастью, закончилась она тоже быстро. Очнувшаяся Таллис, как и все, решила спасаться бегством, и давящиеся вылетели из избы вместе с косяком и лестницей, судя по треску снаружи.

Кто-то невысокий, но сильный подхватил Мриту под руки и потащил к выходу.

— Нильс?

Манул молча помог ей подняться на ноги и протянул секиру. Олениха выглянула за порог.

Лестница отсутствовала. Внизу у сваи, среди обломков сидела Таллис и держась за голову что-то монотонно подвывала. Весь двор был усеян клочьями какой-то горящей источающей смрад дряни. Бекан с Коном скакали по двору, яростно затаптывая огонь. Остальные толпились поодаль, заворожено рассматривая глубокую дымящуюся яму.

— Хорошо. — Оррий выглядел очень довольным, — Так значит две бочки. Большая и маленькая, как и договаривались, Бахор. Бахор? Бахор!

— А? — волк растерянно покрутил головой и полез пальцем в ухо, — Чего?

— Твой приятель ужасно сильный вудул. — с уважением прошептал Нильс, помогая оленихе спуститься.

— Оррий. Что это было? — шёпотом спросила Мрита шакала.

— Проверил. Чего тебе, Каора?

Белая волчица не доходя пяти шагов, остановилась и выразительно указала на ворота.

— Иди!

— Ладно. — заискивающе улыбнулся шакал, — Только бочки заберём.

К Мрите подбежала Шелла и сунула ей в руки тяжёлый свёрток, затем она лизнула в нос шакала и вновь убежала к дымящейся яме.

— Чего она?

— Громко было. Шелла счастлива. — сурово ответила Каора, и вновь указала на ворота — Иди!

Катить бочки по деревянным мосткам было удобно. Выбравшись за ворота и отойдя от посёлка шагов на пятьдесят, Оррий и Мрита устало присели на таким трудом добытые бочки.

— Оррий, ты вудул... — прошептала олениха.

Шакал улыбнулся.

— Маленький бочонок, а как бахнул!

— ... и я тебя боюсь.

— Пусть унгал меня боится. — шакал поднялся с бочки и с хрустом потянулся, — Пошли отсюда.

— Пойдём. — отозвалась Мрита.

Подаренный волчицей свёрток не давал ей покоя, и она заглянула в него. Там были свежие сухари, мука, сушёные яблоки и грибы, орехи. Прежде чем уйти олениха благодарно поклонилась вновь погрузившемуся в темноту посёлку.

Беготня в Хольнуме очень скоро улеглась. Таллис кое-как забралась обратно в избу. Бекан и Кон принялись чинить лестницу, время от времени заковыристо браня шакала. Шелла по-прежнему бродила вокруг чадящей ямы, будто ждала чего-то.

Нильс запер ворота и вернулся к себе в сторожку. Погасив фонарь, манул свернулся калачиком на пропахшем мышами тюфяке, но сон не шёл. Нильс встал, отцепил закрывавшую окно промасленную тряпку и долго смотрел на размытую дождём тропу и чёрный осенний лес.

* * *

Ягморт критически осмотрел принесённые Оррием и Мритой бочки.

— Они что? — переспросил волк.

— Бахнут, когда нужно будет.

Потеряв интерес к шакалу, Ягморт обернулся к Рохому.

— Готов?

Барс кивнул.

— Оррий, Мрита, Айн. — продолжал волк, — остаются в лагере.

— Ягморт, — вскинул остроносую морду гривистый волк, — возьми меня. Ты же знаешь, что я не трус.

— Знаю. Поэтому возьму тебя в пещеру, мешок искать.

Айн заметно скис, но возражать не стал.

Мрита промолчала. Она и надеяться не смела, что её позовут сражаться с ликаонами. Оррий же был доволен и даже что-то напевал под нос, прохаживаясь возле своих бочек, пока не столкнулся с Рохомом.

— Как работает? — сурово спросил барс, указав на бочку.

— Оставляешь у входа в нору, — шакал важно похлопал бочку по чёрному боку, затем указал на длинный просмоленный жгут, торчащий из крышки, — поджигаешь и отходишь подальше. Разгорится так, что водой не потушишь.

— Ого... — Рохом с опаской понюхал бочку. Пахло смолой, серой, чем-то едким и кислым.

— Что в ней?

Шакал хитро оскалился и отвернулся.

— Поосторожнее там, с тварью этой.

— Рох, если надумал взять с собой этот бочонок, то потащишь его сам. — предупредил джейран.

— Бери второй.

— Чего? Ягморт!

— Медведю отдай, рогатый!

— Точно! Перк, держи.

— А... Что?!

— ... и этот возьми.

Перк обиженно засопел и брезгливо подхватил измазанные смолой бочки.

Когда отряд во главе с Ягмортом скрылся в лесу, шакал задумчиво проводил его взглядом и спросил:

— Хочешь прогуляться, Мрита?

* * *

— Гляди-ка, слетелись... — Короед указал на кружащее над лысой макушкой Серого холма, вороньё.

Рохом не ответил. Присев на поваленное дерево он с наслаждением вытянул натруженные ходьбой ноги.

Чтобы обойти холм они сделали значительный крюк по лесу. За это время джейран и росомаха успели совершить вылазку к броду и проследить за вражеским лагерем.

Вернувшийся Аард был зол и взвинчен до предела.

— Они брод перешли. — выпалил джейран, — Под меловым холмом сидят. Довольные... Лирга завалили. Костёр жгут. Вон, гляди.

И вправду, левее Серого холма в небо поднимался лёгкий белёсый дымок.

— Сколько их? — спросила Латра.

Росомаха показала ей обе пятерни.

— И сдаётся мне, это не те, что отряд Айна вырезали. — продолжал Аард, — Уж больно беспечные.

— Да какая разница! — оскалился Ягморт и расчехлил топор, — Пошли! Дань Углаю!

— Дань Углаю. — тихо откликнулись все.

— Дань Углаю. — Снарт Короед разматывал на ходу свой кистень.

— Дань Углаю! — Уларга забросила щит за спину и взяла в руки короткое копьё.

— Дань Углаю... — Рохом вытащил из ножен меч, хотя до мелового холма ещё было далеко.

— Рох, ты главное от меня подальше держись, — запыхтел ему в ухо гризли, — а то ещё...

— Да помню я про колотушку твою! — вспылил барс.

Мелкий голыш щёлкнул по его шлему. Рохом обернулся. Хаар сердито погрозила ему кулаком, а затем сомкнула пальцы кольцом вокруг своей морды, призывая к тишине.

Меловой холм был уже в полусотне шагов. Ягморт замер и Аард тотчас вскинул руку, приказывая остановиться.

— Я их не слышу. Не слышу рябых.

Аард прошёл вперёд и тоже чутко задвигал ушами.

Рохом напряг слух. За холмом потрескивал костёр, но ни голосов, ни шагов, ничего другого, что обычно выдаёт стоянку, он не услышал.

— Хаар... — шепнул волк росомахе, но та и без него знала что делать. Убрав ножи, она быстро и бесшумно вскарабкалась на вершину холма. Джейран достал из колчана стрелу и вопросительно посмотрел на волка.

— Берёшь лис и обходишь холм справа. — приказал ему Ягморт, — Как всегда. Вы начинаете, мы заканчиваем.

Джейран почесал нос оперением стрелы, довольно хихикнул, махнул рукой Короеду и бесшумно сошёл с тропы в подлесок.

Ягморт поймал Рохома за наплечник и притянул к себе.

— Овраг видишь?

— Да.

Слева холм огибала узкая меловая промоина.

— Давайте с Перком туда. Только тихо.

Овражек оказался узким и глубоким. Ноги вязли в песке, пахло сыростью и мышиным помётом. Из укрывавшего овраг кустарника выпорхнула серая птичка. Перк наступил барсу на пятку. Зашуршал осыпающийся песок и в овраг спрыгнул Ягморт.

— Перк, палицу опусти. — приказал он, — Торчит из оврага как...

Неподалёку резко свистнул Аард.

— За мной! Дань Углаю!

— Дань Углаю!

Рохом едва не оглох от рёва гризли. Одним прыжком вылетев из оврага, барс нагнал вырвавшегося далеко вперёд Ягморта. Из-за холма навстречу вывернулось истошно визжащее рыжее, сплошь из зубов и стали...

— Рох! Уларгу не убей!

Не добежав до Рохома трёх шагов, лисица отвела копьё и села на собственный хвост.

— А, чтоб тебя. — выдохнула она, — Рябые?

В вырытой у подножия мелового склона глубокой яме горел костёр. Рядом, прямо на траве, сохла растянутая кольями, шкура некрупного лирга.

— Пригнитесь! — зарычал Ягморт. Он сильно толкнул в бок Перка, схватил за плечи и заставил опуститься на корточки Рохома.

— Это...

— Волчара, засада! — рявкнул джейран.

Зашуршал песок. С вершины холма к костру скатилась Хаар. Что-то проурчав, она указала в сторону леса, который они только что покинули. В то же мгновение оттуда донёсся пронзительный переливчатый свист.

