Часть вторая. Искусство вязать узлы

Gnot-ka nitja orta.

Искусство вязать узлы

XIX

— Я попробую угадать, Ваше Высокопревосходительство: наверное, мне предстоит куда— то лететь.

— Жаль, что я не азартен и что реакция у меня стала не та, а то бы о заклад побились бы на что— нибудь хорошее... Не угадал. Не полетишь ты, а поедешь на самолете. Между прочим — в Империю.

— ?!!

— Да, там ожидается к открытию авиакосмический международный салон, и ты будешь там в составе группы официальных лиц. Скажем, — секретарем— референтом представителя фирмы "Оржинталь".

— Как интересно! — Восхитился Дубтах. — Ну и кому же понадобился этот маскарад?

— Помнишь, я говорил тебе о некоторой церемонности своего поколения? Так вот, все сказанное в еще большей мере относится к имперцам. Они жутко привержены к соблюдению внешних приличий и могут занервничать, если им официально послать специалиста по воздушному террору. А вот ежели террориста, который, собственно, им и нужен, назвать референтом, так оно и ничего.

— Насколько я понимаю, "Утренний Ветер" поедет в качестве экспоната?

— А, уже окрестил во взрослое имя? Значит, "R— 55" потерялась именно в утренние часы?

— Непременно в утренние, Ваше Высокопревосходительство! В утренние часы и в жутко ветреную погоду. Наверное, именно ветром и унесло...

— Не иначе. А коняшка твоя да, — поедет в качестве экспоната, это ты правильно понял.

— А не существует ли опасности, господин департамент-директор, что Заинтересованные лица, глянув на перышки нашей ласточки, тут же догадаются обо всем? Как если бы к экспонату прилагался послужной список со всеми званиями? Как то: Отравитель Лагеря Террористов, Призовой Охотник На Должностных лиц, Ниспровергатель Опор...

— Ну-у, зачем ты так... Накопитель предполагается держать постоянно активированным, чтобы он поддерживал поверхность в режиме "зеркало", на двигатель — чехлы с заглушками, и всякие прочие штуки в том же роде. Так что не волнуйся ты так.

— Таким образом, использовать меня предполагается все-таки по прямому назначению. А для чего, ежели не секрет?

— Секрет. Причем настолько серьезный, что решено ввести тебя в обстоятельства дела уже в Империи. Для обеспечения некоторого отрыва от родной почты. Твои требования в плане участия в планировании учтены. А вообще тебе предстоит много интересного, так что в данном случае я тебе даже немного завидую...

— Боязно как-то...

— И чего же ты боишься, о боязливый сын мой?

— Да Империя все— таки. Немотивированный ужас. Не знаю, с чем связано. Похоже — все эти легенды, связанные с Империей, истории, завязанные на Империи, войны, развязанные Империей и против Империи, как-то вошли в наследственность. Мы живем рядом с Империей, сжились с ней, как с неизбежностью смерти, и теперь простому нашему человеку съездить в Империю как... Ну, не знаю, все равно что царство мертвых. Навроде Ганхайре-Певца. Или это только мое ощущение.

— Ай-яй-яй... Никогда бы не смог заподозрить тебя в приверженности к мистическим настроениям. У нас объем торговли наибольший с кем? У нас наибольший поток туристов — куда? Да-да, не удивляйся, там ведь, помимо Роруга еще и Саров, теплые моря, и всякие такие штуки. И ничего. Так что иди, — Кускрайд разразился своим фирменным блеянием, — набирайся еще и загробного опыта...

— Спасибо, старший товарищ. Вы всегда та-ак заботитесь о развитии своих сотрудников. Пойду собирать вещички. Надеюсь, что заниматься выгрузкой образцов славной фирмы "Оржинталь" вы меня не заставите? Или все-таки да? В плане безупречной маскировки?

— Посмотрим на твое поведение. Иди, надоел...

Угодив на борт самолета в качестве пассажира, Дубтах, с безупречно выполненными документами на имя некоего Фьяна Дьен-Дьеннаха в кармане, веселился от души. Заговаривал со стюардессой, каковая была все— таки положена и здесь, на десятиместном самолете, положенном по штату высокопоставленным служащим компании. Выпил коньячку и притворился охмелевшим столь успешно, что вызвал даже строгий, начальственный взгляд своего нынешнего патрона, — судя по всему, — чисто— рефлекторный, поскольку начальник его никаким начальником ему не был, и отлично знал об этом интересном обстоятельстве. Впрочем, он тут же опомнился:

— Слушай, переводчик— референт, — спросил он голосом, исполненным безнадежности, — ты переводить— то умеешь?

