Город, в котором умирают ангелы

Всем драсти и добро пожаловать! Старая версия этой истории была снята на правку, так как я вдруг поняла, что стиль повествования мне совершенно не нравился, также как и вехи сюжета, которые вдруг обросли несостыковками. В итоге, спустя очень продолжительное количество времени, после долгих мучений, переписывания и слишком частого нажатия клавиши del, я решила, что текст и сам сюжет начал достаточно мне нравиться, чтобы снова видеть его здесь.

Старая версия обросла частью новых событий, которые однако на общую сюжетную линию не повлияли. Имена героев, всех, их биографии, характеры и судьбы остались неизменными.

Сейчас текст находится в активной стадии написания. Выкладывать, надеюсь, буду часто, но кусочками. Главы у меня получились уж очень объемными.

ПРОЛОГ

Около 7 лет назад

Текст перед глазами сливался в какофонию букв. Я не могла разобрать ни слова, но продолжала упорно читать, закутавшись в теплый плед. Кажется, автор самозабвенно вещал со страниц учебника о социальных нормах и основных правовых системах современного российского права. А у меня перед глазами как назло мелькали воспоминаниями искореженные лица хулиганов, с которыми я в прошлом месяце почти что случайно столкнулась и едва осталась живой.

Впрочем, случайно ли? Ведь я знала об этой встрече и, кажется, догадывалась об ее исходе.

По рукам прокатилась легкая дрожь.

Поправив плед на плечах, я вдохнула холодящий воздух, попыталась собраться с мыслями и успокоится. Тишина любимого парка — на самом деле даже не парка, а так, небольшой аллеи с уединенными лавочками и прекрасным видом на главный вход университета — прогнала ненужную тревогу.

Глупо сожалеть о содеянном. Особенно, если окончательно признать правоту друга и поверить, что я не в силах изменить то, что предначертано. Никто не в силах. Просто мне не повезло родиться с проклятьем — знать о будущем заранее.

Резкий звук нарушил тонкое спокойное равновесие субботнего утра.

Я подняла голову и посмотрела в сторону университета.

У главного входа толпились стайки студентов охочих до сплетней и желания перекурить между парами. Девчонки в коротких юбках и ярких макияжах, мальчишки с немыслимыми укладками и наглыми выражениями лиц — сейчас все их внимание было приковано к подъезжающему автомобилю.

С диким визгом колес и невероятным разворотом, у главного входа припарковалась, нарушая все мыслимые правила дорожного движения, ярко-желтая ламборгини.

Я знала, кому принадлежала эта машина, хотя вживую ее видела сейчас первый раз.

Дверца ламборгини плавно отъехала вверх. Под стройные охи-ахи девичьих голосов невольных зрительниц из машины вылез молодой парень в модных джинсах и темной куртке. Он двигался резко, порывисто, приковывал к себе внимание каждым шагом и взглядом.

Я знала, как он выглядел — каждую даже самую неуловимую черту лица; как его звали — каждые его придуманные имя и фамилию; каким характером он обладал, каким одеколоном пользовался и какую музыку слушал. Я знала об этом парне все, хотя видела его вживую только однажды, и он не успел мне представиться.

Парень оглянулся по сторонам и, не обращая внимания на очередную порцию охов-ахов стайки девушек и ревностных взглядов со стороны их ребят-однокурсников, с легкой поступью взбежал по ступеням. Его фигура буквально через мгновение скрылась за дверями главного входа университета, оставив после себя дружный стон.

Учебник выпал из моих рук.

Я знала, что с этим парнем меня связала судьба и смерть.

ГЛАВА 1

И от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут.

(Лк, 12:48)

Наши дни

В который раз с почти что ненавистью посмотрев на свои дрожащие не из-за холода руки, я поудобнее перехватила конверт из плотной крафтовой бумаги, поправила на плече сумку и небрежно бросила водителю такси крупную купюру. Сдачи не последовало. Я встретилась с мужчиной средних лет глазами в зеркале заднего вида и без лишних слов выбралась наружу. Хлопнула дверца. Водитель с визгом шин сорвался с места, разгоняясь за несколько секунд чуть ли не до сотни км/ч. Мелкая месть за то, что я не поддержала во время поездки его светский разговор о погоде, природе и красивых девушках заставила уголки моих губ приподняться.

Начало апреля в этом году не задалось. На лужайках еще кое-где лежал тонкий слой снега, превратившийся на дорогах и шоссе в кашу из слякоти и грязи. Несмотря на то, что синоптики в утренних новостях уже который день обещали весенние плюс десять, на улице по ощущениям отметка температуры не поднималась выше двух-трех градусов.

Кое-как придержав одной рукой конверт размером с альбомный лист, я достала из сумки длинные кожаные перчатки и натянула их.

Калитка с коваными узорами в виде приплетающихся растений и цветов была открыта. Никто из домашних не видел смысла в том, чтобы запирать ее на ключ — забор был слишком низким и носил скорее декоративную функцию. А у начальника службы безопасности имелось разрешение на ношение огнестрельного оружия и врожденная меткость. Кажется, Гоша хвастался, что никогда не промахивался. Ну и под конец, все самые антикварные из антикварных вещей в нашем доме были давно и надежно застрахованы. Воров мы не боялись.

Особняк — назвать его домом у меня никогда язык не поворачивался — возвышался на участке трехэтажной мрачной громадиной. Высокие стрельчатые окна, готические своды и темный камень вызывали у приезжих стойкую ассоциацию дома с приведениями этакой семейки Адамс, а у местных — плохо сдержанную неприязнь в отношении богатых и по всей видимости кичащихся этим богатством соседей. Правда, спустя мгновение, соседи вспоминали все сплетни, гуляющие вокруг нашей семьи, и на их лицах расцветала злорадная улыбка — мол, так вам и надо.

Я прошла по дорожке облицованной каким-то дорогущим серым камнем, которую еще с утра следовало почистить, поднялась по тяжелым массивным ступеням из такого же камня, но с черными мраморными балюстрадами, и остановилась у высокой входной двери с колотушками в виде голов чудовищ вместо привычной ручки. В недрах архитектуры — справа сбоку за одним из выступов наличника был спрятан дверной звонок. Приспособление куда более практичное, чем антикварные колотушки, купленные отцом и матерью в Европе по совету архитектора, строившего наш дом. Они были отражением общего стиля. Мне эти колотушки казались бесполезной безвкусицей. Но справки ради, экспертом в области искусства я никогда себя не считала, а баснословную цену они оправдывали только потому, что были частью какого-то замка пятнадцатого века.

Я позвонила. Спустя минуты три дверь открыли. На пороге возникла фигура дворецкого, который при виде меня тут же отступил внутрь, приглашая войти.

— Добрый вечер, Оксана Викторовна, — в своей элегантной манере кивком головы поздоровался мужчина. — Вы поздно сегодня. И снова забыли надеть верхнюю одежду.

Я привычно, скорее для проформы, скривилась и шагнула в дом.

Интерьер холла встретил тем же мрачным молчаливым величием, что и фасад. Только стены здесь были облицованы камнем другого цвета — светло-серым, почти белым. Однако на фоне высоких сводов, исполинской разветвляющейся лестницы с балконами и балюстрадой, многочисленных скульптур и фигур в рыцарских доспехах, каких-то жутко ценных картин, которые на мой вкус могли считаться исключительно детской мазней, уюта это ни на грамм не прибавляло.

— Дела, — я посмотрела в улыбающееся легкой, но почтительной улыбкой лицо дворецкого, — а насчет верхней одежды, Иосиф, тебе не надоело?! Ты каждый раз спрашиваешь меня вечером, почему я без верхней одежды, а я каждый раз рассказываю, что не вижу в ней смысла, так как передвигаюсь на такси по маршруту — дом, работа, ресторан раз в месяц, дом. А пятиминутную пробежку от салона автомобиля до помещения и обратно, мой иммунитет как-нибудь выдержит.

Дворецкий кивнул, показательно соглашаясь с моими доводами. Я пригляделась и поняла по мелькнувшей на лице Иосифа тени, что мое мнение об иммунитете он совсем не разделял, но положенная его статусу сдержанность не позволила резко высказаться по этому поводу. Даже несмотря на то, что знал меня Иосиф с рождения.

— Сегодня был тяжелый день, — ни к кому конкретно не обращаясь, произнесла я вслух, вдруг ощутив острое желание поделиться своими проблемами. Проживание под крышей нашего дома обременяло установленными когда-то отцом и матерью рамками и правилами приличия, среди которых излишняя откровенность, особенно в тяжелые минуты жизни, никогда не была в почете.

У нас всегда все должно было быть хорошо.

Я посмотрела на Иосифа в очередном чистом и идеально выглаженном фраке — мне иногда казалось, что весь гардероб мужчины составляли исключительно фраки и костюмы — и неопределенно пожала плечами. В глубине его глаз мелькнуло понимание и сочувствие. В отсутствии проницательности пожилого дворецкого никогда нельзя было упрекнуть, и сейчас он точно знал, о чем я подумала.

— Отец звонил?

— Звонил, просил не ждать его к ужину. Сказал, что задержится на работе.

— На работе... Как же... — я снова проявила чрезмерную для себя несдержанность, чем вызвала у стоящего напротив Иосифа порцию недоумения и подозрения.

Он знал, что обычно я неплохо справлялась с маской невозмутимой уверенности на лице и каждый раз, выслушивая отцовские отговорки о внеурочных рабочих часах, предпочитала лишь с понимание кивать и вежливо улыбаться. Моя нетипичная реакция явно обеспокоила пожилого мужчину. Но высказывать свои подозрения вслух Иосиф не спешил.

Он вообще не отличался разговорчивостью, что было весьма неплохо для должности дворецкого в целом и для нашего дома в частности. Иосиф принадлежал к той категории людей, которые предпочитали наблюдать события со стороны, делать выводы и мудро держать их при себе. При этом я точно знала, что пожилой мужчина обладал исключительным умом и памятью, великолепно разбирался в литературе, истории, языках и этикете. А еще прилежно хранил секреты семьи и с удивительной для, казалось бы, постороннего человека непереносимостью реагировал на многочисленные среди соседей сплетни вокруг нашего дома.

Из редких рассказов самого Иосифа, я знала, что он был последним потомком какого-то древнего рода — то ли дворян, то ли дворецких. Его гордая прямая осанка, безукоризненные манеры и чистая речь, совершенно не обремененная словами-паразитами, разрушали любые сомнения на эту тему, хотя я никогда не стремилась уличить пожилого мужчину во вранье.

Пожилой дворецкий подходил этому дому и вписывался в его интерьер куда лучше нас с отцом — законных, по бумагам, владельцев.

Иосиф устроился на работу к моему деду, отцу моего отца, когда слово дворецкий было не настолько расхожим и скорее оскорбительным. В том числе и по отношению к работодателю. Мужчина занял должность управляющего домом — из пары слов, как-то брошенных отцом о семье, в которой он родился, я поняла, что там действительно было чем управлять.

За годы верной службы дворецкий прикипел душой к Виктору — амбициозному мальчику с твердым резким, а иногда довольно категоричным характером, и когда тот решил уйти в свободное плаванье, последовал за ним. Я не знала точной причины того, почему отец, едва закончив институт, фактически сбежал от состоятельных родителей, отказался от известной фамилии — по официальной версии он пытался доказать собственному отцу, что чего-то стоит и без его авторитетного влияния, но была благодарна не бросившему его в тот нелегкий период Иосифу.

Пожилой мужчина относился к моему отцу как к сыну — опекал с должной заботой, порой наставлял и даже отчитывал. Мне казалось удивительным, что отец с его характером терпел это — принимал поддержку, похвалы и нотации, и ни разу не упрекнул Иосифа, не указал на его действительное место. Я предполагала, что причиной тому было то, что сам пожилой дворецкий никогда не стремился урвать кусок побольше и место поваккантнее в жизни нашей семьи. Хотя с его умом не мог ни понимать, что со временем — и это время наступило задолго до моего рождения — стал ее членом.

Иосиф поддержал моего отца и в тот момент, когда он встретил мою мать. К сожалению, подробностей этой встречи я тоже не знала. Отец совсем не любил говорить о прошлом. Так что я могла только догадываться, что обстоятельства их знакомства были не самыми радужными, так как буквально через месяц, в тайне расписавшись, молодая чета Циммер вынуждена была переехать в этот коттеджный городок. Иосиф перебрался вместе с ними.

К моему рождению пожилой дворецкий отнесся с нежностью, радостью и той теплотой и любовью, с которой дедушки встречали на этом свете своих внуков. Полагаю, что лишь привитые манеры и некоторые черты характера заставили его остаться немного в стороне от моего воспитания и не злоупотреблять заботой.

Я знала, что Иосиф любил меня. А иногда даже предполагала, что пожилой дворецкий был единственным членом моей странной семьи, которому я на самом деле была небезразлична. Он играл со мной в детстве, помогал учить уроки в школе. Именно к Иосифу я приходила с разбитыми коленками, простудой и жалобами на вредных соседских мальчишек. Правда коленки разбивала я нечасто — можно пересчитать по пальцам одной руки, болела и того реже, а жаловаться никогда не любила. Да и сам Иосиф большую часть времени предпочитал придерживаться лишь должностных обязанностей.

Насколько я знала, своей семьи у Иосифа не было. Родители давно умерли, дальних родственников не осталось, женой он не обзавелся, как собственно и детьми.

— Еще, — отвлек меня от глубоких пространственных мыслей дворецкий, — в гостиной вас ожидает подруга, Зоя. Она приехала, — Иосиф достал из нагрудного кармана антикварные круглые часы на цепочке и, прищурившись, посмотрел на циферблат, — где-то минут тридцать-тридцать пять назад. Сказала, что вы с ней договорились о встрече?!

— Да, думала, освобожусь раньше, но на въезде через Ольховую оказалась пробка, — я сняла с плеча сумку и передала ее дворецкому, с удивлением обнаружив, что дрожь в руках до сих пор не прошла. — Вот, отнеси ее, пожалуйста, ко мне в гардеробную. Разберу после ужина.

Иосиф убрал часы обратно в карман, с аккуратностью, с которой следовало бы относиться к хрупкой вазе, взял у меня сумку, задержав взгляд на руках. Пара лишних секунд, и на его лице обеспокоенность моим состоянием сменилась тревогой.

Понятно, перчатки и дрожь.

— Сегодня был тяжелый день, — произнесла я так, будто бы это все оправдывало.

Последние четыре года я жила в размеренном ровном режиме, прекрасно зная, что будет завтра, послезавтра, через неделю. События идеально совпадали с четко обозначенными целями и планами в ежедневнике. И вот среди ясного неба мелькнула яркая вспышка — первый день, когда все почему-то не заладилось. Теперь стоило озаботиться зонтиком, потому что с минуты на минуту грозило полить как из ведра.

Но Иосиф снова лишь манерно кивнул, принимая ответ. За подобную ненавязчивость сегодня я была особенно благодарна.

Пожилой дворецкий удалился с моей сумкой в сторону лестницы на второй и третий этаж, а я, не став провожать его взглядом, направилась в одну из гостиных, привычно цокая каблуками сапог по белому мрамору пола.

Одним из негласных пресловутых правил дома было отсутствие мягких тапочек. Отец считал их моветоном, предпочитая каждый год тратиться на дорогую шлифовку и полировку мелких трещин напольного покрытия. Внешний эстетически правильный образ жильцов должен был соответствовать интерьеру роскошного дома. Я никогда не понимала этой наносной чуши, хоть и безукоризненно следовала ей с рождения.

У нас имелись три гостиные — большая, малая и каминная или охотничья. Зачем их три, я за двадцать пять лет своей жизни так до конца и не разобралась. Пользовались мы по факту только одной — последней, самой маленькой и уютной. Остальные две — большая и малая — были погребены в белых тряпках, защищающих мебель от пыли, и гнетущей тишине.

На пороге каминной я остановилась, облокотившись плечом о дверной косяк, мерно вздохнула и медленно бесшумно выдохнула. Кажется, с дрожью удалось справиться.

Дверь была открыта настежь.

Пространство комнаты казалось небольшим благодаря внушительному антикварному камину из светло-коричневого оникса, мягкой, удобной, а потому также довольно габаритной диванной группе — двум диванам, четырем креслам и двум приставным к ним пуфикам для ног, и многочисленным, развешанным на стенах чучелам животных. В отцовской коллекции были с десяток оленей, один внушительный лось, пара скалящихся волков и огромный с открытой пастью кабан. Приобретены чучела были тоже исключительно по совету архитектора — ради отражения общего стиля дома. С отцовским хобби они никак не соотносились — ничего опаснее ножа он никогда в руках не держал, но зато облагодетельствовали каминную комнату вторым названием — охотничья.

Внутри на диване с ногами лицом ко мне расположилась женщина. С модным удлиненным темно-каштановым каре, приятным цветом лица, персиковыми румянами, в драных светло-голубых джинсах и ярко-салатовой майке с провокационной надписью "Ночую там, где меня любят". У нее были высокие скулы, пухлые губы, густые темные брови, темно-карие почти черные глаза и самый сложный на свете характер.

Напротив женщины, спиной ко мне, в кресле устроился мужчина. Со своего места я могла увидеть русые волосы, зачесанные с помощью большого количества геля, выбритые виски и аккуратные, особенно для представителя мужского пола, ушные раковины.

— Какое ты имеешь право меня судить?! — возмущенно всплеснула руками женщина — моя подруга Зо. Голос у нее был звонким, командующим.

— Да потому что ты ведешь себя, как бл... — на последнем слове ее оппонент сдержался и не высказал ругательство вслух. Но я представила, насколько выразительно скривилось его лицо — так будто мужчина — Гоша, наш начальник службы безопасности — только что съел лимон. Но не проглотил его, а случайно подавился.

— А какое дело тебе? Ты мне кто? Брат, сват? Отец?

— Друг.

— Ах, друг! — высокопарно воскликнула женщина и возвела очи горе, так будто бы в белом потолке увидела прописную истину. Правда продлилось ее показательное выступление недолго, спустя мгновение Зо снова перевела взгляд на собеседника и с сарказмом продолжила: — Так скажи мне, в таком случае, друг, а давно ли ты сам в зеркало смотрелся? Присказку про котелок и чайник помнишь?! Не тебя меня чумазой называть, котенок. Сколько женщин за прошлую неделю прошло через твою постель? Десять?! Двадцать?! Ты хоть имя одной из них помнишь? Или, может фамилию, цвет глаз, номер телефона?

— Это другое, — серьезно заявил в ответ Гоша. — Полигамия для мужчин нормальна. Это обусловлено наличием Y-хромосомы.

— А вот это уже попахивает дискриминацией по половому признаку, — с каждым новым витком спора Зо распалялась все больше — злилась, но боролась с собой, чтобы не наброситься на мужчину с кулаками. Не думаю, что подруге в случае прямого столкновения удалось бы серьезно побить Гошу, но парочку отметин она бы оставила. И парочку проплешин в его модной стрижке. — И потом, это ты мне сейчас собрался заливать про наборы хромосом? Я закончила мед, знаешь ли. С отличием.

Зо упрямо выпятила подбородок и сложила руки на груди. Жест получился сомнительным, так как тут же во всей красоте подчеркнул ее третий размер.

Я присмотрелась. Подруга выглядела воинственной, однако что-то едва уловимое в ее облике, что-то, что можно было распознать, только зная женщину достаточно долго, говорило о том, что Зо предельно спокойна и хладнокровно расчетлива в каждой своей ответной реплике. Что наверняка нельзя было сказать о Гоше.

Я шагнула внутрь, привлекая внимание и надеясь таким образом закончить их бессмысленный обмен любезностями.

— О, Оксана, привет! Рассуди нас. Он, — Зо указала пальцем на мужчину, — считает, что я — шл... женщина с некоторой сексуальной расторможенностью. А я, что мы — одного поля ягоды и не ему делать мне замечания! Пусть сам сначала себе постоянную девушку найдет.

Я прошла к одному из двух кресел у камина и некультурно для девочки из приличной семьи плюхнулась в него, вытянув ноги в сапогах на рядом стоящем пуфике. После чего по очереди посмотрела сначала на подругу, потом на ее оппонента.

Зо, или по паспорту Радионова Зоя Николаевна, была моей ровесницей. Свое полное имя она не любила, предпочитая ему придуманное еще в детстве сокращенное "Зо" — ни то кличка, ни то дразнилка. Подруга как-то рассказала, что так звали героя в каком-то детском мультике, который ей безумно понравился. Но спустя два десятка лет, Зо уже не могла точно вспомнить, как назывался этот самый мультик, и что это был за герой. Или хотя бы, чем именно он ей настолько приглянулся.

Знали мы друг друга с пяти лет — с момента, когда в песочнице напротив моего дома вместе построили замок для кукол, наутро разрушенный соседскими мальчишками.

Зо была дочерью милиционера, погибшего около двадцати лет назад при исполнении, и скромной домохозяйки, которая после смерти мужа от горя и отчаяния начала пить. Только благодаря вмешательству моего отца девочка не попала детский дом.

Мы с Зо выросли вместе — играли в одной песочнице, позже ходили в один детский сад и школу. Частенько лучшая подруга оставалась у меня на ночь, которая при беспробудном пьянстве ее матери затягивалась на неделю или даже месяц. Отец, видя такую привязанность, относился к девочке снисходительно и даже помогал материально, хотя по прошествии лет, я начала предполагать, что на него в этом вопросе оказывал серьезное влияние Иосиф.

Еще с детства мы чувствовали сродство между нами.

Моя мама тоже умерла рано. Через неделю, если быть точной, после нашей первой встречи с Зо в песочнице. Врачи диагностировали остановку сердца по не выявленным причинам.

Отец замкнулся в себе, переживая горе в одиночестве, но с маской невозмутимости на лице. Стал проводить большое количество времени на работе, или дома в кабинете, будто забыл обо мне. Жизнь нашего дома превратилась в размеренное следование негласным правилам приличия, вежливости и этикета, придуманными когда-то мамой. Мы ужинали исключительно в столовой за большим столом, всегда выглядели так, будто собирались принимать гостей, не искренне улыбались друг другу, молчали или реже разговаривали на светские темы.

Я быстро осознала, что отца перестали интересовать мои детские искренние переживания, смех, улыбки. Он требовал от меня такой же невозмутимости и спокойствия, в которых предпочитал прибывать сам. И хотя это никогда не высказывалось вслух, одного взгляда с его стороны порой хватало для того, чтобы я вспоминала роль в этом доме и четко ей следовала. Он был примерным почтенным отцом, я — воспитанной вежливой дочерью, Иосиф — молчаливым дворецким, отражающим общий солидный статус семьи.

Моменты просветления наступали, когда в нашем доме гостила Зо. Правда и она быстро разобралась в этом сложном спектакле и вскоре приняла роль такой же воспитанной и вежливой подруги хозяйской дочери.

С пяти лет мы с Зо оказались сиротами при живых родителях. Это сроднило нас еще больше.

А потом в семь лет я рассказала е й свой секрет. А в ответ услышала, что такой же секрет был и у Зо.

Наши дороги разошлись после окончания школы. Зо выбрала медицину и уехала поступать в институт в соседний город. Я решила стать юристом и тоже сбежала из отчего дома, только в противоположном направлении. Мой выбор пал на "столицу" — местный областной центр в двух часах езды на машине отсюда.

Судьба свела нас снова четыре года назад, когда я, вернувшись домой, попала в аварию — врезалась в фонарный столб — и оказалась в больнице. Зо к тому времени тоже перебралась в родной город и устроилась на работу патологоанатомом. Месяцы моей реабилитации вернули в наши отношения прежнюю теплоту и взаимопонимание. Хотя выбор профессии подруги поначалу вызвал у меня недоумение, но спустя некоторое время, тщательно все обдумав и проанализировав, я поняла, что Зо она подходила идеально.

— Не имею привычки влезать в чужой спор, — спокойно ответила я, в упор, посмотрев на женщину. — Особенно, если считаю его пустой тратой времени.

— Вот видишь, — Гоша от радости разве что язык не показал оппонентке, — даже Оксана на моей стороне!

— Я не на чьей стороне, — осадила я мужчину, который уже давно считался членом нашей семьи.

— Кстати, а чего ты в перчатках? На улице похолодало?

— Не настолько, — успокоила я Гошу. — А перчатки — это личное.

Зо понятливо еле замено кивнула. Правда, за внешнем слоем этой понятливости я успела разглядеть недоумение и даже удивление.

— Кстати, — в тон Гоше, переспросила я, — а почему у нас дорожка перед домом не чищена?

— Сегодня было не до нее. Иосиф просил проверить пару ребят, которых он хотел нанять для весенней уборки. Да и потом, на календаре апрель. Есть шанс, что эта слякоть сама скоро растает.

— И превратиться в большую грязную лужу. Гоша, давай без отговорок. Просто почисть дорожку до возвращения отца... с работы. Прошу.

Мужчина улыбнулся, разгадав намек о сверхурочных трудовых часах, поднялся со своего места и беспрекословно отправился исполнять не совсем свои обязанности. Напоследок мужчина одарил Зо странным взглядом — обиженным с ноткой... ревности, кажется?

Я задумчиво посмотрела ему вслед.

Гоше было тридцать семь. Но о возрасте по его внешности судить было довольно трудно: у мужчины имелись милые детские ямочки на щеках и сеточка мимических морщин вокруг глаз, живой любопытный взгляд и нахальная улыбка. С успехом Гоше можно было дать как двадцать, так и сорок.

Мужчина носил модную стрижку, за которой тщательно ухаживал и трехдневную щетину, которую на самом деле нельзя было списать на небрежность, сломанный бритвенный станок или запойную неделю, уж слишком ухоженно и опрятно — волосок к волоску — она выглядела.

Черная рубашка, темно-синие джинсы и даже узкий черный кожаный ремень, надетые сегодня на Гоше, тоже были не настолько простецкими, какими казались на первый взгляд. Мужчина не был щеголем, не гонялся за модными марками и фасонами. Однако зарплата, которую платил Гоше мой отец, позволяла ему одеваться достаточно дорого. И он этим не пренебрегал.

У Гоши был легкий характер — будто в противовес или насмешку Зо, натура которой имела слоистую структуру и скрывала в себе столько, что дедушка Фрейд со своими учениками не разобрался бы до наших дней.

Гоша быстро находил общий язык с новыми людьми разной категории, возраста и социального положения. У него было огромное количество друзей и еще большее количество приятелей. Иногда казалось, что мужчина знал каждого второго человека в округе если не лично, то хотя бы по имени. Странно, что при таких удивительных коммуникационных навыках, Гоша был одинок. Его личная жизнь складывалась каждый вечер в баре с новой красоткой и заканчивалась каждое утро на пороге ее квартиры. Насколько я знала, у Гоши никогда не было серьезных отношений с женщинами. Как и у Зо с мужчинами. Это их объединяло.

Гоша был безмерно любопытен. Совал свой нос в любые кажущиеся ему подозрительными дела. Свои, чужие. Гоша обожал секреты. Моему отцу эта черта его характера нравилась больше всего — благодаря Гоше он собрал нехилое количество компромата на конкурентов и клиентов, проверил лояльность всех сотрудников своей фирмы и тем самым предупредил большое количество конфликтных ситуаций. Удивительно, что со всей хваткостью Гоши, в нашей семье остались тайны, которые до сих пор ему были не известны.

Мужчина начал работать на отца еще в годы, когда наличие собственной службы безопасности считалась данью моде и обязательным признаком успешности бизнесмена. У Гоши было военное прошлое и неплохие физические навыки. В яблочко в тире мужчина попадал восемь раз из десяти, а уложить противника с холодным оружием мог буквально за минуту.

Мода прошла. Содержать команду бодигардов оказалось экономически неэффективно, и служба безопасности фирмы отца распалась. А Гоша остался — за ощутимый вклад, полезность и я подозреваю, свою невероятную харизму.

Наш начальник безопасности ко всему прочему был совершенно обаятельным парнем — благодаря все тем же милым ямочкам на щеках, легкому характеру и порой совершенно плоскому и скабрезному чувству юмора, который удивительным образом нравился женщинам.

Гоша стал исполнять обязанности личного телохранителя отца, но так как его (отца) за пятьдесят лет никто серьезно убить так и не попытался, мужчина быстро переквалифицировался в водителя. Однако и на этой почве не срослось — Виктор Алексеевич и сам не прочь был лишний раз сесть за руль автомобиля.

Расстаться окончательно с Гошей отец не пожелал, пристроил его в помощь Иосифу: приглядывать за домом, проверять наемный временный персонал, помогать с мелкими поручениями. Они быстро нашли общий язык с дворецким — Гоша относился к делам, пусть и незначительным, ответственно, что не могло не впечатлить педантичного Иосифа.

Профессиональные навыки мужчины тоже не пропали даром: отец все еще пользовался его умением раскапывать нужную достоверную информацию в обход государственных структур. Я порой тоже просила Гошу о помощи — что-то найти, что-то проверить, что-то узнать или за кем-то проследить.

Около пяти лет назад Гоша переехал в наш дом окончательно. Его бывший арендодатель решил продать квартиру, которую мужчина снимал последние лет шесть. Гошу попросили за три дня собрать вещи и выехать. Найти новое жилье за такой короткий срок оказалось нереально, и отец предложил мужчине временно пожить у нас — на втором этаже в одной из комнат гостевого крыла. Постепенно "временно" превратилось в "постоянно" и Гоша обрел статус полноценного члена нашей странной семьи. Даже собственную роль в этом спектакле заработал — ответственного безукоризненного начальника безопасности с заряженной пушкой и хорошим ударом слева. Правда следовал этой роли Гоша нечасто — только в моменты, когда атмосфера в доме особенно накалялась.

Проводив мужчину взглядом, я повернулась к Зо и требовательно спросила:

— И что это сейчас было?

— Небольшой конфликт на почве расхождения мнений по некоторым вопросам, — четко, будто отрапортовала подруга. — Я рассказала Гоше о своем новом парне и его оральных навыках. О том, насколько быстро после знакомства его язык оказался у меня во рту, насколько мягким и пружинистым был матрас в его спальне и сколько минут он провел за тем, что... Ну, Гоша это не совсем правильно воспринял.

Я тяжело вздохнула.

— Думала, у вас все давно закончилось.

Зо также тяжко и громко вздохнула, откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза. Я почти физически увидела, как все ее внешние слои вмиг слетели, позволяя разглядеть настоящие эмоции подруги — усталость, обреченность и одиночество, маскирующееся обычно под нездоровый цинизм.

— Дело не в нем, — тихо и серьезно начала женщина. — Наши отношения с Гошей закончились той единственной ночью, честно. Просто, у меня сегодня выдался тяжелый день. Очередная отставка в личной жизни, а потом еще бумажная волокита на работе. Под конец, ко мне заявилась странная тетка с каким-то несуразным лепетом о вселенской несправедливости.

Зо открыла глаза и взяла себя в руки.

— Хочешь об этом поговорить?

— Вряд ли. Только за бокалом мартини, но ты, кажется, не пьешь. Так что я после лучше отправлюсь в бар. И сниму себе кого-нибудь на ночь заодно. Ни что так не расслабляет, как хороший качественный секс. Ладно, у тебя-то что случилось? По телефону голос звучал взволновано.

Я не стала заострять внимание на переживаниях подруги. Зо этого не любила. Нам двоим без лишних слов было понятно, что Зо тяготилась мыслями о своей непостоянной, в точности такой же, как и у Гоши, личной жизни, невозможности кому-то полностью доверится и некоторыми внутренними комплексами, о которых я всегда догадывалась, но не рисковала спросить вслух. Да и просила я ее сегодня о встрече по другому поводу.

— Вот, — я протянула подруге конверт с белой наклейкой-эмблемой репродуктивного центра "столицы" и моими инициалами — "Циммер О.В.", — хочу узнать твое мнение.

Зо выразительно подняла правую бровь и с немым вопросом уставилась на меня. Но, не дождавшись какого-то комментария вслух, женщина взяла распечатанный конверт, достала документы и принялась внимательно их изучать.

Толщина всех сложенных друг на друга листов была внушительной — сантиметра два-три навскидку, не меньше. Однако подруге хватило пятнадцати минут, чтобы кратко изучить все и, наконец-то, понять, зачем я вызвала ее сегодня к себе. И почему голос настолько подвел меня по телефону. Зо знала меня почти также хорошо, как и я ее.

— Тебе надо обновить прививку от кори, — с сарказмом начала женщина. — А если серьезно, то рассказывай. С чего все началось? Твой поход в репродуктивный центр, туева куча анализов и обследований, перчатки?!

— Это все из-за Миши, — повинилась я. Хотя в голосе отразилась скорее обреченность и смирение, нежели раскаяние. — Я заметила, как он подменил мои противозачаточные таблетки витаминами. И в последнее время стал, как будто бы ненароком, забывать про презервативы.

— Он хочет ребенка, — сделала правильный вывод из моих слов Зо. — Что в принципе довольно логично для мужчины его возраста. А из твоих рассказов, я поняла, что он относится к тебе довольно серьезно, любит.

— Да, — горько подтвердила я. — Но я знаю, что в ближайшие несколько лет детей у меня не будет. Тесты на беременность тоже дали отрицательный результат.

— Тогда, — подруга подняла стопку листов и потрясла ей в воздухе, — зачем это все?

— Понимаешь, Миша хороший. Он спокойный, уверенный в себе, любит меня. У него есть деньги, работа, квартира, серьезные намерения.

— И поэтому ты до сих пор не представила его отцу, как своего парня? — в Зо снова проснулся сарказм. — И не познакомила меня с ним. И Иосифа. Только Гоша знает о том, что ты "гуляешь" с Мишей, но этот пронырливый говнюк знает, наверное, обо всем на свете.

— С отцом — это сложно. Миша — его зам.

— Помню, ты говорила. Только я все равно не понимаю, почему твой отец может не одобрить его в качестве твоего жениха?

Я не ответила. В этом не было необходимости, так как Зо тут же сама все объяснила:

— Потому что это будет серьезная ступень в отношениях. Иной статус. Сейчас вы просто спите вместе — с комфортом проводите время. Но стоит тебе только рассказать отцу, как Миша превратится из коллеги-любовника в коллегу-парня. Или даже жениха, так как я уверена, что твой Михаил — мужчина старой закалки.

— Для женщины, отношения которой обычно длятся несколько часов, ты удивительно много знаешь о психологии этих отношений, — серьезно высказалась я, избегая прямого ответа на повисший в воздухе вопрос о том, почему я не тороплюсь официально представить Мишу семье.

— Я просто хорошо знаю тебя, Оксана, — отмахнулась Зо. — Ладно, опустим историю со знакомством с родителями. Как насчет того, чтобы рассказать Мишу правду о себе? Тем более сейчас, когда ты снова надела перчатки?!

— С этим еще сложнее, — я посмотрела на подругу в упор, пытаясь в ее чертах лица найти отражение настоящих эмоций, истинного отношения к моей ситуации. Однако ничего кроме искреннего недоумения в глубине глаз Зо не было. — Во-первых, перчатки я ношу только вторые сутки, никто еще не успел задаться вопросом. Во-вторых, я не уверена, что завтра или послезавтра не начну пить руту* снова. В-третьих, я уже как-то пыталась поговорить с Мишей на эту тему, когда он заметил, что я лишний раз избегаю прикасаться к человеку, особенно незнакомому, внутренней стороной ладони, — видя непонимание на лице Зо, я пояснила, — привычка. И из того разговора ничего толкового так и не вышло. Я рассказала, что причина заключается в моей боязни чужих прикосновений, гаптофобии*, и он потащил меня на прием к психологу. Знаешь, сколько мне потребовалось усилий, чтобы досидеть до конца сеанса под аккомпанемент предположений о том, что в детстве я подвергалась домашнему насилию и потому имею скрытую склонность к суициду.

Зо не выдержала и расхохоталась. Стопку листов она положила на журнальный столик перед собой и прижала руки к лицу. Новый взрыв гомерического хохота заставил меня недовольно поморщиться.

Встав со своего места, я подошла к деревянному резному, но потертому от времени комоду у окна и достала с верхней полки упаковку бумажных салфеток. После чего под продолжающийся хохот со стороны подруги вернулась обратно, села рядом с ней на диване и протянула салфетки, ожидая окончания ее веселья.

— Не представляю, к каким бы выводам пришел этот шарлатан, узнай он тебя лучше, — спустя несколько минут, отсмеявшись, заключила подруга. Воспользовавшись предложенными салфетками, она аккуратно, стараясь не испортить толстый слой грима, промокнула набежавшие на глаза слезы. — Уж, что-что, а на самоубийство ты никогда не будешь способна, Оксана. Характер не тот. Ты не мучаешься из-за проблем. Ты принимаешь их и либо решаешь, либо живешь с этим, тщательно хороня их внутри себя. Боже, да ты даже плакать не умеешь!

— Спасибо за лестную оценку, — я растянула губы в легкой улыбке, скорее по необходимости, чем из искреннего желания улыбнуться.

— Другой вопрос, чем ты думала, когда рассказывала Мише о гаптофобии?!

— И это приводит к закономерному, в-четвертых, я не могу рассказать ему правду. Как ты себе это представляешь, Зо? Знаешь, Миша, я — ведающая. Ведьма в просторечье. Я умею варить опасные зелья, или правильнее будет назвать их отварами; знаю большое количество страшных заклинаний, или обращений. А еще у меня есть личные способности — я вижу будущее. После такой исповеди он отправит меня в психушку.

— Да брось, — в который раз отмахнулась от моих доводов Зо. — Все не так страшно. Расскажи ему о своей матери, о том, что она тоже была ведающей. И об отце, о том, что он — человек, как и Миша. Конечно, в мире не принято налево и направо кричать о Силе, но мы — не секта, не орден и даже не какая-нибудь община с древним наветом хранить наше существование в тайне. Или хочешь, я что-нибудь ему покажу? Какое-нибудь простенькое обращение? Свечку зажгу или устрою джигу из мебели в комнате?!

— Это несерьезно.

Зо поправила выбившийся локон, привлекая мое внимание к своим пальцам и маникюру не первой свежести.

Плотный слой салатового лака откололся по краям и потрескался в центре, давая возможность разглядеть при ближайшем рассмотрении плачевное состояние ногтей. Они были неприятного желтого оттенка, слоились и крошились, будто пораженные серьезной болезнью.

— Не смогла в выходные попасть к маникюрше, — подруга мой взгляд заметила, — записалась на завтра, но по выражению твоего лица, думаю, стоит наведаться к ней сегодня. Вместо бара и мартини.

Я промолчала. Мое мнение насчет своего состояния здоровья, Зо знала. Лишний раз сотрясать воздух нотациями на тему бережного к себе отношения было бессмысленно. Тем более мы с Зо договорились, что обойдемся одной такой лекцией раз в неделю — по выходным. Прошлая была в субботу. До следующей осталось пять дней, включая этот.

— Ладно, из твоего рассказа, я резюмирую, — как ни в чем не бывало, Зо вернулась к насущному, — Миша хороший, но знакомить его с отцом ты не будешь. Также как и рассказывать своему мужчине правду о том, что являешься ведающей. Как в это все вписывается ребенок, которого он хочет, отрицательный результат тестов на беременность и твой поход в репродуктивный центр?

— Я подумала, что если забеременею от Миши, это решит все проблемы, — мой голос дрогнул. Наверное, впервые в жизни я отвела взгляд, так как побоялась, что подруга в этот момент увидит мою слабость. Зо правильно сказала, я никогда не мучилась и не убегала от проблем. Но кажется, в жизни стоит не зарекаться не только от тюрьмы и сумы, но и от собственного малодушия. — Ребенок стал бы логичным продолжением всему: мне пришлось бы рассказать отцу, переехать к Мише, выйти за него замуж, признаться, что являюсь ведающей.

— У меня нет слов. Разве что, полагаю и тебе и Мише повезло, что врачи поставили диагноз первичное бесплодие, — серьезно, почти что строго отчитала меня подруга. — Ты его не любишь, так?! Миша просто подходит к твоей правильной упорядоченной жизни — внешностью, статусом, даже, наверное, характером, раз до сих пор не возмутился. Тебе с ним удобно, и мозги кричат — "за!", но в глубине души ты понимаешь, что этого не достаточно, чтобы представить его отцу, или переехать к нему, или выйти замуж. Если бы ты залетела — как удобно, Миша ведь все решил с таблетками и презервативами — ребенок стал бы необходимым Рубиконом. Он бы родился, вряд ли ты решилась бы на аборт. Ему бы наняли хорошую гувернантку, обеспечили любой прихотью, а после отдали бы в самую престижную школу, университет. Отец бы не чаял в нем души, а мать, ты, в лучшем случае смотрела бы на него с приязнью. Внешне вы были бы самый образцовой семьей. Так что, Боже, храни провидение и врачей за то, что они поставили тебе такой диагноз и избавили этого потенциального ребенка от такой правильной, но ни черта не любящей его матери!

Мое сердце судорожно сжалось, в груди взорвался ком, сдерживаемый в себе несколько последних лет. Все затопило поглощающей алчной и неумолимой болью, от которой едва ли не физически скрутило внутренности.

Зо была права. Только что она озвучила все, что я боялась произнести вслух, но знала и понимала чересчур ясно.

Выражение моего лица осталось ровным и спокойным, но думаю, Зо разгадала гложущую меня в этот момент агонию.

— Если вычеркнуть из вопроса этическую сторону, можешь проконсультировать меня как врач?

Женщина снова взяла в руки стопку листов и, откинувшись на спинку дивана, пробежалась взглядом по результатам анализов и заключениям.

— Я подумала, что прием руты может повлиять на достоверность и отменила ее двое суток назад. Последние анализы я проходила без нее.

— Может, — продолжая копаться в бумагах, бросила в ответ Зо. — Наукой это, конечно не доказано. Но ученые вряд ли смогли бы объяснить и саму суть Силы. А про автомобильную аварию четыре года назад тебе что сказали?

— У меня был переломы ног, которые удачно зажили. На гинекологию это не оказало никакого влияния. Так что скажешь?

— Видимо, то же что и твой лечащий врач, — спустя десять минут Зо отложила кипу листков снова, думаю, что в этот раз окончательно, — патологий нет, инфекционных заболеваний нет, ты здорова. Твое бесплодие имеет неясное происхождение. Да и говорить о бесплодии, как факте, еще рано. Сколько вы не предохраняетесь? Несколько месяцев? Начинать трубить в колокола можно после года неудачных попыток, как минимум. А лучше трех. И не тебе одно проверяться, а вместе с Мишей.

— Ясно.

— Почему у меня ощущение, что ты рада и не рада одновременно?!

— Иногда ты бываешь слишком проницательной, — тяжело вздохнув, я встала со своего места и подошла к окну, скрестив на груди руки.

Вид из каминной на задний двор открывался угнетающий. Окна выходили на старый заросший пруд и покореженные засохшие ивы.

Этот уголок обустроила мама почти три десятка лет назад. Я помню, как в детстве любила кормить золотых рыбок в пруду, или бегать вокруг него наперегонки с Иосифом. Старый дворецкий всегда поддавался, а после мне, как победительнице, шел готовить призовой гоголь-моголь.

После смерти мамы отец запретил кому-либо подходить к пруду, даже садовникам. За год это место пришло в уныние — рыбки умерли, пруд зарос тиной, деревья засохли. Но даже после этого отец не позволил позаботиться о мамином детище.

— Слушай, прости, ладно?! Я не права и, наверное, просто завидую, так как понимаю, что мой удел — секс на одну ночь. Миша тебя любит. Ты... я уже говорила, что слишком хорошо тебя знаю, поэтому сомневаюсь, что ты совсем к нему ничего не испытываешь. Просто твоя любовь — она... такая. Ровная спокойная удобная. Не кипящая страстями, — в отражении окна, я заметила, как Зо повернулась в мою сторону, выглядывая из-за спинки дивана. — И с ребенком ты правильно решила. Могла бы наварить себе горечавки* и жить в свое удовольствие. Но ты пошла в репродуктивный центр, сдала анализы, отказалась от руты, которую принимала последние четыре года. Значит, этот ребенок был важен для тебя. Также как и Миша.

Я резко повернулась и посмотрела в упор на подругу. Жутко захотелось высказать Зо все, что я думала в этот момент о ее оправданиях, но в который раз я удержалась. Потому что так было правильно.

— Останешься на ужин?

— Ой, нет, — Зо возвела очи горе и скривила на лице гримасу отвращения, — не хочу встречаться с твоим отцом. Он меня ненавидит.

— Он сегодня задерживается.

Я не стала отрицать тот факт, что отец относился к моей подруге предвзято, недолюбливал ее, а в некоторых моментах и вовсе хамил в ответ. В Зо он видел все, что когда-то убило мать и отравляло жизнь мне; все, что он ненавидел так искренне и люто, что порой это ощущалось почти физически.

— Тогда, может кофе, чай?

Зо задумалась. Пожалуй, если б я знала ее чуть хуже, то решила, что подруга действительно выбирает, какой напиток заказать.

— Может, поможешь мне с другим делом? — наконец, решилась женщина. — Я хотела со всем разобраться сама, но сейчас подумала — а какого черта, когда у меня есть ты, а у тебя — Гоша!

— Что нужно?

— Ко мне сегодня под конец рабочего дня пришла женщина. Ну, та, которая рассуждала о вселенской несправедливости. У нее умер сын. Тринадцать лет. Женщина — учительница "столичной" школы, в целом — скромная, домашняя. Но смерть сына ее серьезно подкосила. Женщина пришла ко мне со свидетельством о смерти, в котором указана причина — естественная остановка сердца — и утверждала, что сына убил ее муж. Рассказала слезливую историю о том, что муж ее, тиран и деспот, не смог смириться с выбранной сыном профессией. Меня ей посоветовала жена коллеги ее мужа — якобы смогу точно определить причину смерти. Ну, я и предложила — раз она не верит заключению "столичного" судмедэксперта, то я помогу. За определенный гонорар. Женщина поначалу согласилась, а как только я озвучила сумму, как заголосила — и о вселенской несправедливости, и о моей бездушности, и о гуманизме, согласно которому я сама обязана чуть ли не умолять ее принять помощь. У нее случилась истерика. Пришлось откачивать парой оплеух. Она успокоилась. А потом снова запричитала о том, как ей тяжело жилось с мужем-тираном, который контролировал каждую копеечку в семье, заставлял ее чеки собирать от покупок, а сейчас вообще ушел к другой женщине. А у нее, скромной учительницы, средств, чтобы оплатить мои услуги, нет.

— Она тебя разжалобила?! — иронично поинтересовалась я у закончившей свой рассказ подруги.

Помимо основной профессии, Зо не брезговала вести частную практику, применяя способности ведающей. Помогая людям, женщина рисковала своим здоровьем и зачастую нарушала несколько серьезных статей закона, поэтому ценник заламывала довольно внушительный. Даже с моим окладом начальника юридического отдела, позволить специфические услуги Зо, как ведающей, я могла только после трех-четырех месяцев каторжной работы.

— Вряд ли, — цинично отмахнулась женщина. — Но я заинтересовалась ее историей. Знаешь, что-то на уровне ощущений. Как с твоей интуицией.

— И ты хочешь?...

— Чтобы Гоша собрал про нее всю возможную информацию — краткую биографию. Чем живет, с кем общается, сколько на самом деле денег имеет.

— Может, просто мне на нее посмотреть?!

— Оставим на самый крайний случай, пока достаточно...

Зо не договорила. Ее предложение прервал звук пришедшего сообщения.

Женщина достала телефон и внимательно вгляделась в экран.

— Черт!

— Что случилось?

— Постоянная клиентка просит о встрече. У нее умер очередной муж.

Подруга встала и направилась к выходу. Бросив взгляд на стопку листов с анализами на журнальном столике, я поспешила за ней.

Мы остановились в холле у входных дверей. Зо забрала из небольшой гардеробной с верхней одеждой свою куртку ярко-оранжевого совершенно несолидного цвета и фасона и без лишнего пиетета не очень аккуратно натянула ее.

— Ты на машине?

— Сейчас нет. Я продала своего крошку-жука. Решила приобрести что-то более значительное, с большим багажником, — женщина предвкушающе улыбнулась.

— Может, вызвать такси? Или я могу попросить Гошу тебя подвезти?!

— Лучше попроси его найти информацию о Ренате Долговой. Это имя той женщины, — подруга легким движением руки взъерошила свои волосы, после чего пригладила их пальцами, будто расческой. — Ну, как я выгляжу?

Я могла бы соврать, что хорошо. Пожалуй, стоило это сделать и порадовать подругу.

Но Зо не выглядела хорошо. Последствия применения личных способностей ведающей давали о себе знать — кожа на лице Зо уже давно покрылась безобразными струпьями, имела болезненный цвет и шероховатую структуру. Я знала, что под глазами подруги залегли темные синяки, губы под толстыми слоем помады потрескались и кровоточили. Иногда складывалось впечатление, что кожа Зо, также как и ее ногти, и волосы страдала от серьезной инфекционной болезни.

На самом деле организм подруги разрушала специфика ее способностей. Откажись Зо от их применения, она смогла бы жить как нормальная здоровая женщина. Но подруга видела в своих способностях некую высшую цель своего существования и использовала их настолько часто, что рисковала умереть к годам тридцати пяти.

Свои внешние увечья Зо скрывала профессиональным гримом и толстым слоем косметики. Ее идеально ровный тон кожи, здоровый персиковый румянец были искусственно нарисованы, длиннее густые ресницы — аккуратно приклеены.

Зо стеснялась показываться кому-то без макияжа. Даже оставаясь у кавалера на ночь, подруга следила за тем, чтобы с утра встать раньше своего мужчины и успеть до его пробуждения привести себя в порядок.

— Ты выглядишь как обычно.

Зо насмешливо кивнула и без лишних прощаний, вышла на улицу.

Дверь благодаря доводчикам закрылась за ней самостоятельно и плавно, с тихим стуком колотушек снаружи в конце.

Под укоризненными молчаливыми взглядами антикварных рыцарей в доспехах, которые чинно несли службу в холле, я вернулась в каминную.

И на пороге снова замерла, с удивлением уставившись на вальяжно расположившегося на месте Зо Гошу. Мужчина сидел на диване, закинув ногу на ногу, и с показательной ленцой просматривал мои документы из репродуктивного центра.

— А я говорил, что до добра твоя скрытность не доведет, — ворчливо, не отрывая взгляда от текста, произнес начальник службы безопасности. — И вот, пожалуйста — ты залетела от своего Остревского!

Я опешила. Потом вспомнила, что в отличие от Зо, Гоша разбирался в медицине на уровне тройки по биологии в аттестате о полном среднем образовании, и подумала, что с учетом его неуемного любопытства и как оказалось непозволительной наглости, это было мне на руку.

Я прошла внутрь, остановилась рядом с мужчиной и бесцеремонно, с его точки зрения — я угадала это по выражению лица, которое он наконец-то соизволил оторвать от изучения конфиденциальной информации, махом забрала всю стопку сразу.

— Не твоего ума дело!

Документы снова заняли свое место в непрозрачном желто-коричневом конверте. Однако в спешке я довольно небрежно измяла несколько важных листков.

— Может и не моего, — не стал отрицать Гоша, посмотрев на меня снизу вверх. Мужчина не спешил вскакивать со своего места, что натолкнуло меня на мысль о том, что Гошина выдержка справлялась с эмоциями куда лучше, чем мне показалось в начале вечера. — А вот Виктор Алексеевич имеет право знать, что его единственная дочь беременна от его заместителя.

Я присмотрелась внимательнее, пытаясь определить мотивы его поведения. Интуиция молчала, хотя обычно она подсказывала правильный ответ — особенности личных способностей ведающей. Наконец, спустя пару минут игры в гляделки, я обнаружила то, что искала.

— Какая муха тебя сегодня укусила?

— Ну-у-у,— насмешливо протянул в ответ мужчина, — у этой мухи коричневые волосы, невысокий рост, почти черные глазюки и отвратительные предпочтения в одежде. А еще она с почти нимфонаской любовью относиться к косметике. Нет, серьезно, ты видела, каким слоем она наносит на себя всю эту штукатурку?!

— Гоша.

— Я, конечно, могу что-то не понимать в женщинах...

— Гоша!

— Ладно, не обижайся, — миролюбиво ответил мужчина и в знак того, что сдается, поднял обе руки ладонями вверх. — К черту Зо! Но насчет Остревского я не отстану. Не в этот раз! Если ты беременна...

Гоша не договорил, оставив конец фразы молчаливым упреком повиснуть между нами. Вместо этого, на последнем слове, он встал с дивана и посмотрел на меня уже сверху вниз.

В Гоше было около ста восьмидесяти сантиметров чистой дури, любопытства, назойливости и военной подготовки. Во мне — всего лишь метр шестьдесят три сантиметра упорства, сдержанности, замкнутости и ответственности. Даже на высоких каблуках я доставала мужчине едва ли только до кончика носа.

— Это не твое дело, — спокойно произнесла я. — Даже если я беременна.

— Ты должна сказать отцу! — настаивал мой оппонент. — Особенно в случае, если ты беременна. Одна дело тра... спать с ним, таскаясь по гостиницам, другое дело... Вы уже пару лет вместе, в конце концов!

— Гоша... — я подумала о том, чтобы в который раз за последние несколько минут произнести фразу "не твое дело", но потом осеклась. Сейчас это было бесполезно. Да и я порядком устала за день настолько, что на очередную бесполезную дискуссию меня не хватит.

Тема отношений с Мишей всплывала с разговоре с Гошей через раз. В отсутствии отца, конечно. Гоша навязчиво и с завидной периодичностью, даже чаще чем я отчитывала Зо, упрекал меня в скрытности и настаивал на том, чтобы признаться во всем отцу, представить "своего Остревского" как законного ухажера или даже жениха. Я отмалчивалась, чаще всего, или пыталась убедить мужчину в том, что сама разберусь со своей жизнью, или в том, что мои отношения с Мишей — не его дело. Диалог заканчивался примерно на том же месте, с которого начинался. Мы с Мишей продолжали встречаться, Гоша продолжал об этом знать, отец прибывал в счастливом неведении. Ничего кроме бесполезного сотрясания воздуха этот разговор с озаботившимся морально-этической стороной моей личной жизни начальником службы безопасности не давал. Может, только выматывал меня морально.

— Лучше направь свою энергию в мирное русло. Найди мне информацию по Ренате Долговой.

Гоша переключился моментально. Кажется, мужчина догадался, что я сейчас не в состоянии еще и с ним обсуждать мою поездку в репродуктивный центр.

— Кто такая? Где живет? Сколько лет? Клиентка или конкурентка?!

— Школьная учительница. Живет, там же где и работает, по всей видимости, в "столице". На вид лет тридцать. Больше не могу ничего сказать.

— Катастрофически мало.

— Гоша, я верю, ты сможешь сотворить чудо, — ответственно заявила я.

После чего развернулась и направилась к выходу, бросив напоследок, что ужинать не буду. Гоша передаст Иосифу. А мне срочно требовалось замкнутое пространство, одиночество и тишина.

— Так она клиентка или конкурентка? — задал мне в спину вопрос мужчина.

— Ни то, ни другое.

Моя умершая мать любила антиквариат. И классику.

Наверняка она разбиралась в архитектуре и искусстве куда лучше меня, потому что строительство этого особняка в том виде, в котором он находился сейчас, было полностью ее идеей. Насколько я, разумеется, знала.

Отец не любил говорить о ней. Даже имя ее вот уже двадцать лет предпочитал не слышать. После похорон матери, буквально спустя пару дней, отец приказал Иосифу избавиться от всех ее вещей и фотографий. Остался только этот дом, как живой памятник, который он наотрез отказался перестраивать или как-то видоизменять. Хотя на тот момент, бизнес отца уже вышел на неплохие годовые обороты, и мы вполне могли позволить себе подобную блажь.

А еще остались правила, которые, по словам Иосифа, тоже придумала моя мама. Кажется ради того, чтобы мы соответствовали статусу дома. А может, потому что сама привыкла к ним с детства.

Увы, о ее семье, также как и о семье отца, я практически ничего не знала. Даже имен и фамилий. Впору было бы заподозрить в этом какую-то загадочную тайну, но мое воображение на этом моменте всегда пасовало. Я больше склонялась к обычной тривиальности — родственники матери не приняли ее выбор. А загадочной тайной являлось то, что они, скорее всего, тоже были ведающими.

Наш дом был непомерно большим. Настоящий готический замок. Правда, без шпилей, что не могло не радовать мою практичную натуру.

Три этажа величия и несколько десятков пустых комнат. У нас у каждого была спальня с прилегающей гардеробной и отдельной ванной. Даже у Иосифа с Гошей. Отец и я имели отдельные кабинеты — я на втором этаже рядом со своей спальней, отец — на первом, рядом с библиотекой.

Да, у нас была библиотека. Почти королевских размеров со стеллажами в два ряда в высоту. В годы учебы я думала, что в ней есть полная коллекция мировой классической литературы — не было ни одной книги из школьной программы, которая у нас не нашлась бы. Даже произведения для внеклассного чтения. По-настоящему расстраивал только факт того, что мы с отцом читать не очень то и любили.

А еще у нас на первом этаже была столовая — комната с четырехметровым столом, витражными окнами в сад и огромной картиной с пейзажем кисти какого-то выдающегося художника. Здесь мы обедали, завтракали и ужинали. Чинно собираясь к определенному времени — отец часто пропускал "семейные" ужины, а вот завтраки игнорировал редко, мы рассаживались по своим местам и, вяло ковыряясь вилками в еде, перебрасывались светскими разговорами. Почти всегда за столом присутствовали и Гоша с Иосифом. Я была рада, что отец не окончательно закостенел в соблюдении тонкостей этикета.

На третьем этаже располагался импровизированный спортивный зал — вотчина отца с Гошей. Я предпочитала лишний раз туда не подниматься. Во-первых, бегать по беговой дорожке казалась мне глупым, во-вторых, я никогда не гналась за красивым рельефом мышц. Генетика одарила меня худощавой фигурой, не склонной набирать лишние килограммы из-за случайно съеденной шоколадки. Ну и, в-третьих, я не любила шоколадки и предпочитала питаться правильно, что моему организму вкупе с ежедневными утренними пробежками было достаточно.

Еще правда было, в-четвертых, которое я старалась не афишировать. В спортивном зале помимо тренажеров имелось место для оттачивания навыков рукопашного боя — что-то вроде самобытного татами. Гоша увлекался несколькими видами единоборств, и предпочитал поддерживать себя в форме. Отец иногда составлял ему компанию, но его уровень владения приемами едва дотягивал до любительского и занимался он подобного вида тренировками исключительно для поддержания имиджа. Отец вообще много чего делал исключительно для поддержания имиджа. Компанию Гоше могла бы составить я. Несколько лет назад, по необходимости, мне пришлось освоить приемы самообороны — смесь крав-мага, самбо и еще чего-то, что могло помочь при контактном бое с соперником с разницей в весе. На лопатки Гошу я бы вряд ли уложила, в своих навыках он действительно был хорош, но пришлось бы объяснять домашним откуда, как, для чего и почему, я освоила приемы рукопашного боя. И я не была уверена в том, что окажусь правильно понятой, или вообще понятой. А может, сомневалась, в том, что смогу правильно объяснить. Поэтому предпочитала лишний раз промолчать.

Я поднялась к себе в комнату. Оставив злополучный конверт с документами на косметическом столике, я некоторое время посветила, как и обещала Иосифу, разборе сумки с рабочими бумагами. Рутина помогла отвлечься от внутренних переживаний, упреков, тяжелых событий и пространственных дум о себе, семье и доме. Когда я закончила, на часах в телефоне было почти одиннадцать. Поставив будильник на пять тридцать утра, я собрала вещи на завтра и отправилась в ванную.

Закончив с водными процедурами, я надела тонкую шелковую ночную сорочку, забралась под одеяло и свернулась калачиком. Отвратительная детская привычка.

Сон пришел быстро, но выспаться вопреки ожиданиям мне не удалось.

Это всегда начиналось с головокружения и потери ориентации в пространстве. Несмотря на то, где я находилась или что делала.

Я могла работать. Или заниматься сексом. Или как сегодня, спать. Это всегда начиналось одинаково, сколько я себя помнила. Головокружение, потом потеря ориентации в пространстве — в детстве я думала, что таким образом "взлетала" — а потом начиналось "падание".

Если я в этот момент не спала, то мои глаза обязательно закрывались, и я теряла контроль над своим телом — оно оседало и вместе с моим сознанием начинало падать.

Это было опасно. Если в момент падения я оказывалась где-то одна — на улице или дома — потеря контроля над телом вела к серьезным травмам. Не счесть количества сотрясений и шишек на голове, которые я успела заработать, пока не поняла, что в момент начавшегося головокружения мне следовало тут же прислониться к вертикальной поверхности и осесть по ней вниз.

После падения, которое всегда длилось разное количество времени, шло "приземление". Я оказывалась в месте и событии, которое еще должно было произойти.

Сегодняшнее падение длилось... "быстро".

Хотя в такие моменты я теряла ход времени, для себя продолжительность этого периода я классифицировала как "быстро", "средне", "долго" и "очень долго".

Чаще всего случались быстрые падения. Они не доставляли неудобств и зачастую показывали события, которые должны были произойти через несколько часов или дней.

Дальше по степени возрастания дискомфорта шли падения средние. Они случались со мной время от времени и показывали события с отсрочкой в несколько месяцев. После этих падений я около суток испытывала слабость и мигрень.

Долгие падения были по-настоящему редким явлением. События, о которых они рассказывали, должны были произойти через год, как минимум. А то и через несколько. Последствия, которые наступали после возвращения из долгих падений, были по-настоящему опасны для здоровья. Мигрень и слабость могли длиться от недели до месяца. Сопровождались они, зачастую, тошнотой, удушьем, кровотечениями из носа, ушей и глаз, неврозами и тремором. Мое сердце могло несколько минут скакать, как умалишенное, а спустя время замедлиться, как у больного с брадикардией.*

Никакие лекарства в борьбе с симптомами после падений не помогали. Я перепробовала огромное количество таблеток и уколов от традиционной медицины, и не меньшее количество отваров и обращений, которые знали ведающие. Бессильны оказались все.

Однако, если долгие падения, я еще могла как-то пережить, перетерпеть и даже смириться с их существованием, то с падениями из категории "очень долго" я мечтала никогда больше не сталкиваться. Потому что одним из последствий, с высокой долей вероятности могла оказаться смерть.

Моя мать обладала способностями видеть будущее. Ее жизнь закончилась как раз после очень долгого падения. Вернувшись, она впала в кому. Врачи ничего не смогли сделать. Нам с отцом оставалось только попеременно дежурить у ее кровати, ждать и надеяться. Через неделю сердце матери остановилось. По естественным необъяснимым причинам, согласно записи о вскрытии. С тех пор отец возненавидел все, что было связано с ведающими, Силой и личными способностями видеть будущее, которые мне по наследству передала мать.

За всю жизнь мне самой не повезло пережить два очень долгих падения. Первое случилось в детстве. После него активизировались мои личные способности и потенциал ведающей. Других последствий, слава Силе, не было.

Второе очень долгое падение произошло около четырех лет назад. Я предпочитаю лишний раз не вспоминать это время, так как результатом этого падения оказалось серьезное помутнение рассудка, галлюцинации и кажется синдром навязчивого состояния. Потому как иначе цепь последующих событий я объяснить не смогла.

Я "приземлилась" ранним утром — еще до захода солнца — в переулке-тупике, окруженным высокими домами с двух противоположных сторон и забором-сеткой, за которым располагалась свалка, с третьей. С четвертой стороны — напротив сетки была подъездная дорога, на которой припарковалось шесть машин — пять полицейских и одна серебристая хонда. Я разглядела ее номер — местная, "столичная".

Память услужливо машинально зафиксировала его в своей подкорке — будто компьютер произвел функцию автосохранения файла.

В своих падениях я не присутствовала физически. Меня не видели и не слышали. Впрочем, даже при желании я не могла опустить взгляд и рассмотреть свои ноги или руки. Если в показанных событиях мне попадались зеркала — отражения в них я тоже увидеть не могла.

Мое тело было сейчас дома в кровати. Спустя годы практики, я научилась это определять. А потому собственные движения в падениях я считала условными — шаги, взгляды, повороты головы.

На самом деле я ощущала пространство всем — видела на триста шестьдесят градусов вокруг, слева и справа, сверху и снизу; слышала все, что происходило с одинаковой громкостью, вне зависимости от расстояния; осязала и обоняла с одинаковой насыщенностью.

Однако признавая, что для сохранения рассудка мне требовались ограничения, данные физическим телом, я придумывала условные движения и старалась не разглядывать себя и не встречаться с отсутствием отражения в зеркалах.

Я повернула голову в противоположную сторону — к сетке забора — и обнаружила группу полицейских в одинаковой форме, окружившую что-то у самой кромки сетки. На их лицах можно было различить отвращение и жалость.

Несколько в стороне стоял высокий мужчина с короткими каштановыми волосами в штатской одежде — бежевом двубортном плаще стиля пятидесятых годов с воротником-стойкой. Он что-то методично записывал в небольшой блокнот с черной обложкой, то и дело, поднимая голову и цепким взглядом осматривая пространство тупика. Судя по тому, насколько уверенно мужчина держался, я сделала вывод, что здесь он был главным, старшим по званию.

Я сделала несколько шагов вперед, чтобы в подробностях рассмотреть то, что окружили полицейские, когда их начальник поднял голову и уставился на меня. В его глазах отразилось облегчение.

Лицо мужчины выглядело непропорционально вытянутым, с высоким лбом, длинным носом и узкими губами. Вокруг его светло-голубых глаз мелкой сеткой расползлись мимические морщины, а на подбородке оказалась милая ямочка. Я подумала, что он любил улыбаться и слыл обаятельным парнем, потому что с такими несуразными чертами лица, казался довольно привлекательным в целом.

— Таня! — голос у мужчины тоже оказался приятным.

Я обернулась и посмотрела, к кому он обратился.

В нашу сторону шла молодая женщина с коричневыми кудрявыми волосами ниже плеч, в странной легкой одежде стиля хиппи и с глубокой степенью раздражения от ситуации в целом на довольно симпатичном смуглом лице. Интуиция подсказала, к полиции эта Таня имела опосредованное отношение.

— Доброе утро, — мужчина в плаще одарил ее искренней улыбкой, и я поняла, что выводы о его обаянии сделала правильные.

— Кому как Юра! — поравнявшись, выказала свое отношение оппонентка. — Пять утра. Ты на часы смотрел?!

— Поздно легла?!

— Мы с Леней полночи просидели над делом. Разошлись только час назад. Бывшая жена клиента заплатила какой-то ведающей, чтобы та провела обращение о призыве болезни на мужа. Обращение сняли. Теперь пытаемся найти подрабатывающую таким нехитрым способом ведающую. Результаты пока сомнительные.

— Найдете! — уверенно заявил Юра. Я внимательнее пригляделась к нему. Интуиция подсказала, что ведающим мужчина не был. Однако знал о них. По его спокойному лицу, я сделала вывод, что знал он о них уже достаточно давно. — Если нужна будет помощь, маякни. А сейчас, — мужчина указал рукой позади себя на скопление полицейских, — требуется твоя консультация.

— Что-то серьезное?

— Если убитый ребенок, по-твоему, это — серьезно, то да.

Таня ощутимо вздрогнула. С ее лица сошли даже намеки на эмоции, из глаз пропало выражение праведного гнева. Юра понимающе хмыкнул.

Я поспешила к телу, думая о насмешке и абсурде. Именно сегодня Сила подсобила мне именно с этим падением!

Я не контролировала свои личные способности, не могла влиять на то, куда и когда упасть. Каким-то образом Сила выбирала моменты будущего, которые я должна была увидеть и не всегда они были связаны со мной лично, с моими родными, семьей, друзьями и коллегами. Не знаю, была ли в них какая-то высшая цель — я как-то задумалась, но поняла, что с успехом сломаю себе голову на этом поприще. Или свихнусь.

Поэтому в моменты падений я предпочитала абстрагироваться, не воспринимать то, что должно случиться близко к сердцу, включать натренированную память и методично заносить в нее все факты и обстоятельства. На всякий случай.

Внутри импровизированного круга из полицейских действительно лежал полностью обнаженный мальчик лет двенадцати-четырнадцати. У него были консервативно подстриженные темно-русые волосы, густые брови, удивительно длинные ресницы, прямой нос и по-девчачьи пухлые губы. Тело мальчика казалось хрупким — неразвитые мышцы, худоба, острые и отчетливо проступающее под кожей кости. Вряд ли он вел активный образ жизни и занимался спортом. Из-за едва уловимого перекоса в плечах я также сделала вывод, что мальчик при ходьбе сутулился.

На его теле не было никаких особых примет — родинок, шрамов, татуировок и пирсинга. Только странные знаки, испещряющие жертву от шеи до ног, нанесенные видимо незадолго до смерти мальчика. Шестнадцать штук.

Я подавила судорожный вздох, присела на корточки и пригляделась поближе. Знаки были похоже на сигиллы* — своеобразные руны ведающих — только странного начертания. Их значения я не знала и прочесть не могла. Нанесены сигиллы были чем-то острым и настолько горячим, что выглядели знаки, как заживающие ожоги — раны, покрывшиеся спекшейся черной корочкой. Я знала только одно оружие, способное на такой эффект.

Мальчик лежал, раскинув руки и ноги в стороны, заключенный в нарисованную чем-то бордовым прямо на асфальте пятиконечную звезду — правильную пентаграмму.* В ее углах той же бордовой краской были выведены символы воды, земли, огня и воздуха.

— Сейчас начнется Битва экстрасенсов! — басовито прогоготал над моей головой кто-то из полицейских.

Я оторвала взгляд от тела мальчика и посмотрела наверх. К месту преступления приблизились Юра и Таня. Едкий комментарий своих подчиненных мужчина проигнорировал, женщина поморщилась и сделала вид, что насмешка ее не задевает. Внимание обоих было сосредоточено на умершем мальчике.

По лицам полицейских пробежала дрожь сомнения и неуверенности, тщательно скрытая за внешней бравадой. Высказавшегося вслух я определить с ходу не смогла, однако интуиция подсказала, что мнение смельчака поддерживали все.

— Что думаешь? — начал нейтральным голосом Юра. Было легко обмануться и поверить в то, что он относился к случившемуся с безразличием, но я слишком привыкла приглядываться к лицам, взглядам, мимике, движениям. — Ребенка нашел водитель мусоровоза час назад. Тут же вызвал полицию. Имени мальчика мы не знаем, одежды не было. Судмедэксперт сказал, что на первый взгляд смерть имеет естественную причину, но... то, как он лежит и вообще... это все, — мужчина неопределенно взмахнул руками, указывая на пентаграмму и сигиллы на теле мертвого, — вызывает вопросы. Много вопросов.

— Когда он умер? — внимательно рассматривая детали, невозмутимо поинтересовалась Таня. Я заметила в глубине ее глаз горечь и отвращение к случившемуся. Судя по всему, с трупами она сталкивалась очень редко, но контролировала себя достаточно хорошо, чтобы окружающие об этом не догадались и достаточно плохо, чтобы при пристальном внимании мне удалось это заметить и различить.

— Судя по трупному окоченению, — Юра сверился со своими записями, — где-то между одиннадцатью вечера и часу ночи.

— В полночь... — машинально сделала вывод-предположение ведающая.

— Почему?... Почему ты так считаешь?! Это какая-то особенность проведения?...

Женщина промолчала. Присев на корточки рядом со мной, она коснулась пальцем правой руки рисунка пентаграммы. Испачкавшись, Таня поднесла палец к носу и медленно вдохнула.

Запах был ржаво-металлическим, несвежим, с какой-то примесью, которую я не смогла сходу определить.

— Это кровь, — сказал над нашими головами Юра, — судмедэксперт подтвердил. Еще он сказал, что за прошедшие четыре-шесть часов она должна была засохнуть, но... как видишь еще один признак того, что здесь все не так просто.

Полицейские зароптали. Я не обратила на них внимания — ничего нового кроме страха и волнения в их лицах отразиться не могло. Люди, не связанные с миром ведающих и не знающие об их существовании, реагировали на подобные случаи однотипно и закономерно.

Таня встала и молча вышла из круга полицейских. Отойдя от мальчика метров на десять, женщина принялась вертеть головой, осматривая пространство тупика. На ее лице отразилось нетерпение. Я подумала, что она что-то искала.

Юра остался на месте, тактично или стратегически не вмешиваясь.

Обнаружив необходимое, со своего места мне не было видно, что это, Таня решительной походкой направилась к углу одного из домов, рядом с которым была припаркована ее хонда. Наклонившись, женщина плавно провела ладонью по какому-то предмету, со стороны могло показаться, что она проверяет целостность своих автомобильных шин, после чего выпрямилась и подозвала к себе Юру.

Мужчина дернулся с места, как ужаленный.

Я последовала за ним. Интуиция подсказала, что данный разговор мне следовало услышать.

— Что думаешь? — с ходу начал Юра.

— Работал не профессионал. Какой-то идиот, прочитавший про обращение о призыве.

— Поясни, — мужчина снова достал из кармана плаща ручку и приготовился записывать факты в свой блокнот. Я удивилась такому подходу, а вот Таня даже не дрогнула.

— Схема убийства мальчика — типичное обращение о призыве кого-то или чего-то. Это ритуал, с помощью которого ведающий может заставить другого человека, другого ведающего или даже какое-то животное оказаться на месте, в котором этот ритуал проводится.

— Вроде телепортации?

— Юра, это фантастика. Перемещаться по щелчку ведающие не умеют. Обращение о призыве скорее похоже на гипноз, но призываемый все осознает. Просто у него появляется нестерпимое желание оказаться в определенном месте. И это желание затмевает все прочие потребности. Призываемый будто забывает, что ему нужно есть, пить, спать. Он или она просто идет и идет. Или едет на машине, автобусе, летит на самолете. Под действием обращения о призыве человек или ведающий может преодолеть полмира.

— А умереть под действием этого обращения призываемый может?

— Нет. Пока он идет к месту призыва, не может. Это вроде одного из следствий обращения. Но как только призываемый оказывается в месте призыва, он будто приходит в себя. И к нему возвращаются голод, жажда, усталость и так далее.

— Значит, наш мальчик — призываемый?!

— Нет. Дослушай до конца! Если я не объясню сам принцип и схему этого обращения, мои выводы по смерти этого мальчика ты не поймешь.

— Продолжай, — миролюбиво попросил Юра.

— Обращение о призыве простое и сложное одновременно. Дело в том, что у него нет определенного рецепта. Только общая схема. Обращение может проводить только ведающий. Место обращения чаще всего играет важную роль, так как является местом, куда придет призываемый. Но, может и не играть. То есть ведающий, который проводит обращение, может призвать призываемого, прости за тавтологию, совершенно в другое место. Кровью чертиться правильная пентаграмма — пятиконечная звезда. В зависимости от того, кто, куда и кого призывает, кровь может принадлежать ведающему, какому-то животному или Дару.

— Кому?

— Юра. Повторяю, сначала дослушай. В углах пентаграммы той же кровью чертятся символы усилителей-проводников Силы. Воздух, вода, земля, огонь, идея или дух. Они называются сигиллами и являются единственной универсальной частью практически любого обращения. Не спрашивай почему. Чтобы это объяснить мне придется углубиться в историю и процитировать чуть ли не все Учение о Силе.

— Учение о Силе, помню. Это что-то вроде Библии ведающих?!

— Да. В центр пентаграммы кладется Дар Силе. На слэнге мы чаще называем его просто даром или жертвой. Это может быть какое-то животное, предмет или даже символ. Все опять зависит от того кто, кого и куда призывает. Самый распространенный дар — это животное. Но, в сложных обращениях может использоваться и человеческий дар. По статистике такое обращение проводится одно на десять-сто тысяч.

— Полагаю, наш случай попал в эту статистику.

— Увы, — печально согласилась женщина. — После всех приготовлений ведающий читает слова обращения к Силе. Точная формулировка не так важна, суть этих слов — ведающий просит Силу привезти призываемого в указанное место и предлагает Силе за это дар. Если Сила принимает дар, то жертва умирает и исчезает. Но не по щелчку, а скорее как будто за минуту усыхает и превращается в пыль. Если в обращении используется человеческая жертва, то выглядит все очень мерзко и страшно.

— Ты видела?

— Нет, слава Силе. Но читала. И разговаривала с тем, кто проводил такое обращение. Самый ужас заключается в том, что жертва, если это, конечно не неодушевленный предмет или символ, должна оставаться живой. Сила забирает живой дар. Как бы я хотела назвать тебе имя того ведающего, но если обращение проведено правильно, от него не остается следов. Сила забирает дар. А когда призываемый приходит на место призыва, все линии и символы тоже исчезают. Следов после проведенного обращения о призыве никогда не остается.

— Но наш мальчик мертв. И на месте, вон лежит в центре этой звезды, изрезанный какими-то... сигиллами, да?!

— Да. Вот тут начинаются нестыковки. Почему я считаю, что работал не профессионал?! Сила не приняла жертву. Мальчик на месте. Но мертвый. Линии тоже на месте, значит, само по себе, обращение не сработало. Хотя я вообще не слышала о случаях, когда Сила дар не приняла, а призыв, тем не менее, сработал. Схема обращения кажется похожей на то, что я тебе рассказала, но меня смущают сигиллы на теле мальчика. Я не знаю их значения. Они кажется каракулями. И, кстати, ни при какой модификации обращения о призыве не должны присутствовать на теле жертвы. А еще время проведения ритуала — не люблю полагаться на интуицию и предчувствие, но полночь очень символична. Для тех, кто верит в сверхъестественные силы, потусторонние миры, экстрасенсорику, реинкарнацию и прочее. А вот ведающим все равно, когда проводить то или иное обращение. У Силы нет понятия дня или ночи. Да, и остается последний нюанс. Обращения, настоящие, могут проводить только ведающие. Как собственно рисовать сигиллы и варить отвары. Если этим будет заниматься человек, то ничего не получится. Сигиллы будут обыкновенными бессмысленными символами, отвары — непонятным варевом и бурдой, а обращения — просто глупыми ритуалами, не имеющими под собой никакой магической подоплеки.

— То есть портрет нашего убийцы — человек, который каким-то образом узнал о ведающих и их обращениях и решил воспроизвести одно из них самостоятельно?!

Таня кивнула, соглашаясь с выводами знакомого. Хотя при таком уровне откровенности, можно было предположить, что Юра являлся ведающей другом. Я присмотрелась внимательнее к лицу женщины, пытаясь найти в глубине ее карих глаз подтверждение своей гипотезы или нечто большее, скрытое Таней от окружающих.

— Юрий Валентинович, — мужчину окликнул забавный толстяк в штатской удобной одежде и потертой кепке, вынырнувший откуда-то из-за противоположного угла. Хотя, казалось, там был тупик и сетка, отгораживающая свалку.

Толстяк бегло окинул взглядом место происшествия и, найдя фигуру в плаще, засеменил в его сторону. Поравнялся с Таней и Юрой он буквально через пару минут.

— Что случилось Обухов? — то, каким тоном мужчина обратился к толстяку, натолкнуло меня на мысль, что Юра и ему являлся начальником.

— Там в сетке огромная дыра. Думаю, бомжи шастают через нее на свалку и обратно. Дыра прикрыта какими-то картонками так, что со стороны не заметишь.

— Очень познавательно, — съязвил Юра. — Какое это отношение имеет к нашему убитому?!

— Погибшему, — аккуратно, но непримиримо поправил толстяк, — я пока не могу с точностью определить причину смерти!

— Обухов, ближе к делу!

— Я нашел одежду мальчика. И его читательский билет в городскую библиотеку.

Толстяк передал Юре герметичный пакет с документом.

— Нашу жертву зовут Станислав Рыбчик. Тринадцать лет.

Я проснулась за час до звонка будильника, но так и не решилась подняться с кровати. Лежала и смотрела, как за окном постепенно занимается рассвет. А потом прозвенел будильник, и у меня не осталась выбора.

Утренний душ, после которого я натянула спортивную форму, обула кроссовки и отправилась на пробежку.

Под звуки трансовой музыки и мерные движения ног было легко думать и принимать важные решения.

Закономерно, что после того, как я перестала принимать руту по утрам с чаем, падения должны были вернуться. Но не скажу, что ожидала этого с нетерпением.

Падения были тем ключевым фактором, из-за которого четыре года назад я предпочла заблокировать личные способности полностью. Хотя подсказок интуиции мне за эти годы действительно не хватало.

Смерть мальчика, которого, по всей видимости, убьют через несколько дней, не вызывала ничего кроме спокойного сожаления. Предотвратить ее я не могла — будущее, раскрытое мне, по тому или иному замыслу, падениями, всегда оставалось неизменным.

Но были еще сигиллы, вырезанные на теле жертвы неизвестным оружием. Также как и приглашенная на место происшествия ведающая Таня, их значения я не знала, но средство, которым они были нанесены... Я уже видела подобные раны с обожженной черной корочкой. И это пугало, так как ответ на вопрос "Кто мог сотворить эти раны?" был простым, однозначным и сложным одновременно.

И теперь мне предстояло решить, буду ли я принимать руту и дальше.

Зо вчера была права насчет оценки моего характера — я никогда не бегала от проблем. История с Мишей и ребенком — досадное исключение. Впрочем, логично было бы предположить, что и мой побег домой из "столицы" и вся спокойная жизнь без заморочек ведающих за последние четыре года — тоже досадное исключение. Вот только, хватит ли мне смелости сейчас снова остаться наедине со своим проклятьем? Отягощенным, благодаря последнему падению, знанием о том, что убийцей Станислава Рыбчик с вероятностью в девяносто пять процентов может быть...

Я вернулась с пробежки к семи утра.

Переодевшись в своей комнате в офисный костюм, я привела себя в порядок и на лишнюю минуту задержалась у зеркала, улавливая малейшие изменения во внешности. Это казалось глупым, так как личные способности никак не влияли на черты лица: цвет глаз, форму бровей или степень пухлости губ. Случай Зо — феномен.

Благодаря матери у меня были смазливые черты лица. При правильном макияже и выразительной мимике я могла казаться настоящей красоткой, но старалась лишний раз это не подчеркивать. От отца достались светло-серые глаза и смоляной цвет волос. Из-за их густоты и жесткости — порой на ощупь можно было предположить, что я крашу волосы не первый год — практически всю свою жизнь я носила длину ниже лопаток. Но последние четыре года регулярно стригла их почти до подбородка и укладывала с косым пробором на левую сторону и несимметричной челкой-локоном на правую.

Фигура у меня была спортивной, рост невысокий. Грудь размера эдак второго, судя по маркировкам производителей нижнего белья, бедра не сильно округлые, руки и ноги худые хрупкие, но не костлявые. На фоне Зо в обтягивающей одежде я зачастую терялась, а в спортивной толстовке, штанах и кепке на пробежке была со спины похожа на мальчика-подростка.

На работу я неизменно носила костюмы — юбку-карандаш ниже колен, белую или кремовую блузку и сапоги-ботфорты на каблуках. Теперь еще прибавятся перчатки выше локтей.

Я никогда не была и не хотела быть яркой. Мой стиль одежды и макияж отражали спокойный устойчивый к стрессу характер, невозмутимость и холодность, немногословие. В школе и университете меня называли селедкой, на работе это прозвище в виду занимаемой мною должности превратилось в "профессионала".

Поправив спадающий на правую сторону локон, я оторвалась от зеркала, забрала рабочую сумку и положила в нее документы из центра — необходимо было убрать их в рабочий сейф подальше от назойливого внимания Гоши, бумаги по текущим делам и пару перчаток.

На выходе из спальни мой взгляд невольно упал на большой старинный сундук у подножия кровати.

Я сделала три судорожных вдоха, тряхнула головой, после чего с мыслью о тяжести бремени, подошла к сундуку, со скрипом открыла крышку и достала командирские часы.

Они были механическими, возрастом старше меня. Циферблат с бледным желто-серым фоном, аккуратными цифрами и черными изящными стрелками. Ремешок я заменила еще лет семь назад на дорогой из черной крокодиловой кожи ручной работы. Когда мастер увидел, для каких часов он предназначался, назвал это кощунством и задрал цену втридорога. Я согласилась, истратив на столь незначительную вещь отцовское содержание за несколько месяцев.

Часы привычно легли на левое запястье. Я застегнула ремешок и уже с большим внутренним спокойствием спустилась вниз.

Завтракали мы в столовой. Отец читал новости и биржевые сводки, Гоша тайком просматривал твиттер на тему новых анекдотов, Иосиф манерно согласно этикету ел французский омлет и невидящим взглядом смотрел на пейзаж за окном.

Наверное, хорошо, что все молчали, занятые каждый своим делом — не последовало лишних вопросов, когда я вместо привычного чая с рутой предпочла чашку с кофе.

_____

* В данном контексте Оксана имеет в виду отвар из руты душистой, см. глоссарий

* Гаптофобия — редкая специфическая фобия, навязчивый страх, боязнь прикосновения окружающих людей.

* В данном контексте Зо указывает на отвар из горечавки трехцветковой, см. глоссарий

* Брадикардия — нарушение ритма сердца в сторону снижения частоты сокращения, ниже 60 раз в минуту.

* Сигиллы — символы или знаки, которые используются ведающими в проведении обращений. Не имеют ничего общего со средневековыми сигилами или рунами. В руках человека являются бесполезными знаками.

* Правильная пентаграмма — фигура, полученная соединением вершин правильного пятиугольника через одну (звезда) и расположенная одной вершиной вверху и двумя вершинами внизу.

ГЛАВА 2

И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это — томление духа; потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь.

(Еккл., 1:17-18)

Наши дни

Я шла по офисному коридору, ловила на себе осторожные взгляды подчиненных и коллег и перебирала в голове мыслеобразы будущего сотрудников.

Очередной застал меня всего пять минут назад, когда я случайно, забирая из рук своего секретаря документы по одному из текущих дел, коснулась ладонью его руки. Мимолетно, так как благодаря выработанному за годы рефлексу, ладонь я успела отдернуть, но этого хватило.

Теперь я знала, что Ивану, молодому ответственному парню, работающему под моим началом, предстоит узнать, что его невеста изменяет ему с его братом. Узнать и принять, так как девушка, которую он безумно любит, останется с ним до конца жизни, но никогда не полюбит его в ответ.

Положение могли спасти перчатки, защищающие ладони от телесного контакта, но я переживала из-за лишних вопросов и пересудов, которые возникли бы в этом случае и обязательно докатились бы до отца. А с ним по поводу отмены приема руты я еще не говорила.

Мне было двадцать пять. Юридически я считалась совершеннолетней во всех странах, даже в тех, где возрастной ценз был выше, и могла принимать любые решения, касающиеся своей жизни и здоровья. Но это был отец. Наши отношения итак оказались отягчены тем, что я являлась ведающей, а он ненавидел Силу и все что с ней связано. Личные способности ведающей убили мою мать, и я помнила счастье в глазах отца, когда четыре года назад в больнице добровольно отказалась от них, попросив приносить мне каждый день отвар руты. В то время я хотела жить нормальной обыкновенной жизнью. Сейчас в его глазах я выглядела бы предательницей, так как объяснений, почему отказалась от приема руты, я озвучить не могла.

Сила. Это было эфемерное понятие ведающих. Сила не имела под собой материального обоснования, научного доказательства. Ее нельзя было ощутить, увидеть, вдохнуть, почувствовать. Ведающие знали, что она просто была. Сила создала все сущее — мир, законы природы, человека, ведающих.

Первыми, насколько я знала, были сестра и брат. Они появились так давно, что в истории не сохранилось имен. Я подозревала, что и родственниками они могли не быть. Просто мужчина и женщина, которым по какой-то причине открылась правда о существовании Силы, как создателя. Они назвали себя ведающими, или их потомки — этого тоже доподлинно не известно. До нашего поколения дошло только знание о том, что первые ведающие, предположительно сестра и брат, написали Учение о Силе, в котором раскрыли понятую ими суть мироздания. Но неосознанно вложили в написанные строки настолько мощное обращение, что Сила забрала материальное воплощение Учения в качестве Дара. С тех пор основной постулат ведающих передавался из поколения в поколение только устно.

Я знала суть Учения о Силе из записей матери, но не верила в него покорно и безоговорочно, справедливо полагая, что за годы, века, а может и тысячелетия, оно могло измениться до неузнаваемости по аналогии испорченного телефона.

Более достоверные сведения были у родов ведающих, основателями которых считались многочисленные дети тех первых сестры и брата. Их версии Учения были записаны в родовых книгах и хранились в семьях, как величайшая ценность.

Я сама ни к какому роду не принадлежала. Как и Зо, кстати. Но несколько лет назад, столкнувшись с несколькими представителями, я была удостоена чести ознакомиться со строками Учения в их родовых книгах. Версии отличались друг от друга. Не в общем, в мелочах.

Ведающие были наделены двумя составляющими Силы — личными способностями и потенциалом.

Согласно одному источнику, личные способностями каждого ведающего были напрямую связаны с его характером и предрасположенностью, согласно другому — наоборот. Личные способности наследовались и формировали характер ведающего чуть ли не в утробе матери. Я считала, что истина где-то посередине, тем более что одинаковых личных способностей, даже у родителей и их детей я никогда не встречала. Всегда существовали отличия, пусть и минимальные.

Мне досталась возможность видеть и знать будущее. Время от времени я совершала неконтролируемые падения, прикасаясь ладонью к коже другого человека, получала мыслеобразы его будущего — что-то вроде мимолетных вспышек с ключевыми событиями чужой жизни, а еще обладала великолепной интуиции на уровне чутья. Уверена, несмотря на то, что моя мать тоже видела и знала будущее, проявлялось у нее это как-то по-другому. Пожалуй, исключая пресловутые падения.

Потенциалом ведающего была возможность обращаться к Силе с помощью слов, отваров и знаков. По аналогии эти манипуляции получили название "обращение". В руках обычных людей это были всего лишь знаки, символы, слова и непонятные варева. Таня, ведающая из моего последнего падения, объяснила суть мужчине, Юре, правильно.

По тому, насколько быстро Сила реагировала на обращение, и сколько усилий при этом приходилось затратить, можно было судить о потенциале. Условно ведающие классифицировали их по возрастанию — очень низкий, низкий, средний и высокий. Чем выше потенциал, тем сильнее считался его обладатель.

В основной массе у большинства ведающих был потенциал низкий. Опять же в разных вариациях — у кого-то сильнее, у кого-то слабее. Средний, на нижней границе, тоже был не редкостью. Как впрочем, и очень низкий. Зо обладала первым, я — последним... ну, на то время, когда я потенциалом по-настоящему пользовалась.

По прошествии лет и благодаря тренировкам, потенциал можно было развить. Но выше головы не прыгнешь, если ведающий родился с очень низким, даже к пенсии он не смог бы поднять его до среднего и выше.

Ведающие с высоким и очень высоким потенциалом, я для себя все-таки выделила эту категорию в отдельную, были настоящим исключением. Рождались они один на миллион, развивались до этого уровня... примерно также. Лично я встречала только одного такого. Впечатления остались незабываемые. Обращения, которые мне давались с трудом и натугой, ведающий с высоким потенциалом творил по щелчку пальцев, с легкостью, как дышал.

Ведающим можно было только родиться. Причем среди нашей братии приветствовались равные браки. Исключения случались и не запрещались, но всегда подвергались порицанию. Сообщество ведающих изнутри выглядело как закрытый клуб по интересам с щепетильностью в отношении чистоты крови. Насколько я знала, в родах к этому относились особенно серьезно. Исходя из нескольких источников, с каждым поколением личные способности ведающих и их потенциал усиливались, если отцом и матерью были ведающие, и ослаблялись, если одним из родителей был человек.

Ведающие хранили о себе тайну. Хотя не все и не всегда. Это было скорее рекомендацией к спокойной жизни. Ведающие не желали ввязываться в очередную мировую охоту на ведьм — хватало мелкой грызни между собой, другими родами и внутри самих родов. Некоторые вели частную практику — за деньги оказывали услуги разного характера. В современном мире, прикрывшись маской экстрасенса в десятом поколении, это было весьма удобно. Ведающие насылали болезни, привороты, иногда убивали. Без особой жестокости мясника и не так часто, как можно было бы предположить, но я знала, что мои сородичи ничем не гнушались. Людей ведающие воспринимали как второй сорт. Их глупость, в основном заключающуюся в том, что они не видят и не знают о том, как на самом деле устроен мир, ведающие ненавидели. Конфликт конфессий.

Я воспринимала и людей, и ведающих одинаково. Наверное, потому что сама выросла среди первых в атмосфере пренебрежения ко вторым. Некому было привить мне первостепенную брезгливость в отношении тех, кто не догадывался о существовании Силы. А может, все из-за того, что я знала, мир чуточку сложнее, чем представляли себе даже ведающие.

Коридор закончился тупиком с панорамным окном, напротив которого располагалась дверь в приемную генерального директора и его заместителя.

Не мешкая, я вошла внутрь и застала привычную картину.

Секретарь отца — кукольно-сексуальная девушка лет за двадцать в белой блузке с декольте на грани фола — вяло перебрасывалась пикировками на тему своего внешнего вида и морального облика с грузной дамой в очках бальзаковского возраста, секретарем заместителя директора. Они делили приемную пополам в виду того, что двери в кабинеты их начальников располагались друг напротив друга: справа от входа — к отцу, слева — в кабинет к Мише. Столы женщин стояли соответственно.

Секретаря моего отца звали Барби. По паспорту Весенняя Барбара Александровна — самое странное сочетание фамилии, имени и отчества, которые мне приходилось слышать. Но девушке ее имя подходило идеально из-за образа куклы, который она предпочитала носить. Барби была стервозна, но не амбициозна. Всем своим видом девушка подтверждала житейскую мудрость о том, что место женщины — беременной, босой, на кухне, контролирующей штат прислуги, который нанял для нее богатый муж. При этом со своими обязанностями Барби справлялась великолепно, играючи. Для меня ее персона казалась парадоксальным сочетанием деловых навыков, внешности, характера и стремлений.

Вера Васильевна — секретарь Миши — была более понятной и предсказуемой. К заместителю отца она попала, если можно так выразиться, по наследству. Устроившись на работу в самом начале основания фирмы в Москве на должность помощника генерального директора, она, после того, как отец перебрался в этот город двадцать лет назад, продолжила работу на его заместителя. Вера Васильевна обладала удивительным упрямством, бесконечным спокойствием и четкими непоколебимыми представлениями о жизни. Деловых и профессиональных навыков в избытке, как у Барби, у нее не было, но женщина компенсировала их ответственностью и порядочностью. За годы трудового стажа Вера Васильевна пережила трех начальников. С последним — Михаилом Остревским у нее сложились теплые дружеские отношения, так что переезд женщины вслед за ним в филиал был предсказуемым.

Я кивком головы поприветствовала обоих секретарей и проследовала к двери с табличкой "Виктор Алексеевич Цимммер. Генеральный директор" в гробовом молчании в качестве аккомпанемента.

Барби и Вера Васильевна меня не любили и лишний раз не привечали. Первая видела конкурентку за внимание мужчин в коллективе, вторая — порицала наши отношения с Мишей, лишний раз весьма грубо поминала мою мать и всеми возможными намеками пыталась доказать, что мое появление в жизни отца испортило ему судьбу.

— Звал?! — я прошла внутрь и заняла место в одном из двух кресел для посетителей напротив рабочего стола.

— Да. Помнишь "Бристоль"?

— Только если ты про фирму, с которой у нас заключен контракт на оказание услуг по аудиторской проверке, а не город в Англии.

— Хорошее настроение?! — прищурился отец. — Смешная шутка, ничего не скажешь. У тебя очень тонкое чувство юмора!

Он выглядел раздраженным и взволнованным одновременно. Я вгляделась в родные черты лица, пытаясь понять, что могло случиться и насколько это плохо.

Отец обладал сильным волевым амбициозным и резким, иногда до категоричности, характером. По-настоящему вывести его из себя было невероятно трудно. Он любил все держать под своим контролем и прикрикнуть на нерадивых сотрудников в качестве профилактики ошибок и недочетов. Но так чтобы сорваться на холодную ярость, выражающуюся в язвительности и упреках... Я помню, что не сдержался он только однажды, сразу после похорон матери, когда Иосиф предложил оставить несколько ее портретов на стенах вместо того, чтобы убрать все на чердак. Отец тогда высказал дворецкому много всего — и про то, что Иосиф лезет не в свое дело, и про то, что не знает своего места, и про то, что лучше бы он занялся мытьем окон, через которые можно разглядеть только слой грязи. С тех пор окна у нас в доме всегда были кристально чистыми, а отец держал себя в руках, лишний раз, стараясь не касаться этой темы ни словом, ни взглядом. Я знаю, он сожалел до сих пор, что тогда обидел пожилого мужчину.

У отца были светло-серые будто водянистые глаза, острый нос, квадратный подбородок, высокие скулы, густые брови и яркие смоляные волосы. Мужчина выглядел моложаво. В свои пятьдесят ему с легкостью можно было дать сорок пять, а то и все сорок. Подтянутое тело, дорогая одежда, ухоженная кожа — у отца имелся едва ли не целый штат специалистов, которые за всем этим следили. Личный тренер, косметолог, стилист. На его фоне я определенно выглядела серой мышью. Впрочем, как и большинство не обеспокоенных особенно остро вопросами внешнего вида женщин.

Отец заботился об имидже. Посещал правильные рестораны, занимался популярным досугом, общался только с положенными его статусу людьми. Он даже любовниц менял раз в год только потому, что это дополняло его имидж успешного бизнесмена.

Мало кто знал отца настоящим. Я, Иосиф, может Гоша. Миша, скорее всего, тоже о чем-то догадывался. Остальные видели только яркую картинку, как в модном журнале, и красивые слова из интервью "как добиться успеха в жизни?". А то, чтобы было за — его бесконечная отягощенная грустью и тоской любовь к умершей жене, непростые отношения с дочерью, пустота, боль и одиночество — оставалось в тени. Всегда.

— Аудиторы нашли много грязи, — наконец, начал отец по существу. — Один из владельцев отмывал через эту фирму деньги в обход другого. Очень грязные деньги. Зойский говорит, что там на серьезный срок наберется. "Бристоль", скорее всего, хотели нашей проверкой прикрыться.

— Или один владелец решил поймать другого. Он же вполне мог заподозрить что-то?!

— Это менее популярный вариант. Оксана, не будь наивной!

— Никогда не испытывала этой слабости, — серьезно призналась я, вызвав у отца почему-то удивление. Всего на долю секунды, но я успела заметить. Странно. — Просто смотреть на ситуацию только под одним углом — глупо.

— Мы уже посмотрели с Зойским и Остревским под всеми углами, какие только нашли. В любом случае, мотивы этого долбанного "Бристоля" меня сейчас беспокоят меньше всего. А вот репутация фирмы — наоборот. Через десть дней мы с Мишей в Москву собираемся в командировку. Попробуем решить миром — аннулировать договор и свернуть работу аудиторов. Плевать на убыток! Но я слабо верю, что получится. Так что, первое — отряди мне хорошего налогового юриста из своих. В случае судов я хочу быть уверенным, что у нас есть чем заткнуть рот этим ребятам. И второе — начни готовить документы к судебному разбирательству. Я буду рад, если все закончится без проволоки, но хочу быть готовым к любому варианту развития событий. У меня нет желания судиться годами с этой конторкой, у которой в штате полтора землекопа*! Поэтому подготовь все так, чтобы до вынесения решения по нашему вопросу прошло одно-два заседания, понятно?!

Я достала из кармана телефон и открыла календарь.

Седьмое апреля, пятница. До понедельника семнадцатого отец требовал подготовить кипу документов для суда с "Бристолем". Придется заставить работать отдел сверхурочно.

Я сделала пометку в календарь, убрала телефон и, кивнув отцу в знак того, что поняла и приняла его распоряжения, молча отправилась на свое рабочее место. После обеда юридический отдел ждали не самые приятные новости.

Я не смогла бы добиться успеха, если работала бы из-под палки и пользовалась кровным родством. Отец не терпел бездельников, лентяев и непрофессионалов.

Он закончил с отличием институт, практически в каторжном режиме проработал первые пару лет после выпуска сначала помощником, затем бухгалтером. После, уволившись, отец основал в Москве небольшую фирму, которая стала оказывать бухгалтерские услуги в частном порядке. Затея выдалась успешной. Спустя еще несколько лет они вышли на рынок аудита, на тот момент только появившейся в России.

За годы фирма приобрела размах серьезной компании со штатом в сотню человек.

Головной офис остался в Москве — это было экономически выгодно и стратегически правильно. Несмотря на то, что с каждым годом финансовый и налоговый аудит приобретал все большую ценность и необходимость, а мы вышли на российский рынок, нашим клиентам вряд ли понравилось бы таскаться за услугами в областной коттеджный городок до "столицы" которого несколько часов на самолете. Поэтому основной операционно-производственной деятельностью занимались именно ребята из головного офиса.

В единственном филиале, который и образовался то по вынужденной прихоти отца, работала я — во главе юридического отдела, местная группа аудиторов, отец и его заместитель Михаил Остревский.

Несмотря на то, что вся управленческая верхушка была фактически оторвана от прямого контроля деятельности фирмы, дела шли в гору. Отец компенсировал свое постоянное отсутствие в Москве регулярными командировками — попеременно с Мишей. Они летали в головной офис минимум четыре раза в месяц, предпочитая держать руку на пульсе и быть в курсе всех проблем — существующих и возможных.

Я занималась юридической поддержкой всего бизнеса — заключала контракты, следила за их исполнением, в форс-мажорных обстоятельствах, как в случае с "Бристолем", защищала интересы отца в суде.

Мой отдел, единственный с недавних пор в полном составе расположился в филиале. Заняв должность его главы, я отказалась от командировок в угоду предсказуемой повседневности. Проблемы с судебными разбирательствами случались редко, а отслеживать соблюдение контрактов можно было и удаленно.

— Оксана Викторовна, — ко мне в кабинет, отвлекая от документов, заглянул статный мужчина — мой подчиненный. — Рад, что вы еще не ушли. Я хотел узнать, кого вы собираетесь отправить в командировку по делу "Бристоля"?

Я перевела взгляд на часы в углу экрана ноутбука — почти десять вечера.

— Скорее всего, вас, Александр. Но если ситуация настолько плоха, насколько мне представил ее Виктор Алексеевич, думаю, что и я вмешаюсь.

Я встала со своего места и подошла к окну, оказавшись полубоком к выходу из своего кабинета и позднему посетителю.

— Рассчитываете на судебное разбирательство? — деловито осведомился мужчина. Он был одним из ведущих специалистов юридического отдела, обладал скрупулезностью, терпением и невероятным азартом в плане работы. Александр Мыльников относился к любому юридическому конфликту как к игре, в которой всегда стремился победить.

— Я — да, — интуиция буквально вопила и поддерживала меня в этом предположении. — А Виктор Алексеевич надеяться надавить и расторгнуть контракт.

— Думаю, "Бристоль" затребуют неустойку.

— Мы не будем платить, — я повернула голову и серьезно посмотрела на подчиненного. — Готовьтесь к суду, Александр.

Мужчина ушел удовлетворенным.

А я снова повернулась к окну и посмотрела на зажегшиеся на Калиновой улице фонари.

Несколько лет назад наш мэр посчитал забавным посадить вдоль тротуаров одноименные с названиями улиц деревья. Теперь четыре улицы, расположившиеся с высоты птичьего полета сеткой, украшали ряды кленов, ольх, калин и рябин. И если первые две с озеленением смотрелись внушительно, то последние — откровенно куцыми.

Наша фирма расположилась на четвертом этаже пятиэтажного, построенного несколько лет назад, бизнес-центра. Он занимал удобное положение рядом с перекрестком Калиновой и Ольховой улицы, через который можно было выехать на прямую дорогу к "столице".

Недалеко отсюда — в сторону пересечения с Рябиновой — жила Зо. Там был небольшой район из четырех многоквартирных домов — пятиэтажек. Напротив, буквально, через дорогу располагалось место работы Зо — городская больница.

Вдоль Рябиновой и Кленовой улиц выстроили ряды коттеджей в стиле западных пригородов. Там жила большая часть населения городка, в том числе и мы с отцом.

Оставшуюся Ольховую заняли развлекательные заведения — торговый центр, ночной клуб, многочисленные кафе и бары, даже один вполне приличный ресторан и небольшая гостиница для приезжих.

Я невольно вспомнила как мы с Зо в старших классах после школы, которая была построена на пересечении Ольховой и Кленовой с внутренней стороны улиц, бегали в кафешку напротив и покупали невероятно вкусное желе. Улыбка на лице возникла сама собой.

— Снова остались работать сверхурочно, Оксана Викторовна, — мне на плечи легли теплые мужские руки, а над головой прозвучал тихий приятный голос. — Бьетесь над загадкой "Бристоля"?!

— Эта загадка с некоторых пор занимает умы всего юридического отдела, Михаил Матвеевич, — в тон ему ответила я. И понадеялась, что это не прозвучало слишком фальшиво.

— И не только юридического. Аудиторы продолжают ковырять их грязное белье. Виктор надеется найти как можно больше нестыковок и доказательств, чтобы в случае проблем сдать весь "Бристоль" с потрохами ОБЭП*.

Я повернулась к мужчине лицом — его руки позволили мне это сделать — и посмотрела сверху вниз.

— Через десять дней мы будем готовы к суду.

Наклонившись, Миша мягко меня поцеловал, обнимая за талию и притягивая к себе плотнее. Я скользнула руками по его плечам, шее и зарылась в густых русых волосах. Так было правильно.

Вспышка мыслеобраза возникла, как только мои ладони соприкоснулись с его кожей.

Продолжая целовать мужчину, я перед глазами увидела его улыбку в направлении молодой блондинки с милыми ямочками и родинкой под губой слева, стены дворца бракосочетания, многочисленных родственников — причем, кажется, со стороны невесты. Рядом с женихом присутствовали только двое — молодая, моложе Миши на несколько лет, глубоко беременная женщина и мужчина — на вид первостепенный раздолбай. Но я чувствовала, он был невероятно рад видеть их здесь и сейчас...

Поцелуй Миши обрел страстные нотки. Мужчина подхватил меня на руки, буквально заставив обнять ногами его тело, и усадил на рабочий стол. Оторвавшись на мгновение, он затуманенным взглядом посмотрел мне в лицо и попытался отдышаться. После чего привычным движением захлопнул ноутбук за моей спиной, собрал разложенные на столе документы и стопкой положил их сверху.

Последовал очередной поцелуй — тягучий, приятный. Под напором мужчины я легла на столешницу, позволила задрать себе юбку и снять трусики. Его проникновение было медленным и нежным, если вообще можно применить подобный эпитет. Я прошлась руками по его груди, быстрыми движениями расстегнула несколько верхних пуговиц рубашки, скользнула ладонями внутрь, снова прикасаясь к обнаженной коже. Возникла вспышка. Несмотря на искреннее желание не видеть, я не могла остаться бревном и отказать мужчине в ласке. Мише нравились мои прикосновения.

Перед глазами возникли лица играющих в куклы детей — девочек-близняшек. У них были светлые волосы, Мишины зелено-коричневые глаза и явно мамины ямочки на щечках. Девочки были одеты в одинаковые платьица — кажется какие-то фирменные, дорогие. На вид им была годика три-четыре. Они что-то лепетали себе под нос, но мыслеобраз в отличие от падения, не передавал звука. Я чувствовала, что Миша стоял где-то рядом, как будто спрятавшись, и наблюдал за детьми. На его лице была улыбка, на глазах — слезы счастья и грусти одновременно...