Бежать к броду уже было поздно, значит...

— К холму! Перк, живо!

— Волчара! Они в лесу! Пятеро... нет семеро... нет...

— Рогатый, следи, чтоб...

Припав на колено, Аард выпустил стрелу в сторону мелового овражка. Совсем близко послышались лающие выкрики на незнакомом Рохому языке.

Перк бежал впереди него!

Проклятый медведь бежал так, что он не мог его догнать!

Проклятый медведь!!

Стрела шумно вспорола воздух над его головой и по самое оперение ушла в землю. Рохом втянул голову в плечи.

Позади хлёстко щёлкнул тетивой лук Аарда.

— Короед, смотри!

Справа с гулом развернулась цепь кистеня. Что-то сочно лопнуло, будто о каменный пол со всего маху бросили большой ломоть сырого мяса. Обернувшись, Рохом успел заметить валящееся в кустарник плотное рябое тело со странным багровым наростом вместо головы. Короед хищно скалился на бегу и шишка его кистеня, волочась по траве, оставляла алые кляксы.

Проклятый медведь, где он выучился так бегать?!

С пригорка, к Серому холму, он катился кубарем ломая растущие на склоне молодые сосенки, загребая доспехами сырой песок. Спасительный лес был всего в двадцати шагах, когда не менее десятка вооружённых кто чем псов, ринулись на них с плоской макушки Серого холма.

Полетели стрелы.

Первая чиркнула о кольчугу Ягморта. Вторая пробила плечо под ключицей, Отраве. Ещё две хлестнули кустарник за спиной Рохома.

— Аард! Два лучника! На холме, за деревом и на обрыве!

— Вижу, волчара!

Джейран уже отступил за валун и потянул из колчана стрелу.

Стрелять не пришлось. Мелькнувший на пригорке вражеский лучник снова появился и внезапно исчез, будто провалился. На его месте возникла взъерошенная Хаар с ножом в руке. Отшвырнув ногой с дороги сломанный лук, росомаха деловито погналась за вторым стрелком, который в панике понёсся в сторону мелового холма.

— Аард, слева!

Низенький ликаон выронив топор, упал на колени и изумлённо уставился на торчащую из груди стрелу.

— Волчара, твой!

Крупный тёмный пёс в толстых кожаных доспехах, визгливо расхохотался и попытался достать волка коротким копьём. Топор Ягморта перерубил копьё, вдребезги разбил круглый щит, отсёк ликаону левую руку, проломил бронзовый нагрудник доспехов.

— Рох, двое!

Здоровый, бело-рыжий, в чешуйчатом панцире рябой, вывернулся из-за груды валунов, и барс шагнул ему навстречу.

Ощущение оказалось знакомым, точь-в-точь, как будто он лирга свежевал. И толстый кожаный наплечник не оказался для меча помехой. Ликаон полетел барсу под ноги. Неожиданный удар в бок сбил Рохома с ног. Топор не замеченного им рябого выбил щербину в камне прямо над его плечом, и взлетел для нового удара.

Земля под спиной Рохома дрогнула.

Затем, глубоко просела.

Затем вросшие в землю серые гранитные валуны вдруг ожили и поползли в стороны.

Спиной ощутил Рохом как из самого сердца Серого холма рвётся грозный утробный рокот. Глыба справа вдруг поднялась на дыбы, осыпав барса песком, и провернулась, перемолов в кровавую кашу убитого им пса. В то же мгновение, Рохом ощутил под собой пустоту и понял, что летит вниз. Прямиком в разверзшуюся у подножия холма бездну.

И упал бы. Но над осыпающимся краем ямы, в которую гурьбой валились и враги, и соратники, появилась оскаленная морда Ягморта. Его челюсти сомкнулись на плече барса, и Рохому показалось, что плечо его затягивает в жернова мельницы.

Затрещала кольчуга.

Скосив глаза, Рохом заметил рябого, занёсшего топор над спиной Ягморта.

Ударить рябой не успел. Стрела клюнула его в грудь, отбросив далеко от края ямы. Вылетевший из рук ликаона топор, попал Ягморту в спину. Волк дёрнулся, и стиснул челюсти так, что Рохом завыл.

Перед глазами барса пронеслась очень неприятная картина: он без руки падает в яму.

Падать Рохому очень не хотелось. Он не мог посмотреть вниз, и был рад этому, поскольку на дне ямы, судя по непрерывному влажному хрусту и крикам тех, кто там оказался, творилось что-то невообразимое

— Фыфжафыфе фже фефя!!! — рявкнул Ягморт и в глаза Рохому обильно брызнула слюна. — Фафаафд!!!

— Иду, волчара!

Сильная рука ухватила барса за ремень доспехов.

— Цел?

Рохом не ответил. Под ним, в яме что-то громко хлюпнуло, вновь задрожала земля.

— Давай же...

Его настойчиво тянули вверх. Перед глазами промелькнули густо забрызганные кровью стены глубокой воронки и что-то чёрное ворочающееся на её дне.

— Жуть какая! Ты видел?! — джейран захлебнулся не то от восторга, не то от страха.

Ягморт оттащил барса от ямы, выплюнул застрявшее в зубах железное кольцо и разразился бранью. Рохом медленно выпрямился и с радостью обнаружил, что меч он не выпустил.

— Перк! — Рохом не узнал своего голоса, — Перк, ты жив?

— Да жив я... — отозвался гризли.

— Короед! Снарт!

— В яме. — мрачно ответил джейран, — И Латра тоже.

Барс осторожно заглянул в воронку. В ноздри ударил запах сырой земли, парного мяса и чего-то незнакомого, страшного.

— ... она кровью захлебнулась, волчара. А что я мог сделать. Стрела чуть выше сердца легла.

— Унгал... Раньше на юге водились, да вымерли вроде. Давно не слыхали про напасть эту. Не перебивай, Хаар! Говорят, осенью перед спячкой они особенно злые. Если потревожить такого... Ну что тебе?!

Росомаха настойчиво тянула медведя за рукав, указывая в сторону мелового холма.

— Бочки! — вспомнил барс, — Перк, живо за бочками! Спалим тварь!

Гризли с недовольной мордой обернулся к Рохому, важно указал палицей на долину, но возразить не успел.

Серый холм, будто изнутри долбанули молотом.

Плоская вершина пошла трещинами, подножие холма вздыбилось, выворачивая валуны и кустарник. Земля затряслась, в глубине холма заклокотало, загудело.

Гранитная макушка холма с треском лопнула, брызнув острым щебнем.

— Валите от воронки! — долетел сквозь гул крик Ягморта, — Рох!!

Земля у подножия Серого холма провалилась, обнажив рваную чёрную дыру в его каменном теле.

Из дыры под холмом выползло... такое...

* * *

— Быть этого не может! — от неожиданности Мрита остановилась и спускавшемуся с пригорка Айну пришлось отпрыгнуть в сторону, чтобы не сбить её с ног.

— Я тоже не поверил, — продолжал шакал, — но именно так и сказал Бахор. Плот этот рябые в Рачьей заводи прячут. А ещё рысь на плоту держат на цепи, да лупят почём зря. Я сразу про Карраха подумал...

— Убили Карраха. — перебила Оррия Мрита, — Хаар сказала...

— Да мне плевать, Каррах это или кто другой! — вышел из себя шакал, — Хаар сказала. Да Хаар вообще без языка! Плот. — продолжал он, — На плоту можно сплавиться до Красных Столбов. Оттуда до Хортагского предгорья мне идти меньше суток. А вам, до Хортага и вовсе дней пять, если не спешить.

— Через перевал Хоргиса мы попадём в Хортаг быстрее. — встрял в разговор Айн.

— Ты знаешь, что через десять дней перевал завалит снегом, как раз мне по макушку? Это вы быстрее попадёте в Хортаг! А я там быстрее сдохну! — рассердился Оррий.

— А если плот охраняют? — спросила олениха.

— А для чего я вас позвал? — удивился шакал, — Вы же воины из Хортага, вы и... Чего встали?

— Ты совсем дурак, Оррий? — гривистый волк отвесил шакалу крепкий щелчок по носу.

— Ты хоть знаешь, сколько их там? — зашипела на него Мрита.

— Бахор сказал...

— Бахор сказал, Бахор сказал! — передразнил его Айн, — Бахор твой в Хольнуме пузо греет!

— ... плот сторожит один рябой. — не слушая Айна, сдержанно закончил шакал, — С одним рябым вы справитесь?

Гривистый волк смерил Оррия взглядом и вынул из ножен длинный кривой меч.

Шакал хитро ухмыльнулся и указал на темневшую вдалеке, густо заросшую кустарником низину.

Шли долго. Стороной миновали Серый холм, лес и вышли к берегу реки.

'Сама напросилась. Сама'. — твердила себе Мрита. Она несколько раз глубоко вздохнула, стараясь успокоиться.

— Айн. — шёпотом окликнула она гривистого волка.

