|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Поиски пропавшей части биоморфа Эйтенара — пропавшей вместе с Тайной в инциденте 2682 года — продолжались, несмотря ни на что. В конце концов — пост-люди своих не бросают.
Но очень сложно найти живое существо неизвестно где, но не ближе нескольких десятков световых лет, и единственное, что могло бы стать привязкой — информация о мире, из которого прибыла Тайна. Вполне себе технический мир, уровня середины двадцатого века по земным меркам, просто обязан на этом уровне развития — и на протяжении минимум полувека — изрядно излучить радиоволн всех диапазонов в разные стороны, причем сравнимой со звездой мощности.
Да, стоило учесть, что Тайна, этот неуловимый секретон, летел скорее всего с досветовой скоростью, и скорее всего, он вылетел уже позже захвата того мира неизвестными восьминогими мистиками. Значит, требуется и порыться в архивах, и поискать следы такие радио-активных звёзд, и продолжать мониторинг небесной сферы, отслеживая такие звёзды.
Они искали. Они надеялись.
Но в прошлом этого сигнала не было. Шальная туманность, особенности межзвёздной среды, пролетавшая мимо звезда, гравитацией своей отклонившая радиолуч от той звезды... Непонятно почему, но сигнала не было. Но это не было поводом и причиной прекратить поиски.
Своих — не бросают.
И когда спустя 263 года от одной из звёзд класса G в созвездии Волопаса на расстоянии в 77 световых лет от Солнца прилетели такие характерные радиоволны первых передатчиков — пост-люди среагировали очень быстро.
Нет, на таком расстоянии ещё не было освоенных solарианами звёзд. В 2945 году по земному календарю самая дальняя посещённая пост-людьми звезда находилась в 22 световых годах — и это была система Глизе 667, откуда вышел и куда стремился Мыслекуб. А от неё до целевой звезды HD 127334 было даже дальше. Про остальные освоенные звёзды, кроме Сириуса, и говорить нечего. А опыты со свободным сверхсветом — на базе отделённых подпространств — хоть и были начаты, но глобальной проблемой оставалась навигация в виртуальном хаосе мультивселенной, в которую выбрасывался пузырь подпространства...
Проще говоря, лететь нужно было как обычно, на досвете, обычному световому паруснику. На маршевой скорости в 0.5 световой это должно было занять больше
150 лет — а точнее, ещё больше, поскольку светопарусники с середины 28 века стартовали исключительно от Сириуса с его запасами энергии, плюс было необходимо довольно много времени на разгон и торможение... Итого, минимум 195 лет на перелёт. Даже с наличием спиритонной червоточины, позволяющей поддерживать связь с Сетью и подпитывать садящиеся батарейки, долго. Через червоточину мобильного класса не пропихнуть материю, только энергию и информацию — а значит, материальные запасы придётся нести с собой.
Но там может быть Эйтенар. На двести шестьдесят лет отрезанный от нас. Нужно лететь.
Световой парусник — огромное полотнище в больше чем тысячу километров и крошечная на его фоне капля полезного груза: основное тело Интеллекта Симон и прочее оснащение зачеловека 4-го класса, включая синтетов — покинул систему Сириуса в 2948. По расчёту на момент окончания разгона прибудет к цели он в 3250-м. Да-да, за считанные годы до ответа от Общности Гет. И — через почти пятьсот лет после потери Эйтенаром связи с Землёй.
Симон, свернув парус после окончания разгона, оставил на контроле тела субпроцессы сознания, а основным потоком продолжил жить в пост-человечестве — в отличие от многих предшественников, ему не требовалось уходить в вынужденное отшельничество на время путешествия.
* * *
Для них никогда не было вопросом — есть ли кто-то в этом мире, создавший его, управляющий им, и внимательно слушающий своих детей. Они просто знали — обратись к богу и он ответит.
Бог?... Какое глупое слово.
Правильное слово — Лес.
Хотя многие из них называют его просто Мир.
С другой стороны, даже наличие в мире всеведущего, всемогущего, вселюбящего существа, даже скорее сущности, ничего особо не меняло. На Мир надейся, а сам не плошай.
К тому же возможности эволюционных алгоритмов биоморфа были весьма широки, но... Но сложно приспособиться к тому, чего нет.
А для того, чтобы добраться туда, наверх, к чёрному небу, к которому тянет всех и каждого, нужно именно то, чего нет.
Опыт инженерных изысканий был у отдельных существ Народа и целых племён ещё до того, как закрылись Окна. Потом же им пришлось выкручиваться.
Бочка с зажигательной смесью и крылья, собранные из связанных лианами пальмовых листьев?.. Не летит. Вычёркиваем. Минус сколько-то умников.
Впрочем, вот уж что не дефицит. Биоморф аккуратно закладывает в маточные камеры заданный тип зародышей.
Порох? Раз, два, три... Четыре десятка неопытных подрывников. На пятом десятке научились. Но... Бочка с порохом. Не летит. Минус ещё сколько-то.
Деревянные крылья? Уже что-то! Летит! Но только вниз или в лучшем случае горизонтально. Как и прирученные птицы.