Его движения наполнились резкостью, поцелуи стали прерывистыми, а ласки — по-настоящему страстными. Я задышала чаще, чувствуя, что Миша близок к разрядке. Мои ладони заскользили по его плечам, машинально притягивая мужчину ближе. Соприкосновение с кожей принесло очередную вспышку-мыслеобраз.

За окном шел первый снег, крупными хлопьями опускаясь на землю. В небольшом казенном помещении, похожем на одноместную палату в больнице, было светло. На тумбочке — деревянной резной, совсем не вписывающейся в общее окружение, стояли несколько рамок с фотографиями. На двоих я узнала повзрослевших девочек-близняшек в обнимку с мужчинами. У одной была короткая стрижка, у другой — длинные кудрявые волосы. Рядом стояла явно более старая фотография из ЗАГСа — Миша обнимал на ней невесту-блондинку.

Я почувствовала, как мужчина подошел к тумбе рядом с окном, открыл верхнюю полку и достал потертое с рваными краями фото без рамки. На нем было мое серьезное лицо, смотрящее куда-то в сторону, за объектив. Белая рубашка, легкий дневной макияж, уложенные короткие волосы — я помнила, когда было сделано это фото. За несколько месяцев до начала наших близких отношений. Отец заказал для всего коллектива фотосессию.

Мужчина провел дряхлыми пальцами по моему лицу на фотографии. Я почувствовала его тоску и ностальгию.

Размышления Миши прервала вошедшая медсестра. С улыбкой она поравнялась с ним и что-то сказав, протянула дневную норму таблеток. Миша взял их и привычно махом проглотил, не запивая. Я поняла, что для него это было рутиной. А в следующую минуту мужчина неожиданно закашлялся. Вкус таблеток был другим. Миша осел на пол, я почувствовала, как его сердце остановилось. Моя фотография в развернувшейся суматохе улетела куда-то под кровать...

Мишу накрыл оргазм. Я ощутила его последнее движение, после которого он будто упал на меня, обнимая. Я задышала часто и обрывисто, показывая, что тоже получила удовольствие. Оставаясь внутри, Миша приподнялся на локтях и затуманенным взглядом посмотрел мне в лицо.

— Люблю тебя, — шепнул мужчина, поправляя ласковым движением локон моей челки. Я прижалась сильнее, пряча выражение своего лица в складках его рубашки.

Мы собирались в молчании. Я была немногословна, в принципе, а Миша — достаточно проницателен, чтобы не навязывать лишний раз бестолковый светский разговор.

Поправив одежду, я собрала рабочие документы в сумку и проверила сейф. На всякий случай, так как помнила, еще час назад самолично убрала в него последние бумаги по текущим делам.

Спускались в лифте на подземную парковку тоже в молчании.

Мише принадлежал черный мерседес представительского класса с белым кожаным салоном и огромным количеством лошадиных сил. Как у моего отца. Иногда я думала, что это один автомобиль — настолько внешне они были похожи. Даже номера отличались друг от друга только одной буквой. Иногда — что в автосалоне проходила акция "две по цене одной", потому что, даже предварительно сговорившись, они не смогли бы приобрести две абсолютно идентичные комплектации.

В любом случае, одинаковая направленность мыслей и схожесть характеров — Мишиного и отцовского — меня невероятно пугали. Впрочем, это также — как выразилась бы Зо, с точки зрения психологии — объясняло, почему я выбрала в качестве постоянного любовника именно его.

Миша был мне понятен. Его авторитарный и требовательный характер в плане работы казался предсказуемым. А нежность и мягкость, с которой Миша при этом относился ко мне, подкупала.

Мужчина был копией моего отца — только лет на десять моложе. И, пожалуй, более счастливой и открытой.

Мне нравилось, что Миша умел быть ненавязчивым, не заполнял собой все свободное пространство, чутко воспринимал перепады моего настроения, не давил, потакал прихоти скрывать наши отношения вопреки своему желанию перевести их в узаконенную плоскость. Он казался мне настолько идеальным мужчиной, что, узнав его ближе, не влюбиться в него было попросту невозможно.

И от этого становилось гадко на душе.

Миша щелкнул брелоком сигнализации, и галантно придержал для меня пассажирскую переднюю дверцу, помогая забраться в салон. Соседнее кресло водителя он занял буквально через минуту, обойдя автомобиль сзади и убрав в багажник мою сумку.

— Домой?!

Чувство вины накрыло мощной волной. Я не имела права быть с ним, мыслеобразы четко показали, что женится Миша совершенно на другой женщине — на блондинке, которую полюбит и которая ответит ему взаимностью. Отношения со мной — ступенька, преграда, на которой он застрял по моему эгоистичному желанию. Я знала это в самом начале — будущее приготовило мне другого мужчину — но все равно воспользовалась Мишей как персональной пилюлей антидепрессанта. И даже в знак благодарности не сумела сказать ему важное "люблю тебя" в ответ.

— Лучше к тебе, — я выдержала его долгий серьезный взгляд, после которого мужчина молча завел машину, вырулил с парковки и направился к выезду в "столицу".

Я предпочитала ночевать в отцовском доме — из-за удобства и привычки. У Миши в квартире за годы наших отношений я тоже оставалась — но скорее для того, чтобы не обидеть или загладить вину, как сегодня. Мужчина предпочитал не обращать внимания на мои мотивы, хотя, полагаю, о них догадывался.

В основном мы встречались в местной гостинице. Или у него в кабинете, когда оба задерживались на работе настолько, что оставались буквально вдвоем, не считая охранника на входе, во всем офисе. У Миши был удобный диван, который в отличие от единственной горизонтальной поверхности в моем кабинете — огромной стеклянной столешницы — можно было разложить.

Я в который раз мысленно передернулась — описание тонкостей наших отношений были мерзкими, практично-деловыми. "Пару раз в неделю для здоровья" — не иначе!

Может, Зо с Гошей в своих многочисленных половых связях без лишних имен и привязанностей были куда искренней?!

Пристегнувшись, я развернулась полубоком, откинула голову на спинку сиденья и ничего невидящим взглядом уставилась на пробегающий за окном пейзаж.

Через несколько минут в салоне заиграла тихая трансовая музыка. Я не заметила, как уснула.

— Вставай, соня! Приехали, — моей щеки коснулся легкий поцелуй. Я вздрогнула, открыла глаза и машинально в свете приборной панели посмотрела на циферблат наручных часов. Половина второго ночи.

— Уже?!

— Да, выходи, давай. Несколько минут и снова ляжешь, но уже нормально. В кровать.

Миша выключил двигатель и стереосистему, вышел из автомобиля и, обойдя его сзади, открыл багажник. Справившись с ремнем безопасности, я поспешила к нему.

— Пришлось заехать в круглосуточный супермаркет по дороге, — выгружая пакеты с эмблемой известной торговой сети доверху набитые продуктами, пояснил мужчина. — А то в моем холодильнике мышь повесилась еще несколько дней назад.

— Попросил бы домработницу, — забирая в конце свою сумку, спокойно предложила я.

Закрыв багажник, Миша включил сигнализацию и, подхватив продовольственную ношу, вместе со мной направился в сторону лифта.

— У меня в собственности обычная холостяцкая берлога, а не трехэтажный дом. Зачем мне домработница? Пыль протереть, носки закинуть в стиральную машину, рубашку отнести, а потом забрать из химчистки?!

Я пожала плечами и нажала кнопку десятого этажа.

Миша переехал из Москвы четыре года назад. Он как-то обмолвился, что по семейным обстоятельствам. Отец удержал для него место своего заместителя — Миша был настоящим профессионалом своего дела, а отец достаточно умен, чтобы из-за такой мелочи, как смена места жительства, не терять квалифицированного сотрудника. Даже предложил ему обзавестись домом с нами по соседству. Но Миша отказался. Привыкший к городской суете мужчина предпочел купить квартиру в "столице" в недавно построенном элитном районе. И необходимость каждый день тратить по четыре часа на дорогу из дома на работу и обратно его не оттолкнула.

Интерьер Мишиной квартиры меньше всего напоминал холостяцкую берлогу — светлый, стильный, с большими панорамными окнами с видом на ночную "столицу". С порога было понятно, что для оформления приглашали дизайнера. Но обстановка тем не менее не казалась безликой, скорее наоборот — уютной и располагающей.

Я сняла сапоги, оставила сумку на столике в импровизированной прихожей и прошла внутрь к белой барной стойке, которая отделяла кухню от гостиной.

— Ужинать будешь? — Миша оставил пакеты с продуктами на рабочей столешнице рядом с холодильником и с улыбкой повернулся ко мне. — Мое коронное студенческое блюдо — омлет. Готовиться быстро и никогда не подгорает.

Я улыбнулась машинально в ответ и присела на один из высоких барных стульев.

— И как ты со своим коронным студенческим блюдом и без домработницы дожил до стольких лет?!

— Ну-у-у, — мужчина притворно смутился. — Здесь неподалеку есть очень хороший ресторан. Иногда они оформляют мне спецзаказ на вынос с собой.

— Это несерьезно, — покачала я головой.

— На моей кухне не будет другой женщины кроме жены!

— В таком случае ты заработаешь гастрит.

Бравада с лица мужчины пропала. Заняв место напротив, Миша с серьезным взглядом в упор спросил:

— Почему ты против? Я люблю тебя. Уверен, что твой отец, когда узнает, одобрит наши отношения. Дело в деньгах, да?! Оксан, ты думаешь, что я не в состоянии обеспечить комфортную жизнь, к которой ты привыкла?

Я тяжело вздохнула. Потом подумала, что, наверное, заслужила разговор начистоту, как минимум. Вот только сегодня и сейчас я к нему была не готова.

— Ты никогда не спрашивал.

— Значит, спрошу сейчас. Ты выйдешь за меня? — поймав мое каменное выражение лица, Миша понял ответ без слов. — Еще время, да?! Не уверен, что в этот раз понимаю тебя. Нам хорошо, я это чувствую. Но ты упорно не желаешь двигаться дальше — знакомить меня с отцом, своими друзьями. В конце концов, если ты не хочешь замуж, может, попробуем съехаться?! Или будем упорно тискаться по углам в ожидании двух полосок? Оксана, ты ведь не могла не заметить, что в последние месяцы мы не предохраняемся?!

— Знаешь, — я встала.— Сегодня был длинный день. Вся эта история с "Бристолем" серьезно меня вымотала. Пойду я лучше спать.

Из гостиной шло несколько ответвлений — небольших коридоров. Один — в спальню, гардероб и ванную, другой в прихожую.

Квартира Миши была небольшой по площади, но по планировке выглядела гармоничной. Мне казалось, что каким-то образом, словно по волшебству, дизайнер разместил в ней столько вещей, сколько с легкостью влезло бы к нам на чердак.

В гостиной стоял огромный угловой диван с серой однотонной обивкой из приятной на ощупь ткани, несколько кресел, три круглых журнальных столика и подставка под телевизор с огромным плазменным экраном напротив. Сбоку от них — рабочий деревянный стол советского дизайна с ноутбуком и несколько книжных полок с различными папками и книгами по финансам. На стенах висели плакаты — что-то современное и абстрактное.

Напротив рабочего стола располагалась барная стойка, заменившая собой стол обеденный, за ней — небольшая белая кухня с черным глянцевым холодильником в стиле ретро на смежной стене.

Спальня была меньше. Только кровать, комод, две прикроватные тумбы и большое панорамное окно. Мне импонировал подобный аскетизм. Пожалуй, если бы встал вопрос с ремонтом собственного жилья, я бы попросила у Миши контакт его дизайнера.

Гардероб — небольшая комната с двумя шкафами, в котором мне выделили один, несмотря на то, что оставалась у Миши я редко — располагался рядом со спальней. А напротив — дверь в ванную с душем, раковиной, унитазом и биде.

Я наскоро ополоснулась, переоделась в некогда оставленную у Миши сорочку и заняла место на кровати рядом с окном. Вид ночной "столицы", несмотря на неприятные воспоминания, связанные с ней, убаюкивал.

Около 20 лет назад

Мое первое воспоминание о себе было связано со знакомством с Зо в песочнице, первым очень долгим падением и смертью мамы.

Что было до, я знала только по редким рассказам Иосифа тайком от отца. Чтобы было после — помнила, но достаточно размыто, важными моментами, как любой ребенок. Только спустя годы я научилась запоминать информацию, как компьютер.

Однако день, когда мы познакомились с Зо, отпечатался в моих воспоминаниях настолько отчетливо, что иногда я думала, будто это произошло накануне.

Было тепло и солнечно. Папа взял выходной, чтобы провести его со мной и мамой. Иосиф пригласил бригаду садовников для субботника на заднем дворе. Я не помнила, каким образом оказалась предоставлена сама себе — кажется, Иосиф отвлекся на какого-то нерадивого работника, а папе позвонили из фирмы. Мама в этот момент увлеченно занималась чем-то на кухне — спустя годы я начала подозревать, что она готовила какой-то отвар.

Я стояла в игровой комнате и, позабыв о разбросанных куклах, с любопытством глазела в окно на новую песочницу через дорогу. Строители привезли и установили ее вчера. А уже сегодня под присмотром родителей в ней возились дети. Мне казалось это таким интересным. Лучше чем уже поднадоевшая игра с новой железной дорогой, которую мне подарил папа буквально вчера. Или куклами, которые каждый месяц покупала мама.

Дети в песочницы выглядели очень счастливыми — радостно улыбались, хихикали, веселились даже когда пытались отнять друг у друга очередную формочку.

Острое желание присоединиться к забаве захватило меня и буквально заставило выйти из комнаты, преодолеть огромную лестницу, с тяжелым кряхтением открыть входную дверь, пересечь лужайку, выбраться за калитку и перейти улицу. Домашние не обратили на это никакого внимания.

Когда я, уже во взрослом возрасте, рассказала о случившемся Иосифу и спросила почему, получила в ответ, что всегда была достаточно разумным ребенком, не способным на глупости и непослушание. Никто не предполагал, что я могу уйти. Одна. Куда-то за территорию участка.

В песочнице играли пятеро детей — двое мальчиков и три девочки.

Их мамы сидели на лавочках в стороне и увлеченно обсуждали, кажется, новую схему вязания пончо, последние сплетни из "столицы" и будущие реформы страны, о которых услышали в новостях накануне от президента. Изредка кто-то из женщин поворачивал голову и внимательно, а после с умилением, когда становилось понятно, что все в порядке, смотрел на детей.

Мальчики устроили гонки для своих машинок по ограждению песочницы.

Две девочки прорыли речку, в которую с помощью ведерка налили воды из лужи неподалеку. Соорудив из нескольких формочек, палочек и листиков кораблики, они поочередно спускали их на воду. Легкий ветерок подталкивал кораблики по маленькой реке, заставляя их плыть самостоятельно и веселя тем самым подружек.

На второй половине песочницы последняя девочка — уже довольно чумазая — увлеченно лепила подобие замка. Вокруг лежали куклы, формочки, красное новое ведерко и синий совок, которые она тщательно охраняла от посягательств соседок.

— Привет, — я подошла ближе и присела немного в стороне. Замок последней девочки не оставил меня равнодушной — двухэтажный, с башенкой и флагом в виде развевающегося на легком ветерке листочка. — Можно присоединиться?

Девочка повернула голову и смерила меня подозрительным взглядом. У нее были необычные глаза темного цвета, как две бусины. А еще — забавные хвостики с разноцветными резинками и джинсовый комбинезон, который мне тоже очень понравился.

— Красивое платье, — угрюмо сказала она и вернулась к увлеченному строительству замка. Девочка хотела сделать из песка еще две башенки и стену вокруг со рвом и мостом через него.

Кажется, ей было столько же лет, сколько и мне. Остальные дети казались старше: мальчики уже явно ходили в школу, как и девочки с корабликами.

— Моя мама говорит, что леди должны носить только платья, — бесхитростно ответила я, машинально расправляя складки на юбке темно-синего цвета и откидывая волосы, заплетенные с лентами в косы назад. — А мне нравится твой комбинезон и хвостики.

Девочка бросила на меня еще один настороженный оценивающий взгляд.

— Мой папа не умеет заплетать косички. А мама говорит, что я не могу высидеть на одном месте достаточно долго, чтобы она смогла это сделать.

— А еще мне нравятся эти разноцветные сердечки на твоем комбинезоне.

— Это заплатки, — снова буркнула девочка. — Мама их нашила, чтобы скрыть дырки. Я порвала комбинезон, когда лазала с мальчишками во дворе по деревьям. А папа сказал, что новый мне купит только с премии.

— Ты такая смелая, — я посмотрела на ровесницу с восхищением. — А мне не разрешают. Моя мама говорит, что лазание по деревьям — недостойное поведение для девочки из приличной семьи.

Оторвавшись от лепки второй башенки, сверстница смерила меня подозрительным взглядом и уверенно спросила:

— Ты ведь из этих, да?!

— Каких?

— Папа называет вас ворьем, а мама буржуями.

— Я не знаю, что это значит.

— Я тоже не знаю, но ты ведь в тех домах живешь, да? — девочка указала пальцем в сторону улицы за моей спиной, вдоль которой стояли ряды коттеджей.

— Да, в темно-сером трехэтажном доме с черным забором в виде цветов.

— Ух ты! — девочка от восторга даже прихлопнула в ладоши. — У тебя должно быть много игрушек?! И комната своя есть, да?! О, и песочница во дворе?!

— Есть. Комната. И игрушки. Родители почти каждый месяц покупают. А песочницы нет. Мама сказала, что она испортит архитектурный стиль дома, и папа не стал ее устанавливать.

— А я живу в многоквартирном доме, — с гордостью рассказала девочка. — На другом конце парка. На четвертом этаже. Правда, комнаты своей у меня нет — родители объяснили, что для этого надо сделать ремонт. А ремонт — это очень дорого! Но зато у нас рядом с домом есть детская площадка с самой большой горкой в городе! По ней можно втроем скатываться одновременно. Ты пробовала?

— Нет. Мне не разрешают выходить за калитку.

— А как ты тогда здесь оказалась?

— Убежала, — я неуверенно улыбнулась. — Родители заняты. Папа говорит по телефону в кабинете, мама на кухне что-то варит, а Иосиф на заднем дворе убирает грязь из клумб.

На лице девочки отразилась растерянность и задумчивость. Но зато она больше не хмурилась и не смотрела в ответ так, что хотелось отвернуться, убежать или спрятаться.

— А кто такой Иосиф? У меня только мама и папа.

Про свой замок девочка на время забыла. И даже не заметила, как одна из подружек-соседок утащила у нее формочку для очередного кораблика.

— Мой папа говорит, что Иосиф — наш дворецкий. Но я не знаю, что это значит.

— Понятно, — девочка важно кивнула, принимая ответ. Как будто в отличие от меня прекрасно разбиралась в значении слова "дворецкий". В тот момент она показалась мне такой умной.

— Меня зовут Оксана.

— А я — Зоя.

— Можно мне присоединиться? — не удержавшись, я все-таки кивнула головой в сторону ее замка и робко объяснила, — я ничего не умею, но ты скажи, как строить. Я буду помогать. А завтра вынесу своих кукол и вместе поиграем?!

— Ладно, — Зоя махнула рукой и снова повернулась к замку лицом. — Только ты должна меня во всем слушаться и быть очень аккуратной. Одно неправильное движение, — девочка нахмурилась на мгновение, — и весь замок может развалиться.

Я подумала, что Зоя уже не в первый раз пыталась построить что-то из песка.

— Обещаю! — я клятвенно кивнула.

Мы начали работу.

Зоя научила меня делать ровные куличи — основу будущих башенок.

Я насыпала в ведерко песок, тщательно утрамбовала его с помощью лопатки, после чего легко постучала по бокам. Зоя перевернула ведерко и аккуратно сняла его с получившегося кулича.

Улыбнувшись при виде результата, я едва не захлопала в ладоши от радости.

Таким образом, мы сделали еще четыре кулича. После чего с помощью лопатки аккуратно установили их друг на друга и обточили палочкой, чтобы башенка стала ровной. Зоя нарисовала черепицу. Я проковыряла руками маленькие окошки на разной высоте — как видела на картинках в сказках. Крышу башенки мы вылепили вместе с помощью формочки в виде пирамидки с острой вершиной.

— Какая красота! — рядом на корточки присела женщина в пестром брючном костюме с забавными пышными кудряшками. У нее был мягкий голос и такая красивая улыбка, что я невольно засмотрелась. — Зоя, это вы построили?!

— Да, мама. Вместе с моей новой подругой Оксаной!

Я не смогла сдержать радости. Зоя считала меня своей подругой! Я снова едва не захлопала в ладоши от переполнившего чувства.

Среди соседских ребят у меня друзей не было. Рядом с нашим домом справа жили мальчишки-близнецы. Они были на два года и целых четыре месяца меня старше и предпочитали в основном играть в войнушку. Или в догонялки с ребятами через два дома.

Иосиф считал, что я могла бы подружиться с девочкой, которая жила слева от нас. Но ей тоже было уже восемь с половиной, и она ходила в школу во второй класс. И гуляла в основном с одноклассниками и ребятами, с которыми дружила на продленке.

Никто не хотел водиться с малявкой.

И тут — девочка с самыми красивыми на свете хвостиками и заплатками, научившая делать куличи и даже пригласившая достроить вместе с ней ее замок назвала меня своей подругой!

В тот день я подумала, что большего счастья просто не бывает. Даже гоголь-моголь, приготовленный Иосифом, не смог бы с этим сравниться.

Зоя непосредственно указала на меня пальцем.

— Здравствуйте, — я неловко расправила складки юбки, в которых забился песок, и снова по привычке откинула косы с бантами назад.

— Здравствуй-здравствуй, — мама Зои, будто по привычке, улыбнулась, а потом вдруг насторожилась и внимательно оценивающе оглядела меня с ног до головы. — А ты здесь откуда? Где твои родители? Мама? Или папа?

— Оксана убежала! — в разговор вмешалась нетерпеливая подружка. — Ее родители и дворецкий заняты. Вот она и вышла через калитку!

— Родители?... Дворецкий?...

Женщина повернула голову в сторону Рябиновой улицы, а спустя минуту снова посмотрела на меня. Только теперь без ласковой улыбки на лице и теплоты во взгляде.

Я невольно встала и сделала шаг назад.

Никто никогда не смотрел на меня так. Даже родители, когда ругали за какую-то нечаянно разбитую вазу. Или Иосиф, когда я отказывалась днем ложиться спать. Никто никогда не злился на меня настолько, что это пугало физически.

— Простите, — прошептала я, опустив голову и делая еще один шажок назад, — простите...

Над детской площадкой повисла тишина. Мальчишки с машинками, девчонки-подружки с корабликами обратили на нас внимание с любопытным ожиданием развития конфликта. Как и их мамаши, не поспешившие вмешаться в неприятную сцену и заступиться за пятилетнюю девочку.

От того, что все взгляды сомкнулись на мне, я ощутила неловкость и болезненное чувство бессознательного страха. Лица всех, кто в этот момент был в песочнице или рядом с ней, выглядели недобрыми. Только одно выделялось яркой гримасой недоумения от происходящего — лицо моей новой подруги Зои.

По прошествии лет я много раз вспоминала этот момент, тщательно анализировала каждый взгляд, каждую мимическую морщинку, каждую презрительную полуулыбку. И до сих пор не могу ответить себе на вопрос, для чего. Как впрочем, и на вопрос, как у такого количества людей могло оказаться столько негодования по отношению к незнакомой маленькой девочке. Пусть и "из этих".

Я сделала еще один неловкий шаг назад и... оступилась, споткнувшись о бордюр песочницы.

Голова закружилась, ноги подогнулись. Я ощутила странную легкость во всем теле, от которой потемнело в глазах. А потом наступило показавшееся бесконечным чувство захватившего падения.

Наверное, эти события повлекли за собой весь последующий ассоциативный ряд того, что со мной происходило в момент, когда личные способности давали о себе знать.

Мои глаза закрылись прежде, чем я ощутила болезненный удар затылком о землю.

Странно было видеть себя взрослой, думать о том, о чем не положено думать маленьким девочкам, чувствовать по отношению к кому-то то, что еще в принципе не возможно было понять в своем реальном физическом возрасте.

Я много раз прокручивала в голове знакомство с Зо, наш замок, взгляд ее мамы, заставивший меня попятиться. Я помнила каждое слово, которое сказала мне подруга и которое ответила ей сама. Но события падения... я боялась их вспоминать. Сначала потому что не понимала, потом — не хотела понять и принять. А в последние годы, потому что от них веяло такой неизбежностью, что даже мне, человеку с сильной уравновешенной психикой, хотелось повеситься.

В школе Зо рассказала, что в день нашего знакомства, упав и ударившись затылком о землю, без сознания я провела не более получаса

Мне сложно об этом судить объективно. Я помню только, что в какой-то момент очнулась со странной поволокой на глазах и застывшей на губах фразой:

— Уже давно...

Голос мой прозвучал тихо, но Зоя, которая к этому времени вместе со своей мамой оказалась рядом, услышала. И запомнила.

Спустя годы, когда мы вместе, тайком от взрослых, напились, прогуляв школу, подруга спросила меня о том, почему я произнесла эту фразу. Мы уже поняли, что являемся ведающими и признались в этом друг другу. Зо раскрыла мне секрет своих личных способностей, которые, к слову, оказались не меньшим проклятьем, я поделилась тайной своих. Мы изредка практиковали легкие обращения, которые понимали интуитивно и пытались варить отвары. Чаще всего и в том, и в другом случае у нас получалась какая-то бурда.

Я не смогла внятно ответить на вопрос подруги. Наверное, из-за подросткового возраста, когда внутри просыпается смущение. А может, потому что интуитивно почувствовала, что не смогу Зо объяснить все правильно.

События после того, как я очнулась рядом с песочницей от очень долгого падения, развивались стремительно.

Мамаши других детей будто вышли из транса и суетились, галдя и перекрикивая друг друга. Мальчишки заинтересовано сидели рядом, девчонки-подружки ревели. Зоя с сосредоточенным серьезным видом держала меня за руку и что-то рассказывала. Ее мама пыталась вызвать скорую.

Я лежала и смотрела вверх и часто-часто моргала. Голубое небо казалось мне слишком ярким, а белое солнце каким-то неправильным. Внутри на уровне неуловимого подсознания просыпалась интуиция, которая звала меня в этот момент домой.

Я ушла с детской площадки с песочницей также как и появилась на ней — никем незамеченной. Взрослый гвалт, сопровождаемый ревом и криками детей, возрос до такой степени, что всем буквально стало не до меня.

Я встала, легко освободив руку из ладошки подруги. Вежливо попрощалась с удивленной Зоей, посмотрела на то место, где только что лежала, и как сомнамбула, направилась к дому.

Чтобы в холле на первом этаже обнаружить маму. Без сознания. С лужей крови вокруг головы.

Наши дни

Даже факт, что сегодня я ночевала не дома, не мог отменить утренней пробежки.

"Столица" бурлила жизнью, несмотря на ранние часы. Кто-то постоянно куда-то спешил. Даже в субботу.

Район, в котором жил Миша — пять огороженных забором многоэтажек, расставленных в форме буквы "П" — находился в тридцати минутах от центра. За углом начинался Главный проспект, пересекавший всю "столицу" прямой чертой и заканчивающийся выездом из города по направлению в аэропорт и далее в область.

На первой линии Главного проспекта располагались исторические здания, которые оккупировали офисы и бесконечное количество развлекательных заведений: ночные клубы, магазины, кафе, кофейни и рестораны. Среди них, если присмотреться, можно было обнаружить и несколько жилых домов, квартиры в которых стоили баснословные суммы. Жить с видом на Главный проспект было престижно. Но подступиться к покупке квартиры — нереально. Владельцы отказывались продавать историческое жилье за цену не ниже двойной рыночной.

От Главного проспекта ручейками отходили многочисленные улицы — вправо и влево — формируя кварталы. Какие-то были полностью отданы под жилье среднестатистического населения, какие-то принадлежали национальным диаспорам, в каких-то располагались только офисы, а какие-то сплошняком были застроены частными домами.

Названия кварталы носили "народные". В официальных документах были проставлены только улицы — Саввинская, Первых цветов, Пестрая, Ткачей и т.д. Однако каждый житель "столицы" знал, что на первом повороте влево располагался Сретенский квартал, на третьем вправо — Червоточный, а на последнем влево, например — Московский. Кварталов было больше двух десятков точно. Их названия имели исторический характер и были тесно связаны с основанием и застройкой города.

Население "столицы" едва-едва не дотягивало до миллиона. Несмотря на это в городе имелся метрополитен и два железнодорожных вокзала.

Я училась в одном из пяти университетов на юридическом факультете. А жила в общежитии напротив. Если мне не изменяет память, то добраться до мест юности от района, в котором сейчас проживал Миша, можно было напрямик дворами минут за пятнадцать-двадцать. Минуя старый разваливающийся спортивный стадион, который за последнюю пару лет, кажется, все-таки реконструировали.

Там же неподалеку можно было посидеть в недорогих студенческих кафе, повеселиться в менее роскошных, чем на Главном проспекте, ночных клубах и одеться в менее броскую и марочную одежду, приобретенную на студенческую стипендию.

О "столице" можно было сказать много — о ее разношерстности, о ее истории и развитии, о делах, которые творились с одиннадцати вечера и до восхода солнца. В городе друг с другом соседствовали обычные люди и ведающие, преступники и законники, обеспеченные и обнищавшие. Бешеный ритм жизни бил ключом двадцать четыре часа в сутки. Средства массовой информации никогда не сидели без дела. Обложки журналов и газет, новостные ленты местных телеканалов пестрили заголовками о пожарах, спортивных соревнованиях, авариях, открытии нового торгового центра, убийствах или даже очередном скандальном наряде любовницы мэра. Все как во всех шумных городах.

В семнадцать подобный стиль жизни вдохновлял, в двадцать пять — хотелось держаться от этой шелухи как можно дальше.

Порыв неожиданной ностальгии определил маршрут моей тренировки. Несмотря на то, что основная масса обеспокоенного здоровым образом жизни населения "столицы" бегала в Центральном парке, я отправилась к своей альма-матер. Безумно захотелось посмотреть на главный вход высокого здания университета, снова побывать в аллее напротив через дорогу, оценить, в конце концов, новый стадион.

Наверное, глупо, потому как природные пейзажи Центрального парка истинно были одним из главных достоинств "столицы". Созданный по образу и подобию своего тезки, только в меньшем масштабе, оазис городских джунглей ежедневно собирал на своих просторах больше трети населения. Люди приходили в Центральный парк не только на пробежку, но и на прогулку — парочками, семьями, с детьми. Там назначали свидания все, кому нравилась природная комариная романтика и не хватало денег, чтобы пригласить девушку в приличное кафе или ресторан. В Центральном парке проводили праздники и народные гулянья, организовывали свадьбы, фотосессии, пикники. Однажды мне довелось увидеть даже поминки.

Центральный парк на радость "зеленым" заменял "столице" зоопарк. Правда, хищников там не разводили и не держали. А охотиться на мелкое зверье вроде лисиц, зайцев, выдр и ласок, опять же на радость зоозащитников, было запрещено.

Несмотря на все это, мне Центральный парк никогда не нравился — ни в студенческие годы, ни сейчас. Я знала слишком много правды о том, что скрывалось за красивой обложкой природного пейзажа — хищников на четырех лапах в Центральном парке действительно не было, но его закоулки прятали куда более опасных тварей.

Я намотала несколько кругов вокруг стадиона, пробежалась до университетской аллеи и общежития и с приятной натруженностью в мышцах вернулась в квартиру Миши.

Меня встретил аппетитный запах горячего завтрака и недавно сваренного кофе. Захлопнув дверь с тихим щелчком, я выключила музыку в телефоне, сняла наушники, разулась и прошла внутрь к барной стойке.

Стол был накрыт. Две тарелки с порциями омлета с беконом, две чашки с кофе: мой — не сладкий, но со сливками, Мишин — с тремя кусочками сахара и долькой лимона, столовые приборы, салфетки и вазочка с ассорти из печенья.

Я не удержалась от легкой улыбки. Полагаю, если подарю Мише на ближайший праздник кулинарную книгу, мужчина не обидеться.

— Я же сказал, что приеду. Не веди себя как ребенок и, в конце концов, прояви уважение, — громкий мужской голос заставил повернуть голову в сторону небольшого коридора-тамбура, ведущего в спальню. — Ты на часы смотрела? Семь утра! Суббота! Я имею право хотя бы нормально позавтракать?! Да какая разница, во сколько я вчера пришел?! Тебя это вообще не должно беспокоить! Да, приеду-приеду я...

Разговор оборвался, хлопнула дверь. Буквально через мгновение в гостиной показался хмурый Миша, судя по внешнему виду, не успевший даже умыться.

Из одежды на мужчине были только клетчатые пижамные штаны. С эстетической точки зрения, это выглядело весьма неплохо. Особенно вкупе с взлохмаченными волосами и легкой небритостью. Не то, чтобы я была знатоком мужской красоты. По правде я и мужчин то без одежды видела по пальцам одной руки можно пересчитать сколько раз. Но Зо внешний вид Миши сейчас бы оценила по достоинству.

Мужчине было сорок два. Несмотря на возраст или все же вопреки ему, он оставался в прекрасной физической форме. Хотя я до сих пор не могла понять, как с таким насыщенным трудовым графиком Мише удается находить время для посещения спортзала. Тем не менее, мужчина имел подтянутую фигуру без лишних жировых складок и пивного брюшка, руки с в меру развитыми мышцами, спортивные ноги и красивую линию плеч. Учитывая его характер, казалось странным, что Мишу до сих пор не окольцевали.

— Доброе утро, — мужчина подошел ко мне и нежно поцеловал, обнимая за талию. — У тебя такой странный взгляд. О чем задумалась?

— О многом. Например, о том, что завтрак кажется только что приготовленным.

— Ты всегда возвращаешься с пробежки к семи утра. Несложно было рассчитать время.

— Никогда не замечала, — я легко высвободилась из кольца рук и присела на один из двух барных стульев. Миша молча последовал моему примеру, заняв место напротив. Толика разочарования промелькнула в его взгляде настолько быстро, что даже я засомневалась в том, что она была.

— Надеюсь, ты не против омлета?! Сегодня он со шпинатом, беконом и грибами.

— У тебя точно нет книги с названием "1000 и 1 способ приготовить омлет"?

— Оксана Викторовна, вы никак шутить изволите?! — Миша заразительно расхохотался, прежде чем ответить по существу. — Вообще-то у меня две такие книги. Одну подарила мама на Новый год, вторую — коллеги с бывшего места работы на двадцать третье февраля.

Я улыбнулась.

У Миши был невероятно живой взгляд, который подчеркивали низко посаженные изогнутые брови, выделяющиеся высокие скулы и треугольный овал лица с острым подбородком. Мне нравились его жесткие темно-русые волосы с выгоревшими на солнце прядями и меняющийся в зависимости от освещения цвет радужки глаз — от болотного до орехового. В сочетании с флером успешности Миша, в плане привлекательности в глазах представительниц слабого пола, вполне мог составить конкуренцию Гоше. Правда, ненадолго, потому как после пяти минут разговора, становилось понятно, что мужчина не был легкой добычей и предъявлял к женщинам куда больше требований. И уж тем более не охотился за любовью на одну ночь. Ну, насколько я, конечно, знала.

— И опять этот взгляд, — Миша отправил очередной кусок омлета рот.

— Какой?

— Задумчивый, оценивающий. Как будто ты пытаешься что-то во мне найти. Ну не знаю...

— Почему ты не женился до сих пор?

Миша поперхнулся, едва не подавившись. Я сдержала порыв привстать и похлопать его по спине, чтобы мужчина смог откашляться.

— Ну и вопрос с утра пораньше, — спустя несколько минут, справившись с куском, явно вставшим поперек горло, ответил он. — Кто ты? И что сделала с Оксаной, которую я знаю?

— А если серьезно? Я никогда не спрашивала тебя о бывших и если это не мое дело, больше не подниму эту тему. Но все-таки? Ты успешный, симпатичный, без вредных привычек — не поверю, что в твоей жизни не было кандидаток на вакантное место спутницы жизни?!

— А ты в курсе, что твой отец считает тебя чуть ли не старой девой?! — вопросом на вопрос ответил собеседник. Я вздрогнула. — Он как-то обмолвился, что в школе ты практически безвылазно сидела дома. Потом был университет в "столице" и твое возвращение обратно домой после его окончания. И ты снова безвылазно сидишь дома. Почему?

Я посмотрела на мужчину в упор. Молча доев остатки завтрака, я сделала глоток кофе напоследок и, встав со своего места, спокойно направилась в прихожую к телефону и сумке.

— Оксана!

Миша выскочил вслед за мной.

— Глупо обижаться на правду и попытку сблизиться. Откровенность за откровенность!

— Прости, я не запомнила момент, когда мы в наших отношениях перешли к торгам. И обсуждению друг друга за спиной.

— Это было не обсуждение за спиной, — мужчина виновато посмотрел на меня исподлобья. — Виктор сам завел этот разговор. Наверное, хотел посоветоваться, так как очень за тебя беспокоиться. Переживает. Предполагает, что история с самоубийством матери не отпустила тебя даже спустя столько лет!

Я вздрогнула, почти физически ощутив удар под дых. Сегодня Миша явно был на коне. Не то, чтобы он на самом деле хотел причинить мне боль, пусть и душевную, или точно знал, куда именно "бить", просто, как иногда бывает — все совпало. Куда не кинь — по больному попадешь.

Мою мать в городке считали самоубийцей.

Отец относился к этому спокойно, с философским "из двух зол выбирают меньшее". Его память еще хранила обрывки сплетней, которые появились в нашем городке буквально на следующий день после известия о гибели жены. Никто не называл маму по имени — спустя годы, я предположила, что большинство людей его попросту не знали — но все буквально поголовно строили догадки о том, как бизнесмен Виктор Алексеевич Циммер убил, расчленил и повесил несчастную женщину.

Популярностью пользовались идеи о том, что ее закололи или задушили. Страдающие обострением собственной фантазии говорили о том, что женщину отравили, застрелили или повесили. Категория самых извращенных шепталась, что таким образом Виктор Алексеевич Циммер отправил на тот свет уже с десяток своих жен и любовниц.

У моего отца выросла окрашенная в густой синий цвет борода. На фоне этого развилась неврастения и бессонница. Подмоченная репутация всенародного женоубийцы и изгоя катастрофически сказалась и на делах фирмы — доходы резко сократились, сотрудники постепенно разбежались, партнеры разорвали контракты и деловые связи.

Конкуренты ликовали.

История получила новый поворот, когда ее предложил осветить молодой ушлый журналист из местной газеты. Интервью с безутешным вдовцом, на руках которого осталась малолетняя дочь, могло в корне изменить ситуацию, если бы не вечная погоня за сенсацией. В редакции слова отца переврали таким образом, что наутро после интервью небольшой городок узнал новую "правдивую" правду — жена бизнесмена Виктора Алексеевича Циммера на самом деле покончила жизнь самоубийством.

Автор статьи ссылался на проверенные источники, которые утверждали, что в последние годы женщина вела затворнический образ жизни, была подавлена, молчалива и много плакала. Несколько раз любящий муж уже вынимал ее из петли, но благодаря взяткам должностным лицам, история осталась в тени. Автор строил догадки о послеродовой депрессии моей матери, о ее возможной шизофрении и каких-то пограничных психических состояниях, в которых у женщины возникли суицидальные мысли. Молодой ушлый журналист апеллировал психиатрическими терминами, ссылался на опубликованные исследования и даже закрытое мнение загадочного профессора психиатрии. Которое, к слову, только подтверждало все вышесказанное в статье.

Не нужно было иметь семи пядей во лбу или высшее медицинское образование, как у Зо, чтобы понять, что в той статье от первого до последнего слова была напечатана чистейшей воды ложь.

Мы хотели судиться с журналистом, газетой и издательством. Но спустя неделю новость облетела весь городок, состоящий из четырех улиц, по кругу два раза и смысла в том, чтобы тратить деньги, нервы и время, пытаясь кому-то что-то доказать объективно уже не было. Люди переключились на новую "горячую" сплетню. Которую могла вытеснить только следующая.

Отец отпустил эту ситуацию, смирившись.

Дела фирмы постепенно наладились, оборот приумножился. Часть бывших сотрудников стали проситься обратно на работу — ужас при взгляде на начальника исчез из их глаз. Вместо него поселилось сочувствие. На отца стали смотреть иначе — с выражением соболезнования. Люди городка включились в игру — "Ах, какой бедный несчастный мужчина!"

Персона моей матери подверглась жаркой критике и осуждению, которое в итоге сводилось всего к трем словам — "Как она могла?!"

Иногда мне кажется, что на той волне и сам отец постепенно поверил в то, что моя мать по собственному желанию ушла из жизни. По крайней мере, это казалась мне менее болезненным объяснением, чем то, что отец увидел выгоду и решил сделать на этом ставку.

Слухи укоренились и стали фактами. Отец не пытался ничего отрицать, а в каких-то ситуациях и сам отговаривался этой версией — наверное, так действительно было правильно. Ведь как можно рассказать об истории с ведающими и пагубным влиянием личных способностей незнакомому человеку в одном предложении?! И нужно ли это делать?

Вот только мне легче от этого понимания не было.

В детском садике и в школе я наслаждалась ворохом шушуканий за спиной — "Посмотрите, идет дочь самоубийцы!"

История, связанная с гибелью мамы, до сих пор вызывала внутреннюю нестерпимую боль в сердце.

Я обула кроссовки, в которых бегала и подняла голову:

— Если вопрос о бывших причиняет тебе неудобство, следовало нормально и спокойно мне это объяснить. Я прекрасно понимаю нежелание обсуждать прошлое. Но, увы, не обладаю телепатическими навыками, чтобы об этом догадаться.

— Оксана...

— Хочу, чтобы ты знал, я больше не собираюсь в наших отношениях касаться темы смерти моей матери.

— Прости, я перегнул палку...

— И давай впредь ты не будешь рассказывать мне, о чем вы с моим отцом сплетничаете в кулуарах!

— Не уходи так... — Миша протянул руки, намереваясь меня обнять. Я сделала шаг назад, уворачиваясь.

— Тебе все равно надо сейчас уезжать. А я вызову внизу такси и... тоже поеду. Нужно пересмотреть договор с "Бристолем" и наметить план работы отдела на неделю.

Я была непоколебима. Настоящий профессионала. Или селедка, если вспомнить школу.

— Тогда подожди минуту, я принесу твою сумку...

Напоследок я все же поцеловала Мишу — ласково, нежно, будто извиняясь. По крайней мере, я надеюсь, что он воспринял этот поцелуй так, а не как я — в виде снисхождения доброго хозяина к прирученной зверушке.

Не стоило все-таки приезжать в ближайшее время в "столицу". Этот город ощущался мной как место, полное болезненных воспоминаний, которые легко было всколыхнуть с помощью даже самой незначительной мысли.

Именно "столицу" я винила сейчас в своей вспыльчивости. Полагаю, что если бы Миша рассказал мне о разговоре с отцом в стенах офиса или особняка, я отреагировала бы спокойнее. Может, даже отшутилась бы. Вряд ли Миша даже там мог рассчитывать на мой честный ответ — сил откровенничать о прошлом я до сих пор в себе не находила — но, по крайней мере, я бы не обиделась и не убежала.

Впрочем, сейчас, спускаясь на лифте на первый этаж и набирая номер службы заказа такси, я оправдывала себя тем, что мой поспешный уход — это не побег. Это вынужденная мера, чтобы избежать неловкости, когда через-какое-то время после завтрака Мише пришлось бы сообщить мне о необходимости уехать.

Утро субботы позволило добраться до особняка без пробок за полтора часа.

Не стоило надеяться, что кто-нибудь из домочадцев еще спал — Иосиф предпочитал вставать на рассвете, а Гоша, хоть и любил поспать, но умел оказываться всегда в том самом месте в то самое время. Но как выяснилось ранее, малодушие во мне еще не до конца атрофировалась и потому, заходя через парадные двери в холл особняка, я все же мечтала остаться незамеченной.

Однако возле двери в столовую остановилась, привлеченная негромкими, но едкими мужскими комментариями в отношении работающего телевизора.

— Все-таки есть в ней что-то! — с уверенностью знатока, утверждал Гоша. — Думаю, в походке. Или в голосе. Точнее, в том, как она стонет на пике...

— Георгий!

— Не занудствуй, Иосиф. Неужели сам не видишь — попка клубничкой, губки бантиком, сиськи...

— Мне совершенно не интересны твои наблюдения и умозаключения. Уймись!

Я толкнула дверь и вошла в столовую с легкой улыбкой на лице, догадываясь, о ком только что шла речь.

— Всем доброго утра!

— Доброго, Оксана Викторовна, — со своего места почтенно поднялся пожилой дворецкий. — Присоединитесь к завтраку?!

Иосиф кивком указал на сервированный стол с тарелкой булочек с маслом и белым фарфоровым кофейником.

— Вряд ли. Сегодня у меня нет аппетита.

— За ночь не нагуляла?! — схохмил Гоша, оторвавшись от телевизора. Его цепкий проницательный взгляд по достоинству оценил мой странный внешний вид — сочетание деловой женской сумки и тренировочного костюма с кроссовками. Без внимания мужчины не остались и наручные командирские часы, которые всю последнюю неделю я успешно прятала под длинными рукавами блузок и пиджаков.

Улыбка сползла с моего лица.

— Может, тогда чашку кофе?! — на помощь пришел Иосиф. Уверена, он тоже подметил все детали моего внешнего вида, и выводы наверняка сделал правильные. Но как всегда, предпочел воздержаться от комментариев. Я мимолетно скользнула по его лицу — Иосиф беспокоился за меня не меньше, чем Гоша. Просто показывал это по-другому. — Или чай? Могу заварить!

— Ничего не нужно.

Пожилой дворецкий кивнул, принимая ответ, и с моего негласного позволения вернулся на место.

— Отец дома?

— Не, — Гоша потянулся к очередной булке с маслом, сдержавшись от едкого комментария или сальной шуточки в мой адрес. Несмотря на свой склад характера, мужчина иногда вспоминал про такое понятие, как тактичность. — Вчера звонил, сказал, что останется у своей...

Гоша запихнул булку в рот целиком, став похожим на жадного хомяка, и изобразил руками в воздухе очертания женской фигуры. После чего с похабной ухмылкой указал в сторону работающего телевизора.

Иосиф, видимо в который раз за это утро, бросил неодобрительный взгляд в сторону мужчины, после чего утвердительно кивнул, обращаясь ко мне.

На экране телевизора шел прогноз погоды местного телеканала. Молодая девушка с пухлыми губами и внушительным размером груди передвигалась слева направо и наоборот, демонстрируя зрителям не только регионы России, но и свою облегающую округлые ягодицы узкую юбку и походку от бедра. Светлые волосы девушки были уложены в крупные кудри, которые забавно пружинили в такт каждого шага. Синхронно вместе с грудью. Длинные наращенные ресницы смотрелись противоестественно, а сладкий голос с экрана телевизора казался писклявым. Девица с именем "Снежана Прекрассная" в правом нижнем углу экрана переигрывала.

Мне хватило нескольких ее предложений, чтобы сделать однозначные выводы по поводу воспитания, культуры, ума и характера. Девица была явным примером присказки про деревню и девушку*. Вульгарна, недалека, с явными проблемами в произнесении некоторых звуков и постановке ударений в словах. Девица путала регионы России с заученным текстом, то и дело указывала на электронной карте позади себя не ту область, край или город, и каждую свою заминку сопровождала быстрым морганием и губками-уточкой.

— Ее ведь даже, кажется, не Снежаной зовут, — в конце концов, я не выдержала.

— Ага, — Гоша к этому времени уминал уже пятую булку. — Снежана Прекрассная — это псевдоним. Зовут красотку Тамарой Безвольских.

— И сколько пластических операций оплатил для нее отец?

— Четыре! Сиськи, ребра, нос и скулы. Губы и ресницы она сама накачала и нарастила.

— Ей же двадцать лет всего!

— Девятнадцать с половиной, — невозмутимо поправил Гоша, после чего не выдержал и заржал. — Да брось, ты что — пуританка какая?! Ну, трахается эта пигалица с твоим отцом за бабки, закон же это не запрещает?!

— Георгий! — Возмутился Иосиф, от которого мужчина только рукой отмахнулся.

— Зато у нее рейтинги и популярность. А еще, по словам стилиста и пиар-менеджера Виктора Алексеевича, ее кудрявая блондинистая головка неплохо смотрится с его выходным костюмом. К галстуку и бабочке подходит, ага.

— У моего отца есть пиар-менеджер?!

— Суровая необходимость двадцать первого века!

Я присела на стул рядом с Гошей и подумала, что что-то в этой жизни пропустила. И это не было связано с фактом наличия у моего отца любовниц младше его лет на тридцать. В конце концов, он оставался мужчиной, а я была не настолько наивна, чтобы поверить, будто можно хранить верность любимой женщине после двадцати лет со дня ее смерти.

Но мужские мозги были устроены иначе. С точки зрения отца, он был предан моей матери до сих пор — не женился, не приводил своих любовниц в особняк, не пытался их познакомить со мной. А то, что мужчина тратил на пассий деньги — в конце концов, он их заработал, да и общее благосостояние никак не страдало из-за этой статьи расхода.

— Кстати, — Гоша дожевал очередную булку, вытер жирные руки о скатерть, хотя рядом лежала свернутая салфетка, поднялся и спешно покинул столовую, закричав вслед, — Я нашел инфу по той тетке, о которой ты говорила!

Я встретилась взглядом с Иосифом и неопределенно пожала плечами:

— Гоша — такой Гоша!

Пожилой дворецкий ухмыльнулся и, взяв пульт от телевизора в руки, переключил канал.

— Вот, — спустя пару минут вернувшийся в столовую начальник службы безопасности сунул мне в руки плотную картонную папку. — Нашел, что просила и даже больше!

Гоша снова занял свое место и принялся есть. Иногда мне казалось, что у него вместо желудка — черная дыра. Мужчина обладал поистине волчьим аппетитом.

Я открыла папку.

На первой странице находилась краткая биографическая справка — имя, фамилия, отчество, возраст, дата и место рождения, адрес места проживания и регистрации, информация об образовании и всех местах работы.

Долговой Ренате Константиновне было тридцать пять лет. Родилась и выросла она в "столице", здесь же получила высшее педагогическое образование по профессии учитель географии. Последним местом работы была вторая "столичная" гимназия. На данный момент Рената Константиновна находилась в оплачиваемом отпуске.

Рядом с этой графой стояла отметка о том, что женщина подала заявление об увольнении по собственному желанию, которое в данный момент находилось на рассмотрении у начальства.

Я пробежалась взглядом по строчкам с именами родителей Ренаты Константиновны и их кратким биографиям, и не найдя ничего интересного, перевернула страницу.

Женщина была пятнадцать лет замужем за сорокалетним предпринимателем Долговым Алексеем Олеговичем. Мужчина занимался поставкой европейских кондиционеров последние семь лет, имел среднее специальное образование по профессии инженер холодильных установок и последние несколько месяцев, опять же судя по отметке на полях, жил отдельно.

Я снова перевернула страницу, не заостряя внимание на родителях мужчины. Его портрет — среднестатистического семьянина — был мне понятен и без углубленного изучения родственных связей и корней. Тем более, интуиция на этом не настаивала.

Сына Ренаты Константиновны и Алексея Олеговича Долговых звали Николаем. Тринадцать лет. Мальчик учился в шестом "В" классе в гимназии, в которой преподавала мать, состоял в юношеской сборной по плаванью, являлся трехкратным призером городского и областного соревнований.

На полях я нашла очередную отметку — Николай Долгов умер двенадцатого марта. Через неделю после своего дня рождения.

Я снова перевернула страницу.

Гоша раскопал документы о финансовом состоянии семьи Долговых — выписки с личных счетов мужа и жены, со счета ИП*, зарегистрированного на мужа, документы о собственности на квартиру и машину.

Долговы имели средний доход и без проблем могли позволить себе в любое время года семейную поездку за границу. Тратили деньги члены семьи экономно — видимо то, что Рената сказала Зо о муже, контролирующем каждую копеечку, было правдой. Я не увидела в этом ничего плохого — у Долговых не было кредитов и других долговых обязательств — опять, судя по пометке на полях, квартира и машина были куплены не в ипотеку. Основным кормильцем семьи являлся Алексей Олегович.

Однако услуги Зо Долговы позволить действительно не могли. Гонорар подруги за работу превышал годовой доход семьи.

Я пробежалась взглядом по расходам, согласно выписке с личного счета Ренаты Константиновны, и обратила внимание на одинаковые суммы в несколько десятков тысяч рублей, которые женщина снимала после смерти сына раз в три дня регулярно, пока счет не опустел. Денежные средства мужа такое разорение не постигло.

Можно было предположить, что к этому моменту Алексей Олегович уже жил отдельно и о "нуждах" жены — свидетельства о разводе в папке не было — не знал.

Я перевернула страницу. Гоша решил просветить меня и о состоянии здоровья Долговых, собрав их краткие медицинские данные.

Алексей Олегович был здоров, не считая плоскостопия и аллергической реакции на кошачью и собачью шерсть. Рената Константиновна отнюдь — едва ли не каждый зимний сезон ложилась в больницу с подозрением на воспаление легких. А вот их сыну Николаю досталось поистине богатырское здоровье — крепкий иммунитет, никаких проявлений аллергии. Гоша отметил на полях, что последний раз мальчик болел в детстве — ветрянкой.

Не до конца разобравшись, для чего мужчина уделил внимание этому разделу, я перевернула страницу и обнаружила материалы уголовного дела, возбужденного по факту смерти Николая Долгова.

Гоша достал документы о вскрытии, протоколы осмотра места преступления и допроса свидетелей и подозреваемых.

Причиной смерти стала естественная остановка сердца. Судмедэксперт указал на отсутствие заболеваний или патологий сердечно-сосудистой, а также других систем, которые могли оказать влияние на работу сердца или привести к его остановке. Иными словами — мальчик был полностью здоров, просто однажды умер. Судмедэксперт также указал на небольшую кровопотерю, не смертельную — примерно как при сдаче крови донором, и шестнадцать обуглившихся ран-символов, как после ожога, на теле.

Я вздрогнула, взяв в руки протокол осмотра места преступления.

Николая Долгова нашла компания дворников, вышедших на смену, утром двенадцатого марта в дальнем углу Центрального парка. Мальчик лежал на асфальтированной площадке недалеко от скамеек, раскинув руки и ноги, и был обнажен. Вокруг тела на асфальте темно-бордовой жидкостью был нарисован правильный пятиугольник в форме звезды, в углах которого этой же жидкостью были начерчены неизвестные символы. Позже экспертами было установлено, что темно-бордовая жидкость является кровью, принадлежащей самому Николаю Долгову и изъятой у него за несколько минут до смерти. На самом теле были зафиксированы шестнадцать знаков-символов в виде обуглившихся ран, похожих на ожоги.

Судмедэксперт, обследовавший тело на месте преступления, установил, что Николай Долгов умер в промежутке между одиннадцатью вечера и часом ночи.

Протоколы допросов свидетелей и подозреваемых я просмотрела мельком, здраво полагая, что полиция или следственный комитет не в состоянии отыскать настоящего убийцу.

Одноклассники и друзья по секции заявляли, что врагов с оккультными увлечениями у мальчика не было, учителя относились к нему с пониманием — как к сыну коллеги, который регулярно защищал честь гимназии и зарабатывал медали.

По навету бившейся несколько дней в истерике матери полицейские проверили тирана-отца, который, якобы не принимая выбор сына в плане профессии, поступил по образу и подобию Тараса Бульбы*. Но единственная зацепка оказалась ложной — у Алексея Олеговича на время смерти сына было алиби — и дело закрыли за отсутствием состава преступления.

Сдерживая внутреннюю дрожь, я открыла последнюю страницу.

Здесь были фотографии семьи Долговых — Ренаты Константиновны, Алексея Олеговича и Николая.

Перебирая запечатленные на бумаги памятные моменты, я нашла две фотографии — портрет Николая Долгова крупным планом и снимок с места его убийства.

Мальчишка был красивым, улыбчивым, с коротко стриженными взъерошенными волосами и голубыми глазами. Глядя на его лицо, я подумала, что он наверняка любил шутить и смеяться, дружил со всеми, с кем сводила его жизнь. Подобного рода люди были законченными оптимистами.

Спортивные успехи говорили о том, что Николай Долгов умел соперничать, побеждать и добиваться целей. Но, скорее всего, делал это по-честному, не нарушая и не обходя правил. Думаю, у него было много завистников, но как это бывает с законченными оптимистами зачастую, мальчишку они не волновали. И наверняка не сильно беспокоили.

В свои тринадцать Николай Долгов был звездой. Если не всей школы, то, как минимум, класса.

Смерть мальчишки была жестокой и незаслуженной. Впрочем, как и совершенно непохожего на Николая Долгова Станислава Рыбчика. Вряд ли жертвы были из одной компании или знали о существовании друг друга.

Судьба — стерва.

Но что-то Николая Долгова и Станислава Рыбчика явно объединяло. Помимо имени убийцы, о котором я догадывалась.

_____

* Полтора землекопа — фразеологизм, отсылка к книге Л. Гераскиной "В стране невыученных уроков" и одноименному мультфильму.

* ОБЭП — Отдел по борьбе с экономическими преступлениями.

* В данном контексте Оксана имеет в виду известное выражение "Можно вывести девушку из деревни, а вот деревню из девушки никогда".

* ИП — аббревиатура организационно-правовой формы ведения бизнеса, расшифровывается как индивидуальный предприниматель.

* В данном контексте Оксана имеет в виду знаменитую фразу из произведения Н.В. Гоголя "Тарас Бульба": "Я тебя породил, я тебя и убью!"

ГЛАВА 3

Трижды умолял я Господа о том, чтобы оно оставило меня, но он сказал мне: "Довольно тебе моей незаслуженной доброты, потому что моя сила обретает совершенство в слабости".

(2Кор., 12:8-12:9)

Наши дни

Утро понедельника принесло обещанную накануне синоптиками весну. Погода прогрелась до плюс пятнадцати; выглянувшее из-за облаков солнце подтопило остатки снега, превратив его в лужи и ручейки; легкий теплый ветерок навевал хорошее настроение оптимистам и обещал удачную неделю.

Пробегая под звуки трансовой музыки в наушниках по парковым тропинкам в сторону школы, я почти ненавидела этот день. За то, что свежему утреннему воздуху, веселому чириканью птиц и мерному шелесту деревьев было плевать на смерть двух ни в чем не повинных мальчиков. Природа чествовала жизнь и новое рождение, а где-то за несколько десятков километров отсюда кто-то, и я боялась произнести это имя вслух, натачивал оружие, чтобы в ближайшее время в полночь провести смертельное обращение над Станиславом Рыбчиком. Интуиция безжалостно вопила мне об этом.

Все выходные я провела в размышлениях о неотвратимости судьбы и ее насмешке в виде совпадений. Хотя, мне ли верить в них?!

Клиентка Зо оказалась связана с падением о смерти мальчика. Случайно ли? Интуиция подсказывала, что нет. И это пугало вдвойне до дрожи в коленках.

Единственная ниточка между двумя погибшими мальчиками — смерть Станислава Рыбчика я воспринимала как уже совершившийся факт — имя убийцы, которое напрямую касалось и меня. Это вполне логично объясняло и появление того клятого падения и Ренату Долгову с ее горем.

Сила хотела, чтобы я знала о произошедшем. Жаль только, что Сила не обладала достаточным количеством такта, чтобы сообщить мне о срыве... чтобы сообщить мне о его срыве более деликатно. Без жертв.

И теперь в который раз мне предстояло решить, что со всем этим делать. Отгородиться? Как я с успехом это делала в последние годы, или пуститься во все тяжкие?! В борьбу, которая, по сути, могла оказаться уже бессмысленной.

Я ненавидела, когда мои слова звучали настолько пафосно и высокоморально. Большую неприязнь вызывали только мысли, облеченные этими оттенками.

Но правда вызывала боль, вопросы и почти нестерпимое чувство вины.

На завтрак я вернулась взвинченной и расстроенной. Правда у самого порога все-таки смогла совладать со своими чувствами и внутренним раздраем, чтобы изобразить перед домочадцами холодную спокойную уверенность и деловую сосредоточенность. В этот раз раскусить меня не удалось даже Иосифу.

За столом мы обменялись с отцом планами на день — дань вежливости и этикету, поверхностно обсудили ситуацию с "Бристолем", перекинулись парой слов о погоде с Иосифом и о новинках кинопроката с Гошей.

Наш начальник службы безопасности горячо советовал сходить на новый боевик с его кумиром в главной роли. Впечатленный качественно поставленными сценами рукопашного боя Гоша с упоением расписывал прочие достоинства фильма — сюжет, режиссерскую работу и игру актеров. Делая очередной глоток кофе, я смотрела на него в этот момент с почти искренней снисходительной улыбкой и думала о том, что о своих пассиях и приключениях на любовном фронте Гоша обычно рассказывал с меньшим пылом и увлеченностью.

Когда завтрак был закончен и отец с Иосифом покинули столовую, обсуждая на ходу аспекты финансирования домашнего хозяйства, я попросила Гошу взглядом задержаться, и в который раз за последние несколько дней обратилась к нему с просьбой:

— Можешь собрать еще одно досье?

Мужчина одарил меня неожиданно серьезным взглядом.

— На кого?

— Его зовут Станислав Рыбчик. Тринадцать лет. Живет и учится в "столице". Из особых примет... Я знаю, что у него есть читательский билет в городскую библиотеку.

— Ты сейчас шутишь?! — нахмурился Гоша.

— Я вполне серьезна.

— Зачем тебе досье на тринадцатилетнего пацана?! — почему-то привычного любопытства я в Гоше разглядеть не смогла. Вместо нее в выражении его лица присутствовала мрачная обеспокоенность. — Оксана Викторовна, чтобы ты не задумала, до шестнадцати лет — это незаконно. А лучше потерпи-ка до восемнадцати!

Вспылить мне не позволило внутреннее хладнокровие.

— Просто собери досье. И, пожалуйста, обрати свое особое внимание на то, были ли знакомы Станислав Рыбчик и Николай Долгов!

Я выбрала свою профессию в четырнадцать лет в школе на уроке литературы во время написания сочинения "Кем я хочу стать в будущем?".

Задумавшись над своими личностными качествами и соотнеся их с желаниями и представлением о взрослой и самостоятельной жизни, я поняла, что карьера в сфере юриспруденции будет идеальным выбором.

Моими любимыми предметами были обществознание и история. Пожалуй, только их я посещала и учила с искренним удовольствием. Позже в университете к этому скромному списку прибавилась логика.

Мне нравились факты, структуры и понятные обозначенные нормы морали и поведения. Пожалуй, если бы я рассказала об этом психологу, к которому Миша как-то отвел меня, одним сеансом дело бы не закончилось. Этот шарлатан — цитируя Зо — обязательно провел бы очередную параллель с гаптофобией и еще больше уверился бы в том, что в детстве надо мной издевался отец.

Вряд ли психолог понял бы мое желание к конкретизации и однозначности. Я почти физически слышала его возможную лекцию на тему неправильности в отношении четкой границы между хорошим и плохим, черным и белым. Но полагаю, что узнай этот шарлатан о нашем домашнем иерархическом спектакле, он авторитетно заявил бы, что причина моей привязанности к подобному образу поведения и жизни, кроется именно в нем. И оказался бы прав. Частично, беря во внимание погрешность в отношении того, что помимо юриста, я была еще и ведающей с довольно обременительными личными способностями.

Наверное, поэтому мне сложно было заниматься семейным или уголовным правом. Все конфликты, которые у людей возникали на этом поприще, были слишком личными и всегда слишком неоднозначными.

Я отложила свой диплом о высшем образовании, в который бездумно вглядывалась последние полчаса рабочего дня, пытаясь настроиться на трудовой лад, и глубоко вздохнула.

На душе бушевал раздрай, омываемый чувством бесконечного беспокойства. Я не могла отделаться от мыслей о мальчиках, факте их гибели и имени убийцы. Набатом внутри звучал приговор о том, что во всем виновата я.

Если бы четыре года назад я поступила по-другому... Если бы четыре года назад я трусливо не сбежала, оправдываясь мыслью о том, что устала быть сильной...

В голове неумолимым роем жужжало огромное количество "если".

Наконец, я сдалась. Подхватив сумку, убрала диплом в рабочий сейф и буквально выбежала из собственного кабинета, едва не столкнувшись с собирающимся домой Иваном.

— Ой! Оксана Викторовна, простите, пожалуйста, — парень неловко отступил и, запутавшись в собственных ногах, едва не навернулся. — Вы уже уходите?! А утром вроде бы говорили, что останетесь поработать подольше сегодня?!

— Да, — я передала секретарю ключ от своего кабинета. — Ухожу. У Мыльникова с ребятами проблем нет, так что закончим с "Бристолем" вовремя. Проследи, чтобы все наработанное за сегодняшний день оказалось на моем столе к утру и закрой кабинет.

— Будет исполнено, — важно отрапортовал парень.

Посмотрев в его светлые глаза, я ощутила укол совести из-за того, что не могу рассказать парню правду, касающуюся его будущего. И изменить эту правду тоже не могу.

К Червоточному кварталу я подъехала уже затемно. По дороге в "столицу" такси попало в пробку — вечерний час пик из страждущих, спешащих с работы домой.

Расплатившись с вежливым водителем, пожелавшим напоследок всего доброго, я выбралась наружу и, хлопнув автомобильной дверцей, с содроганием посмотрела на пустынную улицу.

Червоточный квартал и в светлое время суток выглядел пугающе, а уж в темное — становился похож на декорацию к фильму ужаса.

Дома здесь стояли старые и с виду казались заброшенными — выбитые окна, кое-где заколоченные двери, граффити в виде странных пугающих символов на потемневшем от времени кирпиче, потусторонний скрип и холодящий жилы ветерок.

Дореволюционные двух— и трехэтажки чередовались с особняками в викторианском стиле. Полагаю, если бы кинорежиссеры собрались бы снять историю про русскую семейку Аддамс, то в качестве основной площадки, выбрали бы этот район.

Пришлых здесь не бывало. Горожане — те, что из людей, побаивались этого места, благоразумно обходя и объезжая его стороной. Насколько я знала, даже ребята из криминальной сферы стремились лишний раз не совать сюда нос. Люди в Червоточном квартале долго не жили.

Несмотря на пугающий внешний облик и поистине отталкивающее первое впечатление, квартал был обитаемым. Местные — ведающие, прятались в глубине, за нелицеприятным фасадом, где могли творить все, что угодно. Улица жила по своим законам, которые резко отличались от прописанных в государственных кодексах.

Власти с существованием Червоточного квартала мирились. Думаю, кто-то из высокопоставленных лиц города знал о ведающих и, цитируя Цицерона, пытался поддерживать, таким образом, худой мир*.

Преступления, совершенные на этих улицах, полицейские не расследовали — уголовные дела закрывались за отсутствием события преступления и со специальной пометкой складывались в архивные папки. Мол, никто ничего не видел, значит, ничего никогда не происходило.

Посмотрев на события с этой точки зрения, можно было с уверенностью заявить, что родственникам Николая Долгова и Станислава Рыбчика еще повезло. Если бы тела мальчиков нашли в Червоточном квартале, то полагаю, полицию даже вызывать не стали бы. Хотя, в таком случае, тела вообще бы не нашли. Местные не любили шумиху, бесполезную возню и нарушение их спокойствия. Ради последнего они готовы были самолично уничтожить тела и все сопутствующие преступлению улики.

Я прошла несколько десятков метров вперед и свернула к заброшенному на вид подъезду трехэтажного дома.

Деревянная входная дверь, частично разбитая, болталась на одной петле и противно скрипела при каждом даже легком дуновении ветерка. Окна были заколочены досками крест-накрест. Под ними на асфальтированной отмостке валялись огромные куски битого стекла. Подъезд зиял беспросветной черной дырой.

Совладав с нервозностью, я вошла внутрь, поднялась по скрипучим и таким же разбитым деревянным ступеням на второй этаж и, остановившись у двери с ободранными кусками потертого дерматина, постучала.

Открыли мне сразу. На пороге квартиры показалась квадратная морда двухметрового бугая:

— Кто такая?

— Я к Феликсу.

— Кто такая? — охранник не унимался.

Я не спешила знакомиться. Бугаи у Феликса долго не задерживались — опасная работа. Ребята в полном составе менялись раз в три месяца или чаще. Порой и сам Феликс демонстративно не запоминал их имена — расходного, по его мнению, материала.

— Я к Феликсу! — мой тон был холодным и командующим, а маска на лице — серьезно-сосредоточенной. Несмотря на внутреннее ощущение хождения по тонкому лезвию, которое подтверждалось подсказкой со стороны интуиции, в данный момент я не имела права показать слабину.

По лицу мужчины пробежала тень. Полагаю, бугай уже имел счастье столкнуться с хрупкими на вид девушками ведающими, которые одним быстрым движением рук могли переломить шею. Или заставить задохнуться. Или захлебнуться. Собственной кровью, например. Фантазия у некоторых ведающих была безграничной.

Несмотря на легкое сомнение — бугай был человеком от кончиков волос до кончиков ногтей на ногах — мужчина решился настаивать на своем:

— Кто такая?!

Рвение и смелость вызвали у меня уважение.

— Савва! — наш бессмысленный диалог прервал старческий немощный, но громкий мужской голос из глубины квартиры, — пропусти даму!

На лбу бугая возникли две глубоких складки. Буркнув негромко: "Я — Сева, вообще-то!..." и добавив нелицеприятное высказывание, мужчина распахнул дверь и отступил в сторону.

Я вежливо снисходительно улыбнулась.

Узкий длинный коридор был освещен, казалось, что несколькими тысячами свечей — большими и маленькими, толстыми и тонкими. В воздухе стоял густой запах парафина. Электричества в квартире не было — насколько я помню, Феликс обмолвился лет пять назад, что дом признали аварийным и обесточили. То же случилось с центральным отоплением.

Я прошла вперед. То ли Савва, то ли Сева с лязгом закрыл дверь, и буквально через полминуты поравнялся со мной у входа в... назовем ее "гостиной".

Я знала, что в этой квартире было как минимум три комнаты, не считая тех помещений, которые задумывались как кухня и ванная с туалетом. В других я не имела "чести" бывать — да и желания тоже. Но полагаю, они не сильно отличались от места, в котором Феликс принимал гостей.

Здесь было неуютно: ободранные куски старых пожелтевших от времени обоев, два заколоченных окна на внешней стене, плесень, вздыбленный старый пол с остатками видавшего виды напольного покрытия — дубового паркета "елочкой". По всему периметру горели свечи, как в коридоре. Из щелей досок, которыми когда-то заколотили выбитые окна, дул прохладный воздух. В атмосфере чувствовался насыщенный аромат парафина, нафталина и общей затхлости и заброшенности пространства.

Переступив порог комнаты, я под насмешливым взглядом хозяина прошла к середине и, скрестив руки на груди, осталась стоять.

Феликс в обнимку с двумя молодыми девицами — лет семнадцати-восемнадцати на вид, никак не старше — возлежал на огромном матрасе, разложенном на полу. Другой мебели в комнате не было. Голую грудь старика прикрывал чистый обрез ткани, который, судя по смутившимся лицам обнаженных девиц, он только что отобрал у них. Чтобы соблюсти видимость приличия, как я поняла. Однако в свете огромного количества свечей вся сцена выглядела в любом случае нелицеприятно.

— Оксаночка! — хриплый голос Феликса выражал подобие отцовской радости от встречи с блудной дочерью. — Давненько не виделись! Как великолепно, что ты зашла! Присоединишься?

— Воздержусь, — я смерила троицу холодным взглядом. — Я по делу.

— Как всегда, как всегда.

Старик взглядом отдал команду стоявшему до этого момента у двери бугаю — то ли Савве, то ли Севе. Мужчина оказался рядом вмиг, наклонился над подобием кровати, подхватил обеих девиц под руки и буквально волоком вытащил их в коридор, не обращая внимания на визг и ругательства.

Я с легким неодобрением и брезгливостью посмотрела им вслед.

Девицы были ведающими.

— Молоденькие, — нарочито причмокивая, посетовал Феликс. — Только недавно в "столице". Пришли искать покровительства. Сами-то безродные.

Я повернула голову и поймала улыбку на лице старика. В достаточной степени искреннюю, если ты видел Феликса впервые, и настолько же лживую, если знал его уже не один год.

На вид Феликсу было глубоко за семьдесят. Однако точный его возраст никто не знал: шептались, конечно, что старику уже давно перевалило за сотню, но официальных предположений вслух не высказывали. Боялись непредсказуемой реакции Феликса.

Лицо старика было непропорциональным и уродливым: испещренным морщинами, шрамами и пигментными пятнами. Глаза казались впалыми в глазницы, скулы выпирали, щек практически не было, а нос выступал вперед настолько, что иногда представлялось, будто он свисал над верхней губой. Брови отсутствовали, как практически и все волосы на голове — до такой степени они были редкими.

При ходьбе Феликс прихрамывал на левую ногу, отчего его итак невысокий рост — как у меня — казался на порядок ниже. Телосложение у старика было худощавым и "костлявым", как у человека только что сбежавшего из концлагеря.

Со стороны Феликс представлялся немощным, заслуживающим жалости, сочувствия и помощи. Прекрасно понимая, какое впечатление он производит на окружающих, старик тонко играл с людьми и ведающими с помощью своего образа — хитростью и обманом добивался желаемого.

Феликс обладал железной волей, невероятным цинизмом и расчетливостью, упивался властью, не гнушался любых средств в охоте за ней, разменивал людей точно монеты. Его настоящий не прикрытый лицемерной улыбкой и добротой взгляд внушал страх и заставлял даже ведающих с высоким потенциалом держаться в обществе Феликса настороже.

Старик был человеком. И при этом в "столице" считался и называл себя главой всех проживающих в этом городе ведающих. Как он добился такого звания, я не знала и не уверена была, что хотела знать.

Со своими обязанностями Феликс справлялся великолепно: держал в ежовых рукавицах бунтарей, продвигал с меценатской щедростью талантливых и перспективных ведающих, сохранял нейтралитет между презираемыми им людьми и сообществом ведающих — родами и теми, кто держался одиночками.

Встав с подобия кровати, старик натянул на голое тело шелковый халат с запахом — я выдержала его прямой взгляд, обратив мельком внимание на то, что халат стоил состояние, и, прихрамывая, подошел ближе.

Я помнила, что на самом деле Феликс был богат. Возможно даже богаче, чем мой отец. Но контраст между дорогим предметом одежды и постельным бельем, хоть и чистым, но состоящим в основном из лоскутов с необработанными краями, все равно резанул глаза.

— Что за дело? — он остановился в десяти сантиметрах от меня, вторгаясь в личное пространство и оставаясь на грани приличия.

— Я видела убийство с помощью непонятного мне обращения.

— Любопытно, продолжай.

— Оно было похоже на обращение о призыве. Но странное. В качестве Дара использовалось тело ребенка — тринадцатилетнего мальчика. Дар был помещен в правильную пентаграмму, начерченную кровью. В углах, как обычно — символы усилителей-проводников Силы. А в центре... На самом мальчике были начерчены неизвестным оружием незнакомые мне сигиллы. После проведения обращения следы от него, включая тело мальчика, остались на месте. Слышал о чем-нибудь похожем?

— Если только не в Червоточном квартале, — задумчиво причмокнул старик. Его костлявая рука обхватила подбородок и, почесывая его, он отошел к окнам. — Червяка уже убили? Или это очередное твое видение из будущего?

Я внутренне скривилась — червяками или слизняками Феликс и все высокомерные ведающие, которых, к сожалению, было большинство, называли людей.

— Падение, — мягко поправила я, не заостряя внимание на очередном витке конфликта конфессий. — Я хотела узнать, не случалось ли похожего до этого момента.

— Червяки мрут каждый день, — философски отметил старик.

— В подобных обращениях?!

— Ну, о таком, которое ты описала, я не слышал, — Феликс развернулся и в упор очередным немигающим пронизывающим насквозь взглядом посмотрел на меня, — а собственно в чем его особенность? Я пока не услышал ничего интересного для себя. Кроме того факта, что этим обращением интересуешься ты. Что-то не так с оружием, которым были нанесены сигиллы? Или с самими сигиллами? Во многих родах ведающих есть сигиллы, которые были разработаны основателями родов и неизвестны никому кроме их потомков. Или дело в том, что Сила не забрала Дар — тело малолетнего червяка?! Это можно объяснить тем, что обращение не сработало — над ним трудился какой-то профан.

— Дело в оружии и сигиллах, — призналась я, тщательно подбирая слова. — Сигиллы на тело мальчика нанесли чем-то острым и очень горячим — ранки были покрыты черной корочкой. Может, правда, лезвие было смазано какой-то химической смесью, которая вступила в реакцию с кровью и в результате образовалась корочка?! Или это могло бы зелье неизвестного мне состава. Тут я не уверена.

— А сигиллы? Что, по-твоему, с ними не так?

— Что-то. Они неправильные, я не могу это объяснить, Феликс. Считай, опять интуиция.

— Но тебе важно узнать, появлялись ли эти сигиллы до сегодняшнего дня где-то еще?! — обмануть главу сообщества ведающих оказалось непросто. Суть старик ухватывал великолепно. — Или появлялось ли где-то еще такое оружие?!

— Или были ли совершенны подобные убийства еще, да.

— Савва! — громкий крик Феликса разрезал напряженную атмосферу серьезного разговора тет-а-тет.

Через несколько минут в комнате снова появился уже знакомый мне бугай с блокнотом и ручкой. Я подумала, что он либо подслушивал нашу беседу с Феликсом под дверью, либо слишком хорошо знал своего хозяина, его голосовые интонации и предугадывал желания.

— Нарисуй мне эти сигиллы.

Под тяжелым взглядом главы сообщества ведающих бугай робко протянул мне в руки принесенные предметы. В его глазах отразилась нерешительность вкупе с любопытством. Я подумала, что это могло быть связано с тем, что то ли Савве, то ли Севе рассказали о том, кем я была и какими личными способностями обладала.

Память услужливо воспроизвела перед глазами картинки из падения и фотографии с места убийства Николая Долгова. Не сомневаясь ни минуты, я воспроизвела все сигиллы, несмотря на то, что их начертание оказалось непростым.

Феликс вновь приблизился и буквально через мгновение после того, как я нарисовала последнюю черточку в последнем символе, выхватил у меня блокнот и задумчиво всмотрелся в каждую сигиллу.

— Любопытно-любопытно. Однако, несмотря на наше плодотворное сотрудничество в прошлом, — Феликс снова причмокнул, а я едва не скривилась, — с этим делом я тебе вряд ли помогу. Если обращение было проведено не в Червоточном квартале — а это так, иначе я уже был бы в курсе, то меня оно не касается. Про подобные сигиллы я не слышал, а острое оружие, которое вызывает ожог — это что вообще, по-твоему, должно быть? Раскаленный нож, меч, рапира?!

Я обмерла. Дыхание сперло. Ладо ни в тонких кожаных перчатках заледенели.

Кто дернул меня обратиться с этим вопросом к Феликсу?

Я была готова сорваться и убежать. Или остаться и драться до последней капли крови, вспоминая все приемы рукопашного боя, которые знала. Только, не уверена, надолго ли бы меня хватило — одну против десяти или двадцати охранников Феликса.

Тем временем старик громко расхохотался, чествуя, таким образом, собственное чувство юмора.

— Догадка с химическим раствором или зельем кажется мне куда логичнее. И в отличие от тебя я могу назвать с десяток рецептов, которые помогут добиться такого эффекта. Но это уже не моя юрисдикция, как я и обозначил раньше! Если только червяка из твоего падения не принесут в Дар в Червоточном квартале?!

— Нет.

— Ну, вот и ладненько, Оксаночка. А сигиллы, — Феликс снова посмотрел в блокнот, — они больше похоже на каракули. Вот и вся неправильность.

От необходимости ответить меня избавил звонок телефона.

Скомкано извинившись, я дрожащими от волнения руками открыла сумку и попыталась найти в ней сотовый. Получилось, но не сразу. К моему сожалению, Феликс обратил на это внимание.

Меня искал Миша.

Ответив на вызов, я коротко, не давая возможности оппоненту что-либо сказать, бросила: "Сейчас не могу говорить. На встрече. Позже перезвоню", и отключилась.

— А я слышал, вы расстались, — прокомментировал ситуацию, привычно причмокнув, Феликс. — Ты вроде бы укатила в родной городишко, а наш... хм... общий знакомый бросился, так сказать, в омут с головой. Бизнес, то бишь.

— Тебя это не касается! — жестко ответила я, убирая телефон обратно в сумку.

— А знаешь, — Феликс неожиданно улыбнулся. Слишком радостно и приятно, чтобы заставить меня еще больше насторожиться и внутренне похолодеть. — А я, пожалуй, поспрашиваю насчет неизвестных обращений, убийств малолетних червяков и этих вот каракуль. Вдруг, и правда, чего-нибудь в последнее время в "столице" происходило?! Хоть какое-то разнообразие в нашем сером болоте.

Уходила я от Феликса в смешанных чувствах. С одной стороны помощь главы сообщества ведающих была неоценима, с другой — пугала цена этой помощи и излишняя заинтересованность в некоторых аспектах, которые могли всплыть в этой истории и о которых, я предпочла бы, чтобы Феликс не знал. Его внимание могло сыграть со мной, моими близкими и дорогими людьми опасную шутку.

Вызвать такси в Червоточный квартал в одиннадцатом часу вечера было невозможно. Если водители из моего коттеджного городка не знали о дурной, еще мягко сказано, репутации этого места, то работники "столичного" таксопарка придерживались пословицы: "Береженого Бог бережет", и даже за десятикратную плату не заезжали на эти улицы. Ближайшая остановка такси была возможна только на Главном проспекте. До него мне предстояло пройти пешком около двадцати минут.

Заметно похолодало. Червоточный квартал безмолвствовал, и эта тишина меня обнадеживала. Звуки в этом месте могли также сулить опасность.

Я отошла от дома Феликса буквально на пару сотен метров, когда услышала шаги. Ровные уверенные большие. Мужские.

Машинально потянувшись к голенище сапога, я осеклась в последний момент.

Оружия с собой у меня не было. В принципе и не могло быть, так как последние четыре года я прожила в мире, в котором остерегаться каждого шороха, шума, звука было ненормально. В мире, в котором убийства не считались обыденной суетой.

Я перекинула сумку через плечо, стянула с рук перчатки и начертила в воздухе пальцами сигиллу для отвода глаз — знак, позволяющий в любой ситуации и любом месте остаться незаметной. После чего на всякий случай попыталась припомнить слова обращения к смерти и сигиллы направленности и ограничения воздействия.

Звук шагов усиливался. Мужчина быстро приближался. Но не бежал. Я машинально отметила, что, скорее всего, это было связано с его манерой передвигаться — быстро и резко, а не с тем, что он куда-то спешил. Небольшая часть внутри меня расслабилась. Оставался шанс избежать стычки. В некотором роде я считала себя пацифисткой.

Когда из-за угла переулка показалась долговязая мужская фигура в толстовке, я поняла, что сигилла для отвода глаз не сработала. Сила не отозвалась привычно при активации.

Интуиция буквально прокричала, что второго шанса у меня не было.

Я скороговоркой пробубнила слова обращения к смерти, начертила в воздухе сигиллы направленности и ограничения воздействия. Это был самый легкий способ оглушить кого-то до бессознательного состояния.

Но Сила... снова не отозвалась.

Я дернулась в сторону к промышленному зданию с огромными разбитыми окнами-витринами на первом этаже. Времени разбираться с отсутствием отклика со стороны Силы не было.

Мне повезло остаться незамеченной. Когда мужчина приблизился к тому месту, где я стояла, стало понято, что от постороннего внимания меня спас капюшон толстовки, который мужчина надвинул так низко, что даже очертания лица невозможно было разглядеть. Да и горбился незнакомец так, будто смотрел не вперед, а в пол.

Я сделала шаг назад. Каблук сапога неудачно наступил на что-то хрупкое. Довольно громкий хрустящий звук заставил меня замереть, затаив дыхание.

Твою...

Незнакомец остановился. Выпрямился, снял капюшон толстовки и завертел головой из стороны в сторону, прислушиваясь и выискивая взглядом источник шума.

Я с трудом сдержала нервный смешок.

Мужчина на самом деле оказался молодым парнем. Высоким красивым статным, но довольно юным. Лет восемнадцать-двадцать.

У него были правильные классические черты лица — насколько я могла судить со своего места, да еще в таком тусклом уличном освещении — ровный прямой нос, густые брови, выразительные глаза, пухлые губы, приятная линия скул, подбородка и нижней челюсти. Волосы светлые — то ли русого, то ли золотистого оттенка, кудрявые, но неровно подстриженные и как-то не очень удачно зачесанные.

Под старой серой толстовкой угадывалась атлетическая фигура с красивым разворотом плеч и развитыми мышцами. Парень выглядел внушительным и сильным, но не производил впечатление качка, увлекающегося силовыми тренировками и анаболиками*. Его фигура была ладной, идеально соответствующей по пропорциям росту под два метра и гармоничным чертам лица. Если бы молодой человек сейчас замер на месте и перестал дышать, со стороны его вполне можно было бы принять за памятник какому-нибудь античному герою древних мифов.

Одежда незнакомца выглядела сильно потертой, не модной. Толстовка, судя по длине рукава, была мала парню на размер или два. Джинсы еще пару лет назад стоило бы выбросить на свалку. Ботинки — грязные и кажется с дырявой подошвой — отжили свой срок и того раньше.

Я подумала, что парень, скорее всего, бедствовал.

Сердце пропустило удар, в горле появился комок горечи. Внутренности захлестнул огромный поток чувств, в которых я не смогла разобраться с первого раза. Удивление, сочувствие, жалость, опасность, осторожность, ненависть, гнев, обреченность, смирение, ярость. Боль.

Я отвернулась, не в силах и дальше смотреть на парня. Взгляд невольно зацепился за причину шума у меня под ногами — снятую разбитую вывеску, кажется, магазина. "Магия трав".

Осторожно, оставаясь на месте, я присмотрелась к заброшенному помещению, в котором случайно оказалась.

Место было разгромлено: сломанные витрины валялись на полу, стойка с кассовым аппаратом выглядела обгоревшей, многочисленные шкафы и стеллажи у стен были заполнены битым стеклом, покрывшимся пылью, грязью и паутиной. Дверь в дверном проеме отсутствовала. Рядом висел на красной нитке латунный язычок, оставшийся от дверного колокольчика. На полу и потолке были нарисованы граффити самых разнообразных направленностей: я смогла прочитать только несколько надписей — что-то об ожившем рок-музыканте, возрождении коммунизма и о том, что мэру "столицы" — место в тюрьме. Часть окон-витрин была заколочена, часть — выбита.

Здесь действительно когда-то, лет пять назад, как минимум, располагался магазин. Судя по названию и местоположению, что-то похожее на аптекарскую или магическую лавку для ведающих. Я предположила, что магазин торговал травами и другими компонентами для отваров и обращений.

Интересно, почему он пришел в запустение?! Полагаю, что товары были востребованы, так как единственное место, в котором ведающие могли приобрести все необходимое, располагалось за чертой города: цены там были ощутимо высокими даже для моего кошелька, а дорога туда-обратно занимала весь день.

Был, конечно, еще и Феликс. Который по "доброте душевной", выражающейся зачастую в ответных услугах, мог достать все, что угодно. Но торговля с главой магического сообщества чаще всего выходила боком покупателю. Феликс умел совершать сделки, поэтому обращались к нему за ингредиентами только в особых случаях — когда требовалось что-то очень редкое и/или нелегальное.

Негромкий звук звонка телефона заставил меня отвлечься от размышлений об очередном аспекте уклада жизни ведающих в "столице" и обратить внимание на парня на улице.

Незнакомец достал из кармана сотовый — в отличие от одежды телефон парня был новым, дорогим, последней модели — и не глядя на экран, поднес к уху и негромко заговорил. Слов со своего места я различить не смогла, но тембр голоса парня мне понравился — красивый, мелодичный, с переливами. Если бы на свете существовал эталон голосов, думаю, незнакомец оказался бы непозволительно близок к нему.

Разговор завершился через минуту. Бросив последнюю резкую фразу абоненту, судя по интонации, парень отключился, убрал телефон в карман толстовки, в последний раз огляделся и не найдя источника привлекшего его внимание шума, надвинул капюшон толстовки и прежними большими уверенными шагами направился своей дорогой. В обратном направлении от Главного проспекта, вглубь Червоточного квартала, в сторону выхода к Центральному парку.

В особняк я вернулась к полуночи. На душе бушевал раздрай, вызванный встречей с Феликсом, о которой я уже частично жалела, и неоднозначным впечатлением о незнакомце. Я одновременно хотела знать, кем он был, и в то же время понимала, что жизнь с этим знанием станет труднее. И не представляла, как поступить дальше.

Наверное, поэтому, обрадовавшись, что домочадцы уже разошлись по своим комнатам, я буквально влетела по лестнице на второй этаж, быстрым шагом пересекла спальню и, опустившись перед кроватью на четвереньки, достала из дальнего угла резную старинную шкатулку из темного дерева. Хотя по размеру она больше напоминала небольшую коробку.

Машинально проведя рукой по вплетенным в рисунок резьбы сигиллам отвода глаз и защиты от проникновения, вырезанными рукой матери — шкатулка фактически досталась мне по наследству — я открыла крышку и убрала в сторону небольшую бархатную тряпочку-накидку. Сверху лежала толстая тетрадь с черной кожаной обложкой — сильно потрепанная временем с пожелтевшим корешком и загнутыми уголками. Рядом стояли небольшие бутылочки из темного стекла с приготовленными когда-то отварами, аккуратно были сложены сухоцветы редких трав, собранные по нужде минералы и камни. В руки мне попался кулон матери — золотая подвеска в виде каллиграфически написанной заглавной буквы "А". Проведя пальцами несколько раз по металлическим линиям, я отложила его в сторону и достала со дна шкатулки искомый предмет — стилет семнадцатого века.

На самом деле возраст оружия был куда меньше — изготовили его по специальному заказу около шести лет назад. Но своим внешним видом стилет напоминал именно тонкий узкий кинжал Испанского Золотого века*.

У него была простая неброская ручка и такие же ножны. Клинок имел режущую кромку — лезвие, в отличие от классического варианта исполнения. Кончик оставался по-прежнему острым. Стилет мог наносить и колющие, и режущие удары.

Я достала оружие из ножен и всмотрелась в гладкую поверхность клинка. Отражение на металле в свете ночника окрасилось в багряно-красный, цвет крови — специфическое свойство этого стилета. Кинжал будто предупреждал владельца о своей смертоносности.

Я вздрогнула, но не отступила. Интуиция навязчиво нашептывала, что в скором времени стилет может мне понадобиться.

Убрав резную шкатулку обратно под кровать, я положила кинжал к себе под подушку.

А утром, собираясь на работу, почти привычно — как делала это четыре года назад — убрала стилет в голенище правого сапога.

Вторник прошел в размеренном режиме. Я сосредоточилась на работе и смогла на какое-то время отодвинуть мысли о глобальных проблемах на задний план и игнорировать сосущее чувство пустоты на задворках сознания.

А вот среда принесла новости. По всем фронтам.

В первой половине дня ко мне в кабинет в офисе буквально ввалился Гоша.

— Ну и в какую-такую херь ты ввязалась, Оксана Викторовна?!

— Не выражайся, — я оторвалась от изучения документов и подняла голову. — Что-то случилось?

Мужчина выглядел непривычно взволнованным серьезным мрачным и даже капельку напуганным.

— Издеваешься?! — рявкнул Гоша. И преодолев несколько разделявших нас метров за два шага, бросил на мой стол папку.

— Это что?

— Это я у тебя должен поинтересоваться, что ЭТО!

В кабинет заглянул смущенный Иван:

— Оксана Викторовна, извините. Я предупредил, что вы сейчас заняты и никого не принимаете, но он...

— Все в порядке, Иван, — не дав договорить, успокоила я секретаря, — продолжай работать. Для остальных — я еще занята.

— Понял, — парень скрылся из виду молниеносно.

— Рассказывай, — как только мы остались одни, Гоша бесцеремонно уселся на мой рабочий стол, игнорируя кресла для посетителей. Удивительно, но при этом он не подмял под себя ни одну бумажку. — Или я иду к твоему отцу!

Мужчина был полон решимости в случае необходимости отправиться к непосредственному работодателю и, мягко выражаясь, настучать на меня. Бравада и насмешничество закончились.

Я открыла папку.

Информация о Стасе Рыбчике была собрана и сгруппирована по тому же принципу, что и досье на Ренату Долгову и ее семью: краткая биографическая справка, информация о родителях, финансах, здоровье, выписки из заведенного уголовного дела, фотографии — семейные и... с места преступления.

Я узнала, что Стаса Рыбчика убили накануне.

Тело нашли вчера в четыре тридцать утра в переулке-тупике рядом с городской свалкой. Фотографии, которые Гоше удалось достать, отражали картину, которую мне удалось увидеть в падении — мальчик был гол, лежал в очерченной кровью пентаграмме, его тело было изрезанно неизвестными мне сигиллами, нанесенными странным оружием. Точь-в-точь как Николай Долгов.

Место преступления обследовал судмедэксперт — некто "Обухов А.П.". Я вспомнила, что слышала его фамилию в своем падении. Обухов нашел одежду и читательский билет, по которому опознали мальчика. Уголовное дело завел следователь следственного комитета, выехавший на место преступления — капитан юстиции "Грачев Ю.В". Видимо, тот самый "Юра", знающий о ведающих и пригласивший для консультации одну из них. Я отметила эти два факта машинально, надеясь все же, что в будущем они мне не пригодятся. Интуиция ненавязчиво прошептала об обратном.

— Они были знакомы? — я закрыла папку и подняла голову. — Николай Долгов и Стас Рыбчик.

— Нет. Я не нашел того, что их могло бы объединять. Учились в разных школах: Николай — во второй гимназии, а Станислав — в первой. Правда, оба в шестом классе. Первый — в "В", второй — в "А". Николай был спортсменом и победителем, Станислав — типичным ботаником с очками и читательским билетом в городскую библиотеку. Он даже в музыкальную школу ходил, занимался игрой на аккордеоне. Судя по школьным отметками и достижениям, Станиславу хорошо давались биология и экология — мальчишка был неоднократным победителем школьных и городских олимпиад. А еще по субботам посещал кружок астрономии в городском планетарии. Что общего у него могло быть со спортсменом, компанейским парнем и звездой школы? К тому же другой школы?!

— Странно.

— Оксана, — вновь начал серьезно Гоша. — Ты знаешь, я за любой кипеж(15*)... Но без нарушения закона. Во что ты такое ввязалась, что просишь меня собрать информацию о двух погибших тринадцатилетних пацанах? Ты же не по уголовному праву. Ты юрист, который занимается сделками, финансами и бизнесом. Зачем тебе это серийное говн...

— Гоша! — осадила я мужчину, не дав закончить предложение.

— Ты же понимаешь, что они не сами себя раздели, разложили и украсили этими ожогами?! А потом для законченности образа еще кровью вокруг себя очертили какую-то дрянь. Я не верю в остановку сердца. Всегда есть средства, способные сымитировать естественную смерть.

— Например?

— Укол какого-нибудь препарата, который после выветриться за пару часов. Никакой эксперт, даже самый лучший, не обнаружит.

— Ты думаешь, что у Станислава Рыбчика остановилось сердце также, как и у Николая Долгова?! Записи о вскрытии в этом деле, — я кивнула на папку, — нет.

— Не переводи стрелки! Конечно, причина смети — естественная остановка сердца. Говорю же, это — серия. Кто-то в столице с периодичностью в месяц мочит мальчишек-подростков. Маньяк, помешанный на оккультизме. Или секта. Или какой-то городской сумасшедший с доступом к спецсредствам.

— Ясно. В любом случае, спасибо. И, Гоша, — я встала, — не говори ничего отцу. Он не поймет. Прошу.

— Мне не нравятся твои секреты, — ворчливо, но не злобно, прокомментировал мужчина и также поднялся. — Но так и быть, если ты не полезешь в эту историю дальше, Виктор о собранных досье не узнает.

Не прощаясь, наш личный начальник службы безопасности ушел.

Я плюхнулась обратно в кресло, чувствуя, как отступает напряжение.

Полученную информацию следовало обдумать.

В обед я набрала номер Зо.

— Привет! — бодро ответила женщина. — Ты по поводу или без? Вспомнила, наконец, про свою несчастную одинокую подругу?!

— Привет, — я улыбнулась, заходя в лифт. Для сотрудников бизнес-центра на первом этаже организовали неплохое кафе — с вкусным и весьма бюджетным меню. Большинство людей, в том числе моих коллег и подчиненных, предпочитали проводить свой обеденный перерыв там. Кроме, пожалуй, отца и Миши. Им статус начальства не позволял пить кофе меньше чем за сумму в четыре знака. — Никогда не поверю, что утром ты проснулась одна и в своей постели.

— Дорогуша, сегодня среда. Клеить мужиков в баре среди недели — моветон.

— Значит, вчера.

— Был вторник.

— Позавчера?

— Блин, а ты ведь не угомонишься?! — расхохоталась подруга. — А если серьезно, чего звонишь?

— Я по поводу Ренаты Долговой.

— Гоша собрал на нее инфу?

— Да, и я прошу тебя, Зо, откажи ей! Вообще не ввязывайся в эту историю. Там все... очень дурно воняет.

— Даже так?! Не пахнет, а воняет?

— Зо, прошу, не ерничай. Отнесись к этому серьезно. Пошли Ренату Долгову так, чтобы она о тебе даже думать забыла! Прислушайся к моей интуиции.

— Интуиция? М-м-м... — протянула женщина. — Значит, руту ты больше не принимаешь?! Обсудить не хочешь?

— Не очень, — честно призналась я. — И не переводи стрелки.

— Кто бы говорил о стрелках. А если серьезно, то объяснений, почему мне надо выгнать взашей Ренату Долгову, ты не дашь?

— Угадала.

— И собранное Гошей досье не покажешь?

— Ты сегодня не в меру проницательна.

— Учусь у лучших, — подколола подруга.

— Зо, я серьезно, не ввязывайся!

— Ладно, — якобы нехотя, согласилась женщина. — Но ты должна ценить мою покладистость! Любая другая подруга не стала бы на слово верить твоей интуиции.

Мы поболтали еще несколько минут — ни о чем, обмениваясь пикировками. Но не зло, а скорее с дружеской насмешкой. У Зо сегодня было хорошее настроение, а я неплохо умела отыгрывать роли. Как впрочем, и она. В ином случае, начистоту наш разговор по телефону грозил бы превратиться в обоюдно удобное с обеих сторон молчание и сухой обмен фактами — как при докладе.

Уже в кафе, заказав пасту, чизкейк на десерт и чашку капучино, я набрала другой номер.

— Ксана? — на том конце трубки удивился приятный мужской голос. — Что-то случилось?!

— Привет, Сэм. Я... хотела бы встретиться. Обсудить кое-что. У тебя будет время сегодня вечером?

— Э-э-э... ты меня огорошила, — признался мужчина. — Не то, чтобы я против, просто... четыре года от тебя ни слуху, ни духу, и тут звонишь и так сразу, по делу, просишь встречи?! Я в недоумении.

— Прости. Я понимаю, что моя просьба для тебя — как снег на голову, и для начала мне следовало бы извиниться и объясниться, но...

— Это сложно?! — догадался абонент.

— Как всегда, — согласилась я и нервно хохотнула. — Так что насчет встречи? Я заканчиваю работать в шесть. Через полтора-два часа смогу быть у тебя.

— Значит, работаешь... — зацепился за одно из последних слов старый друг. — И кем, если не секрет?

— Юристом. Занимаюсь сделками, договорами, контрактами...

— Тебе подходит, — в голосе Сэма я смогла услышать нотки отеческого одобрения и гордости. — Приезжай, как сможешь. Я буду рад, даже если ты ввалишься в мое кафе в первом часу ночи.

— Я знаю.

В конце рабочего дня в мой кабинет заглянул Миша.

— Я заказал нам столик в "Вечерней звезде".

Я оторвалась от изучения документов, которые полчаса назад принесли подчиненные. В деле "Бристоля" появился просвет — несколько юридических огрехов, которые были допущены учредителями и благодаря которым в суде мы имели шансы выйти почти сухими из воды.

— Приглашаешь на свидание?

— Вроде того, — Миша обошел стол, наклонился сзади и приобнимая меня руками, нежно поцеловал в шею. После чего прошептал на ухо, — Так как?

— У меня нет вечернего платья, — я повернула голову и незаметно для мужчины убрала руки под стол. Пережить очередной всплеск мыслеобразов Мишиного будущего я сегодня была не в состоянии. Одно дело, когда догадываешься о том, что удерживаешь рядом с собой человека попусту и другое — когда буквально собственными глазами видишь доказательства этого.

— Будем сегодня дерзкими нарушителями этикета! — легко хохотнул мужчина. — Я обещаю, что после того, как работники ресторана увидят оставленные чаевые, они будут приветствовать нас благожелательными выражениями лиц, даже если мы явимся на пару в мусорных пакетах!

Я искренне улыбнулась.

— Заманчиво, но, к сожалению, после работы у меня назначена встреча. Хочу взглянуть на устав(16*) "Бристоля" и протоколы собрания учредителей.

— Звучит не очень законно, — пошутил мужчина.

— Все в рамках гражданского права, — поправила я. — Так что, предлагаю встретиться на месте?! Я освобожусь часам к девяти-пол десятого.

— Договорились.

Миша поцеловал меня напоследок с терпкой нежностью, которая отозвалась горьким послевкусием на губах, после того, как он, не прощаясь, вышел из кабинета.

Закончив с делами, я встала, собрала рабочие документы в сумку: между листами с информацией по "Бристолю" вложила две собранные Гошей папки — по Николаю Долгову и Станиславу Рыбчику, перепроверила сейф, надела пару длинных перчаток и, закрыв кабинет на ключ, вышла в приемную к собирающемуся Ивану.

— Хорошего вечера, Оксана Викторовна, — складывая бумаги, дружелюбно пожелал Иван.

Взяв с его рабочего стола блок стикеров и карандаш, я написала на верхнем имя и номер телефона по памяти, после отклеила листик и вручила его в руки парню.

— Передай Мыльникову. Это — бывший сотрудник "Бристоля", у которого есть копии всех учредительных документов. Пусть Мыльников сегодня с ним встретиться в "столице" и заберет. Щедрость этого гражданина уже оплачена, — под моим серьезным взглядом, Иван ответственно кивнул. — Я хочу получить эти документы завтра утром на руки. И не распространяйся никому.

— Будет исполнено, — привычно принял мои слова к сведенью секретарь.

В такси по дороге в "столицу" у меня появилось время, чтобы подумать. На мой взгляд, даже слишком много времени — часа полтора-два, не меньше.

В понедельник вечером в Червоточном квартале Сила впервые за всю жизнь меня подвела.

Причина?

Автомобильная авария четыре года назад. Я врезалась в столб на довольно высокой скорости. Зо во время реабилитации сказала, что меня вытащили с того света чудом. И способность ходить тоже не иначе как чудом вернули. Подруга, конечно, и сама не промах — постаралась, регулярно таскала мне лечебные отвары и проводила необходимые обращения. Но Сила — не волшебная палочка и, к сожалению, наверное, не панацея.

Хотя Учение о Силе утверждало обратное.

В руках большинства ведающих Сила все-таки была ограничена рамками. Мы не могли исцелять умирающих, воскрешать мертвых, телепортироваться по щелчку пальцев... По словам Зо, это было связано с человеческим мозгом — ведающие, хоть сколько бы они не утверждали о собственной исключительности, все-таки являлись людьми. Тоже. А люди использовали возможности своего организма в целом и мозга в частности процентов на двадцать.

Еще виной отсутствия отклика со стороны Силы могла стать моя клиническая смерть. Об этом мне тоже рассказа Зо. Четыре года назад при поступлении в городскую больницу в результате все той же автомобильной аварии у меня остановилось сердце. Реаниматологи смогли его завести, но на какое-то время я оказалась на той стороне жизни.

Учение о Силе утверждало, что после смерти всех ждет бесконечное пространство без рамок, ограничений, времени; слияние сознаний друг с другом и с Силой. Люди и ведающие престанут существовать как отдельные личности, превратившись в единый симбиоз, организм, управляемый Силой. Физические тела исчезнут; останется только энергия. Или что-то нематериальное, во что сейчас обличена Сила. Что-то выше нашего понимания, сверх энергии. Своеобразная темная материя космоса.

Я не помнила, что было со мной в те минуты. Я вообще не помнила о том, что умирала. Когда я проснулась в реанимации, единственной мыслью было желание выпить ведро холодной воды. И съесть рожок мороженного. Хотя к мороженному я всегда относилась равнодушно. Много позже Зо рассказала мне об остановке сердца и спросила о том, что я видела на той стороне. А на озвученную правду, подруга, прищурившись, молча кивнула. Ее лицо в тот момент было красноречивее любых слов — мол, ага-ага, так я тебе и поверила!

А еще на Силу мог повлиять длительный прием руты. Отвар, блокирующий личные способности, оказал воздействие и на потенциал ведающей?! Я бы не удивилась. Тем более в последние четыре года я не использовала сигиллы и обращения совсем. С рабочими моментами получалось справляться самостоятельно, а бытовые проблемы за нас с отцом решали Гоша и Иосиф. Предсказуемо, что я не заметила, как из моей жизни вдруг исчезла такая важная и казалось бы неотъемлемая часть — я сама ее "прогнала".

Или... и об этом было думать страшнее всего, Сила перестала отзываться после моего последнего обращения — самого рискованного эксперимента в жизни; самого страшного поступка и самого неискупляемого греха... Сила отвернулась от меня за то, что я совершила. Ведь где-то есть моральный предел?! Я его перешла, и плевать, что была в тот момент не в себе. Какая разница, что сознание затуманилось от последствий очень долгого падения?! Я заслужила потерю потенциала обращения к Силе. И вечное проклятье в лице личных способностей видеть и знать будущее, но не уметь предотвратить его, тоже.

Пальцы бездумно прокрутили ленту новостей в телефоне, в который раз за последние полчаса. Я обратила внимание на несколько веселых картинок с забавными подписями, заголовки статей, мотивирующие цитаты и снова искоса посмотрела на водителя — сначала на его темно-русый затылок с вихрами, потом в зеркале заднего вида поймала отражение карих глаз. В машине царил приятный полумрак.

За окном в мерном движении проплывали очертания придорожных посадок, за ними виднелись огоньки многочисленных домиков на дачных участках, поля, на которых уже почти сошел снег и где-то совсем уж вдалеке лес.

Дурнота накатила внезапно. Голова закружилась. Я потерялась в пространстве, ощущая каждой частицей тела легкость, присущую птицам во время полета. Темнота настигла меня в мгновение, но прежде чем закрыть глаза и упасть, я посмотрела на циферблат наручных часов. Интуиция прошептала, что это важно.