— А, иди ты! — махнул рукой тот, — Без тебя справлюсь.

Олениха облегчённо перевела дух. Меряться силами даже с одним ликаоном желания у неё не было.

Подобрались к заросшей ивой низине.

— Сиди тут. — шепнул ей шакал, — Я спущусь к берегу, посмотрю там ли плот.

Оставшись одна, Мрита присела на торчавший из земли корень, положила секиру на колени и насторожила уши. Слева прострекотала потревоженная Айном сорока. Сухо хрустнула ветка под его ступнёй. Ветер дул со стороны реки. Мрита уловила дым костра. Олениха принюхалась тщательней и вздрогнула. В дыму она ясно различила запах пропитавший ту самую палатку на берегу.

Слева мелькнула рыжая шкура Айна.

'Совсем не прячется'. — возмутилась Мрита и выпрямилась во весь рост, что бы проследить за гривистым волком.

Рослый, с рыжими подпалинами на плечах и шее ликаон обернулся к ней и рассыпал от неожиданности охапку хвороста. Заметив у Мриты секиру, рябой шумно раздул ноздри и оскалился. Рука его метнулась к висящему на поясе длинному ножу.

За его правым плечом сверкнул язык серебряного пламени. Он прожёг тело ликаона от ключицы до грудины. Пёс удивлённо распахнул пасть, вместо крика выдал густой багрово-чёрный фонтан крови, вскинул руки пытаясь удержать распадающееся надвое тело, и повалился к ногам Мриты.

— И вправду один.

Айн как ни в чём ни бывало, оттирал от крови клинок пучком сухой травы.

— Напугалась?

Мрита осознала, что испугаться живого ликаона она не успела, а мёртвого...

Кровь из рассеченного тела рябого растекалась, пропитывая песок, как из прохудившегося бочонка. Гривистый волк брезгливо кривясь обыскал тело, снял с него пояс с ножнами.

— Пойдём на плот посмотрим. — позвал он Мриту.

Олениха с трудом оторвала взгляд от мёртвого рябого и огромного бурого пятна вокруг него, и поспешила за Айном.

— Каррах! — радостно пискнула Мрита, когда они спустились к реке, — Живой...

Рысь сидел у левого края плота, на цепи пристёгнутой к толстому кожаному ошейнику. Другой конец цепи удерживал железный клин, вбитый в бревно. Одежды на рыси не было.

Грязный всклоченный мех слипся на боках и загривке в тёмные уродливые сосульки. На запястья накручено пропитанное кровью тряпьё.

— Живой? — Мрита опустилась на колени и осторожно заглянула рыси в глаза. Каррах ниже опустил морду и едва заметно повёл ухом.

— Рук нет. А язык у него цел? — Айн бесцеремонно ухватил рысь за щёки и попытался разжать челюсти. Каррах щёлкнул зубами, отвернулся и недовольно заворчал:

— Может, в лагере на меня налюбуетесь? Или рябых дождёмся? Тут парочка ходит поблизости.

— Парочка? — встревожилась Мрита.

— Одного мы видели. — ответил Айн, — Остальными Ягморт обещал заняться. Так что...

Гривистый волк разрезал ошейник и отшвырнул в сторону цепь.

— ... некого ждать. Потому, плот мы заберём.

— Правую нашёл, Каррах! — крикнул шакал и показал рыси его отрубленную кисть.

— За борт её. — фыркнул Каррах отворачиваясь, — И меня следом...

— Ага, сейчас. — оскалился Айн, — Ягморту ты нужнее чем рыбам. Чего они выведать хотели?

— Ничего. — скривился Каррах, — Развлекались просто.

— Идти сможешь?

— Ноги мне оставили, сам видишь.

— Вот и ладно. — Айн обернулся к шакалу, — Тащите его в лагерь, а я плот в Слепой рукав отведу. Знаешь где?

— Знаю. — подумав ответил шакал, — Сладишь один?

— Отчего нет... — пожал плечами гривистый волк и взял шест.

Тяжёлый глухой удар качнул плот, по воде прокатилась мелкая рябь.

— Бочка. — насторожился шакал, — Маленькая...

* * *

— Волчара глянь, мокрица!

— Вали оттуда, недоумок рогатый!

Больше всего тварь походила на древнее кремневое долото, найденное однажды Рохомом в горах,— каменная капля в острых гранях и сколах, что так удобно ложилась в ладонь.

Стрела Аарда лязгнула о гранёный бок твари и раскололась. Унгал моментально развернулся к джейрану. Величиной он был с хорошую лодку. Оживший камень, подвижный, как крыса. Страшнее всего было его безмолвие. Ни рёва, ни стона, ни рыка.

Попавшийся на пути валун, обхвата в полтора, унгал вдавил в мёрзлую землю как жёлудь, и стремительно потёк к Аарду.

Вторая стрела со звоном отлетела от каменного хребта.

— Куда его бить, волчара?!

'Куда бить?' — эхом пронеслось в голове Рохома. Ни глаз, ни пасти. Живая глыба с тем же устрашающим молчанием повернулась на блеск его меча, но на пути у неё встал Ягморт. Волк обрушил на хребет твари такой удар, что из-под топора полетели искры. Пять широких пластин, похожих на тщательно подогнанные друг к другу бурые гранитные плиты поползли в стороны, обнажая чёрную полость, усеянную множеством острых кривых зубов.

И тут на каменный хребет унгала с обречённым воем сверзилась Хаар.

Повиснув на лобовой пластине, росомаха не дала ей сомкнуться. В тот же миг в образовавшуюся щель влетела выпущенная джейраном стрела.

Унгал попятился.

Ягморт шагнул вперёд.

Если бы под топор Ягморта попал ликаон, его бы развалило от макушки до хвоста. Унгал же и не вздрогнул, хотя на его левом боку треснула и просела одна из пластин. Второй удар пришёлся вскользь, волк потерял равновесие и покатился к реке. Прямо под ноги пыхтящего от долгого бега гризли.

— Бочки... — прохрипел тот, опираясь на палицу, — В нору бросил...

Ягморт не стал слушать. Властно рыкнув, волк указал на берег, по которому гремя костяною бронёй елозил разъярённый унгал.

— Давай! — донёсся откуда-то крик Рохома.

Камень размером с медвежью голову хрястнул о хребет унгала, доломав треснувшую пластину.

— Бей!!! — заорал Ягморт медведю.

Вместо этого Перк зачем-то сунул палицу между раздавшейся костяной бронёй.

Это было последнее, что сделал гризли в этом бою. Чем ответил унгал, Рохом не разглядел, но медведь воробышком пролетел через пустошь и врезался в валун, на котором стоял барс.

Понимая, что Перк скорее всего мёртв, Рохом стиснув зубы бросился на тварь. Его меч лишь процарапал глубокую борозду в её панцире. Гадина сжалась, сделалась вдвое короче и Рохом всем телом ощутил, как загудели под панцирем мышцы унгала.

— Аард, беги! — едва успел крикнуть барс джейрану.

И тут унгал прыгнул!

Одним броском он покрыл расстояние в пятнадцать шагов, едва не сшиб в реку джейрана и расколол попавшийся на пути валун.

— Хаар, ты как там?!

Росомаха рыкнула в ответ и снова ударила тварь ножом.

Очередная стрела отскочила от панциря и ушла в берег, но следующая угодила точно промеж широких передних пластин. Гадина дёрнулась, подалась назад...

То, что случилось потом, долго приходило к Рохому в ночных кошмарах. Унгал выплеснул из своей трубчатой пасти все, что перед этим успел убить и сожрать. На двадцать шагов берег залил зловонный поток полупереваренной крови, обрывков плоти, шкур и тряпья.

— Бей его, рогатый! Бей, он уже потрохами блюёт!

Гулко ахнула бочка.

Огненный плевок прочертил небо над Серым холмом и упал на берег. С грозным гулом занялся сухой кустарник.

На унгала, правда, это яркое событие впечатления не произвело. Урод шустро развернулся и вместе с росомахой, клещом висящей на его панцире, метнулся обратно под холм.

— Хаар, брось его! Брось!

— Ушёл!

Первым в яму спрыгнул Ягморт. Рохом последовал за ним. Оставлять одного только что спасшего его волка он не собирался. Всё, что успел заметить барс, это бронированный хребет унгала растворяющийся в зловонной тьме норы.

— Хаар!

Никакого ответа.

— Аард, факел!

— Несу, волчара! — Аард уже стоял рядом. Он протянул волку зажженный факел.

Волк сделал несколько шагов, внезапно остановился и Рохом наткнулся на его широкую обтянутую кольчугой спину.

— Что там со второй бочкой? — спросил он, — Перк не...

Больше Рохом ничего не услышал. Потому что оглох.

Тугая жаркая волна одним махом вдавила его в пропитанную кровью вязкую землю и вышибла дух. В небе над холмом устрашающе вспучилась багрово-чёрная туча, густо посыпались комья земли, камни, тяжёлыми вязкими струями пролился огненный дождь.

Разъярённый унгал с висящей на нём росомахой пробкой вылетел из чадящей едким дымом норы.

