Не волчанка

Не волчанка

Участковому инспектору милиции

отделения на пр. Науки в Голосеевском районе

гражданки Черёмшиной Татьяны Петровны

Заявление

7 марта сего года я, Черёмшина Т. П., находилась на своем рабочем месте по адресу проспект Науки 24 (это киоск рядом с общижитием Пищепрома). Там я исполняла свои обязанности продавщицы. Прилагаю копию соотвецтвующей страницы с трудовой книжки. Во все время рабочего дня я отпускала цветы разным людям (покупателям), из-за чего иногда вступала с ними в разговоры...

— Че, Нюш, опять дохторов смотришь?

Татьяна сидела за прилавком с оберточной бумагой, кутаясь в пуховик и хохлясь, как снегирь. Было зябко, старуха-батарея натужно потрескивала, силясь разогреться. Татьяна смотрела в экранчик телевизора, над которым козырьком нависал ДВД-плеер. На звук колокольца она подняла глаза.

Семеновна вошла, степенно установила метлу в просвете между герберами и ландышами. Отерла руки передником, оперлась на рулон бумаги, и, перегнувшись через прилавок, глянула в экран.

— Ну точно дохторов! Все одно по кругу! Не тошнит еще?

Семеновна знала, что изо всех "дохторов" Танюше больше по сердцу беленький. В третьем сезоне его уволили, потому Танюша смотрела по кругу первые два. Сорок шесть серий "дохторов" — потом неделька перерыва на "маниака", и заново сорок шесть... А если разобраться, что еще тут делать-то?

— Отстань, — отмахнулась Татьяна. — Лучше кофию дай.

— Ох, ты ж не знаешь!

Семеновна горько вздохнула и в подробностях поведала, как нынешним утром разбила термос — поставила на край стола, а потом зацепила скатерть. И термос раздрызькала, и всю кухню уделала, корова пятнистая. Теперь не будет кофию ни ей, ни Танюше — вообще никому. Работать тяжко. Два часа мела вокруг двадцать четвертого — а толку нет. Без кофию ни жизни, ни труда. Приплыли, Нюшенька.

— Так сходи в машину купи. Она уже приехала.

— Аць!.. — Семеновна только скривилась и брезгливо махнула рукой.

— Да серьезно. Сходи в машину, купи экспрессо. И мне тоже.

— Тьху на ту машину.

— Ну, Семеновна!.. — Нюша даже отвлеклась от экрана ради просительного взгляда. —

Сегодня ж парад мужиков. Весь день буду электровеником. Как без кофию?

— Терпи. Смотри вон своего беленького.

Семеновна ухмыльнулась с превосходством. Она держала трех кошек и двух собак, для души грызлась с почтальонами, а вечерами попивала портвейн. Но чтобы смотреть повторно тот же самый сериал — это уж нет!

Колокольчик звякнул. Танюша буркнула тихо, под нос: "Началось...", — и громко, вошедшему юноше в очках:

— С праздничком, молодой человек! Выбирайте цветочки, какие на вас смотрят.

— Ладнось, я пойду... — Семеновна взяла метлу, как жезл, и вышла походкой премьер-министра.

Парад мужиков накатил в две волны. Первая хлынула утром. Студенты по дороге в свои ВУЗы хватали для однокурсниц букетики ландышей, либо розу — одну, алую, на длиннющем стебле. Унося ее, метровую, аж расправляли спины от гордости. Папаши приобретали гвоздики и герберы, вручали сыновьям-школьникам, чтобы те поздравили училку. Мальчики отнекивались, как могли:

— Пааап, ну что я ей скажу... Подари лучше маааме!

Отцы не поддавались:

— Это праздник, так нужно. Теперь еще конфет купим — угостишь девочек.

— Ну, пааап!..

Предусмотрительные офисные клерки затаривались по дороге на работу, переспрашивали цены на все, искали баланс между приличием и экономией. Служащие госучреждений требовали розочки — короткие, но несколько, и непременно с лентой.

— Чтобы все, как полагается. Но поскорее, девушка, опаздываю.

