|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
ГЛАВА 4 или 5
Поколение, к которому принадлежала молодежь 30-х годов, видело романтику в огненных всполохах гражданской войны, глядя на прошедшие события через рассказы своих отцов, через газеты, книги и фильмы, такие как "Красные дьяволята" и "Чапаев". Кожаные комиссарские куртки, маузеры и всепобеждающие конные лавы армии Буденного — вот что тревожило мальчишеские души, заставляя втайне желать повторения подвигов их отцов. Когда началась война, их мечты вдруг стали реальностью. К тому же большинство из них считало, что война займет от силы несколько месяцев, поэтому было необходимо успеть принять участие в смертельной схватке с фашизмом, причем непременно приехать с войны обязательно героем, с полной грудью орденов и медалей. По этой самой причине мои однокурсники чуть ли не бегом устремились в военкомат, ну и я, чтобы не выделяться из общей массы, последовал за ними. Там нас быстренько развернул пожилой капитан с буденовскими усами, на прощанье сказав: — Без вызова больше не появляться. Понадобитесь, вызовем повестками!
Возмущенный решительным отказом народ, выйдя из военкомата, тут же стал решать, кому писать гневное письмо на произвол военкома, который мешает молодым строителям коммунизма выйти на борьбу с фашистской гадиной. Наконец решили пойти в партком института. Там нас обязательно поймут и направят на войну, но в парткоме было не до нас, и направили райком комсомола, но так как время было уже позднее, решили пойти завтра с утра.
В райкоме нам сказали, что это здорово, что мы пришли, а после того как узнали, что среди нас есть будущие журналисты и писатели, предложили участвовать в оформлении, написании и распространении агитационной литературы. Так как это устроило далеко не всех, то предложили прийти через несколько дней и осторожно, словно открывали нам военную тайну, сказали, что возможно скоро начнется формирование боевых дружин из комсомольцев и партийной молодежи. Студенты вышли, воспрянув духом. Боевая дружина — это звучит гордо!
Большая часть народа разбежалась по своим делам, а некоторые собрались в группу недалеко от входа и стали громко обсуждать напечатанную в газете "Сводку главного командования красной армии за 23.06.1941г."
Я практически не читал газеты, но то, что сейчас услышал, мне показалось просто наглым враньем. Так нагло и беспринципно врали своим солдатам командующие вооруженными силами или президенты, за которых мне довелось воевать в Африке.
— ... На Шауляйском и Рава-Русском направлениях противник, вклинившийся с утра в нашу территорию, во второй половине дня, контратаками наших войск был разбит и отброшен за госграницу; при этом на Шауляйском направлении нашим артогнём уничтожено до 300 танков противника. Вы слышите, парни! До 300 гитлеровских танков!
— ...В воздушных боях и огнём зенитной артиллерии в течение дня на нашей территории сбит 51 самолёт противника; один самолет нашими истребителями посажен на аэродром в районе Минска.
За 22 и 23 июня нами взято в плен около пяти тысяч германских солдат и офицеров.... Ура, товарищи! Ура-а!!
"Конечно-конечно. Кругом одна победа! Вот только тогда кто сейчас откатывается назад, теряя сотни тысяч убитыми, ранеными и пленными. И зачем врать? Кому от этого лучше?".
— Да не грусти, Костя! Мы успеем еще попасть на войну и надрать немцам задницу! — крикнул мне сокурсник Ваня Сушкин, неправильно истолковав выражение моего лица.
— Успеем, Ваня! Еще как успеем! — и я быстренько изобразил восторг на своем лице. — Кто, как не мы!
Крысой никогда не был, и от опасности не прятался, но бежать на войну, сломя голову, тоже не собирался. Если делать дело, то с холодной головой и по своей непосредственной специализации. Решив так и сделать, при этом я предпринял некоторые меры предосторожности. Записался в пожарную дружину. Нахожусь на виду, занимаюсь общественно-полезной деятельностью, а в военкоматы бегать перестал. Теперь у меня была отговорка: времени совсем нет.