И опустилась тьма.

11.

Агосара.

Тьма древнее света.

Тьма помнит. Тьма знает.

Тьма рядом.

Тьма ждет.

Впервые Тьма посмотрела на него из глаз Дойры. Тьма, зоркая и грозная, следила за ним даже тогда, когда горалиха улыбалась. Отец и мать не любили Дойру.

'Смотреть ей в глаза, всё равно что заглядывать в Карву' — сказал Росс незадолго до своего последнего похода в Хортаг. Что такое Карва, Рохом тогда не спросил. Побоялся. Росс неохотно отвечал на такие вопросы и порой сердился, когда их ему задавали.

Среди шума, что накатывал волнами, как прибой, Рохом научился различать отдельные голоса, затем слова. Однако прежде чем их смысл доходил до него, очередная волна смывала слова из памяти, будто знаки на песке:

— ... есть чем перевязать? Подержи так...

— ... очнулся вроде...

Рохом через силу приоткрыл левый глаз. Правый, замазанный кровью, открываться не хотел. Заботливая рука положила ему на темя что-то холодное и влажное.

— Еле откопала тебя, пятнистый?

Голос был незнакомый, и когда Рохом приподнялся, что бы посмотреть на говорившего, волна отбросила его обратно во тьму.

Дойра редко говорила, больше слушала их с Перком болтовню о горах и об охоте. О себе горалиха не рассказывала вообще, а если подвыпивший Перк наседал с расспросами, говорила о своём погибшем на войне муже. Как его звали?..

— Эй, пятнистый, ты куда? — Крепкая шершавая ладонь потёрла его нос. — Я что, зря в унгальем дерьме копалась? Давай, живи!

Ответить он не смог, пасть была забита песком. Рохом страдальчески замычал.

— Чего? — перед уцелевшим глазом возникла физиономия пятнистой гиены, — Чего сказал?

Барс потянулся к висящей у гиены на ремне фляге. Прополоскав пасть, он долго отплёвывался от песка.

— Гадость... — простонал Рохом, едва ворочая опухшим языком, а затем его вырвало.

Якра, так звали гиену, помогла Рохому освободиться от доспехов, и вызвалась принести воды, но барс захотел идти сам. Придерживаясь за плечо Якры, он спустился к реке, и замер.

Изрубленный унгал лежал у самой воды и его чёрная кровь медленно пропитывала песок.

— Что встал, Рох? — тихо спросила его Якра, — Идём. Больше он никого не тронет.

Увязая в мокром песке барс доковылял до воды, оступился, упал на четвереньки.

— Хорош. — буркнул он, разглядев в воде собственное отражение.

Умываясь он обнаружил болезненную кровоточащую ссадины над левым глазом и на темени.

— Шлем спас. — утешила его гиена, — А то бы...

— Аарда нашли? — перебил её Рохом, — Он со мной был, в яме, когда...

— Джейрана, что ли? А чего его искать. Он сам выкопался. Помяло чуток. Вон он, возле медведя.

— Перк?!

— Сиди ровно! — прикрикнула на него гиена, вновь прикладывая к темени Рохома холодную примочку, — Цел медведь твой. Ты где была, Ракана?

— На опушке. Собирала жареных зайцев, как грибы. — подошедшая к ним молодая пума в перемазанном сажей тёмно-зелёном салакаше и старой рысьей хурке, показала гиене плотно набитый мешок.

— Это правильно. — гиена облизнулась и строго посмотрела на Рохома.

— Сиди здесь.

Но Рохому, не смотря на дурноту, не сиделось.

Подождав, пока гиена с пумой отойдут подальше, он встал и, волоча ноги, побрёл к Серому холму, на склоне которого неподвижно лежал Перк.

Гризли был без доспехов и салакаша, в перемазанной кровью и грязью нижней рубахе.

Голова его была замотана тёмно-зелёной тряпкой.

— Перк, ты ещё жив?

Гризли что-то пробурчал, приподнял голову, и кровь из-под тряпки полилась сильнее.

— Лежи! — прикрикнула на него крутившаяся поблизости пума, — Сейчас Якра тебя перевяжет. Якра! Якра!

— Чего орёшь? — откликнулась гиена, — Медведь большой — крови много. Потерпит. Где Урнала?

— Там. — указала пума, — Весело тут у вас. И чего мы сразу не пришли, когда в первый раз бахнуло? А что это было?

— Не знаю. — неохотно проворчал Перк, — Оррий найдётся — расскажет. Это он дряни в бочку наболтал. Смотри-ка, половина леса сгорела.

— Дряни? Полную бочку? — пума зажмурилась, — Я думала, хуже Якры бурн никто варить не умеет.

— Смейся хвостатая, да. — фыркнула гиена, — Ты волка смотрела?

— Худо волку. Нутро отшибло, кровью харкает. Кто другой давно бы помер. Крепкие они, северяне.

— Так беги к нему, ворона бурая!

— Урнала с ним. Они вроде как знакомы.

'Ягморт!' — вспомнил Рохом.

Не обращая внимания на гневные окрики Якры, Рохом вновь поднялся на ноги. Ягморт лежал всего в пятнадцати шагах от него, прислонившись к небольшому валуну. Волк был раздет до пояса. Топор лежал у него на коленях, а рядом, у камня валялись шлем, кольчуга, салакаш. Светло-серый мех на груди и животе Ягморта был забрызган кровью.

— Не трогал бы ты его пока.

Тяжёлая рука легла Рохому на плечо. Снежная коза в белом шерстяном салакаше и белой вязаной хурке с медной руной Агоса на правом плече, была на голову выше барса. Чёрные глаза козы смотрели строго.

— Подойди, Рох. — прохрипел Ягморт, — Пусти его, Урнала.

— Не долго. — предупредила коза.

В широкой волчьей груди что-то сипело и клокотало при каждом вдохе, рвалось наружу с кашлем и кровавыми пузырями из ноздрей и пасти.

Рохом протянул ладонь и коснулся его горячего носа. Волк оттолкнул руку барса.

— Отлежусь... — прохрипел он, — И отведу вас в Хортаг. Бывало хуже...

— Ты убил унгала? Один?

Волк ответил не сразу. Было видно, что даже дыхание даётся ему с трудом.

— Когда... бахнула бочка Оррия... — Ягморт сплюнул на песок густой кровяной сгусток и медленно с хрипом вздохнул, — Унгал вышиб меня из ямы... да так, что... до самого обрыва летел... Если б не Хаар... пировал бы в Хорте... с отцом.

Ягморт замолчал и некоторое время сидел не двигаясь, прижав кулак к груди.

— Тебя... землёй завалило. Аарда... и вовсе бы размазало... повезло.

Отдышавшись волк продолжил.

— Хаар гадину удачно порезала. То ли жилу рассекла, то ли...

Ягморт выхаркал на песок ещё одну алую кляксу.

— Я... хорошо топор не выронил. — он коснулся лежащего у него поперёк коленей оружия, лезвие и обух которого были густо заляпаны чёрным, — Когда Хаар свалилась с унгала, я его добил.

Волк протянул барсу руку.

— Помоги встать.

Тяжело опираясь на плечо Рохома, Ягморт со стоном выпрямился. К ним тут же подскочили полуголый, перемазанный глиной Аард и взъерошенная росомаха

— Ты цела? — удивился барс.

Росомаха показала Рохому разбитый локоть и здоровенную шишку на темени, затем вспомнив что-то важное, заковыляла к Серому холму.

— Куда ты?

— Ишь, поскакала... — заметил Аард, — Тащит что-то.

Приковыляв обратно, росомаха бросила Ягморту к ногам потёртый кожаный мешок с грязной белой нашивкой на лямке и вопросительно посмотрела на волка.

— Это Айна мешок, волчара? — заинтересовался джейран.

Ягморт не ответил.

Распустив стягивающую горловину тесьму, волк сунул нос в мешок, затем вынул два плотных холщовых свёртка, флягу, деревянный короб и пару тёплых чукашей на заячьем меху.

Чукаши тут же ухватила Хаар. В свёртках оказалась одежда: вязаный салакаш и кожаная хурка. В коробе — с десяток рыболовных крючков и два поплавка из крашеного гусиного пера.

Джейран откупорил флягу, понюхал...

— Вода.

Ягморт отобрал у него флягу, повертел в руках и осторожно вылил воду на землю.

Что-то тяжёлое упало к его ногам.

Ягморт медленно, держась за раненый бок, наклонился и подобрал выпавший из фляги продолговатый чёрный предмет, величиной с большой палец.

— Что это?

Волк с любопытством вертел находку в руках. Короткий восьмигранный слиток чёрного металла был холоден, будто год пролежал на дне колодца.

— Что это?

Ягморт вынул нож. Острое закалённое лезвие с трудом сняло матовую чёрную окалину, обнажив серую, похожую на полированный гранит поверхность. Обнажив лишь на мгновение. На свободной от окалины поверхности заиграла окисная плёнка.

— Что это такое?

— Можно?