Танюша не любила предпраздничное утро. Терпеть не могла спешку: дергать цветы из ведер, как сорняки, без перебору; охапкой завертывать в пленку, откусывать скотч; бормотать скороговоркой: "Дасвежие, толькосегодня. Неделюпростоят. Вамслентой? Пожалста, хорошегодня". Совать в карман передника мятые купюры, одним взмахом сметать со стола зеленый мусор, поворачиваться к следующему в наседающей очереди: "Выбирайте, молчеловек. Какиенавассмотрят?" Танюша ненавидела работать впопыхах. Зваться "девушкой" не любила тоже.

Вечерняя волна — совсем иное дело. Люди возвращались с работы после короткого и легкого дня, имели вдоволь времени, радовались предстоящему выходному. Эти, вечерние, выбирали цветы с удовольствием, с фантазией, некоторые даже и с чувством.

— Скажите, барышня, откуда розы?

— Эти колумбийские, те — наши, тепличные, а красные — Эквадор.

— Ффиу! Ого!..

Мужчина не видел разницы между Эквадором и Колумбией, спрашивал ради беседы. Танюша любила таких покупателей.

— Берите колумбийские: они в тепле раскроются и будут — просто сказка про Золушку!

— Да... Нет, лучше дайте девять разных: по три отовсюду! И еще открыточку с сердечком. Я у вас подпишу, можно?

Другой просил:

— Позвольте, я сам выберу тюльпаны.

Танюша позволила, он выбирал долго, с трепетом, трогал лепестки нежно, словно волосы любимой... Вот только брал, как нарочно, самые дрянные. Ему казалось: распускаются — значит, спелые. Таня знала: издохнут к завтрашнему вечеру.

— Дайте-ка я помогу, а то вы измучились уже. Вот этот берите — смотрит же на вас, подмигивает! Еще этот, и эти. Потрогайте, какие крепенькие!

Третий захотел кактус. Да, серьезно, кактус! Нету?.. Тогда фиалочку с горшком. Или, может, гладиолус. Моя, знаете, любит все необычное.

— Возьмите орхидею. Вот эту, в подарочной коробке.

— Она живая? Я думал, искусственная...

— У нас все живое, как мартовский котик. Стебель во флаконе, простоит сто лет, внукам в наследство останется.

Четвертый — шесть гербер. Очень трогательно: предпраздничным вечером идет на кладбище к маме или бабке... Танюша выбрала лучшие, участливо спросила:

— Желаете черную ленточку?

— Тьфу на вас! Это дочкам. У меня их две, по три цветочка каждой.

Потом был грузин, назвал Танюшу "красавыца", купил "адынадцат гэоргин". Потом трое парней в кепках: один выбирал, двое советовали ерунду и заразительно хохотали. Потом зашел Фарзад, забрал дневную выручку. Танюша насела на него:

— Купи батарею.

— Зачем еще?

— У старой это... гемоглобин понижен.

Фарзад потрогал:

— Вроде, теплая.

— Это я ее согрела дыханием. Фарзад, будь голубчиком в честь праздника! Купи батарею — спаси красавыцу от смерти!

— Праздник завтра, — отрезал Фарзад и сбежал.

Потом, на исходе дня, бледный паренек не мог вспомнить слово "эустомы":

— Мне вон тех... синеньких.

Субъект с серьгой в носу хотел знать, сколько лепестков у розы, и у всех ли роз одинаково. Пересчитал, проверил, купил ту, у которой восемь.

С визгом остановилась машина, вбежал мужик в дубленке, купил самый громадный и уродливый из готовых букетов, не взял сдачу, убежал.

Последней пришла грустная девушка. Сама выбрала пять желтых хризантем. Букет получился грустным, ей под стать. Ушла домой — видимо, плакать.

Танюша выдохнула, вписала в журнал остаток выручки. Вырубила так и не досмотренную серию. Накрыла пленкой ведра с цветами, намотала шарф в три оборота вокруг шеи. Натянула пуховик, опустила ролеты, щелкнула выключателем.

На сегодня все.