— Обижаете, господин Леоннах. Половина литературы по специальности, — либо на врхе, либо на мовяне. И динь-толку знаю. Так что переведу.

— Надо же... Я уверен был, что чистой воды балласт подкинули, а они вон какие, оказывается, порядочные...

— Ну вот, — унылым голосом проговорил Дубтах, скопировав давешнюю безнадежность в голосе собеседника настолько точно, что окружающие заржали, — и тут начинается та же самая история. И тут меня обзывают Подкидышем, и тут считают лишним. И никто— то Фьяни не любит, и никто— то его не жалеет... Вот пойду, вот выкинусь в грузовой люк, — тогда поплачете. Тогда вы пожалеете, что не ценили скромного Фьяни. Который никому никогда ничего плохого не делал...

Теперь хохотали уже все, все двенадцать, пребывавших в просторном салоне, даже самые безнадежные читатели газет и игроки на компьютере. Почему— то в компании "Оржинталь" считалось хорошим тоном играть непременно в джаббуб, будь то вживую или на компьютере. Другие картежные игры считались просто не заслуживающими внимания. Потом, спустя не такое уж большое время, знакомое ощущение где-то в нижней части живота показало ему, что сверхзвуковой "Аэролит — 900", игрушка изящная, но при этом до невозможности респектабельная, пошел на посадку.

Их ждали, но расстановка сил на поле показывала, что у встречающих имеют— ся определенные сомнения: на первом плане с напряженно— бодрым лицом стоял, — видно же! — очень солидный человек, но в рубашке с короткими рукавами, в которой чувствовал себя явственно не в своей тарелке. Он стоял несколько впереди своего "Грбытич — 1212", модели чертовски престижной, чертовски дорогой, но денег своих вполне— вполне стоящей. За рулем был виден шофер, очевидно — также мучимый неясной тоской. Чуть позади и левее виднелось то, что положено, — представитель столичного консульства Конфедерации, Дубтах узнал его по фотографии, и даже у него морда была, черт побери, напряженной. Леоннах, похоже, разобрался в обстановке сразу же и с полувзгляда: он расплылся в улыбке и направился прямиком к солидному господину, по пути заготавливая сердечные объятия:

— Ярема, старина, какого черта ты здесь делаешь? Господи... По-моему первый раз в жизни вижу тебя без мундира, — Дубтах заметил, что на физиономиях буквально всех встречающих обозначилось явственное облегчение, природу коего, очевидно, непосвященным было просто— напросто не дано понять, — и хорошо еще, что я не пил в полете, а то непременно подумал бы, что привиделось...

— Коннал, у нас там решили, — он сделал неопределенный жест куда-то в сторону и несколько вверх, — что обстановка должна быть, по возможности, непринужденной. Чего, в самом деле? Лето, выставка, дружественные отношения...

— Очередной раз. И ты, значит, именно в связи с указанием о непринужденности выглядишь так, будто на тебя напялили корсет? А вдруг — да чего-нибудь не то сделали, и мы на тебя морозу напустим? О Империя! Ты, как всегда, непостижима... Да пошли, пошли, похвастаешься, чем решил сопло от заряженной струи защищать, каким образом впихнул реактор на бомбардировщик, и прочие занимательные мелочи... Да, между прочим, — этот молодой человек — со мной, потому как у вас мало кто на паалти, ты — просто редкое исключение. И, что интересно, — сам не осознаешь своей уникальности, а оттого являешься дважды уникальным...

— Стоп-стоп... Начинается динамическое умножение сущностей, то, что называется Галерея Встречных Зеркал. А о делах я с тобой сейчас говорить не буду, потому что не хочу, про сопла-мопла ты без меня узнаешь от своих шпионов с тем же успехом, а сам в следующий раз неизвестно, когда явишься. Так что, — он подпихнул сухощавого Коннала Леоннаха в машину, — от имени и по поручению, а также по велению собственного коварного сердца... А также — чтобы тебе жизнь не казалась малиной... В дополнение к ряду шпионских причин... Ты будешь моим личным гостем. А с Канцлером на эту тему я уже поругался... А Отделу Безопасности департамента приказано стрелять во всех, кто попытается подслушивать, будь они хоть из Управы Стражи Тайной... Особенно — если из Управы... А молодого человека своего — отпусти, у них, у всего стада — культурная программа, потому что экспозиция уже готова, а торжественное открытие только послезавтра. Так что успеем по— стариковски надраться прямо сего дни, и похмелиться поутру, и у меня по парку погулять...