Повторять много-много раз. Биоморф с интересом выдавал запрошенные детьми материалы — если мог.
А мог он не всё.
Самолёт можно построить из паутины — обычная паутина имеет параметры выше, чем у многих углепластиковых композитов — но ракетный двигатель?.. Или даже блок цилиндров. Это что такое вообще? И что для него надо? Бревно с газом внутри не пойдёт?..
Сделав попутно пушку и ракетный снаряд — изрядно помогшие естественному отбору между племенами Народа — механики Народа, крупные головастые существа, вплотную подобрались к теории тепловых двигателей.
Миллионы опытов, обобщения, выводы — проблем не было только с пунктом номер раз. Обобщать, делать выводы и строить модели — было сложнее...
Но Народ справился и с этим. Сумел создать основы научного мышления. И даже освоить их.
И поразил биоморфа, затянувшего собой всю планету.
Сверхсущество, огромный Левиафан, не постеснялся научиться у своих детей тому, что он сам не мог. Не имея возможности это применить на практике — но сумев использовать для понимания себя, биоморф ещё на шаг приблизился к себе-тому, давным-давно лужицей выпавшей на землю этого мира.
Они все неутомимо жили. Для многих из них жизнь была посвящена стремлению в небо и заканчивалась порой на очередном неудачном опыте — пусть и сейчас неудачные опыты реже заканчивались смертью очередного испытателя, зато порой взлетала на воздух вся построенная в изящном павильоне лаборатория. Впрочем, даже произведение искусства, павильон из искусно выращенных железных деревьев — выращенных Говорящими с Лесом — был малой ценой за прогресс. А уж сами лаборатории и испытатели — для них это было привычно.
Прогресс сложно остановить, и редкие, даже не самые удачные его результаты становились огромной ценностью для тех, кто окружал одержимых небом — биоморф не ограничивался только такими умниками. Зато окружающие, вовсю эксплуатируя биоморфа, успешно построили индустриальную цивилизацию — очень странную по любым меркам, с живущими буквально в лесу одетыми в шкуры существами Народа, но при этом имеющей весьма материальную индустрию — с заводами, станками и транспортными линиями через всю планету. Правда, с активным включением Леса и его субсистем в производственные циклы. В конце концов, нефтепродукты — это ведь тоже органика? И вообще электроэнергию гораздо проще вырабатывать органическими электростанциями, которые сами растут где удобно. А связь между Говорящими с Лесом гораздо лучше всяких телеграфов.
Но вот жидкотопливный ракетный двигатель на дереве не вырастет. А что-то меньшее до неба не дотягивает — уж это существа Народа проверили.
Зато осмотическое давление корней и ионообменные мембраны позволяют заменить огромные рудники отдельными деревьями, которые прорезают землю до залежей и аккуратно выводят их на поверхность, формируя железные, никелевые, ниобиевые и другие плоды.
Так что спустя примерно сто оборотов планеты вокруг звезды после закрытия Окон первое существо Народа увидело чёрное небо.
Серокожий, широкоскулый гуманоид с выдвинутой вперёд нижней челюстью отмахнул рукой широколобому наблюдателю и аккуратно задвинул прозрачный колпак кабины.
Изящный, зализанный — конечно, выращенный в Лесу — ракетоплан, задравший нос в небо, вздрогнул вместе со стрелой направляющих и стал всё больше и больше вставать на хвост. Достигнув вертикального положения, направляющие застыли, а из-под хвоста ракетоплана выхлестнули клубы пара, дыма, а потом и чистое пламя ракетного двигателя.
И ракетоплан прыгнул в небо.
Несколько минут тряски и гула двигателя летун Газкулл перенёс легко — это был уже далеко не первый полёт даже лично для него. А потом за стеклом кабины небо, много лет привычно голубое, наконец-то почернело.
Газкулл смотрел на чёрное дневное небо, на звёзды в нём, чувствовал, как плывёт в воздухе... И плакал. То, чего жаждал он, чего жаждали его предки и сам мир, наконец-то свершилось. Наконец-то!
Ракетоплан, зависнувший в верхней точке, начал падать обратно. Невесомость медленно сменилась растущей перегрузкой, вынуждая Газкулла висеть на пристяжных ремнях, пока аппарат тормозил...
Хрусть!
Отлетели в стороны крылья, не рассчитанные на такую перегрузку. Газкулл сжался — и с рёвом распрямился, разламывая прочный снаружи, но хрупкий изнутри корпус. Отлетели в разные стороны куски обшивки и каркаса, и Газкулл от души рванул кольцо парашюта.
— Ну, как оно там? — с жадностью спрашивали встретившие его на земле, помогая стаскивать парашют.
— Оно ждёт нас, — с непоколебимой уверенностью ответил тот. Почувствовать это ощущение ещё раз — да, за это он бы отдал... Даже и этот полёт, наверное.
Через несколько оборотов на орбиту вокруг планеты — далеко не с первого раза, поскольку попасть в космос, а не в землю, не так уж и просто — вышел спутник.
Ещё через несколько — капсула с одним из Народа. Почти сразу — другой... Опустим, сколько их разбилось по пути.
Тем не менее в чёрное небо хотели все. А попав — хотели остаться.