Вышеупомянутые события седьмого марта сначала не показались мне подозрительно особенными. Мою настароженность привлек гражданин, явившийся с целью преобретения цветов утром следующего дня (то есть, 8 марта сего года).

Праздничным утром стояла самая мерзкая погода, какую только мог выдумать господь. Валил крупный мокрый снег, налипал на окна киоска, влажными разводами сползал по ним. Казалось, киоск тонет в белом киселе.

Обычно утром восьмого марта молодые муженьки прибегают за ландышами и тюльпанами, чтобы положить их на подушки не до конца еще проснувшимся супружницам. Но сегодня погода пересилила романтические порывы: молодежь заменила букеты праздничным завтраком в постель — и осталась дома.

Танюша грела ладони картонным стаканом с капуччино и смотрела серию про взорванный томограф, когда в цветочную лавку зашел тот самый гражданин. Добротная куртка на нем была не по погоде легка и суха; голова непокрыта, густые русые волосы не успели еще потемнеть от влаги; меж пальцев крутил брелок от машины с немецким значком. По правде, ничего в нем подозрительного не было — просто симпатичный уверенный мужчина. Танюша встрепенулась:

— С праздничком вас! Проходите, не стесняйтесь, выбирайте красоту.

— Это вас с праздником. Мне семь ирисов.

Так быстро и определенно он это сказал, что стало ясно: мужчина женат, и не первый год — вдоль и поперек изучил уже вкусы благоверной, давно оставил позади романтические порывы. Танюша сперва сделала вывод из цветов, а потом только заметила очевидное — кольцо на пальце.

— Конечно, пожалуйста. Вот ирисы — какие вам улыбаются?

— На ваш вкус.

Она отобрала и завернула в пленку семь цветков, мужчина расплатился.

— Спасибо, хорошего дня.

И ушел, захлопнув дверь. Силуэт мигом пропал в снежном киселе. Танюша была уверена, что больше никогда не увидит его: был на машине — значит, живет не рядом, просто проезжал мимо, остановился по случаю.

Однако русый мужчина вернулся три серии спустя.

— Здравствуйте, девушка. Дайте мне роз.

— Снова здравствуйте! — улыбнулась Танюша.

Какое-то раздражение мелькнуло на его лице — словно он не узнал продавщицу или обозлился на ее смешливый тон. Есть такие покупатели, что любят напускать серьезность. Танюша удержала в себе шутку об ирисах, которые не подошли к цвету глаз, и спросила сухо:

— Какие розы, молодой человек?

— Почем белые, чайные и красные?

Она ответила. Чайные были вдвое дешевле. Мужчина не возмутился, но Танюша все же пояснила:

— Это потому, что чайные — наши, тепличные, а белые и красные — привозные.

— Дайте по три каждой.

— Три белых, три чайных и три красных?

Он глянул с явным желанием спросить: "Ты что, оглохла?", — но ответил только:

— Да.

Татьяна выбрала по три штуки, сложила в букет.

— Чайные короче — это ничего? Или подрезать красные и белые?

— Не подрезайте. Пусть будут.

Она завернула, он заплатил, буркнул:

— Спасибо.

И без нужды добавил:

— Это начальнице. Работаю в праздник.

— Сочувствую вам.

Мужчина напялил шапку и вышел.

Утром девятого марта Семеновна вошла в киоск, выпятив грудь колесом.

— Видала-сь? Ты все смотришь, а у меня вона че!

Она выпростала руку из-за спины и показала Танюше двухлитровый термос. Он был блестящий, жестяной, слегка помятый и напоминал бракованный снаряд для пушки.

— Кавалер подарил? Ай, Семеновна-сердцеедка!

— Тьху на тебя! Чтоб тебе самой кавалера... Нашла. В шкафу у меня завалялся.

— С Великой Отечественной?

— Так, все. Шиш тебе, а не кофий.

— Ну, Семеновна! Не будь гадюкой, налей. Историю расскажу.

— Какую еще?

— Чудесную. Прямо загадка.

Семеновна уселась, отвинтила капсюль — то бишь, крышку от термоса, — налила в нее кофе, но Танюше не дала: оплату, мол, вперед. Танюша рассказала про русого мужчину с двумя букетами.