Тяжёлый слиток был обжигающе холоден. Рохом изо всех сил стиснул его в кулаке, но так и не смог согреть. Очень скоро ладонь начала неметь.

— Они тебе это несли, волчара?

Ягморт пристально посмотрел на джейрана.

— Ты помнишь Курнуба? — спросил волк.

— Конечно. — фыркнул Аард, — он живёт где-то на плато Орфа. Или жил... А что?

Волк убрал странный слиток в рукавицу и спрятал её в свой мешок.

— Если подобная вещь появилась в Хортаге, это означает, что принёс её Курнуб. А в последнее время, мой брат...

Ягморт усмехнулся и яростно потёр шею, будто она затекла.

— Я хочу чтобы всё то, что находит Курнуб, у Курнуба и оставалось.

— Кто такой этот Курнуб?

Ягморт не ответил.

Аард поймал Рохома за рукав.

— Идём.

— Куда?

— Поможешь.

Джейран привёл его к мёртвому унгалу. Простучав рукоятью ятагана костяные пластины, покрывавшие тушу, Аард попытался оторвать одну из них.

Рохом сжал правую кисть в кулак. Болезненное покалывание, охватившее руку до локтя, постепенно отпускало.

— Откуда... — он запнулся, пытаясь подобрать слово — это?

— Известно, откуда, — джейран оставил безуспешную попытку оторвать пластину и вновь взялся за ятаган, — с плато Орфа. Ловцы много чего интересного там находят.

— Зачем?

— На обмен. Вон, Хангар Чёрный, брат волчары, за иную диковину может и меч подарить. Во гадость, а?

Последнее относилось к унгалу и его неподдающейся броне.

— Если про Ловцов хочешь узнать, то тебе к Карраху. Он тоже на плато промышлял, правда, глубоко не лез.

— Глубоко?

— Ну, в колодцы, Рох.

— В колодцы?

Джейран сочувственно склонил голову и внимательно всмотрелся в барса.

— А хорошо тебя шмякнуло. Голова кружится?

— Ракана, полюбуйся! — подала голос снежная коза, — Я-то гадаю, чем завоняло, а это рогулька наша урода пластает! Рох, дай ему в лоб!

— Аард, ты же потом в котелок этими руками полезешь! — возмутилась пума.

Рохом схватил джейрана за руку и потащил прочь от туши.

— Вот пакость. — ворчал Аард далеко обходя рычащую на него росомаху, — И взять с гадины нечего.

— А чего ты хотел? Мяса? — усмехнулся барс, — Ты ж мясо не ешь.

Рохом остановился. Навалилась слабость и к горлу опять подкатила тошнота.

— Какая броня! Стрела с десяти шагов не берёт. — продолжал восхищаться унгалом джейран, — Щит бы сделал. Ты чего, Рох?

— Ничего. Ты Мриту давно видел?

— Да они с Айном и шакалом в лагере остались, вроде. А что?

* * *

Пожар дополз до сырой заболоченной низины и почти угас, но дым...

— Говорил, осторожно с бочками. — злился шакал, отчаянно чихая и растирая кулаком слезящиеся глаза.

— Где ты этому колдовству научился? — перебила его Мрита.

— В усаре. Сунаф наш любил почудить. Вечно у него, то бахнет, то завоняет чего, хоть из крепости беги. Бочки, это ещё ничего, это просто...

— Научишь?

Шакал подозрительно покосился на Мриту.

— Не-а! — отрезал он, — Мне такого не простят.

— Кто не простит? — заинтересовался Каррах, — Ловцы, поди?

— А крысоедам из Рамира это вообще ни к чему. — поняв, что сболтнул лишнее, досадливо фыркнул шакал. Мрита яростно пихнула Оррия в бок. Тот поперхнулся и замолчал.

— Твоё счастье, что мы не в крепости!

— А то бы что?

— А то бы связал да отвёл к Калеху. Посмотрел бы чего стоит твоё колдовство.

— Вязалки коротковаты.

— Хватит! — не выдержала Мрита, встряхнула Оррия за загривок и отпихнула плечом Карраха собравшегося ухватить шакала зубами.

— А чего он? — огрызнулся Оррий, — Рамиром грозится ещё! Куда ни заявятся, после дерьма тараканьего не найдёшь! Вон как до Мигроса усары богато жили...

— Это ты-то богато жил? — перебил его Каррах.

— Я! — лязгнул зубами шакал, — Мой отец самого Коммала кормил. Он голорукий! Не то, что ваши зачуханные кашевары в Рамире...

— Голорукий? — удивилась Мрита.

— Лучшим поварам в усаре вытравливали шерсть на руках. Великого сунафа кормить это не наёмникам стряпать. Великий сунаф хлеб с волоснёй жрать не станет.

— Чего ж сбежал? — хмыкнул рысь.

Шакал фыркнул, и гордо задрав нос, прибавил шаг.

Рощу огонь не тронул. Старая протоптанная лиргами тропа свернула в знакомую Мрите кроличью балку. Сгоревший лес и затянутая едким дымом низина остались позади.

— Айн уже далеко, наверное. — Мриту уже начало раздражать злобное молчание Оррия.

— Конечно. Зачем ему в логово унгала лезть. — фыркнул шакал, — Я бы точно удрал. А ты, Каррах?

Рысь не ответил.

Каррах шёл сам. Лишь однажды, когда спускались к реке, Мрита попыталась поддержать его за плечи. Рысь так на неё посмотрел, что олениха убрала руки и больше помощь не предлагала.

Лагерь был пуст. Оррий с Каррахом, не глядя друг на друга, терпеливо дождались, пока олениха разберёт и спрячет навес, забросает дёрном кострище.

— Неси. — Мрита сунула шакалу скатку с двумя плащами и пустой котелок. — К Серому холму напрямик пойдём?

— Лучше через меловой холм. — ответил Каррах, — Если чего, легче смыться.

В промоине они наткнулись на мёртвого рябого.

Рысь пинком перевернул тело на спину. Крупный пожилой ликаон в кожаных доспехах, потрепанных сапогах и боевых рукавицах. Неподалёку валялась окованная железом дубина. Оскаленная пасть рябого была забита глиной. Из правой глазницы торчала надломленная стрела с чёрным оперением.

— Аард своё дело знает. — проворчал Каррах, нагнулся было обыскать труп, но вспомнив про руки озлился и рыкнул на Оррия.

— Чего встал? Обшарь мертвяка, может он с довеском каким.

Кроме старого сточенного ножа и медного колечка шакал ничего не нашёл. Нож Оррий оставил себе, а кольцо протянул Мрите, но та зашвырнула его далеко в кусты.

— И сапоги у него дрянь, и пожрать не припас. — рассуждал Оррий, едва поспевая за Мритой, — Значит где-то тайник с добром оставили.

— Или поиздержались до обносков, пока разбойничали. — предположил рысь, — Гляди-ка.

Мрита замерла. У её ног из земли торчала стрела.

— Вон ещё две. — заметила она, — Ох, надеюсь наши все живы. А если там рябые?

Олениха расчехлила секиру.

— Зубами грызть буду, пока не сдохну! — ворчал Каррах.

— После унгала и бочек... — Оррий с сомнением покачал головой, — Чую худо пришлось, и рябым и нашим. Шевелитесь уже!

На пригорок, из-за которого валил чёрный дым, побросав барахло, взлетели как на крыльях: Мрита с секирой, Оррий с камнем, готовые продать свои жизни как можно дороже. Сильно отставший Каррах отчаянно бранился где-то внизу, но олениха и шакал его не слышали.

— Вот же хвост поносный! — вырвалось у Оррия, когда он увидел развороченную, потемневшую от копоти макушку Серого холма.

— Это ты кому сказал?

Из-за валуна вышла мощная, белая как сугроб, снежная коза с короткой тяжёлой совней в руках.

— Рохом! — заметив барса облегчённо вздохнула Мрита, пряча оружие, и медленно на непослушных ногах, спускаясь к Серому холму, — Аард... Ягморт...

Но Рохом смотрел не на неё.

— Каррах. — выдавил он, — Ты...

Рысь неуклюже, боком съехал с обрыва, сделал несколько шагов и протянул Рохому замотанные бурым от крови тряпьём обрубки.

— Всё, что осталось от Карраха... — проворчал он и без сил повалился барсу под ноги.

Мрита неприкаянно бродила по развороченному унгалом берегу.

'Сейчас'. — думала олениха, — 'Нужно рассказать Ягморту о родстве с Аресом сейчас. Отряд из Хортага перебили, Фархад сбежал, наших четверо полегло, Каррах калека. Не отправит же он меня назад, когда...'

— Что ты топчешься? — внезапно обратил на неё внимание Ягморт.

— Арес — это мой брат. — тихо произнесла Мрита.

Ягморт, как ей показалось, не удивился, лишь пожал плечами.

— Вы, олени, все будто на одну морду, так почему бы и нет. Сразу чего не сказала? А, да... Фархад...

Помолчав, волк продолжил.

— Я хорошо помню Ареса. Надеюсь, он ещё жив?