"18:34".

Местом моего приземления оказалось помещение небольшой кофейни. Судя по искрящимся за окнами-витринами ночным огням Главного проспекта, в "столице".

Я сделала несколько шагов и, подавив судорожный вздох — не то, чтобы это было физически реально — с волнением осмотрелась.

Интерьер остался почти таким же, каким я его запомнила.

Пятнадцать небольших квадратных и прямоугольных столов стояли в три ряда. Слева от входа у стены находился круглый камин с открытой топкой, в конце зала — белая барная стойка из рубленого камня с пятью табуретами. На стенах висели плакаты, картины и фотографии разнообразной тематики. В воздухе чувствовался терпкий приятный запах выпечки с ванилью и корицей.

А вот обои были другими. Я помнила классическую сине-красно-зеленую шотландскую клетку, которую сейчас заменили мелкие полевые цветы на светлом фоне. Наверное, гостям нравилось. По крайней мере, большинству моих знакомых и коллег это пастельная романтика пришлась бы по вкусу. Кроме, пожалуй, Зо.

Кресла и диваны, кажется, остались теми же. Но я сомневалась. Слишком они были разными и отличались друг от друга, напоминая ассортимент антикварного магазина. Китайский деревянный стул соседствовал с креслом-троном Наполеоновской эпохи и совершенно безвкусным, на мой взгляд, пластиковым не то шезлонгом, не то уличным креслом века двадцать первого. Рядом с каждым столом коллекция была новой и отличалась от предыдущей. Ни один стул, ни одно кресло или диван не повторялись дважды. Однако вместе вся мебель удивительным образом гармонировала друг с другом, рассказывая об идеальном вкусе и чувстве стиля хозяина заведения. Или искрометном таланте дизайнера интерьера, который оформил здесь все.

Кофейня была пустой. Я помнила о нестандартном режиме работы, но остатки недоеденных блюд и десертов на столах, не убранные чашки и тарелки наталкивали на неприятную мысль о том, что гости ушли впопыхах и недавно. Не видно было также и работников.

Почти гнетущую тишину прервал звонкий высокий голос кукушки из часов. Я вздрогнула и невольно повернула голову в сторону барной стойки. Даже спустя четыре года деревянные резные часы все еще висели на стене рядом с меню. Маленькая стрелка остановилась на девяти, большая — на двенадцати, маятник раскачивался, отмеряя их шаг.

Девять часов вечера.

Что заставило хозяина заведения закрыть его так рано?!

Прокуковав положенное количество раз, маленькая деревянная птичка скрылась, и через мгновение входная дверь распахнулась настежь.

Внутрь буквально влетел молодой мужчина, выражающий каждым своим жестом и движением, гримасой на лице заволакивающий его гнев и ярость.

Я непроизвольно сделала шаг назад. Если бы могла сейчас присутствовать физически, непременно натолкнулась бы спиной на ребро камина. Внутри все заледенело.

Мужчина с остервенением принялся крушить мебель. Его резкие движения подчистую сметали все на своем пути, оставляя после себя непригодный мусор. Стулья, кресла, диваны и столы он ломал будто сухие прутья старого дерева — с удивительной легкостью, не испытывая никакого пиетета перед историей вещи и ее ценностью. За несколько минут хулигану удалось перевернуть вверх дном и разрушить едва ли не половину кофейни.

— Ты что творишь?!

Внутрь вбежал еще один мужчина. Более крупный.

— Остановись, я сказал! — на лице явно хозяина заведения проступил ужас, смешанный с тоскливым чувством вины и глубоко скрытого понимания и принятия.

Крупный оказался рядом за долю секунды, навалившись на молодого и яростного всем телом. Я подумала, что конфликт перерастет в драку. Однако, с легкостью спеленав хулигана, хозяин заведения бросил его на один из оставшихся целым диванов неподалеку и отступил назад.

Я в ужасе посмотрела на учиненный за короткое время разгром.

— Хватит, успокойся, — мягко и дружелюбно произнес хозяин заведения, пытаясь поймать взгляд молодого мужчины. — Я поступил правильно и ты это знаешь...

— ТЫ ПОЗВОЛИЛ ЕЙ УЕХАТЬ! — с новой силой вскакивая со своего места, заорал в ответ молодой. В его голосе смешалось столько эмоций; крик был больше похож на рев раненного и умирающего животного. У меня внутри все оборвалось. — ТЫ ПОЗВАЛ МЕНЯ... А ПОСЛЕ ПОЗВОЛИЛ ЕЙ УЕХАТЬ!

— Я поступил разумно, — с долей сомнения продолжил крупный. — Я поступил, как просила она...

Молодой задохнулся новым криком и... как-то вмиг осунулся, сдулся, осел, осознавая ответ. Безумная разрушающая часть конфликта закончилась. Хозяин заведения, кажется, тоже это понял и поспешил занять свободное место напротив.

— Красота! — в кофейне появилось новое действующее лицо — невысокая женщина без возраста. — Ремонт влетит тебе в копеечку.

Я не поняла к кому именно она обращалась с едким смешком и таким кислым выражением лица. Женщина была знакома и с хозяином заведения и с молодым мужчиной, который его только что разгромил.

Гостья громко фыркнула и с тяжелой поступью прошла внутрь, аккуратно переступая через обломки мебели. Без лишних церемоний, оказавшись рядом, женщина заняла место рядом с хулиганом, заставив его придвинуться ближе к стене.

Я вздрогнула, неожиданно осознав, что компания разместилась за "моим" столиком — оставшимся едва ли не единственным нетронутым предметом мебели во всем помещении.

— Оплачу, как только он, — хулиган обличительно ткнул в хозяина заведения пальцем, после чего картинно отвернулся в сторону окна и безэмоционально выпалил, — вернет деньги за проколотые шины!

— Брейк, мальчики! — женщина с укоризной посмотрела сначала на одного участника конфликта, потом на другого.

Я не удержалась и подошла ближе.

А она изменилась. Не внешне. Все такая же типичная училка с первого взгляда — с мышиного цвета волосами, собранными в высокую зачесанную прическу, острыми скулами и впалыми щеками, серьезными требовательными глазами и искривленными в бесконечной саркастической усмешке губами. А вот внутренне — что-то во взгляде или мимике в целом натолкнуло меня на мысли о бесконечной усталости, разрушающей скуке и беспросветной безнадежности.

Я вздрогнула. Воспоминания воскресили в голове образ решительной резкой порой до самоуверенности женщины, которая не лезла за словом в карман, всегда имела свое собственное чаще всего отличающееся от большинства мнение и никогда... не сдавалась?!

— Вот, — отвлекая меня от внутреннего анализа, мужчина-хозяин заведения вытащил из кармана и положил на стол перед собеседниками большой гвоздь. Новый, судя по яркому блеску и цвету металла, но уже слегка погнутый в одну сторону.

Женщина вопросительно изогнула правую бровь, но промолчала.

Мужчина-хулиган повернул голову и смерил гвоздь таким взглядом, что я в который раз предпочла сделать шаг назад. Уж слишком много неверия, боли, отчаяния и неискупленной вины в нем было. Думаю, если бы я присутствовала в этот момент в кофейне физически, обязательно бы ощутила сгустившуюся вокруг всех троих атмосферу.

— Ксана передала, — кивнула на невысказанный вопрос хозяин заведения. — У меня не было выбора, я пообещал...

— Зачем она приезжала? — сглотнув ком в горле, хрипло спросил его оппонент.

— Она показала фотографии и документы — материалы из досье двух умерших мальчиков. Ксана просила о консультации. С разницей примерно в месяц убили в ходе проведения обращений о призыве двух тринадцатилетних Станислава Рыбчика и Николая Долгова...

— О первом я слышал, — невежливо перебил хулиган. — Мои ребята на днях нашли тело со странностями. Следственный комитет попросил их о консультации и помощи. Но ни один не заикнулся о чем-то таком... сверх того, с чем мы обычно сталкиваемся. Просто не удачно проведенное обращение о призыве. Какой-то придурок побаловался, найдя записи ведающих. Про второго пацана я ничего не знаю.

— Я бы не сказал, что их смерти выглядели как чья-то шутка или неудачный розыгрыш. Да и Ксана казалась всерьез обеспокоенной.

— Чем? — едко уточнила женщина.

— Ее волновали незнакомые сигиллы, которые были нанесены на тела мальчиков оружием... Ксана подозревала... подозревает, что это — "раскаленное пламя".

— ЧТО? — с места с гневным выкриком подорвался хулиган.

— Она просила расшифровать значения сигилл. Я отказался, сославшись на то, что никогда с таким не сталкивался. Однако думаю, она не поверила.

— А на самом деле?

— Андрей, — хозяин заведения обратился к собеседнику мягко, с нотками мольбы, — пожалуйста, скажи, что этих детей убил не ты?!

— ТЫ С УМА СОШЕЛ? — с новой силой заорал именованный мужчина. После чего снова вмиг сдулся — видимо от какой-то внезапно пришедшей в голову мысли, осел и убито осведомился, — так Ксана считает, да?! Она для этого на самом деле приходила?! Узнать, не я ли сорвался...

— А ты сорвался?! — вмешалась в разговор женщина. Я заметила, как напряглись мышцы у нее под одеждой — совершенно не по-женски, как вздулись вены на шее, расширились ноздри, а глаза едва ли не вылезли из орбит. При этом голос третьей собеседницы остался спокойным, хладнокровным. Но под застывшим каменной маской выражением лица я распознала беснующуюся разгорающуюся бурю.

— Вы издеваетесь?! — ехидно поинтересовался Андрей сначала у одной, потом у другого. По его прищуренному с нотками злости взгляду, я впервые не смогла понять скрывающуюся за вертким увиливанием от прямого ответа на вопрос правду.

— Сигиллы на телах мальчиков означают, если дословно — "связь", "разрыв", "земное", "духовное", "внутреннее", "даримое", "просимое", "часть из целого" и... две последние — что-то вроде намека на дату и время, — как ни в чем не бывало, продолжил хозяин заведения, будто цитируя по памяти строки из энциклопедии. — Больше не скажу. Это какие-то очень древние символы. Никогда за свою жизнь не встречал их ни в одном обращении. И не слышал. Я и прочитал-то их с трудом, честно говоря. И это кажется мне довольно странным.

— Почему?

— До сегодняшнего вечера я искренне полгал, что видел все возможные обращения и вариации, — мужчина задумчиво перекрутил на пальце левой руки обручальное кольцо. — И судя по схеме, я полагаю, что оно все-таки сработало. Но почему тогда не исчезло тело?!

— Второго убили вроде как в полночь... И потому, мои ребята посчитали, что действовал непрофессионал. Ведающим же плевать на время, место, дату...

— Полночь... — ни к кому не обращаясь, будто пробуя на вкус это слово, произнес хозяин заведения. — Это может оказаться важным фактором. Полночь символична. Переход от дня к ночи. Смерть вчерашнего и рождение сегодняшнего. Своеобразный порог. Или катализатор. Или усилитель.

— Ведающие не пользуются этой метафизической чушью.

— Современные — да. Но насколько я могу помнить, раньше ведающие не пренебрегали мифологической символикой, приметами и традициями.

— А вот насколько я могу "помнить", — вмешалась в диалог мужчин женщина, изобразив в воздухе руками кавычки. Лицо ее горело брезгливым нетерпением и ехидным пренебрежением. Я с удивлением обнаружила, что буря, бушевавшая глубоко внутри гостьи, улеглась, успокоилась, сменившись мерным штилем, — с тех пор как ведающие пользовались байками про "порог" и "смерть вчерашнего, рождение сегодняшнего", прошло уже не одно тысячелетие. Сила откликается и без этих языческих верований и народных премудростей. Так что Ксана в который раз развела панику на пустом месте. А убийца мальчиков... Вы слышали что-нибудь о состоянии когнитивной легкости(17*)?! Очевидный и привычный вариант зачастую оказывается единственно верным. И вообще, какова вероятность, что некий придурок из ведающих или неведающих перемудрил с обращением?! А вероятность того, что кто-то с "раскаленным пламенем" наперевес и навыками ведающего вкупе, что, кстати, несовместимо, если помните, наколдовал странный обряд в полночь, вырезал древние символы на теле мальчиков и при этом у него что-то получилось... Звучит, как полный бред! Однако если вам очень хочется вновь с взмыленными задни... погонять по городу мифических призраков, кто я такая, чтобы мешать, настаивать и отвлекать!

Женщина поднялась и, отсалютовав рукой что-то вроде прощания, развернулась и с прежней тяжелой поступью направилась в сторону выхода.

— Без меня, мальчики!

Входная дверь за ней закрылась с громким хлопком.

— С тебя — новый доводчик, — заметил хозяин заведения.

— Включи в общий счет и пришли моему секретарю, — слабо улыбнулся второй мужчина. Задумавшись на мгновение, он все же с серьезным видом уточнил, — думаешь, она права?

— Насчет когнитивной легкости? Охоты за призраками или надуманных подозрений Ксаны?

Андрей в который раз скривился, будто от боли, реагируя на последнюю часть вопроса оппонента.

— Насчет всего.

— Мне тоже хотелось бы думать, что то, о чем рассказала Ксана — всего лишь цепочка случайных совпадений. А убитые мальчики — жертвы идиота, возомнившего себя ведающим. Или еще кем-то.

— Тогда почему ты не рассказал ей о том, что знаешь значения сигилл?

— Андрей... с Ксаной... это всегда сложно. Я не хотел убеждать ее в ее подозрениях. Если история и впрямь не так проста, как хочется думать нашей ученой даме, — хозяин заведения с легкой полуулыбкой кивнул в сторону выхода, намекая на личность покинувшей компанию женщины, — я не хочу думать что во главе списка подозреваемых находишься ты. Я все еще верю в тебя, хотя и вижу то, что с первого взгляда не удалось заметить Бэль...

Мое сердце оборвалось. Вдоль позвоночника прошла ощутимая волна дрожи. Колени подкосились. Руки машинально схватились за первый попавшийся предмет мебели, чтобы удержаться. Хотя в этом не было никакого смысла. В глазах, как бы парадоксально это ни звучало, появились слезы...

— И потом, — продолжил хозяин заведения. — Кажется, она и так знала правду. По поводу сигилл. А приходила? Не знаю, зачем, если честно. Может в который раз Ксане об этом нашептала ее интуиция?! А она у девушки посильнее будет любой когнитивной легкости.

Я побоялась повернуть голову и посмотреть в лицо собеседнику хозяина заведения. Поэтому реакцию его на высказанную вслух мысль смогла оценить только по жесткому холодному безразличному голосу, которым он озвучил ответ:

— Я попрошу друга из следственного комитета достать мне дело того, другого мальчика...?

— Николая Долгова.

— Ага.

Интуиция подсказала, что на этом беседа мужчина не закончилась. Но как бы мне самой не хотелось остаться, или сбежать — я боялась представить, о чем они могли заговорить дальше и не могла понять, хочу ли это услышать, узнать — Сила решила за меня, закончив падение. Как всегда я смогла увидеть только то, что позволили. Суть.

— Ох, — водитель посмотрел на меня через зеркало заднего вида и неловко улыбнулся. — Я уже хотел останавливаться и вас будить. Через пять минут мы будем на месте.

Я машинально посмотрела на цифербалат командирских часов.

"20:04".

Память услужливо подкинула подробности ближайшего будущего, заставив принять вынужденное решение.

— Вы хорошо ориентируетесь в "столице"? — поправляя прическу и расправляя складки на смявшейся во время непредвиденной потери сознания одежде, по-деловому обратилась я к водителю.

— Родился и вырос здесь.

— Знаете, где ближайший от Главного проспекта строительный магазин?

— Э-э-э... да.

— И он еще работает?

Мужчина сверился с часами на приборной панели и неуверенно кивнул.

— Заедем сначала туда. Я доплачу.

Дорогу от строительного магазина до кафе с неоновой вывеской "Астрэйа" я прошла пешком, расплатившись и отослав водителя восвояси. Мне нужны были несколько минут передышки и холодный воздух, чтобы сообразить, как построить предстоящую беседу.

Ближайший строительный магазин нашелся в пяти минутах ходьбы от моей изначальной цели, здесь же, на Главном проспекте. Продавец — толковый парень лет семнадцати-восемнадцати — если и удивился желанию приобрести на ночь глядя один гвоздь "5х150(18*)", вида не показал. Даже, когда для оплаты я передала ему черную безлимитную карту. С неоднозначной, но определенно радушной улыбкой, парень протянул мне покупку в бумажном пакете, чек и, проводив до двери, придержав ее, попрощался со словами "Приходите к нам еще!". После чего закрыл за мной дверь на замок, опустил рольставни изнутри и, кажется, истерически захохотал, сложившись пополам, заставив и меня невольно улыбнуться.

"Астрэйа" встретила привычным вечерним оживлением. Почти все пятнадцать столиков были заняты гостями. Между ними в одинаковой униформе — клетчатой красно-зеленой юбке-шотландке и белой блузке с рукавами-фонариками — сновали две девушки-официантки. Брюнетка и блондинка. Одинаково симпатичные и в чем-то неуловимо похожие. Они приветливо, не наиграно, улыбались гостям и пританцовывали под льющуюся из скрытых динамиков легкую музыку. За барной стойкой в конце зала, напротив входа, возился с кофейным аппаратом бариста.

Я перешагнула порог и, несмотря на пятиминутную внутреннюю подготовку, все равно не смогла сдержать эмоций.

На стенах — мелкие полевые цветы на светлом фоне; слева — круглый камин с открытой топкой; всюду — плакаты, картины и фотографии разнообразной тематики; в воздухе — терпкий приятный запах выпечки с ванилью и корицей. Мне показалось, что я даже отсюда могу услышать несмотря на какофонию звуков — музыку и разговоры людей — мерное тиканье деревянных часов с кукушкой на стене рядом с меню.

Все почти такое же, каким было четыре года назад. И все точно такое же, каким показало мне сегодня падение.

— Добрый вечер, — рядом с дружелюбной улыбкой остановилась официантка-блондинка. — Добро пожаловать в "Астрэйю"! К сожалению, сейчас все столики заняты, но мы можем собрать вам заказ с собой?!

Я машинально кивнула, не воспринимая ее слова, все еще поглощенная охватившим меня смятением.

Было так странно снова оказаться здесь, в месте, с которым неразрывно связала меня студенческая жизнь в "столице" четыре года назад. Непривычно было смотреть спустя годы на вроде бы те же стены, в которых я регулярно завтракала, иногда обедала и чаще всего ужинала. В столовой университетского общежития кормили, конечно, сносно, да и я не выросла привередой, но всеобщее внимание и лишние взгляды доставляли дискомфорт. А здесь меня знали только официантки, другие, не эти, и хозяин заведения. В "Астрэйе" я чувствовала себя порой в большей безопасности, чем дома. И уж точно здесь было куда уютнее.

А еще мне не повезло с соседкой по общежитию, поэтому ко многим лекциям, семинарам и экзаменам я готовилась тоже в "Астрэйе". Особенно когда погода была неподходящей для долгого времяпровождения на любимой скамейке в университетской аллее.

Официантка-блондинка с именем "Алевтина", напечатанным на бейдже крупным черным шрифтом, кажется, произнесла вслух что-то еще. Такое же дружелюбное, но при этом с явным сомнением в моих умственных способностях. Я не разобрала. Пребывая в своих воспоминаниях, с отсутствующим выражением лица, я бездумно и машинально кивнула в ответ еще раз и по привычке направилась к "своему" столику. Единственному, который пустовал.

Как-то так получилось, по негласному правилу или доброй воле хозяина заведения, с которым я водила дружбу, а тогда четыре года назад чем-то ему понравилась, этот столик — самый крайний в правом ряду — рядом с окном, достаточно уединенный и при этом с прекрасным обзором на вход и весь зал одновременно — закрепился за мной. В первый день, придя в "Астрэйю" я выбрала его машинально. Место выглядело привлекательно; отсюда удобно было наблюдать за людьми в зале — не то чтобы, я намеренно собиралась это делать в тот день, за входом и вновь прибывающими гостями, при этом оставаясь не замеченной. Я никогда не любила лишнего внимания. Наверное, потому что была обделена им в детстве, а после намеренно искала уединения.

С того первого дня, каждый раз приходя в "Астрэйю" я выбирала исключительно этот столик. Впоследствии хозяин заведения, добрый друг, в шутку пообещал всегда держать его только для меня — как для постоянного гостя. Правда, еще позже это место облюбовали также и мои... наверное, все-таки друзья. По крайней мере, тогда, четыре года назад, они были моими друзьями.

— Простите, — официантка настойчиво преградила мне путь, вырывая из собственных мыслей. — Но это место зарезервировано. Хозяином заведения.

— Я знаю, — я обогнула ее, не касаясь даже ненароком, и под ошарашенным взглядом блондинки присела на один из двух диванов с высокой спинкой. — Столик зарезервирован для меня.

— Но... но...

— Черный чай с чабрецом и ромашкой, в чайнике, две чашки и свежую выпечку. Любую. Тоже две порции.

— А...

— И пригласите Сэма, Алевтина.

— Конечно, — непривычно робко кивнула девушка. У меня сложилось впечатление, что большую часть времени блондинка отличалась бойким характером, за словом в карман не лезла. Однако под моим настойчивым твердым взглядом сейчас стушевалась, безропотно достала свой блокнот, быстро записала заказ и с улыбкой, теперь уже точно приклеенной, отправилась исполнять.

Высокий русоволосый по-военному коротко стриженый мужчина появился рядом спустя пять минут. Его лицо до болезненной идеальности красивое и правильное осветила естественная полуулыбка, заставившая и меня невольно улыбнуться в ответ.

— Ксана, — мягкий негромкий голос прозвучал как мелодия, согрел изнутри, заставил вспомнить забытое чувство домашнего уюта, которое возникает, только когда ты сидишь в кругу семьи зимним вечером перед камином, вдыхаешь теплый воздух и точно знаешь, что завтра все будет хорошо. — Рад встрече. По-настоящему рад, чтобы тебя на самом деле не привело снова в "столицу".

Улыбка пропала с моего лица.

Мужчина занял место на диване напротив.

— Что ты имеешь в виду? — мне было страшно даже представить ответ на этот вопрос. Однако я не позволила болезненной слабости одержать верх, и задала его вслух.

— Ничего такого, правда, — с печалью отметил он, склонил голову набок, вытянул руки на столе и переплел пальцы в замок. — Просто в какой-то момент за прошедшие четыре года я позволил себе думать, что ты не вернешься. Никогда.

Я сглотнула, не зная, как ответить.

— Сэм...

Он казался прежним. Другом, которому можно было выложить откровенно любую правду. Мужчиной, опорой, который поддержит, утешит, поймет, посоветует. Так легко было поддаться этим предательским мыслям.

Светлые глаза, цвет радужки которых мне так и не удалось разгадать, смотрели с бесконечным терпением, как на запутавшегося в своих глупых чувствах и мыслях ребенка. Желтые блики, отсветы многочисленных люстр, играли в пятнашки на его щеке, подбородке, забавно оттеняя ровную молочно-белую кожу, запутываясь в складках темно-синей рубашки и окончательно утопая в черной ткани твидового жилета.

Сэм по-прежнему оставался мужчиной с обложки, которому нельзя было дать больше тридцати.

Привлекательный, но холодный и недоступный.

Те, кто видел не дальше собственного носа, обманывались модельной внешностью, харизматичной улыбкой, аурой успешности и ровным благожелательным иногда мягким и нежным характером. Те, для кого внешний лоск был не так важен, обращали внимание на твердую несгибаемую волю, эгоистичное отношение к некоторым вещам и поступкам, тщательно завуалированную тоску в глубине глаз и абсолютно отрешенный взгляд на жизнь.

Я, чтобы просто убедиться в который раз в своих рассуждениях, посмотрела на его руки. На левом безымянном пальце(19*) чернела тонкая полоска дешевого металлического обручального кольца. Которое при всем лощеном ухоженном внешнем виде Сэма и дорогой одежде мужчины смотрелось нелепо, будто из другой жизни.

— Ты кажешься успешной, — отметил собеседник. Мой внимательный оценивающий взгляд он разоблачил — один из немногих, кто в состоянии был это сделать, но предпочел тактично не комментировать. — Довольна сложившейся жизнью?

— Я юрист в крупной российской фирме. Возглавляю соответствующий отдел. Встречаюсь с неплохим мужчиной и... кажется, собираюсь за него замуж?!

— Ты у меня об этом спрашиваешь? — хохотнул Сэм.

— Нет, точно нет. Просто я не дала еще ответ. И это...

— Сложно, верно?!

— Сложно, — согласилась я. — Моя нынешняя жизнь выглядит такой, какой я ее планировала изначально. С самого детства. Все понятное, предсказуемое и у меня больше не возникает ощущения того, что я не девушка, а нянька... — я запнулась на последнем слове. И перевела тему. — А ты как поживаешь?! Как кафе?

Ответить мужчине не дала появившаяся с заказом официантка Алевтина.

Под строгим взглядом начальника, блондинка судорожно сглотнула, но все-таки смогла выдавить из себя очередную улыбку. Дружелюбную, но наполненную страхом. Трясущимися руками девушка разложила приборы, расставила на столе чашки, чайник и две порции сладких слоенных улиток, после чего тихо пожелала приятного аппетита и ретировалась с молниеносной скоростью.

Я с недоумением посмотрела в лицо Сэма. Никогда не замечала в нем ничего пугающего. Безобидным обывателем, правда, Сэм тоже не был. Но на моей памяти агрессию мужчина не проявлял даже в самых неоднозначных и сложных в интерпретации ситуациях и переделках. Сэм умел держать себя руках настолько, что я с трудом могла представить себе что-то, что могло вывести его из равновесия.

— Ты на глазах у подчиненных провел жертвоприношение? — ехидно схохмила я.

— Аля... — мужчина усталым взглядом проводил удаляющуюся неестественно прямую спину официантки. — Я пожалел ее. Девочка — сирота, осталась полгода назад на улице с младшим братом. В поисках работы почти отчаялась, пока не зашла в мое кафе. Погреться. Я предложил ей место. И сдал комнату. А ее благодарность постепенно переросла в романтическое увлечение. Я не давал повода, думал, сама поймет, что все ее улыбки и томные взгляды — бессмыслены. Даже просил Божену — другую официантку, брюнетку — с ней поговорить. Но все без толку. А вчера в "Астрэйю" заявились люди Феликса. К Божене.

— Она — ведающая?!

— Да. Не знаю точно, что громилам Феликса было нужно, но их приватный разговор вскоре перерос в заламывание рук, и я вмешался. "Астрэйя" в этот момент была закрыта и персонал я отпустил, но Аля... в общем она увидела то, что ей видеть не следовало. Вот сегодня и шарахается от меня весь день. А еще твой приход... и этот столик... За прошедшие четыре года к нам никто не заглядывал. Из прежней компании, я имею в виду. И столик пустовал соответственно.

— Ты же обещал, — криво улыбнулась я, поддерживая друга.

— Ага, — отзеркалил мою улыбку Сэм. — Обещал. А персонал тем временем столько теорий выдумал, что удивляться я перестал еще на двадцатой. Самая популярная, этот столик когда-то облюбовала моя жена, — будто доказывая правдивость догадки, Сэм поднял левую руку и продемонстрировал палец с обручальным кольцом, — и в память о ней я всегда держу его зарезервированным... А тут ты.

Захочешь, нарочно не придумаешь.

Я не удержалась и расхохоталась. Искренне, легко, заразительно. Неудивительно, что Сэм подхватил мое веселье и тоже рассмеялся. Мелодично, заливисто, притягательно. Почти непростительно для мужчины.

— А в целом, — отсмеявшись, Сэм разлил по чашкам чай. Манерно, едва ли не изысканней, чем это получалось даже у Иосифа. Я почти по-доброму позавидовала. Мой столовый этикет на фоне мужчин безбожно хромал. С наслаждением вдохнув терпкий аромат чая, Сэм сделал небольшой глоток и спокойно продолжил, — кафе процветает. Местные турагенты включили его в путеводитель по "столице", как лучшее атмосферное заведение общественного питания на Главном проспекте. Мы затмили даже "Вечернюю звезду" в категории самая вкусная и свежая выпечка.

— Поздравляю, — искренне порадовалась я успехам друга. Глаза мужчины сияли гордостью, торжеством и удовлетворением.

— Андрея я не видел, — резко перевел тему Сэм. Радость улетучилась. У меня внутри все оборвалось, сердце остановилось, запнулось и нехотя, будто следуя только приказу моего разума, продолжило биться дальше. Торжество вместе с гордостью в глазах собеседника сменились серьезной обеспокоенностью. — Знаю только, что у него все неплохо. Вроде бы. Но в "Астрэйю" он больше не приходит. И на телефонные звонки не отвечает.

Я внутренне съежилась. Боль казалась нестерпимой. В памяти неожиданно всплыли отрезвляющие подробности недавнего падения. Взгляд скользнул на циферблат наручных часов.

"20:35".

На решение всех вопросов осталось двадцать пять минут.

— Сэм, — ровным голосом обратилась я, достала из сумки две папки и протянула их в руки другу. — Я вообще-то по делу. Нужна твоя консультация.

— По телефону я решил, что ты хочешь обсудить...

— Нет, — я не дала закончить. Знала, все что он хотел спросить и сказать, и боялась услышать одновременно. В конце концов, его имя до сих пор причиняло мне боль. Каждый произнесенный вслух звук, слог резал, словно по живому. Сегодняшний лимит был исчерпан. Я больше не хотела содрогаться от каждой из шести букв, а потом вновь экстренно собирать себя по кускам, чтобы понять, что дальше хочет сказать собеседник. Я не хотела больше страдать. Сегодня, по крайней мере. Хотя знала, что раунд еще не закончен.

— Взгляни, пожалуйста. И обрати особое внимание на фотографии. Меня интересуют сигиллы. Их значения и... оружие, которым они были нанесены. Любые предположения. Там также есть описание мест преступления... Может, что-то из всего покажется тебе... ну не знаю, достойным внимания?!

Сэм посмотрел на меня пристально, не мигая. Я подумала, откажется. Даже несмотря на факты, которыми снабдило меня падение. Однако всего через мгновение друг, так и не произнеся вслух ни слова, забрал папки, сдвинул в сторону свою порцию выпечки, столовые приборы и чашку с чаем, положил папки на стол и под моим настороженным взглядом открыл их. По очереди сразу обе.

Его взгляд, быстро перебегая по строчкам и страницам, будто сканировал предоставленную информацию, сопоставлял ее между собой.

Наверное, стоило закончить диалог сейчас. Ведь суть того, что мне после прочтения досье мальчиков, собирался сказать Сэм, я уже знала. Падение показало, что он соврет. И что он также поймет, что я в курсе, что он врет. И хотя я точно знала, что чтобы я ни делала сейчас, будущее, которое показало мне падение, непременно произойдет...

Даже если я встану и попытаюсь воткнуть свою вилку Сэму в грудь. Будущее, которое мне уже открыто — неизменно ни при каких условиях. Порой страшно было даже попытаться нарушать цепочку событий. Хотя когда-то давно я пробовала. Из этого не получилось ничего.

Но сегодня, сейчас я не хотела рисковать, испытывать свои личные способности и Силу. Я смирилась с тем, что не в состоянии изменить, и научилась действовать в слепых зонах — между фактами падения я была свободна в принятии решений.

Слойка в повисшем над нашим столиком молчании минут на десять показалась мне совершенно безвкусной. Хотя я помнила, насколько повар-кондитер "Астрэйи" был талантливым. В категории самая вкусная и свежая выпечка в "столице" и на сотни километров вокруг "Астрэйя" и в самом дела была лидером. Хвастовство Сэма не являлось бахвальством.

— А как же жизнь, о которой ты мечтала и которую распланировала с детства? — наконец, друг закончил чтение, поднял голову и с удивительной проницательностью, от которой становилось неловко порой даже мне, посмотрел в упор.

— Это... сложно, — кажется, в сотый раз повторила за сегодня. Припомнила, что в падении Сэм говорил, что я была обеспокоена и попыталась состроить на лице это выражение. Наверное, получилось. Однако мне на ум пришли причины моего приезда сегодня; ответы на свои вопросы в падении я так и не получила. Беспокойство реальное отразилось на моем лице. Проняло даже Сэма.

— В падении я видела подробности... — я сглотнула. — Все такое... мерзкое... И... Личность убийцы я не узнала. Но сигиллы... То, чем они были нанесены... Даже по фото с места преступления можно понять, что...

Сэм опустил взгляд к папкам, снова посмотрел сначала на одну, потом на другую. Поверх всех документов лежали фотографии убитых обнаженных, заключенных в пентаграмму из собственной крови Николая Долгова и Станислава Рыбчика.

Я заметила, как на лбу мужчины появилась испарина, жилка на шее запульсировала так, что мне показалось, будто сердце друга вот-вот вырвется из грудной клетки. Он задышал чаще, резче, сбиваясь после каждого второго выдоха. Пальцами Сэм принялся вертеть ободок обручального кольца — то перекручивая, то снимая его на половину, то надевая обратно. Жест нервозности и переполняющих его переживаний.

— Это бред... — едва слышно, пробормотал мужчина через минуту себе под нос; поднял голову и уже увереннее, справившись с собой, произнес, — ты — не права!

— Можешь прочитать эти сигиллы?

Я приготовилась к его ответу, нацепила на лицо маску максимальной деловой сосредоточенности, серьезности и хладнокровия. И все равно внутри что-то оборвалось, когда он твердо сказал:

— Нет.

— Почему?

— Никогда не сталкивался с таким... начертанием. Если сигиллы и имеют какое-то значение, то появилось оно гораздо раньше меня. Или это на самом деле — тарабарщина.

— А оружие... оружие, которым они могли быть... точнее... были нанесены?

— Существует масса вариантов кроме... очевидного. Я слышал об отварах, обращениях. Есть даже знак — сигилла, которой если ведающий клеймит оружие, оно приобретает специфические свойства. Всегда острое, смертоносное. А если добавить сигиллу повышения температуры и сигиллу алмазной твердости, думаю, по-настоящему, можно сделать аналог "раскаленного пламени"!

— Сэм.

Он отвлекся от бестолкового озвучивания вслух идей, насквозь пропитанных фальшью и паранойей, посмотрел на меня в упор и считал мое болезненное вперемешку с печалью недоверие, как строчки из открытой книги. Осознал.

— Ксана, пойми Ан... он не сотворил бы подобного. Я в это верю. Ты в это верила. Раньше. Так почему подозреваешь его сейчас?

— Прошло четыре года. Маленькая жизнь. Люди меняются.

— Не все. И не так сильно.

— Мы расстались при тяжелых обстоятельствах, — воспользовалась я последним аргументом. Хотя знала, для Сэма — это пустой звук. Старый добрый друг не был в курсе причины моего отъезда из "столицы" четыре года назад. Просто спустя полгода, после автомобильной аварии, когда я смогла держать в руках телефон самостоятельно, я написала ему сообщение. Больше не вернусь. Прости. Не жди. Все сложно.

Мужчина тяжело вздохнул, откинулся на спинку дивана и закатил глаза.

— Не понимаю.

Я перевела взгляд на часы. Рефлекторно.

"20:50".

Пора.

— Думаю, тебе стоит закрыться сегодня пораньше.

— Что? — на лице собеседника возникло удивление.

— Я знаю, что ты связался с ним. И сказал, что я приеду сегодня.

Сэм поморщился, но отрицать не стал.

— Мы созваниваемся раз в год, на самом деле. Просто чтобы убедиться, что оба еще живы. Я обещал рассказать, если узнаю о тебе что-то конкретное. Или вдруг ты появишься в моем кофе, — мужчина пожал плечами. — Только так я мог убедиться, что он не кинется сломя голову и, сметая все на своем пути, искать тебя. Только так я мог убедить его дать тебе время.

Я протянула руку, взяла стоящий рядом с сумкой на диване бумажный пакет с недавней покупкой и вывалила содержимое на стол. Большой металлический гвоздь с широкой шляпкой прокатился по столу между нами с неприятным звуком и остановился рядом с чашкой Сэма.

— Время еще не пришло.

— Без диалога у вас не получится построить нормальное будущее, — возразил друг.

— Сейчас я не уверена даже, что у нас есть это самое будущее.

— Ксана...

— Сэм, — я прервала готовые сорваться с его губ аргументы. И без дюжего ума Сэма, я знала их все наизусть. Но пропасть между нами не давала принять ни одного, не уступить, не пойти на компромисс. Даже сейчас эта пропасть — из многих факторов, на самом деле — не позволяла мне остаться. Хотя где-то в глубине сознания, я знала, что это было правильно, и даже хотела. — Сегодня мы не должны встретиться. Я прошу. Сделай, как сказала. Я знаю лучше.

Друг не ответил. Убрав гвоздь в верхний карман своей жилетки, мужчина поднялся, с грустью кивнул в знак прощания и отправился раздавать указания персоналу.

Заведение закрывалось раньше времени. Что было, кстати, не в новинку.

Падение сбывалось у меня на глазах.

Я убрала папки с досье обратно в сумку, вызвала такси и чиркнула Мише сообщение, что буду в "Вечерней звезде" минут через пятнадцать-двадцать. Получив в ответ ласковые слова, я почти до боли сжала в руки свой смартфон, после чего встала и на негнущихся ватных ногах направилась в сторону выхода.

Предательница!

Эмоции сыграли со мной злую шутку. Я не успела. Буквально на пару минут затормозив в общей толчее спешащих покинуть заведение людей, которым Сэм пообещал оплатить счет за сегодняшний ужин, если они войдут в положение и немедленно по учебной пожарной тревоге покинут заведение, выскочив наружу, я столкнулась лицом к лицу с паркующимся автомобилем.

Снежно-белая ауди.

Мне без труда удалось узнать модель. Когда-то я водила такую же.

Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, на кого именно напала ностальгическая сентиментальность.

Мое такси притормозило выше по дороге.

Я развернулась быстрее, чем на самом деле хотела. Край сознания зацепил выбежавшего на улицу без верхней одежды Сэма. Звук хлопнувшей дверцы я услышала даже сквозь грохот оживленного автомобильного движения Главного проспекта. И тихое, робкое, шепчущее:

— Ксана...

Я дернулась и побежала, не чувствуя высоких каблуков сапог, промозглой погоды, еще по-весеннему холодной вечерней температуры.

Я боялась обернуться и посмотреть, знала, что меня преследуют, хотят поймать. Была непроходимой дурой.

В такси я запрыгнула с разбега. Крикнула водителю громкое: "Гони!" и сжалась в комок, когда вслед отъезжающей машине услышала оглушительное:

— КСАНА! ОКСА-А-АНА!

Я так и не позволила себе обернуться.

Ужин с Мишей прошел как в тумане. Я односложно отвечала на вопросы, не особенно вслушиваясь в смысл сказанного, вяло ковыряла вилкой еду в тарелке и витала где-то — если и не в облаках, то настолько глубоко и далеко в своих мыслях, что случись вокруг революция, не заметила бы.

Испытывая чувство вины перед мужчиной за испорченный вечер, я в очередной раз согласилась остаться у него на ночь.

На пробежку утром в четверг я встала с совершенно пустой головой. Мой внутренний котел с эмоциями выкипел настолько, что вчерашние переживания, мысли, проблемы последних дней будто испарились сегодня, оставив после себя ржавый воняющий налет.

Я чувствовала его на языке, пока принимала душ, одевалась, обувалась, вприпрыжку, разминаясь, сбегала по лестнице, игнорируя лифт. Меня тошнило от мерзкого послевкусия даже, когда я выбирала плейлист на телефоне для пробежки. Зато мыслей не было. Правда, ровно до тех пор, пока меня не окликнули голосом, который вызвал неосознанную дрожь по всему телу.

— Привет, помнишь меня?!

_____

* В данном контексте Оксана упоминает известное высказывание М.Т. Цицерона "Худой мир лучше доброй войны".

* Анаболики или анаболические средства — лекарственные препараты, способствующие ускоренному росту мышц и увеличению мышечной силы.

* Золотой век Испании — величайший культурный подъём в истории Испании, который пришёлся на XVI и на первую половину XVII века.

(15*) Кипеж (употребляется также как хипеж, хипес, хипеш, хипиж, хипис и т.п.) — беспорядок, бардак, ссора, драка, неполадка, шум.

(16*) Устав — главный учредительный документ, свод правил, регулирующих организацию и порядок деятельности в какой-либо определённой сфере отношений или какого-либо государственного органа, организаций, предприятия, учреждения.

(17*) Состояние когнитивной легкости — система быстрых решений, "автопилот", который позволяет делать многие вещи, не особенно задумываясь, и очевидный или привычный вариант зачастую действительно оказывается верным. Отсылка к книге Д. Канемана "Думай медленно... Решай быстро".

(18*) Гвоздь 5х150 — гвоздь, диаметром 5 мм и длиной 150 мм (15 см)

(19*) В данном контексте происходит отсылка к тому, что Сэм — католик. Католики носят обручальные кольца на безымянном пальце левой руки.

ГЛАВА 4

Лжесвидетель не останется ненаказанным, и кто говорит ложь, не спасется.

(Притч., 19:5)

Наши дни

Мгновение и дорогу мне перегородила странно одетая девушка.

Невысокая хрупкая блондинка в легком летнем сарафане с рисунком из розовых цветов и салатовых листьев. У нее была странная улыбка и пробирающий до костей взгляд, нетипичный ее миловидной внешности. Длинные распущенные волосы развевались на легком ветерке подобно складкам доходящего до коленок сарафана. Обуви на блондинке не было. Девушка стояла босиком на стылой весенней земле, с которой еще кое-где не сошел снег и не мерзла. Дискомфорта блондинке не доставляли обнаженные руки, плечи, шея и, судя по откровенному силуэту сарафана на бретельках, отсутствие белья.

— Ну, так, помнишь? — ее переливчатый голос был наполнен лукавством, скрытым превосходством и глубоким знанием.

Я вздрогнула, не в состоянии отвести взгляд.

Такие девушки нравились абсолютно всем мужчинам — с виду робкие, трепетные, нежные. Их хотелось защитить, уберечь, одеть в платье принцессы и спрятать в своем замке. Внешне они были сравнимы с цветами — хрупкие, с тонким изысканным ароматом, всеми лелеемые.

— Здравствуй, — мой голос прозвучал хрипло. Я не страдала проблемами с памятью. — Ты совсем не изменилась за четыре года?

— Хорошая наследственность, — ловко увернулась от ответа на вопрос блондинка. — Почему не спешишь рассыпаться в благодарностях?! Я спасла тебе жизнь.

— Вряд ли.

— До брось, — девушка преодолела разделяющее нас расстояние и панибратски положила руку мне на плечо. Я дернулась в сторону молниеносно. — Не думаешь же ты, что после всего, что совершила, отделалась бы простым испугом. Не обманывайся на чужой счет. Таких проступков не прощают.

— Кто ты?

— Та, кто спасла тебе жизнь. Но большинство зовут меня Астрой. Тебе тоже можно, Ксана.

Блондинка улыбнулась подкупающе нежно — почти в соответствии своему цветочному имени, если бы не маленькая искра несгибаемой жесткости в глубине ореховых глаз. Заметить ее было непросто, вокруг Астры патокой сочилась аура, располагающая к себе собеседников.

— Откуда тебе известно мое имя? В прошлый раз я не представилась.

— Да, четыре года назад ты была не так многословна. Но я тебя извиняю.

— Откуда известно мое имя? — настойчиво повторила я, не поддаваясь сладким отвлекающим речам. Кажется, это была манера Астры — говорить так, будто каждое слово благодетельствовало собеседнику, кардинально меняло его жизнь к лучшему.

— Не сердись, — девушка подняла обе руки ладонями вверх. — Я просто — такая же, как и ты. Провидица. Знаю будущее, знаю правду, вижу больше, чем доступно кому бы то ни было.

— Что?

— Я здесь для того, чтобы ты смогла вернуть мне долг. Можешь сколько угодно убеждать себя в обратном, но правда в том, что я спасла тебе жизнь. Или даже больше... уберегла от участи, куда худшей, чем смерть. Я — твой друг.

— С такими друзьями враги не нужны.

— Ох, — с предвкушением выдохнула Астра. — Народный фольклор, обожаю. Кто это сказал?

У меня возникли мысли об абсурдности нашего диалога.

— Прочти "Принцип Питера"(20*), — холодно ответила я и попыталась обогнуть девушку, заканчивая, таким образом, нашу беседу.

— Эй, — Астра довольно жестко ухватила меня за предплечье. Тон ее голоса изменился — патока превратилась в едкую кислоту, яд. — Я не закончила.

У меня не было ни малейшего шанса увернуться, сбежать, оттолкнуть, с учетом моей физической подготовки. Блондинка держала мертвой хваткой. Высвободиться я смогла бы, только ампутировав руку.

Обведя Астру взглядом с ног до головы, я, с удивлением прислушиваясь к притихшей интуиции, мрачно спросила:

— Чего ты хочешь?

Девушка посветлела, отпустила меня и сделала шаг назад. Лицо ее вновь превратилось в нежную маску ранимой трепетной особы с цветочным именем и самыми доброжелательными намерениями.

К неприятному привкусу во рту прибавилось отвратительное пресыщение сахаром, от которого немедленно захотелось выпить не меньше ведра воды.

С загадочной улыбкой девушка ловко достала — я на самом деле даже не поняла, откуда — визитку из белого картона и протянула мне в руки.

— У них открыта вакансия юриста.

Выбора не было. На этот раз интуиция не смолчала, велела согласиться.

Я взяла в руки визитку и прочла минимум информации, который на ней был напечатан. Детективное агентство "Детективное агентство", адрес, сайт, телефон.

Когда я снова подняла голову, Астры рядом не было.

Куда она делась, я не знала и, наверное, все-таки, не хотела знать.

Намотав вокруг нового стадиона несколько лишних кругов, я, наконец, успокоилась, вспомнив о том, что предпочитаю решать проблемы по мере поступления.

Документы к предстоящей командировке, суд с "Бристолем", серьезные отношения с Мишей, убитые мальчики, Астра, отсутствие отклика Силы, проблемы моей репродуктивной системы — пожалуй, только в таком порядке.

В квартиру Миши я вернулась к завтраку.

Из кухни изумительно пахло свежеприготовленным омлетом. Сегодня — с ветчиной, помидорами и сыром.

Я разулась и прошла на запах, заняла свободное место за барной стойкой напротив мужчины. Как обычно, стол был уже сервирован.

Миша сидел спиной к кухне, полностью сосредоточив свое внимание на экране телефона, периодически хмурился, хмыкал и что-то строчил.

Я поздоровалась и, получив в ответ приветственный кивок головой, приступила к завтраку. Судя по всему, переписка была крайне важной. Я не стала отвлекать.

Миша закончил через пять минут.

— Что-то случилось? — делая глоток кофе, смакуя его вкус на языке, поинтересовалась я, проследив за тем, как мужчина отложил телефон в сторону и растерянно посмотрел в мою сторону.

— Н-н-нет. Не совсем. Меня сегодня не будет в офисе. Нужно съездить в другой город, к родственникам.

Он выглядел неуверенным смущенным и нерешительным. Я впервые видела его таким.

— У них что-то случилось?

— У них всегда что-то случается, — болезненно хохотнул Миша. — Не переживай, я уже предупредил Виктора.

— Не сомневаюсь.

— Хочешь со мной?

Услышав его вопрос, я поперхнулась очередным глотком кофе. Мужчина подскочил к моей спине и несильно постучал, с беспокойством наблюдая за тем, как я пытаюсь откашляться от попавшего "не в то горло" напитка.

Родственники Миши?! Его семья. Видимо родители?

Я не была уверена, что готова именно сегодня к встрече с ними. И Миша, судя по малодушному страху в глубине его глаз, который ловко прятался за показной решительностью, видимо тоже.

Он стеснялся их? Или меня?

— Пожалуй, я откажусь, — справившись с приступом кашля, и взяв себя в руки, спокойно объяснила я. — Не думаю, что чьи-то проблемы смогут сдать благодатной почвой для... хм... смотрин?!

Я хохотнула и улыбнулась чуть более естественно, чем до этого Миша. Видимо, сказывался больший опыт.

— Уверена? — он все еще сомневался, внутренне балансировал на грани правильного сына и правильного жениха.

— Не хочу произвести плохое впечатление, — вполне честно ответила я. — А на хорошее сегодня, боюсь, не способна. Рядом с твоей родней я не хочу быть дерзкой нарушительницей этикета, — я указала на спортивную форму на себе и брошенный в спальне вчера деловой костюм. Вечерних нарядов в квартире Миши у меня не было.

— Ты же знаешь, что я — не из семьи лордов? И не потомственный аристократ? Или сноб в погоне за напыщенным... Прости.

— Не бери в голову. И я понимаю, что возможно для встречи с твоей семьей будет достаточно и водолазки с джинсами, но... Миш, не сегодня, ладно?!

Он обнял и поцеловал меня. Упоительно нежно и медленно, выражая благодарность. Впервые Миша был рад моему отказу. Почему?

Рабочий день прошел легко. Мыльников привез учредительные документы "Бристоля" и у нас появился рычаг давления на недобросовестных клиентов. В суде этот рычаг был способен их уничтожить.

Мое настроение почти пело.

В обед я созвонилась с Зо, и мы договорились пробежаться по магазинам в выходные. По телефону подруга тоже казалась воодушевленной.

На землю меня спустил телефонный звонок, состоявшийся вечером после ужина. Я сидела в своем кабинете и под тихие успокаивающие звуки льющейся из динамиков музыки, разбирала текущие контракты. История с "Бристолем" была почти закончена и я решила на всякий случай перепроверить других контрагентов.

Телефонный звонок заставил меня вздрогнуть.

Отложив бумаги, я взяла в руки телефон и, с удивлением посмотрев на незнакомый городской номер, ответила.

— Добрый вечер, Оксана Викторовна. Вас беспокоят из репродуктивного центра...

— Здравствуйте.

— Недавно вы проходили у нас обследования на предмет...

— Что вы хотите?

— Ваш лечащий врач попросил связаться с вами и узнать, собираетесь ли вы продолжить у нас лечение? Мы могли бы записать вас на прием на следующую неделю?

Воспоминания круговертью вернулись. Астра. Сэм. Случившееся в кафе "Астрэйя". Отказ Силы подчиниться в Червоточном квартале. Убитые мальчики, почему-то.

Стало как никогда прежде мерзко и отвратительно.

— Нет, — жестко ответила я услужливой девушке на том конце. — Я не буду лечиться. Я не больна. Я просто когда-то сделала выбор.

Около 7 лет назад

Начало нового учебного года погодой не радовало. Весь сентябрь был залит дождями. Казалось, что за каких-то жалких две недели, осадков на "столицу" выпало больше, чем за последние два десятка лет.

Преподаватели, видимо в отместку, зверствовали. Заявив на своих первых парах, что мы, третьекурсники — почти выпускники, которым нужно браться за ум, лекторы успели провести три семинара, задать две курсовых работы, срок сдачи которых был назначен через десять дней, и объявить о коллоквиуме на следующей неделе. Студенты роптали, злились, шушукались в курилках, матом покрывая преподавателей и ректора.

Трудности учебного процесса никак не сказались на вечеринках. Ребята из общаги по регулярной традиции закатили несколько массовых сборищ — по случаю конца лета, начала учебного года, первого на третьем курсе семинара. А накануне они отметили веселым сабантуем всемирный день защиты озонового слоя.

Какое отношение будущие юристы имели к слоям атмосферы, мне так и не удалось понять. Может, это была корреляция с природоресурным правом, которое нам поставили в сетку расписания в этом году?!

Оторвавшись от экрана ноутбука с текстом курсовой, я вопросительно посмотрела на безбожно дрыхнувшую соседку. В отличие от меня, Стася вчерашнюю вечеринку игнорировать не стала, и с удовольствием в компании друзей и одноклассников выпила за экологию, за атмосферу и за французских физиков(21*). Причем, судя по состоянию, в котором ее в пятом часу утра приволок в комнату парень лучшей подруги, сопереживала она сильно, много и не закусывая.

С соседкой по комнате мне не повезло. Стася Новицкая была взбалмошной, но абсолютно ведомой особой, много болтала, не имела своего мнения, учиться не любила, всех инакомыслящих считала по определению тупыми шмарами, пила как портовая дама легкого поведения.

Удивительно, но изначально, когда я только въехала в эту комнату, мы поладили. Разграничили пространство на двоих и сошлись на том, что ради мирного сосуществования готовы не лезть друг к дружке, не брать чужие вещи и не навязываться. Я была рада, с моими особенностями, это выглядело почти сбывшейся мечтой.

Но потом Стася познакомилась с Алиной Лаврентьевой и ее компанией. И вскрылась еще одна черта в моей соседке, которую я не принимала в людях — Стася любила лебезить и выслуживаться.

Алина была местной звездой. Отличницей, "комсомолкой, спортсменкой" и просто красавицей. В каждом коллективе такие находились. Яркие, привлекающие всеобщее внимание. В плохом или в хорошем смысле. Алина была показательно хорошей.

Лаврентьева училась на третьем курсе на факультете журналистики, председательствовала в студенческом совете, участвовала почти во всех общественных мероприятиях. Внешне она была достаточно мила — в принципе, как и я — но умела в каждой конкретной ситуации правильно себя подать. Алина была открыта, разговорчива и обаятельна. А еще отличалась острым умом и прекрасно разбиралась в людях. Об этом я узнала, когда с ней столкнулась первый раз.

Странно, но я до сих пор не могла понять, почему вызвала у первой красавицы университета неприязнь. Невзрачным внешним видом? Чересчур закрытой одеждой? Перчатками? Отчужденностью? Немногословностью?

В школе я знала, за моей спиной шептались сначала из-за смерти матери, потом — из-за отстраненного поведения. В университете меня не приняли исключительно из-за негативного отношения Алины.

Конфликт со Стасей начался спустя неделю нашего совместного проживания. Она вернулась с лекций и в духе своей новой подруги Алины Лаврентьевой принялась беспричинно меня оскорблять. С легкой руки Стаси и ее подруги я стала университетской "селедкой".

Отвернувшись от кровати соседки, я сохранила текущий текст курсовой по "Международно-правовой защите прав женщин", закрыла крышку и убрала ноутбук в сумку. Учиться в компании Стаси, даже спящей, было некомфортно.

Сегодня на нашу группу свалился внеплановый выходной. Один преподаватель слег с температурой, двое уехали на международную конференцию, еще один объявил о замене четыре дня назад, а на пару последнего практически никто никогда не ходил. Потому что даже сам преподаватель предпочитал на ней спать, а оценки ставил рандомно, автоматом, исключительно по настроению.

Я натянула темно-серую толстовку с капюшоном, сверху надела черную кожаную куртку, поправила волосы, взяла сумку с ноутбуком и вышла из комнаты.

В коридоре общежития на меня буквально налетел Сергей Сташевский.

— Привет? — его улыбка казалось до сих пор пьяной, карие глаза смеялись.

— Ты что здесь делаешь? А вдруг увидит комендант?

— Не боись, — парень сделал шаг вперед, заставив меня спиной упереться в дверь комнаты без возможности спрятаться за ней. — Все схвачено. А ты, — он почти прижался ко мне. Одной рукой парень аккуратно поправил темную прядь волос, второй продолжал держать. Я дрожала, радуясь, что не забыла натянуть перчатки и боялась одновременно, что в его пьяном мозге сработает переключатель, и он дотронется до моего лица. — Красивая. И странная. Или странная и красивая. Почему я не замечал раньше?!

— Отпусти, — я сглотнула. — Или закричу.

— Еще и недотрога.

Свободной рукой я нарисовала в воздухе сигиллу движения воздуха, которой научила меня Зо и едва повела плечом. Эффект получился почти такой же, как если бы я толкнула парня в грудь руками. Только без контакта. Сташевский, пошатнувшись, отступил. Я бросилась наутек к выходу.

Сергей Сташевский был университетским красавчиком, бабником, "первым парнем на деревне". А еще встречался с Алиной Лаврентьевой, насколько я знала. Полный набор клише.

Он учился на четвертом курсе. Кажется на факультете управления. Или экономики? Я никогда особо не интересовалась его личностью и могла судить только по самым громким слухам.

Внешне Сташевский был привлекателен, но не до умопомрачения. Думаю, девушек к нему тянуло исключительно благодаря харизме, очарованию и чувству юмора. Сташевский был королем всех вечеринок в общаге. Еще, кажется, играл в университетской команде КВН, водил какую-то жуткого кислотного цвета спортивную машину и считался завидным женихом у львиной доли женской половины университета благодаря отцу-чиновнику.

С громким тяжелым выдохом я остановилась. В боку нещадно кололо от быстрого бега по лестнице на первый этаж. Руки и ноги колотила дрожь. В ушах до сих пор стоял лязг входной двери, которой я хлопнула, буквально вываливаясь на улицу, и громкий крик коменданта — его нецензурные ругательства в сторону "раздолбаев-студентов, у которых нет никакого уважение к казенному вверенному ему имуществу".

Моросил мелкий дождь.

Я подняла голову к серому небу и облегченно улыбнулась, чувствуя холодные капли на своем лице. Внутреннюю пружину страха отпустило. Дыхание постепенно выравнивалось.

Простояв еще несколько минут, окончательно совладав с собой и убедив организм, что больше не намерена испытывать его на спринтерских дистанциях сегодня, я поправила сумку с ноутбуком и неспешным шагом направилась в сторону платной автостоянки, на который скрывала свою машину.

Никто в университете не знал, что я из если и не богатой, то весьма обеспеченной семьи. Одногрупники считали меня типичной приезжей бюджетницей с хорошей успеваемостью, у которой не было денег на новые тряпки, дорогую косметику и телефон, аренду квартиры или комнаты в "столице". Я не могла позволить себе поесть где-то кроме университетской столовой, не посещала вечеринки ввиду отсутствия финансовой возможности "скинуться" и в целом держалась в стороне. Никто даже предположить не мог, что у меня была машина, водительские права и весьма приличное месячное содержание, которое отец регулярно переводил на банковскую карту. Я не спешила их переубеждать и предпочитала жить по средствам — на свою небольшую стипендию.

Кивнув охранниками на КПП, я прошла через ворота и направилась в сторону припаркованного автомобиля.

Отец подарил мне снежно-белую ауди на выпускной. Неброскую, легкую в управлении. Я была рада, что он отказался от идеи осчастливить очередным для нашей семьи мерседесом. Недорогой седан казался уместнее и больше соответствовал моему характеру, личности и представлению о том, каким должен быть автомобиль.

В "столицу" я приехала на своей ауди. Однако после, заселившись в общежитие, поняла, что на общественном транспорте студентке передвигаться удобнее. Отсутствие автомобиля также прекрасно дополняло образ малоимущей провинциалки и отметало еще часть вопросов.

Большую часть времени моя ауди "пылилась" на стоянке. Аренду места я оплачивала с отцовских денег, студенческая стипендия не покрывала и трети суммы. Иногда я брала машину, чтобы просто покататься по городу — развеять эмоции, упорядочить мысли. Как сегодня, например.

Закинув сумку на переднее сидение, я заняла кресло водителя, завела двигатель и вырулила в сторону выезда со стоянки. У меня не было ни единой идеи, куда отправиться.

Я крутила руль машинально, нажимала на педали и смотрела на узкую полосу Главного проспекта перед собой. Дворники скрипели по лобовому стеклу, смывая мелкие капли.

Накатила дурнота. Голова закружилась, перед глазами развернулась карусель из пролетающих мимо автомобилей. Вот-вот я должна была упасть.

Удерживая крохи сознания, я резко крутанула руль вправо, поворачивая в один из кварталов и нарушая, таким образом, с десяток правил дорожного движения. Педаль газа в пол, еще один поворот направо и внезапное торможение. Инерция подкинула тело на месте и вперед, головой ударив об руль. Сработала подушка безопасности, болезненно приложив меня еще раз. Проваливаясь в падение, я чувствовала на губах солоновато-медный привкус крови.

Будущее было неприятным с привкусом грусти, тоски, сожалений, осадком из чужих слез и общей атмосферы скорби. Натренированная память услужливо записала все факты предстоящего события. Оставалось радоваться тому, что закончилось все быстро.

Я открыла глаза. В нос ударил труднопереносимый запах затхлости и парафина.

Мой взгляд сфокусировался на комнате, в которой я каким-то образом оказалась. Ободранные куски старых обоев, два заколоченных досками окна, вздыбленный паркет, из мебели — огромный двухметровый матрас на полу, заправленный подобием постельного белья, и стул, к которому я была привязана — руками к подлокотниками, ногами к ножкам стула. По периметру помещения — едва ли не на всех возможных горизонтальных поверхностях — стояли зажженные свечи.

Полумрак, окутывающий и разливающийся вокруг, откровенно пугал.

Я попробовала поднять сначала руку, потом ногу. Тугие жесткие веревки натянулись, не поддавшись, оставляя на коже глубокие борозды.

По телу скользнул холодный ветерок, прорвавшийся внутрь через щели в заколоченных окнах. Я с животным ужасом обнаружила, что была полностью раздета. Отчаянно дернувшись на стуле еще раз, я услышала скрип старого дерева под собой и вынужденно признала, что сбежать не получится. Путы держали крепко.

С губ сорвался то ли стон, то ли всхлип, то ли хрип. Заклеивать рот мне не стали. Видимо, в этом не было нужды. Я подавила в себе желание закричать. Разум и интуиция в один голос утверждали о бесполезности этого занятия. Просить о помощи было либо некого, либо незачем.

— Очнулась, красавица, — в комнату, прихрамывая, зашел старик лет семидесяти. За его спиной каменными изваяниями будто застыли два бугая. — Как себя чувствуешь?

Я промолчала, пытаясь справиться с внутренней стеснительностью и выглядеть солидней, серьезней, весомей, опасней. Думаю, если бы не предательский румянец на щеках и потрясывающая тело дрожь, получилось бы.

Осмотрев меня со всех сторон маслянистым похотливым взглядом, старик остановился в нескольких шагах перед моим лицом, сложил руки на груди и, причмокивая на каждом слове, продолжил:

— Как тебя зовут, прелестница? Недавно в "столице"? Какими личными способностями обладаешь, ведающая?

Я онемела. И рада была бы что-то ответить, но посмотрев в упор на старика, попала в плен его взгляда — как кролик перед удавом, и не смогла произнести ни слова.

Едва уловимое движение правой кистью с его стороны, и буквально через мгновение рядом с нами оказался один из бугаев с ворохом моих вещей. Скинув кипу под ноги хозяину, по всей видимости, телохранитель также молча удалился.

Повинуясь мимолетному порыву, я повернула голову. Дверь в комнату была закрыта. Странно, почему я не заметила ее раньше?

Интуиция подсказала, что бугаи несли вахту снаружи. И если каким-то образом у меня получится справиться с веревками и стариком, то на выходе из комнаты я получу нокаут от двух верзил с горами мышц. И, как назло, не было ни одного обращения, ни одной сигиллы и уж тем более зелья, которые я знала или которыми бы обладала, чтобы противостоять им сейчас.

Мы с Зо не изучали свои способности и потенциал настолько серьезно. Скорее просто игрались сверхвозможностями, как волшебной палочкой для решения контрольных, сдачи экзаменов, подслушивания сплетней, привлечения внимания понравившихся мальчиков. Пустяк, на самом деле. Сейчас я об этом жалела.

— Так-так-так, — старик тем временем поднял с пола мой бумажник и достал из него водительское удостоверение. — Ты и в самом деле не местная, Циммер Оксана Викторовна. Что забыла в "столице"?

Его тон требовал ответа. Я не смогла ослушаться и едва слышно проблеяла:

— Учусь в университете, — потом зачем-то добавила, — на третьем курсе.

— Любопытно, — протянул старик. На нем был бордовый халат из набивного шелка в стиле Хью Хефнера. — Почти девятнадцать, совсем взрослая. И такая, м-м-м, — он причмокнул и пошло облизнулся, заставив меня скривиться от омерзения, — аппетитная. Однако я не слышал, чтобы в округе жили ведающие с фамилией Циммер. А ты ведь ведающая, верно?

Я сглотнула, не представляя, к чему клонил старый извращенец. Вопросы его казались нормальными, вроде бы; однако вся ситуация, в который мы находились — была чересчур. Его ощупывающий взгляд пугал, наводил тошноту и мысли о сексуальном насилии. Я боялась. Из-за особенностей своих личных способностей, из-за того, что никогда всерьез даже не целовалась с мальчиком, из-за того, что такого даже моя сильная психика не в состоянии будет вынести.

— Да, — наконец, я кивнула. И пояснила. — Мой отец — человек. Мама была ведающей, она умерла почти четырнадцать лет назад. Но ее девичью фамилию я не знаю. Отец никогда не говорил.

— Вот это да, — будто ребенок захлопал в ладоши старик. — Союз ведающей и червяка. В "столице" такого уже не встретишь, только в провинции.

Я не поняла смысл его фразы, но уточнять не стала. Судя по интонации, предложение содержало едкую насмешку, сарказм, обидное обзывательство.

— Но ты ведь ведающая?! — с энтузиазмом продолжил мой оппонент. — Ребята определили. У них такие личные способности. А ты чем можешь похвастаться, Оксана Викторовна... м-м-м, нет, пусть лучше будет Оксаночка. Так мне определенно больше нравится!

Я не хотела отвечать. У меня был козырь и выкладывать его на стол преждевременно, казалось глупым.

— Ну же? — подтолкнул к откровенности старик. — Явно ведь не к вождению. Ребята нашли тебя в Червоточном квартале, напротив моей резиденции в кое-как припаркованном автомобиле. Без сознания, с расквашенным лобиком. И даже подлечили слегонца.

— Спасибо, — едва слышно выдохнула я в ответ.

— На здоровье, Оксаночка. А теперь, — в его глазах возникла угроза. Я вся сжалась, от страха, в предчувствии окончания вежливых взаимных расшаркиваний. — Расскажи все. И мы сможем перейти к приятной части нашего знакомства.

Старик повернул голову и взглядом указал на валяющийся на полу матрас. Я вздрогнула. И громко сглотнула, пытаясь справиться с возникшим в горле комком.

— Тебе понравиться, Оксаночка, — он схватил мое лицо своими крючковатыми пальцами за подбородок, не позволив дернуться в сторону, повернул к себе, жестко зафиксировав. — Обещаю.

Мои руки крепко сжали подлокотники кресла, веревка натянулась, болезненно врезаясь в кожу. Очередная попытка освободиться оказалась тщетной.

Перед тем, как губы старика накрыли мои, он с предвкушением причмокнул и облизнулся. Меня окутало гнилостным ароматом червивых яблок.

— Феликс! — в комнату с громким хлопком распахнутой настежь двери ввалился двухметровый амбал с бешеным взглядом и нотками истерики в голосе. — У нас проблемы!

— Я занят, разве не видно?! — старик оторвался от меня с явным недовольством и смерил подчиненного уничижительным взглядом. — Говори быстро, по существу. И проваливай!

— Звонил отец рода Комаровых. Орал. Обвинял нас в смерти его старшей внучки — Насти Комаровой.

— Он с дуба рухнул?! — недовольно выразился Феликс.

— Ребята уже выехали. Отец рода Комаровых сообщил, что девку проткнули то ли ножом, то ли кинжалом, то ли мечом. Причем каким-то необычным. Края раны были обуглены. Комаровы провели обращение об обнаружении эха события. И оно... не сработало, Феликс.

Я сидела ни жива ни мертва. Тело окоченело. Кожа покрылась мурашками. Зубы стучали, не попадая друг на друга. Я могла видеть, как тряслись руки, пальцы, ноги, но не могла справиться с этим, контролировать. Мне в спину будто вогнали кол, не позволяющий дернуться, лишний раз глубоко вдохнуть. Глаза раздирало от подступающих слез. Разговор мужчин я слышала краем уха, не в силах пережить ужас произошедшего.

— Почему он обвиняет меня в смерти внучки?

— Ну, знаешь... Комаровы — род древний. Влиятельный и многочисленный. Они поселились в "столице" еще в позапрошлом веке. А их отец рода... Думаю, он вспомнил, как ты пришел к власти!

— Хм-м-м... Не хорошо, что кто-то сомневаются в моем авторитете... Выясни, чем девка жила в последнее время! Может, с кем-то связалась? Или бывала в странных местах? Вдруг у нее появилось новое хобби? Важна любая мелочь.

Перед моими глазами внезапно возникло лицо девочки из недавнего падения. Лет четырнадцати-пятнадцати, с толстыми косичками почти до талии, в белом платке, с бледным лицом и закрытыми глазами. Она была симпатичной курносой с веснушками на щеках и носу. Лежала, будто спала, умиротворенно, спокойно, со скрещенными на груди руками, в белом кружевном платье.

В моем падении кто-то назвал ее Настенькой. Я вспомнила, как слышала причитания позади, тихий и громкий плач на разные голоса со всех сторон, певучие слова незнакомой молитвы.

Перебирая в уме факты недавнего падения предстоящего будущего, я постепенно успокаивалась. Перед глазами мелькали подробности: лица осунувшихся родственников — чем-то неуловимо похожие друг на друга, гостей — с легкой грустью и однотипным выражением уважительного сочувствия, кружащихся в веселом вихре желто-красных листьев, вечно-зеленной газонной травы под ногами.

Я закрыла глаза, снова представляя себя в том месте — на холме "столичного" кладбища — с прекрасным видом на окраину Центрального парка. Проводить похороны здесь могли только очень обеспеченные люди.

Я снова отошла на пару шагов от такого же белоснежного, как и платье лежавшей в нем девочки, гроба, прислушиваясь к тихим разговорам между собравшимися. Родственники причитали о том, что Настенька не заслужила смерти, кляли Силу за то, что она забрала их дочь, внучку и племянницу так рано и так внезапно, умоляли, торговались, до сих пор не могли поверить. Гости шушукались о том, что девочка в последние недели по слухам сильно изменилась, встретила какого-то парня и практически отреклась от семьи. Якобы сама Настя начала баловаться с обращениями, по навету своего нового молодого человека проводила эксперименты над людьми, устраняя вроде бы для него конкурентов. Кто-то из гостей осмелился шепнуть, что вскоре девчонка собиралась и вовсе сбежать с тем типом как минимум из дома, а как максимум — из "столицы".

Я вспомнила о том, как интуиция заставила меня отойти еще дальше от процессии, метров на сто в сторону Центрального парка.

Ветер сильнее закружил листопад. Начал моросить уже привычный для сентября этого года дождь.

На границе с кладбищем у кованого забора я нашла его — прячущегося за плотно посаженными деревьями парня.

Юноша старше Насти года на два-три стоял, облокотившись спиной о ствол ближайшей ели, смотрел в сторону гроба и плакал. Черная одежда, бледная кожа, подведенные жирным карандашом глаза, пирсинг на лице, специфическая бижутерия характеризовали его как представителя готической субкультуры. Я обратила внимание на брошенный на земле у ног кофр в форме гитары. Музыкант.

У него было очень выразительное лицо. Я легко могла представить, что в этом парне нашла Настя Комарова. Талантливый, скорее всего, одухотворенный, идейный, в образе поэта-романтика современности с опасным налетом инакомыслия. А еще у него были очень красивые глаза — голубые, бездонные, опушенные густыми ресницами. Только взглянув в них, можно было влюбиться в грустного гота с первого взгляда, раз и навсегда.

Хотела бы я оказаться в этот момент рядом и поддержать.

Воспоминания воспроизвели развитие событий в падении.

Шорох листьев и глухие шаги заставили юношу-гота, вздрогнув, начать пугливо озираться в поисках источника звуков. Мгновение, и со стороны Центрального парка появилось новое действующее лицо.

Я вспомнила, как нерешительно отступила назад.

Бог. Ты. Мой!

Навстречу готу сделал шаг высокий молодой человек. Чертовски-красивый, неописуемо-идеальный, эталонный образец внешности прямиком из французского бюро меры и весов(22*).

Я никогда не встречала настолько безупречных черт лица, от которых перехватывало дыхание и слезились глаза. Может быть, только на картинах художников, которые приукрашивали действительность или в работах скульпторов, ваявших из мрамора и бронзы древних героев и богов.

На молодого человека было почти больно смотреть. Однако в то же время — трудно заставить себя не смотреть.

У него были золотистые кудрявые волосы с челкой, закрывавшей почти половину лба. Казалось, будто в их цвете запуталось солнце, оставившее свой отпечаток и на загорелой коже. Легко было предположить, что молодой человек либо только что посетил солярий, либо вернулся из месячного отпуска в южной стране с морским побережьем.

Я засмотрелась на его нос, утонула в неописуемого цвета глазах, потерялась где-то в художественных линиях скул, подбородка, очертании нижней челюсти и общего овала лица.

Мне казалось, будто его лицо было отражением золотого правила гармонии, пропорции и симметрии. Я не могла найти изъян. Что-то что сделало бы его приземленным, похожим на нормального человека. Может это из-за каких-то личных способностей?

— Что ты здесь делаешь?! — всполошился гот.

— Не ори, Глеб! — осадил незнакомец. Голос у него тоже был идеальным — симфония из звуков, как бы банально это не звучало. — Не привлекай внимания. Я уверен, ты не хочешь, чтобы нас заметил весь род Комаровых.

Я предположила, что ему за двадцать. Может двадцать один или двадцать два? Но не больше двадцати трех точно.

Мой взгляд оценил фигуру незнакомца. Одежда броская и явно дорогая, но не кричащая. Темно-синие джинсы, ботинки, тонкая белая майка, под которой угадывались контуры хорошо развитых мышц, распахнутое на груди графитовое укороченное пальто. Красивый разворот плеч, правда, не косая сажень. Руки длинные сильные, с развитыми мышцами. Талия с бедрами не то чтобы узкие, но в общей картине смотрятся гармонично и соответственно.

— Как ты? — проявил сочувствие незнакомец. Я вспомнила, что уловила в этом вопросе фальш.

— А ты как думаешь?! — Глеб снова развернулся и посмотрел в сторону гроба, который готовили к захоронению. Родственники и гости по очереди подходили к девочке, клали цветы, говорили несколько прощальных слов и отходили, уступая дорогу другим. Через несколько минут крышку гроба собирались закрыть и заколотить. — Настя мертва...

— А ты — нет.

— Она сделала ради меня столько... Я не просил, клянусь. Я просто хотел быть с ней. Настя — удивительная. Была... Не знаю, почему она решила мне помочь с... музыкой. Я ведь не просил.

— Наверное, верила, что ты заслужил большего, чем попрошайничество в подворотне, переходе и метро. Она хотела, чтобы ты выступал с группой в ночных клубах.

— Но она ведь не могла ради этого начать убивать моих друзей?! — Глеб с отчаянием в своих выразительных глазах посмотрел на блондина-незнакомца. — Она была хорошей...

— Она была глупой ведающей... Считай, ведьмой. С детства ее приучили добиваться результата... хм-м-м... грязными способами.

— Ты не знал ее, чтобы так говорить!

Я подумала, что гот вот-вот накинется на своего собеседника. Но Глеб сумел сдержаться.

— Я видел, как она убила пятнадцать человек. А после пыталась убить тебя...

— Мы поссорились...

— Послушай, Глеб, — незнакомец-блондин нервно вздохнул, кажется, пытаясь подобрать правильные слова, придумать, как объяснить. — Я знаю, это прозвучит странно, и ты вряд ли еще примирился с новостью, о том, что твоя девушка была не совсем человеком. Или не только человеком. Но в последнее время Настя... она не была собой, ясно?! Ты, наверное, заметил, как изменились ее привычки, какие-то черты характера, вкусы, может быть даже манера говорить, стиль в одежде?!

Гот промолчал, но я заметила в его глазах понимание и частичное согласие.

Блондин достал из внутреннего кармана белый конверт и протянул его Глебу:

— Здесь билет на самолет, новый паспорт и деньги на первое время. Уезжай. Родители Насти Комаровой — влиятельные люди. После похорон они начнут искать убийцу дочери. И придут к тебе.

— Я объясню, что это была самооборона. Или несчастный случай.

— Глеб.

— Или расскажу правду, — яростно выплюнул юноша. — Что Настю убил не я, а ты! Проткнул ее своим магическим мечом. Прямо в сердце. Расскажу, как она кричала и горела. Как умирала долго и мучительно, как в ее глазах в это время клубилась тьма.

— Тебе не позволят, — тоже разозлившись, отчеканил незнакомец. — Глеб, я хочу спасти тебя. Не только от родителей Насти. Я не могу объяснить, но если ты сегодня не улетишь, завтра тебя убьют!

— Я не боюсь твоих угроз!

— А вот я боюсь...

Прошло не больше пяти минут. Я открыла глаза. Вновь прежняя собранная и решительная. Обнаженная, привязанная к стулу в обшарпанной комнате с миллионом свечей и мерзким матрасом на полу.

Мне удалось справиться со страхом, дрожью и онемением. Я вернула способность говорить.

Феликс с подчиненным продолжал обсуждать дела. Какие-то подробности, связанные со смертью Насти Комаровой и общей социально-политической расстановкой сил ведающих в "столице". Кажется, что-то о том, как важно было снова вернуть расположение рода Комаровых и найти убийцу, сняв с себя необоснованные подозрения.

В моей голове появился план спасения. Обдумав некоторые нюансы, я решительно начала его осуществлять:

— Я могу сказать, кто убил Настю Комарову, если вы меня отпустите!

Наши дни

В субботу утром я с двумя стаканами кофе "с собой" и пакетом с завтраком из четырех маффинов с шоколадом и изюмом позвонила в квартиру Зо.

Дверь открыли не сразу. Сначала до меня долетел звук бьющегося стекла, потом глухой удар и поток громких нецензурных высказываний. Наконец, замок щелкнул, и на пороге показалось помятое лицо женщины неоднозначного возраста.

Зо говорила, что ее мать была младше моего отца на шесть лет. Однако, каждый раз, встречаясь с этой женщиной лицом к лицу, я не могла сопоставить данный факт с реальностью. На вид матери подруги с легкостью можно было дать и шестьдесят, и даже семьдесят.

У нее было опухшее лицо с сероватым оттенком кожи и явно свежим фингалом под глазом. Мышиного цвета волосы, стянутые на макушке в куцый хвостик, лоснились на свету от грязи. В глазах плескался туман. От женщины исходил запах похмельного пива, запойной водки и еще чего-то синтетического и паленого. Я внутренне передернулась от отвращения.

— Доброе утро. Я — Оксана, подруга Зои.

Каждый раз мы знакомились заново. Мать Зо была не в состоянии, да и, наверное, не видела в этом нужды, запомнить меня. По имени или внешне. В редкие моменты, когда я поднималась к Зо, мне приходилось всякий раз представляться и объяснять кто я такая. В школе это казалось забавным, позже — стало надоедать. Сейчас я смотрела на ситуацию с грустной обреченностью.

Когда-то она была другой — женщиной в пестром брючном костюме, с пышными кудряшками, мягким голосом и очень красивой улыбкой.

Мать подруги критически осмотрела меня с ног до головы, после чего, поправив на себе что-то бесформенное, напоминавшее в былые времена спортивную толстовку, повернула голову и гаркнула:

— Зойка! К тебе какая-то краля расфуфыренная приперлась. Вставай нахалка, окаянная!

Не сказав мне ни слова, женщина развернулась и нетвердой походкой удалилась в сторону кухни, оставив дверь открытой. Я шагнула внутрь.

Зо жила в двухкомнатной квартире родителей, чем-то неуловимо напоминающей берлогу, или как он сам ее пафосно называл "резиденцию", Феликса. Обшарпанное состояние, общая атмосфера затхлости, грязь, вздыбленный кое-где пол. Разбитой мебели советских времен уже давно было место на свалке, как и "батарее" из многочисленных пустых бутылок вдоль стен.

Я аккуратно переступила осколки разбитой стеклотары, видимо на нее наткнулась мать Зо, когда открывала мне дверь, бросила быстрый взгляд в сторону кухни, где в компании пятерых мужчин и двух бутылок водки отдыхала и "лечилась" женщина, и направилась в сторону спальни подруги.

Здесь было уютнее — новее, свежее и чище. Более или менее современная, но недорогая мебель, обои приятного пастельного оттенка, ковер на полу, двуспальная кровать с резным изголовьем, мягкое велюровое кресло, столик для макияжа с раскиданной по нему косметикой и включенный с очередным медицинским сериалом ноутбук на середине кровати.

— Шоппинг, да?! — Зо встретила меня в одних трусах, стоя напротив открытой дверцы огромного гардероба во всю противоположную входу стену. — Знаю, я проспала. Но у меня уважительная причина.

— Работа допоздна?

— Умопомрачительный секс до утра, — повернула голову в мою сторону подруга и подмигнула. — Я вернулась домой только в пять. И мне привезли мою новую машину. Кстати.

— Можем отметить утренним кофе, — я улыбнулась и показала ей пластиковые стаканчики и бумажный пакет с завтраком.

— Ура! Ты — мой спаситель, Оксана.

— А если серьезно, — я закрыла дверь в комнату Зо на замок, прошла и присела в кресло, поставив рядом на пол купленный провиант. — Лучше бы ты сменила квартиру, а не машину. Сколько можно жить в этом бараке?! И твоя мать, она нуждается в лечении...

— Ох, блин, еженедельная лекция про неправильность моей жизни, — простонала подруга, снова отвернувшись. Перебирая вещи, она, наконец, выудила то, что хотела надеть сегодня — любимые узкие джинсы с драными коленками и очередную кислотного цвета майку с надписью на груди. В этот раз — "Когда ты лучший, трудно быть скромным".

— Я серьезно, ты же знаешь. Я беспокоюсь Зо. У тебя на счетах — миллионы. Ты гробишь здоровье и жизнь, чтобы заработать их с помощью своих личных способностей. И для чего? Чтобы каждый год покупать новые тачки или дорогущие дизайнерски-дырявые джинсы?!

— Не всем же жить в замках, Оксана, — одевшись, подруга закрыла шкаф и вернулась на кровать — к ноутбуку, сериалу и разговору со мной. Я протянула ей стакан с кофе и маффин.

— Я не предлагаю тебе построить на Рябиновой улице Букингемский дворец. Просто купи соразмерную своим нуждам квартиру и отремонтируй ее.

— А как же мама?

— Ей нужно лечиться, Зо! Закрытый реабилитационный центр или как там называются подобные заведения?! Ей помогут, я уверена. Не все еще потеряно. Я понимаю, у вас сложные отношения — смерть отца и то, что она фактически предала тебя, погрузившись в своей горе и оставив ребенка наедине с этой дрянью в мире, но... Прости ее. И помоги. Либо не прости и уйди. Но не мучайся сама, не наказывай, таким образом, вас обоих, не рушь жизни!

— Закончила на сегодня? — сухо уточнила Зо, делая глоток кофе. Я заметила, какую боль причинили ей мои слова, но подруга стоически вытерпела всю тираду.

Каждый раз она выдерживала мои поучительные проповеди — пусть молча, пусть со стиснутыми зубами, но это давало надежду, что однажды она примет их и поступит правильно. Просто нужно было не сдаваться.

— Да.

— Тогда дай мне досмотреть серию и пойдем. Хочу узнать, как они, — подруга кивком головы указала на экран ноутбука, — выкрутятся со всем симптомами, которые придумали сценаристы. Это же не реально вылечить, чуваки?!

Я улыбнулась, делая еще один глоток. Зо смотрела медицинские сериалы из спортивного интереса и профессионального самоуважения. Подруге нравилось выискивать нестыковки, невозможные в реальной жизни, высмеивать реплики актеров и глупые сюжетные повороты сценаристов. Она с иронией относилась к возросшей популярности этой тематики и тенденции, колко резюмируя, что всех фанатов этой псевдохирургии вырвало бы через пять минут присутствия на настоящей операции на настоящий операционный стол.

Весна окончательно вступила в свои права. Что оказало на нас с Зо серьезное влияние при выборе и покупке одежды. Подругу потянуло на легкие шифоновый платья с оборками и цветочками, я позволила разнообразить свой гардероб смелыми цветами. Так в наших пакетах появилось с десяток псевдо деревенских платьев всех оттенков радуги, несколько ярких шелковых блузок и смелых обтягивающих юбок, куча кружевного белья и сумасшедшее количество пар обуви на каблуках.

— Вот не знаю я, зачем купил столько туфель, — буквально упав в плетеное кресло небольшой кофейни во внутреннем дворе торгового центра, устало пожаловалась Зо. — Куда мне их выгуливать?! На работу? Сомнительное удовольствие. Разделывать и шинковать трупы удобнее в балетках и кроссовках.

Я присела напротив, свалив кучу пакетов на два соседних кресла за нашим столиком. Подскочивший своевременно официант с меню, услышал окончание фразы и побледнел.

— Она — патологоанатом с черным чувством юмора, — улыбнувшись, объяснила я юноше, по возрасту только-только закончившему школу. — Спасибо, но мы сделаем заказ позже. Пока только два кофе.

— Одну минуту.

Ретировался официант быстро и с нескрываемым облегчением.

— Как насчет баров и ночных клубов, в которых ты знакомишься с мужчинами?

— Ох, не смеши меня. Мои "мужчины", — Зо поиграла бровями, выделяя это слово и выражая, таким образом, свое отношение к качеству этих мужчин, — не смотрят ниже сисек.

— У тебя третий размер, не пятый.

— И что?! Без нижнего белья и в кофточки с глубоким декольте — эффект не хуже!

— Зо.

— Так, правда, же!

Нам принесли наш кофе. Мне — несладкий со сливками, Зо — любимый капучино с ягодным сиропом.

— Сказала Мише о репродуктивном центре? — спустя пять минут начала серьезно подруга. — О том, что тебе диагностировали бесплодие?

— Нет, — призналась я. — Все запуталось еще больше.

— Например?

Я в подробностях поведала Зо про утро четверга. Правда, только ту часть, в которой Миша пригласил меня в гости к родственникам, предложив составить ему компанию. Или представить как свою девушку. Я так окончательно и не разобралась в намерениях, двигающих мужчиной в тот день. Встречу с Астрой я опустила. С этой частью моей жизни Зо не была знакома в целом, и я не хотела и не собиралась посвещать подругу в нее даже частично. Слишком опасно было.

— Вау!

— Да, — я за один глоток залпом ополовинила чашку, пытаясь собраться с мыслями и выстроить линию вранья. Я не могла также объяснить подруге из-за чего, в самом деле, переживала и почему не хотела поделиться с Мишей проблемой бесплодия. — Я отказалась. На самом деле, не уверена, что была нужна ему там. Думаю, Миша предложил это из вежливости.

— Или от безвыходности. Ты же не спешишь представлять его отцу.

— Зо, мы живем в двадцать первом веке в России. Какое представление отцу? Что за нелепые смотрины?!

— Ты поняла, что я имела в виду.

— Да, — я сникла, чувствуя острый укол вины по отношению к мужчине. — Наверное, ты права. Вчера во время ланча он снова пытался завязать разговор о серьезном шаге. Кажется, Миша купил кольцо. Я не знаю, что делать.

— Расставь точки над "i", — категорично заявила подруга. — Честно выложи карты на стол. И про ведающих, и про бесплодие и... короче, про все, что ты должна Мише рассказать, чтобы остаться с ним. Или уйти.

Зо криво улыбнулась и, передразнивая, повторила мою недавнюю фразу:

— "Но не мучайся сама, не наказывай, таким образом, вас обоих, не рушь жизни!"

— Очень смешно.

Мы допили кофе молча. Потом, заказав по салату — время близилось к обеду, начали обмениваться рабочими новостями и сплетнями. Зо с охотой перемывала косточки своими и моим подчиненным, подбадриваемая сухими подробностями с моей стороны.

Неловкость произошла в конце посиделок. Я не сразу поняла, что случилось, а потом... в общем, было поздно.

В школе мы с Зо договорились не использовать личные способности друг на друге. В частности, это касалось меня. Личные способности подруги были специфическими и угрожали по большей части моему телу, и то, исключительно после смерти. А вот Зо знать свое будущее не хотела. Особенно после того, как я объяснила ей, что вижу то, что изменить невозможно. Зо сразу поняла, насколько это было хреново. Так она выразилась.

Идею с перчатками подкинула мне Зо. Думаю, она беспокоилась, что я могла случайно дотронуться и прочитать ее будущее. Идея прижилась, и я поняла, что лучше буду выглядеть чудаковатой городской сумасшедшей с острой формой гаптофобии, чем влезу в чужие жизни по сто раз на дню. Это по-настоящему выматывало эмоционально и физически.

Спустя время негласные правила поведения друг с другом настолько въелись в наши мозги, что мы перестали ежесекундно контролировать себя. На безусловном рефлексе мы не дотрагивались друг на друга, по крайней мере, кожа к коже, не приближались, не обнимались, не держались за ручку, знали, как себя повести в случае экстренных ситуаций. Вроде моих падений.

Почему я так оплошала сейчас, я понять не смогла. Как и вспомнить тот момент, когда сняла перчатки и почему вновь их не надела.

Расплатившись по счету, мы с Зо встали со своих мест. Сгребая в обе руки пакеты с покупками, подруга неловко переступила с ноги на ногу и, то ли не смогла удержать баланс, то ли запуталась в собственных ногах или пакетах, то ли зацепилась за что-то, покачнулась и едва не упала. Я схватила ее за руку рефлекторно.

Вспышка мыслеобраза буквально пригвоздила меня к месту, ошеломив.

Я молниеносно отдернула ладонь и подняла полный беспокойства взгляд на подругу.

— Просто не говори мне ни слова!

Тем же вечером, сидя на кровати перед ноутбуком, я вертела в руках визитку, которую передала мне Астра и пыталась принять решение. Или скорее решиться.

На экране горела интернет-вкладка одностраничного сайта детективного агентства. На белом фоне обычным печатным шрифтом небольшого размера в центре поля было написано "Детективное агентство", ниже — юридический и видимо фактический адрес в "столице", номер телефона и адрес электронной почты. Никакой дополнительной информации.

Я вспомнила свое падение, связанное с кафе Сэма, и постаралась вновь уловить и проанализировать подробности, чтобы ответить самой себе на вопрос — он ли убил мальчиков?

Ответа не было. Кроме подозрительной брошенной почти в самом конце фразы Сэма о том, что старый друг увидел что-то, что не удалось заметить Бэль. Это пугало.

Отложив визитку, я взяла лежащую рядом толстую кожаную тетрадь в черной обложке, которую достала из шкатулки под кроватью, вернувшись из торгового центра.

Мне нужны были идеи. Хоть что-то. Сила не откликалась, сигиллы не реагировали, но может где-то среди заметок матери или уже моих записей завалялся рецепт отвара, способный помочь с поиском ответов?!

Спустя продолжительное время, я вынуждено признала, что простого решения не было. Мама не предполагала столкнуться когда-нибудь с таким, а записи, которые после нее начала вести я содержали в себе в основном факты, случаи, прецеденты.

На одной из страниц у меня перехватило дыхание. Взгляд зацепился за три вырезки из газет семилетней давности — некролог о гибели Насти Комаровой, статья о массовом убийстве музыкантов местной готик-рок-группы и статья о произошедшем самоубийстве некого Глеба... Фамилию за давностью лет прочитать было невозможно. Память оперативно воскресила в голове череду сопутствующих событий.

Стало горько. Я вздрогнула, снова чувствуя гнет внутри от вины, которая не отпустила. После семи лет легче не стало. Врут те, кто говорят, что время лечит. Иногда оно даже не позволяет забыть.

Однако вместе с виной возникло воспоминание о причине, по которой я пошла на это — солгала Феликсу, фактически убила беззащитного невиновного человека и после совершила еще много вещей, из-за которых периодически сейчас впадала в состояние полной опустошенности. Все было из-за общего блага, высшей цели. Это подтолкнуло меня к действию. Вдруг показалось глупым сдаваться из-за такой мелочи, как собственные переживания.

Я открыла еще одну интернет-вкладку и зашла в свою электронную почту. У меня было составленное резюме. Четыре года назад я настояла на том, что попаду к отцу на работу только при условии честного непредвзятого рассмотрения документов, объективной оценки. Я должна была состояться в профессии сама. Помню, он усмехнулся на это заявление, но настаивать на патронаже и опеке не стал. А через несколько лет я поймала его взгляд украдкой и поняла, что он по-настоящему гордиться моими успехами. Для девочки, лишенной родительского внимания почти двадцать лет это была великая награда.

Я исправила некоторые строчки, указав нынешний опыт и должность, написала небольшое сопроводительное письмо и, не давая себе возможности еще раз все обдумать-передумать, отправила на электронный адрес "Детективного агентства".

Я решила, что должна была знать правду. Какой бы горькой она не оказалась.

_____

(20*) В данном контексте Оксана упоминает книгу Л.Питера "Принцип Питера".

(21*) Открывателями озонового слоя были французские физики Шарль Фабри и Анри Буиссон, в 1912 г.

(22*) Международное бюро мер и весов — действующая организация, в которой хранятся международные эталоны основных единиц физических величин; штаб-квартира расположена в городе Севр, Франция.

ГЛАВА 5

А потому сказываю тебе: прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит.

Ей же сказал: прощаются тебе грехи.

(Лк., 7:47-7:48)

Наши дни

Легкий стук в дверь заставил поднять голову. В мою спальню с почтительным поклоном заглянул Иосиф.

— Ужин накрыт в столовой.

— Благодарю, — я кивнула и встала. После чего, пока дворецкий не скрылся за дверью, уточнила, — отец будет? Ты спрашивал?

— Нет. Виктор Алексеевич еще работает у себя в кабинете. А после, он передал, собирается на ужин в ресторан в компании своей девушки Снежаны.

— Он так и выразился? "Своей девушки"? — со скрытым недовольством переспросила я.

Иосиф промолчал, но по его выражению лица я поняла, что пожилой дворецкий по своему обыкновению перефразировал ответ отца так, чтобы звучал он соответственно. Этому дому и нашим ролям в нем.

— Спасибо, в таком случае, я тоже откажусь. Мы с Зо сегодня плотно пообедали.

Пожилой мужчина манерно кивнул и молча удалился.

Я спустилась по лестнице на первый этаж и направилась в сторону отцовского кабинета и библиотеки.

Особняк безмолвствовал, утопая в вечерних сумерках. В коридорах и холле горели неяркие бра, в свете которых многочисленные скульптуры в рыцарских доспехах выглядели зловещими. А вот картины на стенах под специальными лампами наоборот — будто светились изнутри, играли оттенками масляных красок, оживали.

Я прошла мимо открытой двери в столовую, улыбнулась уголками губ, услышав очередную несдержанную и полную бахвальства реплику Гоши в ответ на сухой комментарий Иосифа, завернула за угол и постучала в закрытую дверь отцовского кабинета. Напротив нее, почти как в офисе, располагалась арка-вход в библиотеку.

Дождавшись негромкого: "Войдите", я открыла дверь и шагнула внутрь.

— Как дела с документами по "Бристолю", которые я передала тебе вчера?!

— Все весьма прилично, есть за что зацепиться, — не отрываясь от изучения бумаг на столе, ровно ответил отец. Я заметила, что, несмотря на показную сосредоточенность, внимание его было рассеянным, мысли витали далеко от сегодня, здесь и сейчас. — Кого собираешься отправить с нами в Москву?

— Уже распорядилась насчет Мыльникова. Он — лучшая кандидатура. Умен, любит суды, клинический закостенелый победитель. У Мыльникова достаточно острые зубы, чтобы разорвать противника и достаточно мертвая хватка, чтобы удержать, пока не сдохнет. А еще у него на руках учредительные документы "Бристоля". Так что вполне возможно "рвать" и "держать" не придется.

Отец поднял голову и посмотрел на меня серьезным холодным взглядом. Что-то глубоко внутри его глаз заставило меня усомниться в собственной решительности и уверенности.

— Будь готова, в случае необходимости, сама прилететь в Москву.

— Что-то не так? — я заняла место на диване рядом с рабочим столом. Кресла для посетителей были жутко не удобными. Антикварные, статусные. Однако высидеть на них больше десяти минут казалось нереальным. Полагаю, отец нарочно поставил эти кресла в свой кабинет, чтобы редкие гости не задерживались, не отвлекали его от работы.

— Ничего серьезного, — взгляд отца снова стал рассеянным, невидящим. Он повернул голову и посмотрел на пейзаж за окном — утопающий в свете садовых фонарей задний двор. Я ждала, не уверенная, как поступить дальше — уйти, чтобы вернуться к этому диалогу позже, или дождаться внимания отца сейчас.

Наконец, через минут пять он заговорил. И начал совсем не с того, с чего я ожидала:

— Я сомневаюсь в Михаиле. В последние недели его продуктивность снизилась. Я наблюдал. Думаю, это связано с тем, что Михаил достиг вершины карьерного роста в моем бизнесе. В нем исчезла мотивация, дополнительная старательность, ориентированность на результат.

Я опешила, позволила себе на мгновение слабость — убрать неприступную нечитаемую маску с лица. Отец не заметил. Он так и не повернул голову, не отвел взгляда от спускающейся с небосклона на землю ночи и от играющих в свете светильников теней деревьев, кустарников и садовой мебели.

— Он — хороший человек, — собравшись с мыслями, нейтрально возразила я. Внутри возникло, впервые за все время, желание рассказать отцу правду о наших отношениях с Мишей. Остановила меня сознательность.

— В четверг он не приехал в офис, — категорично заявил отец. — Позвонил мне с утра и отпросился, якобы по семейным обстоятельствам.

— Я вроде слышала, что у его родных произошли неприятности.

— И что?! — отец повернул голову и посмотрел на меня требовательно. Потом, видимо что-то вспомнив, поправился. — Ах да...

Я изобразила легкую понимающую улыбку.

— Кстати, а что ты хотела?

— Отпуск. Пока вы с Мишей будите в Москве, я хотела бы отдохнуть.

Отец искренне удивился. Я не брала отпуск ни разу с тех пор, как начала работать у него. Никогда не просила отгул на день или два, не уходила раньше или задерживалась после обеда. В основном я сидела допоздна. Иногда приезжала в офис в выходные или заполняла работой официальные праздники, когда в особняке становилось совсем невыносимо одиноко.

— Ладно, — кивнул он, будто нехотя. Но от уточнения не удержался, — только оставайся на связи!

— Обязательно.

В тишине я от руки написала заявление. Все-таки было что-то удобное в том, что твой отец являлся твоим генеральным директором и был доступен по рабочим вопросам даже после восьми вечера.

Больше мы не сказали друг другу ни слова. Подписав заявление, отец убрал его в верхний ящик своего стола вместе с другими документами и принялся собираться. Я кивнула напоследок и отправилась снова к себе. Мысль о его предстоящей встрече-свидании со Снежаной угнетала меня и потому беспокоила.

На лестнице от собственных переживаний, отягощенных ворохом разношерстных мыслей, меня отвлек телефонный звонок. Вытащив смартфон из кармана, я с неудовольствием отметила имя вызывавшего абонента и с неохотой ответила:

— Да.

— Оксаночка, душа моя, — причмокивая, на том конце линии наигранно радушно начал Феликс. — Вечер добрый!

Я замерла, чувствуя прокатившуюся вдоль позвоночника по коже дрожь. Ничего доброго в предстоящем разговоре для меня не было. Интуиция выражала солидарность.

— Здравствуй Феликс.

— Я заинтригован, — без дополнительных расшаркиваний, перешел сразу к делу. Я остановилась на ступени, вслушиваясь в интонации, расчленяя их на эмоции, выискивая истинные намерения. — Я попросил ребят разузнать для меня о Стасе Рыбчике и Николае Долгове.

Я крепче стиснула пальцы, в которых держала телефон. Вторую руку сжала в кулак. Я не называла Феликсу при нашей последней встрече имен мальчиков. Впрочем, следовало ожидать, что найти эту информацию для человека с его уровнем связей окажется легче легкого.

— Знаешь, эти убийства оказались действительно занимательными, — наиграно дружелюбно принялся разводить комедию старик, — странные обращения, странные сигиллы. Все было странным. Даже, представляешь, Оксаночка, то, что на месте убийства малолетних червяков не сработало обращение об обнаружении эха события! Прямо как в случае гибели несчастной Настеньки Комаровой, помнишь?!

Я задрожала. С одной стороны Феликс подметил то, что не пришло мне в голову раньше — идея, как доказать, кто причастен к смерти мальчиков; с другой — ход мыслей главы сообщества ведающих в "столице" был опасен. Все воспоминания, связанные со смертью Насти Комаровой были в той или иной степени опасны. И то, что старик подметил схожесть случаев... Это не внушало надежды на легкий исход событий.

Я остро пожалела, что поддалась слабости и отправилась искать ответы на вопросы у Феликса. Нужно было сразу ехать к Сэму.

— Знаешь, Оксаночка, а я ведь еще побеседовал с несколькими матерями и отцами родов в "столице"?! — я почти ненавидела себя сейчас. — Не поверишь, но они все в унисон заявили, что сигилл таких не знают. И также не понимают, почему не сработало обращение об обнаружении эха события. Это ведь одно из самых устойчивых обращений, помнишь?!

— Конечно.

— А вот с оружием ведающие мне помогли. Подкинули пару рецептов отваров, с помощью которых можно было добиться эффекта, описанного тобой. Вот только, незадача — оружие, созданное таким образом, не может взаимодействовать с другими обращениями или сигиллами. Ну, исключая "эхо", конечно. И это... — Феликс картинно замолчал, удерживая паузу. "Чем больше артист — тем больше пауза?!"(23*) Если исходить из этой небезызвестной цитаты, наш разговор мог не закончиться до утра. Однако старик все же продолжил, накалив мои нервы до предела, — приводит нас к вопросу, что ты явно знаешь больше, чем мне рассказала!

— Феликс, — осторожно начала я, подбирая слова. Мой голос звучал глухо, руки дрожали, колени подгибались. Я с трудом контролировала свои эмоции. — Ты ведь помнишь специфику моих личных способностей?! Конечно, я знаю больше, чем говорю. Кому бы то ни было.

— Расскажи мне все! — потребовал старик.

— Я не могу. И не вижу в этом смысла. Ты ничего не изменишь. И я тоже.

Я справилась со своими переживаниями. Последняя фраза вернула уверенность, и я продолжила подниматься по лестнице в сторону своей комнаты.

— Мне не нравится, когда ведут двойную игру, Оксаночка! — с угрозой выразился глава сообщества "столичных" ведающих. — А здесь явно больше, чем просто специфика личных способностей.

— Феликс.

— "Столица" принадлежит мне. Все, что происходит в ней, принадлежит мне: люди, ведающие. Я знаю каждый уголок, каждый секрет, каждую червоточину каждой души. Я доверяю и принимаю только тех, кто честен со мной, уважает меня. И не пытается вести за моей спиной непонятную игру. Подумай об этом! И в следующий наш разговор, я надеюсь, ты расскажешь мне что-то кроме специфики личных способностей!

Он отключился. В телефоне ритмично зазвучали монотонные гудки.

Я поднялась на верхнюю ступень. И внезапно ощутила, как пространство вокруг закружилось. Мне не дали лишней минуты, чтобы схватиться за перила или осесть. В глазах потемнело. Я упала. В прямом и переносном значении слова.

Приземление оказалось быстрым.

Я очутилась в длинном сером коридоре с расположенными друг напротив друга в шахматном порядке дверями. На полу блестел еще мокрый линолеум, на стенах шелушилась серая краска, в воздухе пахло хлоркой и казенщиной.

Туда-сюда сновали люди в форме и при погонах. Мужчины и женщины. Обычная суета сотрудников на службе.

Я посмотрела сначала вперед, пытаясь сообразить, что хотела донести или показать мне Сила, потом назад. Ничего необычного. Коридор начинался с КПП, похожего на стойку регистрации в поликлинике, и турникета по пропускам, заканчивался — поворотом и выходом на лестничную клетку на другие этажи. Двери были пронумерованы — от двести первой до двести девятой. По правой стороне шли — четные, по левой — нечетные.

Я прошла по коридору в сторону поворота и оказалась у единственно окна.

На улице светило солнце, невольно поднимающее настроение и заставляющее по-идиотски без причины улыбаться. Деревья были покрыты первой зеленью, земля почти исчезла под разросшейся молодой травой. Царствовала поздняя весна.

Коридор, в котором я приземлилась, находился на втором этаже.

Место было мне не знакомо, но я предположила, что находилась до сих пор в "столице". Правда, в районе, в котором прежде не бывала никогда. Но вряд ли далеко от Главного проспекта.

Командирские часы на моей руке показывали десять тридцать утра. Это был единственный предмет, который умел "падать" вместе со мной и обладал свойством демонстрировать время падения в падении. Часы показывали время будущего, демонстрируемого мне Силой.

Я знала, что они принадлежали матери. Она носила часы, скорее всего, по той же причине, что прежде и сейчас я — чтобы ориентироваться в будущем. Но это все, что я знала о них. Полная история часов оставалась загадкой. Я пыталась с помощью антикваров, глав родов "столичных" ведающих и даже Феликса выяснить их происхождение, но потерпела неудачу и оставила эту затею. Никто не сказал ничего конкретного. Полагаю, если бы я знала родственников по линии матери, то смогла бы с этим разобраться. Но обращаться с вопросом о ее семье к отцу было самонадеянно, безрезультатно и потому бесполезно.

Мое внимание привлекло оживление среди спешащих в погонах людей. Я заметила, как все больше сотрудников этого заведения уходили в сторону КПП и не возвращались. Оторвавшись от созерцания весны за окном, я направилась следом.

Причина оказалась тривиальна — у КПП стояла компания из троих мужчин средних лет в форме. По звездам на погонах, я поняла, что они принадлежали к касте начальства. И держались мужчины соответственно — с грудью колесом, уперев руки в бока или сложив их на груди. Лица — упрямые, горделивые, самодовольные.

Люди в погонах, заметив их, спешили либо скрыться в ближайшем кабинете, либо развернуться и уйти туда, откуда только что пришли.

Я приблизилась.

Сотрудник КПП — мой ровесник — что-то судорожно печатал на клавиатуре с одеревеневшей вежливой улыбкой и плохо скрытой паникой в глубине глаз. Трое мужчин, облеченных властью, молчали.

Я обошла группу, внимательно рассматривая каждого по отдельности.

Самый высокий был самым старшим по возрасту. Морщины, седина и облысение не пощадили его. В глазах застыла бесконечная скука. По кольцу на руке я поняла, что он был женат, а по идеально выглаженной свежей рубашке, что — счастлив в браке. Или, по крайней мере, жене не изменял. Или она об этом еще не знала.

Второму мужчине было около сорока. Под острым пронзительным взглядом, отягощенным неприятными угловатыми чертами лица, хотелось сжаться в комок и спрятаться в самый дальний угол комнаты. Может быть даже по-детски прокричать: "Меня не видно, я — в домике!" У мужчины была тяжелая грузная фигура, внушительные кулаки и не пробивная аура абсолютной уверенности. Я заметила как пальцами правой руки, незаметно для окружающих, он чертил в воздухе сигиллы — вроде бы направленности и внушения мысли. Мужчина был ведающим.

В квадратном лице самого молодого и последнего из группы я с удивлением узнала то ли Савву, то ли Севу — бугая, телохранителя или бодигарда Феликса. Сомневаюсь, что мужчина совмещал работу законника с хобби мальчика на побегушках у главы "столичного" сообщества ведающих.

Я подумала, что они все были ряжеными, подосланными Феликсом. Самый старший, ведающий и то ли Савва, то ли Сева. Странная компания.