— Пхесь! Нашла загадку. Ну, подарил начальнице розы — что такого? Может, он в нее того...

— Семеновна, вчера был выходной.

— А может, он без выходных. Ты ж вон тоже.

— Розы стоили вдвое от ирисов. Жене — дешевое, начальнице — дорогое?

— Конеча! Жена она и так жена, никуда не денется. А начальница уволить может. Кого ж задобрить, как не ее?

— Когда пришел за ирисами, был сухой и без шапки — будто только из машины. А когда за розами, то в шапке. А зачем он шапку надел, коли едет на работу? Машину бросил у дома, на работу пешком поплелся?

— Ну, а че? В такую погоду знаешь, как опасно!

Семеновна рассказала про Иванова из тридцатого дома, который в такой вот точно снегопад заехал под фуру, потому что не заметил. Вызывали целый подъемный кран, чтобы поднять фуру и вытащить ивановскую машинёнку. А самого Иванова из нее вынимали бензопилой. Или не бензопилой, а этой... от которой искры. В общем, всю машинёнку напополам разрезали, чтобы шофера спасти.

— А ты говоришь, машиной ехать! Тьху на тебя!

Семеновна гневно выхлебала кофе из капсюля и убралась, оставив Танюшу ни с чем. Она включила плеер, но мысли то и дело отвлекались от экрана. Мужчина с цветами не шел из головы.

Главный доктор из сериала говорил: "Патология — это хорошо. Врачи обожают патологии. Светлое пятно на рентгене, темное пятно на томограмме..."

Я продавщица цветов, — думала Татьяна, — но тоже не дура. В моем деле есть свои патологии, и уж я-то их замечу! Это как дифференциальный диагноз. Сначала запишем на доске симптомы, а потом попробуем их объяснить.

Значит, так. Мужик покупает один букет, а позже другой. Почему не два сразу? Мог второй букет бросить в багажник, зайти домой, поздравить жену, а потом — к начальнице.

Потом. Утром он приезжает в киоск на машине — значит, наверное, живет не рядом. Почему, когда вновь понадобились цветы, он поехал в этот же киоск, а не в ближний к дому? И почему теперь он приехал в шапке?

Наконец, третий симптом. Зачем брать розы разной длины в один букет? Зачем вообще брать разные розы? Он спросил цену — вот и купил бы девять самых дешевых. Или, наоборот, самых дорогих — так многие мужики делают. Но он взял вперемешку — и не сэкономил, и не шиканул.

Что бы ни говорила обо всем этом Семеновна, симптомы не складываются. Нету диагноза, который все бы объяснил.

Легка на помине, Семеновна снова показалась на пороге. Татьяна заявила:

— Я все обдумала, и не клеится оно. С тебя точно кофий.

— Ниче не с меня! — сварливо перебила Семеновна. — Вот, гляди. Спецом тебе принесла.

Она втащила в киоск грязный черный пакет для мусора, тут и там продранный насквозь.

— Значить, я мету двор двадцать шестого — смотрю: бомж, в мусоре копается. Я ему: "А ну пошел! Тебя не хватало!" Он не слушает, только все роется. Открыл один пакет, я гляжу, а там — вот тебе раз.

Прежде, чем Танюша успела возмутиться, Семеновна высыпала на пол содержимое пакета. Там были цветы. Ирисы и розы.

Считаю за необходимое особенно отметить, что цветов имелось в наличии строго определенное количество: семь ирисов и девять роз (это значит, по три штуки трех разных цветов). Причем состояние двух букетов являлось очень разным. Ирисы были почти что практически целые, а розы — сломанные и как будто потоптанные ногами. Гражданка Карташева Мария Семеновна, подписавшаяся ниже, может засвидетельствовать, что с нашей стороны букет не подвергался никакому топтанию, а был уже в таком (потоптанном) виде достан из пакета. Да и надо быть дурой, чтобы топтать розы: обувь же испортишь.

Танюша ошарашенно глядела на мертвые цветы. Семеновна — на Танюшу, гневно.