Город, в котором умирают ангелы

Всем драсти и добро пожаловать! Старая версия этой истории была снята на правку, так как я вдруг поняла, что стиль повествования мне совершенно не нравился, также как и вехи сюжета, которые вдруг обросли несостыковками. В итоге, спустя очень продолжительное количество времени, после долгих мучений, переписывания и слишком частого нажатия клавиши del, я решила, что текст и сам сюжет начал достаточно мне нравиться, чтобы снова видеть его здесь.

Сейчас текст находится в активной стадии написания. Выкладывать, надеюсь, буду часто, но кусочками. Главы у меня получились уж очень объемными.

ПРОЛОГ

Около 7 лет назад

Текст перед глазами сливался в какофонию букв. Я не могла разобрать ни слова, но продолжала упорно читать, закутавшись в теплый плед. Кажется, автор самозабвенно вещал со страниц учебника о социальных нормах и основных правовых системах современного российского права. А у меня перед глазами как назло мелькали воспоминаниями искореженные лица хулиганов, с которыми я в прошлом месяце почти что случайно столкнулась и едва осталась живой.

Впрочем, случайно ли? Ведь я знала об этой встрече и, кажется, догадывалась об ее исходе.

По рукам прокатилась легкая дрожь.

Поправив плед на плечах, я вдохнула холодящий воздух, попыталась собраться с мыслями и успокоится. Тишина любимого парка — на самом деле даже не парка, а так, небольшой аллеи с уединенными лавочками и прекрасным видом на главный вход университета — прогнала ненужную тревогу.

Глупо сожалеть о содеянном. Особенно, если окончательно признать правоту друга и поверить, что я не в силах изменить то, что предначертано. Никто не в силах. Просто мне не повезло родиться с проклятьем — знать о будущем заранее.

Резкий звук нарушил тонкое спокойное равновесие субботнего утра.

Я подняла голову и посмотрела в сторону университета.

У главного входа толпились стайки студентов охочих до сплетней и желания перекурить между парами. Девчонки в коротких юбках и ярких макияжах, мальчишки с немыслимыми укладками и наглыми выражениями лиц — сейчас все их внимание было приковано к подъезжающему автомобилю.

С диким визгом колес и невероятным разворотом, у главного входа припарковалась, нарушая все мыслимые правила дорожного движения, ярко-желтая ламборгини.

Я знала, кому принадлежала эта машина, хотя вживую ее видела сейчас первый раз.

Дверца ламборгини плавно отъехала вверх. Под стройные охи-ахи девичьих голосов невольных зрительниц из машины вылез молодой парень в модных джинсах и темной куртке. Он двигался резко, порывисто, приковывал к себе внимание каждым шагом и взглядом.

Я знала, как он выглядел — каждую даже самую неуловимую черту лица; как его звали — каждые его придуманные имя и фамилию; каким характером он обладал, каким одеколоном пользовался и какую музыку слушал. Я знала об этом парне все, хотя видела его вживую только однажды, и он не успел мне представиться.

Парень оглянулся по сторонам и, не обращая внимания на очередную порцию охов-ахов стайки девушек и ревностных взглядов со стороны их ребят-однокурсников, с легкой поступью взбежал по ступеням. Его фигура буквально через мгновение скрылась за дверями главного входа университета, оставив после себя дружный стон.

Учебник выпал из моих рук.

Я знала, что с этим парнем меня связала судьба и смерть.

ГЛАВА 1

И от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут.

Наши дни

В который раз с почти что ненавистью посмотрев на свои дрожащие не из-за холода руки, я поудобнее перехватила конверт из плотной крафтовой бумаги, поправила на плече сумку и небрежно бросила водителю такси крупную купюру. Сдачи не последовало. Я встретилась с мужчиной средних лет глазами в зеркале заднего вида и без лишних слов выбралась наружу. Хлопнула дверца. Водитель с визгом шин сорвался с места, разгоняясь за несколько секунд чуть ли не до сотни км/ч. Мелкая месть за то, что я не поддержала во время поездки его светский разговор о погоде, природе и красивых девушках заставила уголки моих губ приподняться.

Начало апреля в этом году не задалось. На лужайках еще кое-где лежал тонкий слой снега, превратившийся на дорогах и шоссе в кашу из слякоти и грязи. Несмотря на то, что синоптики в утренних новостях уже который день обещали весенние плюс десять, на улице по ощущениям отметка температуры не поднималась выше двух-трех градусов.

Кое-как придержав одной рукой конверт размером с альбомный лист, я достала из сумки длинные кожаные перчатки и натянула их.

Калитка с коваными узорами в виде приплетающихся растений и цветов была открыта. Никто из домашних не видел смысла в том, чтобы запирать ее на ключ — забор был слишком низким и носил скорее декоративную функцию. А у начальника службы безопасности имелось разрешение на ношение огнестрельного оружия и врожденная меткость. Кажется, Гоша хвастался, что никогда не промахивался. Ну и под конец, все самые антикварные из антикварных вещей в нашем доме были давно и надежно застрахованы. Воров мы не боялись.