— Следователь по запрашиваемому вами делу сейчас подойдет, — в этот момент оторвал голову от экрана компьютера сотрудник КПП и загнано посмотрел на мужчин. Голос его звучал жалко, с раболепием и страхом. — Подождите минут пять. У него сегодня выходной. Был. Если бы вы предупредили о вашем приезде заранее, мы бы подготовили все документы. Простите, еще раз.

— Не беспокойтесь, — за всю группу ответил самый высокий и старший по возрасту. Его тон был сух и не подразумевал той вежливости, о которой можно было судить по словам. — Мы подождем сколько нужно.

Группа ряженых мужчин синхронно кивнули и словно по команде также синхронно, едва ли не одним шагом, отступили в сторону. В их компании повисло молчание, прерываемое многозначительными взглядами то друг на друга, то на ведающего. Я поняла, что он и был их настоящим лидером.

Прошло еще минут десять, наверное, когда из-за поворота коридора выскочил взмыленный взъерошенный Юрий Грачев, следователь с места убийства Стаса Рыбчика.

Я некрасиво выругалась.

Поправляя пиджак на ходу, мужчина притормозил у КПП, кивнув коллеге за стойкой, и направился в сторону группы ряженых прихвостней Феликса.

— Здравствуйте. Грачев Юрий Валентинович, капитан юстиции, следователь следственного комитета по особо тяжким преступлениям, — представился, как отрапортовал. — Чем могу быть полезен?

— Здравствуйте, Юрий.

Самый высокий и старший по возрасту вытащил из нагрудного кармана удостоверение и раскрыл его перед мужчиной. То ли Савва, то ли Сева сделал то же самое. Ведающий же отступил на шаг назад и что-то беззвучно забормотал. Какое-то обращение.

Я выругалась еще раз. Будущее развивалась по самому неприятному сценарию. Я почти догадывалась, о каком деле пришли справиться люди главы "столичного" сообщества ведающих.

Юра внимательно изучил оба удостоверения. На его лице отпечаталась вся гамма, одолевших мужчину эмоций — сдерживаемой неприязни к начальству, досады от неотвратимости происходящего, контролируемой ярости из-за сорванного выходного.

— Следственный комитет Российской Федерации, — глухо констатировал Юра.

— Все верно. Мы сообщаем, что намерены забрать у вас дело о гибели Николая Долгова и Станислава Рыбчика. И все сопутствующие материалы, — слово снова держал самый высокий и старший по возрасту.

— На каком основании? — подобрался Юра Грачев.

— Это дело больше не в вашей юрисдикции, — снисходительно пояснил то ли Савва, то ли Сева.

Я посмотрела на ведающего. Мужчина продолжал что-то бормотать беззвучно. Жаль я не умела читать по губам.

— Ясно, — скупо кивнул Юра. Потом, прищурившись, с подозрением уточнил, — а почему такая срочность? Направили бы запрос, и после праздников я или мой коллега отослали бы все материалы дела в Москву курьерской службой.

Я уловила заминку в глазах каждого из троицы. Юрий Грачев задал хороший вопрос. Особенно для тех, кто не являлся по-настоящему сотрудником вышестоящего следственного органа. На мгновение, меня даже заинтересовало, как ряженые прихвостни Феликса выкрутятся.

— Я уже было подумал, что у наших младших коллег все в порядке с головой, — саркастически прокомментировал то ли Савва, то ли Сева, взяв слово. — А тут — такое нарушения слуха. Юрий Валентинович, вы бы сходили к доктору, проверились. Может вам следовало бы уже давно закончить карьеру?! По состоянию здоровья, я имею в виду. А то не расслышали, что дело это — больше не в вашей юрисдикции!

Я опешила. Раньше люди Феликса были куда профессиональнее и не уподоблялись при любом неудобном вопросе оскорблению, хамству или обидному насмешничеству.

Юрий Грачев тоже не ожидал подобного поворота. По лицу и нервному отблеску в глубине глаз я заметила возникшее в его голове острое желание плюнуть на субординацию и высказать хаму нечто такое же едкое. Или просто ударить кулаком в лицо. Странно, увидев мужчину в первый раз, я подумала, что характером он отличался устойчивым и к вспышкам эмоций не был склонен. Порядочный, вдумчивый, тщательно анализирующий, не воспринимающий что-либо просто на веру, но при этом готовый к решительным действиям.

Я повернула голову в сторону ведающего, чтобы проверить догадку.

Мужчина беззвучно произнес последнее слово обращения, нарисовал в воздухе сигиллу направленности и с торжеством посмотрел на следователя.

Юра Грачев замер, казалось, на уже готовом сорваться с его губ ругательстве. Глаза подернулись туманящей рассудок дымкой, на лице расползлась глуповатая улыбка.

— Ну, наконец-то, — буркнул самый высокий и старший по возрасту с нетерпением. — Чего так долго ковырялся?!

— У мужика было что-то от воздействия обращений, — негромко прошипел на него ведающий. — Думаю, отвар(24*).

— Пора заканчивать. Феликс ждет сегодня результатов, — вмешался в разговор то ли Савва, то ли Сева.

— Юрий Валентинович, — обратился к замершему напротив группы следователю самый высокий и старший по возрасту. — Давайте разойдемся по-хорошему? Отдайте нам материалы дела по убитым мальчикам, и я обещаю, мы с ребятами больше вас не побеспокоим.

— Конечно. Следуйте за мной.

Юра кивнул болванчиком, развернулся и, бросив короткий взгляд на коллегу с КПП, направился по коридору вперед. Группа ряженых прихвостней Феликса последовала за ним. Я с неприятным послевкусием на языке от увиденной сцены не отставала.

На свете существовало более десятка вариантов обращений, отваров и сигилл, с помощью которых можно было подчинить разум, управлять им, внушить что-то, загипнотизировать или заставить забыть. Иногда мне казалось, что ведающие были помешаны на контроле других людей, животных или даже других ведающих. Копаясь в чужих мозгах, мыслях и воспоминаниях они испытывали особое удовольствие. Даже большее, чем порой от убийства.

С помощью какого обращения сейчас воздействовали на Юру, я не знала. Надеялась только, что оно не причиняло и не причинит мужчине боли. Или хотя бы той, которую он не в состоянии будет впоследствии вытерпеть.

Юра остановился у двести седьмого кабинета.

Толкнув незапертую дверь, мужчина прошел внутрь рассчитанного на двоих комнаты.

Рабочие столы находились — один у стены с дверью, другой у окна. Между ними рядком стояли черные стулья. Видимо для посетителей. За столами — у каждого свои — висели ряды полок с папками, книгами и двумя куцыми симметричными друг другу небольшими фикусами в глиняных горшках.

За столом у окна сидел и работал мужчина. Приблизившись, я поняла, что усердствовал он над экраном ноутбука, пытаясь обезвредить девяносто девять мин уровня "профессионал" на поле(25*). Судя по открытым ячейкам, занимался мужчина этим делом давно и основательно.

Юра подошел к своему рабочему месту и присел на корточки. Справа от внутренних ящиков стола на полу стоял большой прямоугольный высотой почти в метр сейф с кодовым замком.

С неподдельным интересом за действиями следователя проследили шагнувшие снова почему-то синхронно вслед за ним в кабинет ряженые мужчины из подручных Феликса. От экрана ноутбука, удивленный возникшим оживлением поднял голову и коллега Юры Грачева.

— Эй, Коломбо! — не стесняясь посетителей, как будто не видел их вовсе, обратился к следователю мужчина. На вид ему было под тридцать. Лохматый, рыжий, с россыпью многочисленных веснушек на лице и мелкими как две бусины зелеными глазами. — Ты чего в майские приперся на работу? Выходной же вроде? И ты говорил про планы. Ну, помнишь, с той странной дамочкой, с которой ты встречался?!

Мужчина для придания большей весомости своим словам посмотрел в сторону дверного проема. Я подумала, что он, наконец, обратил внимание на застывших у двери посетителей. Но проследив взгляд рыжего коллеги Юры Грачева, поняла, что мужчина на самом деле имел в виду бумажный календарь с огромной фотографией грузовика с ралли "Дакар". Лист занимал почти половину стены рядом с дверью. В красную рамку была заключена сегодняшняя дата — второе мая.

— Заткнись, Кузнецов! Не до твой болтовни сейчас, — флегматично ответил Юра Грачев. — У нас забирают дело Долгова и Рыбчика.

— У нас — это в смысле у тебя? — не остался в долгу рыжий. — Потому что я делом случившуюся остановку сердца у мальчишек, увлекающихся оккультизмом, не считаю.

Я хмыкнула, вернулась к Юре Грачеву, сделав от силы четыре шага в небольшом пространстве кабинета, обошла мужчину и встала за его спиной, наблюдая за манипуляциями с кодовым замком. Краем глаза заметила, как оживились, услышав последнюю реплику ряженые шестерки Феликса.

— А вот следственный комитет Российской Федерации готов с тобой поспорить, — набирая пальцами код сейфа — "639012", снова также безразлично парировал мужчина. — И судя по срочности, с которой им потребовалось это дело... Какого?!

— Чего там? — оживился еще больше рыжий Кузнецов.

Юра Грачев открыл дверцу сейфа нараспашку и с выразительным ошеломлением, которое пробилось даже сквозь пелену наложенного на него обращения, уставился на пустую верхнюю полку. Видимо, там должно было лежать искомое дело.

Группа ряженых прихвостней напряглась.

Мужчина поднял голову и посмотрел в упор на коллегу.

— Кузнецов, ты лазил в мой сейф? Брал дело?

— Я?! Для чего?

— А кто-нибудь в мое отсутствие приходил?

— Нет, конечно. Не шути так, Коломбо! Кому нужны твои секретные материалы?

— Кузнецов! — Юра Грачев почти прорычал фамилию коллеги.

Улыбка слетела с лица рыжего лохматого мужчины. Отодвинув в сторону ноутбук, он встал со своего места и в два шага оказался рядом со следователем. Наклонившись, Кузнецов с почти таким же ошеломленным выражением лица посмотрел на пустую верхнюю полку в сейфе коллеги.

— Его реально нет, — пробормотал сосед по кабинету.

— Реально, — выплюнул это слово Юра Грачев. — Кто-то украл все материалы дела по Долгову и Рыбчику!

Последнее что я услышала, перед тем как Сила отправила меня в реальное настоящее, было витиеватое нецензурное ругательство ряженых прихвостней Феликса. Сказанное почему-то тоже синхронно.

Я открыла глаза с оглушительным ощущением перезвона в ушах. Полагаю, он не был реальным, так как звучал уж больно не стройно. К тому же в нос ударил медный запах крови.

Справившись с расплывающимся зрением минут за пять, я смогла сфокусироваться на потолке особняка над собой. А еще совладала со слабостью, подняла правую руку, дотронулась до головы и обнаружила кровь.

Отлично!

— Оксана Викторовна! — обеспокоенный крик дворецкого заставил меня вздрогнуть. Перезвон в ушах вернулся, только прозвучал на этот раз фоном.

Я попыталась подняться: сначала на локтях, после на еще одном выдохе, собравшись с силами, наконец, смогла сесть. Меня аккуратно поддержали за плечи.

— Оксана Викторовна... — растеряно, с сочувствием и пониманием, с жалостью во второй раз обратился Иосиф.

Я повернула голову и оценила последствия неудачного падения.

В этот раз сориентироваться и минимизировать последствия у меня не получилось. Я упала на одной из верхних ступеней и, судя по тому, что пришла в себя на лестничной площадке пролета, скатилась по ним кубарем. По ощущениям переломов не было. Даже телефон не пострадал — я обнаружила его взглядом в метре от себя. Только пара ушибов, которые превратятся через несколько часов в синяки, если не приложить лед. И небольшая рана на голове, или точнее, виске. Но думаю, кровь пошла потому, что я содрала кожу. Снова ничего серьезного.

Я подняла голову и посмотрела в упор на Иосифа. Дворецкий без слов понял просьбу и подал руку, помогая подняться.

В комнату Иосиф сопроводил меня молча. Напоследок, у двери сообщив, что принесет ледовый компресс, он решился высказать что-то поучительное или того хуже участливое. Но я вовремя остановила пожилого мужчину:

— Пожалуйста, только не говори отцу.

Иосиф смерил меня долгим взглядом. В глубине его глаз я нашла столько эмоций и чувств, что, пожалуй, впервые, не смогла их описать для себя. Все скопом, или поодиночке.

Наконец, дворецкий с неохотой кивнул. И оставил меня наедине с собой.

Вытащив из сапога стилет, я положила его на ночь под подушку и, не снимая с руки командирских часов, легла спать. С тяжелым сердцем.

В воскресенье утром особняк приветствовал меня одиноким пустым безмолвием.

Я проснулась точно по будильнику, в обычном бытовом режиме отправилась на пробежку, а после на сервированном завтраком столе обнаружила записку о том, что отец не вернулся еще после свидания, а Иосиф с Гошей уехали с утра пораньше за покупками.

Давясь овсяной кашей и не чувствуя во рту вкуса свежих ягод, я как никогда понимала, насколько одинока по факту в своей жизни и борьбе против... пожалуй, что всего мира. И хотя суровая объективность в поддержку с интуицией внутри утверждали, что сегодняшнее дурное настроение является следствием наслоившихся друг на друга стрессов, сердце и душа упорно не желали это принимать.

Я чувствовала себя загнанной в угол, слабой, задыхающейся под грузом ответственности. И снова душила в себе маленького ребенка, которому хотелось побежать к отцу и рассказать ему обо всех своих горестях. Но отца не было. Он до сих пор не вернулся в особняк после свидания со Снежаной.

Я мечтала нажаловаться на Феликса, собственную дурость, судьбу-злодейку, Силу, убийцу мальчиков в "столице", Астру... На всех хоть кому-нибудь. Иосифу, Гоше, Зо. Но их тоже не было. Дворецкий с начальником службы безопасности были заняты своими текущими вопросами, а подруга отсыпалась где-то после бурной выходной ночи с очередным мужчиной. Если бы я набрала их номера по очереди сейчас, уверена, никто бы не ответил.

Во всем мире существовал только один человек, которому было не все равно. Даже если бы я позвонила посреди апокалипсиса и пожаловалась на подгоревший тост. Но он был так далеко, а я перед ним — так виновата.

Бросив затею с завтраком на четвертой безвкусной ложке каши, я заказала такси, и, поднявшись к себе в комнату, решительно достала из гардеробной спортивную сумку. Покидав в нее основную одежду, забрала из кабинета ноутбук и зарядное устройство от телефона, вытащила из-под кровати шкатулку и достала тетрадь в черной кожаной обложке. Подумав, вслед за тетрадью я переложила в спортивную сумку почти все бутылочки с отварами, минералы, камни и сухоцветы. Сверху, чтобы не возникло лишних вопросов, скинула так и не разобранные со вчерашнего шоппинга пакеты с покупками.

Со всеми вещами сумка оказалось неподъемной. Килограмм пятнадцать. Протащив ее по полу и лестнице на первый этаж, я спиной открыла входную дверь и выволочила на улицу поклажу.

Такси стояло у калитки.

Водителем оказался милый молодой человек, недавно мигрировавший в Россию с семьей из средней Азии. От дополнительного заработка он не отказался и с удовольствием помог хрупкой девушке в качестве грузчика.

Замок щелкнул только после пятого подряд звонка в дверь. На пороге показалась слегка помятая сонная мужская фигура в клетчатых пижамных штанах.

— Оксана? — голос Миши выдал крайнюю степень удивления. Он не ждал меня так рано — я машинально взглянула на циферблат часов, сегодня вообще и тем более без предупреждения. В пятницу мы договорились, что проведем выходные порознь: я собиралась пообщаться с Зо, Миша — заняться подготовкой к командировке в понедельник.

— Привет, — я неловко развела руками и совсем несвойственно для себя робко улыбнулась. — Не против?

— Э-э-э... Да-да, — закивал болванчиком мужчина. Буквально через мгновение его губы растянулись в блаженной удовлетворенной улыбке. Миша сделал шаг вперед и, обхватив мое лицо двумя ладонями, наклонился и чувственно поцеловал. — Конечно, заходи.

Было так странно провести весь день вдвоем в обнимку на диване перед телевизором, прерываясь на поцелуи, секс, разговоры ни о чем и для того, чтобы заказать пиццу.

Миша предложил устроить киномарафон. Мужчина признался, что увлекался черно-белыми фильмами старого Голливуда, а когда услышал, что я ни разу не видела Чарли Чаплина на экране, незамедлительно решил это исправить.

Мы, не отрывая взгляда от экрана, посмотрели "Новые времена", умирали со смеху над приключениями героя в "Золотой Лихорадке", иронично с сарказмом комментировали поступки персонажей в "Великом Диктаторе", сравнивая их, пусть условно, с исторической действительностью и расчувствовались, сопереживая паре из "Огней большого города".

Я игнорировала мыслеобразы будущего, которые то и дело возникали, стоило Мише коснуться участков обнаженной кожи. Просто не зацикливалась на информации, которую навязчиво подсовывала мне Сила, пропускала "мимо ушей". На душе царило мрачное удовлетворение вкупе с коварной насмешкой. Почему-то мне казалось, что, таким образом, я отыгрывалась на Силе и личных способностях, не обращая на них внимания, мстила в ответ. У меня получалось.

В восемь вечера мы заказали еще одну пиццу на ужин. Я предложила что-нибудь приготовить, но Миша настоял. "У нас выходной" — был его веский довод.

Пообщавшись с рестораном быстрого питания по телефону, мужчина извинился и, объяснив, что ему все-таки нужно собрать вещи на завтра, оставил у телевизора одну.

— Останешься на ночь? — выкатив из гардеробной большой коричневый чемодан в коридор спустя минут тридцать, как бы невзначай поинтересовался Миша.

Бездумно переключая каналы, так как просмотр фильмов с Чарли Чаплином в одиночку показался мне скучным, я, наконец, остановилась на сводке недельных новостей и повернула голову. Как-то разом накатили утренние ощущения, и я с непривычной робостью попросила:

— Не против, если я поживу у тебя во время твоей командировки?

Мужчина опешил, на несколько минут точно лишившись голоса и умения связно мыслить, кажется. Потом в его глазах затеплились огоньки надежды, радости и чего-то такого, что я смогла распознать, как огромное облегчение и кураж в связи с положительным ответом на невысказанное вслух предложение. Миша подумал, что мое желание переехать к нему, пусть и временно, связано с решением, наконец-то перенести наши отношения в серьезную плоскость.

— Так вот почему ты привезла с собой эту неподъемную сумку, — взглядом указав на оставленную у двери поклажу, удовлетворенно констатировал он.

Я кивнула, не давая пояснений.

— Сегодня самый удивительный день моей жизни, — подойдя к дивану, мужчина наклонился и заправил за ухо длинную прядь моей косой челки. — Кто бы мог подумать, а?!

Звонок домофона напомнил нам о заказанной пицце.

Положительного ответа на свой вопрос я сегодня так и не услышала. Но с Мишей вслух произнесенное "Да" было не нужно, я прочла его в его глазах.

Около 7 лет назад

До первой пары у меня было почти три часа.

Студенты в общежитии еще спали каждый в своей кровати. По коридору праздно шатались только редкие "сомнамбулы", которые вчера что-то отмечали или всю ночь усердно готовились к кому-нибудь предмету.

По расписанию завтрак должен был начаться в восемь утра, пары — в девять.

Стася Новицкая, моя соседка по комнате, тоже спала, зловеще улыбаясь какому-то сновидению.

Я собралась в спешке, и по возможности стараясь не шуметь: натянула первые попавшиеся джинсы и водолазку, накинула сверху демисезонную куртку, обула ботинки, забрала сумку с ноутбуком и, аккуратно прикрыв за собой дверь, вышла из комнаты.

По лестнице мои шаги резонировали гулким эхом в пустом пространстве.

Комендант тоже дремал, облокотившись локтями о стол, под звуки утренней радиопередачи.

Я вышла из общежития и, обрадовавшись, что сегодня сентябрьский дождь, наконец-то прекратился, неторопливо зашагала в сторону Главного проспекта.

Насколько я знала, теоретически, основные заведения общепита находились в "столице" именно на Главном проспекте. Были, конечно, небольшие кафешки и кофейни рядом с университетом, но вряд ли они открывались настолько рано. А еще наверняка все постоянные посетители там знали друг друга в лицо и если не учились в университете, то либо работали в нем, либо все равно были в курсе всей студенческо-аспринтско-преподавательской жизни и сплетням. А я в который раз не хотела ловить на себе задумчивые, ненавистные, завистливые или сочувствующие взгляды, слышать шепотки и презрительные хмыканья.

После встречи с Феликсом прошла почти неделя. Моя жизнь, к великому сожалению, изменилась за это время кардинально и совсем не в том ключе, в котором я могла бы предположить семь дней назад. Или когда-либо еще.

Впервые я стала интересна парню. Правда, до сих пор не могла понять почему.

Сергей Сташевский, теперь уже бывший молодой человек Алины Лаврентьевой, по какой-то причине решил, что я ему нравлюсь. И в связи с этим буквально осыпал меня своим вниманием: не давал прохода в университете, пытался дарить цветы, забрасывал сообщениями в социальной сети и на телефон. Я так и не поняла, у кого он взял мой номер. Выкрал из личного дела в деканате?

Сташевский приглашал на свидания, отвешивал комплименты реально и виртуально по сто раз на дню, предлагал что-то пошло-развязное и буквально везде меня преследовал. В коридорах университета, встречая с пар и провожая на них вопреки моему желанию, в общежитии, столовой. Сташевский превратил мою жизнь в ад. И не только из-за собственной непробиваемой навязчивости. Хотя я честно пыталась поговорить с ним, объясниться или послать куда подальше. Но парень не слушал. Иногда казалось, что Сташевский вовсе не слышал то, что я пыталась каждый раз ему втолковать.

Из-за внимания парня меня пуще прежнего возненавидела Алина Лаврентьева. Оказавшись брошенной, звезда университета объявила прилюдную травлю и мишень повесила на моей спине. Причем не только социальную, но и реальную. Не заметив, я полдня проходила по университету с приклеенной к кофте бумажкой — "Объезжаю чужих парней. Дорого". Сташевский, который чуть ли не след в след таскался в тот день за мной, тоже ничего не сказал по этому поводу. Только изредка смеялся, когда думал, что я не вижу.

К травле неожиданно присоединился едва ли не весь университет за редким исключением. Но благо держались студенты в основном на расстоянии: шептались, дразнили, обзывали, но лицом к лицу в стычку не лезли. Хотя вряд ли я могла что-то кому-то противопоставить.

На парах, на которых профессоров не заботила дисциплина, теперь сложно было находиться. К моему месту вечно прилетали бумажки с угрозами и обзывательствами. На какое-то время даже стало казаться, что я перенеслась снова в детский сад и дошкольный возраст.

Столовая оказалась для меня закрыта также. Есть под сотнями пронзительных взглядов и фоновое шушуканье, в котором то и дело склоняли мое имя, было невыносимо. К тому же особо рьяные поклонники Алины Лаврентьевой по ее указке пару раз все-таки опустились до неприятных толчков в спину и порчи обеда, завтрака или ужина.

Я попробовала не есть вообще. Заработала головную боль и слабость. После попробовала хотя бы во время обедов и завтраков скрываться в своей комнате. Получила замечание от коменданта, которому нажаловалась на беспорядок Стася Новицкая.

Сегодня я решила найти какое-нибудь кафе подальше от университета, в котором можно было бы позавтракать и подготовиться к лекциям.

Противостояние с соседкой перешло на новый уровень. Стася Новицкая как самая преданная, лучшая и как она сама себя называла закадычная подруга Алины Лаврентьевой, от слов, как говориться, перешла к делу. Девушка стала пакостить: рвала и крала мои конспекты, выкидывая их в мусор, резала одежду, однажды пролила вино на ноутбук, чуть не разбила телефон, а вчера вывалила в мою кровать ведро свежемороженой селедки. Откуда взяла только?

Из собственных размышлений меня вырвал пиликающий звук пришедшего сообщения. Я достала из кармана телефон и, заметив номер отправителя, с неудовольствием прочитала:

"Сладкая странная девочка. Сегодня я видел сон с твоим участием. Ты так кричала и просила продолжать, что я не удержался и кончил... в тебя. Доброе утро!"

Сергей Сташевский был в своем репертуаре. Я поморщилась и удалила сообщение.

Чертов Сташевский!

Сообщение выбило меня из колеи больше, чем я думала. Вслед за развязными словами парня, осевшими в голове, возникли воспоминания о Феликсе — таком же чертовом извращенце, с которым я на свою голову столкнулась неделю назад. Случайно или нет? С учетом моих личных способностей искренне верить в первое было глупо.

За неприятными мыслями, я не заметила, как вышла на Главный проспект. Полчаса неторопливой прогулки по направлению к выезду из города, и я поняла, что не ошиблась в своих предположениях. По ту и эту стороны дороги мелькали яркие вывески заведений общепита. Но, правда, у большинства на двери висела табличка "закрыто".

Я прошла еще минут десять, не отчаиваясь, и, наконец, нашла, что искала.

Небольшая уютная кофейня с домашним интерьером и окнами-витринами в пол. Над дверью горела белым неоновым светом вывеска со странным названием "Астрэйа", ниже висела табличка "Открыто".

Ведомая интуицией, я зашла внутрь под тихий перелив дверного колокольчика.

Здесь было необычно.

Всего пятнадцать столов в три ряда, но все разные. Квадратные, прямоугольные, круглые. Пластиковые, кованые, из светлого дерева, из темного дерева и из дерева, покрытого лаком. Возле столов стояли стулья, кресла и небольшие диваны. Тоже почему-то разные, но, кажется, все антикварные. Удивительным образом они сочетались и гармонировали друг с другом. У дизайнера, спроектировавшего интерьер, был тонкий вкус.

Слева от входа находился круглый камин с открытой топкой, в конце зала устроили барное место: стойку из белого рубленного камня с пятью табуретами из нержавейки. Я удивленно хмыкнула, заметив на стене за барной стойкой рядом с меню большие деревянные часы с кукушкой. Резные, явно ручной работы, сделанные филигранно.

На стенах в классическую сине-красно-зеленую шотландскую клетку висели постеры и фотографии в белых рамах. Все такие же разные, как столы со стульями. Что-то про космос, что-то про кино, несколько акварельных пейзажей и масляных репродукций на бытовую тему, пару советских военно-трудовых плакатов и кажется чей-то автограф.

Посетителей было трое. Я обратила внимание на женщину с куцым пучком на голове и в очках с толстой оправой за столом рядом с барной стойкой и мужчину с дремавшим на ходу ребенком в середине зала. Судя по расслабленным позам, ленивым жестам и телодвижениям, они были завсегдатаями.

По наитию, не особо задумываясь, я выбрала первый стол у окна в правом ряду. С двумя диванами с высокими спинками друг напротив друга.

Скинув сумку с ноутбуком рядом с собой, взяла в руки меню, с интересом обнаружив в углу стола стопку свежей прессы: газета-"столичный" вестник, несколько журналов со сплетнями и что-то про спорт.

С меню я справилась быстро. Ассортимент "Астрэйи" был небольшим, но с многообещающей подписью внизу каждой страницы — "Содержание меню меняется три раза в неделю".

Карта напитков впечатлила сильнее. Кофейня предлагала только кофе и чай, но в стольких разных вариациях и с таким количеством добавок, присыпок и сиропов, что я опешила, почувствовав себя деревенщиной с узким кругозором. Две трети из всех рецептов я не пробовала, а о половине названий даже никогда не слышала. И снова внизу стояла надпись — "Мы можем приготовить напиток по вашему индивидуальному рецепту, с любым вкусом, который Вы выберете".

— Доброе утро, — внимание привлек подоспевший к моему столику мужчина. — Вам помочь с выбором?

Я подняла голову и вздрогнула, попав в плен удивительно-неопределенного цвета светлых глаз.

Ему было навскидку лет тридцать на вид. Высокий — почти метр девяносто, поджарый, с коротко-стриженными светло-русыми волосами, забавными бакенбардами и молочно-белой кожей. У мужчины были канонично-идеальные черты лица, притягивающая приятная улыбка и аура абсолютного очарования.

— Здравствуйте, — я промямлила в ответ, пытаясь справиться с внезапно возникшей робостью от чужого присутствия и подавить в себе приступ безотчетного страха. Такой же идеальной красотой вылепленного из камня шедевра обладал незнакомец на похоронах Насти Комаровой из падения. С небольшими отличиями.

— Помочь с выбором? — обезоруживающе улыбнулся мужчина. Я подумала, что он понимал, какое впечатление производил на окружающих. И не то, чтобы пользовался этим, скорее не отвергал и не смущался, принимал как данность.

— Наверное. Я здесь впервые. Что посоветуете на завтрак?

— Сегодня у нас прекрасные свежие круассаны с ванилью и корицей.

— Давайте. И к ним...

— Чай?

— Может быть, — я неловко развела руками и улыбнулась. — Пусть тоже будет на ваш выбор.

— Я сумею вас удивить.

Мужчина достал из кармана брюк небольшой блокнот и карандаш, записал заказ и, пообещав, что он будет готов в течение пяти минут, удалился.

Я с облегчением выдохнула. Голос у мужчины тоже был каким-то особенным — как гипнотическая музыка, вызывающая мурашки и окутывающая блаженным состоянием комфорта. Может быть, он тоже был ведающим? Как те, кто прислуживал Феликсу?!

Воспоминания о главе "столичных" ведающих уронили настроение снова куда-то в сторону плинтуса или ниже. Чтобы отвлечься, я отложила меню и взяла в руки местный вестник.

На первой полосе крупным шрифтом был напечатан заголовок статьи: "Самоубийство, как избавление. Единственный оставшийся в живых участник местной рок-группы ушел из жизни вслед за своими сотоварищами".

Я пробежала взглядом по тексту, с каждым новым прочитанным словом каменея изнутри:

"В течение последнего месяца наш вестник внимательно следил за серией убийств, которая всколыхнула молодежную неформальную тусовку. Друг за другом от руки неизвестного погибали молодые люди — участники местной готик-рок-группы. Жестокий маньяк расправился с пятью участниками-основателями и десятью претендентами. Единственным оставшимся в живых до недавнего времени стал Глеб Архангельский, талантливый соло-гитарист присоединившийся к группе последним. Однако накануне нашему корреспонденту стало известно, что вслед за своими товарищами в начале недели он ушел из жизни. Глеб вскрыл себе вены, видимо таким образом выражая солидарность погибшим друзьям. Напомним вам, что музыкантов убили, перерезав молодым людям горло.

Тело Глеба нашли в репетиционном помещении при ночном клубе, в котором выступала его группа. Администратор и управляющий заметили незапертую как обычно дверь и, заинтересовавшись, заглянули внутрь.

По комментариям очевидцев, в личных вещах Глеба были обнаружены билет на самолет заграницу, загранпаспорт с видом на жительство, крупная сумма денег и фотография неизвестной девушки.

Следственные органы по результатам вскрытия сообщили прессе о том, что смерть Глеба признана самоубийством, и дело за отсутствием состава преступления было закрыто".

Под текстом статьи напечатали черно-белые фотографии погибших в ряд. Шестнадцать портретов юношей, в последнем из которых я узнала гота Глеба из моего падения. Интуиция громко внутри проскандировала о том, что юношу убили. Из-за меня.

— У вас такое лицо.

Я вздрогнула, подняла голову и с удивлением заметила — мой заказ уже принесли. На столе находились чайник с чашкой и тарелка с тремя круассанами, аромат от которых вызывал безотчетное слюноотделение. Рядом с моим столом снова стоял тот красивый незнакомый мужчина.

— Какое? — не справившись с собой, хрипло уточнила я.

— Как будто только что узнали, что невольно причинили кому-то вред.

Я посмотрела на него в упор, пытаясь понять, насколько мужчина был в курсе этой ситуации. Может, его послал Феликс, догадавшийся о моей лжи?

— Я умею читать людей, — будто отвечая на невысказанный вслух вопрос, объяснился мужчина и протянул руку для приветствия. — Сэм. Или Семен. Кому как больше нравится.

Когда я промолчала в ответ, мужчина бесцеремонно улыбнулся, убрал руку и неожиданно для меня занял место напротив, за столом.

— Я — хозяин кофейни. А вам, кажется, очень нужна компания.

— А как же посетители? — растерялась я.

— С утра их обычно немного. Ребята справятся.

— Оксана. Можно Ксана. Но не Ксюша!

— Договорились, Ксана. Обещаю остаться самым ненавязчивым соседом в мире.

Пока я ела первый круассан, запивая его чаем и поглядывая то и дело на прочитанную статью в газете и портрет Глеба, Сэм хранил молчание. Рассматривал меня с интересом, подмечая нюансы внешнего вида: перчатки, неброскую одежду, отсутствие макияжа и укладки, немаркую сумку с ноутбуком. Я не заостряла на этом внимания, полностью поглощенная собственными воспоминаниями.

Неделю назад у меня не было даже иллюзорной возможности выбора. Я соврала Феликсу по многим причинам. Попытка спасти и сберечь себя — далеко не самая значимая из всех.

Я сказала, что вижу и знаю будущее. Это — мои личные способности. И с их помощью я могу назвать имя убийцы Насти Комаровой. Если он освободит меня.

Феликс выдвинул условие — я должна была доказать правдивость своих слов. Проще простого. Я попросила протянуть его руку. Феликс приказал сделать это своему бугаю, оставшись наблюдать в стороне. Я дотронулась до ладони шкафоподобного мужчины, поймала мыслеобраз будущего и, посмотрев в упор на старика, назвала с показным хладнокровием адрес "столичной" химчистки, в которой лучше всего справлялись с пятнами от вишневого сока. Внутри все тряслось от страха и отвращения.

Феликс ядовито расхохотался, за один шаг преодолел разделяющее расстояние и со спины с небывалой для его возраста силой сдавил шею своей шестерке. В комнате прозвучал хруст. Мужчина на моих глазах задергался, пытаясь освободиться. Старик держал крепко. Я старалась сидеть молча и невозмутимо.

Через минуту все закончилось. Бугай умер.

Феликс так легко выпустил его из своей хватки, будто отбросил в сторону сломанную игрушку. Мужчина кулем свалился на пол. Из кармана его брюк выпал открытый маленький пакет вишневого сока. Брызги попали мне на ноги и Феликсу на халат. Старик заметил это и смачно выругался. А потом осознал.

Я еще раз назвала адрес химчистки. А затем сказала, что Настю Комарову убил ее парень-гот Глеб. Это был мой пропуск на свободу. Своеобразная индульгенция.

— Сэм, — расправившись с круассаном, я, наконец, не выдержала молчания. Собственные мысли угнетали. — А почему у вашей кофейни такое странное название — "Астрэйа"? Это что-то значит?

— Ксана, можно на "ты"?!

— Конечно.

— В древнегреческой мифологии была такая богиня — дочь Зевса и Фемиды. Она жила среди людей, покровительствовала справедливости и была сестрой стыдливости. Астрея одной из последних среди богов покинула землю, когда люди по преданиям начали жить грабежом, и даже приязнь между братом и сестрой стала редкостью.

— Честно говоря, не вижу связи с кофейней на Главном проспекте, — с сомнением прокомментировала я.

— Значит, тебе понравится другое объяснение, — мужчина хохотнул. — Я назвал так кофейню в честь главного астероида астероидного пояса — "Астрея", — заметив мой шок, Сэм добавил, — или вот еще одно. Меня настолько впечатлила любовь пастушки и пастуха в романе д"Юрфе(26*), что я решил назвать в его честь свое заведение.

— В честь д"Юрфе?

— В честь названия романа. "Астрея". Неужели не читала?

— Увы, но, нет.

— Тогда, признаюсь, — мужчина явно вошел в раж. — Я — масон.

— Что?!

— В разные исторические периоды название "Астрея" носили масонские ложи.

— Не верю! — я не выдержала и заливисто расхохоталась.

С Сэмом было легко, приятно, не навязчиво. В его компании я почти забыла о глодавших изнутри переживаниях и с аппетитом доела два оставшихся круассана, допила весь чай из чайника.

А потом мой взгляд снова упал на статью в вестнике и фотографию Глеба. Я вмиг помрачнела.

— Ксана, — заметив перемену в настроении, с беспокойством обратился Сэм. — Что случилось? Я смогу понять и не осудить. И, клянусь, твоя тайна не выйдет за пределы моей кофейни.

Феликс убил Глеба. Чтобы доказать каким-то Комаровым свою власть, непричастность к смерти их дочери и внучки, выразить полную поддержку и показать пример в назидание остальным. Чтобы боялись, помнили и уважали. Я не была настолько наивной, чтобы не догадаться обо всем.

Но Феликс убил Глеба не потому, что знал или подозревал его в смерти Насти Комаровой, а потому что так сказала я. Соврала. Для себя и своей выгоды.

Подозревала ли я о таком исходе событий, когда неделю назад озвучила старику — главе "столичных" ведающих, имя невиновного юноши?! Хотела бы я сейчас с полной уверенностью, ответить, что нет.

— Ты знаешь Феликса? — решилась, спросить вслух и расставить точки над "i" спустя пять минут тяжелого повисшего над нашим столиком грозовой тучей молчания.

— Из Червоточного квартала?! — деловито переспросил Сэм.

— Наверное.

— Слышал.

— Ты работаешь на него?

— Нет, — с абсолютной убежденностью ответил мужчина. Я не засомневалась ни на секунду в том, что он сказал мне правду. — Я работаю только на себя. И защищаю только свои интересы. И своих друзей.

— Я убила человека, Сэм, — его лицо ни одним мускулом не дрогнуло от этой фразы. Не расслышал? Не понял? Не осознал? Что-то внутри меня злобно усмехнулось и заставило с ядом в голосе схватить газету и, показав пальцем на фотографию Глеба, рассказать дальше, — вот этого человека. Тут написали, что он вскрыл себе вены, но это — неправда. Я сказала Феликсу, что парень грохнул свою подружку и намеревался сбежать из страны. Вот Феликс его и задержал.

Мужчина взглянул на фотографию, потом взял у меня из рук газету и прочитал статью. Через пару минут он снова посмотрел на меня — спокойно, серьезно, как и обещал, без осуждения:

— Но на самом деле этот Глеб никого не убивал, верно?!

— Да. Кажется, он просто пытался спастись.

Сэм промолчал, что-то обдумывая. По его лицу я поняла, что мужчина пытался решить что-то внутри себя. Кажется. Хотел мне что-то рассказать, но никак не мог придумать правильные слова. В его глазах я увидела знакомую тень чувства вины, только усиленного в миллион раз.

Наконец, Сэм заговорил:

— Знаешь, Ксана. Я был на войне. Даже не на одной, если честно. И там я тоже убивал. И не всегда по приказу сверху. И хотя это прозвучит более чем цинично и неправильно, для каждой смерти от моей руки была причина. Я уверен, что у тебя тоже была причина, чтобы убить этого человека. Ты не похожа на того, кто наслаждается насилием и забирает чужую жизнь из прихоти.

— Причина была. Но она все равно меня не оправдывает.

— Она не оправдывает тебя чуть меньше, чем, если бы ее вовсе не было.

_____

(23*) "Чем больше артист — тем больше пауза" — фраза из художественного фильма "Театр", экранизации одноименного романа С. Моэма, 1978 г.

(24*) В данном контексте идет отсылка к отвару из цветков стиракса бензойного и марьянника дубравного (в народе "Иван-да-Марья"), см. глоссарий.

(25*) В данном контексте Оксана имеет в виду игру "Сапер" на уровне "профессионал". Эта стандартная игра для операционной системы Windows.

(26*) В данном контексте Сэм упоминает французский роман Оноре д"Юрфе "Астрея", центральной сюжетной линией которого была любовная линия пастушки Астреи и пастуха Селадона.

ГЛАВА 6

...если кто даст обет Господу, или поклянется клятвою, положив зарок на душу свою, то он не должен нарушать слова своего, но должен исполнить все, что вышло из уст его.

(Числ., 30:3)

Наши дни

Миша уехал в аэропорт еще до рассвета. Проснувшись от его шумных сборов, я слышала, как мужчина что-то сначала кашеварил на кухне, потом ковырялся в собственных бумагах, а перед самым выходом — созвонился с моим отцом и договорился о встрече уже в аэропорту. Напоследок поцеловав меня, Миша предложил досмотреть десятый сон и заботливо пообещал закрыть дверь самостоятельно, оставив запасную связку ключей от квартиры на барной стойке. Я почувствовала себя героиней фильма про идеальную жизнь домохозяйки.

Нежно улыбнувшись, я снова провалилась в сон, чтобы встать через несколько часов по будильнику в обыденном режиме.

На улице было свежо. Толпы прохожих с выразительными лицами спешили на работу, ненавидя трудовой понедельник и желая снова вернуться в сладкое расслабляющее воскресенье.

Мое настроение к собственному удивлению пело песни. Изменив музыкальному вкусу, я включила вместо привычного транса попсовый плей-лист и, насвистывая незамысловатую мелодию, побежала в сторону Центрального Парка.

Новый день — как новое начало. Сегодня я не хотела думать о проблемах, подводных камнях и вообще любой иной жизни в "столице" кроме человеческой.

Возвращалась я к дому Миши вприпрыжку, позже обычного, уже не стесняясь и напевая весеннюю песенку с исковерканными словами, но прилипчивым мотивом.

Однако недолго музыка играла.

У самого подъезда дорогу мне перегородила... Астра.

Невысокая блондинка в летнем сарафане с рисунком из розовых цветов и салатовых листьев, сложив руки на груди, шагнула в мою сторону, не давая отступить куда-либо. Девушка снова была одета не по погоде, стояла на асфальте босиком и при этом улыбалась так, будто не чувствовала ни ветра, ни температуры.

Я действовала машинально. Потянулась правой рукой и резко вытащила из перевязи на поясе, скрытой объемной толстовкой, стилет. Замахнулась. И была остановлена твердой рукой хрупкой на вид девушки.

— Спокойнее, — жестко дала отпор Астра. Я подумала, что она вполне могла сломать легким движением мою руку. Как когда-то продемонстрировавший свою силу Феликс. — Помнишь, я — единственная, кому ты можешь доверять?!

Я сдержала вскрик боли, с удивлением посмотрев на тонкие девичьи пальцы. Показалось, или на одном из них мелькнуло что-то? Как дымка или эхо, только облеченное визуальным эффектом. Кольцо? Как у Сэма? Или вроде крупнее?

Я резко отдернула руку и, потирая скрученное запястье, нахмурилась. Астра аккуратно размяла пальцы. Дымка исчезла, и я поняла, что никакого кольца на ней не было.

— Я привыкла не доверять никому.

— Бестолков, да памятлив, — удивила своим знанием народного фольклора Астра. — Но я сегодня не об этом. Почему ты еще не на работе?

— У меня отпуск.

— Мда, — девушка будто бы смущенно нахмурилась. Ее лоб прорезали две вертикальные складки, старя Астру лет до двадцати. — Я думала, ты умнее. Что-нибудь про то, что голова нужна не только для того, чтобы шапку носить, слышала?! Я про другую работу.

— Я отправила резюме, — прислушавшись к интуиции, которая шептала, что опасность со стороны блондинки мне сегодня не грозит, я убрала стилет обратно в перевязь и сделала шаг назад. Скорее по привычке нуждаясь в свободном личном пространстве.

— Тебя уже одобрили, — настроение Астры скакнуло по амплитуде вверх. Складки на лбу разгладились, на губах расцвела нежная улыбка, голос зазвучал музыкой. Передо мной снова стояла молодая девушка. Лет шестнадцати-восемнадцати на вид.

— У меня нет идей, как удостовериться, что убийца мальчиков — не Андрей. Точнее была одна с "эхом", но... Идей нет. Ты ведь этого от меня ждешь?!

— Не совсем. Но пока достаточно. Предлагаю двигаться маленькими шажками. И потом, разве ты сама не обеспокоена личностью убийцы?!

— Какое тебе дело до моей обеспокоенности? — прищурилась я.

— Помнишь, я, как и ты — провидица, — лукаво ухмыльнулась девушка и передразнила, — знаю больше, чем говорю. Кому бы то ни было. Разве это — не достаточная причина?!

— Для меня — нет.

— Тогда, считай, я хочу помочь.

— Не верю! — мой голос сочился ядом и сарказмом.

— И мы вернулись к тому, с чего начали, — подмигнула Астра и звонко расхохоталась какой-то своей шутке, которую, однако, я не поняла и не оценила. — А по поводу Андрея...

Блондинка как будто ненавязчиво поправила свои распущенные волосы и жестом фокусника достала из ниоткуда темную склянку, в которых обычно ведающие хранили приготовленные отвары.

— Вот, — блондинка протянула склянку мне. — Подлей в питье. Если мальчишке станет плохо, то — все в порядке. В его теле еще теплится душа, сколь малой частицей она могла бы оказаться, как если бы ее не было вовсе. А если нет, то — ты знаешь, что это значит. Андрей — убийца.

Я с сомнением взяла пузырек в руки.

Чтобы узнать правду, нужно причинить боль? Я не была уверена, что в состоянии это сделать. И при этом понимала, что видимо другого выхода нет.

— Поторопись, — Астра снова нежно улыбнулась, обошла меня сбоку, легко дотронулась рукой до плеча и скрылась за спиной.

Когда я обернулась, чтобы окликнуть блондинку и вернуть ей пузырек с неизвестным отваром, никого рядом не было.

Я приводила себя в порядок с трясущимися руками и коленками. Переживала, нервничала, никак не могла решить, что надеть, как уложить волосы, какую выбрать сумку и что положить в нее, как накраситься и каким парфюмом воспользоваться. Хотя выбор аромата у меня был ограничен — или флакон с запахом жасмина и цитрусовых, подаренный Мишей в прошлом месяце в праздник восьмого марта, или естественная отдушка с нотками морского бриза из геля для душа.

Наконец, я собралась. Волевым решением выбрала белую блузку и темную юбку-солнце, коричневые ботфорты и бордовый укороченный пиджак в мелкий белый горох. Немного подумав, все-таки взяла с собой стилет — подвязала к правому бедру выше линии ботфорт перевязь с ножнами и закрепила в них кинжал. Кинув в сумку напоследок флакончик с отваром, который передала Астра, поправила привычно уложенные волосы с косой челкой на пол лица, вызвала такси и вышла на улицу. Перчатки в тон пиджаку я натянула на руки в салоне автомобиля.

Офис детективного агентства находился на Главном проспекте в историческом двухэтажном здании с толстыми колоннами и выносным портиком. Высокие арочные окна венчали барельефы и карнизы с орнаментом из листьев на фоне песочного цвета фасадной штукатурки.

Водитель остановился напротив парадной лестницы, бока которой охраняли два монументальных льва.

Я расплатилась, отказавшись от сдачи из-за сумбура в мыслях, и под воодушевленное пожелание: "Хорошего дня!", покинула автомобиль. Коленки до сих пор тряслись. Руки дрожали. Зубы стучали как у скелета в одной из черных кинокомедий. Как бы не старалась, я не могла взять себя в руки.

Парадный вход, у которого курила любопытная группа, видимо, работающих в этом здании людей, до смешного чувства дежавю напоминал университетский. Когда я на негнущихся ногах поднялась по ступеням и услышала в спину стройный гул шепотков, едва не споткнулась у самой двери. Мне показалось, что кто-то снова зашушукался вслед: "Смотрите, вон! Селедка пришла!"

В холле с высокими потолками за стойкой регистрации рядом с несколькими турникетами меня встретили любезная девушка и молчаливая пара шкафообразных охранников. Ровесница с вежливым выражением лица разузнала причину моего появления, выписала временный пропуск, разъяснила план здания и под подозрительными взглядами охранников отправила в сторону лифта на второй этаж. И снова вслед мне прозвучали шепотки. Как в университете.

Дверь в офис будущего места работы была стеклянной прозрачной с матовым текстом юридического названия фирмы, сайта, телефона, адреса электронной почты и часов работы.

Толкнув ее, я вошла внутрь.

Приемная выглядела как широкий коридор с очередной высокой стойкой регистрации и секретарем справа, четырьмя черными дверями слева и одной такой же — по центру в конце. У входа в большой кадке сидел цветущий куст жасмина. Аромат от него распространялся по всей приемной густым душным покровом. Мне стоило огромных усилий с прежней невозмутимостью пройти дальше.

— Придерживайте дверь, пожалуйста, — повернув голову, с испугом в звенящем голосе крикнула из-за высокой стойки, по-видимому, секретарь. — А то шеф нас даже за один поломанный или сорванный цветок этого вонючего уродца в землю закатает!

Я вздрогнула, огромным количеством усилий сдерживая внутреннюю волну смешанных чувств: от невыносимой муки до блаженной радости. Пришлось несколько раз напомнить себе о реальности: о причинах моего появления в "столице" снова и о причинах моего побега из "столицы" четыре года назад. Первые посеяли мрачность внутри и окончательно смели под собой даже намек на хорошее настроение, последние — почему-то именно сейчас — показались несусветной и надуманной чушью.

Справившись с сумбуром в голове и дрожью в теле, я исполнила распоряжение, надеясь, что мою заминку спишут на удивление или шок, и прошла внутрь уверенным шагом "профессионала". Или, если вспомнить об университете — "селедки".

— Добрый день.

— Добрый, — рыжая курносая девушка-секретарь с веснушками и космическими чертами лица, на французский манер гортанно "сглатывая" букву "р", лучезарно улыбнулась во все тридцать два зуба. Оправив воротник кремовой рубашки, она невзначай тряхнула своими короткими кудрявыми волосами и зачастила:

— Вы по какому-то определенному вопросу? Были уже у нас? Или звонили?! Я не припомню ваше лицо, значит, впервые... Чай? Кофе? К сожалению, шеф и ребята сегодня отсутствуют, но если у вас что-то срочное, я позвоню им и немедленно вызову в офис! Так чай или кофе? Смотрю, вы — без верхней одежды?! Неужели на улице настолько потеплело? Или вы оставили верхнюю одежду в гардеробе на первом этаже?! Не стоило, там Марика. Она — пакостница. Может "случайно" и чем-нибудь облить. Кофе там, или чаем. И ведь главное — потом, не докажешь! В общем, не переживайте, я сейчас сбегаю и все перенесу к нам. Кстати, вы ведь так и не сказали: чай или кофе?...

— Стоп! — я подняла правую руку, понимая, что еще на фразе "не припомню ваше лицо" потеряла цепь ее рассуждений. Мои губы сами собой растянулись в кривоватой дружелюбной улыбке. — Отдышитесь. Я ничего не поняла.

— Ох, да... простите! Я всегда много говорю, когда волнуюсь. Слишком быстро? Шеф считает, что это — признак непрофессионализма и мне нужно стараться говорить четче и хотя бы на полтакта помедленнее. А Леня расценивает это как мою изюминку. Я больше склонна верить ему. Шеф у нас, конечно — профессионал и красавчик, но Леня — знатный дамский угодник и понимает в женщинах куда больше. Шефа ведь с постоянными подружками я никогда не видела. Я вообще его с подружками не видела. Он замкнутый. Удивительно, такой красавчик — и такой угрюмый. Может он — гей? Хотя нет, если бы был геем, то они бы с Юрой давно...

— Девушка! — откровенно веселясь, я снова остановила поток бесполезной информации. — Давайте, пожалуйста, по порядку! Я не успеваю за вашей речью.

— Ой, простите еще раз. Я...

— Девушка! — я догадалась, что время от времени рыжую болтушку надо было одергивать. — Меня зовут Циммер Оксана Викторовна. А вас?

— Люся. Ой, то есть Людмила. Но не Людочка! Людочкой меня только бабушка называла в детстве, когда я что-нибудь не так делала. Она всегда на меня грозно в этот момент смотрела и так со значением говорила: "Нельзя так делать, Людочка!". А потом в угол ставила в качестве наказания. С тех пор я это имя не очень люблю. А вот друзья надо мной все время подтрунивают. Им нравится окликать меня "Людочкой" и смотреть, как...

— Людмила!

-... как я дергаюсь. Забава такая, видите ли. Хотя Леня меня тоже называет Людочкой. Но он с такой нежностью ко мне обращается, будто каждый раз на свидание зовет. Ну, знаете, когда мужчина подразумевает, что на этом свидании он девушку...

— Людочка!

— Ой!

— Да.

— Простите еще раз. Я... Короче... Фролова Людмила Иннокентиевна.

— Очень приятно, Людмила Иннокентиевна, — спокойно обратилась я по существу к краснеющей девушке-секретарю. — Я зашла узнать по поводу отправленного вам в субботу резюме на вакансию штатного юриста.

— Конечно-конечно, — девушка проверила свои записи и с прежним энтузиазмом в голосе, широкой улыбкой на лице зачастила, снова гортанно "сглатывая" букву "р", — мы вас берем! Такой опыт! Такое образование! Оксана Викторовна, вы — просто кладезь. Мы еще вчера с ребятами решили! Сегодня я как раз хотела связаться с вами и обрадовать. Но вот вы — тут! Ура! И я говорю вам, Оксана Викторовна, в лицо — наше детективное агентство будет счастливо видеть вас у нас! Конечно, мы понимаем, что последнее ваше место работы было... Ох, глава юридического отдела огромной компании... Но у нас — хороший социальный пакет! И зарплата... Думаю, я смогу убедить шефа дать вам... м-м-м... полторы ставки?! Или нет, мы с Леней ужмемся. Будете получать две ставки!

— Людочка!

— Простите, — снова засмущалась рыжая девушка-секретарь, замолкая. Потом посмотрела на меня в упор с щенячьим восторгом в глубине ореховых глаз и робко поинтересовалась, — хотите, покажу вам ваш кабинет?

— Конечно, — я повелительно кивнула.

Людмила обогнула стойку и направилась к одной из четырех дверей напротив своего рабочего места — в третью от входа. Я проследовала за ней.

Кабинет, который мне предлагали занять был небольшим — навскидку около десяти квадратных метров. С окном напротив входа, широким кожаным черным диваном у смежной стены и большим прямоугольным столом, тоже черным, напротив. На диване валялись несколько подушек с печатной абстракцией черепа и скомканный плед. Рядом стоял приставной кофейный столик на колесиках с грязной чашкой и недопитым явно несколько дней назад кофе. На рабочем столе валялись разбросанные канцелярские принадлежности, стопкой в углу были сложены листы с документами. На стене за столом от пола до потолка висели черные книжные полки до отказа забитые такими же стопками бумаги, папками и дешевыми безделушками-сувенирами. За дверью я нашла черную трехногую вешалку для верхней одежды с забытым мужским плащом и небольшую полку — для сменной обуви, со смешными тапками в виде единорогов.

Я обвела взглядом кабинет и выразительно посмотрела на замершую у открытой двери Людмилу.

— Я не успела перенести вещи, — смущенно призналась рыжая девушка-секретарь, тщательно контролируя количество произнесенных слов. Я была ей благодарна, так как от чрезмерного объема информации у меня начала болеть голова. — Это кабинет Лени. Был кабинетом Лени. Мы вчера решили. Простите, Оксана Викторовна, я хотела все подготовить сегодня, чтобы завтра вы смогли приступить к работе! Нам, правда, очень нужен юрист. На детективное агентство подали в суд.

Девушка едва не заплакала. Дела работодателя волновали ее до глубины души. Я поняла, почему, несмотря на должностную несостоятельность, Людмилу до сих пор не уволили. Такая преданность делу заслуживала уважения. За нее можно было простить любые недостатки в речи, несоблюдение субординации и даже панибратское любопытство. А судя по осведомленности о личной жизни шефа, Людмила была охочей до сплетен.

— Но здесь хорошая звукоизоляция, прочный замок в двери, жалюзи на дистанционном управлении и сейф с кодовым замком в столе, — тут же будто оправдываясь, начала она. — Мы пользуемся ноутбуками: каждый своим. Но, если необходимо, я сегодня закажу в интернет-магазине любую понравившуюся вам модель. Завтра утром доставят. С телефонами дела обстоят также. У каждого номер личный. Все ребята, в том числе и я, доступны и на связи двадцать четыре часа в сутки. Ну... это профессиональное, мало ли чего случится. Думаю, от вас такого не потребуется. Рабочий график у нас с ребятами тоже ненормированный. Основной поток клиентов приходит с девяти до шести в понедельник-пятницу. Вне этого времени мы занимаемся только особенными случаями. По просьбе друзей, знакомых, друзей друзей, бывших клиентов или в рамках какого-то официального расследования. Обеденный перерыв — плавающий. Каждый определяет в начале рабочего дня, когда хочет уйти. Главное, чтобы в офисе при этом кто-то всегда оставался. Все согласовываем через меня. Так, что еще? Принтер — на беспроводной сети и стоит в приемной. Я дам логин и пароль к нему. Также сообщу логин и пароль к нашей сети интернет. В соседней с вашим кабинетом комнате, — Людмила указала рукой в сторону входной двери в офис, — у нас небольшая кухня. Там есть чайник, микроволновка, кофемашина и небольшой холодильник. Обед можно приносить с собой. Вроде бы все объяснила?

— Не совсем, — я в несколько шагов пересекла комнату и подошла к окну.

Снаружи гудел Главный проспект. Автомобили мчались по нему в сторону выезда из "столицы" в аэропорт и обратно как гоночные болиды по трассе. Толстые явно новые стеклопакеты глушили шум не до конца. Не знаю почему, но мне это приглянулось: оживление, несравнимое с мерно ползущим автомобильным трафиком за окном моего офиса в отцовской фирме.

На другой стороне улицы яркой кислотной вывеской заманивал покупателей букинистический магазин африканской научной фантастики. Выше по проспекту начинался поворот в жилой квартал. Кажется, Цветочный. Самый спокойный и безопасный из всех. Окрестили его так по названию главной улицы квартала — улицы Первых цветов. Кажется, там когда-то — в бытность моего студенчества — жил Сергей Сташевский...

— Людмила, — я повернула голову к рыжей девушке-секретарю у двери и, отгоняя от себя неприятные мысли, деловым тоном уточнила: — что с моим рабочим графиком? Из ваших рассуждений я не поняла.

— Можно Люся. И на "ты", — получив от меня кивок одобрения, девушка-секретарь прошла в кабинет и присела на край дивана. По ее лицу расплылась приятная улыбка. Люся поняла, что предложенные условия труда меня не испугали, однако очередная мысль, промелькнувшая в ее глазах, заставила девушку снова начать тараторить, гортанно сглатывая звук "р". — С девяти до шести пять дней в неделю — было бы идеально. Но если вам будет удобно, скажем с десяти до пяти — это тоже ничего. Или с одиннадцати до четырех... Или...

— С девяти до шести, — закончила я эту пустую тираду. — Я привыкла соблюдать правила. И ненавижу, когда меня упрекают невыполнением обязательств.

Люся затравленно посмотрела и робко кивнула. В глубине ее глаз я разглядела радость, надежду и некоторые сомнения, которые, впрочем, через мгновение пропали. Видимо, когда надо, девушка умела держать лицо.

— По поводу ноутбука и телефона, — я вернула беседу в деловое русло. — Ничего заказывать не надо. Завтра я привезу из дома свой. Думаю, так будет удобнее. Номером я тоже привыкла пользоваться личным. Дополнительный заводить, по возможности, не хочу.

— Отлично!

— Могу приступить к работе с сегодняшнего дня. Расскажите, Люся, что у вас там за проблемы и судебные разбирательства?

Беседу о юридических делах фирмы пришлось отложить. Люся решила незамедлительно заняться подготовкой моего кабинета к работе: убраться, перенести вещи коллеги в соседнюю комнату. Мне девушка-секретарь предложила самостоятельную экскурсию по офису. Так как осматривать, по сути, было нечего, я отказалась, взамен решив оказать посильную помощь Люсе. Девушка-секретарь расплылась в благодарственной улыбке.

Первая половина дня прошла в пустой болтовне — в основном со стороны Люси, и переносе с места на место коробок с барахлом. Чего только в вещах неизвестного мне Лени не нашлось: и снежные стеклянные шары из разных стран, и комиксы, и подшивка журналов откровенного содержания. Футбольные карточки, наклейки с покемонами, фантики от шоколадных батончиков, недоеденные пачки сухариков, около двадцати флаконов с одеколоном, кучи разных бумаг, которые, по моему мнению, не имели никакого отношения к делам фирмы в частности и детективным расследованиям в целом. Леня, по-видимому, Леонид, оказался живым олицетворением небезызвестного Плюшкина(27*).

За работой я все-таки совершила краткую экскурсию по офису. За первой дверью от входа скрывалась уборная и душевая. Люся объяснила, что иногда ребятам проще было добраться до офиса и переночевать здесь, чем ехать домой. Поэтому шеф распорядился установить душевую кабину, организовать небольшую кухню и купить в каждый кабинет раскладывающиеся диваны. Я улыбнулась на заявление девушки вежливо с некоторой долей растерянности.

За второй дверью от входа находилась названная кухня. Но не только. Здесь команда детективного агентства хранила вещи: архивные документы и дела, одежду, химические реагенты — я нашла лабораторную горелку и огромное количество склянок разных форм, огнетушители, запасы канцелярских принадлежностей и средств личной гигиены, тряпки, аптечку, салфетки, посуду, банки с чаем и кофе. Комната напоминала склад завхоза, по площади была вдове больше моего кабинета и запиралась на замок, который использовался, наверное, исключительно в хранилищах банков, казино и местах скопления ценных улик в здании ФСБ. И только в углу стояли четыре кухонные тумбы с раковиной, плиткой, чайником и микроволновой печью, маленький круглый столик с тремя стульями и низкий холодильник.

— Здесь хорошая звукоизоляция и кондиционирование, — зачем-то пояснила Люся, заметив ошарашенное выражение на моем лице.

Кабинет, который теперь принадлежал мне, находился за третьей дверью. А неизвестного Леню, Леонида, переселили за четвертую и предпоследнюю.

Здесь тоже был чей-то кабинет. Я с интересом осмотрела одинаковый набор мебели, только более светлого коричневого оттенка: рабочий стол, книжные полки от пола до потолка, кофейный стол на колесах, трехногая вешалка для верхней одежды за дверью и низкая полка для сменной обуви. У стены рядом с входом стоял диван. Но не черный, а желто-зеленый. Везде был порядок — в канцелярских принадлежностях на столе, в бумагах и папках на полках. Даже сменная обувь была вычищена и убрана — я случайно наткнулась на песочные женские мокасины за закрытыми дверцами полки-обувницы. Подушки сложили стопкой вместе с пледом. Всюду, кажется, будто на всех доступных горизонтальных поверхностях, стояли горшки с цветами разного объема и разной масти. Хозяин кабинета или правильнее хозяйка увлекалась разведением комнатных растений.

За пятой дверью, напротив входа, скрывался "начальничьей оплот". Дословно выразилась Люся. Ключей от него у девушки-секретаря не было. Люся объяснила, что шеф хранил у себя в кабинете ценное историческое собрание книг и часть личной коллекции древнего оружия, потому запирал дверь сам и дубликат ключей никому никогда не передавал.

Обед Люся предложила заказать с доставкой в офис.

Мы закончили с вещами и уборкой. Девушка-секретарь пообещала, что передаст наемной, появляющейся через день после шести вечера, уборщице поручение дополнительно вымыть сегодня еще раз мой кабинет, и предложила устроиться на кухне. А заодно рассказала фронт предстоящей работы, указывая на полку с кипами папок. Архивными делами.

— В последние полгода у нас было много дел, — уминая творожную булку, заговорила Люся с набитым ртом. В данный момент она очень напоминала Гошу. — И не было юриста. Поэтому в бумагах — бардак. Шеф не хотел никого нанимать. Ни юриста, ни бухгалтера. Он вообще у нас не любит всю эту организационную волокиту. Вот мы и пытались справляться сами. Я немного смыслю в бухгалтерском учете. У меня был... парень. Он преподавал в вечерней школе... когда я там училась. И... в общем... он научил меня сводить баланс. Ну, дебет с кредитом и так далее. Расходы-доходы — это я тоже умею. А на компьютере через интернет-бухгалтерию — вообще плевое дело!

— Людочка!

— Ах да, простите, Оксана Викторовна, — несмотря на то, что Люся разрешила обращаться к ней на "ты", сама девушка-секретарь до сих пор называла меня по имени-отчеству. Я была Люсе благодарна: не желала, чтобы любопытная охотница за сплетнями, нарушая субординацию, лезла в личную жизнь. — Но потом, к нам пришла эта скандалистка. Женщина хотела, чтобы агентство помогло, кажется, ее дочери. Подробностей я не знаю. В курсе только, что шеф сам принимал скандалистку у себя: выслушал, а потом отказал и выставил вон. Денег с нее никто не взял. Однако женщина прислала официальную бумагу заказным письмом с претензиями. Шеф отвечать на эту, как он выразился — "писульку", не стал, велел в шредер выбросить. Но я сохранила. Как чувствовала! Скандалистка снова заявилась в наш офис спустя какое-то время. Чуть ли не дверь с ноги вышибла! Бегала по холлу, кричала: "В суд подам! Отсужу все! И последней копейки не оставлю! А вас в тюрьму упеку! У меня связи, деньги, влияние!"

— Что дальше?

— А ничего, — запивая булку кофе с молоком, снова с набитым ртом ответила Люся. При этом она в очередной раз проглотила практически все буквы "р" в словах, так что понять девушку-секретаря я смогла с трудом. — Молчание. Шефу плевать. Леня только шутит и смеется. А я переживаю. Вдруг та скандалистка на нас уже в суд подала?! Суд состоялся и вынес решение в пользу этой ненормальной?! А мы тут сидим и не знаем.

— Так не бывает, — поправила я коллегу.

— А вот и бывает! Я в интернете читала. И по телевизору видела. Так что знаю. Они могут прийти в любую минуту и отобрать все имущество, — Люся снова едва не заплакала. — А если в другие дела залезут и проверят?! А у нас там — бардак. Да и договоры — вдруг неправильные?! Мы же тогда...

— Людочка! — моя голова снова разболелась от обилия пустой информации и чужой юридической безграмотности.

— Вы не понимаете, Оксана Викторовна. Я люблю эту работу. И ребят очень люблю. И даже шефа и Юру. И не могу все так потерять...

Девушка все-таки не выдержала и заревела. А я прищурилась, еще раз перебирая в голове все сказанное Люсей.

— Людочка! — жестко одернула я рыжую девушку-секретаря, которая поливала сейчас слезами и соплями кофе в своей чашке. Люся дернулась и подняла на меня свои ореховые глаза, полные беспомощности и бессилия. — Твое начальство знает, что ты наняла юриста в команду детективного агентства?

— У меня не было выбора, Оксана Викторовна, — еще горше заплакала рыжая девушка.

Вторую половину рабочего дня — первого и скорее всего последнего, я провела, копаясь в документах — архивных делах. Люся на глаза мне не показывалась.

Сознавшись, что самовольно приняла решение о необходимости поиска штатного юриста, девушка-секретарь постаралась убедить в том, что сможет доказать мою полезность завтра команде. Я не верила, представив каким скандалом закончиться эта встреча. Еще одной пощечины Андрей не стерпит, взорвется. Ни к чему хорошему или хотя бы конструктивному, кроме миллионов погибших нервных клеток, это не приведет.

Люсю, радеющую за благополучие фирмы, было жалко. Решив оказать посильную помощь, я попросила девушку принести мне в кабинет архивные дела и попыталась разобраться в правовой стороне вопроса. Чтобы напоследок дать хотя бы юридический совет. Астру с ее уверенностью и отваром, как и изначальные причины моего появления здесь, я пыталась не вспоминать.

Когда Люся сказала, что в делах — бардак, она явно преуменьшала. С правовой точки зрения в бумагах фирмы был Армагеддон: отсутствовали важные куски информации, судя по всему, из-за халатности и лени заполняющих; договора пестрели юридическими ошибками, за которые можно было сесть лет на пять; из-за обтекаемых формулировок некоторые фразы трактовались двояко, не в пользу исполнителя.

Я догадывалась, какие именно услуги оказывало детективное агентство и кем являлись все члены коллектива, но на бумагах создавалось впечатление, что ребята то ли торговали запрещенным товаром, то ли занимались контрабандой, то ли вообще людей на заказ убивали.

К концу моего первого и последнего дня я не знала, какой дать Люсе совет, кроме как на самом деле нанять юриста и привести бумаги в порядок. В итоге, так ничего и, не сказав, я оставила девушке номер телефона и под оптимистичное: "До завтра!", отправилась домой. То есть в квартиру Миши.

Иван, мой секретарь и личный помощник в фирме отца, ответил, несмотря на позднее время, после первого гудка:

— Оксана Викторовна, добрый вечер!

— Добрый, Иван, — я готовила на Мишиной кухне ужин: варила купленные сегодня после работы в супермаркете пельмени и нарезала ножом незамысловатый салат из помидоров и огурцов в качестве гарнира. — Не смогла тебе позвонить утром. Иван, я взяла отпуск на время отсутствия Виктора Алексеевича и Михаила Матвеевича. Сообщи завтра всему юридическому отделу и передай мое руководство Красновой. Пусть держит руку на пульсе в деле с "Бристолем". На всякий случай.

— Сделаю, Оксана Викторовна, — с готовностью заверил Иван.

— И еще, — отложив нож, я помешала ложкой пельмени и, убедившись в их готовности, выключила газовую конфорку. — Если хочешь, можешь тоже взять отгул. Напиши заявление и пусть Краснова его заверит.

— Спасибо, Оксана Викторовна.

Перед сном я написала Мише сообщение:

"Привет, как вы долетели?"

Ответ пришел незамедлительно:

"Приземлились — это уже половина успеха!) Сейчас в гостинице на первом этаже в ресторане. Ужинаем. Передать привет отцу?"

"Не стоит. Боюсь, он подавится рыбой. Такое лучше сообщать лично"

"Значит, ты решила? Представишь меня ему, как своего парня?!"

"Не знаю... Наверное... Когда начнете дела по "Бристолю"?"

"Я рад. И сейчас улыбаюсь как идиот. И Виктор косится. По "Бристолю" — завтра с утра"

"Держи меня в курсе"

"Конечно. Люблю тебя. Спокойной ночи!"

"Спокойной"

Около 7 лет назад

Стрелка спидометра пересекла черту в сотню, заставив меня судорожно выдохнуть, и начать плавно снижать скорость, чтобы, не дай Бог, ни во что не врезаться. Я плохо контролировала себя сейчас — слишком нервничала, чтобы в случае опасности своевременно среагировать. Водительский опыт хромал: я была за рулем чуть больше одного года.

"Столица" осталась позади. Я свернула на прямую дорогу к родному городу. Пару часов, и я снова окажусь у порога особняка, построенного отцом для удовлетворения прихоти матери и ее представлений о семейном "гнезде".

Сотовый пискнул звуком входящего сообщения.

Опять чертов Сташевский со своими фантазиями!

Энтузиазм парня не унимался даже в выходные. А я так надеялась, что хотя бы на эти пару дней университетский первый красавчик на деревне забудет о моем существовании.

Последняя неделя сентября выдалась тяжелой. Сташевский решил "добиться" меня любым способом. Так как школьные ухаживания-преследования-дерганья за косичку не работали, парень перешел к другим действиям. Более активным. Сташевский теперь, каждый раз встречая меня, пытался приобнять, ущипнуть, потискать, поцеловать и наговорить пошлостей. Громко и не стесняясь в выражениях. Все, о чем до этого парень писал в сообщениях, теперь знал весь университет.

Студенты шептались по углам о том, сколько раз и в каких позах, согласно фантазиям Сташевского, я переспала с ним. Где именно нас вдвоем застукали: в деканате, спортзале, нашей с Новицкой комнате в общежитии или в квартире самого Сташевского. Люди делали предположения, которые буквально на следующий день, передаваясь от одного к другому, уже считали истиной во языцех, о том, какие виды интимных отношения мы со Сташевским практиковали.

Ради интереса я в один день, прогуляв пару, заглянула в мужской туалет — известный рассадник написанных на стенах сплетен, и узнала, что в мужских кругах с недавнего времени имею весьма фривольную репутацию девушки, которая позволяет все. Это если мягко перефразировать то предложение из четырех слов с моим номером телефона под ним.

Алина Лаврентьева тоже нашла, чем удивить. Звезда университета в компании своих подружек-прилипал обошла всех преподавателей, которые вели у меня пары и должны были принимать зачеты и экзамены, и с "дружеским беспокойством" рассказала о витающих в студенческом сообществе сплетнях. Обо мне и моей половой жизни. Акцентируя внимание преподавателей на том, что виной распущенности стала диагностированная нимфомания(28*), Алина Лаврентьева слезно попросила каждого провести личную воспитательную беседу. Никто не смог отказать председателю студенческого совета.

На протяжении последней недели у меня состоялось около десяти бесед. Почти по две на каждый день.

Грозный мужик с кустистыми бровями, бывший следователь, читавший курсы по уголовному праву и уголовному процессу, пригрозил статьями о развратных действиях, половом сношении и понуждении к действиям сексуального характера. Сухонькая старушка с безукоризненными манерами, прозванная студентами за это леди, рассуждала в рамках своего предмета об этичности моих поступков и помыслов. Идейный бывший аспирант в очках с толстыми стеклами зачитал статьи и постулаты женевской конвенции по правам человека(29*). Психолог-социолог привел примеры исследований в области психических расстройств, которые были вылечены по последним методикам с помощью медикаментозных препаратов нового поколения.

Кто-то предложил помощь, кто-то осудил, кто-то хотел разобраться в философской стороне вопроса. Нашлись и такие, кто завуалировано предложил мне услуги интимного характера взамен за зачет или экзамен. Я же все равно хочу и мне все равно с кем, так почему бы не с ним?!

Отдушиной последних дней сентября и этой нескончаемой травли в университете стали завтраки, обеды и ужины в кофейне Сэма.

Почти в каждый мой визит, мужчина откладывал дела и предлагал свою компанию за столом. С Сэмом было легко, по-домашнему тепло и по-дружески интересно, поэтому я всегда с радостью отвечала согласием.

Мужчина много знал. Действительно много. Сэм увлекался историей, коллекционировал антиквариат, разбирался в литературе, живописи и музыке; был внимательным, слушал и слышал своего собеседника, мастерски сглаживал неприятные углы и руководил разговором с филигранностью дипломата или политика. При этом Сэм не казался мне двуличным. Интуиция сразу подсказала, со мной мужчина был честен и в определенной мере откровенен. О своем прошлом Сэм не рассказывал, хотя я частенько ловила на себе его внимательный взгляд, когда беззастенчиво пялилась на тонкое явно дешевое металлическое кольцо на левой руке.

Сэм не спрашивал меня о моих тайнах, и я не нашла у себя права соваться с любопытством в его прошлую жизнь.

Мужчина поведал, что переехал в "столицу" из Европы несколько лет назад: выкупил здание на Главном проспекте, устроил на первом этаже кофейню, а на втором — поселился сам. На мой вопрос: "Почему? Ведь жизнь в Европе — лучше?!", Сэм невозмутимо объяснил, что устал от либерально-демократического идиотизма и пропаганды борьбы за свободы, доходящей порой до идиотизма. Его ответ вызвал во мне недоумение и интерес.

Я поймала себя на мысли, что с каждым разом хочу понять его все лучше: узнать, почему он делает те или иные выводы, как складываются в его голове логические цепочки, откуда он столько знает и почему стольким интересуется.

Несколько дней назад за ужином я неожиданно обнаружила, что, рассказывая Сэму о своих злоключениях в университете, смотрю на него как на мужчину. Интересного и привлекательного внешне. Всерьез обдумываю идею, что если бы Сэм вдруг пригласил меня на свидание, несмотря на проблемы с прикосновениями и трудности в общении с другими людьми, я согласилась бы.

Позже ночью, лежа в своей кровати и тщательно анализируя эти мысли, я испугалась не на шутку. Сэм был старше меня лет на десять, как минимум. И это только внешне, так как о возрасте мы никогда друг друга не спрашивали. У мужчины за плечами был груз прошлых отношений, который, судя по тому, что он все еще носил кольцо — явно ведь не простой имиджевый аксессуар, до сих пор давил на Сэма.

А что было у меня? Школьные годы отчуждения, проведенные в компании такой же странной подруги, и с недавнего времени — извращенец Феликс и придурок Сташевский.

Однако в последующие дни я так и не смогла вернуть свое отношение к Сэму к прежней дружеской черте. Каждый раз смотрела в его удивительные глаза, слушала приятный тягучий голос и думала о нашем свидании. О том, куда бы такой человек, как Сэм, мог меня пригласить. На прогулку в Центральный парк на закате? Девчонки из университета шептались, что там красиво в это время суток. И есть скрытые от посторонних глаз скамейки. А еще кинотеатр под открытым небом. Или в какой-нибудь ресторан? Как в кино, где на столе двух влюбленных обязательно присутствовали свечи, а где-то неподалеку играли тонкую мелодию на скрипке.

Я одергивала себя каждый раз, когда мысли уплывали в какие-то совсем нереальные дали, полные розовых облаков, приторной сиропной романтики и киношного представления о первой любви. А после снова пыталась уловить ход разговора, вспоминала, что передо мной стоит еда, которую я изначально собиралась съесть и всячески костерила себя мысленно.

Однако вчера, я все же решилась и пригласила Сэма. То ли несвойственные мне фантазии совместного будущего довели до точки кипения, то ли проснулась внутренняя решительность, требующая однозначного ответа.

— Ксана, — с растерянностью выслушав мое предложение, Сэм посмотрел с затаенной грустью и болью в глубине глаз. — Ты хорошая, правда...

— Но...?

— Но я не могу. Прости. Хотел бы. По-настоящему, хотел бы, но... — мужчина сцепил руки в замок, разглядывая тонкую полоску кольца на безымянном пальце. — Это было бы нечестно по отношению к тебе. Все что я с некоторых пор мог предложить женщине — это физическая близость. И все.

— Я не понимаю...

Мужчина снова поднял голову и посмотрел на меня в упор, не моргая:

— Я не смогу дать тебе чувства, Ксана. И объяснить, почему так... Хотя...

Мне показалось, что я заметила в глубине глаз Сэма слезы. Признание давило на него, почти физически причиняло боль, но он считал необходимым объяснить мне.

— Я любил когда-то. Очень любил. Она была славной девушкой. А я — тем, кто мог ее погубить. У нее была такая улыбка... Какое-то время я держался в стороне. Но потом, когда узнал, что ей угрожала смерть, я вышел из тени и спас. Как чертов герой!

По его интонации я поняла, что героем Сэм себя не считал.

— Она была молода и наивна. И конечно, влюбилась в такого благородного красавчика с первого взгляда.

Слова мужчины и в этот раз были пропитаны ядом и сарказмом к самому себе. Хотя я не поняла, почему. Сэм на самом деле был очень красив. И если история складывалась так, как он ее рассказывал, в благородстве мужчины тоже можно было не сомневаться.

— Я не устоял, — Сэм все-таки сморгнул набежавшие слезы, ничуть их, однако не стесняясь. — Мы договорились пожениться. Но обстоятельства сложились так, что я опоздал.

— Прости, но почему мне сейчас кажется, что ты пересказываешь историю Ромео и Джульетты?

— Согласен, — неожиданно хохотнул мужчина, не обидевшись на мой колкий вопрос, прервавший повествование, — моя история любви вначале кажется такой романтично-наигранной, что думаешь, будто я откуда-то ее вычитал. Но нет. Дальше все сложилось куда тривиальнее. Меня не было в... городе, в котором она жила, около месяца. Поверь, по независимым от меня причинам. За это время она вышла замуж за того, на кого указал ей отец. Наверное, подумала, что я бросил ее, обесчестив. Получил, что хотел и смылся.

— А ты?

— Все было не так, Ксана. Я вернулся, как только смог. И узнал.

— Мне жаль.

— Сначала я хотел уехать. Она была обижена и делала вид, что мы не знакомы. Я понимал, что заслужил это. Но каждый раз, когда я видел ее, даже если она не смотрела на меня совсем и не улыбалась той улыбкой, за которую я ее полюбил, мое сердце все равно начинало петь. И я понял, что хочу остаться рядом. Хотя бы в качестве друга. В том городе у меня была она, в любом другом городе мира — не было никого.

— Что случилось дальше? Она простила, рассталась с мужем и переехала к тебе?

— Нет, Ксана. Она забеременела. И родила мужу ребенка. Потом еще одного и еще. Мы стали друзьями. Я помогал всем, чем мог их семье и стал вхож в их дом. Она начала относиться ко мне с теплотой, но нашу прошлую совместную историю никогда не вспоминала. Будто вычеркнула ее из своей жизни и памяти. Я понимал, что заслужил это и беспрекословно принимал. За годы характер ее супруга изменился. Неудачи в работе побудили его к пьянству и агрессии по отношению к семье. Она начала искать сначала утешение и поддержку у меня, потом — ласку и любовь. Мы стали любовниками. Спустя какое-то время у нее родилось еще двое детей.

— Э...?

— Не от меня. Я в этом уверен, Ксана. Отцом всех ее детей был ее муж. Однако в тот период жизни она поняла, что любит меня и больше не захотела оставаться с ним. Жизнь с мужем стала невыносима. Она была готова забрать всех детей и уйти ко мне. Однажды вечером она пришла и прямо с порога об этом заявила. А я... Меня не пугали чужие дети, ответственность или морально-этические дилеммы. Я слишком любил ее. И потому рассказал правду. О том, что моя семья никогда не примет ее, о том, что они на самом деле смогут разрушить ее жизнь, если захотят, о том, что они из тех, кто смогут даже убить. Я объяснил, что исчез на месяц после обещания жениться из-за своей семьи. Они угрожали и мне, и ей.

— А это уже какой-то триллер. Или мыльная опера.

— Увы. Это — моя жизнь. Я рассказал ей в тот вечер все и попросил вернуться к мужу. Сказал, что все равно останусь тут, но так ее детям и ей не будет угрожать опасность. Ты бы видела ее лицо. У меня было ощущение, что своим признанием я вывернул ее мир наизнанку, ударил под дых или поставил подножку. В тот день она ушла, сказав, что принимает мой ответ. С тех пор наши отношения закончились. И любовные, и дружеские. Вскоре я переехал.

— Это ее кольцо? — я не понимала, как себя чувствовала после такого откровенного разговора и задала первый вопрос, который пришел в ту минуту мне в голову.

— Ее матери, на самом деле. Когда я делал ей предложение, у меня ничего не было. А у нее от покойной матери осталось кольцо. В знак своего согласия она подарила мне его. Кольцо было меньше. Пока я жил по соседству с ее семьей, все время носил его с собой в кармане, боялся потерять. Потом, когда переехал, пошел к ювелиру и попросил увеличить его под мой размер.

— Ты все еще любишь ее?

— Не знаю. Прошло очень много времени с тех пор, как я видел ее в последний раз. Но понимаю, что относиться также, с теми же чувствами к кому-то другому больше никогда не смогу. Прости, Ксана. Ты заслуживаешь куда большего, чем выгоревшая от старой любви душа и регулярный секс.

Я тряхнула головой, прогоняя воспоминания о вчерашнем разговоре, сделала музыку громче и сосредоточилась на прямой ленте дороги.

У кованых ворот особняка я просигналила Иосифу три раза. Пожилой дворецкий среагировал быстро: дистанционно открыл мне въезд в гараж и также из дома с помощью пульта управления поднял гаражные двери.

Паркуя автомобиль, я заметила его фигуру в очередном безукоризненном фраке. Пожилой дворецкий стоял рядом с внутренней дверью, соединяющей гараж и особняк. Через нее можно было попасть в небольшой коридор-тамбур и далее на кухню, или в кладовую, или в прачечную.

— Доброе утро, Оксана Викторовна! — едва сдерживая радостную улыбку, соответствующую члену семьи, а отнюдь не наемному работнику, поздоровался Иосиф, как только я вылезла из автомобиля. — Не ожидал вашего приезда так скоро. Неужели выгнали из университета за неуспеваемость?

— Иосиф, — я кивнула мужчине в ответ. — Ты научился шутить?

— К сожалению, это остатки тлетворного влияния нахала-Георгия, — тут же приняв самое невозмутимое выражение лица, мне показалось, будто нажаловался дворецкий. — Вчера Виктор Алексеевич приставил мне его в помощь на целый день. А дурной пример, как вы знаете, увы, заразителен.

— Ты сегодня словоохотлив, — не удержавшись, я все-таки улыбнулась. Наглый, любопытный, болтливый и при этом очень обаятельный Гоша и меня порой доводил своим неуемным энтузиазмом до белого колена. Он всегда был непривычно груб и прямолинеен в выражениях, напрочь игнорировал этикет и нормы поведения.

— Просто рад вас видеть, Оксана Викторовна.

Пожилой дворецкий галантно придержал мне дверь, пропуская вперед.

— Где отец? — зайдя в кухню, я присела на один из высоких стульев у кухонного острова и с самодовольной полуулыбкой посмотрела на Иосифа.

Перед глазами возникло детское воспоминание, в котором мы с Зо после школы приходили ко мне в особняк и вместо того, чтобы по правилам пообедать в столовой, буквально требовали, чтобы Иосиф оставил нас у себя на кухне и разрешил съесть суп, сидя на этих высоких, но удобных стульях. Инициативу в основном проявляла Зо. Подруга воображала себя взрослой девушкой в ночном клубе со сладким алкогольным коктейлем и кокетливой полуулыбкой в сторону других посетителей. Как в каком-нибудь молодежном телесериале.

— Со своей девушкой, — видимо вспомнив о том же, Иосиф примирительно кивнул. В его глазах я заметила намек на озорное веселье. — Он уехал на ужин вчера вечером и до сих пор не вернулся. В принципе, ничего удивительного, — пожилой мужчина вытащил из нагрудного кармана круглые часы на цепочке, — сейчас девять тридцать пять утра. Думаю, к полудню он вернется. Или, хотите, я позвоню Виктору Алексеевичу и расскажу о вашем приезде?!

— Не стоит, Иосиф. Я подожду.

Пожилой дворецкий кивнул, принимая мой ответ, убрал часы обратно в карман и, отвернувшись, без лишних напоминаний начал готовить чай и выпечку.

— Кто у него сейчас? — с безразличием, в рамках светской беседы о погоде и природе, спросила я. — Когда я уезжала, помню, отец встречался с Жанной. Вроде бы она была начинающей актрисой?!

— Около года назад Виктор Алексеевич с ней расстался, — сухо сообщил Иосиф, не оборачиваясь. — Девушка уехала покорять Голливуд.

— И как? Успешно?

— Отнюдь. Кажется, сейчас Жанна работает в Лос-Анджелесе официанткой в каком-то ресторане быстрого питания. Копит средства на билет домой. Георгий недавно интересовался.

— Гоша — такой Гоша.

— Сейчас Виктор Алексеевич проводит время с Лилией. Она — модель. Судя по комментариям Георгия, Лилия — востребована и весьма успешна в этой сфере. Если желаете подробностей, этот нахал, впрочем, как и всегда, собрал досье. Я могу ему позвонить?!

— Вы не очень ладите, верно? — я перевела тему, вместо ответа на очевидный вопрос. Иосиф и так прекрасно знал, что в подробности любовных отношений отца, я вникать не собиралась.

Пожилой дворецкий поставил на резной круглый поднос чайный сервиз с двумя чашками, две тарелки и блюдо с шарлоткой, повернулся ко мне и перенес поднос на кухонный остров. Только после того, как Иосиф разложил посуду и подал приборы, присев на стул рядом, он ответил на мой вопрос:

— Я не понимаю, почему Виктор Алексеевич до сих пор держит его при себе. Еще и мне в помощники навязывает.

— Гоша полезен. У него есть связи и хорошие физические навыки.

— А еще он — не воспитан, пронырлив, — разливая чай по чашкам, с оттенком недовольства высказывался Иосиф. Я подумала, что начальник службы безопасности отца ощутимо прошелся, потоптавшись, по его нервам. В иной ситуации пожилой дворецкий предпочел бы лишний раз промолчать, — и никогда совершенно ничего не слышал о личных границах и их уважении. Георгий наведывается в особняк как к себе домой! Приходит, когда хочет; наводит, где хочет, беспорядок. Он порылся, наверное, уже в каждой комнате, Оксана Викторовна! Заглянул в каждый угол! А как он относится к произведениям искусства?! Картину в столовой Георгий назвал, цитируя дословно: "Редкостной мазней любителя цветочков!". А один раз я поймал его при попытке снять шлем с одного из комплектов рыцарских доспехов в холле и... примерить!

Забыв на мгновение обо всех терзающих переживаниях, я заливисто расхохоталась.

Мы выпили с Иосифом по чашке чая, поболтав кротко и без подробностей про мои университетские успехи. Я рассказала об учебе, жизни в общежитии и соврала о том, что подружилась со своей соседкой по комнате почти как с Зо. Выдумав несколько совместных походов по магазинам и в кино со Стасей Новицкой, я, наконец, сославшись на усталость и желание передохнуть после раннего подъема и долгой автомобильной дороги, ушла к себе в комнату.

Вечером, Иосиф нашел меня в библиотеке, закопавшуюся в семейном фотоальбоме со слезами на глазах. Полагаю, пожилой дворецкий пришел, чтобы пригласить к ужину, но опешив от увиденного, застыл у порога.

Я повернула голову и с почти отчаянием спросила:

— Отец вернулся?

— Нет, Оксана Викторовна, — с неприкрытой жалостью ответил Иосиф. — Он позвонил и сказал, что улетел на все выходные с Лилией в Прагу. Я даже слова не смог вставить: сообщить, что вы приехали. Домой.

— Это не дом, — закрыв лицо руками, я не удержалась и все-таки заплакала. В одну минуту меня накрыло от всего произошедшего за последний месяц, и нервы не выдержали.

Расстроившись после разговора с Сэмом, я решила встретиться сегодня с отцом и выпытать у него, наконец, ответы. В голове как будто сработал переключатель. Я захотела узнать все о матери. Отец должен был быть в курсе того, что она являлась ведающей, и он должен был знать, как она жила и справлялась с грузом личных способностей. Мы с Зо выяснили, что они передавались по наследству, и хотя и имели отличие между собой, то минимальные. Моя мать наверняка тоже падала и видела будущее. Как она справлялась с последствиями своих падений? Как жила с грузом ответственности? Могла ли изменить то, о чем говорила ей Сила? И почему отец никогда не упоминал ее имени? Или не сохранил ни одной фотографии с ней?

А еще — это был прекрасный предлог, чтобы сбежать на два дня из "столицы" и перевести дыхание от давления со стороны Сташевского и Алины.

— Оксана Викторовна... Оксана, — Иосиф присел рядом на корточки и попытался неуклюже приобнять. — Что случилось? Вас... Тебя кто-то обидел?

Я выдохнула, усилием воли заставив себя поднять голову и убрать руки, посмотрела в доброе всепонимающее лицо Иосифа. Слезы еще текли по щекам. В другой жизни он должен был стать моим отцом. Думаю, у пожилого дворецкого это получилось бы куда лучше.

Как я могла объяснить свои переживания, не раскрыв страшную правду? Вчера в моей жизни поставил точку важный человек. Я доверилась Сэму, а потом ошиблась. Вряд ли после его откровенного разговора-признания у нас снова получиться просто дружить. Скорее всего, Сэм не захочет меня больше видеть. Вчера, по крайней мере, мужчина даже не попрощался.

Я начала с основного и важного:

— Я убила человека, Иосиф...

Пожилой дворецкий с ужасом неосознанно отшатнулся.

Вот и ответ.

Я снова опустила голову и, закрыв руками лицо, заплакала. Еще горше.

Через полчаса силы меня покинули. Слезы высохли. По телу распространилась обезоруживающая слабость.

Я снова подняла голову и к собственному удивлению обнаружила рядом Иосифа. Пожилой дворецкий сидел на расстоянии вытянутой руки, держал платок и смотрел на меня с сочувствием, добротой, жалостью, непониманием и легким шоком.

Однако он не ушел. Этого было вполне достаточно.

Иосиф протянул мне платок и выдавил из себя улыбку.

— Расскажи мне все с самого начала, — мягко попросил пожилой мужчина.

Я взяла чистый белый тканевый платок с вышитой в углу анаграммой и, вытирая лицо, кивнула.

Подробности пришлось опустить. Я не хотела, чтобы Иосиф знал, что Феликс намеривался меня изнасиловать. Упомянула только, что он связал и угрожал убить. Я призналась, что хотела себя спасти и защитить, и потому наговорила на невиновного человека. А потом узнала, что через несколько дней Феликс его убил. Или заставил свести счеты с жизнью. Таких подробностей я не знала и не хотела знать.

Потом пришлось рассказать о том, что я — ведающая. Родилась такой и унаследовала от матери личные способности — видеть и знать будущее. Я поведала Иосифу, что с помощью прикосновений руками могла уловить мыслеобразы, так я их называла, личного будущего человека. А когда падала, будто теряла сознание — переносилась в какие-то события и смотрела на них как зритель в кино. Естественно это тоже всегда касалось только будущего.

Я раскрыла Иосифу тайну перчаток. О том, что Зо еще в школьные годы придумала эту уловку, чтобы защититься от меня. А после мы опытным путем проверили, что перчатки работают. Когда мои руки были защищены слоем ткани, при прикосновениях к другим, даже случайных, мыслеобразы не возникали. Я могла жить нормальной жизнью. Почти.

Каким-то образом после всего сказанного, я призналась в нападках Алины в университете и затянувшемся розыгрыше со стороны Сташевского. А потом, плюнув на все, рассказала и про Сэма. Не называя имен.

— А почему ты думаешь, что тот мальчик из университета не мог по-настоящему в тебя влюбиться? — задал первый вопрос Иосиф, после того как моя речь, наполненная признаниями, закончилась. — Ты красивая, интересная, умная, с характером?

— Я — странная, Иосиф, — устало ответила я, пояснив очевидное. — Сторонюсь людей, замкнута, избегаю прикосновений, ношу перчатки и... я — не красивая, а невзрачная. И знаю совсем не так много, как ты думаешь.

— Ошибаешься, Оксана. Поверь старому человеку, прожившему жизнь.

— Почему отец никогда не говорил мне о маме? Я даже имени ее не помню. И как она выглядела. Иногда я думаю, что знаю, каким был ее голос... помню, но, когда начинаю думать об этом, не могу его описать. Или объяснить, где и когда его слышала, что она в тот момент говорила. Почему, когда она умерла, он вычеркнул ее из нашей жизни так, будто ее никогда не существовало вовсе?

— Виктор Алексеевич очень любил ее. До сих пор любит.

— Тогда для чего ему все эти Жанны, Лилии?

— Не знаю, Оксана. Когда я последний раз пытался с ним поговорить после смерти твоей матери, мы разругались так, что я подумал, он выкинет меня из вашей жизни. Выставит за порог и скажет никогда не возвращаться.

— Как ее звали, Иосиф?

— Оксана... Прости, я не могу. Пообещал твоему отцу. А ты же знаешь, Виктор мне как сын, которого у меня никогда не было.

— Это нечестно! — заупрямилась я. — Тогда покажи мне портреты. Я проверила фотоальбом, все фотографии мамы исчезли. Не осталось ни одного даже семейного фото. Но я помню, у нас в особняке висели ее портреты. Кажется, после похорон отец велел убрать их на чердак?!

— Велел, — покаялся Иосиф, потом, не скрывая грусти в глубине глаз, признался, — однако через несколько лет Виктор Алексеевич их продал за бесценок.

— Кому? Когда?! ЗАЧЕМ?!

— Он хотел их сжечь сначала. Вместе с фотографиями. Я поймал его, когда Виктор вырезал холсты из рам и уговорил хотя бы продать. Эти портреты писал известный художник. Холсты стоили дорого.

— Не ожидала от тебя... — со злостью выплюнула я в лицо Иосифу. Пожилой дворецкий не обиделся.

— Я подумал, что таким образом у вас останется шанс вернуть их обратно. Выкупить. Виктор, правда, любил твою мать так сильно, как это только возможно.

Я вздохнула. Вспышка гнева погасла. Нужно было признать, Иосиф поступил разумно. Пожилой дворецкий оставил мне шанс. Странным казалось только то, что Иосиф не хотел назвать имя мамы сейчас. Что-то скрывал? Или моя параной видела тайну там, где пряталась исключительно забота о подопечном, которого пожилой дворецкий вырастил?

— Оксана... — начал Иосиф со сбившимся дыханием. Кажется, пожилой мужчина разнервничался, — как и когда ты узнала, что ты являешься... ведающей?

— В детстве, когда... — машинально начала я и осеклась, поймав настороженный серьезный взгляд дворецкого. — Ты... знал?

— Догадывался. Твоя мать была ведающей. Она рассказала мне, когда согласилась выйти замуж за Виктора и уехать с ним из Москвы. Твоя мать действительно обладала такими же способностями — видеть и знать будущее. И также как и ты "падала". Только она называла это как-то по-другому. Подробностей я не знал, все только в общих чертах.

— А отец?

— Да, он естественно тоже был в курсе.

— Почему вы никогда не пытались поговорить со мной на эту тему?

— Виктор после смерти жены возненавидел все, что было связано с магией. Или как там ее? А, Силой, — повинился пожилой дворецкий. — Когда твою мать нашли без сознания в холле в луже крови, а врачи сказали, что она впала в кому, Виктор догадался, что истинная причина — Сила. Личные способности подвели ее. Виктор и раньше относился ко всему скептически, а уж когда твоя мать, так и не придя в себя, умерла... Он не хотел верить, видеть или даже подозревать, что ты тоже можешь быть ведающей. Был шанс, что ты родилась нормальным человеком. Как Виктор. Поначалу я приглядывался. Ежедневно внимательно следил за каждым шагом. Но, Оксана, ты была нормальной девочкой. В меру странной, конечно. Но я списывал все на воспитание и отпечаток горя после смерти матери. Потом появилась Зоя и вы стали общаться. Мы с Виктором были рады.

Я хмыкнула, подозревая Иосифа в лукавстве. Думаю, на самом деле отец испытал не радость, а облегчение, когда в моем окружении завелась подружка и заняла свободное время. Так я могла меньше надоедать и мельтешить у него перед глазами.

— В школе ты начала носить перчатки, но я также не придал этому значения, подумал — подростковые причуды, — не смутившись, продолжил пожилой дворецкий. — Вы с Зоей были не разлей вода. Никогда не ссорились, всюду ходили вместе.

— Она тоже — ведающая, — выложила я на стол очередную карту.

— Вот как? — удивился Иосиф. — Это многое объясняет. Значит, Зоя рассказала тебе о Силе?!

— Нет. Это была женщина, — я решила остаться честной. — В городе проходило гулянье на масленицу. В парке поставили шатры: с блинами, конкурсами, представлениями. В одном из них сидела гадалка. Мы с Зо к тому времени уже знали друг о дружке. Только не имели представления, как это все называется, и как работает. Нам стало интересно, сумеет ли гадалка, если она, конечно, не шарлатанка, распознать сверхъестественные способности у Зо и у меня. Сэкономив из карманных денег, мы отправились якобы, чтобы узнать свое будущее.

— Гадалка вам все рассказала?

— Не совсем, — вспоминая тот день, с легкой полуулыбкой ответила я. — Но гадалка и вправду оказалась ведающей. Разложив на столе карты, женщина посмотрела сначала на нас, потом на карты, а потом, забрав наши деньги, обозвала хитрыми малолетними ведьмами и выгнала прочь из шатра. Мы с Зо оказались на улице. Шатер гадалки быстро свернули, а самой женщины и след простыл. Зо тогда громко крикнула, что раз мы — ведьмы, то с удовольствием проклянем мошенницу, чтобы грабить людей было неповадно. В этот момент рядом каким-то образом оказалась другая женщина. Пожилая. С добрыми умными глазами, в смешной шляпке с вуалью и каким-то странным ридикюлем с огромной брошкой посередине. Женщина сделала Зо замечание, сказав, что если у нас есть возможность обращаться к Силе, это не делает нас особенными. Наоборот, потенциал налагает на ведающих большую ответственность, чем на любого иного человека. Мы посмотрели на незнакомку с непониманием, а когда она с удивлением спросила, знаем ли мы, что такое потенциал ведающей, лишь отрицательно покачали головой. Вот она нам все и рассказала, для начала разузнав, почему получилось так, что мы с Зо совсем не в курсе кто такие ведающие, что значит потенциал и причем тут какая-то Сила.

— Удивительно, — покачал головой Иосиф.

— Согласна. Она не представилась и не спросила наших имен. Незнакомка пригласила меня и Зо в кафе-мороженное через дорогу рядом со школой.

— Сколько вам тогда было?

— Лет по десять где-то. Я согласилась, когда интуиция прошептала, что ничего дурного нам женщина сделать не хотела. За порцией мороженого незнакомка рассказала мне и Зо все. По мере возможности, естественно, и возрасту. Дальше мы стали искать сами. Без особого энтузиазма, правда.

Иосиф промолчал, но я заметила горечь и боль в глубине его глаз.

— Когда женщина уже собралась уходить, к нашему столику неожиданно подошла обокравшая меня и Зо гадалка. Стиснув зубы с диким выражением ненависти на лице, воровка выложила сумму денег на стол, в три раза большую, чем украла у нас, и с заметным облегчением удалилась, бросив напоследок ненавистный взгляд в сторону незнакомки. Пожилая женщина легко улыбнулась и назидательно произнесла: "Запомните, на любую силу найдется сила большая". С тех пор ни я, ни Зо ее никогда не видели.

— Кажется... — спустя несколько минут отягощенной тишины, сдавленно произнес, наконец, Иосиф, — мы виноваты перед тобой...

Пожилой дворецкий преодолел разделявшее расстояние и, наклонившись, обнял меня аккуратно, не касаясь обнаженных рук.

Вопреки изначальным планам я решила остаться в особняке на ночь, а завтра в воскресенье после обеда вернуться в университетское общежитие. Все равно меня там никто не ждал. Разве что очередная куча мороженой селедки от Стаси Новицкой в кровати.

После откровенного разговора с Иосифом было неловко, и, отказавшись от ужина, я поднялась в свою комнату.

Всю ночь меня мучала бессонница.

Завтрак я пропустила по тем же причинам, что и ужин: находиться в компании Иосифа все еще было стеснительно и от переживаний кусок не лез в горло.

Мы встретились только в обед, когда я, заглянув на кухню, объявила, что собираюсь уезжать.

— Может, все-таки перекусите перед дорогой, Оксана Викторовна? — с прежней чопорностью, за которую сейчас я была ему даже благодарна, уточнил пожилой дворецкий.

— Спасибо, Иосиф. Но я лучше потороплюсь. В понедельник — коллоквиум по семейному праву, хочу подготовиться.

Пожилой дворецкий с пониманием кивнул. И в этот раз я не смогла разобрать, поверил ли он моей отговорке или раскрыл желание быстрее сбежать из особняка.

Я тоже кивнула, как болванчик, и бросив тихое: "Пока", направилась в гараж.

Сложив вещи в багажник и удалив очередное извращенское сообщение от Сташевского, в котором количество непристойностей, кажется, превышало количество слов в предложении, я открыла гаражные двери и села за руль.

— Оксана Викторовна! — голос Иосифа остановил мою руку на повороте ключа зажигания. С удивлением я подняла голову и посмотрела на спешащего дворецкого. Никогда не видела, как Иосиф бегал.

— Оксана Викторовна, — остановившись у моей дверцы, он дождался пока стекло опуститься и без лишних расшаркиваний сунул в руки старинную деревянную шкатулку с резными узорами. — Вот.

— Что это? — я машинально взяла ее в руки. Дерево оказалось гладким и теплым, приятным на ощупь. Крышку оплетала вязь из растительного узора, среди которого я нашла знакомые символы. Зо как-то показывала мне нечто похожее, называя странные не то буквы, не то знаки сигиллами ведающих.

— Передаю в единоличное владение Оксане Викторовне Циммер. Храни ее секреты. С этого дня и до нового ее распоряжения, — церемонно произнес Иосиф. Мне показалось, будто в след его последнего слова шкатулка нагрелась сильнее, блеснув на мгновение символами.

— Что это такое?

— Шкатулка, Оксана Викторовна, — сконфужено ответил пожилой мужчина. — Она принадлежала вашей матери. Однажды она показала мне ее и произнесла похожие слова. В тот день ваша мать попросила сберечь шкатулку и передать вам, Оксана Викторовна, когда придет время. Думаю, она знала, что сама не сможет это сделать.

Я дрожащими пальцами открыла крышку. Сверху содержимое было защищено от пыли и грязи небольшой тряпочкой-накидкой из темно-бордового бархата.

— Что в ней, ты знаешь? — хриплым голосом, уточнила я у Иосифа, боясь проверить самолично.

— Вещи. Ваша мать вела записи. Я не знаю про что, не решился прочитать. И еще она хранила некоторые зелья, засушенные цветы, камни и минералы. Ваша мать говорила, что они очень редкие и ценные.

— Записи? Зелья?

— И еще, — Иосиф достал из кармана наручные часы со старыми стрелками, несколькими царапинами на стекле и истертым едва ли не до дыр дешевым ремешком и передал мне. — Вот. Эти часы носила ваша мать. Она любила их, по секрету как-то признавшись, что часы умеют показывать время в будущем. Ваша мать сказала, что они помогали ей ориентироваться. Виктор Алексеевич хотел похоронить вашу мать в этих часах, но я не позволил. Это — некрасивый поступок, знаю. Но в день похорон я подумал, что если вдруг случится страшное и вы, Оксана Викторовна, унаследуете эти магические способности, часы вам понадобятся.

— О чем ты?

— Каюсь, я тайно снял их с нее, когда Виктор Алексеевич отвлекся. Теперь передаю вам.

Я не нашлась с ответом, смогла только перевести взгляд со шкатулки, на накидке которой теперь лежали часы, на Иосифа и обратно. А потом придумала самый глупый на свете и самый ничего не значащий вопрос:

— Что мне делать, если они вдруг остановятся?

Пожилой дворецкий улыбнулась открыто и вдохновляюще.

— За более чем двадцать лет с тех пор как я узнал о часах, они никогда не ломались, не останавливались и не требовали настройки.

Обратно в "столицу" я ехала в раздумьях.

Может в шкатулке матери, которая сейчас стояла на заднем сидении, были скрыты ответы на мои вопросы, так и не заданные отцу? Может, в своих записях она поделилась мыслями о будущем? Своим видением на падения? Тайной умения управлять личными способностями? Надеждой, что будущее, показанное в падениях, возможно исправить? Предотвратить?!

Наши дни

Из липкого тягучего сна меня вырвал телефонный звонок.

Открыв глаза, я дотянулась рукой до прикроватной тумбы, взяла разрывающийся сотовый и, с неудовольствием отметив время — полпервого ночи, ответила:

— Гоша, ты на часы смотрел?! Ночь на дворе.

— А тебя до сих пор нет дома, — жестко произнес на другом конце трубки непривычно серьезный и собранный мужчина. — Между прочим, уже несколько дней.

— Гоша, у меня — отпуск, — некрасиво зевнув, ответила я, не реагируя на его претензию. — Написала заявление и заверила у отца накануне его отъезда в Москву.

— Не вижу взаимосвязи между отпуском и уходом из дома!

— Я решила некоторое время пожить в "столице".

На том конце промолчали.

— Гоша?

— Оксана, ты сказала своему Михаилу, что беременна? А отцу? Хотя бы о том, что встречаешься с этим Остревским?!

