Сказка - ложь...

В тридевятом царстве,

Да далеком государстве,

За высокими горами

И за бурными реками,

Возле моря-окияна... было царство.

В царстве этом —

все цвело зимой и летом.

И страной той правил... царь!

Стороны той государь.

Было у царя три сына.

Старший — важный был мужчина.

Умны речи говорит —

будто реченька журчит,

крепко руку пожимает,

нежно очи созерцает...

Мягко стелет — жестко спать!

Вышел нравом юный князь!

Средний сын ни так — ни сяк,

драться здорово мастак.

Вертит меч — дубы ложатся,

рявкнет — впору обо*раться...

Но при всем притом при этом, —

он командовал с успехом.

Младший сын... Позор сединам!

Не блистал ничем единым.

Все над книжками сидел

Да подчас в окно глядел.

Он не ведывал порой,

Что откушивал. Собой —

Вовсе он не занимался:

Пальцы есть — и расчесался!

Ну и что, что платье это

Не подходит этикету,

Но зато он знает, как

Фараонов саркофаг

Красили, куда ходили,

И чего с собой носили...

Долго думал царь-отец,

И, решился наконец!

Сына младшего Ивана —

Царь послал по окияну

На другую сторонУ,

К дядьке-тезке своему.

Тот, по младости годов,

вышел вон и был таков:

Чуткой мягкостью душевной

За собою взял Моревну!

Все бывает, а пока —

Пригодится и сноха...

Шли годА, летели гОды,

Не минули и невзгоды.

Между тем, Иван не тужит:

Ночью, днем — наукам служит

И любуется на стан

Всяких иностранных дам —

Честь фамильная ему

Не позволит ни одну.

Кисло было вам иль сладко, —

Это присказка. А сказка...

Сказка будет впереди, —

Заходи и погляди!

* * *

Когда-то, царевич Ваня очень не любил и стеснялся своего имени. Насупливал нос, надувал щеки и губы. И решительно отказывался отвечать развеселым потешкам мамок-нянек: таких иванов в ближайшей деревне — десяток на каждый двор, а он — царевич! Это что, разве подходящее имя для царевича?! Ласково-укоризненное матушкино 'Ванечка' очень хорошо и созвучно перекликалось с голосами с подворья или за околицей: 'Твою *...' по матушке и 'туды ее в дышло! — И так-раз этак! Ванька-дурак опять начудил...' Каким-то особенным хмыканьем: 'Угу, Иван-быков-сын...'

Само собой, о последнем мальчик — по малолетству и по воспитанию — еще не понимал, о чем речь. Но тому, чтобы обижаться на то, что его именем, оказывается, еще и дразнят кого-то другого — это не только не мешало, но даже способствовало!

Ваня очень любил матушку, — тихую, спокойную женщину с добрыми коровьими глазами за неизменным станком с вышиванием. Шила царица как положено, на тонком шелке с бархатом, серебром и золотом, жемчугами с яхонтами, ни много ни мало — пелены да покровы в дар для храмов. Строго наказывала себя блюсти и худых, поганых слов не повторять бездумно.

Батюшка-царь младшего позднего сына тоже любил, баловал. А как подрос — и жалеть начал: был бы девкой — был бы краше,

было б лучше вашим, нашим...

Склад такой и красоту —

не прилично мужику!

И это была не шутка. Младший царевич рос пытливым, но послушным, старательным, усердным и прилежным, полным искреннего преклонения к семье и старшим. Тонкий, стройный, звонкий, гибкий, с вечно распахнутыми навстречу целому миру, немного удивленными или задумчивыми глазами цвета ясного летнего неба — на пол лица. В обрамлении густых локонов цвета красного золота.

Нет, конечно, Ваня и в седле сидел как нужно, умел пустить стрелу и знал с какой стороны берутся за меч, а не только красиво говорил и ложку мимо рта не проносил. Еще, у мальчика вдруг оказался сильный красивый голос и очень тонкий чуткий слух... Вот-вот. Лучше б не было царицы, если б был бы он девицей!

Но, чего уж нет, — тому не статься! Царь одновременно и радовался, что между сыновьями, равно жданными и желанными, любимыми, нет грызни за власть. Что ему нет необходимости делать подчас очень трудный выбор между долгом отцовским и долгом государевым. Оба старших сына были действительно достойны, сильны и умны. Выражаясь иноземным языком, — еще честолюбивы и амбициозны.

Георгий был не столько прост, сколько прям. Более вспыльчивый, более отходчивый, он действительно мог и зашибить ненароком. Знал свою силу, умел ею пользоваться. Войско у него ходило по струнке. Однако широта души сказывалась и в том, что со своими людьми он делил не только походные невзгоды, но и незамысловатые радости. Сдержанное уважение соратников, жаркие взгляды красавиц, восторженные слюни безусых юнцов и легкий румянец на щеках только-только заневестившихся девчушек... К тому же, тяготы похода это одно, но нищетой средний царевич, понятное дело, не мучился. О чем же страдать?

Надо отдать должное, к старшему брату царевич Георгий особой любви не испытывал. Но... Семья же это святое! Ему и в голову не могло прийти даже оскорбить брата, не говоря уже о чем-то большем!

Да и не за что было. Царевич Федор был не самым сильным, не самым умным и не сказать, чтоб уж красивым. Вот только как-то так оказывалось, что все одно — хочешь не хочешь, а по его слову выходит! Весьма полезное для царя качество.

От его вопросов порой Дума плакала горючими слезами, а дьяки рвали бороды в отчаянии. Кроме того, Феодор и так был старшим и самым очевидным наследником. Он это знал с рождения, ему незачем было чего-то бояться. Свою семью, и братьев, в том числе, он тоже по-своему любил, старался заботиться.

Относительно Георгия, надобности в том не было. Тот с малолетства был упрям и в меру смышлен. Брат добровольно и с охоткой, взял на себя то, на что у него банально не хватило бы ни сил, ни времени, ни таланта, ни той самой охоты. Щит и меч. Что ж... Древние законы таковы. Кому водить дружину, а кому эти самые законы принимать!

Младший, — явился сюрпризом для обоих. Но оба равно, хоть и каждый по своему разумению тоже принял участие в воспитании брата. Отец был только рад такому рвению, как водится, на радостях пустив все на самотек.

На удивление, боялся Ваня именно брата старшего. Он с легкостью мог заучить любой урок, но Федор просто так не отступал:

Щегол свистит,

В углу паук плетет.

На поле — мак цветет.

И каждому дан свой талант.

У каждого есть нить,

Ждет каждого полет.

На поле рос и лён...

Что скажешь, музыкант?

Кто уж скажет, чему и для чего пытался выучить братишку старший царевич, но средний — совершенно не желая и не ведая о том, повернул колесо его судьбы. Как-то раз, успокаивая мальчика, у которого все стрелы так и не пришлись сколько-нибудь кучно по мишени... Он вместо того довел его до стыдных слез.

Ваня — брату не признался.

Сильный он, и он могуч,

Голова повыше круч!

Старший брат не засмеялся,

(хотя Ваня опасался),

А потом... Посадил не на колени.

Рядом. Прямо на ступени.

И смотрел куда-то в даль.

Очень долго говорил:

Ваня аж дышать забыл.

...Что их дядя знатный воин,

Всяких почестей достоин.

Он живет за треть-земель

С ладой-любушкой своей.

Имя ей сама Моревна...

Знамо знать, она — царевна.

И женитьбы ради этой

Он стрелой не зайцев бил.

Он Кащея погубил.

Было то зимой иль летом —

Кто упомнит. Дело то —

Лопухами поросло.

Что ж, одной своей цели царевич Георгий безусловно достиг. Ваня перестал расстраиваться по поводу имени. Он даже проверил и убедился, что вся история не выдумка и байка ради его спокойствия, у него действительно есть вполне реальный дядя Иван-царевич, младший брат отца, который не так давно женился на Марье Моревне, прекрасной королевне. Ваня его не помнил лишь по младости лет, потому что когда его героический тезка отправлялся мир посмотреть и себя показать, сам Ванечка еще до горшка не всегда вовремя доходил. И то, что его, тоже младшего сына, назвали Иваном, — можно сказать, семейная традиция, а нынче и вовсе даже почетно и совсем не обидно.

Зато кое в чем другом вышла промашка. Видимо, уж слишком впечатлил младшего царевича рассказ брата, и вместо того, чтобы взяться за ум, Ванечка канул в мечты как в омут, с головой. Может быть, сказалась фамильная увлекающаяся натура, но уж каких только подвигов ему не воображалось, каких чудес не видывалось где-то там, в тридесятой стороне! Не спасло и резонное замечание уже Федора-царевича, что для свершений иметь потребно не только красивые глаза и крепкие руки, но и умную голову на плечах. Иван-царевич и так все свободное время вздыхал над книгами, порой и ночи напролет, вот только все знания его были, как бы сказать... академическими, отвлеченными.

Царь вздыхал украдкой, что младший сынок у него не от мира сего, суеверно сплевывал, но до поры до времени махнул рукой — у него вон, старшие надёжа и опора. Чего уж бога гневить и на судьбу пенять! Хотя, чем старше становился царевич, тем чаще покалывало иногда сожаление, что третий ребенок у него Ваня, а, допустим, не Василиса какая. С девкой было б проще: выдал за муж и пускай сидит мечтает дальше в терему. И ей такое дело не в тягость, и всем остальным радость и польза, ведь не абы ж за кого — королевич там или богатырь какой. Можно и испытания устроить, народ потешить, соседям нос утереть... Царская свадьба дело такое! И веселое, и выгодное.

Пока же, несмотря на всю любовь, Ваня не заставлял отцовское сердце замирать от гордости и предвкушения.

Между тем, вопрос встал ребром — царевичу шел ни много ни мало осемнадцатый год. Старшие братья давно при деле, давно женаты, у них уже свои Вани бегают... И на семейном совете было решено и впрямь отправить младшего царевича поездить по свету. Иван все же не дурак, ни себя, ни родных не опозорит, зато посмотрит наконец на чужую сторону сам. Чудеса там или не чудеса, до подвигов, конечно, вряд ли дойдет, но может статься, что какой-нибудь толк из затеи и выйдет. И для начала, в качестве положительного, так сказать, примера, Иван отправился не куда-то, а к тому самому доблестному дядьке в царство королевны Марьи Моревны.

Голова кружилась от восторга, что мечты наконец сбудутся — все и сразу! Непременно, ведь иначе и быть не может! Реальность до поры не разочаровывала.

Приятное путешествие по морю. Радушно и тепло встретивший его дядюшка оказался именно таким, как Ваня его себе представлял: статный мужчина в самом расцвете сил, настоящий витязь. Они и лицом были схожи, что, впрочем, не удивляло, а льстило. Обнадеживая тем, что кровь — не водица не только в самом прямом смысле, и Ваня тоже еще что-нибудь этакое совершит.

Супруга его поражала с единого же взгляда. Марья Моревна оказалась женщиной величавой, суровой, державшей себя гордо и где-то даже надменно, но без сомнения прекрасной. Глаза у нее были как омуты. Если уж тонуть, — то только в таких, и выходило это с легкостью!

Признаться по чести, Ваня перед нею робел, хотя в целом королевна к племяннику мужа отнеслась благосклонно. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось!

Само царство показалось несколько мрачным, холодным, что тоже было понятно. Ни расписных уютных палат, в которых он вырос, ни широких подворий, взгляду не было возможности отдохнуть на теплом оттенке деревянного бруса... Лишь беленый камень и высокие стены.

Но какому семнадцатилетнему мальчишке, да еще твердо настроившемуся на приключения, не понравится целый замок-крепость на скале?! Глупо спрашивать. Потому, когда новизна впечатлений немного утихла, схлынули первые восторги, наскучили любезности, и Ваня окончательно для себя определил, что весь долг вежливости исполнил, и самое время переходить к подвигам — само собой, что начать он решил с замка.

Нет, он не ожидал каких-то особых тайн и страстей, ведь тут зло уже было побеждено. И тем более, чего уж скрывать доблестному богатырю и премудрой королевне? Не малое значение имело и то, что здесь его не доставали опекой и не допекали нравоучениями. Марья Моревна и Иван-царевич ничего от него не требовали и ничего от него не ждали: приехал погостить и бог с тобой. Общались как с равным, а не несмышленышем, что придавало их образам в глазах Ивана сияющий ореол.

Пользуясь возможностью, он подробно рассмотрел все, до чего смог дотянуться, допек всех расспросами о соседних землях, выбирая, куда следует теперь направиться. И мудро решил для начала направиться совсем недалече: за советом к героическому тезке, который на досуге с удовольствием ненавязчиво учил его всяким хитрым приемам.

Время было непозднее, полдень едва миновал. Ваня прекрасно выучил, где в подобный час можно найти старшего Ивана и обошел все места. Уж разумеется, останавливать гостя и родственника правительницы никто не посягнул, однако и ответить ему они не смогли. В конце концов, Иваном овладел не шуточный азарт: он облазил замок сверху до низу, потому что точно знал, что дядя его не покидал, и Моревна еще пару дней назад отбыла по делам одна. Виноватым за любопытство он себя не чувствовал, гнева не боялся — не убьет же его дядя, за то, что он хотел с ним поговорить.

Увы, сказки не всегда бывают добрыми! Убедиться в этом Ивану пришлось внезапно, жестоко, неотвратимо и весьма своеобразно прежде, чем минула вторая заря.

В унынии возвращаясь к себе, он задержался полюбоваться на море в ясный день. И вот тут заметил наконец так активно разыскиваемого им дядюшку. Дядюшка не был похож сам на себя — он был зол, хмур, как-то странно растрепан и яростно теребил в руках большие ключи. Были б они не из железа, порвались бы!

Это было настолько удивительно, что Ваня поразился и даже испугался: по лицу было видно, что дядя идет оттуда, где происходит что-то важное, страшное, непростительное! А вдруг и он сможет помочь, не его ли сейчас очередь? Плечом к плечу встать, спина к спине, ежели что.

Он уж совсем было, хотел подступить с расспросами, но видать, в какой-то миг сказалась школа старшего брата Федора. Иван впервые постарался здраво рассчитать, что из этого получится. Получалось до обидного нелестно: а если и страшное, а если и непростительное, — он гость, младший родич, юнец безусый... Отмахнется и вся недолга, о чем тут думать!

Отчаянно захотелось доказать! В самом деле встать вровень.

Иван бегом вернулся к себе, переоделся, даже кольчугу яцериновую под рубаху надел. Старший Иван вызвал его сам, снова добро улыбался, смотрел ласково, небрежно расспрашивал о делах и забавах между ужином.

От того Ваня растерялся: а где же тревога, а где наказы?! Он успел разведать весь путь, сбегать по той лестнице, но в конце хода лишь уткнулся носом в железную дверь, — по надежности под стать ключам.

За любезными речами Ваня понуро хмурился. Решение во чтобы то ни стало разведать, что же за напасть в подземелье кроется — приобретало твердость той самой, впаянной в гранит двери и неотвратимость самой судьбы.

Однако дураком он не был и не мог даже представить, что его горячее желание настолько быстро получит возможности для воплощения. Ваня крепко задумался и рассудил, что вначале стоит наведаться к двери еще раз и подробно осмотреться, ведь днем он торопился. Одним глазком глянул только. Боялся, что заметят, поскольку шарить по казематам все же не пристало вежливому гостю. Дядя, конечно, нравом мягок, но на такую самодеятельность мог и осерчать, а уж про его жену и говорить нечего. Ночью же наткнуться на него было некому, и Иван посчитал, что спокойно в свое удовольствие может утолить любопытство. Возможно, засовы как-то отрывались и без ключей, возможно, ему удастся найти что-нибудь, что поможет разгадать тайну.

Выждав для верности пока крепкий сон расползется по дворцу, Иван прихватил все необходимое и направился к загадочной двери. Шел он не торопясь, стараясь не шуметь и потому заметил то, на что не обратил внимания раньше. Дверь располагалась не в самой открытой и посещаемой части дворца и соседствовала ни с чем иным, как с казематами, только вел туда другой коридор. Еще уже и гораздо реже используемый, судя по паутине и пыли. Как бы до Вани, его дядя вовсе не был единственным, кто сюда наведывался.

И по всему выходило, что тайно. Во всяком случае привлекать внимание тот не хотел точно. Довольно долго светильники по стенам оставались старыми и пыльными. Использовались лишь те, которые у двери. С одной стороны, это означало, что человек хорошо знал дорогу и не растерялся бы в темноте, с другой — так свет не был заметен из-за поворота.

Коридор был довольно коротким, а дверь — не единственной, но эта впечатляла количеством и размером замков. С чего бы дядюшка сюда не ходил, но ответ совершенно очевидно находился за ней.

Надежность изумляла всякое воображение. Открыть ее без ключей или хотя бы подсмотреть в щелку — было абсолютно невозможно, как и сломать. Ваня расстроенно потоптался, повздыхал и уже хотел было возвращаться обратно, ломая голову что же за нею может быть спрятано, когда в события снова вмешался случай.

Счастливый или нет сказать трудно. Его не заметили: Иван только собирался завернуть за угол, когда услышал шаги. Он успел погасить свой светильник, шарахнувшись в самый дальний уголок. Вряд ли это помогло бы в обычном случае, однако Иван-царевич оказался совершенно неожиданным образом пьян, по всей видимости все прошедшее с ужина время недостойно потратив на зелено вино. Кроме замков, которые он ругаясь принялся отпирать, его ничего вокруг не заинтересовало. Такого дядю Иван тоже не знал.

Наконец он вошел внутрь. Ваня отмер. Немного выждав, он осторожными шажками прокрался мимо, но не выдержал и перед тем как сбежать от греха подальше, не утерпел и в последнюю минуту заглянул внутрь. Не за этим ли он сюда и шел!

В следующий же миг он горячо об этом пожалел, потому что открывшаяся картина не то, что не походила на его наивные героические выдумки, а была прямо им противоположна. Более того, она вообще не вписывалась в существование мира! Во всяком случае того, в котором до этого момента жил Ваня.

Ни сокровищ, ни чудовищ он не обнаружил. Правда, последнее вопрос спорный. Света было достаточно, чтобы происходящее виделось отчетливо, и не усомниться в увиденном. К сожалению!

В совершенно пустой камере, — а это оказалась камера, — на пудовых цепях висел узник. Хотя непонятно, как они на нем держались, настолько человек был худ. У мужчины, — да, это был мужчина, — можно было пересчитать не только ребра, но и все кости скелета. То же, что его идеальный дядя творил с этим скелетом не умещалось в сознании, разбивая его напрочь!

Цепи неохотно позвякивали, из-под них от запястий по серо-пергаментной коже ползли темно-бурые дорожки. Дядя стоял сзади, придерживая его за тазовые кости и как-то странно двигался. Что именно он делает, в шоке застывший Ваня понял только тогда, когда тот отстранился, довольно обтирая член от таких же бурых разводов и поправляя штаны.

Окончательно добил Ивана еле слышный хриплый клекот узника:

— Хоть воды дай...

Ваня бросился бежать со всех ног, различив напоследок пренебрежительное:

— Обойдешься.

* * *

Мир рухнул и это не было пустым звуком. Ивану казалось, что он физически чувствует, как падают на него обломки. Голова гудела, вздохнуть было тяжко. Он не помнил, как очутился в отведенных ему покоях и немного опомнился лишь тогда, когда глаз коснулись первые лучи взошедшего на небосклон солнца.

Судорожно стискивающему себя за плечи юноше, застывшему перед радостно распахнутым окном даже на миг робко понадеялось, что все увиденное — морок. Почудилось ему от какого-то колдовства зловредного... Ведь не может же такого быть, что его дядя, человек на которого он, считай, всю жизнь равнялся, пример брал, мечтал походить буквально во всем, о котором слышал лишь хорошее, который так ласково принял его — в это же время так страшно кого-то в подземелье мучает. Как же оно такое вообще на белом свете существовать может?! Врагов побеждать положено, злодеям головы рубить, за дурные дела наказывать... А это как?! И слов-то не подобрать, чтобы назвать.

А как можно с такой женой раскрасавицей, хоть взглянуть на кого-то еще? И разве возможно с мужчиной подобное непотребство творить?! Разве оно такое в мире бывает?..

От последней мысли голова совсем пошла кругом, силясь уместить в себя понимание, что да, бывает. Если б не случалось, ему вообразить такое тем более не откуда было бы! Как же жить-то теперь, какой еще пакости он не ведает?!

Ваню затрясло, а потом и вовсе стошнило. Распрямившись, юноша поплескал себе водой в лицо, пытаясь унять стучащие зубы, и тряхнул головой, оттирая со лба намокшие кудри. Жутко, как подумаешь, что кто-то из родных людей способен творить за спиной лихое!

Только лучше ли не знать? Он представил, что теми же руками, которыми удерживал несчастного пленника, насаживая на свой возбужденный член, дядя протянет ему хлеб за столом и он примет, как не раз делал... Ивана выворачивало еще битый час!

Ему и отговариваться не пришлось, почему не выйдет: пожав плечами, все списали на очевидную причину, что отравился юный царевич с непривычки каким заморским деликатесом. Прислали настойку лечебную. Даже посетовали на неловкость перед гостем, что настойку ту делал обычный лекарь, а не премудрая королевна своими ручками. Ее не раньше третьего дня обратно ждали, а тут — неприятность. Не хорошо, не удобно.

Бледно-зеленый трясущийся Ваня покивал, а затем ему совсем худо стало. Потому что внезапно он вспомнил одну, немаловажную вещь: те ключи он и раньше видел. И не где-нибудь, а аккурат на поясе у Моревны. Просто не присматривался, неприлично это на чужих жен пялится...

Следом парня наконец накрыла полноценная истерика: ему смотреть неприлично, а дядюшке, значит, и не то еще гоже... А раз ключи у нее были, это ж выходит, что и Марья знала?! От чего ж не знать, ее же царство!

И не предпринимала ничего. Видать, дозволяла...

Как же такое случается?! Как же жить после со всем этим, что же делать теперь...

Делать! Изнемогающий в неравной битве рассудок все-таки зацепился за что-то пригодное, достаточно сильное, чтобы себя спасти. Именно что, что-то делать нужно! Бедняга же все еще живой там... Хотел подвигов, изволь отвечать за свои слова.

Откуда ж знать было, что подвиг такой, — не ратный, — получится... Лиха беда началом. Но чем же не подвиг избавить страдальца от узилища? Так же вправду нельзя, уж так учили Ваню. Братья учили, — а учили оба накрепко, — что воздавать стоит заслуженное, а даже с пленными ворогом по чести обходится надобно. Иначе прежде него ты себя уронишь. Ведь если Иван сейчас все как есть оставит, — он действительно таким, же как дядя станет. Вровень, как вчера хотел, только славного в этом ничего нету, гордиться нечем будет... Не задавиться бы от такой доблести, ненароком!

Слезы давно высохли. Ваня поднялся, снова ополоснул лицо. На душе было тёмно, в голове — пусто. О чем же раздумывать: не должно — значит, не будет! Вопрос только в том, как лучше спасать. Торопиться надо...

Долго думал Иван над задачей: весь оставшийся день целиком, — трудно принять, что на доброе слово надежды не предвидится. Его самого, может, и не тронут, а помочь не получится: неужто всех возможных увещеваний они без него не знают!

Просто открыть дверь и тихонько выпустить тоже не удастся: пленник в таком состоянии, что не то что сам спрятаться, стоять не сможет. Да и тошно было Ивану дальше оставаться под крышей, покрывающей нечто подобное. По всему выходило, что нужно бежать обоим и юноша лишь понадеялся, что не придется прорываться с боем. Он не был уверен, что сможет поднять руку на родную кровь, даже если дядя оказался чудовищем, и не хотел пробовать.

Глаза боятся, а руки делают! Присланную настойку Ваня вылил, стал было собираться, но потом бросил, снова добрым словом помянув братьев за науку. Сюда он прибыл на корабле, но корабельщиков сразу отпустил домой: гостить собирался долго и не у чужих людей, совершенно обоснованно предполагая, что в более дальний путь его любезно снарядил бы дядя. Однако сейчас на последнее не находилось ни времени, ни желания, никакой возможности! Максимум, что он может сделать, не привлекая внимания, — это взять коня. Якобы для прогулки...

А на одного коня много ли погрузишь? Да уж, о шатрах шелковых говорить не приходится! Себя бы со спасаемым бедолагой унести...

Но не плакать же о тряпках, когда чужая жизнь на кону! Стало быть, брать стоит только главное — меч да бальзам матушкин, который она в дорогу дала. Не ему, так измученному пленнику точно пригодится и подозрений никаких не вызовет: мало ли что у него в карманах болтается, их никто не обыскивал.

Правда, наличных денег у Ванечки было не много, плохо... Пусть, мир не без добрых людей! Во всяком случае он твердо на то надеялся.

Озаботившись побегом, как именно он станет спасать страдальца Иван даже не задумался, — чего уж проще. На их счастье, старший Иван в отличие от Моревны не таскал с собой ключи постоянно, а в собственном дворце беды не ждал, засовов за собой не запирал и уж милого племянника Ванечку вовсе не опасался. Улучить момент и стянуть необходимое оказалось не то чтобы легче легкого, но и тревожится не заставило. Раздумывал Иван о другом — которой дорогой отправиться.

Ясно, что искать их будут в сторону дома, тут не поспоришь. Куда ж еще ему направиться, много ли он сможет один и с немощным на руках. Сначала помочь требуется, а потом уже выяснять кто, откуда и кому чего должен. Сейчас им нужно благополучно за ворота выбраться, а не мешкать, выясняя кто какого роду-племени.

Занятый такими мыслями, Иван смог не только пережить очередную трапезу с дядюшкой, но и удержать лицо, когда на невинное вроде бы сообщение, что после неприятного утра, подумывает поправить здоровье прогулкой по берегу, воздухом подышать, за одно и развеяться, чтоб спалось крепче, — дядюшка добродушно посмеялся и намекнул. Дескать, прогуляйся, Ваня, дело молодое, некоторые морские девы весьма сговорчивы, а спится потом уж точно крепче.

Иван откланялся, зная, что времени у него теперь осталось действительно совсем немного, прежде чем ключей все-таки хватятся. Он опрометью бросился к себе за плащом и прочим, по пути распорядившись коня приготовить. Иван-старший лишь посмеялся над такой прытью: растет племянничек, не только над книжками сидеть хочется...

И резко помрачнел, взявшись за кубок:

— Будь ты проклят, тварь колдовская! Наваждение... Что ж ты сотворил, выродок, если я все одно каждую ночь тебя перед глазами вижу?! Ничего поделать не могу... Тварь, тварь, тварь! Ненавижу!!! Что ж ты не сдохнешь-то никак...

Уже пустой кубок с размаха полетел в стену с такой силой, что даже золото смялось, треснув.

* * *

Пока Иван-старший себя растравливал, заливая печаль дорогим вином, Иван-младший тоже не тратил времени попусту. Полностью собранный юноша уже стоял перед проклятой дверью, вздрагивающими руками отпирая засовы. Сердце колотилось где-то в горле, мешая вздохнуть.

В какой-то момент уже начало казаться, что ничего не получится: запоры поддавались неохотно, словно зная, что он задумал и пытаясь помешать чужаку забрать свою добычу. Ворот, которым можно было опустить цепи, вовсе заело намертво, Ваня вдосталь намучился, пытаясь разомкнуть уже их. От очередного дерганного движения, узник еле слышно захрипел, но сейчас это не испугало, а наоборот только порадовало — значит, не опоздал еще... Юноша удвоил старания, пытаясь не думать, что ясно различимое даже в скудном чахлом свете нечто, белеющее под наручником — кость.

Наконец штырь все же провернулся в гнезде, освобождая руки мужчины. Аккуратно придерживая его поперек груди, Иван тщательно завернул несчастного в свой запасной плащ, накинув пониже на безвольно свисающую голову капюшон, подхватил на руки, — благо тот ничего не весил почти, — и не чуя под собой ног, понесся к конюшням.

Счет шел уже на минуты. Даже если промедлит дядюшка, то в любой момент кто-нибудь мог заинтересоваться, что за загадочную 'незнакомку' тайно вывозит из дворца юный царевич, что у него за прогулки интересные. И точно, по сему и вышло. К счастью, копыто честно 'одолженного' Иваном коня уже ступило на доски моста, когда его окликнули.

Ваня бровью не повел, будто и не слышал. Вместо того, под полами своего плаща быстро распуская узел на кушаке, разбирая шире и перевязывая так, чтобы пояс удерживал спасенного вплотную к нему, едва ли не сердце к сердцу. Шаг, еще шаг... Освободившимися руками подобрал лежащие на луке поводья. Следующий окрик прозвучал вежливо, но куда требовательней, и юноша не выдержал, со всей дури всаживая каблуки сапог в бока жеребца и посылая скакуна в карьер бешенным галопом.

Кричали ли ему что вслед и что именно, Ваня уж не разбирал, приникнув к конской шее, — не до того было. Он куда мчится-то едва разбирал, удержать и удержаться бы... Но коня продолжал нахлестывать и пришпоривать, перейдя на шаг лишь часа через два, когда уже совсем стемнело, а с удил летели клочья пены. Самое время было осмотреться, да юношу тоже вот-вот грозились оставить силы.

Ивана трясло и колотило, едва заставил себя разжать пальцы отпустив поводья. Зато никакой погони слышно не было, тем более, что юноша и сам не представлял, где очутился: лес, узкая тропа, вот и все, что ясно было... Слева откуда-то с лога тянуло промозглой сыростью и все еще стелился туман. Не сходя с седла, Иван глотнул из фляги и закашлялся: на прогулку ему дали не что-нибудь, а вино и довольно крепкое. Видимо, по привычке.

В груди снова вскипел гнев, выжигая страх: вольности, которые про него подумали, конечно, на руку пришлись, только вряд ли вино стоило давать истощенному пленнику. Хоть бы разбавить чем...

Ваня растерялся, но по сути выбор был небольшим, ведь куда-то же вела эта тропа. Остановиться здесь попросту оказалось негде: заросли стояли сплошной стеной, да к тому же еще и зверски колючей, так что даже спуститься к ручью или речушке, которая явно была неподалеку, — не представлялось возможным. Вокруг стояла сплошная темень, хоть глаз коли, единственным светом оставались, изредка мелькающие сквозь нависшие над самой головой ветви редкие звезды. Иван полностью положился на коня, лишь изредка дергая поводья, чтобы тот не останавливался, утыкаясь мордой в какой-нибудь куст.

Самому хотелось упасть и заснуть, а от его невольного спутника не чувствовалось даже дыхания. Юноша не был уверен, что все его усилия не оказались напрасными, и он не вывезет на волю лишь мертвое тело. От того на душе становилось еще более тоскливо и мрачно, но жалеть о содеянном все-равно не выходило. Жалел о том, что один не справится, а где искать помощи не знает... И настолько погрузился в свои невеселые думы, что не заметил, что за ними — довольно долго и особо не скрываясь, — взаправду следят.

Когда на тропу наперерез, лязгая оскаленными клыками, выпрыгнул здоровенный, с быка размером, волчище — Ваня чудом в живых остался! Конь с диким ржанием взвился на дыбы, прянул в сторону так, что подвернул ногу. Иван не удержал повод, покатился из седла, едва увернувшись от грянувшей сверху туши, выставляя локти с коленками, чтобы кое-как прикрыть раненого. Оглушенный, мало что соображающий, рванулся спиной к дереву, выхватывая из ножен кинжал и полосуя связку, чтобы отпихнуть свою ношу в кусты... Обернулся к волку, выставляя вперед оружие.

Между тем зверюга нападать не торопилась. Волк сидел на дороге и насмешливо жмурил на царевича светящиеся желтые глазюки, наклоняя голову из стороны в сторону. Что ему делать Ваня не знал, но уж ясно не в гляделки играть следовало. Тяжело сглотнув, Иван поудобнее перехватил рукоять потной ладонью и сделал шаг вперед, отлепляясь от дерева...

— Ладно, так и быть зачту. В штаны все же не наделал...

На глазах изумленного юноши волк как-то странно дернулся к земле и вот уже вместо громадного зверя на тропе стоит высокий широкоплечий мужчина. Он прищелкнул пальцами, и вокруг них замерцали несколько светлячков, разгоняя густой мрак.

— Давай знакомиться. Как звать тебя, добрый молодец? — ехидно ухмыляясь протянул незнакомец, складывая на груди руки.

Как уже было сказано, высокий, поджарый, с немного вытянутым, хищным лицом неопределенного возраста и растрепанной шевелюрой, он продолжал разглядывать застывшего в остолбенении парня с неприкрытой насмешкой. Кожаные штаны и распахнутая на груди рубаха не скрывали, что оружия при нем нет, что, впрочем, не делало его вид менее опасным и в этом облике, не говоря уж о том, что у таких обычно всегда лишний нож за голенищем припрятан.

— Иван, — Ваня здраво рассудил, что раз уж с ним разговаривают, значит что-то нужно, и по крайней мере сейчас убивать никто никого не собирается.

— Царевич? — нахально скалясь уточнил оборотень.

— Ну уж не дурак! — неожиданно даже для себя обиделся Иван.

Ага, самое время нашел! Однако незнакомец лишь фыркнул в ответ.

— Что ж, Иван-царевич, а я стало быть Серый Волк.

Вот же гад! У Вани от обиды, что над ним насмехаются, злой румянец выступил. И бояться, и удивляться он на время позабыл, а расспросы продолжались в прежнем тоне:

— И откуда ж куда ты, царевич путь держишь? По делу пытаешь, аль от дела лытаешь? Не стесняйся, может я на что сгожусь?

Он открыл было рот, но достойного ответа на ум так и не пришло. Зато пришло кое-что другое, деваться-то все равно некуда.

— Может и сгодишься, — отозвался Иван, кинжала правда не убирая. — Дело я и сам нашел, теперь помощь нужна.

Назвавшийся Волком несколько удивленно хмыкнул, выгибая бровь:

— Что ж за дело такое важное? Ежели доброе, помогу витязю славному... От чего ж не помочь!

Верилось с трудом, точнее совсем никак. Ваня кусал губы, мялся, но все же кивнул в сторону даже не шевельнувшегося на земле раненного.

— Товарищ мой совсем плох...

Оборотень нахмурился, принюхиваясь, и резко оттолкнулся плечом от дерева, к которому успел прислониться.

— А я и куда идти не знаю, — настороженно закончил Ваня уже ему в спину. — Помоги, я взамен по-честному коня отдам и все, что с собой имею.

Волк не тратил время на слова. Он наклонился над распростертым на земле мужчиной, развернул, откинул капюшон с лица, вгляделся... и замер. Резко выдохнул, сел рядом прямо на землю, яростно растирая лицо ладонями, после чего поднял на юношу новый, до самой глубины потрясенно-ошарашенный взгляд.

— За нами наверняка погоня будет... — уточнил Ваня.

— Угу, еще какая!!! — ровно оборонил Волк, кивая скорее себе, чем ему. — Умеешь ты удивлять, Ванечка...

Иван не успел возмутиться на обращение, как оборотень взвился на ноги.

— Так, я сейчас снова обернусь, ты не бойся и его мне к спине привяжи. Сам на коня садись, да смотри, от меня ни на шаг не отставай. Вот уж истинно минута дорога...

Сам он в это время выпутывал из вредных кустов поводья, дышал вздрагивающему жеребцу в ноздри, гладил хромую ногу, что-то нашептывая. Хлоп, и перед царевичем опять стоит огромный волчище, нетерпеливо дергая хвостом.

— Ваня!!! — рыкнуло существо, выводя снова впавшего в оцепенение юношу из столбняка.

Иван почел за благо не спорить, и выполнить все, как было сказано. Он едва успел взобраться в седло, как Волк сорвался с места.

* * *

Если до этого Ваня считал, что из дворца Моревны они удирали очень быстро, то сейчас сполна убедился в своей наивности. Волк летел, по-другому не скажешь, буквально перемахивая через кусты и буераки, настоящее чудо, что конь умудрялся держаться за ним — не иначе зубами за хвост. Во всяком случае, сам Иван уже был готов вцепиться зубами в гриву, чтобы не вылететь куда-нибудь в подходящее по крепости дерево. Дивно было, что при такой скачке да в кромешной тьме жеребец не переломал ноги, а царевич — шею. Объяснить это можно было лишь тем, что их вел Волк: с его дороги коряги и кусты, казалось расползались сами, а деревья задирали ветки и отпрыгивали подальше, чтоб не снес кудлатой башкой со всех корней.

Сколько так продолжалось, сказать было трудно. Толи это зори в глазах сверкали, в одну сливаясь, толи уже душа с телом прощалась. Однако долго ли коротко ли, но Волк внезапно остановился. Перевел дыхание, по-собачьи высунув язык, встряхнулся ходившими ходуном боками и перекинулся, осторожно перехватывая беспомощное тело, чтобы не упал.

— Все, добрались, — довольно и с нескрываемым облегчением бросил он растекшемуся по конской спине парню. — Коня поводи, запалишь ведь...

'Да-да, меня бы кто поводил' — вяло подумал Ваня, чувствуя себя мокрой шелковой тряпочкой, носовым платочком основательно использованным.

Однако ж сполз с седла, беря храпящего жеребца под уздцы и поплелся следом за раздражающе бодрым провожатым, попутно осматриваясь вокруг. На его взгляд выходило, что тропа, по которой они шли, ничем не отличалась от той, на которой они встретились. Ваня устало пожал плечами и забросил эту мысль подальше: на то он и проводить просил, видать, напрямки продрались и путь срезали.

— Мы далеко ушли?

— На три дня и три ночи, — оскалился Волк.

Иван хотел было что-то резкое ответить, что не время для шуток. В следующей же миг, когда очередной царапучий куст сдвинулся, открывая свободное пространство и Ваня смог разглядеть, куда же именно они 'добрались', — пришлось свое мнение забрать обратно.

Ранее казавшееся таким обширным представление о мире, как-то еще немного покачнулось и сдвинулось, потому что спутать с чем-либо другим представшее глазам строение было трудно. И стояло оно, как по писанному: частокол с кольями, на кольях черепа пустыми глазницами светят на всю полянку вокруг... У Моревны, помнится такое иллюминацией называлось, только там фонарики красивые были, с ракушками...

'О чем я думаю?!' — Иван чуть за голову не схватился.

Сбился с шага, когда ворота сами по себе раскрылись. Покосился на неуместно веселого спутника, который аккуратно и вроде бы даже заботливо нес освобожденного Иваном пленника: теперь он не был уверен, что над ним смеялись и ведет его не самый настоящий Серый Волк. Если еще и изба...

'Ну, изба, — тупо сказал сам себе Ваня, — ну, лапы... Марья, вон, колдунья, Серый — оборотень, чего бы и Ягу не навестить?! Здравствуй, сказка русская, я пришел в гости...'

— Эй, ты, пенек гнилой! — гаркнул Волк у плеча. — Подъем!

Ваня уж и не вздрогнул.

— А ну передом вставай, рухлядь! Не досуг мне твоей гузкой любоваться!

Иван меланхолично наблюдал, как несправедливо обиженная изба, довольно ладно сложенная, не косая, не гнилая, поскрипывая поднялась на лапы и покорно повернулась, разворачиваясь крыльцом. В распахнутом проеме прямо на пороге стояла та, кого он и ожидал увидеть: старуха с седыми космами, торчащими из-под платка, рукава рубахи закатаны, душегрейка на распашку, из-под криво подоткнутой юбки — мужские сапоги торчат, в руках череп лошадиный заместо светильника да косой серп.

— Кого на ночь глядя нелегкая принесла?! Серый, опять ты, волчара позорный?!

'Ласковое' приветствие Волка ничуть не смутило.

— Не серчай, мать, я по делу! Царевича, вот, привел, да не одного, — он уже поднялся по ступеням и, умолкнув, просто кивнул на свою ношу. Та, не переставая честить оборотня и иже с ним на все корки, тоже поначалу принюхалась кривым перебитым носом, вгляделась и даже отпрянула, тем освобождая проход:

— Их-ха! Как оно на белом свете деется... Давай, заноси его, касатик... Чего столбом встал!!!

Кажись, Волк ей в ответ даже поклонился. Яга на пороге снова сёрбнула носом по воздуху, ощерилась поводя глазами по косматым лесным вершинам вокруг, ухмыльнулась во весь рот:

— А вот тебе, коза-дереза, кукиш да с маслом! — спустилась со ступеней и топнула каблуком о землю, свистнула. — ХА!!!

Черепа ажно вспыхнули, разойдясь волнами зеленоватого света над застонавшими вершинами. Яга обернулась:

— И тебе добро пожаловать, царевич.

Иван поблагодарил, хоть и не стал кланяться, и присел на покосившуюся скамейку у какой-то сараюшки. После всего пережитого накатывала муторная апатия. Не говоря уж о том, что он не спал получается двое суток. Это только в сказках герои по сотне верст без устали отмахивают, а потом еще и с двеннадцатиглавыми чудо-юдами победно сражаются. Да уж в сказках...

Признаться честно, конечно Ваня не ожидал вот так вот, чуть ли не прямо с порога оказаться у Яги на подворье. Но вместе с тем, в его понимании мира реальные живые Яга и Волк не только имели право на существование, но вообще были куда понятнее и ближе, роднее к душе, чем дядя, который морит и насилует в подземелье пленников. Чего переживать? Наоборот, хорошо, что к ним Волк выскочил.

Ваня проводил воспаленными глазами поименованного Волка, нырнувшего в соседний домишко. Волк это что-то надежное в том сумасшествии, куда он с размаха вляпался. Волк если уж брался кого проводить, то всегда помогал, хотя бы советом. Вон, уже баню растапливает!

Яга? А что Яга, не съела же! Насколько он помнил, карга незваных гостей не любила, так кому ж они по нраву. Обращаться к ней следовало вежливо, а если службу потребует взамен за помощь — отказываться нельзя. Что ж здесь такого странного или страшного? Страшно — это то, чего один человек с другим сотворить может.

Открывшееся перед ним зрелище, когда юноша все-таки нашел в себе силы и поднялся в избу, — лишь подтверждало его невеселые выводы. Ваня аж вздрогнул, по спине холодный пот потек. Сначала сказалось потрясение, потом было не до того, потом темно — так что к спасенному им мужчине Иван особо не присматривался. Зато теперь на свою беду разглядел все отчетливо и жутко стало. Мервяка из могилы выкопать — и то краше будет!

Плащ по-прежнему прикрывал большую часть распростертого на лавке тела, оставляя открытыми только плечи и часть груди. И лицо, само собой. Так вот на лицо даже черепа на ограде поживее выглядели! Кожа обтянула кости до предела, веки запали настолько, что не скажешь уцелело ли под ними что-нибудь, а губы растрескались и спеклись, что смотрелось будто по ним серпом прошлись или рыболовными крючками зашивали и после выдрали... Ваню отчаянно замутило.

Яга пыталась его напоить, а как напоить человека, если тот глотать не может?! Как он не то что сказать что-то смог, а вообще дышит?! Ребра все же едва заметно колебались.

— Вы помочь сможете? — вырвалось у борющегося с дурнотой юноши. — Он не умрет?

Карга медленно распрямилась в его сторону, и Иван невольно поежился: у Яги после его вопроса почему-то отвисла старческая челюсть — тоже то еще зрелище. Вошедший в этот момент Волк вовсе уронил ведро, расплескав по полу воду. Оба вытаращились на царевича в состоянии полнейшего изумления, близкого к шоку.

— Вань, это ты сейчас пошутил или так изящно намекнул, что понятия не имеешь кого приволок?! — нехорошо прищурившись наконец протянул Волк.

— Откуда? — в свою очередь изумился тот.

— Ваня, я кто? — внезапно ласково спросила Яга.

— Вы — Яга, — недоуменно обозначил очевидное Иван.

— А он? — скрюченным пальцем ткнула в Серого карга.

— Сам же сказал, что Волк! — все более сердясь ответил царевич.

— Правильно, Ваня! А сбежали вы от Моревны, — не выдержал оборотень. — Тогда как ты думаешь, где ты и кого ты мог освободить?! Не красну-девицу точно! Кто ж он все-таки такой, если и в ТАКОМ виде еще живой?!

Это было уже слишком!

— Мама... — Иван обмяк и сполз по стеночке прямиком в лужу.

— Познакомься, Ваня, — безжалостно подтвердила Яга. — Кощей. Единственный и Бессмертный.

— А что ж теперь делать? — жалобно прошептал царевич, обводя всех присутствующих беспомощным взглядом.

Мир рухнул во второй раз, причем за рекордно короткий срок.

* * *

Душевные терзания Ивана не нашли у присутствующих отклика и какого-никакого сочувствия не вызвали.

— Встать и воды наносить, — рыкнул Серый, впихивая ему ведро, и хмуро буркнул Яге. — Там немного осталось, а я пока пойду, пробегусь кой-куда...

— Беги-беги! — карга скрипнула зубами в усмешке и сдвинула брови. — У меня ЕГО теперь до поры никому не почуять, но Иван дорогу знает, может и заявиться с расспросами, а новые гости нам тут не к чему. Ты уж проследи, чтоб ни-ни...

Волк без слова растворился в темноте, а Яга повернулась к сидевшему в обнимку с ведром царевичу.

— А ты, Ваня, по правде вставал бы! Водицы наноси, а там и банька будет готова. Попаритесь, я на стол соберу.

— Но... но... Это же Кощей!!!

— Ну, Кощей, — согласилась карга. — Так и что, вовсе не человек что ли?

Огорошенный вопросом, Иван не нашелся с ответом на такое заявление. Юноша встал, в забывчивости по-прежнему прижимая к себе ведро, покосился на костяной ужас на лавке в своем плаще, — вздрогнул, как в ознобе, и поспешно отвернулся. Голова шла кругом, да еще перед глазами на миг поплыло от неловкого движения.

— Эк тебя, Ванечка... — покачала головой Яга. — На-ка, испей! Потом, конечно, сутки проспишь, но пока и на ногах, и в ясном сознании удержит.

Иван так устал удивляться и обо всем происходящем думать, что послушно принял из рук карги ковшик-утицу и в два глотка выхлебал содержимое, даже не интересуясь, что же там за снадобье было. Снявши голову, по волосам не плачут! Подобрал ведро, с которым практически успел сродниться, и побрел на двор к колодцу, — баня в самом деле была бы сейчас не лишней, дав отдохнуть хотя бы телу.

Правда, нужно признать, что буквально за несколько шагов бодрости действительно заметно прибавилось, мысли тоже прояснились. Однако если первое было кстати, и Иван уже не чувствовал себя недобитой осенней мухой, то второе облегчения не принесло. Нужно ли говорить, что все его мысли вертелись вокруг того, кто остался в избе?

Кощей... Злодей, губитель, наичернейший колдун, в слезах с кровью по маковку... И изможденный страдалец, которого он собственными руками с цепей снимал... Не совмещались эти два образа у него в единую картину, хоть ты тресни!

По отдельности и там, и тут все было просто и понятно: первого надлежало побеждать и за лихие дела наказывать, второго — спасать и выхаживать. А теперь-то что? Вот он, Кощей, рукой подать... Иди, побеждай, раз уж так в одном месте свербит!

Хотелось вернуться в избу и заканючить по-детски: 'Бабушка Яга, а он точно Кощей? Не ошиблась ли?' Во что, кому верить...

Последнее, он видно, вслух произнес.

— Себе, Ваня, сердцу своему, — Яга стояла рядом. — Закончил? Ежели да, то пойдем. Банник покуда венички замочит-разложит.

— Да, закончил, — хмуро кивнул царевич. Усмехнулся вдруг горько, — Сердцу?! Сердцем я уже вон чего наворотил, как теперь всю кашу расхлебывать...

— Хех, — недобро хмыкнула Яга, в упор глядя на юношу, — что ж ты, Ванечка расхлебывать собрался?

Иван поднял на нее тоскливые глаза и тихо признался:

— Не знаю, ничего теперь не знаю...

— А ты узнай, Ваня, узнай. И не мне, а себе сначала скажи: оставил бы Моревне дальше тешиться, если б сразу знал, кто он?

Иван аж пошатнулся, будто ему не словом, а кулаком в лицо прилетело. Зажмурился крепко, и тут же снова глаза распахнул, слезы смаргивая, — потому что проклятая камора точно железом каленым под веками выжжена оказалась! Так и виделось все до последнего ржавого пятнышка на вороте, до последней капельки крови из-под оков, до каждого движения белых холеных пальцев на... Иван глухо застонал сквозь зубы.

— Нельзя так!!!

— Нельзя, так нельзя, — усмехнулась Яга. — Видишь, как легко выбор сердцем делать.

— Легко?!

— А что же трудного в 'нельзя' есть? — более доброжелательно, но несколько недоуменно поинтересовалась карга. — Ты, Ваня, охолонись немного, лицо умой, да собери нужное. Банник быстро обернется, он у меня сноровистый... И топить-то вам до самого жара не следует.

Иван почел за нужное последовать совету и вернулся к колодцу. Умылся, попил водицы, посидел, на черепа полюбовался... Да уж, Ванечка, к добру ли, к худу, но получается, что вот такой ты неправильный царевич, и полез бы в подземелья даже за Кощеем, потому что все, что он себе еще в первый день говорил, остается в силе. Все те доводы, которые привели к побегу, первую очередь относятся не к личности бывшего узника, а к нему, к его совести. Значит, и страдать не об чем! Вот когда поднимется Кощей, или хотя бы в себя придет, тогда и нужно будет решать, что дальше с этим делать, а пока самое важное — помыться, поесть и отдохнуть.

Придя в относительное согласие, если не с миром, то с собой, Иван направился в избу же со вполне прозаическими целями. Заранее в сенях прихватил с полки невзрачный гребешок, да и о других цирюльных принадлежностях надо было спросить. Баня, конечно, везде одинаковая, но все-таки кто его знает, как тут у Яги устроено.

Оказалось, что не зря он пошел спрашивать. Нет, баня у Яги была самая обычная, ничего удивительного его там не ждало, и старательный банник уже совсем справился, можно было брать чистое и идти. А вот то, что идти ему туда придется не одному, — одним махом ввергло Ваню в состояние еще большего потрясения, чем он пребывал до того, паники и истерического протеста.

— НЕТ!!! Нет! Вы с ума сошли?! Я не буду...

— Ваня, — укоризненно увещевала его Яга. — Ну сам посуди, его же тоже вымыть надо, прежде чем раны обрабатывать, в постель класть.

— Сами мойте!

Яга аж руками всплеснула:

— Ваня! Я, само собой, не молодуха, но нешто оттого прилично мне со взрослыми мужиками в бане плескаться!

— А мне прилично?!

— Вань, но это ж не змей трехголовый, чего у него такого есть али нету, чего ты у себя не видел?!

Иван отнекивался как мог. Судьба, похоже, решила на нем перейти все границы абсурда. Мало того, что он Кощея освободил, так он теперь этот кошмар мыть должен!

Его даже не слушали. Карга споро выпихивала юношу поближе к лавке, на которой все так же без движения лежал Кощей, тыча царевичу под нос кувшинчиком с воняющей тиной желеобразной дрянью, которой он должен будет еще натереть колдуна всего.

Это 'всего' и заставило Ваню умолкнуть. Разумеется, он мог продолжить возмущаться, предложить послать к лешему приличия, настоять в крайнем случае дождаться возвращения Волка. Но! Плен Кощея нес в себе не только заключение. Чародея не только морили голодом и жаждой, и любой, кто станет осматривать его тело даже с самой благородной целью позаботиться, — сразу поймет, что именно еще там происходило. Это вам не боевые заслуги, в таком месте ранами не хвастаются. Хватит того, что об этом знает Иван, — то есть уже ровно на одного человека больше, чем следует!

Дальше он не спорил, практически привычно подхватывая на руки иссохшее тело. Мыть, так мыть... Обрадованная Яга разве что не ускакала, бодро захлопнув за ними дверь предбанника, и Иван мрачно понадеялся, что она для верности колодой какой дверку с той стороны не подперла.

Как же он так вляпался-то... За что?! Душу грела лишь мысль о том, что совсем скоро с чистой совестью он сможет проспать целые сутки после ведьминой настойки, и даже никаких снов видеть не собирается, — хватит! Утомительное это дело, приключения, тем более настолько... неприключенистые.

Дотрагиваться до костлявого тела было страшно, но неожиданно не противно. Кожа, хоть и сухая, местами потрескавшаяся и полопавшаяся, оказалась теплой, живой, лишь руки, скрюченные судорогой пальцы — не сразу отходили во влажном пару.

Ясное дело, на верхний полок Иван его запихивать не стал, уложил внизу на скамье. Сидя рядом, иногда смачивал холодной водой губы и у носа, чтобы дышалось легче, а чтобы и время не тратить попусту, — срезал отросшие кривые когти и попытался расчесать прихваченным гребнем, но в этом внезапно потерпел неудачу.

Незначительная, вроде бы, подробность Ваню добила, и он начал хихикать вслух: темный чародей, самый злодейский злодей Кощей — оказался обладателем роскошной густой шевелюры, в которой гребешок просто застрял. Иван сделал еще несколько попыток распутать слежавшиеся намокшие темные волосы, — довольно длинные, во всяком случае уши они закрывали, — и плюнул на безнадежное занятие.

Возможно, сказывалось нервное напряжение... Вернее так оно и есть, но Иван решил проблему самым оптимальным способом, похохатывая в голос, что по сравнению с тем, что с ним уже случилось, сердиться на своего спасителя за испорченную прическу — со стороны Кощея будет натуральным свинством!

Опомнился он от сердитого шепота из-за печки:

— В огонь брось!!!

Ваня резко пришел в себя, отложил ножницы и гребень. Поблагодарил банника за совет, со стыдом подобрал остриженные пряди и бросил в печь, даже не обратив внимания, что пламя на мгновение поменяло цвет. Поспешно принялся за основную работу.

Показалось, что в его подопечном что-то изменилось: лежит более расслабленно, задышал ровнее и глубже... Вот и ладушки! Значит, все-таки не зря их Яга в баньку отправила! Помогает, ведь.

Странным образом это даже воодушевило, Ваня вполне спокойно закончил все, что от него требовалось. Вполне, — потому что Кощей там или не Кощей, но такого никто не заслуживает! У него ж запястья действительно до голых костей сбиты, часто приходилось промокать выступавшие местами бурую сукровицу или же густую черную кровь... в том числе из узких полос на ребрах и боках, будто по ним в остервенении плетью хлестали. Иван думал, что ему стыдно будет его между ног, в паху касаться... не стыдно, больно стало!

Не должно такого в свете быть!!!

На себя — удрученный и замотанный парень не стал тратить времени дольше необходимого, ополоснулся да переоделся, вместо этого споро закончив то, ради чего он на эту помывку и согласился. Матушкин бальзам ушел полностью, и Иван наконец с непередаваемым облегчением вздохнул, заворачивая бессознательного чародея в чистое полотно. К удивлению юноши, тот по-прежнему ни на что не реагировал, даже когда приходилось касаться самых глубоких и отвратительных ран. Но дышал он все так же спокойно и ровно, и утомленный Иван дернул плечом — он же не знахарь и не лекарь, раны обработал, тайну сохранил, а с прочим пусть Яга разбирается.

К тому же на подходе к дому Ваню ожидало несколько сюрпризов — приятных: в виде дразнящих ароматов, однозначно указывающих на гостеприимно накрытый стол, и отзвуков разговора внутри. Волк успел вернуться и судя по голосу, куда бы тот не отлучался, однако плохих известий оттуда не принес:

— ... Лесовичок ее без того не любит, чего не надо — не покажет и сам скроется. Я сильно не мудрил, а то это тоже странно бы выглядело... Так, попутал след немного.

Яга согласно кивала, на вошедшего юношу тоже взглянула одобрительно:

— Управился? — принюхалась и даже прицокнула. — И из своих запасов зелья не пожалел, и сам все сделал: молодец!

— Сразу сподручнее, — отговорился Иван от скользкой темы, тем более, что его куда больше интересовали полные кисельница и кандюшка с квасом на столе. — Я его еще и прибрал немного, правда часть волос состричь пришлось... Я, как банник и сказал, сжег все! Гребешок, вот только, не вымыл, но он и так в сенцах валялся...

Ваня осекся.

— ГДЕ валялся?!

— ЧТО ты сделал?!!

У Яги не только брови, но и бородавка с носа, казалось, собрались под платок убежать.

— Расчесал и...

— Подстриг! — Волк, спрятав лицо в ладонях, как-то совсем не по-волчьи похрюкивал, плечи у него отчетливо вздрагивали.

— Да что такого-то?! — раздраженно вскинулся в конец замороченный Иван. — С колтунами было что ли оставлять? Лучше покажите, куда его положить-то теперь?

Яга опомнилась первой, но вместо ответа жалостливо поинтересовалась:

— Ваня-я, а тебя ничего сейчас не смущает?

Иван сердито запламенел щеками, отчего Серый совсем уж мычать начал и сдавленно всхлипывал:

— Угу, косу... на руках через порог... теперь в постель уложить... попал Кощей! — он свалился с лавки, оборачиваясь, но и в зверином виде продолжал скулить и повизгивать, прикрыв морду лапами.

Глядя на него, Яга с досадой сплюнула, — от половицы, кажись, даже дымок ядовитый пошел.

— Цыть, охальник! Одно на уме, да и тот весь давно через задние ворота вытек! — прикрикнула она на Волка и уточнила. — Ванечка, а ты точно царевич? А то, с дураков обычно другой спрос идет, мало ли чего, не приведи Лихо...

Иван угрюмо молчал: все, что его смутить могло — он только что своими руками мазью мазал по той самой причине, по которой сейчас Серый непотребно ржет, по полу катаясь.

— Тебя избушка моя или же, что человек волком оборачивается — не смущает, спрашиваю? — сжалилась на пояснения Яга.

— А должно?! — вызверился доведенный до предела Иван, все-таки осторожно устраивая чародея на подходящей лавке.

Волк икнул, Яга вздохнула и пригорюнилась:

— Ну, если тебя курячьи лапы у избы не удивляют, то мог бы и дальше подумать, что в таком домике тарелочки там, гребешки всякие — тоже не простые могут быть!

Когда до него дошел смысл слов карги, Ваня не устоял на ногах и сел. Хорошо хоть на лавку, а не мимо.

— Что я сделал? — опасливым шепотом поинтересовался царевич, переводя тоскливый взор с одного на другую.

— Да уж, сделал! — согласилась Яга. — То, что ты его моим гребнем расчесал, это ничего. Может, оно и к лучшему. Кощей — колдун мощный, ему тех чар — как паутинку стряхнуть, не заметит даже. Как силу свою обратно накопит — сам проснется. А пока, зачем же ему лишнего мучиться, пусть спит, боли не чувствует... Но вот то, что волосы ты ему не только расчесал, но и обрезал — вот это уже худо.

— Почему?

— Потому, Ваня, — ответил наконец совладавший со смехом оборотень, возвращаясь в человеческий облик, — что для чародея волосы это и громоотвод, и копилка на черный день. Сил у него и без того немного в запасе оставалось, еще и ты постарался. Кто ж теперь скажет, КОГДА он проснется! Я, например, — нет.

* * *

Солнечный луч неторопливо и тщательно исследовал каждое бревнышко, все сучки и зазоры на стене, и недовольный к себе невниманием, перескочил на лицо безмятежно спящего юноши. Иван отмахнулся, повернулся на другой бок и продолжил сопеть в подушку, но настырный луч добрался до него и там, отразившись от поверхности стоявшей на подоконнике в плошке водицы. Ваня сел, сладко потянулся и, не открывая глаз, потрусил на двор. С удовольствием поплескавшись прямо у колодца, Иван наконец полностью проснулся, снова потянулся, до хруста разминая косточки, и с наслаждением втянул в себя воздух — хорошо у Яги! Как дома побывал.

Сдавленное хихиканье вывело его из благодушно-созерцательного настроения. В недоумении заозиравшись, Ваня никого так и не заметил, потому пожав плечами вернулся в избу, чтобы одеться, запоздало сообразив, что он вообще-то по двору в одних портах спросонья бегает. Зря он это.

— Э-э... утречка... — только и смог выговорить до нельзя сконфуженный Иван, в горнице сразу же натыкаясь взглядом на чинно сидевшую с толстенной книжкой у окошка девицу.

— Полдень уже, — жалостливо поправила его она, снова похихикав в кулачок.

— Да... э-э... я вот тут... я сейчас! — бочком-бочком Ваня проворно шмыгнул в комнатку за одеждой.

— Вот же неугомонная! — юноша с облегчением услышал неодобрительный голос Яги. — Совсем парня засмущала. Настя, мечи из печи!

Выждав немного и в десятый раз убедившись, что теперь-то с внешним видом у него все в порядке, Ваня пригладил кудри и, решительно выдохнув, шагнул обратно в горницу. Он Кощея-то так не боялся!

Чего его бояться, — спит и спит себе, молчит, дышит.

Девица все еще была там. Молоденькая, свежая, с лукавыми серо-зелеными глазами, в нарядном венце и тонком голубом летнике, она сидела, наглаживая здоровенного черного котяру, с настолько плутовской мордой, что невольно хотелось проверить, где он сегодня уже успел нашкодить.

— Иван, — Ваня не нашел ничего умнее, чем представиться, но зачем-то уточнил. — Царевич.

— Василиса я, — чуточку ехидно дернула губками девушка.

— Прекрасная?

Н-да, не задалось знакомство! Василиса враз посуровела лицом, поджала губы, резко захлопнула книгу, без особых усилий подхватила под мышку довольно рокочущего кота, и вымелась за двери, сверкнув напоследок наборным бисером накосника на каштановой косе:

— Премудрая!!!

— А что я такого спросил? — растерянно проговорил Иван, невольно обращаясь к другой девушке, которая ловко расставляла на столе нехитрую снедь.

Та и одета была попроще — в сенокосцу запоном повязанную, и ответила без вывертов, от дела не отвлекаясь:

— Не обращай внимания, это ж Васька! Ни слова в простоте.

— Ваня — это Настя, на службе она у меня, — назвала вторую девушку утирающая слезы от смеха Яга. — Садись, кушай, и не переживай. Василиса — девушка хорошая, умная, быстро отойдет.

— Ага, — где-то за спиной бурчала Настя, — вот вычитает в своих книжках, что все мужики дубины, думающие нижним корнем и простит, мол, на дерево не сердятся...

— Брысь! — шикнула на нее карга.

Иван не заставил себя упрашивать и принялся за еду, но все же поинтересовался, заинтригованный новым знакомством:

— А почему она вообще обижается на упоминание Василисы?

— А ты почему обижаешься на Иванов?

— Иванов много...

— Угу, а с некоторыми и на одном поле... хм... присесть побрезгуешь!

Ваня смолчал на справедливые слова.

— А для баб две — это уже много, Вань! — все еще посмеиваясь продолжила Яга. — Сам вспомни, Василиса прославилась чем? Правильно, красотой! Вот Вася и бесится: раз та Прекрасная, выходит, что она хуже, вроде как вовсе не задалась. В науку ударилась, решила всем нос утереть, — ну да это у нее гонор по молодости играет! В той-то Василисе, прямо скажу, по правде ничего кроме личика и статей нету. Слыхал, как в народе говорят: волос долог, ум короток? Все, что умела, всегда она тратила на то, чтобы пыль в глаза пускать, а прочее — за нее мамки-няньки делали с измальства. Простые искусницы, о которых в сказках по имени не сказывают. Так-то, Ванечка! Ты кушай, нам об серьезном поговорить надобно, не до Василис нынче...

От ее последних слов Иван не то чтобы совсем потерял аппетит, но напрягся. После всего: если кто его опять обсмеет наивным мальчишкой, — он и спорить не собирался! Заслужил. По всему получается, что он такой и есть — идите, любуйтесь на потеху... Однако ж, и его разумения хватало, чтобы понять, что ничего приятного после подобного вступления затем обычно не следует.

Но уж очень обстановка располагала! Братец Федор с утирающими холодный пот боярами, — как наяву встали перед глазами. Ваня кусал губы, сам понимая, что его улыбка немножко неуместна, и поторопился скрыть ее за свежей ватрушкой. И мудро предпочел заранее не задумываться над тем, что хочет сказать ему Яга, — все одно не угадает!

Эх, утро вечера мудренее, но ненамного... И не всегда.

— Ваня, — начала карга, когда заметила, что тот выпрямился, отставляя от себя угощения, — что могли, мы вам в дорогу собрали, а теперь дальше в путь пора...

— Куда? — выпалил Иван, прежде чем успел подумать. — ВАМ?!

У Яги даже кучерявый волос с бородавки не шелохнулся.

— А сам-то как думаешь?

Сбледнув с лица от догадок, Ваня осунулся на лавке, робко предположив:

— Может, службу какую надобно?..

— Нет, — сурово разочаровала его карга. Подобралась так, что царевич вспомнил, с кем говорит, поежился.

А Яга внушительно продолжила:

— И хотелось бы, не скрою, да службу я с тебя пока ни за что стребовать не могу, Ванечка! И никто не сможет, покуда ты Кощея бережешь, — запомни накрепко! Эта твоя служба все превозмогает, ты ее первой добровольно на себя взял, Делом поручился... Ее первой и выполнить должен! Могла бы — я бы поставила условия, да нечего мне равноценного взамен предложить али потребовать, а обманывать — себе Лихо звать!

Иван подавленно уткнулся взглядом в скатерть.

— Что же это... Мне — Кощея и дальше...

— Дальше... Что дальше сбывается, никто не скажет! А ехать тебе, Ваня, в кощеево царство! — жестко скрежетнула карга. — Мне ЕГО у себя оставлять неможно, и кому как не тебе домой отвезти?

Ваня молчал долго, смотрел через окно на залитый солнцем двор, где Настя лила старое жито и сыпала басовито гогочущим гусям зерно...

— А если я не хочу? А если не поеду — не повезу?! — больше всего заплакать сейчас хотелось.

— Что ж, на нет и суда нет, — хмыкнула Яга. — Гостя не обидели, в дорогу снарядили, чем могли. Порог знаешь где. К ВОронам загляни, там уж целых три девки заневестились, тебе как раз какая и пригодится...

Иван сидел — как оплеванный!

Поднимал взгляд, точно каждая ресничка как те цепи кощеевы весила:

— Я же дороги даже не знаю...

— Серый проводит! — усмехнулась на такой слабый довод Яга. — Я тебе еще и клубочек дам зачарованный: будешь ко мне напрямки бегать, ежели что.

— Ежели что?! — Ивану совсем поплохело.

— Вань, ты сразу говори — отвезешь или нет?! И поверь, чем быстрее вы у Кощея окажетесь, тем тебе же спокойней будет! — нажимала карга. — Никому другому без его Слова туда ходу нет, ни Моревна, никто иной — вас там не достанут...

— Без его слова?! А я тогда, как туда попаду? — Иван давно уже метался от стенки к стенке.

— Ванечка! Так ты ж хозяина домой привез, лишь тебя и пропустят чары в сами-то его покои!

Ваня вяло присел обратно за стол, подозревая, что ему уже и конь оседлан, а Серый только и дожидается в кустах за частоколом, не желая участвовать в 'дискуссии'. Или зубы снова скалит, под ближайшей елкой затихарившись!

Задумался, челюсти стиснул до хруста, понимая то, что прямо сказано не было, — а затем горько переспросил:

— 'Спокойней' будет?

— Да, Ваня.

— Да...

Вот оно как бывает. Когда кроме как в Кощеево царство идти некуда!

И возразить нечего. Сам же говорил Волку, что за ними погоня будет, а учитывая КОГО именно он умыкнул, вряд ли дядюшка 'ау' с крыльца покричит да на том и успокоится. Особенно сейчас, пока Кощей еще беспомощен. Конечно, о сонном гребешке они знать не могут, но тут не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, что за один день тот на ноги встать не сможет и в полную силу не войдет.

Кроме Яги, Иван здесь никого и не знает, куда идти тоже, и сомнительно, что за него кто-то за просто так вступится. До дома удачно доехать — возможности почти нет, к тому же Ваня сильно сомневался, что там реакция на его поступок будет положительная. Казнить его не станут, но тем не менее для них дядя — герой Иван-царевич, а он — мальчик Ванечка, который по дурости врага освободил... Н-да!

И Яга права: раз уж начал дело, будь добр закончить. Он и когда ключи воровал, не надеялся, что вот разомкнет цепи и все, дальше пленник могучим чародейством куда подальше по воздуху улетит! Что же теперь изменилось? Иван за них обоих просил Серого о помощи, так что просил, то и получил — какую могли им помощь оказали. Дальше сам.

Исходя из всего перечисленного, выходило, что вариант скоренько добраться до Кощеева царства по тайной тропке и пересидеть бурю там — со всех сторон, говоря по-казенному, самый оптимальный и логичный. Оправданный, и возмущаться здесь нечему, подумал бы немного — сам сообразил бы. Дергался Иван по сути лишь потому, что его подопечный не кто-нибудь, а сам Кощей... Ну Кощей, ну и что, Яга с Серым вон, только рады радёшеньки, а ему и подавно переживать поздно уж!

И тут до Ивана окончательно дошло, что переживать ему в самом деле стоит по другому поводу, а всякие душевные терзания оставить на то время, когда они в безопасности окажутся.

— Как же мне Кощея везти, если он спит? Опять в седле?

Яга разве что не зацвела!

— Зачем в седле? У меня хороший возок есть! За одно припасов побольше возьмешь, травки какие нужные на первое время...

— Точно! — встрепенулся Иван, не дослушав. — Припасы! Не на день ведь еду. Что там есть-то будем? Или волшебство какое?

Карга задумалась:

— А ведь верно говоришь, Ваня. Такого волшебства, чтобы голодному из воздуха яства создавать не бывает. Если где-то прибыло, значит где-то убыло. Как оно там, у Кощея в замке, я не знаю, не была... Однако ж он в плену не первый год томился, а слуг себе сейчас, ясен пень, позвать не сможет пока не проснется... Ничего, поговорю я кое с кем, попрошу, и Серому накажу последить, — не пропадете! А там, ежели понадобится и еще что-нибудь придумаем, не печалься.