Мрита кивнула.

— Позволь мне идти с вами в Хортаг. — выдавила она, — Арес тебя не подвёл. Не подведу и я.

Волк смерил её взглядом.

— А куда тебя девать. Не ралхам же на шкуру. Сперва хотел с Каррахом в Агосаре оставить... — он ощупал бок и оскалился, — Сама напросилась, потом не хнычь.

— Я не буду. — от волнения у Мриты вздыбился мех на загривке, — Правда.

Вынырнувший откуда-то Аард подмигнул ей и, дождавшись пока Ягморт отвернётся, протянул увесистый свёрток.

— На. Пригодится. Смотри, Хаар с Раканой не показывай, отберут. Не разворачивай здесь! — зашипел он, воровато озираясь, — Отойди вон, в низину. Заодно на унгала полюбуешься.

Унгалом Мрита 'любовалась' недолго и издалека. Убедившись, что на неё не смотрят, олениха с любопытством развернула подарок Аарда и тихо ахнула. Прикоснувшись, Мрита уже не хотела выпускать из рук ледяное звенящее кольчужное полотно. Кольчуга была длинной, до середины бёдер, собранная из паяных круглых воронёных колец. Кроме кольчуги в свёртке был толстый кожаный салакаш, тяжёлый кожаный со стальными пластинами шлем с подшлемником из волчьего меха и тёплая вязаная хурка. Услышав приближающиеся шаги, олениха быстро сгребла добро в свой мешок.

На краю обрыва появился Оррий. Махнув Мрите рукой, шакал принялся осторожно спускаться к воде.

— Видала? — хвастливо спросил он, и показал Мрите в руки длинный охотничий нож с рукоятью из рога косули, — Урнала подарила. Сказала, что если б не мои бочки...

Шакал ухмыльнулся и важно задрал нос.

— Мы все благодарны тебе, Оррий. И за бочки и за Карраха.

-Точно? — Оррий лукаво склонил голову, — И до Хортагских предгорий доведёте?

— Можем и до Хортага.

— Ну нет... — шакал огляделся по сторонам, — Каррах зол на меня. Решил, что я с Ловцами...

— Они же вроде как просто рыбу ловят. Что в этом плохого?

Шакал улыбнулся и покачал головой.

— Видела бы ты рыбу эту.

Наверху, у Серого холма кто-то, наверное Аард, протяжно засвистел.

— Идём скорее. — спохватился Оррий.

Горящий в овраге бурелом стал погребальным костром тем, кто нашёл свою смерть в битве с унгалом. От Короеда нашлись правое бедро и хвост. От Латры — правая рука с чудом сохранившимся витым серебряным браслетом. Павшую от стрелы Уларгу сожгли на отдельном костре, у подножия Серого холма. Полупереваренное месиво, исторгнутое издыхающим унгалом, наскоро забросали песком.

— Вот и сходил Короед в Хортаг. — вздохнул Аард, глядя на поднимающийся к небу дым, — А попал прямиком в Хорт. Да не один.

— Может и к лучшему, что не один. — отозвался сидящий рядом, на корточках, Каррах, — Не представляю Короеда без сестёр. Рохом, помоги встать.

Барс поднял Карраха за плечи и отвёл к реке.

— И я бы мог. — обернувшись, рысь бросил взгляд на густой серый дым, а затем, посмотрев на Рохома требовательно рявкнул:

— Только не говори, что Перк выжрал всю выпивку! А?

Барс промолчал. За его спиной, небо над Серым холмом прочертила горящая стрела.

Айн не обманул. Плот, надёжно привязанный и укрытый от чужих глаз в камышах, дожидался их в Слепом рукаве. Сам же гривистый волк исчез без следа.

Той же ночью река понесла их плот на север, к холодному морю. Сплавлялись трое суток. Всё это время Каррах носа не казал из палатки. Перк с неожиданной заботой таскал ему еду, выносил лохань, делал перевязки.

— Провожу вас до Агосары и всё. — сказал он как-то Рохому, — Каррах оклемается — отведу его в Рамир. Ягморт разрешил...

Рохом не ответил. Как оказалось, в бою от Перка немного пользы. Пускай лучше держится от Хортага подальше. Сам же барс был доволен. Хортаг — это вам не берлога пьянчуг, вроде Рамира.

Мрита ходила как поленом пришибленная. Олениха всё ещё до конца не верила, что Ягморт принял её в отряд. Она прилежно выполняла приказы, боясь, что волк передумает.

Сам же Ягморт был задумчив и мрачен не больше обычного.

Ракана постоянно о чём-то шепталась с застенчиво хихикающей гиеной.

Урнала, предвкушая скорую встречу с Агосарой, торжественно молчала и заботливо расчёсывала деревянным гребнем свою длинную белую шерсть, на плечах и шее.

Аард не оставлял безуспешных попыток подстрелить из лука рыбу, что очень забавляло гиену и пуму. Наконец, плюнув на это занятие, он ловко сбил стрелой пролетавшую над плотом лысуху.

Утром четвёртого дня Урнала бесцеремонно пихнула в бок задремавшего Рохома.

— Спит он. — возмутилась коза, — Самую красоту пропустит.

Из тумана вырастали две красные гранитные скалы. Вырастали и тут же терялись в низких облаках.

— Красные Ворота Севера. — Ягморт указал топором на скалы, — Скоро Агосара твоя?

— После полудня будем. — пообещала Урнала.

Завершив свой дневной путь, солнце скрылось за левым склоном Таргау. Моросил дождь. Ледяной ветер поднял волны на реке. После недолгих споров было решено загнать плот на отмель, загрузить камнями и укрыть ветками ольхи.

По наказу Урналы шли молча. 'В дом Агоса идёте! Не на гулянку!' — прошипела снежная коза, едва они ступили на берег. Урнала, торжественная и надутая, шла первой. За ней следовал насупленный Ягморт. Рохом шагал рядом с пумой и гиеной, наслаждаясь ощущением твёрдой земли под ногами и возможности отдаться мыслям об обещанном Оррием костре и супе с зайчатиной. Оррий держался возле Мриты и не выпускал из рук подаренный Урналой нож. Идущий за Мритой Аард, потихоньку таскал из развязавшегося мешка оленихи сушёные яблоки. Хаар с интересом за этим наблюдала. Замыкал отряд Перк, несущий на закорках изрядно нализавшегося Карраха.

Стемнело. Подъём в гору сделался круче. Узкая тропа петляла по усеянной огромными валунами долине между поросших чахлым ельником сопок.

Первым нарушил молчание рысь. Звонко тюкнув медведя локтем по макушке, Каррах потребовал немедленно отнести его за ближайший камень.

— Как это он ухитрился нахлебаться, без рук? — шёпотом спросила Рохома гиена.

— Было б чего уметь. — вздохнул барс.

— Жалко его.

— Да. Одна радость и осталась.

— Я же просила помолчать! — возмутилась Урнала, — Аард! Ты что задумал?

— У меня живот болит. Отвернись, Мрита!

— Так тебе и надо.

— Ягморт, скажи им!

— Скоро, Урнала? — не выдержал волк.

— Половину прошли. Дальше, легче. — пообещала снежная коза.

Легче не стало. Тропа исчезла, склон сделался круче, а дождь холоднее и злее. Каррах не обращая внимания на шипение Урналы, в полголоса распевал непристойные песни.

— Скоро, Урнала? — теперь не выдержала Ракана.

Урнала молча указала вперёд.

Плоский уступ, открытый ветру и дождю, простирался шагов на пятьдесят.

Рохом, изрядно промокший, поспешил за Урналой которая уверенно направилась к невысокой каменной постройке над обрывом. Постояв у входа, снежная коза решительно сдвинула тяжёлую занавесь и шагнула за порог. Сквозь дыры в занавеси из хижины полился тусклый оранжевый свет. Рохом подошёл вплотную.

— Можно?

— Да. Пришёл почтить Рахи? — тихо спросила коза.

Барс промолчал. Сказать, что зашёл укрыться от дождя, он постеснялся.

— Ты здесь живёшь?

— Здесь никто не живёт. — усмехнулась снежная коза, — Кроме Агоса Белобородого, иногда другие Боги заглядывают.

Рохом кивнул, соглашаясь. Отец рассказывал другое, но помня о крутом нраве поклонников Бога — Снежного Козла, просвещать Урналу не стал. Кроме того, вера в Богов никогда не была для него чем-то важным. Мать, Райза Серая, перед охотой клала кусочки мяса под начерченным на стене трёхрунным именем Рахи. Отец к Богам не обращался никогда.

— Не стой на пороге, Рох. Заходи. — распахнув занавесь пошире, Урнала посторонилась, пропуская барса в Агосару.

Круглая комната, шагов пять от порога до стены, глинобитный пол, крохотное оконце в каменном сводчатом потолке. У стены, напротив входа, широкая гранитная плита, освещённая одинокой свечой. На плите было расставлено множество фигурок изображавших Богов.