— Тебе не кажется, что это — не твое дело?!

— Сказала?!

— Нет.

— Ты собираешься сделать аборт?

— Гоша... — почти простонала я. Потом еще раз взглянула на время на экране телефона и категорично заявила, прежде чем отключиться: — Это не твое дело!

Во вторник я решила, что мне нужен совет. Или даже несколько.

Закончив с утренней пробежкой, я на всякий случай собрала вещи на работу, надела приличествующую одежду, взяла ноутбук и, вызвав такси, отправилась на завтрак в "Астрэйю".

Уже знакомая официантка-блондинка Алевтина встретила меня неприятным взглядом, дежурной фальшивой улыбкой и пожеланием: "Доброго утра", которое будто клещами вытащили из ее рта.

Я заняла свой столик и, строго посмотрев на кислую мину блондинки, тоном начальника велела ревнивице позвать Сэма. Кажется, другу удалось справиться со страхом девушки. Все ей рассказал начистоту? Или скормил сладкую историю, пропитанную ложью до последней буквы?! Сэм умел, я знала.

Через пару минут к моему столику с подносом подошел друг. Разложив приборы на двоих, Сэм разлил по чашкам кофе: мне — несладкий со сливками, себе — черный с тремя ложками сахара. Поставив две тарелки с пахнущими ванилью и жаром печки крауссанами, мужчина занял привычное место напротив.

— Ты выглядишь по-деловому.

Я не поняла, что было в этом предложении больше — комплимента или вопроса-утверждения. Однако легко улыбнулась в ответ, не смотря ни на что.

— Как все прошло? Ну... в тот раз?

— Тяжело, — Сэм сделал глоток кофе и посмотрел на меня в упор. Я прочла в глубине его глаз сожаление, смешанное с толикой упрека. И вспомнила. — Но думаю, ты и так это знаешь?!

Стало стыдно. Я обвела взглядом интерьер кофейни, отметив новую коллекцию антикварной и такой же разношерстной, как и прежняя, мебели, с беспокойством посмотрела на друга и повинилась:

— Знаю. Прости. Я...

— Вряд ли смогла бы что-то изменить, — закончил вместо меня Сэм, откусывая круассан и запивая его новым глотком кофе. — Но предупредить стоило. Он разнес половину кофейни. Разрушенная мебель не подлежит реставрации. А, между прочим, у меня были стулья в единичных экземплярах, некоторые — дороги как память.

— Прости, Сэм. Серьезно, я не подумала. Была расстроена, озадачена твоим враньем и решила отыграть условленную роль.

— Условленную роль? Это еще что такое, едрень твою набекрень?!

— Не обращай внимания, — я хихикнула, уводя внимание мужчины с темы моих семейных взаимоотношений и взращенных с детства привычек и правил. Гораздо больше меня занимал факт, что Сэм вспомнил о своей фразе-паразите, от которой безуспешно пытался избавиться уже много лет и всякий раз все равно произносил ее вслух, одолеваемый сильными эмоциями. — Я вообще-то по делу. Хочу услышать твой совет по поводу последних новостей.

— И много этих новостей?

— Прилично, в некоторых я успела даже запутаться.

— Рассказывай.

Наверное, времена, когда я приходила в "Астрэйю" исключительно по велению души, все-таки канули в бытие. Мысль неприятно поразила и заставила на мгновение задуматься. Но правда отрезвила — Сэм до сих пор оставался одним из тех, кому я могла поведать о большей части своей жизни без прикрас. Все еще мой старый добрый лучший друг.

Я рассказала Сэму об отпуске на работе и вакансии юриста в детективном агентстве, умолчав по велению интуиции об участии Астры в этом вопросе. Впрочем, разум в целом и логическая его составляющая в частности были с ней солидарны. Чтобы рассказать об Астре, мне для начала самой необходимо было понять, кем она являлась. Как минимум, другом или врагом?! А потом — найти смелость и объяснить, откуда она взялась. Так что я просто отговорилась желанием самолично разобраться в том, является ли Андрей убийцей мальчиков или нет.

Своими подозрениями о том, что для Андрея скорее всего моя персона в его детективном агентстве окажется неожиданностью, я тоже поделилась.

Ну и напоследок, в качестве вишенки на торт или последнего гвоздя в крышке гроба, я выдала информацию о заинтересованности Феликса. О том, что из-за малодушия обратилась к нему за помощью и о том, насколько главу "столичных" ведающих заинтересовала информация о гибели мальчиков в процессе выяснения подробностей.

— Что посоветуешь? — справившись во время рассказа с завтраком, я допила свой кофе и посмотрела с ожиданием в лицо друга. Сэм задумался.

— Тебе не кажется, что ты на самом деле хочешь расследовать убийства мальчиков и все вышеперечисленное — лишь попытки уговорить саму себя, убедить в правильности намерений?!

— Сэм, — я выдержала твердый прямой взгляд друга. — На самом деле я хочу снова уехать из "столицы", заняться юриспруденцией и каждый день размышлять только над тем, что мне ответить на вопрос парня: "Выйду ли я за него замуж?" или: "Когда я познакомлю его с родителями?". Но эти мальчики... Они — моя ответственность. Если он... Андрей сорвался, то... из-за меня, понимаешь?! Мне нужно было лучше следить. Возможно — не уезжать четыре года назад из "столицы" в такой спешке. Или хотя бы звонить время от времени... не знаю!

Я перевела дыхание и отвернулась.

— Я помню падение... Ты сказал, когда ушла Бэль, что... — еще один тяжелый вдох-выдох. Обличить мысли в слова оказалось сложнее. Впрочем, изначально я не собиралась ничего такого говорить. Просто сейчас интуиция прошептала, что я должна быть с Сэмом откровенна. — В нем что-то такое есть. Что-то изменилось. Что-то, что не заметила Бэль...

— Ксана...

— Не надо, Сэм, — остановила я друга, так и не повернувшись. — Не хочу слышать очередную ложь. А правду ты сейчас не скажешь.

— Это — не моя правда. Не я должен ее тебе говорить!

— Тем более. Но это не значит, что я пущу все на самотек. Мне надо знать, понимаешь. Впрочем, если ты готов со стопроцентной уверенностью заявить, что убийца мальчиков — не Андрей, я поверю. Клянусь Силой. Поверю и успокоюсь.

Сэм медлил с ответом, задумавшись. Я повернула голову и посмотрела в его серьезное озадаченное выражение лица, не мигая. Кажется, даже дыхание задержала.

— Те сигиллы... на телах мальчиков, — наконец, решился быть честным друг, — не знаю насколько ты в курсе моего разговора с Андреем после твоего ухода, но они — очень древние. Переводятся как "связь", "разрыв", "земное", "духовное", "внутреннее", "даримое", "просимое", "часть из целого" и две отсылки к дате и времени. Я после много думал над значением, ближе всего к смыслу, пожалуй, будет: "порог дня" и "порог цикла". Или "рождение дня" и "рождения цикла". Или "смерть дня" и "смерть цикла".

— Какого цикла?

— Какого-то. Не знаю.

— То есть полночь, все-таки не случайна?! Как и дата?

— Скорее всего, да. Но правильнее будет проверить...

— Думаешь, кто-то еще умрет?

— Мне не приносит это удовольствия, но я должен ответить, что надеюсь на это. По имеющимся следам нам никогда не понять, что это было за обращение и из-за чего погибли мальчики.

— И почему именно эти мальчики, — я методично прокрутила в голове факты, которые мне были известны о случившемся, и с неприязнью поняла, что прямо здесь и прямо сейчас смогу только разобраться с вопросом причастности Андрея. И то, лишь с помощью странного отвара, который передала мне Астра. Но насколько я могла поверить результату воздействия непонятного варева, если даже словам самого Андрея я теперь доверять не могла?

— А что ты предлагаешь сделать с Феликсом? — я сменила тему на менее болезненную, но тоже значительно важную. — Он начал проводить неправильные логические цепочки... Или наоборот — слишком правильные! Феликс вспомнил о Насте Комаровой. Кто знает, до чего его любопытство доведет его дальше?

— Пока интерес Феликса минимален, его надо сбить со следа. Меня пугает не любопытство главы "столичных" ведающих, а его алчность. Если Феликс докопается до правды, он захочет использовать ее в своих целях. Это приведет к невообразимым последствиям, — сурово произнес Сэм. Его тон напомнил мне о том, что друг был военным значительную часть своей жизни. Как рассказал мне как-то Сэм, он убивал и при этом не всегда по приказу сверху. — Я поговорю с Боженой. Она поможет распустить соответствующие слухи. А еще свяжусь с некоторыми людьми в мэрии и полиции. Они мне задолжали. Ксана, будь осторожна также. Феликс не должен узнать больше, чем он знает сейчас! Сделай все, что в твоих силах!

Я ответственно кивнула, достала из сумки бумажник и, расплатившись за завтрак без лишних расшаркиваний со счетом, поспешила на работу.

Пан или пропал! Люся сказала, что ее начальник появиться сегодня в офисе, значит я подолью ему отвар в питье, посмотрю на реакцию и... скорее всего, уйду.

Если Андрей не убийца, то — этот факт принесет мне закономерное облегчение, снимет груз ответственности и позволит вернуться к прежней работе в фирме отца и жизни вне "столицы". Наверное, я даже соглашусь выйти за Мишу замуж. Правда, с оговоркой, что он тоже переедет из "столицы". Мы купим дом. Или первое время поживем в особняке. Вряд ли отец откажет.

А если Андрей — убийца, то... честно? Я также уйду. Не смогу что-то сделать ему, попытаться остановить или навредить.

Погибшие мальчики? Я — не следователь и даже не детектив. Пусть их гибелью занимается полиция, агентство Андрея и люди Феликса. Я буду придерживаться изначального плана, отринув лишнюю сентиментальность.

До здания, в котором располагался офис детективного агентства, осталось совсем чуть-чуть — перейти дорогу и пройти несколько десятков метров. В целом — минут пять.

Я прокручивала в голове еще раз и еще убедительные доводы в защиту своей позиции невмешательства или "моя хата с краю", когда странное оцепенение заставило остановиться посреди дороги на переходе-зебре. Светофор отсчитывал тридцать секунд, прежде чем снова переключиться на красный, а я не могла сделать и шага.

По рукам и ногам, как будто изнутри, заструилась обжигающая лава. В висках застучало. Сердце забилось в бешеном ритме, как у бегуна-спринтера во время преодоления дистанции. Или даже быстрее. Внутренности будто вскипели.

Эмоциональный фон тоже забурлил. Все чувства усилились и гипертрофировались. Вспыхнула ярость, злость, ненависть, решимость. Будто в мгновение меня накрыло, а потом пришла холодная самоуверенность и расчетливость. Вокруг все вымерзло — в прямом и переносном смысле. Осталась только кипящая лава под кожей, дарящая... могущество?!

Краем сознания я услышала характерный писк. Светофор отсчитывал последние секунды перед тем, как переключится.

Три.. Два.. Один...

Лава внутри меня собралась в комок и ударила... меня же... От адской боли в районе груди я сложилась пополам и закричала...

Свист. Гудки. Ощутимый удар в бок. Перекат. И боль в груди закончилась.

— Ты типа... как? — мелодичный певучий голос заставил открыть глаза и посмотреть на сидящего рядом на асфальте мужчину.

В серой старой толстовке с капюшоном и старых потертых джинсах. У него были красивые узнаваемые черты лица, холодного оттенка русые волосы и бесконечный испуг в глубине глаз. Передо мной сидел парень из Червоточного квартала, которого я испугалась, когда уходила от Феликса.

— Ничего не отбила... типа? — снова неловко уточнил незнакомец.

Я огляделась. Мы сидели на обочине тротуара. Точнее он сидел, а я — лежала. Рядом валялись вещи: моя сумка с ноутбуком и сумка с документами, его дорогой разбитый телефон последней модели. Недалеко от нас скакал в припрыжку, пытаясь кому-то дозвониться грузный мужчина средних лет, в стороне — криво припарковалась малиновая лада.

— Тебя типа едва... машина не сбила, — заметив мой интерес попытался объяснить, кажется... спаситель?! — Ты стояла на переходе, а у него... — мужчина... нет, парень. В возрасте я в прошлый раз не ошиблась. Незнакомцу было лет восемнадцать-двадцать. — вроде тормоза отказали. Или с типа рулем что-то. Я не понял. Увидел только, что люди разбегаются, а ты стоишь типа как вкопанная. Хотя уже красный загорелся. Вот я тебя типа и... спас. Или скорее сбил... — парень развел руки в стороны и нервно хохотнул. Я неловко, но с благодарностью улыбнулась. Практические машинально.

В голове никак не укладывалось случившееся. Я не могла понять, что произошло. Откуда взялась боль? Почему интуиция не прореагировала на опасность? Почему я замерла, не могла пошевелиться? Никогда прежде ничего подобного не случалось. В голове молоточками застучала злость на происходящее.

— Вы как? — закончив телефонный разговор, грузный мужчина подбежал к нам. Судя по всему, водитель лады. — Не пострадали? Скорую? Я уже вызвал страховщиков и полицию.

— Нет, — резко отчеканила я в ответ, вставая. Парень придержал за локоть, позволяя на него опереться. — Я в порядке. Пару ушибов только. Я сама виновата, зазевалась.

— Но... — с сомнением осмотрев меня с ног до головы, попытался возразить водитель. — Вы, честно говоря, выглядите не очень... волосы растрепались и одежда порвалась... кое-где.

— Это всего лишь одежда. Куплю новую. А сейчас — мне пора на работу. С вашими страховщиками и полицией разбирайтесь самостоятельно. Я — в порядке.

Отмахнувшись от парня-спасителя, продолжавшего поддерживать меня под локоть, я отошла в сторону, подняла свои сумки, надеясь, что ноутбук не пострадал, и, бросив еще один категоричный взгляд в сторону пытавшегося вызвать скорую водителя, чуть прихрамывая с непривычки, направилась к зданию офиса.

— Эй! — меня догнал незнакомец. — Может... типа... в травмпункт?

— Нет.

— Но ты не можешь пойти на работу... типа в таком... виде!

— Могу. И пойду. — "Только один день и я снова уеду из этого чертового города, который приносит одни несчастья" — едва не добавила я вслух.

— Постой... — безуспешно пытаясь схватить меня за руку, настаивал парень. — Давай хотя бы одежду тебе... типа... сменим. Тут есть неподалеку магазин. Я знаю. И, — парень достал из кармана увесистую пачку тысячных купюр и помахал ими перед моим лицом, будто пытаясь что-то таким образом доказать. Я невольно остановилась, — у меня есть деньги. Я помогу.

С сомнением осмотрев скудный внешний вид самого парня, я немигающим взглядом уставилась в его лицо. Незнакомец понял. И смутился. А я вдруг вспомнила и осознала тот факт, что увидела его в первый раз в Червоточном квартале — месте, где царствовал Феликс. С какой долей вероятности у них были общие дела? Парень явно бедствовал. А глава "столичных" ведающих умел хорошо платить за оказанные ему услуги.

Сэм сказал, что я должна сделать все возможное, чтобы отвести любопытство Феликса от опасных исканий правды. Знал ли уже старик, кем являлся этот молодчик? Знал ли сам незнакомый парень всю правду о себе? А может, в "столице" с недавних пор просто развилось огромное количество нереально-красивых блондинов без какой-либо подоплеки? Интуиция на этот счет предательски промолчала.

Я категорично осмотрела себя снизу вверх. Парень оказался прав. Моя одежда была испорчена. Каблук на правом сапоге сломан — наверное, из-за него я хромала, на левом — спереди протерта огромная полоса в несколько сантиметров толщиной. Юбка разошлась по швам — получилось два весьма фривольных разреза с обеих сторон. Перчатки тоже протерлись на ладонях и вдоль локтей. Обе сумки, как и белая офисная блузка — полностью в грязи. Кажется, пока мы катились, угодили в лужу. И скорее всего не одну.

— Ладно, — признала я очевидное, — показывай, где здесь ближайший магазин. Но расплачиваться я буду сама!

— Договорились, — улыбнулся парень, и лицо его преобразилось. Мое сердце екнуло, пропуская удар.

— Как тебя зовут-то?

— Захар... типа.

— Ксана.

_____

(27*) Степан Плюшкин — вымышленный помещик, один из персонажей поэмы Н. В. Гоголя "Мёртвые души"; выводится автором в главе шестой первого тома его поэмы. Его фамилия стала нарицательной для обозначения болезненной скупости.

(28*) Нимфомания — чрезмерное половое влечение у женщин; вид гиперсексуальности. Характерна постоянная сексуальная неудовлетворённость, непрекращающиеся поиски новых партнёров и, вследствие расторможения сексуального поведения, случайные половые связи.

(29*) Женевская конвенция о защите прав человека и основных свобод — международный договор, подписанный в 1950 году и вступивший в силу 3 сентября 1953 года. Конвенция устанавливает неотъемлемые права и свободы каждого человека и обязывает государства, ратифицировавшие Конвенцию, гарантировать эти права каждому человеку, который находится под их юрисдикцией.

ГЛАВА 7

Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит.

(1Кор., 13:4-13:7)

Наши дни

Всю дорогу до магазина я внимательно наблюдала за парнем, подмечая изменения в выражении лица. Интуиция все еще молчала, не давая подсказок.

Захар жил впроголодь всю сознательную жизнь. Я рассуждала и строила догадки, опираясь на логику и очевидные факты. Если предположения были верны, парень, скорее всего, вырос в детском доме. Сирота. Мать погибла. Отца — наверное, все-таки убили. В ином случае, он объявился бы раньше, и сам Захар не выглядел бы сейчас настолько жалким и неуверенным.

Я в который раз обратила внимание на ссутуленную спину парня, его опущенную вниз голову и взгляд в пол. Даже когда что-то говорил, Захар старался не смотреть на собеседника в упор, редко, урывками, с любопытством поглядывал искоса, но тут же заметив мое внимание, отворачивался и снова опускал голову.

Время от времени парень к чему-то прислушивался. Особенно когда понимал, что я занята ответом на очередной ненавязчивый вопрос с его стороны и смотрю исключительно перед собой, на дорогу или в другую сторону. Захар едва заметно поворачивал голову и будто в такт кивал. Казалось, словно у него в ушах были два скрытых наушника, и с разной периодичностью в них начинала играть музыка, тоже всегда разная. Или кто-то что-то говорил.

В магазине Захар держался еще более скованно, чем на улице. От навязчивого внимания сотрудниц шарахлся из стороны в сторону, пытаясь что-то невразумительное бормотать в ответ, а от пятизначных ценников начинал трястись, будто осиновый лист на ветру.

К сожалению, на Главном проспекте уже давно не осталось магазинов с массовым ширпотребом серийного производства. Только дизайнерские бутики, исключительно модные шоу-румы и не менее дешевые аутлеты.

Пока продавцы-консультанты с энтузиазмом подбирали для меня вещи — несколько офисных комплектов, варианты обуви и сумок, я предприняла попытку незаметно дотронуться голой ладонью до руки Захара — сознательно вызвать мыслеобраз. На улице справиться с этой задачей не получилось: не было подходящего повода. А здесь — очередное благодарственное "Спасибо!" и трогательное объятие расчувствовавшейся девушки, вдруг осознавшей всю серьезность ситуации, которой удалось избежать. От грубого притворства мне стало противно. Но Захар, не искушенный в вопросах флирта, лести и женского коварства, купился.

Мыслеобраз, возникший перед глазами, был наполнен липким ужасом, удивлением и отвращением. Я как всегда смотрела на все со стороны хозяина будущего — Захара, ощущала терзающие его внутри эмоции и чувства, но не слышала звука. Парень размеренно осторожно шагал по незнакомой квартире, приближаясь к полуоткрытой комнатной двери из темного дерева. Обстановка его совсем не интересовала — все казалось обычным, с налетом аскетизма и практичности. Стандартная мебель серийного производства, безупречная чистота, отсутствие каких-либо личных вещей. Квартира Захару была не знакома. Я чувствовала, что парень пришел сюда впервые, хозяина жилища не знал. Правая рука толкнула вперед дверь, открывая вид на такую же обезличенную спальню. Внутри Захара все замерло от ужаса, к горлу подкатила тошнота. Парень остановился на пороге, не в силах сделать шаг внутрь.

Посреди комнаты вполоборота стояла среднего роста молодая женщина в спортивной толстовке и свободного кроя штанах. Ее темно-русые волосы были стянуты в высокий хвост на макушке. Женщина легко, почти с кошачьей грацией, наклонила голову, потом — видимо оценив вид и удовлетворившись им, с торжествующей улыбкой повернулась к Захару. Парень отшатнулся назад. Женщина была ему знакома. Но Захара больше не обманывали ее мягкие округлые черты лица, полные губы, аккуратный курносый носик и с капризным изгибом тонкие брови. По возрасту она была если не ровесницей его, то вряд ли больше чем на пять лет старше.

Женщина улыбнулась еще шире. Захар заметил в ее левой руке длинный нож. Не кухонный, а как будто армейский. Лезвие как в самых страшных фильмах ужаса было покрыто кровью. Капли стекали медленно и с оглушительным для его барабанных перепонок омерзительным звуком падали, разбиваясь о темный деревянный пол. Захар отвлеченно обратил внимание на блеснувшую в луче света метку или клеймо на лезвии. "Всепоглощающая ярость".

Парень нехотя перевел взгляд на кровать, рядом с которой стояла женщина. Белые простыни были пропитаны кровью насквозь. Поперек, обложившись раскиданными в хаотичном порядке подушками, лежала истерзанная мертвая девушка-брюнетка. Абсолютно голая. Со стеклянным взглядом в потолок когда-то светло-карих глаз. Рядом — по другую сторону кровати, на полу — валялась такая же безжизненная рука заколотого десятками ударов мужчины. Кажется, тоже обнаженного. Его лицо с порога разглядеть не представлялось возможным.

Захар не сдержал судорожного вдоха.

Не было сомнений, кто с такой жестокостью только что убил пару...

Я отшатнулась от Захара чуть резче, чем приличествовала этому ситуация. Но после единственного мыслеобраза его будущего мне требовалось время, чтобы прийти в себя. За прошедшие годы я видела много, но к такой жестокости до сих пор не смогла себя приучить.

Пытаясь сохранить на лице выражение накрывшего с опозданием страха и благодарности за спасенную жизнь, я вздохнула с искренним облегчением, когда перед нами появились продавцы-консультанты с отобранными вещами.

В примерочной кабинке выяснилось, что в результате происшествия на дороге, пострадала не только одежда. Склянка с отваром, переданная мне Астрой, также разбилась. Жидкость, которую следовало добавить в питье Андрею, пролилась и испортила все личные вещи. Чудом выжил только телефон в отдельном боковом кармане. Остальное годилось теперь исключительно для мусорной корзины.

Девушки-консультанты сделали все, что могли. Я поблагодарила их хотя бы за попытку выбрать вещи, соответствующие дресс-коду, из дизайнерского ассортимента их магазина. Тем не менее, облегающая бежевая юбка с высокой талией из гипюра и кроп-топ из бархата с длинными рукавами — самый скромный из всех вариантов — все равно больше подходили для вечеринки, ночного клуба или ресторана, чем для офиса.

Я обула бежевые лодочки на высоком каблуке, переложила ключи от квартиры Миши, паспорт, телефон, кошелек и стилет в новую сумку и, оставив испорченные вещи в примерочной, направилась к кассе.

— Ты выглядишь типа... круто! — на выходе, своеобразным комплиментом оценил мой новый внешний вид Захар. Прокручивая в голове подробности мыслеобраза его будущего, анализируя даже самые незначительные детали, в ответ я лишь скупо кивнула.

Удивительно, но к началу рабочего дня я не опоздала. Времени хватило даже на покупку упаковки влажных салфеток и минимального набора косметики в круглосуточной аптеке на первом этаже. Справиться с размазанным из-за происшествия макияжем я решила уже на месте, в своем новом кабинете, не задерживаясь в магазине в компании Захара больше необходимого. Меня настораживали мои догадки, обещанное мыслеобразом будущее парня-спасителя и пугало оглушительное молчание интуиции на его счет.

Девушка за стойкой регистрации рядом с турникетами вежливо поздоровалась и попросила в срочном порядке оформить вместо временного пропуска постоянный. Ровесница передала мне бланк заявления, который следовало заполнить и с подписью начальника сегодня или завтра передать в администрацию офисного центра — здания.

В точности до последнего слова я передала ее указания Люсе, как только появилась на пороге детективного агентства с вежливым пожеланием: "Доброго утра!".

— Оксана Викторовна, — вновь захлебываясь собственными эмоциями и начиная на французский манер сглатывать "р", затараторила рыжая девушка-секретарь, — я сегодня же все оформлю. Ребята уже звонили. Обещали, что появятся в офисе позже. Клянусь, вы им понравитесь! А Леня и вовсе будет в восторге. Он никогда не поддерживал идею шефа возиться с бумажками самостоятельно. Только не бросайте нас. Пожалуйста-пожалуйста! Иначе скандалистка закроет агентство. А мы же людям помогаем. Даже тогда, когда полиция закрывает перед ними двери и отказывается принимать заявление. Видите ли, нет в том, что взрослый мужчина внезапно собрал свои вещи и ушел из дома, ничего запредельного?! Но ведь порой — совсем не так. "Столица" — опасное место. Вот вчера в вечерних новостях показывали ДТП в квартале...

— Людочка! — я смерила переживающую девушку, твердым категоричным взглядом. — Оставь сантименты. Разберемся, когда появиться начальство. Я буду в кабинете.

С готовыми вот-вот пролиться слезами в глазах, Люся затравлено кивнула.

Осознание скорой встречи с Андреем заставило мой пульс подскочить до головокружительного ритма, а нервы вытянуться в струну — тонкую, до предела натянутую. Казалось, что от малейшего слова, вздоха или взгляда эта ниточка не выдержит, лопнет и меня накроет такой лавиной чувств и воспоминаний, что проще заранее похоронить себя заживо и не мучиться. Но я ведь ответственная, порядочная, верная своему слову...

Хотя к чему теперь приписать ту ответственность, когда единственный реальный повод здесь и сейчас находиться, разбился в сумке около часа назад?!

Бросив вещи на стол, я присела на диван и, вытянув перед собой ноги, закрыла глаза.

Что произошло со мной на дороге? Обжигающая изнутри лава, заставившая замереть на месте, бешенный нереальный ритм сердцебиения, эмоциональный сумбур?! Даже в худшие времена я не испытывала ничего подобного — по силе и хаотичности.

А потом эта боль... Во сто крат сильнее той, которая терзала, когда я врезалась в столб на своей ауди четыре года назад. Или той, что откатом ударила меня на пустыре... — я криво улыбнулась, — тоже четыре года назад.

Может на мое состояние повлияла встреча с Захаром? Уникальный эффект его личности. В прошлый раз, когда я заметила парня в Червоточном квартале и попыталась отгородиться и защититься Силой, тоже произошло нечто необычное — сигиллы и обращения не сработали. Я списала это на аварию, клиническую смерть, продолжительное применение руты и ошибку прошлого. Но что если...

Открыв глаза, я вскочила на ноги и с решимостью пересекла кабинет.

Между рабочим столом и книжными полками на стене висело небольшое круглое зеркало в черной простой раме. Бывший хозяин кабинета — неизвестный мне Леонид, о котором Люся упоминала слишком часто, хранил его в одном из нижних ящиков рабочего стола. Любопытно, почему?! Зеркало не было связано с Силой и ведающими никак. Обычный дешевый кусок стекла с металлическим напылением и тонким пластиковым ободком. Обнаружив зеркало вчера во время уборки вещей, я попросила Люсю организовать установку его на стену. Девичья прихоть. Которую, однако, радеющая за благополучие агентства и общего дела, на мой взгляд, порой слишком рьяно Люся исполнила без промедления.

Остановившись напротив, я с интересом посмотрела в свое отражение. Лицо и макияж не сильно пострадали: слегка смазался тон в районе щек и исчез искусственно нарисованный утром румянец. В остальном — ничего критически-пугающего.

Указательным пальцем правой руки я обвела на зеркальной поверхности абрис лица и внутри несколькими линиями нарисовала сигиллу красоты — один из самых легких в исполнении и проявлении знаков. И самый бесполезный на практике.

Странно, почему я не догадалась воспользоваться Силой в качестве проверки раньше?! Закрутилась в собственных переживаниях настолько, что потеряла способность к логическому мышлению? Или заранее приняла и согласилась со всеми догадками?

Стоило попытаться ранее хотя бы нарисовать сигиллу красоты на зеркале. Или, например, произнести вслух слова обращения к чистоте. И хотя современные технологии уже давно шагнули вперед настолько, что стали во сто крат эффективнее любого бытового использования Силы, я смогла бы точно определить наличие у себя и уровень потенциала. Как сейчас. Может, на самом деле, присутствовала зависимость Силы и близкого нахождения рядом Захара?

Последующие несколько минут я стояла напротив зеркала, стараясь не шелохнуться. Присматривалась к отражению и прислушивалась к внутренним ощущениям.

Это сложно было объяснить словами, но Сила всегда давала ведающему понять — отреагировала она на его обращение или сигиллу, или нет. С отварами складывалось сложнее — во время приготовления Сила отзывалась не так активно, но по конечному результату все равно можно было определить — сварил ты жидкую бурду или отвар. На каком-то внутреннем интуитивном уровне.

Сейчас Сила не активировалась. Я не почувствовала этого изнутри и не увидела результата в зеркале. Не произошло ровным счетом ничего. Как если бы обычный человек просто взял и нарисовал на стекле каракулю.

Значит причина не в Захаре. Мой потенциал действительно исчез.

Воспользовавшись влажными салфетками и купленной косметикой, я привела себя в порядок и, вновь рассуждая мысленно о причинах исчезновения потенциала, всех плюсах и минусах, села за рабочий стол, достала ноутбук и погрузилась во вчерашнюю рутину архивных дел и бюрократических нюансов.

Оживление в коридоре — звуки шагов, громкие спорящие мужские голоса и тонкий девичий смех, заставили меня оторваться от очередного неправильно составленного договора. Я машинально проверила время по командирским часам на руке, повернула голову к зеркалу и также бездумно на автомате всмотрелась в свое отражение.

"11:05"

Выглядела я по-прежнему представительно и строго, но в весьма провокационном, по моему мнению, наряде. Уж слишком обтягивающая юбка, бархатный топ и высокие шпильки подчеркивали изгибы фигуры. Даже те, о которых я никогда не подозревала. Пожалуй, лучше было бы опоздать сегодня на работу, но заехать после случая на дороге в квартиру Миши и переодеться во что-нибудь свое.

Я встала и, стараясь не цокать каблуками, почти крадучись, подошла к двери. Замерла. Внезапно нахлынувшая оторопь не позволила выйти в холл и представиться коллегам.

За дверью продолжался разговор.

— Кстати, я официально забрал у коллег дело Николая Долгова, — произнес приятный мужской голос. Знакомый. — И ты был прав, два этих случая — действительно очень похожи. Тринадцатилетний мальчик. Николай Алексеевич Долгов. Его тело нашли двенадцатого марта в дальнем углу Центрального парка полностью обнаженным в такой же кровавой пентаграмме, как и у нашего Станислава Рыбчика. Причина смерти согласно результатам вскрытия — естественная остановка сердца. На теле были обнаружены такие же символы, как и у Рыбчика. Сигиллы, верно?! Все шестнадцать. Почти в тех же местах. Я принес фотографии с места преступления.

— Боже, — спустя несколько минут всхлипнула Люся. Видимо увидела фотографии, которые ранее достал для меня Гоша. — Это — ужасно!

— Родители, — продолжил тот же мужской голос с почти бесстрастной интонацией, — предприниматель Алексей Долгов и школьная учительница Рената Долгова. Обычная среднестатистическая семья. Ребята прошерстили окружение пацана. В странных компаниях Николай Долгов замечен не был, со всеми дружил, увлекался плаванием. Единственным подозреваемым по навету матери стал отец. Рената Долгова заявила, что ее муж убил сына из-за разногласий по поводу его будущего. Пацан хотел пойти учиться после школы на журналиста, а Долгов-старший мечтал, что он продолжит семейный бизнес. Однако все подозрения с отца сняли, как только подтвердилось его алиби. В ночь смерти сына Алексей Долгов был у любовницы в придорожном мотеле. Дело в итоге закрыли за отсутствием состава преступления.

— Слушай, — заговорил еще один мужской голос, более глубокий, с рычащими нотками, но при этом удивительно певучий. Мною не узнанный. — А может, они знали друг друга? Ну, оба мальчика. Этот Долгов и наш Рыбчик?! Все же оба тринадцатилетние. Не похоже на совпадение.

— Не городи ерунды, — резко осадил собеседника женский голос. Его я тоже раньше слышала, но сейчас из-за волнения не смогла вспомнить где и когда. — Не все тринадцатилетние мальчики знают друг друга в лицо.

— А что насчет вскрытия Рыбчика? — в разговор включился третий мужчина. С мелодичным эталонным голосом. По одному звуку я могла определить личность его обладателя, даже если между нами стояла галдящая толпа посторонних. Мое сердце предательски пропустило несколько ударов, запнулось, а потом зачастило. — Уже провели? И как там образцы с места преступления?

— Судмедэксперты сказали, что причина смерти — естественная остановка сердца, — вновь заговорил первый мужчина. — Хотя пацан при жизни ничем не болел. Заработал только небольшое искривление позвоночника от того, что много ссутулился. Символы нанесли на его тело при жизни. Предположительно за несколько минут до смерти. Обследовав края ран, эксперты заявили, что оружие — нечто похожее на охотничий нож, только с лезвием раскаленным чуть ли не до температуры закалки стали. Что-то острое, что воздействовало быстро и точечно, доведя рану до ожога если не четвертой, то третьей степени точно, за мгновение. В общем, вы бы видели лица наших криминалистов и судмедэкспертов, когда они мне это рассказывали. Будто вдруг узнали, что законы химии, физики и биологии отменили. Остальное — еще в работе. Но я лично сомневаюсь, что ребята обнаружат еще что-то. Думаю, официально дело придется также закрыть — за отсутствием состава преступления. Висяк.

— Вроде как парнишка пришел ночью к свалке, разделся догола, — иронично подвел итог второй мужчина, — своей кровью нарисовал пентаграмму на асфальте, потом достал охотничий нож, раскалил его добела, вырезал на себе шестнадцать сигилл, лег в центр пентаграммы и помер от остановки сердца?

— Это не смешно, Леня, — снова всхлипнула Люся.

— А что ты хочешь, чтобы я написал и как отчитался перед начальством? — не обращая внимания на переживающую девушку, разозлился первый. — Что некий ведающий-маньяк или не ведающий-маньяк, или даже не маньяк, а просто сумасшедший устроил то ли спектакль, то ли реальное обращение и принес в жертву ребенка? Ради каких-то магических или маниакальных целей?!

— Брейк, мальчики! — осадила невозмутимым голосом женщина, предотвращая начинающуюся ссору. От ощущения дежавю у меня подкосились коленки. Стиснув пальцами рук косяк двери, я с трудом удержалась в вертикальном положении. — То, что Юра напишет в официальном отчете — неважно. Пусть сочиняет хоть пришествие инопланетян. Наше дело — найти настоящего убийцу. Так что давайте перейдем к фактам, ладно?! Мы с Леней перерыли все, что могли на предмет значения сигилл. Осталось разве только к Феликсу заявиться за советом и с просьбой о помощи. Ничего нет. Эксперт по древним языкам в городской библиотеке при историческом музее и вовсе сказал, что начертание знаков — бессмысленно, не имеет ничего общего с древней письменностью и никаких других упоминаний в хрониках. Также я показала сигиллы знакомому лингвисту. Он изучает языковые конструкции. Знаки на телах мальчиков — не язык. Или не язык в современном понимании этого слова. И под современным я сейчас имею в виду последние пару тысячелетий развития человечества. Сигиллы не имеют общих черточек, закорючек, каких-то закономерных особенностей, которые определяют язык. Вряд ли прочтение их линейно. Это либо — шифр. Что тоже, кстати маловероятно. Но знакомого криптографа у меня нет. Либо — просто набор знаков, рисунков. Цитирую дословно — "Даже наскальная живопись более логична".

— Значит, пока опустим историю со значением сигилл, — категорично резюмировал тот третий голос, заставивший меня снова задохнуться — только уже от воспоминаний, боли и оглушающего чувства вины. — Нам нужно точно определить — два этих случая идентичны, или просто очень похожи.

— Идеи?

— Эксгумация тела Николая Долгова и повторное вскрытие. Сможешь организовать?

— Я подумал об этом и уже занялся, — снова невозмутимо произнес первый мужчина. — Оказалось тело мальчика до сих пор в морге. Родители отказались его хоронить и оплатили содержание на несколько месяцев вперед.

— Боже, для чего? — с нотками ужаса снова всхлипнула Люся.

— На что-то надеялись, — задумчиво пробормотала другая женщина. — Теоретически после смерти тело могло быть использовано для обращений и некоторых отваров. Очень специфических. Может родители хотели выудить посмертную память?

— О чем ты говоришь?

Я тоже, честно говоря, не понимала, что имела в виду женщина. Об использовании мертвых в обращениях ведающих я знала крайне мало и довольно однобоко. И то, только благодаря Зо. В основной своей массе ведающие все-таки практиковали обращения над живыми и с живыми. Никаких некромантских направленностей.

— Существует ряд отваров, — начала объяснять женщина. Я прислушалась, запоминая каждое слово. Голос говорившей колебался. То ли женщина сомневалась в правдивости информации, то ли не могла решить — раскрывать ее другим собеседникам или нет, — компонентами которых являются... части мертвого человеческого тела: органы, жидкости, ткани.

— Фу-у-у... — простонала Люся.

— На слух — гадость редкостная, — вставил свои пять копеек и второй мужчина.

— Судя по описаниям, на вкус тоже, — снова с сомнением произнесла женщина.

— Это еще и пить надо?! Фу-у-у...

— Людочка! — осадил, удивительное совпадение, тем же тоном и тем же обращением, что и я, третий мужчина. После повелительно произнес, почти приказал, — продолжай!

— Пить надо. Но не все и не всегда. И это — только теория, о которой я читала, — снова заговорила женщина. — Для подобных отваров нужен высокий потенциал. По-настоящему. Даже не у всех матерей и отцов родов ведающих в "столице" хватит умений и возможностей сварить какой-либо из подобных отваров. Однако в теории, если получится его изготовить, можно будет воскресить посмертную память погибшего: увидеть его убийцу, прочувствовать последние минуты перед смертью, пережить какую-либо ситуацию из его жизни, или вовсе — овладеть каким-либо навыком погибшего. По легенде подобного рода отвары придумали ведающие, желавшие заполучить личные способности своих друзей и врагов.

— То есть, — подвел итог второй мужчина. Его голос был наполнен любопытством и как будто бы злым предвкушением, — если убить другого ведающего и сварить из его внутренних органов отвар, потом использовать на себе, можно получить личные способности другого ведающего?

— В теории — да.

— А что будет с твоими личными способностями?

— Останутся при тебе.

— И так можно проделать несколько раз, верно?

— Логику уловил, — угрюмо подтвердила женщина.

— А...

— Леня, уймись! — осадил подчиненного третий мужчина. Я снова вздрогнула. Его голос вызвал во мне череду мурашек, которая наглым строем прошлась вдоль позвоночника, обогнула бок и обосновалась в животе, вызывая острый спазм из гремучей смеси чувств. — У тебя не хватит потенциала. И нет рецепта. Теоретически — это все, конечно, увлекательно. Но, что с практикой? У Долговых мог каким-то образом оказаться рецепт такого отвара? Откуда ты сама вязала всю эту информацию?

— Очень сомневаюсь. Я же сказала — в "столице" не у всех матерей и отцов родов ведающих хватит потенциала, чтобы сварить отвар. А у Долговых нет денег, чтобы обратиться к тому, у кого потенциала хватит. Сами они — не ведающие. Долговы всю жизнь прожили в "столице". Если бы хоть кто-то — отец, мать, сын — умел обращаться к Силе, об этом давно знал бы Феликс. А раз он не заинтересовался случаем смерти Долгова-младшего, то...

— Понятно, — сухо согласился с изложенным первый мужчина. — Тогда почему ты озвучила эту теорию, когда я рассказал об отказе родителей похоронить пацана?

— Сглупила. Озвучила первую пришедшую в голову мысль, — повинилась женщина. Теперь я определила в ее голосе искреннее сожаление и поняла, к чему относилось сомнение, озвученное ранее. — Книга с этими отварами попалась мне в руки недавно. Я ездила за травами и ингредиентами за город и нашла ее на распродаже за гроши. Черт дернул купить. Владелец магазина сказал, что никакой ценности книга не представляет. В ней, мол, описаны утопические теории и выкладки. Если бы все, что напридумывал автор, можно было бы осуществить на практике, владелец магазина эту книгу сам мне никогда бы не продал.

— Покажи!

— Она в моем кабинете, в сейфе. Минутку.

За дверью прозвучал глухой перестук шагов. Я подумала, что на женщине была либо обувь с мягкой подошвой либо на плоском подъеме без каблука.

Тихий звук открываемой двери.

Мое сердце застучало, на шее запульсировала от бешенного потока крови артерия. В глазах потемнело. Интуиция прошептала — "Сейчас!".

— Люся! — оглушительный женский крик, полный недовольства, заставил меня собраться. — Что происходит? Почему в моем кабинете все вещи Леонида?!

— Ой!

Снова глухой перестук шагов. Недовольная женщина выбежала из кабинета и заорала на самовольно провернувшую аферу с устройством на работу нового сотрудника секретаршу:

— Что это значит?!

— Я... наняла юриста...

— КОГО?! — в один голос воскликнули трое мужчин и женщина.

Каждая мышца во мне напряглась. После глубокого вдоха-выдоха, я почти машинально оправила юбку, открыла дверь и со строгим собранным выражением лица шагнула в коридор:

— Меня. Добрый день!

Кабинет нового начальника утопал в полуденном солнце, льющемся нескончаемым потоком через два высоких окна.

Я сидела на узком неудобном диване из лилового велюра напротив и изредка прикрывала глаза рукой, переводя взгляд с собравшихся коллег на утопающий в молодой зелени пейзаж.

За начальничьим столом сидел... Андрей.

Я до сих пор с трудом даже мысленно произносила его имя, испытывая при этом все оттенки чувств — от малодушного страха, до искренней радости, от оглушительной боли, до тонкой, но крепнущей с каждой пройденной минутой надежды. Определиться с главенствующим чувством я никак не могла, пребывая в сумбуре и смущении.

Андрей смотрел на меня с яростью. От которой хотелось сбежать подальше и спрятаться в угол потемнее.

Его лицо с последней нашей встречи четыре года назад совсем не изменилось. Еще в падении про кафе Сэма я обратила внимание на данный факт, однако, зная о такой его особенности, лицезреть в реальности сейчас это было странно. Я за четыре года окончательно избавилась от детской припухлости, скинула несколько килограмм, которые отразились в основном на лице, слегка заматерела. А он — не изменился. Только свои золотистые волосы по-другому начал укладывать — собирал тонким железным ободком челку назад, оголяя загорелый лоб, а основную массу кудрей заправлял за уши. Даже длина осталось той же — до конца шеи.

Ни одного изъяна. Я попыталась найти в чертах что-то, что сделало бы его в моих глазах человечнее. Но отпечаток эталонной красоты, гармонии и симметрии, живое воплощение золотого правила не покинуло лицо Андрея. Он, как и всегда, выглядел ожившей скульптурой эпохи Возрождения, только слишком загорелой и в несуразной для той эпохи одежде — темно-бежевой водолазке под горло и болотного цвета штанах из какого-то брезентового материала.

В глазах Андрея с неописуемого цвета радужками в глубине ярости тлели плохо прикрытые обида и боль, отравляемые злой радостью.

К начальничьему, как в конференц-залах или комнатах для совещаний, был приставлен стол для коллег и подчиненных с пятью глубокими офисными белыми креслами. Два занимали мужчина и женщина. Смуглый жгучий брюнет и белокожая шатенка с русалочьими густыми кудрями до поясницы.

Мужчину звали Леонидом. Я вычислила его имя методом исключения. На вид — лет тридцать. Может чуть больше, или чуть меньше. Леонид — единственный из всех присутствующих смотрел на меня с интересом и улыбкой, не такой явной и при этом довольно двусмысленной. У него были черные волосы, смуглая кожа, густые брови и привлекательный черты лица, до поразительного сходства напоминающие об одном известном испанском певце. Пластическая операция? Удивительные свойства генетики? Запутанная родословная? Таланты ведающего? Интуиция на этот счет молчала. Зато в моем предположении, что характер у Леонида был простецким, дружелюбным, без умышленной подлости, но с огромной долей неуемного любопытства, она меня поддержала. Чем-то этот мужчина напоминал Гошу. Наверняка бабником он был если не таким же, то недалеко ушедшим. В этом интуиция тоже была солидарна с логикой и наблюдательностью. Слишком уверенно Леонид держался и слишком видно был одет: в серую рубашку с расстегнутыми верхними пуговицами и темно-синие с белыми узкими вертикальными полосками брюки со стрелками.

С женщиной оказалось труднее. Я наконец-то вспомнила ее имя и то, где слышала ее голос. Таня из первого падения про смерть Станислава Рыбчика. Татьяна. Полное имя подходило ей больше. Выглядела Татьяна лет под тридцать — навскидку от двадцати семи до двадцати девяти. У нее были миндалевидные зелено-коричные глаза, мягкие округлые черты лица, аристократически-тонкие брови и ямочки на пухлых щеках. Смотрела Татьяна на меня с подозрением, в упор, почти не мигая. Руки ее лежали на столе, пальцы с аккуратными коротко обрезанными ногтями теребили многочисленные браслеты-фенечки на запястьях. Одета Татьяна была по-хипстерски: в длинную белую блузку, темные штаны-клеш и замшевую приталенную жилетку. Поверх одежды на шее, спускаясь до уровня груди, на толстом кожаном шнурке висел кулон — янтарь с застывшим внутри то ли растением, то ли насекомым.

У дальнего окна стоял мужчина. Тот, который заговорил в коридоре первым. Юрий Грачев. Следователь с места преступления из падения, сотрудник следственного комитета, к которому в будущем явятся молодчики Феликса и тот, кого я увидела в мыслеобразах Зо. В своем бежевом двубортном плаще стиля пятидесятых годов с воротником-стойкой он действительно чем-то напоминал Коломбо. Только с другим лицом. По возрасту Юра Грачев был близок к Леониду — где-то около тридцати, чуть больше или чуть меньше. Светло-голубые глаза мужчины смотрели с дружелюбным равнодушием. Иногда казалось, что Юру куда больше заботил пейзаж за окном, на который он время от времени, как и я, с интересом поглядывал, чем пришлая женщина-юрист. Интуиция советовала впрочем, не обманываться на его счет.

Рядом с дверью у стены напротив начальничьего стола полностью от пола до потолка завешанной полками с книгами в коллекционных старых переплетах всхлипывала, кажется только для проформы, Люся. Нервно кусая губы, девушка теребила молнию на светло-голубой рубашке и старательно отводила взгляд.

За мной на стене, будто Дамоклов меч(30*), висело древнее холодное оружие: скрещенные сабли, ножи, несколько кинжалов, рапир и шпаг с примечательными эфесами. За спиной Андрея — как огромная насмешка, оценить которую могла в этом кабинете только я — репродукция картины Питера Брейгеля "Падение мятежных ангелов".

— Оксана Викторовна — профессионал высокого уровня, — наконец, собралась с силами и нарушила общее молчание Люся. — В ее резюме указан пятилетний опыт юридической деятельности. Два последних года Оксана Викторовна руководила отделом крупной российской фирмы, занимающейся аудитом. Она нужна нам, чтобы справиться со скандалисткой, которая подала на агентство в суд.

Я обратила внимание на то, как на заявление рыжей Люси отреагировали остальные. Леонид по-раздолбайски откинулся на спинку кресла, соединил руки за головой и едва ли не заговорщицки подмигнул. Татьяна, ревностно проследив за движением коллеги, нахмурилась и смерила меня еще одним подозрительным взглядом. После чего с презрением ухмыльнулась, и все свое внимание нарочито сосредоточила на одной из замшевых фенечек. Юра с немым вопросом посмотрел на Андрея.

— Очень сомневаюсь, — скептически хмыкнул последний. Ярость, бушевавшая внутри него, казалось, будто разгорелась сильнее. — Ты испугалась той писульки. Понимаю. Но, Люся, не делай из мухи слона! Мы справимся сами.

Холодность его голоса подкосила меня. Наверное, поэтому я не сдержалась и самодовольно ответила:

— Я еще не ознакомилась с конфликтным делом, но судя по содержанию и оформлению всех ваших архивных бумаг, вряд ли. Большинство договоров заключены с ошибками, акты о проделанных работах составлены с недочетами и неточностями. Девяносто процентов всех бумаг грозят вам серьезным уголовным сроком, штрафами и конфискацией имущества.

— Мы тут жизни спасаем, — вскинулась на мое заявление Татьяна. — А не крючкотворством занимаемся!

Люся задохнулась, а после закашлялась. Я посмотрела на нее задумчиво. Кажется, бюрократическими вопросами до моего появления заведовала она. Сейчас девушка была смущена и раздавлена.

Леонид заржал. По-мужски развязно.

— А ты — горячая! С рвением и огоньком. Думаю, нам пригодится такой юрист, а?! Ради этого я даже готов разделить кабинет с этой огородницей!

Татьяна обиделась, но сдержалась и промолчала.

Юра вежливо отвернулся.

Я посмотрела в упор на Андрея.

Мои слова мужчину ничуть не задели. Кажется, ему было плевать на любые осложнения с законом. За свою фирму он не радел так рьяно и с такой пылкостью, как Люся. Однако факт моего присутствия в кабинете благодатным топливом служил для его ярости. С каждой пройденной минутой она разгоралась сильнее и ярче, убивая обиду, боль, злую радость, да и вообще любые другие чувства.

— Ваше образование? — скрипя зубами, холодно отчеканил вопрос Андрей. И с ядом в голосе добавил, — Оксана Викторовна!

Я вздрогнула. Буквально на пару секунд позволила себе закрыть глаза и сделать глубокий вдох. Это была месть. За то, что убежала из кафе Сэма. За то, что заставила его преследовать такси и огалтело орать на весь Главный проспект. Заслуженная месть.

Я открыла глаза и, наткнувшись на любопытный проницательный взгляд со стороны Юры Грачева, с каменным выражением лица произнесла:

— Высшее. Я закончила местный университет. Юридический факультет. Магистратура и степень МВА — заочно в Москве. Специализация — гражданско-правовая деятельность, позже — управление в сфере международного коммерческого права. Я выиграла более пятидесяти судебных разбирательств, связанных с неточностями в договорном оформлении отношений между субъектами. Мой юридический отдел совокупно выиграл более ста таких дел.

— Внушительный послужной список, — протянул Андрей. Я не поняла, чего в его голосе в этот момент было больше — ярости или гордости за мои карьерные успехи?! — И почему вы, Оксана Викторовна, хотите работать у нас? С таким опытом и профессионализмом ваше место в Москве, а не в захудалой детективной контроке?

— ЭЙ! — в один голос возмутились Люся и Татьяна.

— Чувак, помолчи! Ты для чего такую цыпу гонишь?! — вторил им Леонид. — Нам эта барышня сама пригодиться!

— Умолкни, — рявкнул ему в ответ начальник.

— Так почему, Оксана Викторовна? — с дружелюбным равнодушием продолжил допрос вместо Андрея Юра Грачев. — Мой друг прав. Данное агентство — явно не ваш уровень.

— Позвольте мне самой решать. По личным причинам я недавно переехала в "столицу". По этим же причинам — хочу сменить работу. Офис вашего детективного агентства находится на Главном проспекте. Для меня сейчас это важно. Важнее зарплаты или социальных привилегий.

— Что за чушь? — фыркнула Татьяна. В отличие от мужчин и Люси, ее мои слова ничуть не впечатлили. — Ты готова вкалывать за гроши по ненормированному графику? Ты — спятила?!

— Я не нуждаюсь в деньгах. Мой отец — обеспеченный человек, жених — тоже, — от последних двух слов Андрей скривился, а Леонид нарочито удрученно и громко всплакнул. Я машинально продолжила дальше: — Вчера с Людмилой мы обсудили мой график. Он вполне соответствует тому, что предлагают другие работодатели. И если впредь будущие коллеги будут держать дистанцию, соблюдать субординацию и деловой этикет, я не вижу причин, по которым эта работа меня бы не устроила.

На несколько минут в кабинете повисло молчание. Показалось, что за это время все Домокловы мечи у меня за спиной попадали, а ангелы на картине Брейгеля окончили битву и поголовно превратились в монстров, покинув навсегда небеса. На холсте осталось голубое небо, далекая белая сфера и кучка человеко-животных в грязи.

В голову как некстати влезла мысль о мертвых мальчиках — уже двух.

Сейчас Андрей выглядел в точности как человек, способный на убийство и уже почувствовавший вкус крови, убивавший. Он невозмутимо-холодно смотрел перед собой, принимая нелегкое решение — выглядел в точности как я, когда в такие моменты обращала внимание на отражение в зеркале. А мои руки уж точно еще несколько лет назад запятнались в чужой крови. И в этот раз мысль о том, что имевшаяся у меня причина, не оправдывала меня чуть меньше, чем, если бы у меня ее не было вовсе, совершенно не грела.

— Ладно, — я почувствовала, что Андрей сдался. Несмотря на обуревавшие его чувства, он никогда не мог отказать мне в чем-либо. — Оставайтесь, Оксана Викторовна на временной основе. Займитесь архивными делами, юридическим сопровождением текущих и судебным разбирательством. Дистанцию субординацию и уважительное отношение гарантирую.

От его последнего предложение веяло откровенной насмешкой. Но распознала ее, к счастью, только я.

Андрей вкратце описал деятельность, которую вела фирма. Ребята расследовали нестандартные случаи, от которых отказывалась полиция в виду отсутствия явного видимого состава преступления.

По необъяснимым причинам поздно ночью ушел из дома муж? Или дочь с IQ Альберта Эйнштейна вдруг забыла буквы, цифры и перестала различать цвета? Из квартиры едва ли не на виду у всей семьи украли ценную антикварную брошь? А бабушка ни с того ни с сего начала называть себя Екатериной Великой и требовать на аудиенцию в срочном порядке князя Орлова? Даже мне, не слишком сведущей в Силе и обращениях были очевидны следы ведающих в этих историях. Особенно в "столице".

Уж не знаю, как на самом деле обстояли дела в более крупных городах: в той же Москве или в Питере, например. Но в нашей "столице" минимум девяносто процентов странных случаев не обошлось без участия пусть плохонького и слабенького, но ведающего. А уж если пострадавший в этот момент находился неподалеку от Червоточного квартала или в нем — то, считай, гарантировано ищи среди членов сообщества. Или кого пришлого.

Люся в агентстве занималась помимо секретарской еще и административной частью. Я догадалась верно, именно она управлялась прежде со всей бумажной волокитой. Как оказалось — весьма посредственно.

Леонид и Татьяна были детективами. Все дела в основном вели они. Андрей промолчал, но интуиция, солидарная с логикой, прошептала, что оба были ведающими.

Судя по манере держаться, Татьяна обладала как минимум средним потенциалом. В этом плане женщина до боли напоминала мне Зо. А подруга по факту умела многое. С учетом ее личных способностей я даже рискнула бы сделать на Зо ставку в стычке с каким-нибудь отцом или матерью "столичного" рода.

А вот Леонид, скорее всего, блистал личными способностями. Его внешность практически кричала сама за себя. Такая физическая схожесть с известным певцом не могла быть случайностью. В "столице"! В генетическую аномалию я не верила. Но ограниченность кругозора в этом плане, позволила предположить только, что мужчина обладал каким-то усовершенствованным видом оборотничества. И владел своими личными способностями умело.

Юра Грачев в агентстве не работал. Официально. Мужчина занимал должность следователя следственного комитета в "столице" и ребятам помогал в расследованиях больше по велению души и в свободное от основной работы время. Юра Грачев — и это меня удивило не на шутку, был дружен с Андреем. Хотя о чем-то таком Люся вчера вроде уже говорила. Знали мужчины друг друга не один год и на первый взгляд во многих вопросах придерживались схожего мнения. Насколько Юра Грачев был посвящен в тайны самого Андрея, я догадаться не смогла — все время, что мы находились в кабинете, мужчина выглядел вежливо-нейтрально, не проявляя никаких эмоций. Интуиция молчала. Но, по крайней мере, обо мне и моей роли в жизни Андрея Юра не догадывался. Не было в его глазах даже намека на узнавание — мол, вот она, та самая девушка Ксана!

Из общего содержания разговора я поняла, что Юра и Люся были людьми. О ведающих они знали, но сами личными способностями и потенциалом не обладали.

Меня по умолчанию тоже определили в эту группу. Андрей ни словом, ни взглядом не дал понять подчиненным и другу, что мы были знакомы. Пытался сам прощупать почву? Или вспомнил, насколько болезненно я всегда относилась к своему статусу ведающей и прилагающимся к нему осложнениям?

— Леня, Таня, — наконец, завершив краткий экскурс в общие дела агентства, распорядился Андрей, — отправляйтесь сейчас в Центральный парк, потом — к городской свалке. Я хочу, чтобы вы тщательно обследовали места, где нашли Долгова и Рыбчика. Вдруг получиться увидеть что-то, с чем не справились наши коллеги в погонах?!

Мужчина бросил в мою сторону короткий пронзительный взгляд. Хотел прочитать что-то в глазах? Протест? Предостережение? Ответ? Или согласие и полную поддержку в отношении его идеи?

Я вспомнила звонок Феликса, заставший меня недавно на лестнице. Старик сказал, что его люди уже проводили обращения к эху событий на местах преступлений и никакого результата не получили. Сила не откликнулась. Как в случае со смертью Насти Комаровой. Значит, попытки Татьяны и Леонида сегодня, скорее всего, также не увенчаются успехом. Однако, эгоистично не желая раскрывать свою личность, способности и намерения, я промолчала. В конце концов, у каждого — свои грабли.

Столкнувшись с глухой непробиваемой стеной, которая оказалась не так информативна, как он явно ожидал, Андрей отвернулся и продолжил раздавать указания:

— Юра, от тебя жду результатов повторного вскрытия. И как можно скорее! Вдруг идея Тани — не такая уж бредовая, и тело мальчика сохранили в морге не просто так.

— Все что смогу.

— Спасибо, — Андрей кивнул попрощавшимся подчиненным и другу, посмотрел в сторону оставшейся на своем месте Люси и почти с угрозой добавил: — Кофе. Живо!

Девушку сдуло как ветром. В минуту нас оставили в кабинете один на один. Леня, Юра и Татьяна ушли исполнять распоряжения Андрея, Люся — сбежала от гнева начальника.

Я скрестила руки на груди, призвала все внутреннее самообладание в ожидании любого провокационного вопроса на тему моего присутствия, агрессивно задрала подбородок и посмотрела в упор на мужчину. Андрея я не боялась. Никогда.

Вопрос не заставил себя ждать. Вот только спросил Андрей не то, к чему я готовилась:

— Почему ты тогда уехала? На такси.

Его голос вмиг потух, будто я, еще не ответив, уже предательски ударила его под дых.

— ...Испугалась?

— Меня?

— Собственных воспоминаний и мыслей.

— В этом нет никакого смысла...

— Есть, если знаешь будущее. Мы в любом случае разминулись бы, и все закончилось так: я — в такси, а ты бежишь за автомобилем по Главному проспекту и истошно орешь.

— Да как ты смеешь?! — терпение Андрею отказало. Подобие нормального разговора быстро закончилось. В мужчине снова вскипел гнев, перемешанный с болью. Хотя я бы скорее поставила на дискомфорт от уязвленного самолюбия. Андрей вскочил со своего места и закричал: — ЗАЧЕМ ТЫ ПРИПЕРЛАСЬ СЮДА?! Искать убийцу детей?!

Я поморщилась от уровня децибел его голоса и понадеялась на хорошую звукоизоляцию. Наличие свидетелей у этой ссоры угнетало меня даже чисто гипотетически.

— Семен сказал, по какой причине ты вернулась в "столицу". Подозреваешь меня, да? Что я тут режу младенцев тебе в отместку?!

— А это не так?

— Представь себе, на тебе не сошелся клином белый свет!

— С момента нашей последней встречи твой словарный запас расширился. Раньше ты выражался проще.

— Читаю книжки по вечерам. Надоело быть глупцом. И потом, что мне еще делать после работы?! Пить? Пробовал, не берет. Трахать баб? Ты сама знаешь — для меня это несколько... неактуально. Резать младенцев? Я подумал, ты не оценишь.

Андрей продолжил орать. И с каждым новым выплюнутым мне в лицо словом, казалось, становился только громче и злее. Мужчину несло. Я старалась держаться: отвечала спокойно и четко, игнорируя пробивающуюся к рукам и коленям дрожь. Только сильнее сжимала пальцы, оставляя на своих предплечьях синяки.

— Зачем. Ты. Сюда. Приперлась?! Если из жалости или собственного гребанного чувства ответственности, то лучше — вали! Туда, к материально обеспеченному отцу и жениху! Спорим, они сейчас даже не подозревают, где ты находишься?! Если вообще — реальны...

— Не смей.

— Ты — чертова эгоистка и лгунья, прикрывающаяся добродетелью! Ты только притворяешься, что защищаешь людей. И в "столицу" наверняка приперлась полная благородных помыслов и обоснований. Как же, этот урод и зверь детишек режет по ночам! Но сама ты — не лучше! — Андрей с силой, которую уже не контролировал, стукнул кулаком по столу, оставляя глубокую трещину в центре и вмиг протянувшуюся по столешнице сеть мелких. Рывком перемахнув через мебель, мужчина повалил на пол несколько стульев, не заметив, приблизился и навис надо мной. Пальцы его сжимались и разжимались, будто Андрей хотел что-то схватить. Или кого-то придушить. Я почти надеялась на последнее, потому что первая догадка была во сто крат хуже. — Когда выгодно, Ксана, ты с легкостью переступишь через всю свою добродетель и плюнешь на любые заповеди! И кто из нас двоих в таком случае урод и зверь, а?

— Все сказал? — я все еще не боялась. Дрожала от каждого произнесенного слова, как от пощечины, но с прямой спиной слушала и смотрела снизу вверх.

— А тебе мало? Хочешь узнать, что я думаю по поводу твоего гребанного побега? Или последнего поступка? Вдруг тебе интересно, в каких мыслях я варился последние четыре года?

— А я?! — Андрей все-таки нашел мою болезненную точку. Переключатель. Я не выдержала и тоже вскочила, заставив мужчину невольно сделать шаг назад. — Думаешь, было легко? Думаешь, я всегда мечтала о таком выборе? Думаешь, я последние четыре года прожила в раю? И меня совсем не мучали кошмары, воспоминания? Ты — недальновидный эгоцентрист, живущий сиюминутными порывами и желаниями! Каким был, таким и остался. Ты разрушил мою жизнь! Потоптался по всем мечтам. Великая Сила, да я даже университет с трудом закончила из-за тебя! А сколько раз едва не умерла?

Я тоже умела прицельно бить. Андрей содрогнулся.

— Не знаю, что увидел Сэм, но если убийца мальчиков — ты.... Клянусь, я переступлю через себя.

— Как сделала это четыре года назад? — ядовито выплюнул мне в лицо собеседник уже спокойным голосом. Я шагнула вперед. Андрей снова машинально отступил.

— Угадал. Ведь способ есть, — я безумно расхохоталась, выплескивая внутреннюю лавину. — Второй раз будет проще!

— Ты в любой момент также сможешь воспользоваться стилетом...

Голос Андрея сел, превратившись в надломленный с хрипотцой шепот. Взгляд мужчины, словно кисть художника, тонким мазком обвел абрис моего лица, спустился вдоль шеи к ключицам, с тягучей медлительностью прошелся вдоль груди, живота, бедер, ног...

Мой смех оборвался. Я громко сглотнула появившийся на языке острый тягучий привкус.

— Никогда бы не подумал, что смогу тебя за что-то возненавидеть...

— Никогда бы не подумала, что готова буду тебя убить...

— Андрей, я приготовила кофе, — в кабинет без стука с подносом в руках шагнула Люся. — Ой! Я не вовремя, да?

Я не ответила. Развернувшись на каблуках, ретировалась в свой новый кабинет настолько быстро, насколько позволяли приличия — почти бегом, но при этом, не семеня и не перестукивая каблуками. Я хотела сохранить достоинство. Хотя бы в глазах Люси.

День прошел тяжело и неплодотворно. Я с трудом пыталась сосредоточиться на формальном языке бумаг, но каждый раз мыслями уплывала либо в воспоминания о состоявшемся разговоре с Андреем, либо в рассуждения о смерти мальчиков.

Чем бы все закончилось, если бы в кабинете своевременно не появилась Люся с чаем? Андрей не научился владеть собой за эти годы. Хотя в отношении других людей он держался холоднее, серьезнее, почти по-взрослому. Но со всем, что касалось меня, мужчину до сих пор несло. Характер зажигал и переключал эмоции в голове Андрея, будто по щелчку пальцев, от любой кратковременной вспышки.

Я вспомнила, сколько мебели и стен он переломал четыре года назад и болезненно усмехнулась. Андрей всегда вымещал терзающие его чувства на том, что попадалось под руку. Сэм говорил — это влияние крови и возраст. Со временем он научиться.

Сегодня Андрей был близок к тому, чтобы ударить меня из-за вспышки гнева. Я почти не винила его в этом желании, понимала — на самом деле, глубоко внутри он не хотел. Он не умел, не мог ненавидеть меня. Почти также как я не умела и не могла всерьез угрожать ему смертью.

Как и предсказывала, встреча с Андреем убила с десяток тысяч моих нервных клеток и наградила сильной головной болью.

До вечера меня почти никто не беспокоил. Только Люся, заглянувшая в полдень и пригласившая на обед. Неподалеку от офисного здания открылось модное вегетарианское кафе. Рыжая коллега хотела продегустировать меню в числе первых. Я вежливо, но категорично отказалась, напомнив Люсе про субординацию и дистанцию. Увы, но подругами нам не стать — нужды я в этом не видела и желания такого не имела. Кажется, девушка обиделась. Я прочла это в ее ореховых глазах. Но, однако, не прониклась.

После ухода Люси меня свалило падение.

В этот раз я на несколько минут даже обрадовалась проявлению личных способностей. В падении головная боль исчезла точно по взмаху волшебной палочки. Я снова смогла мыслить трезво. Злая шутка Силы!

Будущее отправило меня в небольшую двухкомнатную квартиру с типовой планировкой.

Цвет стен в коридоре утопал в сумраке, темный деревянный пол казался и вовсе дырой в бездну. В неярком свете торшера можно было разглядеть только очертания мебели: напольную вешалку с какой-то темной, кажется кожаной, курткой, небольшое круглое кресло, зеркало во всю противоположную стену и грузный комод с разбросанной на нем мелочью — монетки, зажигалка, брелок в виде миниатюрного ножика на цепочке и несколько связок ключей. На полу хаотически валялись ботинки. Мужские, судя по размеру. Не меньше десяти пар.

За моей спиной находилась входная дверь. Белая, массивная, высокая, с огромным количеством замочных скважин. У меня возникло подозрение, что хозяева квартиры прятали здесь что-то весьма ценное. Или пытались от кого-то спрятаться сами.

Я присмотрелась внимательнее. Дверь была не заперта. Что-то случилось? Или хозяева ждали прихода гостей? Вкупе с огромным количеством замков это выглядело подозрительно.

Я подошла ближе к торшеру и в его свете посмотрела на часы.

Пол одиннадцатого. Вечер.

Из коридора в две противоположные стороны расходились двери. Такие же белые и высокие, как входная, только с двумя стеклянными вставками сверху и снизу. За правой — чернела темнота, за левой — тлел такой же неяркий огонек.

Я не успела сделать и шага. За моей спиной скрипнул пол у самого порога. Кто-то вошел, мягко прикрыв за собой дверь. Резко обернувшись, я наткнулась на темную мужскую фигуру в плаще и невольно отпрянула назад. Фигура целенаправленно прошагала в сторону двери, за которой горел свет. Я проследовала за ним.

Другая комната была гостиной. Большую часть площади занимал "П"-образный диван из мягких кубов со спинками и без. Он стоял посередине. Напротив хозяева квартиры повесили плоский телевизор такого же большого размера. А вдоль стен вокруг дивана поставили книжные шкафы от пола до потолка. Слева я заметила еще одну дверь — наверняка в спальню. Справа — журнальный стол и несколько кресел вокруг него. Тут же справа во всю стену находилось большое окно с ночным видом на Центральный парк.

Планировка квартиры была мне знакома. Почти в такой же жила когда-то... кажется, ее звали Ярославой?! Солидная бизнес-вумен со стальным характером и несправедливо убитой подругой. Я приезжала, чтобы встретиться и поговорить с ней о погибшей. Мое первое дело в "столице" — практически начало детективного хобби.

Я нервно хихикнула.

Ярослава жила в квартале Искусств. Окрестили так квартал из-за того, что названия улиц в нем были сплошь связанные с тем или иным направлением творчества: улица Художников, Музыкальный тупик, Певчая улица, улица Архитекторов, например. Квартал этот был большой, полный разных увеселительных заведений и, несмотря на то, что располагался ближе всех к выезду из города и, кстати, к городской свалке, все равно негласно считался сгустком развлечений для сливок общества "столицы".

У самого выезда на Главный проспект начинался квартал Искусств с ресторана "Вечерняя звезда". В нем обедали и ужинали исключительно те, у кого месячный доход превышал сумму с пятью нулями. Дальше градостроители заложили несколько театров, концертную площадку, исторический музей, выставочный павильон и жилые дома вперемешку. Квартал Искусств был одним из самых больших кварталов "столицы". Заканчивался он улицей Млечный путь, выходом к Центральному парку и тропинкой наискосок к городской свалке. Какое отношение название этой улицы имело к искусству, я не представляла. Догадывалась только, что это должно было быть связано с музами Древней Греции, так как одна из них покровительствовала астрономии, но в дебри этимологии старалась лишний раз не вникать.

Дома в квартале Искусств строили многоэтажные с просторными планировками, и подземным гаражом. Думаю, если бы не близость к выезду из города и городской свалке этот квартал давно бы уже облюбовала для жизни элита. Сейчас же элита здесь только отдыхала.

— Судмедэксперты провели повторное вскрытие Долгова, — тем временем заговорил мужчина в плаще. Он остановился на пороге, придерживая дверь в коридор рукой, облокотившись спиной об противоположный косяк. По голосу я узнала мужчину. Юра. Впрочем, в свете похожего торшера, только у дивана, я с трудом, но смогла разглядеть также цвет и фасон плаща — знакомый двубортный бежевый с воротником-стойкой. — Эй! Андрюха, слышишь?!

Я задохнулась.

Мужчина крикнул чуть громче.

Падение привело меня в квартиру Андрея?! Зачем? Сейчас я готова была на любой силы головную боль, лишь бы снова оказаться в своем кабинете наедине с бумагами.

— Андрюха?!

Я заметила оставленную раскрытой на середине книгу на диване под светом торшера, а рядом на круглом журнальном столике стакан с недопитым виски. Кубики льда в нем почти растаяли. Неподалеку на диване лежал пульт от телевизора, скомканный плед и, кажется, разорванная рубашка?

Тихий стон с другой стороны прошелся по моим нервам раскаленным лезвием. Юра вздрогнул, услышав его, и кинулся по направлению, перескочив через диван, почти как Андрей сегодня утром через стол. В этом было что-то до нелепости кинематографичное.

Я оказалась быстрее, не скованная физическими условностями.

На полу у дивана валялся Андрей... Без рубашки в одних джинсах, босиком. Его кудрявые волосы разметались вокруг лица, редкие пряди прилипли к щекам и шее. Кожа побелела. Грудь и лоб были покрыты болезненной испариной. Глаза закатились. Ртом Андрей хватал воздух, как рыба, выброшенная на берег. Но, кажется, кислорода ему все равно не хватало. Руки мужчина прижимал к груди в районе сердца, будто пытался удержать его в грудной клетке. Я обратила внимание, насколько сильно из-под кожи Андрея проступали вены. Неестественно темного цвета они будто пульсировали в бешеном ритме.

— Андрюха! — Юра опустился на колени и дрожащими руками принялся ощупывать, осматривать друга. Голос мужчины был наполнен паникой. Кажется, с таким он никогда не сталкивался ранее. — Что с тобой?

Ответ Андрей простонал. Усиливая давление рук на грудную клетку, он неестественно вывернулся, будто в припадке. Меня затрясло от страха.

Андрей закашлялся. Вены запульсировали под его кожей на порядок быстрее и сильнее, словно сердце разогнало кровь чуть ли не до скорости света. Или закипания. Он с трудом приподнялся. Юра поддержал друга за плечи. Андрея трясло и выворачивало. Он продолжал хватать ртом воздух и при этом все сильнее кашлял.

— Андрюха... — Юра почти канючил, едва не плакал. — Может скорую? Или Татьяне позвонить? Твою мать! АНДРЮХА!

Я готова была себя убить, кляня за невозможность вмешаться и помочь. Но также как и Юра, я не знала, что нужно было делать. Никогда я не сталкивалась с таким состоянием Андрея.

Что это могло быть? Обращение? Отвар? Сигилла? Или вообще что-то, что было выше моего знания и понимания?

Юра перехватил Андрея одной рукой и достал из кармана брюк телефон. Разблокировав экран, наблюдая за ним через плечо, я обратила внимание на время и число — "19 апреля, 22:42", мужчина открыл список входящих и пролистал его до фамилии "Шацкая". Вызвать абонента Юра не успел. Андрея затрясло сильнее, и телефон выпал из руки мужчины. Кашель превратился в хрип, после которого Андрея вырвало. Кровью.

Я попыталась вернуться к адекватному мировосприятию, начала рассуждать логически.

Девятнадцатое апреля. Вечер. Андрею станет плохо завтра. Какие причины, предпосылки к этому возникнут? Зная, что я не смогу предотвратить грядущего, Сила, тем не менее, показывает мне сейчас Андрея. Зачем?

— Господи, Андрюха, — придерживая друга за плечи, простонал Юра. — Тебя как будто отравили...

— Я... ничего... не... ел... — спустя несколько минут, оставив рядом с собой приличную лужу крови вперемешку с желудочным соком и слюнями, с трудом прокряхтел Андрей.

Его снова вырвало. Потом снова скрутило пополам от боли в груди. Вены не прекращали пульсировать, с каждым разом становясь все темнее под кожей. Мне начало казаться, что по ним с бешеной скоростью тек мазут.

Юра перехватил друга двумя руками, как ребенка, смирившись с невозможностью позвонить. Кажется, мужчина думал, что Андрей умирает. И плакал. От страха и боли.

Несмотря на то, что я точно знала, для Андрея — это не конец, с каждым новым его рвотным позывом вздрагивала едва ли не сильнее...

Все закончилось спустя полчаса.

Юра к этому времени уже не помнил себя от страха, кожа его побелела как мел, а в волосах появились седые пряди. Из Андрея вытошнило, будто половину всей имеющейся у него крови. Вены мужчины в последние пять минут припадка превратились в черные вибрирующие жилы, на груди в районе сердца образовалась серьезная гематома. Под конец Андрей без сил свалился на пол. Юра откинулся на основание дивана и прикрыл глаза. Мужчины выглядели так, словно только что пережили конец света.

Я сидела рядом и обманывала себя, представляя, что перебираю пряди волос Андрея, глажу его по голове, успокаиваю, облегчаю боль. На самом деле ничего такого не было. Я не научилась в кратчайшие сроки физически оказывать влияние на что-либо в падении. Однако просто сидеть и смотреть все равно не могла. Боялась сойти с ума от страха. Я даже плакать не могла. Хотя безумно хотела. И шептала, обещая завтра прийти и сидеть вместе с Юрой. Рядом.

Но падение продолжалось. Ситуация развивалась своим чередом, а я, несмотря на принятое сейчас решение, все не приходила. Там, в будущем...

— Что... со вскрытием... — по прошествии еще десяти минут, наконец, захрипел Андрей. — Ты... говорил, когда пришел...

— Как себя чувствуешь? — вместо ответа переспросил Юра. Голос его тоже сел, под опухшими глазами в неярком свете торшера чернели синяки. — Больше не умираешь?

— Нет... и не собираюсь в... ближайшее время... точно...

— Ты до чертиков меня напугал, — с трудом мужчина стащил с себя испачканный в рвоте и крови Андрея плащ и с омерзением отбросил его в сторону, закатал все еще трясущимися руками рукава на рубашке. — Что это было?

— Без понятия...

Юра, с трудом привстав, взял с журнального стола стакан с виски, понюхал, после чего залпом допил содержимое и снова опустился на пол, облокотившись спиной о диван. Закинув голову наверх, мужчина громко с надрывом выдохнул.

Андрей все еще неподвижно лежал на полу, закрыв глаза. Тело его выглядело расслабленным, лицо казалось умиротворенным. Я сидела у головы Андрея и все еще представляла, будто перебираю пальцами пряди его волос. Легкий сквозняк, гуляющий по квартире, путал кудри Андрея так что, обмануться мне в реальности было нетрудно. Вены на его руках снова приобрели нормальный цвет и словно втянулись обратно под кожу, цвет лица постепенно возвращался к привычному загорелому.

— И все-таки? Что с тобой случилось? Какое-то обращение?

— Вряд ли, — глухо ответил Андрей. Голос его постепенно возвращался к привычному тону, тембру и громкости. — Я о таком не слышал никогда.

— Может, все-таки вызовем Таню?

— Думаешь, ей заняться нечем, кроме как среди ночи отправиться через всю "столицу" просвещать начальника и его друга на тему существующих обращений и их последствий?! Я же сказал, не умираю. Все остальное — терпит до утра.

— Ты сегодня весь день язвишь, на всех срываешься, кричишь, — Юра качнул головой и в упор посмотрел на Андрея. — Обычно ты менее раздражен. Все еще злишься на своеволие Люси?

Андрей открыл глаза, сфокусировал взгляд, и, как ни в чем не бывало, резво вскочил на ноги. Мужчина критически осмотрел свой внешний вид, с поддельным сожалением повернул голову в сторону видимо разорванной ранее рубашки на диване и бросив другу короткое: "Я — сейчас!", скрылся за дверью своей спальни.

— Брось, глупо злиться на Люсю! Она же хотела как лучше! — громко крикнул оставшийся на месте Юра. — Если бы я знал, что вам угрожают судом, сам бы давно притащил юриста в штат. Впрочем, эта дамочка, которую нашла Люся, выглядела внушительно. С характером и внутренним стержнем. На Таню чем-то похожа.

Из спальни раздался глухой звук удара.

— Не злись! — крикнул в ответ Юра. — И не громи ничего! Только недавно ведь ремонт сделал. Если в ближайшие пару месяцев снова придется тут все перестраивать — на мою помощь можешь не рассчитывать! Я, в конце концов, дипломированный специалист. Полицейский. Капитан юстиции.

— Что там со вскрытием? — появился в гостиной снова через несколько минут Андрей. В чистой футболке, джинсах и босиком. Волосы его блестели от влаги и липли к шее. Мужчина если и не успел принять душ, то, как минимум, ополоснул голову под краном. Выглядел Андрей посвежевшим, без намека на последствия от тяжелого припадка. — Капитан юстиции.

— Да ничего такого, к сожалению, — подобрался Юра и заговорил серьезно. — Долгов также как и Рыбчик умер от естественной остановки сердца. Хотя пацан оказался крепче и здоровее: спортом занимался, последний раз болел чуть ли не в младенчестве ветрянкой. Не то, что сколиотик Рыбчик.

— А ткани? Пробы? Мазки? Хоть что-нибудь?!

— Заставил проверить-перепроверить все по два раза. Результата нет. Ни ядов, ни токсинов, ни инфекций. Эксперты категорично заявили — умер своей смертью. Но сигиллы они объяснить не смогли. Отговорились, что, мол, и тот, и другой сами себе их перед смертью вырезали ножом. Вроде как — сектанты.

— Но сигиллы похожи? — Андрей забрался с ногами на диван, достал откуда-то с другой стороны с пола бутылку початого виски и под косым неодобрительным взглядом Юры налил себе пол стакан.

— Они идентичны. Даже места их нанесения. Если бы я не знал о ведающих и вправду подумал бы — сектанты. Но — это же "столица"...

— "Столица"... — задумчиво протянул Андрей. Закрыв бутылку, мужчина вернул ее на прежнее место, но стакан с виски взять не успел. Юра перехватил его раньше и с категоричным: "Ты едва не умер только что!", снова залпом выпил все содержимое.

— Знаешь, — заговорил мужчина на полу, поставив пустой стакан обратно на журнальный стол. — Мне тут один патологоанатом посоветовал кое-кого. Эксперта. В свободное от работы время она увлекается оккультизмом и всеми этими сектантскими псевдомагическими штучками. Но говорят, специалист — крутой.

— Она?

— Родионова Зоя Николаевна. Думаю, стоит попросить у нее консультацию.

— Хуже от этого точно не будет...

Я пришла в себя в оглушенном состоянии. Головная боль обрушилась с прежней силой, в глазах застыли непролитые слезы, губы были прокушены до крови, ладони и коленки сотрясала мелкая дрожь. Мысли перебивали друг друга, не давая возможности сосредоточиться на какой-то конкретной.

Что это, черт возьми, было с Андреем такое? Или точнее будет?!

Почему я не приду?

Какого... в этой заварушке еще должна присутствовать Зо? С каких пор она начала увлекаться оккультизмом и сектантством? А когда успела стать в этом экспертом?

Почему я, зная о том, насколько Андрею будет плохо, НЕ ПРИДУ?!

Отвлекая от самобичевания, на столе завибрировал в беззвучном режиме телефон. Миша. Звонил. Кажется уже в пятый раз. Не находя в себе силы ответить, я забросила сотовый в сумку и закрыв лицо руками, снова упала головой на стол.

Сила решила проверить на прочность? Интересно, сколько смогу выдержать?

Я все-таки посетила то вегетарианское кафе, о котором говорила Люся: зашла на ужин после самого тяжелого и долгого рабочего дня за последние четыре года. Сил и желания готовить очередную порцию пельменей из супермаркета не было.

Заказав греческий салат, рататуй и чашку кофе с ягодным десертом, я перезвонила оставившему после пропущенных вызовов еще несколько сообщений обеспокоенному Мише.

— Привет.

— Почему ты не сказала мне об отпуске?

— Потому что решила все в последний момент. Я не хотела тормозить дело с "Бристолем", но за эти несколько недель... я очень устала, Миша. И потому решила, что смена обстановки и некоторое время в лености пойдут мне на пользу.

— Я хотел бы полениться с тобой. Может где-нибудь на пляже у океана? Или в тихой кафешке на маленькой улочке в старой Европе?!

— Ты — романтик.

— А твой голос звучит так, будто ты весь день вместо праздной лености мешки таскала.

— Связь плохая, — соврала я. — Как дела с "Бристолем"?

— Мы выходим в суд, — подобрался на том конце трубке собеседник. — Эти ребята что-то накопали на Виктора. Наш компромат остался не удел. Будем решать все в юридическом честном споре. Мне жаль это говорить, но, похоже, тебе придется прервать свой отпуск и прилететь в Москву.

_____

(30*) В данном контексте Оксана ссылается на древнегреческое предание о сиракузком тиране Дионисии Старшем и своем фаворите Дамокле.

ГЛАВА 8

...и познаете истину, и истина сделает вас свободными.

(Ин., 8:32)

Наши дни

Правильно ли я сделала, отказав Мише? Может, стоило слетать в Москву хотя бы на день? Или попросить документы по электронной почте? Не в этом ли заключалась отгадка вчерашнего падения, ответ на вопрос: почему сегодня я не приду в квартиру Андрея, чтобы помочь ему?

Обо всем об этом я думала во время утренней пробежки в среду.

Логика и здравый рассудок подсказывали, что покидать сейчас "столицу" не стоило. Внимание Феликса, непонятное, дважды проведенное обращение с жертвами-мальчиками, догадки об Андрее, Астра, опять же. Ничего из этого не могло уравновесить юридическое разбирательство с недобросовестным недоклиентом. Интуиция была солидарна.

И Зо? Я так не хотела, чтобы подруга вмешивалась в эту историю. У нее и без "столичных" загадок и страстей было полным-полно проблем. Но видимо у Силы и будущего были на Зо свои планы.

Впрочем, для подруги все еще могло обернуться желанным "и жили они долго и счастливо". Будущее подготовило приятный сюрприз. Но стоил ли он всех проблем, тревог и осложнений, которые обязательно посыплются, если подруга вступит на этот путь? Сейчас, сегодня, после всего, что пережила сама, я искренне полагала, что нет. Но правда как всегда заключалась в том, что изменить предначертанное, я, увы, не могла.

Телефонный звонок заставил остановиться. Отдышавшись, я вытащила из кармана телефон и, с неудовольствием посмотрев на имя вызывавшего абонента — звонил Гоша — ответила.

— Доброе утро!

— Ты на пробежке? — зевая на той стороне, деловито, тем не менее, поинтересовался собеседник. — Я не разбудил?

— Как будто тебя это волнует! — фыркнула я. Как-то по-доброму устало. Что, в конце концов, можно было взять с Гоши?! Даже если мужчина и вправду переживал о моем крепком сне, это не помешало бы ему дозваниваться мне до посинения, пока я не проснулась бы и не взяла трубку. Один, пять, десять, двадцать звонков. Как сказала я однажды и продолжала говорить Иосифу каждый раз: "Гоша — такой Гоша!".

— Не особо, — честно признался мужчина и перешел к сути своего разговора: — Мне вчера звонил Виктор. Искал тебя, между прочим. Но я ему ска...

Голова закружилась внезапно. В глазах потемнело. Успев доплестись до скамейки под монотонный бубнеж в телефоне, я с кряхтением древней старухи, опустилась на сидение. И тут же потеряла сознание. Сначала будто взлетела, забыв про ориентацию в пространсве. А потом с огромной высоты упала.

Падение было мрачным и довольно зловещим. Со стороны. Очередной поздний вечер или скорее ночь, только по ощущениям времени располагался он дальше сегодняшнего или завтрашнего. Может через неделю или две?

На небе мерцали редкие звезды, в свете которых не представлялось возможным разглядеть хоть что-нибудь кроме силуэтов. Луна спряталась за тяжелыми облаками. Темнота разлилась и обволокла пространство густой патокой. Стояла оглушительная тишина.

Между стволами хвойных деревьев угадывались резные ограды, гранитные плиты — памятники, и многочисленные кресты всевозможных размеров и материалов изготовления. Между ними по земле петляли дорожки и тропинки с каменным примечательным бордюром.

Будущее привело меня на кладбище. Судя по очертаниям — областное. Здесь двадцать лет назад похоронили мою маму.

Располагалось это кладбище в лесу между "столицей" и нашим коттеджным городком, только в стороне от основной дороги. Большое, раза в два или три больше, чем "столичное". Кладбище тянулось почти по всему лесу в сторону неглубокого озера, за которым начинались дачные постройки. Название этого озера я не знала. Слышала только, что купались в нем на спор и то исключительно молодые ребята с расшатанным или отсутствующим чувством самосохранения. Несмотря на маленькую, или скорее относительно маленькую глубину, лет пятьдесят назад в этом озере утонули более ста человек. Потому, наверное, и организовали у его берега кладбище.

Могила моей матери находилась как раз неподалеку от берега озера, на холме, огороженном оградой с крытой беседкой. На закате оттуда открывался красивый вид на лес, воду и садящееся в красно-оранжево-желтом мареве солнце. Двадцать лет назад отец не поскупился. Правда, после приезжал он сюда редко — примерно раз в пять-шесть лет. Впрочем, я и сама была на ее могиле лишь дважды — один раз в детстве во время похорон, второй — после окончания школы и до переезда в "столицу".

Могила матери не была для меня оплотом памяти о ней. Тут отец также постарался. Красивая беседка, красивая ограда, вместо гранитной плиты — настоящий памятник. Плачущая мраморная девушка с длинными кудрями и в бесформенной одежде. Она сидела на плите, на подножие которой были высечены слова: "Помним, любим, скорбим", закрыв лицо руками. Я не была уверена, изобразил ли скульптур в этой мраморной женщине мою маму или просто скопировал с полотна Боттичелли покинутую(31*). Но так как отец и тут не удосужился упомянуть ее имени и фамилии от слова совсем, только годы жизни и смерти, вполне справедливо склонялась ко второй версии об идее памятника. В итоге место погребения матери выглядело скорее как произведение искусства. Честнее почтили ее память старый заросший пруд и засохшие покореженные ивы на заднем дворе нашего особняка. В них было больше ее духа, чем в земле, в которую закопали тело.

Из пространственных тяжелых размышлений и воспоминаний меня вывел рычащий звук автомобильного двигателя. Эхо на кладбище гуляло большое, так что звук мог доноситься как с десяти метров, так и с километра. Я поспешила навстречу. Интуиция подсказала, что решение я приняла правильное.

Въехать на территорию кладбища на автомобиле можно было только через дачные дома на другом берегу озера, в объезд. Прямых ответвлений от дороги, соединяющей "столицу" и коттеджный городок не было. Так что двигалась я сейчас в сторону озера.

Через некоторое время на пути буквально вырос из темноты дорогой внедорожник с открытым багажником. Мотор рычал, горели ближним светом, освещая несколько метров перед собой, фары. Номер автомобиля мне был незнаком. С мыслью о том, что следовало бы у Гоши попросить проверить владельца внедорожника, я запомнила три цифры и три буквы местного региона и обратила внимание на движение в темноте справа.

В метрах тридцати от внедорожника в темной одежде кто-то что-то делал. Со спины было не различимо — мужчина или женщина. Рост — невысокий, фигура — средняя, не худая или атлетическая, но и не грузная или плотная. Незнакомец был в капюшоне или какой-то шапке. Я бы поставила на мужскую толстовку. Наклонившись над двумя длинными плотными мусорными мешками, он что-то делал: то ли пытался открыть мешки и проверить их содержимое, то ли сдвинуть их в сторону, то ли что-то еще, не различимое с моего места.

В своих падениях я научилась последовательности. Любая деталь могла оказаться важной. Иногда суть будущего, которое открывала мне Сила, заключалась в мелочах. Поэтому и сейчас я не спешила приблизиться. На это, уверена, у меня еще будет время. А если не будет — значит видеть и знать это мне не положено. С годами становишься философом. Особенно когда будущее не касается близких тебе людей.

Под ногами незнакомца, рядом с двумя мешками копошились еще два свертка. Чуть меньшего размера. Что-то живое, явно связанное, но активно сопротивляющееся. Незнакомец не беспокоился на их счет. По его движениям, я поняла, что в своих силах он был уверен, в крепеже, держащим свертки, не сомневался.

Я обошла внедорожник кругом, заглядывая в окна в попытке найти что-нибудь примечательное. Если Гоша не сможет определить владельца автомобиля по номеру, мне придется полагаться на свое падение. В том, что незнакомец занимался чем-то противозаконным, я не сомневалась. Интуиция навязчиво шептала об этом. Да и что добропорядочному гражданину делать ночью на кладбище?!

Автомобиль был новым. Обшивка и салон выглядели так, будто их только что доставили покупателю после сборки. Обивка сидений — черная кожа. Никаких личных вещей: пустой салон, будто водитель еще не успел разжиться обыденными мелочами, и такой же пустой багажник. Почти пустой багажник. На дне я заметила две небольшие белые бумажные карточки со шнурками. Разглядеть написанное на них из-за отсутствия достаточного количества света было невозможно.

Разочарованная отсутствием каких-либо намеков на владельца внедорожника, я направилась к развернувшему активную деятельность незнакомцу.

Он что-то методично раскладывал перед собой. Чуть сбоку, со стороны багажника было хорошо видно как четко, вымерено и уверенно двигались его руки — будто он повторял все манипуляции уже не одну сотню раз. Два больших плотных черных мешка незнакомец разместил один за другим справа от себя, слева оставил копошащиеся свертки, выровняв, будто следуя какой-то схеме.

Ведающий? Обращение?!

Я встала за плечом незнакомца, наблюдая за его действиями, но все еще не имея возможности увидеть лицо.

Два копошащихся свертка оказались связанными холщовыми веревками дворовыми собаками. Одна — крупная, размером почти с овчарку, рыже-черная с подпаленными боками, перебитыми лапами и слезливым взглядом янтарно-карих глаз; вторая — чуть меньше, с песочно-черной шерстью и проплешинами на спине, одним слепым глазом и откушенным наполовину левым ухом. Пасти были перевязаны веревкой — своеобразным намордником из подручного материала, не давая возможности собакам залаять, привлечь к себе лишнее внимание или укусить. Лапы незнакомец стреножил, как у лошадей, только какими-то сложными узлами. Я таких ни разу не видела.

Собаки двигаться не могли. Только нервно возились, пытаясь избавиться от веревок и то умоляюще, то почти с яростью скулили, рычали, а потом снова скулили. Незнакомец не обращал на них внимания.

Разобравшись с понятным одному ему схемой расположения предметов, он руками в рабочих тканевых перчатках расчистил небольшое пространство перед собой, закатал рукав толстовки, потянулся и поднял с земли не замеченный мною ранее нож. Охотничий. В черном плотном кожухе, с костяной ручкой и поблескивающим даже в неярком свете лезвием.

Я замерла всего на мгновение, как завороженная всматриваясь в чистую идеальную сталь.

Наш убийца? Будущее показало мне человека, причастного к смертям мальчиков? Андрея?...

Я с силой остановила в голове приступ скоропалительных выводов и заставила повернуть голову, продолжить наблюдать за развитием событий.

Незнакомец снял перчатки. К моему удивлению под тканевыми хозяйственными были надеты еще одни — тонкие белые хирургические. Их незнакомец, или скорее незнакомка, судя по размеру запястья, обхвату руки, форме кисти и пальцев, оставила.

Женщина точным движением разрезала себе руку, ни секунды не колеблясь. Без лишней сентиментальности незнакомка провела лезвием, надавливая, вдоль артерии, оставляя кровоточащий след. Отложив нож, она обмазала указательный и средний пальцы неповрежденной руки кровью, и начертила на земле — на том расчищенном подготовленном заранее пространстве, слева направо прямую линию. Потом все повторила и сделала еще одну линию под ней. Потом еще. И еще. И еще. Всего пять.

Когда женщина над каждой линией нарисовала своей кровью сигиллы усилителей-проводников Силы, я все поняла. И грубо витиевато выругалась, представляя, что произойдет дальше.

Обойдя женщину кругом, я с досадой взглянула в ее серьезное лицо в капюшоне и, устроилась в трех метрах в стороне.

В наш выпускной в школе Зо напилась. Не думаю, что это было сделано от радости в связи с окончанием школы или от предвкушения начала взрослой жизни, скорее как протест в отношении всех одноклассников и учителей.

Родительский комитет организовал вечер в ресторане с живой музыкой, танцами и конкурсами. Даже позволил выпить по паре бокалов шампанского каждому. Однако мальчишкам оказалось этого мало. Контрабандой им удалось протащить в зал ресторана несколько ящиков с пивом. Намешав его с шампанским, в итоге к часу, когда начались конкурсы и танцы, большая половина класса уже была навеселе. Ребят шатало из стороны в сторону, будто в бурю на палубе корабля; девчонки, не переставая, хихикали без причины и от любого намека на шутку; родители, оставшиеся за нами следить за одним из дальних столов ресторана, с ужасом недоумевали от происходящего.

Тех, кто не пил, можно было пересчитать по пальцам: я, еще одна девчонка-заучка в очках с толстой оправой и парень-тихоня с длинными почти до середины спины волосами. Во время танцев и конкурсов мы втроем — единственные, кто остался за столом. Впрочем, мы также были единственными, кого впоследствии не рвало от алкогольного отравления и кому на утро не было стыдно за свое поведение и обличающие его фотографии.

Выпускной закончился трехминутным фейерверком на улице и предложением пойти гулять, встречать рассвет. Все еще опьяненные то ли пивом, то ли шампанским, то ли ощущением праздника одноклассники громогласно согласились. Где в этот момент были ответственные за их, или правильнее наше, поведение родители — не помнил и не знал никто. Просто в какой-то момент мы остались предоставленными самим себе. И началось настоящее буйство.

Где-то в середине ночи Зо под предлогом показать мне кое-что интересное, утащила в сторону от веселившихся ребят. Алкоголь сделал ей дурное одолжение: уничтожил даже намек на самоконтроль и осторожность, растворил в себе внутренние границы, оголив цинизм и научное любопытство.

Подруга рассказала, что несколько месяцев назад познакомилась с парнем — таким же, как мы, только старше. Он был ведающим. Практиковал с самого рождения под присмотром семьи. В отличие от нас с Зо, искавших информацию по крупицам самостоятельно после встречи с незнакомкой семь лет назад, парень принадлежал к старому роду ведающих и знал о Силе, потенциале и личных способностях столько, что смог бы собственноручно написать энциклопедию. Он и подсказал Зо одно очень специфическое обращение, которое подруга в ту ночь намеревалась мне продемонстрировать.

В семь лет, когда я рассказала Зо, что вижу будущее, подруга, чтобы не отставать, ответила, что тоже кое-что умеет. Кое-что более крутое, чем какое-то там "всего лишь предвидение". Зо, нагнав таинственности в голос, пафосно призналась, что по желанию может оживить мертвого.

Я поначалу не поверила, рассмеялась ей в лицо, обозвав глупой фантазеркой. Зо насмотрелась своих любимых мультиков и начиталась книжек про магию, волшебников и таинственную школу чародейств. Только там, ее умение якобы оживлять мертвых, могло оказаться правдой. А здесь... Здесь бы она давно уже оживила своего папу и мою маму, если бы умела!

Я не заметила, как довела своим словами Зо до слез. Подруга разрыдалась так, будто я ударила ее палкой или сломала руку. Опешив на несколько минут, я кинулась успокаивать Зо, приговаривая, что верю ей. Между рыданиями и всхлипами подруга рассказала, что может оживить кого угодно, но только на короткое время — мгновение или минуту, не больше. И дается ей это с большим трудом и огромной болью. Так, во время похорон папы, она, приблизившись к гробу для прощания, заставила его открыть глаза, но только на пять секунд. А потом Зо потеряла сознание и провела в беспамятстве следующие сутки. Подруга объяснила, что пробовала оживлять погибших бездомных собачек и кошек. В отличие от своего отца, с ними у нее получилось лучше — продержались вновь обретшие жизнь животные дольше — целых четыре-пять минут. Однако после этих экспериментов подруга на два дня свалилась с высокой температурой, болью в груди и бесконечной слабостью во всем теле.

Несколько раз после Зо показывала мне, как она оживляла мертвых: подносила руки к телу ладонями вниз, но не касаясь, закрывала глаза и искренне желала, чтобы он или она ожил. И ранее мертвый открывал глаза, начинал дышать, шевелиться, гавкать или мяукать. Зо никогда не проделывала это над человеком, кроме случайной истории с папой. Увидев личные способности подруги на практике, у меня не было шансов ни поверить ее словам.

В ночь школьного выпускного Зо снова показала мне свои личные способности — умение оживлять мертвых. Только на прежнюю детскую забаву и хвастовство это уже не было похоже.

В парке подруга поймала двух кошек, отломала от какого-то дерева ветку, превратив ее в палку, и, устроившись в одном из неприметных дальних от троп месте, для начала одну кошку безжалостно заколола. А второй — поочередно сломала лапы. Чтобы не сбежала.

Моему ужасу и омерзению не было предела. Я потребовала, чтобы Зо остановилась, прекратила пытать животных и закончила, даже не начав, все, что она намеревалась дальше сделать. Разодрав этой же палкой себе руку до крови, подруга мрачно заявила: "Поздно! Ты должна это увидеть!".

Зо положила мертвую кошку справа от себя, а мяукающую от боли и страха с поломанными лапами — слева. Степень моего ужаса выросла в геометрической прогрессии. Интуиция не предвещала ничего хорошего. Ровной твердой рукой, будто Зо не выпила сегодня черте сколько черти чего, она начертила на земле слева направо между животными своей кровью пять линий. Потом над каждой пальцем, обмазанным все в той же крови, подруга нарисовала знаки — сигиллы. Следующий этап схемы обращения остался в моей памяти кошмаром, и после пару лет мучил почти каждую ночь во сне. Я просыпалась от того, что якобы слышала писк и мяуканье той живой кошки. Зо ногтем нарисовала на телах животных еще несколько сигилл — других. Позже я узнала, что с помощью этих знаков она контролировала обращение, управляла и подчиняла оживляемого.

Когда все приготовления были закончены, подруга уселась на колени между несчастными животными, закрыла глаза, вытянула руки вперед ладонями вниз так, чтобы под каждой оказалась своя кошка: под левой — живая, под правой — мертвая. И сосредоточившись, замерла.

Мне было дико стоять в стороне и ничего не делать, просто смотреть. Но интуиция шептала — нельзя вмешиваться. Я могла навредить Зо. Пытаться спасти кошек было глупо. И уже поздно.

Сначала ничего не происходило. Я внимательно смотрела то в лицо Зо, то на живую кошку, то на мертвую. Подруга хмурилась, изредка вздрагивала, будто ее раз за разом бил разряд электрического тока. Живая кошка мяукала и пищала, дергалась. Из ее ран все быстрее текла кровь. Мертвая — лежала неподвижно.

Постепенно все начало меняться. Тело Зо задрожало сильнее, будто прошибающий ее разряд тока увеличился. Подруга скривилась от боли, но глаза не открыла, обращение не остановила. Мертвая кошка будто бы тоже вздрогнула. Мне со своего места показалось, что у нее появилось слабое дыхание и редкое, будто неуверенное, сердцебиение. А живая — наоборот постепенно начала успокаиваться, мяукать и пищать реже и тише, пока спустя несколько минут окончательно не угомонилась и не закрыла глаза.

По телу Зо прошел последний электрический разряд, как волна — от левой ладони по руке, плечу, через грудную клетку к правому плечу, руке и правой ладони. Живая кошка умерла, а мертвая — наоборот — открыла глаза и замяукала.

Я отшатнулась от места действия, как громом пораженная.

Зо открыла глаза и посмотрела самодовольно мне в лицо: "Круто, да?!"

Меня вырвало.

Позже, когда подруга протрезвела, а я пришла в себя настолько, что больше не видела в ней монстра-садиста, Зо объяснила: суть проведенного обращения в том, чтобы передать энергию жизни от одного существа другому. Сделать это сможет только обладающий соответствующими личными способностями ведающий. Как Зо. Раньше подруга, чтобы оживить кого-то, пользовалась своей жизнью: за несколько минут чужого существования она платила пятью собственными годами. И потому так плохо себя чувствовала и так быстро выдыхалась после. Она и в этом обращении поделилась некоторой частью своего здоровья и своей жизни, но за счет жизни другой кошки эта часть была очень мала.

Спустя почти пять лет, уже после моего феерического возвращения домой из "столицы" и автомобильной аварии, я узнала, что Зо организовала прибыльный бизнес на личных способностях. Она начала воскрешать людей на заказ: чаще всего, чтобы что-то узнать у покойных по инициативе их родственников. Кто-то искал убийцу жены, спрятанные еще в дореволюционные годы сокровища прадедушки, хотел изменить завещание или просто попрощаться с любимым — Зо готова была выполнить любое задание, если у клиента имелась соответствующая сумма денег. Весьма баснословная.

Начав практику на первом курсе института, подруга уже через полгода стала миллионером. А через полтора — количество денег на ее счетах сравнялось с совокупными накоплениями нашей семьи. Сейчас я даже представить не могла, какими финансами обладала Зо. Наверное, на покупку нашего коттеджного городка денег ей хватило бы. А может даже и всей "столицы".

Но Зо предпочитала жить аскетично: ютилась в квартире с матерью-алкоголичкой, водила комфортную удобную машину не самой дорогой марки, носила простую одежду из массмаркета и в свободное от заработка денег время ходила на работу с девяти до шести. Я ее не понимала.

Зо расплачивалась за применение личных способностей своим здоровьем, внешностью, годами жизни, рисковала когда-нибудь угодить за решетку. Однако деньги, которые при этом она зарабатывала, не тратила. На прямые вопросы в лоб: "Почему?", Зо всегда язвила и отшучивалась.

С вечера школьного выпускного бала, размах обращений, которые проводила подруга, изменился. В большинстве случаев Зо по-прежнему использовала животных для жертвоприношения, но в исключительных и очень сложных — подруга убивала людей. Бомжей, на самом деле. Или бывших зэков. Или маньяков, если те вдруг удачно попадались ей под руку. Животные жертвы не всегда годились, если труп, который нужно было воскресить, пролежал в земле более полувека.

Однако "воскресить" — неправильное слово. Или не совсем точное. Зо поднимала умерших минут на десять-пятнадцать, максимум полчаса. Они приходили в сознание, могли говорить, повинуясь приказу ведающей, дышать, слышать, видеть, даже двигаться. Но после — все равно умирали. Законы природы Зо не могла обойти.

Поздним вечером, почти ночью, в которую меня сейчас привело падение, Зо проделывала уже знакомые манипуляции: готовила обращение о воскресении, чтобы поднять... Резким рывком женщина напротив дернула обе молнии на черных мешках вниз, открывая ночному небу расслабленные лица Николая Долгова и Стаса Рыбчика.

Казалось, мальчики спали: глубоко и умиротворенно, без сновидений. Их кожа в тусклом свете автомобильных фар выглядела алебастрово-белой. Запекшиеся корочки прежних сигилл на контрасте смотрелись еще более отвратительными. В воздухе будто витал запах подгоревшего мяса.

Во второй раз за этот вечер я выругалась. Снова непозволительно для моего воспитания грубо.

Зо методично, не торопясь, нанесла сигиллы своего обращения ножом сначала на шкуры визжащих, пищащих и скулящих от боли собак, потом на свободные от уже нарисованных ранее убийцей знаков участки кожи мальчиков. Отложив нож в сторону, она подняла руки ладонями вниз над телами доноров и реципиентов и закрыла глаза.

Потекли десятки минут ожидания. Я поймала себя на мерзкой неправильной заинтересованности, с которой следила за непроницаемым лицом Зо, ее неподвижной фигурой и твердыми, будто замершими в воздухе руками. В воспоминаниях еще был жив жестокий опыт эксперимента над кошками в выпускной вечер, заставлявший меня всякий раз на шутливое приглашение подруги присоединиться и понаблюдать за тем, как она обращается с личными способностями, отвечать категоричным отказом. Но сейчас... это было сродни мрачному куражу: смеси из отвращения, любопытства и сомнительного понимания, что Сила не просто так решила привести меня в "сюда" и в "сейчас".

Через какое-то время Зо начала привычно хмуриться и вздрагивать. Собаки по левую сторону от женщины затявкали с надрывом, почти разделавшись с веревками на мордах. Зо начала забирать жизненную энергию доноров.

Я заметила, как мышцы левой руки женщины сократились, запульсировали. Все тело непроизвольно вздрогнуло, будто от удара электрического тока и мелко затряслось. Кровь в открытой ране остановилась. Цепочка мышечных сокращений — легких конвульсий, поднялась от левой ладони по руке к локтю, по левому предплечью к плечу, скользнула едва различимой рябью по левой ключице и, будто что-то впитав в себя в районе груди — угадывающийся на уровне подсознания и интуиции "комок", перетекла на правую сторону. И по такому же маршруту спустилась к правой ладони.

