Сказка - ложь...

В тридевятом царстве,

Да далеком государстве,

За высокими горами

И за бурными реками,

Возле моря-окияна... было царство.

В царстве этом —

все цвело зимой и летом.

И страной той правил... царь!

Стороны той государь.

Было у царя три сына.

Старший — важный был мужчина.

Умны речи говорит —

будто реченька журчит,

крепко руку пожимает,

нежно очи созерцает...

Мягко стелет — жестко спать!

Вышел нравом юный князь!

Средний сын ни так — ни сяк,

драться здорово мастак.

Вертит меч — дубы ложатся,

рявкнет — впору обо*раться...

Но при всем притом при этом, —

он командовал с успехом.

Младший сын... Позор сединам!

Не блистал ничем единым.

Все над книжками сидел

Да подчас в окно глядел.

Он не ведывал порой,

Что откушивал. Собой —

Вовсе он не занимался:

Пальцы есть — и расчесался!

Ну и что, что платье это

Не подходит этикету,

Но зато он знает, как

Фараонов саркофаг

Красили, куда ходили,

И чего с собой носили...

Долго думал царь-отец,

И, решился наконец!

Сына младшего Ивана —

Царь послал по окияну

На другую сторонУ,

К дядьке-тезке своему.

Тот, по младости годов,

вышел вон и был таков:

Чуткой мягкостью душевной

За собою взял Моревну!

Все бывает, а пока —

Пригодится и сноха...

Шли годА, летели гОды,

Не минули и невзгоды.

Между тем, Иван не тужит:

Ночью, днем — наукам служит

И любуется на стан

Всяких иностранных дам —

Честь фамильная ему

Не позволит ни одну.

Кисло было вам иль сладко, —

Это присказка. А сказка...

Сказка будет впереди, —

Заходи и погляди!

* * *

Когда-то, царевич Ваня очень не любил и стеснялся своего имени. Насупливал нос, надувал щеки и губы. И решительно отказывался отвечать развеселым потешкам мамок-нянек: таких иванов в ближайшей деревне — десяток на каждый двор, а он — царевич! Это что, разве подходящее имя для царевича?! Ласково-укоризненное матушкино 'Ванечка' очень хорошо и созвучно перекликалось с голосами с подворья или за околицей: 'Твою *...' по матушке и 'туды ее в дышло! — И так-раз этак! Ванька-дурак опять начудил...' Каким-то особенным хмыканьем: 'Угу, Иван-быков-сын...'

Само собой, о последнем мальчик — по малолетству и по воспитанию — еще не понимал, о чем речь. Но тому, чтобы обижаться на то, что его именем, оказывается, еще и дразнят кого-то другого — это не только не мешало, но даже способствовало!

Ваня очень любил матушку, — тихую, спокойную женщину с добрыми коровьими глазами за неизменным станком с вышиванием. Шила царица как положено, на тонком шелке с бархатом, серебром и золотом, жемчугами с яхонтами, ни много ни мало — пелены да покровы в дар для храмов. Строго наказывала себя блюсти и худых, поганых слов не повторять бездумно.

Батюшка-царь младшего позднего сына тоже любил, баловал. А как подрос — и жалеть начал: был бы девкой — был бы краше,

было б лучше вашим, нашим...

Склад такой и красоту —

не прилично мужику!

И это была не шутка. Младший царевич рос пытливым, но послушным, старательным, усердным и прилежным, полным искреннего преклонения к семье и старшим. Тонкий, стройный, звонкий, гибкий, с вечно распахнутыми навстречу целому миру, немного удивленными или задумчивыми глазами цвета ясного летнего неба — на пол лица. В обрамлении густых локонов цвета красного золота.

Нет, конечно, Ваня и в седле сидел как нужно, умел пустить стрелу и знал с какой стороны берутся за меч, а не только красиво говорил и ложку мимо рта не проносил. Еще, у мальчика вдруг оказался сильный красивый голос и очень тонкий чуткий слух... Вот-вот. Лучше б не было царицы, если б был бы он девицей!

