Не волчанка

Не волчанка

Участковому инспектору милиции

отделения на пр. Науки в Голосеевском районе

гражданки Черёмшиной Татьяны Петровны

Заявление

7 марта сего года я, Черёмшина Т. П., находилась на своем рабочем месте по адресу проспект Науки 24 (это киоск рядом с общижитием Пищепрома). Там я исполняла свои обязанности продавщицы. Прилагаю копию соотвецтвующей страницы с трудовой книжки. Во все время рабочего дня я отпускала цветы разным людям (покупателям), из-за чего иногда вступала с ними в разговоры...

— Че, Нюш, опять дохторов смотришь?

Татьяна сидела за прилавком с оберточной бумагой, кутаясь в пуховик и хохлясь, как снегирь. Было зябко, старуха-батарея натужно потрескивала, силясь разогреться. Татьяна смотрела в экранчик телевизора, над которым козырьком нависал ДВД-плеер. На звук колокольца она подняла глаза.

Семеновна вошла, степенно установила метлу в просвете между герберами и ландышами. Отерла руки передником, оперлась на рулон бумаги, и, перегнувшись через прилавок, глянула в экран.

— Ну точно дохторов! Все одно по кругу! Не тошнит еще?

Семеновна знала, что изо всех "дохторов" Танюше больше по сердцу беленький. В третьем сезоне его уволили, потому Танюша смотрела по кругу первые два. Сорок шесть серий "дохторов" — потом неделька перерыва на "маниака", и заново сорок шесть... А если разобраться, что еще тут делать-то?

— Отстань, — отмахнулась Татьяна. — Лучше кофию дай.

— Ох, ты ж не знаешь!

Семеновна горько вздохнула и в подробностях поведала, как нынешним утром разбила термос — поставила на край стола, а потом зацепила скатерть. И термос раздрызькала, и всю кухню уделала, корова пятнистая. Теперь не будет кофию ни ей, ни Танюше — вообще никому. Работать тяжко. Два часа мела вокруг двадцать четвертого — а толку нет. Без кофию ни жизни, ни труда. Приплыли, Нюшенька.

— Так сходи в машину купи. Она уже приехала.

— Аць!.. — Семеновна только скривилась и брезгливо махнула рукой.

— Да серьезно. Сходи в машину, купи экспрессо. И мне тоже.

— Тьху на ту машину.

— Ну, Семеновна!.. — Нюша даже отвлеклась от экрана ради просительного взгляда. —

Сегодня ж парад мужиков. Весь день буду электровеником. Как без кофию?

— Терпи. Смотри вон своего беленького.

Семеновна ухмыльнулась с превосходством. Она держала трех кошек и двух собак, для души грызлась с почтальонами, а вечерами попивала портвейн. Но чтобы смотреть повторно тот же самый сериал — это уж нет!

Колокольчик звякнул. Танюша буркнула тихо, под нос: "Началось...", — и громко, вошедшему юноше в очках:

— С праздничком, молодой человек! Выбирайте цветочки, какие на вас смотрят.

— Ладнось, я пойду... — Семеновна взяла метлу, как жезл, и вышла походкой премьер-министра.

Парад мужиков накатил в две волны. Первая хлынула утром. Студенты по дороге в свои ВУЗы хватали для однокурсниц букетики ландышей, либо розу — одну, алую, на длиннющем стебле. Унося ее, метровую, аж расправляли спины от гордости. Папаши приобретали гвоздики и герберы, вручали сыновьям-школьникам, чтобы те поздравили училку. Мальчики отнекивались, как могли:

— Пааап, ну что я ей скажу... Подари лучше маааме!

Отцы не поддавались:

— Это праздник, так нужно. Теперь еще конфет купим — угостишь девочек.

— Ну, пааап!..

Предусмотрительные офисные клерки затаривались по дороге на работу, переспрашивали цены на все, искали баланс между приличием и экономией. Служащие госучреждений требовали розочки — короткие, но несколько, и непременно с лентой.

— Чтобы все, как полагается. Но поскорее, девушка, опаздываю.