Боги, отлитые из свинца и бронзы, вылепленные из глины, вырезанные из дерева, камня, оленьего, лосиного или ланьего рога. Боги размером с кулак. Боги размером с коготь.

Рохом подошёл ближе.

Рахи он узнал сразу. Бог был крупный, вырезанный из белого мрамора: могучий снежный барс опирался на охотничью рогатину, а у его ног лежал поверженный лирг.

— Нравится?

— Да. — Рохом с любопытством осмотрел фигурки, но Ройву, подругу Рахи, не нашёл.

Многие Боги были незнакомы. Острые как шила рога одного из них едва не проткнули ему ладонь, когда он не глядя опёрся на плиту.

— Орикс Сефар. Бог песчаной бури. Сефар злой. Очень злой.

За спиной Сефара развевался длинный плащ, искусно вырезанный из лосиного рога. В каждой руке орикса было по кривому ятагану. Вытянутая морда антилопы была столь свирепа, что Рохом поспешно отодвинул Сефара далеко в тень.

— Мне оставить тебя?

Барс пожал плечами.

— Я редко молюсь Богам, Урнала. Если честно, я даже толком не представляю, как это делается.

— Придёт время, Боги сами подскажут тебе, как.

Склонившись над плитой, Рохом всмотрелся в самого большого мраморного Бога.

Снежный козёл Агос, с посохом и тремя рунами в раскрытой ладони.

— Агос самый сильный?

— Нет. — подумав ответила Урнала, — Но самый терпеливый. Он единственный, у кого хватило духа взойти на Таргау. Остальные Боги бросили эту затею и вернулись в Хорт. Агос же поселился там. Выходит, Агос и к нам ближе, и выше всех других Богов, раз сумел то, что не смогли они.

— А это кто?

Фигурку из обожженной глины было приятно держать в руке. Рохом поднёс её ближе к огню.

Мастеру удалось безошибочно схватить и передать лукаво склонённую на бок тупоносую морду, округлые уши, мощные челюсти.

— Ликаон.

— Кулнак. Бог беспокойства, смуты, воровства и хорошей драки. И да, он ликаон.

— Бог рябых — вор?

— Не все рябые, как он.

Рохом вспомнил Урсага и покачал головой.

— Кулнак добрый Бог. — продолжала Урнала, — Правда шумный и озорной. Его часто лепят с ножом за спиной и мешком в левой руке, посмотри.

Рохом вернул Кулнака на место.

— Давно с Ягмортом? — Урнала смотрела строго и внимательно.

— С осени.

— Вот как... Сам в Хортаг попросился?

— Случайно вышло. Но я доволен. Рамир гадючник.

Ему показалось, что Урнала хотела возразить, но передумала. Тень легла на порог Агосары.

— Ягморт. — не оборачиваясь, узнала снежная коза, — Пришёл почтить Бога полярной ночи?

— Надо поговорить, Урнала. — хрипло произнёс волк.

— Иди, Рохом.

— Нет. — остановил Урналу волк, — Пойдём к костру.

Хлопнув на прощание Рохома по спине, снежная коза вышла из Агосары вслед за Ягмортом.

Проводив их взглядом, Рохом задёрнул занавесь, постоял, отодвинул свечу к стене и взял в руки давно приглянувшуюся костяную фигурку.

Бог был коренаст, рогат и суров.

В правой руке он держал кайло, а в левой — золотой самородок.

'Карин, Бог ущелий и горных склонов', — вспомнил Рохом, — 'Серна'.

Спрятавшись под навесом, сооружённым из двух плащей, Урнала терпеливо ждала, пока Ягморт заново раздует почти угасшие в яме угли и принесёт дров. Северный ветер наконец прогнал на запад жирную тучу с утра поливавшую предгорья Агосары дождём. Темнеющее небо было ясным.

— Ночью ударит мороз. — вернувшись, Ягморт свалил у костра груду собранного у реки плавника и негромко охнул, потревожив ушибленный бок.

— Побереги себя. Сядь.

Урнала уступила волку место под навесом, взяла лежавший у костра топор и принялась рубить хрупкий пересохший плавник.

— Всех нукархов прогнали? — спросил волк.

— Только тех, кому спрятаться ума не хватило. — ответила снежная коза, работая топором, — И не нукархов, а так, сброд. Банда ралхов, голов пятьдесят. Ещё ворьё местное приструнили.

— К кому нанималась?

Урнала ответила не сразу. Некоторое время она трудилась над неподатливой узловатой корягой, а затем неохотно пробурчала:

— Не всё ли равно, Ягморт? Заплатили и ладно.

— Я и сам догадался, что к сунафу Гетару. — усмехнулся волк.

— Догадливый какой. — проворчала Урнала, усаживаясь у костра и протягивая к огню руки, — Как долго тебя не было в Хортаге? — помолчав, спросила она.

— Почти два года. — ответил Ягморт.

— Помирился с братом?

Волк покачал головой.

— Видят Боги я не искал ссоры. — ответил Ягморт, — Он старше. Он правит севером. И до последнего времени, как я думал, знает что делает.

Урнала невесело усмехнулась.

— Что, и Хангара к тайнам Орфы потянуло?

— Расскажи, Урнала.

Снежная коза поднялась с земли, отряхнула хурку и сакаши.

— Это не я должна рассказывать, — проворчала она, — а те, которые по подземельям шастают, да погибель себе и другим ищут. Их спроси. Орфа-то рядом.

Урнала махнула рукой в сторону притаившегося за снеговыми тучами плоскогорья.

— Спрошу, когда дойдём.

Коза вновь примостилась рядом с волком.

— Не нравится мне это всё, Ягморт. К рябым Гиязи подтягиваются наёмники. Из Северного и Южного Гутлаха, Ратпмара, Олора. Даже из дальних усар идут. У Тьмы Гиязи новый вудул.

— Кто такой? Откуда?

— Не знаю. Сказывают, силы невиданной. Огонь с неба низводит, скалы руками раздвигает, медь в ладонях растопит, да в золото обратит. Новых Богов искал, и те ему ответили. Сказали — время новое на пороге.

— Я с топором у него на пороге, а не время!

— Добро, коли так. — кивнула Урнала, — Гиязи польстилась на золото и месть, Хангар на чудеса.

— Чего он хочет?

— Нового времени для новых Богов. Думаю, Хангар лучше меня объяснит.

— Уж пусть постарается. — раздражённо проворчал Ягморт.

— Значит, собрался выбить из брата дурь? Один? Не страшно?

Ягморт скосил на Урналу злые жёлтые глаза.

— Я не один. И я всё же домой иду, Урнала.

— А я на свадьбу...

От неожиданности волк опрокинул себе на штаны кружку.

— Чего? Куда?!

— Не на свою, чего всполошился. Ракана, ещё когда гутлахских нукархов ловили, пообещала вернуться к своему... этому... ты понял. Я слежу, чтобы эта вертихвостка выполнила обещание. Ты ведь её знаешь?

— Нет.

— И хорошо.

— А гиена?

Урнала хихикнула.

— Якра поспорила со мной, что пума до жениха своего не дойдёт.

— На что спорили?

Снежная коза распахнула свою белую вязаную хурку и достала небольшой кожаный мешочек.

— Если свадьбы в этом году не случится, — Урнала вытряхнула на ладонь четыре золотых самородка величиной с ноготь большого пальца, — я с ними расстанусь. Если же...

— Свадьбы не случится, Урнала. — внезапно перебил козу волк.

Он поднялся с камня, вылил остатки матара, насухо облизал кружку и спрятал её в мешок.

Внимательно посмотрев на ошарашено хлопающую длинными ресницами Урналу, Ягморт повторил:

— Свадьбы не будет. Вчера Ракана спросила меня, какой дорогой мы идём в Хортаг, и не набираю ли я наёмников.

— Ну, началось... — зашипела едва восстановившая сбитое дыхание Урнала.

— А если набираю, то плачу ли золотом? — продолжал волк.

— Ну и что ты ей сказал? — снежная коза воинственно упёрла руки в свои широкие бёдра.

— Правду. — признался волк.

— Платишь золотом? Покажи. — потребовала Урнала.

Оглядевшись по сторонам, Ягморт нащупал потайной карман, вшитый в правую полу его хурки. Самородок в виде однорогой бычьей головы был почти с его кулак размером.

— Или золотой песок, равный по весу. — добавил волк, пряча золото, ты меня знаешь Урнала.

— Вот чего за вами рябые охотились.

— Никудышные они охотники.

— Это точно. Золотишко не с Калеи. — задумчиво добавила снежная коза, — И не из Ратпмы. Ратпмарское темнее. Что нужно делать в Хортаге, за такую красоту?

— Смотреть по сторонам. Слушать, запоминать. И прикрывать мою спину, пока я буду убеждать своего старшего брата прекратить заниматься тем, чем он сейчас занят.

Урнала долго молча созерцала укрытый плотными снеговыми тучами северный склон Таргау.

— Я как Хаар и джейрана в отряде увидала, сразу поняла, весело будет. — мрачно процедила она, — До рвоты кровавой насмеёмся.