Из сеней раздалось смущенное покашливание, и карга отвлеклась от своих мысленных прикидок, ехидно хмыкнув:

— Заходи уже! Давненько стоишь?

К удивлению Ивана в горницу вплыла смущенно розовеющая Василиса, правда без книги и без кота.

— Я не специально! Я... а, ладно! — Вася тряхнула ажурными сережками с бирюзой и решительно закончила. — Я слышала ваш разговор и могу помочь тоже. Вот.

На стол перед ошарашенным Ваней легло простенькое колечко, точнее перстенек с непонятным мутновато-розоватым камушком. Юноша покосился на не менее озадаченную Ягу, довольно сияющую премудрую девицу и даже отодвинулся опасливо — на всякий случай.

— ?

— Снимешь с правой руки на левую — появятся у тебя три помощника и будут приказы твои выполнять, — пустилась в объяснения гордая Василиса, правда под конец опять смутилась, неохотно признавшись, — только это опытный образец, экспериментальный. У них пока функции вложены только по хозяйству: скотину покормить, прибраться, одежду постирать... Зато сшить что-то уже не смогут. И готовят только самое простое. Бланманже с гусем в черносливах откушивать не придется, но кашу сварят...

Василиса даже виновато руками развела:

— Они глупые пока получаются. Опытный образец, дорабатывать еще много надо...

Иван посмотрел на перстенек, прямо скажем, выглядевший как дешевая девчачья безделка с ярмарки, другими глазами, постепенно проникаясь к заумной девице глубокой признательностью. Вот что значит женский ум! Про еду он сообразил, а вот то, что эту еду готовить, как и порты стирать, — ему самому придется... и в лучшем случае пока не проснется Кощей и не призовет слуг, — как-то мимо ушей пролетело. Что поделаешь, не в привычках у царевичей подобное в голове держать!

— Спасибо!

— Пожалуйста, — Василиса пожала плечиком. — Насовсем бери, тебе нужнее!

— Не жалко?

Ваня уже примерял подарок, и то, что тот, сделанный все-таки на девичью ручку, влезал только на мизинец — его совсем не заботило.

— Понадобится — я себе еще сделаю, — не без самодовольства фыркнула Василиса, — за одно и над схемами с памятью подумаю, как улучшить. Ну там, чтобы и шить, и ремонтировать, строить умели, а если еще самообучающимися сделать или чтобы от хозяина умения брать могли...

Иван невольно поежился, глядя как фанатично разгораются и восторженно закатываются глазюки у неугомонной девчонки.

— Ты права, мне, пожалуй, и этого хватит, — торопливо согласился он, еще раз поблагодарив.

Яга одобрительно поцокала на подарок, и согласилась, что рассиживаться вообще-то некогда.

— Счастливого пути, Ванечка! Захаживай, всегда рады...

Даже Настя помахала вслед платочком, прежде чем скрыться с туеском в тех самых царапучих кустах.

* * *

Вот уже который час Иван бродил по замку кощееву в состоянии полнейшего обалдевания — иными, более приличными, словами состояние, в котором он находился с момента прибытия, не выражалось!

За время дороги, оказавшейся не такой уж длинной, царевич расслабился, от души наслаждаясь погожим деньком. А чего напрягаться? Ясно же, что и возок, и исправно катившийся впереди клубочек — Яга дала ему не зря и не простые, вот и стелилась впереди праздничной скатертью дорожка, никуда не сворачивая.

Это не значит, что Иван не торопился. Он помнил об опасности преследования, да и просто ночевать в лесу абы где не хотелось: за крепкими-то стенами всяко надежнее, даже если это стены чародейского замка. Но сейчас, насквозь пронизанный солнечными лучами лес тешил душу сияющей и переливающейся зеленью ветвей, колышущихся от легкого, приятно прохладного ветерка, который под птичий пересвист пьянил голову запахами прогретой земли, цветущих трав, молодой хвои, прозрачной смолы на березовой и липовой коре... Кругом стояла такая красота и благодать, что сердце звенело в груди как колокольчик, а каждый вздох был прозрачным, как живительный родник!

Может это были тени от листвы, а может, другие тени, — те, которые внутри, а не снаружи, — но показалось, что и в Кощее что-то неуловимо изменилось. Ваня даже посочувствовал искренне: колдун там или не колдун, бедняга, сколько ж он белого света не видел, свежим воздухом не дышал...

Так и добрались, поспешая медленно. Иван вначале и не понял, что добрались: подобрал клубочек перед журчащей по камням неглубокой речкой и огляделся с долей растерянности — на противоположном берегу высилась скала или утес, чье основание уходило под воду, и, судя по всему, там речка не была такой уж мелкой. Клубочек в руках затих и никуда не порывался бежать дальше, однако на другой стороне возможно было углядеть лишь небольшую проплешину далеко слева у подножия. При о-очень большом желании это пятнышко можно было принять за начало не тропы даже, а узенькой стежки, ведущей, предположительно на утес к вершине, но Иван сильно сомневался, что по ней пройдет хотя бы один конь, не говоря уже о возке.

А больше некуда! Скала, заросли, дальше другая скала, густо поросшая хвойником... Ни другой дороги, ни тем паче какого-нибудь жилья — ни духу, ни слуху не было.

Ждать подлянки от клубочка не приходилось, однако и что делать дальше Ваня не знал. Покрутил в пальцах хвостик ниточки, наткнулся на колечко... придумал:

— Что... хозяин... надо? — как и обещала Василиса, перед парнем возникли три совершенно одинаковых молодца вполовину обычного человеческого роста, с очевидной готовностью услужить.

Правда, одинаковые лица у них выглядели будто восковые, и умом действительно не отличались.

— Подите на тот берег, туда, где тропинка видна. Посмотрите, что дальше, да ко мне возвращайтесь и расскажите, что увидели, — распорядился Иван болванчикам.

Долго ждать не пришлось, зато Ваня наглядно убедился, что речка прямо у утеса, пожалуй, и его с головой скроет, а вот чуть правее под камни уходит, воды там — едва сапоги замочить... Под напряженным взглядом царевича, болваны вернулись, едва сунувшись в заросли и доложили, что тропка узкая, обрывается почти сразу, а за нею — лаз сажень на сажень, а лаз забран решеткой в ладонь ячеей, а замка у той решетки нету...

Вот тебе и глупые! — присвистнул Иван. Ему бы, например, и в голову бы не стукнуло ту решетку еще мерить! Поздравляю, Ванечка, дожился... До семнадцати годов дожил, а чародейская кукла умней тебя!

Ладно, Ваня, не об том думаешь.

Так, выходит, они на месте: возок Яга наказывала обратно отпустить, как доберутся... Ваня не совсем понял, что это значит, но видать, карга точно знала, что это средство передвижения им больше не понадобится... Значит, правильно все! Снедь и снаряжение до поры можно и на коня переложить, — в тоннель вьючная лошадь пройдет. Кощея Иван и на руках донесет: за день тот тяжелее не стал, а решетка наверняка тоже волшебная. Яга ведь намекала, что господина, пусть и беспамятного, в замок пропустит... Ваня решительно взялся за дело.

Помощников он навьючивать не стал: мало ли какие чары у Кощея стоят на границах, еще развеют напрочь чужое активное колдовство или все, что неживое, а движется. С возком вовсе думать не пришлось: стоило наконец распустить шлеи и поднять из него спящего колдуна, вслух констатировав:

— Теперь все, можно и возвращать Яге на двор...

Договорить не успел, — как деревянное изделие почти на дыбы встало, что-то проскрипело, скрежетнуло, и унеслось от опешившего Ивана обратно по дорожке средь берез... Ваня невольно сглотнул и передернулся, не замечая того, от испуга теснее прижав к себе костлявые мощи чародея. И пошли они, ветром гонимые...

Не гонимые, конечно! Наоборот. Юноша осторожно ступал по камням, коварно скрывающимися под бурыми и зелеными водорослями, но холодный поток, хотя и сильный, — хлопот не доставлял. В какой-то момент конь остановился, долго пил фыркая и встряхивая гривой, а как известно — конь дурной воды пить не станет. Река не угрожала сбить с ног, скорее предупреждала, иногда вообще уже из-под самых каблуков порскали в стороны стайки мальков... Ваня бы даже улыбнулся.

Если бы смог: пока он шел, сам воздух над речкой стал тяжелым, густым и тягучим, как патока. Он не смотрел вверх, потому не видел, что даже небо изменило цвет на пронзительно-оглушающий оттенок, став провалом куда-то в неотвратимо затягивающую, неведомую и незримую глубину. Иван за эти несколько десятков шагов взмок, по лицу катился соленый пот, застилая глаза... Он пошатнулся, оступившись, — показалось, что не он, а мир вокруг моргнул на мгновение, — юноша сразу же выпрямился, чудом удержав равновесие, и все же ступил на берег, тяжело переводя дыхание.

Потряс кудрями, разгоняя муть: водицы бы испить, но к этой речке он теперь доверия не испытывает! Присел бы, — да не был уверен, что поднимется... А если это только первое испытание?!

Не до гордости сейчас, приходилось признать, что очнется тогда Кощей рядом белыми косточками очередного 'царевича'. Кощею, само собой, все равно, однако Ване себя в виде косточек представлять не нравилось!

А назад пути нет! — Иван уже зло скрипел зубами, пытаясь и бессознательное тело на руках удержать, поводья не выпустить, и хоть за какую боле-менее надежную былинку ухватиться, чтобы по 'тропке' вскарабкаться.

И высотой-то она была всего ничего, вот только стояла прямо и ровно — вверх, почти как тот утес. Камни под ногами шатаются и сыплются, корни — торчат в самых подлых местах, царапучая мерзость лезет и снизу, и сверху, и со всех сторон — и это не репей!!! У него руки и физиономия выглядели так, будто все коты в мире сбежались и решили, что им срочно нужно точить когти именно об царевича, а не об пенек какой!

Ваня не подозревал даже, что способен на такую ярость, продираясь вперед. Между тем стремительно стемнело, опять потянуло туманом... И снова ночь, и снова он один с Кощеем непонятно где... Иван не выдержал и тихо заплакал, молча глотая слезы. Сел, на поваленный ствол, придерживая все-таки Кощея, а второй рукой неловко утирая лицо, хотел было откинуться на что-то, чтобы дать отдохнуть сведенным плечам...

— Дурак ты, Ваня, даром что царевич! — признал Иван, когда под его спиной решетка не только разъехалась, открывая вход, но и чары осветили окрестности.

К реке вела вполне удобная и широкая дорога вправо, немного вихляя, правда. Думай дальше, Ваня! Замагичена она. И ежели тебе с Кощеем на руках решетка открылась, то и повозка бы с ним на ней — до сюда бы довезла!

Сидя на камнях, Иван переснял перстенек:

— Идите по лазу в замок кощеев. Найдите хозяйские покои, приберитесь, чистую постель застелите. И тогда возвращайтесь меня проводить.

Болванчики нырнули в тоннель. Один Ваня плакал уже не стесняясь: лес, ночь, звезды и Кощей: я не хотел, я не думал, не намеревался, за что?!

Долго предаваться унынию не получилось, да и не сидеть же на пороге всю ночь напролет. Переведя кое-как дух, Иван направился по тоннелю. Решетка за его спиной так же плавно и бесшумно встала на место, а впереди, по мере продвижения, по стенам сами собой загорались бело-голубым бездымным и нечадящим пламенем факелы. Ваня задумку оценил, тем более, что, хотя тоннель оказался довольно коротким, но снаружи стояла кромешная темень и разглядеть противоположный конец было трудно.

Пока он шел, парня то и дело обдавало сухим ветерком, от которого слегка покалывало кожу и потрескивали волосы, но ни ловушек, ни препятствий ему не встретилось. Иван не стал об этом задумываться: глупо было бы предполагать, что у Кощея не стоит каких-либо хитрых защитных чар, однако, как он убедился, они не могут не пропустить хозяина и его 'средство передвижения'. Главное, чтобы потом, когда он Кощея с рук отпустит, — какой молнией не шандарахнуло по темечку!

К решетке на выходе тоже необходимо было прикоснуться, чтобы она втянулась в стены. Иван спокойно вышел, огляделся и понял — в замок Кощеев они вперлись с черного хода для слуг али прочей челяди.

Лаз выводил на вполне обычный и узнаваемый внутренний двор, вымощенный небольшими разноцветными фигурными плитками и выложенными каким-то замысловатым узором, не очень различимым в свете всего двух факелов по бокам от проема. По сторонам можно было рассмотреть иные похожие проходы и двери, вероятно ведущие в какие-нибудь другие помещения, — например, хозяйственные, те же конюшни... Была здесь и стена, перегораживающая пространство от одной скалы до другой, — как положено, со сторожевыми башенками, внушительными главными воротами в центральной, облицованная плитами и крытая по кровле надежной черепицей. В целом, все понятно, все чисто и красиво, ничего лишнего.

А вот чего Ваня не увидел, — так это замка как такового! Царское крыльцо с высокими ступенями и венцом — было, а замок — нет...

Иван запоздало поймал челюсть, подошел ближе и наконец понял — замком Кощея была сама скала! Где-то вверху можно было различить окна и даже балкончик или террасу...

Двери перед ним раскрылись без единого скрипа, господина и владельца всего этого дива он уложил в каким-то чудом отысканной болванами спальне, машинально отправив тех позаботиться о коне, и теперь бродил по чародейскому жилищу с раскрытым ртом и выпученными круглыми глазами. Чего-то, хотя бы отдаленно похожего — Ваня не то что не видел, не читал о таком... Он и представить не мог!

Начать с того, что заблудиться внутри — было как плюнуть. Лестницы и коридоры расходились вверх, вниз, вправо, влево — совершенно произвольно и под разными углами, как левой пятке вздумалось: в отличие от рукотворного дворца, гора попросту не имела строгой четкой этажности и полет фантазии не ограничивался планировкой.

Может быть поэтому фантазия порхала здесь ярким фениксом и пела птицей сирин! Иван с трепетом провел пальцами по стене: она, перила лестниц — это не было панелью... Это была резьба, умело подчеркивающая узорами цвет и структуру самого камня от сводов до пола. Хотя панели, панно и розетки тут тоже были, везде и самые разные: как в спальне у чародея из янтаря и бирюзы, из малахита и аметистов... Бериллы, хризолит, аквамарины, жадеит, ониксы, лазурит, циркон, хризопраз, встречался мрамор теплых тонов и рыбий зуб, — Ваня заметил, что в убранстве предпочтения отдавалось голубым и зеленым тонам, исключение составляли яшма и сердолик.

Причем все это великолепие не просто торчало по углам грудой булыжников! Нет, это были именно произведения искусства, в каждом — очень тщательно подобранные, ограненные камни и пластины в изысканной оправе. И не обязательно золотой! Золото разных оттенков, конечно присутствовало, но с ним успешно соперничали и более тяжеловесная бронза, и светлое серебро, и мельхиор... Чеканный, тяжеловесный прибор ничуть не уступал прозрачной паутине кружева какой-нибудь шкатулки.

А зеркала?! Если на зеркало высотой в полный рост Иван особого внимания не обратил, занятый другими впечатлениями, то узрев в какой-то комнате вместо потолка мозаику из зеркал, — натурально охренел! После этакого потрясения витражные картины вместо окон — немножко не впечатляли... Дальше, видимо, просто некуда уже было.

Царство камня и металла, приятно уравновешивала мягких оттенков резная мебель Она успокаивала глаз, хотя Ваня при всем желании не смог бы распознать материал — ему неоткуда было разбираться в кипарисе или кедре.

Разумеется, некоторые двери ему не открывались, — ну оно и понятно! Зато Иван без усилий нашел парадную залу с витыми колоннами, поддерживающими высокий свод, и торжественную трапезную. И что-то подобное выше, рядом с хозяйскими апартаментами, рассчитанное не более чем на трех-четырех человек, с уютным ажурным балкончиком, чтобы сверху любоваться садом...

Блуждая по переходам, Ваня натыкался на книгохранилище: мимолетного взгляда на его содержимое, хватило, чтобы начать истерически хихикать — он точно знает одну Василису, которую Кощею умыкать не пришлось бы. Сто против одного, достаточно было бы мельком показать ей эту сокровищницу знаний, и премудрую деву пришлось бы отрывать от косяка вместе со всей колодой и утаскивать отсюда за косу! Она сама бы того Кощея книжкой потяжелее прибила бы, неосторожно пожелай тот ее выгнать...

Оружейная — уже его заставила захлебываться восторженными слюнями, несмотря на то, что воином Ваня все-таки не был. Но... столько разнообразных, совершенных в своей выверенной красоте клинков!!! Наверняка, где-то был и обычный оружейный склад, однако судя по всему, Ивану повезло сразу же набрести на личную коллекцию чародея...

То и дело юноша натыкался на помещения, многие из которых не открывались — с тиглями и мехами, колбами и непонятными устройствами с витыми трубами, аккуратно, если не любовно разложенными инструментами, от ясного и простого молота до маленьких щипчиков и пилочек, которые и девке-то для ногтей не подойдут. Иван и не лез туда: дом-то известно чей, он вон, у Моревны и Яги уже полазил по самое некуда! Хватит.

Сунулся в подземелья — первым делом наткнулся на винный погреб, посмеялся над собой. Пошел обратно, заблудился снова, да и восторженная оторопь начала понемногу сходить. Либо же попросту усталость брала свое и организм все же смог достучаться до рассудка: Ваня, зевая и волоча ноги, пополз по замку уже целенаправленно.

Поиски успехом не увенчались, пришлось вызывать болванов и приказывать, но он же не кот, чтобы по углам метить в чужом доме... Вели его долго и вниз. Иван заподозрил, что и в этот раз где-то не все учел в приказе.

Кощей, да, — колдун. Только представить, как он со своей спальни на самой верхотуре, захотев пописать, летит — не иначе из окна по воздуху, — а затем стремглав бежит в самое глубокое подземелье — как-то не получалось даже вообразить такого идиота! Измотанный Ваня сделал себе заметку, завтра на свежую голову изучить замок не на предмет восторженных оханий, а чего-то куда более полезного для жизни.

И все же, конечный результат похода — выбил его из колеи, глаза вновь неотвратимо приобретали совершенно округлую форму... Ну что сказать? Видимо, баньки у Кощея ждать не стоит!

Это... помещение... Целый подземный грот... С целым настоящим озерком... Со скромным таким водопадиком, и не одним... С холодными и горячими источниками... С облицованным бассейном поодаль со ступенями и внутри, и снаружи... И да, с необходимым 'местом уединения' в отдаленной нише. Со стоком и нагретым сидением... Это было чересчур.

Иван выволок себя обратно. Вышел на улицу, подышал немного ночным небом...

И лег спать на первой же попавшейся от входа скамье, прикрывшись сброшенным кафтаном и положив вывернутую изнанкой шапку под гудящую колоколом голову.

* * *

Было ли дело в какой-то особой магии места или же просто сказалось подсознательное ощущение уверенности и некоторой определенности, но Ванечка выспался на удивление хорошо. Проснулся он, конечно, не с петухами, — да тут их и не было, — однако достаточно рано. Свежим, бодрым и с ясной головой: как раз в нужном настроении, чтобы приняться за насущные заботы.

Проверил коня и обнаруженную сложенной у входа поклажу, перекусил даже и для начала попробовал освоиться в замке и научиться в нем ориентироваться. Это было трудно — замок, так поразивший его ночью, днем производил не менее, а может быть даже и более сильное впечатление. Большинство комнат, по вполне понятным причинам, были сравнительно небольшими или разделялись между собой арками и аркадами, но все помещения были прекрасно освещены. И дело было не только в окнах или чарах, здесь явно крылся еще какой-то секрет.

Игра оттенков, контраст падающих лучей, природно темных стен и более светлых деталей интерьера — завораживали. Во всяком случае, становилось очевидно, что Кощей хотя и жил в горе, тем не менее не испытывал душевной склонности ко мраку подземелий! Да стоило лишь вспомнить его спальню — у самой вершины с огромным витражным окном и широким балконом, оформленную насыщенным солнцем янтарем и живой бирюзой... Для Вани, в его внутреннем восприятии снова что-то немного сдвинулось: не может же человек, который последовательно и упорно окружает себя такой красотой, так тонко различающий ее грани, — в глубине души быть злобным ублюдком?!

А следом за восхищением, Иван незаметно для себя проникался еще и уважением, уверившись, что здесь абсолютно все тщательно и хитро продумано. Стоило лишь прекратить пялиться по сторонам, как деревенский дурачок на ярмарке...

В замке они были одни с глубоко спящим чародеем, однако все предметы и убранство находились в сохранности, так что волшебными были не только двери и светильники, тут явно стояли какие-то чары для элементарной чистоты и порядка. И опять-таки даже не в волшебстве суть! Да тот же нужник, который Ваня вчера замучился искать, разумеется был не в единственном числе! Больше того, ко всем покоям, — и хозяйским, и которые Иван расценил как гостевые, — прилегала небольшая уборная, с необходимыми приспособлениями и чем-то вроде маленького фонтанчика, чтобы руки или же лицо сполоснуть. Красота красотой, но вот о подобных, вроде бы незначительных деталях — не каждый эстет задумается!

Хотя, вон, Савелий, батюшкин зодчий, говорят, одну башню пять раз разбирал и собирал! Видать, не бывает в таком деле лишних и мелких деталей.

Проведать Кощея Ваня входил со странным смешанным чувством. Что-что, а уважение там однозначно присутствовало — то единственное чувство, которое безусловно заслуживает человек, умеющий и знающий больше тебя.

Второй, до поры подавляющей все прочие ощущения, — оставалась жалость, впившаяся в сердце железными когтями, когда Иван, теперь уже самостоятельно, пытался его напоить: может, там внутри чего по глотке и стекало, однако горло при этом не дергалось... Юноша подавлено растер лицо ладонью.

Подумал немного и вернулся к вещам, среди которых видел и внушительный свиток, должно быть с наставлениями и указаниями от Яги.

И чего он раньше его не почитал?

Потому что дурак, ты Ванечка, а не царевич! Оказывается, одно другому не мешает! — Иван зло всматривался в список.

Нет, общий смысл был понятен и вопросов не вызывал, как и причина, по которой Яга их настолько бодренько спровадила, хорошо хоть и дальше помогать обещала. А вот запросто смириться с тем, что легло на его плечи и совесть — как-то не удавалось!

— Итак, самое время подвести итоги, — похоронным тоном сообщил себе Ваня, на случай если опять чего в мозгу не задержится.

На некоторое неопределенное время, покуда события не утрясутся — не улягутся, он застрял в кощеевом замке. Наедине с Кощеем. Кощей беспробудно спит твоими же стараниями и проснется лишь тогда, когда восстановит всю свою силу. Замечание: силы у него, — опять же, в том числе и твоими стараниями, — слегка так немного! Получается, что фактически все накопленное уходит на восстановление тела.

Иван покосился на кошмарную мумию на постели и спросил себя, проснётся ли Кощей до того, как у его братьев родятся правнуки, у него же выпадут зубы и последние седые волосы, а клюка станет неразлучной спутницей?

Само собой, выход был! Поспособствовать восстанавливаться телу бессмертного колдуна, не тратя на это излишки магии. И для того с бессознательным Кощеем не кому иному, как горе-царевичу Ване надлежало делать все то, что обычно делают с истощенным человеком. Поить, поначалу по чуть-чуть, но часто... Кормить, конечно, сильно сказано, но — поить чем-нибудь более питательным, чем вода или укрепляющие отвары.

Откровенно доконало Ивана указание купать Кощея не реже, чем раз в седмицу, причем в трех водах — соленой (?), после студеной (насколько?!), и самый мощный по своей убойной силе наказ: в воде кипяченой — семь раз на тридцати трех травах, апосля растирать всего маслами, смешанными с живицей, ладаном и корнем куста чертова...

Нужно ли говорить, что Иван смотрел на список настолько потрясенными глазами, какими и дядюшку за насилием не созерцал?! Как там Волк смеялся?

Не-ет, это не Кощей, это ты попал, Ваня!

* * *

Что бы в жизни не происходило, но человек не может удивляться вечно, острота впечатлений постепенно притупляется. Иван посидел немного, повздыхал, однако разумеется лист с подробными инструкциями от этого в руках не развеялся. Парень невесело усмехнулся: вот так оказывается одно вроде бы верное решение способно если не разрушить совсем, то кардинально изменить жизнь. Всего каких-то пару дней назад он был беззаботным мальчишкой твердо уверенным, что весь огромный мир — это ему такой подарок, чтобы скучно не было. В одночасье намного старше Ваня, конечно не стал, тем не менее сейчас ему предстояло наконец взять себя в руки, чтобы набраться смелости и достоинства для принятия решения.

Решения, мягко сказать, нелегкого и означающего серьезную ответственность. Чего скрывать, и без того ясно, что это не он о ком-то, а о нем всю жизнь заботились. Теперь же — чужой дом, чужой беспомощный человек, уходу за которым придется посвятить немало усилий... ведь спихнуть такие обязанности на болванов попросту не получится, они действительно глупы и не справятся, в них вообще подобное не заложено.

Плюнуть на все, закрыть двери, покивав на волшебство, — колдун, пусть колдовством и спасается — выглядело соблазнительно. А что, из темницы вызволил, лихому несправедливому делу помешал и — хватит! Царевич он, а не лекарь и не банщик! Кто ему Кощей и что ему до бед кощеевых... Однако от таких мыслей в груди разливалось тянущее неприятное чувство, как будто он уже что-то подлое сделал.

Подлецом себя чувствовать Ивану совершенно не нравилось и в глубине души было даже страшно. Этак отступишь один раз, промолчишь второй, а потом не успеешь оглянуться и сам кого-нибудь пытать и насиловать начнешь, подобрав себе любимому удобное оправдание!

Вспомнилось, как чародей у своего мучителя воды просил... Ваня решительно тряхнул головой: нет, никто не заслуживает, чтобы его беспамятным и обессиленным бросили!

А раз больше взяться некому, видать придется Ивану и дальше самому справляться с тем, что начал. Что многого не умеет, — ничего, научится, он-то не болван! Зато в праздности скучать действительно не придется. Да и с купанием нормально получится: однажды справился, в следующий раз тоже не переломится... тем паче, что в этом щепетильном вопросе вовсе деваться некуда: когда очнется, Кощей вряд ли с пониманием отнесется к тому, что его обнаженным телом любовалось половина царства! Пойдут клочки по закоулочкам...

Оборвав на корню терзания и муки совести, Ваня принялся за дело, пока его решимость и упорство не дали слабины, заставляя снова передумывать одно и тоже. Он вновь попробовал напоить мужчину, прислушался к себе, внимательно его рассматривая, после чего в недоумении пожал плечами — толи он какой-то неправильный царевич, то ли еще что, но брезгливости не было. Сочувствие было, а брезгливость нет: чем тут брезговать? Человек как человек, просто плохо ему сейчас, много боли перенес.

Умные мысли пошли дальше по нужному направлению: решил делать, делай хорошо и тщательно. Иван отставил стакан, не из праздного любопытства подробно исследовал покои и обрадовался, обнаружив гардероб чародея. Вернувшись уже с посланным Ягой снадобьем досконально обработал все раны, постепенно едва ли не привычно впадая от их вида в состояние тошнотворного ужаса. Расправил постель, правда, с переодеванием и сорочкой пришлось попотеть с непривычки, но Кощей все-таки не собака приблудная, чтобы абы как валяться.

Усталый Ваня довольно оглядел результат и даже загордился: вот теперь все и достойно, и пристойно! Можно и о своих удобствах побеспокоиться.

Для себя царевич нахально выбрал самые ближние к хозяйским комнаты (попросту, чтобы не плутать постоянно), вызвал троицу из кольца, распорядившись застилать постель и накрыть ужин из той снеди, что снарядила в дорогу карга. Сам Иван занялся изучением и разбором инструкций, — более внимательно, чем в первый раз и уже не впадая в панику.

И обнаружил, что было там все же, о чем стоило поволноваться: из необходимых ингредиентов в том мешке 'сена', который от щедрот отвалила Яга, все равно не хватало почти десятка, в том числе и загадочного чертова корня. Иван подумал-подумал, да и пошел искать письменные принадлежности и составлять свой список — по недостаче, больше-то он сделать с этим ничего не мог. Хорошо еще, что все мешочки были с бирочками, самостоятельно Ваня разве что лопух от крапивы у обочины отличал. А мать-и-мачехи листья вообще свежие требовались... И где их брать?

Так, потихонечку, незаметно нарисовался второй список — неразрешимых задач и вопросов, начиная от того где же все-таки раздобыть эту чертову траву и что это вообще такое, заканчивая тем, чем еще можно поить больного, например, то же молоко давать, и где взять уже это.

Яростный мозговой штурм успехом не увенчался, зато окончательно измотал парня. Чувствуя, что его вот-вот сморит прямо за столом, Ваня заставил себя напрячься в последний раз, навестил Кощея, и повалился спать, от души понадеявшись, что утро действительно окажется мудренее.

А на утро заявился Волк.

Вызывающе разудалый и развеселый волчара обнаружился во дворе спозаранку, Ваня едва глаза продрать успел.

— Утра доброго, царевич! Вот, заскочил проведать, как вы тут обустроились, все ли благополучно.

— Да ничего, — растерянно отозвался Иван, — в порядке все, стараюсь понемногу...А ты как сюда попал?!

— Ванечка, — с укоризненно улыбнулся Серый, — ну я же кто? Помощник и проводник! В любое место провести могу, а этих стен для меня вовсе нет. Точнее меня для них нет...

Ваня покивал, — и правда, чтой-то он глупости спрашивает, — а затем до него стало доходить, о чем, собственно, речь. Нет, само собой, он был рад знакомому лицу, общению, однако же понимать, что тебя опять провели как дите малое — было горько.

— Погоди-ка погоди, Серый! — Иван отошел к скамеечке у стены и сел. — Я чего-то не понимаю!

— Что же ты такого не понимаешь, Ваня, что за мгновение с лица спал? — прищурился Волк, пристально разглядывая юношу.

Тот взгляда не отвел и заговорил медленно, старательно подбирая слова:

— А не понимаю я вот чего: ежели ты везде пройти можешь, что же ты сам друга не освободил и домой не отвез?! Первое — еще куда ни шло, я сам влез не спросясь, а второе-то с чего так радостно на меня взвалили?!

— Та-ак, утро добрым не бывает! — Волк с силой растер пальцами переносицу и присел рядом. — Вань, давай я тебе сначала совет дам, а потом по порядку отвечу, чтобы еще каких недоразумений не возникло.

— А давай! — с вызовом бросил обиженный Иван: до слез было больно, что его все вокруг за недоумка держат.

— Получай, — хлестко согласился оборотень, не жалея. — Так вот, Ванечка, ты просто сразу привыкни себе в уме держать, что здесь не просто другое царство, здесь другой мир, в котором почти всё — не то, что на первый взгляд кажется. И когда ты это накрепко запомнишь, — тебе сразу станет не легче, нет, но гораздо проще! Пустых обид уж точно не возникнет.

Серый подождал, однако насупившийся Иван тоже не торопился нарушать молчание.

— Теперь объясняю. Первое: Кощей мне не друг и не приятель. Прямо скажем, отношения у нас с ним давние и сложные... Тебе будет достаточно знать, что смерти мы друг другу не желаем, Кощей мне никогда зла не причинял, мне ему — тем более не за что... Но поверь, его не осчастливит даже то, что я его слабость из-за седьмого пенька за перелеском видел! Второе: пройти, провести — я могу! В том смысле, что отвлечь. Потому что неужели ты думаешь, что зная обо мне, у каждого самого завалящего знахаря не стоит оповещающих чар, которые в ту же секунду сообщат хозяину о моем появлении? Третье: по тем же самым перечисленным причинам, отвезти Кощея я мог, а вот остаться — нет! Я все-таки Волк, Ванечка, нельзя мне... И как ты думаешь, кто вас страховал, любые следы путая? Так-то.

— Прости, пожалуйста...

— Почему ты? — жестко продолжал будто не слыша Волк. — Догадайся, раз такой сообразительный выискался! Не в том суть, что ты начал, тебе и заканчивать. Ты, Ваня, в каком-то смысле сейчас чист аки младенец. Ты сам себе хозяин, и выбор сделал по своему разумению, по сердцу судя. Ты никакого Слова не давал, никаких обетов и запретов на тебе нет, так что тебе и порушить даже нечаянно нечего. Никакой корысти тебе с Кощея тоже нет, одни хлопоты пока... Сокровища? Так Кощей — Правду блюдет, сам наградит. Сила его тебе и вовсе не сдалась... И непосильного, вроде горы сворачивать, — не требуется.

— Требуется, — отрешенно возразил Иван.

— И что же это? — нарочито скучающе протянул оборотень.

Вместо ответа Иван умчался за списками, обрадованный, что можно без стыда перевести дух и вполне объяснимо сменить тему разговора.

— Это!!! — царевич ткнул мрачному Серому под нос свои списки.

Тот принял их неохотно, с изрядной долей скептицизма, однако по мере прочтения настроение менялось, оборотень ощутимо расслабился и даже пару раз одобрительно хмыкнул:

— Да, опять ты меня, Ваня, удивил по-хорошему! С чертовым кустом, я тебе помочь смогу запросто: попрошу у Вари, она девушка добрая, либо Змея подключу — до царства Великого Полоза там рукой подать, а ему-то на крыльях... К девкам каждую ночь подальше таскался!

Иван внимательно слушал и тихо радовался, даже не обращая внимания на имена возможных помощников: что бы там Серый не плел про его сложные трения с Кощеем, но для Вани именно происходящее значило понятие дружбы. Это когда на ночной дороге без заминки закидывают себе на спину и мчатся подальше от угрозы... Отводят погоню... Или остервенело чешут в затылке, прикидывая у кого поскорее добыть необходимое. Иван честно признал, что очень бы хотел и гордился бы, если бы Серый однажды признал и его таким 'недругом'!

Оборотень, правда, истолковал грусть юноши по-другому:

— Вань, ты не переживай! Я для этого к вам и заглянул: уж с голоду пропасть никто не даст! И Яга лесных просила, и я забегать буду. Вася обещала гостинцы передавать, взамен на отчеты по ее 'эксперименту'... Так что если кошачий мяв услышишь — то у тебя не в ушах звенит! Это ее Митька дверь открыть просит с посылкой. Про все остальное не скажу и врать не буду... Тебе лучше у Василисы и Яги спросить: у одной книжки, у другой — опыт и знания ведовские. Выбери час да добеги...

— А разве я могу выйти отсюда?! — опешил Иван от очередной новости.

Волк недоуменно подергал бровью и предложил:

— А ты попробуй, на что тебе клубочек дан. На худой конец, я тут, и я тебя обратно проведу.

Ваня без возражений попробовал. И если парадные ворота под его рукой все же не открывались, то черновая калитка к речке слушалась как миленькая! Стоя на высоком бережку, Иван несколько раз глубоко вздохнул и приложил руку снова... Серый предусмотрительно отошел аж в самую воду.

...Решетка поддалась без малейшей заминки! Похоже, даже без прямого контакта с их хозяином, охранные кощеевы чары продолжали воспринимать юношу как принадлежность к тому и замку... Иван наконец выдохнул полной грудью, словно вся гора чародейского жилища разом свалилась с души! Если бы от счастливых слез над рекой тотчас встало бы коромысло радуги, — он бы не удивился.

Не заперт он вовсе, пусть даже в наипрекраснейшем дворце! Осторожность еще никому не мешала, но вот Серый заглянет... Можно и в речке рыбку поудить, и в лес выбраться! К Яге дойти за разъяснениями, за советом и обещанной помощью, ежели что.

И взамен всего этого, огромного, неведомого и незнанного, — всего лишь поить и мыть больного раз в неделю?! Да Ваня теперь сам из замка кощеева никуда не уйдет, покуда не гонят!!!

* * *

Жизнь такова, что на смену даже самым большим потрясениям, — хорошим ли нет, — неизменно приходит обычная повседневная рутина. Казалось бы, еще вчера ты переживал, расстраивался, безудержно радовался либо наоборот злился на весь белый свет, а на завтра причина всех треволнений воспринимается столь же обыденной, сколько необходимость позавтракать или причесаться. Немного хуже, когда становятся обыденностью сами потрясения, но как уже было сказано выше, острота впечатлений рано или поздно неизбежно притупляется.

Вот возьмем, например, знакомство со Змеем Горынычем. Скажи кто Ване раньше, что ему доведется увидеть чудище, а не то что поговорить с ним — он бы изошел от ужаса и восторга. Нынче же встреча произошла до обидного скучно, когда Иван улучил время и не откладывая в долгий ящик явился к Яге со списками наперевес. И если ему нужны были еще какие-то доказательства, что здесь все не то, что кажется, а сказки в большинстве своем бессовестно врут — теперь он убедился наглядно.

Змей действительно был змеем, крылатым, и чудищем. Огнем, правда плевался недалеко и, как ехидно заметила Василиса, несколько по другой причине, о которых в сказках обычно не упоминается. Сама девчонка обходила его по крутой дуге, презрительно морща нос и демонстративно ласково привечая не только Ваню, но и Серого. Понять ее было можно, потому как благоухал Змей в самом деле не розами.

Ибо был Горыныч так же, как и Волк оборотнем. В человеческом облике телосложение имел разочаровывающе субтильное, хотя гибкое и юркое. Смуглый, темноволосый, с раскосыми плутовскими глазищами, которыми умильно поглядывал на премудрую деву, пока не получил по загривку полотенцем от Яги и меткий пинок за подкат уже от Насти. Серый тоже вволю позубоскалил над несчастным приятелем на тему, что прозвище свое тот получил вовсе не потому, что за горой живет — какой из него горец, степняк в чистом виде, — а из-за специфического амбре. Скажем наконец прямо: бедняга Змей и сегодня мучился жестоким похмельем.

Собственно, потому и приполз к карге с повинной. Покажись он в таком виде родственникам, его бы ждал еще более суровый разнос: Великий Полоз лишь за голову хватался, мол, из какого гнилого монгольского болота только такой племянничек выпорхнул, птичка змеемордая, змеи вроде холоднокровные должны быть! Горыныч же был охоч до зелена вина и девок, как уже наслушался Иван, в чем никакой меры и удержу не знал. За что к тому же бывал с завидной регулярностью бит, причем иногда и этими самыми девками, как успешно продемонстрировала Настя, а не только их кавалерами и родичами.

У Вани похмельный Змей Горыныч ни удивления, ни уважения не вызвал. Парень лишь с сомнением уточнил, что, неужто вот этот и должен был помочь с корнем?

— Надо — так помогу, у меня с корнем все ладно, — зевнул Змей, за что тут же получил тычок уже от Серого.

Яга оказалась куда суровее: отнюдь не со стариковской силой, она за шкирку выволокла незадачливого гуляку из избы, приперла локтем к забору и что-то долго втолковывала, нежно поигрывая подвернувшейся под руку тяпочкой. Змей проникся, громко клятвенно пообещал, что не только корень чертова куста доставит в количестве, но и масла всякие ароматные и лечебные — лишними не будут... И по дороге обещал не сворачивать!

— Вот же гадина беспутная! — плюнула карга вдогонку выцарапавшемуся из захвата Змею.

Ваня его эффектного отбытия как-то не заметил: в тот момент он проходил подробный курс ухода за лежачими больными под чутким руководством Василисы, то и дело сыпавшей непонятными названиями и терминами, тыкая жемчужным ноготком в подходящую картинку в лечебнике. Он отчаянно пытался вникнуть, переспрашивал, путался, пробовал если не запомнить, так хоть записать себе какие пометки... Без толку.

Вскоре терпения на этакую твердолобость закончилось и у Василисы. Та захлопнула книги своим эффектным жестом, сунув их в руки опешившему Ивану:

— На, Иванушка, сам читай! Хоть грамоте вроде разумеешь, и то хлеб!

— Спасибо на добром слове, красна девица, — в духе Серого проговорил Иван, тем не менее прибирая книги. Эти он потом вернет, но и у Кощея в хранилище порыться тоже стоило внимательно: вдруг там не только про колдовство и чары труды есть.

— А ты молодец, Вань, — раздавшийся внезапно задумчивый голос Яги, разве что подпрыгнуть не заставил. — И впрямь справляешься!

— Рано пока говорить, — отмахнулся опомнившийся, но польщенный царевич. — Да и права она: я ведь не понимаю даже, что значит вода соленая...

— То и значит, Вань, — удивилась Яга, — чтобы соль в той воде была.

— Какая? Не солонку ж мне в бадью высыпать!

— Не солонку, — согласилась Яга.

— Морская вода? Еще чего не легче! — объяснение лишь больше взбудоражило Ивана.

— Вань, ты успокойся, — Яга взяла его за руку и усадила напротив себя. — Морская вода полезная. Настоящее море от тебя никто и не ждет, но Кощей колдун, и уж соль морская у него где-нибудь да и завалялась. Ты погляди повнимательнее просто...

— Я погляжу, — согласился юноша, — но пусть я буду впрямь идиотом смотреться, но не понимаю — соль ведь раны разъедать будет, а у него и глубокие есть!

— Ваня, а я тебе о чем только что толковала?! — с порога взвилась вернувшаяся было Василиса. — Покуда ДРУГУЮ соль возьми! Марганцевокалиевую, — она-то у Кощея в лаборатории точно есть, а нету — вон, Горыныч к тетке слетает, не отвалятся крылья! Физическая нагрузка полезна для профилактики разных зависимостей...

— Не кричи, Вася, — поморщилась карга, прежде чем возвратить внимание к Ивану. — Василиса правильно говорит, ничего сложного в самом деле тут нету. Книги ее возьми, на свежую голову почитай. Травы с зельями уж соберем тебе на первое время, а там — либо Кощей проснется, либо сам научишься. Что кинуть энти травки в кипяток надобно по порядку и по времени, как я написала, затем воду остудить до пригодного, — я чаю, сам сообразил. Лежать в них где-то около получаса нужно. Ну а уж студеная вода, которая тебя тоже так напугала, — совсем просто: от соли перед отваром прохладной водицей сполоснуть, чтобы не намешалось одно с другим.

— Вот так просто? — Ваня обескураженно уставился на исчерканный лист.

— В мире все просто, Ванечка. Все сложности — это уже человек сам себе придумывает, — Яга по-доброму усмехнулась.

Разумеется, на деле все было не так легко и безоблачно, как на словах. Поначалу голова буквально пухла и шла кругом, ведь как всегда получается — одна мелочь сразу тянула за собой другую. Разобрался со снедью и травами? Отлично, но их надо где-то хранить и желательно так, чтобы не запутаться потом опять ненароком и знать, надолго ли хватит. Причем, если возню с пищей можно было поручить волшебным Васиным служкам, и то, лучше было сразу проконтролировать их деятельность, чтобы потом не тратить время разбираясь, что же имелось ввиду и что получилось в итоге, то все, что относилось к лечебной сфере — полностью ложилось на Ивана, тут он иллюзий не питал. Все эти средства и ингредиенты нужно было собрать, разложить и желательно в одном месте, чтобы все было под рукой и не случалось каждый раз как дураку в затылке чесать, гадая что же он забыл или напутал. Продумать заранее не закончится ли необходимое в самый неподходящий момент и позаботиться о запасе. А еще ту же воду надо было где-то и в чем-то кипятить, как в больших количествах для купания, так и обычный укрепляющий сбор предстояло уже в следующий раз заваривать самому. И в это тоже надо было вникать.

К тому же Кощей Кощеем, но и о себе забывать не стоило. Например, судя по мизерным темпам, которыми шло восстановление чародея, Иван не сомневался, что застрял с ним как минимум до зимы. А это значило что? Правильно, что уже сейчас следовало задуматься не только о смене одежды, но и о теплом тулупе. Вообще, не чародея же грабить на подштаники!

Да и не стояло у него в каждом углу по сундуку с шелковым бельем и парчовыми кафтанами. Ткани и меха были, да: в отдельном хранилищах, самые разные от простых — на какую-нибудь утирку по хозяйству, до очень красивых, тонких с изумительными узорами и плотных с богатым, изысканным шитьем. Иван позаимствовал бы что-то подходящее без угрызений совести, в конце концов это тоже в каком-то смысле необходимость, чтобы он смог сколько нужно должным образом позаботиться об их хозяине. Однако, пришлось снова идти на поклон к Яге, со смущением сетуя на такую вот оказию, интересоваться насчет мастериц каких, да и насчет того, чем с ними расплачиваться помимо доброго слова.

Хотя, надо признать, что как-то не заметно для себя и довольно быстро, если смотреть со стороны — Иван втягивался в это новое, не похожее на прежнее существование. Ему и вправду не приходилось скучать даже когда более-менее пообвыкся, и наладился быт.

Ваня никогда прежде так много не читал, потому что библиотека у Кощея оказалась и впрямь, шикарнейшая! Полез он туда потому, что до смерти надоело чувствовать себя полным идиотом перед Василисой, да и к Яге не набегаешься по каждому пустяку.

Особенно когда у ворот объявилось войско во главе с самой Моревной. Случилось это неделю на вторую, после того как они обосновались в замке чародея. Иван уже мог поздравить себя с первыми достижениями и с тем, что не настолько безнадежен, насколько иногда ему самому казалось в минуты уныния.

Воинствующая королевна рыскала по округе еще седьмицы две, но внутрь проломиться так и не смогла, ушла не солоно хлебавши. Все это время царевич сидел, как мышь под метлой, догадался даже куском ткани поплотнее завесить витраж в спальне у Кощея и окно в своей, чтобы светом случайно себя не выдать. И еще неделю прикидывался ветошью, опасаясь каких-нибудь соглядатаев поблизости или сигнальных чар, вроде тех, о каких упоминал Волк, однако по счастью, появился сам встревоженный Серый.

Ваня встретил его едва ли не со слезами на глазах: он извелся настолько, что начал завидовать спящему Кощею, не мог сказать точно чего, тем не менее набоялся, наверное, на всю оставшуюся жизнь, и уже морально готовился класть зубы на полку. Серый же принес собой не только посылку от Яги со свежим запасом трав и зелий, возможность нормального обеда, но и хорошие вести. Гостинцы от Василисы, приветы от Насти и даже Горыныча, который на удивление исправно выполнил поручение.

На душе снова стало легко и тепло, хотя, будучи у карги, Иван все же высказал свои сомнения, — чем он обязан таким вниманием, обычно всяких молодцев здесь иначе привечали...

Яга тяжело вздохнула, пододвинула к парню поближе плошку с вареньем:

— За всех говорить не могу, а за себя скажу. Ты Вань, одного не понимаешь, он — Кощей! По-хорошему, мы ему все здесь земно кланяться должны. Что он себя держит, Силу свою с привязи не пускает, Слово блюдет, границы смотрит, еще и нас питает. Если тебе понятней будет: Кощей здесь единственный настоящий царь, выше него нету.

Он своим бессмертием со всеми нами делится, просто каждый берет по своим силам и по мере совести... Однако ж и ему легче, и нам хорошо. Волк вон рыскает, будто в одном месте свербит. Мне новая Яга вовремя придет на смену, у Хозяйки горы новая Ящерка бегает, и у той своя будет... У Сокола от Анны-царевны — родится свой Ясный Сокол и будет у него своя сказка. Так должно быть Ванечка! А где-то и лиса человечьем голосом заговорит. И летят гуси-лебеди... И Вороны покуда не каркают. Как должно, так тому быть... Так что Ванечка, если по Правде — сам Великий Полоз ему руку целовать не достоин!

— А как же Моревна? — только и смог вымолвить обескураженный Иван.

Ну не сходилось опять одно с другим! Будто черепки от разных сосудов: Кощей, который в замке спит и его чуть ли не с миру по нитке выхаживать приходится, и Кощей — царь-чародей!

— Зависть это, Ваня, — веско обозначила карга. — Силы у них схожие, а на голову выше всех он, а не она. И черная обида бабская, что ее такую раскрасавицу-затейницу сильно-могучую королевну — не оценили, в ножки не падали, да подол не целовали...

Эвон ка-ак! Вот это повернулась сказочка! — Иван сидел с круглыми глазами. — Вот это и называется, черная кошка пробежала... Какая кошка, там тигр целый порезвился!!!

Странным образом Ваня даже почувствовал непонятное злорадное удовлетворение, узнав, что Кощей остался равнодушен ко всей привлекательности и уму Моревны.

Яга между тем продолжала в задумчивости:

— Вот Ваську, красавицу нашу незабвенную, все ж судить не буду! Женская душа потемки. Сила силой, а что ж поделаешь, коли не люб оказался. Сколько за косу обратно не притаскивай, а насильно мил не будешь... В той истории все хороши были: и она, что за спиной с другим сговаривалась, и Кощей, что с гневом не сладил, да и приложил девку напоследок, что она долгонько лягушкой скакала вместо веселой свадебки!

— Э-э-э, — осторожно поинтересовался Иван у похохатывающей Яги. — А как же она тогда расколдовалась?

Н-да, сказка — ложь...

— А никак! — отмахнулась развеселившая Яга, поднимаясь из-за стола и принимаясь снаряжать гостя в обратную дорогу. — Кощей отошел, и когда эта дурища к нему прибежала с повинной — мол, сжалься-прости, не могу больше в облике зверином, люблю его, — а следом еще и ее обалдуй на загнанном коне объявился — люблю, ради тебя на край света, — тот только рукой махнул да выпер парочку побыстрее, покуда вновь не сорвался.

* * *

В замок Ваня возвращался в глубоких раздумьях, хотя и много позже не один день они его не оставляли: он кажется начинал понимать, точнее внятно осознавать смысл замечаний Яги или обмолвок Серого. Что суть не в колдовстве, месте или имени, а в самом человеке... Его поступках, насколько его слова расходятся с делом.

Не то чтобы в этом знании для юноши было что-то неожиданное: он всегда внимательно слушал наставления старших, читал умные книги... Просто тогда все высказывания носили характер исключительно философский, художественный, для юного царевича мало соприкасались с реалиями, чтобы принимать их близко к сердцу. Он жил в сплошной благости, в окружении всеобщей любви, почитания и заботы.

Однако, это вовсе не означает, что за ближайшим забором было точно так же, или же что Ваня, пусть краем уха, об том не слыхивал! Взять, к примеру, выслушанную от карги настоящую историю отношений Василисы и Кощея, — за исключением чар, сказка получалась абсолютно не сказочной.

Кощей, злодей, колдун черный, похититель и угнетатель дев юных... И где он тот злодей? Вполне себе жизненный случай, на соседней улице такое каждый день произойти может! Хоть с князем, хоть с дружинником, хоть с лоточником.

В чем Кощея винить? Что девушка понравилась? Так ведь, пожалуй, ничего понятней того в целом свете не сыщешь, что мужчине какая красавица по нраву пришлась!

Что Василиса и ему не отказывала, и другого привечала? Женская душа потемки, приятно, наверное, когда тебя одну пуще других выделяют, да еще сам-кто! Нескромно, должно быть, но в подобных вопросах Ванечка разумел немного: девчонки вечно глазки строят и хихикают, не понять, чего им надо и знают ли они об том сами. Вспомнилось правда, что уж на что матушка его всегда была пристойности радетельницей, царица-мать, супруга государева, а и она от какой похвалы ее красоте и обхождению, вовремя сказанной, — расцветала зарей!

Так в чем и чья вина? Что прекрасная Василиса предпочла не великого чародея, а парня пусть знатного, а попроще, себе под стать? Трудно кому-то кроме нее самой судить, чем тот за душу взял. Люб ли, не люб — это каждый сам за себя решает! Да и кто ж скажет, об чем думает девка, когда между витязем славным выбирает ушлого купцова сына по соседству: о богатой кике или еще о чем, своем тайном, девичьем...

Что Василиса за спиной сговаривалась и тайно с другим сбежала? Может, опасалась настойчивости со Словом сложенной, али еще чего... Да и разве попусту? Проклял-таки ее Кощей в отместку за обман.

Что Кощей обиды не стерпел? Кто ж такое спокойно стерпит! Верил, надеялся... а если любил сильно? Говорят, душа болит пуще тела, а от боли иногда люди себя вовсе не помнят...

Про Моревну вообще, получается, рассуждать нечего! Люб ли какой боярышне князь как муж, либо как князь? Кто рассудит...

Она женщина властная, умная, красивая, даже слишком. Ворожея сильная, Силы схожие, — зашла, видно, речь о царском союзе. Только по всему выходит, что она тоже женскую гордость за чужой счет потешить хотела и к тому же корысть далеко не гнала... А Кощей это понял и не поддался. Может статься, посмеялся еще как... Вот и аукнулось от разозленной бабы, а королевна быстро выбрала себе мужа тоже попроще и посговорчивее.

Потом сплетни людская молва еще раз переврала, и не без помощи ли?.. Стоит только припомнить какими красками маленькому Ване Георгий то повествование живописал, а ведь братец не поэт ни разу... Это-то все ясно и понятно, и ничего сказочного!

Что ж, сказка — ложь, да в ней намек: лживым могло оказаться все, кроме Дела и того, как и почему ты его выполнил.

Это — Ваня и взял себе на заметку для руководства. Он не мог выразить связными словами, что именно с ним происходило, и порой, не отдавал себе отчета, о чем думает, что его злит, что беспокоит... Однако, время шло своим чередом, а с Иваном не приключалось ничего больше того самого, вполне себе естественного, что называется 'взрослеть'.

И даже такие мелочи, вроде как распорядиться постель поменять или чего сготовить, — тоже исподволь оставляли свой след. Не проследишь, — так и не будет! С первого раза наводит на нужный лад.

А иначе не бывает, когда заботишься о себе сам, не цепляясь за мамкину юбку! Тогда взрослеют быстрее, мысли толковые сами в голову приходят... Во всем. Первый десяток раз ажно трясло покудова те травки в кипяток сыпал, на полтинник — руки уже сами работали, не сверяясь со списком, на сотый — и глаз не поднял на то, что брал, лишь за временем следил.

Иначе не бывает, тем более, когда попутно должен ухаживать за кем-то другим.

Ваня даже забыл про мысли на счет правильный он или не правильный царевич: как-то не до того было, чтобы о глупостях всяких страдать. И вообще, царевичей тоже более чем хватало, меньше, чем Иванов, но стоило только вспомнить как хохотали на пару две подружки — Вася и Варвара над каким-то незадачливым кандидатом в мужья к последней.

Да-да, та самая Варвара-краса, и коса у нее и впрямь была богатая — смоляная, в руку толщиной и до самых пят. Само собой, что коса была еще и тяжелая, а если к тому же жемчугом перевитая, да со всем прочим положенным приличной царевне убранством... По-хорошему, ее вместо боевого цепа использовать можно было, видел он такой у Кощея в коллекции!

Чтоб голова не болела Варьке няня плела ее с особыми амулетами, а Варвара постоянно пила специальный сбор перед сном. На похвалы своей косе Варька дергалась не хуже Василисы, если при ней завести речь о Прекрасной, что лишний раз убедило Ивана насколько странные создания девушки: одна Прекрасная, другая краса, однако ж Варваре Вася сочувствует, даже лучшими подругами стали.

Косу обрезать не давал отец, дескать, покойной Вариной маменьке именно так и нравилось, а коса — девичья гордость. Иван при первом знакомстве осторожно согласился, что красота-красотой, но такой мороки и нервов она не стоит, в связи с чем был тут же благосклонно принят на правах товарища. Потому как когда ее маменька умерла, Варька была ростом с пенек, причем вместе с проклятой косой, и волосенки понятное дело были еще легкими, пушистыми, детскими. Сейчас же взрослая и действительно очень красивая девица лишь маялась такой 'красотой' и срывала гнев на незадачливых претендентах на ее руку.

В таких случаях добрая и отзывчивая девушка, которая узнав о Ваниной заботе, вначале расспросила подробно, дала несколько хороших советов, а уже после регулярно присылала со служками то клюквы, то черники, то готовые морсы с кисельками, — не стеснялась демонстрировать норов и тяжелую руку. Папенькина дочка! Заколдует так, что потом не отколдуешь, и будет горе-жених до конца жизни индюком перьями трясти или лиловым кроликом прыгать.

— А не слишком ли? — невольно поежился Иван.

— Ваня! — всплеснула руками Варвара, улыбаясь ему лучистыми глазами цвета грозового неба. — Ну, сам посуди! Ежели какому королевичу-царевичу скучно стало и решил он, недолго думая, перед всем миром похвалиться, то что же? Я или Вася к нему со всех ног на крылечко должны выбежать с хлебом-солью, в ножки кланяться, ключи от терема поднести, в обратный путь коня златогривого собственноручно снарядить и мешок яблок молодильных в придачу отсыпать?!

Иван припомнил про себя кое-что, не столь давнее, и смущенно хмыкнул:

— Если так посудить, то нет, конечно.

— Во-о-от! — протянула Варвара, многозначительно махнув пальчиком. — Пусть сначала храбрость свою докажет, смекалку, сердце доброе, намерения честные. Потому и Яга своих кобылиц поиграть частенько пускает, нешто они по ее свисту сами не собираются... Кто перстенек жемчужный в море бросает, Кощей, вон, в последний раз Свинку-золотую-щетинку на луг выгнал...

— Видел бы ты ту 'свинку'! — подмигнула Василиса. Тут же сделала строгое лицо. — А что, и нам весело, и царевичам... кхе... подвиги.

— По заслугам и дары, достойного не обделят! — согласно закончила Варя, пожала плечиком. — А если не справится кто, покажет себя с худой стороны, то было бы об ком жалеть.

Ваня поежился невольно и решил, что ему с котлами, травками и спящим Кощеем — еще глубоко повезло! В самом деле, ничего непосильного, не говоря уж о том, что в отличие от той же 'свинки' это не потеха. Он и впрямь делает, что-то нужное, стоящее!

Тем более, что хоть незначительные на первый взгляд, медленные изменения в состоянии чародея — но они были. Тот начал сглатывать, губы двигались, когда Иван поил его нежирным бульоном или молоком с медом. Начали затягиваться раны и трещины: сначала самые мелкие покрылись корочкой, что, признаться, выглядело страшновато, — Ваня не пугался, зная, что так и должно быть, именно так обычно и заживают ссадины у человека. Более глубокие не то чтобы гноились, но одно время мокли, выступала кровь и сукровица, — оказалось, что и это хорошо. Тело лечится пока не столько внешне, сколько внутренне, постепенно восстанавливая свои системы: пищеварительную, кровеносную... Правда, пришлось опять засесть за книги и словари, а так же практически освоить техники перевязки вместе с некоторыми другими.

Хуже всего было разумеется с руками. Какая зима! К следующему лету, когда Ваня уже во всю бегал в гости не только лишь к Яге, но и к девчонкам, сам ходил с ними на 'тихую охоту' или за сборами, и даже случалось вытаскивать на пару с Серым из очередной передряги Змея... Когда у Кощея стали сглаживаться даже более серьезные рубцы — руки все еще оставались проблемой, у него даже пальцы толком не гнулись. Иван уже и сам был рад, что расчесал чародея сонным гребешком: жутко представить, какой болью тот до сих пор изводился бы.

Если говорить совсем уж честно, то в тридесятом царстве Ване более чем нравилось и куда обратно он вовсе не торопился. На родственников можно и в зачарованное блюдечко посмотреть, все ли у них в порядке, что до остального — друзей у царевича дома как таковых не было, да и занятия, и чтобы по душе тоже. Здесь же у него запросто появилось и то, и другое.

Симпатичные умные девчонки, не зазнайки, не кокетки, интересующиеся исключительно хлопцами попригожее и бусиками понаряднее. Абсолютно безбашенный Змей, благодаря которому Иван не только исправно получал женьшень, но поневоле довольно быстро узнал о многих весьма занятных вещах, о коих те же братья его просвещать не торопились. С полянницами, как-то вот, по случаю познакомились, хотя... лучше было бы без них обойтись, пережил бы и без подобного свидания, но тож Змей! Горнило с крыльями! И главное, что эта летающая косоглазая гадюка опять в дрова был! Сам бы накостылял...

Здесь был Волк, который насмешничал часто, но всегда не зло, а если учил чему или советовал, то конкретно по делу и не обидно, не свысока. И многие другие лесные и речные обитатели, кто взамен на обычное уважение никогда не строили пакостей, а позже вовсе охотно останавливались поболтать или обменивались небольшими подарками. Ну в самом деле, мог бы он когда похвастаться, что на переправе полчаса пересмеивался с водяницами, после того как выпутал их подружку из сетей, или что кадушку с медом ему притащит самый настоящий медвежонок и вежливо поблагодарит ошарашенного парня за ответное угощение только что пойманной рыбкой?!

Однако не только в чудесах и друзьях-приятелях было дело, но и в том, что само дело ему нравилось в глубине души. Иван лишь фыркал про себя теперь: не всем же драконам головы рубить, мало ли, еще вот разве Горыныч за дальних родичей не обижался.... Хрен с ними с драконами, прочими Сивками-бурками, на них другие Иваны найдутся, их много, а покалечиться каждый день кто-то может! Чем не доброе дело? И на всю жизнь. Как по нему, но куда приятнее было воочию видеть, что под твоими руками утишились чьи-то страдания, заживают раны. Возни же с одним единственным бессознательным пациентом, особенно после того как вник, разобрался, вошел в колею — было немного, и упоминать-то нечего.

Иван по сути жил в свое удовольствие. Не сказать, чтоб на всем готовом, однако как правильно рассуждала Варвара, приятно когда тебя хвалят и уважают, не за красивые глаза, а за реальные, пусть даже самые малые заслуги.

И не то, чтобы он себе это все благородными речами проговаривал, просто жил, — однако же получается, что совсем вырос царевич Ванечка из детских штанишек и не заметил.

* * *

Быстро сказка сказывается, долго дело делается. Время идет своим чередом, а Иван справился и с наиболее острой бедой, взявшись за нее с таким упорством, с каким иногда и на лютого ворога не идут! И шиповниковым маслом ежедневно суставы растирал, и обмотки делал с мать-и-мачехой, лопухом, медом, толокнянку мешал уже с хвощем и вереском, про фазы Луны при сборе на болотах сабельника — мог рассказать в деталях, разбуди его среди ночи... Если спросонья в лоб не прилетело бы очередной книгой либо же котлом. Любовно настоянная мазь от Яги на змеином яде всегда стояла на отдельной почетной полочке, как особо важный 'эксклюзив'.

Справился, в общем! То, что после этакой работы у Кощея за относительно короткий промежуток даже самые толстые рубцы сгладились до следов сравнимых со случайным ожогом от сковородки или кошачьей царапушкой, — Ваня со вполне законной гордостью счел своей заслугой, а не чародейских Сил.

Нет, они там тоже, само собой участвовали, иначе шрамы бы в любом случае остались жуткие и сходили еще долго. Однако и старания самоназначенного знахаря имели далеко не самое последнее значение. Кощей по-прежнему спал и просыпаться не спешил, несмотря ни на что. Значит, сил у него все так же немного, и всяко не хватило бы на то, чтобы буквально за пару месяцев само собой все рассосалось, и руки-ноги хоть сгибаться правильно начали.

Глядя на результат своих усилий, Иван между тем исподволь начал раздумывать, как ему дальше жить. Чародей все же не будет спать вечно, его раны пусть очень медленно, но зажили, тело почти восстановилось. Сейчас видимо, как раз шло накопление его волшебной мощи, теперь не отвлекаясь ни на что другое. Кощей уже ничем не напоминал тот скелетообразный кошмар, который Ваня вытащил из застенков, хотя и не радовал пока цветущим видом, как какая-нибудь спящая в хрустальном гробу царевна.

Иван вначале похихикал: ага, спящий красавец...

А потом внезапно замер, развернулся от дверей, медленно поднял взгляд на безучастного ко всему колдуна и поразился неожиданно обрушившемуся на него откровению! Батюшки светы, а ведь и правда красавец... Даже неловко как-то настолько скромно отзываться.

Иван рассматривал своего подопечного подробно, пристально, даже чуточку недоверчиво. Само собой, ни пол, ни внешность Кощея не были для него чем-то необычным. В конце концов, он его сколько раз собственными руками купал и растирал, со всех сторон в подробностях лицезрел. Просто не приглядывался никогда, обращая внимание на другое, на то, о чем позаботиться следует. А сейчас его словно по голове ударило: поди ж ты...

Лежащий на постели мужчина был высок, наверное, одного с нынешнем царевичем роста. И хотя сложение имел тонкокостное, разворот плеч трудно было назвать хилым. Он все еще был болезненно худ, зато так еще больше бросалось в глаза насколько изящные у него запястья и щиколотки.

Как-то внезапно, практически исподтишка, вспомнилось, что ноги колдуна целиком, от бедер до ступней — длинные, идеально ровные... как и пальцы, кстати. Да таких красивых рук вообще быть не должно, приглядевшись — на них же молиться хочется!

Высокий лоб, изысканный изгиб соболиных бровей, резные скулы и густые ресницы, безупречный прямой нос, четко и ярко очерченные губы. Глаз Кощей, понятное дело, не открывал, и их цвет оставался загадкой, но судя по форме — очи у чародея были в пол лица с непривычным, слегка удлиненным разрезом. Густой поток прямых черных волос достигал уже до лопаток: Кощей запросто мог отрастить косу не хуже, чем у Варвары! А кожа... Ваня осторожно выдохнул. Да, бледен, однако полностью восстановившись его кожа оказалась сама по себе матово-белой, невозможно чистой, гладкой и нежнее шелка его нижней сорочки!

Не говоря уж о том, что Кощей выглядел неприлично молодо. На этом фоне даже бессмертие немного меркло, чародей сам по себе представился каким-то нереальным, непередаваемым чудом, дивом дивным настолько, что дух захватывало...

Иван почти пинками заставил себя наконец отвести глаза и уйти. А совсем скоро у него появилась серьезная проблема.

Проблема эта отодвинула все высокие размышления о будущем на задний план и хорошо знакома каждому здоровому мужчине, потому что если данная проблема не возникает — то мужчина не здоров и именно как мужчина. Вот только что делать если проблема возникает при виде пусть и очень красивого, но другого мужчины, да еще бессознательного и беспомощного, а тебе к тому же еще надо его искупать и снадобьем растереть?!

Это было стыдно, это было грязно, это было мерзко! Ваня бил себя по рукам в самом что ни на есть прямом смысле, со слезами на глазах твердя как заклятье: 'Нельзя! Нельзя!' Помогало слабо, точнее никак. Обнаженный Кощей стал его наваждением, самые простые процедуры, ранее не стоящие никакого беспокойства — превратились в пытку: стиснув челюсти Иван материл себя самыми черными словами, поймав на том, что не столько массажирует, сколько гладит его плечи и спину. Когда приходилось спускаться ниже, кусал губы до крови и звездочек под веками. Он уже не мог точно сказать, массирует ли ему пальцы, чтобы разработать суставы, или чтобы прикоснуться хоть так и подольше, подольше... Он докатился до того, что промывая и расчесывая атласные волны чародейской гривы — выпадал из реальности, а затем кидался под холодный источник.

— Да, Ванечка, все-таки недалеко ты ушел от дядюшки! — с отчаянием поздравил себя Иван.

Однажды он Кощея едва не поцеловал: засмотрелся на чуть подрагивающие губы, влажно белеющую между ними полоску зубов, и очнулся лишь когда вплотную к ним почему-то оказался не носик поильника, а его собственный рот. Отшатнулся так, что едва на пол не сверзился!

Это же подло! Он же без памяти, он ни ответить, ни оттолкнуть не может! Как ты вообще смеешь о нем подобное думать, он же и так натерпелся! Ох, и скотина же ты, Ванечка...

Тяжело было еще и потому, что этой своей бедой Ваня не мог с кем-либо поделиться, попросить совета. Не с девчонками же или Ягой беседовать об этаком, хотя карга, наверняка и чего похлеще за свою жизнь слыхивала, а Змей только оборжал бы его, даже не дослушав. Идеальной кандидатурой был Волк, которого Иван давно воспринимал как старшего товарища, в чем-то наставника. Однако и тогда пришлось бы говорить все на чистоту, а ведь проблема-то была не только и не столько в том, что у него стоит на мужчину, а в том, что в неожиданно обрушившихся на него эротических фантазиях он видит вполне конкретного мужчину, что этот мужчина пока от него зависит, что это вообще Кощей, и что Кощей вряд ли с восторгом воспримет по отношению к себе подобные желания.

Ваню бы точно от отвращения вывернуло бы, если б узнал, что человек, который ему умыться помогал и раны обрабатывал, при этом на тебя слюни пускал... И это его еще никогда никто насильно даже пальцем не коснулся!

Иван сам себе не рад был и не смог бы сказать, что именно из перечисленного удручало его больше. В конце концов он просто сдался и махнул рукой: ну, вот такая ты тварь, Ванечка, держи себя в руках, не катись ниже, а дальше — пусть хоть убивает, как очнется!

Удрученный парень буквально чах, утонув в своих переживаниях, с лица спал. Его подавленное состояние уже не просто стало заметно, но вызывало откровенную тревогу. Даже Змей попытался его разговорить, правда действовал в своем обычном духе — читай, подпоил, а Ване много и не надо было, — поэтому Горыныч разобрать смог лишь, что весь корень зла не в чем-то, а в Кощее и его возможном к Ване отношении. Сколько ни разобрал, но с непривычной для него серьезностью и тактом попробовал утешить:

— Вань, ты чего расстраиваешься? Ну, проснется Кощей скоро, так он Слова не порушит, наградит чем ни попросишь, кто как не ты заслуживаешь...

— Да кто сказал, что мне какая награда нужна?!! — обрывая его, взвился Иван. — Не хочу я наград! Не думал никогда!

— А чего же ты хочешь, о чем думал?