Танюша не любила предпраздничное утро. Терпеть не могла спешку: дергать цветы из ведер, как сорняки, без перебору; охапкой завертывать в пленку, откусывать скотч; бормотать скороговоркой: "Дасвежие, толькосегодня. Неделюпростоят. Вамслентой? Пожалста, хорошегодня". Совать в карман передника мятые купюры, одним взмахом сметать со стола зеленый мусор, поворачиваться к следующему в наседающей очереди: "Выбирайте, молчеловек. Какиенавассмотрят?" Танюша ненавидела работать впопыхах. Зваться "девушкой" не любила тоже.

Вечерняя волна — совсем иное дело. Люди возвращались с работы после короткого и легкого дня, имели вдоволь времени, радовались предстоящему выходному. Эти, вечерние, выбирали цветы с удовольствием, с фантазией, некоторые даже и с чувством.

— Скажите, барышня, откуда розы?

— Эти колумбийские, те — наши, тепличные, а красные — Эквадор.

— Ффиу! Ого!..

Мужчина не видел разницы между Эквадором и Колумбией, спрашивал ради беседы. Танюша любила таких покупателей.

— Берите колумбийские: они в тепле раскроются и будут — просто сказка про Золушку!

— Да... Нет, лучше дайте девять разных: по три отовсюду! И еще открыточку с сердечком. Я у вас подпишу, можно?

Другой просил:

— Позвольте, я сам выберу тюльпаны.

Танюша позволила, он выбирал долго, с трепетом, трогал лепестки нежно, словно волосы любимой... Вот только брал, как нарочно, самые дрянные. Ему казалось: распускаются — значит, спелые. Таня знала: издохнут к завтрашнему вечеру.

— Дайте-ка я помогу, а то вы измучились уже. Вот этот берите — смотрит же на вас, подмигивает! Еще этот, и эти. Потрогайте, какие крепенькие!

Третий захотел кактус. Да, серьезно, кактус! Нету?.. Тогда фиалочку с горшком. Или, может, гладиолус. Моя, знаете, любит все необычное.

— Возьмите орхидею. Вот эту, в подарочной коробке.

— Она живая? Я думал, искусственная...

— У нас все живое, как мартовский котик. Стебель во флаконе, простоит сто лет, внукам в наследство останется.

Четвертый — шесть гербер. Очень трогательно: предпраздничным вечером идет на кладбище к маме или бабке... Танюша выбрала лучшие, участливо спросила:

— Желаете черную ленточку?

— Тьфу на вас! Это дочкам. У меня их две, по три цветочка каждой.

Потом был грузин, назвал Танюшу "красавыца", купил "адынадцат гэоргин". Потом трое парней в кепках: один выбирал, двое советовали ерунду и заразительно хохотали. Потом зашел Фарзад, забрал дневную выручку. Танюша насела на него:

— Купи батарею.

— Зачем еще?

— У старой это... гемоглобин понижен.

Фарзад потрогал:

— Вроде, теплая.

— Это я ее согрела дыханием. Фарзад, будь голубчиком в честь праздника! Купи батарею — спаси красавыцу от смерти!

— Праздник завтра, — отрезал Фарзад и сбежал.

Потом, на исходе дня, бледный паренек не мог вспомнить слово "эустомы":

— Мне вон тех... синеньких.

Субъект с серьгой в носу хотел знать, сколько лепестков у розы, и у всех ли роз одинаково. Пересчитал, проверил, купил ту, у которой восемь.

С визгом остановилась машина, вбежал мужик в дубленке, купил самый громадный и уродливый из готовых букетов, не взял сдачу, убежал.

Последней пришла грустная девушка. Сама выбрала пять желтых хризантем. Букет получился грустным, ей под стать. Ушла домой — видимо, плакать.

Танюша выдохнула, вписала в журнал остаток выручки. Вырубила так и не досмотренную серию. Накрыла пленкой ведра с цветами, намотала шарф в три оборота вокруг шеи. Натянула пуховик, опустила ролеты, щелкнула выключателем.

На сегодня все.

Вышеупомянутые события седьмого марта сначала не показались мне подозрительно особенными. Мою настароженность привлек гражданин, явившийся с целью преобретения цветов утром следующего дня (то есть, 8 марта сего года).

Праздничным утром стояла самая мерзкая погода, какую только мог выдумать господь. Валил крупный мокрый снег, налипал на окна киоска, влажными разводами сползал по ним. Казалось, киоск тонет в белом киселе.