— Может и так. — пожал плечами Ягморт.

— Ракана дура набитая.

— Зато боец хороший, раз до сих пор жива.

Урнала вздохнув привалилась спиной к валуну и вытянула ноги в белых кроличьих чукашах поближе к огню.

— Так какой дорогой вы идёте в Хортаг? — наконец спросила она.

— Завтра встретимся с проводником. — ответил Ягморт и отошёл от костра.

* * *

— Рох, как ты?

Каррах нежданно ввалился в Агосару едва не сорвав занавесь. Барс успел убрать свечу, когда бывший децар оступился и тревожно мяукнув, повалился мордой на плиту. Боги густо посыпались на пол. Окинув мутным взглядом разбросанные фигурки, рысь ухмыльнулся.

— Как всегда! Все в сборе, кроме Хавтара. Вечно мой покровитель где-то болтается. Ему плевать, режут меня рябые или хотят оторвать башку нукархи...

Рысь склонил голову, показывая Рохому порванное ухо, отвалился от плиты и уселся на полу. Рохом вернул свечу на место и принялся восстанавливать порядок в рядах поверженных Богов.

— Может тебе просто не повезло.

Каррах посмотрел на барса исподлобья и ничего не сказал.

Рохом присел напротив Карраха. Некоторое время они молчали, разглядывая друг друга, прислушиваясь к треску горящей свечи.

— Держись Ягморта. — наконец произнёс рысь, — Боги хранят его для великих дел.

— Да. — согласился барс.

— Не доверяй Ловцам. — продолжал Каррах, — У всех, кто скитается по Орфе больше трёх лет, рыбьи сердца.

— Да.

Каррах окинул хмурым взглядом Агосару.

— Этим поклонникам козлобородого я бы тоже не особо верил. Детей своих сожрут, лишь бы Богу угодить. Урнала хоть и поумней остальных, но...

Рысь обхватил изуродованными руками колени и зябко передёрнулся.

— Я всё ещё чувствую свои пальцы... Выпивки не осталось? — помолчав спросил он, — А то у Перка вся вышла.

Рохом покачал головой.

— Беда. — огорчился Каррах и уткнулся носом в колени.

Пламя свечи задрожало от ворвавшегося в Агосару холодного ветра.

— Вот ты где, Каррах. — озабоченно пробурчал заглянувший к ним Перк, — Ищу, ищу.

Он грузно опустился на пол рядом с рысью и сунул Карраху под нос плотно набитый мешок.

— Ягморт сухарей отсыпал, Аард матара дал, Мрита силки Фархада подарила.

— Бурна нет? — с надеждой спросил Каррах. Гризли лишь безнадёжно вздохнул.

— Рох.

Спрятавшиеся в бурой с проседью шерсти карие глаза остро поблёскивали в свете пламени.

— Рох.

— Чего?

— Я буду наведываться на Ташигау. Урсулом клянусь, твой дом будет цел, когда ты вернёшься.

— Хочется верить.

Гризли заёрзал, будто под седалище ему попал камешек, и Боги на гранитной плите вздрогнули.

— Рох.

— А?

— Если вернётся Рута... Нет, ты сам всё ей скажешь.

Агосару накрыло тягостное молчание.

Каррах поднял голову, посмотрел исподлобья на Перка, на Рохома и хрипло пропел:

Ворон искал от подвалов ключи,

Чтоб не скучали сычи-палачи.

К валу таскали сычи кирпичи,

Другие сычи — ковали мечи.

Снаружи в стену Агосары звонко щёлкнул камень.

— Сычи с горы полетят, если не заткнутся! — сердито пообещала Урнала. Рысь и гризли с опаской оглянулись на вход.

— Доберитесь до Рамира. — сказал им Рохом.

— А ты вернись из Хортага.

Перк поднялся и вышел из Агосары. Каррах уставился на свечу и больше не произнёс ни слова.

* * *

Дурной сон. Дурнее не бывало. Проснуться белым днём посреди заиндевевшей пустоши и понять, что все ушли в Хортаг без неё.

Вздрогнув, она открыла глаза и поняла, что совсем замёрзла. Кое-как выпутавшись из пледа, олениха приподнялась на локте и осмотрелась. Было темно, морозно и безветренно. Луна казалась куском льда в чёрном озере, а звёзды далёкими и злыми. Костёр догорел, среди остывающих углей бродили синие язычки пламени. Мрита склонилась над чадящим кострищем и протянула ладони к углям, пытаясь согреться. Из-за камня выглянула бдительная Хаар. Строго посмотрев на олениху, она отступила в темноту и растворилась в ней. Немного согревшись, Мрита отошла от костра к самому краю обрыва. Все шесть звёзд Беркута глядели на неё с северной стороны неба.

Антор. Байсыр. Акур. Мерген. Зорм. Кайсар.

Баран. Горал. Лось. Волк. Шакал. Олень.

Шесть звёзд. Шесть самых могущественных Богов, величественных и бесконечно одиноких в тёмных ледяных чертогах Хорта, безмолвно созерцали великую пустоту, и что им твои боль и страх, хоть обкричись, ухом не поведут. Мрита посмотрела на тёмную Агосару и холод вновь прошёлся по её спине стальной гребёнкой против шерсти.

Отец...

Вудул рода был столь грозен, что никто не осмеливался называть его по имени. Арес старался об отце не вспоминать, но как-то рассказал Мрите, что когда ему исполнилось семь лет, вудул ничего не объяснив привёл его ночью к своей землянке, да приказал войти и выбрать то, что покажется важным. Арес долго топтался у входа, слушал комариный писк, в страхе озирался на неподвижного, как идол, колдуна, а когда решился переступить порог, дверь за его спиной лязгнула засовом...

'Что ты выбрал?' — перебила тогда она брата.

Арес встал и подошёл к очагу. Он долго шарил за дымовой трубой и наконец, извлёк серую от пыли и паутины тряпицу. Когда он её развернул...

— Трусишь? — тяжёлая ладонь Урналы легла ей на плечо.

От неожиданности олениха едва не покатилась с обрыва.

— Ох, прости! — Урнала едва успела поймать её за ремень и оттащить от края, — И ты хороша! На звёздочки она засмотрелась! Горы это тебе не лес. Здесь под ноги глядеть нужно.

— Знаю. — Мрита с усилием потёрла ладонью грудину, пытаясь унять готовое выпрыгнуть из груди сердце, — Я...

— Ежели Кайсара своего о чём просила, то вон же, Агосара стоит. — укоризненно потрясала бородой коза, — Ветрам взывает, будто дикая!

Вздохнув, она поправила на Мрите выбившуюся из под ремня рубаху, пригладила ей вздыбившуюся шерсть на шее и огорчённо добавила:

— Прости.

Мрита подождала пока Урнала отойдёт подальше, несколько раз глубоко вздохнула прижав ладонь к груди и медленно подошла к Агосаре.

'Кораблик?' — удивилась она, разглядывая то, что лежало у брата на ладони. Арес смущённо пожал плечами. Грубая игрушка, вырезанная из толстого куска сосновой коры, потемневшая от воды и времени. У кораблика было широкое плоское дно, низкие борта и украшение на носу, в виде безрогой оленьей или лосиной головы.

Собравшись духом, Мрита шагнула за порог Агосары, будто в прорубь. Тьма окружила её. Она вытянула перед собой руки. Пальцы нащупали край гранитной плиты залитой едва тёплым воском, толстый свечной огарок с ломким фитилём, маленькую резную фигурку, другую... третью... Глаза привыкли к темноте и Мрита хоть и нечётко, но различала тёмные края плиты на фоне светло-серого пола.

— Аресу достался корабль на котором нельзя уплыть. — с отчаянием прошептала Мрита сама себе, — А мне?

То, что она выбрала, легло в ладонь как рукоять хорошо знакомого оружия. Стиснув находку в кулаке Мрита пятясь покинула Агосару, огляделась и глубоко втянула ноздрями ледяной горный воздух. Было слишком темно, что бы как следует рассмотреть выбранного ею Бога. Мрита вернулась к костру, раздула почти угасшие угли и ахнула.

В её ладонях лежало чудовище.

Тело с широкой грудью и мощным крупом, на высоких лапах с длинными острыми когтями. Узкая голова вытянутая и сдавленная с боков, на длинной шее. В свете остывающих углей глаза, глубоко спрятанные под тяжёлыми надбровьями, светились красным. В приоткрытой пасти...

'Ни у одной твари живущей под этим небом не может... нет, не должно быть столько зубов. Это... это уже слишком...'

Олениха поставила фигурку на камень, затем снова взяла в руки, пристально всмотрелась в её голодные костяные глаза и спросила шёпотом:

— Кто ты?

Ответа не было, и Мрита с почтением уложила неведомого зверя в потайной карман.

'Корабль без имени. Зверь без голоса. Север без края', — угрюмо думала она, пряча окоченевшие пальцы в рукава, кутаясь в хурку и глядя на безымянный отрог, со склона которого можно было увидеть Хортаг.