Мне хорошо запомнилось мое первое ночное дежурство на крыше, наверно потому, что я снова почувствовал себя на войне. На бульваре, напротив дома, между деревьев и скамеечек, расположилась зенитная батарея, а на углу крыши рядом стоящего дома были оборудованы зенитчиками две счетверенные пулеметные установки. Дальше, в некотором отдалении от зенитчиков, далее через каждые сто пятьдесят метров, стояли лебедки, при помощи которых днем стальными канатами притягивались к земле, а ночью отпускались и поднимались на большую высоту похожие на китов заградительные аэростаты.
Когда сквозь кольцо зенитной обороны города прорывались немецкие бомбардировщики, по сигналу "Тревога!", под завывание сирен, гудков заводов, пожарных машин, одни из нас бегали по этажам, звонили в квартиры, будили жильцов, другие поднимались на крышу. В ту ночь видимо прорвалось несколько немецких самолетов, один из которых летел в мою сторону. Сотни прожекторов, ловят его на мгновенье, выхватывая его из черноты ночи, а затем сотни разноцветных трассирующих пулеметных очередей, разрывающихся снарядов бьют в окружающее его пространство, пытаясь его нащупать и уничтожить. Вот забила зенитная установка в скверике, ей вторят пулеметные установки. Грохот такой, что даже под сводами черепа отдавался эхом, а в глазах шла рябь от мелькания прожекторов и разноцветных трасс пулеметных очередей. Неожиданно раздались вперемешку мужские и женские крики: — Зажигалки летят! Тушите! Зажигалки!
Суетливо, мешая друг другу, мы кинулись к ящикам с песком и, зачерпнув его лопатой, бежим к огненным шарам. Бросаем на них землю, а затем бежим обратно за землей и так до тех пор, пока не погасим. Так повторялось почти каждую ночь.
В четыре-пять часов утра, после отбоя тревоги, я спускался с чердака и шел в общежитие, заводил будильник и мгновенно засыпал. Через три часа начинались лекции в институте. Потом где-то ел, спал пару часов и шел на тренировку. Такая у меня была напряженная жизнь. Было трудно, но я втянулся.
История Сашки Воровского повторяла частично мои похождения по военкоматам, только до определенного момента. Неожиданно для нас, он сумел получить направление в школу младших командиров при артиллерийско — минометном училище. Судя по нескольким случайно оброненным словам, я понял, что он его получил благодаря своему отчиму, который неожиданно занял какой-то важный пост в Политуправлении. За день до отъезда Воровский пришел к нам попрощаться. Я смотрел на него и думал, что через полгода, Сашка, получив звание, гордый и счастливый, окажется в самом настоящем аду. Выживет ли, парень? Наверно поэтому разговор у нас получился неловкий и комканный.
Мой тезка, Костик, не стал сильно напрягаться, да и не сильно он стремился попасть на фронт, поэтому выбрал для себя наиболее безопасный участок для борьбы с фашистско-немецкими захватчиками. Неплохой художник, он стал заниматься оформлением листовок и плакатов, а также сочинять тексты для плакатов, посвященных войне, в отделе агитации и пропаганды при райкоме партии. Я тоже напряг его работой. Дав денег, поручил сделать кое-какие заготовки на будущее, помня о скором вводе продовольственных карточек. В это самое время, несмотря на жесткую пропускную систему, в Москву сумела приехать дальняя родственница хозяина квартиры и нас попросили съехать. Я вернулся в общежитие, а Костик домой, так как его отец уже "сидел на чемоданах", собираясь в ближайшее время уехать вместе с институтом в теплый Ташкент.
Так моя жизнь продолжалось до того дня, когда меня неожиданно вызвали в райком комсомола и вместе с тремя десятками моих сокурсников предложили пойти на четырехмесячные курсы военных переводчиков при Военном факультете западных языков. Я сразу дал свое согласие.