Обычно утром восьмого марта молодые муженьки прибегают за ландышами и тюльпанами, чтобы положить их на подушки не до конца еще проснувшимся супружницам. Но сегодня погода пересилила романтические порывы: молодежь заменила букеты праздничным завтраком в постель — и осталась дома.

Танюша грела ладони картонным стаканом с капуччино и смотрела серию про взорванный томограф, когда в цветочную лавку зашел тот самый гражданин. Добротная куртка на нем была не по погоде легка и суха; голова непокрыта, густые русые волосы не успели еще потемнеть от влаги; меж пальцев крутил брелок от машины с немецким значком. По правде, ничего в нем подозрительного не было — просто симпатичный уверенный мужчина. Танюша встрепенулась:

— С праздничком вас! Проходите, не стесняйтесь, выбирайте красоту.

— Это вас с праздником. Мне семь ирисов.

Так быстро и определенно он это сказал, что стало ясно: мужчина женат, и не первый год — вдоль и поперек изучил уже вкусы благоверной, давно оставил позади романтические порывы. Танюша сперва сделала вывод из цветов, а потом только заметила очевидное — кольцо на пальце.

— Конечно, пожалуйста. Вот ирисы — какие вам улыбаются?

— На ваш вкус.

Она отобрала и завернула в пленку семь цветков, мужчина расплатился.

— Спасибо, хорошего дня.

И ушел, захлопнув дверь. Силуэт мигом пропал в снежном киселе. Танюша была уверена, что больше никогда не увидит его: был на машине — значит, живет не рядом, просто проезжал мимо, остановился по случаю.

Однако русый мужчина вернулся три серии спустя.

— Здравствуйте, девушка. Дайте мне роз.

— Снова здравствуйте! — улыбнулась Танюша.

Какое-то раздражение мелькнуло на его лице — словно он не узнал продавщицу или обозлился на ее смешливый тон. Есть такие покупатели, что любят напускать серьезность. Танюша удержала в себе шутку об ирисах, которые не подошли к цвету глаз, и спросила сухо:

— Какие розы, молодой человек?

— Почем белые, чайные и красные?

Она ответила. Чайные были вдвое дешевле. Мужчина не возмутился, но Танюша все же пояснила:

— Это потому, что чайные — наши, тепличные, а белые и красные — привозные.

— Дайте по три каждой.

— Три белых, три чайных и три красных?

Он глянул с явным желанием спросить: "Ты что, оглохла?", — но ответил только:

— Да.

Татьяна выбрала по три штуки, сложила в букет.

— Чайные короче — это ничего? Или подрезать красные и белые?

— Не подрезайте. Пусть будут.

Она завернула, он заплатил, буркнул:

— Спасибо.

И без нужды добавил:

— Это начальнице. Работаю в праздник.

— Сочувствую вам.

Мужчина напялил шапку и вышел.

Утром девятого марта Семеновна вошла в киоск, выпятив грудь колесом.

— Видала-сь? Ты все смотришь, а у меня вона че!

Она выпростала руку из-за спины и показала Танюше двухлитровый термос. Он был блестящий, жестяной, слегка помятый и напоминал бракованный снаряд для пушки.

— Кавалер подарил? Ай, Семеновна-сердцеедка!

— Тьху на тебя! Чтоб тебе самой кавалера... Нашла. В шкафу у меня завалялся.

— С Великой Отечественной?

— Так, все. Шиш тебе, а не кофий.

— Ну, Семеновна! Не будь гадюкой, налей. Историю расскажу.

— Какую еще?

— Чудесную. Прямо загадка.

Семеновна уселась, отвинтила капсюль — то бишь, крышку от термоса, — налила в нее кофе, но Танюше не дала: оплату, мол, вперед. Танюша рассказала про русого мужчину с двумя букетами.

— Пхесь! Нашла загадку. Ну, подарил начальнице розы — что такого? Может, он в нее того...

— Семеновна, вчера был выходной.

— А может, он без выходных. Ты ж вон тоже.

— Розы стоили вдвое от ирисов. Жене — дешевое, начальнице — дорогое?

— Конеча! Жена она и так жена, никуда не денется. А начальница уволить может. Кого ж задобрить, как не ее?

— Когда пришел за ирисами, был сухой и без шапки — будто только из машины. А когда за розами, то в шапке. А зачем он шапку надел, коли едет на работу? Машину бросил у дома, на работу пешком поплелся?

— Ну, а че? В такую погоду знаешь, как опасно!