Иван мрачно замолк: о чем он думал — и думать было совестно, а сказать тем паче! А чего заслуживал, того он сам не так давно дядюшке желал: сидел рядом, любовался совершенными чертами, лелея в ладони прохладные пальцы... Кем же быть нужно, чтобы надругаться, причинить боль настолько прекрасному созданию! Очнулся бы он поскорее, — улыбку его увидеть, голос услышать, в глаза заглянуть... Большей награды грех желать!

Да и разве можно, свободу и от страданий избавление, какими-то цацками мерить? Чего-то оскорбительнее представить трудно...

Да-а, рехнулся ты, Ваня, окончательно! Одна половина киселем растеклась, а вторая родственнику такие кровавые ужасы выдумывает, что ежели б в книжке прочитал — спать бы не смог!

Зато понял отчего больше мучается: оскорбить его боялся, задеть, о пережитом напомнить... И понял, что именно в награду попросит, ведь широким жестом от чьей-то благодарности отмахнуться, — это тоже оскорбить значит.

Помогла другу, как ни странно, Варвара. По своему обыкновению, она не лезла ни с 'утешениями', ни с расспросами, однако между шутками-прибаутками 'Что, Иванушка не весел, что головушку повесил...' погулять вытащила. Общаться со спокойной и рассудительной Варей, Ивану было проще, чем со взбалмошной выдумщицей Василисой, потому он согласился не упрямясь. Тем более, что Варвара на прогулках не венки плела: то щавеля наберет с молодой крапивой, то грибочек, то ягодку, то травку полезную в корзинку складывала. Зимой и то, умудрялась подобрать шишечку или ветку для поделок али еще за какой-надобностью.

И выглядела Варя тоже не то чтобы очень веселой, почему бы не развеяться обоим!

Долго шли молча. Иван травинку грыз, Варя ниточки какие-то на ходу между собой связывала. Идя мимо сплошь синего от цветущего льна поля, поздоровались со встреченной полудницей, — та приветливо кивнула каждому в отдельности, не сбавляя легкого шага и вовсе не собираясь озадачивать Ивана загадками. Глядя ей вслед, Ваня выплюнул изжеванную тимофеевку:

— Варя, а можно я тебя спрошу?

— Вань, ты уже спрашиваешь, — указала Варвара, но терпеливо согласилась. — Что ты узнать хотел?

— И сам не знаю, как сказать, просто до сих пор понять не могу... Царевичей много, Иванов еще больше, почему же из них всех — меня здесь привечают? Пошутить могут, а пакости ни разу не сделали. Даже твой отец спокоен, что мы вдвоем сейчас гуляем. Неужто, как Яга говорила, из-за Кощея?! Не пойму никак...

Варвара вздохнула, повела плечом, отбрасывая косу.

— Нашел кого спрашивать! Не знаю, что тебе Яга ответила... Как по мне, ты прав, не в Кощее тут дело.

— В чем же?

— Это ведь не просто другое царство, Ваня, — другой мир, у нас даже время другое... У Васьки спроси, она тебе все подробно по писаному объяснит. А я уж как могу: у нас законы другие. Живем мы по Слову, а судим по Делу. Вот тебя и рассудили...

— Все одно не понимаю!

— Что ж тут понимать, Вань? Ты, почитай, единственный, кто к нам по-настоящему с добром пришел! Не по авось, не по нужде, не по службе, не по еще какой надобности. Не по долгу, не из пустой удали, и — с добра начал! Слухами земля полнится, вот и ценят все, что ты не просто уважение али честность показал. Отец же...

Варвара вдруг охнула, в лице переменившись, и села на подвернувшийся пенек. С испугом затараторила:

— Ваня, Ванечка, ты лучше прямо скажи, сразу! Ты ж вроде с Кощеем... Или нет?! Вань, ты не обижайся, ты хороший! Парень видный, умный, добрый... Да только не пойду я за тебя, даже если батюшка совсем за горло возьмет!!!

Иван аж сам чуть не сел, где стоял. Едва прокашлялся, воздухом поперхнувшись:

— Варя-я, — осторожно протянул он, — а с чего вдруг разговор о свадьбе зашел? Ты тоже без обид — умница, красавица... Как мне кажется, всех Василис вместе лучше. Товарищ хороший... Но уж прости, — как жена нисколько меня не волнуешь! Начнет твой папенька воду мутить, я сам откажусь!

— Фу-у-х! — Варвара от облегчения с трудом дыхание перевела, чтобы совсем не сомлеть. — Спасибо тебе, Вань!

— Да что случилось-то?

— А то и случилось! Ценят тебя, Ваня, а Кощей пока спит... Батюшка мой и вправду, как ты сказал, может воду мутить начать... А я, Вань, замуж хочу по любви! Чтоб сердце от единого его взгляда замирало. И чтоб прошли мы с ним всю жизнь, — долгую ли, короткую ли, — как по этой узкой дорожке: бок о бок и рука об руку!

Растерянный Иван не сразу нашелся с ответом: что на такое скажешь. Он неловко присел перед девушкой, погладил трепещущую птичкой ладошку с мягкой улыбкой заглядывая снизу в верх в глаза:

— Варь, не переживай! Обязательно встретишь своего суженного. А если понадобится, я вам помогу, чем смогу...

Сколько они так сидели, — не считал никто, однако Варвара вроде бы успокоилась и посветлела взглядом. На прощанье обернулась к проводившему ее Ивану:

— Видишь, Ваня! — усмехнулась по-доброму. — А ты спрашиваешь, почему тебя наши не боятся и уважают! Кто бы другой надо мной посмеялся бы: девичьи грезки, девичьи слезки...

Иван лишь плечами пожал: ничего смешного тут он в упор не находил, и уж кому-кому, а не ему искать!

Зато весть, что его в царстве за своего признали, — обнадежила. Тем вернее он просить остаться может...

* * *

О своих намерениях Ваня решил не откладывая в долгий ящик переговорить с Ягой С кем и советоваться, как не с ней, дескать, что такого, будет у вас теперь один единственный, свой, персональный Иван, а остальные — понаехали тут...

Карга похмыкала, потом посерьезнела, пару раз потянула носом и заметила одобрительно:

— Ай да Варька! Молодец девка, далеко пойдет! А я, видать, совсем стара становлюсь, не догадалась... И ты Вань молодец, что сам приметил и сообразил.

— То есть? — насторожился Иван.

— То и сесть. Ты перед тем, как Кощея спрашивать будешь, хорошенько подумай в каких словах. Что оно порой очень важно бывает, ты и сам знаешь. Слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Остаться тебе просить разрешения и не надобно, ты уже наш, Ванечка. Давно ли не знаю, а я, вишь, тебя тоже как чужака больше не чую.

От такого известия Ваня растерялся да и посмурнел немного: все же одно дело, когда ты сам к чему-то стремишься, а совсем другое, когда за тебя уже решено все и выбирать не из чего.

— Что же это получается, я теперь совсем вернуться домой не смогу?

— Отчего же? — удивилась Яга. — Хоть прямо сейчас иди, хоть на все четыре стороны. Вон, Горыныч, пусть и с дурной башки, а ему без разницы в каком царстве-государстве девок портить. Просто место твое теперь здесь. В любом другом тебя сторониться будут, у кого чуйка осталась, с хозяевами тамошними недоразумения могут быть, а ты тосковать начнешь, маяться, обратно потянет.

Иван невесело усмехнулся:

— Значит, выходит, что просить нужно не разрешения, а о том, как обустроиться... Не о награде, а о Деле... — заключил он под одобрительной улыбкой карги.

Что ж, совет дельный, а все прочее он и без Яги ведал! И что сторониться будут... Угу, 'куда ж ты, Ванечка на долгие годы запропал?' — интересуется родитель. 'Кощея лечил, батюшка! С Ягой чаи гонял, Змей Горыныча от красных девок выручал с Серым Волком на пару...'

И что тосковать станет, и о ком особенно та тоска случится. Так что, все, что он и так про себя передумал-перемолол, карга ему лишь другими словами сказала. Просто действительно извелся Иван весь, нервничал, того гляди пятый угол искать пойдет!

Уже не оставалось сомнений, что Кощей очнется если не со дня на день, то все-равно очень скоро. Он все больше походил на человека, заснувшего естественным, не зачарованным сном: иногда хмурился или вздыхал в ответ на прикосновения, отворачивался, шевелился словно пытался устроиться поудобнее. Иван нервничал и искренне надеялся, что пробуждение не застанет их в какой-нибудь пикантный момент, поставив в неловкую ситуацию.

Ага, открывает Кощей глазоньки и не где-нибудь, а у Ивана-царевича на ручках! И не смешно вовсе! Даже мороз по коже...

Не приложил бы тот чем-нибудь, спросонья не разобравшись. Каким бы неотразимым красавцем не был Кощей, и как бы не успокаивали на его счет Ваню друзья, все же не стоило забывать, что речь идет о могущественном чародее и человеке, который не один год провел в жутком плену. Иван и без того опасался реакции колдуна: родственную кровь никуда не денешь, никуда не деться от того, что и лицо его, и имя у любого бы на месте Кощея ассоциировались в первую очередь с насилием и болью.

И от этого становилось тошно и горько как никогда в жизни. Вроде и не сделал ничего, а все равно виноват... И как исправить — не знаешь.

Толи судьба сжалилась, толи еще что, но в первый раз, Кощей пришел в себя и вправду в купальне. Однако все главные процедуры уже были закончены. Иван, по обыкновению, завернув больного в полотно и уложив на скамье, располагавшейся у среднего размера чаши, где смешивались холодный и горячий источники, занимался его волосами. Те отросли уже примерно до середины спины и представляли собой изрядную мороку.

Было ли это следствием волшебных свойств или обусловлено еще какой причиной попроще, — в дождь Кощей наверняка мог не беспокоиться, что ему за шиворот попадет хоть капля. Густые, тонкие, но жесткие, они сами сохраняли форму и лежали волосок к волоску, вот только промыть их стоило усилий, потому что если всего лишь полить ото лба водой, — то уже от затылка, снизу, у шеи, пряди все-равно оставались сухими, а верхние начинали виться и скручиваться между собой как проволока на решетке. Сами по себе капли воды не проникали сквозь это богатство, стекая поверху, поэтому при мытье в помощь задействовались и гребни, и пальцы. Иван был полностью сосредоточен на своем занятии и не заметил, что темные ресницы слегка дрогнули, приоткрываясь...

Ему повезло. В купальне всегда царил мягкий полумрак, а отвыкшие от света глаза и вовсе не могли различить что-либо конкретное. Расслабленное после теплых ванн и массажа тело едва ощущалось, Кощей смог осознать только то, что лежит на чем-то твердом. Ноздри заполнил смешанный аромат трав и масел, и сознание снова поплыло. Головы размеренно и плавно, бережно касались чьи-то пальцы... убаюкивая обратно. Он глубоко вздохнул и подчинился.

Последующее пробуждение стало уже более осмысленным. Мужчина медленно, будто не хотя, раскрыл глаза и тут же зажмурился снова: неяркий свет тем не менее обжег сетчатку, хлынули слезы. С трудом проморгавшись и бездумно оттерев ладонью лицо, он порадовался, что по крайней мере наконец видит, причем вполне отчетливо.

Следом пришло осознание, что именно он видит, и поводов для радости стало в разы больше: если глаза и рассудок не обманывали, то лежал он не где-нибудь, а в постели в своей же спальне... Хотя абсолютно не представлял, как это могло произойти.

Предшествовала воскрешению лишь черная дыра в памяти, где безостановочно жуткой каруселью вращались бритвенно-острые жернова безысходности, отчаяния, тьмы, боли и ужаса перед подступающим безумием. Убийственный коктейль... Вот только он в списках Предвечной не значится.

Мужчина резко выдохнул сквозь зубы, сжал кулак, попытался повернуться, согнув ногу в колене — отлично! Тело пусть и нехотя, однако ж слушалось... Впрочем, удивляло скорее последнее, чем первое и некоторая сопутствующая слабость.

Чародей в досаде потер лоб, разгоняя муть, и следом недоуменно уставился уже на собственную руку: странно, не то что шрамов не было, разве что маникюра не хватало! Он огляделся вокруг гораздо пристальнее: постель аккуратно расправлена, на нем чистая сорочка, от волос смутно знакомо пахнет травами... Спальня точно его, зато столик у стены сдвинут, а на столике какие-то кувшинчики, чашка, салфетки.

Та-ак, сдается, что он на самом деле дома, но не один, и этот таинственный некто за ним ухаживает... Вспомнилось и ощущение чужих рук на себе.

Ну-ну, маленькая загвоздка — КТО бы это мог быть?! Вот как-то что-то никого мало-мальски возможного на ум не приходило!

Однако, словно бы в ответ, чтобы не заставлять его мучиться неизвестностью дольше необходимого, дверь неторопливо отворилась и в комнату спокойно вошел человек, при виде которого Кощей непроизвольно содрогнулся.

Нет... не тот! — через бесконечно долгое мгновение он с облегчением перевел дыхание сквозь стиснутые до хруста зубы. Взять себя в руки оказалось неприятно трудно. — Волосы темнее... Или светлее? В общем не такого оттенка, черты мягче, спину иначе держит, да и лет поменьше — не больше двадцати.

Кощей уже было справился с собой и собирался сколько-нибудь прояснить ситуацию, когда вошедший парень, который все это время так и простоял, застыв на пороге с еще какой-то утварью в руках, — вдруг буквально расцвел открытой солнечной улыбкой, радужными лучиками заискрившейся в распахнутых синих глазах и преобразившей его окончательно:

— Очнулся! — с искренним восторгом полушепотом выдал он. И ляпнул от души. — До чего же очи у тебя зеленые, век бы любовался!!!

У мужчины непроизвольно поползли вверх брови от подобного заявления, а немногие найденные слова застряли в горле, и он закашлялся. Сконфуженный было своим внезапным порывом, Иван мгновенно спохватился, поднес воды.

Внимательно наблюдая за ним из-под ресниц, Кощей оценил: и реакцию, и то, что парень не стал его лапать — тот действовал уверенно и сноровисто, помогая напиться, поднял так, чтобы поддерживать целиком лопатки, шею и голову, но руку поддел не вплотную к телу, а под подушку. Не дернулся, когда мужчина придержал чашку своей рукой, лишь сосредоточенно следил, чтобы было удобнее и не проливалось.

— Еще?

Прекрасно отдавая отчет, что испытываемое ощущение собственно не жажда, а скорее воспоминание о ней, и как со многими другими, с этим еще придется справляться, чародей отрицательно мотнул головой, уже с интересом разглядывая неожиданного помощника.

— И давно я... хм... здесь лежу?

— Давно, — кивнул парень без лишних сантиментов. — Больше двух лет уж как.

— Что ж, — произнес Кощей, вновь сжимая и разжимая пальцы, — тогда понятно. Хотя не все...

Поднял взгляд, в упор всматриваясь в серьезные синие глаза:

— Два года... И ты здесь все время был?

— Да, — Иван опустил голову, будто стесняясь сделанного.

— И это ты меня освободил, — чародей даже не спрашивал.

— Я...

— Как же звать тебя, спаситель? — с ехидцей протянул позабавленный его смущением Кощей.

Иван отвернулся, дернув губами и краснея так, как уже давно не случалось, — ничего толкового на ум не шло.

— Неужто? — протянул непонятно с чего развеселившийся Кощей, негромко рассмеявшись. — Интересно, это мне так везет, или у вас просто других имен не знают...

— Я... я отвар вам принес укрепляющий. Остыл уже наверное...

Иван все же набрался решимости хоть что-то сказать, взглянул в настолько поразившие его зеленые глаза чародея и понял, что чего-чего, — а веселья в них не было совершенно. Зато непонятной усталости — хоть отбавляй.

— Может вам еще что-нибудь нужно? — неуверенно улыбнувшись спросил Ваня.

Первые эмоции, как и всякие обиды схлынули, и теперь он чувствовал лишь неловкость от того, как мужчина пытается скрыть свою нынешнюю слабость, от того, что он все-равно видит это, и оттого, что Кощей все лучше него понимает.

— Нет. Давай свой отвар... — почти беззвучно выдохнул чародей после недолгого молчания.

Принял! Не оттолкнул... На этот раз Иван сдержался, не стал лезть, и тот сам приподнялся на локте. Принюхался, прищурившись, глотнул, несколько раз моргнул, будто пересчитывая что-то, облизал губу, после чего отметил сухо:

— И даже горечавка!

— И горечавка, — тихо радуясь неведомо чему, подтвердил Иван, точно ему подарок драгоценный сделали.

Кощей лишь усмехнулся, глядя на него из-под ресниц, и в несколько глотков допил предложенное. Пообещал:

— Спасибо. Ступай, мы позже еще поговорим...

— Отдыхайте, — Ваня поднялся, машинально расправив одеяло и тем опять шокировав Кощея до безъязычия.

Мужчина еще некоторое время растерянно сверлил глазами закрывшуюся за парнем дверь. Затем фыркнул чему-то своему, немного поколебавшись, поднял руку и, повинуясь его короткому жесту, скрытый до поры узором засов щелкнул, вдвигаясь в паз. Чародей расслабленно повозился, прикрыл веки и через минуту уже снова спал, но не зачарованным, а вполне обычным глубоким и крепким сном выздоравливающего человека.

* * *

'У беды глаза зеленые...' — неотступно вертелась в мозгу где-то подхваченная фраза.

Посмотрел в них Ваня — и понял, что пропал: не знать ему отныне покоя ни днем, ни ночью! Колдовские, темные, бездонные — очи глянули в душу и утянули ее в свою глубину в тот же миг, сами того не ведая да и не желая...

Больше ни о чем, а точнее ни о ком другом Иван был не в состоянии думать! Столько ждал, столько передумал, боялся, хотел чего-то, а теперь оно все как-то сразу делось неизвестно куда, пропало, оставив после себя лишь одно чувство, которое поглотило его без остатка за те короткие мгновения... Ваня не находил себе места, не в силах выразить, вместить в груди все раздирающие его ощущения, и мог только снова и снова перебирать в мыслях малейшие подробности разговора, тон, жесты, взгляды.

Да, у беды глаза зеленые... За такие и умереть не жалко!

И пусть Кощей вздрогнул при его появлении, но все же почти сразу успокоился. По крайней мере, не мелькало в этих глазах отвращения или чего похуже! Да и не обязан он тебе на шею кидаться со слезами умиления. И слаб еще, — Иван заметался по второму кругу, переживая уже по более приземленным причинам.

Кощей, конечно, очнулся, но состояние бодрого огурчика — это пока не про него. Должен ли, может ли он помочь чародею дальше, чем, как не уязвить его, и примет ли он вообще эту помощь в ясном-то сознании?!

Хотя, куда деваться: о высоких материях можно пострадать потом, а в данный момент следует озаботиться например тем, что едва пришедшему в себя человеку не стоит ужинать вчерашней индюшкой с гречкой! Об этом и дурак догадается... И Ваня, окрыленный, что в его гудящую голову все-таки забрела внятная и полезная идея, рьяно взялся за ее осуществление, заодно и себя пытаясь отвлечь от того сумбура, что внутри творился.

О запертой двери в хозяйскую спальню он попросту не узнал, поэтому не расстроился и не удивлялся. Разжился парой перепелок, сразу вызвал болванов и отправил в замок готовить. Хотел было к Яге клубочек пустить, да не хотел задерживаться. Смеркалось уж, — он-то и ночью обратно тропку найдет, но там же Кощей проснулся... совсем живой, наконец-то!

Куда живее: Кощей сидел за столом в резном кресле в одной из ближних к покоям комнат, — в той, которую Иван когда-то давно опознал как малую трапезную, затем благополучно забыв о ней. Ваня и сейчас пробежал бы мимо: он ополоснулся от пота и рубашку переменил по-быстрому, по привычке собрался проверить, чего вышло из его приказания и насколько оно съедобно, однако мягкий ровный желтоватый свет заставил остановиться и зайти.

От увиденного Иван опять замер в полной растерянности: как уже было сказано, Кощей сидел за столом, — небольшим, овальным, — витражное окно было распахнуто настежь, впуская в комнату одуряющую смесь горной свежести и летнего выгоревшего на солнце вечера. Он тоже сменил сорочку на снежно сияющую тунику, вышитую по вороту серебряной нитью и небрежно наброшенное поверх на плечи свободное одеяние цвета таволги из плотного атласа. Вошедшего молодого человека чародей поприветствовал легким наклоном головы, продолжая мелкими глотками цедить исходящий паром бульон и изредка отщипывая тонкими пальцами кусочек от еще теплого белого хлеба.

— Присаживайся, — проговорил он все-таки, заметив, что парень снова застыл в оцепенении и не торопится. — Накрыто на двоих.

— Извините! — расстроенный Иван отмер от звуков его голоса. — Я не знал, что вы уже встали...

Кощей лишь выгнул бровь: а тебе и не нужно было знать, на такое зрелище он никого приглашать не собирался. Голова кружилась, ноги тряслись и подкашивались, пару шагов до уборной дополз по стеночке. Правда, прочее и отражение в зеркале порадовало: вместо 'интересной бледности' могло быть хуже, гораздо хуже, если б не усердие этого странного Ивана...

— Ничего страшного, — уронил мужчина. — Гости у меня бывают редко, званые тем более, так что обычно какого-либо особого столового церемониала я не придерживаюсь. Не говоря уж, что об ужине, собственно, ты позаботился.

И в первую очередь об ужине для него...

— Занятные у тебя работники.

— Это мне Василиса подарила, — показывая колечко Иван улыбнулся было, но тут же мысленно обругал себя и уточнил, — Премудрая которая. Чтобы было легче по хозяйству справляться.

Кощей согласно кивнул: действительно, кинутся героически кого-то спасать это для пламеоких отроков логично и понятно, никаких мыслительных усилий не требует, а вот юный царевич, который себе кашу варит — это некоторым образом неожиданно.

— Надо будет пообщаться с такой предусмотрительной и способной девушкой... От себя поблагодарить, — несколько рассеянно заметил чародей.

— Вася в восторг придет, — буркнул Иван, зло втыкая вилку в несчастную птицу, почему-то видеть подругу резко расхотелось. — Только вы ей свою библиотеку не показывайте, иначе она оттуда до конца времен не выйдет.

— Учту, — Кощей дернул уголками губ в намеке на усмешку. — И да, — я своих слуг разбудил, к завтрашнему утру связи полностью наладятся. Достаточно будет в ладоши хлопнуть и сказать, что требуется. Только не пугайся, они невидимые.

— А почему? — вырвалось у удивленного парня. — Ох! Простите...

Однако Кощея его смущение лишь позабавило. Приходилось признать, что царевич Ваня вызывал к себе скорее приязнь и своей щепетильностью, и такой вот открытой непосредственностью, а глаза серьезные, вдумчивые...

— На результат это не влияет, а я не считаю нужным создавать иллюзию чьего-то живого присутствия.

Иван после его слов заметно напрягся и замялся неловко:

— М-да, я у вас изрядно похозяйничал...

— В моих интересах, — спокойно поправил его Кощей.

В довершении ко всем его достоинствам, парень оказался либо настолько не любопытен, либо настолько честен. Настроившись на сеть магических плетений замка, чародей не только призвал слуг, но заодно убедился, что ни одни заветные чары не тронуты. Его 'гость' в самом деле пользовался лишь общими помещениями, не пытался влезть во что-нибудь по-настоящему заповедное и не страдал неукротимым зудом шаловливых ручонок даже в оружейной палате и библиотеке. Последняя пользовалась у него вниманием, однако порядок при этом Иван не нарушал и своими возможностями не злоупотреблял ни намеренно, ни по недомыслию.

— Ты большую работу проделал, — признал заслуги царевича Кощей, не отрывая взгляда от чашки.

Молодой человек зарделся от похвалы.

— Не за один же день! — принялся оправдываться он, постепенно оживляясь и посмеиваясь над собой. — Да и не было ничего непосильного. Мне девчонки с Ягой советами помогали, поначалу я к ней вообще, почитай, каждый день бегал с вопросами, что да как... Тех инструкций, что они мне попервости писали, и моих выписок — на целую книгу хватит! Стоит вспомнить как Васька чуть с ума не сошла, объясняя мне чем одна соль от другой отличается...

Иван вдруг сбился и осекся, с долей испуга взглянув на чародея. Однако тот ничем не выдал, что понял подробности, как именно Ваня его обихаживал и что при этом мог узнать.

— Значит, ты сначала у Яги был? — как ни в чем ни бывало поинтересовался Кощей.

— Да, повезло, — с облегченной готовностью кивнул Иван. — Я, когда с вами от Моревны сбежал, на нас почти сразу Серый выскочил. Он к Яге и отвел, а уже на следующий день мы сюда доехали. Вовремя: королевна в ту же седьмицу заявлялась с войском, но защиты вашей не осилила.

— Конечно, — чародей почти нежно улыбнулся, — от нее я особый запрет ставил. С разозленной женщиной ни один злодей славой не сравнится...

И спросил без перехода, впившись взглядом в сбитого с толку Ивана:

— Так с чего же ты, Ваня, освобождать меня бросился?

— Случайно... — неуверенно вымолвил парень, спохватился, объясняя, — то есть ключи воровал и из замка убегал, ясное дело специально, а случайно... — он опустил голову, отворачиваясь, — Увидел я... мм... кое-что, что не должен был!

Когда он решился вновь поднять глаза на мужчину напротив, то оказалось, что Кощей сидит, слегка откинув голову к плечу и пристально его разглядывает, в задумчивости растирая висок кончиками пальцев. Не то что опять вида не подал, бровью не повел, хотя теперь уж точно понял, что именно Ванечка там увидел.

— И не знал я кого... кхм... краду, — торопливо ляпнул Иван первое подвернувшееся на язык.

У Кощея ресницы изумленно взметнулись, на лице отразилось веселое недоумение:

— А потом узнал, — иронично усмехнулся он. — Но остался?!

— Вам же плохо было!

Вот уж чего-чего в ответ на свои слова Иван не ожидал, так того, что произошло: чародей откинулся на спинку, прикрыв запрокинутое лицо ладонью, плечи его вздрагивали от беззвучного хохота.

— Да и виноват я перед вами, — пропадать так с музыкой!

— В чем же? — глядя на царевича в крайней степени изумленного предвкушения вопросил Кощей.

— Когда мы добрались до Яги, она растопила баню, — ровно и четко изложил Иван прямо в нестерпимую зелень. — Я не знал, что нельзя, я там вам волосы состриг. Банник сказал сжечь, я сделал. А еще, гребень я для этого без спроса взял, он волшебный оказался, и вы заснули. Яга, правда, сказала, что так лучше: пока тело лечится, вы просто спали...

— Не поспоришь... — дурного веселья как не бывало.

Вот уж истинно: вместо долгой агонии восстановления, с которой редкая пытка сравнится, Иван, пусть невольно, обеспечил ему максимально комфортный отдых...

— Раз у нас такой подробный разговор пошел, — отрешенно проговорил Кощей, потянувшись к появившейся на столе чашке с чаем и с видимым наслаждением втягивая в себя аромат мелисы. — Вань, а супруг Моревнин тебе кем приходится?

— Дядей, — неожиданно даже для его самого, ответ Ивана прозвучал не без вызова, прямого взгляда он тоже не отводил.

— И между дядей и Кощеем, ты Кощея выбрал? — дернул губами чародей, по-прежнему уткнувшись в чашку.

— Я по совести выбрал, — тихо, но твердо сказал Иван.

— Ну-ну... На твою совесть мне, само собой, жаловаться грех! Я не в укор, а к тому, что встречается такое редко... Не загордись теперь только...

Иван сам не знал, откуда набрался смелости, но глядя, как Кощей оттирает уже переносицу, спокойно заметил:

— И в мыслях не было! У вас голова болит... У меня есть нужные травы, я приготовлю.

Тот устало взглянул из-под руки на собеседника, безразлично согласился:

— Готовь. Я у себя буду...

Ваня кивнул и поднялся, так толком и не притронувшись к еде. Добавить в обычный отвар необходимое много времени и ума не требовало. Отнес, постучал, вошел после разрешения:

— Остудить еще немного надо...

— Поставь там, я возьму...

Кощей сидел у окна в кресле и безотрывно следил за ним глазами, не отрывая рук от подлокотников, а головы от спинки.

— Доброй ночи.

— Доброй...

Иван аккуратно прикрыл за собой двери и не пройдя и пары шагов ткнулся разгоряченным лбом в стену: да, доброй...

Ночи-ночи раскаленные сон-травою шелестят, у беды глаза зеленые, неотступные глядят...

* * *

Если бы только глаза... Ваня полагал, что трудно ему было лицезреть Кощея нагим, дотрагиваться до него в том числе в самых интимных местах... куда там до такой наивности! Это были еще цветочки, теперь пошли ягодки, стремительно дорастая до размеров заморских арбузов.

И правда, что такого интересного и интригующего в голых телесах, хоть самых распрекрасных? Зато как передать всю степень его сумасшествия, когда совершенный образ дополнили сдержанная грация движений, завораживающая пластика жестов, богатый тонами и обертонами баритон, который оборачивал тебя собой словно щекочущим лебяжьим покрывалом и напрочь перекрывал весь остальной мир за его пределами... Можно ли убогими словами описать как струятся пряди темного шелка вдоль белого изгиба гордой шеи, когда чародей откидывает голову, а усмешка изгибает волнующие губы... И его уже нельзя было не то что коснуться случайно, они даже не общались почти с того вечера!

Кощей благосклонно принимал от него настои или отвары, иногда предупреждал в чем больше нужды нет или наоборот просил что-то добавить, но и только, оставив Ване взамен невидимых слуг... В основном мужчина проводил время в непраздном уединении, жестко принявшись за то, чем в первую очередь должно было озаботиться на его месте. Так что Иван в считанные дни дошел до того, что мрачно завидовал меди и серебру в оправе массивных перстней с обсидианом и шерлом, которые по пробуждении неизменно украшали безымянный и мизинец левой руки чародея — других украшений, как заметил молодой человек, тот не носил, не упоминая вовсе уж о всяческих венцах, оплечьях и прочих ожерельях. Исключение составил браслет из агатов в причудливом переплетении железных нитей на узком запястье, который Кощей так же не снимал даже во время тренировок, что явно говорило о том, что это не столько украшения, сколько колдовские амулеты.

В остальном же, придя в сознание, Кощей целенаправленно и успешно подчинял себе свое тело и чары заново, причем самыми что ни на есть неколдовскими способами, не используя ни всяческие зелья, ни темные ритуалы с гекатомбами. Он много плавал в своем подземном бассейне: хорошо, что Иван, как-то запросто сунувшись туда по необходимости и без оглядки на изменившиеся обстоятельства, вовремя услышал его и отступил незамеченным, не ставя ни себя, ни хозяина дома в неудобное положение.

С тех пор Ваня следил за его распорядком, не желая беспокоить лишний раз, хотя уже разве что на стенку не лез от непонятной, вынимающей всю душу тоски, ведь они даже трапезничали вместе считаные разы! Как бы он не язвил над собой: мол, а то ты за столько годов не нащупался, не обсмотрел всего, — выходит, все же мало оказалось! Иван, когда Кощея в саду заметил — босого, обнаженного до пояса, лишь витой шнурок поддерживал у того на бедрах черный дзагшин, — неизвестно как на ногах удержался, а совсем уйти уже не смог. Так и стоял, прислонившись к стене, смотрел, не то что с места не тронувшись, — не шевелясь, вбирая глазами каждое движение...

С чем и сравнить-то это не знал! С тех пор на зорях присаживался за балконной балюстрадой и смотрел вниз сквозь балясины: как непослушное сначала тело, неуклонно подчиняется воле, становясь все более пластичным и покорным от кончиков пальцев до подъема стопы, а под кожей принимаются играть гладкие мускулы. Впитывал взглядом, как одно и то же движение может быть вначале тягучим, медленным, словно церемониальный танец, а затем повторяется раз за разом, пока не становится легким и порхающим, будто крыло бабочки, застывая на самом излете резким отрывистым жестом, чтобы в конце концов превзойти по стремительности бросок ядовитой змеи, — и воздух вокруг него словно загустевал, начинал вихриться бурунами...

А потом Кощей расслабленно сидел, подобрав ноги среди цветущих бесконечными приливами анемонов, а Иван сидел наверху, на облюбованном балкончике: теплым ветром исподтишка ласкал его плечи, прямую спину, взглядом воровато перебирал искрами мерцающие в золотом каскаде лучей темные пряди, боязливым солнечным зайчиком целовал сомкнутые недосягаемо губы...

И потому, когда Кощей, видать, все же определил для себя, что сил набрался достаточно, и пригласил своего гостя-спасителя для решающего разговора, — Иван сказал не по-умному, как уж раз сто перебрал, а вырвалось из груди самое сокровенное.

Вообще, как-то решать этот вопрос чародей явно не торопился: толи и правда ждал, пока вернет себе прежнюю форму, хотя теперь запросто мог обойтись без скромной помощи царевича, толи рассчитывал и ожидал, что Иван не выдержит, сам заведя речь, толи вовсе хотел сначала прояснить еще какие-нибудь детали.

Нет, Кощей из замка покуда вроде не отлучался, зато Волк в лучших своих традициях уже объявлялся тут и говорил с ним. Ваня случайно заметил их из окна во дворике и в первый момент не удержался от хмыканья: ну да, ну да, конечно, просто враги лютые. С не-друзьями так не держатся! Они стояли разве что не плечо к плечу, и хмурый Серый, сцепив на груди руки, что-то тихо, но яростно втолковывал, напряженно сверля глазами отрешенно застывшее лицо Кощея. Тот слушал невозмутимо, глядя в сторону невыразительным взглядом, однако по изгибу плотно сжатых губ становилось ясно, что беседа у них не самая приятная для обоих. Наконец чародей соизволил что-то резкое бросить и круто развернувшись, зашагал в замок. Серый с силой потряс головой, запуская пятерню в волосы, и тоже широким шагом скрылся из виду.

Судя по всему, разговор вышел нелегким и не предназначался не только для чужих ушей, но и для посторонних глаз, поэтому Ваня промолчал и Серого догонять или окликать не стал. Лишь на душе тревожно очень сделалось непонятно от чего: Иван понимал, что вряд ли они обсуждали конкретно его персону, однако совсем не затронуть его участие в истории так же не получилось бы.

Не известно правильно ли он угадал, и Кощей решил не растягивать удовольствие дальше, разом покончив со всеми недомолвками, либо попросту отдохнул и созрел для действий, но приглашение на беседу последовало практически незамедлительно после ухода Волка. Сердце екнуло, мысли разбежались, будто их и не было, а к восстановлению душевного равновесия обстановка как-то не располагала.

Можно сказать, что Кощей впервые принял его официально: в парадной зале, сидя на тронном возвышении, по-прежнему без корон и пышных одеяний, но тем не менее полностью одетый и тщательно застегнутый, хотя обычно позволял себе этакую домашнюю небрежность вроде распахнутого ворота сорочки, сброшенного с плеч в сторону дублета или вовсе халата. Не говоря уже о том, что пояс на узкой талии сейчас отяжеляли собой парные клинки, и настроение у чародея ни капли не улучшилось. Иван еле сдержался, чтобы не поежится под пронизывающим насквозь взглядом мужчины. Вскинул голову, вовремя вспомнив, что все-таки царевич и тут же застыдился своего затрапезного вида, сбившись окончательно.

— Что ж, — с долей отстраненно-холодной насмешки тяжело уронил Кощей, прерывая затянувшееся молчание, — буду откровенен! Как правило, мне с твоими тезками и им подобными совсем другие разговоры вести приходится. А вот ты умеешь удивлять по-крупному, основательно... Глупо отрицать, чем я тебе обязан, так что не будем откладывать на завтра то, что и так ясно. Будь по-твоему: признаю Долг! Какую же награду ты, Иван-царевич, от меня пожелаешь?..

Иван аж вздрагивал, каждое слово звучало как пощечина. А потом успокоился, хоть и горько было: а чего ты ждал?! Твое безумие — только твое... Ему своего наверняка хватает, он очнулся-то — месяца не прошло, полной луны не поднялось! Ты для него кто? Тот, кто все про его слабость и унижение видел! Царевич Ваня, с которыми ласково не разговаривают, да вот по недоразумению помогший, родич его мучителя, которому хватило совести исправить содеянное зло... Да ему впрямь поклониться стоит, что Правде следует, взашей не вытолкал, питье из рук брать не брезгует!

Иван понимал все, чувствовал, — а справиться с собой не мог, как не мог глаз отвести от взгляда очей зеленых, сверкающих ледяным крошевом и вихрящихся под ним темными омутами:

— Не гони! — само на язык выскочило. — Не печалился я о наградах, позволь взамен с тобой остаться!!!

Да, как бы не язвил Кощей, тем не менее вряд ли он предполагал, что его сарказм оправдается настолько полно и настолько быстро: самому было странно, что удалось сохранить хотя бы подобие невозмутимости! В то время, пока парень, — должно быть сообразив, что его просьба прозвучала двусмысленно и вызывающе, — путано и торопливо объяснял, что домой ему не можно теперь, а в тридесятом царстве прижился уже, уходить не хочет, и чего-то там Яга унюхала, что дело лекарское ему пришлось по нраву, а библиотека в замке богаче некуда и прочее... Чародей же размышлял.

В каждой шутке есть доля шутки, а юный Иван-царевич действительно умел поставить его в тупик с завидным постоянством! И не то что бы это успокаивало, пусть Кощей совсем не испытывал опасений на счет Вани, подозревая в злоумышлениях.

Во-первых, это было излишним. По пробуждении ему даже старые чары не пришлось менять: если что, то — покушение, конечно, это неприятно, однако он действительно бессмертен, а злоумышленник после того уже не смог бы выйти из замка, в лучшем случае дотянув живым до того момента, когда тело и магия чародея справятся с отравой или раной. Колдовскими силами Иван совсем не обладал, да и пытаться в его собственном жилище совладать с восстановившимся Кощеем чарами было бы попросту идиотизмом: собственная мощь чародея была такова, что без дополнительных ухищрений задавливала собой все остальные в месте, где каждая пылинка ею пропиталась за долгие годы. Разве что тоже пробовать исподтишка, какой подлостью...

Однако возможностей для этого у царевича и раньше было более чем достаточно. Было бы невероятно глупо вытаскивать из застенков, тщательно ухаживать в течение нескольких лет изо дня в день, чтобы потом как-то вредить. Ненавидя кого-то даже самой лютой ненавистью, можно выкрасть из узилища, случается, — чтобы затем запытать своими руками... но не выхаживать же! Поэтому Кощей без всякого внутреннего трепета спокойно пользовался теми средствами, которые подготавливал для него Иван.

Что называется — проверка временем! И Ваня ее сполна прошел, куда уж больше...

Доводы молодого человека, пусть и сбивчиво изложенные, — выглядели вполне логичными, оправданными и даже вызывали некоторое уважение, так как ни намека на стандартный халявный набор из различных материальных ценностей, бочки живой воды, полцарства и руки души-девицы, которые у него якобы тут толпами по подземельям томятся, — в речи не прозвучало.

А вот в первоначальной формулировке слышалось что-то некоторым образом странное!

И ведь он даже не понимает, похоже, что после того, как озвучил свое требование взамен на добровольное предложение уплаты Долга, — то самое, первое, — отказать ему без ущерба для себя должник уже не сможет. Не самого серьезного ущерба, но в играх с судьбой и мелочь способна обернуться катастрофой

— Будь по-твоему, Иван-царевич! — заключил чародей, откидываясь и сжимая руки на подлокотниках трона. — Оставайся до поры в замке моем гостем. Ведь об ученичестве ты все же не просил... Да и я не целитель, а ты не маг. Всем, чем до сих пор пользовался, пользуйся дальше свободно, разрешаю. Об остальном — спрашивай, отвечу, если захочу. Не отвечу — не обессудь! Согласен? Принимаешь ли?..

— Принимаю! — с облегченной готовностью выпалил Иван. В этот момент он заметил лишь то, что почти безмятежно располагавшиеся на подлокотниках пальцы мужчины чуть дрогнули и сжались.

Слегка прищурившись, Кощей продолжал разглядывать его с пристальным интересом: надо же, счастья-то сколько! К чему бы это?

Ну да ладно, разберемся, а бескорыстность — сама по себе награды заслуживает:

— Значит, решим по сему! — определил чародей, предупредил. — Сверх того, дам я тебе свою защиту и поручительство, но только на один раз.

— Справедливо, — легко согласился Иван, у него и без того точно гора с плеч свалилась, так легко на душе стало, ажно петь хотелось.

— Тогда так тому и быть! — завершил чародей, поднимаясь.

И вкрадчиво улыбнулся вслед удалявшейся фигуре: о чем же ты все-таки загадывал, царевич, когда так пылко не гнать просил?..

* * *

Долгого и сколько-нибудь серьезного расследования не получилось. Вся интрига закончилась стоило подловить царевича на подглядывании за тренировками и медитациями, больше ничего подозрительного в его поведении не было. Парень оказался приятно неглуп, во всяком случае поговорить с ним можно было, не подвергая свой рассудок опасности впасть в летаргический сон навечно. Не отличался он и навязчивостью либо бесцеремонностью, поэтому подобный тайный интерес выглядел несколько странно и вряд ли объяснялся одним лишь любопытством. Да, его занятия на неподготовленный вкус могли показаться необычными, однако ничего запретного или секретно-колдовского в этом не было. Всепобеждающих приемов тоже не демонстрировалось, простая разминка для поддержания дисциплины тела и духа, в чем можно было легко убедиться сразу — зачем же тогда продолжать, при том скрывая свою заинтересованность?

Разве что причина выходила не настолько невинной, как можно было бы предположить. На вполне безобидное нейтральное замечание о его увлечении боевым искусствами, Иван покраснел как маков цвет, понимая, что его каким-то образом наконец заметили. Хорошо еще, что ничего непотребного он в такие моменты не творил, просто смотрел, хотя вид имел наверняка самый восторженно дурацкий.

Ваня едва выдавил из себя что-то мало вразумительное и по наивности уже было перевел дух: Кощей отнесся к его проступку снисходительно. Мужчина вполне доброжелательно и подробно объяснял что именно и для чего он делает — дескать, как говорится одними чарами сыт не будешь. Какой толк от самых изощренных колдовских познаний, если ничего тяжелее вилки в руках удержать не способен, да и той через раз промахиваешься, а медитация такое же упражнение, но уже для разума, и она-то как раз чрезвычайно полезна, поскольку учит самоконтролю, помогает восстановлению душевного равновесия, способствует успешному познанию чего бы то ни было... Обрадованный тем, что беседа приняла 'безопасный' оборот, Иван отвлекся, с энтузиазмом включаясь в обсуждение, и не заметил как попал прямиком в заботливо расставленную ловушку.

Наоборот, он даже был уверен, что избежал не только разоблачения, но и еще одного серьезного промаха. Не желая хвастать, или оставлять иллюзию, что в глубине души мечтает о героических подвигах и жаждет все же сойтись с Кощеем в поединке, Ваня честно и не стесняясь признался, что пусть его, само собой, учили владению оружием, однако выдающимися достижениями гордиться не приходится. Зато мастерство чародея впечатляет, как и его коллекция: за разговором они как раз перешли в оружейную палату.

Кощей лишь рассмеялся на похвалу:

— Ваня, во-первых, я все-таки не отбирал каждый клинок в бою у поверженного врага, хотя да, здесь есть и такие! И да, большинство делались специально под мою руку. Но ты забываешь, что несмотря на плен, у меня все же было отнюдь не двадцать лет, чтобы научиться всему, что умею.

— Интересно, наверное! — вырвалось у Ивана.

— Интересно, — согласился мужчина, правда уже тише и без особого веселья, — а еще такую прорву лет приходится на что-то тратить, чтобы не свихнуться...

Внезапно, как всегда без перехода от темы к теме, он окинул Ваню оценивающим взглядом, от которого того невольно бросило в жар, потому как все его желания разом о себе напомнили.

— Например, — добил его Кощей, обворожительно улыбаясь, — я могу потратить их на тебя. К тому же, мне сейчас партнер был бы кстати... а тебе, по твоим словам, не помешает парочка уроков!

— А... ага... — только и смог кивнуть Иван, понимая, что действительно бесповоротно сошел с ума, потому что помстилось ему на мгновение что-то совершенно не то.

Дальше больше! Нет, Кощей действительно говорил содержательно, по делу и не растекаясь мыслею по древу. Однако стоит начать с того, что импровизированное занятие он проводил в своем обычном виде для тренировок — то есть полуобнаженным, поставив и Ваню перед необходимостью принять соответствующий вид. И не нужно забывать, как на Ванечку действовал голос Кощея: он не повторил бы ни одного его слова даже под угрозой смерти, тем более, что лекция о сравнительных особенностях телосложения и соответствующих, исходя из него, самых элементарных стойках и приемах сопровождалась демонстрацией и прикосновениями, которых тот вовсе не чурался... Руки у него казались одновременно обжигающе-горячими и до облегчения прохладными!

Сильными и чуткими. Пальцы крыльями бабочки перепархивали по плечу, чтобы затем жестко зафиксировать запястье, одна ладонь ложилась между лопатками, заставляя буквально выгибаться от остроты ощущений и тут же вторая безжалостно опускалась на пресс... Колено мужчины проехалось по бедру, а волосы мазнули по шее, в то время как Кощей направлял его движение и — Иван попросту сбежал!

Он сидел у холодного источника, обессилено уткнувшись лицом в ладони, сам не понимая, как еще не опозорился окончательно прямо там...

Когда над ухом раздался обманчиво ласковый, обволакивающий собой от макушки до пят, шепот:

— Так вот оно что, Ванечка!..

Иван подскочил, как ужаленный и затравленно вжался в стену: Кощей нежно улыбался с самым доброжелательным видом, вот только при этом зеленые очи буквально мерцали от бушующей в них ледяной ярости.

У Вани волосы зашевелились от ужаса, а вдоль хребта продрало морозцем. Он настолько привык, что чародей — тот, о ком он долго заботился, настолько зациклился на своем неодолимом влечении и связанными с этим этико-моральными терзаниями, что умудрялся напрочь забывать о том, что помимо внешней привлекательности, этот мужчина вообще-то колдун и владеет огромной убийственной мощью. Кощей сумел внести ясность и напомнить о подобной 'маленькой' подробности одним взглядом. Без единого угрожающего жеста, даже не меняя выражения лица. Наоборот, то, что он ни на йоту даже не повышал голоса, делало контраст еще более оглушающим.

— Нет!!! Что вы... я не... — горячо запротестовал молодой человек, отчаянно мотая головой и не сводя с чародея беспомощно распахнутых, непонятно о чем умоляющих глаз.

— Не-ет? — еще более мягко протянул Кощей, зеленые очи опасно сузились. — Ванечка, только сегодня ты меня глазами раз десять успел раздеть, облизать до косточек, а затем и те съесть! А потом убежал, перекушался, наверное, болезный...

Мужчина плавным крадущимся шагом почти вплотную приблизился к замершему Ивану, заставляя того невольно еще сильнее вжаться спиной в камень. Снова наклонился к самому уху и жарко шепнул, пуская по коже бедного парня толпу мурашек:

— Скажи мне, Ванечка, по секрету...

У Вани чуть колени не подкосились одновременно от восторга и страха, голова как в чаду кружилась, внутри все сжималось и переворачивалось. Он просто сполз вниз, когда чародей резко выпрямился, жестко заканчивая фразу:

— ...страсти по Кощею — это у вас тоже фамильное, как и одно на всех 'добрых' молодцев имя?!

Иван с бессильной обреченностью прикрыл веки, закусив вздрагивающие губы.

— Я не знаю... — все же кое-как смог выдавить он спустя недолгое время. — Простите, ничего не могу поделать с собой... Но я бы никогда... Никогда бы не посмел даже оскорбить вас, а не то что как-то навредить!!!

— А у тебя и не получится, — неожиданно спокойно и веско, правда с едва заметной долей усталости сообщил Кощей, присаживаясь перед ним. — Я умею учиться на своих ошибках. Надеюсь, ты всерьез не думаешь, что я предоставлю тебе хоть малейшую возможность?

— Нет... разумеется, нет. Простите...

Кощей выгнул бровь, издевательски поинтересовавшись:

— А что, уже есть за что прощать?

— Наверное. Я же все-таки 'ел' вас глазами... — измученно пожал плечами Иван, признавая очевидное, и горько рассмеялся. — Отвести не могу, хоть убивайте! Но клянусь, я вас никогда не касался... то есть, ТАК не касался, непристойно не трогал!!! Только по необходимости...

Словно в подтверждение своих слов он действительно не сводил с мужчины полного обреченной тоски взгляда. Тот, выпрямившись, в свою очередь тоже разглядывал поникшего парня — с непонятным, несколько отстраненным интересом.

— Ну, и впрямь: с мыслей пошлин не берут. Зато перед смертью не надышишься... — усмехнулся вкрадчиво. — Хочешь, я тебя напоследок хотя бы поцелую?

— Что?!! — Ваня от шока аж в один миг на ногах оказался.

— Говорю, чтоб не так обидно было с жизнью зря прощаться, давай что ли я тебя хотя бы поцелую, царевич! — скучающе-светским тоном предложил колдун.

Кощей улыбнулся чарующе и маняще, да только на его милые слова Иван больше в жизни бы не повелся! Глаза чародея при этом были такими же холодными, матово мерцающими в выжидании броска, как у болотной гадюки.

И прямо в эти зеленючие ядовитые омуты Иван все так же честно признался:

— Хочу! Только как же вы...

— А что ж такого, Ванечка? — делано изумился Кощей. — Я уже сказал, что навредить мне сколько-нибудь ощутимо, тем более в замке, — ты не сможешь в принципе. Как-то использовать наш возможный мимолетный интим против меня — тем более. Я же обета целомудрия никогда не давал, а ты, не стану скрывать, действительно вполне в моем вкусе... В общем, переживу, так сказать... Я вообще, Ваня, бессмертный, если ты помнишь!

— Нет!

Кощей уже стоял вплотную, вровень прислонившись плечом к стене, глаза в глаза, а губы его были настолько близко, что дыхание смешалось...

— Нет? Неужели расхотел вдруг? Испугался?

Не соображая ничего вокруг, Иван каким-то чудом вывернулся из-под руки, упиравшийся в камень у другого плеча, бросился вон, но на пороге обернулся:

— Нет и нет! Но только не так... Нельзя! Это же... Это же гадко!!! — выпалил он, прежде чем сбежать окончательно.

В след ему донесся короткий тихий безрадостный смешок.

* * *

Ушел Ваня недалеко, поскольку вряд ли внятно осознавал, куда его ноги несут, а вынесли они царевича на этот раз в сад. Парня всего трясло и колотило, он рухнул ничком в траву, зарываясь лицом в густую зелень. Спустя какое-то время, давя в себе судорожные вздохи, все же перевернулся на спину, уставившись в безмятежное голубое небо невидящим взглядом: мыслей и чувств не было, внутри царила звенящая пустота, словно отражение бездонной безоблачной глубины над ним, разве что не столь сияюще ясная...

Какой-то обиды не было: реакция Кощея недоумения не вызывала и оказалась именно такой, как Иван опасался. Молодой человек испытывал скорее нечто похожее на тупую досаду на себя за непреходящую наивность: неужели он и правда на полном серьезе полагал, что, находясь в непосредственной близости от объекта своего неодолимого влечения, постоянно видя его и тесно общаясь, — сможет утаить настолько сильный интерес? Ведь это в самом деле была уже настоящая страсть, если не одержимость.

Эта тяга была куда сильнее его и его воли, у Ивана абсолютно не получалось с нею бороться. А может он попросту недостаточно хотел бороться, где-то в глубине души не понимая, как можно испытывать к чародею нечто, кроме уважения, восхищения, любви, в конце концов! На него же просто смотреть больно... А не смотреть еще больнее, и потому Ванечка охотно положился на извечный 'авось', лишь бы оставаться с ним рядом, не подумав, кстати, в том числе о том, что Кощею может быть все же несколько неприятно его присутствие. Человек, которого потрепал волкодав, вряд ли после этого первым делом станет добродушно гладить щеночка!

Скорее наоборот, и свое 'сапогом по морде' Ваня только что получил. Что ж, заслужил... Однако страха не было. Поздно начинать бояться, когда все, чего ты страшился уже случилось, а хотел бы Кощей с ним расправиться — не валялся бы сейчас Ванечка на травке! Мужчина же его даже задержать не попытался, хотя оба прекрасно понимали, что разговор еще не окончен. Издевательское предложение про поцелуй было именно что всего лишь издевательством, чтоб на место поставить.

Хотя... — Иван нахмурился и сел, — прозвучало там что-то странное.

Ваня встряхнул себя и попытался как можно более точно вспомнить все детали произошедшего, чтобы понять, что же его насторожило. Кощей пребывал в бешенстве, — это естественно и понятно, как и то, что в тот момент никакой реальной угрозы Иван для него не представлял. Безоружный, да еще и в замке... Он так и сказал: 'тем более в замке'. И возможности как-либо ему навредить Кощей не предоставит, потому что учится на своих ошибках... А что это значит? Значит, что была какая-то 'ошибка', из-за которой он оказался уязвим, и по всему выходит, что эта ошибка из того же разряда, что и Ванечкины взгляды. 'Страсти по Кощею'... фамильные... а фамильные у Вани не только страсти, но и имя с внешностью... со внешностью, которая вполне 'во вкусе...'

И последнее замечание совершенно точно было истинным. Кощей выражений не выбирал и желал его морально изничтожить. Так что если бы чародей никогда не вступал в подобные отношения между мужчинами по собственному почину, то, тем более после насилия, — в лицо очередному желалщику полетело бы не едкое замечание относительно облика, а какая-нибудь фраза в духе 'так и быть, потерплю, мол, в последнем желании не откажу, даже самом гнусном и омерзительном'.

В эту теорию великолепно вписывается даже Варина оговорка, на которую тогда Иван не обратил внимания: 'Ты ж с Кощеем...'. Смысл у нее мог быть как самый невинный, что пока Ваня за бессознательным колдуном ухаживает не до свадеб, так и куда более глубокий, что с Кощеем он в том самом смысле и в мужья не годится. Но тогда получается... У Ивана аж в глазах потемнело от своей жуткой догадки, дыхание оборвалось.

Бледный как смерть, плотно сжимая белые трясущиеся от ужаса губы, парень вскочил и опрометью бросился туда, где оставлял одежду. Так же, на бегу кое-как натягивая на себя вещи, он выскочил за ворота на дорогу, что вела к Яге. Его никто не преследовал, а Кощея Иван не встретил.

Весь путь туда он проделал в том же темпе, а влетев на подворье, кажется, умудрился испугать каргу своим диким видом, принявшись то умолять, то требовать немедленно найти Волка, — кому ж как не проводнику Серому знать если не все, то хотя бы некоторые подробности, способные пролить свет.

— Ваня, да что случилось-то?! — Яге насилу удалось его немного угомонить, усадить в уголке и отпоить водицей.

— Да, точно так все и случилось... Как же это?!! — Иван поднял на нее бесконечно больные глаза и вдруг со стоном ощутимо приложился затылком о стену. — Как же так...

— Ваня! — охнула карга.

Тот лишь отрицательно помотал головой и поднялся. Вышел из избы, сел на ступеньку, уткнувшись пылающим лбом в сцепленные ладони. Вечерело.

Взмыленный Серый появился, когда уже стемнело совсем. Убитый вид Ивана заставил его подобраться:

— Вань, ты чего, что за беда?..

Иван не дал ему закончить, медленно, очень вдумчиво и серьезно заговорив:

— Серый, пожалуйста, у меня есть просьба. Это очень важно! Я знаю, что ты можешь мне отказать и не ответить, заставить тебя у меня не получится, да и права нет, поэтому я прошу! Я во всей этой истории с Кощеем увяз дальше некуда и меня она касается более чем прямо. Думаю, ты понимаешь. Мне нужно, жизненно необходимо знать!

Помрачневший еще в самом начале проникновенной речи, Волк дернул щекой, однако кивнул:

— Хорошо, Ваня, спрашивай. Я отвечу.

И тогда Ваня резко выдохнул, как перед прыжком в ледяную прорубь, и спросил:

— Волк, скажи... КАК тот Иван-царевич смог Кощея заточить?

Серый сел прямо на ступеньку, схватившись за виски и запустив пальцы в волосы:

— Догадался, значит! — выговорил хрипло. — Хотя... шило в мешке не утаишь, придется мне ответ держать...

Решительно тряхнул пегой гривой.

— Всего не скажу, да и сам не знаю... А тебе подавно знать не нужно!

Иван оставил при себе то, что подумал на это сообщение и все-таки промолчал, желая услышать вытребованное объяснение и добраться наконец до сути.

— Было бы смешно, да стало страшно, — глухо заговорил оборотень. — Кощей — чародей могучий и нрава не самого ласкового. Однако добры молодцы тоже не переводились! Кто за девкой, кто за конем, кто сад обнести... Вань, у вас там часом цыган в роду не было, а?

— А ты сам-то что?!! — взвился Иван, он даже не думал до сих пор, что может так шипеть, цедя слова сквозь зубы по капле да пополам с ядом. — Ты же их и водил...

— А я, Ваня, Волк и Проводник, — жестко осадил его Серый, выпрямляясь. — У меня свои Клятвы!

Повисла гнетущая тишина.

— Так вот, царевич этот, — после долгого молчания первым грубо заговорил волк, — явился с вызовом и просто так, ни зачем, дескать, супостат и ворог, победить хочу. И я его пропустил, предупреждал даже. Честно сказать, понадеялся, что... ежели что — сам сгинет. Гнилой он был, Ваня! И пахло от него совсем иначе, чем можно было бы предположить... Виноват, не понял, чем. А еще вернее кем, — Моревна ведь наша, мешались запахи, а он как оказалось, от нее и ехал.

Иван рассеянно кивнул: сходится.

— И Кощей его не тронул — не убивать же идиота! Забавлялся поначалу. Ты, Ванечка Кощея не суди, здесь, кто Словом связан, — никому легко не бывает. Иногда с тоски и на луну выть начнешь... Да и родственничек твой кем-кем, а уж идиотом точно не был. Одно умел мастерски — обаять и втереться в доверие, глядя на тебя честными-пречестными голубыми глазками.

— Не надо, — сипло попросил парень.

Пусть не прямыми словами, но догадка его только что подтвердилась более чем, а Волк между тем продолжал, буквально добивая:

— Не надо, так не надо, — согласился Серый. — Вроде Иван его тогда на охоту подговорил. Выехали. Вдвоем. И доехали почему-то аж до самой Смородины. А там...

А там их где-нибудь неподалеку с нетерпением ждали, — про себя закончил Ваня.

— Не знаю, не спрашивал и тебе не советую! Может Иван его опоил чем, может Кощей сам задремал, а может у того булавка была какая, вроде того гребешка...

— Дальше я знаю, — оборвал его Ваня. — Проснулся Кощей уже в оковах и у Моревны.

— Вот и славно, что сам знаешь, Ванечка. Не самый приятный разговор у нас вышел, да еще и на ночь, — Серый тяжело поднялся.

— Спасибо, Серый, — не поднимая головы, отозвался молодой человек. — Мне правда, очень важно было это знать, убедиться, что все верно понял...

Понял-то верно, а как жить теперь с этим откровением представлял плохо! То, что дядюшка пленил Кощея отнюдь не в честном поединке, — Иван никогда не сомневался, особенно после того, как понаблюдал за тренировками и мог судить о том, как чародей двигается. Конечно, возможно Иван-старший по молодости, в виду холостой удалой жизни тоже был посноровистей, но все же вряд ли одолел бы чародея в бою, разве что лишь стрелой исподтишка или другой хитростью. Собственно, именно это и было официальной версией.

Вот только у Кощея не было на теле ран или следов от ран, которые свидетельствовали о сражении, а хитрость хитрости рознь. Нет, Волк неправ в одном — главном!

Скрутить Кощея чарами — не по плечу ни Моревне, ни тем более ее супругу. Еще Яга говорила, что такой гребешок — с его обычной силой чародею на один чих. Опоить Кощея тоже не вышло бы. Даже если бы ему все-таки поднесли чашу с отравой — чародей, который едва в себя придя, по запаху и с одного глотка разобрал все составляющие питья, сразу почувствовал бы неладное. А такого зелья чтобы подействовало за мгновение — не существует, он всяко успел бы что-нибудь предпринять.

И тогда действительно остается только одна возможность — он расслабился, вполне вероятно, что и вправду заснул рядом с тем, кому доверял... И ясно почему доверял: с кем еще можно проводить время на уединенной прогулке, кого Кощей мог спокойно подпустить на расстояние удара, при этом его не ожидая?

Того, кто 'в его вкусе', еще спроси в какой момент! А удар однозначно был, — точный, но не менее подлый, чем все остальное. В голову, чтобы лишить сознания, а следовательно, шанса дать отпор и без проблем доставить его к Моревне... Думал, Ванечка, что хуже быть не может, что гаже не бывает чем то, что ты в подземелье видел? Ан нет! Такому даже названия нет, это же даже не подлость: добиваться, целовать, ласкать, в глаза смотреть, и ведь не один же день, а потом... Вот уж всем подвигам подвиг!

До чего же тошно, впору в петлю лезть... А может и стоит, потому что не представлял Иван как жить дальше со свалившимся на голову откровением.

Что ж, судьба как всегда все решила за него.

* * *

Все случайности не случайны. Мог ли любопытный мальчишка пройти мимо тайны? Разумеется, нет! Мог ли совестливый и добросердечный человек запросто отмахнуться от несправедливости и чужих страданий? Полагаю, что нет. Мог ли за глаза и за уши влюбленный парень вдруг пожать плечами, мол, раз все настолько плохо, то и не надо ничего, да пойти дальше по своим делам? С трудом верится, не так ли!

А могла ли Марья Моревна, разыгравшая против Кощея подобную комбинацию, обрекшая противника на такую казнь лютую, — махнуть рукой на его побег, сосредоточившись на домашних хлопотах? Могла спокойно снести такой щелчок по носу от юнца сопливого? Да подобного даже в сказках не бывает! Это Ваня, простая душа, и думать про нее забыл, ему его нечаянно негаданное наваждение весь мир застило, а Марья помнила.

Как тут не помнить, если в любой момент Кощей мог вернуться, но уже во всей грозе своей мощи, чтобы отомстить за учиненный на собой произвол! И в праве своем будет. И никто пальцем не пошевелит, чтобы вмешаться, даже пернатое семейство, уж на что Финист и три его сестрички с Кощеем всегда на ножах были. Если колдун проклятый за границы виры не выйдет, — а он, подлюка такая, всегда Закон блюдет до волоса, — на него никто и косо не взглянет! Это, вон, пришлым иванам можно лапшу на уши вешать про злобное чудище, преследующее несчастную деву, да и то не каждый поверит... А здесь, — сама заварила, сама и расхлебывай.

Что ж, так и быть, а то что-то скучно стало! И нет, за свою жизнь Моревна не боялась. Ей это и в голову бы не пришло. Тем более, что характер своего, ею же самой назначенного, супруга и соправителя, она изучила куда как хорошо! Во всяком случае, достаточно, чтобы быть уверенной: Кощей всегда отвечает равноценно, а значит пальцем не тронет, но постарается вытворить такое, что небо c овчинку покажется.

Жаль... как же жаль! Какая бы из них пара вышла! Его бессмертие... не удвоенная, а учетверенная объединением Сила, когда от твоей поступи сама земля колеблется... его знания и изощренная прозорливость, и ее практичный ум... Что может более подходить друг другу?! — вперившись взглядом в бушующие штормовые волны, Моревна скорбно улыбалась, вертя на пальце белой холеной руки черный морионовый перстень.

Как бы они смотрелись рядом!!! Пожалуй, Кощей до сих пор оставался единственным, чью власть над собой она иногда согласна была признавать...

Орлан и орлица! Парящие в Вечности, и ночь рассыплется вокруг бурей из первозданной тьмы и ограненных ею бриллиантов звезд... Пара, каких еще не бывало и после не суждено быть!

А ты не ценил. Даже не высмеял, отмахнулся не глядя, как от мелочи, нищему убогому на пропитание... По заслугам и воздастся!

И месть сладка и приятна, как в летний зной прохладное питье... Гнев же плохой советчик. Его выстуживать надо...

Ждала, Марья, ждала... Выжидала.

Это только Ванечка-племянник может позволить себе такую вольность, — думать, что об нем не помнят. И впрямь, — кому ты занадобился до поры до времени, агнец златокудрый!

— Здравствуй, Иван-царевич! — поприветствовала любезно Марья Моревна, опираясь на меч на пороге шатра раскинутого. — Что же ты так быстро покинул нас? Пары дней не дождавшись до моего возвращения?

— Что же ты молчишь, али не рад родственнице? — Моревна ткнулась подбородком о рукоять меча.

— Что же ты молчишь, царевич?! Ежели меч где оборонил, забыл вдругорядь... — так я тебе одолжу... Выбирай: лопату ли, грабли?! — гарцевала вокруг.

Так и не дождавшись ответа, кликнула:

— Эй, молодцы! Покажите-ка Кощеевой сыти с какой стороны солнце садится! Да так, чтобы звонкий голос прорезался...

Иван даже не успел испугаться: вокруг него встала стена холодного белого пламени, кольцом заключая в неодолимый барьер. Разом, словно с самих ночных небес обрушилась тишина, только странный гул ритмично отдавался в ушах — даже не звук, а лишь его смутная отраженная тень... Так бывает, когда слышишь биение собственного сердца и ток крови в жилах... Невольно моргая в такт беззвучным ударам, он обернулся навстречу уже зная, что, — а точнее кого — сейчас увидит.

Ожидания не обманули: казалось, что громада леса неотвратимо накатывает на тебя темной волной, а ядовитый болотный туман цепкими щупальцами тихонько стелился понизу, расползаясь по полянке все шире.

'...А она не просто стерва, она все-таки смелая...' — признал Иван, увидев выехавшую навстречу напасти Моревну в окружении синих сполохов.

Замерло все.

Кощей не заставил себя ждать дольше необходимого, и в отличие от противницы — обнаженный меч не пылал в его руке. Доспехов на нем тоже не было, и ветер свободно ласкал волосы, забирался под воротник распахнутого на груди камзола, плащом же ластилась к его плечам сама ночь...

Конь под ним тяжело переступил еще несколько шагов, однако, похоже, что это произвело впечатление лишь на Ивана.

— Зачем пожаловал? — усмехнулась Марья, отводя клинок в руке в сторону.

— Жалую я иначе, — в ответ с улыбкой уронил Кощей, не то что не сходя с седла, не пошевелившись вовсе. — А пришел за тем, что мое по праву. Отступись и отдай мне Ивана...

Уточнил, снисходительно:

— Царевича, да того самого, который твоему мужу племянником приходится...

Может и не очень нравилось застывшему от смертного ужаса Ивану быть предметом торга, но, — внезапному вмешательству чародея он был куда как рад! Ежели что, тот его, по крайней мере, просто убьёт в сердцах за идиотскую беспечность, а вот на счет Моревны он ни в чем уверен не был, потому старался молчать и не привлекать к себе еще больше внимания. Он и без того оказался в самом центре стремительно разворачивающихся событий.

Моревна влекуще улыбнулась, и Кощей не замедлил ответить не менее ласково:

— Ивана-царевича, племянника того Ивана, благодаря которому, мой Иван в твоем замке вообще оказался в гости...

— С каких это пор он твой? — ехидно уточнила Марья, сделав круг неторопливым аллюром. — Чем мне докажешь?

— А я должен? — скучающе поинтересовался Кощей, демонстративно выгнув соболиную бровь. — И когда успел!

— Допустим, — ворожея зло поджала красивые губы. — Тем более, с какой это радости я его к тебе пущу? Мне с ним тоже есть об чем поговорить! По-родственному, так сказать...

— Рискни, — вкрадчиво предложил Кощей. — Жажду поучаствовать в беседе!

Этот тон Иван уже начал узнавать, и мог твердо сказать, что терпение мужчины на исходе. Не успокаивало и то, что его по-прежнему держали на прицеле: сколько бы стрел не испепелило пламя, Ване хватит и одной, да и близость обнаженного меча в руке Моревны не обнадеживала.

— Я жду, — с обаятельной улыбкой напомнил Кощей, не отводя взгляда от темных очей женщины. Похоже, свою битву они уже вели, только на каком-то другом плане...

— Плохо торгуешься за своего спасителя! — поспешила оправдать Ванины худшие подозрения королевна.

— Так мы и не на базаре! — жестко осадил ее Кощей.

Глаза его вдруг полыхнули нестерпимой зеленью, и словно гигантский невидимый бич вспорол землю перед самыми копытами, заставляя коня под Марьей взвиться на дыбы и прянуть назад. В тот же миг Иван почел за благо все же отмереть и упал, откатываясь ближе к своему так вовремя появившемуся защитнику.

Кощей что-то прошипел сквозь зубы, — вряд ли благословение, — но пламя погасить успел, пропуская. Зато отвлекся от Моревны, и той хватило этого мгновения, чтобы справиться с жеребцом и ударить самой, одновременно выкрикивая приказы своим людям. Наполовину оглушенный Иван попытался подняться с тонко вибрирующей под ним тверди, враз почему-то пошедшей изморозью и ощутил, как его бесцеремонно вздергивает еще выше, забрасывая в седло...

— Как невесту из полона, право слово! — раздался издевательский хохот, расставляя все по местам.

— А это уж мое дело, не тебе чета судить! — темнота взорвалась очередной яркой вспышкой.

Ивану казалось, что он каким-то образом очутился в центре гигантского смерча: Кощей сидел в седле, как влитой, у него даже волосы не растрепались, что там, — грива коня и то не колыхнулась, а вот вокруг творилось настоящее безумие! Земля тряслась и стонала, лес трещал и гнулся, некоторые деревья выворачивало с корнем. Воздух не просто пах грозой, но и в самом деле оказался расцвечен гроздьями молний с совершенно ясного неба, на котором в ужасе перемигивались редкие звездочки. Что не удивительно, еще одним островком спокойствия была Моревна, вполне успешно отвечавшая противнику не менее впечатляющими атаками, зато ее свиту и лагерь в целом — разметало, как листья осенью.

Конечно, не очень удобно обозревать всяческие явления, болтаясь поперек лошадиной спины как куль с ... ээ... каким-либо содержимым, при этом стараясь не только не сверзится под копыта, но и не мешать своему защитнику, однако Ваня все же опомнился достаточно, чтобы к тому же заметить кое-что непонятное. То, что королевна не уступала, хоть и берегла силы, стараясь больше уклоняться, чем отбиваться на прямую, — было вполне объяснимо. Если отвлечься от ее намерений, то ворожею можно было даже уважать за настойчивость, с какой она пыталась достать врага, несмотря на его признанное бессмертие.

А вот почему Кощей, легко парируя удары, тем не менее еще не раскатал колдунью по полянке тонким слоем, скорее намереваясь дожать ее и заставить обратиться в бегство? Не поднимается рука на женщину? Ну-ну, свежо предание, да верится с трудом! Особенно в такой обстановке и на такую женщину.

Не считал пока необходимым? Почему, ведь она-то точно не успокоится, да и сейчас лишь больше злится от подобной снисходительности...

Ответ Иван получил самый для себя неожиданный, когда взбешенная Моревна все же решилась на отступление: она не была глупа настолько, чтобы позволить взять себя измором. Может, и вовсе давно уже просчитывала возможности для отхода без серьезных потерь для себя, только отвлекая внимание стремительными наскоками и глумливыми выкриками... Если это так, то у нее определенно получилось добиться цели.

Однако и сам Кощей не торопился воспользоваться все более увеличивавшимся преимуществом либо немедленно кидаться в погоню, по-прежнему ограничиваясь тем, что неуклонно оттеснял ворожею за какую-то одному ему известную границу, пока та вовсе не скрылась с глаз.

Пристально вслушиваясь в гудение бури и даже не собираясь как-то ее усмирять, он внезапно спешился, ухитрившись резким рывком вместо себя развернуть в нужное положение Ивана. Коротко рыкнул, дернув губами:

— В замок живо!

Причем приказ, судя по всему предназначался коню, гулко топнувшему копытом, прежде чем со злобным ржанием сорваться с места. Ему вторил птичий клекот, и громадная тень одновременно взмыла в небо, распластав по воздуху саженные крылья.

Ваня невольно пригнулся, а потом ему стало не до удивлений.

* * *

Из седла конеобразного монстра Иван сползал в состоянии хорошо взбитого теста: ноги подкашивались, руки тряслись, в голове звенело, не стошнило — и то счастье! Да-а, отвык он от этаких скачек, да и не привыкал никогда! Единственный раз случился, когда его с освобожденным Кощеем Серый к Яге выводил, и то конь под ним был совсем обычный, а не колдовское чудище.

— А не ты случаем и есть Сивка-бурка? — выдавил Ваня, с облегчением опускаясь прямиком на плиты двора. Вышло и впрямь живенько, в мгновение ока, как говорится... До сих пор в ушах ветер свистит.

'Чудище' оскорбленно покосился на расхристанного парня налитым кровью глазом, издевательски фыркнул и пропал с виду. Ивана аж передернуло, — тоже видать от радости.

Да уж, однако по-хорошему было ему чему радоваться! Не только живым и невредимым вынулся из той ямы, куда по собственной беспечности встрял, но хоть по какой своей необъяснимой причине, — а Кощей за него заступился. Больше того, получается, что и выжидал чародей, не желая рисковать и слишком отвлекаться от щитов, которыми прикрывал горе-царевича, потому как самого Кощея ни в каком обличье поблизости не наблюдалось.

Неужто в подходящий момент отослав в безопасность Ивана, он действительно все же бросился вдогонку за врагиней?! Конечно, сомневаться в могуществе колдуна было довольно трудно, а помочь ему Ваня ничем не мог, только снова бы под ногами путался, однако сидеть так, одному в пустом замке за надежными стенами, не зная, что происходит, — оказалось невыразимо тяжело... Иррациональная, но от того не менее сильная тревога внимала душу, заставив Ваню забыть и о собственной усталости, сомнениях и прочих потрясениях, свалившихся за сегодня на его бедовую головушку.

Вместо того, чтобы привести себя хотя бы в относительный порядок, Иван метался по двору, не находя себе места и высматривал с башни то всадника, — мало ли, жеребец мог вернуться к хозяину, — то огромную птицу. И его опасения оказались не такими уж неоправданными.

Кощей вернулся тогда, когда солнце уже совсем встало. Орлан летел с заметным трудом, с натугой всплескивая широкими крыльями, почти перевалился через стену, а превращаясь обратно в человека пошатнулся.

— Вы... — бросившийся было к нему Иван осекся, глядя на недоброе выражение посеревшего от усталости лица.

Мужчина выпрямился и с досадой обрубил:

— Я!

— Зачем же вы...

Узкая ладонь была в крови, плечо явно выбито, а может и чего хуже — чуть ниже ключицы темнело свежее пятно, а ткань была порвана. На скуле и виске тоже алели свежие ссадины.

— Я держу слово, а тебе пообещал защиту! — прошипел Кощей, пытаясь миновать не вовремя возникшее препятствие.

Вообще-то, Ваня имел ввиду совсем другое, но машинально кивнул, соглашаясь:

— Да, на один раз...

— Значит, ты его уже использовал! — жестко бросил через плечо чародей, наконец добравшись до входа.

— Да, хорошо... — отмахнулся парень, выпалив вслед. — Подождите, вы же ранены!

Лучше бы он промолчал! Кощей вернулся и смерил его таким взглядом, что Иван примерз к полу. Мужчина с явным усилием перевел дыхание, сверля несчастного царевича пронизывающими, искрящимися от осязаемого напряжения очами, однако смолчал. Медленно развернулся и скрылся в проеме.

Ваня проводил глазами его абсолютно прямую спину и почел за благо на этот раз не встревать и оставить чародея в покое. Пусть и не совсем понимал в чем провинился перед ним своим самым что ни наесть естественным порывом.

В чем — в чем... В том, что не сдался ты ему напрочь, Ванечка! Ни с помощью, ни совсем никак, одна морока только!

И нет, не то чтобы он на что-то всерьез надеялся, сам все понимал, но менее тоскливо и больно от этого не становилось. Если бы можно было хоть что-то исправить! Если б только знать, какую гору свернуть, чтобы зеленые колдовские очи еще раз взглянули на него если не с благосклонностью, то хотя бы с приязнью... Что там горы, на изнанку бы вывернулся!

Ага-ага! Если бы да кабы, я да я... Подумал бы ты лучше, Ваня, что видать, не одному тебе здесь лихо. Даже не так: есть тут тот, кому куда как хуже!

Никуда не денешься, бывают на свете люди, про которых в народе говорят грубо: 'хоть ссы в глаза — все божия роса'. Они и о других судят соответственно. Например, дядюшки его хватило, чтобы не просто настолько изощренное предательство учинить, но и на то, чтобы потом над истерзанным узником глумиться, силой брать то, что когда-то даром дарилось... Такие, наверное, и вовсе ни о чем не задумываются, потому как Иван даже представить боялся, что же за яма выгребная у такого человека вместо сердца.

Однако ж вор, и о других нечестно думает, изменник и прочих в нечестии уличить только рад. Обернись что не так, — Иван-старший лишь подосадовал бы, что не выгорело. Даже странно, что его сейчас вместе с Марьей не было, он бы ей наверняка охотно помог 'поговорить' с племянником.

А каково такому, как Кощей? Он ведь не махнул рукой на помеху-'царевича': с глаз долой, кобыле легче... Как бы гневен не был, — но о своем слове помнил! Сколько же воли и сил, — не тайных, магических, а обычных, душевных, человеческих, — ему потребно, чтобы с этой изменой жить дальше?!

Каково же ему, Ваня, рожу твою, семейную, подле себя видеть, как ты на него глазками голубыми лупаешь терпеть... И что тебе, Ивану, теперь с этим сделать?!

Ноги бы его поцеловал, если б позволил.

Так и не отыскав какого-либо решения, Ваня промаялся до вечера. Его и сморило от усталости, подремал пару часиков, да зря — голова уж совсем ощущалась вроде старой перины, набитой затхлым, сырым свалявшимся пухом. Иван нахлебался подходящих травок, чтобы хоть немного себя в чувство привести, и определил, что Кощея все же отыскать необходимо. Во-первых, поблагодарить, во-вторых, убедиться, что он за это время тоже успел о себе позаботиться, и в-третьих, если обещания больше не действуют и ему следует убраться из замка как можно быстрее, Кощей всяко прояснит ситуацию. Тогда уж можно начинать страдать с чистой совестью, а не бестолку нюни распускать.

Так что, уточнив у слуг, что хозяин дома и изволил пожелать отужинать, Иван направился прямиком в малую трапезную. И правильно сделал, потому что чародей действительно был там, а при его появлении тут же возник второй прибор. Ване невольно живо вспомнился самый первый совместный вечер, тем более что Кощей не гневался, не обдавал холодом, скорее пребывал в некой задумчивости.

— Присаживайся, в ногах правды нет, — без приветствия обратился он к парню.

— Спасибо, — Иван решительно кивнул, сразу заведя речь о главном. — И за приглашение, и... вы ведь мне жизнь спасли!

Кощей слегка дернул губами в намеке на усмешку:

— Ну, о тебе в отношении меня такого не скажешь, но — да. По большому счету мы теперь квиты.

Как-то развивать свою мысль он не торопился, и разговор увял едва начавшись. Ваня сделал вид, что просто невероятно голоден, пытаясь набраться смелости задать следующий, самый очевидный вопрос, однако не удержался и кинул на мужчину пару быстрых осторожных взглядов. К вящей радости, тот выглядел вполне отдохнувшим, и даже ссадины на лице уже свел, а вот конспиратор из Ванечки все же был никудышный!

— Да не стреляй ты в меня глазами так упорно, царевич! — уже не скрывая насмешки бросил чародей. — Все со мной в порядке. Если ты, конечно, именно это имеешь ввиду...

— Простите! — Иван предсказуемо стушевался и расстроился.

— И прекрати извиняться попусту! — уже раздраженно оборвал его Кощей. — В конце концов, я поплатился исключительно по собственной дурости: сунулся раньше, чем планировал, и выложился больше, чем рассчитывал. Вот и не долетел немного с отвычки... Точнее, не совсем благополучно.

Ну да, ну да... — мрачно уставился в тарелку Ваня. — Значит, летел-летел, и упал... Ой, как легче и веселее стало-то! Живот впору от хохота надрывать.

— Пусть так, вам мои извинения без надобности, — едва не сквозь зубы процедил молодой человек. — Ни жарко, ни холодно... Все-равно! Простите, что из-за моей беспечности вам сражаться пришлось внезапно.

— Не так уж и внезапно.

Ваня наконец оторвался от растерзанного кролика и поднял голову: откинувшись на спинку стула, Кощей смотрел на него своим характерным взглядом, — с интересом и вроде бы ласково, но не без доли издевки в глубине.

— Вы следили за мной? — выпалил парень.

То, что дело не в Марье — колдун только что сам сказал! То есть...

— Не то чтобы следил, — спокойно подтвердил его претензии Кощей, улыбаясь. — Скажем так, мне стало интересно, куда ты так резво рванул вчера. И если визит к Яге меня нисколько не удивил, то представь себе мое изумление, когда я понял, что обратно ты идешь прямиком в лагерь одной нашей общей знакомой.

Иван похолодел.

— Так ведь и недоброе подумать недолго, — уже без тени напускного веселья уронил чародей. Впрочем, долго он Ванечку не мучал и продолжил. — На твое счастье, недоразумение разрешилось быстро, да и со всем остальным к лучшему вышло.

Он даже расщедрился на то, чтобы в ответ на непонимающий взгляд царевича, объяснить:

— Марье ни в уме, ни в искусстве не откажешь. Чем дольше бы я тянул, тем больше бы она в свою защиту навертела. Больше возни, больше сил, больше времени... А так — кончено, и с плеч долой заботу.

Хорошо, что Иван сидел!

— То есть как 'кончено'?! — он уставился на небрежно отброшенную узкой рукой салфетку.

Кощей тихонько рассмеялся, глядя на его ошарашенное лицо.

— Ванечка, а чем ты думаешь, я занимался с момента нашего расставания? Нет теперь царства Марьи Моревны. Под землю ушло, водой следы смыты...

Чародей уже откровенно насмехался, с нескрываемым удовольствием рассматривая застывшего в потрясении парня:

— Что, Ваня, боязно стало? — вкрадчиво протянул он.

Однако если где-то в глубине души Кощей и надеялся, что теперь-то, убедившись воочию в его губительной мощи и услышав о результате карательной акции, странный царевич наконец опомнится, одумается, в память придет и с воплями ужаса отшатнется от страшного темного колдуна, — то ему пришлось сильно разочароваться!

Иван наконец поднял на него глаза и бледно улыбнулся:

— Отчего же! Неожиданно просто. Хотя нет, не в том смысле. Вы в своем праве поступили!!! Я, видимо, не так это представлял, и только...

Он вдруг рассмеялся тоже, отчаянно тряхнув кудрями и, собравшись, выпалил торопливо, будто боялся, что его кто остановит:

— Нет! Я вообще не задумывался, как вы с Моревной поступите... не могу объяснить! Я, вроде как, ожидал, что вы с ней более привычным, понятным образом воевать соберетесь, ничего иного...

В этот момент Ивана действительно волновало только, что Кощей может подумать о нем еще более скверно. И уж совсем не беспокоило то, что он окончательно про себя осознал: что он испытывает лишь облегчение от того, что Кощей расправился со своей противницей, и никаких угроз ожидать больше не стоит. Что его от этой новости нигде и ни что не коробит: он хоть и смирный в душе человек, но сам бы охотно помог, потому что за такое убивать мало! Потому что у него до сих пор то, с чем пришлось столкнуться, — в мозгу не укладывается. Видать, навечно в памяти отпечаталось...

Потому что это он, Кощей, на которого Ваня смотреть не может без замирания сердца, там мучился. И да, невмоготу уже больше чувствовать себя виноватым перед ним за это проклятое родство! Не поделаешь с этим ничего... А пожелай сейчас Кощей и ему всю кровь выпустить, — Иван согласился бы с радостью! Только бы не ровнял тот его и дальше по... по этой мерзости!

Ему-то самому — теперь легче ли хоть немного дышится?..

Судя по всему, не шибко:

— Ваня, — Кощей вернулся в свое прежнее задумчивое и не очень-то веселое настроение, — сколько бы я в подземелье не провел, — я не сошел с ума настолько, чтобы воевать с женщиной.

Озадаченный Иван моргнул от неожиданности:

— Но вы же...

— Я же, — передразнил его чародей, — не сказал, что я там бойню учинил. Я сказал, что нет больше царства. Здесь и сейчас нет. И не будет больше. Время и пространство, знаешь ли, такие интересные величины...

Вот тут Ване стало слегка не по себе, когда он вник в смысл постигнувшей королевну-ворожею кары. Как там Яга говорила, — Кощей границы держит? Вот он ее за некие границы и вышвырнул, да взамен еще и новые поставил. Заточил в отместку за собственное заключение.

— Под землю ушло...

— Правильно, — спокойно подтвердил чародей.

— А она оттуда не выберется? — уточнил оторопевший от подобной, довольно-таки изощренной мести Иван.

— Нет, — равнодушно отмахнулся Кощей. — Ну если ты, конечно, не решишь заняться очередным освобождением или Серый еще какого Иванушку не притащит... Правда, для того все-равно сначала меня убить придется, а я, видишь какая закавыка, не убиваемый!

Мужчина ядовито улыбнулся на последнем слове, наблюдая за растерянным парнем напротив. Того ажно передернуло от высказанного предложения, но спохватился он быстро, нахмурился и спросил опять не то, что колдун мог бы предположить:

— А зачем Серому кого-то приводить? У нее же муж есть, Иван-царевич как раз.

Иван бросил на мужчину виноватый взгляд, — лишний раз напоминать про дядюшку не то что не доставляло никакого удовольствия, аж во рту гадкий привкус почудился! Однако Кощей лишь укоризненно выгнул бровь.

— Нет, само собой, Серый с ним дела иметь не станет... — согласно хмыкнул Ваня.

— Не в том суть, — на этот раз мягко прервал его чародей. — Подумай сам, Ванечка, неужто не догадываешься, почему мне несколько раз пришлось уточнять Моревне, которого Ивана я имею ввиду? Не только потому, что Иванов много и царевичей среди них хватает.

Улыбнулся, видя как выразительное лицо молодого человека озаряет догадка.

— Именно, Ваня. Как только я про мужа упомянул, ясно стало, что на тот момент не было у прекрасной королевны уже никакого мужа. И дядюшки у тебя тоже больше нету.

— По правде, туда ему и дорога... Но как же так?

Новость собой ошеломляла, однако переживать Ивану было не о чем. Он бы и раньше не удивился и прекрасно понял, если бы Кощей того Ивана собственными руками разорвал, а уж после того, что узнал! Только выходит, что мстить ему оказалось некому...

— А вот так, Ванечка, — мужчина поднялся и отвернулся. — Марья женщина суровая и весьма оригинальная. Ошибок и промахов не прощает, кроме как себе своих. Спасибо ей что ли стоило сказать? Все же собственноручно избавила меня от необходимости не самой приятной встречи...

Иван молчал в неловкости: что на такое скажешь! Тем более, что последние слова явно не ему предназначались, и чародей говорил сам с собой. Горькие мысли вслух вырвались, бывает.

Тем временем, Кощей взял себя в руки и несколько отстраненным тоном закончил:

— Так что теперь у меня остался лишь один нерешенный вопрос. Что же мне с тобой делать, царевич?

Иван тоже поднялся:

— Все, что хотите, — уверенно и твердо ответил он.

Кощей тихо засмеялся и прежде чем уйти, непонятно бросил со вздохом:

— Да мало ли чего я хочу, Ванечка...

* * *

Да уж, мало ли чего кому хочется! А тем более, если человек и сам не знает, чего хочет, а точнее — если ничего уже не хочется... И уж точно не любовных похождений и эротических свершений!

Мужчина утомленно потер лоб и невольно поморщился, раздеваясь: плечо тянуло и дергало. Что бы он там не говорил, но распорол его все-таки серьезно, да к тому же затылок весь вечер назойливо ныл, поэтому чародей не стал ложиться и устроился в кресле, с удовольствием вдыхая прохладный воздух из окна. Он чуть прикрыл веки, наслаждаясь живой тишиной ночи, наполненной шелестом, шорохами, голосами всевозможных ночных обитателей, занятых своими немудрящими заботами. Рассуждения текли расслабленно и неторопливо, то и дело возвращаясь к свалившемуся на голову 'компаньону'.

Что бы там о себе царевич Ваня не надумал, — а у него и мыслей читать не требовалось, все сразу на лице написано, — Кощей все же пребывал в достаточно здравом рассудке, чтобы не путать одного человека с другим!

Да и не так уж похожи два Ивана! Да, внешность можно сказать одного типа, оба блондины, глаза синие... Так это относится к доброй половине их земляков, и что ж теперь, — всех под корень изводить, дабы ненароком не травмировать свою тонкую душевную организацию лишним напоминанием о бывшем любовнике?

Если уж быть совсем пристрастным, то Ванечка даже посимпатичней будет. Не в том смысле, что ярче и смазливее, нет, скорее в том, что черты у него мягче, на глаз приятнее, без этакой нарочитой брутальности. Мышцы, где надо, имеются, но сложением потоньше, более гибкий, в массивного 'бычка' ему и с возрастом не превратиться, движения, манеры в обращении — другие... А главное отличие — ни грана самолюбования не заметно.

Так что, кроме имени, пожалуй, и нет между ними ничего общего, а родство... Что родство? Родственников не выбирают. Ванечка и сам не больно-то счастлив такому обстоятельству, иначе не бросился бы спасать абы кого. Совсем уж глупо ставить в укор кровь, а больше царевич перед ним ничем не провинился... Наоборот, куда уж пуще-то вообразить свершение, чем его лечебные старания!

И смотрит как на икону... Где уж тут его в непристойных поползновениях подозревать, коли поцеловать робеет даже в 'последний час'! Забавный...

Надо же! Волнуется, переживает, беспокоится, сочувствует... Это-то и бесило, кроме самой ситуации, в которую Иван их обоих невольно поставил, а ведь несмотря на все вышеперечисленное, — менее щекотливой она от этого не становилась.

Про 'один раз' Кощей так сказал, для острастки. Гостя, ежели что, не возбраняется и взашей за порог вытолкать, если нагличает, так что — это был по сути не ответ на стребованный Долг. Защитить тем более и впрямь можно один раз, а на второй спокойно постоять в сторонке. При этом никакого обещания не нарушишь, Судьбу за нити не дернешь. Зато покровительство со-о-всем другая пляска: крепче только брачные обеты или усыновление какое, кому и судить-то об этом, как не ему.

А иначе ответить не вышло бы. Вот уж истинно: простота хуже воровства! Потому как царевич Ванечка избавил его от такой участи, которая куда хуже самой жуткой смерти, та хоть заканчивается... За такое не отказывают, иначе со временем вернется сторицей, а куда уж хлеще, чем то, от чего до сих пор не отошел!

И не знаешь, когда все-таки с тем справишься — врать себе крайне неполезно и вообще опасно... Ну да это дело десятое, не все сразу, а собственную боль он давно приучился воспринимать в первую очередь в прикладном, диагностическом ключе.

Так вот, взамен попросил царевич не чего-либо, а четко и конкретно — 'не гнать его и позволить остаться с собой'. Конечно, 'остаться' можно по-разному! Кощей и попытался свести возможные последствия к минимуму, а получилось, что загнал себя в еще большую кабалу.

С покровительством не шутят. Получается, что он за Ваню перед всем миром поручился и с этого момента в ответе даже если тот на край света убежит... Тогда это казалось выходом, — мальчик все же неплохой, себя показал так, что и придраться не к чему. Да и не мальчик уже, взрослый ладный парень со светлой головой на плечах: сумел же поладить даже с каргой. Сам Кощей, — по вполне понятным причинам разного приложения Сил, — держал с ней вооруженный нейтралитет, как с тем же Волком. Даже анекдоты про бесконечных царевичей-королевичей уважал, посильно разделял увеселительное бремя. Однако, байки-байками, но как оказалось, сватом к какой девице-душе в случае с Ваней ему выступить уж точно не придется — выбрал себе тот другую зазнобу... Впору посмеяться над такой оказией, если б умел еще!

Мужчина устало фыркнул наедине с собой и почел за благо перебраться в постель: на случай если все же получится нормально уснуть.

"Ваня-Ванечка... Вот же дурачок! Ведь и сам будет мучится и ему покоя не даст..."

Как бы не убеждал и не настраивал себя Кощей, все-таки кое в чем Иван был прав: его присутствие само по себе стоило мужчине изрядных нервов. И без того немало усилий уходило, чтобы держать себя в руках и справляться, как-то контролировать и потихоньку компенсировать последствия пережитого заключения — даже самая мощная магия и выдающиеся лекарские достижения не всесильны, ничто не способно запросто и в одночасье исцелить разум, а тем более душу.

И тут уже совершенно не имело значения, даже окажись Ваня жгучим брюнетом с другой стороны земли, ведь при этом он все равно остался бы напоминанием. О полной беспомощности. Об абсолюте безнадежности. О неизбывном ужасе и боли, доводящих до пределов, за которыми теряют смысл не только любая выдержка, но само существование. О слабости. О собственной непроходимой глупости, за которую поплатился так страшно...

Он и задумываться-то об этом боялся себе позволить, а направленные на него обеспокоенные и удрученные взгляды молодого человека идеально ложились в строку, отодвигая признательность на задний план и мгновенно выбешивая до исступления. Да, возможно это было нечестно и неправильно, но они вызывали отнюдь не естественную благодарность за заботу, а с непередаваемой остротой заставляли снова и снова чувствовать себя уязвимым, униженным... сломленным.

На таком фоне наивная влюбленность вызывала лишь глухое раздражение и досаду. Правда, будем честными, пару раз он ловил себя на желании буквально вбить ее паршивцу в глотку, — и вот от этого становилось уже действительно жутко.

От того, насколько крохотный шаг отделял от катастрофы. В бездну возможные угрызения совести и последствия нарушенного слова! Все гораздо более прозаично: чародей прекрасно отдавал себе отчет, что достаточно сорваться один раз, и в следующий остановиться станет практически невозможно. Окончательно же утратить остатки воли, а значит, себя самого, — было откровенно страшно.

Вот Кощей и внушал себе насколько можно старательно, что ничего дурного в происходящем нет, что царевич совсем не обуза и не помеха, ведь он даже нравится ему за свои качества, все же прочее — не более чем наносное... Как муторный, не самый приличный недуг, от которого просто надо долго и упорно лечится, чтобы не случалось хлопот и конфузов в неподходящий момент. Поэтому он довольно жестко и категорично пресек очередные Ванины извинения и вялые поползновения удалиться с глаз долой, дабы приучить себя видеть в нем прежде всего просто парня, — честного, открытого, отзывчивого, — а не отражение своих кошмаров. Примерно так же, как после серьезного перелома приходится заново заставлять работать мускулы: нелегко, неприятно, а куда деваться если не хочешь остаться калекой...

По счастью, зацикливаться на всяческих — своих ли, чужих, — страданиях было некогда. Кощей заявил о своем возвращении весьма и весьма феерично, теперь следовало не упускать момент. Требовалось не просто проверить состояние границ, обновить, а то и усилить те чары, которые зависели от него, но и напомнить некоторым персонам кто здесь кто. Как говорится, во избежание. Уж очень не хотелось сразу же ввязываться в очередное разбирательство, например, с Финистом или еще каким умником, который решит, что выдумка Моревны, на которую попался Кощей, это очень забавно, и самое время продолжить ее начинание.

Понятно, что в этих хлопотах Ване места было мало, хотя и не всегда. Варин отец устроил пир на весь мир, пришлось сидеть и соответствовать. Иван обменялся с Варварой понимающими взглядами и — соответствовал, он же тоже не под крайним к лесу стогом родился. Он даже примерно понял к чему его Кощей рядом усадил: пресловутое покровительство приходилось оправдывать... Вот только их переглядки с Варей заметили.

Едва улучив возможность, Иван вышел на воздух, тотчас рядом на ветку села голубка, торопливо вертя головкой и не сводя с него взгляда.

— Лети к Варваре, — подтверждающе кивнул царевич, — скажи, что наш уговор в силе! Как сестра она мне, а на сестрах не женятся! Ежели что, сам откажусь и на себя все возьму!

Голубка моргнула и впорхнула, а Иван сделал лицо попроще и вернулся в залу.

Казалось бы обошлось: Кощей поязвил, что он Ванечке не отец, да и царевич вполне уже взрослый, его и спрашивать надобно, Варвара расколотила парочку безделушек, молодые люди на два голоса поклялись, что они друг другу не кто-нибудь, а брат и сестра названные. Но осадок, ясное дело, остался, а сплетня пошла в народ. Иван даже радовался, что на другие встречи и разъезды Кощей его не берет — мало ли, насколько он знал у того же Змея полно родственниц женского пола и подходящего возраста. Конечно, насильно его женить никто не сможет, но тем не менее хотелось бы избежать неловкостей. Хватит того, что после переговоров с Усоньшей Кощей как-то странно на него поглядывал. Никак ее бравые воительницы вдосталь позубоскалили на тему их эпической встречи в компании Горыныча. А потом заявились Вороны.

Вороний царь прибыл сам, с помпой: с большой свитой, да еще и всех троих дочерей с собой привез. Статные горделивые красавицы проплыли по узорным плитам перед учтиво приветствовавшим их чародеем черными лебедями по озерной глади, и Иван, до того намеревавшийся убраться куда подальше, хоть к той же Яге в гости напроситься на это время, — почему-то моментально переменил решение. Все дни, что Вороны гостили в замке, парень едва ли не демонстративно держался подле Кощея, который в свою очередь хранил невозмутимый и непринужденный вид, как будто в поведении царевича не было ничего странного.

Хотя оно без сомнения мужчину заинтриговало: ну да, ага, само собой, Ванечка у нас всегда слыл дамским угодником! Потому как держался тот не столько рядом с Кощеем, сколько между занимавшим гостей беседами Кощеем и царевнами, самым неожиданным образом уделяя последним все свое внимание. Не то чтобы это сильно бросалось в глаза, поскольку темноокие девы вели себя несколько надменно и не торопились отвечать любезностями, однако именно Ивану приходилось общаться с ними большую часть времени и его интерес был явно замечен. И не только Кощеем, — к царевичу исподтишка приглядывались, косились и на хозяина дома.

Неизвестно во что бы вся эта история в конце концов вылилась, когда и деловая, и развлекательная часть визита подошли к своему окончанию. На прощание чародей вручил каждой из царевен по подарку: старшей досталось круглое зеркало в тяжелой чеканной оправе, средней — медальон с солнечным камнем, младшей — пышная кованная роза. Все дары оказались сделанными из сплавов железа и совершенно точно были не простые, потому что колдовские красавицы сразу оттаяли. Всплеснув бровями, разулыбались чародею, загалдели, восторженно прищелкивая пальцами, и каждая уронила по перу из своего крыла, отчего и без того злому Ивану захотелось обернуться волком и перекусать их как кур.

Царевны же с ним распрощались весьма ласково, да и сам Ворон из-под тяжелого венца на происходящее смотрел благосклонно.

Хмурый донельзя Ваня и не вдумался даже в брошенную ему Кощеем, все еще провожающим взглядом улетающую воронью стаю, фразу:

— Да-а, Ванечка, — с издевкой протянул чародей, — а ты, оказывается, пользуешься у женщин огромным успехом...

— Да сдались они мне! — грубо перебил его парень. — К тому же эти три вороны здесь совсем не на меня пялились!

Мужчина медленно обернулся и ехидно выгнул бровь:

— Не ревнуй, Ванечка! Уж тебе-то известно о моих вкусах!

— Как и вам о моих! — выпалил напрочь раздраконенный Иван и бросился в замок. Спасибо, что дверьми не хлопнул.

Кощей с нечитаемым выражением смотрел ему в след. Затем тряхнул головой, привычным жестом потер лоб и недоуменно сообщил в пространство:

— Бред! Вроде не любовники, а сцену ревности друг другу устроили...

* * *

— Я не имел права так с вами разговаривать, — не отрывая взгляда от земли, подавлено выдал Иван на следующий день, отыскав c утра пораньше чародея по обыкновению в саду.

— Не имел, — меланхолично согласился Кощей, не меняя позы и даже не поднимая век. — Однако ревность дело такое, она обычно не требует себе ни права, ни причины... Наоборот, как раз без них и обходится.

— Моя причина передо мной сидит, — тихо буркнул Ваня, тут же спохватываясь.

Бедный парень окончательно стушевался и умолк, пока не ляпнул еще чего в том же духе, что сводило на нет все извинения. Однако Кощей не спешил яриться, лишь фыркнул насмешливо:

— Откровенно!

Иван сник, стиснул зубы и неожиданно сел рядом на траву, опустив голову, горько рассмеялся:

— Да чего уж там! Вы же давно знаете, как я на вас смотрю. Я понимаю, что мало ли кто кому нравится, а вам это противно терпеть... Что глупо себя повел, и вам мои извинения уже надоели хлеще горькой редьки...

— Ох Ванечка, — мужчина со вздохом прервал его излияния и, неторопливо раскрыв глаза, поднялся, — будь по-твоему! Пойдем поговорим серьезно, пока ты совсем не съел себя поедом.

Хлопок в ладоши — и в тени под вишнями образовался небольшой изящный столик с двумя резными стульями в пару. Чародей набросил на плечи длинное просторное деяние из более тонкого чем обычно изумрудного шелка, однако запахиваться не стал и устроился в кресле так, кончиками тонких пальцев следом принимая из ниоткуда чашку чая с едва уловимым ароматом чабреца.

Иван мрачно опустился в соседнее, — у него просто глядя на эти незамысловатые сдержанные движения, сердце зашлось!

— Во-первых, — задумчиво начал Кощей, наслаждаясь напитком, — я не сержусь. На тебя, Ваня, вообще сердиться долго не получается.

Молодой человек невесело хмыкнул:

— Это к тому, что на дураков не обижаются?

— Ну, зачем же так категорично! Я имею ввиду, что парень ты действительно открытый и простой, исходя из того, что я о тебе видел, камней за пазухой не держишь. Поэтому нет, твое общество мне, как ты выразился, не 'противно', не делай из меня благородного мученика. Тем более, тут и я был хорош, заигрался немного... Так что и мне впору перед тобой извиниться.

Ваня обмер от мелькнувшего подозрения, едва смог выговорить:

— Зачем же! Вы же не обязаны на меня оглядываться, если вам какая девушка понравится, или благословения на свадьбу спрашивать!

Кощей на его выпад ответил недоуменным взглядом, а затем искренне расхохотался:

— Ваня-Ванечка, наивная ты душа! А я-то думал, что ты давно все понял! — Растерянный вид удрученного парня вызвал только новый взрыв смеха. — Я-то на тебя уже чуть было всех собак не повесил, а ты оказывается все это время еще и по такому поводу страдал! Не переживай, бывает так, что кто-то предпочитает свой пол...

— Я не 'предпочитаю пол'! — больше отчаянно, чем возмущенно вскинулся Иван, почти беззвучно закончив. — Только одного...

— А я предпочитаю! — припечатал развеселившийся Кощей. — Точнее я спокойно отношусь в качестве партнера как к женщине, так и к мужчине. И об этом все знают, а то что пальцем не тыкают, так это просто еще одно правило, которое на меня не распространяется.

Иван ошарашенно хлопал на смеющегося чародея глазами, начиная понимать, что кажется чего-то он вовсе не понимает!

— Почему? — тупо выдал он.

— Хорошо, я тебе отвечу, — ехидно прищурился Кощей. — Только сначала ответь мне ты: почему везде священен и признан лишь союз мужчины и женщины?

Ваня задумался: было ясно, что отговорки про 'мерзко', 'принято' и 'естественно' — не годятся даже для упоминания. Хотя, две, а то и три причины из разряда последних стоило рассмотреть:

— Только в таком союзе возможно рождение детей, а стремление оставить свое продолжение заложено во всем живом? — все же нашелся как выразить свою нечеткую мысль Иван.

— Ты прав, — легко согласился Кощей, — и если уж быть совсем циничным, то правителям нужны подданные, а богам паства. А ко мне это не относится. Так что мой способ тебе все-равно не подойдет.

— Не понимаю! — нахмурился вконец замороченный парень.

— Видишь ли, Ванечка, — уже устало вздохнул чародей, — ты постоянно как-то странно забываешь, что я бессмертный. А в мире всегда должно быть определенное равновесие. Ежели для меня нет смерти, то откуда же тогда от меня возьмется жизнь? И раз уж вопрос с потомством для меня не стоит априори, то какая принципиальная разница, чем и с кем я занимаюсь в своей спальне? Разумеется, если это не насилие.

Он безмятежно допил чай и отставил чашку, которая тут же исчезла.

— Так какая же у меня может быть свадьба? Я конечно живу долго, но не считаю нужным тратить свой покой на чужие амбиции, вроде той же Марьи или Воронов. А кто-нибудь вроде твоей Вари мне тем более не подойдет. Такая женщина рано или поздно задумается не только о влюбленности, но и о семейном гнездышке и детях, сам же сказал, что это естественно. Потому, рано или поздно с такой женщиной у меня получится то, что с Василисой вышло, — уж об этом-то ты точно слышал!

— Вы так спокойно об этом говорите... — молодой человек уже тысячу раз проклял себя, что не замолчал вовремя, и вообще затеял разговор.

— А что ж толку переживать, Ваня, — Кощей отбросил веселость как всегда внезапно и встал, облокотившись на деревце. — Правда, и мужчине свойственно задумываться о том же. А еще он может задуматься о признании, подвигах, почете, славе, власти...

Иван сидел не жив ни мертв от ужаса: он что же на полном серьезе все это говорит?!

— Но вы же...

Он и сам не знал толком, что именно хотел возразить! Как?! Как вот этот невероятный человек может настолько уверенно не признавать даже возможности, что его могут просто любить?! Как это все выразить словами-то?!

Однако Кощей, очевидно, понял его бессвязный возглас совсем иначе:

— Да, Ваня, я все же иногда бываю слаб! Что ж, считай, это жестом отчаяния. Я ведь хоть и бессмертный, но все-таки живой, Ванечка... Ничто живое мне не чуждо.

Иван сам не понял, как оказался перед ним, отчаянно вглядываясь в зеленые очи, ставшие его наваждением:

— А если не задумается?! Если в радость просто быть с вами? Если я согласен и так, на все согласен, пока не надоем вам...

Чародей в первый момент даже вздрогнул слегка от его порыва, затем усмехнулся:

— Ваня-Ваня! Какой же ты забавный... Ты практически признаешься мне в любви и при этом считаешь способным вот так, запросто, воспользоваться кем бы то ни было, со скуки затаскивая в свою постель невинных отроков!

— Я же не это хотел сказать! — только и смог выкрикнуть Иван в след удаляющемуся мужчине.

Самому же Кощею в данный момент больше всего хотелось побиться головой об стену: добрые намерения как всегда завели в еще более глубокое болото!

С одной стороны, он действительно хотел как лучше. Помимо собственной осточертевшей неловкости, напряжения и желания избавиться от их постоянного раздражителя, пока все не переросло в навязчивую идею, — мужчина подумал и о Ване. Говоря по чести, попросту несправедливо было оставлять парня и дальше маяться нагроможденной на пустом месте виной, в том числе, как выяснилось, за некую мнимую 'ущербность'! А вот затем все традиционно пошло наперекосяк, ведь сказав 'А' — говори 'Б'.

Пытаясь сдержаться и максимально доброжелательно донести до царевича мысль, что при любых обстоятельствах, независимо от чьих-либо предпочтений и вкусов, он сейчас в принципе не намерен рассматривать возможность ни интрижки, ни чего-то серьезного, — Кощей не заметил, как сам же себе старательно расковырял и без того не унимающуюся, основательно растравленную покойным Иваном-старшим язву... Отчего уже был более чем не рад поднятой теме.

Не знал, как бы с нее быстро и поаккуратнее свернуть, привычно прикрываясь намертво приклеившейся к губам усмешкой пополам с язвительностью. Безусловно, усердно неупоминаемый обоими тезка-родственник вознес предательство прямо-таки в ранг высокого искусства, но ведь он был не первый и не единственный, доверие к кому оборачивалось развеянными иллюзиями. А поддаваться им, к сожалению, в самом деле свойственно любому живому человеку, как бы не приходилось потом себя упрекать... Вот и сейчас отличился.

Идиот! Еще б на плече у Ванечки поплакался бы! Не говоря уж о том, что Кощей неосторожно запамятовал об уникальной Ваниной способности ставить происходящее с ног на голову, особенно если дело касалось одного конкретного чародея... И вот куда теперь его завела его откровенность?!

Вопреки надеждам, царевич Иван отнюдь не собирался проникаться пониманием, что бессмертный колдун, к тому же бесконечно уставший от всяческих страстей, поскольку именно ему они всегда выходили боком, — абсолютно не подходящий объект для пылкой юношеской влюбленности. Больше того, похоже Ванечка пришел к прямо противоположным выводам... Что и поспешил озвучить своим шокирующим предложением.

Вот и как с ним быть, с таким?! То от поцелуя шарахается, то 'на все согласен'...

Казалось бы, чего уж проще, чем пойти до конца, как грозился. Напугать, продемонстрировав во всей красе беспринципного, не шибко разборчивого злодея-растлителя, — от романтических бредней гарантированно избавляет и не такого щепетильного человека, как Ваня! И понятно, что в Ванечке-царевиче говорила скорее обычная горячность, чем что-то иное. Свойственная молодости безбашенная готовность к свершениям, подчас доходящая до абсурда... А вот поди ж ты, — задело!

Не смог. И признаться, мужчина был неприятно удивлен, насколько уязвленным себя почувствовал! До чего-то подобного он никогда не опустился бы и в более худшие дни!

А еще Кощей сильно подозревал, что несмотря на все логические рассуждения, результат его действий снова вышел бы совершенно иным. Уж очень непредсказуемым оказался царевич! И непробиваемым.

— Пожалуйста, выслушайте! Я же не хотел вас оскорбить!

'Легок на помине...' — обреченно вздохнул чародей, чувствуя, как боль начинает вгрызаться в виски и затылок.

— Я имел ввиду, что не понимаю: вы же такой... Вы необыкновенный!!! Я словами выразить не могу, насколько вы привлекательный мужчина...

— Спасибо за комплимент, я в курсе! — уже почти рявкнул доведенный до ручки всяческими объяснениями Кощей. — А еще я, мягко говоря, не обделен Силами, знаниями, и сокровищницы тоже не пустуют!!!

— Да зачем вы все время так?! — Иван тоже сорвался на крик. — Я же только хотел сказать, что если вы не против мужчины в постели, если не испытываете отвращения лично ко мне... Если дело только в том, что вы не верите, что мне ничего не нужно, кроме как быть с вами, — я докажу... Я найду как заслужить!!!

— ...

Чародей аж воздухом поперхнулся и сел, где стоял. Хорошо, хоть рядом скамья была. Попросил жалобно:

— Ваня, не надо...

Вместо ответа тот вдруг опустился у ног мужчины, прижимаясь разгоряченным лбом к лежащей на сидении ладони и бережно обнимая ее своими. Так и замер, оставляя Кощея в полной растерянности любоваться на встрепанную макушку: дообъяснялись!

— Ва-анечка-а... ты же мне сейчас Слово дал...

— Ваня-я, а ты точно царевич? — с обреченной тоской наконец вопросил Кощей, глядя куда-то вдаль поверх поросшего лесом склона. — А то я то и дело во мнении колебаться начинаю! Ты хоть соображаешь, чего творишь?..

Иван с вызовом поднял голову:

— А я не жалею!

— Да я не сомневаюсь, что ты не жалеешь! — в тон прошипел Кощей. — Правда, вот, я уже не понимаю, за кого ты меня при этом держишь: толи за королевну заколдованную, толи за дьявола какого...

— За вас самого и держу, — спокойно отозвался Иван по-прежнему не поднимаясь. — Вас ни с кем не спутаешь! Да и как мне иначе быть? Это ж не девке ленты дарить!

— Хоть на том спасибо, Ванечка! — съязвил Кощей. — Уж что-что, а ленты мне точно не к чему. Только ты забываешь, что теперь лишь мне решать, принимать вообще твое Слово али нет!

— Так что ж в том нового? — недоуменно пожал плечами молодой человек. — И без того все от вас зависело... Просто так у меня хоть единый шанс есть.

— Шанс моей игрушкой стать? — ядовито уточнил Кощей.

— Зачем вы опять! — мягко укорил Иван своего кумира. — Вас такое недостойно.

Нахмурился слегка, решительно кивнув:

— Впрочем, как и то, о чем вы говорили! Я бы по-другому смог...

Чародей обреченно откинулся к стене, с облегчением впитывая затылком ее прохладу:

— Все с тобой ясно, Ваня... — процедил с досадой сквозь зубы. Взбесился снова, едва стоило взглянуть на парня. — Ну, я тебе условия еще не назначал, чему ж ты тогда так радостно-то улыбаешься, царевич?!

Иван и в самом деле тихо улыбался одними глазами, а затем сказал прямо в потемневшие от бури зеленые очи то, на что и слов никаких не находилось:

— Вы руки до сих пор не отняли...

* * *

Уж казалось бы, сколько раз слышано, говорено, со всех сторон обсосано: слово — не воробей, вылетит — не поймаешь... А видать, и впрямь ты дурак конченный, Ванечка!

Ну, как? Вдосталь порадовался, что он тебя ни совсем блажным, ни подонком не считает, ничего худого о тебе не думает, что, попросту говоря, не воротит его от тебя?! Сладко ли теперь?

Да уж слаще любого лиха, сам ведь виноват! Очертя голову, ухватился из ямы обеими руками за настолько заманчиво замаячившую вдруг перед глазами веревочку, а она под пальцами — взяла и рассыпалась вся! Бывает...

Что, Ванечка, так разлакомился, раз смог наконец хоть недолгий миг ладонями его касаться, что голову снесло? Вот и хватит с тебя! Что и кому ты тем доказал, если лицо у него после твоих слов такое стало, что от увиденного — жить не хочется?!

Зашлось все в груди, обмерло, и отказался бы сразу, — ан поздно уже... Слово не стрела — запросто щитом не отгородишься, в сторону не отобьешь!

Из себя не выдернешь, не увернешься... Ведь ни в чем не соврал, в самом деле только рад был, покуда не поразмыслил толком и не понял, что как раз этой своей безграничной, бесшабашной и вообще-то вовсе бездумной радостью своими же руками на всем хорошем, — и что было, и что может когда-то случиться, — могильный крест ставит!

И почему понял. Да, уж Ваня, что еще сказать? Пусть и разными дорожками, зато бодро ты идешь по стопам незабвенного дядюшки, а хотелка твоя вовсе поперед тебя бежит!

Что ж, что со слова начнётся, то, словом и кончится. Так что спустя отведенный срок Иван входил в парадную залу решительно, гордо даже. Поклоны клал по-начертанному, говорил прямо, серьезно и сосредоточенно, как по-писанному:

— Царь-Кощей, я принес ответ на ваше условие. Правда, зная, что нагличаю, все-равно дерзость имею просить сначала: на меня не гневаться, а прежде до конца выслушать!

— Будь по-твоему Иван-царевич! И выслушаю, и гневаться пока не собирался, — процедил чародей на троне. — Во всяком случае, пришел ты точно в назначенное время.

— Вы правы! — тяжело кивнул Иван. — Ровно три дня и три ночи. Правда, не великая заслуга, прийти вовремя. Солнце и Луна с небосвода покуда никуда не делись.

— И то верно, — криво усмехнулся чародей.

— В пути я ни с кем даже не заговаривал, и тем более не просил о помощи...

— Признаю и это, — неохотно подтвердил Кощей.

Иван кивнул согласно: такие задачи на самотек не пускают.

— Я думал о первом условии: 'Пойти туда-не-знаю-куда' и 'принести то-не-знаю-что', — продолжил царевич. — С первой частью просто: ежели человек сам не знает куда идет, то и никому другому знать неоткуда. А со второй, рассудил я, что даже великий мудрец может все же о чем-то и не знать, мало ли чего на белом свете есть. Так что смысл явно не в том, чтобы догадаться и отыскать нечто вам неведомое. И выходит, что условие по-настоящему выполнимо в лишь одном случае: если этого 'чего-то' еще не существовало. О том, чего нет, не придумано еще, — и знать невозможно! Разве нет?

Кощей аж побелел, признавая слегка севшим голосом:

— Что ж, Ваня, в уме тебе не откажешь! Продолжай, удивляй меня и дальше: как же ты принес то, чего не было?

— Сделал, — спокойно и веско сообщил Иван, выставляя небольшую скляночку. — Специально для вас и сделал. Да, это тинктура. Она лечебная от головной и сердечной боли помогать должна, для хорошего сна способствовать. Ничего такого, но рецепт мой, и кроме меня его знать некому.

— Однако! — наконец с трудом проговорил Кощей: так челюсти свело от ярости. — Допустим! Только сам же сказал — ничего особенного. А состав я уж разобрать смогу... А-ах!

Оборвал сам себя, вскочил, не совладав с крайней досадой, — и оказался с Ваней лицом к лицу, с бессильным бешенством прожигая его глазами. До нервного зуда захотелось ударить в ответ, — наотмашь, чтобы кровью умылся... Значит, парень простой, за душой ничего не держит?! Плюнь себе в лицо, если сможешь, колдун хренов! Умник-разумник... Разбирай теперь — не разбирай, он ведь и впрямь разложил все по полочкам, что не поспоришь... Ай, да Ванечка! Подловил, сученыш!

На удивление Иван его взгляд выдержал и проговорил так же твердо:

— Зачем же? Я вам и так скажу: здесь основа — цветок майский в лунном свете собранный.

И, видно, чтобы уж совсем добить, следом выложил скромный букетик из белых с резными зубчиками цветов.

Кощей молчал. И с совершенно непередаваемым, нечитаемым вовсе выражением в шоке переводил глаза с Вани на цветы, потом на флакон, затем снова на цветы и опять на Ваню.

А тот между тем горячо и торопливо продолжил:

— Вы только не переживайте сильно! Я же понимаю, что это не совсем честно: я эту тинктуру и без того для вас сделал бы. Я лишь хотел, чтобы вы меня тоже поняли, поняли, что требовать с вас что-то у меня и мысли не возникало! Что мне действительно хочется для вас что-то сделать, но именно для вас и именно сделать, а не что-то там украсть, добыть или укротить — это же все пустое. Что я очень хочу быть с вами, но не за-ради каких-то условий! Это же неправильно и где-то подло даже... — расстроенный Иван все же отвернулся в сторону, сбившись и выпалил. — Только не так!

Кощей, не перебивая, внимательно слушал его, в самом деле зримо успокаиваясь, хотя все еще бросал несколько отстраненные взгляды то на неуместные посреди лета цветы, то на напряженно застывшего перед ним парня.

Выдохнул глубоко. Взял цветок и тут же нервно вздрагивающими пальцами положил обратно. И уже отошел было, как вдруг развернулся в своей стремительной манере, ударил как всегда метко:

— Вот как, Ванечка? — мужчина резко дернул губами, а зеленые очи вновь поплыли болотным туманом. — Так и есть, здесь твоя правда взяла!

Опять приблизился тесно, пристально вглядываясь в отчаянные синие глаза вровень. Улыбнулся в них и с кошачьей вкрадчивостью предложил:

— Тогда поцелуй меня, Ванечка! Не робей! Покажи мне, как же для тебя правильно...

Кощей безотрывно смотрел на молодого человека, теперь стоявшего к нему практически вплотную, и прекрасно видел, как тот дернулся. До малейшей черточки разобрал, как на миг исказилось от горечи его лицо, и будто от боли расширились глаза, должно быть при воспоминании о прошлом подобном предложении, однако не остановился:

— Что же ты обмер, Ваня? — безжалостно протянул чародей, насмешливо выгибая бровь. — Я серьезно! Отталкивать тебя не буду, проклинать тем более. Объясни мне делом, раз уж словами плохо получается, как ты нас вместе представляешь. Смотри, я второго шанса давать тебе не стану!

Он еще успел уловить, как у Ивана глаза вдруг стали пронзительно яркими, взгляд затвердел, а в следующее мгновение парень сделал решительный шаг, преодолевая последнее разделяющее их невеликое расстояние. Одна рука обвила чародея за плечи, вторая же потянулась к лицу, однако не коснулась его сразу, а словно бы мягко очертила по воздуху контуры и только затем опустилась у шеи, зарываясь пальцами в волосы. Иван потянулся, но не ко рту, а выше, к виску, вначале оделяя коротким, легким, почти невесомым прикосновением его. Следом так же обозначил губами кончик брови и сдвинулся еще капельку, нечаянно задев ресницы. Как бы не был напряжен Кощей, — а Иван это отчетливо чувствовал, — тот и впрямь не отпрянул, лишь отвернулся немного, тем самым невольно подставив под сыпавшиеся дождем поцелуи скулу... Надо признать, дождь этот, все более учащавшийся, обильно пройдясь уже по линии челюсти, оставался теплым и ласковым.

Оба исподтишка наблюдали друг за другом из-под ресниц, и Иван сдался первым, едва добравшись все же до плотно сомкнутых губ. Забывшись напрочь, он снова и снова приникал к ним буквально лелея: неумело, немного неловко, но с такой исступленной нежностью, трепетной бережностью, что невозможно было не отозваться! Кощей все же позволил поцелую стать вначале чуть глубже, приоткрыв губы, а потом и совсем обоюдным, изредка провоцируя встречаться у их границы уже языкам.

Да и по правде сказать, вскоре выглядело происходящее так, словно не Иван удерживает чародея, и Кощей упреждающе уперся в его плечи, а будто они цепляются друг за друга, тем не менее остановившись и замерев на настолько пронзительно звенящей ноте, будто истинно, — не двое людей из плоти и крови предавались вполне понятной утехе, а в самом деле лунное сияние купало в своем свете прозрачные лепестки зачарованного соцветия...

Мужчина все же опомнился, отстранился. Точно не в силах остановиться, Иван тут же прижался к тыльной стороне его ладони у себя на плече — сперва губами, затем щекой, спрятав лицо, — да так и замер, тяжело дыша.

И лишь спустя долгое время, беспомощно сглотнув, смог прошептать просяще:

— Пожалуйста... вы только сейчас не говорите ничего, ладно?

— Я и не собирался... — почему-то тоже шепотом отозвался Кощей, глядя невидящим взглядом поверх Ваниных кудрей и в неверии дрожащими пальцами трогая губы.

'Не одному тебе прийти в себя требуется...'

И не в том даже суть, что чужие откровенные касания вовсе не вызвали отторжения, неприятия или гнева, как-будто ничего естественнее них и быть не могло! Мало ли, память тела... Отчего бы за несколько лет где-то на самом глубинном уровне глупому телу не запомнить того, кто за тобой ухаживал, принося облегчение от страданий? Несколько неловко, однако полностью объяснимо, а Ваня все-таки его не лапал пошло, хотя вон, парня до сих пор трясет не только от волнения, но и самым прозаическим образом от возбуждения.

Впрочем, ты от него тоже ушел недалече! Вот это уже оказалось сюрпризом.

Да и рассказать кому, — засмеют, не поверят! Сколько не прожил на свете, а вот ТАК его, пожалуй, в самом деле еще не целовали... Тщательно загнав подальше собственное смятение, мужчина попытался аккуратно высвободиться. Объятья тут же разжались, и Иван отступил судорожно улыбнувшись.

Зато Кощей к своему удивлению отпускать его не торопился, все вглядывался в синие глаза, словно искал что-то, а что — ни понять, ни объяснить толком не мог. Наконец очнулся, отошел в глубокой задумчивости, а на самом пороге зала обернулся и признал тихо:

— Ты, Ваня, сегодня не одно испытание с честью выдержал! Теперь и мне время подумать надобно...

* * *

Подумать... легко сказать, да трудно сделать! По всему было заметно, что Кощею вряд ли думалось сколько-нибудь успешнее, чем Ивану, у которого до сих пор голова шла кругом, как в тумане все было. Поэтому со смесью облегчения и растерянности молодой человек лишь молча кивнул на замечание бесшумно вошедшего чародея:

— Довольно пока всяческих слов, обещаний и объяснений, — Кощей коротким упреждающим жестом остановил подскочившего было ему навстречу парня. — Давай просто поужинаем.

Нет, это было не уступкой, всего лишь вполне разумный и оправданный шаг: избегать друг друга нелепо, не так ли... к тому же дальше зайти в откровенностях итак уже просто некуда.

Хотя... несмотря на это, особой нервозности не ощущалось. Чародей не язвил и не набрасывался с жестокой отповедью, так что Ваня все же смог немного успокоиться и собраться с мыслями. Да и Кощей не выглядел неимоверно расстроенным, скорее по-прежнему отстраненно задумчивым, словно мужчина все это время про себя тщательно составлял какую-то замысловатую головоломку и одновременно к чему-то напряженно прислушивался.

Наконец эта странная трапеза подошла к концу. Прекрасно осознавая, что заснуть у него сейчас вряд ли выйдет, как в прочем и сосредоточиться на каком-либо занятии или книге, Иван решил не насиловать себя и ничем таким не заморачиваться. А чтобы не шастать по замку, изображая привидение, он не стал спускаться в сад, ограничившись удобным, довольно широким балконом как раз поблизости от комнат, которые занимал.

И совершенно упустил из виду, что попасть туда возможно не только с этой стороны, а хорошая идея проветриться, может прийти не только в его бедовую голову. С наслаждением вдохнув и выдохнув полной грудью свежий ночной воздух, заполненный какофонией звуков и ароматов приречного лесочка, Иван немного постоял, зажмурившись и подставляя запрокинутое лицо под яркий свет растущей луны, а когда раскрыл глаза и повернулся, намереваясь пройти чуть правее, где у стены стояла скамейка, то уловил среди теней смутный шорох и движение.

Иван замер, не сразу найдясь, что ему следует сделать: тотчас уйти или же все-таки не бросаться в бегство, хотя бы пожелав доброй ночи:

— Простите, не хотел вам докучать, — вырвалось торопливо. — Просто, как пьяный все еще... подышать вышел.

— Понимаю... — негромко раздалось из темноты.

Молодой человек совсем смешался от непривычного тона, не зная, как ему следует воспринимать это неожиданное замечание.

— Что же тут тайного! — фыркнул на его смущение Кощей, — а кто бы еще это мог быть, — в голосе скользнуло знакомое ехидство. — Да и ночь какая, как по заказу!

Ваня немного опомнился, огляделся, оценил и тоже невольно хмыкнул:

— Точно!

Ясная летняя ночь раскинулась над ними ослепительной россыпью сияющих звезд, золотистый неровный диск луны и его рассеянный свет не был им помехой, лишь кое-где темнели тонкими росчерками редкие облачка. Темнел сосновыми иглами склон горы на другом берегу, внизу мягко шелестела листвой дикая груша, шептались между собой буки и грабы, и меж их ветвей местами мелькал высеребренный блик вечно спешащего вдаль водного потока... Самая что ни на есть располагающая атмосфера!

Мужчина со вздохом поднялся, подошел ближе, тоже полностью выйдя из скрывавшего его до поры сумрака, и остановился, опершись бедрами на перила прямо перед царевичем:

— Удивительный ты человек, Ваня, — протянул он тихо, спустя некоторое время.

— Чем же? — Иван едва удержался, чтобы не поёжится неловко под его пристальным взглядом.

Кощей отвернулся с невеселой усмешкой, но ответил, правда по-прежнему будто про себя:

— Да посмотришь так — нет в тебе ничего особенного... А между тем ты ни много ни мало жизнь мою переворачиваешь!

Ваня аж обомлел от эдакого признания.

— Это хорошо или плохо? — сипло выдавил ошарашенный парень.

— Это странно, — пожал плечами Кощей, снова впиваясь в лицо тяжелым взглядом. Беззвучно рассмеялся с усталой обреченностью. — Каюсь, я ведь в такой ситуации тоже впервые оказываюсь...

— Что же в ней странного? — напряженно поинтересовался Иван, все больше теряясь.

Кощей откинул голову, улыбнулся непонятно чему, насмешливо изогнув брови:

— Хотя бы то, что ты мне нравишься, Ваня! И не в том смысле, что внешне, хотя на природу тебе обижаться не за что, — он усмехнулся более явно, отметив легкий румянец, проступивший в ответ на комплимент, и объяснил. — Как человек нравишься, поэтому не хочется мне тебя обижать. Видишь ли, Ванечка, я вполне себе живой, и некоторыми естественными желаниями от тебя ничем не отличаюсь. Считай, что твой поцелуй меня впечатлил, и в принципе я был бы не против ни повторения, ни продолжения.

— Но?..

Мужчина подтверждающе кивнул и договорил:

— Согласись, когда просто хотят забраться кому-то в постель — на подвиги не кидаются... Зато с моей стороны, вещать тебе сейчас о пылком ответном чувстве было бы ложью. Вот и кажется мне нечестным, тебя использовать.

— Да кто вам сказал такую глупость про 'использовать'! — неожиданно для себя вспылил Иван. Смутился от своего выкрика, но остановиться не получалось. — Когда используют кого-то, то врут или замалчивают, а вы прямо наоборот поступаете. И сам я все вижу, хотя не скажу, что мне от этого радостно... Только вот беда, быть с вами мне все-равно из-за того меньше не хочется!

Кощей с минуту смотрел на него в немом изумлении, а затем искренне расхохотался.

— А ты упорный! — чародей тряхнул головой, разве что не утирая слезы.

— Не самое плохое качество! — буркнул Иван.

— Не стану спорить, — заметил все еще посмеивающийся мужчина. — Что ж, пусть так...

И вдруг выпрямился, заглянув даже не в глаза, а в самую душу с какой-то бесшабашной лукавой искрой на дне потемневших зеленых омутов, низко и вкрадчиво шепнул в губы:

— Ну, будь по-твоему, Ваня! Давай попробуем...

В первое мгновение Иван не то что растерялся, он попросту ушам своим не поверил, подумав, что это у него рассудок окончательно помутился от переживаний и выдает желаемое за действительное. Полная оторопь нашла, но так наверное и бывает, когда то невозможное, о чем ты долго и страстно мечтал, вдруг оказывается на расстоянии вытянутой руки.

А то и гораздо ближе! Губы их снова встретились, и Ванин разум без лишних сожалений покинул хозяина, не выдержав прямого столкновения с куда более приятной перспективой. Ничего другого ему и не оставалось — вел на этот раз Кощей.

Уверенно, даже где-то властно, без тени игры, прозвучавшей только что в тоне. Явственно демонстрируя нюансы отношений, которые Ванечка в эйфории мог из виду выпустить, однако не переходя при этом определенной грани и изредка намеренно уступая, тем самым провоцируя царевича на еще более бурный отклик. Пожалуй, этот поцелуй и был настоящим ответом тому со стороны мужчины, во всяком случае, очередной проверкой — определенно.

Причем проверкой для них обоих. Как и весь вечер, по большому счету. Слова словами... И впрямь, к чему в сотый раз перетирать одно и то же, переливая из пустого в порожнее. Ни сейчас, ни прежде чародей перед Иваном душой не кривил: если отбросить собственные многократно и усиленно истрепанные нервы, то, чай, не монах и не девица на выданье, чтоб ломаться, зачем же отказывать себе в малых мирских радостях!

И если уж рассуждать отвлеченно, логически-холодно, то лучше Ванечки и так вовремя ему любовника не найти. Идеальная кандидатура! Иван привлекательный молодой уже мужчина, а не нежный птенчик, который будет валяться под тобой в постели шелковой тряпочкой, закатывая глазки. Но и к месту и не к месту прущей изо всех щелей самцовости в нем нет, как образно бы выразился Серый, — шерсть на загривке дыбом не встает. Присутствие и прикосновения Ивана, даже откровенные, не вызывают подсознательного неприятия, хотя Ваня вполне силен, — его объятья были пусть и осторожными, но крепкими, и даже вспомнилось, что именно эти руки и таскали твое бесчувственное тело изо дня в день несколько лет подряд... Иван его спас, он влюблен и больше самого Кощея боится причинить своему любимому хоть каплю неудобства, не говоря уже о боли. Он может быть неловким, но неопытность и грубость не одно и тоже, тем более, что первая означала возможность без труда сохранять за собой нужную степень контроля над ситуацией. Все это вместе позволяло без особых опасений передать ведущую роль Ивану.

И можно было ожидать, что получится все же выдержать это, не сорвавшись в панику или ярость, а еще вернее сначала в панику, а затем в ярость... Получится дойти до конца, испытав законное удовольствие и тем самым через Ивана вернуть себе прежний полный спектр адекватного восприятия хотя бы секса.

Да, вот только принципы иногда вылезают не вовремя: например, не делай другому того, чего себе не желаешь.

А затем, на всю эту мешанину пудовой плитой обрушилось новое откровение, задавив на корню все прежние измышления, ведь суть катастрофы крылась даже не в том, что зацепили его Ванины поцелуи, а в том — чем и почему. Это было, как если бы слепой стрелок, к тому же впервые взявший оружие, вдруг легко и непринужденно попал в яблочко. Слишком легко! Настолько, что оставалось лишь посмеяться над собой: а ты, оказывается, любитель наступать на одни и те же грабли! За такое короткое время уж по третьему кругу пошел...

Не оттого ли бесился? Кто еще здесь дурак — Иван, готовый в лепешку расшибиться за толику внимания своего избранника, или колдун многомудрый, прикрывающий проповедями о свободных отношениях свой страх перед чем-то большим, что на самом деле очень хотел бы иметь.

Это не любовь, конечно, да и черт с ней! Откуда же ему вообще знать, как это должно им самим чувствоваться, как-то никак не успевал до сих пор понять... Тем более, это же Ванечка, уж от кого-кого подлости ожидать не приходится! Тянет к нему? Ну, может и правда судьба? Сколько уже всего между ними понаверчено!

— Попробуем? — повторил Кощей в сияющие синие глаза.

Он протянул руку, желая толи погладить парня по пылающей щеке, толи отвести растрепавшиеся от ветерка кудри с лица, но Иван перехватил его за кисть, принявшись покрывать горячечными поцелуями кончики пальцев, запястье, ладонь.

— Вы?.. — он тоже не отводил взгляда, буквально всем существом впитывая эти вихрем кружащиеся вокруг мгновения близости.

Мужчина вначале недоуменно приподнял бровь, потом понял и мягко усмехнулся:

— Ты же сам подчеркивал недавно, что я тебя ни в чем не обманывал. И теперь не обманываю. Правда, поэтому заранее и не обещаю ничего.

Иван счастливо кивнул и обнял чародея теснее, прижимаясь к нему всем телом и зарываясь лицом в ниспадавшие на плечи темные волосы. Прежде, чем Кощей успел его перебить, твердо проговорил:

— Я — обещаю: вы не пожалеете!

* * *

Невероятная... невообразимая... необыкновенная ночь все никак не желала сдавать позиций и уступать свое место рассветному лучу, за что Иван был ей бесконечно благодарен. Пребывая в тягуче-томительной сладкой полудреме, он то и дело изредка приоткрывал веки, чтобы убедиться лишний раз, что не сошел с ума, не бредит, запутавшись во времени и в помешательстве забравшись ко все еще бессознательному колдуну в постель... Да, в одну постель, ибо Кощей лежал рядом, правда в отличие от Вани, — спал тот хотя и несколько беспокойно, но по-видимому довольно крепко.

А и глупо, должно быть: сколько раз Иван так, украдкой, уже любовался соразмерными чертами лица чародея, а затем и чистыми линиями сильного и гибкого тела, — всем его обликом, совершенно неотвратимо затмившим собой чего бы то ни было прежде...

Однако именно этот раз был иным. В корне отличаясь от прочих предшествующих — отсутствием смутного, но оттого не менее неприятного чувства, сродни стыду за воровство.

Сейчас же то, откровенное и будоражащее все существо его, зрелище, которое молодой человек буквально пил сквозь ресницы, затем накрепко запечатывая под веками, — становилось не добычею, а даром!

Кощей лежал не просто близко, а так, что Ваня чувствовал его ровное дыхание на своей коже. Мужчина свободно раскинулся на простынях, забросив одну руку за голову, длинные темные волосы в беспорядке разметались по подушкам и несколько прядей по-хозяйски переплелись у Ивана на плече, смешались с его собственными, куда более короткими золотыми локонами. А наготу Кощея прикрывал лишь угол весьма небрежно смятого одеяла, под которым их бедра вплотную соприкасались, и на мерно колеблющейся груди чародея абсолютно естественным образом покоилась ладонь царевича.

Куда уж естественнее после того, что между ними в этой постели было!

...— Уже почти жалею, — мужчина чуть высвободился с тяжелым вздохом. — Неисправимый ты!

— Ни за что! — довольно подтвердил Иван. — Что-то меньшее — вас не стоит!

Кощей толи подавился очередным сокрушенным вздохом, толи передумал фыркать и насмешничать, толи все сразу: вот и что на такое сказать-то можно?! Ваня-Ванечка...

— Полно уж! — отстранился он вовсе, сделав шаг в сторону.

Да только кто его выпустит! Уж точно не Ваня, заполошно шепчущий:

— Позвольте, я еще немного с вами побуду! Молчать обещаю...

— Вот же! — Кощей все же вскинулся, запуская руку в солнечные пряди, чтобы сжать, оттянуть удобнее...

Замер. Перевел вздох:

— Неплохая идея! — бросил жестко. — Молчать!

Отступил к самому выходу, брезгливо и зло ломая губы, но, пересилившись, — обернулся на оцепеневшего Ивана.

— Я не гоню, — улыбнулся даже. — Пойдем... Ты же не до рассвета собрался здесь коротать...

Растерянный парень последовал за ним, но Кощей уже опомнился и успокоился так же быстро, как и вскипел непонятно из-за чего. Когда Иван зашел в опочивальню, мужчина стоял к нему спиной и раздевался, стягивая с себя рубашку. Молодой человек бездумно перехватил резкий жест и приблизился, осторожно дотрагиваясь до его плеча:

— Я все не так делаю, да?

— Так-не так... Не в том дело, — не оборачиваясь отозвался чародей. — Просто я немного устал.

— От меня? — Иван словно в безнадежной мольбе вычерчивал губами контуры лопатки, подбираясь к откинутой шее

— От себя скорее... — неохотно признал Кощей.

— А вы от дум отдохните! Я сам... — не удержался от нового обещания Иван, чуть сдвинувшись, он тем временем добрался до ключицы. — Только подсказывайте иногда, как лучше... чтобы вам приятнее было.

— Ох, Ванечка, а ты оказывается искушать умеешь! — низким шепотом протянул мужчина, все же полностью разворачиваясь к царевичу. Заглянул в синие озера, полные нежности и желания, трепета и страсти — улыбнулся невольно.

— Не умею, — тряхнул кудрями Иван и обезоруживающе сообщил, — но я попробую!

— Ну, пробуй, пробуй...

Да уж, под таким напором только сдаться и остается! Впрочем, сдаваться можно по-разному: жарким, глубоким вышел поцелуй. Неторопливым, неминуемо верно затягивающим в себя до темной пелены перед глазами так, что после него оставалась лишь одна реальность — он, этот поразительный человек, самый дорогой, самый желанный... Только он один в целом мире, только вкус его требовательных, испытующих губ, чтобы жадно глотать с них его дыхание, упругая твердость мышц и матовая гладкость кожи под ладонями, и — ответные, не оставляющие не грана сомнений, прикосновения кажущихся всезнающими рук.

Иван немного опомнился оттого, что каким-то чудом они оказались около кровати, да и полураздеты были уже оба. Ноги держали некрепко, и молодой человек опустился прямо на пол перед присевшим на постель чародеем. Снова целовал ему пальцы, выпутав их из своих волос, запястья, поднял голову и успел уловить, как мелькнула на мгновение и истаяла из его глаз совсем уж ядовитая зелень, проясняется взор и теплеет:

— Ванечка, заробел вдруг?..

— Наверное. Мне притронуться-то к вам за счастье, а теперь здесь и так...

— Продолжай! — Кощей потянул его на себя, откидываясь, и прямолинейно огладил по бедру.

Смотрел сквозь ресницы, как царевич нервно избавляется от последней лишней одежды на них. Мужчина не помогал ему больше в том, но смеяться над его неловкостью мысли вовсе не возникало, наоборот. Отпускало понемногу с грехом пополам скрываемое напряжение, какая-то подлая, затаившаяся внутри гадюка затихала и уползала — это же Ваня! Вот он весь, искренний, цельный и в желаниях, и в чувствах, настоящий... Ну кто еще в подобной ситуации способен честно признаваться в слабости или просить о советах!

— Ванечка... — Кощей аккуратно привлек парня, побуждая лечь рядом.

Настаивать дальше и объяснять на пальцах не потребовалось, Иван с радостью вернулся к прерванному занятию, вслед за мужчиной позволив себе более вольные ласки. Однако когда ладонь весьма повелительно накрыла его стоящий каменным колом член, — зашипел сквозь зубы и замер.

— Не надо, — глухо попросил он чародея куда-то в шею, — а то я прямо так сейчас... Не выдержу, а вы же еще...

— А я никуда не тороплюсь! — властно, но мягко прервал его Кощей, для верности пресекая возможные протесты и стеснения еще одним ошеломляющим поцелуем.

Результатом явился долгий протяжный стон, а едва переведя дыхание, молодой человек с еще большим пылом обрушился на мужчину, похоже, тоже избавившись от какого-то подспудного страха и утвердившись в уверенности, что все между ними точно пройдет как следует. Замечательно даже, особенно если постараться!

Убедившись, что чародей не спешит ехидничать над торопыгой и ничуть не разочарован, благодарно выцеловывал ему виски, скулы, снова руки — от запястий по венам до самых плеч, а потом уж опять не до благодарности стало. Шея — вся, чтобы ни одной клеточки не пропустить, — и ниже, до живота, грея ладонями его бедра... Тот лишь выгибался, как кот и дышал часто, прерывисто, сверкая вызолоченной зеленью из-под ресниц — трудно оставаться невозмутимым и холодным, когда тебя так жарко нежат!

И ведь вроде бы никаких экстравагантных изысков Ваня не демонстрировал, а каждая жилка вибрировала:

— М-м... — бедра раздвинулись шире. Иван не замешкался, и там исцеловал все, до чего добраться вышло, а до чего не вышло руками утешил.

— Все такое нежное... — словно в беспамятстве шептал. Одно колено поцеловал, другое погладил и дальше направился.

— Ты что делаешь?!

— Ноги твои целую! — как само собой разумеющееся отозвался Иван. — Давно мечтал...

— Сумасшедший! — Кощей рухнул на подушки. — Ваня, не томи, давай уже...

Если и был миг растерянности, когда не иначе как по волшебству в ладонь парня прилетел небольшой пузырек, то справился Иван с ним быстро и незаметно. В самом деле, каким тут рассуждениям место может быть! Ага, самое время вопросами задаваться как да почему... Как ему желается, так и будет! Накрыл собою разгоряченное тело любимого колдуна, удерживая вес на локтях, кончиками пальцев поглаживал его лицо, вглядываясь в потемневшие очи, толкнулся и застыл, когда тот резко втянул воздух.

Затишье...

Не только телами, взглядами переплелись. Кощей его одной рукой по пояснице гладит, второй — бережно отвел со взмокшего лба прилипшие кудри: Ванечка, держится, терпит... За одно это полюбить можно!

Мужчина одновременно двинул бедрами и потянулся к губам, и Иван не услышал даже, — всем существом уловил беззвучное: 'давай же'. А затем и вовсе никаких лишних слов не было, только то самое, пронзительно-острое, сладкое безумие, когда двое одним становятся.

Когда вселенная все же соизволила вернуться на круги своя, Иван опамятовался и спохватился, осторожно сместившись в сторону, хотя сам Кощей не предпринимал попыток высвободиться из-под него. Замявшись от внезапно нахлынувшей неловкости, парень смущенно огляделся в поисках чего-нибудь, чтоб обтереться. Нужная салфетка возникла по ленивому щелчку пальцев, на мгновение вогнав его в краску, благо глаз Кощей так и не открывал.

Кое-как устранив неудобство и не слишком представляя необходимо ли сейчас что-то еще делать или говорить, Иван прилег возле мужчины, некоторое время свободно наслаждаясь моментом истины: так вот, оказывается, каким он бывает после утех любовных. Правда, не удержался все-таки и легонько шепнул в плечо:

— Все хорошо?

Кощей знакомо выгнул бровь: хм, дайте подумать! Разнеженный, заласканный, зацелованный в самом прямом смысле от кончиков пальцев до кончиков волос, о прочем уж умолчим стыдливо...

— Хорошо это несколько не то слово, Ваня! — он чуть приоткрыл веки, оценил сквозь ресницы выражение лица парня и мягко улыбнулся на его обеспокоенность. — Хорошо. Как никогда хорошо.

И так он это сказал, что аж дух перехватило, Иван признательно прижался губами к солоноватой от пота коже:

— Вы...

— Ва-а-ня, — на корню перебивая очередные восторги и заверения, неожиданно с ехидцей протянул Кощей, вычерчивая ногтями причудливые узоры на его спине — а тебе не кажется, что величать на 'вы' человека, с которым только что так миловались, что оба спермой до ушей перемазаны, — не скажу, что глупо, но по меньшей мере странно?

Иван предсказуемо сбился с мысли, ошарашено моргнул, прыснул вдруг и засмеялся, уткнувшись лицом в грудь чародея. Кощей беззлобно усмехался, лукаво мерцая глазами в полутьме: а вот так еще лучше, обойдемся дальше без превозношений. Ноги целовать это, конечно, оригинально и, чего уж там, весьма приятно, но ведь всего нужно в меру... Гуляющее по крови, сытое умиротворение не только настраивало на благодушный лад, но и неожиданным образом отзывалось приливом шальной бесовской энергии: спасибо тебе, Ванечка, и впрямь хорошо на диво...

Впрочем, вероятно Иван рассуждал в схожем ключе, тем паче по-видимому прочно уверившись в том, что объясняться ласками и поцелуями у него выходит куда успешнее, чем словами, потому как смех сам собою снова перешел именно в них. Не то чтобы это можно было счесть побуждением к продолжению, однако вначале короткие и легкие, прикосновения губ к грудине, ребрам, соскам становились все более чувственными, а ладонь самовольно закружила по прессу, вокруг пупка.

— ...или в купальню?

Тут уж окончательно развеселился Кощей. Суть вообще-то невинного вопроса про умывание он пропустил мимо ушей, но возможность еще подразнить — сама просилась на язык. Одним движением змеёй вывернувшись из объятий, опрокинул парня навзничь на постель и, оседлав его бедра, низко наклонился над ним, вкрадчиво сверкая зеленющими очами:

— Однако! — поерзал, дескать, поудобнее устраиваясь, и зашептал, одним голосом выглаживая жаркую дорожку от основания, вдоль всей шеи и до кончика уха к виску. — Надо же, кто бы подумать мог... Стыдливый, скромник невинный из благолепного терема царского — не только фантазиями всякими не обделен... купальными, например... А в постели неистов, могуч аки лев какой! Неутомим...

Ваня полыхнул румянцем, подтверждая первую часть характеристики, вторая, на счет неутомимости, — раньше справилась.

— Смеешься... — прозвучало это не обижено, но с долей укоризны.

— Не без того, — запросто отмахнулся от упрека мужчина, уголки его губ действительно подрагивали в провоцирующей улыбке. — Не плакать же?

Нет, не плакать... Коли он так смеется, — плакать вовсе не об чем! Да и некогда.

Не за чем. Губы его — словно розы пурпурные, только лишь любоваться такими — и то, до самой могильной пелены не жалко! Шелка трепетнее, бархата тяжельче, до брильянтовых искр острее — сразу и жалят, язвят, и нежат своим дыханием, а в глазах — пьяный мед... Иван несколько раз взбрыкивал, пытаясь дотянуться следом, однако тут же бывал мягко, но весомо прижат обратно к простыням, так что оставалось лишь подчиниться, выглаживая ладонями то, до чего все же удавалось достать — сильные плечи, гибкую спину, прежде чем тот опять увернется, гладкое колено у своего бока. Он собрал в руку длинные темные пряди, пропуская их сквозь пальцы, в то время как чародей, — истинный чародей, кто еще такое творить способен! — забавлялся с его шеей и сосками, щекоча их языком, прикусывая, вновь зализывая вслед за тем. Вторую руку — изловчился и тихонечко, вверх по бедру, запустил между их телами, добравшись до самого сокровенного, что вызвало совсем уж невозможное, хрипловатое одобрительное мурлыканье. Ивана от этого звука словно молния прошила от макушки до пят и на постели подбросило!

— Экий ты у меня горячий, Ванечка! — коварно протянул Кощей, вовлекая его в глубокий, жгучий и терпкий, как крепкое вино, поцелуй.

Мужчина извернулся, слегка сместившись и приподнимаясь, — и Иван смог лишь глаза распахнуть, ощущая, что член снова охватывает тугая пульсирующая жаром глубина. Да что же он делает-то!..

На этой содержательной ноте, последние остатки мыслей покинули бедовую головушку, оставив вместо себя искрящиеся брызги фейерверка. Вспышка — Кощей откидывается, выпрямляясь, раздраженно отбрасывая назад лезущие в лицо волосы... ага, и насаживаясь до предела. Обнаженный, возбужденный, прекрасный, как дикий хищник на охоте... Вспышка — одновременно с первым толчком рывок, и хищник пойман, зацелован, колдовской огонь в глазах становится нестерпимым... Вспышка — горе-охотник возвращен на прежнее место, а толчки и ответные движения бедер становятся все быстрее и резче... Вспышка, вспышка, вспышка... Взрыв.

Дыхание нехотя восстанавливалось. Переплетение тел распалось, Кощей плавно стек с распластанного парня, вытянувшись рядом. В несколько небрежных щелчков пальцами очистил их обоих, напился из призванной чаши прохладной воды, затем наполнив ее заново и протянув Ивану, и зарылся в подушки со словами:

— Все завтра.

Ваня только кивнул согласно, пристраиваясь подле него.

* * *

Да, все когда-нибудь заканчивается, вот и сумасшедшая ночь неизбежно подошла к рассвету. Как бы не был переполнен впечатлениями Иван, блаженная нега взяла свое и под утро он все же крепко уснул, тесно прильнув к чародею, так что по пробуждении Кощея ожидал настоящий сюрприз.

Именно спал с кем-то в смысле, чтобы просыпаться потом в одной постели, он все-таки редко, по пальцам руки перечесть можно, и по вполне понятным причинам относился к данному вопросу не то чтобы с опаской либо брезгливостью, но несколько настороженно. У него и раньше были веские основания для такой привычки, а уж после плена тем более Кощей сильно сомневался, что у него чисто физически выйдет заснуть в чьем-то чужом присутствии. А вот поди ж ты! Толи бурный секс банально оказался лучшим снотворным, толи Ваня и здесь выдался необыкновенным до непредсказуемости феноменом, однако мужчина не только заснул с ним в обнимку, махнув на все рукой, но и безмятежно проспал ночь напролет, несмотря на то Иван цепко оплетал его всего руками и ногами, разве что не целиком обвиваясь вокруг.

'М-да, ты, видать, тот еще собственник, Ванечка!' — Кощей со внезапной нежностью взъерошил встрепанные золотые локоны недовольного побудкой любовника. — 'Но, пожалуй, и это мне нравится'.

Даже сказочный дракон с большей охотой отступал от своих пещерных сокровищ, чем не до конца проснувшийся Ваня выпускал из рук свое, ненаглядное колдовское чудо! И жадно поедал глазами статную нагую фигуру, пока мужчина поднимался, потягиваясь, призывал халат на себя накинуть.

'Однако, Ванечка! Не знаю, как на счет неутомимости, но ненасытный ты точно!' — подражая знакомому ехидному тону, застыдил сам себя Иван. — 'Дорвался, того и гляди Горыныча переплюнешь!'

Кощей же, если и чувствовал себя немного неловко, то по нему этого заметно не было. Наоборот даже, держал он себя куда свободнее, чем прежде:

— Вставай же, — позвал от окна, жмурясь на яркое утреннее солнце, — нам обоим по-настоящему умыться надо, постель переменить тоже не мешало бы, и, не знаю, как ты, а я зверски голоден.

Чародей обернулся, оценил разом ставшую пунцовой физиономию Ивана, так и не вылезшего из-под одеяла, и в изумлении приподнял брови:

— Вань, да ты никак и правда стесняешься?! — подошел ближе, наклонившись над кроватью, и доверительно сообщил самым своим провокационным тоном. — Зря! Мне все, что я вчера осязал и лицезрел, пришлось весьма по сердцу...

А закончил фразу скучно и холодно, лишь глаза улыбались:

— ...ты же меня вовсе не один раз уже и видел, и...

— Это другое!.. — торопливо выпалил Иван, стрелой выметаясь из постели и кидаясь за неведомо куда сброшенной одеждой.

И замер, обернувшись: Кощей смеялся — искренне, легко, весело. Аж сердце захолонуло, когда его ТАКИМ увидел! Мог бы — влюбился сильнее, но дальше некуда.

Вот только долго наслаждаться совместным утром им не пришлось, за стол сесть не успели, как чародей поднялся в досаде и вышел на двор. Последовавший за ним Иван успел заметить скользнувшую по внешней стене прочь юркую ящерку, рассыпающиеся в руке мужчины искорки, рассудил и не стал мешать: больно лицо у Кощея стало хмурым, сосредоточенным.

Следующий посланец не заставил себя ждать. Забрав у хорошо знакомой им обоим вороны письмо, чародей даже замешкался, прежде чем разворачивать, с каждым словом мрачнел и разве что не морщился, а под конец в гневе испепелил свиток прямо в воздухе.

— Случилось что? — рискнул осторожно поинтересоваться Иван у скрипнувшего зубами мужчины.

— Случилось? — усмехнулся тот, зло скривив губы, глаза затянуло ядовитой зеленой изморозью, однако парню он ответил вполне спокойно и сдержано. — Случилось... А случилось, Ваня, что мы малость увлеклись любовными страстями и обо всем прочем позабыли. Мне по делам отъехать надо поскорее. Ты меня к вечеру не жди, когда вернусь не знаю. И вот что, — не ходи пока никуда, ни к подружкам своим, ни к Яге... К ней особенно. Сегодня, а еще лучше до третьего дня, так оно вернее будет.

Кивнул сам себе, мечи подхватил, свистнул, коня вызывая, да и скрылся с глаз не прощаясь.

Опешивший молодой человек и слова не успел ему в след вымолвить. Растерянный Иван вернулся было в трапезную, присел обратно за стол и тут же вскочил, заметавшись по покоям: это что же все-таки такое стряслось, что Кощея будто ветром с места сорвало?!

Уж ничего хорошего точно! Ведь не скажешь, что чародей зело гневлив и на расправу скор, а значит дело его и впрямь отлагательств не терпело. И если судить по высказанным на прощание наказам, — было отнюдь не безопасным, на дружеский визит походило мало. Потому, первым Ваниным порывом стало самому броситься к конюшням, седлать жеребца да немедля скакать к Яге: второе письмо доставил ее ворон, так что карга точно знает, что за напасти в мире творятся.

За эти предполагаемые три дня с ума ж сойти можно от неизвестности! В ратном деле, допустим, он помощник и невеликий... Хотя, почему не помощник? Он пусть и не витязь, не знатный мечник, но в настоящей сече каждый оружий бывает на счету. А если речь о честнОм поединке идет, — тем более, не лучше ли, если еще одни глаза присмотрят, чтобы поединок по правде честным был? Да и в том самом, что счел своим призванием, — Иван, конечно, с каргой наравне не встанет, но и лишним не будет, ежели до ран дойдет...

Тем соображением, которое парня остановило, — уже, впрочем, за вполне методичными сборами походной сумки с точки зрения лекаря, — было то, что именно к Яге Кощей — не запретил, нет, но — говорил не ходить особо. И на вопрос самому себе почему, — очень уж ярко вспомнилась Марья Моревна прекрасная королевна, как он ее неподалеку оттуда всю воочию видел: сначала в походном лагере, а затем и с мечом да в бою...

Не по себе стало и одновременно успокоило. Уж с ней-то Кощей всяко сладит, а то, что не стоит у колдунов под ногами путаться — Иван тогда уяснил накрепко. Хватит! Кощей Слово держит, а значит на его защиту только лишний раз отвлекаться будет.

Думай, Ваня, думай, на то тебе голова и дана, а не токмо ею щи откушивать! С чего началось? С писем. От кого они были? От Яги да от Змеевых родичей. И вызов так не шлют, скорее о чем-то либо извещают, либо предупреждают. Так о чем там могла идти речь, и поблагодарит ли Кощей, ежели еще и ты вмешаешься?

На этот вопрос — ответ даден был раньше, чем задан. Зря что ли, в сказках сказывают? Сказка ложь, да в ней намек: еще ни в одной сказке нарушение такого повеления не оборачивалось ничем хорошим! Тоже, своего рода, испытание...

Вот и сиди, Ванечка, смирно сиди! Хоть ногти с руками до локтей сгрызи, но — сиди безвыходно от этой — до третьей утреней зари, получается! Сиди и верь, что этим ты если ему не поможешь, то и не помешаешь. Хоть единый раз ничего не испорти, обойдись без промаха и за него извинений!

Тем временем небо, дотоле ясное и чистое, к вечеру будто темной пеленой накрылось. Пучилось, кругом ходило со всех сторон хороводом туч, правда до ночи все немного улеглось, и бури так и не случилось. Стемнело, на пасмурном небе не было видно ни одной из звезд. Вокруг стояла сплошная темень, а тяжелый густой воздух осязаемо давил на грудь. Иван тщетно пытался хоть чем-то себя занять и отвлечь, но мысли то и дело сворачивали от содержания редкого травника к Кощею, где он и чем сейчас занят, все ли благополучно.

И что бы колдун не говорил, о том, чтобы спать-почивать ложиться и речи не шло! Однако к полуночи молодой человек все же задремал прямо в кресле над описанием купавницы. Разбудил его странный тихий звук — легкое дребезжание и позвякивание. Иван недоуменно заозирался, пока потрясенно не уставился на декоративную подпорку для книг: у изящного кораблика подрагивали золотые паруса и весла, стило и ножичек на столе подпрыгивали и перекатывались. Ваня медленно поднялся, прислушиваясь, вышел в коридор к лестнице, а когда случайно оперся рукой о стену, показалось, что камень под ладонью едва заметно вибрирует, как и пол под ногами. Уже во дворе он понял, что еще было странного нынче, — птицы... ни птиц, ни вечно бешено стрекочущих в такое время лягушек этим вечером слышно не было, несмотря на раскрытые окна.

Когда он поднимался на стену, после недолгого затишья вдруг заколебалось пламя факелов, от подножия осыпались мелкие камушки. Наверху, на башне Иван ощутил третью, наиболее сильную волну, а выглянув между зубцов обмер: замок Кощея стоял неколебимо, а вот за его пределами земля сотрясалась, дальняя гора на том берегу реки дрожала и тряслась будто заходилась в плаче от ужаса. Пара ударов сердца и на глазах парня все унялось. Откуда-то, совсем из далекого-далека донесся едва различимый на грани слышимости гул, под ноги снова что-то толкнулось, и стихло уже окончательно. Иван еще немного промешкал в напряженном ожидании, вернулся к себе, но до рассвета так больше и не сомкнул глаз, изнывая от тревоги.

Ну как до рассвета, — рассвета, собственно, не было, настолько плотным ковром тучи закрыли небосвод. Рыхлые серые клочья тянулись к земле, напоминая изнанку старой грязной перины и солнечные лучи лишь изредка могли пробиться сквозь них золотистыми сполохами. В этот день буря все-таки разразилась, хотя и она обошла замок стороной, не задев его даже краем. Однако Иван не сомневался, что где-то, не так уж и далеко отсюда, разразился настоящий ураган, и парень от души просил всех богов, чтобы разрушительная стихия не обернулась еще и чьими-либо жертвами.

Он не выдержал. Проведя вторую ночь в таких же бесполезных метаниях, молодой человек порадовался, что тучи отнесло в сторону, а небо очистилось, прихватил заготовленную сумку и спозаранку отправился в дорогу.

И едва не погиб сам. Встретить по дороге он так никого и не встретил, зачарованная тропка споро привела его к Василисе. Та только развела руками, подтвердив, что все происходящее с Кощеем напрямую связано. Успокоила, что никто от бури пострадать не должен был, но вот нового сказать ничего не смогла: с чего чародей чудит или ярится, Вася не знала, а зеркальца да блюдечки всякие показывать отказывались.

Иван помрачнел и задерживаться не стал, торопил коня, надеясь вернуться в замок хотя бы затемно, но до того, как Кощей домой явится либо же очередная пакость приключится. Не успел.

Да и не был готов к тому, что речка, которую он запросто в брод переходил сотни раз, может оказаться сколько-нибудь опасной. Иван пытался заставить упиравшегося жеребца войти в мутную воду, спешился, тянув того под уздцы к нужному пятачку на противоположном берегу, когда русло стало стремительно заполняться. В считанные мгновения серо-коричневый поток из камней и жидкой кипящей грязи безжалостно закрутил, сбил с ног, неумолимо поволок куда-то, швыряя из стороны в сторону, чтобы тут же вновь подмять под себя.

Ваня пару раз захлебывался, наглотался песка и глины, ободрался весь, не единожды ощутимо приложившись о камни, пока каким-то чудом не выкинулся в месиво из поломанных кустов и грязевой каши, из последних сил цепляясь за седельную луку и на чем свет стоит кроя себя, дурня, 'ласковыми' словами. Предупреждали же, чтоб носа наружу не казал! Животина и та умнее оказалась, не хотела в воду лезть, хоть там прежде едва копыта замочить было... В другой раз наука — не выпендривайся, Ванечка, слушай, что тебе говорят!

* * *

Как добирался-таки до замка, Иван помнил смутно. Не иначе опять конь вывел: измученному борьбой, хромающему на все четыре копыта животному наверняка не меньше парня хотелось поскорее попасть в свое уютное безопасное стоило. Ване еще хватило совести в первую очередь позаботиться о своем спасителе, а уж потом с грехом пополам отмываться, разбираясь с собственными ссадинами и ушибами. Так что до постели измотанный молодой человек доковылял аккурат к той самой заре, в этот момент меньше всего заботясь о том, которая она по счету.

Проснувшись уже за полдень, он снова щедро прошелся 'добрыми' словами по своим умственным способностям, поскольку сапоги, оставленные вчера в потоке, было жалко. Еще меньше хотелось 'хвастаться' этаким похождением перед чародеем... И только тут до Ивана дошло, что Кощея в замке как не было, так до сих пор и нет.

Время тянулось невыносимо, скрипело, резало по нервам ржавым серпом. Иван уж раз двадцать переделал все, что можно и что нельзя, не зная, как еще отвлечь себя, унять снедавшую душу тревогу, пусть никаких зловещих природных явлений на горизонте более не маячило.

Он уж не знал, что и думать: чары — чарами, воинские умения тоже туда же, а стихия совсем другое дело... Совладает ли с нею Кощей? А если совладал, то что ж нет его так долго?! Настолько извелся, что опять глаз не сомкнул ноченьку напролет, а возвращение чародея, — хотите смейтесь, хотите нет, — не то что сердцем, всем существом, нутром до печенок почувствовал! Выскочил навстречу и наконец-то выдохнул свободно: цел, невредим, заметно, что лишь устал сильно, вымотан...

И видно, так явно на лице у него была написана непередаваемая смесь радости и облегчения, что Кощей невольно улыбнулся:

— Позже, Ваня, — мягко заметил он, проходя мимо.

Иван кивнул согласно: само собой! Человеку с дороги умыться, поесть, отдохнуть толком надо.

Правда, когда это 'позже' растянулось аж затемно, не выдержал и пошел звать его к ужину, только прежде заглянул к себе половчее перетянуть ногу, которую того дня умудрился и растянуть, и ушибить, и рассадить о камни.

— М-м, — прозвучало задумчивое от дверей, покуда Иван завязывал бинт, — не послушал меня...

Иван резко выпрямился на голос, и тут же виновато отвел глаза: Кощей, которому, судя по всему, пришла в голову та же мысль, что и ему, стоял в раскрытом проеме, опершись плечом о притолоку. К удивлению парня, чародей ограничился лишь сокрушенным вздохом:

— Ну, обошлось и ладно.

Ваня вскинул голову:

— Вы... Ты же не объяснил ничего! А я... волновался я, — закончил он стушевавшись.

— Ваня-Ваня, — Кощей снова тяжело вздохнул и присел перед ним, заглядывая в лицо с понимающей терпеливой усмешкой, — можно подумать, что если б я тебе рассказал, ты бы на месте усидел! Небось, бросился бы тотчас к Яге или еще к кому из своих приятелей подробности выпытывать. Или вовсе за мной прямиком из самых что ни на есть благих побуждений... Больно горячий ты у меня да упрямый!

— Бросился бы, — неохотно признал очевидное Иван, с невеселым смешком.

— А если б ты той ватаге под горячую руку попался? Или же того лучше: прослышали бы, что я за тебя заступаться стану и подловили бы где, чего-чего, а дури бы хватило... — укоризненно покачал головой мужчина.

Иван не ответил и за столом продолжал хмурится. С одной стороны, приятно, что чародей не только свое слово блюдет, но и просто по-человечески за него беспокоится. Значит, если и не любит, то по крайней мере, не полностью равнодушен, пустой забавой не считает. С другой стороны, показалось, что прозвучало это так, будто Кощей уверен, что он совсем за себя постоять не сможет. Вот это было уже несколько обидно.

— Ватага? — поинтересовался Ваня, про себя прикидывая как бы поделикатнее напомнить чародею о предложенных занятиях, первое из которых закончилось феерическим провалом.

— Да есть у нас, хм, озорники одни, — поморщился Кощей, — разбойники-не разбойники, но и богатыри из них только в их собственном воображении. Может слышал: Вертогор, Дубыня и Крутоус?

Иван отрицательно мотнул головой.

— А и правильно! — фыркнул мужчина. — Чего про них сказывать! Силищи дурной так много, что для мозгов с совестью места уже не осталось. За всю жизнь ни разу добра еще никому не сделали. Однако ж, покамест они промеж собой глупостями разными меряются, другим встревать вроде как невежливо. Да и не по чину тому же Финисту со всякой шушерой связываться.

Иван едва не подавился, в недоумении вытаращившись на неторопливо откушивающего лебединое крылышко колдуна.

— А тебе, значит, по чину?!

— А я, Ваня, дурных шуток понимать не намерен и вокруг себя порядок люблю! — жестко обрубил Кощей. — Да при этом излишней гордостью не страдаю!

Чуть подуспокоившись объяснил:

— Они же не в лапту играют, ты сам видел, чем их удаль оборачивается. Один захотел побахвалиться, гору сотряс — запросто землетрясение вызвал, где камнепад случился, где снега лавинами сошли. Второй с ветром поиграл, а ветер, Ваня, тоже не просто так дует! Со всего края облака да тучи в одно место насильно согнало, — получи и бури, и град, и ливни, и сели. Третий реку запрудил, — зачем, к чему, кто просил?! Могу и все, а дальше хоть трава не расти! Просто руки не к тому месту приставлены, а голову впору вместо колокола вешать... Справа сушь, слева болото, на месте чистой речки. Кому оно все это терпеть понравится?

Ваня мрачно примолк: действительно, это не Моревна с ее изощренными планами. Вроде бы несерьезно, не со зла, а последствия от 'шалости' такие, что никаких врагов не надо! С подобными индивидами и впрямь объяснить что-то, договориться, застыдить, — вряд ли бы вышло, только застращать еще большей силой. Тут уж действительно, с Кощеем никому не сравниться...

Мужчина лишь хмыкнул тихонько под нос на его задумчивость.

— Ты их убил? — Иван все никак не мог свернуть с поднятой темы и желал окончательно прояснить для себя события.

Как-то так получилось, что они вдвоем тесно устроились на оббитой алой камкой скамье в нише. Ваня не устоял и робко обнял его со спины, а Кощей неожиданно не протестовал даже, удобно откинув голову ему на плечо.

— Кого убил, а кого и покалечил, — тихонько хохотнул колдун, не открывая глаз. — Залог взял.

Не дожидаясь новых расспросов, неохотно пояснил дальше:

— Ваня, Яга мне уж высказывала, что пока меня не было, они не только еще одного умника, старшего над собой, нашли, но и к нам под самый бок перебрались. В прошлый-то раз она их сама отсюда шуганула, чтобы присмирели малость, а теперь вот мне попеняла, что 'сие есть дело мужское всяких охальников да разбойных вертопрахов на место ставить', — мужчина фыркнул и вздохнул досадливо. — И так уж вышло, Ванечка, что помимо всего, я еще перед ней обязан: Яга нас приняла, укрывала, тебе дорогу сюда указала, травы, зелья и мази передавала... Для меня ведь! Так что отмалчиваться на прямую просьбу о безделице мне как-то некрасиво...

Иван рассеяно кивнул: куда вдруг свернул разговор его не порадовало. Очень уж хотелось понадежнее забыть где, как и почему их судьба свела! Если ему до сих пор об том думать страшно, то что же про Кощея, который весь этот ужас пережил, говорить. И неужто карга чародею не только 'попеняла', но и попрекнула?! Конечно, оно, вроде как, по сути верно получается, но, как он и сказал, все же некрасиво это как-то...

— Вань, ты никак снова остричь меня примериваешься? — с ехидной ленцой растягивая слова внезапно поинтересовался Кощей, вырвав тем самым парня из задумчивости.

Молодой человек спохватился и осознал, что все то время, что они беседовали, он действительно сидел, играя с волосами чародея: поглаживал по плечу, пропуская темные локоны сквозь пальцы, перебирал их, закручивая вокруг кончики прядей. Иван смущенно замер:

— Что ты! — возмутился он. И вскинулся бы, но Кощей так замечательно опирался на него, полулежа на груди Вани, что вздохнуть лишний раз было боязно, чтобы ненароком не нарушить нечаянный миг драгоценной своей душевностью близости, единения между ними.

— Я скучал, — честно признался Иван, сосредоточенно кивнул себе, подтверждая подходящее определение для бродивших в душе смутных ощущений. — Да, так сказать вернее будет.

И с улыбкой признался несмело:

— Мне их расчесывать очень нравилось...

Кощей даже приподнялся, изумленно выгнув брови. Ваня его взгляд честно выдержал, хотя и пламенел щеками: да, приходилось согласиться, что в каждой шутке есть доля шутки, и некоторыми оригинальными фантазиями относительно чародея он в самом деле не обделен.

— Однако, Ванечка, не перестаешь ты меня удивлять, — протянул мужчина с толикой иронии в голосе, и неожиданно распорядился выпрямляясь. — Раз так, — тогда расчесывай! Я не возражаю.

Молодой человек в недоумении воззрился на склоненную к нему голову, а затем коротко выдохнул, с трепетом проведя по упавшей на лицо чародея темной пряди от корней у виска до кончиков, отводя ее в сторону и осторожно запуская пальцы глубже в густой поток. Кощей усмехался, но что-то мелькнуло в зеленых глазах стылое, темное, отчего Ивану на миг не по себе стало, поэтому прежде, чем сместиться, он коснулся губ его почти невесомым поцелуем.

Немая просьба была услышана, зелень в бездонных омутах вновь потеплела и прояснилась, а потом и вовсе скрылась за чащей опущенных ресниц. Повисшее молчание было уютным и умиротворяющим, и по мере того как пальцы царевича все с более чуткой нежностью раз за разом погружались в шелковистую массу, разбирая ее на отдельные локоны, чтобы после снова позволить им сойтись единой волной, — насмешка окончательно сходила с лица мужчины, оставляя после себя тихое успокоение.

— Ты кудесник, Ваня... — почти беззвучно проговорил Кощей.

— Что? — парень очнулся от своего медитативного транса.

— Говорю спасибо, — громче заметил чародей, но отстранятся не торопился. — Голова не болит больше...

Иван едва перевел дыхание, подавив сокрушенный вздох: ну вот отчего, зачем он всегда так?! Отчего не показал ничего, не вытолкал взашей из своих покоев, — мол, надоел, морока, отдохнуть в тишине дай, — лекарство какое не принял... Он наклонился над плечом мужчины, неловко шепнув:

— Давай я тебе еще спину разотру?

— Не сегодня, Ваня, — устало отозвался Кощей.

— Да нет же! — Иван вначале не понял, а после смутился и даже немного обиделся догадавшись, о чем тот подумал за просьбой. — Просто на сон грядущий разомну плечи, спину, как умею...

Иван уж решил, что чародей ему не ответит либо же съязвит как-нибудь в своем духе, когда мужчина наконец медленно раскрыл глаза и поднялся:

— А пойдем... — мягко улыбнулся он, потянув за собой Ивана. — В самом деле, ложиться пора.

* * *

Не все дорога скатертью, бывают и перебежки, ведь жизнь не состоит из одних радостей и удовольствий. Тихий совместный вечер, завершавший собою долгожданное возвращение Кощея, окончился несколько не так радужно, как хотелось бы и можно было бы ожидать. Причем, как говорится, исключительно исходя из добрых намерений.

Уже наблюдая как Кощей, сняв с себя лишнее, плавным гибким движением вытягивается на постели, откидывая волосы вперед и опуская лоб на сгиб локтя, — Иван ощутил знакомый холодок, некое чувство повтора уже пройденного: что и сейчас что-то отчего-то опять не так...

Молодой человек наклонился над терпеливо лежащим в ожидании мужчиной. Любовно провел ладонью по лопаткам, тяжело отмечая, что сколько бы внешне свободной не выглядела его поза, мышцы были сведены как каменные.

Это потом, по мере того, как внезапная догадка укоренялась в его рассуждениях, он будет ругать себя пуще некуда, а пока растерянный Ваня все же начал, — только не с массажа как такового, а с ласковых неторопливых поглаживаний вдоль позвоночника и плеч, будто снова прося довериться... Вот оно, то самое слово!

Вместе с которым, чем дольше Иван его перекатывал на языке, тем отчетливее осознавал, что он сам не просто непроходимый идиот, которому доступность его сбывшейся мечты напрочь глаза застит от всего, кроме его собственных желаний, но — по своей наивной тупости — разве что чуть-чуть до живодера не дотягивает!

Почему бы Кощей не соглашался на очередную только выглядевшую безобидно милой уступку, и даже если он в этот момент и был абсолютно уверен разумом, что ему никакой конкретной угрозы нет... Однако со столь завидной прытью, упорством и апломбом, вновь и вновь ставить человека, перенесшего и предательство с подлейшими уловками, и издевательства жуткого заключения, — перед выбором оказаться в настолько открытом перед собой, а значит уязвимом, положении?!

Еще суметь додуматься нужно! Это с твоей стороны все-таки явственно изуверством попахивает, каким бы простодушным полудурком ты, царевич Ванечка, не был!

'Прости! Прости, пожалуйста, что я всегда бараном, куда не просят лезу!'

Нет, Ваня все же не произнес этого вслух, совершенно справедливо полагая, что даже если он ошибся в своих предположениях и напряженность Кощея вызвана какими-то иными причинами, то извинения в подобном ключе сами по себе оскорбят и заденут его наверняка. Поэтому он лишь молча исполнял обещанное, неширокими круговыми движениями продвигаясь от ключиц и основания шеи к пояснице, крестцу и обратно, постепенно незначительно усиливая нажим. В промежутках принимался снова гладить атласную кожу, будто пытаясь руками передать всю нежность, заботу, тревогу, которые испытывал сейчас к этому невероятному мужчине, и с радостью чувствовал, как скованность исчезает, а мышцы под пальцами становятся пластичными и податливыми.

Кощей расслабленно шевельнулся, устраиваясь поудобнее, и Ваня не выдержал — прижался губами к ложбинке позвоночника меж крыльев лопаток. Чародей приподнялся и обернулся, ехидно вздергивая бровь, однако что бы он не хотел сказать, впечатление испортил едва подавленный зевок. Иван невольно улыбнулся:

— Доброй ночи, приятного сна.

— Доброй, спасибо... — мужчина протянул руку, погладив его по щеке.

Прежде чем подняться, молодой человек накрыл ее своей и поцеловал запястье.

Кощей проводил его взглядом, впрочем, не делая других движений навстречу, а оставшись один вдосталь поязвил про себя: вот уж, баиньки его еще никто не укладывал! Хотя... чуткость и такт Ивана пришлись по душе. Ясно же, что тот надеялся на какой-то знак, который позволит ему и нынче остаться с Кощеем, но ни спрашивать, ни как-либо еще провоцировать новые неловкости, а тем более нахальничать — не стал, определив его спокойный отдых первоочередным и более важным.

Вроде бы мелочь, а говорит о многом...

Он бы искренне удивился, узнав что то, что он расценил как показатель достоинств царевича, его душевных качеств, повергло того в глубокое уныние, лишая сна. Ваня весь извертелся на постели, укоряя себя сразу за все возможное и невозможное, чтобы тут же себя же и опровергнуть.

И, дескать, правда, упрям он сверх меры, если решил что, то сделает, а соображать уж потом задним умом начинает... Однако, тут же возражал себе Иван, если б он не был настолько упорным, — или упертым, это уж как кому нравится, — то и той первой ночи у них с Кощеем вряд ли бы случилось. А ночь была-а... Говорят люди, мол, умереть не жалко, — э-э-э, нет! Вот как раз после такого о смерти меньше всего думается!

Потому что повторить хочется...

Да и Кощей недовольным не выглядел, наоборот даже, а не хотел бы — вовсе не согласился. Этак вообще договориться можно, что и ты его насилуешь, а он безвольный агнец страдающий: вроде, проще тебе, Ваня, уступить, чем отвязаться... Грязно!

Да и действительности, слава богу, не соответствует!

Из Кощея агнец, как из Змея монах. Ежели что: одной рукой повел, другой прихлопнул, а значит правильно это было, хотел он тебя вполне.

Ну и то хлеб. Он сказал, что ты ему, Ваня, нравишься...

Хотя чем — ума не приложить! Не урод, конечно, но вот даже дядюшка покойный лицом и статью — куда удалее был... Что вызволил и не бросил, немощью не воспользовался? А что тут такого-то выдающегося? Умениями? Есть и более сведущие люди... Умом? Не дурак законченный и на том спасибо, зато промахов накопилось достаточно.

Как сегодня: хотел его порадовать, что-то в удовольствие сделать, усталость утишить, а получилось, что почти похвастался — и про волосы, и про прочее, как за больным ходил... Напомнил, во всяком случае.

Да, Кощей принял его хлопоты, не высмеял, успокоился, ему приятно было, только... Только, Ванечка, поначалу как-то все у тебя сикось-накось получается, по-другому надо!

А как? Особенно если рядом с ним любые рассуждения испаряются быстрее, чем роса на солнце. Не пеньком же сидеть и глазами хлопать, авось заметит! И почему оно так в жизни выходит, что гору своротить в самом деле куда легче...

Новый день не явил никаких выдающихся озарений, да и поводов для оптимизма не принес. И без того пасмурно настроенному Ивану показалось, что Кощей его избегает: и парой слов перемолвится не вышло, а затем чародей вовсе целиком сгинул в своих лабораториях. Ваня лишь вздохнул, — ну, не врываться же теперь туда с претензиями и пожеланиями наперевес, правильно?

С какими, собственно, и к чему, ведь 'быть вместе' совсем не означает водить друг друга за ручку и не спускать глаз. Он же тебя круглосуточно развлекать не обещался... Вообще ничего не обещал, на минуточку! Занят человек чем-то ему важным и хорошо, значит, все у него благополучно, вот и не лезь к нему, не надоедай, не мешайся... — очень стараясь быть рассудительным утешал себя молодой человек, покуда заняв руки несложной работой.

И то, другое выходило скверно, и как можно было догадаться, отнюдь не потому, что сбор сныти процесс невероятной сложности, так что Иван добродился по окрестностям почти до темноты. А на подворье при виде Кощея, держащего под уздцы недовольно всхрапывающего жеребца, аж сердце оборвалось: неужто он опять куда-то уезжает?! Ваня даже не сразу нашелся, что ответить на самый простой вопрос:

— Надо же, как мы с тобой одновременно возвратились! — легко улыбнулся чародей растерянно застывшему парню вместо приветствия. — Что, Ваня, заскучал в четырех стенах?

— А? Нет... — отмер Иван. — То есть, я по делу ходил.

Он чуть смущенно похлопал по полной сумке на боку, и как всегда в своем обыкновении ляпнул от души:

— Голубику вот собрал, наверно уж последнюю. Хочешь? Сладкая...

Кощей в некотором удивлении плавно повел бровью на неожиданное предложение. Затем снова улыбнулся, медленно приблизился, взяв из туеса, который Ваня почему-то крепко прижал к груди, одну ягоду и так же неторопливо отправил ее в рот, со вкусом распробовав.

— Сладкая, — низким тоном согласился он. В зеленых глазах чертями скакали лукавые золотые искры.

Иван беспомощно сглотнул, с трудом отведя взгляд от его губ.

— Предлагаешь обойтись без ужина и перейти сразу к десерту? — с самым невинным видом добивал его колдун.

Кощей даже не пытался скрыть огромное удовольствие, которое испытывал дразня Ванечку. Он слегка наклонился, выбирая следующую ягодку, но в последний момент отвел руку в сторону, сильнее подаваясь вперед, так что в итоге вместо голубики чародей с не меньшей тщательностью продегустировал Ванины губы.

Тот едва смог прерывисто выдохнуть, когда поцелуй иссяк:

— Ты... ты слаще!

— Хорошо, побуду десертом сам, — вкрадчивым шепотом пообещал мужчина, не спеша отстраняться, а прежде, чем скрыться в замке распорядился с убийственной серьезностью. — Впрочем, ягоды все же захвати, пригодятся.

Иван проводил его совершенно ошалелыми, пьяными глазами, не сразу обретя способность как-то соображать и двигать чем-либо осознанно. И надо ли уточнять куда именно он метнулся в первую очередь? Кто-то тут переживал, что Кощей его избегает? Ага, совсем! Кушай — не обляпайся!

Во-первых, в отличие от него чародей, похоже, пребывал в самом что ни на есть лучезарном настроении, и Ваня клятвенно пообещал в кои-то веки его не испортить и за собой следить: вода по капле камень точит, так что начнем с малого, а там, глядишь, и до гор дойдет. А во-вторых и главных, — намек был более чем прозрачен! Десерты же, по Ваниному разумению, надлежало вкушать долго, не торопясь, со смаком. С толком и пониманием, каждой крошечкой наслаждаясь... Без предварительных предосторожностей — это ж никакой выдержки не хватит!

Хотя, даже продолжительное купание в холодной воде не шибко помогло. Кощей откровенно забавлялся, поглядывая на взбудораженного парня, пока наконец не смилостивился:

— Не обиделся на меня, Ваня? — раздалось над ухом, крепкая рука мягко обернула талию.

— На такое разве обижаются? — Иван развернулся к подловившему его чародею, и без тени сомнений обвил руками в ответ, поглаживая спину и возвращая давешний поцелуй.

Судя по тому, насколько благосклонно был прият его порыв, парень стоял на верном пути, поэтому не собирался ограничиваться достигнутым. Долго, как и хотел, нежил губами каждую черточку любимого лица, гладил лопатки и плечи сквозь тонкое полотно домашней рубашки, лишь ворот умудрился распустить, чтобы насколько это возможно уделить внимание ключицами, гладкой коже груди... Кощей беззвучно рассмеялся, откинув голову, и прикрыл глаза, зарываясь пальцами в золотые кудри: Ванечка, сладкоежка ты мой!

— М-м?

— Вань, стена холодная, пол жесткий... давай хоть до скамейки дойдем для начала? — фыркнул мужчина, тем не менее не размыкая рук и наоборот теснее вжимаясь в горячее сильное тело.

Иван сдавленно захихикал ему в шею и тут же продемонстрировал, что очень любит учиться всему новому, а всяческие уловки вообще на лету схватывает, многообещающе зашептав в волосы между поцелуями по самому краешку его уха, челюсти:

— Зачем скамейка? Я тебя куда пожелаешь отнесу, отогрею всего...

Глядя в ставшие нестерпимо синими глаза, Кощей сделал вид, что задумался, играя со своевольной прядкой у виска настойчивого царевича:

— Пожалуй, будем не оригинальными, — глубокомысленно постановил чародей, водя кончиками пальцев Ване по бедру, боку, пробравшись другой рукой под рубаху.

После чего расхохотались оба. И все у них потом было: и бесконечные ласки, и протяжные стоны до изнеможения разнеженного Кощея, действительно уже ощущавшего себя каким-то причудливым лакомством, и звездопад у Вани под веками, из последних сил старающегося не заорать в голос и двигаться в тугой глубине изумительного тела медленно и размеренно... И ленивая, сытая игра, перехватывая ягоды с ладони или губ другого... Закончившаяся, как можно было догадаться, тоже вполне предсказуемо.

И крепкий сон, вполне оправданно сморивший Ивана, умостив голову на груди вольготно раскинувшегося на подушках чародея.

Предшествующий день выдался... парадоксально странным и несколько экзотическим. К счастью, на события бедным, зато богатым на приятно-волнительные впечатления, поэтому не было ничего удивительного в том, что богатырский сон Ваню не сморил даже, а срубил как топор тоненькую сосенку — напрочь, где и застал, а именно в Кощеевой постели, снова цепко сжимая в нежных объятьях не менее утомленного игрищами чародея.

Правда, в какой-то момент его все-таки что-то подцепило и выудило из сладостных глубин. Иван слегка потянулся, не открывая глаз, некоторое время пребывая в том расплывчатом пограничном состоянии, когда человек еще не проснулся, но уже не совсем спит. Он вздохнул, запуская руки под подушку, чтобы подтянуть ее ближе и удобнее, и в этот момент в конце концов окончательно стряхнул с себя дрему, понимая, что же его обеспокоило — не считая его самого, постель не только пустовала, уж простыни остыли!

Ваню ажно подкинуло над кроватью. Суматошно озираясь посреди еще давеча порядком разоренного ложа, в полутьме он ухватился взглядом за приоткрытое окно. И резное кресло, стоявшее к нему боком в углу. Ночник на стене, выполненный в виде диковинной чаши, как всегда ровно сиял теплым янтарным светом, однако его было немного, хватало лишь едва разогнать тени. Иван не сразу разглядел безвольно свесившуюся с подлокотника узкую кисть, темневшую над спинкой макушку и более густое пятно сумрака из тяжелых складок материи знакомого 'домашнего' одеяния колдуна, которое тот использовал в своих внутренних комнатах.

На произведенный им шум, Кощей никак не отреагировал, и молодой человек решительно потянулся за своей одеждой, чтобы тоже прикрыть наготу. Поднялся и тихонько приблизился к креслу, участливо коснувшись руки чародея. К его облегчению, тот вопросительно обернулся:

— Что-то не так? Случилось что? — осторожно поинтересовался Иван. Задумчиво-отрешенное выражение лица мужчины ему не понравилось и вызывало только тревогу.

— Нет, — Кощей чуть улыбнулся одними уголками губ, и покачал головой. — Все в порядке, Ваня. Не спится просто.

Иван присел перед ним на корточки, опустив голову и продолжая бездумно поглаживать его ладонь и пальцы. Разом вспомнилось все то, чем и почему он себя изводил нынешним днем и прошлой ночью, пока Кощей опять не выбил его из границ здравого рассудка. Все же набравшись духу, парень напряженно спросил:

— Из-за меня? Я мешаю?

Кощей как-то мягко, но совсем не весело усмехнулся:

— Что ты, Ванечка! Нет, конечно.

Иван сосредоточенно кивнул своим мыслям: этот ответ, а точнее безмятежный тон, каким он был сказан, лишь уверил его в том, что возможно, высказанное предположение и не совсем верно, однако все-таки очень близко к истине. Прикусив губу, молодой человек молчал: как ему сейчас поступить, он не знал, подходящих слов тоже не находилось, но вот запросто встать и уйти на этот раз не получалось... Так может и не стоит выдумывать ничего мудреного, а спросить и помочь?

— Принести тебе что-нибудь? Или лучше как вчера сделать?.. — отводя с его плеча длинную темную прядь, пусть и немного вымученно, Иван тепло улыбнулся в зеленые очи.

— Не нужно, — с еле различимым вздохом Кощей отрицательно покачал головой. — Не бери ко вниманию, Ваня, случается... Иди, ложись.

После столь прямого отказа, приставать к чародею и настаивать дальше определенно было бы уже чересчур, хотя оставлять его по-прежнему сидеть так, в одиночестве — противилось все Ванино существо целиком. Он сдержал себя, проглотив и никому ненужное беспокойство, и нелепую обиду, поднялся, не сразу отняв ладонь от все так же недвижно покоившейся на ручке кресла прохладной длани, и скрепя сердце вернулся в постель.

Кощей проводил его долгим взглядом прежде, чем опять отвернуться, но разглядеть в полумраке покоев выражение лица мужчины было трудно... Иван опустил ресницы: разумеется, сна теперь не было ни в одном глазу. Правда, как и мыслей. На душе было горько, эйфория схлынула, оставляя после себя глухое опустошение: зачем он так всегда?! Нет, конечно, Кощей не гневался, не хлестал насмешкой, был даже вполне доброжелателен и сердечен, но парень снова ясно чувствовал некий незримый барьер отчуждения между ними и не представлял, как возможно его разбить. Почему?

Шагов он тоже не различил, только спустя какое-то время до слуха донеслось негромкое позвякивание и звук льющейся в кубок воды. Затем он ощутил тяжесть опустившегося на край кровати тела, и Иван плотнее сомкнул веки, делая вид, что давно глубоко спит. Послышался вздох, переходящий в тихий, какой-то безысходный смешок, кончики пальцев невесомо пробежались по волосам, виску, щеке:

— Ваня-Ванечка... Больно ты ласковый! Боязно иногда...

* * *

Слова Кощея не шли у Ивана из головы, мешая сосредоточиться на чем бы то ни было. Сказать, что он был потерян и подавлен, — значит ничего не сказать. Он вовсе перестал понимать что-либо.

Что же это такое получается? — перебирал Ваня одну за другой даже кратчайшие минутки, прошедшие с того момента, как Кощей вообще очнулся. — А ничего. Воля ваша, но ничего внятного и путного!

Пусть, оставим то, что слышать это 'боязно' было попросту больно. Больно, но не удивительно: сам же только накануне себе втолковывал, что это для тебя он давно родной, любимый, тот у кого ты действительно каждую черточку знаешь, дорожишь, любоваться и лелеять счастлив... Для Кощея все иначе и намного сложнее: ведь знать — это одно, и совсем другое сердцем чувствовать, а для чародея попросту не было большей части того времени, когда Ваня уже окончательно рассудком подвинулся от своей любви. И чтобы доказать ее одного флакончика с лекарственными каплями и цветочка все-таки мало, каким бы волшебным он не был.

Да и как ее вообще доказывают? Вперед на подвиги? Ну-ну, будто Кощей до тебя всяческих героических вьюношей не перевидал в количестве! И что-то не заметно, что хоть об одном из них он был хорошего мнения: обе аудиенции Ваня отлично помнил, до сих пор коробило. А уж свороченными горами чародей точно не впечатлится, точнее если впечатлится, то только размером глупости.

Настоящая любовь, как и настоящая доблесть себя пяткой в грудь не колотят и без лишних славословий обходятся. Все так.

Однако, если он все еще не верит, не доверяет, подвоха ждет, — как тогда, сразу, когда грозился, что возможности себе навредить через подобное влечение — никому не предоставит... То зачем это 'Ванечка'?! Почему вообще до себя допустил, не говоря уж о том... Том самом, что и передать словами-то не получается!

Ради забавы? Да быть того не может! Он же чувствовал пару раз, что чародею себя чуть ли не ломать приходится, так что ничего забавного для него здесь нету. Да и не стал бы Кощей за чужой счет развлекаться, не такой человек. Испытывает? А вот это может быть, итак каждый день будто по кромочке ступаешь...

Ну да если тебе вдруг чего попроще приспичило, то и со двора не надо было носа казать, Ванечка, сидел бы себе сиднем у печки, глядишь, и не заметил бы как оженили бы на какой из смирных да послушных матушкиных воспитанниц! А коли о любви рассуждать вздумал, то и не жалуйся, что тебе ее на золоченом блюдечке не подали, в подробностях не разжевали.

Так-то оно так, все верно, но легче на душе не становится. Ваня настолько погрузился в свои переживания, что весь день провел словно в каком-то полусне, едва успевая вовремя себя одергивать, чтобы не бросаться из крайности в крайность. Хотелось наплевать на все, подойти к задумчиво посматривающему на него Кощею и прямо признаться, что слышал ночью, и спросить — отчего все-таки неправ, негож, и как же ему теперь иначе в поступках быть следует?! Однако Иван тут же себя осаживал: зачем спрашивать о том, что совсем никому слышать не полагалось. Не хотел выставлять себя надоедливым щенком.

А может, он и вовсе зря себя опять изводит, ведь Кощей от него не отмахивался и не отделывался. Наоборот, само собой заметив Ванино пришибленное состояние, мягко поспрашивал о причинах внезапной кручины, а после, когда парень как всегда ляпнул первое на язык подвернувшееся, без тени недовольства отложил дела, чтобы позаниматься с ним, улыбался, хвалил даже.

Впрочем, вполне возможно, что успехи царевича на тренировке объяснялись как раз тем, что в тот момент достижения на поприще владения клинком волновали Ивана меньше всего, и занятая совершенно другими переживаниями голова не мешала телу двигаться так, как в него старательно вбивали Георгий и дядьки. Как бы то ни было, закончилось все там же, где и в прошлый раз, хотя с куда более приятным результатом.

Ваня слегка подуспокоился, на ехидные поддразнивания мужчины в том же тоне пообещал вплотную поработать над 'купальными фантазиями'. В постели долго гладил темные волосы чародея, плечи, лежа рядом буквально дышал им... правда, повисшая на душе тяжесть никуда не девалась, спал Иван все-таки в полглаза.

Он слышал, как мужчина долго ворочался, вставал, как вчера, а прежде, чем все же лечь обратно, что-то добавил себе в кубок. И если в одном флаконе, Ваня даже в полутьме узнал свой подарок, то второй тоже показался знакомым — такими для своих настоек и снадобий пользовалась Яга. Ванечка лишь прикусил губу, опять не зная то ли радоваться, что его старания не забыты, оценены не только в принципе, но и по прямому назначению пригодились, толи впору серьезно тревожиться, отчего и почему чародею худо.

Лучше б даже про себя не спрашивал, будто накликал! Из некрепкого сна, наполненного муторными и неясными видениями Ивана резко вырвал непонятный и от того еще более пугающий странный звук. Молодой человек подскочил, оглядываясь и — заледенел, аж изнутри всего холодом обдало от ужаса.

...Кощей задыхался. Лицо было искажено в муке, пальцы судорожно стискивали покрывало с такой силой, что местами ткань не выдержала и треснула, вытянувшееся в струнку тело то и дело отчаянно выгибалось. Сквозь до хруста стиснутые зубы снова прорвался еле слышный хриплый шепот, и сердце царевича разлетелось на куски:

— Пощади... Прошу, пощади!.. Пощади... Пожалуйста, прошу... пожалуйста, хоть немного сжалься...

Это было так жутко, что несколько мгновений Иван не мог не то что шевельнуться, но и вздохнуть сам. Потом спохватился, принялся трясти, чтобы вырвать чародея из кошмара. Тот вскинулся, рванулся, откатываясь в сторону, и замер в неловкой позе, защитным жестом обхватывая себя за плечи. Некоторое время было слышно лишь его тяжелое, частое и прерывистое дыхание.

Прикипев взглядом к напряженно вздрагивающей спине, Иван боялся даже пошевелиться, вдоль позвоночника тек холодный пот. Молодой человек неуверенно протянул руку, сам не зная, что хотел еще сделать, как утешить. Тут же обругал себя, отстранился, чтобы встать, когда его движение перехватили, — пальцы Кощея тисками впились в запястье.

— Нет, погоди... — голос был сиплым, словно сорванный криком. — Посиди со мной, расскажи что-нибудь...

Иван совершенно точно не собирался уходить, просто воды ему хотел поднести, но вместо возражений только растерянно кивнул, хотя мужчина так и не повернулся полностью, и не мог его видеть.

Он так и остался сидеть на краешке постели и после секундного замешательства заговорил о какой-то на днях вычитанной ерунде. Как-то к слову пришлась еще одна весьма своеобразная книжка, которую читал еще дома, а братец Федор обозвал несусветным бредом и строго вычитал, что такая гадость вообще во дворец попала да еще за немалую цену... Вспоминал о братьях, родителях, — о чем еще он мог рассказывать? Не о Моревне же, и не о Змее с поляницами. Ваня не был ни оратором, ни весельчаком-балагуром, да и не это сейчас требовалось. Важным была не суть рассказа, а голос — живой и спокойный голос человека рядом, позволяющий ухватиться за него и выбраться из плена воспоминаний. Кощей слушал его молча и неподвижно, глядя в потолок блестящими глазами. Руки не отнимал, хотя уже Ваня удерживал ее в ладонях, бездумно поглаживая в такт своему сумбурному повествованию.

Темнота за окнами сменилась предрассветной серостью, когда бросив на мужчину очередной осторожный взгляд, Иван увидел, что темные ресницы опущены, а черты разгладились. Он посидел еще немного, легонько коснулся губами расслабленной кисти, прежде, чем бережно опустить ее на покрывало, и поднялся. Ваня тихонько вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь, и остановился, лишь уткнувшись носом в стену на повороте. Вот тогда, сжатая до поры пружина в груди распрямилась со страшной силой...

В ясный рассудок Иван вернулся не сразу, сидя на полу в том же углу в нескольких шагах от лестницы. Его колотило в жесточайшем ознобе, аж зубы с лязгом стучали, глаза жгло, хотя слез не было, зато кулаки разбиты напрочь, а на стене темнели кровавые кляксы. В голове царили приятные легкость и пустота, и Ваня с предельно отчетливой откровенностью понял — убьёт. Не просто способен, но с превеликим удовольствием, доблестью ли, хитростью, подлостью ли — убьёт, собственноручно запытает до ошметков любого посягнувшего, если на другой чаше весов будет хоть призрачная угроза еще одной подобной ночи для него, будь Кощей хоть сто раз бессмертный!

А пока следует встать и в порядок себя привести. Вряд ли эта ночь была первой и единственной, однако чародей всегда встает довольно рано... Если вообще ложится, но от этой мысли опять стремительно становилось не по себе, и Иван до поры затолкал ее подальше усилием воли. Не к чему, чтобы он еще и твою истерику видел, Ванечка! Хватит сопли жевать.

Чтобы хлопнуть в ладоши и распорядится убрать кровь со стены, много усилий не требуется, как и чтобы умыться. Чем занять себя тоже долгих раздумий не потребовало, а боль от махов или веса оружия в расшибленных от бесполезной бессильной ярости руках странным образом придавала уверенности в собственной правоте и решимости, если не ожесточенности.

Нет, никаких ярких и красивых лозунгов в мозгу не вспыхивало, просто царевич Ваня понял про себя кое-что новое и даже неожиданное, осознал и принял, а разминка в самом деле помогла это все как-то в голове уложить, так что к появлению чародея Иван вполне утихомирился, вернувшись во вменяемое состояние, и более чем сдержанный вид Кощея против обыкновения его не задел и не обидел. В конце концов оба нынче не испытывали никакой охоты к словесным играм и застольным беседам: один со всей очевидностью не хотел, второй же с не меньшей очевидностью не знал, а нужно ли тут вообще чего-то лишнего говорить.

Однако и молчать совсем — не вышло. Вопрос чуть нахмурившегося мужчины все-таки застал Ивана врасплох, хотя он сам понимал, что скрывать синюшные распухшие кисти сплошь в живописных ссадинах — бессмысленно.

— Что с рукой, Ваня?

— Да так, ушиб нечаянно...

Кощей поднялся и медленно приблизился, не отрывая ставшего вдруг пронзительным взгляда от лица парня.

Он накрыл его ладонь своей легко-легко, так, — насколько возможно, чтобы только ощущать касание, не тревожа поврежденную кожу. По-прежнему отводя глаза куда угодно в сторону, Иван не пытался высвободиться, зато почему-то попробовал сдвинуть руку чародея другой, благодаря чему его левая рука оказалась в неволе уже обоих прохладных дланей Кощея. Он поднял голову и прямо взглянул в зеленые бездонные очи... Ничего не сказал Кощей, лишь спустя бесконечно долгое мгновение распрямился и отошел, отвернувшись.

Ничего не сказал и Иван. Поднялся следом и крепко обнял его со спины, зарываясь лицом в смоляные пряди.

— Ну, полно, Ваня... Полно! Все пройдет...

— Да, обязательно... — подтвердил Иван.

'Обещаю!'

* * *

Пожалуй, одна из самых удивительных в мире вещей — это время. Вроде бы солнце со светилами с одной и той же скоростью исправно ходят по одним и тем же небесным путям не сворачивая, а бывает, что несется оно вперед, как закусивший удила рысак, только успевай оборачиваться. Бывает, что тянется оно долго и муторно, как похмелье и без того напившегося от черной тоски человека. Бывает и так, что и спохватиться не успеешь, как промелькнуло оно, — будто вспорхнул из-под самых ног юркий чирок и пропал в камышах, а ты и руками-то развести не успел.

Так и Ваня со светлым недоумением разглядывал по утру вдруг побелевшие плиты двора, покрытые тоненьким почти прозрачным слоем влажного мягкого снега. Неужто уже зима? А ведь верно: как-то незаметно отцвело, отгорело и звонкое лето, и золотая осень. Давно миновали Осенины, отшумели свадьбы и игрища. По вполне понятным причинам пышные и веселые празднества в округе прошли мимо него, он и сейчас об этом вспомнил только лишь потому, что еще замуж умудрилась выскочить не кто-нибудь, а хорошая знакомая — Настя.

Иван тогда часто к Яге наведывался, все искал удобный случай, чтобы поговорить о снадобье, которое она Кощею дала. Однако вместо того раз за разом попадал в эпицентр грандиознейшего скандала: дым коромыслом стоял, какие тут разговоры!

Впрочем, и коромысла тоже стояли и даже летали. Далеко и близко. Яга серчала, Яга не пущала, Яга об строптивую девку помело изломала. Стыдила, что женишок-то тот еще отыскался, какой из него купец, когда он что на рожу, что на нюх вылитый лиходей-разбойник, даром что соловьем разливается. И где только слюбиться-то успели, срамотеи?!

Да нашла коса на камень, сиротка-Настенька характером вышла из тех, на которых где сядешь, там и слезешь. Как у них все в подробностях происходило, Иван не знал, взяв благой пример с друзей и на время устранившись с линии боев, — ему и самому было чем заняться, чтоб еще в чужие распри встревать, тем более в настолько щекотливом вопросе. Но краем уха слыхал, что упрямая девица без всяких колдовских и научных мудростей исхитрялась где подсказать, а где и сговориться со своим разлюбезным, так что в итоге Яге досталось плеваться ядом с досады и злости за 'увоз'.

На всю эту котовасию парень только плечами пожал от новости: зря карга сердится и переживает за воспитанницу, судя по всему сочувствовать здесь нужно жениху, уж больно крепко и шустро его к рукам прибрали. Будь Настасьин молодой супруг хоть разбойником, хоть чудищем подводным, — ясно кто у них в семье главой станет.

Точнее, как говорят — муж голова, а жена шея, куда повернет, туда и смотрит... Ну да, совет им и любовь, а у него своих забот хватает!

По зрелому рассуждению, идея обсудить проблему с каргой оказывалась мягко скажем не блестящей. Во-первых, речь все-таки шла не о примочке к ссадине, а сугубо личных переживаниях, обсуждать которые у человека за спиной — подло даже из самых лучших побуждений. Во-вторых, вряд ли Кощей сам хоть сколько-нибудь с Ягой откровенничал, так что с наибольшей вероятностью в склянке находилось обычное снотворное. За эту версию говорило и то, что пользовался им мужчина все же не каждую ночь, а раз от разу, видно, когда уж совсем отчаивался побороть бессонницу, чтобы урвать себе хотя бы несколько часов отдыха.

И нет, шарить по полкам и сундукам Ванечка тоже не стал, хотя и опасался, что некоторые вполне невинные безобидные компоненты могут войти в конфликт с его эликсиром, вместе вызывая какой-нибудь непредсказуемый эффект вплоть до совершенно обратного от желаемого. Такое случается, а Кощей его подарком совершенно точно ни перед кем не хвастался и сам разбирать на составляющие не стал, — лестно, конечно, подобное доверие, зато определенный риск тоже в наличии.

Был и выход. Самый что ни на есть простой и незатейливый — легче легкого состряпать что-нибудь аналогичное из ингредиентов, которые наверняка не навредят, Иван отыскал минимум пятнадцать подходящих рецептов в первом же лечебнике и решительно отложил книгу в сторону. Мало!

Не то. Какой смысл менять шило на мыло? С чего он вообще так уцепился за этот несчастный пузырек? Дело-то не в нем, а в том почему тот вообще появился... А это значит, что не с того конца ты взялся решать, задачу, Ванечка!

Однако ж, с которого начать следует, — представление имел весьма слабое.

И отступиться не мог. Вот даже в мысли не забредало. Особенно видя, как чародей возвращается под утро усталый и раздраженный, а то и вовсе не возвращается, пропадая по несколько дней кряду. Избегает Ивана и его ненавязчивого, но от того не менее пристального к себе внимания? Пытается довести себя до изнеможения, когда уже никакие кошмары не пугают лишь бы веки сомкнуть? То ли, Ванечка, дурак ты мнительный, и причиной тому поведению нужда какая безотлагательная... Толи все сразу.

Такт и чуткость дело, конечно, хорошее, но, как и все прочее, — до известных границ. Ваня терпеливо выдержал две подобные отлучки, а на третью смолчать уж не смог, осторожно поинтересовавшись у чародея, не случилось ли беды, не озорует ли опять кто по округе или ворог какой объявился, прослышав о Кощеевом возвращении. Нет, Кощей его ни о чем таком не предупреждал, вот он и удивляется...

— Что? Ах, верно... — оборачиваясь, будто очнувшись от глубокого раздумья, спохватился чародей. И улыбнулся. — Все тихо, не тревожься, обычная рутина.

Фыркнул про себя на упрямый вид хмурого Ивана, поднялся, обошел его со спины, наклонился, так что темные пряди, пощекотав щеку, коснулись книжных страниц перед царевичем. Скользнув ладонями по его плечам до груди, Кощей низко мурлыкнул в ухо:

— Не переживай, Ванечка, я от тебя по лесным девам не бегаю!

Парень ожидаемо вспыхнул и вскинулся, но выпрямившийся чародей уже спокойно и серьезно продолжил ему в лицо:

— Извини, что не предупредил, не привык... Не бери в голову, Ваня, просто сейчас время самое подходящее... Летом-то я так, всего лишь напомнил о себе соседям, а нынче мне пора за дело взяться. Между зимой и летом самые удобные дни...

Это 'не привык' между словом — вдруг больно царапнуло по сердцу, заныло, особенно оттого, как оно прозвучало вкупе с неожиданным извинением. Иван сердито тряхнул головой: да кто ты такой, чтобы он перед тобой отчитывался и извинялся!

— А это настолько важно? — глядя, как мужчина утомленно вытянул ноги и откинулся в кресле, он все же попытался вернуться к тому, ради чего, собственно, начал разговор.

— Хм, смотря с какой стороны посмотреть, — протянул Кощей, не выказывая ни недовольства, ни раздражения на расспросы. — Мир разумеется не рассыплется, но лишний раз проверить не помешает. Понимаешь, Ваня, это же не обычный барьер, вроде того, который вокруг замка стоит. Стоит и стоит себе, пить-есть не просит, и только с моей смертью рухнет. А вот на границе такой не поставишь, хотя бы потому, что она — граница, а не мой дом, где я никого кроме себя любимого видеть не желаю.

— В основном, — веско добавил чародей, заметив, как дернулся от последнего заявления молодой человек. — Но бывают и исключения. Граница она потому и граница, что должна быть в определенной степени проницаема. И не только для твоего приятеля Горыныча, чтобы у него от недостатка женского общества и ограниченности выбора меланхолия не приключилась, но и относительно даже всяких белочек и ежиков.

— Это понятно, — пожал плечами Иван, все еще не понимая к чему такая лекция.

— Понятно-то понятно, но совсем непросто, — ехидно покивал Кощей, прежде чем продолжить.

Да, и последнее прямо из предыдущего вытекает, — хмыкнул Ваня, с интересом вникая в объяснения, и неожиданно находя в них ответы на многие вопросы, которыми задавался по первости, только услышав где и с кем очутился. Граница действительно была, хотя и совершенно в другом виде нежели ее понимали державы-государства. Скорее это был некий незримый рубеж. Обозначавший некоторую обширную территорию, на которой действовали уже ставшие ему привычными силы и правила... Зачастую совсем иные, отличные даже касательно времени как величины, как правильно говорила ему Варя. И одновременно крепивший 'царство' к ткани знакомого родного Ване мира. Следил же за этой границей в ее качестве цельного организма — именно Кощей.

О чем, правда, вспоминал кто-нибудь редко... Или вовсе из корысти, как приснопамятная Моревна.

— Кощей границы держит, — вслух припомнил Иван слова Яги.

— Держу, по мере возможностей, куда деваться, — мрачно отозвался чародей. — Что называется, бойтесь своих желаний...

К этому моменту они перебрались на основательно и не без умысла облюбованную Иваном широкую скамью, главное достоинство которой заключалось в удобной спинке, так что сейчас Кощей опять полусидел, опираясь на него спиной, откинув голову и предоставив в полное распоряжение парня свои волосы со всем к ним прилагающимся. Смех смехом, возможно сказалось впечатление от первого, неявного пробуждения, но мужчина был вынужден неохотно признать, что чуткие и ласковые руки царевича унимали головную боль куда надежнее и быстрее, чем любые снадобья.

— Эта граница, Ваня, кровью моей означена, очерчена и обильно полита.

И снова Иван его удивил по-хорошему:

— Обрядом... Ритуалом связано? — молодой человек лишь спокойно кивнул собственной догадке: вот оно как!

— Ритуалом, — вздохнул Кощей и, сам не понимая почему, признался, раскрывая глаза, чтобы прикипеть взглядом к ровному огоньку светильника. — Причем настолько древним и замысловатым, что я при всех стараниях смог собрать о нем жалкие крохи: тут слово, тут описка... И признаться, не очень жажду проверять, чем может обернуться мое умышленное небрежение.

Ваня невольно поежился, само вырвалось:

— Зачем же ты?..

— А меня тогда никто не спрашивал, — безразлично отозвался чародей.

Пальцы в его волосах замерли, и мужчина в недоумении приподнялся. Потемневший напряженный взгляд Ивана его неожиданным образом развеселил.

— О нет, погоди так ужасаться, Ванечка! — засмеялся Кощей, качая головой. — Встрял в историю я абсолютно добровольно, по собственной дурости и самонадеянности. А вот получившийся результат — не более, чем никем не ожидаемое стечение обстоятельств.

Видя, что его пояснение ничуть парня не успокоили, а только еще больше запутали, чародей вздохнул и пожал плечами: сам виноват, за язык никто не тянул. Ну да ладно, дело это давнее, и никакого вреда причинить его откровенность не может.

— Видишь ли, Ваня, лет мне тогда было не то чтобы немного... но всего на пару-тройку годков тебя постарше... — Иван в изумлении вытаращился на мужчину, и Кощей деланно сокрушенно покивал в ответ. — И как-то раз толи от скуки о смысле жизни размышляючи, толи по наивности, толи все еще в эйфории от важной для меня победы наследственность взыграла... Не знаю. Однако решил я вдруг, что свою Силу великую и сокровища несметные должно на не менее великое благо тратить. Чтобы как в сказках — жили все долго и счастливо.

Иван слушал рассказ чародея не перебивая и очень внимательно. Начало ему уже не понравилось, а на последних словах молодой человек криво усмехнулся, подозревая что чего-чего, но про 'долго и счастливо' он сейчас точно не услышит.

— Во-от, — неприятным тоном протянул Кощей, заметив его ухмылку, — правильно, Ваня, смеешься! Только в сказках оно такое и бывает, причем в самом конце, когда уже и всякие красны девицы вдосталь страху натерпелись, и героев пару раз воскрешать пришлось и прочие смертоубийства свершились. Так вот, о благе философы разные от начала времен спорят и до скончания мира спорить будут. Ну и я не умнее их оказался, колесо изобретать не стал, определив, что ничто подобную благородную цель вернее не обеспечит, нежели справедливый и мудрый правитель. Каюсь, в ту пору грех тщеславия и меня не миновал!

— Почему же сразу тщеславия, — серьезно возразил Иван. — Ты действительно мог бы стать выдающимся правителем. Получше многих уж точно...

— Спасибо на добром слове, Ваня, — фыркнул Кощей отмахиваясь. — Нет уж, обойдусь! А тогда хотелось... и моглось, но, как говорится, лиха беда началом. Стал я под свою руку земли собирать, до которых дотянулся, и как сам понимаешь, не всегда одним добрым словом. Так что, Ванечка, не всё, что обо мне рассказывают неправда.

Если он и ожидал от пасмурно настроенного Ивана какой-нибудь реакции, — осуждения ли страха, или же новых расспросов о подробностях, — то в который раз разочаровался. Иван лишь задумчиво кивнул себе, будто какую-то заметку сделал, и потянулся опять обнять, однако Кощей высвободился и встал, заговорив более жестко:

— Не учел я пустячную малость, — что своя рубашка всегда ближе к телу, а привычный покон милее сердцу, чем какой-то непонятный хрен с бугра с его идеями, да еще и колдун. А кроме того, Ваня, зачиная нечто подобное, силу и волю иметь надобно несколько не в том смысле, как обычно сказывают, а в том, чтобы не только врагов-недругов, но и просто с тобой несогласных до тележной оси вырезать... Чтобы и у чужих, и тем более у своих от одного твоего имени мороз шел по коже и члены немели! И только после, уже во вторую очередь можно являть милости и вершить справедливость, так-то... — мужчина резко выдохнул, беря себя в руки, и обрубил. — А ежели на такое кишка тонка, то незачем и браться! В общем, итог был закономерен: получил я вместо товарищей верных и надежных воевод — конский хвост да чистое поле от безусловно благородных мстителей-освободителей.

Чародей передернул плечами и отвернулся к окну, опершись бедром о подоконник.

— История банальна до оскомины, зато последствия у нее оказались самые неожиданные. Я понятия не имел, что мои слова, сказанные перед воинами, фактически повторяют древние ритуальные клятвы. И где уж было догадаться моим победителям, что и поединки, и даже эта проклятая лошадь идеально соответствуют букве обряда. А то, что оказалась задействована еще и моя кровь — вовсе связало меня нерушимым обетом. И вышло вместо казни такое вот оригинальное венчание на царство, — Кощей не без злорадства хмыкнул. — Ну а какие у меня кони и как они скачут, ты сам видел, так что царство мое получилось весьма обширным, на зависть.

К этому времени, он видимо окончательно успокоился, вернувшись в прежнее мирное расположение духа. Повертел в руках кубок, сделав большой глоток, и направился к дверям, но на пороге вдруг обернулся:

— А знаешь, что самое забавное, Ваня?

— Что? — хрипло выдавил Иван, едва совладав со сведенным горлом.

Он сидел ни жив ни мертв, все еще пытаясь отогнать от себя видение окровавленного изломанного тела. Во рту стоял солоноватый привкус из-за прокушенной губы.

— То, что тот последний поединок я проиграл абсолютно честно, — язвительно усмехнулся Кощей. — Я отнюдь не неуязвимый, да и умел тогда не в пример меньше, а измотать можно любого. Чары же никакие не использовал. Дескать, зазорно показалось...

Он снова пожал плечами и ушел к себе больше не задерживаясь и ничего не сказав.

* * *

— Что, Ваня, так понравилась сказка на ночь? — даже не обернувшись в его сторону, безразличным тоном поинтересовался Кощей, когда Иван без стука возник на пороге его опочивальни.

— Ничуть не понравилась, — так же ровно отозвался молодой человек. — Потому и пришел.

— О!.. — выразительно произнес чародей, с ядовитой усмешкой откидывая голову.

Однако разразиться убийственно едкой тирадой не успел, потому что Иван оказался прямо перед ним накрывая кончиками пальцев зло изогнувшиеся губы мужчины, словно пытаясь стереть недостойное их выражение.

— Подожди! Выслушай, — торопливо заговорил парень, воспользовавшись минутной растерянностью чародея и осторожно прижимая к себе его тотчас напружинившееся тело. — Я догадываюсь, что ты мне сейчас скажешь и даже как ты это скажешь... Не нужно! Ты прав, я именно навязываюсь и тогда, когда не следует, но...

Иван запнулся, с грустной улыбкой заглядывая в матово мерцающие зеленые очи: толи дрогнуло в них что-то, толи случайный отблеск от светильника отразился. Кощей молчал, выражение его лица сменилось на знакомое, нарочито недоуменное азартное предвкушение, а саркастически выгнутая бровь так и не опустилась.

— Я все-таки очень надеюсь, что сейчас ты позволишь мне побыть с тобой, — твердо закончил молодой человек.

— С какой это стати? — вкрадчиво поинтересовался Кощей, плавно отстраняясь. — Ванечка, если ты не заметил, я несколько не в настроении для любовных игрищ!

Иван дернул губами, упорно не отводя от стынущей бездны в глазах чародея прямого взгляда.

— Так и я не про них...

— Ваня-я, — опасно ласково оборвал его Кощей, отступив к ближайшему креслу и несколько демонстративно в нем располагаясь, — к дальнейшим беседам я тоже не расположен. Если уж совсем прямо, то единственное, что мне хочется сказать — 'пошел вон'!

— Вижу. Говори.

'А я все-равно не уйду!' — повисло в воздухе недосказанное.

Реакция Кощея его не обескураживала и не задевала, он ждал подобного: чему тут удивляться, когда для него это пусть страшная, о близком человеке, но тем не менее всего лишь услышанная быль, а для мужчины — неотъемлемая и неизбывная память о прожитом. И какие уж могут быть обиды, если злится сейчас чародей только на себя, — на не свойственную себе откровенность, на то, что позволил кому-то заглянуть в душу чуть глубже, чем допускал обычно, и теперь толи просто стыдится этакой 'слабости', толи ожидает, что ею тут же распорядятся в своих интересах... Иван ступал по очень тонкой и зыбкой грани, но не прийти совсем, бросить его в тоскливом одиночестве наедине с тенями жуткого прошлого, — не мог даже помыслить.

Те четверть или полчаса, которые пролетели с тяжелого разговора, понадобились ему вовсе не для того, чтобы набраться решимости последовать за невольно сорвавшимся мужчиной. Наоборот, Ване пришлось приложить значительное усилие, чтобы тотчас не ринуться за ним следом, набрасываясь с пустыми бессвязными сожалениями, а вначале сколько-нибудь собраться и унять бурливший в душе клубок из самых противоречивых чувств. Он хорошо отдавал себе отчет, что никак нельзя было выплескивать на чародея еще и собственный ужас от услышанного, жалость к нему, бессильное отчаяние от невозможности вновь не только изменить уже единожды случившееся, но хотя бы утешить его, не задевая и без того уязвленную гордость.

Оставалось только одно. Иван приблизился и присел перед ним на корточки, опустив руки Кощею на колени и заглядывая ему в лицо с низу вверх:

— А еще я вижу, что у тебя опять болит голова: если еще не разболелась совсем, то уже начала, — уверенно и спокойно продолжил молодой человек. — И ты даже не собирался ложиться, наверняка так и промаялся бы до рассвета... Если, конечно, не намеревался опять глушить себя сонным зельем.

Мужчина дернулся, зеленые омуты на побелевшем лице полыхнули неприкрытым бешенством. Однако отступать было поздно.

— Я тоже пришел не разводить разговоры и дальше выспрашивать у тебя о прошедшем. Я прошу, пожалуйста, позволь мне попробовать тебе помочь.

— Чем же это? — явственно издевательски прошипел Кощей.

— Пока немногим, — невозмутимо согласился Иван, — разве что массаж сделать. Но я уже начал делать для тебя новый состав. Если принимать его регулярно, то голова у тебя станет болеть куда меньше, не так часто. А там и сон наладится... Не думай, я не следил. Но и не слепой, а снотворное все же не лекарство.

Кощей некоторое время с нечитаемым выражением лица не мигая смотрел на парня, а затем откинулся назад, прикрывая глаза ладонью и неожиданно заходясь беззвучным хохотом.

— Ваня-Ванечка! Неугомонный ты мой! — от души отсмеявшись, он погладил царевича по щеке, запустил пальцы в золотые кудри. — Вот уж верно: настоящий целитель!

— Что ж тут скверного? — со внутренним облегчением дернул губами парень и поднялся.

Кощей встал вслед за ним. Наблюдая за мужчиной, все-таки решившимся устраиваться на отдых, Иван внезапно прищурился и продолжил задумчиво:

— А вообще-то, есть у меня еще идея — не самая новая, зато полезная и проверенная! — подойдя, он обнял чародея уже со спины, слегка рассеянно принимаясь поглаживать его плечи.

Кощей покосился в его сторону, но в этот раз ни дергаться, ни отстраняться не спешил.

— В следующий раз я тебя тоже дождусь, — Ваня кивнул себе, — но не просто так. А приготовлю я тебе хорошую ванну с подходящими травками. Потом разомну всего, до пят, как положено — с ароматными маслами... А потом можно и к сказкам переходить, — хоть на всю ночь, — только рассказывать их буду я.

— Ну-ну, уже начинаю чувствовать себя Шахрияром! — съязвил чародей.

Увы, его ехидство, как и гнев чуть ранее, пропали втуне, не произведя на молодого человека должного впечатления. Иван лишь фыркнул:

— Шахрияром?.. А-а! А я, значит, тогда... Да хоть котом Баюном зови! Хочешь — стану тебе сказки сказывать, хочешь — песни петь!

— За ушком не почесать? — сладко поинтересовался Кощей, оборачиваясь. — И по-моему, ты скромно опустил еще один пункт из своего гениального плана!

Пальцы мужчины многозначительно прошлись вдоль по животу парня и замерли внизу, более чем конкретно обозначая, что он имеет ввиду. Правда, чувство удовлетворения при виде проступившего у Ивана на скулах смущенного румянца, продержалось недолго.

— Быть с тобою так близко и не желать тебя, — невозможно, — просто сказал тот и выдохнул в губы любимого колдуна. — Ты ведь сам как дивная сказка, только наяву и еще чудеснее...

Ну, вот и как с ним таким разговаривать?!

— Будь по-твоему, Ванечка, — тихо произнес Кощей, наконец отвечая на бережные объятия, — делай как хочешь. И... оставайся!

Позже, уютно лежа у Ивана на груди и пребывая в приятной расслабленной полудреме, Кощей слушал ровное глубокое биение чужого сердца. Он знал, что Ваня сейчас тоже не спит, но ни это обстоятельство, ни его присутствие в своей постели не вызывали неудобства или недовольства, хотя никаких выдающихся эротических баталий между ними этой ночью не случилось. Наоборот, ощущалось лишь непривычное безмятежное умиротворение.

Мужчина сдвинулся выше, сменив положение так, чтобы свободно видеть лицо парня из-под полуопущенных ресниц: Ванечка, удивительный ты все-таки человек!

Ведь знает. Всё о нем знает, а чего не знает — о том догадывается. И все-равно: нет в нем ни подобострастной опаски, ни унизительной жалости, ни хитрого расчета, ни пошлости... Только внимательное уважение, сочувствие и сострадание, чуткая аккуратная забота, спокойное понимание и упорство в ответ на вспышки дурного характера, любовь... Любовь?

Странно, правда? Так... необычно...

* * *

Странно то было или нет, однако к легшему снегу не оставалось сомнений, что не только Кощей зря досадовал, но и Ванечка зря скромничал. Трудно сказать, что именно оказалось более действенным, да, пожалуй, и не нужно, поскольку упорства Ване было не занимать, в правоте своей он был уверен, так что невозмутимо и основательно обеспечил чародею, что называется, комплексное 'лечение'.

Обещанный состав он доделал быстро. Кощей морщился, язвил, но было видно, что он действительно благодарен. Толи и эти травки оказались волшебными, толи Иван уже достиг в них уровня мастера-виртуоза, однако, чем дальше, тем лучше они действовали. Спорить было бессмысленно, а отказываться — глупо.

Голова у колдуна начинала болеть, когда он уставал, нервничал или бывал раздражен. Понятно, что мигрень хорошего настроения не добавляла, и боль только усиливалась, из чего следовала элементарная логика действий — вовремя убрать причину либо уже позже постараться разорвать замкнутый круг, то есть попросту помочь человеку снять напряжение и настроиться на приятный отдых. Что тоже никакого замешательства у Вани не вызвало, поскольку именно это он старался делать и раньше, причем к своему огромному удовольствию.

В ответ Кощей не то чтобы оттаял, однако барьеры между ними определенно ослабил. Да и трудно быть недовольным и резким, когда дома тебя дожидаются с такой искренней радостью, только чтобы окружить теплом и вниманием. Незаметно для себя он привык дремать полулежа на плече или груди у Ивана, расслабляясь от мягких поглаживаний и неспешной беседы о каком-нибудь пустяке, и проклятая бессонница если не уходила совсем, то во всяком случае теряла свое разрушительное значение, а глубинный неосознанный страх перед кошмарами забывался.

К сожалению, кошмары оставались реальностью, с ними зельями да массажем наскоком не сладишь. Ваня старался спать в полглаза, а если чувствовал неладное, — то не будить. Осторожно дул в лицо, тихонько гладил виски, лоб, шептал ласковые глупости. Иногда получалось, иногда доходило и до 'сказок'. Кощей больше не отгонял его, не отстранялся, просто молчал, смотрел совсем уж дико, но... видимо, теперь не считал нужным скрывать то, что Иван и так уже видел во всей красе и со всех сторон. Ваня тоже пытался держаться спокойно, острой темы лишний раз не касался. Главное, что он рядом, справится...

А он, по-всякому, был рядом. В самом деле, — за эту зиму они стали проводить вдвоем куда больше времени. Закончив с границей, Кощей прочно осел в замке, почти его не покидая, садом занимался, лошадьми, плавил что-то и камни шлифовал для нового панно, а на любопытство парня развел руками со слегка насмешливой улыбкой:

— Вот так я и живу обычно, Ваня, почти отшельником, — и снова склонил голову над закрепленной в штативе заготовкой.

Молодой человек покачал головой: сам он себя стенами не ограничивал, — эвон, Серый зубы скалит, Вася разве что уже за грудки не трясла, требуя отчета по Кощеевому главному сокровищу, но заводить речей о каких-либо прогулках Иван предусмотрительно не пробовал. Помнил.

Зато ежеутренние тренировки они проводили вместе, подробно разбирая различные техники, приемы, связки, способности Вани вообще и успехи в частности. Чародей вплотную заинтересовался и другими его занятиями. Оценил запасы разнообразных трав, приспособленное под нужды нехитрое оборудование, выгнул брови и предложил помощь для организации отдельной лаборатории с пристойным рабочим местом. В общем, скучать не приходилось!

Иван случайно раскопал в библиотеке ветхий трактат о магии ароматов, правда понять, что это он смог только по картинкам, а вот мысль использовать еще и такие знания — прочно засела в мозгу. Обрывочные полезные советы он встречал и раньше, и хотелось бы разобраться в вопросе поподробнее. Кощей поехидничал, но уступил: он-то этот язык знал, пусть и подзабыл, вздохнул и согласился заняться переводом попутно с обучением. Почему-то расстраивать царевича не хотелось.

Только лишь с расслабляющими ваннами вышло не совсем то, что предполагалось изначально. Ну просто заколдованным местом оказалась купальня! Каждое совместное в ней пребывание неизменно заканчивалось одним: либо Иван не выдерживал и переходил от массажа к более интимным ласкам, либо откровенно забавляющийся Кощей сам безжалостно сметал его выдержку, принимаясь дразнить.

Последнее случалось чаще: кажется, в приподнятом расположении духа чародей обожал провоцировать Ванечку. Целовал тогда жестко, яростно — до звездного хоровода перед глазами, распластав парня на подходящей лавочке, доводил до исступления, в итоге оставляя способным лишь беспомощно хватать ртом воздух, подаваясь навстречу жаркой глубине между упругих ягодиц, бездумно выглаживая атласную кожу сильных бедер и налитого члена.

О да! Кощей умел быть разным! И его хищная властность захватывала и увлекала не меньше, чем тягуче-томительная, бесстыдная податливость. Ваня не уставал любоваться им, таким изменчивым и неизменным, и думал. Думал так, что после этакого — краснеть и смущаться было бы по крайней мере нелепо!

— Можно тебя кое о чем попросить? — зачарованно поинтересовался Иван, лаская глазами линию скул, тень от опущенных ресниц на них и привычно накручивая на палец кончик темной пряди.

— М-м? — мужчина нехотя вынырнул из блаженной неги и приоткрыл веки.

Наткнулся на серьезный и несколько виноватый взгляд, подобрался и выжидающе приподнялся на локте.

— Проси, — дозволил он елейным тоном, после недолгого изучения лица потупившегося парня.

Иван прикусил губу, не отрывая глаз от простыни, но хотя щеки все же предательски запламенели, вполне твердо сказал, объясняя свою неловкость:

— Я хочу, только не знаю, как лучше сказать...

— Говори, как есть, что уж там, — еще прохладнее едко посоветовал чародей.

Не обращая внимания на его тон, молодой человек решительно кивнул, соглашаясь, после чего признался:

— Я хочу попросить, чтобы в следующий раз мы занялись бы... сошлись бы по-другому. Чтобы ты был во мне, ты меня... любил.

В полной мере осознав смысл настолько проникновенной просьбы, Кощей даже сел, в изумлении распахнув глаза во всю ширь. Чего-чего, а вот подобной просьбы он, пожалуй, ожидал менее всего, не сразу со словами нашелся.

Да, уже можно начинать смеяться! В таком положении он тоже оказывался впервые. Какую бы долгую жизнь он не прожил, но человеком был замкнутым, а еще был довольно-таки щепетилен, брезглив, требователен и подозрителен, поэтому любовный список по тем или иным причинам выглядел откровенно куце. С мужчинами везло не больше, чем с женщинами, всякое бывало, а если доходило до претензий кто кого, то обычно они состояли прямо в противоположном. На этом фоне до поры выгодно отличался лишь тот, покойный Иван, но ведь у него была другая цель... Теперь вот Ваня, которому он изначально уступил сам и не пожалел, поэтому неожиданная просьба ошарашила.

— Зачем?! Или... — чародей нехорошо прищурился.

В самом деле, с чего бы? Или это способ вызвать большее к себе доверие, чтобы к чему-то подобраться, или этот одаренный молодой человек додумался до такого оригинального способа терапии 'жертвы надругательств'. Но это, право, было бы уже слишком!

— Разнообразия захотелось, Ванечка? — приторно нежно поинтересовался Кощей. — Быстро, однако...

— Почему? — искренне изумился тут же растерявший смущение Иван. — Мы с тобой вместе, в одной постели спим. Что такого плохого в том, что я хочу тебя всего чувствовать, в том числе и в себе? Хочу узнать, понять, что ты чувствуешь. Как же иначе?

Внезапно парень тоже нахмурился, одаривая чародея не менее пристальным взглядом:

— Если ты сейчас про 'игрушку' вспомнил, как меня предупреждал, — то зря... Разве к нам это относится!

И ведь прав, леший бы его подрал, такого умного и наблюдательного! Не относится.

— Да, мне любопытно. Да, я хочу с тобой и так быть. Что в том худого или чрезвычайного?

Вот это и называется загнать в угол. И ведь не возразишь, а очередная колкость про всякие хотения вертелась на языке скорее по привычке.

— Ваня, тебе больно будет... — уже совсем растерянно возразил мужчина.

— Если и будет, то не по злому же умыслу, а я в такие минуты вообще будто разум теряю, ничего кроме тебя... — отмахнулся Иван. Вдруг он осекся, тоже сел и вперил в чародея мрачный, в раз потяжелевший взгляд. — По-го-ди... То есть, тебе — со мной... больно?!

— А что, похоже?! — пожалуй, дальше шокировать Кощея было некуда!

Он ажно заозирался, будто пытаясь найти вокруг что-то, что подскажет, как выразить нужное объяснение понятной, а главное убедительной речью. Взглянул на парня, и — опустил руки, с мягкой силой заверив:

— Нет, мне хорошо с тобой. Очень хорошо, Ваня! Но... я ведь и не девственник...

— А я не неженка и все же не на пытку подписываюсь! — Иван не то чтобы выдохся, скорее вовремя спохватился и прикусил язык, закончив свою мысль куда менее горячо и рьяно, чем собирался. Выдохнул глубоко и сказал с грустной улыбкой. — Хотя, если в этом смысле я тебе не нравлюсь, то... не сердись, что спросил.

Кощей разом опомнился, усмехнулся, привлекая его к себе:

— Это ты-то и не нравишься? Если бы не нравился, мы бы с тобой сейчас так не сидели, — обнимая парня одной рукой, второй чародей красноречиво погладил его под простыней по обнаженному бедру. — Ну, уж прости, Ванечка, врасплох ты меня застал!

Едва подавив очередной вздох, Иван теснее прижал его к себе, ласковым поцелуем дотронувшись до уголка откинутой шеи между мочкой и челюстью.

— Да понял я, что ты что-то дурное подумал, — молодой человек дернул губами, — только в толк не возьму что и почему...

Мужчина опустился обратно, продолжая легко водить ладонью по его коже. С непонятной, чуть горчащей улыбкой заглянул в ясную синь серьезных глаз, пару мгновений всматривался в их глубину, — и улыбнулся светлее:

— Вот и правильно, не бери, Ваня! Оно и не к чему, — чародей решительно тряхнул головой, поднимаясь. — Хватит того, что один из нас горазд выискивать ловушки да гадости.

Он наполнил кубок родниковой водой из кувшина, развел нужное количество капель лекарства, неторопливо выпил и вернулся в постель, гибким движением вытянувшись подле сумрачно наблюдавшего за ним Ивана. Погладил его по груди:

— Будет тебе сладкая ночь, Ваня, обещаю! Только уж не сегодня, ладно?..

— Как скажешь...

* * *

Иван не то чтобы обиделся, не то чтобы расстроился, но как говориться, осадок остался. Все же трудно постоянно выдерживать, что едва ли не каждое твое слово или действие воспринимается в штыки. Он тоже живой человек и тоже имеет право желать к себе если не беззаветной любви, то хотя бы понимания и определенного доверия, после всего что было и что есть. Даже думать не хотелось, какие такие гадости могли взбрести про него Кощею в голову из-за просьбы, которую сам Ваня считал более чем естественной!

И почему-то вот эта малость задела куда сильнее, чем любое недопонимание прежде. Нет, внешне все вроде бы шло как обычно, ни о какой размолвке не было и речи, однако некоторое напряжение явственно ощущалось. Причем обоими: чародей тоже отнюдь не был настолько спокоен, как казался и как сам хотел бы быть. Грыз, подгрызал душу маленький червячок, более всего похожий на чувство вины за то, что незаслуженно обидел честного и любящего человека нелепыми подозрениями. Недовольство собой мешало выполнить обещание, да и любое поползновение в эту сторону теперь показалось бы нарочитым, фальшивым и наигранным, а Иван не позволял себе больше ни единого намека. Не то это дело, на которое напрашиваются из штанов выпрыгивая. Не так, не гоже.

Тем временем, зима уж плавно подходила к концу своего сурового царствования. Кощей обмолвился, что налаживается вскоре снова объезжать границу, доделывая то, что нельзя было выполнить по осени. После Масленицы как по писанному пришла оттепель, а вместе с ней у ворот неожиданно нарисовался Горыныч.

— Вань, — Змей мялся и мямлил, просяще заглядывая в глаза, — мне помощь твоя нужна очень! Вот тотчас же...

— Горыныч, я конечно понимаю, что март начался, но ты ж не кот вроде! — хмыкнул озадаченный Ваня. — Не рано ли?

Змей только рукой махнул:

— Да я не про то, точнее не совсем про то... Вань, очень надо и срочно! Я слыхал, ты иногда тоже помогаешь — советом там, травками какими...

— Было дело пару раз, — кивнул молодой человек.

Вообще-то здесь люди и сами справлялись, а если совсем беда прижимала, то бабы и девки ходили к Яге, просили, гостинцами кланялись. С мужиками вопрос обстоял сложнее: большинство, как водится, от хворей до последнего мужественно отмахивались, затем предпочитали лечиться баней да водкой, а то и могли в капризах дать фору любому ползунку-несмышленышу. А тут Ваня... Вот и выходило, что от него принять помощь и не зазорно, и без обмана, и Ивану повод для гордости, — что расплатиться за новые сапоги или, скажем, рубаху он свободно может своим умом и трудом.

— Это ж какая с тобой напасть приключилась, Горыныч? Вроде здоров, дай каждому, — посмеивался парень над неловко переминавшимся приятелем.

— Да не мне, это сестрица просила... двоюродная. Ей надо...

— Горыныч, а ты часом нигде головой не бился? — опешил Иван. — Мне да девку пользовать?!

— Да не ей самой, а... в общем, очень надо!

— И очень срочно, — снова покивал парень. — Ясно, что ничего не ясно! Хоть скажи, что мне с собой брать стоит.

— Вань, — возмутился Змей, — ежли б знал, то наверное тебя б не беспокоил, сами бы справились! Полетели, а?..

— Погоди, хоть Кощею скажу! — смирился с неизбежным Иван.

Чародей к его внезапной отлучке отнесся без восторга, повел бровью, прохладно заметив:

— Не скажу, что мне это нравится, но... Ты считаешь Змея своим другом. Если хочешь, так ступай с ним. Для чего спрашиваешь?

Ваня аж задохнулся от его слов, подступил вплотную, обхватив за плечи и заглядывая в зеленые очи потемневшим взглядом:

— Ты что?!. Зачем ты опять...

— Ваня, — Кощей удивленно взглянул на него и смягчился, погладил по щеке, ласково упрекнув, — это уж ты сейчас что-то скверное напридумывал! Раз считаешь нужным помочь товарищу, то к чему же я буду тебя отговаривать?

И добавил с несвойственным себе смущением:

— Возвращайся только поскорее, а то мне тревожно будет...

— Ага, — Иван виновато уткнулся ему лицом в шею, вдыхая родной запах, — полетели туда, не знаю куда, не знаю зачем... Не волнуйся, Горыныч бесшабашный парень, но не злой. Не представляю, кого там его сестре лечить занадобилось, да еще тайно, но я быстро обернусь. Ведь и не беру с собой ничего, кроме твоего подарка, а вернусь расскажу.

Неохотно прервав нежный неглубокий поцелуй, Иван ушел, и оставшийся в одиночестве Кощей тяжело вздохнул: верно, вроде бы ничего особенного, а сердце не на месте, не зная точно где он и что. И не в том суть, что по правде отчего-то за него боишься, сколько в том, что оказывается уже привык, что Ванечка всегда с тобой, всегда рядом, рукою подать... Ваня-Ванечка, что ж ты творишь-то со мной!

Зябко передернув плечами, мужчина направился в одно из хранилищ: упомянутый подарок, — сделанный специально для Ивана браслет из чистого серебра, позволяющий без дополнительных ухищрений слушать сердцебиение и дыхание потенциального пациента лишь кончиками пальцев, — навел на мысль об артефакте с совершенно другими свойствами. Таком, который давал бы ему знать все ли в порядке с самим Ваней, — все же, хм, недоброжелателей, завистников и просто охочих до собственной выгоды вокруг чародея хватало! Так что о возможной защите для царевича стоило серьезно подумать, всяко лучше перебдеть, чем недобдеть... Стоило хорошенько подумать, как, в каком виде и во что эту защиту вкладывать.

Тем временем Ванечка успел проклясть свою добросердечную и не в меру порывистую натуру не семижды семь, а все семижды семьдесят семь раз. Да-да, то самое 'полетели'! Иван всю жизнь был уверен, что высоты не боится, и к нормальной скорости тоже относился нормально. Однако к манере передвижения Змея Горыныча и то, и другое относилось весьма опосредованно, причем одно дело наблюдать за выкрутасами приятеля с твердой земли, а совсем иное болтаться на змеиной шее, этаким бешеным буравчиком ввинчивающейся сквозь обжигающе ледяной воздух. Правда, он сильно подозревал, что висеть под брюхом в когтистых лапах понравилось бы еще меньше, что не преминул высказать — мол, теперь он понимает, почему Горынычу не везет в любви, редкая девица способна проникнуться красотою полета в таких экстремальных условиях. Впечатления, несомненно, остаются волнительные, но совсем не те, которые способствуют нежным чувствам.

Разобиженный Змей огрызнулся на пытающегося удержаться на ногах и отдышаться парня, что он-то как раз летает лучше всяких прочих, а вот друг-Ванечка изрядно раздобрел на Кощеевых харчах, еле донес.

Донес-то донес, вопрос куда? Овраг, холмы, покрытые лесом и ни следа живой души, лишь ручеек журчит где-то поблизости. Между тем Горыныч уверенно направился к здоровенному, растущему над обрывистым склоном дереву, чьи вывороченные корни топорщились наружу на манер спутанной клочковатой бороды, и поднырнул за них, делая Ване знак идти следом. Тот не спорил.

Оказалось, что лаз вел внутрь довольно просторного помещения, хоть и с земляным полом, но кое-где по стенам выложенным бревнами и с укрепленным сводом — толи избушка вросла в землю, придавленная могучим древом, толи имевшуюся пещеру приспособили для своего удобства. Часть пространства была отделена и в свете пары ламп Иван успел заметить зеленое платье метнувшейся за занавес женщины да промельк черной косы. Змеева родственница, похоже, вовсе не жаждала близкого знакомства.

Ваня уж хотел было выразить свое недоумение, когда и сам заметил то, на то указывал Змей: на некоем подобии топчана из тех же переплетенных корней и старых бревен лежал человек, укрытый до подбородка богатой меховой полостью.

Да уж, пожалуй, эта полость была здесь самым примечательным, настолько блестящий драгоценный мех не вязался со всем остальным и в первую очередь с самим больным. Молодой мужчина, всего лет на пять постарше Ивана, заросший, нечесаный — темно-русые кудри слиплись сосульками, он не был совсем грязен и заметно, что в чистое его кое-как успели переодеть, но общий вид оставался крайне удручающим.

Лицо изможденное, костистое, правда все-равно красивое даже, умное. Губы обметаны, на скулах пятна лихорадочного румянца, а лоб холодный... Почувствовав чужое прикосновение, он раскрыл глаза — ясные, упрямые, густого серо-голубого оттенка.

— Как зовут? — спокойно поинтересовался Иван, сдвигая одеяло и переходя с осмотром дальше.

— Андреем...

— Ну а меня Иваном, — кивнул молодой человек, невольно хмурясь.

Не Кощей, конечно, после узилища, но... Парень был высоким, ладного и крепкого сложения, любой девице на загляденье, товарищам на зависть, вот только осталась от него сейчас тень тенью. Руки, кстати, широкие, рабочие, в кожу чернота въелась будто от каменной пыли или окалины...

— Лекарь что ли?

— Вроде того.

Иван отпустил его руку, когда назвавшийся Андреем скорчившись зашелся хриплым, клокочущим кашлем. Приложил ладонь к спине, чтобы прослушать, и едва не отдернул: на ощупь подтверждалось тоже, что различил взгляд из-за съехавшего на плечо распахнутого ворота — должно быть вся спина у него была исполосована такими характерными рубцами. Подтверждая свою догадку, Иван сдвинул мех внизу и кивнул себе: на покрасневших распухших ногах отчетливо и недвусмысленно выделялись следы цепей.

Укрыв пациента снова, Ваня замешкался, бросив короткий взгляд в сторону молчаливой занавеси, но поразмыслив, вышел на воздух, где его терпеливо дожидался Змей.

— Что скажешь, Вань? — встрепенулся тот.

— Я? — демонстративно удивился Иван, привалившись плечом к толстому корню. Сложив руки на груди, цепко прищурился. — Нет, Горыныч, вот сейчас я тебя внимательно слушаю!

Змей посверлил его недовольным взглядом, однако вскоре сдался, будто целиком сдувшись.

— Чего уж там... Давай только сначала поближе к тебе переберемся.

Нужно ли уточнять, что прибыли они не куда-нибудь, а в любимый Змеев кабак на перекрестке? Иван поморщился и перво-наперво договорился с хозяином, чтобы тот ему лошадку какую подготовил до дома самостоятельно добраться, — хватит с него перелетов, особенно если Горыныч за воротник заложит.

Однако тот на удивление вел себя смирно, без присущего ему разудалого веселья.

— Понимаешь, Ваня, я и сам не знаю, что мне делать, за что и с какого конца браться, — пожаловался Змей, едва пригубив шустро поданное зелено вино. — Но не могу же я ее одну бросить разбираться, не могу!

— Горыныч, не торопись, — остановил его Иван. — Есть у меня необходимое: и чтобы питье заваривать, и для припарок на грудь, на спину, к ногам... Я само собой в помощи не откажу, но — тебе. Андрею этому, поскольку видно, как человека вконец замордовали. Сестрица твоя, уж прости, и поздороваться побрезговала... Не в том дело! Должен же и я знать во что влез, так? И почему ты к Яге не бросился? Она бы в нужде не отказала, а тебя так и подавно любого привечала...

— С очередной из дома беглянкой да с ее милым дружком под мышкой? — взвился Змей. — Спасибо, Ваня, я еще жить хочу!

— Н-да... — только и смог выдать на эту тираду Иван.

— Эх, Ваня, — горестно вздохнул змей, уткнувшись взглядом в выскобленную столешницу, — ты на Тайку не шибко сердись! У тетки единственная радость, долгожданная, всего подгорного царства царевна... Мы-то ее все еще за девчонку малую считали, а по всему выходит, что этого мастера она себе уже давненько присмотрела. Где — ума не приложу! Ну да с меня, беспутного, и спрос не велик!

Горыныч залпом осушил чарку, зажевав куском ароматной рыбки.

— Чего не знаю, о том не скажу: толи она робела, толи носом крутила гож-не гож, толи матери своей боялась, что та в ярость придет... Но держалась поодаль, в сторонке, смотрела только и сама у него на глазах маячила. Игралася, дура! Красовалась, заигрывала...

Иван отмалчивался, слушая: вот уж когда действительно нюхом прочувствовал, что свой он уже, здешний! Кому может и пустой смех, как заневестившаяся девчонка на глазах у понравившегося молодца вертится, и то смеха мало если девчонка балованная, а молодец ей подчиняться обязан. Еще меньше если не обязан, а ей хочется... А ежели змеиная царевна с простым парнем позабавиться пожелала? То-то же.

— А потом, — Горыныч паскудно усмехнулся, — не поверишь, узрела, как ее разлюбезный 'неправильно' улыбается другой девице, попроще да к поверхности поближе. Не нам его судить, согласись!

Змей не на шутку разошелся перед благодарным собеседником, пока Ваня все так же задумчиво вертел в пальцах полную чарку.

— Каблучком топнула, разобиделась на весь свет, а к зиме, видать, соскучилась и как весной повеяло, на свиданье намылилась, проведать, дескать... Проведала, ты сам видел! — он безнадежно махнул рукой. — Плохо все оказалось и вовсе не в том смысле. Вот Тая и не стерпела, вычудила! Вместо того, чтобы с матерью поговорить, сама развалила все до чего дотянулась и в каком-то старом отнорке с ним спряталась. Потом испугалась и додумалась хоть меня позвать, знала, что, пожалуй, только я ее старшим выдавать и не стану...

— Не о том думаешь, Горыныч! — покачал головой Иван, отставив нетронутую чару. — И сестрица твоя тоже. Нет, не стану говорить, что она поторопилась, наоборот даже — вовремя успела. И ты знаешь, что мириться с семьей ей все-равно придется, но я не об этом, а о том почему ты ко мне примчался. Ты Андрея видел, кто за ним ходить будет? Ты? Тайка твоя, подгорная царевна? Он хоть по нужде встанет — и на том пока спасибо... Или ты мне предлагаешь его к Кощею в замок тащить? Так ведь я ни Кощею, ни замку не хозяин!

Иван поднялся:

— Думай, Горыныч, думай! Чем смогу — помогу. К завтрашнему дню соберу на первое время нужное, напишу пояснения, а самое главное я тебе и так скажу — этому парню больше всего сейчас солнце нужно, тепло, в баньке его хорошенько пропарить. И потом его постоянно сухим жаром до костей прогревать, да чтобы хвоей дышал... Тогда поднимется. Может, даже быстро. Но не за день и не за два!

Через долгую заминку Змей встал следом, уже на дворе перехватил у друга уздцы, останавливая:

— Знаешь, Ваня, — сообщил он задумчивым шепотом, глядя в сторону, — ты прав. Если он Тайке так важен, то пусть сама старается! Мне, например, приятно, когда хорошенькая девушка воркует над какой-нибудь царапиной... Но... А ты не слыхал, где Настя с мужем осели? Настя поймет, и баня у них наверняка есть...

— Не слыхал, — признался Иван. — Зато Яга точно знает. И вот еще что: пожалуй, передам я твоей сестре Васино колечко — мне она его насовсем подарила, да оно давно уже без надобности, а так хоть доброму делу послужит.

— Бывай. Ваня, — согласно пробормотал Змей, глядя на удаляющийся в ранних сумерках силуэт всадника. — Спасибо и за помощь, и за совет. Сам только не ошибись как-нибудь...

* * *

— И откуда она все-таки могла его выкрасть? — риторически поинтересовался в пространство Ваня, качая головой.

— Вестимо откуда, — отозвался Кощей, — из рудника какого-нибудь. Зачастую туда не столько рабов или за преступления, сколько за строптивый нрав отправляют.

Иван энергично растер ладонями лицо: вымотался он изрядно. Мало того, что вернулся домой в ночь-полночь, до утра провозился с обещанными средствами, ведь нужно было не только собрать их и написать пояснения, но кое-что стоило приготовить здесь, самому, а потом пришлось снова мотаться с таким же не выспавшимся Змеем, чтобы проследить за порядком наверняка.

Горыныч добрыми советами проникся, за ночь сумел добраться до Настасьи, где был щедро облаян гадючьей поганью, прежде чем она разобралась и помогла сговориться с какой-то неизвестно кому седьмая-вода-на-киселе толи теткой толи бабкой Евдохой, что та за скромную оплату и помощь по хозяйству пустит к себе на постой больного парня и его невесту. Избушка у вдовицы была без всяких ножек и далеко не царские хоромы, зато тоже имела замечательную печь, а на подворье — не менее замечательную баню, которая оказала на несчастного прямо-таки волшебное воздействие.

Андрей все это время так и плавал в муторном полузабытьи, лишь иногда, словно нехотя выныривая в явь, — одно хорошо, что хоть дороги на летающем ящере не запомнил, — но уже на месте от одного упоминания о бане буквально ожил. Пришлось и это не откладывая брать на себя, благо, что тот в отличие от Кощея пребывал в сознании, мылся и старался привести себя в божеский вид почти самостоятельно. После язвить вовсе расхотелось: Андрей от веников блаженно жмурился, доковылять обратно самому у него не вышло, но все-равно улыбался, благодарил чуть ли не со слезами на глазах. Похоже, до него только-только в полной мере дошло, что он живой и на свободе, а мир не без добрых людей. Попил немного молока с хлебным мякишем и едва смежив веки, мгновенно крепко заснул.

— Пусть, — отмахнулся державшийся на одном честном слове Иван, придерживая растерявшуюся девушку. — Это хороший сон. Пусть отсыпается и сил набирается. В горе люд небось не на перинке почивать изволит.

Пользуясь моментом еще раз повторил инструкции тщетно пытающейся за гонором скрыть смятение и испуг 'невесте', и отправился восвояси. Он сам сейчас на не менее умученном Горыныче едва не заснул, так бы и грянулись оземь оба — в обнимку и похрапывая.

Накопившаяся усталость не давала заметить, с каким странным, несколько отстраненным выражением лица выслушивал Кощей продолжение ночного рассказа о происшествии и Ванином в нем участии.

— Не стоило тебе вмешиваться, — наконец прохладно заметил он. — Таяна права, мать разыщет ее очень быстро, если уже не отыскала, и будет в гневе. И на дочку, и на племянника. Как они там между собою решат, это их дела, семейные, а вот ты... Мне бы не хотелось с Хозяйкой ссориться.

Иван ошеломленно вскинул голову. Он открыл было рот, чтобы высказать свое недоумение, да и возмущение в том числе, когда чародей с усмешкой одернул себя сам:

— Впрочем, — он поднялся, подойдя к парню, чтобы обнять его, одарив мимолетным поцелуем, и неохотно признал, — если бы ты не пошел с другом или же отказал в помощи, — это был бы уже не ты, Ваня!

Иван смешался от ласковых ноток, прорвавшихся сквозь привычное ехидство его тона, неловко пожав плечами:

— Я всего лишь немного помог человеку — недужному и пострадавшему.

— Вот именно, — согласился мужчина, аккуратно переводя тему в иное русло. — Пойдем, тебе тоже как следует отдохнуть стоит.

Владевшее им глухое раздражение настойчиво требовало выхода, и лишь четкое понимание его иррациональной безосновательности помогло удержать себя в руках, а ядовитый язык за зубами. Кощей не лукавил, когда говорил, что ожидать от Ивана в подобной ситуации лениво-созерцательного равнодушия было бы попросту дико. Это же Ваня! В конце концов, не менее дико, чем ради сиюсекундного самоудовлетворения упрекать или высмеивать то свойство его натуры, которое в нем и привлекает, вызывая только уважение и симпатию.

Однако это не отменяло того непреложного факта, что чародею было едва ли не физически неприятно при мысли, что Ваня тратил и по-видимому еще будет тратить время и силы на то, чтобы возиться, — разглядывать, прикасаться как-либо, — к другому мужчине. Наверняка обнаженному. Мужчине молодому и привлекательному в достаточной степени, чтобы на него положила глаз юная царевна...

Нет, это чувство нельзя было назвать классической ревностью по той же самой причине — это же Ваня! Все-таки, еще более чуждо было бы обвинить его в распущенности, представив заигрывающим со своим пациентом в предвкушении страстных любовных утех, но... доводы рассудка действовали плохо. Это Ваня, а он даже чересчур отзывчивый и сострадательный: хлопоты с полумертвым высохшим телом страшного колдуна не помешали ему потом в этого колдуна влюбиться!

К тому же, этот Андрей ближе ему по возрасту без всяких сверхъестественных причин, ближе по духу, с которым оба выросли, как в присказке, впитав его с молоком матери. А подчас богоравному царю и его последнему холопу куда проще бывает найти общий язык друг с другом, чем с равным себе по положению и воспитанию соседом иноземцем-иноверцем. Тем паче, что между двумя парнями не стоит ни чародейского флера, ни угрозы предубеждения, ни прошлых постыдных тайн, ни даже проклятого бессмертия, если заглядывать совсем уж далеко... Как тут быть спокойным!

— Ты сердишься?

Чуть вздрогнув, Кощей очнулся от своей задумчивости. Иван внимательно смотрел ему в лицо.

— Нет, — мягко уверил его чародей. — За что бы?

— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Иван. — Спасибо...

Он нежно коснулся губ мужчины своими и сполз чуть ниже, снова устраивая голову у него на груди, а для надежности — крепко обвив Кощея руками. Тонкие пальцы чародея c бережной осторожностью зарылись в еще слегка влажные золотые кудри: 'Ванечка мой...'

'Мой...'

Просыпаться таким манером — от поцелуев, ласковых, воздушно-легких и сладких до невозможности, — ему еще не доводилось. Ваня даже глаза не сразу открыл, отвечая и тут же растворяясь в омывающей его волне безграничной нежности. Лишь когда поцелуй все же прервался, молодой человек с недовольным вздохом стряхнул с себя остатки дремы и распахнул веки: Кощей лежал рядом и с тихой улыбкой смотрел на сонного парня, легонько поглаживая по груди кончиками пальцев. Иван вопросительно приподнял брови, притягивая мужчину еще ближе к себе. Кощей плавно очертил рукой его лицо по контуру и запустил пальцы в волосы, отведя со лба встрепанную прядку:

— Ты красивый, Ваня, — вдруг негромко произнес чародей.

— Обычный, — Иван невольно смутился от каких-то новых, бархатных ноток в его голосе.

— Красивый, — не соглашаясь качнул головой мужчина. — Теплый, солнечный...

Вовсе растерявшийся Иван не нашелся со словами, накрыл его руку своей, потерся щекой о ладонь, целуя в запястье и с беспокойством замечая, что зеленые очи внезапно чуть потемнели, на миг становясь серьезнее, строже.

— И сердце у тебя чистое, — с толикой непонятной грусти продолжил чародей, — в нем злобы нет, равнодушия...

Он убрал локоть, опускаясь на подушки, и теперь приподнявшийся Иван смотрел на него сверху вниз.

— Да что с тобой? — не выдержал парень. — Что тебя тревожит?

Кощей замер на мгновение, после чего тихонько рассмеялся, демонстративно всплеснув ресницами:

— Ванечка, ты невозможен! Я ему комплименты говорю, а тебя волнует, не тревожит ли меня что-нибудь!

— Ты меня целиком волнуешь, — с укором поправил чародея Иван, наклоняясь к его губам и заглядывая в глаза, но там уже не осталось сумерек, и зелень на дне мягко мерцала золотистыми искрами. С неясным облегчением шепотом вырвалось. — Ты сам сейчас солнечный...

Кощей снова засмеялся в ответ, обвивая его за плечи и аккуратно опрокидывая на постель:

— Тогда позволь мне продолжить начатое, раз уж с комплиментами куда-то не туда занесло!

Даже если Ваня и хотел, то настаивать дальше у него не вышло бы любом случае: очередной поцелуй, становясь все более глубоким, не оставлял места ни для чего иного. Лишенный жесткого напора, он не дразнил, не провоцировал, а скорее деликатно приглашал довериться, расслабиться и уступить чувственной игре. Что ж, в самом деле, подумать о том, с чего бы на чародея напало подобное причудливое настроение, — можно и попозже!

Тем более, что мужчина на одних поцелуях останавливаться явно не собирался, а утренняя нега располагала именно к таким неторопливым, искушающе-томительным ласкам. Нежа сухие, чуть обветренные губы царевича своими, Кощей изредка отвлекался на чувствительные местечки на шее — у мочки, под подбородком, спускался до ключиц. Он рисовал ладонью будоражащие узоры на его груди и животе почти до самого паха, щекоча ногтями дорожку из светлых волосков, и — возвращался выше, чтобы невесомой спиралью очертить пальцами тонкую кожу ареолы до маленькой бусинки соска.

Ваня млел, выглаживая лопатки и бедро мужчины, куда мог дотянуться, протестующе вздохнул, когда чародей все-таки оторвался от его губ. Впрочем, недовольство моментально испарилось, потому что мужчина отстранился лишь для того, чтобы сместиться ниже к бедрам, отмечая свой путь короткими жаркими поцелуями и побуждая движением колена раздвинуть ноги.

— Красивый, — еще раз удовлетворенно подтвердил выпрямившийся Кощей, буквально обжигая взглядом раскинувшегося на постели обнаженного парня.

Спутанные золотые кудри придавали несколько пикантного очарования соразмерным чертам порозовевшего от возбуждения лица, участившееся дыхание рвалось с припухших губ, затуманенные глаза — как штормовое небо... Хороший разворот плеч, сильные и чуткие руки, плоский твердый живот сейчас вздрагивает под шаловливыми пальцами чародея.

— И весь мой, — не без коварства улыбнулся Кощей.

— Твой, чей же еще, — Иван непроизвольно сглотнул, а в следующую минуту захлебнулся стоном, когда в плену требовательного рта оказался его изнывающий от напряжения член.

Ванечку выгибало так, что приходилось придерживать. Другой рукой мужчина нежно поглаживал его бедра, мошонку, пока ладонь не скользнула по промежности чуть дальше и не проникла меж ягодиц, осторожно обводя подушечкой пальца колечко мышц и постепенно их разминая. Кощей бросил быстрый взгляд исподлобья: Ваня беспомощно смотрел на него расширенными глазами.

— Повернись.

Иван беспрекословно исполнил просьбу, подгребая под себя подушку и утыкаясь в нее пылающим лицом. Длинные волосы защекотали щеку и плечо — Кощей почти лег на него, уже с такого ракурса принимаясь ласкать шею и окрестности, в ложбинку между ягодиц красноречиво упиралась горячая твердь. Мужчина определенно не собирался дальше оттягивать с исполнением обещания, и теперь все так же медленно, со вкусом, выцеловывал спину царевича вдоль позвоночника от загривка до ямочек у поясницы. Тот только глухо урчал в подушку, отдаваясь новым для себя ощущениям, пока его проход терпеливо растягивали, обильно увлажняя.

— Приподнимись.

Иван послушался, ни стыда, ни страха не было, лишь некое азартное предвкушение, да где-то на заднем плане мелькнула мысль, — а точно ли он сам настолько же осторожен и щепетилен с любимым? Хотя... нет пределов совершенству!

Кощей успокаивающе поглаживал поясницу парня, наклонившись легонько целовал в плечо. Когда мышцы, туго охватившие его член, чуть отпустило, сделал несколько пробных движений, вырвав у Вани протяжное 'а-ах!'. Довольную усмешку удержать было трудно, не менее трудно, чем сдерживаться, оставаясь на установленной самим грани, и двигаться в жаркой пульсирующей тесноте неторопливо и плавно, отвлекая себя необходимостью уделить пристальное внимание поджавшимся яичкам и члену любовника.

— Нетерпеливый мой...

Ванечка заданного темпа решительно не выдерживал, все более резко подаваясь навстречу, стонал уже не переставая, измочалив несчастную подушку руками до непотребного вида. Кончал долго, бурно и кажется, его все еще потряхивало даже тогда, когда Кощей сыто вытянулся рядом.

— М-м-м, — Иван подался к нему не открывая глаз и благодарно уткнулся носом в шею. — Здорово...

Чародей еле смолчал, проглотив ехидное, мол, я старался, быть первым и единственным — некоторым образом обязывает.

Молодой человек поднял голову, глядя на него неожиданно хитро прищуренными глазами.

— А я теперь тебя об этом часто просить буду, — прикусив губу и скромно потупившись, Ванечка вычерчивал пальцем на влажной от пота груди мужчины какую-то загогулину. — Ничего?

Такого сообщения Кощей уже не снес, — фыркнул, со смехом крепко обнимая разошедшегося царевича, и решительно возразил:

— Думаю, обойдемся без просьб! Уж разберемся как-нибудь.

* * *

Что ж, любая ревность редко когда способна привести к чему-нибудь положительному, и хорошо еще, если человек всего лишь выставит себя глупцом по какому-то нелепому случаю. Однако по счастью, у каждого правила бывают исключения. Как уже было сказано, Кощей не подозревал Ваню в чем-либо предосудительном, но одна лишь мысль о том, что молодой человек может проявить интерес к кому-то другому, сама по себе уже задевала куда глубже, чем чародей мог про себя предположить. Она вызывала не столько гнев, под молот которого однажды попала красавица Василиса, сколько отзывалась в груди сосущим болезненным спазмом и требовала немедленно убедиться, что Ванечка все так же верен своему упрямству в стремлении без остатка посвятить любовь некоему бессмертному и параноидально настроенному ко всему колдуну. Это... тревожило.

Мужчина сам не мог толком объяснить ощущение, которое все же трудно было назвать недоверием, однако осознание собственной зависимости напрягало, заставляя чувствовать себя неуютно.

Впрочем, к чему лукавить! Зная себя, он опасался подобного еще когда только рассматривал возможность ответить на Ванины притязания, ведь близкие отношения предполагают если не пылкую любовь до гроба, то во всяком случае взаимную привязанность. А значит, в каком-либо ее смысле уязвимость перед партнером. Вот и Иван как всегда сразу почувствовал отзвуки глубинного душевного разлада. Такая его проницательность — пугала и успокаивала одновременно.

И чародей поторопился пусть самым примитивным и очевидным способом, хоть сколько-нибудь успокоить собственную патологическую недоверчивость, а заодно наверняка выбить из головы парня нелепое 'не нравлюсь'. Последнее — раздражало своей неуместной неправильностью.

Ход оказался удачным, тем самым исключением, когда ревность послужила не более чем толчком, стимулом перестать топтаться на месте и наконец сделать еще один шаг навстречу друг другу. Хотя, Иван нет-нет, да и ловил на себе испытующие взгляды, подоплеку которых не мог разгадать никак.

С чего бы? Ваня, конечно, и сам был тот еще ревнивец. Например, подругу Василису он в гости пригласить так и не собрался, хоть та уже откровенно обижалась и прямо заявляла, что совсем не прочь лично познакомится с великим чародеем, выхаживать которого между прочим тоже косвенно помогала, а особенно с его библиотекой. Причем самое забавное, что по этому поводу размышления Ванечки шли примерно в том же ключе, что Кощеевы про него и Андрея: Вася мало того, что молодая и красивая девушка, так она еще и ворожея, и тем для всяческих бесед и занятий у них наверняка найдется куда больше, чем с самим Иваном, а Кощей ценит ум. Так что Василисе оставалось дуться и кусать локти, зато Ивану, где-то в глубине души все еще считавшему, что это он навязался и напросился к царю волшебного царства, могучему колдуну и просто неотразимому красавцу-мужчине, — в голову не могло прийти, что ревновать возможно и его самого.

И к кому, спрашивается? Того же Андрея он навещал от силы пару-тройку раз, не ради разговоров, а чтобы отвезти обещанное и проследить за лечением. То шло успешно, так что Ивану его даже придерживать приходилось.

— Не торопись вскакивать и за ремесло хвататься, — он уже знал, что парень по металлу мастером работал. Самое, что ни на есть горное ремесло, но и не легкое. — Опять надорвешься запросто, сердце посадишь...

— Да не привык я бока отлеживать! — возмущался молодой мастер.

— То-то лежебока нашелся! — хмуро осадил сокола на взлете Иван. — Кашлять сначала перестань! Успеешь еще и отплатить, и отслужить, тем более, что никто с тебя долгов не требует.

К слову сказать, Кощей оказался прав: Хозяйка Горы дочь навестила сразу же, суток не прошло. Однако ж, больного человека беспокоить вовсе не стала, даже Змей потом по секрету сказывал, что отделался 'малой кровью', да и дочку стыдить или домой силком волочь не спешила. Губами дернула, приговорила:

— Ну, раз уже взрослая, то посмотрим насколько же он тебе надобен! — развернулась от порога и сгинула, только малахитовый ящеричий хвост под камнем мелькнул.

Иван, если такому подходу и удивился, то в принципе был с ним согласен, а лезть дальше в дела семейные не имел никакого желания. Кощей, — к тому же опять мотающийся по границам и при первой же возможности запирающийся в лаборатории, — заботил его куда больше.

Правда, волновался Ваня зря. Как видно, чародей действительно лишь доделывал и закреплял то, что не получилось по осени, поэтому уставал куда меньше, да и с другими его таинственными занятиями прояснилось все самым приятным образом. На Ярилу Вешнего Иван получил от него неожиданный подарок: на плотной цепочке 'лисий хвост' изумительной красоты кулон, выполненный в виде рыбки из слезной чистоты зеленоватого берилла в золотой оправе, с хризолитовыми глазками.

Глядя на такое чудо, Ваня надолго дар речи потерял. Во-первых, вещица была и впрямь красоты неописуемой, а во-вторых, никаких особых подарков он вовсе от Кощея не ждал и даже не задумывался, поскольку главным подарком для него была сама возможность быть вместе с любимым человеком. К тому же, он не красна-девица, чтобы драгоценностями увешиваться, браслет же был предназначен для дела...

— А какие на нем чары? — тут же высказал Иван мелькнувшую догадку.

— В основном защитные, — Кощей улыбнулся не без явственно заметного облегчения. — Пока ты его носишь, тебя ни опоить, ни чары никакие зловредные и принуждающие навести будет невозможно. От стрелы или меча не убережет, зато я тотчас узнаю, если с тобой какая беда приключится и везде отыскать смогу. Давно надо было сделать тебе что-то подобное...

Иван в смущенном недоумении пожал плечами, бездумно перебирая в пальцах звенья цепочки. Тогда, наклонившись через плечо до сих пор сидевшего в некоторой оторопи парня, мужчина забрал кулон и сам застегнул ему на шее замочек.

— Чужих рук он не потерпит, ко мне вернется, а снять сможешь только ты сам или я, как его создатель. Или... — чародей внезапно замолчал, ладонь замерла на плече, но спустя короткое мгновение он так же спокойно продолжил. — или с мертвого тела.

Иван вскочил, сворачивая стул в сторону и сгребая невыносимого колдуна в объятья:

— Ты что?! О чем? Да какая беда!.. Какое 'мертвое'!

— Ванечка, — с ласковым укором покачал головой Кощей, — сам подумай, всякое случиться может. Лучше заранее предусмотреть и позаботиться, чем потом попусту волосы рвать, не зная, что делать и куда бежать.

— Оно верно, — согласился молодой человек, все еще тяжело дыша и не отпуская от себя чародея. — Хотя напугал ты меня порядком!

— Извини.

Иван ослабил хватку и слегка отстранился, требовательно заглядывая в ясную зелень глаз:

— А себе такой сделаешь? Чтобы и я знал, все ли с тобой хорошо.

Кощей вздохнул с сокрушенным смешком:

— Нет, Ваня, — опережая возражения и обиды, объяснил, — на меня настроить не получится. Умереть я не могу, околдовать меня тоже весьма проблематично, а при таком пороге — что-то меньшее и не критичное артефакт не почувствует.

— Жаль, — поморщился Иван. — Мне бы тоже спокойнее было. Сколько хочешь про свое бессмертие тверди, но ведь от ран оно не гарантия. Да мало ли кто и как тебе еще навредить попробует...

Кощей промолчал, отходя в сторону: в чем-то Ванечка прав, — подарок, пусть и сделанный от чистого сердца, оказался с подвохом, ведь беспокойство о том, кто дорог, легко можно вывернуть и как недоверие вкупе со снисходительностью. И чего очевиднее найти, чем подозрение о попытке потенциального злоумышленника причинить ему вред через Ивана. А то, что для того достаточно будет подстеречь и расправиться с самим Ваней — это уже детали...

— Ты все же не снимай его, Ваня, — серьезно попросил Кощей прежде чем уйти, оставив растерянного парня в одиночестве.

— Я и не собирался... — потерянно проговорил Иван ему в след.

Чем на этот-то раз его уязвил так, что чародей даже поблагодарить себя толком не позволил?!

Иван отыскал мужчину в лаборатории у верстака, тщательно раскладывающего инструменты по местам. Некоторое время он молча стоял, прислонившись лбом к притолоке и наблюдая за неспешными экономными движениями рук чародея.

— Прости, что расстроил тебя, — все же произнес молодой человек. — Я опять что-то не то сказал?

От звуков негромкого голоса Кощей на мгновение замер, потом покачал головой:

— Нет, Ваня, нет. Вернее, дал повод задуматься.

— О чем?

— Ну, например о том, — он наконец развернулся к Ивану и чуть усмехнулся, — что, как оказалось, я не умею делать подарки.

Не поддержав тона, молодой человек опустил взгляд:

— Тогда... скорее, это я не умею их принимать. Ты сделал для меня потрясающе красивую вещь, настолько — что мне боязно носить ее просто так, запросто, каждый день. И ты работал, вкладывая в нее чары, чтобы хранить меня от того, что здесь на каждом шагу, и от чего я не смог бы защититься сам при всем желании...

— Именно, Ваня, — поправил его Кощей. — То есть фактически я подарил тебе то, что обязан был сделать еще год назад, когда пообещал защиту и покровительство. А настоящий подарок должен быть оригинальным, легким, приятным и никого ни к чему не обязывающим.

Иван поморщился и потряс головой, словно отгоняя назойливо докучающее ему насекомое:

— Ты не прав. Не могу сказать толком в чем, но не прав! Если бы дело касалось лишь исполнения старого обещания, то достаточно было бы любой подходящей болванки, а эта вещь, — он покрутил в пальцах рыбку и осекся, докончив мысль про себя, — сделана с...

...любовью. А еще это знак, признание, что чародей действительно готов в любой момент броситься на выручку. И самый верный признак, ведь боятся, — даже если этот страх абсолютно беспочвенный, — всегда именно за тех, кто дорог больше всего.

Или он уже выдает желаемое за действительное?

Иван подошел к нему, обнимая с упорной настойчивой нежностью и зарывшись носом в волосы, прошептал:

— Ты правда думаешь, что если кто-то захочет причинить тебе вред, то начнет с меня?

Отвечая на его объятья, Кощей с долей обреченности понял, что снова сам себя загнал в ловушку: после всех его же только что высказанных рассуждений, 'нет' выглядело бы откровенно жалкой ложью, поскольку ею и было, а 'да' содержало в себе куда более откровенное по смыслу значение, чем он был готов зайти.

— Мне не хотелось бы проверять, допуская такую возможность, — обтекаемо выразился чародей.

И замолчал надолго, поскольку с Ваней подобные приемы почему-то не действовали никогда: парень тихонько фыркнул, пощекотав ему дыханием ухо, и принялся жарко целовать этого до замирания сердца невыносимого мужчину, перемежая короткие поцелуи сбивчивыми благодарностями, признаниями и обещаниями. Ну вот и что с ним таким сделаешь?! Да и стоит ли...

* * *

Да, наверное, в каждых отношениях должно быть тайное, сокрытое от любопытных глаз местечко для таких вот разговоров и еще более значимых, невысказанных вслух признаний, благодаря которым в сердца к двоим и приходит понимание. Тем эти минуты ценны и дороги, дороже любых изысканных подарков.

Хотя в отношении подарков, Кощей сдержал слово, удивив Ваню не столько последовательностью в намерениях, сколько полетом фантазии при их исполнении. Вокруг радостно зеленел май, в саду у чародея пьяным цветом распустились вишни, одевшись в кипенно-белое кружево, а более терпеливые яблони еще только готовили наряд, снисходительно уступив подругам право на первый вальс. Там и преподнес Кощей вместо обычной утренней тренировки свой подарок — как и говорил, ни к чему не обязывающий, оригинальный и легкий.

Ну, как 'легкий', легкий в понимании бессмертного чародея, безделица. Мужчина с хитрой полуулыбкой наблюдал, как Иван примеряет на мизинец колечко — довольно-таки простое на вид, из черненого серебра или какого-то похожего внешне сплава и сердоликовой бусинкой меж переплетенных на манер гнезда веточек. На этот раз спросить, что за чары на украшении, молодой человек не успел, они активировались — хлоп! — и на траве вместо парня стоит, неуверенно покачиваясь на лапах и пуша красновато-пестрый хвост, чтобы сохранить равновесие, сокол-пустельга.

— Чтобы перекинуться обратно, — все еще стараясь хранить серьезность, сообщил чародей, — просто представь себя-человека.

Сокол замер, чуть расставив крылья, дернул головой книзу, в последний момент спохватившись и смущенно мазнув клювом по перьям на грудке.

— Да, 'грянулся оземь' тебе не нужно, тут несколько другой принцип, — посмеиваясь кивнул Кощей, подходя к благополучно вернувшемуся в человеческий облик Ивану, который все еще пытался перевести дух после этакого потрясения. — Теперь оно запомнило обе исходные личины, и ты сможешь оборачиваться в любой момент мысленным приказом. Правда... — мужчина уже в открытую смеялся, — летать придется учиться самому и с начала.

— Если захочешь, конечно, — добавил он сдержано.

— Если?! — возмущенно воскликнул Ваня. — Ты шутишь!

Как он знал, сам Кощей свободно мог оборачиваться огромной птицей, да и каким-нибудь лесным зверем наверняка тоже, просто до последнего как-то случая не приходилось. Так что, колечко помимо очевидной пользы в перспективе — быстро и без усилий добраться в гости либо по срочному делу, хоть и налегке, или же вовремя заметить и избежать опасность, как тогда на полянке перед Моревной, — еще и значило приглашение разделить с чародеем свободу и радость полета. Как устоять перед таким щедрым предложением!

Кощей посмеялся над его горячностью, но наставником он был великолепным, терпеливо подсказывая и показывая, как вернее освоиться в теле птицы, привыкнуть и чувствовать себя уверенно. Разумеется, не все получалось запросто и с первого раза, поэтому тренировки были долгими и упорными.

— Это хромой и покалеченный сокол, — пристыженно сокрушался Иван. — Я если бы увидел такую птицу, то отнес бы ее к Яге: не вылечит, так хоть добьет из жалости.

Отхохотавшийся Кощей утешал его поцелуями и заверял, что все идет как следует, ведь трудно приспособится к совсем другому телу, органам чувств, способу передвижения, тем более что никакие чары не способны в полной мере передать обычному человеку инстинкты и рефлексы, которыми руководствуется настоящий зверь или птица. Только практика, только навык. В свой первый удачный полет, — до ближайшей яблони, — сокол восседал на нижней ветке с настолько гордым видом, что мужчина опять не смог удержаться от улыбки, наглаживая пестрые перья.

Летать самостоятельно Ивану понравилось, особенно когда достаточно свыкся и втянулся, а тренировочные полеты вышли за пределы сада. Раскинувшиеся под крыльями просторы заставляли сердце замирать от восторга, а передышки наедине в Кощеем, валяясь в цветущих травах под сенью листвы, были даже более волнующими.

Кажется, когда-то он сожалел о невозможности совместных прогулок, не желая лишний раз напоминать чародею о подлейшей ловушке? Кощей небрежно отбросил прошлое сам, с нескрываемым удовольствием наслаждаясь каждой минутой их совместного уединения, когда в знойной тишине золотого полдня дремал, умостив голову на коленях вольготно устроившегося в теньке под плакучей березой парня. Под шелест и колыхание тянущихся к земле ветвей, Иван из-под полуопущенных ресниц любовался игрой света на его безмятежно расслабленном лице, с трепетом перебирая рассыпавшиеся темные пряди... В душе мешались уже привычная исступленная горечь за него и звенящее тонкой струной пронзительное ощущение счастья.

— Ванечка, — тягуче-ленивое замечание вернуло царевича к реальности, — ты мне еще венок сплети!

Кощей говорил, не открывая глаз. Иван фыркнул без тени смущения и наклонился, чтобы запечатлеть поцелуй у него на лбу:

— Что ж, придется научиться, — спокойно пообещал молодой человек.

Пришла очередь мужчины хмыкать:

— Надеюсь, что не из папоротника с соответствующими цветами... С тебя станется!

Смех смехом, однако как говориться, в каждой шутке есть доля шутки. Майский цветок в сияющем коконе чар уже довольно давно открыто занимал свое законное место не где-нибудь, а в опочивальне чародея в специально оформленной для него нише.

— Не нужно, безрассудств, Ваня, — встревоженно попросил мужчина при виде его задумчиво-сосредоточенной улыбки.

Иван уклончиво отмолчался: идея была спонтанной, но уже некоторое время его снедало желание тоже преподнести чародею что-нибудь приятное, красивое и знаковое. Ну, в самом деле, — Кощей его балует, развлекает, заботится, а он что? А если Кощею надоест, разочаруется? Быть такого достойным сложно...

Как забавно иногда случается, как причудливы и избирательны бывают выверты сознания, особенно когда речь заходит о любви! Пожалуй, только Ванечка и Кощей не замечали того, о чем знал уже даже самый дикий леший в самом дремучем лесу. По большому счету, даже о происках своих врагов относительно Ивана, Кощей тревожился зря. Не без того, дураков на свете много и, к сожалению, мерзавцев тоже хватает. Обезопаситься ото всех и все предусмотреть — невозможно. Но вот от самых ярых его ненавистников и супротивников, ничего дурного ожидать не стоило.

На семейном совете, как ни странно высказалась не старшая сестра, вещая Гамаюн, а самая младшая. Алконост ежилась и передергивалась, а потом весьма невежливо оборвала разоряющегося брата:

— Ваньке вредить?! — задушевно поинтересовалась красавица-певунья, и, что удивительно, горячившийся Финист резко замолк и притих. — Да если такой дурак сыщется, я из него сама душу выбью, только покажите! Кощей же в разнос пойдет... И я при этом присутствовать не хочу!

Все задумались. Кощей на любые поползновения и вызовы отвечал всегда рассудочно и равноценно, да и до смерти никогда не доводил, видимо считая, что раз сам он бессмертный, то такой ответ будет уже против Правды. Но... все эти правила касались только его, а вот задумываться о том, что он может вытворить ежели кто посмеет серьезно навредить тому, кого Кощей ЛЮБИТ, — становилось страшно при одном на них взгляде. На то, каким теплым и ласковым светом помимо воли начинали сиять глаза чародея, озаряя собой его лицо и меняя весь облик в целом, — довольно лишь было ему взглянуть в сторону царевича.

В общем, и завидно, и страшно, и лучше не мешать. Пусть любятся, тем паче, что им кроме друг друга — больше ни до чего дела нет! Совет да любовь, тьфу-тьфу-тьфу...

* * *

Лето жарко билось в сердце сладкими соловьиными трелями, огненным колесом скатываясь к своему исходу, жизнь вокруг шла своим чередом. Ванин пациент уже встал на ноги и потихоньку осваивался на новом месте, а вот с любовью там что-то не заладилось.

— Знаешь, Вань, — жмурясь на голубеющую даль говорил Андрей, — я, конечно понимаю, что Тая мне жизнь спасла. И на ее семью работать совсем не против, — тут оно по-честному. И мне дальше жить-то как-то надо, а у кого на шее сидеть не приучен...

Иван кивнул: возвращаться парню было некуда, семьи не осталось, богатств и имений не нажил, а тем паче — для беглого возвращение оказывалось бессмысленным и опасным. Так что ожившая сказка мастера хоть и потрясла изрядно, но не напугала настолько, чтобы бить с толку.

— Красивая, старательная... видишь, своими ручками не побрезговала, — усмехнулся и тоскливо поморщился, — только не лежит у меня к ней! Здесь вот чего-то не хватает...

Андрей постучал себя по груди и махнул рукой.

— Неловко как-то выходит...

Иван пожал плечами:

— В таких делах чужой совет силы не имеет. Здесь каждый за себя только решать может.

— А я уж решил. Таких обещаний, чтобы под венец вести, я никому не давал и намеков не делал. Да и какой из меня супруг для царевны, мы люди простые...

— Поживем — увидим, — вздохнул Иван, завершая неудобный разговор.

Не то чтобы он сильно переживал за влюбленную девчонку, будь она хоть трижды Змеева сестра. К тому же характер у Таяны и впрямь был не приведи боже, — слова поперек не скажи, сама разозлится, потом обидится, потом заплачет, потом еще чего похлеще придумает... Но неприятный осадок в душе остался.

Впрочем, за них двоих, действительно, никто решать права не имеет и сделать не сделает. Кто знает, может еще и сладится, ведь мир завтра не кончается, а Андрей все-равно остается в царстве. У них, вон, с Кощеем, — уж сколько времени вместе набралось, а до сих пор недоразумения случаются...

В тот раз он весьма вовремя вернулся после недолгой отлучки по какой-то незначительной надобности, потому как почитай с порога застал прелюбопытнейшую картину. Посреди двора недовольно перебирал копытами самый настоящий богатырский конь. Во всяком случае, призванный такового изображать, уж больно сбруя на гнедом красавце изобиловала украшательствами от узды и оголовья, золоченых стремян и седла, до шитого причудливыми узорами чепрака, а вот с вооружением было негусто. Впрочем, тоже относилось и к его хозяину, хотя шлем на голове все же присутствовал, кольчуга должно быть тоже, а мечом он в данный момент тыкал в сторону надменно выгибающего бровь Кощея. Завершающим штрихом немного поодаль от распахнутых ворот, в теньке, со скучающей физиономией подпирал стену Серый.

Ваня на мгновение замер, еще раз окинул взглядом представший ему вид, оценивая ситуацию целиком, и зло прищурился, нарочито небрежным, неторопливым шагом направившись прямиком к парадному крыльцу, у которого стоял чародей.

— Извини, я задержался, — невинно обратился к нему молодой человек, останавливаясь рядом, и похлопал по сумке на боку. — А у тебя гости?

Зеленые глаза на миг чуть расширились, лишь так выдавая удивление и растерянность мужчины, а затем Кощей тоже ответил парню ослепительной в ее очаровании улыбкой:

— В некотором роде, Ванечка, — мягко согласился он. — Вот витязь доблестный заглянул...

Внезапное появление Ивана чародей заметил сразу, но прежде, чем успел как-либо отреагировать, — тот активно вмешался сам, изрядно заинтриговав без исключения всех присутствующих.

Особенно если судить по выпученным глазам 'гостя', поперхнувшегося пафосными речами. Он даже шлем снял, озадаченно моргая на светловолосого, довольно просто одетого молодого парня, который мило беседовал со злобным подлым угнетателем. Безоружный, сумку свою снял между делом, отставил и обернулся:

— Заблудился? — ласково-сочувственно протянул Ваня, подходя к витязю и легким движением руки отводя клинок в сторону от себя и вниз.

Кощей было дернулся, но скрипнул зубами и остался стоять, где стоял, напряженно следя за чужаком и явно нарывающимся на неприятности Иваном. Однако витязь пребывал в куда большем ступоре, и все на что его хватило, — это выдавить:

— Да... нет!

— По делу значит! — казалось бы искренне обрадовался Ваня и вовсе вцепился ему в плечо, будто бы пытаясь приобнять. Резко отпрянул и подозрительно уточнил. — А тебя как зовут? Не Иваном часом?

— Э-э-э, нет, Е..

— Вот и хорошо, что не Иваном! — с бешенным энтузиазмом оборвал его Ваня, снова мертвой хваткой стискивая плечо совершенно выбитого из колеи молодого война и разворачивая его к воротам. — Это правильно, что не Иваном! Потому что видишь ли какая незадача, — один Иван в наличии уже имеется! И царевич тоже... Я это. Так что, сам понимаешь, мы здесь как-нибудь и без тебя управимся! Ты, сразу видно, не только витязь доблестный, но и человек достойный, честный... Зачем же тебе в чужие дела вмешиваться, неприлично это...

От этакого заявления окончательно онемел не только незадачливый борец с темными колдунами, но и сам колдун, наблюдающий за разворачивающейся сценой широко распахнутыми в крайнем изумлении глазами, а Волк тихо сполз по стенке на прогретые солнцем плиты. Иван между тем продолжал настойчиво увлекать свою жертву к воротам.

— А раз дело неспешное, то я тебе помогу, не переживай! Видишь дорогу? Она хорошая, ровная... вот и иди по ней! Все прямо, прямо... до самого указательного камня иди! Там на нем много чего написано, но ты не читай, а сразу налево поворачивай. И опять прямо, прямо пока красивый терем не увидишь. Живет в нем девица, умница-разумница — все на свете знает... А уж какая красавица! Вот у нее про кого победить-освободить и спрашивай!

Иван умудрился аккуратно, но сноровисто затолкать 'гостя' в седло, — спасибо что ниже спины пинка не отвесил, зато от души хлопнул коня по крупу. Постоял, посмотрел, рукой помахал жизнерадостно, — видать, всадник справился с жеребцом и обернулся, — и сплюнул на дорогу.

— Серый, — хмуро обратился Иван к икающему от смеха оборотню, — я тебя в первый и последний раз предупреждаю: не води сюда больше эту боевую братию! Здесь им не стрельбище с ристалищем, и гарема с полонянками тоже не наблюдается.

Волк вдохнул было, что-то просипев про единственную и дюже агрессивную 'полонянку', но не смог совладать с собой и заржал уже в полный голос.

Ваня зыркнул на него исподлобья, вернулся к крыльцу, подхватил со ступеней сумку и спокойно кивнул чародею:

— Пойду разберу.

Задумчиво глядя прямо перед собой в пространство, Кощей осторожно поинтересовался, ни к кому не обращаясь:

— И что это сейчас было?

— Сдается мне, — Волк поднялся, утирая слезы, — это была ревность!

Кощей моргнул. Похихикивающий Серый попятился к воротам:

— Ладно, пойду я... не буду вам мешать. Да и за королевичем приглядеть надо... Бывайте!

Кощей моргнул еще раз, отмер наконец и мановением ладони захлопнул ворота. Развернулся и пошел искать Ванечку.

Иван обнаружился в одной из верхних комнат, примыкавшей к личным покоям чародея. Он сидел, сжимая и разжимая кулаки и низко опустив голову, было видно лишь как то и дело вспухали и перекатывались желваки. Кощей остановился поодаль, опершись бедром об оконный выступ и сложил на груди руки.

— Ваня, — позвал он, вглядываясь во что-то неизвестное за окном, — а ведь мне сейчас оскорбиться впору.

Иван смолчал, только кулаки крепче стиснул.

— Вань, неужели ты меня настолько слабосильным считаешь, — продолжил мужчина, — что решил будто я с подобным петушком сам не справлюсь? И посильнее с противником приходилось...

— Вот именно, что приходилось! А может я не хочу, чтобы тебе вообще с кем-нибудь справляться приходилось! — внезапно вызверился Иван, одним прыжком оказываясь прямо перед Кощеем. Дернул плечом, яростно сверкая глазами. — Да и выбесил он меня, вот что!

— И когда успел, — иронично заметил, ничуть не разозленный его вспышкой чародей.

— Ты этого фазана оправдывать вздумал?! — возмутился Иван с обидой.

Кощей подавился смешком и с ласковой укоризной взглянул на взъерошенного парня, погладив его по щеке:

— Ванечка, да неужто ты и впрямь меня так ревнуешь? И к кому!

— Ревную, — мрачно подтвердил Иван, беря его ладонь в свою. — К перстням этим ревную, потому что ты их не снимаешь. К подушке твоей. К солнцу, что на тебя светит!

Он подался вперед, крепко обнимая мужчину и прижимая к груди, чародей обвил его руками в ответ, с нежностью заглядывая в кипящую синеву глаз и принимаясь покрывать легкими поцелуями лицо.

— Ванечка, будет тебе... Ну зачем мне еще кто-то, коли у меня ты есть?!

Поцелуи из трепетно-воздушных постепенно становились все более жаркими и чувственными, поэтому в конце концов и разговоры, и любые возможные дела пришлось временно отложить. Пребывая в состоянии блаженной неги, Кощей не утерпел и съехидничал, что, мол, это подушке впору к Ивану ревновать, поскольку в последнее время подушкой ему обычно служит именно Ваня, а не предназначенная для того постельная принадлежность. Ваня на это только довольно хмыкнул и поерзал, устраиваясь поудобнее.

— А ты где был-то весь день? — лениво поинтересовался мужчина ради праздного любопытства.

— Да, — отмахнулся Иван, — тут в деревеньке неподалеку уже ярмарка развернулась, хотел там сукна посмотреть. А то нашел сегодня свой старый кафтан, а он мне в плечах совсем не сходится, еле налезает... Видать, прав Горыныч, раздобрел я твоим гостеприимством!

Молодой человек чуть покраснел даже и смущенно улыбнулся.

Кощей фыркнул и назидательно поправил:

— Не раздобрел, а возмужал, Ванечка! Все же уже не отрок годов семнадцати. К тому же ты меня вон сколько времени на руках таскал, и сейчас на разминках наших меч вертишь, а не перышко писчее... И годы у тебя такие, и занятия. В глаза конечно сильно не бросается, особенно потому что я тебя прежним и не знал, а теперь каждый день вижу, но вот по вещам ощутить можно. Ты б еще портки свои детские вспомнил и одеть попробовал!

— Скажешь тоже...

Свои слова чародей сопровождал весьма конкретными действиями, с откровенным удовольствием поглаживая и очерчивая ладонью возможные спорные участки тела парня, отчего тот верно сбивался с мыслей, с которыми и без того было негусто в пребывающем в довольном блаженстве рассудке.

— И чего сразу меня не спросил? — удивленно продолжал Кощей. — Добра ведь всякого в сундуках хватает, хочешь — вообще вместе подберем, будут обновки обоим и в пару? Все здесь твое, Ванечка, бери что хочется...

Вместо выражений благодарности, Иван, не выдержав продолжающейся сладкой пытки, опрокинул чародея навзничь и в свою очередь решительно принялся за дело, только веско сообщил перед этим:

— Ничего мне кроме тебя не нужно!

* * *

За пределами замковых стен история аукнулась выяснением отношений с разгневанной Василисой, выдохлась она только когда разу по третьему высказала Ване все свои претензии. Кощей, кстати, просто пожал на это плечами и сказал, что при соблюдении определенных приличий будет не против принять у себя в гостях весьма талантливую и разумную девушку. Ваня молча скрипел зубами. Василиса сначала хихикала и насмешничала над его хмурым видом, но потом сжалилась, и мученически вздохнув, заверила друга, что если и соберется принять любезное приглашение, то ненадолгочка, разве что чаю попить. Несмотря на то, что ее отцу, счастливо женатому второй раз, было на выкрутасы дочки глубоко плевать, но народная молва — страшное дело. Жутко представить, какие слухи пошли бы, какие сплетни можно состряпать, имея в участниках Кощея Бессмертного, Ивана-царевича и Василису Премудрую, даже если последняя будет ежеминутно находиться под неусыпным надзором пары десятков мамок-нянек. Ваня грустно усмехнулся, между тем чувствуя глубокую признательность за понимание.

В голове его продолжали бродить неясные и смутные опасения, которые пробудило курьезное происшествие. До поры они никак не могли оформиться в нечто конкретное, что можно было бы выразить простыми и понятными словами. Всякое в них было, — вспоминалась и Моревна с дядюшкой и свое наивное ими восхищение, следом приходила горькая обида за чародея, не только преданного без всякой вины на мучения, но красочно оболганного при этом... Несчастный королевич, усланный Василисой куда-то совсем в дальние дали, по-прежнему раздражал одним фактом своего существования на свете, — тоже мне, приперся тут, борец с нечистью! А ведь он далеко не первый, и наверняка не последний, желающий срочно победить мерзкого колдуна, при этом даже не задумываясь о том, чтобы взять на себя труд объяснить в чём же такая срочность и какая такая мерзость... Масла в огонь Ваниных рассуждений подливали и слова Василисы про слухи и сплетни, — наверняка же вывернут все так, что сюда не один, а толпы освободителей попрутся, и потом вообще никому не объяснишь что к чему.

Но даже не это главное! Кощей, конечно, и могуч, и умел, и все же мало ли что... береженного, как говорится, бог бережет, а бог помогает тому, кто и сам рук не опускает. Вот и принялся Ванечка потихоньку выспрашивать у чародея про его бессмертие, пока Кощей не выдержал и не задал ему прямой вопрос, на что Ивану пришлось признаться в своих переживаниях.

— Ты только не подумай ничего дурного, — заверил он, — не хочу я твои секреты выпытывать! Однако, если есть такой, то надежен ли, хорошо ли спрятан? А то чего только не наслушаешься в народе...

— Интересно, — протянул заинтригованный чародей, — это чего же про меня и мое бессмертие рассказывают, чего я не знаю?

— Ну, например, историю про Василису. Ту, которая якобы Прекрасная, — неохотно пояснил Иван. — Супруг ее, разумеется, тебя убил.

— Разумеется, — понимающе кивнул Кощей, — как же иначе за любимую жену постоять-побороться. И как убил?

По мере того, как Иван торопливой скороговоркой перечислял дубы, сундуки, зайцев и уток с иглами, брови мужчины поднимались все выше и выше.

— Где-где моя смерть? — с недоверчивым любопытством вопросил чародей, с минуту смотрел на парня... а потом зашелся в диком хохоте. — Повтори, пожалуйста!!!

— В яйце, — сам уже с трудом сохраняя серьезность, подтвердил Иван.

Чем вызвал новый взрыв безудержного смеха вперемешку с невнятным бормотанием про косых зайцев с иглами, а иглы наверняка золотые, а, из того, следовало то, что золотой укол от той иглы! Угу... В яйцо.

— Вот так 'утка'! Всем уткам утка! — нескоро и не сразу сумел Кощей взять себя в руки и объяснить. — А если серьезно, Ванечка, нет у меня тайников ни с иглами, ни с чем-либо иным. Я в свое время к бессмертию не то, что не стремился, не задумывался даже, — поважнее насущные дела были. А потом уже поздно что-то менять оказалось, — есть проклятия такие, не снимаемые. Разве что сама Смерть могла бы, да только в том и суть проклятия, что не услышит она меня и не увидит, даже если я сам ее искать стану.

Дурного веселья как не бывало, а от его задумчивой улыбки на Ивана будто ледяной водой плеснули.

— Кто же тебя — и проклясть смог?! — вырвалось у парня.

Кощей поднялся с кресла, в котором располагался до того, и подошел к приоткрытому окну, ловя кончиками пальцев капли по-осеннему холодного дождя. Молодой человек напряженно смотрел ему в спину, потом подошел, накрывая другую его ладонь своей, успокаивающе сжал плечо и тихо попросил в волосы:

— Расскажи... Пожалуйста!

Кощей чуть вздохнул и медленно обернулся. Улыбнулся его встревоженному взгляду и неожиданно прижался к Ивану всем телом на краткий миг прежде, чем отойти:

— Ванечка мой... Защитник и целитель! Будь по-твоему, — наконец спокойно сказал мужчина, вернувшись на свое место. — Навредить мне это ничем не может, разве что вспоминать неприятно.

Чародей жестом пресек попытку парня что-то сказать, и Ивану оставалось лишь тоже вернуться и сесть напротив.

— Скажи-ка вначале ты мне, Ваня, слыхал ли ты когда-нибудь об Обещанных?

Иван вздрогнул, в ужасе распахивая глаза.

— Вижу, что слыхал, — усмехнулся Кощей.

— Отдай то, чего дома не знаешь? — бледно усмехнулся в ответ молодой человек, отчаянно надеясь свести все обратно к шутке.

Сказки очень редко бывают добрыми, и если о чем-то в них не упоминают, то это не значит, что этого не случалось. Обещанные, дети, рожденные под определенным условием, еще до рождения посвященные самой грозной из существующих сил, — Судьбе. Отказаться от предназначения не мог уже никто: ни требующий, ни должник, ни тем более сам ребенок, а все истории о них, становившиеся основой для сказок и легенд — по смыслу говорили об одном. Они предупреждали, что Судьба — сила неодушевленная, а потому безжалостная, и за малейшую попытку обойти предначертанное карает неотвратимо, причем всех. Разница в каре — вире, — зависела лишь от размера совершенной глупости.

Не вышло:

— Вроде того, — ровным тоном подтвердил Кощей и добил. — Вот я, такой Обещанный, — и уродился.

Иван резко втянул воздух сквозь зубы, а чародей безэмоционально продолжил:

— Где — неважно, той страны уж нет давно... Важно то, что тогда там была война: воевал мой папенька с другим чародеем. Жестоко воевал, очень. Настолько, что в один не прекрасный момент оба оказались вынуждены пойти на мирное соглашение. Иначе живых бы не осталось, править было бы некем...

Мужчина помолчал, отстраненно любуясь янтарными узорами на стене за спиной царевича.

— Договор требовал гарантий и весомых, а мириться не очень-то хотелось. И каждый чародей подошел к вопросу с всей доступной ему фантазией. Один даже в качестве обязательного поставил вот такое оригинальное условие, — Кощей тихонько рассмеялся, глядя на мрачного парня. — Нет, подожди возмущаться... Если ты хорошенько вспомнишь все подобные истории, то вспомнишь и то, что оставалось за скобками самого условия, но подразумевалось, как общеизвестное... Брак! Все они подразумевали в качестве неизбежного результата брак. Я лично знаю только два исключения, одно из которых, кстати, твоя Варвара, можешь предупредить подругу... Причем в обоих случаях такой Обещанный был уже у одной из сторон в предыдущем поколении, как мать Варвары. Так что даже в случае исключений можно говорить об определенной системе...

Иван машинально кивнул: ни подробностей про Варвару, ни второго примера он не знал, но в то, что Кощей ошибается, к сожалению, не верилось!

Мужчина тоже покивал, разведя руками:

— Согласись, брак — далеко не новый и почти идеальный способ скрепления мира, тем более что оба затейника по сути принадлежали к одному роду, будучи последними его представителями. В случае брака, пусть и настолько экстравагантно обусловленного, теоретически причины спора устранялись сами собой. Свыше того, условие оказалось совершенно чистым. Никто из общих предков подобными экспериментами не баловался. Жен и детей у первого чародея никогда не было, зато очередная 'молодая' жена второго в точности по законам жанра оказалась в положении, при этом настолько неожиданно, что сама еще сомневалась и не торопилась обрадовать супруга известием.

Тут Кощей ядовито усмехнулся, а Ваню передернуло.

— Можешь представить, в итоге буквально всеми причастными лицами ожидалась не только сильная ворожея, — с такой-то наследственностью, — но и распрекрасная красавица, рядом с которой Царевна-Лебедь выглядела бы немытой чернавкой.

Хоть в одном не промахнулись! — не мог не отметить мрачно Иван.

— И вот тогда, — улыбаясь с нежной безмятежностью продолжил рассказ Кощей, — второй чародей решил, что он умнее всех! Слово он дал, клялся всеми своими силами, и кровью, и родом, памятью и честью предков... И чем только он не клялся! А потом тихонечко провел несколько не самых хороших ритуалов, зелья всякие варил. Жену поил и сам пил. Так что после этого — не только жена, но и любая другая женщина в обязательном порядке рожали бы от него только мальчиков.

Оторопевший от поворота повествования, Иван даже заморгал от неожиданности:

— Зачем?!

Нет, суть он уловил, как и не мог представить, кем же нужно быть, чтобы травить беременную женщину и еще нерожденного собственного ребенка... Но смысл в действиях Кощеева отца безнадежно ускользал от его понимания.

Мужчина так же равнодушно пожал плечами:

— Кто ж его знает! Подозреваю, он не заморачивался стратегиями на отдаленное будущее, а попросту хотел подставить своего противника. Ведь мальчиков замуж не берут, дополнений и поправок такое соглашение не предусматривает! Взаимная клятва фактически становилась невыполнимой, а практически — вроде как по вине потенциального жениха, как только тот отказался бы от собственного требования...

Либо, при попытке что-то исправить, — в действие вступило бы правило тех самых печальных для инициатора исключений, — про себя согласился Иван. Каких-либо слов не было.

Кощей резко откинул волосы, повествуя дальше все более вкрадчиво мягким тоном:

— Вот только заигравшись в могущество, второй совсем забыл, что чем больше сила,— тем больше спрос. Его действия УЖЕ нарушили клятву. По большому счету, ровно в тот момент как он вообще задумался, как и зачем ему ее обойти. И отдача от нарушенного Слова пришлась на него со всем махом! Для начала он стал стремительно терять свои силы, которые в качестве виры уходили на поддержание жизни жены и ребенка, чтобы хоть так компенсировать причиненный им вред. А когда окончательно спятил и попытался от них избавиться, то банально свернул себе шею на лестнице, так и не исполнив ничего из своих планов. Умерла и жена. Однако, как видишь, ребенок в последний момент все-таки успел родиться. Стопроцентно мальчик. Да еще и со всей силой рода, помимо собственной и отцовской.

— Но... — Иван вовремя прикусил язык, не осмелившись высказать вслух то, что подумал: что как бы страшно это не звучало, но такая развязка была только к лучшему.

— Правильно, Ваня, 'но'! — бесстрастно заметил Кощей, похоже прекрасно читавший все его мысли. — Пример покойного врага первого чародея, само собой, не вдохновил. И помимо уже абсолютно законного повода захапать себе то, чего раньше добивался войной, он решил не рисковать и обезопасить себя, как ему казалось, со всех сторон. Ведь просто избавиться от суженного ему ребенка он опасался. Хотя, прямо скажем, особой радости это ему не доставляло, что он всячески старался донести максимально подробно и эффективно.

Иван невольно сглотнул, глядя на Кощея больными глазами.

— Мальчиков же замуж не берут!

— Не берут, — безразлично уронил тот, по-прежнему глядя прямо в глаза. — А воспитанниками и наложниками сколько угодно. Суть уз в совокупности схожа, тогда как обычаи и законы бывают разные. Их при желании и вовсе подвинуть можно.

— Можно же было и по-другому... — еле выговорил занемевшими губами молодой человек.

— Можно, — подтвердил чародей. — Например, срочно завести себе дочь и попозже поженить ее и воспитанника. Видимо, он опять перестраховывался, ведь дети так часто бывают неуступчивы и не рвутся слушаться старших. К тому же, вот он как раз собирался жить вечно.

— И ты... ты сбежал от него? — было робко понадеялся Иван, твердо зная, что напрасно.

— Не совсем. Точнее, не только... — нежно-нежно улыбнулся Кощей. — Когда наконец смог, я его убил и силу его себе забрал! Последнее, правда, зря... Пожадничал. Вместе с нею проклясть он меня успел заковыристо, той самой общей частью нашей крови, которая от самой Мары идет. Видишь, сколько всего накопилось? Вот и выходит, что нет для меня ни судьбы, ни справедливости, ни смерти. И если первому можно только порадоваться, со вторым — вполне неплохо жить, то третье — потяжелее всех прочих вместе взятых.

Повисло тяжелое молчание. Потом Иван встал, приблизился к чародею и опустился перед ним, утыкаясь лицом в колени и обвивая руками талию мужчины. Кощей благодарно запустил пальцы в золотые кудри, перебирая их. Стало легче, груз на сердце чуть отпустило, а тишина окутала обоих мягким покрывалом будто желая согреть.

* * *

По счастью, неприятный разговор не имел последствий и не ознаменовался возвращением кошмаров, а пробуждение у чародея было более чем приятным — кому же не понравится просыпаться от ласк и поцелуев!

— Все еще считаешь свое бессмертие проклятием? — лукаво поинтересовался молодой человек, аккуратно стирая с его живота капли спермы и целуя солоноватую кожу.

— Ох, Ванечка! — засмеялся разнеженный Кощей. — Ты прав. Без сомнения, жизнь настолько причудливая штука, что самый добрый и невинный дар способен принести несчастье, а в проклятии возможно отыскать положительные стороны!

Позже уже серьезно объяснил:

— Все так, Ваня. Если бы не оно, мы бы с тобой не наслаждались сейчас этим великолепным палтусом и вообще вряд ли бы встретились. Тебе даже сказок про Кощея услышать бы не довелось.

Иван кивнул: он сразу понял, что именно о своем наставнике-родиче, — хотя ни одним из этих слов его назвать язык не поворачивается, — Кощей говорил, когда упоминал о важной для себя победе. И дальше тоже было боле-менее понятно: он получил не только проклятие, но богатство и власть, поскольку теперь остался единственным представителем этого своеобразного царско-колдовского рода. По любому из законов все принадлежало ему, а затем молодой правитель начал воевать уже свою империю, что привело к той жуткой казни. Не будь Кощей бессмертным, тогда бы все и окончилось, и Ване довелось бы разве что в каком-нибудь историческом трактате встретить упоминание о древнем жестокосердном завоевателе, — в качестве назидательного примера, так сказать. А может и не довелось бы, не обо всех память людская сохранилась.

— Однако, если рассматривать отвлеченно, — между тем продолжил Кощей, — то ничем иным бессмертие быть не может. Посуди сам, конечно, каждый хочет пожить подольше, да еще сохраняя молодость и силу. Это естественно и понятно. Обидно уходить, не доделав дело всей своей жизни, горько оставлять близких... а если в нужде или беде — вдвойне! Это я понимаю. Но время идет, рано или поздно любое дело будет доделано, и вот уже близкие начинают тебя оставлять. Это если они вообще есть. Любые забавы и наслаждения рано или поздно приедаются. Власть? Власть тоже, потому что года и века проходят, но чаяния и стремления, пороки и страсти людей по сути остаются прежними. Пожалуй, лишь познание бесконечно, но знание ради знания — бессмысленно и бесплодно как само бессмертие. А еще и опасно — очень легко забыться и потерять человеческий облик, самого себя... душу, если угодно, то, что делает нас людьми со всеми присущими достоинствами и недостатками. Увы, Ваня, на свете есть очень немного вещей, которые по-настоящему способны придать сил и смысла как самой короткой, так и самой долгой жизни!

Последние слова чародей произнес стоя близко к Ване и, наклонившись, как-то так заглянул в глаза, — что у парня аж дыхание перехватило и голова закружилась от этого взгляда.

— Кос... — только и смог выдохнуть Иван, канув в бездну зеленых омутов.

Протянул руку и коснулся его груди над сердцем, Кощей сжал его ладонь, но не убрал, а улыбнулся.

Кстати сказать, имя вызвало целую небольшую бурю в пресловутой купальне. На волне удовольствия, радостно-облегченного подъема, Иван признался в безобидной слабости, — что давно хочет, но не может придумать какое-нибудь ласковое обращение от Кощеева имени. Вот, чародей зовет его Ваней и Ванечкой, и как бы он раньше по поводу своего имени не психовал, но от Кощея это звучит нежно, интимно, по-особенному... И ему так же хочется, чтобы только между ними, но на ум приходят одни глупости, точно насмешка какая.

Чародей фыркнул беззлобно, стряхивая с волос воду, и пояснил, что в сущности, Кощей это и есть его имя, а вернее истинное имя и род, просто чуть искаженное в произношении на народный слух, причем так давно, что он сам себя уж иначе не называет. Иван неожиданно возмутился и обиделся:

— Хорошее дело! В одной постели спим, а я, значит, и имени твоего не знаю, кличкой обзывать должен!

Кощей попытался его утихомирить, что как раз не кличкой, а полным величанием получается, но потом сдался и произнес исходное. Действительно, очень похоже выходило, только подлиннее и с пришепетыванием.

— ...и если уж тебе так хочется, то собственно имя здесь Косц, — язвительно закончил мужчина. — Правда, как ты его сокращать станешь — ума не приложу!

Иван виновато пожал плечами и извиняющейся поцеловал в плечо:

— А оно что-нибудь означает?

— Означает! — продолжал ехидно усмехаться мужчина, обернувшись. — Птичку так называли. Дрозд которая, черный. Может видал, в каждом лесу на каждой десятой ветке!

— Прости! — окончательно сконфуженный попросил Иван. — Оно тебе не нравится, да?

После вчерашнего нетрудно было догадаться, что дано оно отнюдь не любящими родителями. Торопливо заговорил, убеждая:

— Ты зря! Оно красивое... если ты не любишь, то я любить стану! А дрозд хорошая птица, я тебе обязательно покажу, если ты не слышал...

Кощей ответил на поцелуй и мягко отстранил парня от себя, собираясь все же полностью одеться:

— Слышал, Ванечка, слышал... Но ты все равно покажи!

Однако столь изысканное развлечение, как слушание трелей певчих птиц, по вполне понятной причине пришлось отложить, — не сезон, — хотя Кощей был уверен, что молодой человек не забудет и об этом своем небольшом обещании, и обязательно его выполнить, даже если бы чародею пришло в голову упираться. Зато теперь Иван стал обращаться к нему большей частью только по имени, и оказался прав, — от него оно тоже звучало по-особенному, словно неся в себе всю гамму нежных и теплых чувств, что испытывал тот к мужчине. А уж услышав, как Ваня его жарко выстанывает, полностью раскрываясь и подаваясь навстречу любовному натиску своего партнера, Кощей и думать запамятовал о чем-то другом. Все скверные тени не то что отступили на второй план, а рассеялись без следа.

Время шло своим чередом по уже ставшему привычным для них обоих распорядку. Каких-либо происшествий тоже пока больше не случалось, разве что Иван действительно серьезно поговорил с Варварой об Обещанных, предупредив, что в помощи не откажет, да еще о Горыныче ходил какой-то пошлый слух, что у него внезапно обнаружился потомок, причем при весьма пикантных обстоятельствах, и неслабо накрутил блудному папаше хвост, когда тот подбивал клинья толи к его невесте, толи вовсе уже к собственной внучке. Судя по тому, что Змей нынче имел бледный вид и сидел ниже травы, тише воды, слух подозрительно походил на правду.

Иван вначале только головой покачал на безбашенную наивность друга, которая постоянно доводила его до беды, а потом вдруг как-то раз задумался под этот слушок о чем-то своем и хмуриться начал изредка. Кощей нет-нет, да и ловил на себе странные взгляды, ни значения, ни причины которых понять не мог. Рано ли, поздно, но он не выдержал.

После того как исчезли последние опасения, охота — не охота, но совместные прогулки в погожий денек приятно разнообразили досуг, а зиму Ваня любил не меньше лета. Определенных удобств, конечно, было поменьше, зато присутствовала некая романтика, а поцелуи с привкусом мороза пьянили пуще крепкого вина и горячили кровь. Увлекшись в порыве страсти, Иван приподнялся над распростертым мужчиной, любуясь им таким — на белой коже проступил яркий румянец, глаза сверкают словно две огромные зеленые звезды, длинные темные волосы разметались по пушистому снегу, и снежинки сверкали в них драгоценными искрами, пунцовые губы полуоткрыты и с них срывается учащенное дыхание... И в это мгновение, моментально опомнившийся Кощей снова заметил в глазах своего возлюбленного что-то похожее на грусть, толи вину, толи укор.

— Что с тобой, Ваня? — мягко обратился к нему чародей, садясь. — Может я тебя обидел чем?

Иван затряс головой и отвернулся было, но Кощей потянул его за руку. Иван бросил на него отчаянный взгляд и с тяжелым вздохом признался:

— Нет, дело во мне. Понял я, а теперь не могу никак от этой мысли избавиться. Что как бы хорошо все между нами не было, а придется мне однажды от тебя уехать...

Рука застыла.

— Вот как? — бесцветным голосом уточнил мужчина.

— Ну да, — не замечая его состояния проговорил Иван, садясь рядом в снег. — До этого еще далеко, но наступит же когда-нибудь время, когда стану я седым и морщинистым старцем, а ты... ты останешься таким же молодым и прекрасным.

После короткой паузы, Кощей с шумом втянул воздух, встряхнулся целиком и поднялся:

— Вставай 'старец'! — насмешливо распорядился он. — И давай возвращаться, а то в сугробе разговаривать несподручно!

Парень покорно последовал за ним, не зная, чего и ждать теперь от язвительно фыркающего себе под нос мужчины.

— Ванечка, горе ты мое, что ж ты мне сразу про свою печаль-тревогу не сказал?! — не выдержал и еще по дороге стал пенять Ивану чародей, в глубине души сердясь на него за пережитый страх. — Я уж было сам невесть чего не надумал! Все так, Ваня, я свое бессмертие тебе дать не смогу, однако ж есть несколько аспектов, о которых ты запамятовал. Во-первых, кто тебе сказал, что я тебя из-за такого пустяка отпущу? На свете хватает способов эту самую молодость и жизнь продлить! Во-вторых, ты, Ванечка без всяких отступлений принадлежишь уже этому миру, тебе наверняка это уже говорили...

Дождавшись утвердительного кивка, Кощей довольно хмыкнул и продолжил отводить душу:

— И что время здесь течет несколько иначе, наверняка тоже. Нет, как сам понимаешь, дело не в том, что зима с летом местами меняются и по сто лет длятся, а в том, что существуют некие связи, которые раздвигают обычные рамки для тех, кого скрепляют. Да даже известный тебе Андрей, раз он здесь остался и обязался Хозяйке служить, о седых волосах может не задумываться не то что двадцать, а лет пятьдесят. А ты, между прочим, Словом связан не с кем-нибудь, а напрямую со мной.

Чародей временно прервал разнос-объяснение, когда они добрались до замка. Пристыженный Иван так же не торопился прерывать молчание, занимаясь насущными мелочами. Чувствовал он себя скверно за то, что изводился глупостями, и любимого зря волноваться заставил, в то время как сам чародей в нем был твердо уверен как в спутнике жизни и на самотек ничего пускать не собирался.

Молодой человек переоделся и вышел к столу, — время было обеденное. Кощей уже ждал его там, по-кошачьи жмурясь на играющее в витражах солнце. Чуть успокоившийся уже, мужчина тихонько фыркнул, отошел от окна, сел и ехидно протянул:

— И третье, Ваня. Скажи-ка ты мне, а гулял ли ты в моем саду?

— Ну, гулял, — мрачно отозвался Иван.

— Плохо, стало быть, гулял! — припечатал чародей, глядя на него лукавыми глазами. — Видел ли там в укромном уголочке, за заповедными чарами кривенькая неказистая яблонька растет, а у ее корней два махоньких ключа бьют?

— Видел... — настороженно признал Иван, — но...

— То, что ты к этим ключам не полез, — молодец! Мало ли что приключиться могло. Так сам мне назовешь, что это за ключи, или мне сказать?

— Вода живая и мертвая... — едва вымолвил потрясенный Иван.

— Во-о-т! — назидательно поднял палец Кощей. — Тогда яблонька с зелепушными яблочками...

— Молодильными...— выдохнул парень.

— Правильно, Ваня! Можешь скушать пирожок, — посмеивался чародей. — Мне они без надобности, я, как ты справедливо заметил, и без них не старею. Зато тебе и ходить далеко не нужно, и времени довольно, и с травками разными ты блестяще управляешься, чтобы рассчитать сколько, чего и когда тебе принять понадобится, чтобы этот процесс остановить.

Иван сидел, как мешком пристукнутый, потом со стоном спрятал лицо в ладонях:

— Ох, же я и идиот!!!

— Что ты, Ваня, — мужчина подошел к нему, погладив по плечу. — Незачем так уж себя казнить, раз все разрешилось.

— Как же, не зачем! Да ведь если б я эти поганые ключи сразу проверил, то тебя бы на ноги мгновенно поставил!

— А вот это вряд ли, — серьезно возразил чародей. — Сам подумай, вода мертвая на меня бы не подействовала, и к чему мне вода живая, если я и так умереть не могу. Потому они именно у меня в саду и пробились, что все это мне не к чему. Я сам — только подарить и уступить могу, а себе в корысть использовать не получится. А вот тебе пригодится, и если бы ты, не зная ничего туда полез, то мог бы и пострадать. Так что, все что не делается, оно к лучшему.

Иван подумал с минуту и согласился, с улыбкой заглядывая в глаза мужчине:

— Точно. Твоя правда.

Он сжал его ладонь на своем плече, лишь ворчливо заметив, что небось, за этим добрая половина царевичей-королевичей и прочих вань, в сад и лезет.

— Не без того, — усмехнулся Кощей. — Как ты думаешь, почему на меня Моревна так взъелась? Не только потому, что я под ее каблучок стелиться не пожелал, но и вовсе оказался чересчур холоден, непонятлив да неуступчив. Намеков не слышу и нужных подарков не делаю.

— А мне, значит, сделал, — провокационно протянул Иван, жадно глядя на подрагивающие в улыбке губы мужчины. Встал и потянулся к нему, крепко прижимая к себе.

— Ох, Ванечка, — с деланным легкомыслием отмахнулся чародей, прижимаясь к нему теснее, шепнул на ухо — подумаешь какие-то яблоки!

'Когда я сердце тебе свое без остатка отдал, не жалко...'

* * *

А по весне разразилась гроза — в прямом и переносном смысле. Том самом, про который предупреждал Кощей.

Трудно понять, на что рассчитывал Болотник, заваривая всю эту кашу. Хотел для дочери гарантированного счастья? Так ведь, так не бывает! Судя по тому, чему позже Ване довелось стать невольным свидетелем, сам болотный хозяин свою покойную суженую любил, даже к памяти ее относился с безграничным трепетом, а вот любила ли в ответ покорившаяся своей судьбе царевна, раз угасла так рано, несмотря на все волшебные средства и дочку-звездочку?

Решил, как обтекаемо выразился чародей о своей истории, обезопасить себя со всех сторон? Болотник не мог не понимать, что именно за контингент обивает его порог со свадебными намерениями — ловцы удачи, пустопорожние прощелыги, охочие до халявного куска дураки, да озлобленные нищие третьи сыновья, лишние в собственном роду, которым всем плевать было на саму невесту, лишь бы за нее давали кусок послаще. Ибо будущий тесть был богат. Не так броско, как Хозяйка горы с ее самоцветами и рудой, но за его полцарства — иным царям за всю жизнь не накопить! А тут, с условием, вроде как по-честному получается...

Потому и смотрел как любимая доченька над 'женихами' изгаляется сквозь пальцы, не вмешивался никогда. Он бы не против был, если б сладилось с Иваном, — а что, парень и ладный, и честный, и свой, а покровительство Кощея дорогого стоит... И черт с ним с этим долгом, уж разобрался бы как-нибудь, но — не случилось. Пришлось вернуться к исходному плану, потому как время уж начало поджимать: того гляди, обещанный царевич сам на ком-нибудь оженится да еще и детишек настрогать успеет! В общем, стребовал Болотник на свою голову 'должок'.

Голубка от Варвары прилетела какая-то встрепанная и нервная, как будто даже птица была в шоке от прибывшего жениха. Иван невидяще уставился в коротенькое письмецо, общий смысл которого сводился к тому, что лучше в омут, чем за такого, а что придумать не знает — суженный да обещанный. Да-а, беда, — не вмешаться нельзя, вмешаться — есть риск, что только хуже сделаешь, и как вмешиваться-то?

Иван передал в ответ совет хоть как-нибудь потянуть время, и решил посоветоваться с Кощеем, — дело все же было весьма щекотливого характера, и он прекрасно понимал, что никакого права встревать у него нет. Впрочем, как и у любого другого.

Сказать, что Кощей от известия не пришел в восторг — значит скромно промолчать, при том что Иван отлично осознавал правоту каждого его слова. Однако там, где пасует ум мужской, отлично справляется женская хитрость. Потянуть время? Сказано— сделано! Варя стала в позу, что суженный-суженным, но это не повод отменять традиции и настояла на испытании прежде, чем объявлять о свадьбе, а царевич пусть так пока погостит, подготовится получше.

Покуда Ваня упрямо готовился невесту похищать, невеста ломала голову над заданием покаверзнее, — к сожалению, совсем уж смертоубийственное назначать было нельзя, — вторая подруга как раз умудрилась с помощью своих зеркалец и тарелочек разглядеть нечто совершенно убойное! Должный быть безутешным или хотя бы озабоченным, царь-отец вместо того радостно готовил к венчанию на царство своего НАСТОЯЩЕГО наследника... Надо ли говорить, сколь возмущены были все задействованные лица, особенно царевич, оказавшийся вдруг подставным!

А вот наблюдавший со стороны за всей этой котовасией Кощей хохотал долго, искренне и заразительно. Под его язвительные комментарии, Ваня зарекся на полет стрелы ввязываться в что-то подобное, тем более что окончательно взъярились не только Варвара, но и обманутый в лучших порывах Болотник. От гневной кары новоявленного 'царевича' спасло только то, что тот явился сам, по собственному почину и спешнее некуда, а в никаких подтасовках сознательно не участвовал ввиду младенческого на тот момент возраста.

На некоторый период страсти улеглись. Известно было, что Варвара успокоилась и к новому жениху присматривалась даже вполне благосклонно, поэтому ее появление под стенами Кощеева замка стало для Вани полной неожиданностью.

Белоснежная посланница, перепархивая с ветки на ветку, вывела его к небольшому пятачку среди зарослей, и навстречу настороженному Ивану с поваленного ствола поднялись двое — Варя и незнакомый парень, тут же постаравшийся задвинуть ее за себя.

— Погоди, — девушка мягко отстранила своего защитника и представила их друг другу, — это Ваня, брат мой названный, а Вася —

— Жених, — уже широко улыбаясь закончил за нее Иван, весело глядя на пару.

Кажется, сбылась девичья мечта: что девушка рядом с ним нежно светилась, что по всей фигуре, жестам парня чувствовалось, как он ее защитить и оберечь старается.

— Жених, — веско уронил тот, все еще не без подозрения.

Иван улыбнулся еще шире: Варин избранник ему понравился — моложе него, не шибко высокий и крепкий, скорее жилистый, но весь какой-то основательный, лицо светлое, яркие голубые глаза смотрят прямо и твердо.

— Ну, со знакомством, царевич!

Тот выразительно хмыкнул, дернув губами и спокойно поправил:

— Зачем царевич, поморы мы.

И чуть оттаял, когда Иван уважительно кивнул.

— Вот оно как, вот где осечка вышла, — покачал головой молодой человек. — Значит, все же бежать пришлось?

— Не совсем, Ваня, — тяжело вздохнула Варвара. — Сложно все. Было испытание, и прошел его Вася... Такое испытание, что только он его пройти и мог, — она ясно улыбнулась любимому, потом опять помрачнела. — Да ТОТ... очень к отцу в доверие войти успел, особенно как выяснилось, что настоящий царевич все-таки он. Вот и получается, что суженный один, а испытание прошел другой. А намедни я услышала, как ТОТ с одним служкой Васю извести сговаривается. Сам понимаешь, один раз отговорится, второй — ошибется, и третий рискнет, просто так не успокоится, хотя бы из подлости, но отомстить постарается...Вот мы и решили уйти пока от греха.

— Не мы решили, а ты просила, — несколько недовольно поправил невесту Вася.

— Правильно просила, — заметил Иван. — Вокруг вас уже столько всего запутано, что этот узел мечом не разрубишь. Допустим, одолеешь ты его в честном поединке, так он вправду мстить примется, а убьешь — тебе же боком это и выйдет. Так что, спрятать вас надо?

— Нет, Ваня, — заливисто рассмеялась Варвара, — мы сюда передохнуть зашли, поскольку погоня батюшкина на Кощеевых землях ни нас не почует, ни взойти на них не сможет. Я-то здесь и то лишь потому, что с тобой мы связаны да к царю-Кощею зла не имела. И объясниться, попрощаться по-доброму. К тому же, батюшка не только меня, но и зятя при себе держать хотел! А что же это Васе тоже у меня в светелке сидеть подле подола да нитки цветные перебирать?!

Девушка даже руками в негодовании всплеснула.

— Жена за мужа выходит! А не муж, за тестюшкино кресло. Да и мама у Васи дома одна осталась, болеет... А помириться с батюшкой еще успеем, сам на наше счастье порадуется!

— Понятно, что ж, совет вам да любовь! — протянул Иван, и добавил жениху, подавая руку. — Смотри, обидишь ее — сам приду и шею сверну!

Тот понимающе усмехнулся, отвечая крепким рукопожатием.

— Может все-таки задержитесь? — предложил Ваня. — Серого бы кликнули, попросили бы — проводил бы тропами...

— Ступайте, — внезапно раздался сильный мужской голос. — я сам присмотрю.

Все трое подскочили от неожиданности и разом обернулись, — под березой чуть на пригорке стоял высокий темноволосый мужчина в черном с прозеленью, слегка насмешливо сверкая на компанию пронзительно-зелеными очами. Сколько он там уже простоял — неизвестно.

— Идите, — покровительственно повторил Кощей, — не настигнут вас, я позабочусь.

Варвара низко поклонилась и потянула жениха за руку, парень после недолгого колебания последовал ее примеру. А Иван подошел к нему и шепнул перед долгим поцелуем:

— Спасибо, невероятный ты мой...

Разумеется, Кощей не провожал молодую пару за ручку, но морок навел качественный, а еще вернее — начудил что-то пространственно-временное, поскольку, как узнал от Василисы Иван, молодые люди еще на вечерней зорьке вышли прямиком в родные для Васи места. Затем опять из виду пропали, но это наверняка чаровала уже сама Варвара.

Зато здесь всколыхнулась не только топь, но и вся округа, а для Хозяина Болот побег дочери стал серьезным ударом. Ванечка невольно попал в самый эпицентр, как-то по случайности заглянув к Яге и застав там сногсшибательную картину: под наливочки и настоечки Болотник жаловался карге за жизнь. Та невпопад чихвостила 'старого дурня', в красках описывая сомнительные 'достоинства' вытребованного им для дочери царевича, по сравнению с которым не то что мужик сиволапотный, а последнее дикое лесное страховидло покажется невиданным совершенством. Болотник кивал, плакал пьяными слезами и тут же принимался стучать по столу, хвастаясь, как приказал сего царевича красиво упаковать и обратно вероломному папеньке отослать, — пущай скажет спасибо, что не по частям и со своим сволоченком они промеж себя теперь разбираются. Большей кары выдумать он не смог.

Иван же от напавшей на него оторопи не смог вовремя сбежать. Он был замечен, цепко подхвачен под белы рученьки и усажен за стол под требования — нет, не выдать местонахождения Варвары, — а немедля сообщить в каких-таких землях делают нормальных, приличных царевичей. То есть откуда Иван родом.

— Тебе-то сейчас на что, — попыталась заступиться за парня Яга, — пень трухлявый?!

Ее высказывание спровоцировало новый виток негодования, вперемешку с воспоминаниями об их, местами общей, бурной молодости.

Пытаясь отрешиться от подробностей, которые предпочел бы никогда не слышать, и бормоча извинения, Иван по стеночке все же выбрался в сени. Парень едва успел с облегчением перевести дух, как на дворе раздался шум и конских топот.

— Да потише ты, оглашенный! Не дрова везешь! — прозвучал смутно знакомый, раздраженный женский голос. — Совсем дитё растряс, дубина!

Иван с улыбкой покачал головой, наблюдая за распекавшей возницу и еще двоих сопровождавших ее молодцев Настасьей.

— Здравствуй, Ваня, — приветливо обратилась она к нему, поднимаясь в избу. Охнула и удивленно спросила у последовавшего за ней обратно Ивана. — А с чего это они тут?.. Что стряслось-то?

— Варвара из дому с женихом сбежала, — хмыкнул развеселившийся молодой человек.

— Да ты что! Так прямо и сбежала? — изумилась Настя, продолжая механически покачивать на руках сопящий и кряхтящий сверток. — Бедовая девка, вот от кого не ожидала! Ясно, ясно...

— Вовремя ты заехала, — подколол молодую женщину Ваня.

Та лишь фыркнула небрежно, поудобнее переложила на руку ребенка, другую запуская за печь и совершенно неожиданно для парня извлекая оттуда встрепанную тощую страшненькую девчонку.

— Звать как? — командным тоном поинтересовалась Настасья.

— Аленой... — пискнула пигалица.

— О как! Ну тогда держи свою тезку да ступай, спать уложи, присмотри за ней. А здесь я сама управлюсь, неча тебе тут делать, — распорядилась Настя, снимая с рогатой кики богатый узорчатый убрус и сбрасывая следом душегрею.

— Я тоже пойду, — заметил ей в спину Иван.

— Бывай, Вань, — отмахнулась Настя, тем временем уже сдвигая заслонку и принимаясь шуровать в печи.

Последним, что услышал Иван, было как она что-то гаркнула домовому, гремя ухватом. Ему оставалось только опять покачать головой: вот уж кому замужество пошло на пользу. Настя являла собой пример уверенности, благополучия и достатка, а вот что она навещает Ягу, и они давно помирились, — он не знал.

Что-то во всей этой ситуации неприятно царапало за душу, но понять, что именно удалось не сразу, а потом словно озарило. Что Настя, что Варвара — обе девушки поставили свое счастье выше мнения семьи и старших. Не побоялись бросить все и это счастье отстаивать. Однако ни та, ни другая не собирались рвать отношения окончательно и бесповоротно, навсегда отказываясь от близких. Оставаясь при своем мнении, строя свою семью и будущее, они тем не менее не вычеркивали родных из собственной жизни, безвозвратно разрубая прежние узы.

На этом фоне сам Иван выглядел куда менее достойно, что бы там Кощей не говорил о чистоте его сердца. Он ведь попросту забыл о своей семье. Нет, понятно, что вначале существовала определенная опасность со стороны Моревны, и нельзя было бросать беспомощного бессознательного человека, а затем он — влюбился... и все прочее отошло на второй план. Да, у него не было и тени сомнений относительно того, где и с кем ему быть. Но... Он действительно даже не вспоминал о родителях, о братьях очень и очень давно, а ведь они наверняка волновались и переживали о нем! Еще бы, не имея ни одной весточки.

Вот и получается, что это он — Иван-родства-не помнящий, и ничего хорошего в этом нет. Стыдно очень!

И Ваня, скрепя сердце, решился на очень нелегкий для себя шаг.

* * *

Новость была из тех, что вышибают дух вернее любого удара, как еще лицо удержать сумел! Не иначе оттого, что все внутри мгновенно заледенело и пришлось затратить значительные усилия на то, чтобы просто перевести дыхание. Потому как на этот раз отъезд не был гипотетическим предположением, нет, это было четко высказанное намерение. И чтобы не столько осознать, сколько принять его, — пришлось приложить некоторые старания...

К тому же, несмотря на весьма решительный настрой, Иван то и дело виновато отводил глаза, что так же дало возможность взять себя в руки и хотя бы внешне сохранить выдержку и непринужденный вид.

— Хорошо, Ваня, я понимаю, — абсолютно спокойным, нейтральным тоном согласился Кощей. — Собирайся, конечно.

— Кос!.. — дернулся к нему расстроенный молодой человек.

— Что ты, Ваня, — с улыбкой остановил его чародей и уже с большим нажимом повторил. — Я понимаю, иди...

Иван замешкался, пристально вглядываясь в лицо мужчины, но потом молча кивнул и наконец вышел. Только тогда Кощей позволил себе прикрыть веки, обессиленно откидываясь на спинку кресла.

Что еще он мог бы сказать?! В какой-то мере, умом, он действительно понимал Ванины порывы. Тот был глубоко привязан к тем, кого считал близкими, а о семье сохранил только самые лучшие воспоминания, судя по его рассказам... И наверняка они того и заслужили, будучи людьми самого замечательного склада: вон, какого парня вырастили!

А ведь за столько-то лет, они, не менее верно, его уж похоронили и оплакать успели. Да, несправедливо...

И почему Ваня вдруг спохватился тоже понятно. Выпорхнув из родительского гнезда, он окунулся в совсем другую жизнь, в которой замысловато мешается свобода и ответственность. Свобода решения, — так сказать будет точнее. Поэтому и дальше поступал в своем характере, ни разу не ошибся, а сейчас никакого немощного на его руках нет. Как впрочем, и опасности поблизости, да и любовные перипетии, должно быть, потеряли свою остроту...

Это... это объяснимо, логично, и даже вполне предсказуемо. Как и то, почему Иван не заикнулся о том, чтобы предстать перед родней вместе со своим избранником. Зачем же? Затем, чтобы половина заикаться стала, а вторая за любое близлежащее оружие похваталась? А дальше что? То-то!

А если его всерьез хлебом-солью примут? Сколько сопредельных и близлежащих владык задумаются, какие-такие дела могут быть у государя с самим Кощеем, что того вдруг так ласково привечают? Там, за Гранью, его покровительство может послужить весьма скверную службу и гарантированно испортить жизнь, никуда от этого не денешься.

Да и негоже это, — неволить того, кого любишь! Не в спальне же ему Ваню запирать да на цепь сажать, — мужчину передернуло, — а отговаривать не то чтобы нечем, но... рано или поздно, он поймет про уловки, причем скорее рано, чем поздно, поскольку оба всегда предпочитали прямоту, пусть и в меру своего опыта. А вот простит ли — другой вопрос!

Он бы сам никогда не простил такого. И — обидеть, оскорбить Ваню недоверием, шантажом и унижением хоть самого сладкого плена? Да за что еще, — что с родителями увидеться захотел?! Тем более, что они ведь тоже не бессмертные...

Нет, все это Кощей понимал прекрасно. Поэтому приложил все старания чтобы привести себя внешне в соответствие этому внутреннему пониманию. И потом, что он честно мог возразить против? Что не согласен расставаться даже на лишний денек? Что сердце неспокойно и мечется будто зверь в капкане?!

Так уж кто-кто, а Ваня в этом виноват меньше всего! Или наоборот — именно он и виноват в том, что не возразить ему, ни приказать не можешь... Ванечка.

— Ванечка, ты так споро собрался? — чуть приподнял брови чародей, оглядывая две невеликие переметные сумы, да еще одну заплечную, для трав и снадобий.

'И опять ты прав, Ваня, зачем же растягивать прощание! Иначе я все же не выдержу и запру тебя на все возможные и невозможные замки!'

Иван исступленно целовал своего любимого, жарко твердя:

— Прости... прости!

Кощей высвободился из стискивающих его до боли рук и протянул резную шкатулку:

— Возьми. Как распорядиться — сам решишь.

Иван на миг приоткрыл ее и тут же захлопнул, принявшись вновь целовать. Зарылся пальцами в волосы, словно стараясь прижаться как можно полнее, крепче, впитать в себя целиком:

— Прости, Кос... Проводишь?

— Присмотрю, — глухо отозвался Кощей.

Вопреки собственным словам, чародей не только помог удачно добраться до границы, но и действительно немного проводил Ваню, пусть и в птичьем облике, не выдавая своего присутствия... Возвращаться домой не хотелось от слова 'совсем': несмотря на то, что вокруг звенела и бушевала поздняя весна, замок казался остывшим, выстуженным, как очаг, в котором долгое время некому было развести огонь. Тишина ощутимо давила на плечи, хотя их совместную с Иваном жизнь трудно назвать шумной и бурной, а одинокий ужин показался вполовину менее привлекательным и был отвергнут. Мысли текли вяло и нехотя, большей частью пребывая далеко отсюда. Холодная и пустая постель безмерно раздражала одним своим видом, а ночная безмятежность буквально душила.

Иван никогда не сидел в четырех стенах как на привязи, у ног чародея, отлучался по делу или к друзьям довольно часто. Но теперь его отсутствие ощущалось по-особенному пронзительно, пронизывающе-остро, терзающе. Отчаянная тоска удавкой прочно перехватывала горло, вытягивала жилы заставляя сейчас, когда больше не нужно было хранить лицо, сбиваться дыхание и до боли стискивать побелевшие пальцы.

Сделав над собою усилие, Кошей устало потер виски, некоторое время посидел, любуясь на успокаивающее хрустальное сияние цветка в нише, и хорошенько себя встряхнул. Право слово, никакой катастрофы ведь не случилось! Ваня вернется, конечно! Пускай не так скоро, как хотелось бы, — не на один же день поехал, да и дорога занимает время, — однако радоваться следует уже ожиданию радости. Куда страшнее, когда ждать нечего.

А утро вечера мудренее. На свежую голову в нее заглянула весьма интересная и свежая идея. Корабль, какого еще не было. Во-первых, самоходный, независящий от ветра и волн, во-вторых, неуязвимый для них же и не только, а в-третьих с определенным комфортом и удобствами. Воплощение такой идеи требовало точных и кропотливых расчетов, не говоря уж об исполнении, так что маяться от скуки и безделья просто не получится. И это без учета того, что построить корабль в натуральную величину невозможно в одиночку, и негде поблизости от замка. В связи с чем Кощей рассматривал возможность создания уменьшенной модели и чар, которые при соприкосновении с морской поверхностью активировались бы, доводя корабль до нужного размера, а затем и формулы их отмены.

Зачем ему было все это нужно? Разумеется, в первую очередь чтобы отвлечься, занять себя чем-нибудь таким, что потребовало бы глубокой сосредоточенности, не оставляя возможности растекаться в пустых переживаниях и страхах. И потом, почему бы и нет? Уезжая из дома впервые, Ваня мечтал посмотреть свет, он тоже не обязан сиднем сидеть в замке, а мир не стоит на месте. Выбраться вместе в недолгое путешествие стало бы способом разнообразить времяпрепровождение не только приятно, но полезно и познавательно. Ване точно понравится, да и чародею не помешало бы вспомнить, что земные пределы не заканчиваются за порогом, которым он от всего отгородился.

И Кощей с головой погрузился в работу, упорно заставляя себя думать только о том, как удивится и обрадуется такому сюрпризу его любимый царевич. Тоска в душе никуда не ушла, оседая на дне тяжелым и мутным осадком, но до поры удавалось не впадать окончательно в печаль и уныние.

Нежданно-негаданно заглянула Василиса, удивленная куда это вдруг запропал Ваня. Поговорить с ней оказалось неожиданно приятно, Кощей отдарился довольно интересной книгой, бесконечно смутив девушку. Хотел было спросить про ее зеркальца и блюдечки, но не стал — к чему себя растравливать, ведь они могут лишь подглядеть и показать, а вот даже поговорить уже не получится. Зато сделал себе мысленную заметку подумать и о подобных чарах — насколько было бы легче, существуй способ хоть словом перемолвится на расстоянии!

'Ваня, Ванечка, плохо мне без тебя, пусто, не-вы-но-симо...'

Изматывающая тоска бешенным зверем все же срывалась с цепей, в какой бы железной узде не держал себя чародей. Ломала, выкручивала, будто в приступе жесточайшей горячки. А время шло, летели дни как сорванные ветром листья. Полулежа на подушках, Кощей безотрывно смотрел на прозрачный свет, окутывающий самый первый Ванин для него подарок...

'Ванечка, сердце мое, соскучился по тебе очень! Когда же ждать тебя обратно? Отчего отклика от тебя никакого не слышу...' — темные ресницы опустились.

Но как ни старался, как ни тянулся он, стараясь уловить ниточку, связующую его с артефактом, вышедшим из его рук, — а через тот хотя бы спокойное биение жизни, смутное ощущение присутствия, — ничего не выходило.

Неужто чего-то не учел, и такое расстояние оказалось чересчур велико? Или дело в границе, что другие его же чары могли создать помехи? Кощей поднимался и брался за новые расчеты и проверки, чтобы только не мучить себя дальше бесплодными потугами, сколько-нибудь унять пожирающее изнутри чудовище, дождаться.

Но как же трудно ждать!

'Ванечка, отчего не торопишься? Неужели тебе там так весело, что совсем забыл?!'

Пока однажды проклятый круг не был разорван в клочья.

...Кощей проснулся внезапно, вначале даже не представляя, что вообще могло его побеспокоить. Сел, пытаясь полностью стряхнуть с себя остатки сна, замер... а затем осторожно разжал кулак, поднося его к самому лицу, — на ладони равнодушно поблескивала рыбка-подвеска из прозрачного зеленоватого берилла в золоте.

* * *

Рано по утру, когда народишко еще только принимался за свои насущные дела, а кто-то и вовсе еще не проснулся даже, несмотря на веселое, яркое, словно умытое, солнышко, редкие прохожие невольно обращали внимание на одинокого всадника, уверенно направлявшегося прямиком к царскому дворцу. Всадник как всадник, хотя одет вроде по-нашему, а вроде и не совсем, молодой, симпатичный, зато конь под ним вызывал завистливые вздохи — белоснежный, златогривый, выступает будто танцует, красавец в общем. А раз конь такой, то знамо дело, и хозяин у него не простой, как бы не скромничал!

Между тем, погруженный в раздумья молодой человек не обращал никакого внимания на шепотки. Остановился он у самых ворот, некоторое время посмеиваясь и наблюдая как кряжистый воевода рычит сквозь бороду на двоих понурых караульных, третий благоразумно держался в сторонке. Заметили парня не сразу, но несколько грозных и недовольных взглядов ему досталось. Наконец, найдя для себя неожиданно новый повод для ярости, старый вояка развернулся к незваному гостю с сакраментальным: 'неча тут глазеть!'

— Не признал меня, Лукьян Акимыч? — вдруг усмехнулся всадник.

По-доброму усмехнулся с какой-то удивленной грустинкой.

— С чего это мне тебя... — досадливо рыкнул воевода и внезапно потух голосом, — признавать...

Смотрел и — сам глазам своим не верил! Да и как верить-то? Глядел на него с седла уж пять лет как покойный царевич Ванечка, сгинувший в далеких землях от чернокнижных козней и благополучно отпетый.

— Батюшки светы! Царевич...

— Ну так как, пустишь ли? — продолжал смеяться Иван.

Что тут началось! Его едва ли не на руках внесло внутрь, крики, вопли, испуганные и потрясенные аханья и оханья, причитания, на него глазели и тут же срывались с места, кто-то уже куда-то бежал, причем сам не мог толком сказать куда и зачем, — толи пожар, толи нашествие. Из-за окошек царицыных палат слаженным хором донеслись бабьи подвывания, из других высовывались любопытные лица — новость мгновенно облетела весь белокаменный кремль и вот-вот грозила выплеснутся за его пределы.

Сам Иван стоял в центре этого безумия, растерянно поглаживая коня по морде и чуточку опасливо озираясь. Обернулся, задев взглядом царское крыльцо центральных палат, и коротко выдохнул: Федор не изменился совсем, — да и с чего бы, не так уж много времени прошло, — зато отец вдруг показался вовсе глубоким стариком, а вот эти поддерживающие его юноши, кажись, племянники... выросли! Иван сделал шаг вперед.

Пока расступились люди, — к нему по высоким ступеням успели спуститься навстречу, и Ваня поразился тому, что чтобы обнять отца, ему пришлось наклониться. Тот отвернулся, пряча покрасневшие глаза, замахал руками. Один холодный взгляд от старшего царевича и толпа шустро стала рассасываться, а Ивана повлекли дальше.

— Довольно! — так же негромко распорядился Федор. — Лучше к царице-матери проводите.

Эта встреча стала для Ивана еще большим потрясением, как еще хватило воли улыбаться, — оказалось, царица давно не вставала с постели, а болезнь никого не красит. По сухой руке погладил, в лоб поцеловал, убеждая, что плакать не о чем, и с тяжелым сердцем вышел.

Правда, следом налетел на него прямо у дверей примчавшийся откуда-то взмыленный Георгий, оглядел, одобрительно гудя, стиснул в медвежьих объятьях, рявкнул на попавшихся под руку теремных девиц да прочих приживалок с промокшими платочками:

— Чего заходитесь, дуры! Праздник у нас, царский сын и брат вернулся! Живой, невредимый и у-ух!!! — погрозил кулаком и так же стремительно скрылся из виду, на ходу громогласно кого-то срочно к себе требуя.

Наконец старшего и младшего братьев оставили наедине, с кем следует поздоровавшись, а кому следует раздав распоряжения даже сверх необходимого. Иван устало опустился на лавку, повел плечами, откидываясь к стене и прикрыв глаза: возвращение утомило пуще самой дороги.

Помолчали. Федор внимательно наблюдал за братом: что сказать, как только схлынуло первое потрясение, перемены в нем буквально бросались в глаза. И не в том суть, что вырос 'младший' царевич, тогда как помнил он его семнадцатилетним мальчишкой, и этот образ сейчас уже прочно смешался в памяти с собственным старшим сыном, бывшем нынче всего на годок помладше, чем Ваня тогда, и вполовину не таким мечтательным. Крепко изменился Ванечка, основательно: и держит себя иначе, и походка даже другая, и смотрит с уверенной, внутренней силой... Потому первым делом и задержал его для беседы.

Голос брата вырвал его из раздумий:

— Давно мама болеет?

Федор чуть дернул губами: вопрос тоже говорил о многом.

— Давно, — спокойно ответил он, — чай, не молодешенька! Ты не помнишь должно быть, иль не замечал. А слегла — вскорости как о тебе весть пришла.

Иван отчетливо скрипнул зубами и отвернулся, поднимаясь.

— Знаешь, что случилось, то случилось! — резко отозвался он на невольный упрек спустя долгое время. — И жалеть мне не об чем не гоже! То, во что я вмешался, оставлять нельзя было! Ни вернуться, ни весть подать я не мог, да и не следовало пока Моревна по белу свету ходила: мне уж точно живу не быть, возможно и вам бед бы наделала. Потом — да, моя вина, что не вспомнил о вас сразу, лишь сейчас приехал, но...

— Моревна? Погоди, не горячись, Иван, — нахмурившийся Федор, предостерегающе поднял руку, выцепив главное. — А она причем? От нее и пришли известия, что и ты, и супруг ее пали от колдовства Кощеева, обманом вырвавшегося на свободу. Вскорости и все царство ее постигла злая участь от проклятого лиходея, потому и смотрят на тебя все, как на выходца из могилы.

Да подумывают, не принес ли ты с собой новую весть недобрую, — повисло недосказанное.

— От колдовства Кощеева, — ядовито протянул молодой человек с кривой ухмылкой и веско обозначил. — Ну-ну! Гадина! Я тебе так скажу, Кощей ей мстить полностью в своем праве был. Я даже считаю, что он чересчур милостив оказался! Дя-ядюшку же нашего сама Моревна, на кусочки разделала собственными ручками. Как по мне однако, очень жаль, что он еще в нежном возрасте о порожек какой-нибудь не споткнулся, к подвигам бежавши, да шейку себе не свернул по случаю!

Под конец своей речь Иван уже шипел от ярости, а в потемневших глазах на миг мелькнуло что-то страшное.

— Даже так, — тяжело уронил Федор. — Расскажешь?

— Не все, — покачал головой мгновенно замкнувшийся парень. — И не сейчас.

— И то верно, — согласился старший царевич и соправитель, на самом деле уж десять лет как правивший не совместно даже, а вместо дряхлеющего отца. — Покои тебе готовят, прежние твои...

— Понимаю, — грустно усмехнулся Иван.

Федор, хоть и подосадовал, что его перебили, но и об этом сделал себе очередную заметку.

— Так и есть. Мыльню тоже уже топят, а вечером — добро на пир пожаловать! Не каждый день из покойников возвращаются.

Иван взглянул на него светло и ясно, улыбнувшись вдруг прежней своей солнечной улыбкой, поклонился перед уходом как перед царем положено, а потом вдруг спохватился:

— Да, скажи, кто маму лечит, я поговорить с ними хочу. Драгоценностей воз с собой не захватил, — молодой человек шутливо развел руками, — но сокровища разные бывают. Сам ее посмотрю и с ними посоветоваться хочу.

Федор согласно склонил голову и проводил удалявшегося младшего брата даже слишком пристальным и заинтересованным взглядом.

Признаться честно, оставшись наконец в одиночестве Иван вздохнул с облегчением, — и устал он изрядно, и о многом хотелось подумать в спокойствии. То насколько вовремя он приехал, кого другого навело бы на мысль о предчувствии: если повидаться с братьями было скорее вопросом долга, приличий и собственной совести, то оказалось, что родителям он если не сможет помочь, то хоть попрощается по-людски.

В принципе, благодаря щедрости и заботе Кощея, у Ивана была возможность добавить им молодых сил, ибо в переданной на прощанье шкатулке под чарами хранилось не что иное как пара заветных яблочек. И с лекарями царскими он не только поговорит обязательно, но душу из них вытрясет завтра же первым условием. Только дело это все равно не быстрое, не говоря уж о том, что не в котелке же на кухне ему снадобья варить!

Ладно, сие задачи решаемые. Зато, еще одной необходимостью было четко объясниться со старшими родичами, что его приезд отнюдь не возвращение навсегда под родной кров блудного сына, а не более чем визит, дань уважения близким. Что естественным образом влекло за собой к нему вопросы, где и почему пропадал до сих пор царевич Иван, раз намерен вернуться туда.

Не то чтобы ему уже на них не намекали... Вот и раздумывал Ваня, а чем дольше раздумывал, тем отчетливее понимал, что рассказать-то он по большому счету может немногое. Поэтому на шутливое распоряжение довольного, раскрасневшегося после бани Георгия ответил весьма сдержанно, лишь извиняющееся разведя руками:

— Да не о чем мне сказывать! В эпических битвах не участвовал. В поединках, впрочем, тоже. Приключений, слава богу, не сыскал, разве что когда из Моревненого замка бежал... Жил просто, учился и лечил.

Георгий похмыкал так же недоверчиво, как и Федор, а чуть позже сам того не желая Иван подкинул им новую пищу для размышлений. Не сдержался.

На пиру здравницы были само собой не только за весь царский род в целом, но и за виновника торжества, царевича Ивана, знатного молодца, любому богатырю на зависть. И как водится, чем дальше, тем больший размах приобретали славословия, — дескать, и коня златогривого в стоило пригнал, и девиц-красавиц наверняка табунами влюблял, а что один вернулся, так это он выбрать лучшую не смог. Ничего, тоже повод для гордости, значит ведь что здешние девки краше да ласковее... И конечно же колдунов всяких пакостных ордами косил. Ваня слушал вначале посмеиваясь и отшучиваясь, а потом все больше темнел лицом. И надо же было кому-то давние события начать вспоминать, про Марью Моревну прекрасную королевну, причем оба Ивана, — и покойный дядюшка, и племянник, — уже слились в единый, какой-то немыслимо героический образ, а там и за Кощеево имя языками зацепились. Уж кто что первый сказал — неизвестно, а закончилось все тем, как Иван, не помня себя от бешенства, шипел сквозь зубы, прижимая к стене наиболее ретивого вояку:

— Не смей! Не смей языком своим поганым трепать о том, чего не ведаешь!!! — разъяренный парень то и дело встряхивал того над полом за шею, ощутимо прикладывая к стенке. — Больно смелый?! Али глупый?! Чем похваляешься, тварь?! Над чем глумиться вздумал, собака брехливая?! Не тебе на него лаять, паскуда, не тебе замахиваться!!! А то я быстро руки-то с языком укорочу!

Насилу оторвали люто сверкавшего белыми глазами царевича от советчика, как следует со всякими там кощеями обходиться, увели обоих.

Распорядившись на счет дальнейшего пира и прочего, Федор нагнал братьев, проведя до своих покоев. Георгий было попробовал усадить Ивана, успокоить, но тот дернул плечами, вскочил, заметавшись. Потом все же опустился на лавку, сжав руками буйную голову и вдруг рассмеялся горько:

— Не понимаю! Не понимаю... Ну им-то что, вам всем — что худого он сделал? Да Кощей и не знал о нас, покуда дядюшка к нему на порог не приперся! Как возможно горячо желать позора, мук страшных тому, о ком и слышал-то только в сказаниях, безбожно перевранных?! Не понимаю.

— Охолонись, Ваня, — ровно произнес Федор, Георгий без слов поднес ему воды. — Как возможно? Да так и возможно, ежели этот кто-то несет угрозу — для тебя, для твоих родных, для дома и всего твоего уклада. И, уж не взыщи, объясниться тебе придется! Хотя бы потому, что ежели раньше Кощей о нас и не знал, то теперь-то отлично ведает. Что спокойствия и благодушия лично мне не добавляет. Знаешь ли, очень хочется услышать и твоему поведению объяснение, и подробности об истинных тех событиях, кои тебе, видать, лучше известны.

— Подро-о-обности... — криво усмехнувшись протянул Иван, с нехорошим прищуром глядя в упор на брата-царя. — Ну, подробности как раз ни до кого, кроме самого Кощея, касательства не имеют! А из того, что ведомо мне, могу сказать только, что вообще не он эту свару начал: уж очень желалось прекрасной королевне и власти кощеевой, и богатств кощеевых, и силы его колдовской, и самого Кощея, и всего Тридесятого царства владычицей стать, а может и не только. Не вышло. Зато злобу свою выместила сполна, а тогда еще будущий супруг очень ей в том помог, гостем втеревшись в доверие к хозяину дома да в удобный момент ударив исподтишка. По заслугам дары получили оба, — на том и дело само, и вся повесть об нем давно кончены, я сказал! И сейчас даю твердое и честное Слово, что не замысливал и не замысливает Кощей ни войны, ни козней на наш род и земли. Все, сверх того — от меня ничего услышать не получится. Что сорвался — прощения прошу, не люблю вранья и пустой похвальбы, а еще пуще когда человека зазря да запросто в дерьме вываливают. За сим позвольте откланяться, устал что-то пылкой встрече радоваться.

Иван резко дернул головой в поклоне и стремительно вышел после ответного кивка. Федор молча дождался пока за его напряженной спиной закроется дверь, упреждающим жестом остановив набычившегося в негодовании Георгия, который уже готов был немедля рвануться за парнем, чтобы выплеснуть все, что думал о норове и возмутительных речах младшего братца.

— Не торопись, — коротко заметил Федор, в раздумье водя по губам пальцем.

Георгий заинтересовано посмотрел на него и присел напротив, уже зная, что старший брат пришел к каким-то собственным, далеко идущим выводам. Так и есть.

— То, что Иван так себя держит, означает лишь то, что годы эти он прожил там, где ему подобное дозволялось, — медленно заговорил Федор. — Где никого над ним не было, где за себя и свои слова он отвечал исключительно сам, а к нему прислушивались и тем более, через колено не ломали. Пусть. В принципе, как брата это должно только утешать: Иван жив, явно не мыкался под заборами, возвратился он разумным и уверенным в себе мужем, а не блаженным недорослем... Но! Суть не в том, каким он стал, а где и с кем.

Мужчина бросил колючий острый взгляд на подобравшегося собеседника и завершил свою мысль:

— Не столько в том, что он говорит, а как. И, даже если же принять на веру абсолютно все им сказанное, то не Ванюшина ли заслуга в том, что — не кто-нибудь, а колдун чернейший Кощей, — не станет преследовать и нас во след за Моревной? В чем та заслуга кроется... Сдается мне, что вопреки всем заверениям, история Кощеева еще не окончена!

— Я прослежу за ним, — кивнул Георгий, соглашаясь полностью с вескими доводами старшего царевича.

* * *

Легко следить за тем, кто не прячется. Ваня и не думал скрываться, после довольно резкого разговора с братом не замкнувшись, а скорее окончательно уяснив для себя нечто существенное и действуя теперь уже исходя из этого понимания. Улыбчивый, но молчаливый, добродушный, но сосредоточенный, с новыми привычками, которые бросались в глаза, и убежденностью в своем ненавязываемом никому мнении, — молодой царевич Иван вызывал тревожное любопытство. А у тех, кто вдруг хорошо вспомнил милого мальчика Ванечку, как и у тех, кто уже успел расписать сусальным золотом образ героя и именитого путешественника, — даже недоуменную обиду за несоответствие прозаической реальности слезливым 'воспоминаниям' о нежной младости и прочим выдумкам.

Ко всеобщему удивлению, — похоже, его слова насчет лечения пропустили мимо ушей либо не приняли всерьез, — Иван без лишних проволочек занялся именно тем, о чем и говорил. Проще всего обстояло с отцом, — стар был царь-батюшка, уж внуки скоро в пору войдут, а там и до правнуков недалеко. Кроме того, он полагал земные свои дела исполненными: в государстве покой и порядок под надежной рукой достойного преемника, в семье лад и благополучие. А еще видел, что лебедушка его, с которой в согласии прожил долгую и счастливую жизнь, уйдет раньше него. Чего же бога гневить, цепляясь за оставшиеся последние крохи? О чем прямо и сказал младшему сыну на предложение попить травок для общего укрепления и омоложения дряхлеющего организма.

— Так ведь и спешить незачем, — возразил Иван, ласково увещевая.

— А ты, стало быть, выучился такому делу полезному, всему в нем разумеешь...

— Не всему, — улыбнулся молодой человек, — тому всю жизнь учатся.

Никогда раньше не случалось между ними подобных задушевных бесед. И Ваня оттаял, смягчился впервые видя к себе неподдельную гордость старого царя за знания и умения его младшего сына, признание, уважение, и понадеялся, что хотя бы отец сможет понять его и отпустить миром, не гневаясь и ни в чем не обвиняя.

Впрочем, до отъезда было еще нескоро, как бы ему не хотелось обратного! Ибо вот уж с кем намучался Иван, так это с царицей-матушкой. Начать с того, что он кардинально разошелся во мнении относительно самой болезни, не упоминая уж о лечении с иноземцем-лекарем. — до того, что обозвал его в сердцах мошенником и отравителем, а тот в запале ответил обвинением в невежестве, ведовской ереси и колдовстве. Естественно в стороне от скандала не остались и другие члены царской семьи с приближенными, что лишь подлило масла в огонь. Разошедшийся Ваня в лучшем кощеевском тоне прошелся еще и по новомодным белилам и иной косметике, которой к вящему его ужасу грешили даже юные племянницы, язвительно сообщив, что он бы такой дрянью и стены мазать не стал, а охотницы покрасоваться благодаря сим чужеземным средствам несомненно будут краше любой сказочной прелестницы — в гробу. Женскую половину аудитории от постигшей их трагедии отвлекло лишь упоминание Василисы, как положительного примера, мгновенно перебросив внимание на соответствующие охи-ахи по поводу такой подруги у злонравного царевича. Иван только плюнул с досады.

С боем выбив себе право пользовать мать по своему рассуждению, он столкнулся с тем, что пришлось контролировать еще и пищу, и сложившийся распорядок царицы, что тоже продвигалось с натужным скрипом главным образом по вине самой больной. К тому времени, как Ване удалось буквально заставить ее встать с постели, — терпение у него было на пределе.

Зато столь явный успех вызвал глубочайшее изумление и к подозрениям старших братьев добавилось запомнившееся многим высказывание о колдовстве — а ну как, прав иноземец? Поневоле задумаешься. Вот Георгий своими глазами видел, как на рыночной площади царевич Иван вдруг низко поклонился какой-то древней бабке, по виду ведьма ведьмой, и они о чем-то долго беседовали, а потом и вовсе как-то странно пропали из поля зрения, стоило на миг отвлечься из-за неловкого прохожего. Да и обмолвки у него случались настораживающие.

Иван же разрывался в поисках недостающих ингредиентов, пропадал в отвоеванном для своих нужд подвальчике, готовясь перейти в решающую стадию и начать давать родителям понемногу яблочного эликсира, писал памятки и руководства, не вылезал из терема, следя чтобы предписания его не нарушались по легкомыслию. И не замечал еще одной, подстерегавшей его опасности.

Царица и рада была не отпускать от себя любимого Ванюшу, не могла налюбоваться какой ее сынок статный да пригожий молодец, а вместо ответов о своем самочувствии, через слово принималась уж по десятому кругу расспрашивать и выспрашивать, как и где жилось ему на чужбине. Не мудрено, что с женской прозорливостью она довольно быстро поняла, что осталась у сынка где-то там сердечная зазноба. И вознегодовала: раз Ваня один вернулся, без жены или невесты, значит нечисто дело. Да будь там хоть какая распрекрасная царевна, — чего ж ей, мерзавке, еще надобно, коли такой замечательный парень по ней сохнет? Небось посмеялась или же подвигов потребовала, подарков диковинных, испытание непосильное назначила, — знаем мы этаких вертихвосток. Нет, не нужна ее Ванюше капризная ломака!

Поначалу царица хитростью удерживала сына подле себя, притворяясь будто чувствует себя гораздо хуже, чем есть. Сколь получалось не вызывая подозрения, тянула время, исподволь, обиняками и намеками пыталась подвести к нужной ей мысли. Да вот беда, как и в детстве Ванюша, оказался к любым увещеваниям невосприимчивым, — толи не понимал, к чему мать клонит, толи вообще не слушал, кивая лишь из вежливости.

Царица внутренне сердилась, жаловалась мужу и старшему сыну на свои печали. Мать всегда знает, что для ее детей лучше! Тем более, прямо под боком заметила кое-что весьма обнадеживающее в ее намерениях: Маша, одна из ближних девушек, воспитанница, — с Ванечкой общалась часто и подолгу. А как заслышит шаги его или голос, так на нежные щечки вступал пленительный румянец, когда же уходил Ваня, — блестящие глазки провожали его безотрывно.

Ну, оно и понятно, — самодовольно отмечала царица. Однако Маша — девушка хорошая, скромная, заботливая, красавица и родом подходит, как-никак дочь знатного боярина, царского военоначальника и матушка ее, что после смерти мужа в монастырь ушла, близкая ее подруга с детских лет, а старший брат — Георгию правая рука и щит. Подарок, а не невестка!

С такой женой Ваня и думать забудет о чужих ветрогонках. Показалось даже ретивой 'свекрови', что Иван девушку из других выделяет, да хотелось большего, чтоб уж наверняка! И опять, — то, чего мужчина и не заметит, женский ум опознает безошибочно. Вспомнила царица про удивительной работы драгоценную подвеску, которую носил Ваня по приезде, а вот после нескольких вопросов — снял. Значит, и здесь все непросто, а ну как заговоренная? И отчего-то поверилось ей, что сразу почувствует, если вещь это дурная, потому выгадав время, в поздний час, когда Иван снова застрял в своем подвальчике, с одной лишь чернавкой последовала царица к комнатам сына.

Дверей тот не запирал по привычке, не ждал ни воровства, ни подлости. Оставив Малушу следить у порога, женщина торопливо осмотрелась, благо личных вещей у царевича оказалось немного, и у самого изголовья заметила резную шкатулочку. Замочек был разомкнут, и царица с облегчением вздохнула, откидывая крышку. Внутри оказалось ядовито-зеленое яблочко и — та самая подвеска.

Чуть помедлив, она кончиками пальцев потянула за цепочку, поднимая украшение к глазам — рыбка тихонько покачивалась, зловеще поблескивая в скудном свете. Да, убедилась женщина, подобное возможно подарить только как знак сильного чувства. На мгновение она усомнилась в правоте своих поступков и побуждений, но было уже поздно — рыбка казалось бы издевательски мигнула в последний раз и растаяла в воздухе.

* * *

...Несколько бесконечно долгих минут Кощей смотрел на подвеску в своей ладони, а потом его сорвало с постели. Молниеносно одевшись и вооружившись, мужчина свернул к одному из прилегающих к его мастерским хранилищу, где прихватил с собой две небольшие бутыли, скорее фляги с надежной крышкой. Уже с ними спустился в сад, где методично наполнил из равнодушно шелестящих во тьме источников обе до краев.

Черным вихрем взметнулся чародей в ночной тишине, устремляясь туда, где должно быть сейчас его сердце и где со всей очевидностью с ним случилась беда. Взламывая, сминая и закручивая вокруг себя самое пространство, так что кровь начинала закипать в жилах, а существующий мир отзывался болезненным стоном, — он пронесся штормовым ветром, острием копья из урагана и чернильной мглы в пустом темном небе. Будто обернувшись стрелой, пущенной из неведомого гигантского лука, и не существовало ничего, чтобы могло остановить или задержать его. Крохотная хризолитовая звездочка на груди под одеждой все гнала и гнала вперед, не позволяя даже на миг задуматься о чем-либо и остановиться. Все потом, сначала нужно добраться, отыскать! А прочее и значения-то иметь не может.

При этом восприятие оставалось четким, а рассудок хранил предельно острую, холодную ясность. Поэтому оказавшись в пределах видимости городских стен, Кощей все-таки значительно сбавил темп: Ваня же не в стан врага лазутчиком заслан, а в гости к родичам поехал, то есть чтобы с ним не произошло, кому об этом лучше знать, как не им, да и тело вероятнее всего у них. Ведь не абы кто, — царевич, сын, брат, — так просто не потеряешь, а если вдруг 'потеряли' — то оно весомый повод задуматься. Главное Ваня, а отомстить и разнести здесь все в пыль и прах — он всегда успеет.

Набросив на себя лишь обычные чары для отвода любопытных глаз, Кощей беспрепятственно проник в город. И уже одно только это настораживало: случись что-то из ряда вон выходящее, вроде пропажи или тем паче гибели царевича, — разве не должно быть заметно беспокойства, каких-нибудь приготовлений? Но нет, повседневная жизнь текла своим чередом и даже стражники у ворот имели вопиюще беспечный вид.

Правда, кое-что все же происходило. Мужчину буквально вынесло к толпе народа на площади перед главными воротами кремля. Внутри точно так же толпились более знатные горожане, большинство было в нарядных праздничных одеждах. Люди тянули шеи и бойко делились друг с другом новостями, так что Кощею было достаточно просто прислушаться к пересудам.

Оказалось, что торжественный молебен и все мероприятия в целом — затеяны в честь чудесного исцеления царицы-матери, которое произошло благодаря познаниям царевича-Ивана, все это время за тридевять земель изучавшего тонкости науки врачевания. А может статься, что и не только, может и в колдунстве царевич сведущ... Кощей при упоминании о колдовстве напрягся, и продолжение не заставило себя ждать: дескать царь-батюшка тоже ощутил прилив молодых сил, однако на радостях порешил окончательно сложить с себя бремя государевых дел и удалиться с супругой в тихую слободку, дабы совместно в покое и благочинии провести щедро добавленные им годы жизни. Однако отбывать тотчас, — воодушевленно делилась с товаркой румяная кумушка, — не собираются, а только после того как отгуляют всем миром свадьбу этого самого царевича Ивана на приличной девице, раз та его верно ждала столько годков.

Кощей застыл, словно пораженный молнией, не сразу осознав услышанное. Внутри разливался мертвящий холод. Не обращая внимания на ругань и недовольные возгласы, он продвинулся чуть вперед, чтобы без помех разглядеть царский выход и убедиться, что ни уши его не обманывают, ни кумушки не заблуждаются.

Ждать пришлось долго, но не напрасно: пусть издали, зато собственными глазами он смог увидеть Ивана — живого и вполне благополучного, неторопливо шедшего в кругу своей семьи. И как не могло быть никаких сомнений в том, что это именно Ваня и все с ним в полном порядке, так не было на нем малейшего следа чьих-либо чужих чар... Последнее Кощей мог различить без особого труда и с такого расстояния.

Смятение приковало его к месту, и чародей усилием воли стряхнул с себя оцепенение лишь когда люди уже почти разошлись, вдоволь поглазев на царскую семью и свиту.

'Не может быть!' — происходящее не укладывалось в голове, да и перепады душевного состояния тому не способствовали. Потрясение, отчаяние и ужас за любимого человека сменились мгновенным облегчением, чтобы сразу же ударить по нервам уже другим страхом, который давно, с самого начала тихонечко притаился в глубине сердца, терпеливо дожидаясь своего часа вонзить ядовитые зубы.

Не может быть! Это ошибка, какое-то нелепое стечение обстоятельств... И слухи, и то, что кулон вернулся к своему создателю... Возможно, Ване все-таки нужна помощь, и он подал знак, чтобы привести его сюда? Жестоко, но ведь у них не было возможности как-то иначе связаться друг с другом. Им нужно срочно встретиться и поговорить!

Мужчина свернул в неприметный проулок, убедился, что единственный свидетель в лице, а точнее в недовольной морде дворового кота, предпочел с шипением прыснуть за забор, обернулся птицей и стремительно взмыл высоко в небо.

У птицы куда больше возможностей попасть внутрь какой-либо охраняемой людьми территории. Никакие стены и стража ей не помеха, что изящно продемонстрировала некая мудрая княгиня. Одно 'но' — орлану воробьем не обернуться, во всяком случае не так просто, поэтому Кощей не стал попусту растрачивать и без того изрядно подточенные прорывом силы, ограничившись теми же чарами отвода глаз и дождавшись ночи. Он, разумеется, не Ясный Сокол, чтобы на вечерней зорьке навещать окошечко любезной, однако ж сие куда удобнее, чем белым днем разыскивать Ивана по всему дворцу. Лишь порыв поднятого крыльями ветра заставил затрепетать факелы да исполинская тень мазнула пятном по белому камню.

Рыскать в поисках нужного долго не пришлось: чародей почти сразу расслышал знакомый голос и подобрался ближе. Окно оказалось удачно приоткрыто, однако Кощей медлил подавать о себе знак — судя по звукам Ваня в комнате был не один.

— ...данное тобой Слово не имеет большого значения, — довольно жестко продолжал говорить мужчина.

Кощей вначале подосадовал на заминку, но в следующий момент до него дошел возможный смысл фразы, и чародей замер, судорожно вцепившись когтями в резной декоративный карниз.

— Ты прав, — после минутной паузы, несколько устало прозвучал родной голос. — Я все понимаю, и мне очень жаль. Я вижу, что она замечательная хорошая девушка...

Дальнейшего перечисления Ваней достоинств очевидно своей будущей жены Кощей дожидаться не стал, да и не смог бы, — в глазах темнело, а гул крови в ушах оглушал. Он и вздохнуть-то смог только когда упал в каком-то подлеске, в беспамятстве скребя скрюченными пальцами горло и грудь. Зацепились за цепочку, и Кощей дрожащей рукой поднес кулон к глазам насколько позволяла длина: значит сам... Сам!

Со следующим полузадушенным болезненным вздохом понимание накрыло полностью, как неумолимая штормовая волна утлую лодчонку.

Нет! Нет, нет, нет... Что же это, Ванечка? Как же так!

Рад бы ошибиться, а как? Почему он тогда вообще говорил об этой девушке, ведь чтобы отказаться от свадьбы — разве недостаточно было бы сказать, что сердце твое занято без остатка? И имени называть не обязательно! Ваня никогда в таких вопросах за словом в карман не лез... А тут не заикнулся даже!

Почему?! В чем вина моя...

Чего не хватило? Чего не достало, чтобы не удержать рядом, но охранить и сберечь то, что видел к себе в синих озерах... Как вернуть его?..

О, право слово! Выбор у Бессмертного чародея был весьма обширным! Самое очевидное — извести со света пресловутую девицу, да и весь род царский, раз уж они Ване дороже оказались, — не станет их, останется только он, Кощей.

Ну, или же, заявиться на свадьбу, прилюдно стребовав когда-то даденое Слово. Тоже, чем не выход, как в подробностях ославить Ивана как Кощеева полюбовника да еще и беглого?! Конечно, выход, — сразу вернется возлюбленный, потому что после такого стыда идти больше некуда будет. Чудный способ выказать свою любовь, разве нет?!

Хотя нет, мелко все это, склочно, будто сварливую бабу завидки берут. Более достойно чина Кощеева и славы поднять войско мертвецкое, окружить, пожечь что, порушить, полоняников набрать, и ультиматум выдвинуть — Ванечку-царевича себе залогом... Он ведь наверняка сам прибежит, первым, впереди любых послов и переговорщиков.

А там уже и чарами опутать можно, чтобы не рыпался больше и приказы исполнял... Как, хороша перспектива? Куда лучше, одно сплошное веселие на сердце! Что лучше — видеть в его глазах тупую покорность зачарованной куклы, или усталую ненависть и досаду? Ваня же не поймет никогда ничего подобного, не простит, какая уж тут любовь! Наоборот такое и самую великую ее убьет вернее серпа Мары.

Не говоря уж о том, что если он способен был бы всерьез желать нечто подобное, то давно мог бы обойтись и без Вани. А уж Ваня и вовсе не заслужил.

Он ведь не предавал и не обманул ни в чем. Все, о чем говорил, то и выполнил. 'Я по-другому смогу'... И ведь смог! Ванечка, никогда никто мне еще того не дарил, не давал того, то что ты один смог.

'Вы не пожалеете'... Ты прав, не жалею! Разве можно жалеть о том, что счастлив был? Хоть узнал каково это...

'Вы достойны большего'. К чему оно то достоинство...

Честный ты мой, Ванечка! Вот и уехал, как понял, что остыл, что недостаточно в нем чувств, чтобы соответствовать словам и обещаниям. А что не сказал прямо — может еще сомневался, обдумать собирался, а может и опасался...

'Ваня — меня?!' — горькой волной взметнулось недоумение.

'Да разве бы я мог когда ему что худое сделать?!' — раненным шепотом согласно отозвалось сердце, но было жестко осажено.

Почему бы и нет, мог. Василису же проклял. Правда, больше из-за уязвленного самолюбия, в досаде за обман, что дураком выставила, но все же повод для осторожности...

Или побоялся, что удерживать стану, не отпущу? И ведь правильно боялся! Начни они отношения выяснять, мог и натворить чего, — с неудовольствием признал Кощей. — Вот и выходит, что не в чем тебе его упрекнуть.

Не в чем. Вон, прежде чем о свадьбе объявить — вернул подарок, которому придавал до поры столько значения. И впрямь, нет чувств — нет смысла и в подарке, и тем более — кто ж собираясь под венец, украшает себя драгоценностями от бывших любовников!

Это просто ты горе-колдун не понял. Потому что не хотел ничего понимать, забылся и правда в сказки верить начал, — про то, где навсегда и вместе.

А раз до сих пор не можешь понять, чего же не достало, чего мало оказалось, чтобы сберечь самое дорогое, и как это теперь исправить, как вернуть, — то вот он и ответ. На поверхности лежит.

Просто нет в тебе чего-то нужного и важного, без чего даже такая светлая любовь, как была к тебе у Ванечки — гаснет. Только и всего. Не про тебя это счастье, вот и все...

Что ж, все возвращается на круги своя. Будь счастлив, Ванечка! Молодец — ни чудесами, ни сокровищами не прельстился. Не променял свою семью, свое будущее на колдовского выродка!

Горький шепот перемежавшийся сухими надрывными смешками, наконец смолк, и черная тень снова поднялась в небо, тяжело, будто через силу, рывками двинулась в обратном направлении.

Как и когда он вернулся в замок Кощей не помнил, да и не задумывался. А вернувшись — слег на три дня. Точнее, едва переступив порог, мужчина просто не раздеваясь повалился на постель, — апатия накрыла такая, что даже дыхание сохранялось должно быть лишь потому, что оно не требует осмысленных усилий.

Пока рассудок болтался где-то между явью и забытьем, из глубин памяти как нельзя вовремя всплыла еще одна короткая беседа: тогда боль сосредотачивалась еще только в руках, плечах, спине, из раны на голове все еще сочилась кровь, но человека перед собой чародей различал отчетливо. С губ само собой сорвалось:

— За что?

— О, ничего личного, — с показным сожалением усмехнулся Иван-царевич. — Просто таково было условие прекраснейшей королевны ради скорейшего заключения нашего с нею брака.

У мужчины достало сил презрительно скривить губы:

— Что, надеешься получить от нее больше?

— Надеюсь? — переспросил царевич, похоже, с искренним оскорблением. — Отнюдь, не менее чем верный расчет! Согласись, быть законным супругом и соправителем совсем не тоже, что слыть любовником и мужеложцем! Фи!

— Мразь же ты...

За последние слова он тоже расплатился, как и за собственную глупость в целом. И до сих пор испытывал некоторое подобие стыда за отсутствие должной прозорливости, ведь особых иллюзий относительно того Ивана Кощей никогда не питал, но опрометчиво считал, что раз дело заключается всего навсего в совместном времяпрепровождении ко взаимному удовольствию, то причин для опасений быть не может. Жалел о своей удивительной беспечности? Безусловно, а кто бы не пожалел!

Зато ни об одной минуте с Ванечкой — не жалел и не пожалеет, как бы больно сейчас не было...

Да, именно этого он и боялся, но даже тогда представить себе не мог, что потом может быть настолько худо! Кощей даже всерьез задумался, существует ли зелье отнимающее память, однако тут же содрогнулся от такой перспективы и заставил себя подняться, заполняя пустоту своего существования рутинными делами.

Наткнувшись в мастерской на брошенный кораблик, посмеялся над собой, но сломать рука не поднялась и забросить в дальний угол не вышло. Последние детали, завершающие штрихи — ложились не менее любовно, чем до катастрофы. Оглядев результат, Кощей со вздохом признал: что бы ни было, а все-равно, — артефакт вышел таким как следовало.

Достойный подарок на свадьбу, — он-то от своих слов не отказывается, значит, ему вот как покровителю, например, положено молодоженов одарить.

И... пусть Ваня знает, что... я не сержусь, беды не ждет...

Да что же больно-то так?! В сердце будто игла застряла, не унять никак!

Игла!!! — внезапно измученный мозг пронзила новая мысль. Ну конечно, игла! Если чего-то не существует, то это еще не значит, что несуществующее нельзя сделать!

А в данном конкретном случае даже изобретать и выдумывать ничего не придется. Чары по типу сонного гребешка Яги широко известны. У кого другого вряд ли вышло бы, но он же свою силу ведает! И вкладывать в иголку будет именно ее, кровную, и резерв у чар подпитываться будет от него же, а постоянный контакт с телом уже наверняка не даст прерваться цикличности. Это безусловно не смерть Кощеева, но глубокий сон без сновидений и без пробуждения — это несомненно то, что максимально к ней приближено.

И даже над деталями возиться нет необходимости: всевозможные саркофаги и прочие хрустальные гробы пользуются популярностью и соответственно подробно описаны. А для поддержания границы достаточно будет поставить несколько связующих узлов и запитать их хоть на тот же саркофаг. Так что почему бы и нет!

Он же никого тем самым на произвол не покинет, в горе не ввергнет... А что малодушно это, так судить его тоже некому.

После принятия подобного решения, Кощей испытал если не облегчение, то по крайней мере ощутил подобие спокойствия. Так лучше будет, довольно уж на белом свете сказок про Кощея Бессмертного. И с него самого довольно...

Ничего, скоро уж, осталось вот последние дела доделать, со всякими мелочами разобраться. И так старательно он загонял себя в некое близкое к медитативному состояние, стараясь приглушить острую боль в душе, словно каждый миг она рвалась на мелкие ошметки, срасталось вновь и снова рвалась, что испытал только глухое раздражение, когда его отвлек как всегда незваный гость.

— Кто на этот раз и зачем? — без приветствия поинтересовался Кощей, не вставая с трона.

Серый в явном недоумении оглядывался.

— Да никого. Я так заглянул, уточнить, а Ваня когда вернется? А то вон Василиса уже беспокоится начала...

Кощей дернул губами в бледной усмешке, безэмоциональным тоном сообщая:

— Зря беспокоится. Ваня дома, у родных. И не вернется больше.

Серый крякнул в кулак от неожиданности.

— А... ну... раз так, не взыщи, что я тебя побеспокоил. Пойду я, ага.

— Подожди, — голос чародея остановил его у самого выхода. С отстраненным видом он поднялся и не оглядываясь пошел куда-то вглубь замка. — Это хорошо, что ты зашел.

Окончательно сбитый с толку Волк двинулся за ним следом и передернулся даже, когда чародей не то, что не остановил его, но кажется именно этого и ожидал. Что-то отыскав на полках в лаборатории, пока Серый недоуменно и настороженно оглядывался, борясь с желанием расчихаться от едких запахов, Кощей развернулся к оборотню с двумя соединенными между собой флягами.

— Вот... Ты же все-равно навестишь Ваню. Отнеси ему. А то я, — мужчина чуть виновато улыбнулся, — не подумал сразу. Вдруг, случиться что и понадобится, пусть под рукой будет.

Серый посмотрел на фляги, заглянул в бесстрастное лицо чародея, — и опять на фляги. Сглотнул, покивал и осторожно высказался:

— Ты это, если что, не держи на меня зла...

— Что? Ах... — спохватился Кощей, точно вынырнув откуда-то из глубины, — да, точно. Ты тоже не поминай лихом...

— Ну я пойду, передам? — тихо уточнил пришибленный Волк.

— Да, теперь иди, — безразлично согласился Кощей,

Игла была уже почти доделана.

* * *

Как ни странно, первой 'ласточкой', встряхнувшей Ивана и вырвавшей его из рутинной череды будней, — стал Змей. Сначала пополз слух о чудище, затем уже служилые люди честь по чести доложили, что на Змеиной горке у Кривого лога видели змея, летает, огнем плюется, однако жертв и разрушений пока не было. Ваня задумчиво поглядывал в облака.

И не зря: на следующий день обнаглевшая гадина летала прямо над кремлем. Стоя в сторонке от причитающих женщин и объявленной для стражи тревоги, Иван нехорошо щурился. Змеиная горка, значит? Ну-ну!

Выбирался за город из дворца он очень осторожно, а уж как по лесу ходил — Георгий только диву давался. Если б не один смышлены паренек, которого догадался прихватить с собой Матвей, — потеряли бы. Хотя нет, не потеряли — сомневаться куда именно целенаправленно направляется младший братец не приходилось. Совсем близко они подходить не рискнули, чтобы не спугнуть, однако погода стояла тихая, ясная и голос Ивана был отчетливо слышен.

— Горыныч, что случилось? Ты с какого дуба рухнул, что у моих золовок с племянницами под окнами рассекаешь?

— А как я еще тебя позвать мог, умник? — огрызнулся второй голос.

— Ладно, — примиряюще согласился Иван. — Так с чего тебя вообще сюда понесло?

— Понесло, — взвился Змей, — с того, что Василисушка-свет-Премудрая с Ягой на пару благословляющего пинка дали! Отчего-то они на тебя очень серчают, Яга еще ничего, больше тревожится, а с Васьки — разве что искры не сыпались. Требовала доставить тебя в лучшем виде пред ясны очи.

Иван фыркнул, но несколько растеряно заметил:

— Что ж их так разобрало-то?

— Мне почем знать! За что купил, за то и продаю, — отрезал Горыныч.

— Что ж, — Иван поднялся с земли, досадливо вздохнул, что не прихватил для письма чего-нибудь, не подумал, — дело ясное, что дело темное. Ты лети-ка обратно, передай, что так мол и так, жив, здоров, но пока занят, прощения прошу если как-то обидел. И поторопись, — облаву уже подготовили почти.

— Я вам что, голубь почтовый? — справедливо возмутился Змей.

— Лети-лети, сизокрылый! — усмехнулся Иван, злясь на себя за упущенную возможность хоть письмецо черкнуть любимому чародею. Отчего не сообразил, не догадался вовремя? Эх, Ваня, голова садовая!

Возвратился во дворец он так же скрытно, как и отлучался, не представляя даже, что его вылазка уже не была тайной. Федор внимательно выслушал брата со помощники и их соображения на сей счет, распорядился.

А к вечеру вызвал их снова, поинтересовавшись в крайнем раздумии:

— И как, улетел Змей?

— Похоже на то, государь, — подтвердил исполнительный Афонька под одобрительными взглядами начальников. — Не видели его больше. У купца Антипа, того, который кожами торгует намедни дочка пропала. Искали, вот только нашлась она на сеновале, и не со Змеем, а с конюхом Никиткой. Правда, в туже ночь двоих коней и корову свели. Но лошади у цыган найдены, а корову того, в таборе уже съели... Больше никаких происшествий.

Федор раздраженно махнул рукой: дескать, сами знать должны, что с виновными делать, не о том спрашивал.

— Что думаешь, — поинтересовался он у Георгия, — не прост наш братец, ох как не прост, ежели к нему посыльным Змеи летают!

И порешил:

— Вот что, чтоб с его головы волоса не упало! — на удивленные взгляды неохотно объяснил. — И поосторожнее. Он залог того, что не только Кощей на наши земли войной не пойдет, но и прочие Яги со Змеями вести себя будут прилично и вредить нам не станут.

Как бы ни замысловат был ход его рассуждений, но вывод понравился всем присутствующим. Георгий еще раз напомнил своим людям, что молчать обо всем случившемся нужно не хуже печной заслонки, похмыкал про себя относительно Василисы, на том слежка за не подозревающим о ней Ваней почти закончилась.

Между тем, Иван серьезно раздумывал над странным визитом, не собираясь выбрасывать его из головы. Какой стати Василисе на него негодовать? Что уехал надолго и не предупредив? Так ведь они так, друзья-приятели, не более, единственный, кого он должен был спрашивать о чем-либо и предупреждать, это Кощей. Да и Вася бы из-за такой мелочи, все же бушевать не стала бы, да еще так, чтобы Горыныча за тридевять земель слать. В свете того, самое вероятное, что приходило на ум, — так это то, что Василиса могла что-то узнать. Поделилась с ягой, чтобы та помогла поднапрячь Змея... Но что она такого могла узнать, что не пожелала передать на словах или той же запиской, а лишь требовала его обратно?

Что?!! Успокаивало только то, что случись на самом деле беда, Вася, да еще рассерженная, не стала бы миндальничать и церемониться. Получил бы Ваня не просто невнятное послание. Так почему промолчала, почему сердится на него и что вообще она могла узнать?

Хороший вопрос, и очень своевременный! Присмотревшись вокруг себя, Иван не то чтобы ушам своим не поверил, — обомлел: вот так, называется без меня меня женили! Оказалось, что не просто слухи о нем и некой Маше во всю гуляли, но уже родительский сговор состоялся — старший брат невесты и так при царской семье всегда, а родители в монастырь не только на молебен ездили, а с матерью девушки говорили.

Иван дара речи лишился, когда понял, что это не пустые сплетни, а реальная перспектива. Только и смог руками развести, — у него в мозгу не умещалась такая подлость, что за его спиной решалось этакое не шуточное дело! Это же вам не хмельная болтовня про красоток на пиру! И ведь знали, точно знали, что он будет против, потому и не говорили ничего! Как так можно да еще с родным и вроде как дорогим человеком поступать?

Втихаря сосватали! И все возмущение, все возражения Ивана — разбивались о глухую стену. Родственники невесты были рады породниться с царской семьей. Георгий искренне не понимал — девка на личико и фигуру годная, характер покладистый, а все прочее стерпится-слюбится. Мать обижалась, что Ванюша не понимает ее стараний ради его счастья. Отец, правда, признал свою вину, что де нехорошо получилось, но теперь уж куда деваться. Помалкивал один Федор, — не уговаривал никого, но и не вмешивался.

— Ну ты хоть понимаешь, — Иван изловчился и подловил 'невесту', когда поблизости никого не было, — что не люблю я тебя! Есть у меня любимый и очень дорогой для меня человек!

И тем добился лишь того, что довел девушку до слез. За нее тут же вступилась царица, зайдя с другой стороны, едва не доведя уже Ваню до белого каления своими причитаниями и уговорами: 'Да неужто она тебе так не нравится, да ты присмотрись повнимательнее, да любовь чистая девичья дар драгоценный, живой водой смоет из памяти все прошлые печали и лишние образы'...

Взбешенный Иван только по случайности не высказал ей наконец все, что думает о ее 'заботе'. Во всяком случае, успел просветить, что достаточно вырос, чтобы самому решать кого любить, а кого нет, и свое счастье иначе разумеет. И что от своей любви отказываться не намерен и уезжает, раз никто такой простой вещи понять не способен. И что таким внушительным приливом сил и общим омоложением, они обязаны не его каким-то выдающимся знаниям, а редчайшим ингредиентам, которые ему подарили на дорогу... как раз очень понимающий, любящий и верный человек, который никогда исподтишка козней чинить не станет и на обман не пойдет даже из самых лучших побуждений!

Царица схватилась за сердце, Иван кликнул кого из ее свиты и перекосился с досады: на зов отозвалась именно Маша.

Кое-как успокоившись за время службы и торжественного шествия, Иван попробовал взять себя в руки и хотя бы с Федором поговорить спокойно и рассудительно.

— ... Да пойми ты, ни о какой свадьбе и речи не может быть! Я Слово давал. Если б вы меня спросили, я бы сразу тоже самое сказал.

— Сдается мне, что данное тобой Слово не имеет большого значения, — сухо заметил Федор.

— Ты прав, — после минутной заминки устало согласился молодой человек. — Я все понимаю, и мне очень жаль. Я вижу, что она замечательная хорошая девушка, красавица, умница, скромная и прочее, прочее. И дело не в Слове, а в том, что вот такой я дурак упертый, и уж если люблю не ее, то нет такого на свете, ради чего я мог бы на эту свадьбу согласиться! Подумай.

Прежде, чем Федор ответил на столь ошеломляющее заявление брата, а по тому было видно, что он пусть и устал изрядно, но не уступит, вмешался Георгий.

— Вань, это ты подумай, какой позор ляжет и на всех нас и на девчушку эту, ты ее вроде жалеешь...

Федор поморщился, глядя как мгновенно вскипел младший царевич от вроде бы справедливых слов, а ведь задуматься в самом деле было о чем.

— Позор?! — ядовито прошипел Иван, люто сверкнув глазами. — А кому тогда больший позор будет, если у меня на нее в принципе не встать не может?!

Средний царевич аж поперхнулся от его слов и гулко закашлялся в кулак, с неожиданным смущением прогудев:

— Ваня, что ж так... Ну ты же сам лекарь, наверняка же снадобья какие есть, ежели совсем плохо...

А вот Федор лишь сузил глаза, посмотрев на Ванечку новым взглядом. Тот его не разочаровал:

— Вот еще мой член поперед меня не спрашивали, вставать ему али нет! — рявкнул взбешенный парень, от души саданув за собой тяжелой окованной дверью.

* * *

В эту ночь в царских палатах мало кому спалось спокойно, хоть и по разным причинам. Царица даже во сне вздыхала на сыновье не послушание, того гляди и правда сорвется Ванюша опять в края чужедальние... Супруг ее тоже в великом раздражении пребывал — как сглазил про 'покой и лад' в семье, ну кто ж знал, что их тихоня Ваня так заартачится! Георгий в силу своих дипломатических способностей пытался за чаркой убедить товарища, что задуманная свадьба не самая хорошая затея, уж больно себе на уме оказался царевич Иван, не будет сестренке Матвея с ним счастья. Это как в упряжке, — кони в одну сторону должны смотреть, а не в разные. Федор долго мерил шагами свои покои, потов вздохнул и решительно направился к Ивану, надеясь, что тот немного успокоился.

Один на этот раз. Сложившаяся ситуация его крайне не устраивала, он тоже намеревался серьезно поговорить с братом, однако не учел, что больно горяч и не сдержан оказался Ваня. Между тем Федор справедливо рассудил, что объясниться им следует, как можно быстрее, пока дела не зашли еще дальше, став еще хуже.

Как в воду глядел! Иван выглядел странно: он сидел, слепо уставившись в стену перед собой и слегка покачиваясь. При звуке открывшейся двери вскочил, прыжком оказавшись перед братом и практически вжимая его собой в дверное полотно. В синих, только что безучастных глазах стремительно разгоралась ярость:

— Не думал, в страшном сне присниться мне не могло, что вы до такого опуститься можете, чтобы по вещам шарить!

Признаться, старшему мужчине стало не по себе, — неприятное чувство.

— О чем ты? — голос все же прозвучал холодно и ровно.

— Не знаешь?! — вкрадчиво мягко протянул Иван, уточнив повторно. — Не знаешь?

— Не знаю, — подтвердил царь, потребовав. — Объяснись!

— Я-то объяснюсь, — с непонятной угрозой пообещал Иван, криво усмехнувшись.

М-да, про себя отметил Федор, осторожно высвободившись и присев напротив к окну, — сильно изменился братец Ванечка, вот как можно было этого не замечать и игнорировать?

— Когда я приехал, на мне был драгоценный кулон работы дивной, красоты неописуемой, — зло кривя губы начал Иван, вперив в брата колючий внимательный взгляд. — Должный меня от всех злых чар оберегать. А потом, я, дурак наивный, его снял, — в родном доме не ждал ни беды, ни подлости, зато уже в печенках сидели шуточки и подколки про отдарившуюся красотку, а пуще них — матушкин глубокий интерес! Он лежал вот в этой шкатулке, — молодой человек продемонстрировал изящную вещицу, которую все это время держал в руках, — и, как ты понимаешь, теперь его в ней нет!

— Воровство?! — у мужчины гневно сошлись брови.

Однако его возглас неожиданным образом вернул самообладание им обоим.

— Я прощаю тебе ту нелепицу, что ты высказал вначале, — строгим тоном сообщил Федор. — Успокойся, Ваня, дознание проведут как можно быстрее и тщательнее.

— Это бесполезно, — убито отозвался парень, прижимаясь лбом к шкатулке в руках.

— Почему? — осторожно поинтересовался Федор, догадываясь, что услышанное понравится ему куда меньше, чем все предыдущее вместе взятое.

Не ошибся.

— Потому что подвески здесь уже нет. Зачарована она так, что только я могу ее касаться, в противном случае она возвращается, но не ко мне, а к мастеру, который ее сделал, — и с тоской прошептал, — А я даже не знаю, как давно подвеска пропала, может нынче, может неделю тому...

Федор устало растер виски, хотя хотелось по-простому хвататься за голову.

— Что же, — он резко хлопнул ладонью по подлокотнику, — видать разговор нам с тобой откладывать дальше совсем некуда. Я, собственно, за тем к тебе и шел. Выслушай.

Иван подобрался, подняв голову и настороженно глядя на брата.

— Вот что, Ваня, не я твою свадьбу задумывал, но я и не возражал, — спокойно и по-деловому заговорил тот. — Зачем, если и мне это казалось удачной идеей? Девица не кривая, не горбатая, роду нам подходящего, жениться тебе рано или поздно все-равно пришлось бы, а молодая жена надежная привязка к дому.

Иван возмущенно дернулся, закипая по-новой.

— Дослушай! — Федор упреждающе поднял руку. — Я не оправдываюсь, я объясняю свою позицию. И я давно знаю, откуда ты к нам вернулся, как и то, что остались у тебя там некоторые дружеские связи, вот и был бы ты при нашем престоле гарантией мирного сосуществования. Однако шел я к тебе не за этим, а чтобы пока не поздно предложить следующий вариант: свадьбы не будет, это я возьму на себя. Ты же...

— С чего бы такая перемена? — не выдержав и перебив его, язвительно поинтересовался Иван.

Федор недовольно вздохнул, но ответил:

— С того, что не в цепях же тебя под венец тащить! А с тебя, как я посмотрю, станется и в соборе прилюдно высказаться. Тут одним оскорбленным родом точно не ограничится.

— Тебя же хотел попросить, чтобы ты никуда с места не срывался, скандалов бы избегал, и позволил мне разрешить неловкую ситуацию тихо и аккуратно. Сейчас же, в свете твоего пропавшего волшебного кулончика, я о том не прошу, я настаиваю!

Он поднялся, направившись к двери, взялся за ручку...

— А если я не оглашусь? — сквозь зубы уточнил Иван.

Федор обернулся на пороге и обыденным тоном сообщил:

— Тогда не взыщи, Ваня. Придется тебе под замком посидеть, и вещи твои теперь уж подробно обыщут, на всякий случай. Без обид, но когда у наших стен появится разъяренный Кощей, ты мне нужен целым, невредимым и под рукой. Успокойся, не женатым тоже.

— Да, догадался, по тебе не трудно было, — даже несколько равнодушно продолжил мужчина в ответ на ошеломленный взгляд Ивана, — от кого такая 'рыбка'. Нет, я тебя не понимаю и понимать не собираюсь. Но я не только о себе думать должен. Так что посиди, подумай, — всем ведь лучше будет. И ты со своим любовником не разминешься, и мне будет чем его гнев отвести.

Дверь уже почти закрылась, когда до ошеломленного подобным поворотом Ивана донеслось:

— Да, лошадей тебе все-равно не дадут и из дворца не выпустят.

На сем разочарования не закончились. Иван быстро и весьма болезненно убедился, что братец настроен серьезно. Позже бесполезно было корить себя за промедление, сваливая его причину на неожиданный поворот в событиях и отношениях, важно то, что заветный перстенек с сердоликом у него буквально вырвали из рук, затылок взорвался болью, а в глазах потемнело. Очнулся, правда, в постели, а не в подземелье, да что толку, — у него забрали даже браслет и саму шкатулку, как с грехом пополам убедился парень, преодолевая головокружение. Подташнивало, в ушах шумело, в общем на лицо были все признаки сотрясения.

'Поздравляю, Ваня! Вот тебе еще один яркий пример братской любви' — съязвил молодой человек.

Он ясно расслышал сожалеющее басовитое гудение, и не сомневался, что приголубил его, так сказать по-родственному, именно Георгий:

— Не разумно, да и не хорошо Ваня, старших не слушаться, семью подставлять!

Дурак ты, Ванечка, и ничему тебя жизнь не учит! Кощей, вон, тоже удара не ожидал...

А теперь-то что делать? Он бы может и согласился с доводами Федора, но на сердце было не спокойно, сам не мог понять отчего, но чувствовал будто отпущенное время неумолимо утекает.

И все же пришлось смириться и пойти на то, чего Иван не любил, да и не умел, — врать и притворяться, чтобы выторговать себе некоторую свободу передвижения без надзора. Ничего, из тюрем люди сбегают, а дворец — не тюрьма, можно будет улучить момент и выскользнуть за кремлевские стены.

Сейчас он ругал себя самыми последними словами, что отослал Горыныча. Теперь и на Василису надежды было мало, — та наверняка рассердилась еще пуще и второй раз Змея просить уже не станет. А еще не давала покоя жуткая мысль, что Кощей мог узнать тоже, что и она: он же никогда не простит даже намека на эту проклятую свадьбу! Может, потому и не торопится... Успокаивало только то, что он пока ходит на своих ногах и не квакает.

Слабое утешение, что ни говори!

— Ваня! — вдруг негромкий знакомый голос окликнул погруженного в свои невеселые мысли парня.

Тот с заминкой обернулся и в удивлении распахнул глаза:

— Серый? Ты?

— Он самый, — подтвердил Волк, отступая чуть дальше в укромный уголок подле лестницы.

— Как же ты вовремя! Ты какими судьбами здесь? — накинулся на него Иван.

— Да уж, вижу, что не опоздал, — с легкой прохладцей отозвался оборотень, окидывая парня непонятным взглядом. — Или тебя уже поздравлять нужно?

— Серый, ты что? — непонимающе нахмурился Иван. — Какие поздравления?

На сердце ледяной глыбой легло дурное предчувствие.

— Да это я так, о своем, — дернул плечом Волк, отцепил от пояса фляги и протянул их Ване. — Держи, меня просили тебе передать при встрече.

Растерянный Иван принял фляги, повертел в руках, открыл, зачем-то понюхал и внезапно резко побледнел:

— Ты его видел?! — сдавленным шепотом выпалил парень.

— Видел, Ваня, видел, — угрюмо усмехнулся Серый. — И тебе не мешало бы.

Волк подошел ближе заглядывая в больные синие глаза и заговорил более проникновенно:

— Вань, это конечно, не мое дело... Я не знаю, что у вас с ним произошло... Ну, поговори ты с ним, прости его!

Иван прислонился спиной к стене и съехал по ней вниз, глядя прямо перед собой в никуда: знает, Кощей, не простит, не поверит больше... Потом встряхнул головой:

— Погоди, Серый, ты чего несешь?! Какое 'прости'?

— Я несу? — возмутился оборотень. — Ваня, мне в жизни так страшно не было! У него глаза пустые, мертвые... Он — со мной попрощался, Вань! И от иглы этой на станке жутью веет, так что шерсть дыбом встает. Ва-ня-я, я не шучу, такими вещами не шутят!

— М-м-м, — тяжкий стон прервал его на полуслове. Иван приложился о стену без того больным затылком, — игла!!!

— Ваня?.. — опасливо протянул оборотень.

— Игла, Серый! Игла... Это же я ему эту сказку рассказал... Он же смерть себе кует!

Иван прыжком очутился перед Волком и тряхнул его за грудки. Кто-то уже окликал его, кто-то уже бежал к строптивому царевичу и неведомо как очутившемуся во дворе подозрительному незнакомцу.

— Выручай, Серый! — отчаянно выдохнул Иван. — Меня не выпустят, а для тебя же замков не существует. Выручай, мы должны успеть!

Оборотень неприятно ощерился, отодвинул друга в сторону, — хлоп!, — здоровенный волчище пригнулся и рявкнул:

— Садись на меня Ваня, да держись крепче!

Парень ласточкой взлетел ему на спину, вжимаясь в густую шерсть. Волк прыгнул...

— Не поминайте лихом! — донеслось уже из-за стен.

Только их и видели.

* * *

Замок Кощея встретил их тишиной, но не той, уютной, по которой он уже успел соскучится, а мертвенно-застывшей в мрачной неподвижности. Казалось даже воздух не движется, избегая этого места. Иван скатился с Серого, и Волк в изнеможении растянулся на плитах, ловя языком капли мелко-шелестящего дождика.

Иван ворвался в замок, мимоходом отметив, что двери не заперты, — это обнадеживало, хотя возможно Кощей просто не стал дополнять действовавшие чары ненужным запретом от блудного царевича.

— Кос!!! — молодой человек прыжками несся по лестницам по направлению к личным покоям чародея и попутно заглядывая во все подворачивающиеся помещения. — Кос!!!

— Ваня?

Иван резко обернулся на тихий удивленный голос, несколько ударов сердца смотрел на мужчину, стоявшего чуть выше на боковой площадке, а потом неведомо как оказался прямо перед ним, сгребая в объятья. Его выдержки хватило лишь на то, чтобы заполошно твердить 'Успел... успел, живой! Живой...', прижимая к себе до боли, зарываясь лицом, руками в длинные волосы, покрывая бестолковыми поцелуями, что подвернулось.

— Успел, успел к тебе...

— Ваня? — все так же растерянно и недоверчиво произнес Кощей, неуверенно приобнимая парня в ответ, точно сомневаясь не видение ли это. — Ты приехал... Зачем?

— Как зачем? Затем, что жить без тебя не могу!

Иван чувствовал, как в сердце потихоньку начинает заползать страх: что-то было не так, очень сильно не так. Он бы даже обрадовался бы, если б Кощей сейчас принялся язвить, размазал бы его по подходящим поверхностям тонким слоем, гневаться бы изволил... но не это по-детски беспомощное недоумение! Откуда оно, почему? Заговорил торопливо и сбивчиво:

— Любимый, родной мой, прости, я очень виноват перед тобой. Но знай, что никакой свадьбы не было и быть не могло! Ее за моей спиною планировали, чтобы удержать, привязать к тому дому. Использовать... Я очень виноват, что не сразу понял, слова твои забыл и подарок твой снял, не уберег... Прости за все, я дурак каких мало! За свою дурость и беспечность любую службу отслужу, не молчи только...

— Ванечка, — Кощей, кажется его и не слушал, он качнулся вперед, приникая к груди парня, обнял, нежно погладив по спине, прижался виском ко влажным растрепанным кудрям, — свет мой, душа моя...

От его шепота горло сдавило. Мужчина отстранился, словно очнувшись, заглянул в полные смятения синие глаза царевича, улыбнулся, проведя прохладными пальцами по его щеке. Попросил серьезно:

— Ванечка, ты не уходи больше, я ведь с ума сойду...

Дыханье перехватило, испуганный парень вымолвить ничего не мог, вдоль хребта пробежался легкий морозец. А потом случилось то, что окончательно повергло Ивана в глубокий шок: Кощей отпустил его и соскользнул вниз.

— Ваня, знай, по твоему слову сердце из груди вырежу, — в его глазах молодой человек видел то, чего там никогда не должно было быть: терпеливое кроткое смирение. — Я все, что попросишь сделаю, только не оставляй меня больше.

— Ты что?!! — Иван наконец отмер. — Не смей! Встань, встань сейчас же! Что ты, любимый?.. Это мне у тебя в ногах век валяться и то мало будет. Встань!

Трясущимися руками он пытался заставить мужчину подняться с колен, однако вместо того, чтобы встать, Кощей вдруг стал заваливаться на бок, и Ване пришлось подхватить его, самому опускаясь на пол.

— Что это? — устраивая темноволосую голову на своем плече, Иван рванул шнуровку на вороте, хотел подхватить под колени, и тут заметил причину недомогания: золотая игла около пяди длиной пропорола левую ладонь и прошила кисть насквозь.

Должно быть Кощей держал ее в руке, когда вышел навстречу царевичу, а неловкое движение, когда он с силой сжал кулак, привело к тому, что игла вонзилась глубоко в плоть. Не задумываясь, парень выдрал ее прочь и отбросил подальше, как ядовитую гадину.

— Любимый мой, драгоценный, ну зачем ты так? Что ты сделал с собой? Зачем ты?.. Это я во всем виноват! Прости меня, прости хороший мой... Выходит это не ты мне, это я тебе не верил. Потому что, смотреть на тебя не достоин. Я же кто? Царевич-Ванечка, каких за десятку пучок. А ты... в целом мире таких чудес и сокровищ нету, которые волоса бы твоего единого стоили! Прости меня, любимый, за каждый миг прости, что меня с тобою не было! Прости дурака! За иглу эту проклятую прости. Как же ты мне сейчас сердце свое отдаешь, коли я его уже не сберег?!

Исступленно покрывая поцелуями запрокинутое лицо мужчины Иван вдруг ощутил нечто необычайное, а взглянув — взвыл от ужаса:

— Прости, прости меня!!! Хоть ты меня прости, а то у меня самого это никак не получается...

Кощей чуть пошевелился, выпрямляясь и уткнулся лбом в шею парня:

— Что ты, Ваня, — он глубоко вздохнул, переводя дыхание, — бывает же, что люди и от счастья плачут.

— Ну да, именно поэтому ты сейчас встать не можешь! — у Ивана голос тоже звучал сдавленно и срывался.

— Могу. Но не хочу, — ровно отозвался Кощей, не делая ни одной попытки.

— Ну уж нет! — Иван решительно поджал губы. — Пойдем, тебе по-хорошему прилечь надо. И руку твою перевязать.

Ранка была незначительная, но ладонь продолжала сильно кровоточить, и кровь уже обволакивала кисть тонкой перчаткой, обильно пятнала одежду.

— Не спорь, я тут лекарь, — молодой человек упрямо поддерживал чародея, когда они все же поднялись с пола.

— Ты не лекарь, ты лекарство, — покачал головой Кощей.

Ни сил, ни желания для споров и дальнейшего выяснения отношений после подобного эмоционального взрыва не осталось и у него.

— Тем более, — глухо согласился Иван.

Добравшись до опочивальни, Кощей без слов позволил усадить себя и осмотреть рану на ладони, безотрывно наблюдая за тем, как молодой человек расположившись у его ног бережно промывает ее не чем-нибудь, а живой водой из отосланной ему фляги, плотно оборачивает кисть полотняной лентой, и затем он с жадным трепетом коснулся бинта губами. Мужчина не отнимал руки, а Иван не торопился ее отпускать, прижавшись щекой.

Перецеловал кончики подрагивающих пальцев, заглянул в зеленые глаза и мягко попросил:

— В самом деле, ты приляг, любимый, тебе отдохнуть надо. А я сейчас... Там же Серый где-то еще дожидается...

Чародей легонько кивнул:

— Во дворе торчит.

— Ну вот, — все еще бледно, будто с усилием, улыбнулся Иван, — спущусь, его отправлю. Посмотрю по своим запасам, что тебе сейчас пригодится может... И тотчас вернусь. А ты пока отдохни и не думай ни о чем, не тревожься, я мигом!

Кощей проводил долгим взглядом торопливо скрывшегося в коридорах парня, глубоко вздохнул, и темные ресницы устало опустились.

Иван в спешке скатился по лестницам во двор. Серый действительно по-прежнему оставался там, лишь сменив обличье на человеческое. При виде парня, он поднялся со скамьи навстречу и успел нахмуриться, оценив отчетливо отдающий безумием вид взъерошенного царевича, но тот, сделав над собой усилие, перевел дыхание и уже вполне сдержанно произнес:

— Спасибо тебе, Серый! Успели. Я теперь перед тобой в неоплатном долгу.

— Да ладно, Вань, — скрывая облегчение ухмыльнулся Волк, — все свои, сочтемся еще как-нибудь. Главное, что все утряслось, а ты переживал 'не поверит'...

— А он и не верит, — спокойно и веско поправил его Иван. — Сил у него больше не осталось — верить...

— Но ведь простил же... — возразил Волк в спину собиравшемуся уйти парню.

Иван обернулся на самом пороге:

— Прощают, Серый, кого хоть в чем-то винят... А он и вздохом не упрекнул.

На обратном пути Иван наткнулся на проклятую иглу: вспышке ярости она не поддалась, пришлось ломать каблуком о ступеньку. Брезгливо подобрав обломки, парень устремился в мастерскую, хлопнул в ладоши, приказав разжечь огонь в печке, да и бросил туда то, что осталось от смерти Кощеевой — пусть от этой дряни останется не более чем лужица металла. Чтобы наверняка!

Прежде, чем идти к чародею, завернул по пути к себе, где нетронутыми лежали его вещи, снял испачканную в крови рубаху и только тут заметил, что и сам оцарапался. Усмехнулся зло: дохлая змея уже не кусается, во всяком случае никаких признаков немощи он не ощутил. Поплескав в лицо водой, не столько для того, чтобы умыться, сколько для того, чтобы успокоиться окончательно, Иван переоделся и вернулся в опочивальню к Кощею.

В первый момент молодой человек испугался, что не увидел его ни в постели, ни в кресле, однако чародей обнаружился поодаль, — он стоял у окна, глядя в даль с едва заметной улыбкой. Приблизившись, Иван обнял его со спины:

— Все-таки ты не стал ложится, — ласково упрекнул его парень.

— Да все в порядке, — с мягкой усмешкой отозвался Кощей, накрывая обвившие его руки своими. — Все со мной хорошо, Ваня. Ты рядом — и мне хорошо...

— Я всегда буду рядом, — прошептал царевич ему в шею. — Больше никогда не покину. Даже рук не разожму, так и буду держать — крепко-крепко!

— Держи, Ванечка, — тихо согласился Кощей, слегка откидываясь на него, — мне иного не надобно...

Иван погладил его по плечам, уткнулся носом в волосы за ухом, наслаждаясь знакомым ароматом. Кощей развернулся к нему, здоровой рукой отвел со лба парня непослушные кудри, попросил:

— Поцелуй меня, Ванечка, хочу твоим быть.

— Ты — мой! — исступленно подтвердил парень, обнимая его лицо своими ладонями и погружая пальцы в темные пряди. — Навеки мой. Ты жизнь моя, судьба моя...

— Не шути с этим, — напрягшийся Кощей повел ресницами в сторону.

— В чем же я шучу, любимый? — не согласился Иван. — Сам посуди: выбор передо мной стоял не один раз, и не три, а все тридцать три раза. И каждый раз моим выбором ты был. Лишь один раз я по-другому поступил, и едва нас обоих не погубил. Ты — судьба моя единственно возможная...

Молодой человек покрывал мелкими короткими поцелуями виски, скулы, подбородок чародея, потом неожиданно прервался и лукаво прищурившись заявил:

— Или же, вовсе можно посмотреть на это безобразие с другой стороны. Ты сам говорил, что обычаи и традиции бывают разные... А теперь считай: косу я тебе резал, через порог, — правда, в твой дом — переносил, и сегодня мы еще и кровь смешали...— он продемонстрировал собственные поцарапанные пальцы. — Разве только никто из нас другого не разувал, так и девок здесь нет. Так что, погоди, я из этой твоей иглы проклятущей еще кольца нам обои сделаю, думаю, — было бы желание, а у меня получится!

Кощей даже отстранился, в изумлении глядя на разошедшегося парня:

— Ваня, ты с ума сошел?

— Почему бы и не сойти? — фыркнул царевич. — Зато видишь, ты уже смеешься!

— Ох, Ванечка!.. — чародей и в самом деле уже беззвучно смеялся. — Неугомонный ты мой...

Он подался вперед и прекратил бешенное извержение энтузиазма самым надежным способом — требовательно накрывая губы Ивана своими и оставляя все лишние слова за этой надежной чертой.

* * *

... Ровно ложился на драгоценные стены янтарный свет, рассеивая ночной мрак. В нише напротив наоборот клубилось прозрачное голубоватое сияние. В распахнутое настежь богатое витражное окно врывался прохладный ночной ветерок — первый предвестник осенних заморозков. А на широкой постели под мягким одеяом тесно переплелись два обнаженных тела. Страсть уже схлынула, оставив после себя ленивую утомленную дремоту. Да и страстью то, что происходило здесь немного ранее, можно было назвать не в полной мере. Прикосновения обоих были одновременно боязливы и жадны, нетерпеливы и болезненно осторожны, словно нечто среднее между воплощенным стремлением обладать непревзойденным бесценным сокровищем, и изумленным недоверием, что такое чудо вообще возможно. Стремление убедиться в невероятном здесь и сейчас, — убедиться газами, руками, слухом, всем телом и чувствами, каждой клеточкой ощутить близость того, кто стал для тебя самым дорогим человеком на свете. И тихое осознание свершившегося, чего-то настолько невыразимого, всеобъемлющего, исключительного, что после остается только тишина...

Пребывая в безмятежной расслабленности, темноволосый мужчина чуть шевельнулся, и в ответ на его едва заметное движение тут же встрепенулся царевич, крепче обнимая партнера.

— Спи, спи любимый... — шепнул успокаивающе Кощей, опуская голову обратно на грудь парня. — Завтра будет новый день...

— Угу, — сонно отозвался Иван, напомнив, — и ты обещал показать, как куют кольца...

Кошей фыркнул тихонько, но не возразил, лишь с легким вздохом смежил веки, собираясь последовать собственному совету. Иван лежал, слушал, как все медленнее, ровнее и тише становится дыхание мужчины, и чувствовал, как отпускает понемногу сердце ледяной обруч, сковавший его, когда увидел возлюбленного на коленях и плачущим.

Тварь ты все-таки себялюбивая, Ванечка, так на пустом месте истерзать любимого! На всю жизнь наука, да больно дорого далась, — до сих пор озноб пробирает, как встает перед газами лицо его измученное и взгляд потерянный. Сколько раз ты смотрел в зеленые очи, сколько раз видел там стылую бездну? Должен был догадаться, должен был раньше понять, нутром прочувствовать насколько хрупок тот бесценный дар, который чародей ему доверил... Какую боль может причинить сердцу, оказавшемуся беззащитным перед тем, кого полюбил и впустил себе в душу, и без тебя довольно израненную предательствами прошлого, малейшая небрежность.

Ничего, я больше не ошибусь! А завтра будет новый день. И следующий за ним в бесконечной череде. И дел впереди еще много: во-первых, сделать им кольца, хоть самые обычные, без чар, ведь смысл в них совершенно иной, символический. Во-вторых, помириться с Василисой. В-третьих, передать горячий привет братцам и вернуть себе оставшиеся у них кольцо и браслет. Ну и дальше найдется чем заняться, вон Кощей намека на приятный сюрприз, который только и дожидается, что мы им воспользовались... А самое главное в этих днях то, что чем бы они не были заполнены и сколько бы их не было, — они с Кощеем будут вместе. При таком условии не способна испугать даже Вечность.

— Обещаю, — твердо проговорил Ваня в густые темные пряди, — что бы не произошло, сколько бы времени не понадобилось, — отныне будут впереди у тебя, родной, лишь любовь и счастье!

И стало по сему. Много чего потом люди сказывали, да только правды в тех старых байках — кот чихнул, а новых о злом колдуне Кощее Бесмертном — не складывалось. Быль для него была слаще любой сказки.