— Ах да! — Ядовито восхитился Леоннах. — Я же совсем позабыл, что ты у нас титулованная особа! Аристократ недорезанный!

— Да, — самодовольно ответил Ярема Протоп, — у тебя еще будет случай убедиться, что это на самом деле вовсе не так плохо, как вам дудели, позавидовать...

Нет, разумеется — никаких автомобилей, никаких автобусов. Комплекс столичного аэропорта Љ4 "Сичев Враг" соединялся с вокзалом специальной веткой подземки. Чудовищная чистота, дорогая простота, массивность, прочность. Стиль страны, которая способна ждать тысячу лет, оставшись сама собой. Чистота такая, которая, разумеется, не может быть обеспечена работой за плату, а — единственно лишь святой уверенностью в неизбежности жестокой расплаты за любую ошибку. Вбитой в память поколений — уверенностью. Основанной на неукоснительной многовековой практике — уверенностью. Такой, которая делает совершенно невозможной любую, даже наималейшую небрежность. Двадцать минут свистящего полета в темных тоннелях и мимо залитых светом станций — и станция "Пулуденный Сукрут".

А, однако же, чем бы ни руководствовались устроители всей этой системы, — да нет — Системы! — были они недурными психологами. Уже сразу, просто— напросто с вокзала Империя начинала расставлять точки над "i" перед всеми прибывшими: чудовищный массив Линии, идеально— прямой, неукоснительно рассекающий ландшафт, насколько хватает силы для прямого взгляда у глаз, равномерно пронизанная арочными проходами, подпертыми многорядными подрессоренными колоннами из полупрозрачного материала, пугающе— безукоризненная — подавляла. А вот и пастух, положенный официальному стаду, плакатного облика молодой человек с наклеенной улыбкой, и при нем, — уж это уж разумеется, не иначе! — два лба в серых мундирах, в прогнутых фуражках, и с мордами вроде сейфов. Глядя на фуражки, на мундиры, на морды, Дубтах почувствовал, как у него шерсть встает на загривке и понял, — это уже его, Дубтахова наследственная память. Даже устыдил себя в предубежденности, — может — оно и ничего, может — даже вполне— вполне приличные люди. Нельзя сказать, чтобы это так уж помогло.

А гид-пастух-надсмотрщик межь тем уже завел свою ленту, раз и навсегда вмонтированную в его организм:

— Дорогие гости страны и нашего прекрасного города! Прибытие сверхскоростного МКД-поезда "Маршрут +3" состоится ровно через пять минут. По прибытии его мы дружно покинем помещение станции "Пулуденный Сукрут" и перейдем в головной вагон поезда, специально зарезервированный для вашей делегации. Линия Љ3, одна из четырех, имеющихся в государстве и одна из двух, имеющих широтное направление, закончена постройкой четыре года назад в рамках государственной программы развития транспортной сети "Торнишлях". Движение поезда осуществляется по принципу обычного линейного электродвигателя с той единственной разницей, что в ходе движения между несущей поверхностью корпуса и единственным рельсом возникает своего рода магнитная прослойка, обусловленная своеобразным квантовым эффектом, и поезд, таким образом, как бы "парит" над поверхностью дороги. Линии проекта вобрали наивысшие достижения...

Эвон как распелся... И ни разу не собьется, и акцента не слышно, но его безукоризненный паалти напоминает дистиллированную воду: так же лишен вкуса, цвета и запаха. Так же, как эта подземка. Так же, как этот полустаночек. Так же, как это тр-реклятая Линия. Меж тем прозвучало неизбежное:

— ... безопасности покидать здание станции до остановки поезда строго воспрещается! О начале посадки вам будет сообщено отдельно, — ты еще учения устрой, зараза лакированная, я же вижу, как тебе хочется, — после чего прошу следовать за мной. Замыкать движение и посадку будут два храбрых ратника (Нет, ну до чего же, все— таки, мерзкие рожи! Ей— богу — у нас такие не скоро встретишь!) Обозной Стражи, несущие ответственность за вашу безопасность. Не нужно их подводить.