Семеновна рассказала про Иванова из тридцатого дома, который в такой вот точно снегопад заехал под фуру, потому что не заметил. Вызывали целый подъемный кран, чтобы поднять фуру и вытащить ивановскую машинёнку. А самого Иванова из нее вынимали бензопилой. Или не бензопилой, а этой... от которой искры. В общем, всю машинёнку напополам разрезали, чтобы шофера спасти.

— А ты говоришь, машиной ехать! Тьху на тебя!

Семеновна гневно выхлебала кофе из капсюля и убралась, оставив Танюшу ни с чем. Она включила плеер, но мысли то и дело отвлекались от экрана. Мужчина с цветами не шел из головы.

Главный доктор из сериала говорил: "Патология — это хорошо. Врачи обожают патологии. Светлое пятно на рентгене, темное пятно на томограмме..."

Я продавщица цветов, — думала Татьяна, — но тоже не дура. В моем деле есть свои патологии, и уж я-то их замечу! Это как дифференциальный диагноз. Сначала запишем на доске симптомы, а потом попробуем их объяснить.

Значит, так. Мужик покупает один букет, а позже другой. Почему не два сразу? Мог второй букет бросить в багажник, зайти домой, поздравить жену, а потом — к начальнице.

Потом. Утром он приезжает в киоск на машине — значит, наверное, живет не рядом. Почему, когда вновь понадобились цветы, он поехал в этот же киоск, а не в ближний к дому? И почему теперь он приехал в шапке?

Наконец, третий симптом. Зачем брать розы разной длины в один букет? Зачем вообще брать разные розы? Он спросил цену — вот и купил бы девять самых дешевых. Или, наоборот, самых дорогих — так многие мужики делают. Но он взял вперемешку — и не сэкономил, и не шиканул.

Что бы ни говорила обо всем этом Семеновна, симптомы не складываются. Нету диагноза, который все бы объяснил.

Легка на помине, Семеновна снова показалась на пороге. Татьяна заявила:

— Я все обдумала, и не клеится оно. С тебя точно кофий.

— Ниче не с меня! — сварливо перебила Семеновна. — Вот, гляди. Спецом тебе принесла.

Она втащила в киоск грязный черный пакет для мусора, тут и там продранный насквозь.

— Значить, я мету двор двадцать шестого — смотрю: бомж, в мусоре копается. Я ему: "А ну пошел! Тебя не хватало!" Он не слушает, только все роется. Открыл один пакет, я гляжу, а там — вот тебе раз.

Прежде, чем Танюша успела возмутиться, Семеновна высыпала на пол содержимое пакета. Там были цветы. Ирисы и розы.

Считаю за необходимое особенно отметить, что цветов имелось в наличии строго определенное количество: семь ирисов и девять роз (это значит, по три штуки трех разных цветов). Причем состояние двух букетов являлось очень разным. Ирисы были почти что практически целые, а розы — сломанные и как будто потоптанные ногами. Гражданка Карташева Мария Семеновна, подписавшаяся ниже, может засвидетельствовать, что с нашей стороны букет не подвергался никакому топтанию, а был уже в таком (потоптанном) виде достан из пакета. Да и надо быть дурой, чтобы топтать розы: обувь же испортишь.

Танюша ошарашенно глядела на мертвые цветы. Семеновна — на Танюшу, гневно.

— Видала? Вот тебе вся разгадка! Мужик, значить, купил женке цветики. Ирисы эти твои. Принес, а ей, вишь, не понравилось! Сказала: "Ты, дурак, не знаешь, какие цветы люблю". Или еще могла: "Где всю ночь лазил, козел? Да еще веник принес!" В общем, значить, поскандалила и выгнала его. Он походил, помучился, решил задобрить. Пришел к тебе, купил букет получше... да?

— Ага, розы дороже, — машинально кивнула Танюша.

— И был он уже такой весь смурной, ага?

— Да, не веселый.

— И в шапке. Женка его выгнала, вот он по улице в шапке и ходил. Купил, значить, ей веник подороже, снова подарил — а она снова накинулась. Ну, тогда мужик психанул. Хрясь розы на пол, ногой притопнул, и оба веника — к чертям в мусор. Вот тебе и тайна. Тоже мне, что-где-почем.

Танюша задумалась. Сверила диагноз с симптомами и медленно качнула головой:

— Нет, это не волчанка.