Но как? Там нет воды, воздуха, есть только свет.. И счастье!
Но уже сказано — у них был свой всемогущий и всеведущий, к которому можно было обратиться.
И биоморф помог.
Спустя некоторое время в пустоте распустились цветки вакуумных солнечных батарей. Они росли на огромных баобабах, растущих на одиноких и не очень астероидах, методично перерабатывая их в полезное сырье и жильё.
А жить в огромном баобабе для Народа привычно. Как и строить технические конструкции, используя разум, инструменты и подручные части Леса.
Ростки распустились и на соседних планетах и лунах — тех двух, на которых было где развернуться. Их так же уверенно заселили потомки и сородичи существ Народа.
Спустя много оборотов система уже была вполне обжитой. Пространство меж планетами и орбитами бороздили странные конструкции — на стальной основе и титановой броне вольно распускались цветы, собиравшие солнечный свет, и пусть двигала их ядерная энергия, но рабочее тело хранилось в баках, сплетенных из паутинного шёлка. Отдельные чисто живые и чисто металлические конструкции занимались своими странными делами.
А племена Народа, оказавшись на чёрном небе, всего лишь продолжили жить как обычно. Счастье достигнуто и стало нормой, всё просто. И враждовали племена меж собой за лучшие Ростки и лучшие места, не без того.
А биоморф всей силой огромной нейросети, своей и подключенных Ростков на других мирах, пытался вспомнить — а что же дальше? Зачем всё это?
На зажегшуюся в небе звёздочку — не такую уж и яркую, на самом деле — ни он, ни Народ не обратили внимания.
* * *
Окруженный короной магнитного поля, полыхающего синхротронным излучением, Интеллект Симон продолжал торможение.
Единственный за все межзвёздные перелёты на досвете Интеллект-акашиец именно в этом путешествии был весьма полезен. Не только как Интеллект, но и как мистик. Потому что мало ли что можно будет встретить в этой системе — и даже в том случае, если там просто нововыбравшаяся в космос цивилизация, мистика будет изрядным подспорьем в первом контакте.
Конечно, автономный корабль “Предвестник”, на котором помимо Интеллекта-5 Такеро прописалось Море Абеля в составе 113951 транслюдей, способное суммарным духовным давлением начинать и прекращать процессы планетарного масштаба, имеет куда более серьёзный мистический потенциал, а флот “Тау” — тот, что был отправлен к звезде Тау Кита, одной из систем цивилизации Существ — по чистой энергии и массе так же превосходил одинокий носитель варп-врат, как мистически Море Абеля перекрывало одинокого Интеллекта-мистика, но их в этом полёте не было. Экипаж “Предвестника” не изъявил желания отправляться в такой долгий и скучный полёт, а постройка и запуск флота, сравнимого с “Тау”, заняла бы те же полсотни лет, в то время как пост-люди, стремясь снова связаться с Эйтенаром, торопились — а носитель варп-врат всё-таки не самая бесполезная и беззащитная конструкция.
Сотни лет в пути ничем особо его не затронули — всё-таки ни одна “твёрдая” конструкция не способна такое пережить, а активные системы регенерации регулярно возвращали кораблю то состояние, в котором он был сразу после старта. Единственное, что при этом расходовалось — запас ресурсов систем восстановления, но при всём этом их должно было хватить ещё на сотню лет жизни после прилёта.
Торможение на магнитном парашюте заняло три стандартных года. Всё это время Симон ждал, что со стороны звезды, куда он летел, придут хоть какие-то сигналы, свидетельствующие о том, что его заметили. Нет, кроме активного радиообмена — причем, похоже, аналогового — ничего заметного. Ни сканирующих лучей, ни изменения активности, и без того достаточно хаотичной, но всё-таки характерной.
После отключения магнитного парашюта на скорости около двух тысяч километров в секунду он перешёл на свободный полёт, планируя войти в систему, притормозить и повернуть, используя гравитацию и солнечный ветер звёзды, после чего притормозить и выйти на орбиту однозначно главной планеты — четвертой по счёту от светила, “голубой прохладной земли”, однозначно обитаемой и при этом самой яркой радиостанции. Такой сложный подход вместо прямого выхода возникал из-за того, что Симон подходил практически из зенита системы — зато позволял спокойно рассмотреть “карту” буквально сверху.
На карте были отчётливо видны перемещения между планетами и орбиталищами в пустоте — активно светили выхлопами межпланетники, куда слабее, но тоже выбрасывали в пустоту тепло добывающие станции и безмоторные капсулы — и сами планеты с орбиталищами весьма активно сигналили в пустоту.
На него не обращали внимания до тех пор, пока он не пересёк снеговую линию системы — где-то на её уровне, примерно 700 миллионов километров, находилась и граница между постоянными поселениями и отдельными станциями. Но и после этого внимание к нему было обращено весьма слабое и безразличное.
По-настоящему к нему присмотрелись только тогда, когда Симон, приближаясь к звезде, запустил тиэни для коррекции. Но и тогда он, Тенью ощущая это внимание, чувствовал, что оно скорее доброжелательное, чем какое-либо ещё.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