Особняк — назвать его домом у меня никогда язык не поворачивался — возвышался на участке трехэтажной мрачной громадиной. Высокие стрельчатые окна, готические своды и темный камень вызывали у приезжих стойкую ассоциацию дома с приведениями этакой семейки Адамс, а у местных — плохо сдержанную неприязнь в отношении богатых и по всей видимости кичащихся этим богатством соседей. Правда, спустя мгновение, соседи вспоминали все сплетни, гуляющие вокруг нашей семьи, и на их лицах расцветала злорадная улыбка — мол, так вам и надо.

Я прошла по дорожке облицованной каким-то дорогущим серым камнем, которую еще с утра следовало почистить, поднялась по тяжелым массивным ступеням из такого же камня, но с черными мраморными балюстрадами, и остановилась у высокой входной двери с колотушками в виде голов чудовищ вместо привычной ручки. В недрах архитектуры — справа сбоку за одним из выступов наличника был спрятан дверной звонок. Приспособление куда более практичное, чем антикварные колотушки, купленные отцом и матерью в Европе по совету архитектора, строившего наш дом. Они были отражением общего стиля. Мне эти колотушки казались бесполезной безвкусицей. Но справки ради, экспертом в области искусства я никогда себя не считала, а баснословную цену они оправдывали только потому, что были частью какого-то замка пятнадцатого века.

Я позвонила. Спустя минуты три дверь открыли. На пороге возникла фигура дворецкого, который при виде меня тут же отступил внутрь, приглашая войти.

— Добрый вечер, Оксана Викторовна, — в своей элегантной манере кивком головы поздоровался мужчина. — Вы поздно сегодня. И снова забыли надеть верхнюю одежду.

Я привычно, скорее для проформы, скривилась и шагнула в дом.

Интерьер холла встретил тем же мрачным молчаливым величием, что и фасад. Только стены здесь были облицованы камнем другого цвета — светло-серым, почти белым. Однако на фоне высоких сводов, исполинской разветвляющейся лестницы с балконами и балюстрадой, многочисленных скульптур и фигур в рыцарских доспехах, каких-то жутко ценных картин, которые на мой вкус могли считаться исключительно детской мазней, уюта это ни на грамм не прибавляло.

— Дела, — я посмотрела в улыбающееся легкой, но почтительной улыбкой лицо дворецкого, — а насчет верхней одежды, Иосиф, тебе не надоело?! Ты каждый раз спрашиваешь меня вечером, почему я без верхней одежды, а я каждый раз рассказываю, что не вижу в ней смысла, так как передвигаюсь на такси по маршруту — дом, работа, ресторан раз в месяц, дом. А пятиминутную пробежку от салона автомобиля до помещения и обратно, мой иммунитет как-нибудь выдержит.

Дворецкий кивнул, показательно соглашаясь с моими доводами. Я пригляделась и поняла по мелькнувшей на лице Иосифа тени, что мое мнение об иммунитете он совсем не разделял, но положенная его статусу сдержанность не позволила резко высказаться по этому поводу. Даже несмотря на то, что знал меня Иосиф с рождения.

— Сегодня был тяжелый день, — ни к кому конкретно не обращаясь, произнесла я вслух, вдруг ощутив острое желание поделиться своими проблемами. Проживание под крышей нашего дома обременяло установленными когда-то отцом и матерью рамками и правилами приличия, среди которых излишняя откровенность, особенно в тяжелые минуты жизни, никогда не была в почете.

У нас всегда все должно было быть хорошо.

Я посмотрела на Иосифа в очередном чистом и идеально выглаженном фраке — мне иногда казалось, что весь гардероб мужчины составляли исключительно фраки и костюмы — и неопределенно пожала плечами. В глубине его глаз мелькнуло понимание и сочувствие. В отсутствии проницательности пожилого дворецкого никогда нельзя было упрекнуть, и сейчас он точно знал, о чем я подумала.

— Отец звонил?

— Звонил, просил не ждать его к ужину. Сказал, что задержится на работе.

— На работе... Как же... — я снова проявила чрезмерную для себя несдержанность, чем вызвала у стоящего напротив Иосифа порцию недоумения и подозрения.

Он знал, что обычно я неплохо справлялась с маской невозмутимой уверенности на лице и каждый раз, выслушивая отцовские отговорки о внеурочных рабочих часах, предпочитала лишь с понимание кивать и вежливо улыбаться. Моя нетипичная реакция явно обеспокоила пожилого мужчину. Но высказывать свои подозрения вслух Иосиф не спешил.

Он вообще не отличался разговорчивостью, что было весьма неплохо для должности дворецкого в целом и для нашего дома в частности. Иосиф принадлежал к той категории людей, которые предпочитали наблюдать события со стороны, делать выводы и мудро держать их при себе. При этом я точно знала, что пожилой мужчина обладал исключительным умом и памятью, великолепно разбирался в литературе, истории, языках и этикете. А еще прилежно хранил секреты семьи и с удивительной для, казалось бы, постороннего человека непереносимостью реагировал на многочисленные среди соседей сплетни вокруг нашего дома.