Но, чего уж нет, — тому не статься! Царь одновременно и радовался, что между сыновьями, равно жданными и желанными, любимыми, нет грызни за власть. Что ему нет необходимости делать подчас очень трудный выбор между долгом отцовским и долгом государевым. Оба старших сына были действительно достойны, сильны и умны. Выражаясь иноземным языком, — еще честолюбивы и амбициозны.

Георгий был не столько прост, сколько прям. Более вспыльчивый, более отходчивый, он действительно мог и зашибить ненароком. Знал свою силу, умел ею пользоваться. Войско у него ходило по струнке. Однако широта души сказывалась и в том, что со своими людьми он делил не только походные невзгоды, но и незамысловатые радости. Сдержанное уважение соратников, жаркие взгляды красавиц, восторженные слюни безусых юнцов и легкий румянец на щеках только-только заневестившихся девчушек... К тому же, тяготы похода это одно, но нищетой средний царевич, понятное дело, не мучился. О чем же страдать?

Надо отдать должное, к старшему брату царевич Георгий особой любви не испытывал. Но... Семья же это святое! Ему и в голову не могло прийти даже оскорбить брата, не говоря уже о чем-то большем!

Да и не за что было. Царевич Федор был не самым сильным, не самым умным и не сказать, чтоб уж красивым. Вот только как-то так оказывалось, что все одно — хочешь не хочешь, а по его слову выходит! Весьма полезное для царя качество.

От его вопросов порой Дума плакала горючими слезами, а дьяки рвали бороды в отчаянии. Кроме того, Феодор и так был старшим и самым очевидным наследником. Он это знал с рождения, ему незачем было чего-то бояться. Свою семью, и братьев, в том числе, он тоже по-своему любил, старался заботиться.

Относительно Георгия, надобности в том не было. Тот с малолетства был упрям и в меру смышлен. Брат добровольно и с охоткой, взял на себя то, на что у него банально не хватило бы ни сил, ни времени, ни таланта, ни той самой охоты. Щит и меч. Что ж... Древние законы таковы. Кому водить дружину, а кому эти самые законы принимать!

Младший, — явился сюрпризом для обоих. Но оба равно, хоть и каждый по своему разумению тоже принял участие в воспитании брата. Отец был только рад такому рвению, как водится, на радостях пустив все на самотек.

На удивление, боялся Ваня именно брата старшего. Он с легкостью мог заучить любой урок, но Федор просто так не отступал:

Щегол свистит,

В углу паук плетет.

На поле — мак цветет.

И каждому дан свой талант.

У каждого есть нить,

Ждет каждого полет.

На поле рос и лён...

Что скажешь, музыкант?

Кто уж скажет, чему и для чего пытался выучить братишку старший царевич, но средний — совершенно не желая и не ведая о том, повернул колесо его судьбы. Как-то раз, успокаивая мальчика, у которого все стрелы так и не пришлись сколько-нибудь кучно по мишени... Он вместо того довел его до стыдных слез.

Ваня — брату не признался.

Сильный он, и он могуч,

Голова повыше круч!

Старший брат не засмеялся,

(хотя Ваня опасался),

А потом... Посадил не на колени.

Рядом. Прямо на ступени.

И смотрел куда-то в даль.

Очень долго говорил:

Ваня аж дышать забыл.

...Что их дядя знатный воин,

Всяких почестей достоин.

Он живет за треть-земель

С ладой-любушкой своей.

Имя ей сама Моревна...

Знамо знать, она — царевна.

И женитьбы ради этой

Он стрелой не зайцев бил.

Он Кащея погубил.

Было то зимой иль летом —

Кто упомнит. Дело то —

Лопухами поросло.

Что ж, одной своей цели царевич Георгий безусловно достиг. Ваня перестал расстраиваться по поводу имени. Он даже проверил и убедился, что вся история не выдумка и байка ради его спокойствия, у него действительно есть вполне реальный дядя Иван-царевич, младший брат отца, который не так давно женился на Марье Моревне, прекрасной королевне. Ваня его не помнил лишь по младости лет, потому что когда его героический тезка отправлялся мир посмотреть и себя показать, сам Ванечка еще до горшка не всегда вовремя доходил. И то, что его, тоже младшего сына, назвали Иваном, — можно сказать, семейная традиция, а нынче и вовсе даже почетно и совсем не обидно.