Выйдя на улицу, все те, кто вместе со мной получил направление, чуть ли не прыгали от радости. Они пойдут на войну! Они будут бить фрицев! Смущало новоявленных бойцов с фашизмом только одно обстоятельство, ведь за четыре месяца может закончиться война и тогда они не успеют стать героями. Всей толпой мы пошли в институт и написали соответствующие заявления, а через пару дней нас вызвали на приемную комиссию, которая должна была определить уровень знания немецкого языка.
После успешно сданного экзамена, я стал "слушателем" военного ВУЗа. Не успели мы проучиться и пары недель, как меня и еще около десятка человек, вызвали к начальнику курсов, который сообщил нам, что нас выделяют в особую группу. На многочисленные вопросы, коротко ответил, что это приказ свыше и обсуждению не подлежит, но единственное, что он может нам сказать: упор в нашей учебе будет сделан на два новых курса: "Немецкие диалекты" и "Техника ведения допроса военнопленного", а в конце добавил, что новый срок окончания курсов — два месяца. Услышав все это, у курсантов радостно округлились глаза, ведь то, что они сейчас услышали, предполагало работу в разведке. Их пошлют в тыл врага! Не меньшую радость доставила новость о сокращении срока учебы. Теперь они точно знали, что попадут на войну раньше остальных и будут бить фашистов.
Прошел месяц учебы, как вдруг, одного за другим, прямо среди занятий, стали вызывать курсантов в кабинет начальника курсов. Все, кто возвращался, делали таинственные лица, а на все вопросы приятелей, отвечали одно: — Сами узнаете.
Пришла и моя очередь. В кабинете, кроме начальника курсов сидел лейтенант госбезопасности.
— Курсант Звягинцев по вашему приказанию явился, товарищ начальник курсов! — четко отрапортовал я.
Руководитель курсов только кивнул мне головой, а затем сказал: — С вами хочет поговорить представитель НКВД.
— Здравия желаю, товарищ лейтенант государственной безопасности!
— Здравствуй, Звягинцев. Комсомолец?
— Да.
— Мне было сказано, что ты хорошо владеешь немецким языком. Сейчас я хочу в этом убедиться!
Он перешел на немецкий язык, на котором мы какое-то время говорили на самые разные темы, затем снова стал говорить по-русски, но теперь его интересовало, как я усваиваю курс "Техника и методы ведения допроса", а в конце посоветовал мне не робеть перед "грубыми" методами.
— Воевать надо зло! Никакой жалости к врагам! Хм. Теперь у меня к тебе есть вопрос, ради которого я сюда приехал. Хочу спросить тебя, комсомолец Звягинцев: готов ты к борьбе с немецко-фашистскими захватчиками?!
В ответ я бодро и радостно отрапортовал: — Да! Готов прямо сейчас выполнить любое задание!
— Молодец, комсомолец!
Затем лейтенант рассказал, что начинается формирование отрядов, отправляемых в тыл врага, и катастрофически не хватает людей, владеющих немецким языком. Я подумал, что мне дадут день — другой чтобы обдумать предложение, но вместо этого он предложил прямо сейчас написать заявление. Когда закончил писать под его диктовку, он внимательно прочитал то, что я написал, затем положил бумагу себе в планшет, затем встал и торжественно произнес: — Товарищ Звягинцев, вы должны быть готовы к тому, что в любой момент можете нам потребоваться! Подчеркиваю! В любой момент! Считайте себя, с этой секунды, призванным в армию!
Вскочив вслед за ним, я громко сказал: — Служу советскому союзу!
— Теперь последнее, товарищ Звягинцев. Крепко запомните: о нашем разговоре никому ни слова! До свидания!
Вернувшись в группу, я делал то, что и все остальные: делал таинственное лицо и отмалчивался. Мне было о чем подумать. В отличие от этих ребят я прекрасно представлял всю сложность будущей работы в тылу.