— Ты че?

— В смысле, не того... не пляшет с симптомами. Мужик утром приехал машиной и купил ирисы. Они такие, на любителя, их не дарят всем подряд. Муж точно знал, что жена любит ирисы, про другие цветы даже не думал. А вот второй раз дарил розы — то есть, самый расхожий товар. Хотел бы подлизаться, было б наоборот.

Она потеребила концы шарфа, добавила:

— А еще, почему дважды покупал у меня? Он что, живет рядом? Тогда чего в первый раз ехал машиной?

Семеновна недовольно фыркнула:

— Чего ты придираешься? Ну, сначала подарил любимые, а потом нелюбимые. Думаешь, не бывает? Всяко бывает! Вот у Ломакина с двадцать шестого есть две машины. Так он ездит все время на маленькой побитой, а большую красивую держит в гараже.

Танюша отрезала:

— Нет, Семеновна, не годится твой диагноз. Надо это... провести анализы.

Она надела перчатки и осторожно, чтобы не исколоть пальцы, подняла на столик цветочное месиво. Отложила в сторону ирисы: семь штук, фиолетовые с желтым, явно куплены вчера — почти не успели завять. А вот розы представляли жалкую картину. Многочисленные переломы, черепно-мозговые травмы, обширная кровопотеря... Но измятые стебли еще держались на обрывках волокон, и Танюша аккуратно распрямила их, сложила цветы один к одному, бутон к бутону.

— Ты чегось?.. — Семеновна подняла руку, чтобы повертеть у виска.

— Это не те розы, — сказала Татьяна.

— Как — не те?

— Видишь: стебли одной длины. А у того мужика из машины были разные! Я еще спросила: подрезать вровень? Он ответил: не нужно.

— Постойсь.

Семеновна подошла, согнулась над столиком, провела пальцем по бутонам, по срезам стеблей — убедилась.

— Тыц-брыц! Одинаковые!

— Я ж говорю.

— Хош сказать, тот мужик выкинул вместе два букета: один свой, а второй — чей-то чужой? Да не просто чужой, а точно такой, как он сам купил в тот день?

— Так показывает анализ, — изрекла Танюша. — С анализом не поспоришь.

Пока Семеновна задумчиво скребла затылок, Татьяна отобрала артиллерийский термос и налила себе кофию. Действительно, хорош. Не то, что из машины.

Семеновна додумала мысль до финала и треснула себя по лбу:

— Да тьфу на тебя, Нюша! Мужик просто их дома подрезал! Вот и вышли розы одинаковые!

— Неа. Не пляшет. Видишь: белые розы успели раскрыться — значит, денек простояли в тепле. Если б он купил их и после ссоры выкинул, были бы закрытые.

Танюша показала ведро с белыми розами.

— Гляди, Семеновна: закрытые. У всех колумбийских роз такое свойство: на холоде стоят закрытыми, а в тепле сразу расцветают. Хлоп — и красота, сказка про...

Она так и села — вспыхнуло в голове внезапное осознание.

— ...Золушку, — окончила Татьяна изменившимся тоном.

— Че с тобой? С дуба рухнула?

— Я знаю, чьи это цветы.

— То бишь как это — знаешь?!

— Седьмого марта я забегалась, что гончая собака, вот и забыла сперва. Но теперь вспомнила: вечером седьмого другой парень приходил за розами. Спросил: откуда? Я ему: белые — Колумбия, красные — Эквадор, чайные — наши. Он: давайте всех по три. Я и продала, причем обрезала вровень! Понимаешь, Семеновна? Трех цветов по три штуки, одинаковой длины! Это они и есть!

Поскольку 8 марта был праздник, то на следующий день, 9 марта, потребность в цветах среди людей уже не наблюдалась. По этому обстоятельству нам представилось много времени, чтобы тщательно обдискутировать все загадочные факты. Сложив их в сумму, мы составили три возможные версии, как оно все было. Версия N1. Имела место конкуренция самцов (мужчин) за женщину. Первый подарил ей букет, а второй его выбросил и заменил своим (то есть, переметил тереторию, как собачки). Версия N2. Дело в секретной явке агентов разведки или каких-нибудь преступных элементов. Букет из 9 разных роз используется как пароль, чтобы зайти на явку, а потом сразу выбрасывается. Версия N3. Некая женщина, пострадавшая от мании величия, возомнила себя Клиопатрой. Она завела много любовников и каждому велит дарить ей одинаковые букеты, от которых через день избавляется (это чтобы никто не понял, сколько же у нее любовников).