Зато кое в чем другом вышла промашка. Видимо, уж слишком впечатлил младшего царевича рассказ брата, и вместо того, чтобы взяться за ум, Ванечка канул в мечты как в омут, с головой. Может быть, сказалась фамильная увлекающаяся натура, но уж каких только подвигов ему не воображалось, каких чудес не видывалось где-то там, в тридесятой стороне! Не спасло и резонное замечание уже Федора-царевича, что для свершений иметь потребно не только красивые глаза и крепкие руки, но и умную голову на плечах. Иван-царевич и так все свободное время вздыхал над книгами, порой и ночи напролет, вот только все знания его были, как бы сказать... академическими, отвлеченными.

Царь вздыхал украдкой, что младший сынок у него не от мира сего, суеверно сплевывал, но до поры до времени махнул рукой — у него вон, старшие надёжа и опора. Чего уж бога гневить и на судьбу пенять! Хотя, чем старше становился царевич, тем чаще покалывало иногда сожаление, что третий ребенок у него Ваня, а, допустим, не Василиса какая. С девкой было б проще: выдал за муж и пускай сидит мечтает дальше в терему. И ей такое дело не в тягость, и всем остальным радость и польза, ведь не абы ж за кого — королевич там или богатырь какой. Можно и испытания устроить, народ потешить, соседям нос утереть... Царская свадьба дело такое! И веселое, и выгодное.

Пока же, несмотря на всю любовь, Ваня не заставлял отцовское сердце замирать от гордости и предвкушения.

Между тем, вопрос встал ребром — царевичу шел ни много ни мало осемнадцатый год. Старшие братья давно при деле, давно женаты, у них уже свои Вани бегают... И на семейном совете было решено и впрямь отправить младшего царевича поездить по свету. Иван все же не дурак, ни себя, ни родных не опозорит, зато посмотрит наконец на чужую сторону сам. Чудеса там или не чудеса, до подвигов, конечно, вряд ли дойдет, но может статься, что какой-нибудь толк из затеи и выйдет. И для начала, в качестве положительного, так сказать, примера, Иван отправился не куда-то, а к тому самому доблестному дядьке в царство королевны Марьи Моревны.

Голова кружилась от восторга, что мечты наконец сбудутся — все и сразу! Непременно, ведь иначе и быть не может! Реальность до поры не разочаровывала.

Приятное путешествие по морю. Радушно и тепло встретивший его дядюшка оказался именно таким, как Ваня его себе представлял: статный мужчина в самом расцвете сил, настоящий витязь. Они и лицом были схожи, что, впрочем, не удивляло, а льстило. Обнадеживая тем, что кровь — не водица не только в самом прямом смысле, и Ваня тоже еще что-нибудь этакое совершит.

Супруга его поражала с единого же взгляда. Марья Моревна оказалась женщиной величавой, суровой, державшей себя гордо и где-то даже надменно, но без сомнения прекрасной. Глаза у нее были как омуты. Если уж тонуть, — то только в таких, и выходило это с легкостью!

Признаться по чести, Ваня перед нею робел, хотя в целом королевна к племяннику мужа отнеслась благосклонно. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось!

Само царство показалось несколько мрачным, холодным, что тоже было понятно. Ни расписных уютных палат, в которых он вырос, ни широких подворий, взгляду не было возможности отдохнуть на теплом оттенке деревянного бруса... Лишь беленый камень и высокие стены.

Но какому семнадцатилетнему мальчишке, да еще твердо настроившемуся на приключения, не понравится целый замок-крепость на скале?! Глупо спрашивать. Потому, когда новизна впечатлений немного утихла, схлынули первые восторги, наскучили любезности, и Ваня окончательно для себя определил, что весь долг вежливости исполнил, и самое время переходить к подвигам — само собой, что начать он решил с замка.