Впрочем, когда за тройными, небьющимися, звуконепроницаемыми окнами станции бесшумной багровой тенью возник поезд, он не мог не признать: это все-таки страшно. Тут все-таки нужны все эти меры безопасности. Особливо со всеми этими бестолковыми иностранцами.

Потому что в нем было что-то не вполне машинное. Пусть он замер в совершенной, полной, бесшумной неподвижности, — было в нем нечто трепетно-чуткое, некая напряженная готовность, роднящая темно— красную, почти багровую тушу поезда с живым существом. Казалось, что застыв на одном месте, машина едва заметно дрожит от неизбывной готовности сорваться с места. Его даже малость завело, ему вообще было свойственно — заводиться от соприкосновения с к— классными машинами, будь то самолеты, катера или автомобили. Или вот этот вот поезд. Другие люди сходным образом заводятся от музыки, танцев или хорошей компании. Расстраивало только то, что на этот раз подержаться за руль, похоже, не удастся. Увы. Ускорение даже не сразу осозналось, как и сам момент начала движения, оно нарастало со страшной, звериной плавностью, мягко-мягко прижимая пассажиров к глубоким, мягким, монументальным креслам, выдержанным все в том же изо всех сил навязываемом стиле. И можно было поклясться, что даже обивка кресел, не говоря уж об окнах и стенах, не поддается ни огню, ни ножу, и добро еще, если не отбрасывает выпущенную в нее пистолетную пулю. Потому что тому, кто все это затеял, безразлично, сколько все это будет стоить, во что обойдется эта визитная карточка Империи. Разогнавшись, "Маршрут +3" мчался, как чудовищная стрела, как истинное проявление поступательного движения в очищенном, дистиллированном виде, только мелькали по сторонам, далеко внизу детали пейзажа, которые даже и разобрать— то было трудно, и — ни шума, ни стука, никаких покачиваний, даже свист рассекаемого воздуха, плотного, приземного воздуха поглощался стенами. Через десять минут вдоль Линии замелькали разноцветные, безглазые строения, напоминавшие чудовищные детали детского строительного конструктора, а на отдалении, отделенные от этой каймы складов, пакгаузов, технических служб широкой полосой зелени, поплыли приземистые заводские корпуса и резкие вертикали многоэтажек "спальных" районов. Основание многоэтажек было окружено особенно густой зеленью, целым облаком серебристо— зеленой листвы. "Ксаверия Северная"— машинально отметил Дубтах прежде, чем его скрутил очередной приступ немотивированной и неуправляемой неприязни ко всей этой чудовищной машинище, везущей его по Линии, болтающей в служебном кресле неподалеку и проплывающей по сторонам. Замедляться поезд начал гораздо раньше и проделывал это медленнее, нежели разгон, впереди и по сторонам, похожие на лист серой броневой стали, показались воды Раздла, — пролива, отделяющего континентальную часть столицы от Кромного Села, собственно острова Роруг, давшего название всему городу. А от взгляда по сторонам захватывало дух, потому что высоченная дуга моста, по которой летел поезд, казалась легкомысленно-тонкой по сравнению с его высотой, а внизу уже морщилась неподвижными, как это всегда бывает при быстром движении, волнами воды пролива, это стальное дно почти двухсотметровой пропасти. И по сторонам, — параллельно Линейному Мосту или по чуть сходящимся направлениям, — бежало над стальными водами не то пять, не то шесть опертых на башни и подвешенных к их навершиям стальных струн, еще пять мостов. Больше всего его поразила мысль от том, что среди этих чудес техники есть ведь и такие мосты, постройка которых завершена в прошлом веке, больше ста лет назад, когда не то что Конфедерации, даже Четырехстороннего Соглашения еще не было! К этому моменту скорость поезда уменьшилась почти втрое, и уже надвигался на пребывающих комплекс Острова, мозга и средоточия Империи. Отвлекшись от своих мыслей, он прислушался к словам пастыря, который, похоже, так и не замолкал ни на единую минуту, продолжая изливать потоки казенных слов непрерывно и не сбиваясь, словно лазерный проигрыватель на кристаллическом накопителе. Похоже, это был специально зачатый, выращенный, отобранный и воспитанный экземпляр, потому что у нормального человека пересохло бы, по крайней мере, горло, он охрип бы и теперь дребезжал, как треснутый колоколец из папиной коллекции. А этому хоть бы что: