АРКА 1 — Куколка
Глава 1.01
Безумие. Забавное слово, не так ли?
Ну, нет. На самом деле, нет. Это не смешно. Возможно, именно поэтому мы шутим об этом. Это нас пугает. Это пугает нас всерьез. Все, что касается нас, нашего самосознания, находится в наших головах, и чтобы ваша голова не работала так, как будто это значит — в некотором смысле — что ты на самом деле не ты. Но ты чувствуешь, что ты — это ты. Значит, ты — не ты, и ты — это ты, одновременно. Считает ли твое "Я", которое ты себе присваиваешь, что отличается от того образа "Я", которое тебе присваивают остальные? Конечно, но нам не нравится думать об этом. Это ставит под сомнение, кто ты.
Вот что нас пугает. Идея, что наш разум может не быть нашим собственным, что мы можем быть изменены и отлажены какими-то химическими веществами. Это болезнь нашего времени; вещь, которая заменила оспу, холеру и гангрену. Вероятно, это было неизбежно. Как только болезни стало возможно обнаружить и вылечить, нам потребовалось найти нового монстра, которого нельзя выявить, и с которым невозможно бороться. То, чего мы боимся, как люди, как общество — это довольно интересно, не так ли? Вы можете много узнать о нас, как о людях, из наших страхов.
Мы все просто насекомые, слепо извивающиеся по жизни? Мы все умрем завтра, когда появится Губитель? Что за человек думает об этом? Что за человек читает это? Что за человек это пишет?
И когда вы говорите о вопросах идентичности, вы не можете не обсудить имена. Я удивляюсь, почему супергерои и суперзлодеи так носятся со своими прозвищами. Большинство делает это, потому что это само собой разумеется, потому что считают, что это обезопасит от тех, кто не прилагает столько усилий, потому что все так делают.
Некоторые из них, конечно, знают, почему. В именах заключена сила. Имена определяют суть. Имена определяют мышление.
Итак, мое имя, с определенной точки зрения, Тейлор Эберт. И если спросить всех остальных, я сошла с ума.
* * *
Первый признак, что происходит что-то странное, был у ворот школы. Я всегда опасалась там ходить, потому что это было излюбленное место некоторых людей, с которыми я правда не хотела сталкиваться, предпочитая прятаться. Я всегда старалась проскочить в толпе, или прийти перед самым началом уроков.
Я глубоко сглотнула. Итак, вот оно. Еще один школьный день. Оставь надежду всяк сюда входящий.
Только одна вещь могла заставить меня остановиться здесь. Я провела много времени, ошиваясь возле входа в школу, и еще вчера там не было причудливой пары кованых ворот. У школы определенно не было средств на такие вещи. Они выглядели так, будто принадлежали дорогой частной школе, или старинному кладбищу, что-то вроде того. И они явно не были чем-то новым. Краска облезла с них почти полностью, обнажая черное железо покрытое ржавчиной.
Я вздрогнула и посмотрела на серое небо. Может я просто не замечала ворота? Все время, пока я там училась? Это кажется маловероятным. Но я провела рукой по воротам, чувствуя холодный металл под руками, его шероховатость, и убедилась, что они настоящие. Они не ощущались, как какая-то фантазия. Это были просто... ворота. Сделанные из ржавого железа.
То есть, технически это могла быть какая-то суперзлодейская уловка, но я была совершенно уверена, что не существует никакого злодея по прозвищу "Повелитель ворот", который занимался бы установкой школьных ворот. По крайней мере, он попал бы в новости. Я бы, наверное, услышала о нем. Или о ней.
Возможно, я могла бы просто... не ходить в школу сегодня. Нет. Не ворота меня пугали. Это было просто замещение. У меня была настоящая и серьезная причина не ходить в школу, и это быле не какие-то глупые железные ворота, которые я не могла вспомнить. Может, они просто не отложились в памяти, подумала я. В конце концов, кто реально обращает внимание на ворота? Их просто установили на зимних каникулах. Причины, почему я, возможно, хотела бы просто свалить, находятся внутри здания, а не снаружи. Нет, у меня будут неприятности похуже, если я не пойду. Мой отец узнает, и мне придется объяснить ему кое-что, и я действительно не хочу этого. И они воспримут это как знак того, что они побеждают. Если не сделаю это, для меня все станет только хуже.
С неприятным ощущением холодного пота, проступившего на лбу, я сглотнула и шмыгнула через эти странные ворота. Первый день после зимних каникул, и я уже жду, затаив дыхание, весенние.
В коридорах было так одиноко. Я чувствовала себя так далеко от всех остальных, как если бы нас разделяли мили, а не футы. Люди просто уходили с моего пути, как если бы вокруг меня сформировался невидимый пузырь. Все разговаривали между собой и были рады увидеть друг друга после каникул. Но не я. Всмысле, все было не так плохо перед каникулами, но одиночество подбиралось ко мне, и оно было таким же, как то, что одолело меня сейчас. Большинство просто проигнорировало меня. Я не особо возражаю против этого. Не похоже, что вы ждете бурных оваций, когда идете по коридорам. Но было несколько человек, которых я знаю, несколько человек, с кем я была знакома поближе, чьи взгляды юлили, как будто они стыдились смотреть на меня.
Может быть, я просто проецировала, надеясь, что им будет стыдно. Хотела бы думать, что мне стало бы стыдно, если бы с кем-то, кого я знаю, с кем общаюсь, обращались бы, как... ну, как обращаются со мной.
Но это было лучше, чем взгляды, которые доставались мне от других. Никаких признаков этой троицы, но некоторые из их прихвостней привлекли мое внимание, пока я пробиралась по коридорам, в их взглядах крылось некое злорадное веселье, что заставило меня глубоко забеспокоиться.
Взглянув на часы, я увидела, что у меня еще куча времени до того, как нужно было войти, и было плохой идеей явиться так рано. Я бы в конечном итоге просто сидела ни с кем не общаясь. Я решила пойти в туалет. У меня в сумке лежала книга, и я могла бы почитать там некоторое время.
В женском туалете царил беспорядок. Хуже, чем обычно, я имею в виду. Это муниципальная школа, так что тут явно не Хилтон, но три светильника на потолке были разбиты и кто-то исписал все зеркала губной помадой. Семестр только начался. С нами, вероятно, собираются поговорить в школе о необходимости "правильно обращаться со школьной собственностью". Так было в последний раз, когда уборные были слишком разгромлены, а это было похуже.
Я покачала головой по бессмысленным волнистым линиям на зеркале, поворчав немного о том, что школа, конечно, будет гораздо больше беспокоиться о помаде на зеркале, чем о более важных вещах, и зашла в одну из кабинок, которая еще была освещена. Положив сумку и опустив сиденье, чтобы сесть на закрытую крышку, я достала книгу. Я не открыла ее, вместо этого посмотрев на обложку.
Это была не та книга, которую я брала сегодня утром. Я думала, что взяла... нет, она кажется знакомой. "Враг Фаридуна" — кажется, я видела ее как-то раз у отца на полках. Она выглядела как некоторые самоучители, которые он читал; знаете, "как сохранять спокойствие и добиваться своего на переговорах" и тому подобное. Я перевернула ее и посмотрела на обратную сторону — стандартные одобрительные отзывы. "Пять звезд из пяти", "просветляющая" и все остальное, что могут сказать проплаченные рецензенты.
Я лениво пролистала ее, задержав взгляд на некоторых схемах внутри, а потом убрала обратно в сумку. Офигеть. Должно быть, я взяла не то. Точно в соответствии с сегодняшним днем. Дальше я бы, наверное, забыла, где мой шкафчик или типа того. Я была рассеянна, нервничала, и ощущала странное чувство дежа вю. Все было хорошо. Все наладилось с середины ноября или около того.
Но почему мне так тошно, тревожно и беспокойно? Это была просто паранойя и нервы? Ну, если подумать, то шум воды в трубах звучал очень похоже на шепот. Это был всего лишь слабый шорох на краю слуха, но никто больше не ходит в эти туалеты — наверное, из-за сломанного освещения и разрухи — это все что я могла услышать, кроме собственного дыхания.
И вот я здесь, выбираюсь наружу. Покачав головой, я вышла из кабинки и посмотрела на себя в зеркало, поправляя очки. Помада на зеркалах осложняла поиск нетронутого участка, где можно было рассмотреть свое лицо целиком, но, в конце концов, мне это удалось. Тусклый свет отбрасывал длинные тени на мое лицо, заставляя выглядеть еще бледнее, чем обычно.
Я открыла краны, чтобы поплескать холодной водой на лицо и взбодриться. Однако, потекшая вода была ржавой и ледяной. Я взвизгнула, отшатнувшись. Холодная вода не должна быть настолько холодной. Это было похоже на жидкие кубики льда пролившиеся на мои руки. Прекрасно. В туалетах полный бардак и что дальше? Котел взорвался или что? Что, черт возьми, случилось тут на каникулах? Какой-то несчастный случай? Недовольный студент сорвался и решил пойти, устроить погром?
Вообще-то, будь это так, школьное руководство, вероятно, занялось бы моим делом. Всмысле, посмотрите на меня. "Тихоня", "одиночка", "мало друзей". Все что мне нужно — быть парнем, и я соберу слишком много признаков "школьного стрелка" для чьего-либо удобства.
Я снова взвизгнула, когда один из оставшихся в туалете светильников взорвался над головой. Широко раскрытыми глазами я смотрела на свое отражение окутанное слоем губной помады между ним и мной. Это... Это было не смешно. Что бы тут ни происходило. Меня не должно быть здесь. Может, меня подставили, и люди просто ждут снаружи, чтобы поймать меня с поличным. Я вытерла свои ржавые руки об джинсы и ушла так быстро, как смогла. Я собиралась просто схватить вещи из шкафчика и пойти.
Никто не поджидал меня за пределами уборной, чтобы обвиняюще указать пальцем. Но это не обнадеживало, потому что в коридоре вообще никого не было. И это было неправильно, потому что, когда я смотрела на часы, до начала занятий оставалась почти четверть часа. Коридор должен быть заполнен, как и когда я заходила в туалет. Черт, я была там минут пять, если что. Наверняка меньше.
Но больше никого не было. Допустим... людей эвакуировали? Нет, не правильно. Пожарной тревоги не было. Может, я опаздываю? Нет, я вновь взглянула на часы, они работали. Я рассмеялась над собой с горечью в голосе. Я чувствовала себя одинокой, идя по коридорам, и теперь на самом деле осталась одна. И лучше не стало.
Где все?
Я глубоко вздохнула, пытаясь перестать волноваться. Может быть.. да, мои часы идут неправильно. Значит, я опоздала. Значит, я должна прямо сейчас пойти к шкафчику, захватить вещи и извиниться за опоздание в первый же день после каникул. Если бы только у меня был телефон с актуальными обновлениями, но учитывая, как идут дела сегодня утром, я, наверное, забыла бы его в своей комнате, даже будь у меня такой.
Мои ноги стучали по темной плитке в коридорах. Они звучали так же громко, как мое сердце.
И мне удавалось продолжать себя обманывать, пока я не оказалась в раздевалке. Потому что, если быть совсем честным, я лгала себе. Даже если бы занятия уже начались, я могла бы услышать людей. Я могла бы увидеть людей в классах, куда я совершенно сознательно избегала заглядывать. Я проигнорировала, что спустилась по большему количеству лестничных пролетов, чем существовало в школе, чтобы добраться до раздевалки, и проигнорировала, что вся краска пропала со стен, оставив голый бетон и стальной остов сооружения.
Только когда я вошла в раздевалку, которая оказалась не там, где должна была находиться, я поняла, что просто плыла по течению. Пытаясь контролировать дыхание и избегать гипервентиляции, я засунула кулак в рот и заскулила. Нет, нет, нет. В этом нет смысла. Что я здесь делаю? Все таинственным образом исчезли? Как все знакомые коридоры и потолки школы вдруг стали незнакомыми? Нет, происходит нечто, чего не должно быть — я больна, либо происходит нечто связанное с кейпами, или еще что-то странное, чего я не знаю.
Пол был мокрый и скользкий. Кто-то разлил красный сок повсюду. Клюквенный, судя по запаху. И было достаточно холодно, чтобы мог образоваться лед. Мое предположение в туалете, должно быть, оказалось верным. Котлы радиаторов в этой части школы похоже не работают. Вентиляционные каналы извергали холодный воздух в раздевалку сильными циклическими порывами, бьющими импульсами, заставляя меня дрожать.
Я услышала шум позади и обернулась. Увиденное не поддавалось объяснению.
Их было трое, и все же был один. Три лица; София Хесс, Эмма Барнс и Мэдисон Клементс и все они были отростками чего-то ужасного.
Я кричала, пиналась и плакала. Все было напрасно. Я была тощей, слабой и никчемной. Темнокожая София с черными глазами и бесшабашной ухмылкой заломила мне руки за спину, одного колена у моих почек было достаточно, чтобы выбить из меня весь дух. Рыжие волосы горели огнем, слишком ярким для моего затуманенного зрения, и она сорвала с меня рюкзак, бросив его на землю. И Мэдисон, ее "миленький" желтый кардиган, странно неуместный для того больного мира, где я сейчас оказалась, висел на тяжелой железной дверце, придерживая ее открытой для троицы. Для меня.
Тем не менее, я боролась против трехликого монстра, что набросился на меня. Смех был единственным ответом на мои крики.
Это не помогло. Острый запах ржавчины, железа и подлости, доносящийся из шкафчика, забивался в нос, пока меня тащили к нему. И меня бесцеремонно запихнули внутрь, боль от содержимого тюрьмы пронзила мой перед и бока. Скрежет засовов моей темницы, встающих на место, долго отдавался эхом, пока смех не затих.
Вот когда гвозди начали вонзаться в мою плоть, будто раскаленные кинжалы. Вот когда нечто крошечное начала ползать по моей коже, мокрые, маленькие, извивающиеся насекомые, пугая меня своими прикосновениями. И тогда-то появились голоса.
Глава 1.02
Запах был не самым худшим, хотя являлся невероятно отвратительным. Темнота не была худшей, хотя было так мало света, что я едва могла видеть, что заполнило мою тесную тюрьму. Боль была не самой страшной, хотя ржавые гвозди покрывали нутро шкафчика, как какое-то низкобюджетное средневековое устройство пыток. Хуже всего были даже не голоса, которые шептали на грани восприятия и становились только громче каждый раз, когда я кричал.
Хуже всего были ощущения на моей коже.
Я не могу это описать. Я могу рассказать о сырости. Мерзкое ощущение, будто я засунула руки в помои, лишь бы не упасть на стены покрытые гвоздями. Я могу рассказать о своей крови. Остывая и сворачиваясь, она стекала по моей коже всякий раз, когда я ранилась. Я могла бы даже поговорить о извивании. Грязь под моими руками, сгнившие тампоны, и, что еще хуже, казалось, они ползали меж моих пальцев, расползаясь везде, где могли.
Но это не охватывает все. Это не охватывает горящие мышцы, заставляя мою кожу гореть, и не могло помешать мне коснуться грязных стенок. Это не охватывает то, как сочетались запах и ощущения, я могла различить кровь, мочу, дерьмо и менструацию в каждом вздохе, лишаясь рассудка и ослабевая. Это не охватывает то, как мой разум метался по кругу, зная, что станет хуже, если я не буду шевелиться, и хуже, если замру, поэтому подвижность была такой же мучительной, как спокойствие.