Из редких рассказов самого Иосифа, я знала, что он был последним потомком какого-то древнего рода — то ли дворян, то ли дворецких. Его гордая прямая осанка, безукоризненные манеры и чистая речь, совершенно не обремененная словами-паразитами, разрушали любые сомнения на эту тему, хотя я никогда не стремилась уличить пожилого мужчину во вранье.

Пожилой дворецкий подходил этому дому и вписывался в его интерьер куда лучше нас с отцом — законных, по бумагам, владельцев.

Иосиф устроился на работу к моему деду, отцу моего отца, когда слово дворецкий было не настолько расхожим и скорее оскорбительным. В том числе и по отношению к работодателю. Мужчина занял должность управляющего домом — из пары слов, как-то брошенных отцом о семье, в которой он родился, я поняла, что там действительно было чем управлять.

За годы верной службы дворецкий прикипел душой к Виктору — амбициозному мальчику с твердым резким, а иногда довольно категоричным характером, и когда тот решил уйти в свободное плаванье, последовал за ним. Я не знала точной причины того, почему отец, едва закончив институт, фактически сбежал от состоятельных родителей, отказался от известной фамилии — по официальной версии он пытался доказать собственному отцу, что чего-то стоит и без его авторитетного влияния, но была благодарна не бросившему его в тот нелегкий период Иосифу.

Пожилой мужчина относился к моему отцу как к сыну — опекал с должной заботой, порой наставлял и даже отчитывал. Мне казалось удивительным, что отец с его характером терпел это — принимал поддержку, похвалы и нотации, и ни разу не упрекнул Иосифа, не указал на его действительное место. Я предполагала, что причиной тому было то, что сам пожилой дворецкий никогда не стремился урвать кусок побольше и место поваккантнее в жизни нашей семьи. Хотя с его умом не мог ни понимать, что со временем — и это время наступило задолго до моего рождения — стал ее членом.

Иосиф поддержал моего отца и в тот момент, когда он встретил мою мать. К сожалению, подробностей этой встречи я тоже не знала. Отец совсем не любил говорить о прошлом. Так что я могла только догадываться, что обстоятельства их знакомства были не самыми радужными, так как буквально через месяц, в тайне расписавшись, молодая чета Циммер вынуждена была переехать в этот коттеджный городок. Иосиф перебрался вместе с ними.

К моему рождению пожилой дворецкий отнесся с нежностью, радостью и той теплотой и любовью, с которой дедушки встречали на этом свете своих внуков. Полагаю, что лишь привитые манеры и некоторые черты характера заставили его остаться немного в стороне от моего воспитания и не злоупотреблять заботой.

Я знала, что Иосиф любил меня. А иногда даже предполагала, что пожилой дворецкий был единственным членом моей странной семьи, которому я на самом деле была небезразлична. Он играл со мной в детстве, помогал учить уроки в школе. Именно к Иосифу я приходила с разбитыми коленками, простудой и жалобами на вредных соседских мальчишек. Правда коленки разбивала я нечасто — можно пересчитать по пальцам одной руки, болела и того реже, а жаловаться никогда не любила. Да и сам Иосиф большую часть времени предпочитал придерживаться лишь должностных обязанностей.

Насколько я знала, своей семьи у Иосифа не было. Родители давно умерли, дальних родственников не осталось, женой он не обзавелся, как собственно и детьми.

— Еще, — отвлек меня от глубоких пространственных мыслей дворецкий, — в гостиной вас ожидает подруга, Зоя. Она приехала, — Иосиф достал из нагрудного кармана антикварные круглые часы на цепочке и, прищурившись, посмотрел на циферблат, — где-то минут тридцать-тридцать пять назад. Сказала, что вы с ней договорились о встрече?!

— Да, думала, освобожусь раньше, но на въезде через Ольховую оказалась пробка, — я сняла с плеча сумку и передала ее дворецкому, с удивлением обнаружив, что дрожь в руках до сих пор не прошла. — Вот, отнеси ее, пожалуйста, ко мне в гардеробную. Разберу после ужина.

Иосиф убрал часы обратно в карман, с аккуратностью, с которой следовало бы относиться к хрупкой вазе, взял у меня сумку, задержав взгляд на руках. Пара лишних секунд, и на его лице обеспокоенность моим состоянием сменилась тревогой.

Понятно, перчатки и дрожь.

— Сегодня был тяжелый день, — произнесла я так, будто бы это все оправдывало.

Последние четыре года я жила в размеренном ровном режиме, прекрасно зная, что будет завтра, послезавтра, через неделю. События идеально совпадали с четко обозначенными целями и планами в ежедневнике. И вот среди ясного неба мелькнула яркая вспышка — первый день, когда все почему-то не заладилось. Теперь стоило озаботиться зонтиком, потому что с минуты на минуту грозило полить как из ведра.

Но Иосиф снова лишь манерно кивнул, принимая ответ. За подобную ненавязчивость сегодня я была особенно благодарна.