Все повторилось снова. И снова. И снова, пока процесс не стал напоминать беспрерывное течение полноводной, но невидимой реки.

Зо отбирала у собак эфемерную необъяснимую никак иначе энергию жизни, пропускала ее через себя, добавляя к этому ручейку каждый раз каплю своей жизни и своего здоровья, а после под напором отправляла в мертвых мальчиков.

С каждым новым потоком собаки гавкали все тише и жалобней, их движения становились вялыми и едва различимыми, каждый вздох давался с мучением. Сердце грохотало громко и с надрывом... Пока внезапно не остановилось совсем.

Доноры погибли.

В то же мгновение Зо сжала руки в кулаки, слегка отстранилась, открыла глаза и с удовлетворением посмотрела на собак. А потом на мальчиков. С растерянностью и непониманием.

Стас Рыбчик и Николай Долгов без движения лежали на том же месте. Будто ничего не случилось. Их грудные клетки остались неподвижны, животы по-прежнему выглядели мертвецки расслабленно — никаких признаков дыхания. Оттенок кожи не изменился от восстановившегося кроветворения. Глаза остались закрытыми. Ни один мускул не дрогнул после влившейся в их тела энергии жизни двух животных. Кажется, даже ни один волосок не шевельнулся с прежнего места.

Оба мальчика были совсем не похожи на ту выпускную ожившую благодаря личным способностям Зо кошку.

— Встаньте! — скомандовала подруга. Первый шок покинул ее быстро. — Встаньте и слушайте меня!

Ночная тишина стала Зо ответом. Мальчики не шелохнулись.

— Я сказала, — добавила властности в голос женщина, — откройте глаза, встаньте и слушайте меня!

Сигиллы, недавно нарисованные на телах Николая Долгова и Стаса Рыбчика, слабо засветились изнутри. Все-таки, некая часть энергии, Силы или еще чего-то достигла адресата.

Обращение сработало?! Тогда почему подростки не выглядели ожившими?

Мальчики даже на зомби не были похоже, не то что, на себя прежних. А ведь кошка с выпускного вечера после гибели донора чувствовала себя более чем прекрасно: мяукала, мурлыкала, ластилась к ногам Зо, даже несколько минут успела поиграть со своим хвостом, перед тем как снова... умерла. А Николай Долгов и Стас Рыбчик даже глаз не открыли.

Я не знала, как трактовать произошедшее.

Зо хвасталась: ее личные способности никогда не давали осечек. Они были надежнее эха, с учетом того, что в случае все тех же Николая Долгова и Стаса Рыбчика и оно не откликнулось. Но парадокс стабильности обращения об обнаружении эха события я могла объяснить — интуитивно догадалась о причине после случая с Настей Комаровой, а вот сбой личных способностей Зо в моем падении — нет.

Или может обращение не сработало? Я вот ухитрилась как-то уничтожить свой потенциал. Могла ли сотворить такое же Зо? Хотя подруга никогда бы добровольно не отказалась от жизни ведающей и Силы. Зо нравились обращения, отвары, власть и собственная исключительность.

Подруга достала из кармана телефон, включила фонарик и подползла к мальчикам. Зо проверила пульс, дыхание, мышечную активность, реакцию зрачков на свет.

— Черт! — отстранилась она пять минут спустя. — Черт! ЧЕРТ! ЧЕРТ!

Мальчики были мертвы. Мертвее мертвых.

Сила удержала меня в будущем еще "ненадолго", показала, как спустя некоторое время забрала жертв в качестве Дара: тельца собак рассыпались прахом, оседая на земле. Легкий ветерок поднял две горстки и с нежностью, с которой только природа могла относиться к своим творениям, развеял в пространстве. Зо поспешила отвернуться, закрывая лицо рукой, с которой на землю продолжала густыми тяжелыми каплями падать кровь.

Реальность вернулась неприятным запахом дезинфицирующего средства, легкой мигренью и приглушенным звуком деятельной толпы — кто-то куда бежал, кто-то что-то кому-то говорил. Но как будто не здесь, а за стенкой.

Открыв глаза, я уставилась в белый потолок, все еще дезориентированная в пространстве: перед глазами плясали картинки будущей ночи с Зо на областном кладбище, ее бесполезная попытка поднять умерших Николая Долгова и Стаса Рыбчика, в ушах эхом звучал мужской голос из другого падения, называющей подругу экспертом по оккультным вопросам, аккомпанементом ему вторил мой собственный, просивший Зо когда-то не вмешиваться в историю с Ренатой Долговой.

Я повернула голову, силясь понять, где очутилась, как сюда попала и что следовало со всем этим делать. Падения уже не раз сыграли злую шутку — так я свела нежелательное знакомство с Феликсом, попала в несколько весьма серьезных передряг, пару раз едва не лишилась конечностей и еще несколько — жизни. Я старалась обезопаситься насколько могла, но случайности, порой, случались.

Абсолютно белая комната была небольшой, с высокими потолками, наглухо закрытым окном и белой в тон всему дверью на противоположной стене. На полу блестел еще не высохший после недавней уборки светлый линолеум, с потолка светили, моргая, квадратные офисные лампы. Мебель в комнате тоже была белая — две кровати друг напротив друга, на одной из которых, кажется на правой от входа, сейчас лежала я, две безликих тумбы и два железных стула, покрашенных, как не удивительно, в белый цвет.

Мужчина — "черное бельмо" этого невыносимо-светлого пространства сидел на ближайшем ко мне стуле и с азартным выражением лица "резался" в свой смартфон, то поворачивая его в разные стороны, то откидываясь вперед-назад всем корпусом. Раз примерно в две-три минуты он подпрыгивал на месте, его зачесанные волосы смешно падали то на левую, то на правую щеку, закрывая поочередно милые детские ямочки.

— Чертовы фараоны! — наконец, сдался Гоша, видимо проиграв партию, и с досадой бросил телефон в стену, заставив меня невольно дернуться.

Руку на сгибе локтя с внутренней стороны обожгло уколом. Прошипев что-то невразумительное, я обратила внимание на предмет дискомфорта — заклеенную пластырем иглу и тонкую трубку, заканчивающуюся пакетом с прозрачным раствором, и едва не простонала в голос.

Больница! Я очутилась в больнице — в последнем месте, в котором бы хотела сейчас находиться. Даже новое знакомство с кем-то вроде Феликса казалось меньшим злом, после моего восстановительного периода четыре года назад. Врачи во главе с Зо и при финансовой поддержки отца буквально душу вынули из меня, но заставили подняться на ноги и начать ходить. За результат я была до сих пор им благодарна, за процесс... — пыталась лишний раз не поминать всуе и не приближаться лишний раз к медицинским учреждениям ближе, чем на пятьсот метров.

— Ты очнулась! — с радостным весельем, позабыв про смартфон и проигрыш, воскликнул Гоша, чем-то напоминая щенка после долгого расставания с хозяином. Правда, спустя буквально мгновение, мужчина справился с собой, нахмурился и, сложив руки на груди, серьезно заявил: — В твоем положении стоит отменить утренние тренировки. Неразумно настолько перенапрягать организм! В следующий раз последствия могут оказаться серьезнее стационара и капельницы!

— Как я здесь оказалась? — я вспомнила, что упала во время утренней пробежки. Еще там был телефонный звонок, настырный Гоша и какая-то прослушанная информация об отце. Извернувшись, я подняла левую руку, чтобы узнать время и с ужасом обнаружила отсутствие маминых часов. — Где мои вещи?!

Мигрень исчезла, будто ее и не было, резко. Я прошлась взглядом, насколько позволяло лежачее положение и капельница, по своей фигуре, с мерзким холодком на кончиках пальцев отмечая, что телефон, флиска, перевязь и стилет также отсутствовали.

— Прохожий заметил, как ты потеряла сознание, вызвал скорую и набрал последний номер из списка входящих звонков, — доложил Гоша. — По словам дежурного фельдшера куртка осталась на улице. Испачканная и порванная. Кажется, когда падала, спиной ты проехалась по какому-то дереву...

— Не помню, — растерянно добавила я.

— Телефон и часы сняли уже здесь, в больнице, и передали на хранение на сестринский пост. Сказали, отдадут только тебе, лично в руки, когда очнешься.

— А...

— Портупею срезали. Врачам нужно было сделать то ли рентген, то ли МРТ, то ли еще что-то... я не разобрался. Все в карте. Также как и они, когда пытались вытащить тебя из этих ремней и не смогли. В итоге просто разрезали и выкинули в помойку. Одна медсестричка, правда, все сетовала, что такой крутой аксессуар испортили... Слушай, Оксана Викторовна, с каких пор армейская кожаная перевязь — модная женская побрякушка?

— Больше ничего не было?

— Э-э-э, — замялся Гоша, будто пытаясь что-то вспомнить. Меня затошнило от плохого предчувствия. Правда, моего личного. Интуиция подозрительно молчала. — Ключи? Кажется, остались вместе телефоном и часами на сестринском посту. Или кроссовки?! Так они тут, под кроватью.

Мужчина неопределенно взмахнул рукой, указывая направление.

— Который час?

— Полдвенадцатого.

— Давно ты здесь?

— Приехал через сорок минут после нашего с тобой разговора и последующего звонка добропорядочного прохожего, — Гоша снова непривычно нахмурился. — О чем ты только думала? Физические нагрузки в твоем положении...

— Каком еще положении... — перебила мужчину, но он, казалось, этого не заметил.

— ...Или ты решила спровоцировать выкидыш?! Я читал, такое возможно! Только... Оксана, ты совсем ополоумела? Большую часть времени знакомства с вашей семьей я считал тебя ответственным и разумным человеком! А тебе, что, всего лишь смелости не хватило рассказать отцу и этому своему Остревскому о беременности? Или времени — записаться на аборт?!

— Гоша, — осадила я претензии начальника службы безопасности, начиная злиться. Иногда Гошу клинило на какой-то мысли или идеи: случалось это редко, но зацикленность мужчины доставляла, порой, ужасный дискомфорт окружающим. — Тебе не кажется, что моя беременность — это мое дело?! Не твое! Я уже не в первый раз тебе говорю: успокойся сам и оставь в покое меня!

— Ты не права, и знаешь это!

Возникло ощущение, что я вела диалог с заводной игрушкой, программа которой распространялась на сотню слов, комбинируемых всегда по одному алгоритму.

От грубого ответа и указания на пеший маршрут в места не столь отдаленные моего оппонента спас громкий стук в дверь и тут же появившийся на пороге мужчина в белом халате.

Мне хватило мгновения, чтобы узнать в высоком докторе с уже поседевшими висками и недельной щетиной Владлена Германовича — подающий надежды образ "столичной" медицины в целом и первой городской клинической больницы имени какого-то трудновыговариваемого светила, в частности.

Судьба и Сила решили посмеяться в этот день надо мной основательно.

Поправив самые классические из всех возможных очки с квадратной оправой, мужчина в два шага оказался передо мной:

— Главврач передал, что вы потребовали в приказном порядке лучшего хирурга больницы?!

Голос Владлена Германовича выражал крайнюю степень недовольства. Кажется, мужчина считала такое требование излишним. В ответ Гоша высокомерно кивнул.

Я повернула голову, стараясь выглядеть непринужденно, скрывая даже малую толику напряжения, испытываемого внутри. Твердой свободной рукой, тщательно контролируя каждый мускул, будто бы невзначай, я поправила челку, спрятав за прядями волос часть лица, и взглянула на своих оппонентов вполоборота. Оставался маленький шанс, на который хватило бы и капли удачи, что мужчина меня не узнает. И не вспомнит.

Как и все талантливые врачи Владлен Германович большую часть своей жизни был погружен в профессию. Мужчина дотошно относился к мелочам, обладал хорошей памятью и развитой интуицией. Правда, смотрел и запоминал он в основном диагнозы, особенности внутреннего строения органов и противопоказания к операциям. На внешний вид своих пациентов Владлен Германович редко обращал внимание. А уж имена порой даже не стремился узнать.

Оставшуюся часть жизни мужчина успешно делил между семьей и бесконечным количеством любовниц. По крайней мере, так было четыре года назад. В лицо супругу Владлена Германовича я не видела. Знала только, что женщиной она была домашней, тихой и бесконечно терпеливой. Как оказалось позже, до поры до времени. Во Владлене Германовиче она уже давно не вызывала той трепетной нежности первой любви из-за которой мужчина и женился так скоропалительно еще в институте. От развода и полного краха ячейки общества мужчину останавливаю наличие двух горячо любимых им детей. Ну а скуку талантливый хирург в свободное от сложных операций время развеивал с помощью интрижек с молодыми медсестрами, интернами и практикантками.

Правда, все это присутствовало в жизни Владлена Германовича четыре года назад. К сегодняшнему же дню, мужчина погрузился в свою профессию с головой и, кажется, сейчас находился на полпути создания инновационной методики, сулившей ему Нобелевскую премию и должность главврача в одной из ведущих больниц страны. Громкий скандал с женой и последующий развод отобрали у мужчины половину имущества, большую квартиру в "столице", двоих детей и репутацию умелого любовника и сердцееда.

— В этом не было необходимости, — менторским тоном заявил врач, бросив на меня быстрый взгляд и тут же полностью сосредоточившись на нескольких принесенных с собой листках. — Мы провели полный перечень диагностических исследований: анализы крови, узи...

Владлен Германович, прервавшись, поднял голову и посмотрел на Гошу. В глазах хирурга мелькнуло снисхождение, и мужчина кратко резюмировал:

— Ваша подопечная полностью здорова. Обморок, скорее всего, был вызван стрессом.

— У меня ответственная и нервная работа, — подтвердил я.

— Что с ребенком? — не успокоился Гоша.

— С чьим?

— С ребенком Оксаны?! Не с моим же!

— Полагаю, за глаза я не смогу ничего сказать. Приводите на прием. Посмотрим, возьмем анализы, проведем все диагностические исследования.

— Какие еще исследования? Узи? Кажется, больше ничего у беременных не исследуют! — все-таки плотное общение Гоши с Зо влияло на мужчину сильнее, чем ему того бы хотелось.

— Уважаемый, — Владлен Германович начал закипать. Глупых родственников пациентов он не любил даже больше, чем просто глупых пациентов. — Я совершенно не понимаю, о чем вы толкуете! О чьем ребенке или чьей беременности? Если речь идет про мою пациентку, — мужчина снова посмотрел в свои записи, — Оксану Викторовну Циммер, то она — не беременна. Сейчас.

— Что?

— А диагноз уже родившемуся ребенку Оксаны Викторовны, или любому другому ребенку любой другой Оксаны, я смогу поставить только после личного осмотра, сбора анамнеза и проведения всех анализов.

— Успокоился теперь? — с упреком и долей усталости переспросила я Гошу. — Говорила же тебе много раз, я — не беременна.

Начальник безопасности нахмурился и машинально почесал затылок. В глазах Гоши отразилась усиленная работа мысли. Кажется, мужчина пытался разгадать загадку моих бумаг из репродуктивного центра, но отсутствие дополнительной информации не давало ему это сделать. А безумное кружащее голову любопытство не позволяло остановиться на полпути.

Владлен Германович снова взглянул в свои бумаги, пред тем как заговорить со мной:

— Оксана Викторовна, некоторые показатели понижены, а часть — наоборот... Вам нужен отдых. Я основательно рекомендовал бы сегодня пропустить свою ответственную и нервную работу и остаться в стационаре. Поставим вам еще несколько капельниц с физраствором и витаминами для укрепления иммунитета?!

— Она согласна! — не дал мне возразить Гоша.

А я — нет.

Однако затевать скандал с начальником безопасности или даже мелкое препирательство на тему самостоятельности казалось глупым и невежественным. Не стоило давать лишнего шанса Владлену Германовичу узнать меня. А вовлечение третьих лиц в ссору двоих еще с детства вызывало стойкое отвращение. Потому я просто промолчала, сославшись на усталость.

В конце концов, ворох свалившейся информации еще предстояло проанализировать. Продуктивно это получалось сделать только в одиночестве. Окончательно так и не определившись с выводами по вчерашнему падению, я должна была теперь его соотнести с падением сегодняшним. И наконец-то прийти к каким-то решениям.

Настоятельно порекомендовав мне отдохнуть и поспать, Владлен Германович выпроводил Гошу и удалился сам. Правда, уже на выходе, одной ногой за порогом, мужчина все-таки обернулся:

— Простите, Оксана Викторовна, — врач на мгновение снова сверился с записями, — мы раньше не встречались?

— Я не попадала к вам прежде в качестве пациента, — мои губы искривились в неискренней улыбке. Лучшая ложь — полуправда, — если вы об этом.

Не знаю, устроили Владлена Германовича мои слова или нет, но кивнув на объяснение, мужчина все-таки удалился. А меня, настроенную на продуктивную мысленную работу, неожиданно сморил сон.

Около 7 лет назад

Октябрь утвердил в своих правах осень в "столице". Проливные дожди сентября сменились приятным теплым ветерком. Листья деревьев университетской аллеи закружились в завораживающем желто-красно хороводе, создавая умопомрачительный вид за окнами всех близ находящихся зданий. Студентки-модницы сменили резиновые сапоги и плащи на туфли, короткие юбки и легкие курточки; уроки физкультуры перенесли на улицу; а студенты-заводилы возобновили привычку собираться перед началом пар у главного входа и перемывать косточки последним героям сплетен.

Изменения, впрочем, коснулись не только погоды в "столице".

— Культурология и мировая мифология? — стоя перед обновленным расписанием моего факультета, я недоумевала. — На третьем курсе юридического? Наш декан совсем рехнулся?!

— И не он один, — едко заметила девушка-ровесница, крутившаяся рядом. Ничем не примечательная личность с приятными чертами лица, неумело подкрашенными ресницами, губами, покрытыми прозрачным блеском, и ярким пятном — двумя тугими косами редкого медного оттенка волос. — В сетке расписания физмата теперь тоже стоит "Культурология и мифология народов мира". Впрочем, кажется, пострадали не только наши факультеты.

Я вздрогнула и едва не подскочила на месте, когда с левой стороны к расписанию подошел Сергей Сташевский и с таким же недоумевающим выражением лица посмотрел на сетку факультета управления и международных отношений. Парень учился на четвертом курсе и также был удивлен неожиданным нововведением.

Громко и витиевато выругавшись, он сфотографировал изменения в расписании на мобильный телефон и, послав по весьма конкретному маршруту своего декана, ректора и куратора, удалился, полностью меня проигнорировав.

Я поняла, что смогла сделать полноценный вдох-выдох, только когда заметила, как Сергей Сташевский завернул за угол.

Внимание первого красавчика университета к моей персоне закончилось. Не знаю, что послужило причиной, но в один ничем не отличавшийся от других день Сергей Сташевский перестал мне писать, караулить между парами, поджидать в коридорах общежития, распускать далекие от правды слухи. Я до сих пор не могла привыкнуть к тому, что парень перегорел в своей навязчивости и всякий раз, когда невольно сталкивалась с ним в университете или общежитии, безотчетно начинала вспоминать защитные и атакующие обращения.

Громкий, искаженный из-за плохого качества динамика, голос университетского радио отвлек от собственных мыслей:

— Уважаемые студенты всех факультетов нашего университета! Администрация просит вас незамедлительно явиться в актовый зал на срочное собрание с участием ректора и деканов факультетов университета. Благодарю за внимание!

— Кажется, случилось что-то серьезное, — с сарказмом прокомментировала объявление студентка физмата.

Вслед за испарившимся интересом Сергея Сташевского ко мне, свелась на "нет" и активная фаза травли со стороны Алины Лаврентьевой. Издевательства, подкармливаемые неприязнью звезды университета, трансформировались в холодную войну с полным игнорированием моего существования. Ее подруги, как верные последовательницы и единомышленницы полностью поддержали решение и старательно исполняли его.

Стася Новицкая тоже поумерила свой пыл, отчего совместное проживание в одной комнате общежития превратилось в более-менее сносное. Даже, наверное, лучшее, чем было до истории со Сташевским. Соседка теперь полностью меня игнорировала: не заговаривала и не отвечала ни на какие вопросы, только окатывала презрительным взглядом при встрече и порой весьма красноречиво хмыкала, будто пытаясь в этом единственном странном звуке выразить все пренебрежение мироздания по отношению к моей персоне. Не было больше мороженой рыбы в кровати, украденных и порванных конспектов или резаной одежды. Меня это полностью устраивало.

Заняв место на одном из последних рядов, я невольно уставилась вперед, где на таком же месте, только в первых рядах, совсем близко к сцене, звонко щебетали между собой подружки Алины, пытаясь вовлечь в разговор и ее. Блондинка молчала. С ровной спиной она сидела без движения, будто статуя. Внимание девушки было полностью сосредоточено на все еще пустой сцене. По крайней мере, с моего места казалось именно так.

После своего "розыгрыша" размахом на весь университет Сергей Сташевский так и не вернулся к Алине Лаврентьевой. Пара окончательно рассталась. Сплетники по углам, конечно, еще шептались: мол, Сташевский нашел себе кого поинтереснее Селедки-Циммер и Конфетки-Лаврентьевой; или и вовсе решил завязать с девочками. Однако вслух предположения особенно в лицо Сташевскому или Алине Лаврентьевой никто высказывать не осмеливался. Пример моей травли все еще был жив в памяти студентов.

Тем временем сама университетская красавица вела себя более чем скромно. Принцесса Диана воплоти. Алина появлялась в коридорах университета, на лекциях и в столовой с ровной спиной, спокойным выражением лица и благожелательной улыбкой. Девушка все больше помалкивала, кажется, полностью сосредоточившись лишь на учебе и вне учебной социальной деятельности. Вечеринки, по словам невольно обмолвившейся как-то пьяной Стаси Новицкой, Алина игнорировала. Как и непосредственное участие в обсуждении сплетен перед парами у главного входа.

Удивительно похожим образом вел себя и Сергей Сташевский.

Свет в зале приглушили. Ректор университета — человек сложной натуры и странного для представителя административной должности характера, вышел на сцену под ярким лучом софита. Картинно поправив сначала свой галстук, потом микрофон, закрепленный на одной из трех стоек — той что, что по центру, мужчина хорошо поставленным голосом начал:

— Здравствуйте, господа студенты! Сегодня весьма приятный повод для встречи: в нашем преподавательском коллективе — пополнение! Господа студенты, прошу любить и жаловать — Иванова Лариса Ивановна!

По залу прокатился звук несмелых редких аплодисментов.

Студенты были наслышаны о некой театральности ректора и его нездоровой страсти к публичным выступлениям. Как мужчина с актерским амплуа занял столь высокий пост в университете, где большая часть специальностей не имела ничего общего с богемной средой, не представлял никто. Но сталкиваться с высоким чином нам приходилось редко, благодаря толковому проректору по учебной работе. Эта разумная женщина последние два года с успехом избавляла университет от многочисленных сборищ в актовом зале по пустяковым темам.

— Говорят, — прокомментировала происходящее оказавшаяся в соседнем кресле студентка физмата, с которой мы перекинулись парой слов недавно у расписания, — проректор в начале учебного года уволилась. Вышла замуж за какого-то видного московского профессора и укатила с ним в настоящую столицу.

На сцене появилось новое действующее лицо — невысокая женщина, типичная училка с тугим пучком мышиного цвета волос. Худая, как жердь, именованная ректором Лариса Ивановна, прошла к правой стойке с микрофоном походкой, которую кроме как королевской назвать было нельзя. Без вульгарного виляния бедрами, я была уверена, женщина сразила многих парней в зале. Ректор тоже проследил за ее движениями взглядом весьма красноречивым.

С моего места оказалось сложным рассмотреть лицо нового преподавателя, но голос у нее был запоминающимся:

— Добрый день!

— Лариса Ивановна — профессор с мировым именем, — тут же принялся расхваливать женщину ректор, — и колоссальным опытом. В своей сфере она — эксперт. Лариса Ивановна защитила докторскую диссертацию по искусствоведению, преподавала в ведущих университетах мира, два из которых, между прочим, включены в Лигу Плюща. Также Лариса Ивановна Иванова читала собственный курс на истфаке МГУ и...

— И каким-то образом докатилась до нашего университета, — снова едко прокомментировала студентка физмата. — Мисс самое эпическое завершение карьеры этого года!

Я улыбнулась, переключив внимание с продолжавшего расписывать достоинства нового члена коллектива ректора, на соседку.

— Как думаешь, он с ней спит?

— Кто? С кем?

— Наш ректор. С новой профессоршей? — без должного пиетета уточнила девушка, напомнив мне острую на язык Зо, саркастическую затычку в каждой бочке разговора.

Впрочем, это было единственным их сходством. Внешне студентка физмата отличалась от близкой подруги как лето от зимы. Зо никогда не признавала рамок школьной формы, отдавала предпочтение рваным джинсам и фанатским футболкам, мастерски подводила глаза черным карандашом и с обожанием наносила толстый слой ярких теней. Правда, максимум что Зо умела и могла сделать со своими волосами — помыть шампунем и расчесать гребнем, потому никогда и не отращивала их ниже плеч.

У девчонки же напротив, студентки физмата, все оказалось в точности наоборот — сложно заплетенные косы длиной до поясницы привлекали внимание на фоне самой блеклой и скучной одежды на свете. Прямые черные брюки с высокой талией и наутюженными стрелками, белая водолазка, заправленная под пояс и грязного цвета пиджак. В приглушенном свете актового зала я смогла разглядеть неровно подстриженные ногти на руках; брезентовую сумку через плечо с учебниками и бабушкинские черные то ли ботинки, то ли мокасины на платформе с округлыми мысами и нелепыми в тон бантиками.

— Не представляю, — наконец, ответила я на вопрос и снова обратила внимание на сцену. К ректору и профессору присоединились деканы факультетов, и расхваливание Ивановой Ларисы Ивановны перешло на новый виток.

Через тридцать семь минут — я сверилась с циферблатом маминых часов, которые теперь носила на левой руке, ректор подытожил:

— С сегодняшнего дня помимо основной деятельности Лариса Ивановна Иванова займет место нового проректора по учебной работе...

— Все-таки спит, — категорично заключила соседка с физмата.

— ... ее предмет — "Культурология и мировая мифология" — будет включен в сетку расписания всех факультетов. Также предмет Ларисы Ивановны будет добавлен в перечень экзаменационных. В конце курса "культурология и мировая мифология" у вас состоится устный экзамен. Оценка пойдет в диплом. Всем спасибо, все свободны!

На этот раз ректора со сцены провожали не аплодисментами и общим вздохом облегчения, а громкими нецензурными ругательствами. Кажется, особо витиевато выражались студенты абсолютно не гуманитарных специализаций — физики, математики, юристы, управленцы — в общем девяносто процентов всей аудитории.

Рыжеволосая девчонка с физмата догнала меня в коридоре.

— Ты ведь та самая, подружка Сташевского? — студентка схватила меня за руку. — Рыба, верно? Оксана как-то там?

— Циммер, — под непрекращающийся общий гул возмущенных студентов, резко ответила я, остановившись и обернувшись. — Отпусти.

— Я — Надя. Надя Зайчик. Очень приятно. Собираешься в столовую?

— Планировала, — вывернувшись из-под цепкой руки студентки с физмата, начисто проигнорировавшей мой приказ "отпустить", я направилась вперед по коридору.

— Я тоже, — без лишних обиняков, зашагала рядом Надя. — Вот ведь ректор учудил?! Согласна?! Пристроил в университет свою любовницу. Ну, ладно, пусть на должность проректора! Но зачем ей курс давать читать? И еще нас заставлять ходить на это убожество? Я вот, например, верю только в число Архимеда(32*) и константу Фейгенбаума(33*)...

Я даже не пыталась состроить приличествующее выражение заинтересованного слушателя на лице. В голове крутились куда более важные мысли — о матери, ее часах, последней встрече с Иосифом и шкатулке, о том, что после нашего взаимного откровения с Сэмом я больше не виделась. В конце концов, даже изменения в расписании меня интересовали куда сильнее компании Нади Зайчик.

Дурнота накатила внезапно. Я не успела сориентироваться и осела на пол прямо посередине университетского коридора на глазах у ошарашенных студентов и не на шутку испугавшейся Нади Зайчик с физмата.

Иосиф поступил правильно, сохранив мамины часы и впоследствии передав мне. Оказавшись с ними в падении, я оценила их важность. Часы действительно показывали время будущего — время падения и происходящих в нем событий. Я помнила, что там, в настоящем был полдень, однако стрелки на часах сейчас отмеряли без пятнадцати восемь вечера.

Странным казалось, что помимо циферблата часов я ничего другого не видела: ни рук, ни ног, ни потертого от времени ремешка на запястье. Только кругляш под стеклом с двенадцатью цифрами и две стрелки. Самое необычное ощущение в моей жизни.

Падение было наполнено мерзким дорожным гулом, грохотом и леденящим душу криком. Я была почти счастлива, когда столь же стремительно, сколь и провалилась сюда, вернулась в привычное настоящее.

Вот только последний момент падения — кадр с непростительно медленно закрывающимися глазами, будто только что заснятый на кинопленку, отпечатался в памяти, сменившись таким же, но живым взглядом девушки напротив.

— Какого хрена?! — едва не провизжала Надя Зайчик, схватив меня за плечи и грубовато встряхнув. — Что только что с тобой произошло?

В своей тетради с черной кожаной обложкой мама писала, что хорошо развитая интуиция была неотъемлемой частью наших личных способностей. Ну, на самом деле, ее. Но так как личные способности и потенциал в основном передавались по наследству, генетически, я перенесла ее записанные знания и на себя.

"Интуиции можно и нужно было доверять, — писала мама, — зачастую она понимала происходящее куда лучше. Она была незримым помощником — порой шептала, порой говорила, порой кричала так громко, что откреститься от ее сообщений было невозможно".

Сидя на кровати в комнате общежития после пар, я перечитывала написанные округлым почерком строки и понимала, насколько точно мама выразила видимо нашу общую мысль на бумаге.

Из ее слов выходило, что у меня не было причин не поверить интуиции и в этот раз. В отношении Нади Зайчик. Не то, чтобы я и раньше не полагалась на свою интуицию: но между тем, какой билет к экзамену лучше повторить несколько раз и тем, что будущее подготовило для рыжеволосой студентки физмата участь куда худшую, чем смерть, была ощутимая разница.

Я до сих пор не знала, как реагировать на случившееся сегодня днем в университетском коридоре падение. Надя Зайчик не была мне другом. Она даже не являлась тем, о ком мне стоило беспокоиться лишний раз. Просто очередная студентка университета, имя и фамилию которой я теперь знала. Ничем не лучше Стаси Новицкой или Алины Лаврентьевой.

Но, если бы я вдруг увидела в следующем падении, что Алина Лаврентьева упала с лестницы и сломала позвоночник, чтобы сделала? Или Стася Новицкая, не приведи Сила, в своем веселом подпитии попала в мясорубку из компании похотливых парней? Если бы я узнала обо всем заранее и смогла бы помочь, но не решилась из-за внутренних личностных предубеждений, как бы себя чувствовала? Вряд ли очень хорошо и спокойно. Так чем хуже была странная Надя Зайчик с физмата, которой предстояло оказаться сегодня под колесами автомобиля?

Я не нашла в записях мамы ожидаемые ответы. Либо она также не знала, как предотвращать открывшееся будущее, либо не хотела этим делиться.

А может, просто никогда не пробовала?

Мысль заставила меня подскочить на месте, судорожно посмотреть на часы и начать собираться. Я приняла решение. Я должна была попытаться спасти Надю Зайчик.

Столкнувшись на пороге со Стасей Новицкой, я потеряла драгоценные десять минут. Ни с того ни с сего соседка именно сегодня решила нарушить свою презрительную молчанку и высказать все, что думает. Мол, и Алина из-за меня теперь страдает, и Сташевский ведет себя странно, и вечеринки без их участия уже не те.

Коменданта, у которого я планировала узнать номер комнаты Нади Зайчик, тоже не оказалось на месте. Потратив еще пятнадцать минут на его поиск, я с удивлением обнаружила, что ворчливый старик с огромным пиететом относящийся к своим обязанностям подвергся старой доброй шутке со слабительным в кексе и вот уже второй час просиживал у себя в коморке, костеря студентов-юмористов.

Еще двадцать минут ушло на то, чтобы найти хоть кого-нибудь из сокурсников Нади Зайчик. Потом еще пять — на то, чтобы найти ее комнату, и пять — чтобы объяснить ее соседке, зачем мне вообще понадобилась эта чудаковатая девчонка.

К концу моего странного забега по университетскому общежитию, я узнала, что Надя Зайчик ушла. Куда, ее соседка не представляла. Также как и мы со Стасей, девушки были не дружны.

Стрелка командирских часов отмерила семь пятнадцать вечера.

Задержать Надю в общежитии не получилось. Я понадеялась, что смогу перехватить девушку на злополучном перекрестке.

Каким-то немыслимым образом оказалось, что ключи от своей ауди я оставила в комнате. Возвращаться — не было времени. Припустив со всех ног, я бросилась из общежития в сторону Главного проспекта.

Этот день своей жизни я запомнила как день, когда все пошло наперекосяк. Правда, позже случились и другие дни, куда сквернее этого, но в тот — когда я со всех ног, задыхаясь от нехватки кислорода и кривившись от боли в боку, бежала вдоль Главного проспекта, желая успеть и спасти Надю Зайчик, думала, что хуже этого еще не было.

Буквально за несколько сотен метров до нужного места дорогу загородил мужчина, узнав во мне внучатую племянницу его тетки с Владивостока. Конечно, он обознался, но в своем желании обнять меня, потянуть за щечки, восхитившись, как я выросла за последние десять лет, и разузнать, как там поживает тетя Наташа и вышла ли она в пятый раз замуж, мужчина забрал еще пять минут времени. И я опоздала.

Мгновение.

Все произошло, будто в замедленной съемке кино.

Надя Зайчик в огромных наушниках вышла на пешеходный переход с противоположной стороны, я замерла на своей. Машина вылетела на разворот с Главного проспекта стремительно, словно водитель участвовал в гонке или потерял управление. Народ на переходе бросился врассыпную. Какой-то рослый детина невеликого ума толкнул Надю Зайчик в плечо. Ее худая фигура по инерции вылетела прямо на капот автомобиля.

Мгновение.

Я моргнула и, побледнев, проследила, как, точно тряпичная кукла, Надя Зайчик влетела на капот, подпрыгнула и, переломавшись, скатилась к левому переднему колесу.

Кто-то закричал.

Мгновение.

Я уставилась в лицо Нади Зайчик, поймала ее взгляд в дикой растекающейся по асфальту луже темно-красного цвета, моргнула и проследила за тем, как девушка, точь-в-точь повторяя картинку моего дневного падения, закрыла глаза.

Часы отмерили без пятнадцати восемь. Ровно.

Мгновение.

Следующим утром я чувствовала себя так, будто сама вчера оказалась на месте Нади Зайчик и попала под машину. И не горячая чашка чая с чабрецом и ромашкой, не свежий круассан с ванилью и корицей в "Астрэйе" не смогли исправить ситуацию.

Сэм не приближался. Даже заказ у меня принимать сам не стал — то ли до сих пор испытывал неловкость за последний откровенный разговор, то ли чувствовал мое паршивое настроение и абсолютное нежелание перекинуться даже парой слов с кем-либо. Мне было горше, чем даже после известия о смерти гота Глеба.

А мир не стоял на месте. "Столичный" новостной вестник пестрел горячими сенсациями: где-то на окраине загорелся дом; в одном из областных городов ограбили банк, захватив заложников; в своей "столичной" квартире была найдена сожженная заживо какая-то известная бизнес-вумен, совсем недавно отметившая тридцатипятилетнее.

Наши дни

Я проснулась резко от глухого звука удара. Подскочив на кровати, развернулась и со странной смесью неприязни, испуга и удивления уставилась в презрительное лицо Астры.

— Что...?

— ... я здесь делаю? — сладким голосом пропела странно одетая блондинка. Снова в не по погоде легком летнем сарафане, только теперь оранжевом с голубыми птицами и желтыми цветами, и босиком. — Пришла вернуть тебе кое-что.

Я проследила за ее взглядом и наткнулась на лежащий на тумбочке возле моей кровати стилет.

— Теперь ты мне будешь доверять?!

— Откуда он у тебя?

— Ну почему снова столько недоверия? — Астра присела на край противоположной кровати. — Я спасла тебе жизнь, спасла репутацию — насколько знаю, у тебя ведь нет разрешения на ношение и применение холодного оружия?!

Мой мрачный взгляд привел блондинку в восторг, и она с большим энтузиазмом, чем прежде, продолжила:

— Я дала тебе средство, которое поможет выяснить, убил Андрей тех мальчиков или нет?! А в ответ — только...

— Откуда у тебя мой стилет? — с нажимом повторила я.

— Забрала, когда заметила, как подъехала скорая.

— Почему вернула? — я не унималась. Вопрос с кинжалом был очень важным и во многом определяющим дальнейшие действия.

— А почему собственно не должна была?! — заметила Астра и состроила на лице оскорбленное выражение. — Твой стилет мне... От него, как от козла, — ни молока, ни шерсти.

— И все-таки?

— Он мне не нужен, Ксана, — серьезно сказала Астра. — Если бы я хотела тебя убить, не стала бы четыре года назад вмешиваться. А меня прикончить этим, — блондинка кивком головы указала на предмет нашего спора, — не получиться.

— Врешь!

— Вру. Может быть. Или нет. Может быть.

Я не нашлась с ответом.

— Знаешь, — наконец, на ум пришли правильные слова, — твое появление в моей жизни вызывает странные чувства: недоумение, любопытство, настороженность. Я с пяти лет не верю в желание помочь ближнему, а с семи — в бескорыстную обеспокоенность чьей-то судьбой.

— Но сама-то ты помогаешь людям. Помнишь Надю Зайчик? А того доктора — Владлена? Сергея Сташевского? Стасю Новицкую, твою соседку по комнате в общежитии? Я могу перечислить всех, но сколько времени это займет? Ярослава Михайловская? Тот парень с автозаправки три года назад, имя которого ты даже не удосужилась узнать...

— Хватит!

— Ты хотела помочь им без расчета что-то получить взамен, — уверенно гнула свою линию Астра, чем окончательно вывела меня из себя.

— Если, как говоришь, ты знаешь и видишь будущее, то должна быть в курсе — в каждом из озвученных тобой случаях мной двигал отнюдь не альтруизм. Я ничуть не менее корыстна, чем все окружающие.

— Правда жизни, — без обиняков признала Астра, не особо смущенная моими буквально выплюнутыми словами. — Мне что до тебя, я знаю себя.

— У тебя нездоровое увлечение народным фольклором.

— Каюсь, — с легким смешком подтвердила Астра. — Но они порой так точно описывают ситуацию, — серьезно продолжила блондинка. — Не ищи в моей мотивации двойное дно. Оно там есть, конечно, но гораздо глубже, чем ты думаешь. Может, со временем и поймешь, а сейчас просто поверь: я не хочу твоей смерти, я заинтересована в расследовании убийств мальчиков и готова помочь тебе узнать правду об Андрее. Кстати, о последнем, как прошла проверка?

Астра с такой искренностью поинтересовалась, что я почти поверила в ее неосведомленность о происшествии на дороге. Могла ли блондинка на самом деле быть не в курсе, что ее пойло разбилось?!

— Или тебя остановило то падение? Сила показала, как он будет мучиться, и ты решила...

Мое лицо вытянулось. Внезапно картинка сложилась: настоящее и будущее.

Я вскочила с кровати и заорала:

— Это случилось из-за твоего варева!

— Случиться, — невозмутимо поправила Астра. — Еще не произошло, но... — девушка сделала вид, что задумалась и добавила, — ты еще можешь успеть. Через сорок семь минут Рома прольет кофе.

— Я не буду этого делать! — я схватила стилет и, выставив его перед собой, готова была атаковать. — Я не буду давать Андрею твое варево. Я не могу причинить ему такую боль!

— Ксана, — устало произнесла Астра. — Не будь ребенком. У тебя есть только одно слепое пятно: как ты собираешься подлить отвар. В том, что Андрей его получит — сомнений нет. Тебе просто нужно отыграть условленную роль. Будущее неизменно — мы обе это знаем. И поверь, я пыталась справиться с неотвратимостью показанного Силой куда больше и чаще, чем ты, чтобы окончательно убедиться.

— Нет. Нет! Нет...

— Андрей не умрет. Этого достаточно.

— Я не могу...

— Боль продлиться недолго...

— Его кровь будет... закипать... Я видела агонию...

— Твоя кровь тоже начала закипать, — на что-то не совсем для меня понятное намекнула Астра, — но ты же выжила.

— Я... я разбила склянку с отваром...

— Не проблема, — Астра провела рукой в воздухе, и будто по волшебству в ее ладони материализовался второй полностью идентичный первому пузырек с неизвестным отваром. Я зажмурилась, всего на секунду. Показалось, что на пальце Астры снова появились очертания кольца — массивного с черным камнем и толстым ободком. Правда, как только я открыла глаза снова, видение исчезло.

— Как... Как ты это сделала?

— Магия?!

— Какая? Обращений, чтобы телепортировать что-то, нет!

— И ты все еще веришь в чушь, пропагандируемую Учением ведающих?! Я думала, что уж ты-то, Ксана, должна была понять, мир куда сложнее, чем все представления о нем?!

Наш странный разговор с Астрой, уже не первый и кажется далеко не последний, прервал острожный стук в дверь. Я сориентировалась быстро: спрятала стилет под подушку, снова легла на кровать и поправила иглу капельницы, чуть съехавшую из-за всех моих эмоциональных всплесков.

В палату заглянула медсестра:

— У вас все в порядке? Я слышала шум.

Выписалась я под свою ответственность. Как и обещал утром Гоша, на сестринском посту мне вернули телефон, часы и ключи от Мишиной квартиры. Стилет в отсутствии портупеи я аккуратно заправила в брюки, сверху закрыв футболкой.

Гоша уехал после разговора с Владленом Германовичем. Расплатившись за медицинское обслуживание вместо меня, начальник безопасности оставил записку с пожеланием как следует отдохнуть, деньги на такси и заверил, что отцу о случившемся сегодня он, так и быть, не доложит. Получив ответы на беспокоящие его вопросы, мужчина, наконец, предоставил мне желанное уединение.

Астра тоже ушла — быстро и незаметно. Стоило мне замешкаться и отвернуться, как странной блондинки с все еще неясными мотивами и след простыл. Вопросов к ней у меня не убавилось, но разум от признания о наличии скрытого личного интереса в деле убийств мальчиков, успокоился. Сотрудничество на почве общей выгоды было куда понятнее бравируемого бескорыстия. Да и потом — в самом начале нашего знакомства Астра правильно заметила, я ей должна. Пожалуй, блондинка и вправду четыре года назад спасла мне жизнь.

Такси приехало быстро. И также быстро, будто в конце рабочего дня и в самом деле не могло быть часа пик и пробок на Главном проспекте, что являлось скорее исключением, чем правилом, домчало до офиса детективного агентства.

Поднявшись на второй этаж, я замерла перед дверью. Через стекло было хорошо видно и слышно происходящее внутри.

В приемной перед стойкой регистрации стоял молодой парень. Навскидку я дала бы ему лет двадцать, никак не большой. С горящими паникой глазами, всклокоченными волосами и в небрежной, будто наспех натянутой одежде: мятой рубашке навыпуск, в джинсах с огромным темным пятном на левой ноге и криво завязанным галстуком, кажется с Симпсонами?! Парень нервничал, переступая с пятки на носок. То и дело еще больше лохматил руками волосы, будто пытался каждый раз вырвать клок и что-то бормотал. Люси видно не было. Но громкий голос девушки с характерным для нее "р" выдавал, что находилась рыжая сейчас под столом:

— Вот нужно было тебе именно сегодня, Ромчик, пролить кофе на свой компьютер, — возмущалась Люся, — именно в день, когда заявился начальник и затребовал отчеты по продажам. А мне теперь что делать?! Мой-то шеф тоже на месте и, между прочим, все еще ждет свой кофе вместо той бутылки виски, которую я у него насилу отобрала. Эх, Ромчик, ты бы его видел! Пришел сегодня, как пес с цепи сорвался, затребовал к себе в кабинет нашего нового юриста, Оксану Викторовну. А она с утра в офисе так и не появилась! Обиделась, наверное, после вчерашнего "теплого" приема. Но я Андрею ничего не сказала. Мол, уехала наша Оксана Викторовна сегодня в налоговую. А потом в банк, в пенсионный, в жилинспекцию и санэпидемстанцию.

— А в санэпидемстанцию-то зачем? — все еще пребывая в собственных мыслях, переспросил Рома. — Юристу детективного агентства?

— Что первое в голову пришло, то и назвала. Да шеф, кажется, тоже не понял. Я же когда нервничаю, говорю много и быстро, ну ты же сам знаешь?! Вот Андрей и не вслушивается особо. Основную мысль понял, что Оксаны Викторовны нет на месте, и ладно. Тем более он все равно пуще прежнего разозлился. На Леню наорал, Таню отчитал, да и мне перепало. А после обеда вообще — пошел и бутылку вискаря купил! Хотел напиться у себя в кабинете. Даже открыть успел и глоток сделал. Но я вовремя отобрала. Мне еще Юра рассказывал, наш шеф, когда напивается — натворить может такого?! Но сколько я его знаю — ни разу не видела, чтобы к бутылке потянулся. А у меня в этих делах, Ромчик, сам знаешь, глаз наметан. Отец пил. И мамаша моя тоже. Так что я, когда увидела, что шеф наш...

— Люсь, ну что там у тебя? — прервал поток речи парень. — Смогла подключить мой жесткий диск к вашему компу?

— Не совсем Ромчик, тут что-то... Ай! Тут что-то в меня током стрельнуло!

— Где?! — парень дернулся к своей, по всей видимости, подруге. — Дай сюда! Сейчас все данные спалишь! Тогда точно каюк придет.

Незнакомый мне Рома обогнул стойку регистрации и присел на корточки, выхватывая у Люси какие-то проводки с маленькой темной коробкой. Девушка возмущенно зашипела. Началась дружеская перепалка.

Не особо вслушиваясь в обмен любезностями, я скользнула внутрь, придерживая руками ветки жасмина.

На краю стойки регистрации стояла чашка с дымящимся кофе и бутылка виски с криво завинченной крышкой. Прежде их скрывала фигура нервозного Ромы.

Я сделала два шага вперед, достала из кармана отвар Астры и замерла, не в силах сделать последний шаг и вылить его... наверное в кофе?

И тот, и другой напиток обладали достаточно ярким вкусом, чтобы отвар Астры остался незаметным для выпившего. До поры до времени.

Перед глазами снова пронеслись покадрово события падения о сегодняшнем вечере. Квартира в квартале Искусств. Андрей. Агония. Виски. Разговор Юры и Андрея. Предложение обратиться за помощью к Зо...

— В виски, — прошелестел рядом голос Астры. Я нервно дернулась и повернула голову, чтобы с колотящимся от испуга сердцем уставиться в серьезное лицо навязчивой блондинки.

Как она здесь оказалась?!

— Ты же узнала бутылку?!

— Да. Она была в падении.

— Тогда не медли. Глаза страшат, а руки делают.

Легко сняв крышку с бутылки, я вытащила пробку из склянки с отваром, поморщилась от резкого запаха, который, правда, выветрился быстрее, чем успел добраться до Люси с Ромой, и снова замерла с вытянутой рукой. Пальцы не слушались. Внутри все протестовало.

За годы нашего с Андреем знакомства, я успела основательно потоптаться по нему: его сердцу, чувствам, гордости. И хотя и сам Андрей был человеком не без греха, да и я действовала отнюдь не по своей прихоти или со злым умыслом, вины моей перед ним это не умаляло. И вот теперь опять. Я собиралась причинить ему боль.

— У нас мало времени, — жестко и тихо сказала Астра. После чего обхватила мою вытянутую руку своей — на пальцах блондинки снова что-то сверкнуло, и повернула запястье. Отвар тонкой струйкой полился в виски.

Это было странно. Я смотрела на свою руку и ничего не понимала. Зрение говорило, моей кистью управляла Астра, осязание — до кожи никто не дотрагивался. Я чувствовала давление и совсем не ощущала чужого прикосновения.

Отвар до последней капли вылился в бутылку, растворившись в янтарной жидкости моментально, а Люся с Ромой все продолжали препираться под столом. На этот раз, кажется, о том, стоит ли красный провод подключить в синий порт.

Астра отпустила мою руку. Машинально отступив, я посмотрела в лицо блондинки с ужасом.

Если выбросить склянку в сторону, хватит секунды на то, чтобы вытащить стилет из-под пояса брюк. Еще секунда для выпада. Еще секунда на блок и последующую за ним атаку. Еще секунда для удара в грудную клетку. Или в шею. Всего четыре или пять секунд, и Астры не станет.

— Знаешь, меня, — как ни в чем не бывало, улыбнулась блондинка, — они не поймают. Не увидят. Не услышат. Даже не коснуться. А вот тебя, если не поторопишься...

— Что ты такое?

Правда, получить ответ на свой вопрос, сегодня мне было не суждено. Астра хитро улыбнулась и точно видение, или мираж, растаяла в воздухе. Услышав позади себя возню, я тоже не стала мешкать и ушла.

Правда, уже на улице поняла, какую ошибку совершила.

Юре Грачеву тоже предстоит сегодня выпить из этой бутылки.

_____

(31*) В данном контексте Оксана упоминает картину С. Боттичелли "Покинутая", 1495 г.

(32*) Число Архимеда, оно же число π — одно из главных чисел современной науки, приближенно равно 3,14.

(33*) Константа Фейгенбаума, оно же число хаоса — константа, характеризующая скорость перехода к беспорядку систем, испытывающих удвоение периода, приближенно равно 4,67. В теории хаоса оно играет примерно ту же роль, что и число π в обычной геометрии.

ГЛАВА 9

Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете.

(Лк., 6:37)

Наши дни

Голова раскалывалась. Сознание обволакивал плотный туман, который не смогли рассеять ни контрастный утренний душ, ни пробежка, ни громыхающая в наушниках музыка. Мысли путались.

Зато сердце в кои-то веки молчало. Переживания не просачивались внутрь опутанного туманом разума, угнетая его мыслями о предательстве и чувстве вины.

Полагаю, вчера я все-таки переборщила с двенадцатью каплями отвара из сон-травы(34*). Нужно было принять обычное человеческое снотворное. А мамин запас из шкатулки оставить на черный день. Вряд ли я теперь смогу приготовить какой-нибудь отвар. Мой потенциал пропал.

Собираясь на работу, я думала о том, что так или иначе, но справилась с порывом вчера отправиться к Андрею. На самом деле, опоила себя и заснула, но зато осталась в квартире Миши на всю ночь. Справедливости ради, не знаю, к чему привела бы моя попытка в очередной раз изменить показанное будущее?! В этом Астра была права — оставалось сыграть только условленную роль.

Смешав напоследок в необходимой концентрации обезболивающий отвар(35*), я сделала несколько глотков и поспешила на улицу к ожидающему такси.

По дороге в офис туман в голове рассеялся. Мысли выстроились в деловой ряд, шестеренки рассуждений закрутились с привычной скоростью.

В приемной меня встретила взволнованная Люся:

— Ты... в смысле, вы, вернулись!

— Доброе утро.

Девушка со скоростью метеора вылетела из-за стойки регистрации и перегородила мне дорогу:

— Умоляю, не бросайте нас в этом бюрократическом болоте, Оксана Викторовна! Мы умрем. Захлебнемся в бумагах, отчетах, договорах и проверках. А что будет, когда сюда явятся приставы описывать имущество?! — девушка бесцеремонно схватила меня за лацканы пиджака, заставив невольно отклониться назад в попытке избежать прикосновения. — Они же заберут все! И даже Юра не поможет!

Я вздрогнула. Упоминание имени безвинно пострадавшего от отвара Астры мужчины всколыхнуло все переживания, так удачно спрятавшиеся сегодня с утра в тумане последствий чрезмерного приема сон-травы. Андрей справился с воздействием этой бурды, но Юра... В отличие от... Юра был человеком. Всего лишь человеком.

Каковы были шансы, что отвар, нагревающий кровь почти до состояния кипения у... в общем, у Андрея, не убил Юру в мгновение?! Впрочем, тогда я не увидела бы этого мужчину в будущем Зо. А значит, главный вопрос сегодняшнего утра заключался не в том, умер ли вчера Юра Грачев, а в том, перенес ли он ту боль, не свихнувшись?

— Это все от одиночества, — продолжала самозабвенно тараторить Люся, игнорируя мою невнимательность и уже почти привычно сглатывая букву "р" в словах. — Вся эта злость, срывы, нетерпимость к переменам... На самом деле наш шеф — очень хороший человек. Замкнутый, правда. Но, если у тебя что-то вдруг случиться, Андрей всегда выслушает и поможет. Вот, например, когда бывший начальник вышвырнул меня с работы, не заплатив не только причитающийся гонорар за заключенную сделку, но и зарплату за последний месяц, именно Андрей не позволил мне остаться на улице без квартиры и средств к существованию. И от тюрьмы тоже спас.

— Благородно, однако, — я скептически хмыкнула, аккуратно выворачиваясь из хватки рыжей девушки-секретаря и делая шаг назад. Увлекшись откровениями, Люся отпустила лацканы моего пиджака без сопротивления.

-... Я тогда риелтором работала. Андрей был моим вторым клиентом, — то ли каялась, то ли пыталась донести какую-то не совсем понятную мысль Люся. — Я искала для него помещение под детективное агентство. Мы пару вариантов перебрали всего, прежде чем Андрей увидел это место и буквально влюбился в него...

Я выразительно выгнула правую бровь. Удивительно, но Люся заметила мой жест и поспешила объяснить. Чересчур подробно, впрочем, как и всегда.

— Ну, да, влюбился — неправильное слово. Ему очень понравился вид за окном — оживленность Главного проспекта, близкая расположенность Цветочного квартала и... рассвет. Андрей сказал, что из окон в утренние часы открывается вдохновляющий вид на рассветную "столицу"...

Я вздрогнула. Слова из прошлой жизни каленым железом прошлись по воспоминаниям и чувствам, не щадя ничего.

-... И мы заключили договор, в котором я допустила ошибку. Вписала неправильную фамилию. Начальник при проверке бумаг церемониться не стал: выгнал, лишив зарплаты и гонорара. А после — подал заявление в полицию по факту подлога и мошенничества. Андрей тогда документы еще не сменил: мне представился Андреем Ионовым, а сам оставался Андреем Ивановым. И, представляете, Оксана Викторовна, он — единственный, кто в тот период не отвернулся от меня. Впрочем, там и отворачиваться-то не было особо кому...

— Людочка!

— Простите. Так вот. Андрей, когда узнал о случившемся, пригласил к себе на работу секретарем и попросил Юру замять дело. Доброй души человек! Они оба. И Андрей, и Юра! Шеф и Тане Шацкой помог в ее конфликте с Фе... В общем, неважно! Он просто к переменам привыкает долго. Вы знаете, как трудно Андрею пришлось, когда Леня к нам устроился на работу?! Шеф срывался каждый день: то Леня не то скажет, то Леня не так на клиентку посмотрит, то Леня в своем кабинете не уберется, то Леня в офис опять какие-то сувениры притащит... И каждый раз скандал. И каждый день крики. Но потом, все наладилось — и с Таней, и с Андреем, и с Юрой. Так и с вами будет, Оксана Викторовна. Только, прошу, не бросайте нас!

По конец своей пламенной речи Люся едва не плакала.

— Нам не справиться с иском. В этот раз даже Юра не поможет. Я вчера ему звонила, спрашивала. Юра сказал, что претензии клиента — это гражданское право, а не уголовное...

— Нужно рассматривать каждый конкретный случай отдельно. Однако, в общем — возмездное оказание услуг действительно регулируется гражданским кодексом, — мой ответ только сильнее расстроил Люсю.

— Но мы ведь даже услуг этой скандалистке не оказывали! А она уже собралась отсудить все имущество. Оксана Викторовна, не бросайте нас!

Девушка-секретарь упала на колени и, вцепившись в подол моей юбки, зарыдала в голос:

— Я буду отдавать вам часть своей зарплаты! Хотите?! Я знаю, у нас не такие привлекательные условия, как на вашем предыдущем месте работы, Оксана Викторовна, но... Вы нам очень нужны! Прошу. Молю!

Я растерялась. Это был один из тех редких случаев в моей жизни, когда просто невозможно было подобрать правильные слова. В виду их полного отсутствия.

— Люся, — накрыв дрожащие от накала эмоций пальцы девушки, своими руками, я заставила ее отпустить мою юбку, поставила сумку на пол и присела рядом на корточки. Насколько позволил это сделать стилет в голенище сапога. — Давай по существу?! С чего ты взяла, что я собираюсь уволиться? Я не слукавила, когда озвучила вашему шефу пару дней назад, что сменила предыдущее место работы и переехала недавно в "столицу" по личным причинам. Жених предложил мне жить вместе...

Правда умело перемешанная с ложью и приправленная простыми бытовыми и понятными уточнениями срабатывала всегда.

-... Меня устаревают ваши условия: зарплата, график, офис на Главном проспекте. Чего я действительно не понимаю, так это, почему снова должна разъяснять подобные вещи?!

— Вас вчера не было! — громко всхлипнув, обвинительно высказалась девушка. — Не предупредив никого, Оксана Викторовна, вы просто не пришли... И выключили телефон. Я подумала, вы... уволились... таким образом. Обиделись на резкость шефа и... Я уже собиралась сегодня вас искать по всей "столице"... Хотела Юру попросить о помощи...

— Я плохо себя чувствовала. Пролежала весь день в кровати. А телефон наверняка просто разрядился, — легко сжав руками в перчатках дрожащие пальцы Люси, я, повинившись, закончила, — надо было позвонить. Понимаю, я поступила безответственно вчера, но эта головная боль... Я уже хотела вызывать скорую, обезболивающие совсем не помогали.

— Не переживайте, я вчера отмазала вас перед шефом....

Моя ложь, шитая белыми нитками сработала: Люся прониклась сочувствием, забыв про слезы и истерию. Я понадеялась, что рыжая девушка-секретарь была достаточно недалекой, чтобы начать задавать уточняющие вопросы. Или чересчур впечатлительной, чтобы задуматься о несостыковках. История знакомства Люси и Андрея, поведанная только что девушкой, вселяла в меня эту надежду. Которой, впрочем, не суждено было найти подтверждения или опровержения, так как в приемной детективного агентства появились новые действующие лица.

— Леня, аккуратнее, — вслед за мужскими шагами, переступившими порог, прошипел женский голос. — Я этот цветок едва-едва с того света вытащила. И не позволю его больше калечить!

— Он уже пару лет, как преспокойно себе воняет на этом, — фыркнул собеседник. — Вау, девушки! Вы что-то потеряли?

— Привет, Леня, — вскочила с пола Люся. Вслед за ней, подхватив сумку, поднялась и я. — Как вчера прошло обследование мест преступления?

Я расправила руками складки на юбке и повернулась поприветствовать коллег — Леонида и Татьяну.

— Доброе утро.

— Весьма-весьма, — рыкнул в ответ мужчина, растянув губы в обольстительной улыбке.

— Для кого как, — сухо прокомментировала женщина, смерив сначала меня, после Леонида уничижительным взглядом. Отвернувшись, Татьяна с непривычной нежностью погладила листья стоявшего возле нее куста жасмина, кончиками пальцев дотронулась до цветков, успокаиваясь. А мне наоборот захотелось вспомнить приемы самообороны и хорошенько врезать женщине. Рассудок помог сдержаться.

— Так чего вы искали? — источая всеми фибрами обаяние, вновь обратился к нам Леонид. — Или у нас появилась новая традиция — встречать посетителей на коленях?!

— Леня — это невежливо! — тут же вскинулась Люся.

— И оскорбительно, — сухо прокомментировала Татьяна.

— А еще нарушает несколько статей конституции РФ о правах и свободах человека и гражданина.

— Все-все-все! — мужчина поднял руки ладонями вперед и заливисто расхохотался, — барышни — без наездов! Эта была всего лишь шутка.

— Неудачная и несмешная, — на этот раз высказалась только я.

— Оксана Викторовна, а вы, значит, в юморе неплохо разбираетесь? Не думал, что это возможно с вашей профессией.

— Моя профессия сможет вас удивить, Леонид... — я вопросительно посмотрела на Люсю, но первой ответила Татьяна:

— Ростиславович.

— Леонид Ростиславович, — я понадеялась, что моя улыбка сейчас была идеальной копией улыбки Джоконды: вежливая, но ничего не обещающая. Однако мужчина, видимо в силу привычки, трактовал ее по-своему:

— Так научите меня! Скажем, сегодня в семь в... "Вечерней звезде"?

— Леонид Ростиславович, вы ведь помните, что у меня есть жених?

— Я искренне надеюсь, что это ненадолго, Оксана Викторовна!

Я подумала о том, что сейчас, кажется, нашла объяснение, почему большинство женщин сходило с ума по таким мужчинам, как Леонид и Гоша. Даже если они сразу расставляли все точки над "i" — ничего кроме секса, пары ужинов и нескольких совместных завтраков. Их обаяние затягивало, как черная дыра; их улыбки пьянили, как игристое вино; их слова преображали тебя лучше самого дорогого и умелого косметолога. Самооценка женщины плясала, ее уверенность парила высоко в облаках, разум отключался под давлением настойчивого сердца.

Как жаль, что мне всегда нравились другие — сложные, многогранные, с внутренним надломом — кто-то вроде Сэма или...

— У меня есть жених! — соблазниться было так просто, поэтому я несколько раз повторила эту фразу про себя, а в последний — вслух. Но, кажется, Леню это не убедило.

— Обследование мест преступлений — ничего не дало! — разрушила атмосферу Татьяна, отпустив цветок, сделала шаг вперед и ревностно положила руку на плечо Леонида. Смотрелись они вдвоем весьма забавно — среднего роста женщина-хиппи и высокий испанский-ловелас. — Совершенно бесполезное занятие. Убили вчера на него весь вечер.

Леня промолчал. Рука женщины у него на плече была мужчиной полностью проигнорирована — даже сбросить ее не попытался.

— Люся, — я обратилась к рыжей коллеге, — принеси мне, наконец-то, все бумаги по вашей скандалистке. Хочу сегодня изучить. И архивные дела, которые я не успела разобрать.

В свой кабинет я ушла, чувствуя у себя на затылке три диаметрально разных взгляда. В глазах одной пылала надежда, другой — ненависть, третьего — охотничьей азарт нацелившегося на добычу хищника.

Люся появилась в моем кабинете через десять минут. В руках она несла приличную стопку бумаг.

— Вот, — положив на стол первую папку, прокомментировала девушка. — Здесь все по скандалистке. А здесь, — еще десяток, — архивные дела, которые вы пока не смотрели. А тут, — сверху на перекочевавшую из рук секретаря на мой рабочий стол стопку легли белый исписанный вручную альбомный лист и несколько скрепленных между собой распечаток, — наш типовой договор и данные по новому клиенту, обратившемуся вчера. Я пока не заполняла договор. Подумала, раз у нас теперь есть юрист — это ведь его обязанность, да?! И, может, стоит наш договор также перепроверить?! Вдруг в нем, как и в архивных делах есть ошибки?

— Правильно подумала. Я займусь.

— Оксана, — у выхода Люся задержалась и спросила, — хочешь вместе пообедать? Можно куда-нибудь сходить? Или заказать доставку?

— Людмила, — я оторвала взгляд от бумаг и смерила девушку предельно серьезным и в меру холодным взглядом. — Давайте соблюдать субординацию. На рабочем месте я приемлю только рабочие отношения. И простите меня, если своим поведением и излишней откровенностью сегодня утром в приемной, я заставила вас усомниться в этом.

— Конечно, Оксана Викторовна, — рыжая коллега опустила голову. Плечи девушки поникли. Кажется, Люся обиделась. — И вы меня простите.

Первым делом я открыла папку с материалами по скандалистке и припомнила все, что рассказала мне о ней Люся.

В агентство обратилась некая женщина за помощью для своей дочери.

Допустим.

Ни с кем, кроме шефа — Андрея, женщина не разговаривала, так что все подробности той беседы можно было выяснить напрямую только у него.

Достаточно странно, но вполне объяснимо.

По словам Люси, Андрей отказал женщине в помощи и выставил ее вон. А после, когда получил бумагу с претензией, велел выбросить "писульку" в шредер.

Чуть более странно, но также объяснимо. С натяжкой.

Люся "писульку" сохранила — это был единственный лист бумаги в папке с личным делом.

Позже женщина снова появилась в офисе и устроила истерику с ультиматумом и угрозами.

Предсказуемо, если несостоявшаяся заказчица была расстроена или совсем в отчаянии.

Однако до суда дело не дошло. Или пока не дошло. Уведомлений, повесток или извещений не было. Люся переживала понапрасну. Скандалистка — я слабо улыбнулась, поймав себя на мысли, что вслед за рыжеволосой девушкой-секретарем начала называть проблемную женщину также, — либо еще собирала бумаги для доказательной базы, либо уже опомнилась и поняла, что ее претензии, мягко говоря, не обоснованы.

Взяв в руки порядком помятый лист бумаги с письмом, я вчиталась в строчки, пытаясь за буквами отыскать причину конфликта.

"Руководителю детективного агентства Ионову А.А.... от Лаврентьевой Д.Л...."

Лаврентьева?! Шутка? Совпадение?

"... 24 января я, Лаврентьева Дана Львовна, обратилась в ваше детективное агентство по совету знакомой. Моя дочь — Лаврентьева Алина Станиславовна, находящаяся в тяжелом состоянии посттравматическом стрессового расстройства после произошедшей с ней трагедии, нуждалась в оказании помощи, которую я понадеялась получить в рамках предоставляемых вами услуг.

В мой первый визит в детективное агентство меня принял руководитель вашего агентства — Ионов Андрей Абрахамович. Выслушав мою историю Андрей Абрахамович в грубой форме указал мне на дверь, оскорбительно высказался о состоянии моей дочери, ее личности и выразил свое пренебрежительное отношение к проблемам моей семьи. Когда я не пожелала уходить, настаивая на своих правах в получении услуги, которую детективное агентство могло мне оказать, Андрей Абрахамович высказался дословно: "Место моей дочери в психушке! Пусть там и остается до конца своих дней!", после чего, крепко схватив меня за руку, вытолкнул из своего кабинета..."

Ниже Дана Львовна требовала исполнения обязательств, которые детективное агентство могло выполнить, извинений за хамское поведение от Андрея и моральную компенсацию за оскорбления ее дочери. Впрочем, от денежных выплат Дана Львовна готова была отказаться, в случае если детективное агентство незамедлительно заключит с ней договор на оказание помощи ее дочери и в кратчайшие сроки выполнит условия договора.

Отбросив папку и листок с письмом на стол, я витиевато выругалась.

И Леня еще думал, что в моей профессии нет места юмору?!

Полчаса ушло на то, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию.

Наконец, определившись, я открыла вкладку электронной почты и начала печатать:

"Здравствуйте, Лаврентьева Дана Львовна! Я ознакомилась с материалами вашего письма-претензии от 10 февраля. От лица детективного агентства я готова принести вам извинения за неподобающее поведение на встрече Ионова А.А., оскорбления в ваш адрес и адрес вашей дочери. Высказывания, описанные вами неприемлемы, нарушают философию нашей компании. Мы готовы к переговорам и мирному урегулированию конфликта.

С уважением, штатный юрист детективного агентства

Циммер Оксана Викторовна".

Работа снова не клеилась. Перебирая страницы архивных дел, вчитываясь в отчеты и акты, я с трудом могла разобрать суть того, о чем в них сообщалось.

Алина Лаврентьева. Я не слышала о ней почти семь лет. Кажется, университет девушка так и не закончила. По крайней мере, во втором семестре третьего курса и на четвертом мы уже с ней не сталкивались.

Алина попала в психушку? С посттравматическим расстройством?

Я запрещала себе додумывать эту мысль до конца. Осознание того, что и в этом могла быть моя вина, грозило потопить и без того, расшатанную нервную систему.

— Вот видишь, — в моем кабинете как видение материализовалась Астра. Что там с моей психикой?! Кажется, только что случился "обвал", и я начала галлюцинировать, — все прошло, как по маслу!

Девушка легкой танцующей походкой прошла к дивану и, расправив складки оранжевого сарафана с узором из голубых птиц и желтых цветов, присела, закинув ногу на ногу. В который раз босиком.

— Если исключить воздействие на Юру Грачева, употребившего по случайности твое варево, — спокойно прокомментировала я. Стоило ли нервничать, находясь уже за гранью сумасшествия? Полагаю, я не удивилась бы сейчас, если вдруг у Астры выросли бы две головы. Или она материализовала в руках волшебную палочку и оживила птиц на своем платье. А потом засыпала бы мой кабинет блестками.

— Червяк — вынужденная жертва, — с прежней улыбкой, обозначила свою позицию Астра. — Подумаешь?! Одним больше, одним меньше. Тем более с ним был Андрей. Серьезно, я не понимаю, чем ты не довольна. Факт, что Андрей не убивал мальчиков, подтвердился. Факт, что он вообще никого не убивал — тоже подтвердился. Юра Грачев глотнул виски с отваром?! Так Андрей его вылечит... Ну, уже вылечил. Или ты запамятовала, что Андрей умеет лечить? Не для шапки только голова на плечах.

— Как остроумно...

— Оксана Викторовна, — приоткрыв дверь, ко мне в кабинет заглянула Люся. Неуверенно обведя помещение взглядом, девушка-секретарь будто посмотрела сквозь сидящую Астру на пустой диван, после чего сухо добавила, — ребята сегодня весь день в офисе. Шеф тоже. Он звонил, сказал скоро подъедет. Будут разбираться с рабочими делами. Так что, для обеда можете выбрать любое удобное время.

— Хорошая она, — вслух прокомментировала Астра. И я с удивлением отметила, что Люся ее слов не услышала. — Жаль, что у нее все так сложится...

— Спасибо, Люся.

Уже собираясь снова исчезнуть в коридоре, закрыв за собой дверь, рыжая девушка-секретарь напоследок снова обвела мой кабинет взглядом, снова как на пустое место посмотрела на диван, на котором сидела Астра, и еще более неуверенно спросила: — Вы сейчас с кем-то говорили?

— По телефону. Люся, я говорила по телефону.

Рыжеволосая девушка-секретарь красноречиво взглянула на край стола с лежащим на нем смартфоном, экран которого потух — явно в ближайшее пять минут я не брала его в руки, и ничего не сказав, удалилась.

Может, факт моего помешательства связан с двенадцатью каплями отвара из сон-травы накануне? Это объяснило бы слуховые галлюцинации, визуальные... Даже всплывшую спустя годы фамилию Лаврентьевых. На фоне стресса, нервного истощения, личных переживаний, я придумала еще и историю с Алиной и Даной Лаврентьевыми. Богатая фантазия, что с нее взять.

— Ты сегодня удивительно спокойна, — заметила со своей обаятельной, до скрипа на зубах от количества сладости, улыбкой Астра. — Где уже набившие оскомину: "Кто ты такая?" "Что тебе от меня нужно?" "Каков твой интерес?" Где направленный в мою сторону стилет и готовность атаковать?

— Я просто сошла с ума, — откинувшись на спинку кресла, я вытянула руки, сняла перчатки и закрыла глаза. — Правда, не могу понять, когда именно. Вчера, позавчера, когда решила тебе поверить или когда пошла к Феликсу с вопросом о погибших мальчиках. Или когда обратилась в...

— Репродуктивный центр, а потом перестала принимать руту?! Может быть. А что подсказывает интуиция?

Я прислушалась к внутреннему голосу, отодвигая на задний план эмоции и лишние мысли. Все оказалось просто — на том, рациональном плане, где не было места переживаниям:

— Я должна быть здесь и сейчас, — я сделала глубокий вдох, открыла глаза и посмотрела в упор на Астру. — Должна делать то, что делаю.

— Вот и следуй этому плану. Вдохни, выдохни. Впереди тяжелая схватка и еще так много препятствий, что время задуматься о собственной вменяемости еще будет. Тебе потребуется весь твой рационализм. А я помогу.

— Если я спрошу в который раз: "Почему?", ты ответишь?

— А ты упорная, — заливисто расхохоталась Астра, невольно заставив и меня улыбнуться. — Или упрямая. Я ведь говорила — я тоже вижу и знаю будущее. Провидица, как и ты.

— Ведающая?

— Была когда-то ей. Лет эдак тысячу тому назад.

— Что? Сколько?

— Ну, может, чуть больше. Я уже не помню, — Астра на мгновение посерьезнела: ее лицо потеряло юношеское обаяние, в глазах появилась задумчивость и тоска. Блондинка будто повзрослела в одночасье, превратившись из шестнадцатилетней девчонки в женщину, умудренную десятилетиями опыта. — При жизни я точно была ведающей, как и ты, видела и предсказывала будущее. Но, кажется, этого не оценили. Раз я сейчас здесь, а мое тело вот уже как тысячелетие гниет в могиле.

— Ты — призрак?

— Призраков не существует, Ксана! Ты что?! — Астра снова стала девчонкой — райским цветком, источающим обаяние, как аромат по весне в солнечный день.

— Значит, ты... — я усиленно пыталась вспомнить строки Учения о Силе. На самом деле, не знаю почему. Ведь Учение о Силе было так же правдиво, как и тот рисунок с проекциями геометрической фигуры(36*). Нет, оно, конечно, отражало суть. Но одностороннюю. — Фантом? Сущность? Душа?

— Последнее ближе к истине, — серьезно подтвердила Астра. — Я предпочитаю так думать. Хотя на бестелесную сущность также не обижаюсь. Я — единственная в своем роде, душа с привилегиями в виде личных способностей ведающей.

— Как это возможно? — вцепившись пальцами в край стола, я подалась вперед. Интуиция шептала — на этот раз Астра полностью правдива. Тогда почему не призналась сразу?! Почему тянула и увиливала? — Разве после смерти сущность ведающей не сливается с Силой?

— В целом, так и есть. Не то, чтобы за тысячу лет я смогла досконально изучить законы нашего мира и бытия. Но кое в чем разобралась. Я — исключение из правил. Моя смерть, скорее всего, была насильственной, связанной с неким обращением, или отваром. Точнее не могу сказать, не помню.

— Поэтому тебя никто не видит и не слышит?

— В целом, да. Люди не в состоянии определить мое присутствие рядом.

— А ведающие? — я вспомнила все моменты, когда Астра оказывалась рядом.

Удивительным образом девушка подгадывала время, когда вокруг никого не было. Кроме, разве что, сегодняшнего дня и нашей первой встречи. Тогда, четыре года назад, блондинка появилась — правда, я смутно помню как, в момент ссоры с Андреем. И он ее, кажется, видел. А Люся сейчас — нет. Выводы можно было сделать неоднозначные.

— Не все и не всегда, — категоричность, с которой Астра ответила на этот вопрос и выражение ее лица, подсказали, что развивать тему она не собиралась. С большим энтузиазмом блондинка готова была рассказывать о своей смерти, способностях или философии мироздания.

— А что насчет прикосновений? Прежде несколько раз ты хватала меня за руку, предплечье, и это было... обычно?! Как будто кто-то из людей схватила меня за руку или предплечье. А вчера? Клянусь Силой, я видела твою руку на своей кисте, но не ощущала физического контакта!

— Не клянись тем, чего у тебя уже нет!

— Откуда? — вырвалось непроизвольно.

-... Все зависит от того, до какой поверхности я дотрагиваюсь, — продолжила Астра, проигнорировав мой вопрос и все, что он под собой подразумевал. Уверена, она поняла, что я хотела узнать, но также как и с возможностью ведающих ее видеть, не пожелала заострять на этом внимание. — У меня нет физического тела. С научной точки зрения, я — чистая энергия. Но с привилегиями, помнишь?! Концентрируясь, я могу двигать предметы, прикасаться к кому-либо, что-нибудь поднимать, например. Сила помогает. Если я дотрагиваюсь до человека через одежду — разницы нет. Как во всех предыдущих случаях. Но если я прикасаюсь к оголенному участку тела, коже — возникает обман восприятия. Не срабатывают рефлексы осязания: ни температуры, ни влажности, ни трения кожи об кожу. Меня ведь физически нет. С одной стороны — это очень смущает, с другой — есть свои преимущества. Без концентрации и обращения к Силе я могу телепортироваться, проходить через стены, закрытые двери и даже живых людей. Я не чувствую холода или жары, дискомфорта от ветряной погоды или проливного дождя. Мне не нужно спать, есть, ходить в туалет, например. Я не постарею и не умру.

— Ты несколько раз упомянула Силу и обращения к ней. Помимо личных способностей, у тебя сохранился потенциал?

— Не в том понимании, как трактуют ведающие, — обтекаемо ответила Астра и снова поставила жирную точку. И этот аспект блондинка не собиралась обсуждать со мной дальше. Пояснила только, напоследок: — Обращения, доступные живым ведающим, мне более не посильны.

— Я точно сошла с ума, — выдохнула я под конец.

— Ой, а то ты не знаешь, что в мире есть куда более сложные вещи и... личности! — отмахнулась Астра с пренебрежением. — Расскажи лучше, что планируешь делать дальше? Андрей не убийца — та-да-а-ам! Кто в числе других подозреваемых?

— Дело ведь не в долге за спасенную жизнь? — внимательно вглядываясь в глубину ореховых глаз, я пыталась найти ответ, прочесть собеседницу. Но Астре со своим тысячелетним, как оказалось, опытом было далеко до открытой книги. — Зачем тебе нужно, чтобы я искала убийцу мальчиков? Находилась здесь в "столице"?

— Как насчет того, чтобы для начала разобраться с университетской однокурсницей? Алиной?!

— А причем здесь она?

— А тебя чувство вины уже не гложет? Шесть лет назад легко было убедить себя, что девчонка просто уехала, перевелась, чтобы забыть случившееся. А сейчас? Когда, ты знаешь, что она, возможно, в психушке и виновата, возможно, в этом ты? Ну, или ты и Андрей... Но он ведь уже открестилась от ее проблем... Кстати, — лоб Астры прорезали две вертикальные морщины. На секунду блондинка о чем-то задумалась, после чего уверенно выдала: — Он скоро придет. Не хочешь узнать, как вчера все прошло и чем закончилось?

Улыбнувшись напоследок обольстительно и так сладко, что у меня на языке появился привкус десятка килограмм карамели, Астра, не скрываясь, растаяла в воздухе, как туман или видение.

А за дверью послышался звук шагов и голос, от которого у меня внутри все снова оборвалось.

Разговор с Астрой заставил меня мобилизоваться. А часть открывшейся правды из объяснений блондинки — успокоиться и сложить в своей голове некую картинку из мозаики.

Призрак ведающей или точнее ее душа с личными способностями видеть будущее? Действительно, в этом мире мне уже встречались вещи и личности куда страннее и необычнее. Однако сам факт существования Астры все равно заставлял некоторым образом переосмысливать отношение к мироустройству.

После смерти была жизнь. Хоть и странная. Вот только, почему из таких, как Астра, была только Астра? Почему улицы до сих пор не заполонили десятки душ умерших — людей или ведающих? Знала ли сама Астра ответ на этот вопрос? Ведь что-то должно было быть за ее нежеланием разъяснить подробнее дилемму собственной видимости?

И заминка про Силу и обращения? Оговорки про ее использование?

Определенно, блондинке не стоило пока доверять целиком и полностью. И хотя Астра еще ни словом, ни делом меня не подвела, не я изобрела и начала практиковать метод полуправды.

Закопавшись в своих мыслях, я вышла в приемную, когда уже все члены команды детективного агентства исчезли в кабинете начальника. Даже Люся, непредусмотрительно забыв плотно прикрыть за собой дверь.

В образовавшуюся щелку было все прекрасно слышно, но не видно — ни меня, ни развивающегося в кабинете действия.

— Люся, — явно только начал Андрей суровым голосом. Я живо представила, как в ответ рыжеволосая девушка-секретарь вздрогнула. — Из чего вчера ты приготовила мне кофе в конце рабочего дня?

— Э-э-э... в смысле?

— В прямом.

— Вода, молоко, молотый кофе.

— Что-то еще в нем было?

— Андрей, ты сейчас о чем вообще? — не выдержала первой Татьяна.

— Люся, что ты добавила в кофе? — начисто проигнорировал ее Андрей.

— Ничего, клянусь, — распереживалась рыжеволосая девушка-секретарь с ореховыми глазами и уже привычно зачастила, снова забыв о контроле своего произношения и сглатывая "р" в словах на французский манер, — я ничего не добавляла. Просто сварила кофе, который вы всегда пьете. А потом пришел Ромчик с первого этажа и попросил помочь ему. Он испортила свой комп, а тут некстати заявился его начальник и затребовал отчеты по продажам. Ромчик попросил его жесткий диск подключить к нашему компу и распечатать все бумаги. Я и отвлеклась на десять минут. И только поэтому принесла холодный кофе...

— Люся! — сурово прикрикнул на нее Андрей, заставляя девушку замолчать. — Я не спрашиваю, почему кофе был холодный, я спрашиваю что, ты в него добавляла. Может какую-нибудь успокоительную хрень? Или отвар из запасов Тани?

— Андрей! — и снова в разговор включилась Татьяна. — Как она могла это сделать?! Все отвары хранятся у меня в сейфе. У Люси нет к ним доступа. Без твоего ведома я ей ничего бы не дала. Что происходит? Что за допрос?

— Допустим, — чуть умерил свой пыл мужчина. Я даже удивилась. Раньше Андрей с трудом мог себя контролировать и так легко не переключался с крика и на более спокойный тон. — Юра вчера в офисе появлялся?

— Забегал, вообще-то, — ответила Люся. — Во второй половине дня. Сказал, что был неподалеку, просил несколько документов распечатать, чтобы он мог к себе не возвращаться.

— Кофе ему делала?

— Д-д-да...

— Люся, — подозрительно уточнил Андрей, — а ты случайно марку кофе не меняла?

— Андрей, брось! — включился в беседу и Леонид. Его рычащий голос выражал абсолютное недоумение происходящим. — Чего ты привязался к кофе? Я тоже вчера его пил. И Таня вместе со мной. Оба — живы, здоровы. Да и ты вроде сам не умираешь.

Андрей рассмеялся. Только как-то зло и неправильно. Меня от его смеха ощутимо передернуло.

— Ладно, а что-нибудь странное происходило? — мужчина снова переключился на суровый тон. И снова я живо представила, как Люся вздрогнула, смутилась и даже, наверное, покраснела, опустив взгляд в пол. — В промежутке между тем, как ты приготовила кофе и принесла его мне в кабинет? Может, ты выходила, отворачивалась, отвлекалась, упускала чашку или джезву из вида?

— Ты с ума сошел?! — почти в унисон заявили Татьяна и Леонид.

— Нет. Ничего такого, клянусь, — затараторила Люся, хныча. — Я приготовила кофе, поставила его в чашке на край стола, рядом с бутылкой виски... Ну, той, которую отобрала... Потом пришел Ромчик с жестким диском. Я попыталась его самостоятельно подключить. Ничего не получилось. Ко мне присоединился Ромчик. Вместе мы справились. Я распечатала ему отчеты, после чего Ромчик ушел. А я отнесла тебе кофе.

— И ничего странного? Необычного?

— Ну, может только, что крышку от виски пришлось поднимать... Я, видимо, плохо ее закрутила, а Ромчик задел каким-то образом. Вот крышка и отлетела на пол.

— Завинченная крышка от виски? — со скепсисом уточнила Татьяна. — У нас в офисе что-то распыляют?!

— А я давно говорил, что едкий запах этого гребаного куста в горшке оказывает влияние на мозг, — едко вставил свои пять копеек Леонид.

— Жасмин тут не причем! — тут же вскинулась Татьяна. А у меня снова зачесались руки от обуреваемых чувств. Женщина говорила о цветке, моем цветке, как о своем любимом питомце.

— Значит, в виски, — не обращая внимания на обмен любезностями между подчиненными, задумчиво прокомментировал Андрей. Я представила, как в эту минуту он пустым взглядом посмотрел на свою коллекцию оружия, книги в стеллажах и даже возможно повернулся лицом к картине. О чем мужчина думал и что для себя понял, я не взялась судить. Как Сэм, или теперь еще Астра, Андрей оставался для меня загадкой. Только не в силу своего возраста и опыта, а из-за абсолютной непредсказуемости, нелогичности и вспыльчивости.

Андрей выяснил, что Ромчик, как его представила Люся, работал в этом же здании на первом этаже в офисе интернет-магазина комиксов. Парню было двадцать лет. Увлекался Ромчик вымышленными супергероями и самой Люсей. О ведающих он ничего не знал и никаким образом с ними не соприкасался.

Эта часть разговора оказалась мне не интересна, потому я не стала особо вслушиваться в подробности характера Ромчика, его несмелых ухаживаний за Люсей и нелепых попыток пригласить девушку на свидание. Поняла только, что сама Люся считала Ромчика другом и держала в отношениях с ним дистанцию.

— Чем вчера закончились попытки обратиться к эху событий на местах, где нашли тела мальчиков? Есть результат? — перешел к обсуждению расследования Андрей, когда я уже собиралась вернуться в свой кабинет. Не знаю, почему осталась. В целом — содержание этой части беседы я могла предсказать на основе уже полученных сведений.

— Мы раз двадцать пробовали призвать эхо, — вязала слово Татьяна, — сначала в Центральном парке, потом в подворотне рядом с городской свалкой. Ничего. Сила не откликнулась.

— Как?! — ахнула Люся.

— Потом полночи искали в своих записях, чтобы это могло значить, — перехватил инициативу Леонид. — И тоже — ничего. И мы задались вопросом: "Как?".

— Прецедентов, когда обращение к эху не срабатывало, не было, — и снова Татьяна. — Но, делайте скидку на то, что мы с Леней не принадлежим ни к какому роду ведающих. Источники получения такого рода знаний у нас ограничены.

— Эй, — вклинился Леонид. По голосу я не смогла определить, серьезен он или нет, — я бы попросил не списывать со счетов молодой, но очень перспективный род Маковых!

— Твой род состоит из тебя, твоих родителей и твоих шестерых братьев и сестер.

— Нам бы только парочку поколений продержаться и лишними миллионами обзавестись — и мы составим конкуренцию в "столице" Азарковским или Комаровым.

— Вот с твоими внуками и поговорим, — отчеканила Татьяна, — лет через пятьдесят.

— А с растениями связаться не пробовали? Получить какую-нибудь информацию от них? — снова задал вопрос Андрей. Я напряглась.

— После смерти Долгова прошло слишком много времени, — грустно ответила Татьяна. — Деревья и кусты в Центральном парке все позабыли. А травы на тот период еще не было.

— Облом! — подвел итог Леонид.

— Росток мать-и-мачехи обыкновенной в тупике рядом с городской свалкой тоже ничего нового вчера не сообщил, — серьезно продолжила женщина. — Мальчика убили в полночь, при этом никаких всплесков Силы в тот момент он не почувствовал. А увидеть малыш ничего не смог: слишком далеко от места проклюнулся.

— Наш единственный свидетель — юный сорняк! — подвел итог Леонид. — Конечно, это больше, чем есть сейчас у следствия, но чуваки, почему я тогда чувствую себя заключенным белой комнаты с мягкими стенами?!

— У экспертов Юры тоже нет полезной информации, — продолжил Андрей, не обращая внимания на колкости и сарказм подчиненного, — мальчиков убила естественная остановка сердца. В тканях, смывах, мазках и прочем нет ни ядов, ни токсинов, ни инфекций. Сигиллы, по словам экспертов, ребята нанесли себе перед смертью сами.

В кабинете повисло молчание. Никто не решился вслух резюмировать: "Тупик!".

— Спорим, эти убийства, сто пудов — дело рук ведающих? — наконец, высказался Леонид.

— И Юра придерживается этого мнения, — прокомментировал Андрей.

— Факты говорят об обратном, — со скепсисом не согласилась с мужчинами Татьяна.

— Я думаю, — робко вставила свои "пять копеек" Люся, — эти смерти — наш профиль. Кем бы они ни были совершены.

— Да, — разделил ее мнение Андрей, — и поэтому мы пока не отказываемся от дел. Но раз обращения не сработали, будем действовать по-человечески: найдем еще свидетелей, помимо юного сорняка из подворотни, опросим еще раз семьи и друзей ребят. Что-то, что могли упустить следователи, должно всплыть.

— Например, по какой причине убийца выбрал этих мальчиков из множества всех тринадцатилетних столицы?! — подхватила мысль начальника Татьяна.

— Верно. Юра, кстати, предложил еще обратиться за помощью. Ему коллега посоветовал специалиста. По профессии она — патологоанатом, в свободное время увлекающийся темой сектантства и оккультизма.

— Она? — оживился Леонид. — Симпатичная? Молодая? Не замужем?

— Сектантство? Оккультизм? — совсем иные вопросы интересовали Татьяну. — Мы какой рабочей версии придерживаемся? Что мальчиков убили ведающие? Тогда зачем нам консультация этого специалиста?! Или, что виновные — некие люди-шарлатаны?

— Мы рассматриваем все возможные версии, — спокойно парировал Андрей. — И я не знаю: симпатичная она или нет. Мы не встречались лично. Зовут женщину Зоей, живет она в другой городе, работает в патологоанатомическом отделении местной больницы. Завтра Зоя будет нас ждать вечером в городском "столичном" морге. Надеюсь, ни у кого нет других планов?

— Вечер пятницы — в городском морге. Блеск! — и снова я не поняла, серьезен Леонид или нет.

— Мы будем, — подвела общий итог Татьяна.

Следующим вопросом на повестке дня команды детективного агентства встал новый клиент, обратившийся вчера. Его историю повествовала Татьяна.

Перипетия незнакомого мужчины, жена которого вдруг заговорила во сне о своей прошлой жизни, я пропустила мимо ушей, справедливо рассудив, что и без меня Татьяна с Леонидом справятся с легкой задачей. Отмену обращения об абсолютном восстановлении памяти можно было произвести чуть ли не быстрее, чем само это обращение. Да и в качестве ведающей я была куда бесполезнее, чем та же Татьяна. Даже во времена наличия потенциала.

Когда я поняла, что за дверью не планируют более возвращаться к темам вчерашнего кофе, виски, Ромчика и убийствам мальчиков, спокойно удалилась к себе в кабинет. Оставив свое присутствие на утренней летучке инкогнито.

К полудню заседание у начальства так и не закончилось. Чиркнув Люсе записку об уходе, я поспешила на обеденный перерыв в "Астрэйю"

Сегодня меня обслуживала официантка-брюнетка. Еще по разговору с Сэмом, я помнила, звали девушку Боженой. Это же имя было написано на приколотой к ее рубашке табличке.

— Добрый день и добро пожаловать в "Астрэйю", — у девушки был приятный мягкий голос, точеная фигура с тонкой талией и хрупкими плечиками, мелкие явно врожденные кудряшки, так точно называемые в моем детстве взрывом на макаронной фабрике, и очень умные светло-карие глаза. — Что желаете?

Ее лицо казалось мне знакомым: будто я уже видела Божену где-то. Однако припомнить обстоятельства личной встречи не могла, списывая все на игру подсознания. Наверное, я приметила официантку-брюнетку еще в вечер приезда в "столицу" к Сэму за консультацией. Правда, интуицию это объяснение не устраивало, и она заставляла периодически неприлично упорно пялиться: вглядываться в черты лица Божены в поисках ответа на свой вопрос.

— Ромашковый чай в чайнике, две чашки и два чизкейка с черной смородиной.

Божена держалась куда дружелюбнее своей коллеги. То ли потому что делить нам с ней было нечего, то ли потому что была уверена в себе куда больше девочки-сироты Алевтины.

Сэм говорил, она — ведающая. Судя по некоторой отстраненности, явному наличию ума в глазах, доле превосходства, которая заставляла девушку ходить с высоко поднятой головой и прямой спиной, Божена принадлежала к одному из родов ведающих и воспитана была в лучших традициях нашего сообщества. Людей девушка не то чтобы презирала, но относилась к ним с некой долей снисходительности, которой добивалась безукоризненным поведением и показательно радушной улыбкой. Как сказал мне однажды отец одного рода ведающих "столицы": "Червяки обманчиво принимают культуру нашего воспитания за должное к себе уважение. И только потому они заслуживают его куда меньше, чем даже получают".

Записав мелким убористым почерком мой заказ, каюсь, что специально подглядела в ее блокнот, девушка пообещала собрать все за пять минут и легкой порхающей походкой удалилась на кухню.

Почему она работала официанткой?

Общепризнанные роды ведающих не бедствовали. Кто-то вел семейный бизнес, кто-то наращивал капитал нелегально. Самые знаменитые из ведающих, самые сильные и самые потомственные почивали на миллионах. Однако и достаточно бедный род ведающих также мог прокормить всех своих членов до третьего колена, реши они вдруг на протяжении жизни никогда не работать.

Выгоняли из рода редко. Уходили самостоятельно — почти никогда. Род обеспечивал поддержку всех своих членов, служил гарантом безопасной жизни. Покинуть род считалось бесчестием и позором. Присоединиться — великой удачей и благословением. Хотя я всегда задавалась вопросом, каким же, в таком случае, образом появлялись ведающие вроде меня, Зо, Татьяны, Леонида?

Зал "Астрэйи" был полон людей. Гости кофейни обедали, громко переговаривались, улыбались, создавая вокруг себя уютную домашнюю атмосферу. Между столиками танцуя под музыку аудиосистемы, кружила Алевтина. Буквально через минуту к ней присоединилась Божена.

— Официантка вела себя некорректно? — через обещанные пять минут готовый заказ передо мной на столик поставил мужчина с обложки — Сэм. — Ты смотришь на нее, не мигая, вот уже минуты три к ряду. То ли мечтаешь раздеть и досмотреть, то ли убить?!

Мужчина занял место напротив, разлил чай по чашкам и с удовольствием взял одну порцию чизкейка себе.

— Как она попала к тебе на работу Сэм? — сделав глоток, я, наконец, отвела взгляд и посмотрела на старого доброго лучшего друга. — Я имею в виду — ведающая, явно воспитанная в традициях сообщества, не бедная, манерная, умная — и вдруг официантка?

— Привыкла знать все обо всех, Ксана? — улыбнулся мужчина. — А я думал, что в ближайшие дни ты занята дилеммой — убивал Андрей мальчиков или нет?!

— Не убивал, — отчеканила я, заметив, как Сэм после моих слов облегченно выдохнул и расслабился. Честно говоря, я и сама уже немного подустала от размусоливания этой темы то тут, то там. В конце концов, немало моих нервных клеток ушло на самое полное разъяснение вопроса, и сейчас я почти искренне думала, что если бы Андрей и в самом деле начал резать младенцев, стало бы куда проще. — Но я так и не поняла, какие изменения ты в нем заметил?!

— Что говорит сам Андрей?

— Последний наш диалог закончился непримиримым противоречием: "Ты — эгоцентричный придурок! Не забывай, у меня есть стилет!" "А ты — эгоистичная тварь, помни у меня — "раскаленное пламя"!"

— По крайней мере, главное ты узнала, — изысканно орудуя столовыми приборами, ровно парировал Сэм. — Что собираешься делать дальше? Уедешь из "столицы"? Вернешься к жениху и юридической практике?

— Пока не решила. Всплыло еще кое-что. История одной девушки из моего прошлого. Не думаю, что смогу успокоиться, пока не выясню подробности. И Феликс... помню, ты говорил, что нужно сбить главу сообщества ведающих со следа. Но я пока не знаю как. Правда, если...

— Что-то придумала?

— Почти все наши старые расследования грамотно подчищены. Андрей раньше регулярно пользовался услугами одного человека, Помощника, — сделав еще пару глотков чая, я продолжила мысль, — значит, Феликс начнет копаться в убийствах мальчиков. Было у меня одно падение...

— Ты все-таки решила заняться расследованием? — старый добрый лучший друг справился с чизкейком и, откинувшись на спинку дивана, сложил руки на груди. Пальцы его машинально начали крутить обручальное кольцо.

— Пока я наблюдаю со стороны. В команде Андрея хватает специалистов.

— Думаешь, они справятся?

— Сэм... — я не нашлась с ответом.

Татьяну и Леонида я толком не знала, а по собранным фактам и интуитивным догадкам не бралась судить, в состоянии ли они справиться с расследованием. Работали ребята явно не первый год, командой были слаженной и организованной. Однако с подобными случаями, кажется, до сих пор не сталкивались. Не то, чтобы я сама являлась в этом деле экспертом.

Позиция Андрея и вовсе вызывала у меня недоумение. Почему он не раскрыл полную информацию своим подчиненным? Значения сигилл на телах мальчиков, например? Или правду о том, почему эхо на месте преступлений могло не сработать? Не доверял? Боялся? А с Юрой почему не поделился? У меня сложилось впечатление, что они водили близкую дружбу.

— Расскажи мне лучше о Божене, — рассудив, что ответить на вопрос Сэма не получиться, я решила сменить тему, отвлекаясь от проблем насущных. — Она ведь из рода ведающих? Местная? Как попала к тебе в официантки?

— Местная, — Сэм состроил скорбное выражение лица, слишком наигранное, чтобы я в него поверила. Зато кольцо на безымянном пальце мужчина оставил в покое, наконец-то. — Божена из Азарковских.

— Что? — я едва не поперхнулась очередным глотком чая. — Ты шутишь?

— Ни в коем случае. Божена — дочь от первого брака одного из близнецов Азарковских.

Об этом роде ведающих я знала не понаслышке: в бытность своего проживания в "столице" мы приятельствовали с Екатериной — женой наследника рода.

Азарковские относились в "столице", да, наверное, и в стране в целом, к самым сильным, самым влиятельным, самым богатым и самым потомственным. Отцом рода, насколько я помнила, был Добромир Азарковский — ведающий с очень высоким потенциалом, личными способностями к созданию электрических разрядов, с жестким консервативным характером и искренней любовью к исконно-русским именам. Добромир высекал искры по щелчку пальцев, прикосновением поражал как людей, так и ведающих током, мог по желанию и, не прибегая к погодным обращениям, создавать молнии в ясный погожий день.

При всем своем могуществе члены рода Азарковских из поколения в поколение предпочитали вести себя более чем скромно, занимались семейным бизнесом в сфере грузоперевозок, соблюдали букву закона и к настоящему дню имели за плечами империю с грузовиками, паровозами, пароходами и даже самолетами.

Добромир Азарковский был женат на ведающей среднего потенциала Светлане. Женщина — идеальная партиям могущественного отца рода, покорная и тихая — не то чтобы не хватала звезд с неба, а даже не пыталась подержаться за луч самой блеклой из них. Силой Светлана не интересовалась, обращения практиковала исключительно по просьбе мужа и то в редких случаях, вела практически затворнический образ жизни.

Наверное, потому дети Добромира Азарковского — сыновья-близнецы — личностями были весьма посредственными. В глазах отца, рода и всего сообщества ведающих "столицы".

Парфеней — первенец, появившийся на свет на пятнадцать минут раньше брата, и номинальный наследник рода — вырос рохлей и тюфяком; полжизни посвятил изучению и применению Силы, но так и не освоил даже к сорока годам ни одного бытового обращения. Женили его еще в двадцать по сговору на Екатерине, младшей сестре наследника рода Можжельник, довольной бойкой девушке с максималистским отношением к жизни, но и это не смогло компенсировать пагубные последствия воспитания.

Еремей — внешне точная копия Парфенея — раздолбай и лоботряс. Детство мальчик провел в играх, юность — посвятил мечтаниям, а повзрослев — отправился в кругосветное путешествие: по официальной версии — контролировать бизнес-процессы семейной компании, по слухам — проматывать деньги рода, кутить в свое удовольствия и набираться впечатлений. Однако, по словам Екатерины, вел Еремей себя на чужбине весьма пристойно, в подозрительных компаниях замечен не был, большую часть времени проводил загорая на пляжах, лазая в горах, покоряя океанские волны, пересекая опасные джунгли и пустыни.

У Парфения и Екатерины родилась дочь — Феврония Азарковская, истинная продолжательница рода, любимица деда, ведающая с высоким потенциалом и сильной хваткой.

Еремея тоже периодически пытались призвать к ответственности — женили: в первый раз — на тихой скромной затворнице, как мать; во второй — на бойкой авантюристке, как Екатерина; в третий — на родовитой иностранке. Бросил Еремей каждую после медового месяца и новости о беременности, укатил в очередное путешествие и возвращался домой впоследствии только по велению отца — подписать очередную партию бумаг о разводе. Или — в очередной раз жениться.

Детей Еремея поименно я не знала. Росли они в доме Добромира вместе с Февронией, но особыми талантами, как кузина, не обладали, а потому на слуху ни у кого не были. Матери их жили с ними и между собой, кажется, дружили, обобщенные одной бедой.

— Дочь Еремея? — пробежавшись мысленно по всей наследственной ветви рода Азарковских, переспросила я.

— Наверное, — подтвердил старый добрый лучший друг. Взгляд его невольно нашел Божену — девушка как раз появилась у столика напротив, чтобы принять заказ. Когда посетитель определился с выбором, а брюнетка, с вежливой улыбкой все записав, удалилась в сторону кухни, мужчина продолжил, — того, который вечно в странствиях.

— Это Еремей, — кивнула я. — Так почему она работает? Официанткой? Добромир же не отказался от внуков — ни от одного из них. Он считал это бесчестием, ошибкой в воспитании Еремея, за которую расплачивался род, чтобы не потерять репутацию. Добромир даже жен Еремея из дома не выгнал, обеспечив женщин достойным содержанием. Он, конечно, и вместе их жить не заставлял — так, по крайней мере, мне рассказала когда-то Катя Азарковская, жена Парфенея и мать Февронии.

— Да, я помню эту историю, — согласился Сэм. — Добромир предложил им купить недвижимость, регулярно выплачивать достойное денежное содержание, если женщины не пожелают работать, но все три по очереди отказались, решили растить детей вместе. "Столица" тогда мусолила новость почти месяц. Потом, правда, сплетники вспомнили, что ни им упрекать в чем-либо Азарковских. Да и опасно это.

— И все-таки? Божена? Добромир никогда бы не отправил свою кровь работать официанткой, прислуживать червякам.

— Она сама виновата, — чуть тише признался Сэм, выверяя каждое слово. По-моему свою историю семь лет назад он рассказывал куда свободнее. — Божена пошла наперекор воле Добромира. Влюбилась. В женатого мужчину. Она рассказала, что встретила своего Валерия в магазине, когда покупала ингредиенты для отваров загородом. Божену поразило, что он единственный, кто при встрече, когда узнал ее фамилию, не поинтересовался, что она думает о своем отце Еремее и его поступке. И что на самом деле Еремей делает во время своих путешествий? Неужели действительно наслаждается природой и приключениями?!

— Мне ее жаль.

— У него тоже оказалась непростая судьба. Жена Валерия сошла с ума, зациклилась на себе, могуществе, попытке угодить властолюбивой матери. Ее род — потомственные и талантливые ведающие с личными способностями к эмпатии, растерял весь потенциал, обнищал.

— Кто такие?

— Не знаю. Божена сказала — не местные. Живут в нескольких сотнях километров от "столицы" в поместье затворниками. В сообществе ведающих о них ничего не слышали: ни Комаровы, ни Азарковские, ни Куприян, ни Можжельник, ни Вороновы, ни... — никто в общем. Да и мало ли таких родов ведающих? Езжай в любой другой город и обязательно наткнешься на семью потомственных, сильных и богатых.

— Таких, как Комаровы и Азарковские — единицы, — уверенно ответила я.

— Я думаю, в Москве есть свои Комаровы и Азарковские. А в Питере — свои. Где-нибудь во Владивостоке, Осло, например, или в Стокгольме, Копенгагене — еще одни свои.

— А поводу потенциала? — не упустила я и этот момент. — Его можно потерять? Я никогда о таком не слышала.

— Я о прецедентах не знаю, — уверенно ответил Сэм. После чего все же на минуту задумался и снова не менее уверенно подтвердил, — не знаю. Потенциал — это ведь часть сути ведающего, его души. Как сердце, например. Человек ведь не сможет выжить без сердца?! И без души!

Я подумала, что на своем примере сумела бы доказать, потенциал — это далеко не сердце, если проводить аналогии. Может быть, вторая почка или аппендикс? Как оказалось жизнь не заканчивается, когда потенциал пропадает. Но побоявшись подробностей, долгих объяснений и смены темы, я промолчала. Решила дослушать историю Божены до конца, хотя уже поняла, почему ее лицо показалось мне знакомым. Брюнетка была похожа на Парфенея, мужа Екатерины Азарковской.

— Я думаю, когда Валерий сказал, что род ведающих жены потерял потенциал, имел в виду, что большинство членов погибли, или ушли в другие роды.

— А сам он откуда?

— Из Лыткиных. Малочисленный областной род, заявивший о себе только в прошлом веке. Занимаются поставками и продажами инвентаря и ингредиентов ведающим, владеют собственным магазином загородом, всячески помогают Феликсу, когда ему что-либо необходимо. Лыткины не в состоянии дать отпор — у каждого низкий потенциал и весьма скромные личные способности. Феликс при желании может раздавить их одной левой.

— Мезальянс.

— Когда Божена закрутила роман с Валерием, он был еще женат. Добромиру не понравилось именно это. И хотя супругу Валерия Лыткина он ни лично ни за глаза не знал, адюльтер в понимании отца рода Азарковских — тень на незапятнанное имя семьи. Положение осложнило и то, что в тот период умерла Светлана Азарковская.

— Ох...

— Да. И хотя сам Добромир не стал впадать в крайность, а попросту в ультимативном порядке приказал Божене прервать порочную связь, накаленная обстановка в доме подтолкнула девушку к решению об уходе.

— Считаешь, она была не права? — наконец расшифровала я нежелание Сэма делиться историей Божены. Сама я девушку поддерживала, но скорее потому, что осуждать ее была не вправе.

— Он ведь так и не развелся, Ксана, — тихо и грустно ответил Сэм. — Божена, конечно, тоже не разорвала все контакты с семьей — до сих пор общается с матерью, братом, сестрой и кузиной. Но как-то это все неправильно. Говорю тебе, как тот, кто спал с замужней женщиной на протяжении многих лет, кто бросил ради нее свою семью и кто своими руками разрушил ее. Она ведь после того, как сказала, что хочет уйти от мужа, а я отговорил, так и не наладила с ним отношения: вернулась к нему и терпела ради детей. Со временем я подумал, что успокоилась. А сейчас...

— Сэм...

— Божена — мало того, что теперь зарабатывает сама, снимает себе жилье, так еще и пытается перед Феликсом своего Валерия защищать. Раздувает из искры конфликт с главой ведающих. И ведь понимает, что в случае прямой конфронтации род Азарковских ей не поможет. Вся "столица" знает, что Божена ушла. И Феликс знает это и то, что Добромир не вступиться — у него честь рода, задетая гордость и еще две внучки на противоположной чаше весов.

Во второй половине дня дела заспорились. Я закончила с архивными бумагами и как раз приступила к оформлению договора на имя нового клиента, когда телефон известил о сообщении. От Гоши:

"Я — любопытная скотина и иногда перебарщиваю со своей навязчивостью. Простишь, Оксана Викторовна?"