Вдруг за несколько дней до окончания спецкурса, нас неожиданно мобилизовали на строительство оборонительных укреплений, и мне стало ясно, что командование с немецким тылом пока решило подождать, по одной простой причине: немецкие армии рвались к Москве.
Наша работа по подготовке укреплений начиналась рано утром. Мы сначала жгли костры, прогревая промерзшую землю, а потом начинали работать ломами и кирками.
Лом просто отскакивал от нее, и только пробив верхний слой смерзшейся земли, мы начинали углублять траншеи и противотанковые рвы кирками и лопатами. Дважды в день отрывались от работы, чтобы поесть горячую жидкую кашу. Спали в землянках. Газет никто не приносил, поэтому мы ничего не знали, пока сами, чисто случайно, не оказались на фронте. Рано утром, перед началом работ, приехал грузовик, из которого выскочил военный инженер. Он подбежал к нашему лейтенанту и что коротко ему сказал, после чего нас быстро нас быстро построили.
— Нужны добровольцы-мужчины! Шаг вперед!
Когда две шеренги разом шагнули, командиры переглянулись, усмехнулись и тогда вышел вперед приехавший военный инженер.
— Нужны крепкие, сильные мужчины, из тех, кто хорошо владеет оружием!
Я шагнул одним из первых, как выходил из строя раньше, в Афганистане, когда выбирали добровольцев для особо опасных заданий. Почему я так сделал? Я так и потом не понял. Нас набили в грузовик и повезли, так ничего не объяснив, но куда мы ехали, было понятно всем. Звуки канонады становились все громче.
Машина остановилась и мы выгрузились. Прямо перед нами лежали наполовину отрытые траншеи, в которых лихорадочно работали бойцы вперемешку с гражданским населением. Получив кирки и ломы, мы сразу принялись за работу. Можно было считать, что мы были уже на фронте. Снаряды немецких пушек ложись почти рядом. Грохот и черно-огненные фонтаны взрывов сначала отвлекали меня, а спустя какой-то час уже перестал обращать на них внимание, так же как на далекую стрельбу и крики людей. К часу следующего дня вместо полевой кухни к нам неожиданно примчалась полуторка с солдатами. Из нее выскочил командир в ватнике, перетянутом портупеей. Из-под ворота телогрейки выглядывала петличка с одной шпалой. Подбежав к военному инженеру, руководившему работами, он громко сказал: — Немцы прорвались! Отсылайте гражданских!
Тем временем его бойцы принялись стаскивать с машины длинноствольные неуклюжие противотанковые ружья и два пулемета "максим".
— Машину дать не могу. Она сейчас пойдет за подкреплением, поэтому уходите пешком, — продолжил говорить капитан. — Идете назад, вдоль опушки! Обогнете кромку леса, там дорога. Расстояние до нее три с половиной — четыре километра!
Народ вылез из траншей и столпился в ожидании. Спустя минуту, к нам подошел военный инженер.
— Товарищи! Я с вами не пойду! Я военный и мой долг защищать Москву! Семицкий!
Из толпы вышел пожилой мужчина в треухе и ватнике. — Постройте людей!
Спустя несколько минут мы выстроились в две шеренги.
— Товарищи! Спасибо вам большое за ваш труд! Теперь вы пойдете домой! Направление вам указано! Уходите быстро, немец скоро будет здесь! Семицкий, командуйте!
Люди начали строиться в колонну. С десяток студентов отделились от толпы, и подошли к командиру. Я смотрел на них и пытался понять, что мне надо делать. Правильно было уйти и использовать свои специфические знания по назначению. Там я принесу больше пользы, чем здесь, если здесь мне вообще не прострелят башку. Это было логично. Вот только я сейчас почувствовал то, что со временем подрастерял за то время, пока служил наемником. Чувство собственного достоинства. Сделав выбор, я подошел к группке студентов, которые остались.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