Нет, он не ожидал каких-то особых тайн и страстей, ведь тут зло уже было побеждено. И тем более, чего уж скрывать доблестному богатырю и премудрой королевне? Не малое значение имело и то, что здесь его не доставали опекой и не допекали нравоучениями. Марья Моревна и Иван-царевич ничего от него не требовали и ничего от него не ждали: приехал погостить и бог с тобой. Общались как с равным, а не несмышленышем, что придавало их образам в глазах Ивана сияющий ореол.

Пользуясь возможностью, он подробно рассмотрел все, до чего смог дотянуться, допек всех расспросами о соседних землях, выбирая, куда следует теперь направиться. И мудро решил для начала направиться совсем недалече: за советом к героическому тезке, который на досуге с удовольствием ненавязчиво учил его всяким хитрым приемам.

Время было непозднее, полдень едва миновал. Ваня прекрасно выучил, где в подобный час можно найти старшего Ивана и обошел все места. Уж разумеется, останавливать гостя и родственника правительницы никто не посягнул, однако и ответить ему они не смогли. В конце концов, Иваном овладел не шуточный азарт: он облазил замок сверху до низу, потому что точно знал, что дядя его не покидал, и Моревна еще пару дней назад отбыла по делам одна. Виноватым за любопытство он себя не чувствовал, гнева не боялся — не убьет же его дядя, за то, что он хотел с ним поговорить.

Увы, сказки не всегда бывают добрыми! Убедиться в этом Ивану пришлось внезапно, жестоко, неотвратимо и весьма своеобразно прежде, чем минула вторая заря.

В унынии возвращаясь к себе, он задержался полюбоваться на море в ясный день. И вот тут заметил наконец так активно разыскиваемого им дядюшку. Дядюшка не был похож сам на себя — он был зол, хмур, как-то странно растрепан и яростно теребил в руках большие ключи. Были б они не из железа, порвались бы!

Это было настолько удивительно, что Ваня поразился и даже испугался: по лицу было видно, что дядя идет оттуда, где происходит что-то важное, страшное, непростительное! А вдруг и он сможет помочь, не его ли сейчас очередь? Плечом к плечу встать, спина к спине, ежели что.

Он уж совсем было, хотел подступить с расспросами, но видать, в какой-то миг сказалась школа старшего брата Федора. Иван впервые постарался здраво рассчитать, что из этого получится. Получалось до обидного нелестно: а если и страшное, а если и непростительное, — он гость, младший родич, юнец безусый... Отмахнется и вся недолга, о чем тут думать!

Отчаянно захотелось доказать! В самом деле встать вровень.

Иван бегом вернулся к себе, переоделся, даже кольчугу яцериновую под рубаху надел. Старший Иван вызвал его сам, снова добро улыбался, смотрел ласково, небрежно расспрашивал о делах и забавах между ужином.

От того Ваня растерялся: а где же тревога, а где наказы?! Он успел разведать весь путь, сбегать по той лестнице, но в конце хода лишь уткнулся носом в железную дверь, — по надежности под стать ключам.

За любезными речами Ваня понуро хмурился. Решение во чтобы то ни стало разведать, что же за напасть в подземелье кроется — приобретало твердость той самой, впаянной в гранит двери и неотвратимость самой судьбы.

Однако дураком он не был и не мог даже представить, что его горячее желание настолько быстро получит возможности для воплощения. Ваня крепко задумался и рассудил, что вначале стоит наведаться к двери еще раз и подробно осмотреться, ведь днем он торопился. Одним глазком глянул только. Боялся, что заметят, поскольку шарить по казематам все же не пристало вежливому гостю. Дядя, конечно, нравом мягок, но на такую самодеятельность мог и осерчать, а уж про его жену и говорить нечего. Ночью же наткнуться на него было некому, и Иван посчитал, что спокойно в свое удовольствие может утолить любопытство. Возможно, засовы как-то отрывались и без ключей, возможно, ему удастся найти что-нибудь, что поможет разгадать тайну.