Я невольно улыбнулась, пока печатала ответ:

"Мне иного не остается, Гоша. Уволить тебя — расточительство. Где я найду еще один такой ценный кадр"

"Фух. Значит, до пенсии мне беспокоиться не о чем?!"

"Только о том, что она и в самом деле когда-нибудь наступит, и у тебя не будет никого, кто смог бы подать стакан воды"

"А как же Иосиф? Я очень рассчитываю на него. Кстати, как себя чувствуешь?"

"Больше не падаю в обморок. Целыми днями смотрю кино, ем пиццу и валяюсь в кровати"

"...И снова врешь!"

В шесть вечера я вышла из офисного здания и, затормозив на крыльце, глубоко вдохнула насыщенный свежестью с примесью автомобильных газов и дыма ментоловых сигарет весенний воздух. Главный проспект гудел. Справа, негромко переговариваясь, курила небольшая группа людей — я узнала девушку-ровесницу, выписывающую пропуска, смену охранников и пытающегося им что-то увлеченно втолковать Ромчика. Позади него кривила пакостливые гримасы еще одна девица.

— Привет... типа... — мелодичный с переливами голос заставил меня повернуть голову и с удивлением уставиться на ожидающего у подножия лестницы Захара. — Ксана.

— Что?... Что ты здесь делаешь?! — я поспешила вниз.

Со дня нашего знакомства на дороге парень преобразился: купил, как минимум, один новый комплект одежды впору и по сезону, подстригся, причесался — в целом выглядел сейчас куда презентабельнее и привлекательнее. И к моему вящему сожалению — вполне узнаваемо.

Сообразив схватить парня за рукав новой кожаной куртки, я буквально заставила его повернуться спиной к курящей компании и входу в здание, а сама заняла позицию напротив. Не то, чтобы я применила особое усилие: просто фактор ошарашенности моими действиями сыграл на руку, и Захар поддался. В ином случае я не смогла бы и всем своим весом сдвинуть эту "стену".

— Уже закончила работать...типа? — неуклюже спросил парень. Заметно нервничая, он несколько раз переступил с пятки на носок, после к чему-то прислушался — как в прошлый раз, словно у него были наушники, и с облегчением выдохнул.

— Закончила, — ответила я машинально, рассматривая из-за спины Захара группу людей на крыльце.

Увлеченные новым зрелищем, они забыли на время про Ромчика и ощупывая взглядами наши фигуры, явно принялись обсуждать новую сплетню — полагаю, что нас. И снова я почти услышала: "Смотрите, что Селедка учудила! Весеннее обострение у чудиков?!"

— Э-э-э... что собираешься дела... в смысле, ты сейчас домой... типа?

— Да-да, домой... — я пыталась прочитать по губам, мимике, жестам — рассмотрели сотрудники офисного здания лицо Захара, узнали? Или мне повезло?

— Не будешь возражать, если я... ну, типа... провожу тебя... — еще более робко, чем прежде, пробормотал парень, — до дома... типа?

— Что?

— Провожу тебя до дома? — почти прошептал Захар.

И я вдруг опомнилась.

— Послушай, — осознав, что все еще удерживаю его за предплечье... и стою непозволительно близко... я резко одернула свою руку, сделала шаг назад, подняла голову и посмотрела в лицо парня. Нужно было подобрать правильные слова. — Я не думаю, что это — хорошая идея. Захар...

Движение в дверях, заставило меня снова перевести взгляд. Из офисного здания в сопровождении смеющегося Леонида вышел Андрей — такой же высокий, практически с теми же идеальными чертами лица и развитой мускулатурой тела — даже сквозь слой одежды это угадывалось. Сходство между ним и Захаром бросалось в глаза любому. Не то чтобы обоих можно было назвать братьями, или членами одной семьи, но идентичный типаж вызывал определенного рода вопросы. Особенно, если кто-то знал, какие именно следует задавать.

Мне повезло. Первым делом Леонид обратил внимание на прохлаждающихся девушек, принялся отвешивать им комплименты, флиртовать и шутить, чем перетянул на себя общие взгляды. Андрей в свою очередь заинтересовался Ромчиком, притормозив и развернувшись спиной к Главному проспекту, тем самым дав мне благословенную минуту форы.

Схватив Захара за рукав кожаной куртки, снова, я потянула парня в ближайшую подворотню:

— Я передумала! Можешь проводить! Только пошли скорее! Мне туда!

Удивленный парень снова поддался, и мы скрылись, оставшись незамеченными. Я надеюсь.

_____

(34*) В данном контексте Ксана упоминает отвар на основе вытяжки из прострела раскрытого (в народе "Сон-трава") и тысячелистника обыкновенного, см. глоссарий.

(35*) В данном контексте Ксана упоминает отвар из корня валерианы лекарственной (в народе "Кошачья трава"), мелиссы лекарственной, душицы обыкновенной и коры ивы пурпурной, см. глоссарий.

(36*) В данном контексте Ксана ссылается на известный рисунок цилиндра, проекцией которого спереди служит прямоугольник, а сбоку — круг.

ГЛАВА 10

Вспыльчивый человек возбуждает раздор, а терпеливый утишает распрю.

(Притч., 15:18)

Наши дни

Пятница прошла с ощущением чужого взгляда на затылке.

Все началось с утренней пробежки. Где-то на середине маршрута я поймала себя на желании обернуться и проверить, нет ли кого сзади. Потом еще раз. И еще — через несколько минут. В округе не было ни души, но интуиция упорно утверждала — за мной кто-то следил. Сдержавшись, чтобы в очередной раз не выхватить стилет из ножен и занять атакующую позицию — припомнив все последние случаи, я поняла, что у меня оказались серьезные проблемы на этот счет, я все же закончила тренировку в нарочито размеренном темпе. Не удержавшись, однако, и периодически осматриваясь кругом.

Рабочее время я посвятила разъездам по "столице". Часть архивных дел требовали подписанных актов об оказании услуг — юридической точки. Договорившись с бывшими клиентами, я заехала с утра в офис, предупредила Люсю и отправилась по составленному списку. И снова время от времени меня преследовал чужой взгляд. Он — то появлялся, когда я останавливалась, выходила из такси и подписывала бумаги, то — пропадал, когда снова вызвала такси и ехала к следующему месту встречи. Преследователь находил меня то раньше, то позже, при этом я сама так и не обнаружила его, сколь ни пыталась подловить. Это выматывало и нервировало, затягивая встречи и съедая время. В итоге освободилась я только вечером. Преследователь к этому времени удивительным образом меня отпустил, так и не решившись встретиться лицом к лицу.

Убедив себя в излишней подозрительности и необоснованной паранойи, я заехала напоследок в стейк-бар по дороге, заказала ужин "с собой", и закончила свой день за барной стойкой в Мишиной квартире в компании электронных документов. Во второй половине дня мне на почту написала Барби — секретарь отца. Девушка прислала документы по "Бристолю" и передала настоятельную просьбу отца взглянуть на них свежим взглядом. Но прежде меня свалило падение.

Городской "столичный" морг официально относился к бюро судебно-медицинской экспертизы и был местом большим, недавно отремонтированным и весьма комфортным как для тех, кто в нем работал, так и для тех, кто сюда приходил и кого привозили. Поразительно, но факт. Лет эдак десять назад мэр "столицы" был уличен в серьезном коррупционном скандале и чтобы как-то отбелить свое имя, с избытком выделил бюджетные средства на развитие медицинской отрасли. Мэра это не спасло от отставки и кажется уголовного срока, а городу — сыграло на руку. За исключением специфического запаха здесь теперь почти приятно было находиться.

К собственному неудовольствию внутреннее расположение морга я знала ничуть не хуже его сотрудников. Четыре секционных, столько же холодильных комнат — по две пары на каждый этаж, гримерная, большой архив, приемная, кабинеты врачей, лаборатории, помещения для персонала — столовая, места отдыха, раздевалки, душевые — все было соединено друг с другом круговым коридором. Захочешь, не заблудишься.

В этот вечер — я обратила внимание на темное небо за окном и появившиеся первые звезды среди густых туч, Сила привела меня к помещению, дверная табличка которого никого из посетителей не оставляла равнодушным: "Главная секционная. 1 этаж". Не то, чтобы их туда и в самом деле пускали или водили на экскурсии.

Мысленно приоткрыв дверь, я вошла, тем не менее, перешагнув через порог и сквозь стену.

Секционная — огромная по площади комната, снизу доверху облицованная бежевой глянцевой плиткой. Три окна. Пять столов, два из которых были заняты телами, с огромными лампами над каждым. Три слива в полу и внушительный лабиринт воздуховодов с мощными вытяжками на потолке.

В разных углах комнаты и на разных горизонтальных поверхностях расположились семеро.

Юра Грачев — в уже приевшемся даже моему взгляду бежевом двубортном плаще, стоял, скрестив руки на груди, вполоборота у самого правого окна. Вид мужчина имел более чем цветущий — если бы не знала, и не предположила бы, что два дня назад он отравился опасным отваром и едва не умер. Впрочем, умер ли? Отравился? Это были только мои предположения, близкие к реальности, но не доказанные наверняка.

Рядом, между двух секционных столов, как раз занятых телами мальчиков, застыли изваяниями мужчина и женщина в медицинских костюмах. Он — в светло-зеленом, она — в насыщенно-бордовом. Эксперт с места преступления — Обухов и моя подруга детства — Зо. Мужчина сверлил взглядом дыру в затылке начальника, женщина — внимательно рассматривала тела погибших.

Справа от входа на каталке, скрестив ноги и улыбаясь во все тридцать два зуба неприлично широко для подобного места и столь щекотливой встречи, сидел Леонид. Внимание его было сосредоточенно на фигуре Зо. Взглядом мужчина ласкал мою подругу то спереди, то сзади — будто не мог решить, что нравится ему больше — третий размер или результат сотен приседаний и выпадов в спортзале.

Слева, словно подперев своими плечами стенку, сгорбился Андрей. Весь вид его выражал то ли недовольство происходящим, то ли скуку. Смотрел он в упор на тела мальчиков, однако, я сомневалась, что в действительности мужчина видел именно то, что находилось перед глазами. Взгляд его казался остекленевшим.

Неподалеку от Андрея расположились и Татьяна с Люсей. Женщина в очередном костюме стиля хиппи перебирала пальцами многочисленные браслеты-фенечки, ревностно ловила взгляды Леонида и презрительно кривила губы, каждый раз отворачиваясь, чтобы остаться не пойманной. Девушка с дрожью в коленях пряталась за спиной коллеги, то и дело жмурилась и зажимала пальцами нос, задерживала дыхание.

Зачем вообще они взяли с собой Люсю? Какое отношение простая девушка, секретарь, даже не ведающая, имела к расследованию этих преступлений?

— Не понимаю, к чему все это? — всплеснул руками, отмерший, наконец, Обухов. В медицинской форме — рубахе и штанах он смотрелся не менее забавно, чем в штатской одежде и потертой кепке. — Юрий Валентинович, вы видите тайну там, где ее и в помине нет! Это все влияние круга вашего общения. Жулики и шарлатаны!

— Обухов, не передергивай! Подумаешь, еще один эксперт вскроет и посмотрит?! От тебя, что, убудет?

— Мы привели их в должный для похорон вид. Дело закрыто. Чего смотреть-то собрались? Насколько аккуратно я шовчики наложил?!

— Насколько компетентно вы провели вскрытия и посмертные исследования тел, — едко заметила Зо, вклинившись в разговор. — Если у вас, коллега, не вызывает недоумение остановка сердца у совершенного здорового подростка — полагаю, вам лучше сменить профессию на менее ответственную.

— Юрий Валентинович! — не остался в долгу и не стал терпеть Обухов. — Кого вы слушаете?! Вы знаете, какая у нее репутация?! — толстяк пальцем указал на Зо.

— Какая? — с собственным интересом влез Леонид.

— В профессиональном плане, — жестко отчеканила подруга, — безупречная. Иная моя репутация вас, дорогой коллега, беспокоить не должна.

Толстяк сдулся и поник. Не находя поддержки в лице Юрия Валентиновича, Обухов напоследок окинул присутствующих многозначительным взглядом и направился к выходу. Оставшись при своем мнении, судмедэксперт ощутимо толкнул плечом Зо, будто она и в самом деле стояла у него на пути:

— Шлюха и убийца!

Оскорбления Обухова, почти шепот, в свой адрес услышала только Зо. Ну и я заодно. Может, правда еще и Андрей — судя по тому, как напряглись его мышцы.

Когда дверь за толстяком закрылась, слово взял Юра Грачев:

— Простите, за эту нелицеприятную встречу. Обухов — консерватор до мозга костей, но профессию свою знает и любит. Как бы странно это не звучало. А еще он понимает, что Антон Евгарфович не стал бы рекомендовать кого попало. Полагаю, он попросту ревнует.

— Мне все равно, — снова весьма жестко ответила подруга. Обойдя один из столов кругом, она заняла место справа от тела самого крайнего мальчика — Николая Долгова. — Мне детей с ним не крестить. И в постель не ложиться.

Юра Грачев едва заметно улыбнулся. Леонид захохотал. Татьяна скривилась. А Люся только крепче зажала нос и, кажется, постаралась не упасть в обморок.

— А тебе — палец в рот не клади! — проявил остроумие Леонид.

— Этот балагур и самонадеянный весельчак — Леонид Маков, — рукой указал на мужчину Юра Грачев, после по порядку принялся представлять присутствующих, — его коллеги — Татьяна и Людмила. Мой друг и начальник этой троицы — Андрей. Ну а со мной, полагаю, вы заочно знакомы — капитан юстиции Юрий Грачев, следователь следственного комитета "столицы".

— Родионова Зоя Николаевна.

— Я, как и вы ранее, сомневаюсь, что эти два молодых человека, — мужчина взглядом указал на тела погибших, — могли умереть от естественной остановки сердца. Официально их дела действительно в ближайшее время будут закрыты, но я считаю своим долгом выяснить правду. Слишком много странностей в смертях мальчиков. — Юра поднял взгляд, повернул голову и посмотрел в лицо Андрея, — а мой друг — в некотором роде специалист по необычным явлениям и преступлениям. Андрей — руководитель детективного агентства, и любезно согласившийся помочь мне с расследованием человек.

— Об этом Антон Евграфович не упомянул, — саркастически заметила женщина. Достав из кармана две пары медицинских перчаток, она по очереди натянула их на руки и указательным пальцем дотронулась до одной из сигилл на холодной коже. — Но раз уж мы здесь все — неофициально, то можно просто — Зо. Ненавижу свое полное имя.

— Оно только на одну букву отличается от твоего короткого, — снова вставил свои "пять копеек" Леонид. — Мне одному кажется это странным?

— Расставим все точки над "i", — Зо резко повернула голову и окатила мужчину острым красноречивым взглядом, — я не собираюсь с тобой спать! Даже не планирую. Так что снизь градус харизмы и желания показать, насколько ты остроумен. Меня они не впечатляют. Позаботься лучше о своей подружке, а то от концентрации ее ревности в воздухе здесь скоро будет нечем дышать.

Я невольно улыбнулась.

Леонид некрасиво открыл рот — мужчина хотел что-то ответить, но как я поняла, то ли не решился, то ли не был уверен в правильности слов. Юра поднял брови и с интересом посмотрел на присутствующих. Андрей отмахнулся от сомнительного высказывания рукой. Татьяна едва заметно покраснела. А Люся, закрыв глаза, кажется, начала считать до десяти. Судя по тому, как девушка побледнела, я решила, что волновало ее сейчас только подкатывающая тошнота, с которой она упорно пыталась бороться.

Нет, правда, для чего они притащили ее с собой сегодня?

— Зо, — нарушил всеобщую молчанку Юра, — от вас нам нужно заключение о причинах смерти мальчиков. Любые идеи, даже самые невероятные. Еще Антон Евграфович упоминал, что вы увлекаетесь темами оккультизма и сектантства. Было бы неплохо, если бы вы помогли нам и с символами на их телах.

— Подростки могут оказаться в секте, — подруга развернулась к стене и, схватив за ручку, подкатила к секционному столу стойку с инструментами, — из-за родителей, друзей, плохой компании в школе, увлечений. Должны быть предпосылки. И катализатор. Например, потеря ориентации в социальном пространстве: любовная трагедия, предательство, давление в семье или насилие. Отдельной категорией выступает, конечно, увлеченность соответствующей тематикой, — повязав фартук на талии и медицинскую маску на лице, Зо взяла нож и приступила к делу. От точности ее движений, твердости в постановке рук меня перекосило. В обморок я падать не собиралась — даже если хотела, вряд ли бы смогла, в жизни на самом деле мне встречались вещи хуже и безобразнее, но с Зо — это всегда было сложно. На интуитивном уровне я продолжала видеть в ней лишь девчонку, с которой росла. — Фаната выявить не так уж и сложно. Соответствующая литература дома, запросы в поисковике, подписки на специфические группы и страницы, членство в сообществах, например. Полагаю, если дела все равно собираются официально закрывать, следствие ничего такого не обнаружило?!

— А вы — умны, — констатировал Юра. Только они с Андреем следили за манипуляциями Зо в открытую. Леонид со своего места всячески кривился и щурился, а Татьяна и вовсе отвернулась, сосредоточившись на том, чтобы закрыть своей спиной обзор Люсе. — Мальчики и вправду — не из зоны риска. Станислав Рыбчик — замкнутый отличник-ботаник из шестого класса первой гимназии; Николай Долгов — популярный спортсмен из второй...

— Что? — руки Зо замерли над раскрытой грудной клеткой. Подруга подняла взгляд, повернула голову и с не свойственной дрожью в голосе потребовала, — Как его звали?!

— Николай Долгов. Николай Алексеевич, если быть точным.

— Знали его? — а это уже Андрей.

— А родителей? Отца? Мать?! — настаивала на своем Зо.

— Алексей и Рената Долговы, — спокойно выдал информацию Юра Грачев. — Ваши знакомые?

— Нет! — отбросив нож к инструментам, Зо рывком стянула перчатки, достала из кармана телефон и набрала чей-то номер. Я не успела посмотреть в экран прежде, чем подруга поднесла его к уху. — Но кое-кто о них слышал, а я не верю в совпадения...

Однако не через пять минут ни через десять на другом конце трубки так и не ответили. Каждый раз гудки сменялись механическим: "Абонент находится в не зоны действия сети". Наконец, Зо сдалась, и я смогла понять, кому она так упорно дозванивалась. На экране ее телефона в списке исходящих горело имя. Мое.

Не дав никаких объяснений присутствующим, подруга вернулась к прерванному занятию: сменила перчатки, фартук, маску и, облачившись, снова взялась за инструменты. Я заметила возросшую сосредоточенность к деталям, тщательность с которой она, кажется, решила перебрать внутри все на предмет аномалий, большую выверенность в движениях. Зо была прекрасна, как профессионал. И внушала при этом не меньший ужас.

Люсе первой стало плохо. Из секционной ее вывела Татьяна. Следом — минут через двадцать, за ними скрылся в коридоре и Леонид. Юра Грачев проявил недюжинную стойкость — остался до конца. Как и Андрей. Впрочем, последний отнесся ко всему происходящему в целом индифферентно — человеческими внутренностями его было уж точно не удивить. Хотя бы с учетом личности присутствующей всегда рядом с ним Бэль.

Три часа спустя Зо готова была озвучить выводы. Накрыв тела, подруга пригласила в секционную коллектив детективного агентства и с прискорбным и одновременно недовольным выражением лица начала с плохой новости — как с места в карьер:

— Ваш Обухов изначально был прав. Причина смерти — естественная остановка сердца. Следов воздействия каких-либо препаратов, скрытую болезнь или особенности внутреннего строения органов я не обнаружила.

Мне вдруг в голову пришло, что смерть моей матери также произошла из-за остановки сердца. Якобы естественной. По бумагам.

— Его могли отравить? — задала вопрос Татьяна. — Вы не нашли следов воздействия препаратов, но разве они не могли раствориться в тканях, например, впоследствии? Тогда бы при вскрытии никто бы ничего не обнаружил.

— Ты себя сейчас точно услышала? — перебил ее Леонид. — Обнаружили ли вы то, чем их могли отравить, но впоследствии это вещество растворилось так, что его никто не смог бы обнаружить?!

— Согласен, забавно звучит, — улыбнулся Юра Грачев.

— Оксюморон, — хмыкнула Зо. — Но знаете... Не для протокола и бумаг вообще. Теоретическая медицина определяет естественную смерть человека — как процесс, состоящий из нескольких этапов. Терминальные состояния, клиническая смерть, биологическая смерть, окончательная смерть. Так вот, ваши мальчики прошли терминальные состояния — по какой-то причине в их организме запустился процесс умирания. Но потом — наступила окончательная смерть. Для понимания разъясню: их организмы сначала испытали кратковременную агонию, а потом минуя стадии постепенного угасания деятельности всех систем, их организмы просто начали разлагаться.

— Но... — Люси кивком головы указала на два укрытых возвышения на столах, — они же... целые еще?

— Я, конечно, могу сейчас перечислить все признаки посмотренного разложения, но, честно говоря, не вижу в этом особой необходимости.

— Ваш вывод, Зо? Мальчиков убили?

— В правовом сегменте любого государства или с точки зрения официальной медицины — нет. Они умерли сами. Биологически — я считаю, что их убили.

— А что насчет си... знаков? — едва не оговорился Андрей. — Можете сказать что-то о них?

— Их определенно нанесли перед смертью. Если бы я верила в экстрасенсорику, то сейчас заявила бы, что именно символы вызвали агонию, — Зо обвела каждого присутствующего серьезным взглядом: я не смогла понять, то ли подруга намекала на что-то, то ли пыталась запугать таким образом. Однако через мгновение ее лицо украсила легкая веселая улыбка, и весьма непринужденно Зо добавила, — но вам повезло, я в нее — не верю! А значения — перед нашей встречей я сфотографировала все знаки и отправила одному давнему знакомому.

Зо открыла приложение в телефоне и громко зачитала:

— Связь, разрыв, земное, духовное, внутреннее, даримое, просимое, часть из целого, день и цикл.

Похолодев, я заглянула через плечо подруги, чтобы понять, кто передал ей значения сигилл, поставившие в тупик даже Сэма. Переписывалась Зо с неким "А", номер которого в чате был скрыт.

"Поможешь разобраться сигиллами? Нашла на коже трупов. Сама их вижу в первый раз. Фотографии пришлю ниже"

"Во что ты вляпалась?!?!?!"

"Просто консультация. Полиция нашла двух мальчиков. И зашла в тупик. Что насчет сигилл?"

"Посмотрю в архиве. Как там ...?"

"Стабильно. Я же обещала, что напишу, если случиться что-то! Пока — все в порядке"

"Я нашел инфу про сигиллы. Зо, прошу, не лезь в это дело! Это опасно! На самом деле! Я не шучу!"

"Не опекай меня. У тебя больше нет такого права. Есть значения сигилл? Обращения, в которых они используются?"

"Только значения. Дословно: связь, разрыв, земное, духовное, внутреннее, даримое, просимое, часть из целого, день и цикл"

"Спасибо"

"Присмотри за ...!"

Оценить реакцию Андрея на всплывшую информацию я не успела. Сила не дала мне и малейшей возможности поднять взгляд от экрана телефона подруги, вернула в настоящее.

В дверь позвонили. Поднявшись и все еще прибывая в тихом ужасе от кого, к кому могла обратиться моя порой весьма самонадеянная и излишне самоуверенная подруга, я попеременно пыталась придумать, что сказать незваному гостю о своем пребывании в квартире Миши.

Конечно, у Зо могли и должны были быть личные секреты. Она даже про свою интрижку с Гошей рассказала мне только через несколько месяцев в порыве дружеской сентиментальности. Но чтобы настолько? Чтобы Зо водила знакомство с ведающим-обладателем подобного рода знания? Каким потенциалом в таком случае неизвестный был наделен? И при каких обстоятельствах познакомился с Зо?!

Правда, определиться с ответами на эти вопросы мне не удалось — стоило открыть дверь, как вглубь квартиры меня со сверхъестественной силой толкнула женщина.

— Тварь! — голос ее сочился отравой. Фигура полыхала праведным гневом; мышцы бугрились; на кончиках пальцев в свете электрических ламп поблескивали острые длинные когти. — Где ты взяла этот яд?!

Меня спиной прокатило по полу аж до угла дивана. Сгруппироваться и смягчить удар не получилось.

— Ты хоть понимаешь своим мелким червивым умишком, чем все могло закончиться?! — снова заорала женщина — невысокого роста, худая как жердь с зачесанными в высокий пучок мышиного цвета волосами. Типичная училка, сменившая серый костюм блузкой на кожаную куртку-косуху, черные джинсы и высокие сапоги с толстыми подошвами, металлическими мысками и огромным количеством шипов. Иванова Лариса Ивановна. Бэль.

— И тебе... привет, — с трудом поднимаясь на ноги, я пожалела, что, вернувшись, сняла перевязь со стилетом и оставила оружие в спальне. Полагаю, сейчас оно бы мне пригодилось.

— Мерзкая с-с-с..ка! — с оглушающим воплем Бэль кинулась на меня.

Драться с ней и так было нелегко, а уж после стольких лет отсутствия практики — вопрос заключался только в том, с какими повреждениями я выйду из этой ситуации. Бэль была сильна, быстра, беспощадна. Удары ее выбивали дух из-под ребер; когти резали и вспарывали кожу как масло. Пару раз она попала мне кулаками по лицу, ногами — по животу и бокам. При этом я четко понимала — женщина меня щадила, не собиралась убивать. Ведь если бы хотела — еще в первые секунды перерезала бы шею своими когтями, сломала позвоночник или вовсе скрутила голову, размозжив по стенке. Сейчас Бэль только выпускала пар, давала волю гневу.

В нынешнем положении и я не оплошала, пару раз довольно успешно поставив блок и один — ударив в ответ. Только для Бэль это было — что слону дробина. Через пять минут я закономерно оказалась на полу; женщина — на мне с поднесенными к горлу когтями; квартира Миши — в руинах.

— Даже не знаю — задушить тебя, или горло перерезать, — отчеканила женщина, надавливая коленом мне в спину, — в Древнем Карфагене и Риме, например, предателей распинали на кресте. Ассирийцы — вешали, кельты — сажали на кол, персы — сжигали заживо. А знаешь, что делали китайцы, японцы и корейцы? О, они по праву, были новаторами в изобретении казней и пыток...

— Тебе ли не знать, — прокряхтела я. Грудную клетку сдавило под весом Бэль так, что дышать было трудно.

— Ты хоть сама-то знаешь, что дала Андрею? Представляешь, к чему это могло привести?! А тот — чувак? Человек. Он по какой причине пострадал?

— Когда это ты сама стала столь разборчивой?!

— Когда полночи просидела рядом с агонизирующем Андреем! Знаешь, тебе бы тоже не помешало посмотреть, как кровь внутри кого-то начинает закипать, как вены — вздуваются, готовые порвать кожу, как колотит и трясет! — Бэль наклонила голову к моему уху. Я почувствовала, как ее зубы превратились в клыки — такие же острые, как когти. Следующее предложение женщина прошипела, — не верю, что ты сама сварила это варево! Силенок бы не за что не хватило. Так откуда оно у тебя?

Резко отстранившись, Бэль развернула мое тело, словно тряпичную куклу, снова бросила, теперь уже спиной на пол и, настигнув в мгновение, наклонилась слишком близко, заблокировав ногами любую возможность дернуться. Ее лицо было чудовищно — кожа натянулась, еще больше заостряя скулы, полуоткрытый рот кривился под количеством выступающих клыков — острых, белых, длинных — почти до самого подбородка.

— Не представляешь, сколько раз я пожалела, что не убила тебя семь лет назад. Не сожрала твое сердце, а тело — не распотрошила на фарш. Вавилонская блудница!

Я прикрыла веки и, справляясь с нахлынувшими чувствами, обреченно признала:

— Наверное, действительно следовало...

— Где ты взяла тот отвар? У кого? — Бэль втянула клыки, превратив их по желанию в человеческие зубы, и произнесла довольно отчетливо, — я даже вообразить не могу, кто из современных ведающих способен был изготовить "Яд души".

— Она представилась Астрой, — едва слышно, наконец, ответила я. Название отвара звучало устрашающе. Его действие картинками снова всплыло перед глазами. Интуиция холодила внутренности от дурного предчувствия. И, правда, о чем я только думала?! — Блондинка в легком летнем сарафане. Босиком. Невероятно сильная. И она — призрак. Или что-то вроде того. Сама себя Астра называет душой с привилегиями. И еще она...

-... видит будущее?! — закончила предложение Бэль странным голосом.

Я открыла глаза и уставилась в лицо давней знакомой. Женщина выглядела ошарашенной, уязвленной, в состоянии — будто земля только что ушла у нее из-под ног. Впервые, на моей памяти.

Отстранившись, Бэль в прыжке поднялась на ноги. Когти ее, как и клыки до этого, втянулись, превратившись в обычные человеческие ногти — аккуратно подпиленные, между прочим. Замельтешив по разрушенной части квартиры из угла в угол, она не заметила, как своими массивными сапогами раздавила несколько рамок с картинами-фотографиями, измельчила куски разбившейся во время нашей драки посуды и уничтожила отлетевший еще вначале в сторону телефон.

Бормоча что-то себе под нос, женщина не обратила внимания на то, как я сама, наконец-то, встала на ноги, прошла на кухню, достала из холодильника форму для льда и приложила — ну собственно, ко всему лицу, так как не ощущала ни одного не пострадавшего участка. Хоть кости были целы. И драка наша, кажется, закончилась.

— Как вы познакомились? Зачем она явилась к тебе? — в какой-то момент, остановившись, потребовала ответов Бэль. — Какую цель преследует?!

Я включила электрический чайник, достала из холодильника еще одну форму для льда и кусок замороженного мяса.

На скуле Бэль наливался синяк — мой удар попал в цель. Можно было бы собой гордиться, но я в этот момент чувствовала скорее опустошение. Сегодня случилась наша далеко не первая стычка, и, полагаю, что не последняя. Бэль в целом была довольно несдержанной личностью, однако благодаря большому опыту не жила страстями, предпочитая лишний раз все же не усугублять конфликт, отойти в сторону. И даже промолчать. Но когда ситуация доходила до критической точки, без сантиментов она вспоминала про свою силу, ловкость, голод, охотничьи инстинкты и отдавалась на откуп ярости.

Еще в первую встречу я не понравилась Бэль — чересчур показательно-правильная, как она заявила. Однако сколько в той неприязни было объективности, а сколько ревности, я до сих пор не бралась судить. Впоследствии отношение Бэль укоренилось и проросло, источая вокруг себя волны презрения, обиды, все той же ревности, осуждения. Много чего, на самом деле, было намешано в чувствах этой женщины — я стала лишь образом для их проявления и концентрации.

Что бесконечно, однако, меня всегда огорчало. Бэль была дорога Андрею, и я никогда не хотела, чтобы он находился между двух огней — чувствовал себя разрывающейся его женщинами игрушкой.

— Приложи к щеке, — я протянула Бэль форму для льда, взяла глубокую миску, наполнила холодной водой и опустила в нее мясо — размораживаться. — Астра пришла ко мне сама. А будущее, которое показала Сила — не оставило выбора. Андрею суждено было выпить этот отвар, так или иначе, — вернувшись к барной стойке, я присела на стул и продолжила объясняться, — мне бесконечно жаль, что пришлось такое сотворить самой. Поверь, я видела его мучения и терзалась не меньше. Но в одном Астра оказалась права — отвар его не убьет... не убил...

— Андрей не трогал этих мальчиков, — возмутилась Бэль, заняв место напротив и взяв в руки бытовой анестетик. — Я не понимаю, для чего вообще тебе понадобилась проверка?! Человеческие эксперты же сказали — сигиллы на тела погибших нанесли лезвием охотничьего ножа! Каюсь, навела справки после встречи у Сэма. А у Андрея — меч-бастард! И с чего ты взяла, что все дело в "раскаленном пламени"? Я, например, знаю рецепт отвара, с помощью которого можно превратить любое холодное оружие в его аналог. Ну, за исключением, основного качества, естественно.

Я почувствовала себя большей дурой — Юра Грачев ведь говорил о чем-то таком команде детективного агентства в день, когда Люся призналась всем, что наняла юриста и представила коллегам меня.

— Андрей позвонил мне в ночь со среды на четверг и буквально прохрипел просьбу приехать, — от волнения ногти женщины снова превратились в длинные острые когти — как будто вытянулись сантиметров на пять-семь вперед. — Я провозилась с ним и его новым другом-червяком до утра, не в силах помочь. Сначала подумала, оба перепили — на полу валялась пустая бутылка из-под виски. Но Андрея не могло свалить от такого количества алкоголя, а тот человек — он, кажется, и в самом деле умирал. Потом мне в голову пришло — их отравили. Но чем? В квартире не было запаха — ни малейшей подсказки: отвар это, или какой человеческий яд?! Но опять же — у Андрея подобные игрушки вызвали бы только отрыжку и небольшую мигрень. Когда ни осталось идей, а мужчинам не помогало ничего, я начала молиться... И только под утро вспомнила про "яд души"...

— Мне жаль, — щелчок вскипевшего и выключившегося чайник заставил меня подскочить на месте от неожиданности.

— Мы не общались с тех пор, как ты четыре года назад укатила из "столицы" в закат, — Бэль хищно усмехнулась. Однако я заметила в глубине ее глаз горечь потери и сожаление о прошлом. — Последний раз Андрей пришел ко мне и поздравил: мол, моя мечта сбылась — ты его бросила. Знаешь, кого он в этом обвинил?! Андрей больше не хотел меня знать — слышать, видеть. Он разнес мою квартиру и велел убираться с его дороги навсегда, не показываться больше на глаза. Если даже мельком увидит — убьет.

Я не имела права прерывать ее рассказ — чувствовала за собой вину из-за ссоры Андрея и Бэль. И чтобы искупить перед женщиной грех, которая в целом, несмотря на злые слова и неприязнь, не сделала мне ничего плохого — самое малое, что сейчас могла — дать ей возможность высказаться. Хоть это и причиняло мне боль.

— Он позвонил только через четыре года. Чтобы восторженным воодушевленным голосом прокричать: "Ксана вернулась! Она будет сегодня у Семена. Приезжай!" — в глазах Бэль появились злые слезы. — Знаешь, насколько тяжело мне было видеть, как Андрей сломя голову бежит за такси по Главному проспекту и орет вслед?! Я подумала, что если уж встречу тебя сейчас — непременно убью за подобное унижение. А потом выяснилось, что приезжала ты к Семену потому, что считаешь Андрея убийцей...

— Бэль...

— Молчи! — всхлипнула женщина и сдавила форму для льда так, что пластик пошел глубокими трещинами. — В тот вечер я из последних сил сдержалась, чтобы не выследить тебя и не разорвать на куски. Обманулась, уговорила себя — легче Андрею от твоей смерти не станет. С другой стороны — Семен вон уже сколько десятилетий живет... И пока не сошел с ума, не кинулся самоубиваться, даже вон с другими женщинами интрижки время от времени крутит...

— Ты не сможешь убить меня сейчас. Как бы не пыталась. К сожалению, свою смерть я знаю в лицо. И произойдет она много позже.

— Почему ты тогда уехала? — отбросив на пол испорченный лоток для льда, женщина тыльной стороной руки утерла слезы и втянула когти обратно. — Я догадалась, что вы с Андреем поссорились. Но вы и раньше постоянно ругались из-за разногласий. Почему ты бросила его тогда? Почему убежала, спряталась?

Я не смогла и рта раскрыть. Как объяснить? Как признаться? Бэль не поймет и не примет.

Встав со своего места, я заняла руки делом: убрала уже нагревшиеся лотки для льда в раковину, достала тарелку и приборы, распаковала разморозившееся сырое мясо, заварила чай с чабрецом и ромашкой. Вернувшись к столу, я подала на тарелке с приборами кусок Бэль и поставила друг напротив друга две чашки с чаем.

— Ты еще не ужинала, — мне следовало оставаться радушной хозяйкой, понимающей даже невысказанные желания гостей. И это не было насмешкой или неуважением. За личиной гостеприимства я скрывала свою растерянность.

— Благодарю, — смягчилась Бэль. Людские души не были для нее загадкой, также как и для Сэма. Отрезав кусочек, орудуя ножом и вилкой, она с удовольствием отправила его в рот. Бэль была хищником, и никогда не давала возможности в этом усомниться окружающим. В университете ее за глаза окрестили Пираньей — и я полностью была согласна со студентами, пока, естественно, не узнала правду. — А вернулась ты почему?

— Стечение обстоятельств.

— Да, — проглотив еще один кусочек сырого мяса, согласилась женщина, — вселенная — настоящая с-с-с..ка! Выкидывает порой такие фортели и комбинации...

— Что ты знаешь об Астре? — я решила выжать из нашей встречи пользу. — Я не доверяю ей. И не могу отвязаться. Каждый раз она приходит, говорит о будущем, о долге и предназначении, давит на чувство вины — это выматывает.

— Теперь ты полностью меня понимаешь, — голос Бэль сочился саркастической желчью. Намек я проглотила, не подавившись.

— И все-таки?

— Отвязаться не получиться. Астра мертва, потому убить ее повторно будет — несколько проблематично. Она — призрак. Или душа. И в самом деле, исключение в своем роде. А еще редкостная стерва. Я не знаю, зачем Астра пришла к тебе, зачем дала отвар, но преследует она всегда только свои цели. Или цели своего любовника. Доверять Астре можно, только если сама мечтаешь сгинуть в небытие.

Просидев еще пару часов за бессмысленной беседой, мы расстались с Бэль на весьма дружелюбной ноте. Насколько это возможно было вообще в наших отношениях.

Около 7 лет назад

— Ты сегодня не торопишься? — Сэм подсел за мой столик, когда я уже заканчивала с завтраком. На самом деле это было похоже, скорее, на вялое ковыряние в еде — я не съела от силы и две ложки манной каши, а выпила — и того меньше. Может, полтора глотка чая? Сегодня мне кусок не лез в горло, настолько я нервничала. — Нет первой пары?

— У меня с утра — другие планы, — не поднимая головы, с неохотой призналась я. Сэм до сих пор будил во мне неловкость, связанную с последним нашим откровенным разговором. — Так что я решила пропустить "Организацию и деятельность адвокатуры".

— Ксана... — спустя минуты три, наверное, мужчина неуверенно накрыл своей рукой мои пальцы, заставив резко дернуться назад и с ужасом пригвоздить взглядом Сэма к своему месту. Конечно, он не впечатлился. Смутился только, немного, как мне показалось. — Прости. Еще раз. Я понимаю, что... Понимаю, насколько мои слова в тот раз обидели тебя, но я не мог скрывать правду. Ты — замечательная девушка и найдешь еще свое счастье. Я не хочу тебя обрекать на нездоровые отношения... — Сэм неожиданно запнулся, видимо что-то прочитав по моему лицу и с громким выдохом выпалил, — ну, хочешь, пойдем на свидание?! Я смогу притвориться, что...

Я вскочила со своего места, боясь услышать продолжение. Трясущимися руками достала из кармана мятую купюру и кинула на стол, схватила сумку и с громкими словами: "Засунь свое предложение в...!" бросилась к выходу.

Удивительным образом, но общение, пусть и довольно одностороннее, с Сэмом меня встряхнуло. То ли потому, что вдруг поняла, что обиду на друга на самом деле не держу, то ли — от осознания, что в целом мне еще повезло. В отличие от, например, Нади Зайчик.

Прошло четыре дня, прежде чем я решилась навестить ее в больнице.

О состоянии девушки и случившей трагедии в университете так и не узнали — близких друзей у Нади Зайчик не было, а ее соседке по комнате в общежитии по большому счету было все равно. Девушка даже обрадовалась, когда я сообщила, что Надя попала в больницу — мол, теперь комната в ее полном распоряжении на долгое время.

В деканат также пришлось идти самой. Как выяснилось позже, при себе у девушки не было никаких документов. Сотрудники университета клятвенно пообещали поднять личное дело Нади и связаться с ее родственниками в ближайшее время. Однако то, с какими физиономиями они это сказали, натолкнуло на мысль, что проще было дождаться у моря погоды.

Я купалась в самобичевании три дня — даже определиться не могла, в чем конкретно себя обвиняла. В том, что не успела спасти Надю? В том, что не предупредила ее? В том, что отнеслась к ситуации с долей исследовательского интереса? Получится предотвратить падение или нет?!

На четвертый день я, наконец, решилась навестить ее — обзвонила все больницы "столицы" и узнала, что рыжеволосая девушка лет двадцати поступила после ДТП в первую клиническую и пребывала сейчас в отделении реанимации.

На пятый — после странного недозавтрака у Сэма, я вместо первой пары отправилась туда.

К Наде Зайчик меня не пустили, объяснив крайне тяжелым состоянием девушки. Однако со мной любезно согласился поговорить ее лечащий врач.

Статный высокий мужчина среднего возраста появился через десять минут.

— Громовой Владлен Германович.

— Оксана. Подруга пострадавшей. Нади Зайчик, — я стушевалась под изучающим взглядом мужчины, почувствовала себя в разы глупее. — На днях я узнала о случившемся. Как она?

Владлен Германович промедлил с ответом, будто пытался понять, как и какими словами объяснить состояние Нади — достаточно ли я умна, чтобы разобраться в медицинской терминологии, или придется разжевывать, словно ребенку-недоучке. Наконец, он определился:

— Девушка в коме. Я сомневаюсь, что она вообще очнется. Однако если придет в себя — ходить ваша Надя вряд ли будет. В лучшем случае сможет сидеть в инвалидном кресле. А при самых оптимистичных прогнозах — даже держать в руках ложку с вилкой.

— А при самых худших? — я похолодела.

— На позвоночник пришелся ощутимый удар, вследствие чего развилось... Я прогнозирую полный или частичный паралич, Оксана. И это только в том случае, если, повторяю, если Надя очнется.

Глаза защипало. Я пошатнулась, с трудом сделала шаг к стене, и, выставив правую руку вперед, придерживаясь, медленно осела на один из пяти стульев, стоящих в ряд, для посетителей больницы.

— Только, не теряйте сознание, — Владлен Германович предупредил с ноткой неподдельного возмущения. — У меня нет времени вас откачивать. Сегодня в больнице операционный день. Я и так потратил на общение с вами законные минуты своего перерыва.

— Простите...

— Подруге понадобиться ваша поддержка...

— Да, помню, если она очнется, — передразнила я мужчину, впрочем, быстро опомнившись и одумавшись, — еще раз простите. Вы тут не причем.

— Полагаю и вы тоже, Оксана, — Владлен Германович с трудом сдержал себя, вернувшись к деловому нейтральному тону — как я поняла, высшей степени его личного человеколюбия, — полиция сообщила, что виновника ДТП арестовали. Молодой мужчина был пьян. Сложнее, оказалось, выяснить личность пострадавшей. Документов с собой у девушки не было, а за четыре дня — вы — первая и единственная, кто поинтересовался ее местонахождением и состоянием. Полагаю, полиция захочет задать вопросы и взять у вас контакты родственников...

Я похолодела. Последнее на что я рассчитывала — допрос у следователя с целью выяснить, насколько мы с Надей были близки, почему ее родственники ее не искали, и как я сама узнала об автомобильной аварии. И это, в случае, если на месте ДТП мое присутствие не зафиксировали камеры видеонаблюдения или вдруг не нашлись свидетели, готовые меня опознать. Количество вопросов могло вырасти в геометрической прогрессии.

Вдруг, решение о том, чтобы навестить Надю и разузнать об ее состоянии, показалось мне в высшей степени несуразным. В конце концов, не сама же я была за рулем того автомобиля, или за девушку сделала роковой шаг на пешеходный переход, или в лице рослого детины случайно толкнула ее на капот автомобиля. Да и случайности порой — случаются. Кто бы что не говорил.

Я поднялась со своего места, скомкано попрощалась с врачом, и хотела было уже удалиться, как Владлен Германович схватил за руку в попытке удержать на месте. Лицо мужчины исказилось, но я его уже не слышала:

— Я знаю этот взгляд; называется — "моя хата с краю"; возникает у людей, которые решили, что им проще уйти от проблемы, не вмешиваться, не помогать. Я не вправе и не в силах заставить вас, Оксана, остаться и ухаживать за подругой. Но подумайте вот о чем — раз за последние дни вы — единственная, кто хотя бы поинтересовался ее здоровьем, озадачился отсутствием, то с близкими у вашей Нади Зайчик — большие трудности. Самой ей не выбраться, а...

Перед глазами завертелся хоровод мыслеобразов будущего.

Небольшая комната со скудной меблировкой утопала в атмосфере тягучих поцелуев и страстных ласк. Она — молодая медсестра, сидела на подоконнике, обняв ногами его — талантливого состоявшегося врача. Тривиальность сцены зашкаливала. Она таяла от прикосновений, купалась в собственных чувствах; он — удовлетворял потребность, снимал стресс, с пользой проводил перерыв между операциями. Часы на стене с крупными римскими цифрами показывали десять утра, неминуемо отсчитывая конец спокойной жизни. Все изменилось, когда тучная женщина, охарактеризовать которую можно было не иначе как "баба на самоваре", настежь открыла входную дверь, видимо, довольно громко саданув ею по стене, влетела внутрь комнаты и с криками и кулаками накинулась на любовников.

Следующий мыслеобраз показал мне разорванные бумаги о разводе, выброшенные в глубокую лужу ключи от "старой" квартиры и отражение лица мужчины в боковом зеркале его автомобиля, полное внутреннего чувства разочарования и бессилия. У Владлена Германовича ни осталось ничего. Кроме медицины, о которой он подумал, обернувшись и в упор посмотрев на памятник светилы-основателя первой "столичной" больницы.

Далее будущее сулило мужчине большую, но безмолвную лабораторию. Реактивы в колбах и ретортах занимали все свободные горизонтальные поверхности; многочисленное медицинское оборудование гудело, свистело, вибрировало; стопки задокументированных исследований в человеческий рост стояли по углам. Работа кипела в отличие от внутреннего состояния мужчины. Душа Владлена Германовича еще теплилась, тлела, но уже затухала в холоде одиночества и безнадеги. Он делал что-то, только потому, что надо было делать; изобретал, чтобы не возвращаться хотя бы пару лишних часов в арендованную однушку на краю "столицы".

Следом появился еще один мыслеобраз с синей полукруглой сценой, в центре которой белела английская буква "N". Момент был более чем торжественный: на задворках старался симфонический оркестр; в зрительном зале с постными физиономиями показательного предвкушения и легкого нетерпения сидели леди и джентльмены в платьях, фраках и в бриллиантах; за квадратной каменной трибуной с золотым барельефом-профилем ученого церемониальную речь произносил седовласый мужчина во фраке, пенсне и в орденах, чопорный до мозга костей. Занимая кресло номинанта, Владлен Германович впервые за долгое время чувствовал внутреннюю гордость за оказанную честь одного лишь присутствия в этом месте. Впрочем, коленки его, как у юнца-мальчишки перед экзаменом, все равно тряслись от нервозности в ожидании вердикта.

Картинка будущего снова изменилась. Официальное мероприятие превратилось в деловое совещание. Владлен Германович теперь сидел за большим письменным столом с табличкой "Главный врач: Громовой В.Г." в углу. Вдохновленно раздавая ценные указания и нагоняи сотрудникам, он снова и снова мыслями возвращался к очаровательной соседке из квартиры напротив, с которой недавно познакомился. За окном в утренней суматохе спешили на работу и создавали пробки на столичных дорогах москвичи. Душа Владлена Германовича снова жила, обретя баланс и уверенность в карьерных успехах и взращивая в глубинах романтическое и еще не до конца осознанное чувство к кому-то...

Я с силой дернула руку на себя, посмотрела на мужчину с агрессивной решительностью и непоколебимостью, после чего бросилась наутек. Иногда было что-то особенно мерзкое в том, чтобы подглядывать за чужой жизнью намеренно. Впрочем, не то, чтобы я являлась абсолютной праведницей в этом вопросе.

И как только ухитрилась забыть перчатки в "Астрэйе"?!

Вопрос был риторическим и отвлекал от упрямых мыслей и бесполезных рассуждений.

Опомнилась я на лестничном пролете, когда окончательно запуталась в коридорах и этажах больницы.

Хватит!

С гулким громким дыханием через рот и превозмогая колющую боль в боках, я опустилась на верхнюю ступень.

— Милочка! — противный женский голос заставил от неожиданности подскочить на месте. И застыв, уставиться перед собой. — Не сиди на холодном! Потом детей иметь не сможешь. Все причиндалы себе застудишь к чертовой матери! Молодежь! А еще — будущие медики!

На лестничном пролете появилась тучная "баба на самоваре" — женщина бальзаковского возраста, а может и старше, в свитере с высоким горлом и дутой, как иной пуховик, юбке до пят. Вперевалку она начала подниматься по ступеням, задыхаясь от натуги, но крепко удерживая в руках черную тяжелую сумку, будто кто-то вот-вот собирался у нее ее отобрать.

Минут через десять "баба на самоваре" поравнялась со мной, и я, наконец, осознала, что вижу не еще один мыслеобраз из будущего Владлена Германовича, а вполне реальное его воплощение.

Машинально я бросила взгляд на часы — без десяти минут десять. Символично.

— Милочка, — без церемоний "баба на самоваре" схватилась за рукав моей водолазки — то ли пыталась привлечь внимание, то ли удержаться как за опору и отдышаться, то ли все сразу. — Громового знаешь? Владика? То бишь Владлена по батюшке Германовича... Тьфу, ну и имечко!

— А вы кем ему приходитесь?

— Тещей, милочка! Матерью его дражайшей супруги, — самодовольно осклабилась женщина. — Так знаешь, иль нет? Где его сейчас найти можно?

Я подумала, это был неплохой шанс для еще одного эксперимента. Не то, чтобы личность врача Нади Зайчик оказалась настолько примечательной и впечатляющей, и я за пятнадцать минут разговора прониклась к нему сочувствием и состраданием настолько, что озаботилась дальнейшей судьбой мужчины. Но, может, если падения я была изменить не в силах, то мыслеобразы — по плечу? Да, и неправильным казалось отчаиваться после всего лишь одной попытки. Статистические неверно. С Надей меня остановило стечение обстоятельств, которое, в принципе, возможно было предугадать и заранее, а сейчас — решение отправить тетку в противоположном направлении не представлялось очень сложным в реализации, верно?!

— Он на операции, — без запинки соврала я, еще раз сверившись с циферблатом часов. — Освободиться минут через тридцать. Полагаю, будет удобно, если вы подождете его в кафетерии. Я передам Владлену Германовичу, как только он освободится, спуститься к вам.

— Спуститься? — строго уточнила женщина, бросив на меня подозрительный взгляд. После чего с ненавистью посмотрела на лестницу, которую только что с трудом преодолела.

— Да, кафетерий находится на первом этаже, — я искренне понадеялась, что так оно и было. Впрочем, если в первой городской больнице не существовало, на худой конец, даже столовой, только преодоление ступеней по второму кругу "бабе на самоваре" грозило двадцатью минутами ее полной занятости.

— А ты сама кем здесь будешь?

— Студентка-практикантка. Третий курс меда.

Тетка смерила меня еще одним подозрительным взглядом, будто пыталась прожечь дыру в затылке, после чего чертыхнулась, сплюнула, развернулась и заковыляла по лестнице вниз, бросив через плечо:

— Не сиди на холодном все ж таки, милочка! Пожалеешь ведь. Чему только в ваших институтах учат?!

Почувствовав внутреннюю уверенность, я поспешила в противоположном направлении. Следовало отыскать Владлена Германовича и если не предупредить, то проследить и по возможности направить его самого в другой конец больницы. Мол, в помещении, в котором вы собрались предаваться любовным утехам, сейчас тараканов травить будут.

Пожалуй, я слишком увлеклась придуманной авантюрой.

С направлением, в котором можно было найти мужчину-хирурга, помогли медсестры из приемного отделения. Женщины купились на крики, слезы, истерическое поведение и полубезумное состояние родственницы недавно прооперированной тяжелой пациентки.

Мой артистизм был на высоте: даже имя Нади Зайчик пришлось к месту. Да, использовать его было кощунством, но, во-первых, вреда девушке это не несло; а во-вторых, могло пусть и косвенно, спасти несколько жизней в будущем. Так что цель оправдывала сейчас средства.

Стрелки часов приближались к десяти, когда я во второй за это утро раз поднялась на этаж хирургического отделения.

Длинный коридор безмолвствовал. Пустовал и дежурный сестринский пост. Тихий гул и негромкое, но веселое бормотание доносилось из-за приоткрытых дверей больничных палат.

Высматривая ординаторскую и сестринскую, я преодолела половину коридора, к собственной неожиданности обнаружив в другом конце — противоположном тому, из которого пришла я, лифт.

ЛИФТ?!

Помещения ординаторской и сестринской оказались смежными, двери располагались на левой стороне, обе — плотно закрыты.

Стрелки наручных часов отмерили десять утра.

Схватившись за ручку первой двери, я вздрогнула от истошного крика, машинально дернула на себя не поддавшуюся и, по-видимому, плотно закрытую на замок дверь, после чего сокрушенно повернула голову в сторону лифта.

С воплем: "Ах ты, мелкая негодяйка!" на меня неслась "баба на самоваре

Все пропало.

Я не успела опомниться, как тетка оказалась рядом, огрела своей ценной сумкой так, что я не удержалась на месте и упала, обозвала "прошмандовкой проклятущей" и с решительностью дернула за ручку ближайшую со своей стороны дверь. В сестринскую.

Ей повезло больше.

Саданув дверным полотном по стене, с очередным истошным воплем тучная женщина влетела внутрь:

— Негодяй! Подлый изменщик! Я знала! Все знала! Теперь-то дочь мне точно поверит!

Крики разнеслись по коридору, заставив любопытных пациентов выскочить из своих палат в поисках зрелища. Глухие удары, женский визг и мужская грубая брань только раззадорили их любопытство.

Потирая ушибленное бедро, я поднялась с пола и с осторожностью заглянула в комнату, уже догадываясь, что там увижу. Свой провал. Очередной, к сожалению.

Визжала молодая круглолицая блондинка — медсестра. Прикрываясь руками, она в панике жалась к стене и, наблюдая за развернувшимся бедламом, не могла решить, как действовать дальше: попытаться отобрать у воинственной тетки свой халат и прикрыться или кинуться на защиту страдающему от ударов любимому.

— Моя Катюша завтра же на развод подаст! И на раздел имущества. Без гроша в кармане останешься, проклятущий! А то удумал — пока честная жена дома с детками сидит, на работе решил развлечься! — "баба на самоваре" буйствовала, гоняя Владлена Германовича по комнате. Замахиваясь, она раз за разом лупила мужчину сумкой по спине, голове, рукам, заднице — в общем, по первому до чего способна была дотянуться. Халатом тетка управлялась как кнутом и вслед за глухим ударом стегала неугодного зятя по плечам, пояснице, рукам и ногам. Владлен Германович злился, орал, матерился и изворачивался, как мог, попутно пытаясь застегнуть ремень брюк и оправить рубашку.

— И деток ты больше не увидишь никогда, охальник! — орала как в базарный день тетка. — Чтобы урок твой гнилой не выучили, не дай Боже! Чтобы людьми выросли. А не предателями. Вот говорила я Катюше — не смотри на этого петуха со скальпелем, не прельщайся его умными да красивыми сказками, все одно — закончишь как бабка Прасковья. С мужем-изменщиком и вереницей любовниц его, шастающих день ото дня на порог...

Вокруг меня уже собрался целый амфитеатр из любопытствующих больных, сбежавшихся на крик медсестер и нескольких коллег-врачей. Вмешиваться в ссору никто не спешил, предпочитая комментировать и обсуждать действо с галерки.

— Я давно убеждала Янинку: "Брось ты своего Громового! Он ни один медицинский халат женского пола, то бишь юбку под ним, не пропустил", — сердобольно прошептала, явно по секрету, одна медсестра другой. Приземистая полная брюнетка настолько была взволнована происходящим, что не обратила внимания на то, как навострили уши вокруг собравшиеся. Как, впрочем, и увлеченная новой сплетней товарка. — Только за прошлый год он "перетанцевал" — ну, ты, понимаешь, да?! — всех практиканток, интернов и треть молоденьких медсестричек.

— И с тобой было? — захлебываясь восторгом, уточнила коротко стриженная под мальчика, высокая и сухощавая блондинка. Вместе они смотрелись комично. Как аллегория Штепселя и Тарапуньки(37*).

— Ну, нет, конечно. Я же не такая доступная, как Янинка, — мерзко захихикала брюнетка, бросив пренебрежительный взгляд на так и не определившуюся с линией поведения блондинку в эпицентре скандала. — И потом, у Владлена Германовича вообще-то жена есть. Они еще с института вместе.

— Откуда знаешь?

— Так он же в "столичном" меде учился. У меня там тетка работала и работает до сих пор. Бесценный источник сплетен, важной информации и такого компромата на преподавателей, что если бы я сама только захотела там учиться, они бы все зачеты и экзамены мне вмиг автоматом проставили!

— Так вот почему ты, Кружкина, сестринское дело в родном областном ПТУ закончила?! — вставил свои "пять копеек" высокий небритый мужчина-врач в белом халате. — Побоялась в "столице" скомпрометировать тетку-уборщицу желчью и непревзойденной глупостью?

— Дмитрий Тимофеевич! — взвизгнула полная брюнетка, явно обидевшись. На что в ответ получила несколько тычков в бока от персонала и три нецензурных пожелания шепотом заткнуться ко всем чертям от пациентов.

Больным в больнице было скучно двадцать три часа в сутки: ни телевизора, ни книг, ни вязания, на худой конец. Ни новых лиц, ни новых тем для разговоров. Нарды, шахматы и шашки были давно играны-переиграны, а потому забыты. Мысли о выздоравливании уже так не будоражили и мотивировали, как очередное мало-мальски отличающееся от повседневной рутины событие.

— И ведь удумал сам и краль своих научил, — тем временем орала в сестринской "баба на самоваре", — чтобы меня, тещу, обманывать, окольными путями по шаражке вашей гонять с лестницы на лестницу! Ишь — в кафетерии его подождите, видите ли. Барин какой! Получай! Будешь знать, как Катюше моей изменять! Полнится еще мир добрыми людьми — подсказали в приемной, где тебя, окаянного, найти! И к лифту проводили...

— Вот из-за таких сумасшедших я до сих пор не женился, — ни к кому конкретно не обращаясь, пробормотал себе под нос Дмитрий Тимофеевич. Услышала я его только потому, что стоял высокий небритый мужчина в белом халате у меня за плечом. — И нет разницы: насколько ты умен, насколько талантлив или сколько жизней спас. Что вчера, например, буквально с того света вытащил на операционном столе рыжую девчонку-студентку после ДТП. Все равно — сволочь. Раз жене нелюбимой и давно опостылевшей — клуше, одним словом, изменяешь. Гад и козел — потому, что рабочие проблемы в дом не волочешь, а на месте и сразу пытаешься решить.

— И ведь один раз уже досувался стручком своим — Катюшу мою заразил. Я помню! Все помню... — я подумала, что "баба на самоваре" вконец потерялась в своих обвинениях: из-за кипящих внутри эмоций забыла о том, что некоторая часть личной информации все же не предполагалась быть озвученной в присутствии третьих лиц. Впрочем, вряд ли тетка сейчас была в состоянии над этим поразмыслить, или, на худой конец, остановиться и оглянуться — толпа зевак у входа уже не пряталась. — Она как мне позвонила, пожаловалась, что у нее там все чешется, я сразу поняла, кто в этом виноват. Муж-изменщик пассию себе завел и притащил от нее болячку. Но Катюша мне не поверила. Якобы — все моя предвзятость. Тьфу! Нахваталась в вашем городе этом словечек...

— Зря она так, — из солидарности и с мужским сочувствием, горько прокомментировал в голос сутулый старик — из пациентов, судя по его неказистому домашнему виду — старой выцветшей майке, растянутым в районе колен треникам и тапкам-вьетнамкам. — Гермыч-то мужик — нормальный. С придурью только — ни одного больного ни в лицо, ни поименно не знает и не помнит. Но зато — руки золотые. Каждого второго в отделении лично с того света вернул. А что налево похаживает — так каждый добрый мужик там хоть один раз, да был...

Я тяжело вздохнула, сетуя на то, что во второй раз просчиталась из-за мелочей. Несложно было предположить наличие лифта в больнице и обратить внимание на "сердобольных" сплетниц-медсестер из приемной. Если бы только не моя преждевременная самоуверенность.

Исход дальнейших событий в жизни Владлена Германовича стал предсказуем: развод, тоска и одиночество, медицинские изыскания, какая-то жутко солидная премия и впоследствии — место главврача в московской больнице и новая страница на личном фронте.

Напоследок, я искоса взглянула в лицо высокого небритого Дмитрия Тимофеевича, как бы невзначай дотронулась рукой до его ладони — правда, тут же отдернула ее, чтобы не вызвать подозрений, и с насмешкой обвела взглядом фигуру медсестры Кружкиной.

Кто бы мог подумать, а?!

На вторую пару — скандальную "Культурологию и мифологию народов мира" я влетела под последний аккорд звонка и обидные смешки рассевшихся по местам групп курса.

— Мне понятно ваше неуважение, — острым взглядом новая преподаватель проводила мою спину до последней парты последнего ряда аудитории. Убедившись, что я заняла свободный стул, достала конспекты и приготовилась внимать ее бесценные знания, женщина — Лариса Ивановна, кажется, продолжила, — однако столь явная демонстративность охарактеризовывает, прежде всего, вас самих. Не с лучшей, прошу заметить, стороны.

— Селедка у нас вообще — натура "публичная", — загоготал со средних рядов, ближе к окну, незнакомый хохмач, изображая руками в воздухе кавычки. Парень считал себя обладателем непревзойденного чувства юмора. Аудитория с энтузиазмом поддержала его в этом мнении: взорвалась дружным заливистым смехом. Лишь оскорбительно малое количество студентов — одна седьмая, может быть, или шестая, не поняли намека и шутки.

Минут через пять под пристальным хищным взглядом женщины, скрестившей руки на груди и прислонившейся спиной к кафедре, группы потока вдруг осознали происходящее и неожиданно замолчали.

— Вспомнили, что помимо преподавания экзаменационного предмета, в вашем университете я также состою в должности проректора по учебной работе?! — с долей пренебрежения уточнила Лариса Ивановна. Ситуация нисколько ее не обидела, а скорее наоборот — вызвала азарт и желание показать, у кого в руках власть и сила. Об этом неожиданно нашептала интуиция, несмотря на отсутствие признаков в выражении ее лица. Я оказалась озадачена.

— Как председатель студенческого совета, — со своего места с миротворческой миссией поднялась Алина Лаврентьева, — прошу извинить нас за недостойное поведение. Такого больше не повториться. Я проконтролирую.

— Представьтесь, пожалуйста, председатель студенческого совета.

— Алина Лаврентьева.

— Полагаю, Алина Лаврентьева, с идеями Конфуция вы не знакомы?! Раз так неосмотрительно разбрасываетесь долгами.

— В смысле?

— "Обдумай, верно ли и возможно ли то, что ты обещаешь, ибо обещание — есть долг", — сухо резюмировала Лариса Ивановна, оторвалась от кафедры, обошла ее кругом и заняла место у доски, напоследок добавив, — я не имею ничего против юмора. В конце концов, это форма социальной коммуникации. Но только в случае, когда он уместен и понятен мне, раз уж по ряду сложившихся обстоятельств, я с некоторых пор занимаю позицию номинального лидера вашего коллектива. Садитесь, председатель студенческого совета Алина Лаврентьева. Впредь можете отвечать с места. В рамках делового этикета, разумеется.

Следующие десять минут пары Лариса Ивановна посвятила вступительному слову и организационным вопросам — видимо женщина хотела убедиться, что студенты правильно уразумели ее серьезный настрой. Семинары, курсовые, зачеты и экзамен — в целом подход преподавателя к образованию не выделялся на фоне других предметов. Однако непонимание необходимости культурологии и мифологии для взращивания будущих юристов до сих пор вызывало смуту в рядах студентов. Записки, сопровождавшиеся тихими шепотками, то и дело мелькали между рядами.

— Полагаю, на первом курсе вам уже читали "Историю права", — снова скрестив руки на груди, Лариса Ивановна обошла кафедру и в привычной, кажется, для себя манере облокотилась спиной. Ее королевская походка привлекла внимание большей части парней аудитории. Я с удивлением заметила, какими масляными взглядами они прошлись по в общем-то совсем непримечательной фигуре женщины. Лариса Ивановна обладала особенной харизмой? — Изучать с вами данный предмет по второму кругу я не собираюсь. Однако "Культурология и мифология народов мира" тесно связана как с историей права, так и со школьным курсом общей истории. Все комментарии: "Это мы уже знаем, проходили или заучили наизусть" в виду этого будут неуместны из-за своей поверхности и очевидности.

Называть ее даже про себя Ларисой Ивановной было странно. Хотя весь внешний облик выдавал в женщине типичную училку — высокий строгий пучок, зачесанные до натуги мышиного цвета волосы, юбочный костюм-тройка в клетку, лаковые туфли-лодочки на шпильке. Возраст угадать навскидку оказалось и вовсе невозможно — то ли из-за острых скул и впалых щек, то ли из-за проницательного взгляда, выдающего в ней человека самоуверенного, саркастичного, умного и не лезущего за лишним словом в карман. Она была Ларой, Ларисой, Лариской, но никак не Ларисой Ивановной. Впрочем, обратиться к женщине как к Ларочке или Ларусе у меня также язык не повернулся бы.

Может Иванова? Или с легкой руки Нади Зайчик — профессорша?!

— Источниками права в древнем мире, даже кулачного права, были религиозно-мифологические воззрения общества на устройство мира. Закон появился, когда Бог, если вы — верующий, конечно, — профессорша странно болезненно усмехнулась, — создал Еву. Как только человек перестал быть один, и возникла необходимость в регулировании взаимоотношений. Для начала — "не убий". Не так современно, нежели брачный контракт в рамках семейного кодекса, но для начала — мне кажется, весьма неплохо...

Аудитория засмеялась, оценив шпильку женщины в адрес то ли религии, то ли истории, то ли вообще — права в целом. В этот раз непричастных к веселью не осталось, улыбнулась даже я. Может, только Алина посмурнела и не поддержала общий настрой — видимо вспомнила о Конфуции и долгах.

Материал лекции увлек студентов. Ловко манипулируя фактами и разбавляя сухие исторические или религиозно-философские справки сарказмом и едкими замечаниями-шутками, профессорша, конечно, по большей части "налила воды", но сделала это мастерски. Несмотря на то, что женщина не сообщила ничего нового, упрекнуть ее в отсутствии знаний по специальности или узком кругозоре оказалось невозможно. В своей сфере Лариса Ивановна была профессионалом.

И хотя к концу пары у студентов так и не возникло понимания, для чего предприимчивый ректор добавил в сетку расписания предмет культурологии, послать по одиозному маршруту его больше не хотелось.

Профессорша закончила лекцию за минуту до звонка. Точь-в-точь. Я вскользь отметила это по циферблату наручных часов, когда секундная стрелка прошла цифру "двенадцать" и начала новый круг.

Собрав свои вещи, женщина вежливо попрощалась, наслаждаясь легким недопониманием на лицах студентов, и вышла из аудитории под первую трель звонка.

Мне на ум пришла крылатая фраза про точность, вежливость и королевский статус.

Студенты засуетились, заковырялись в своих вещах, поспешили на обеденный перерыв. Аудитория наполнилась громкими смешками, экспрессивными выражениями, выкриками и обыкновенным гулом говорящих в голос людей.

По привычке обретаясь в размышлениях глубже, чем в реальности, я неторопливо спустилась с верхнего ряда вслед за соседями по парте, случайно задев плечом сокурсника.

— Ты что творишь, придурошная?!

Получив куда более ощутимый ответный толчок в бок, я по инерции отлетела на несколько метров в сторону, ударилась во второй раз пострадавшим за утро бедром о косяк парты и с потрясением уставилась в перекошенное от злобы лицо Алины Лаврентьевой. За спиной звезды университета переминались с ноги на ногу ее подружки-прилипалы во главе со Стасей Новицкой.

— Решила, раз Сережка поимел тебя пару раз от скуки, теперь можешь задирать нос? — Алина смотрела так, будто я являла сейчас воплощение всех ее жизненных разочарований, оплот ярости и ненависти. — Окстись, тухлая вобла!

Мир сошел с ума, а я не успела заметить? Когда показательно хорошая Алина, принцесса Диана воплоти последних дней, умница и красавица, председатель студенческого совета, в конце концов, как сама она о себе заявляла, превратилась в форменную истеричку, не гнушающуюся бранных слов и избитых оскорблений?

— Алина? — не ожидала подобной реакции и пораженная до глубины души Стася.

— Знаешь, я рада, что справедливость, наконец-то, восторжествовала. Сережка опомнился и разглядел то ничтожество, которое ты всеми силами пытаешься скрыть в себе от окружающих!

Я была ошеломлена не меньше соседки по комнате. Гадость с улыбкой на лице, завуалированная под дружеский совет, и предложение помощи — вот метод Алины Лаврентьевой. Прямое оскорбление, свора в аудитории на глазах у других студентов курса? Алину и Стасю Новицкую поменяли местами?

— Думаю, ему не понравилось, а?! — все не успокаивалась блондинка. Я продолжала молчать, надеясь, что таким образом сведу конфликт на "нет", не позволив разрастись в потасовку. Обвинения и оскорбления Алины меня не трогали. На фоне случившегося с той же Надей Зайчик слова блондинки казались сущей мелочью. — Сережка — парень темпераментный, я знаю. А ты ж — отмороженная фригидная доска.

Девочки-прилипалы за спиной блондинки захихикали. А Стася наоборот — неожиданно нахмурилась:

— Э-э-э... Алина... может, оставим эту юродивую в покое? Далась она тебе...

В иной ситуации я бы, пожалуй, улыбнулась словам соседки по комнате. Не в бровь, а в глаз, однако.

— Селедка увела у меня парня, — в глубине глаз Алины наконец-то проявились чувства: горечь, приправленная изрядным количеством ревности, обида и боль. Кажется, потерю Сташевского девушка переживала сильнее, чем демонстрировала. — Предлагаешь, благословить их на счастливую семейную жизнь?

— Сама знаешь, он ее бросил в итоге.

— Это не отменяет того факта, что...

Я подумала, что Алина сейчас кинется с кулаками доказывать свою правоту. Дернувшись сильнее назад и почти не чувствуя боли в бедре от давления косяка парты, я закрыла лицо и волосы, по возможности, руками, сжала ладони в кулаки. Я не хотела повторения даже малейшей случайности с мыслеобразами. Будущее Алины в свете утренних событий было определено не тем, с чем я намеревалась продолжить и без того неудачный день.

— Отребье! — захохотала вместо удара девушка. — Боишься, что ненароком вырву твои и без того жиденькие патлы?!

— Алина! — в дверях аудитории появилось новое действующее лицо. — Везде тебя ищу. Идешь в столовую?

Сергей Сташевский.

Не дождавшись ответа и оценив обстановку, за десяток шагов парень поравнялся с бывшей девушкой, бесцеремонно схватил ее за локоть и чуть ли не волоком вывел из аудитории. Гуськом подружки-прилипалы Алины последовали за ним.

Я подумала, что на сегодня — чересчур сыта произошедшими событиями для обеда в университетской столовой.

В "Астрэйе" снова испекли круассаны с ванилью на завтрак. Я заказала сразу четыре порции.

Новый день принес похмельный синдром после эмоционального запоя накануне. Голова казалось ватной; будущее виделось сплошной чернотой без малейшего просвета надежды; с долей обреченности я готовилась к свежему витку сплетней в университете после скандала с Алиной в аудитории накануне. Думать о том, как поступить с Надей или как справиться в итоге с мыслеобразами и "падениями" было невыносимо.

— Привет, — у моего столика остановился Сэм. Выглядел мужчина изрядно помятым и немного растерянным, словно переживая из-за нашего последнего разговора, не спал полночи. — Можно?

— Если опять собираешься пригласить на свидание только потому, что переживаешь, обидев отказом?! — меланхолично уточнила, раздумывая над третьей порцией круассанов. Первые две я умяла залпом с жадностью некормленого неделю человека. Пропустив накануне не только обед в университетской столовой, но и ужин, с утра поднялась с кровати с дикой голодной болью: из-за чужих социальных игр я рисковала заполучить язву желудка. — Не стоит.

— Я хотел предложить мир и дружбу, — Сэма мой настрой не смутил. Мужчина занял привычное место напротив. Без напрасного пиетета и вежливых расшаркиваний. Безукоризненный тон и без того подчеркивал в мужчине укоренившегося джентльмена. — А еще признаться, что поступил вчера как настоящий осел. Надо же, столько лет живу, а просить прощения у женщины, по всей видимости, не научился.

— Ты серьезно? — я подняла голову.

— Более чем. Оксана... Ксана, я был не прав, когда позвал на свидание и предложил притвориться, будто мне это — интересно. В свою защиту могу сказать только — я не хотел тебя потерять, испугавшись, что после моего откровения ты больше не появишься в "Астрэйе".

— У вас хорошо готовят.

— Ну... не заговоришь со мной.

— И как в таком случае, ты представляешь, я смогу что-нибудь заказать?

— Ксана...

— Сэм...

— Дружба — это другое. Иногда мы принимаем человеческую приязнь за нечто большее. Например, притяжение между мужчиной и женщиной. Я знаю разницу, а ты — просто обманываешь себя. Нечестно было бы этим воспользоваться.

Мужчина вновь от волнения принялся перекручивать на пальце ободок кольца. Уставившись поверх моей головы, будто заглядывал в этот момент вглубь себя, он продолжил:

— Уже много лет я не водил ни с кем дружбу. Стечение обстоятельств. Какое-то время думал, что должен быть один, потому что все равно потерял любовь своей жизни; потом — что это куда проще мимолетных романов с купившимися на красивые черты лица женщинами, а после — привык быть один. Настолько, что когда встретил в другом человеке искреннюю нужду быть услышанным — впервые за очень долгое время и сам почувствовал себя нужным.

Сэм, одернув себя, оставил кольцо в покое, придвинул к себе нетронутую третью порцию круассанов. Используя чистые столовые приборы — официантка по привычке с заказом принесла две пары, мужчина ловко разделал выпечку на куски и с аппетитом приступил к завтраку.

Кем Сэм меня видел? Удивительный, привлекательный, умный и притягивающий внутренним обаянием мужчина, не побоявшийся, что встреченная гостья в его кафе в первый же день знакомства призналась в убийстве человека?

Я привыкла, что окружающие складывали свое стереотипное мнение, стоило только заикнуться о самоубийстве матери, проблемах с прикосновениями, одеться в привычную немаркую одежду и большую часть разговора помалкивать. Однако Сэм смотрел по-другому.

Распознал что-то настоящее? Или представил меня девой в беде? Романтичной натурой, униженной несправедливостью и жестокостью сверстников?

Внутри снова нечто злобно усмехнулось и прыснуло ядом, вынуждая ранить окружающих до такой же критической степени интоксикации:

— Я не знаю, к каким выводам ты пришел, и какой образ в голове себе нарисовал, но полагаю, фантазий в нем и иллюзий — на порядок больше правды. Я не требую спасения, не строю из себя недотрогу, и нескладывающиеся отношения с окружающим миром меня не определяют. Я — циник и стратег, жонглирующий жизнями. И если наша дружба держится лишь на чувстве благородства, толкающего тебя на спасение страждущего... Сэм, ты — ошибся адресом!

Мужчина едва не подавился куском выпечки. Я мрачно добавила:

— Я — ведьма. Сегодня, например, разрушила жизнь мужчины — отобрала у талантливого хирурга жену, детей, имущество и репутацию. А несколько дней назад из-за прихоти и научного любопытства — отправила девчонку под колеса автомобиля. В больнице сказали, что если она выйдет из комы после случившегося, то обязательно "обрадуется" параличу.

— Вот как.

— Я вижу будущее. Знаю его. Хочешь, — я стянула с ладоней перчатки, нарочито медленно заостряя внимание на каждом пальце. Губы украсила зловещая и одновременно предвкушающая улыбка, — я раскрою твое будущее. День, когда и как умрешь, например?

— Неужели?! — мужчина спокойно отложил приборы и отодвинул тарелку с недоеденными круассанами в сторону.

— И ты не сможешь ничего изменить!

— Тебя это расстраивает или вдохновляет?

— Парализует, — отрава внезапно закончилась, споткнувшись о доброе искреннее участие. Сэм был последним, кто заслуживал моих обвинений и угроз, и первым, кто готов был их принять. По крайней мере, в обозримом близком пространстве.

Большую часть времени с жизненными ситуациями я справлялась самостоятельно. Но трудности, как и любой другой человек, хотела делить с друзьями и близкими. Сложилось так, что в этот небольшой круг людей попали только Зо и Иосиф. Однако теперь подруга жила и училась в другом городе, а отношения с пожилым дворецким были полны условностей, которые не пропали и после откровенных признаний, а еще — казались мне не причитающимися молодой девушке, в целом. Тем не менее, до недавнего времени я не сталкивалась с чем-то более опасным, нежели пропущенная лекция или не вовремя сданная курсовая. Знакомство с Феликсом, приключение с Надей Зайчик и авантюра с доктором Владленом Германовичем Громовым меня пошатнули.

— На самом деле... — начала я, опустив взгляд, — нас называют ведающими...

Исповедь заняла минут тридцать — в столь короткое время, до обидного, уместилась моя жизнь и злоключения. Я изложила все сухо и по существу, умолчав о Зо, университетских распрях и содержании падений. С подругой детства нас развела жизнь, студенческие конфликты на фоне прочего казались несущественными, а к будущему, щедро показанному Силой, Сэм не имел никакого отношения.

Особое внимание я уделила идеям и попыткам изменить грядущее — как последней нарывающей ране, не поддающейся воздействию антибиотиков.

— Ну как? Все еще хочешь меня спасать? — подытожила я.

— Вообще-то и раньше не собирался, — спокойно ответил мужчина. — Не знаю, с чего это придумала. Ксана, ты — не нуждаешься в спасении, из любой ситуации — вытащишь себя сама.

Я с искренним удивлением подняла, наконец, взгляд и в упор посмотрела на... друга, наверное? Сэм не кривил душой, не кокетничал и не льстил. Мужчина имел в виду ровно то, что озвучил.

— Тебя не пугает, все, что я перечислила?

— Из ведающих, которых я встречал, ты — одна из самых миролюбивых, сострадающих, ответственных и человечных.

— Так... все это время?...

— Нет. Что ты — ведающая, я не знал. Предполагал? Да, пожалуй. После того, как ты назвала имя Феликса. В "столице", знаешь ли, его упоминают только определенные лица. Ведающие, облеченные властью люди и последние проходимцы, готовые за грош продать мать родную с потрохами.

— А сам... Ты, Сэм, из... кем будешь?

Мужчина легко улыбнулся. Мой вопрос показался ему забавным.

— Я не имею кровного родства с Силой. Не ведающий. Власти у меня не больше, чем у любого другого владельца кофейни, а желание заработать полностью покрывается прибылью "Астрэйи". Но ординарным я бы тоже себя не охарактеризовал, смею надеяться.

Между нами повило молчание — тонкое, ранимое. Я побоялась что-либо добавить, решив, что этим утром наговорила и без того с излишком. Понять о чем размышлял сам Сэм, не представлялось возможным.

— А ты никогда не задумывалась, — наконец, заговорил мужчина. Пальцы его снова потянулись к кольцу. Правда, на этот раз, чтобы просто убедиться — оно на месте, — что Сила дает тебе знания о будущем не для того, чтобы ты его меняла?

— А для чего?!

— Не знаю. Но может попытки спасти студентку и доктора провалились потому, что ты не в состоянии была помочь?! Правда, существует еще вероятность, что если бы ты не получила эти знания, ничего бы вовсе не случилось.

— Ты все еще хочешь продолжать общаться? — резко перевела я тему. Думать о том, был стакан наполовину пуст или все-таки наполовину полон, сейчас не хотелось. Я побоялась сорваться, а потому решила прояснить для себя другой — не менее важный вопрос.

— Ну, ты же все еще хочешь быть кем-то услышанной? — миролюбиво заметил Сэм. — А мне приятно будет думать, что с некоторых пор и сам влачу более не жалкое бесполезное существование.

— Но я же...

— ... цинник и стратег, жонглирующий жизнями? Вряд ли. Но думаю, тебе не помешало бы этому научиться.

Наши дни

Выходные я посвятила уборке, попытке сварить лекарственный отвар и рабочим документам.

Без обращения к чистоте, которым и в лучшие годы я не пользовалась, отдавая предпочтение пылесосу и тряпке, справилась за несколько часов. Всего-то и стоило: выкинуть мусор, помыть пол, расставить остатки мебели по углам и заказать в интернете новое кресло, два барных стула взамен одному раскуроченному и договориться о перебивке дивана. Кстати, я так и не вспомнила, когда Бэль извернулась настолько, что испортила когтями ткань.

С отваром все оказалось сложнее. Ни с первого раза, ни со второго, ни с третьего и даже не с четвертого у меня ничего не получилось. На пятый я не замахнулась, устало вылив очередную порцию бурды в раковину и запустив измельчитесь, прислонилась лбом к оконному стеклу.

Отвар из иссопа, полыни и василька помог бы справиться с синяками на лице и привести в порядок к понедельнику внешний вид. Ну, или настолько, что с остатками свидетельств женской потасовки справилось бы и любое тональное средство. Однако все четыре раза вместо отвара я приготовила какую-то сомнительную смесь — каждый раз разного неправильного цвета — от густого болотного до ядрено-малинового. Варево опасно пузырилось и громко булькало. На эксперимент я не решилась.

К большему отчаянию в голове вдруг всплыли воспоминания о том, как я готовила руту после возвращения в особняк.

Тот самый первый пузырек был из студенческий запасов времен жизни в "столице". Отец по моей просьбе принес его в больницу, предварительно проконсультировавшись о безопасности совмещения руты и медикаментов у Зо. Подруга разрешила, и отец, чувствуя себя едва ли не благословленным, влил мне отвар в рот. Следующие полгода этим занималась уже Зо. Подруга расходовала мои запасы, каждый раз удивляясь их количеству. С учетом довольно ограниченного срока хранения отвара. А после, когда я выписалась, бесконечный казалось бы скраб, неожиданно закончился, и руту пришлось варить самой.

В первый раз я решила, что отвар не получился из-за порченых ингредиентов. Позвонила Зо и попросила сварить руту самой. Во второй — обвинила во всем нового поставщика. Собрали растения слишком рано. И снова обратилась к Зо. В третий — я, кажется, сама отвлеклась на рабочий звонок. А в четвертый — что-то случилось с плитой. В пятый — постарался Гоша, решив внезапно заглянуть на кухню и снять пробу с нового чая. В шестой — прохудилась кастрюля... Попыток было много, но все заканчивались одинаково: отвар не получался и я звонила Зо. Отвлеченность рабочими вопросами, попытками преодолеть прошлое и не вспоминать, реабилитацией после аварии, опять же — все это не позволило увидеть закономерность. Как мне, так и Зо.

Две умные женщины, заковырявшись в делах, профукали, что они не так умны.

Однако и плюс запоздалом осознании был: в исчезновении потенциала рута оказалась не виновата.

В понедельник утром я была хороша. Лицо наливалось всеми оттенками багрового — от светло-сиреневого до индиго. Ситуацию не могли спасти ни темные очки в пол лица, ни толстый слой тонального крема. Даже, удивительно, как Зо справлялась: с большими проблемами подруга косметикой буквально заново себя перерисовывала, превращая из зомби в куколку. Искушение позвонить ей и попросить помощи было велико, но я сдержалась.

Во время пробежки неожиданно появился Захар. Юноша поравнялся со мной в районе стадиона, будто случайно встретил старую знакомую и решил составить ей компанию.

— Кто это с тобой сделал? — Захар нахмурился, даже едва не оступился — видимо, когда во всех подробностях представил мое лицо под очками. Руки его непроизвольно сжались в кулаки — будто потянулись что-то схватить. Оружие, например.

— Упала, — не сбившись с ритма, бросила я. После стычки с Бэль тело все еще не было готово вернуться к физическим нагрузкам, но в некоторых вопросах я умела проявлять упрямство. Достаточно отдыха в субботу и воскресенье, с понедельника следовало возвратиться в колею, а по-хорошему и вовсе — увеличить программу тренировок. Появление в жизни Бэль было верной приметой — предвещало рукопашные драки, погони и мерзкие ритуалы.

— Я могу помочь! — настаивал юноша, подхватив, наконец, мой ровный ритм.

— Вряд ли, — представив в голове это "сражение века", хохотнула в ответ. У Бэль была сила, опыт, навыки, хитрость и определенное коварство. У Захара — скорее всего только сила.

— Послушай, — схватив меня за локоть, юноша заставил остановиться и посмотреть в упор. — Если твой парень или... муж... типа... бьет тебя, я смогу защитить! Накостылять в ответ, наконец. У меня есть знакомые, они — помогут.

— Кто? Феликс, например? — я освободилась и сделала шаг назад. Слава Силе, он позволил мне. — Его имеешь в виду?

— Ты — из этих типа, да? Из ведьм? Всесильных семей "столицы"?

— Родов, — педантично поправила я и без дальнейших пояснений, перевела тему. — Как ты узнал, что я бегаю по утрам? Как нашел?

Юноша промолчал. И хотя вопрос мой заставил его напрячься, словно тугая струна, руки в кулаки Захар больше не сжимал. Хороший добрый признак.

— Следил?! — предположила я самое очевидное, так и не дождавшись ответа. — Еще с пятницы?

Захар снова промолчал. Однако по неискушенному в интригах лицу я прочитала все сама — следил. Весь день — от пробежки до встречи с последним бывшим клиентом детективного агентства в "столице".

Что с него взять? Потребовать извинений? Объяснений? Прогнать? Вряд ли мальчику жилось легко, раз он связался с Феликсом.

Когда-то Сэм заметил, что имя главы "столичных" ведающих знает только определенный круг лиц. Захар не имел кровного родства с Силой, не обладал властью и нуждался в финансах. Но настолько ли, чтобы и в самом деле продать за медяки родную мать?

Я подумала, что, может, и к лучшему было позволить юноше остаться на виду, когда беззаботно и легко добавила:

— Я все-таки хочу закончить свою тренировку сегодня. Можешь присоединиться. Но, учти, я предпочитаю бегать молча и под музыку.

— Договорились, — с энтузиазмом как болванчик всего через мгновение закивал Захар. Его лицо вмиг украсила сногсшибательная улыбка. От накатившего ощущения дежавю у меня едва не подкосились ноги.

По дороге в офис детективного агентства я купила новый телефон, вставила родную сим-карту и вышла, наконец, на связь. Миллион уведомлений о сообщениях и пропущенных вызовах едва не оглушил.

В выходные меня искали: Зо — тридцать девять раз, Гоша — десять раз, Иосиф — два.

Отчаявшись в конечном итоге, они все прислали по сообщению.

Зо:

"Надо срочно встретиться. СРОЧНО! Дай знать, когда и где. Если не смогу до тебя дозвониться и в понедельник — пойду к Гоше! Пусть хоть из-под земли тебя выискивает!"

Гоша:

"Приходила твоя придурочная. Требует, Оксана Викторовна, тебя из-под земли ей выкопать. Обиделась и кинулась с кулаками, когда я указал на кладовку с садовыми инструментами и дал компас. Как будешь на связи, сообщи, все ли в порядке. Иначе поеду в квартиру твоего Остревского сам. И придурочную захвачу!"

Иосиф:

"Оксана Викторовна, у вас что-то произошло? Требуется помощь? Георгий купил десять садовых лопат, сложил их в багажник и собирается в "столицу". Сказал — вас откапывать, а некую "придурочную" — наоборот, в землю утрамбовать и сверху присыпать. Полагаю, он имеет в виду Зою. Позвоните, пожалуйста, как появиться возможность!"

Успокоив пожилого дворецкого и велев Гоше вернуть лопаты в магазин, я ответила подруге предложением встретиться сегодня в полдень в "столице", когда перешагнула порог офиса, машинально придержав дверь. В нос ударил насыщенный аромат жасмина.

— Оксана... В-в-викторов-в-вна-а-а... — ошеломленно протянула Люся, выскочив из-за стойки регистрации. Разведя руки в стороны и выпучив глаза, как выброшенная на берег рыба, она попыталась добавить что-то еще, но впервые на моей памяти не смогла подобрать и слова, а потому только нелепо открыла и закрыла рот.

Вот и первый плюс непрезентабельного внешнего вида.

— Я неудачно упала, — прежде чем у девушки-секретаря прорезался бы голос, я объяснила беспрекословным тоном. — Несколько раз.

Люся опять открыла рот и снова его закрыла. Мысли-догадки о том, как можно было так "неловко" бухнуться, куда, и на кого, или точнее с помощью кого, вереницей прошествовали в глубине ее глаз. Правда, озвучить их девушке-секретарю все же не хватило смелости.

Я внутренне поморщилась и обогнула Люсю по дуге, остановившись у двери в свой кабинет:

— В пятницу я привела в порядок, наконец-таки, все архивные дела. Акты осталось подшить в папки. А в выходные — справилась с вашим типовым договором на оказание услуг и подготовила бумаги на подпись для нового клиента. Зайди минут через тридцать — все передам. И, Люся... я буду тебе безмерно благодарна, если коллеги сегодня меня не побеспоко...

Закончить предложение не получилось. Входная дверь детективного агентства открылась: с утра пораньше на рабочем месте появился Андрей.

Люся активно закивала головой, при этом, не сдвинувшись с места. Кажется у сердобольной девушки на фоне смятения, недавних потрясений в морге и общего нестабильного нервного фона в целом случилось серьезное зависание думательной системы.

Нечто подобное я смогла прочитать и по лицу Андрея, который успел сделать пару шагов прежде, чем замер перед растерянной Люсей. А после, словно в замедленной съемке, перевел взгляд на меня.

Я отстраненно подумала о том, что некоторым образом скучаю по его прежнему щегольски-мальчишескому стилю: майкам, джинсам, пальто и курткам по последней моде, небрежно взлохмаченным волосам с закрывающей лоб челкой. Портрет Андрея семилетней давности был полон легкости, веселья, неумолимого упрямства и самоуверенности, нынешний — будто назло подчеркивал, сколько всего мы натворили и какой глубины пропасть разрыли. Хотя, пожалуй, стоило сделать ему комплимент — через семь лет Андрей научился жить по средствам. И зарабатывать, кажется, самостоятельно.

Мужчина оценил мой внешний вид в мгновение: отметил все — от максимально прикрывающей тело одежды до малейших оттенков сплошной гематомы на лице. Реакция его была предсказуемой: шок и удивление переросли в до бела накаленную ярость. Критическую настолько, что мне стало страшно за Люсю — девушка-секретарь рисковала оказаться случайной жертвой.

Я не успела даже моргнуть, как правая рука Андрея сжалась в кулак, а в воздухе мелькнула опасная искра.

Второй раз за утро! Угрожающая тенденция.

Однако Андрей — не Захар. Не мальчик с улиц; не сирота, прибившийся к Феликсу из-за желания заработать копеечку на жизнь. С раннего детства у Андрея была Бэль, отец — фигура достойная особого внимания и мать — личность, о которой могли бы рассказывать легенды, если бы ее судьба сложилась иначе.

Я сняла темные очки и посмотрела на мужчину в упор со всей мягкостью и мольбой, на какие сейчас была способна. Попытка приободрить и предотвратить несчастный случай провалилась. Андрей разозлился только сильнее. В его руке уже мелькнула не просто искра, а намек на оружие — отблеск обоюдоострого лезвия, резная устрашающая рукоятка. "Раскаленное пламя".

А Люся все стояла и качала головой, как кукла-неваляшка. У меня не осталось выбора.

Однако задуманный маневр осуществить не получилось. Андрей за долю секунды до моего шага на место Люси, и толчка девушки-секретаря в сторону, отступил назад, расслабил руки и закрыл глаза, встряхнувшись.

Я с облегчением выдохнула, едва не упустив сумку из рук.

— Поговорим в моем кабинете. Наедине! — жесткий непримиримый к возражениям мужской голос пророкотал громом в сузившимся пространстве приемной. Люся подпрыгнула так, будто по ногам ударила высоко разрядная молния. А я устояла, сухо кивнув.

— Что случилось? — Андрей толкнул меня к двери, припечатав двумя руками по бокам без возможности не то чтобы вырваться, но и шелохнуться. Его лицо оказалось близко настолько, что я смогла уловить синхронный такт, в котором стучало сердце и раздувались ноздри мужчины. — Кто тебя избил?

— Не твое дело. Не считаешь?!

— Когда на тебе нет живого места — это всегда мое дело, Ксана, — прорычал мужчина, подняв правую руку к моему лицу. Я снова заметила искры. Только другие. Светлые и теплые. — Я могу помочь.

— Только попробуй.

— Или что? Что ты сделаешь? — переполненный язвительной яростью Андрей рассмеялся в голос. Я ощутила обиду, несправедливость и бессилие. — Дашь кулаком по морде? Толкнешь? Или снова будешь угрожать стилетом? Кажется, в предыдущей заварушке — это не сильно помогло...

— Не твое дело! — я отвернулась, насколько позволяло положение. Смотреть в упор на Андрея было мучительно. Словами мужчина научился бить также мастерски, как и оружием.

— Тебе больно, — ласково на ухо прошептал мужчина. Он сделал маленький шаг, прижавшись к моему телу вплотную, наклонился, согревая дыханием. Я не сдержала нервную дрожь, — я просто хочу избавить тебя от этого... а после — зарезать ублюдка, который сотворил подобное!

— Мне от тебя и пластыря не нужно, не то что... — глаза защипало. Я не рискнула повернуть голову, побоялась попасть в дурман — сладко-горький коктейль из воспоминаний, соблазнительной близости, поддаться чувству незащищенности и детскому желанию спрятаться за сильной спиной того, кто готов решить все проблемы. Якобы готов. Мысль отрезвила и вернула к реальности. — Если хочешь подработать Айболитом, займись помощью Алине Лаврентьевой! Она примет ее куда охотнее.

Андрей отшатнулся, будто я только что его ударила.

— Этого не будет! — припечатал мужчина жестко.

Я отступила от двери его кабинета, повернула голову и с нескрываемым облегчением проследила за тем, как Андрей отошел к окну. Расстояние в несколько метров между нами было лучшим лекарством для моего состояния. Как физического, так и морального. Лучше, конечно, разбежаться на километры, но... лучшее — враг хорошего, и недостижимая мечта в текущих реалиях.

— А как же ваше общее прошлое? Ностальгия? Приятные воспоминания?

— Место этой вздорной стервы — в психушке! Мне плевать. Пусть хоть загнется там от старости!

— Твоя разборчивость, — холодно отчеканила я, доставая из ножен стилет и присаживаясь на диван. С клинком в руках пришло ложное чувство уверенности, подавляющее рассыпающееся внутреннее состояние. Я будто с головой нырнула в зыбучий песок — история с Алиной Лаврентьевой была отягчена большим количеством нюансов, — всегда вызывала во мне отвращение. Как можно выбирать, кому помочь, а кого — отправить восвояси?

— Когда у тебя есть способности — нет ничего элементарнее, — прорычал Андрей в ответ. Спина его была напряжена. Я подумала, что мужчина боролся с гневом — правда, насколько успешно, предполагать не стала. — Чтобы не произошло с Алиной, меня это — не касается.

— А со мной, значит, другая история?

— Всегда, — Андрей крутанулся на месте на сто восемьдесят градусов. Лицо его полыхнуло праведными эмоциями. — Не сравнивай вас, Ксана!

— Мы должны Алине. Оба.

— Я не сделаю и попытки ради этой блондинистой мегеры. Пусть катится в ад! И радуется хотя бы факту, что провалиться у нее в прямом смысле туда — не получиться, — Андрей опасно ухмыльнулся. Я вздрогнула, встречая в нем нечто такое, что ранее не видела — холодное продуманное желание "повеселиться". — Но думаю, всегда можно рассмотреть варианты...

— Не смей!

Я вскочила, замахнувшись стилетом, не понимая, происходящее, но предчувствуя опасный путь, на который ступил разговор. Это было что-то непонятное, пугающее и еще менее предсказуемое, чем характер Андрея в целом. Что-то, что разглядел прежде Сэм, и о чем сейчас шептала, предупреждая, интуиция — темное, запретное, коварное. Что-то, что я не могла опознать, хотя очень старалась. Может, если бы Андрей дал мне достаточно времени?

Мужчина оказался в мгновение передо мной, перехватил занесенную руку со стилетом и прошептал в губы:

— С Алиной — вопрос решен! Иного моего внимания, кроме гарантированной прогулки в горячие кровавые и смертоносные долины, она не получит. Я ничего не должен этой стерве.

Еще один шаг. Легкий толчок на диван. Дрожь от страха, смешенного с острым возбуждением. Вес тяжелой мужской фигуры. Положение, в котором нельзя дернуться — только, если поднять руку выше и ударить кинжалом милосердия в спину, использовать стилет по предназначению — прямо в сердце.

— Я все еще ненавижу тебя настолько... что это почти разрывает изнутри... но лучше так, чем оглушающая пустота к окружающим...

— Не прикасайся... — я смогла лишь прошептать. Во рту было сухо; хотелось пить, убежать, остаться и любой возможной физической разрядки.

— Или ты увидишь весь ад моей будущей жизни?!

— Я не выдержу сейчас эту... агонию...

— Я разорву мразь, ударившую тебя, голыми руками... Хулигана из подворотни, друга, знакомого, воображаемого жениха, отца... Кто бы это ни был!

Андрей прижался бедрами, потерся, заставляя меня задрожать сильнее. С мрачным терзанием по причине сложившихся обстоятельств, он, тем не менее, все еще хотел меня. И, наверное, не только для того, чтобы что-то кому-то доказать. Однако после четырех лет я не была уверена в Андрее на сто процентов.

— Тебя это не касается, пойми...

— Если уверена в этом, убей. Сейчас — отличная возможность. Юре скажешь, что я порывался тебя изнасиловать, пытал. Только так ты сможешь избавиться от меня в своей жизни. В ином случае... За четыре года я научился ждать, и я буду ждать. Пока ты не вернешься. Ты — мой мир, Ксана Циммер...

Опустить руку, дав ей немного силы, было слишком легко и слишком сложно одновременно. На одной чаше весов лежали моя размеренная предсказуемая жизнь, Миша, удобное счастье и спокойные отношения, на другой — Андрей с миллионом и еще одной новой проблемой, эмоциональные скандалы и истерики, угрозы, скользкий путь по краю длиной в бесконечность. Наверное, в какой-то момент я превратилась в конченую жертву с прогрессирующим Стокгольмским синдромом, раз первое, о чем подумала, взвесив все за и против — о желании сию минуту выпить руту и без сковывающих проблем со способностями завершить баталию жарким сексом.

Нас обоих спас стук в дверь.

— Андрей, Оксана Викторовна, — не рискнула сунуться на рожон и заглянуть в кабинет Люся. — Я приготовила кофе. Будете?

Андрею пришлось встать и открыть дверь. Не знаю, чем все закончилось, если бы мужчина криком решил послать девушку-секретаря восвояси со своим кофе, и остаться на месте. Однако благодаря Люсе у меня появился прекрасный шанс сбежать, спрятав стилет на место, забрав брошенную в пылу "сражений" сумку и прикрывшись негромким "надо работать, много дел и документов...".

Холодным душем после случившейся сцены стал звонок Феликса.

Бухнувшись на диван уже в своем кабинете, я ответила.

— Оксаночка, — прорычал на том конце требовательный старческий голос, — душа моя, где тебя носит?! Савва с ног сбился, пока разыскивал по всей "столице". Ты же в городе с некоторых пор?! Почему отключила сотовый?

— Сломался, — выдохнула я, оставшись, тем не менее, настороже. После неприятной ноты, на которой закончился наш последний разговор с Феликсом, всего случившегося и всего грядущего, непростительным упущением сейчас было бы попасть впросак из-за мелочи. — Что-то случилось?

— Трагедия в Червоточном квартале. Слышала?

— Нет. Что-то серьезное? Криминальное?

— В какой-то степени, — притворно-грустно сообщил старик. — В субботу на моих улицах убили человека. Практически на пороге моего дома. Действовали через конкретную схему обращения к смерти. Личность убийцы, как и личность убитого, к сожалению, установить не удалось.

Я опешила.

Под носом у Феликса, на его территории сотворили конкретную схему обращения к смерти, а старик за сутки со всеми связями, ресурсами и властью не смог разобраться в случившемся? Большего оксюморона в жизни не слышала.

— Я могу как-то помочь?! — с некоторым сомнением, скорее для того, чтобы просто заполнить паузу в разговоре, предложила я.

— Удивительно, Оксаночка, но да. У неизвестного пострадавшего в телефоне мои ребятки нашли твой номер. И попытались, конечно, тут же связаться.

Что?

Включив громкую связь, я открыла список пропущенных за выходные звонков и пролистала имена абонентов. Между многократно повторяющимися "Гоша", "Особняк" и "Зо" обнаружились несколько незнакомых номеров и один безымянный, но памятный до зубного скрежета. Эти цифры я смогла бы воспроизвести, даже если в мгновение до этого разверзнулся ад под ногами.

И как только не заметила раньше?!

Картинка сложилась. Я с трудом сдержала в себе порыв громко выругаться. Все произошло в точности да наоборот.

Феликс на том конце трубки удовлетворенно причмокнул, но промолчал.

— Зачем?

— Полагаю, ты осознала, что теперь нам есть о чем предметно поговорить с глазу на глаз, — после театральной паузы, отчеканил старик тоном, не терпящим любого иного отношения кроме раболепства и низкопоклонства. — Приезжай!

— Буду вечером, после работы.

Абонент отключился.

Я отбросила сотовый в сторону, закрыла глаза, откинулась на спинку дивана и позволила тихой истерике погрузить меня в краткосрочное состояние сумасшествия.

Правда, когда смогла справиться и переварить все события насыщенного утра, задумалась.

Как много тот человек, Помощник, успел рассказать Феликсу?

_____

(37*)Штепсель и Тарапунька — популярный в СССР комический дуэт народных артистов-актёров Ефима Березина и Юрия Тимошенко.

ГЛАВА 11

И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою.

(Быт., 2:7)

Наши дни

— Здесь мило, — Зо сделала очередной глоток медово-чесночного кофе. На слово, что в "Астрэйе" смогут приготовить напиток по любому рецепту, подруга не поверила и с ходу заказала опешившей блондинке Алевтине турецкую вариацию с сомнительными на мой вкус ингредиентами. Бариста, оправдав ожидания требовательной клиентки, справился; Зо осталась довольна результатом и произведенным на меня в лучших отвратительных традициях нашей дружбы впечатлением. Как будто истории с кошками в вечер выпускного было недостаточно. — И атмосферно.

— Необычно, — поправила я подругу и отпила из чашки свой более чем классический несладкий кофе со сливками.

— Что с лицом?

— Упала.

— Неудачно?!

— Несколько раз. Давай ближе к сути, Зо. Ты хотела встретиться?!

— Я тебе звонила в пятницу. И в субботу...

— А потом пошла и нажаловалась Гоше, вследствие чего началась ахинея с лопатами. Еще раз. У меня сломался телефон. Я неудачно упала несколько раз и разбила лицо. Я поняла, что ты меня потеряла и распереживалась. Извини.

— Ты не в настроении, — заключила подруга, сделав еще один глоток своего мерзкого кофе. — Отпуск проходит не по плану?

— Зо, в какой твоей дикой фантазии я запланировала, развлекаясь, раскрасить себе физиономию во время отпу... Стоп. Откуда ты знаешь про отпуск? Гоша выболтал?!

— Кто же еще! — хмыкнула подруга с видом человека, констатирующего настолько очевидную вещь, что его собеседнику стоило бы пристыдиться задавать вопрос. — Почему сама мне не сказала?

Я громко выдохнула, откинулась на спинку дивана и устало обвела взглядом интерьер кофейни.

"Астрэйа" пребывала в состоянии обеденного часа пик. Все места были заняты оголодавшими сотрудниками находившихся неподалеку офисов. Клерки гудели, как растревоженный улей, возбуждено переговариваясь между собой. Алевтина кружила от столика к столику с благодушной расслабленной улыбкой. Божена отставала на полшага, хмурилась, когда никто не видел, то и дело проверяла мобильный телефон и с трудом концентрировалась на работе. Неизвестный мне бариста не отходил от кофейного аппарата из-за большого потока заказов. Сэма в обозримом пространстве не было.

Зо залпом допила кофе, блаженно потянулась, как довольная кошка после миски сметаны, демонстрируя окружающим во всей красе майку кислотно-малинового цвета с надписью на груди "Все, что нас не убивает, дает нам больное чувство юмора и нездоровые методы адаптации".

— Со мной тут на неделе связался бывший институтский учитель по патанатомии, Антон Евграфович, — придвинув к себе тарелку с крем-супом, начала, наконец, по существу подруга. Я подобралась и невольно замерла, понимая в какую сторону свернул разговор. — Попросил провести вскрытие. Мол, "столичные" эксперты зашли в тупик, а его хороший знакомый, дотошный следователь, никак не угомониться.

В голове закружился целый вихрь из попыток придумать и предусмотреть возможные варианты ответов на все вопросы, которые могли сформироваться у Зо. Правда, тут же перед глазами возникло воспоминание о том, что и мне было о чем поинтересоваться у подруги. Например, о таинственном "А", который прислал Зо значения сигилл, для Андрея и Сэма сложных в прочтении.

— И вот в пятницу вечером после работы я приехала в городской морг "столицы" и узнала, что буду вскрывать... Ты, не поверишь! Николая Долгова, сына Ренаты Долговой! Помнишь ту учительницу, которая подозревала мужа в убийстве сына и хотела в этом убедиться, не заплатив ни копейки?! Я попросила собрать на нее досье, а после — ты категорически запретила лезть в это дело.

— Да, конечно.

— Оказалось, — Зо с прищуром посмотрела на меня, — что помимо Николая Долгова был еще один мальчик — Станислав Рыбчик, убитый точно также.

— Убитый? Ты уверена?!

— Я попыталась с тобой связаться в пятницу. Тут же позвонила, как узнала имя трупа. Но твой телефон был выключен!

— Потому что сломался, — ровно ответила я. — Сколько можно повторять?! Я только сегодня с утра купила новый. Конец света за выходные не случился. И потом, и я, и ты, и Гоша — взрослые люди. Откуда это трепетное беспокойство?

— В последнее время ты ведешь себя странно, Оксана. Гоша все рассказал: и об отпуске, и о переезде к Мише, и о потери сознания, и о больнице. Почему я, твоя лучшая подруга, узнала об этом от мужика, работающего на твоего отца, последней?!

— Что там с мальчиками? — я с долей зависти проследила, как Зо с аппетитом съела несколько ложек супа. Мне в отличие от подруги и кусок в горло не лез. Чашку с недопитым кофе пришлось отодвинуть в сторону. На собственную порцию супа даже смотреть было невмоготу. — Ты сказала, их действительно убили?!