Но в ходе рассуждений мы логически решили, что все версии объясняют только два букета из трех, а третий не укладывается. Активная умственная работа привела нас к мозговой усталости.

— Все, все! Тьху на тебя! Надоело думать! — вскричала Семеновна.

Несколько минут обе сидели молча, похлебывая кофий из одной чашки. Потом Семеновна спросила:

— Скажи хоть, на кого они похожи, эти два ирода.

— Ну, первого, что вечером седьмого марта, я почти не запомнила. Много их было тогда — мужиковский парад жеж... Помню, он невысокий, со щетиной... темненький..

— Будет гном, — постановила Семеновна. — А второго хоть разглядела?

— Второго — да. Одет в кожанку, машина немецкая — такая, с птичками. А сам высокий, русый, лицо симпотное — мужественное.

— Хмы... Кажись, я видела такого. Дай-ка подумать... Слы, Нюш, а еще чего-нибудь не вспомнишь? Примету какую...

— Он похож на пациента из серии про термитов. Очень похож, только волосы русые!

Танюша включила плеер, выбрала нужную серию, промотала, поставила на паузу.

— Вот, гляди! Волосы сделай светлыми — и вылитый он!

— Х-ха! — Семеновна хлопнула в ладоши. — Так это ж Корчик из двадцать шестого! Третий подъезд, а этаж... дай бог памяти.

— Точно?

— Стану я тебе врать! Больно надо.

— Консьержка в том подъезде есть?

— А то. Тока глухая и спит весь день.

— Пошли!

— Кудась? Зачем?

— Спросим консьержку, как оно было! Когда пациент пришел, когда ушел, какие цветы носил.

— Тыц, выдумала!.. — буркнула Семеновна, но поднялась, взяла подмышку термос. — Лады, идем, а то ж ты не отстанешь.

Вышли на улицу, под мерзенький мокрый снежок. Танюша заперла киоск, в душе порадовалась тому, как озлится Фарзад, если узнает. Ну и сам виноват! Зажал обогреватель...

За пять минут прошлепали от общежития к двадцать шестому дому, обогнули его, подошли к нужному подъезду. Хоть и близко, а шарф и волосы Танюши успели промокнуть. Тоже симптом, о чем-то да говорит.

Дверь подъезда была заперта на магнитный замок, а рядом маячило окошко с грозной запиской: "Называйте НОМЕР КВАРТИРЫ!" Танюша постучала в стекло.

— Да ты громче! Тетеря она.

Танюша громыхнула костяшками в окно. Консьержка высунулась, хлопая глазами спросонья.

— Чего шумите?! Семенна, у тя ж ключ есть!

— Есть-то есть, — Семеновна вытащила из кармана магнитик, — да мы не затем. Спросить надо.

— Ну, спрашивай.

— Корчик в твоем подъезде живет? Русый такой, красивый. На "фоцвагене" ездит.

— Чего?.. Ага, в моем. Сто пятая, кажись. Тока его нету.

— Как нету? На работе?

— Не. Он в Чернигов поехал.

— Как — поехал? В командировку чтоль?

— Не говорил... Просто сказал: в Чернигов. И умахнул еще третьего дня, за день до праздника.

Танюша вмешалась:

— Вы уверены, что уехал? Он вчера утром здесь не был? Цветы домой не приносил?

— Чего?.. Цветы? Каки цветы, если он в Чернигове! Шо ж он, с Чернигова цветы привезет?! Нету его тут, не носил он цветов!

— Подумайте хорошо, вспомните! Сначала синенький букетик — семь ирисов. А потом девять роз разных цветов. Легко было заметить: три белых, три чайных, три красных.

— Не...

Семеновна буркнула:

— Легко заметить, да не ей. Эта бегемота не заметит. Пойдем...

Консьержка скуксилась, прогундосила обиженно:

— Чего не заметила? Все я заметила. Разные розы? Были такие. Седьмого вечером мужчинка с ними приходил. Долго тарабанил еще, прям как вы... Только не Корчик, а другой, не из нашего дома. А Корчика не было, в Чернигове он...

— Ладысь, видела, молодец, — хмыкнула Семеновна. — Еще одно скажи. Корчикова жена тоже в Чернигове или тут?

— Кто разберет... Кажись, осталась. Я ее, вроде, видела позавчера...

Они сели на лавку под навесом, Семеновна налила кофию и авторитетно заявила:

— Картина тогось, проясняется. Пациент Корчик уехал в Чернигов — али в командировку, али просто. Это, значить, случилось шестого марта. А седьмого вечером один гном-мачо явился к его жене. По дороге разжился веничком из девяти роз, постучался в подъезд, чтобы консьержка впустила, поднялся к Корчихе и сделал свое дело.

— Похоже на то, — согласилась Танюша.

— Но утром восьмого случилась картина. "Здрасьте! Не ждали? А мы приперлись!" Пациент Корчик неожиданно приехал машиной из Чернигова. Хотел женку осюрпризить в праздничек. Заскочил перед домом к тебе в киоск, купил ирисов, каких она любит, и пошел домой. Консьержка спала, он ее не будил, потому что имеет ключ от подъезда. Вот она его и не видела. Агась?

— Ага.

— В квартире у Корчихи любовника уже не было. Свалил он — или к супруге, или на работу, или еще куда. Если бы был, то муж бы прям ему намял бока. Но гном исчез, остались цветочки, да еще с открыткой-сердечком. Корчик такой: "Тыц-брыц! Вот те новость!" Скинул веник на пол и растоптал.

— Согласуется с симптомами, — признала Танюша.

— А потом выкинул к чертовой бабушке и помятые лохмотья, и свой букет тоже. Потому что на кой дарить цветы лярве.

Танюша помедлила.

— Неа, не волчанка. Зачем он снова пришел ко мне и купил второй букет? Причем точно такой же, как был у гнома. Его бы воротило от роз после этой истории — но нет, сразу идет и покупает, да именно розы!

Помолчали обе.

— А может, значить, решил по-мужицки разобраться? Купил, значить, точно такой букет, поехал к любовничку — и его этими розами по мордам! Или того хитрее: любовничьей жене подарил! Агась? Волчанка?..

— Может...

Помолчали еще. Начало смеркать. Подул ветер, снег смешался с градом. Ледяная крупа застучала по козырьку подъезда, по крышам машин на стоянке.

— Идемсь, — сказала Семновна. — Разгадали ужо, пора топать. У меня спиногрызы голодают, а тебя Фарзад пришибет за закрытый киоск.

— Идем, — кивнула Танюша.

Поднялась, поморщилась: машина, въезжая во двор, сверкнула фарами в глаза.

— Слушай, Семеновна... Говоришь, у Корчика "фольцваген"?

— Агась. Серый.

— Ты его видела сегодня?

— Кажись, не. Но я ж не так чтобы присматривалась.

— А вчера?

— Тоже не. Но вчера я была выходная, только к обеду на улицу выползла.

— Меня знаешь что волнует?

— Что?

— Во второй раз он зашел ко мне в шапке. Шапка была мокрая, в снегу. Ты говоришь: он ехал бить любовника, да? Раз ехал — то в машине. А почему мокрый? И почему оделся тепло? Он будто пришел пешком, и дальше думал — тоже пешком.

— Ну, мало ли... Мож, гном-любовник где-то рядом живет.

— Может. Но теперь "фольцвагена" нету на стоянке.

— И че?

— Не знаю, че. Просто симптом...

— Да хватит уже. Идем!

— Идем...

Вдруг Танюша схватила Семеновну за руку.

— Идем к нему! К Корчику! Спросим, куда дел второй букет!

— Тыц-брыц! Так он тебе и скажет.

— А почему не сказать? Отделал любовника — ну и ладно, тут стыдиться нечего.

— Твой дохтор помнишь че говорит? Все врут.

— Ага, но в конце серии все узнают правду. Вот и я хочу. Иначе не успокоюсь. Ну!

Семеновна сдалась и отперла подъезд. Прошагали мимо удивленной глухой тетери, сели в лифт, выползли на этаж. Сто пятая дверь была тяжелой, стальной, добротной — как и куртка, и машина пациента. Танюша потерла ладони, вдохнула поглубже — и нажала звонок.

Внутри свистело и улюлюкало, Семеновна переминалась от нетерпения, Танюша пыталась наперед выбрать слова, а они все никак не находились. Прошла добрая минута. Дверь так и осталась заперта.

— Ну, чего и следовало... — хмыкнула Семеновна. — "Фольцвагена" нет — значить, он на работе.

Танюша позвонила в соседнюю дверь.

Здесь отперли. Молодуха в халате и в кучеряшках...

— Здравствуйте. Вам чего?

— Извините, девушка, ваш сосед — Корчик, да? Такой русый, симпатичный?

— Ну, да.

— Вы не подскажете его номер телефона? Очень нужно с ним поговорить.

— Да у меня нету...

— Девушка, очень прошу! Прямо очень-очень! Есть хоть какой-то способ с ним связаться?

— Могу дать номер жены, хотите?

Танюша выхватила мобилку, стремительно записала. Едва закрылась дверь соседки, нажала вызов.

Ответа не было. В трубке длинные гудки, похожие на безответное завывание звонка.

Танюша сбросила и снова набрала номер.

Длинные гудки. Она слушала их и думала: "Вот сейчас у доктора-хама случилось бы озарение. Щелк — и догадался про все разом". В трубке тянулись гудки. Длинные... Как стебли у эквадорской розы. Колумбийския короче, чайная — совсем малыш. Их надо было подрезать вровень...

— Он не обрезал их, — пробормотала Татьяна, держа трубку у уха, — потому, что не помнил...

— Чего не помнил?

— Обрезаны ли розы любовника. Пациент хотел сделать точно такой букет, как у любовника, один в один. А обрезаны ли — не помнил...

"Абонент не отвечает", — отчеканил в трубке голос автомата.

— Но зачем ему прямо один в один?

— Чтобы...

Танюша глядела на стальную дверь и была абсолютно уверена: злосчастный букет пациента стоит сейчас за нею. Не в больнице у койки побитого любовника, ни у какой-то шлюхи, об которую утешался Корчик, ни еще где-нибудь. Прямо здесь, в квартире пациента. Обрезанные вровень девять роз — точная копия выброшенных в мусор.

— Что-обы... — протянула Танюша...

И вдруг похолодела, отскочила от двери, уставилась.

— Господи! Она же там лежит! Мертвая!

— Где?! Кто?!

— Жена Корчика! Он угробил не только букет. Он убил жену!

Танюша отступала от двери, пока не уперлась спиной. Не сразу попав по кнопке, снова набрала номер. Сама уже знала — ответа не будет.

— Он убил ее в приступе ревности. Потом спохватился — как скрыть? Подумал и понял: на улице премерзкая погода, еще и выходной. Во дворе никого не встретил, консьержка дремала. Единственный, кто его видел, — это я. Но я ведь его не знаю! Никто не в курсе, что он вообще приезжал из Чернигова!.. Так что пациент убрал свои следы в квартире, хотел выкинуть и букеты, как тут подумал: у любовника-то нет ключа от подъезда. Любовник должен был стучать, и консьержка, поди, его запомнила — с трехцветным-то веником! Милиция спросит — она скажет. Розы докажут, что был любовник. В квартире полно его отпечатков. На него и повесят убийство!

А Семеновна все кивала, тревожно глядя на дверь.

— Нужно было одно: вернуть разноцветный букет. Вот он пошел ко мне и купил розы, а дома их обрезал, чтобы даже по длине совпадали с любовничьими. Прежние, изломанные, он сунул в мусорный пакет и выбросил — думал, контейнер скоро увезут, не ожидал, что бомж пороется. Потом сел в машину и укатил назад в Чернигов. Будто его тут и не было.

— Вот тебе волчанка, — глухо уронила Семеновна.

Танюша сказала:

— Время смерти...

С учетом всего, что сказано выше, имеются весомые основания считать, что гражданка Корчик является убитой собственным мужем и находится внутри квартиры 105 в доме 26 по проспекту Науки. Предполагаемое время ее смерти — 10-11 часов утра 8 марта сего года. Настоящим заявлением я прошу органы принять необходимые меры и разобраться в ситуации. Для подтверждения готова предоставить свои свидетельские показания и два букета — семь ирисов и девять поломанных роз, которые сохранила в рамках своего рабочего места. Не знаю, достаточно ли этого для вскрытия квартиры и возбуждения дела... Но что-то же нужно предпринять!

С уважением, Черёмшина Татьяна Петровна.