— Да, — смирившись с моим нежеланием отвечать на вопросы, сдалась подруга. — Я так считаю. На мальчиков воздействовали каким-то обращением, запустив процесс умирания. Ты поэтому не хотела, чтобы я ввязывалась?

— Гоша достал материалы дела по Долговым. Я видела фотографии с места преступления и также считаю, что Николая убили. Может, кто из ведающих, может кто еще. Обращение, если это было оно, мне неизвестно. Интуиция же упорно шепчет, что разбираться в нем также не стоит. Зо, делом занимается следственный комитет "столицы". Я полагаю, что внимание к твоей персоне с их стороны будет лишним. И года не прошло, как закончилась история с уголовным делом по факту убийства! Давно в кутузке по подозрению не была?!

Подругу не проняло.

— Сейчас делами, уверена, что и о другом мальчишке ты знаешь, занимается один дотошный следователь, которому никто не верит, и некая детективная команда. Пять человек. Мне ничего не грозит.

— Как знаешь, — отмахнулась измученно. Показанного Силой будущего было не изменить, а первая половина дня и без того выдалась нервной, чтобы я лишний раз попыталась это сделать и лишний раз уверилась в собственном бессилии. Если Зо так стремиться в гущу проблем, кто я такая, чтобы лишить ее удовольствия огрести. — Перескажи лучше результаты вскрытия и свои выводы. Что за процесс умирания, как он запустился и чем отличается от естественной смерти?

Зо смерила меня подозрительно проницательным взглядом, как будто догадалась о том, что в одном из падений я присутствовала на ее встрече в пятницу в морге.

Доев тарелку супа, подруга дождалась официантку, заказала еще одну порцию медово-чесночного кофе, проследила за тем, как Алевтина забрал грязную посуду, и, убедившись, что блондинка оказалась вне зоны слышимости, наконец, удовлетворила мою прихоть. Сухо и по существо. Без лишних замечаний и намеков.

По мнению Зо на месте преступления с мальчиками случилось следующее: кто-то привел их или они пришли сами, но без насилия и принуждения; жертвы позволили убийце забрать некоторое количество крови, которой он или она начертил пентаграмму; после каким-то образом неизвестный мучитель уговорил каждого мальчика добровольно раздеться и лечь внутрь звезды. Убийца нанес на тела еще живых мальчиков раскаленным до температуры закалки стали лезвием сигиллы; жертвы при этом не дернулись, не шелохнулись. Следов насильственного удержания на месте Зо также не нашла. А потом случилось некое обращение — оборот речи или действие, вызвавшее в мальчиках мгновенную острую вспышку боли — агонию, и окончательную смерть, при которой все клетки и системы организма начали разрушаться.

— Ты нашла какие-нибудь отпечатки пальцев, эпителий, грязь под ногтями, волосы — что-нибудь, что могло бы указать на убийцу? — уточнила я, особо не рассчитывая, впрочем, на положительный ответ. С этой работой смогли бы справиться и люди — обычные судмедэксперты вроде Обухова, обследовавшие тела до Зо.

— Оксана, не будь дурой! Сигилла направленности и обращение к чистоте — и убийце не нужны перчатки. Следов не останется.

— ЧТО?! — ошарашенная я непроизвольно открыла рот, с трудом удержавшись на месте.

— А ты не слышала о такой комбинации? Очень удобно, когда мочишь людей и при этом не планируешь оказаться за решеткой. Сигилла направленности снимает все ограничения этого глупого архаичного легкого бытового обращения. Если бы не моя привычка всюду таскать медицинские перчатки... Ну, ты понимаешь, да?!

Это было гениально и просто одновременно. А еще ужасало в виду того, что эхо также впоследствии не сработало. Предполагал ли об этом убийца заранее? Или просто насладился приятным бонусом, обнаружив, что сотворил идеальное убийство?

— Кто еще об этой комбинации знает? — не могла не уточнить я, справившись с эмоциями. — Или это только твое изобретение?

— Если бы, — с искренним сожалением сообщила Зо. Меня передернуло от отвращения. Правда, прежде чем высказать подруге свое "фи", я вспомнила, что и сама — не святая. Какими бы идеалами не руководствовалась. — Когда-то давно подсказал один приятель. Помнишь ведающего, с которым я познакомилась в одиннадцатом классе — моего первого?!

— Э-э-э... первого в том смысле?...

— В том самом. В том самом. Помимо обращения о воскресении он помог мне и с тем, как правильно заметать следы. Беспокоился, что однажды из-за неумной тяги к приключениям я натворю дел. Комбинация не многим известна, фактически. В основном из-за предвзятости — что к сигилле направленности, что к обращению к чистоте. И потом, единицам из ведающих она, в принципе, необходима. Обращение к смерти можно сотворить и из дома, также как и обращение к болезни. Если уж припрет.

— Видимо, убийца мальчиков не имел иного варианта и вынужден был действовать не из дома... — я сделала вывод, который рождал еще больше вопросов. — Нет! Все-таки это — опасное расследование! Ввязываться — сущее сумасшествие! Интуиция меня еще ни разу не подводила. Добром история не закончиться...

Рядом с нашим столиком появилась Алевтина, и я вынуждена была замолчать, понадеявшись, что "тонкие" намеки подействовали на Зо. Самообман, конечно, учитывая падение с областным кладбищем.

Алевтина, источая благодушие, поставила перед подругой вторую порцию заказанного мерзкого кофе, одарила меня цепким оценивающим взглядом и после вспышки глубоко спрятанной жалости, удалилась.

— Знаешь, тот следователь, — потягивая напиток, вдруг начала Зо с мечтательным видом, — пригласил меня на свидание. В ресторан. Завтра. Думаешь, стоит согласиться?

— Ты же уже согласилась.

— Но ты же моя подруга... А он — отличается от других моих мужчин...

— Сходи.

Пока мы с Зо поочередно расплачивались за заказы, я поймала встревоженный взгляд на казалось бы невозмутимом лице Сэма. Мужчина появился у моего столика со счетами за обед и беспроводным кассовым аппаратом. Только долгие годы дружбы и тренированная внимательность вкупе с проницательностью позволили мне прочитать что-то в его глазах. Для других Сэм являл собой образец сдержанности.

— Все в порядке? — напоследок, стоило Зо встать со своего места и отвернуться, собираясь, скорее прочла по губам старого доброго лучшего друга, нежели услышала я.

— Просто упала, — также очень тихо ответила.

На пороге офиса детективного агентства я замерла.

За стеклянной дверью полным ходом разворачивалось действо.

Рука потянулась на автомате, вырисовывая в воздухе сигиллу отвода глаз. Когда Сила не сработала, не отозвалась, я опомнилась и отдернула себя, по старинке приоткрыла дверь и заглянула внутрь через образовавшуюся небольшую щель. Любая информация — бесценна.

-... кажется, он успокоился?! — с сомнением чуть слышно протянул Леонид. Мужчина стоял, облокотившись рукой о стойку регистрации, смотрел в упор на дверь кабинета Андрея и неторопливо почесывал черноволосый вихрастый затылок. — Последние полчаса за дверью — тишина.

— Может, Андрей ушел? — добавила, тщательно контролируя громкость и своего голоса, Татьяна. Женщина замерла в дверях кабинета, который делила теперь с коллегой. — А мы тут гадаем. Предлагаю просто постучать. Мы — взрослые люди, а таимся — как малолетки. Нужно обсудить рабочие вопросы и план действий.

— Я никуда не отлучалась, — семенила взад-вперед, спрятавшись за стойкой регистрации, Люся. Речь ее обрела прежнюю французскую манеру и нервозную корявость; градус стресса снижался. — Даже в туалет сходить не решилась, так что мой мочевой пузырь скоро лопнет. И меня заберет скорая. Врачи наверняка сначала обсмеют, а потом разрежут от подбородка до... самого низа...

— Люся! — одернула рыжую девушку ведающая.

— Андрей не выходил никуда! — резко остановившись, девушка-секретарь развернулась лицом к Татьяне. — После того, как забрал кофе, закрылся у себя в кабинете. Я его никогда таким разъяренным не видела! Даже с Леней поначалу он был мягче!

— Неправда! — тут же вклинился мужчина. — Мне доставалось по поводу и без. Не так посмотрел, не то сказал. Новую юристочку Андрей, конечно, тоже с первого взгляда невзлюбил — это было видно еще в день знакомства.

— Может она флиртовала с клиентом? — ввернула шпильку Татьяна. — Или завалила кабинет фанатским барахлом?!

— Не смешно, — тут же нахохлившись, буркнул Леонид.

— Ее избили! — не осталась в стороне и сердобольная Люся. — У Оксаны Викторовны все лицо — один сплошной синяк: заплывшие глаза, опухшие скулы, губы, нос, подбородок... Я слышала, стоя под дверью, что Андрей грозился зарезать ублюдка, который это с ней сделал... кажется, ее жениха...

— Ты преувеличиваешь, — усомнилась Татьяна. — Андрей вспыльчивый, но не настолько, чтобы кидаться направо и налево угрозами расправы.

— А что новую юристочку, Оксану Викторовну то бишь, действительно жених разукрасил? — одновременно с коллегой загорелся любопытством мужчина.

— Говорю же. Она пришла с утра в офис, и я обомлела. Даже плотный слой косметики и солнцезащитные очки не обманули, — со слезами на глазах затараторила Люся. — Все стало понятно с первого взгляда. Будто ее все выходные пытали. Слушайте, может у Оксаны Викторовна внутренние переломы какие? Нос, челюсть, череп... я видела в одной передаче, так бывает при драке...

— Так ее избили? Или она подралась? — не понял, а потому переспросил Леонид.

— Если она так сильно пострадала, зачем пришла в офис?! — одновременно с мужчиной возмутилась Татьяна. — Нужно было ехать в больницу! Ребят, я думаю, это все — враки. Люся ты, как всегда, не разобралась в ситуации и сделала в корне неправильные выводы. Если эта выскочка пришла на работу, значит, не так сильно пострадала. Если вообще пострадала. Знаете, она — жутко странная. И Люся, сходи уже в туалет! Смотреть больно. Приемную мы с Леней покараулим.

— Спасибо-спасибо-спасибо! — рыжая девушка-секретарь резво засеменила в уборную. Мне пришлось прикрыть дверь и спрятаться за косяком, чтобы не оказаться пойманной на подслушивании.

Находкой для шпиона были сигиллы отвода глаз, слежения, скрытого видения, разнообразные обращения к эху событий или об управлении сознанием, например. Ведающие не брезговали способами получения информации. Даже я знала с десяток уловок призвать Силу в помощь, не воспользовавшись личными способностями. Однако с развитием технологий: камер слежения, подслушивающих устройств, часть ведающих, предпочитающих идти в ногу со временем, не усложняли себе жизнь. Отводом глаз, эхом и управлением сознания, конечно, еще пользовались, а вот сигилле слежения — наоборот предпочитали старый добрый "жучок" и систему GPS.

Сложнее было информацию сохранить. Обращения, закрывающие пространства от потери информации, могли быть созданы только ведающими с высоким потенциалом, имели жесткие ограничение по времени действия и частоте проведения. В общем, представлялись большей проблемой, нежели установка звукоизоляционной системы, датчиков движения и камер видеонаблюдения.

Я подумала о том, что государствам повезло, так как не обремененные моральными ценностями, кроме сомнительных понятий о чести, ведающие третьей дорогой обходили госструктуры, предпочитая служению родине коммерцию и материальную выгоду. А еще о том, что все-таки сожалею о растрате или потере потенциала. В "столице" проще было жить с козырями в рукавах, а не прятаться лишний раз под дверью крысой, стесняясь показаться на глаза или пытаясь получить крохи важной информации.

Люся в кои-то веки проявила тактичность, сомнительную, учитывая с какой легкостью она разнесла новую сплетню коллегам, и до конца рабочего дня меня никто не беспокоил. Не то чтобы и в самом деле я была бесценным работником с выстраивающимися каждое утро очередями страждущих.

Татьяна и Леонид, перемыв косточки в обеденный перерыв, вернулись к делам, с которыми справлялись и без участия юриста, а Андрей все еще разозленный до предела, сбежал из офиса, стоило всем разойтись по рабочим местам во второй половине дня. Думаю, мужчина побоялся сорваться.

Без десяти шесть в моем электронном ящике появилось новое письмо:

"Оксана Викторовна, ваш вежливо-формальный ответ — не меньшее оскорбление, чем слова вашего руководителя при личном общении. Полагаю, после моего скандала и письменной претензии он нанял на работу вас, не имея желания разобраться самостоятельно и наперекор своему эго, извиниться за неподобающее поведение. Дальнейшую переписку считаю неэффективной: спор и оскорбления я намерена решать только в зале суда. Я буду удовлетворена, когда у вас отберут лицензию, имущество и пустят по миру за долги. Желаю скорейшего закрытия вашего детективного агентства! Контакты моего адвоката для связи...

Лаврентьева Д.Л."

Ответив матери Алине формально, в духе: "Ваше письмо получила, суть его поняла, больше не побеспокою", я уже в такси связалась с адвокатом Лаврентьевых и договорилась о встрече на следующей неделе — ближайшее свободное время в его графике.

Мне требовалось полная информация, чтобы решить, как помочь Алине и возможно ли это в принципе. Гошу допускать к тайнам моего прошлого было небезопасно.

В "резиденции" Феликса чадили свечи. Пламя в обрамлении черного дыма плясало, рисуя зловещие узоры на обшарпанных обоях; сквозь щели в заколоченных окнах свистел ветер, неприятно холодя кожу до мурашек. Я уговаривала себя и заодно старательно делала вид, что вздрагиваю, время от времени, от промозглых сильных порывов, а не из-за внутреннего шаткого состояния.

На криво сбитом деревянном столе в центре комнаты — сегодня "гостиную", убрав матрас и девиц, из спальни превратили в кабинет, были разбросаны фотографии. Знакомые лица, от мала до велика, смотрели с укором. Будто все еще ждали от меня ответа на вопросы: "Где обещанная помощь? И за что судьба распорядилась с ними настолько паскудно?"

Каждый взгляд с фотографии — обжигающий след из прошлого.

Я снова ошиблась, опрометчиво предположив в разговоре с Сэмом, что концы старых расследований были закопаны настолько глубоко и далеко, что их не стоило даже всерьез воспринимать, не то, чтобы опасаться. Помощник — человек без имени, профессии, возраста, но с полезным навыком прятать любую информацию и всесторонними связями с властью и прессой — казался оплотом нерушимости и надежности наших тайн. Который главе "столичного" сообщества ведающих однако получилось обнаружить и разрушить до отвратительного быстро.

Помощника убили по приказу Феликса. Его тело в назидание все еще валялось перед подъездом "резиденции" главы "столичного" сообщества ведающих — изуродованное не только обращением к смерти, но и многочисленными пытками. Феликс в охоте за информацией не знал пощады.

Мог ли день закончиться хуже?

Наслаждаясь произведенным впечатлением, старик замер по другую сторону стола, тщательно отслеживая мою реакцию.

— Настя Комарова, — взяв в руки портрет юной девушки, загнавшей себя в могилу из-за большой любви, неопытности и исконно ведающей привычки решать все с помощью Силы, я подняла, наконец, голову, и посмотрела в лицо Феликса. — Я думала, ее гибель была отомщена?!

— Да, — без зазрения совести подтвердил свою причастность к убийству влюбленного в девушку Глеба старик. — Мальчишку покарали. Во-многом из-за того, что он в принципе связался с ведающей из древнего могущественного рода, во-многом — из-за того, что по его вине она погибла. Знаешь, Оксаночка, я долгие годы перед появлением в "столице" трупов нынешних мальчиков раздумывал о том случае. Осталось много вопросов без ответов. Почему не сработало эхо? Если нищий музыкант-попрошайка был червяком и заколол свою подружку в пылу ссоры, по какой причине Сила не захотела раскрыть правду? Чем он ее заколол, оставив такие ожоги вокруг раны? Из-за чего девочка прежде, опора и надежда рода, зарезала пятнадцать червяков? Помогала любимому добиться успеха, устраняя конкурентов? Так почему не воспользовалась обращением к смерти? В твоей истории, рассказанной семь лет назад не до конца, были существенные пробелы.

Я взяла в руки другую фотографию — молодого привлекательного парня, обаятельного и приставучего, считающего себя небезосновательно завидным женихом.

— Сергей Сташевский, — подсказал Феликс, наклонившись чуть вперед. — Учился с тобой в университете на курс старше. Факультет мировой экономики и управления. Жил в квартале Первых Цветов в купленной отцом-чиновником квартире. Знаешь его? Одно время червяк славился скандальной репутацией тусовщика-сердцееда чуть ли не всей "столицы".

— Мы никогда не дружили, — сухо прокомментировала, не преставая сверлить взглядом фотографию, словно пытаясь найти ответы в глазах запечатленного на бумаге парня. — В университете я мало с кем общалась. А про Сташевского слышала только, что за полгода до окончания он бросил учебу. Кажется, уехал куда-то вслед за невестой. Может, перевелся.

— Он сдох, — жестко резюмировал старик. — Мои ребятки пытались призвать червяка, вбухав немереное количество потенциала и крови — не сработало.

Я вздрогнула с минутной задержкой, позволив проявиться эмоциями только при очередном порыве ветра, просочившемся в комнату сквозь щели.

Снаружи разыгрывалась непогода.

Следующие фотографии Феликс уже сам сунул мне в руки, комментируя поочередно истории каждого. Заканчивались они однотипно — кто-то переехал, кто-то сбежал, кто-то и вовсе — пропал без вести. Я слушала молча.

— На самом деле, они все сдохли, — вынес вердикт глава "столичного" сообщества ведающих. — Подозреваю, что все-таки в пределах города, до появления легенды о желании сменить род занятий и окружающую обстановку. Ребятки призывали каждого. Результат один. Не сработало.

— Может, — я постаралась выглядеть невозмутимо: вспомнила, что больше не студентка, умирающая после двухкилометровой пробежки по Главному проспекту; подсказала самой себе о наличии стилета под одеждой и навыков владения холодным оружием; в конце концов, уверила, что с подсказками интуиции смогу выбраться из любой ситуации, если Сила не предусмотрела иного. Мне было, что противопоставить Феликсу и его бугаям, — все дело в причине, по которой не сработало эхо?! Может, обращение к призыву также не состоялось?

— Знаешь, Оксаночка, — прихрамывая, Феликс обогнул стол и остановился непозволительно близко, — я не могу тебя понять. Сначала приходишь и просишь помощи в знак нашего взаимовыгодного сотрудничества в прошлом, после — всячески мешаешь эту помощь тебе оказать. Хитрая комбинация? Проявление женской алогичности? Или человеческой глупости? Насколько помню, ты — ведающая лишь наполовину, с отцом-червяком?!

— Не приплетай сюда отца, Феликс!

— Хочешь меня переиграть?! Силенок и мозгов не хватит. Знаешь, сколько потребовалось времени, чтобы найти и "разговорить" вашего Помощника? Раз в пять меньше, чем догадаться о его существовании вообще, — мерзопакостно причмокивая, Феликс ухватил жесткими пальцами мой подбородок и буквально притянул к своему лицу, чтобы выдохнуть с гнилостным ароматом червивых яблок, — я переверну твою жизнь, душа моя, Оксаночка Циммер, выпотрошу наружу до соринки: семью, друзей, врагов, любовников, пока не найду все скелеты в шкафу. Во время "беседы" с этим безголовым пришлым червяком, вашим безымянным помощником, у меня возникла мысль — а насколько ты в целом была честна со мной — как в настоящем, так и в прошлом?

— В меру необходимости, — сжавшись точно пружина, ответила, не моргнув и не скривившись под пристальным взглядом, — мои личные способности не предполагают полной откровенности с кем бы то ни было.

— Лжешь, — старик сильнее сжал пальцы на моей челюсти, выдавливая низкий стон боли из горла. Перед глазами всплыла картинка из прошлого: хруст, жесткая сильная хватка Феликса на шее бугая, быстрая смерть и капли вишневого сока на его халате и моей одежде. — Семь лет назад я просчитался. Власть и могущество, знаешь ли, на определенном уровне восприятия застилают глаза пеленой. Способна ли девятнадцатилетняя девчонка, дрожащая от страха, обмануть? Конечно, нет. Представляет ли из себя что-то двадцатидвухлетний московский юноша-пижон? Конечно, нет. Есть ли вероятность изменения уклада жизни "столицы" и сообщества ведающих без моего ведома? Конечно, нет. Я был слеп: когда верил твоим россказням, когда попустительствовал Андрею. Больше не позволю себе этой слабости. Но в знак прошлого к вам обоим расположения я даю тебе последний шанс исповедаться. Начнем с фотографий. Кто они — эти червяки и ведающие, бесследно исчезнувшие из "столицы"?

— Специфика моих личных способностей...

Феликс не дал договорить, поднял руку выше, перехватив, заставил открыть рот, притянул ближе и насильно поцеловал, беспощадно пропихнув свой язык мне в глотку.

Снаружи загрохотало. Очередной порыв ветра принес запах озона, разлагающегося совсем близко на улице, едва ли не под окном, человеческого тела и проливной дождь.

Я замерла, ощутив себя снова голой, привязанной к стулу и беспомощной. Ни одно внутреннее убеждение не сработало, столкнувшись с реальностью. Интуиция промолчала, хук справа или слева не возымел бы эффекта из-за ограниченности в амплитуде замаха, а стилет не являлся средством борьбы против людей и ведающих. Предназначение кинжала крылось в ином.

Оторвавшись, Феликс бросил меня, словно тряпичную куклу, на стол поверх фотографий. Я задрожала, задышала часто и натужно, пытаясь справиться с истерикой и тошнотой. Убеждала себя — Феликс просто глумился, унижал, раскачивал нервную систему. Ему нужны были ответы, а не сомнительные забавы с брыкающейся девицей.

— Красивая ты, Оксаночка Циммер, — плотоядным взглядом оценивая поднимающуюся в такт ускоренному сердцебиению грудь, облизнул бескровные губы старик, похабно причмокивая. — Норовистая, умная, храбрая. Даром что дурная не в меру! Любимого защищаешь?! Тогда почему замуж за другого собираешься, а за спиной шашни с третьим крутишь? Мой Захарушка лучше деспота-жениха, скорого на расправу? Или на Андрюшу больше похож?

— Замолчи!

— Думаешь, в их сходстве есть загадка?! Совпадение? Родственная кровь? Если не хочешь говорить про список "исчезнувших", давай подискутируем на эту тему.

— Феликс, — поднявшись на локтях, прячась за маской компетентного профессионала и сильной личности, я села, замерла перед стариком и сухо отчеканила, чувствуя себя крохотной пробкой, затыкающей огромную брешь, — ты ищешь связь там, где ее нет и никогда не было. Настю Комарову убил Глеб, защищаясь. Девчонка сошла с ума — сжила со свету пятнадцать парней, а после в пылу ссоры напала на своего молодого человека. Если бы не я рассказала, тебе донесли бы позже. Смерть Глеба осталась бы неизменной. Почему не сработало эхо? Я сама бы хотела знать. Каким оружием убили Настю? Если бы у меня был ответ и на этот вопрос, я не обратилась бы к тебе семь лет спустя, предвидя смерти мальчиков.

Глава "столичного" сообщества ведающих неопределенно хмыкнул.

— Сташевский по университетским слухам и вправду сбежал. Подробностей не знаю, мы не дружили. Отец-чиновник не поверил, обвинил в пропаже сына его бывшую девушку — Алину Лаврентьеву, начал ее преследовать, угрожал расправой. Из-за непродолжительного любовного романа Алина попросила помощи и заступничества у Андрея...

Я состряпала историю для каждой фотографии из списка "исчезнувших". Снова и снова переплетая вымысел и факты, поражалась насколько складно и уверенно выходит — кто-то попал в перекрестное противостояние родов ведающих, кто-то случайно услышал чужой секрет и побоялся за сохранность собственной жизни, кто-то помог нам в расследовании, а после пожелал начать с чистого листа в другом городе.

Феликс был осведомлен, что прежде мы с Андреем занимались неофициально делами, за которые сейчас его детективному агентству платили — преступлениями при участии ведающих. Крестовый поход за справедливость и против беззакония. Юношеский максимализм детей обеспеченных родителей.

О том, что весь список "исчезнувших" впоследствии сгинул в небытие я не знала до сегодняшнего дня. И сама была огорчена сейчас этим фактом не в меру.

-... а Захар просто спас мне жизнь. Доброе отношение к нему — ответная благодарность.

На улице хлестал дождь, гремел гром и будто только над Червоточным кварталом сверкали молнии.

Я выбежала из заброшенного подъезда трехэтажного дома, не разбирая дороги, и едва не споткнулась о выброшенное, как мусор, тело крепкого мужчины.

Квартиру Феликса пожелала покинуть, как только представилась возможность. В коридоре из выстроенных в шеренгу бугаев еще крепилась, а вот на лестничной клетке не удержалось — меня позорно скрутило пополам и вырвало остатками обеда и желчью.

Помощник лежал на спине и будто до сих пор смотрел в небо широко открытыми глазами, не моргал, не вздрагивал от порывов ветра и опасных вспышек молний, не морщился от крупных сильных капель и уже промокшей до нитки одежды.

Я не знала его имени, фамилии, возраста. Однажды Андрей обмолвился, что Помощник переехал в "столицу" из Москвы, вслед за ним и Бэль, чувствуя себя обязанным, однако природу знакомства и обстоятельства возникновения странного рода отношений раскрывать никогда не брался. Мужчина — человек без капли Силы в крови — возмездно выручал нас с информационным хаосом, остававшимся после каждого расследования: прятал следы, людей, стирал данные, подменял показания свидетелей, документы, буквально заново воссоздавал новые события взамен произошедших.

Как много тайн Феликс выпытал у Помощника? Только ли список "исчезнувших"?

Присев на корточки, я положила ладонь на лицо мужчины и с трепетной осторожностью закрыла его глаза. Чем бы ни обернулось нам "знакомство" Помощника с Феликсом впоследствии, за содействие в прошлом он имел право сейчас на толику почтения и благодарности:

— Прости.

Непогода загнала меня в заброшенный магазин "Магия трав". Во второй раз.

Ветер, дождь стеной, раскаты грома, не утихающие ни на минуту, и опасные вспышки молний позволили пройти всего две сотни метров, а после вынудили спрятаться под крышей в недрах промышленного здания с разбитыми окнами-витринами.

Привалившись к стене, я плюхнулась в мокрой одежде прямо на пол, отбросила испорченную сумку, очередную, в сторону, и принялась уговаривать себя в нечувствительности к холоду. Интуиция подсказала, что домой я попаду нескоро. Разум, не наблюдая на небе и намека на просвет, позволивший добежать до Главного проспекта и вызвать такси, был с ней солидарен.

Падение некоторым образом стало спасением: от непогоды, тяжких мыслей о грядущих неприятностях со стороны старика, нелегких решений и предательских слез вины, которые последние минут пятнадцать жгли глаза. Напоследок я лишь понадеялась, что не замерзну и не окочурюсь в Червоточном квартале подобно Помощнику. Впрочем, некоторой частью сознания я была бы рада доставить Феликсу это хлопотное неудобство.

Будущее приземлило в душное жаркое лето по ощущениям этого года. Чуть дольше среднего падение сменило обшарпанный интерьер разрушенного магазина в Червоточном квартале светлой обстановкой офиса на Главном проспекте.

Я узнала желто-зеленый диван у стены рядом с входом, светло-коричневую казенную мебель на два комплекта, миллион разнообразных комнатных растений в горшках всякого рода дизайна и емкости и сгорбившуюся на полу женщину.

Татьяна в непривычном для ее стиля хиппи черном прямом платье рыдала, закрыв лицо руками и привалившись спиной к дивану. Черные кожаные туфли на низком устойчивом каблуке были скинуты в сторону, на тонких капроновых и таких же черных колготках от лодыжек до колен поднимались некрасивые стрелки — едва ли не симметричные друг другу.

Я заняла место на полу напротив. Командирские часы на руке показывали полдень.

В кабинет спиной, толкнув дверь бедром, зашла не менее мрачная и не менее "черная" Люся с маленькой сумкой-клатчем в одной руке и чашкой и блюдцем с дымящимся чаем в другой. Видеть ее такой было непривычно.

— Я заварила чабрец и ромашку. Неплохой, кстати, вкус получился, — девушка опустилась рядом, поставила на пол чашку и положила сумку. — Но, думаю, стоит добавить в чай какой-нибудь успокаивающий отвар из твоих запасов?!

— Тебе нужно? — с громким всхлипом будто и в самом деле заволновалась Татьяна, отведя руки от лица. Скорбь женщины показалось мне настолько всеобъемлющей, что я искренне засомневалась в ее способности в данный момент к сопереживанию. Наверняка ведающая выражала эмоции по инерции.

— А тебе?!

— Обойдусь.

— Звонил новый глава сообщества ведающих, — Люся прислонилась спиной к дивану и запрокинула голову. На очередную порцию всхлипов подруги в ответ девушка-секретарь никак не отреагировала: кажется, горе тянулось уже не первый час, или не первый день. Люся привыкла. Или устала. Даже мысли не возникло обвинить сердобольную и впечатлительную девушку в черствости. Судя по подтекам туши, размазанному некрасивыми пятнами тональному крему и румянам, Люся и сама лишь недавно успокоилась. — Хочет выкупить помещение, в котором находилась "Магия трав". Предлагает внушительную сумму.

— Пошел к черту!

— А я бы согласилась. Аптекарская лавка не работает почти четыре года. Конечно, Феликс больше... ну, ты понимаешь, да?! Все равно, я сомневаюсь, что ты решишься ее восстановить. А помещение простаивает. На сумму, предложенную главой сообщества ведающих, ты смогла бы приобрести квартиру. Вместо съемной. Или отправиться в кругосветное путешествие. В морской круиз, например. Я вчера в журнале вычитала рейтинг популярных курортов этого лета. Еще успеешь, если сейчас решишься. Впереди бархатный сезон, как-никак...

— Я никуда не поеду! — почти провыла Татьяна, снова сгорбившись и закрыв лицо руками. В какой-то момент я поняла, что ведающая, точно неваляшка, начала раскачиваться на месте, безумно бубня под нос, — никуда! Не поеду! НИКУДА! НЕ ПОЕДУ! Никуда...

— Ладно-ладно, — Люся отодвинула в сторону сумку, чашку с чаем, туфли, пересела ближе и осторожно, будто прикасаясь к фарфоровой кукле, обняла подругу, пряча ее лицо в кольце рук. — Я понимаю. Просто предложила. Но ты не обязана. Я всего лишь предложила...

Татьяна выглядела сломленной и опустошенной. Люся казалась серьезной и сосредоточенной, успокаивающе перебирала волосы подруги, гладила ее по спине, плечам, укачивала.

Кто-то умер?! Юра? Леонид? Еще какой-нибудь мальчик? Или... Андрей?

Стало не по себе, но иного, способного настолько кардинально изменить коллег-женщин, я предположить не смогла.

— Это расследование всех выбило из колеи: души, дети, монстры, тысячелетние книги, кольца, Сила... или как там они ее называли?! — продолжала приговаривать Люся, уставившись тоскливо-пустыми глазами на кого-то невидимого перед собой. — Изначальное, кажется?! Вот ведь забавно получилось: ведающие мнили себя избранными только потому, что якобы знали об истинном мироустройстве, о главенстве Силы, распинали людей за невежество и слабость, а оказалось, что и сами — были обмануты и слепы! Теперь все изменится...

Меня точно молния ударила, заставив подскочить на месте и приблизиться к лицу рыжеволосой девушки. Показалось, будто непогода настоящего неведомым образом проникла в будущее: еще чуть-чуть и с потолка грянет ливень, а стены сотрясет звук грома.

Люся столь непринужденно рассуждала вслух о том, о чем даже думать порой было опасно.

Изначальное? Запретная тема. Беда давно забытая и накликанная разве что по глупости. Кто рассказал Люсе? Кто просветил принявшую слова подруги как само собой разумеющееся Татьяну? Что побудило любого из нас: меня, Андрея, Сэма, Бэль... раскрыть карты?

Сила привела в будущее, чтобы предупредить?!

Не следовало насмехаться над этим днем и судьбой, кликать худшее. Кажется, даже не высказанные мысли Сила готова была услышать и обратить против. Словно минуту назад я еще стояла над столом с фотографиями "исчезнувших" и думала о том, мог ли день закончиться горше и тяжелее, а сейчас — вспоминала давнишние студенческие мечты о тривиальности, размеренности и запланированной.

В кабинете повисла обременительная тишина, от которой не по себе спустя некоторое непродолжительное время стало даже Татьяне, убитой горем и поглощенной страданиями.

Вывернувшись из объятий подруги, женщина подняла чашку с блюдцем и сделала глоток.

— Гадость, — резюмировала ведающая охрипшим голосом.

— Оксане Викторовне нравился... — сконфужено опомнилась из собственного забытья и Люся.

— Этой выскочке много чего "нравилось", — скривилась Татьяна. Слезы на щеках женщины высохли, от истерики осталось припухшее красное лицо, нездоровый взгляд и легкий тремор в руках.

От пришедшей в голову мысли, что погибнуть в их будущем могла сама, я отмахнулась, как от назойливой мошки. Свою смерть уже давно знала в лицо и лишний раз не беспокоилась. Да и не стала бы ведающая так убиваться из-за меня.

— Как думаешь, что станет с той девчонкой? Комаровой? — аккуратно перевела тему рыжеволосая девушка-секретарь. — Она помогла нам, но вряд ли осталась... рада этому?!

— Еще одна настырная затычка в бочке...

— И все-таки?

— Вернется в семью, займет место наследницы рода, будущей матери рода. Со своим потенциалом эта Комарова еще посоперничает с Февронией Азарковской, возвысит свой род.

— А Оксана Викторовна сказала, что ей нужно другое: не тот характер и цели в жизни.

— Комаровы из поколения в поколение культивировали в себе жестокость, жадность, алчность и властолюбие. Этот коктейль отравил их кровь, просочился во внутренние органы, с молоком матерей впитался в кожу. Вокруг дома Комаровых смердит стяжательством и корыстолюбием. Ни один ребенок рода не стал и не станет исключением, где бы он не воспитывался и сколько бы не прятался. Выскочка это прекрасно понимала. Ее слова — лишь проявление жалости к другу, которому девчонка-Комарова оказалась предназначена провидением...

— Ты ошибаешься, Таня.

— Вот увидишь: она вернется в род, сварит любовный приворотный отвар из тех, что посильнее, и женит на себе мужика-бедолагу.

Занимательный диалог прервала громкая трель стандартной мелодии.

Достав из сумки-клатча сотовый, Люся мельком взглянула на экран и, протянув телефон, обратилась к Татьяне:

— Глава ведающих... Опять звонит... Наверняка с очередным предложением по "Магии трав"...

— Я не отвечу.

— Это же такие деньги!

— Забирай себе! И "Магию трав", и деньги!

Люся колебалась несколько минут, робко переводя взгляд с экрана телефона, который и не думал униматься, на лицо подруги и коллеги. Татьяна бесстрастно молчала, поджав губы в тонкую бескровную линию.

Наконец, девушка ответила:

— Здравствуйте...

После первой же реплики оппонента, рыжеволосая Люся подскочила на месте, взволнованно всплеснула руками, забывшись, неуклюже переступила с ноги на ногу и привычно затараторила, сглатывая "р". Сумка-клатч упала с колен девушки; содержимое, точно горох, рассыпалось по полу: карманная расческа, складное зеркало в серебристо-черненой оправе, тряпичный носовой платок, измазанный растекшейся от слез косметикой и... мои командирские часы?!

Уставившись с удивлением и замешательством на ценную вещь, я пропустила речь Люси мимо ушей и прозевала момент, когда рыжеволосая девушка-секретарь спешно покинула кабинет.

В голове взбудоражено заметались мысли — от "Как я потеряла часы?" до "Почему до сих пор их не нашла, не забрала?".

Не могла? Не хотела? Не знала?! Самолично отдала с какой-либо целью? Веер вариантов был огромен.

Татьяна смерила часы взглядом, полным не меньшей страстности: будто увидела источник всех несчастий мира разом.

Женщина просидела, не шелохнувшись, вздыхая через раз, мелко и нервно, моргая и того реже, по необходимости на безусловном рефлексе, минут двадцать, когда в кабинет снова вернулась Люся.

— Представляешь, глава ведающих сказал, что... — предложение оборвалось, едва рыжеволосая девушка-секретарь заметила объект пристального внимания подруги. — Это часы Оксаны Викторовны?! Но... откуда... у тебя?!

В нос ударили запахи подгоревшей яичницы, затхлости, плесени и концентрированный лимонно-мятного ароматизатора. Будто молотком по оголенным нервам прошлись звуки семейной брани за стеной, перелив машинных клаксонов на улице и глухой топот по потолку соседей сверху. С трудом превозмогая мигрень и слабость, я поднялась с кровати, кажется, села и открыла глаза.

Обстановка крохотной комнаты была скудной и неряшливой, перещеголяв интерьер "резиденции" Феликса лишь наличием кое-какой мебели. Советский сервант оттенка красного дерева, доверху набитый шмотками, даже в секции за стеклом для посуды, кренился на один бок; фотообои с березами и лесным ручьем пузырились по центру, постепенно отклеиваясь по прошествии времени; форточка окна с деревянным рассохшимся остеклением поскрипывала, дергаясь от особенно громких звуков за окном и грохота соседей сверху; от легкого дуновения ветерка две ветоши на карнизе, определяемые некогда шторами, едва заметно раскачивались.

На тахте пыльно-зеленого цвета с кое-где выпирающими пружинами, по соседству со мной, спал Захар. Юноша в одежде вытянулся на боку у стены, по-детски непосредственно посапывая, обняв руками свалявшуюся от времени подушку. В нескольких сантиметрах от его головы с проводом подзарядки, тянущимся к оголенной розетке, лежал смартфон последней модели и дорогой комплектации.

Ворох своей мятой и еще не до конца просохшей одежды я обнаружила на стуле у двери. Тут же рядом на полу валялись сумка, сапоги, наручные часы, перевязь и стилет.

Нелепая и неловкая забота юноши вылилась в стойкое желание выругаться. Некрасиво и неподобающе для девочки из приличной семьи.

— Уже пора? На пробежку?! — зевая, приоткрыл один глаз Захар. Сонно потянувшись, он рывком заставил себя подняться, оказавшись за моей спиной на тахте в весьма двусмысленной и интимной позе. Разве что обниматься не полез.

— Что я здесь делаю? — твердый холодный тон голоса дался с трудом. Какофония окружающих звуков все еще мучила мои нервные клетки. Соседи за стенкой не собиралась заканчивать ссору, а машины на улице будто и вовсе — вошли во вкус, поймав стройную мелодию звучания клаксонов. — И... здесь — это где?

— Э-э-э... у меня дома?! — растерялся юноша. — Типа.

Я кивнула, желая услышать объяснения и позволяя Захару рассказать подробности нашей "встречи" накануне.

— Ты валялась без сознания... в Червоточном квартале... типа. В заброшенном здании какого-то магазина. Я оказался там, потому что услышал... случайно, в общем. Типа, — под моим взглядом юноша нервничал и тушевался. — Принес к себе, переодел в сухое. Ксана, твоя одежда была испорчена. Но клянусь, я только... только переодел. Правда, типа.

— Обычно женщин без сознания относят в больницу. А не к себе домой.

— Прости, — окончательно поникнув, прошептал юноша.

Превозмогая слабость, я встала и, пошатываясь, доплелась — даже несколько шагов после среднего падения дались с трудом, до стула с одеждой.

— Отвернись.

Захар подчинился без лишних слов.

— Знаешь... — снова начал неловко юноша под шум моего переодевания в родное, мокрое и мятое, — тебе бы и вправду в больницу обратиться... столько синяков по всему телу... типа...

— Тебя это не касается. Я — в норме.

— Поэтому носишь с собой под одеждой нож?!

— Это мизерикорд, — не к месту процитировала я слова лекции Бэль, — Не нож. А кинжал, стилет. Клинок милосердия. В средние века мизерикорд использовался для быстрого добивания противника одним колющим ударом.

— А тебе он зачем?

— В Червоточном квартале?!

— Ты же из этих... ведающих, типа... Разве нет?!

— Ведающие не всесильны. И тоже пользуются оружием. Иногда оно эффективнее любого обращения или отвара. Особенно если у ведающего низкий потенциал.

— Тогда почему тебя избили?

— С чего ты взял?! Может я упала, или подралась?!

— Ага, как же. У нас в детском доме тоже случались такие "драки", типа. Когда пятеро с одним в углу у забора дались. Двое держали под руки, прижимали к забору. А трое — били.

Остаток недели в детективном агентстве прошел в текучке новых клиентов, отодвинувших на второй план историю погибших мальчиков.

Леонид, окрыленной целью уговорить на свидание, каждое утро встречал меня у двери в кабинет с чашкой кофе и приглашением — в театр, парк, кино, ночной клуб. Отказы и упоминания жениха мужчину лишь сильнее раззадоривали.

Татьяна бесновалась, попеременно обвиняла меня в распутстве, вульгарности и непрофессионализме, кляла Леонида юбочником и мартовским котярой.

Андрей прятался за закрытой дверью своего кабинета, ненавидел весь мир в целом и меня в частности.

А Люся была Люсей.

Во вторник вечером я сидела за барной стойкой в квартире Миши, цедила бокал красного вина и обдумывала дальнейшие действия в ситуации с Феликсом, Захаром и погибшими мальчиками. В таком порядке.

Вино казалось безвкусным, хотя я точно помнила, что бутылку Мише на Новый год подарил отец. А ему в свою очередь с выбором помогала Барби — девушка, разбирающаяся в атрибутах обеспеченной жизни: алкоголе, часах, автомобилях, недвижимости и ювелирных украшениях, куда лучше нас с отцом вместе взятых.

— Что с тобой? — Астра появилась внезапно. Как всегда. Переливчатый голос был наполнен удивлением и участием, от которого у меня вмиг свело зубы. — Откуда синяки, шрамы от когтей?

Блондинка в новом цветастом летнем сарафане — лиловом, с красными ягодами и черно-белыми стрекозами, присела на барный стул напротив, сложив руки на коленях. Обуви на ней не было. Как всегда, впрочем.

— Не переигрывай! Ты же видишь и знаешь будущее?! А сейчас пытаешься уверить, что не в курсе о потасовке с Бэль?

— Подловила, — лукаво улыбнулась Астра. — Столь значимое событие я не могла пропустить. Но вообще, как и ты, я вижу лишь то будущее, которое Сила решает мне показать. Копнешь, так и найдешь. Тот и сыщет, кто ищет.

Я промолчала.

Душевного расположения разгадывать загадки не было ни в одном глазу. Даже мысли о Феликсе, Захаре и мальчиках обретались ленивые, вялотекущие и скорее просто убивали свободное время своим наличием, нежели действительно помогали с решением проблем. Однако после слов Бэль Астре стоило уделить должное количество внимания — решительно разобраться с ее мотивами и поступками. Когда-нибудь. Не сегодня.

— Так почему ты одна? Пьешь. Грустишь.

— Миша в командировке, Андрей в ярости, а Зо — на свидании.

— Это с тем обаятельным законником?! Юрой? — оживилась блондинка. После — мечтательно добавила, — из них получится красивая пара. Если сойдутся... характерами.

— Что ты об этом знаешь?

— То же, что и ты. Расслабься. Либо он спасет твою подругу: вытащит из той грязи, в которую она превращает свою жизнь планомерно, либо — сильнее толкнет к пропасти. Любопытно ведь, насколько хватит его любви?!

— Думаешь, Зо уже... не помочь?

Судьба подруги меня серьезно беспокоила: последствия ее образа жизни, бизнеса, профессии, отношения к личным способностям и их применению были фатальны. Но как объяснить, не касаясь при этом темы Изначального?

— Давай посчитаем: твоя подруга верит в Силу и Учение о Силе; поминает всуе все, что только под руку попадается; на мать махнула рукой, если не мстит ей таким изощренным способом; человеческую жизнь ценит и того меньше; в своей личной — устроила проходной двор; несколько раз оболгала невиновных, защищая себя перед полицией; трупы из морга опять же крадет...

— Хватит! Я не верю в Божии заповеди: каждый нарушил за свою жизнь хотя бы одну. Праведников не осталось. Заповеди — пережиток прошлого!

— Тогда подождем, как встанут чаши весов. А пока предлагаю подсмотреть за ними. Слышала об управлении падением?

Поставив бокал с вином на стол, я с недоверием взглянула в лицо Астры.

Шутит? Издевается? Иронизирует?!

— Я тоже сначала, знаешь ли, интересовалась идеей научиться изменять будущее, которое в хаотическом, каком-то своем порядке, показывает Сила, — с загадочным выражением лица принялась повествовать Астра, — но потерпела неудачу. Как и все ведающие нашего склада личных способностей. Однако мне хватило ума не зацикливаться на этой идее, и взглянуть на ситуацию с другой стороны. Если нельзя изменить, что видишь, может, попробовать увидеть, что хочешь?!

Мысль показалась заманчивой и невероятной одновременно.

Я боролась с тем, что стоило принять, и совершенно упускала из виду иной угол зрения. Опять. А еще хвасталась и гордилась аналитическим складом ума, внимательностью и развитой почти до компьютерной памятью.

Астра командовала, я подчинялась.

Чтобы увидеть будущее в нужном времени и желаемом месте, следовало сосредоточиться. Почувствовать, представить ощущения приближающегося падения — выдумать головокружение и потерю ориентации в пространстве, вообразить "взлет" и последующее "падение" настолько ярко и правдиво, что тело бы не отличило выдумку от реальности, поверило бы в происходящее безоговорочно.

— Ты должна сконцентрироваться на том, что или кого и когда хочешь увидеть, — тоном строгого учителя-наставника объясняла блондинка. — День, время, человек или место. Но только в будущем, в прошлом и настоящем ты побывать не сможешь. Да и опасно это.

Справилась я лишь спустя продолжительное количество времени и многочисленное количество попыток.

Сила откликнулась, будто почувствовала мой потенциал и сотворенное обращение, и с охотой перенесла в камерный итальянский ресторан третьей за столик на двоих.

— Коломбо? Серьезно?! Почему? — с искренней теплой улыбкой явно переспросила Зо. В непривычно приличном коктейльном платье — без декольте, развратных полупрозрачных вставок и излишней обтягиваемости, она выглядела целомудренно. Из-за чего время от времени нервно расправляла невидимые складки на юбке, убирала за уши накрученные локоны и поджимала губы, будто пыталась равномерно распределить пастельного оттенка помаду.

— С детского возраста — любимый сериал, — честно признался Юра Грачев с места напротив. На свидание и мужчина приоделся — сменил плащ на весьма недурственно сшитый костюм. Правда, чувствовал себя в нем Юра Грачев, как и Зо, непривычно: то и дело, нервничая, проверял, застегнуты ли манжеты и как лежат лацканы. — Помню, как приходил со школы и вместо уроков включал телевизор. А после — доставал мамин плащ, отцовскую сигарету и бежал во двор расследовать преступление, воображая себя самым умным. Дворовые друзья с радостью мне подыгрывали: придумывали между собой историю, выбирали убийцу и убитого, разыгрывали сценку, точно в театре. Позже для достоверности я даже курить начал. Глупая затея! До сих пор бросить не могу, сколько не пробовал. А после армии и вовсе — поступил на юридический. Наверное, потому, что все вокруг говорили: "Хорошая, солидная профессия! Всегда будешь при деле и работе! Еще и форму казенную выдадут!" Из-за проходного балла и высокого конкурса, вместо гражданского права попал на уголовное. А уж там постарались одногрупники, прознавшие о моей детской увлеченности. Кажется, я на одной из вечеринок после нескольких бутылок спиртного, проговорился. И все бы кануло в лету, если бы с одним из бывших одногрупников я не стал работать в СК(38*) и делить кабинет. Кузнецов — тот еще проныра и болтун! Весь СК уже на второй день знал: где я живу, какую музыку слушаю, какую кличку за чрезмерную болтливость в студенческие годы получил.

— Сочувствую!

— А ты как стала патологоанатом? Да и еще со знанием судебной медицинской экспертизы?! Неужели в детстве мечтала резать людей?

— В детстве — точно нет! — разделывая стейк, загадочно ответила Зо. Лукавый взгляд и превратившаяся в кокетливую полулыбка меня не обманула: подруга судорожно подыскивала ответ на сложный вопрос. Раскрывать правду личных способностей Зо не собиралась: Юра Грачев ей, кажется, очень нравился. — В школе — пожалуй, тоже. Да и химию с биологией я ненавидела. Все эти пестики, тычинки — гадость! А после — как-то так получилось... нужно было выбирать предметы, по которым буду сдавать экзамен и я выбрала... химию с биологией.

— Ты же их ненавидела?! — хохотнул мужчина напротив. Его тарелка к этому моменту опустела; официант предупредительно поспешил забрать ее и предложил заказать десерт. Выбрав две порции кофейной панна-коты под утвердительный кивок со стороны Зо, Юра Грачев продолжил, — ни за что не поверю, будто, несмотря на свое отношение, ты их все-таки учила.

— Что ты! — легко, без обиняков, согласилась женщина. — Я прогуливала химию и биологию при любой удобной возможности!

В этом Зо не лгала. В школе она училась плохо: считала, что с ее способностями и потенциалом, образование ей в будущем не пригодится. Подруга планировала "наколдовать" себе обеспеченную беспроблемную жизнь.

Наплевательски Зо относилась не только к химии и биологии, страдали и другие предметы. Подруга не хотела учить русский, не пыталась понять математику, разобраться в физике, заинтересоваться историей. Зо даже физкультуру не принимала. При любой удобной возможности и с любым абсурдным надуманным предлогом она сбегала с уроков. Иногда мне казалось, что если бы не я со своими хаотическими и травмоопасными падениями, Зо и вовсе на них бы не появлялась. Не выгнали подругу из школы за многочисленные прогулы лишь по протекции моего отца и его щедрой финансовой благотворительной помощи.

Все изменилось в выпускном году. Зо неожиданно взялась за ум, с удивительной ловкостью подтянула все оценки и даже смогла бы претендовать на красный диплом, если бы не имела за плечами нарисованные проплаченные тройки по всем предметам.

— Однако в одиннадцатом классе я влюбилась, — отправив в рот кусочек стейка без манерности и жеманности, с которыми она привычно соблазняла за столом всех своих мужчин, Зо через некоторое время продолжила, — он ухитрился разбудить в моих по-раздолбайски беспечных подростковых мозгах исследовательское любопытство, интерес к естественным наукам и страсть к знаниям. Наверное, потому что был тем, кем бы я хотела сама родиться, быть.

Зо говорила о том потомственном ведающем из старого могущественного рода — о "ее первом".

Я не знала его имени, никогда не видела воочию, однако в редкие моменты ненависти к несправедливости обвиняла и кляла этого юношу, уже мужчину, заочно, как исконную причину всех бед подруги.

Если бы не его наука, Зо не подалась бы в некроманты-наемники! А со временем, может быть и мать простила бы...

— В итоге, мы, конечно, расстались... Его семья не приняла бы его выбор — безродную девочку-голодранку, дочку милиционера из глубинки, — Зо тяжело вздохнула, отложила приборы и тарелку со стейком, закрыла глаза, пытаясь справиться с болью от старой раны. Подруга была честна как на духу: все ее чувства и переживания казались вывернутыми наизнанку, без обыкновенной многослойности. Впрочем, все ее недоговоренности я сейчас также видела.

Выбор последующей профессии Зо не был обусловлен лишь ее первой влюбленностью и очарованностью опытным взрослым мальчиком. По крайней мере, так я думала, когда с глаз спадала пелена ненависти к несправедливости.

— Я уехала учиться. Мед окончила экстерном, с отличием. Хирургия меня не впечатлила — возня без толку. Терапия оказалась еще хуже — тоскливое болото всеобщего уныния. Поэтому и подалась в патанатомию. Аспирантура, впрочем, пролетела еще быстрее, и в какой-то момент от биологических загадок и бесконечных гистологий стало тошно. Вот тогда-то небезызвестный тебе Антон Евграфович, отметивший еще в годы учебы в меде мои выдающиеся способности — пытливый ум, здоровый цинизм и твердую руку, и предложил пойти на судебную экспертизу. Правда, там я задержалась ненадолго. Вылетела после первых же экзаменов. Оказалось, что вместе с выдающимися способностями у меня присутствует выдающийся недостаток — я не командный игрок. В конечном итоге я, правда, курсы лекций по судебной медицине прослушала, но работать впоследствии все же отправилась в патанатомию. Там — чище...

Миша обиделся. И отец, кажется, тоже.

Я сделала этот вывод после десятка проигнорированных звонков, сотни не отвеченных сообщений — одному и другому и двух весьма нелицеприятных разговоров с Верой Васильевной — секретарем Миши, и Барби — секретарем отца. Все, что в итоге удалось узнать к пятнице — дело с "Бристолем" обросло новыми осложнениями и большая часть юридического отдела во главе с Красновой, оставшейся за главную в мое отсутствие, вылетело в Москву.

До меня самой подчиненные дозвониться, чтобы ввести в курс дела, не смогли. Правда, я сделала вывод, что не очень-то и пытались. Что Барби, что Вера Васильевна, что Краснова.

Зато из отпуска вернули Ивана — моего секретаря, которого едва ли не в тот же день с пачкой всех документов-наработок по "Бристолю" из моего сейфа отправили вслед в столицу.

Фирма отца стояла на ушах; подобное оживление я наблюдала впервые за всю профессиональную деятельность. И не на шутку переживала, оставаясь за бортом.

С переменным успехом отговаривая себя от идеи сорваться в Москву немедля, к отцу и Мише, я закончила с делами только к половине седьмого. Однако с решением так и не определилась.

Где сейчас я нужна была больше? В "столице"? Или в суде в Москве?

Леонид и Татьяна уже ушли, Люся — под незатейливый пересвист популярной песни еще только собиралась. В приемной вовсю командовала приходящая уборщица — колоритная бабуля лет семидесяти с жестким категоричным взглядом и твердой железной хваткой, орудовавшая веником и шваброй, точно шпагой и дагой.

— Андрей дал в понедельник выходной! Майские праздники, как-никак, — с энтузиазмом сообщила Люся. Ее кудряшки подпрыгнули, словно в такт ее экзальтированному нетерпению. — Что планируете делать? Я вот собралась на свидание вслепую! Ну, точнее, не вслепую, я его уже видела. На фото. Мы познакомились сегодня в социальной сети. Он прокомментировал мою фотографию, а я лайкнула его!

— Высокие отношения.

— Любовь с первого взгляда — единственная и на всю жизнь! Это точно она! Я такие вещи быстро угадываю: пересмотрела четыре раза все серии "Секса в большом городе" подряд. Это — мой "Мужчина Мечты". Тем более, он признался, что живет в Сретенском квартале, а это почти также круто как в Цветочном! Ну, если исключить, конечно, квартал Искусств, Московский...

— Людочка!

— А, да, простите... Я опять...

— Хороших выходных!

— Постойте! Оксана Викторовна, Андрей передал, чтобы вы зашли к нему перед уходом. И... пожалуйста, не сердитесь на него... У Андрея выдалась тяжелая неделя... Он так переживал из-за... — Люся, едва заметно сконфуженно скривившись, покрутила пальцем в воздухе, указывая на мои посветлевшие гематомы. С каждым днем тональный крем скрывал их все лучше, угадывались синяки на лице под плотным слоем косметики все слабее. — Он за всех нас всегда так волнуется! Что случится — буквально места себе не находит от тревоги!

Иногда рыжеволосая девушка-секретарь казалась мне особенным средоточием простодушной доверчивости и сердобольной наивности суждений. До абсурда. И судя по грубоватому едва различимому: "Курица слепая!" со стороны уборщицы, не мне одной.

В кабинет Андрея я вошла без стука, на негнущихся ногах и с дрожью в руках, владея собой в достаточной степени, чтобы мое состояние невозможно было определить с первого взгляда.

— Сколько здесь работаю, каждый день узнаю о тебе что-нибудь новое. Благотворительность, сострадание, коллективизм. Сегодня, например, ты в глазах подчиненных — чувствительный мученик-эмпат, радеющий за благополучие каждого сотрудника, — выпалила я, уже почти привычно заняв место на диване, узком велюровом и неудобном. Воспоминания о прошлой встрече и некоторой ее горизонтальной наклонности, здесь же, на диване, полезли в голову непрошено и некстати. Правда, в тот раз эргономическая несостоятельность мебели и общий ее дискомфорт волновали меня в меньшей степени. — Хвалю, лучше научился притворяться!

— Беру пример с тебя! — резко отчеканил Андрей в ответ.

Мужчина сидел в своем начальничьем кресле, скрестив ноги и закинув их на стол, сверлил мрачным взглядом початую бутылку виски перед собой и время от времени посматривал в сторону пустого стакана рядом. Моя персона его будто бы и не интересовала вовсе.

— Алкоголь? Помню, ты говорил, что он тебя не берет?!

— Соврал. Смотря сколько выпить. Ящик виски и я — пьян, почти как нормальный человек после бутылки. Правда, трезвею быстро. Полчаса после, и я — чист как стеклышко. Мой организм и любой другой яд может переработать быстрее. Наверное. Не то чтобы я лично и намеренно проверял на практике. Как думаешь, стоит? Купить мышьяка, например, и по-настоящему расслабиться сегодня вечером? — Андрей, наконец, поднял голову и посмотрел на меня в упор, не мигая, — по предыдущему опыту добавить в виски, для пикантности?!

Бэль ему рассказала. Или сам догадался, расспросив Ромчика. Или попросту сложил все факты воедино.

Интуиция молчала, передавая абсолютное главенство разуму. Последний, в свою очередь, лихорадочно искал, как бы оправдаться.

Несмотря на миллион недостатков, Андрей не был дураком. В прямом смысле отсутствия в его голове мозгов и думательного процесса. Очень часто на его суждения влияли его импульсивность, взрывной характер, категоричность суждений, высокий уровень эгоизма и эгоцентризма, упрямство. Однако когда мужчине удавалось взглянуть на ситуацию более или менее трезво, выводы он делал правильные.

— Я сожалею о "Яде души"... — после минутного молчания, повисшего в кабинете, я не выдержала и все-таки призналась. Хотя стройная версия абсолютной несознанки уже появилась в голове, переплетя по привычке недосказанную правду и откровенную ложь. Держалась я невозмутимо, говорила ровно — внутреннее волнение выдавали только побелевшие костяшки пальцев, — я не до конца понимала, что делаю. Не до конца осознавала последствия. Я даже толком не знала, зачем и что подливаю. И кому...

— Надо же, а я думал, будешь по привычке лгать и изворачиваться.

— Сказал самый честный почти человек на свете!

— О, а вот и знакомые интонации в голосе: "Да, я виновата, Андрей, но ты и сам хорош!" — мужчина открыл бутылку, налил в стакан виски до краев и тут же немедля ополовинил его в один глоток. — А ведь Юру ты могла по-настоящему убить своим пойлом! Хотя, конечно, сначала напугала вусмерть. Пришлось даже Бэль звонить...

— Я не зна...

— Да все ты знала! — мужчина снова подлил в стакан виски из бутылки, которую до сих пор держал в руке, и в пару глотков опустошил его. Но видимо алкоголь и вправду действовал на Андрея иначе, потому как после выпитых поллитры, он бросил бутылку с остатками виски под стол с откровенной досадой и сожалением в абсолютно трезвом взгляде. Мысль о том, что четыре года назад он вовсе — и капли в рот не брал, неприятно резанула сердце. — Ты же будущее видишь.

Виноват был он. Во многом: в моем трудном выборе; в нынешних подозрениях; в тяжелой ноше, свалившейся на плечи; в изысканиях Феликса и настойчивом преследовании Астры; в реальной невозможности уехать сейчас из "столицы", чтобы помочь с судом отцу и Мише, наконец. Я верила в это так несомненно, как в собственные падения и будущее, показанное Силой. Однако совесть все равно терзала: обвиняла в излишней узколобости, напомнила о периодическом малодушии, в конце концов, без устали цитировала Бэль — ненавистные слова о том, что из нас двоих именно я была взрослой и мудрой. Я должна была принимать правильные решения и нести ответственность за них. Андрея она всегда считала лишь капризным ребенком с трудной судьбой и сложным выбором. В этом я, кстати, также его винила.

С Мишей все складывалось по-другому — с точностью до наоборот. Он был старше, мудрее, с охотой возлагал на себя обязательства отношений. Даже виски не пил. Только любви между нами... не случилось. Да и какая любовь может быть между женщиной и персональной пилюлей антидепрессанта? Права была Зо, Миша — лишь удобный аксессуар для упорядоченной, комфортной жизни.

— Откуда только взяла это варево?!

— А Бэль разве... не пояснила?

— А должна была?! — Андрей прищурился.

— Ну-у... я подумала, что... она же тебе рассказала... про отвар, да?!

— Вообще-то нет. Я сам догадался. Бэль, конечно, той ночью намекала, что это было в твоем стиле, но я не поверил. Принял ее слова в штыки, наорал: мол, снова лезешь не в свое дело и обвиняешь Ксану во всех смертных грехах... А много позже задумался: подлить отвар в бутылку виски незаметно, точно по минутам рассчитать, когда Люся и Ромчик отвернуться, а после — ускользнуть также неощутимо, словно тень — это определенно твой стиль, Ксана. Еще, конечно, удачно сошлись факты — после случая с отравлением ты больше не поднимала вопрос моей виновности в убийствах мальчиков, видимо разобралась самостоятельно.

Я тонко улыбнулась, пытаясь подавить неосознанный страх:

— На кожу убитых сигиллы нанесли лезвием охотничьего ножа, у тебя — меч-бастард.

— Ранее этот факт тебя не беспокоил. Потому что он несущественен. Потому что по желанию владельца "раскаленное пламя" может принимать любой вид оружия — от перочинного ножика до пистолета.

— Потребуется время: годы концентрации и практики.

— После твоего побега мне как раз нечем было заняться.

— А как же самообразование и книги?!

Я не поняла, что стало спусковым механизмом в этот раз, на каком моменте случилось переключение, но Андрей загорелся праведной кипящей до бурления злостью в мгновение. В следующее — мужчина оттолкнул свой стол к окну, а на третье — уже возвышался надо мной, сверху вниз рассматривая с мрачностью готовящегося к работе палача лицо.

Удивительным образом, но меня это успокоило. Холодный прозорливый Андрей пугал, буйствующий — казался знакомым оплотом, с которым я знала, как говорить.

— Ты ведь сейчас и вправду с кем-то встречаешься, да?! — прошипел мужчина, — с кем-то из ведающих? С сильным, могущественным и родовитым?!

— Что...

— Это он тебе помог... с отваром?!

Я почувствовала себя выброшенной на берег рыбой. Только и смогла, что открыть рот и вздохнуть. Как ошеломленная в понедельник Люся.

Идея Андрея казалась абсурдной: последнее, о чем я мечтала — мужчина-ведающий, потомственный, рядом. Как будто своего потенциала и личных способностей мне было мало! Как будто подобно половине родовитых ведающих "столицы" я стремилась только лишь к власти и могуществу! Как будто сам Андрей благополучно выкинул из головы мои слова-обвинения, брошенные ему в лицо четыре года назад!

— Говори! — наседал мужчина. — Откуда бы еще ты взяла рецепт?! А высокий потенциал, необходимый для создания отвара? После истории с отцом рода Комаровых на дружескую взаимопомощь со стороны могущественных родов "столицы" глупо рассчитывать. Да и к Феликсу с таким вопросом ты не явилась бы. Опасно и дорого. А Катерине Азарковской я не поленился позвонить и спросить: в последний раз вы общались года четыре с половиной назад.

— Высокий потенциал, сложности в рецептуре... Сам-то ты откуда узнал об отваре?

— Записи матери. Или ты забыла, что до встречи с моим отцом она была "самой талантливой ведающей нынешнего тысячелетия"?! — я не разобралась, был ли его голос полон сарказма или мужчина всего-навсего цитировал слова отца.

— Погоди, ты... хочешь сказать, намекаешь, что "Яд души"... этот отвар придумала... твоя мать?! Ее личные способности... она же умела, кажется, сочинять обращения...

— Нет. Авторство принадлежало какому-то идиоту, тысячелетия три тому назад решившему, что дражайшая супруга продала душу в обмен на умение вкусно жарить мясо, — Андрей неожиданно сделал шаг назад. — Отвар-насмешка, притча из Учения о Силе. Абсолютно бесполезное ядовитое варево: готовиться крайне долго, включает в себя более трехсот ингредиентов. Ведающему без очень высокого потенциала к нему не подступиться. Да и зачем?! "Яд души" — это яд для людей, животных, растений, ведающих — едва ли не всего живого, лишь бы только выпить его оно было способно. Но нож, пистолет, обращение к смерти, тот же мышьяк — куда проще и эффективнее!

— Только если... — я с ужасом подхватила мысль Андрея и процитировала, пробубнила себе под нос едва слышно, слова Астры, — "...в теле еще теплится душа, сколь малой частицей она могла бы оказаться, как если бы ее не было вовсе..."

— Да! — мрачно подытожил Андрей, уперев руки в бока. Мои слова он расслышал, тем не менее, отчетливо. Мужчина снова превратился в палача, только теперь, как я чувствовала, занесшего топор над головой приговоренного. — Только у сильного, могущественного, родовитого ведающего могли быть записи об этом отваре: в родовой книге с повествованием Учения о Силе. Но только ты смогла бы придумать, КАК использовать отвар и только твой любовник с очень высоким потенциалом был способен приготовить его!

Мужчина отвернулся. Следующие слова он произнес ровно и безэмоционально:

— Забавно, что моя мать, видимо, также планировала напоить меня им... этим отваром... только сразу после рождения. То ли убить хотела, то ли и сама додумалась... проверить... Она этой гадости впрок наварила...

У меня внутри все оборвалось от лавины противоречивых эмоций.

Из рассказов Андрея я помнила, что мать его была давно и благополучно мертва — погибла чуть ли не сразу после родов, успев лишь мельком взглянуть на сына и дать ему имя. Подробностей он не знал. Относился мужчина к матери всегда ровно, с некоторым чувством вины, на степень которой только был способен.

Женщина встретила отца Андрея будучи школьницей, лет в пятнадцать, кажется, и то ли влюбилась, то ли соблазнилась взрослым мужчиной, но убежала за ним вслед из дома безоговорочно и по-видимому с охотой. А через год умерла, родив сына.

Я встала и сделала шаг к Андрею, оказавшись вполоборота за его плечом. Мужчина как никогда напоминал статую — высокую, идеальную, каменную. В этот момент можно было засомневаться и в наличии у него дыхания, сердцебиения, настолько бездвижно Андрей стоял, замерев на месте. Наклонившись и уткнувшись лбом в его плечо, мне показалось даже, что температура его тела упала, я едва слышно прошептала в пустоту:

— Ты... ездил... в Убежище?

Андрей не ответил. Ни через минуту, ни чрез пять. Через пятнадцать, не добившись ни слова, ни звука, я сама подняла голову и сделала шаг назад. Мужчина остался на месте.

Подобрав с дивана оставленную ранее на нем сумку, я задержала взгляд на добрых полминуты на вывернутом вбок столе, перекатывающейся под ним почти пустой бутылке из-под виски с янтарно-золотистой лужицей у горлышка, наконец, на затылке самого Андрея, после — поспешила убраться вон.

Однако напоследок у двери все же услышала злое и шипящее:

— Если твой сильный, могущественный и родовитый еще раз тебя ударит, я разрублю его на куски "раскаленным пламенем". И плевать на последствия...

Водитель такси и бровью не повел, когда я назвала адрес. Колоритный мужчина — широкий и крепкий во всех местах от пальцев рук до кончиков волос, с мрачным насупленным лицом лишь серьезно кивнул и завел двигатель.

Я заняла место на заднем сидении с таким же угрюмым и сосредоточенным выражением, а когда поймала наше двойное отражение в зеркале заднего вида, едва не расхохоталась от нервного напряжения — как два маньяка с упрямством и неумолимостью в своем решении мы направлялись на областное кладбище в пятницу вечером.

На месте я оказалась без пяти девять.

Солнце скрылось за горизонтом час назад. Тонкий растущий месяц уже гулял по небосводу, своим отблеском очерчивая зловещие контуры окрестностей. Густые облака только собирались, кружа, словно стаей голодных хищников перед добычей.

Водитель высадил меня на окраине дачного поселения, едва ли не у самого берега озера. Ориентировалась я с помощью фонарика, приготовленного еще загодя и брошенного в сумку с утра, и подсказок интуиции: место ритуала нашла в течение часа, еще за полчаса разведала ближайшие окрестности на предмет скрытой позиции для наблюдения со стороны, и, наверное, часа два-два с половиной прождала появления подруги.

Спрятавшись на скамье за высоким толстоствольным деревом, я оказалась в партере в первом ряду перед сценой, абсолютно невидимая для исполнителей будущего действа, в компании просевшей и неухоженной могилы некого погребенного тридцать восемь лет назад Петра Наумова.

Облака заволокли луну полностью, и густая вязкая темнота разлилась в пространстве. Появились первые звезды, немногочисленные и тусклые. Похолодало. Наконец, гулкое эхо в глухой тишине кладбища принесло звуки приближающегося автомобиля.

Прогалина, на которой должна была появиться Зо, находилась в пятидесяти метрах левее от бурелома и многочисленных рытвин, которые будто по заказу окружили могилу с ломаной оградой и едва ли не на половину провалившимся под землю крестом, одиноким разросшимся деревом, крепкими и к моему удивлению не покосившимися скамьей и столиком. Кажется, родственники позабыли про Петра Наумова.

— Хорошее место, — Астра появилась рядом внезапно, с дуновением легкого ветерка, — Твоя подруга точно не сунется в этот коряжник. Не сейчас, не после обращения. Если не захочет, конечно, ноги переломать.

— Серьезно?! — я смерила блондинку скептическим взглядом: очередное летнее платье-сарафан с цветами и листьями, босые ноги, распущенные развевающиеся волосы.

— Скучен день до вечера, коли делать нечего. Я и решила составить тебе компанию. Кстати, вот, — девушка материализовала в руках бумажный крафтовый пакет логотипом ресторана быстрого питания. — Ужин.

— Это какая-то шутка... — выдохнула я едва слышно, заметив, как к прогалине подъехал внедорожник Зо.

— Вообще-то, — Астра сноровисто принялась разбирать пакет: вытащила на столик несколько упаковок с картошкой фри, напитки с трубочками, горсть маленьких коробок с соусами и десяток бумажных белых свертков, на один из которых указала, — это гамбургер. Ну, мне так сказали, когда я оплачивала заказ.

Я проследила за тем, как подруга в знакомой по падению толстовке с капюшоном вылезла из автомобиля, оставив заведенным мотор и включенным ближний свет фар, обогнула кузов, открыла багажник и принялась методично перетаскивать из него... вещи.

— Ты говорила, что не нуждаешься в еде.

— Конечно. Телесно меня не существует тысячу лет. Ужин для тебя. Я решила быть вежливой. Вечер предстоит долгий и скучный.

Я посмотрела на Астру с подозрением, припомнила ее рассказ в кабинете, свой разговор с Бэль, объяснения с Андреем.

— Откуда ты взяла "Яд души"?!

— И снова в ту же реку?

— Повторение — мать учения, — передразнила я блондинку. — Лучше сразу скажи. Потенциала у тебя нет, обращения, а значит и отвары — также недоступны. Видимо, вещи, которые ты материализуешь, все-таки появляются не из небытия и манны небесной, раз за ужин ты вынуждена была заплатить. Так откуда в таком случае взялся отвар "Яд души"?

— Ты ведь уже знаешь ответ. Догадалась недавно, — Астра откинулась на спинку скамьи, положила ногу на ногу и посмотрела в сторону готовящейся к ритуалу Зо. Подруга выбрала место, разложила в правильном порядке... вещи. — Я позаимствовала отвары у матери Андрея. Ей они точно больше не понадобятся.

Девушка состроила оскорбленное выражение лица:

— Твое недоверие мне непонятно и неприятно. Если бы я планировала причинить вред, разве интуиция не предупредила бы тебя?!

— Искренне сомневаюсь, что с таким опытом и знаниями, при желании у тебя не получилось бы обмануть ее!

— О пустяках спорить — дело упустить! — Астра громко высказалась, всплеснула руками, напугав птицу на дереве. С карканьем пернатая рванула прочь.

А вот Зо возмущения блондинки проигнорировала, не услышала. Непоколебимо подруга разрезала себе руку, вымазала в крови пальцы и приступила к схеме обращения.

Ветер усилился, пробравшись под одежду к коже. Я вздрогнула. Отвернулась. И чтобы хоть как-то отвлечься от происходящего, схватила гамбургер, развернула упаковку и с Гошиной жадностью откусила.

— Значит, ты была в Убежище... — я вернулась к прежней теме разговора. — Как попала? Как прошла через "стену"? Как проникла в дом? Убежище может пропустить только хозяина. Иного оно обманет, погубит.

— После случившегося четыре года назад Андрей вывез все отвары, книги, записи матери. Не сразу, конечно, иначе всего случившегося бы... В общем, неважно. Он спрятал ее вещи в тайник — сейф на замке у себя в квартире. Потому, наверное, сейчас и нашел так быстро ответ на вопрос, каким отваром его пытались отравить. А сейф — это не разумный дом и даже не могущественное обращение!

Я отметила заминку во вскользь брошенной фразе, взяла на заметку, но промолчала.

Оговорка? Случайная или намеренная?

Интуиция не спешила делиться догадками, разум и логика требовали основополагающих фактов.

Тем временем ситуация на прогалине развивалась: по доносившимся звукам я определила, что подруга приступила к обращению.

Однако у меня не получилось заставить себя обернуться. Воспоминания из падения еще были живы — страдающе-обреченные морды животных, решительно-хладнокровное лицо Зо, ровно-невозмутимые — мальчиков. Разум услужливо воспроизводил каждое движение подруги, каждую судорогу ее тела, каждую конвульсию погибающих жертв и абсолютное отсутствие реакции мертвых на обращение. Мрачного куража больше не было — только отвращение к происходящему и собственному бессилию. Реальность неумолимо и безоговорочно следовала показанному Силой.

Следующий гамбургер я буквально проглотила, не чувствуя вкуса и насыщения. И следующий. И следующий. На пятом — в животе появилась неприятная тяжесть, в глотке — тошнота.

Астра наблюдала за моим приступом обжорства молча, с выражением вежливого всепонимания. Плаксивый скулеж собак ее не беспокоил.

— Тебе следует уже разобраться со своими синяками — свести их, наконец. А то вид — жуткий! — сообщила блондинка, проследив за тем, как я схватила и развернула шестой гамбургер.

— Иногда твое притворство и лицемерие меня особенно раздражает. Наверняка ведь знаешь, что с некоторых пор полноценные обращения мне недоступны, — с набитым ртом попыталась донести я. В голове почему-то в момент возникло домашнее правило поведения за столом, и я немедля, едва не подавившись, выплюнула кусок не проглоченной буки с мясом. Хватит! — Сила не откликается!

— Об этом ты мечтала, зачем теперь злиться?! Да и потенциалом все не заканчивается. У тебя же есть деньги! Съезди в какую-нибудь лавку готового отвара!

— Сотрудничество и торговля с Феликсом...

— Езжай в область! — перебила блондинка. — Мало ли мест! На "столице", знаешь ли, не сошелся клином белый свет. Можешь, кстати, к Татьяне обратиться. Она — сильная травница, отвары готовит, словно бытовые обращения проводит. Заодно и запас руты пополнишь!

— Я не хочу, чтобы коллеги Андрея знали обо мне, как о ведающей. Была причина, по которой он сам промолчал!

— Определенно была. Андрей вроде бы поумнел. Или ему оказалось невыносимо-больно рассказывать о тебе и... обо всем...

— И я не нравлюсь Татьяне. Только слепой бы не заметил ее предвзятого отношения и ревности. Думаешь, что будет, когда я попрошу какой-нибудь отвар?! Татьяна либо, в лучшем случае, расскажет Андрею, либо, в худшем — отравит меня.

— Не нагнетай! Все дело ведь в потенциале... так Андрей все равно узнает, что он пропал. Рано или поздно.

— Мой потенциал Андрея не касается больше!

— Сама-то в это веришь?!

— Встаньте! — громкий голос Зо закончил наш бессмысленный спор с Астрой. Я подскочила на месте и машинально повернулась лицом к подруге. Собаки, два бездыханных куля, лежали по левую руку Зо, мертвые мальчики в трупных мешках — по правую. — Встаньте и слушайте меня!

Хватая ртом воздух, я боролась с тошнотой и проклинала съеденные гамбургеры.

— Я сказала, откройте глаза, встаньте и слушайте меня! — приказала подруга.

Воздух вокруг нее будто бы сконцентрировался, наэлектризовался; нарисованные женщиной на коже умерших сигиллы налились блеклым едва различимым светом.

— Сильна, — прокомментировала Астра, в отличие от меня, внимательно всматривающаяся в происходящее на прогалине. — Развитый средний потенциал. Ты ошиблась в своей оценке.

Несмотря на то, что любая градация среди ведающих была условной, я поняла, что имела ввиду блондинка — Зо смогла развить свой потенциал. За семь лет подруга с ниже среднего уровня поднялась до среднего. Однако я побоялась представить цену этого достижения — сколько времени Зо практиковала и в каком объеме навредила себе?!

— Если так, то я не понимаю, почему ее личные способности дали сбой. Это же не чистое обращение к Силе, которую перебивает Изначальное. Личные способности связаны с жизнью ведающего, как с источником. Может, кто-то создал "стену"? Как в Убежище?!

В этот момент подруга достала из кармана телефон, включила фонарик, подползла к мальчикам и принялась их осматривать. Я в очередной раз вздрогнула, когда Зо минут через пять, отстранившись, крикнула в пустоту яростно:

— Черт! Черт! ЧЕРТ! ЧЕРТ!

— Ксана, — в свою очередь обратилась ко мне Астра. Голос блондинки был пропитан сарказмом, — и почему эта "гениальная" идея не пришла тебе раньше?!

Я задумалась:

— "Стена" — экспериментальное обращение... Его сочинила и осуществила мать Андрея. Какая-то сложная модификация обращения открытого пространства. Только у нее получилось создать не временный эффект, а постоянный.

— Вот именно. "Стену" воздвигла ведающая с очень высоким потенциалом, наследница рода, личные способности которой в истории ведающих встречались лишь у пятерых. Твоя подруга, конечно, талантлива, но не настолько. Извини. И не придумывай ерунды, не усложняй. Тем более "стена", как и любое обращение, будь то закрытого или открытого пространства, привязано к конкретному месту. Не к человеку!

— Тогда я тем более не понимаю. Зо — сильна. Даже с прежним потенциалом она справилась бы: мальчики погибли недавно.

— Иной угол зрения, Ксана, — наставительно и вместе с тем загадочно произнесла девушка. — Вы все так зациклились на том, что обращение не сработало, и Сила не приняла Дар! А если по-другому? Если Сила услышала и разорвала связь?!

— Какую?

— Связь, разрыв, земное, духовное, внутреннее, даримое, просимое, часть из целого, день и цикл. Или в переводе на человеческий: то, что связано, должно быть разорвано — земное и духовное, внутреннее, принесенное в дар по просьбе, в определенный день определенного цикла.

— Сила отозвалась, приняла Дар, — прошептала я, испугавшись собственной догадки. Это было невероятно — никто никогда ни делал ничего подобного. Даже не задумывался. Потому что... Учение о Силе трактовало иное мироустройство... — сигиллы на телах мальчиков разорвали связь между телом и его духовной составляющей, душой. Сила забрала в качестве Дара... души мальчиков?!

_____

(38*) В данном контексте Юрий упоминает Следственный комитет.

ГЛАВА 12

Ибо они, презрев премудрость, не только повредили себе тем, что не познали добра, но и оставили живущим память о своем безумии, дабы не могли скрыть того, в чём заблудились.

(Прем., 10:8)

Наши дни

Если Иосиф и удивился моему появлению на пороге особняка в три часа ночи, то вида не подал. В безукоризненном смокинге, будто в нем он и спал, пожилой дворецкий открыл дверь, пропустил внутрь и дождавшись моего заверения: "Все в порядке!" с уважительным кивком головы удалился к себе в комнату.

Однако убеждена — не поверил!

Выглядела я жутко и жалко — растрепанной, измотанной, продрогшей от шквалистого ветра до костей. Чувствовала себя, впрочем, не лучше — нервно-истощенной и отчаявшейся. От бессилия хотелось кричать. И возможно плакать.

Наутро помимо мрачных мыслей меня одолела высокая температура.

— Ваше пренебрежение верхней одеждой было ошибкой, — сетовал в который раз Иосиф, заварив новую чашку имбирно-цитрусового чая с ложкой меда.

От визита к врачу и его вызова на дом я отказалась, жаропонижающие и противовирусные лекарства игнорировала, большую часть дней проводила в кровати в собственной спальне. Вставала только, чтобы сходить в туалет и намазать лицо тональным кремом. Синяки еще держались.

Настроение было на нуле, голову занимали мысли и теории, а время — навязчиво отвоевывал развлекающийся, в том числе и за мой счет, Гоша.

— Оксана Викторовна пыталась выработать у себя иммунитет к русской зиме. Начала весной.

— Георгий!

— Не занудствуй, Иосиф! Кто из нас в молодости не чудил?! Ел снег, гулял в мини-юбке в мороз, — занятый очередным уровнем в виртуальной гонке в смартфоне поучал мужчина, — нагишом на спор прыгал в озеро "утопленников" рядом с областным кладбищем?!

— Гоша!

— И спрашивать не возьмусь, Георгий, в каком споре ты участвовал и почему проиграл, раз заслужил куда-то отправиться в мороз в мини-юбке.

— Зря! Забавная история вышла... Черт! Опять эти фараоны засаду устроили! Не могу уровень из-за них пройти!

Периодически, когда удавалось остаться наедине, я позволяла себе полностью погрузиться в размышления: перебирала в голове все, что знала об обращении о призыве; вспоминала факты с места преступлений; прокручивала по несколько десятков раз в голове разговор Сэма и Андрея, выводы Зо и намеки Астры накануне.

Обращение о призыве было ритуалом, оказывающим влияние на призываемого. Суть его заключалась в том, чтобы подавить чужую волю и привести призываемого будто под гипнозом в указанное место. Общая схема усложнялась в зависимости от того, кого призывали, когда и куда. Например, подавить волю ведающего было во сто крат сложнее, чем волю обычного человека. Или ребенка-человека было легче призвать, чем человека-взрослого, также как ведающего с низким потенциалом против отца или матери рода ведающих.

Пытаясь увеличить силу и мощность воздействия обращения о призыве использовали, в черчении пентаграммы, по возрастанию: кровь животного, кровь самого ведающего, кровь Дара Силе, кровь призываемого. Последняя обладала максимально возможным каталектическим эффектом. Ее могли не использовать лишь потому, что достать убийце мальчиков кровь призываемого было не под силу. Если согласиться, конечно, с Астрой, что Сила забрала Дар.

Кстати, блондинки ведь высказалась дословно: "Сила забрала Дар...", речь не шла о том, что обращение в целом сработало!

Однако основным фактором увеличения мощности обращения был все-таки сам Дар Силе. Я слышала, что в редких случаях и ограниченных условиях ведающие могли обойтись и без жертвы, используя взамен свой потенциал, свою жизненную энергию и свое здоровье. Как Зо по незнанию в детстве. Но так как в природе привилегированных жизнью ведающих альтруизм был огромным исключением, в основной массе в обращении о призыве применяли по все тому же возрастанию: знак или символ, любой материальный предмет с эмоциональной привязанностью, животное — от самого маленького до самого большого, человек, ведающий. Конечно, были и дополнительные нюансы.

В среднем по распространенности использовали животных. Человеческие жертвы были опасны в виду раскрытия инкогнито ведающих, лишнего внимания к Червоточному кварталу и вследствие всего особенного отношения Феликса. Старик мог разглядеть в вызывающем поведении угрозу собственной власти.

Символы и предметы же чаще всего оказывались малоэффективны. А ведающего для жертвоприношения нужно было сначала отловить, потом удержать и в дальнейшем обездвижить — не самая простая задача даже с ведающим низкого потенциала.

Убийца определено знал, что делал: использовал максимально эффективную жертву из возможных — ребенка. Точнее его душу. Сильную. Юную. Светлую. И не одну.

Кого могли призывать в столь сильном обращении? Откуда у "столичного" ведающего схема, сигиллы, которые даже Сэму показались незнакомыми, знание, не самое распространенное, о душах людей?

Не стоит, конечно, забывать и о том, что эхо на месте проведения ритуалов не сработало. А значит, в сложном уравнении было замешано все-таки Изначальное?!

Не давал покоя и факт с использованием в обращении охотничьего ножа — "раскаленного пламени" — причина, по которой я заподозрила в убийствах мальчиков Андрея.

Однако Сила и Изначальное, личные способности ведающего и наличие у того "раскаленного пламени" — все это взаимоисключенья друг друга. Закрытые забытые знания, не доступные современным родам.

Хотя Зо переписывалась с неким "А", у которого и получила для команды детективного агентства значения сигилл?!

Этот вопрос, пожалуй, пугал меня сильнее прочих в деле погибших мальчиков. Ну, после виновности Андрея, естественно. Неужели и Зо встретила кого-то со... Связями? Или кого-то еще... А Юра? Я видела их совместное будущее в мыслеобразах, прикоснувшись тогда случайно к подруге ладонями...

Астра сама трактовала сигиллы на телах, как призыв разорвать связь между земным и духовным по просьбе в определенный день и цикл. Сэм говорил, что полночь — в час, когда убили мальчиков, также символична. Как катализатор, усилитель мощности обращения. Пусть древний и давно почивший в летах, но и ритуал по всем признакам не был новоделом.

Николая Долгова принесли в Дар двенадцатого марта, Станислава Рыбчика — одиннадцатого апреля. Тридцать дней разницы.

Стоит ли ждать новой смерти одиннадцатого мая?

Сколько вообще жертв в Дар Силе потребуется убийце?!

И для призыва КОГО?!

Про совет Астры свести синяки и пополнить запас отваров руты я вспомнила в воскресенье вечером, согласившись, что в рекомендации блондинки присутствовало рациональное зерно.

Чаями Иосифа я была сыта по горло — кажется, будто они уже физически не вмещались в моем желудке. От меда сводило зубы, от куриного бульона — кишки. Вопли Гоши с его очередным уровнем в виртуальных гонках и очередными проклятиями в сторону виртуальных полицейских вызывали мигрень.

— Оксана Викторовна, я понимаю, что после той автомобильной аварии и длительного периода реабилитации в больнице вы предпочитаете не обращаться без серьезного недомогания к докторам лишний раз, — уговаривал Иосиф, — но может, хотя бы таблетку жаропонижающего выпьете?! Высокая температура все еще держится. Или давайте позвоним Зое?

— Думаешь, пора ждать санитаров?! — хохмил бесцеремонный Гоша. — Она же пока не остыла!

— Георгий!

— Иосиф, все — в порядке, — уткнувшись в экран телефона, пока отвечала, пыталась отправить сообщение владельцу магазина отваров, у которого покупала ингредиенты в бытность студенчества и жизни в "столице". Мобильный оператор упорно не хотел его доставлять — из-за отсутствия абонента в сети. Я получала за последние десять минут на каждую свою попытку автоматический шаблонный ответ, однако отправляла сообщение вновь и вновь, надеясь на положительный результат. Иной идеи, у кого приобрести нужные отвары, кроме Феликса, не было. — Не переживай. Сегодня я чувствую себя гораздо лучше. А у Зо — планы на праздники!

— Думаю, когда подруга услышит о вашем заболевании... — попытался снова Иосиф, однако я перебила пожилого дворецкого на полуслове:

-... то не бросит свои дела из-за банальной простуды, а посоветует вызвать врача на дом. Или скорую, на худой конец. Дорога до особняка займет у Зо два часа, если без пробок. А сейчас — майские, помнишь?! Половина "столицы" рванула на шашлыки загород.

— Два часа превратятся в пять. Или больше, — знающим тоном подвел черту нашего разговора Гоша. — Легче и, правда, скорую из районной больницы на Калиновой вызвать. Только с чего взяла, Оксана Викторовна, что твоя придурочная сейчас в "столице"?

— Знаю, — наконец сдавшись и смирившись с бесполезностью попыток, я отправила сообщение Сэму:

"Привет! Я со странной просьбой, надеюсь, посодействуешь?! Не могу связаться с тем парнем, у кого прежде покупала ингредиенты для отваров. Свой запас закончился. А к Феликсу идти не хочу. Возникнут лишние вопросы, которые ввиду его интереса ко мне и Андрею выльются в осложнения. Может, знаешь кого еще? Лучше не из "столицы""

Ответ от старого доброго друга пришел незамедлительно:

"Напиши список ингредиентов, достану все за дня три-четыре"

"Сэм, мне срочно!"

"Тогда могу дать контакт любовника Божены, Валерия Лыткина? Но заплатить придется в полтора раза больше, за инкогнито"

"Подходит"

В понедельник утром я вызвала такси, пока Иосиф и Гоша еще спали. Оставив записку, что уехала по делам и вернусь только к вечеру, на скорую руку соорудила себе бутерброд на кухне, как символический завтрак, и выбралась из дома через внутреннюю дверь и гараж.

Таксист мои перебежки по подъездной дорожке и газону прокомментировал негромким хихиканьем, от которого буквально через пять минут начал икать. Но смолчал, когда я забралась в салон на заднее сидение, за что заработал молчаливое обещание добавить к оплате приличных чаевых.

Дорога предстояла долгой: сначала в "столицу", потом по Главному проспекту к выезду из города, а после — еще час-полтора, если без пробок, в область в противоположную строну от нашего коттеджного городка.

Сэм, как и обещал, прислал адрес и контакт Валерия Лыткина, и даже более того, попросил замолвить Божену за меня слово. Ведающая и сама оказалась рада помочь — думаю, старый добрый друг объяснил, какую прибыль я могла принести ее любимому мужчине за молчание, не стоившее ему, по факту, ничего. А в деньгах, Валерий Лыткин, кажется, нуждался.

С последним выводом мне помогла интуиция, напомнив, что сотрудничество с Феликсом никогда не было успешной сделкой. Только кабалой, в которой один получал все, другой — ничего.

Откинувшись на спинку, я закрыла глаза и, решив занять долгое время дороги полезным делом, снова постаралась вызвать управляемое падение.

Моя попытка в субботу закончилась фиаско. Я вроде бы и упала, как практиковала с Астрой, но смогла снова подсмотреть за Зо и Юрой мимолетно — минуты две-три. Картинка была смазанной, речь — практически неразличимой. Впоследствии у меня осталось лишь понимание о том, что подруга решила перевести свои отношения с законником в горизонтальную плоскость, а потому все праздники проводила сейчас в "столице".

Я представила сначала в голове образ Зо, потом неуловимой силой своей фантазии перевела стрелки на командирских часах на завтрашний день, утро в "10:00", вспомнила ощущения приближающегося падения и, будто разливая по чашкам горячий чай, с чабрецом и ромашкой, наполнила свои воспоминания убежденностью в их правдивости и реальности. А через какое-то время почувствовала отклик Силы. И упала. В утро завтрашнего дня. К Зо.

Подруга стояла перед зеркалом в незнакомой ванной комнате, обернутая в полотенце, и с решительным видом поспешно припудривала лицо, завершая свой гримирующий макияж.

За небольшим окном справа властвовала поздняя весна, светило яркое солнце, перебирая своими лучами пряди темных волос женщины, с ветки на ветку прыгали чирикающие птицы.

Юра Грачев с шальной улыбкой и заговорщицким взглядом, полностью обнаженный, подкрался сзади и, обняв подругу, звонко чмокнул ее в шею.

— Эй!

— Только не говори, что ты из тех, кто обожает косметику до той степени, что красится даже перед сном?!

— Как раз из тех самых, — не сдержала улыбку и Зо. Закинув пудру в косметичку, подруга обернулась и, обхватив лицо мужчины руками, нежно прошептала, перед тем как поцеловать: — но сейчас я не собираюсь на боковую. Доброе утро!

Стараясь не пялиться, я мельком взглянула на по-настоящему мужской интерьер ванной комнаты — полностью серый от плитки на полу, стенах и потолке до ворсистого коврика перед душем и жалюзи на окне, а когда поцелуй из невинно-нежного превратился в обжигающе-страстный, смущенная интимностью момента, поспешила выйти, оставив пару наедине.

Квартира, в которую привело падение, была малогабаритной уютной студией. В общей комнате напротив друг друга разместились кровать с примыкающим обеденно-письменным столом и кухонные шкафы под окном практически во всю противоположную стену. На одной прикроватной тумбе я нашла телефон мужчины, пачку сигарет, удостоверение следователя СК, зачитанный до потертости роман-детектив и виниловую пластинку с автографом авторства советской рок-группы, на другой — приметила телефон Зо с зарядным устройством и с десяток упаковок из-под презервативов. Одежда валялась на полу наравне с обувью, автомобильными ключами — я определила по брелокам на связках, и коробками из-под пиццы; кухонная мойка была заполнена грязной посудой; на столе стояли два высоких бокала не первой свежести и чистости, бутылка с остатками шампанского.

Исключая легкий беспорядок, который, я была уверена, устроило присутствие подруги, квартира, по-видимому, Юры Грачева мне понравилась: бюджетный бездизайнерский ремонт выглядел более чем прилично, несмотря на пятилетнюю или более давность, а вид за окном — во внутренний двор с озелененной детской площадкой навевал приятные размышления о тривиальности мирного бытия.

Дожидаясь увлекшихся страстью любовников, я нашла из любопытного — семейную фотографию в рамке на верхней полке платяного шкафа, коллекцию виниловых пластинок все той же советской рок-группы, явно доставшийся по наследству граммофон, том уголовно-процессуального кодекса, пять штук однотипных бежевых плащей стиля Коломбо и собрание сочинений Агаты Кристи.

Юра Грачев был поклонником классического английского детектива, увлекался авторской песней с военным уклоном, помнил и чтил с уважением детскую увлеченность любимым сериалом и периодически, как мне представилось, почитывал на сон грядущий законы Российской Федерации. Внешне мужчина был едва ли не точной копией отца в молодости, взяв от матери светло-голубой цвет глаз, ямочку на подбородке и манеру улыбаться.

Настойчивый звонок в дверь отвлек меня от созерцания фотографии родителей мужчины, и заставил прерваться с громким нелицеприятным вскриком Зо и Юру.

Подруга в полотенце выбежала из ванной комнаты первая:

— Я открою! Наверняка, это — наша пицца!

— Должен признать, помимо твоей страсти к косметике, — громко ответил мужчина вслед, задержавшись из-за необходимости одеться, — меня настораживает также твое абсолютное неумение готовить! Возьми деньги в бумажнике, в правом кармане брюк.

— Ну вот, уже бухтишь так, будто мы с тобой женаты и живем вместе лет двадцать: будто надоели друг другу до печеночных колик.

— Из нас двоих — кому-то нужно быть серьезным!

— Эй! Я — вскрываю трупы. Серьезнее некуда! И поверь, на работе мне хватает всех этих — помой, отрежь, нарежь, взвесь...

Отыскав, наконец, в ворохе разбросанной одежды брюки, Зо, как была в полотенце, только теперь с частью мужского гардероба в руках открыла дверь и явно озадачила своим внешним видом курьера.

— Привет! — протараторил молодой человек с засаленной челкой, проблемам переходного возраста на коже лица и металлическими скобами на зубах. — Улица Швейная? Дом пять? Квартира сорок два? Ткацкий квартал?!

— А-а-а, наверное... — протянула Зо. — Я плохо ориентируюсь во всех этих народных районных названиях. Не местная.

— Да. Что вы хотели? — к разговору присоединился Юра в домашних однотонных штанах.

— Оплаченная доставка. Велено было привести по этому адресу в... — молодой человек достал из кармана простой кнопочный телефон и, сверившись, закивал головой, — десять пятнадцать утра. Сегодня. И вручить в руки лично, — снова мельком взглянул в экран телефона, — Родионовой Зое Николаевне!

Командирские часы на моем левом запястье подтвердили: курьер расстарался выполнить работу в срок.

— Это — розыгрыш?! — нахмурился мужчина. — Кто отправитель?

— Не знаю. Но к коробке прилагается карточка. Вот.

— Давай сюда, — посерьезневшая подруга бесцеремонно выхватила у курьера пакет и, бросив едва ли не в лицо опешившему мужчине его брюки, отошла к столу.

Юра Грачев сориентировался быстро: расписался за доставку, забрал карточку, сунул молодому человеку в руки скромные чаевые и хлопнул перед его носом дверью.

— Тут написано: "Свари немедленно и дай выпить Юре!"?! Я не понимаю...

— Я пока — тоже, — холодным деловым тоном перебила Зо. Справившись с упаковкой, женщина достала из коробки скудное содержимое, споро разложила на столе в ряд, словно хирургические инструменты подготовила к операции, и задумчиво перечислила вслух: — цветки стиракса бензойного, цветки и прицветники марьянника дубравного и полагаю, что концентрированная основа-выжимка из сока...

— И это — что-то должно значить?

Звук входящего сообщения на телефон женщины не дал ей возможности ответить.

Зо резко метнулась в сторону прикроватной тумбы, точно побоялась не успеть прочитать послание первой, озадачив мужчину куда сильнее прежнего.

Юра Грачев, уже, полагаю, нарисовавший себе в голове образ умной саркастически-язвительной, но вполне приятной и обаятельной личности с черным чувством юмора столкнулся лицом к лицу с жесткой решительностью подруги не только на работе, но и в жизни — лишь вторым слоем ее сложного глубинного характера.

Я едва-едва подоспела за Зо, чтобы вслед за женщиной узнать — в десять пятнадцать утра завтрашнего дня написала ей я сама:

"Свари отвар и дай выпить Юре! На голодный желудок. Не шучу! Все серьезно! Зо, просто сделай! Без вопросов! Время ограничено"

— Где у тебя кастрюли?!

Закрыв сообщения, Зо заблокировала телефон паролем и, проследив за рукой мужчины в сторону одного из кухонных шкафов, приступила к приготовлению.

Подруга кашеварила, словно оперировала — с вымеренными точными движениями рук, до автоматизма отработанными рефлексами и суровым решительным взглядом с толикой научного исследовательского любопытства. Со стороны Зо была похожа на робота, действующего исходя из определенного алгоритма. Или патологоанатома, который еще недавно с точно таким же лицом вскрывал тела двух убитых мальчиков в "столичном" морге для экспертного заключения.

— Значит, ты — тоже... ведающая, да?! — через пять минут с каким-то болезненным смешком решился узнать, наконец, мужчина. Догадался Юра Грачев, судя по взгляду, быстро, едва ли не одномоментно, когда подруга перечислила скороговоркой названия ингредиентов, однако принятие положения заняло время.

— Выкинуть меня с моими вещами из своего дома сможешь после, — категорично заявила женщина, не отвлекаясь от работы. — Что-то случилось. Или точнее случиться. Не могу объяснить подробнее, понадобиться время, которого у нас, кажется, нет. Очень много времени, на самом деле. Этот отвар... Он готовиться пятнадцать минут и больше не храниться. Выпить его тебе придется немедленно, иначе не подействует.

— Кто прислал коробку и карточку?!

— Друг. К сожалению, я и сама понимаю немного сейчас. Но доверяю. И прошу тебя поверить.

— Что это за отвар?

— Против воздействия обращений. Заклинаний, если тебе так будет удобнее.

— Мне ни черта не удобно! — вспылил мужчина. — Понравившаяся девушка оказалась ведьмой! И сейчас она в моей квартире на моей кухне в моей кастрюле для борща варит отвар против воздействия заклинаний?!

— Я же сказала, вышвырнуть меня с моими вещами сможешь после. Правда, прежде я все-таки послушала бы, откуда ты, сам, знаешь о ведающих?!

Я поймала себя на схожем любопытстве.

Как обыкновенный следователь СК попал в мир ведающих? Только ли по знакомству с Андреем? Или это случилось задолго до? В конце концов, каким образом судьба свела его с самим Андреем?

— Теперь понятна хотя бы твоя увлеченность оккультизмом и сектантом, — мужчина прошел к кровати и как есть бухнулся поперек, уставившись в потолок. — Что же так не везет-то?!

— Не черта тебе не понятно! — огрызнулась Зо. — Великая Сила, да моя университетская соседка по комнате, подруга, оказалась в секте, увлекшись идеями безумца. Наличествовали теории государственного заговора с целью сокрытия от общества информации о магии, скандинавские, англо-саксонские и тюркские руны вперемешку и, конечно, обещания просветленного будущего для избранных вместо конца света всему остальному миру. А в итоге... ее посадили на цепь: травили, насиловали и били.

— А что полиция?

— А что полиция?! Она же не умерла, а по всему остальному — взросла девочка, должна была понимать, куда шла... Добровольно...

— Мне жаль, Зо.

— Пустое. Сейчас она счастлива. Закончила курс психотерапии, вышла замуж, родила ребенка.

— Что стало с сектой?

— Тот безумец-основатель, когда столкнулся с настоящей Силой и реальной ведающей, обделался и сбежал. Остальных, по большей части, упекли в психушку, однако кого-то и арестовали. Кажется, впоследствии, местному генералу даже медальку за это выписали — прочитала в интервью с ним в интернете.

Между парой повисло молчание: Зо с сосредоточенностью хирурга над операционным столом помешивала закипающий в кастрюле отвар; Юра Грачев смотрел в потолок, не мигая, будто, как и я, порой, искал ответы на риторические вопросы о несправедливости.

— Лика, — через пять минут мужчина решился на ответную откровенность. — Свидетельница по делу Кузнецова, коллеги... Она была ведающей. Узнал я об этом, конечно, не сразу, но... Лика была полной твоей противоположностью — мягкая, ведомая, не слишком умная и не слишком самодостаточная. Она всегда говорила негромко, с придыханием, словно старалась всем угодить, даже когда хитрила и лукавила, не вызывала отвращения и не казалась лицемерной. Лика располагала к себе с первого взгляда. Она была замужем за полной своей противоположностью — властным нетерпимым тираном. Их родители сговорились, когда Лике было шестнадцать — пожалуй, мне еще в тот момент стоило заподозрить неладное. Ну, что за несовременное архаичное решение?! Однако, к моменту, когда я познакомился с Ликой, с мужем она уже не жила — дело шло к разводу.

— И ты поверил?!

— Я был увлечен, влюблен — дураком, в общем. Мы провстречались три месяца, когда, возвращаясь с места преступления январским вечером, я столкнулся лицом к лицу с ее мужем. А тот без раздумий напал, направил в мою сторону обращение о призыве болезни. По счастливой случайности неподалеку оказался Андрей. Всполохом он, как объяснил позже, перебил направление обращения и то, в насмешку, вернулось к исполнителю.

— Всполохом?

Я догадалась, о чем говорил мужчина — каким приемом воспользовался Андрей, и также поняла, почему переспросила с недоумением Зо.

Ведающие и в самом деле могли почувствовать поток чужого обращения, его направление — откуда и куда этот поток льется, особенно при использовании сигиллы направленности, но перебить его или перенаправить с помощью якобы "всполоха" — по факту другого обращения, только о призыве световой иллюзии, было невозможно. Последнее, конечно, существовало в обиходе ведающих и в общей, самой простой, схеме представляло не что иное, как сгусток яркого света, но влияло исключительно лишь на живую и неживую материю. Не энергию. И не Силу!

— Я не знаю, как он это провернул, Зо, честно. Три года назад, когда все произошло, Андрей был другим — до крайности озлобленным, нелюдимым и мрачным. Огрызался в ответ на любой вопрос и лез в драку даже по намеку на провокацию. Он жил на улице, по вечерам бухал в злачных питейных заведениях "столицы", как не в себя. А меня спас и вовсе — от скуки и по великому одолжению. Да и рассказал о ведающих, наверное, потому что деньги на бухло у него в тот момент закончились. Я видел яркий слепящий глаза всполох в том переулке, а потом, как муж Лики упал, словно подкошенный, и заорал раненым зверем. Андрей велел мне убираться подальше, а я увязался и в обмен на выпивку вытребовал ответы.

— Андрей не выглядел алкоголиком... В нашу встречу в морге.

— Сейчас он не пьет, и... не знаю, как это правильно описать, но для Андрея алкоголизм — не проблема. Чтобы опьянеть, ему нужен ящик крепкого спиртного или даже больше. И трезвеет он быстрее любого. Но в тот короткий период, когда пьян... в общем и врагу не пожелаю с ним таким столкнуться на одной дороге.

— Значит, тогда-то ты и узнал о ведающих? От Андрея?! В вечер вашего знакомства. — Зо закончила отвар, выключила варочную панель, достала из ящика стакан и перелила в него получившийся состав. После чего протянула мужчине. — Пей. Вкус у него довольно приятный — кисло-сладкий.

— Уверена?!

— Вполне.

Мужчина поднялся с кровати, схватил стакан и, бросив напоследок опасливый взгляд на женщину, все-таки за один глоток осушил содержимое.

— От него. А после — отправился к Лике за объяснениями, — Юра Грачев нервно улыбнулся, с насмешкой вспоминая сложившуюся ситуацию. — Она даже дверь не открыла, обозвав чудовищем, изуродовавшим и ослепившим ее любимого мужа. Ведающая Лика выбрала своего ведающего мужа.

Я подумала о том, рана в его груди из-за случившегося предательства до сих пор ныла в особо пасмурную погоду и в особо мрачное настроение, когда тишину квартиры нарушила мелодия телефонного звонка.

"10:30"

Юру Грачева в срочном порядке вызывали в Следственный Комитет, куда только что заявились прихвостни Феликса, чтобы изъять дела Станислава Рыбчика и Николая Долгова.

Таксист припарковал автомобиль во дворе трехэтажного дореволюционного дома в обеденное время, напротив железной коричневой двери в полуподвальное помещение с некрупной надписью в одну строку "Цветы, листья и аксессуары".

Исполнив молчаливое обещание достойных чаевых в благодарность за комфорт и ненавязчивость компании в поездки, я вышла на улицу.

Город, в котором обосновался Валерий Лыткин, был большего размера, чем наш коттеджный, но до "столицы" существенно не дотягивал. По всем приметам — типичное областное место с неторопливым темпом жизни, колоритными магазинами-палатками, памятником коммунистическому основоположнику в центре главного сквера и довольно стандартной застройкой разношерстными домами.

Под подозрительные взгляды бабок-соседок во дворе и перешептывания: "Смотрите-смотрите, еще одна пожаловала! Безбожница! Вот как все вы предстанете перед судилищем Христовым!" я с натугой открыла железную дверь и спустилась по винтовой лестнице вниз.

— Добрый день. Ксана, верно?! — долговязый субтильный мужчина среднего возраста с гипнотическими ярко-зелеными глазами встретил меня едва ли не у порога. — Валерий Лыткин.

— Здравствуйте, — я пожала протянутую руку.

— Божена предупредила, — гостеприимно приглашая пройти дальше, вежливо отозвался мужчина. — Вам нужны ингредиенты для отваров, верно?

Магазин Валерия Лыткина выглядел скудно и бедно. Крохотную площадь заставили едва ли не впритык стеллажами до потолка с небольшими пакетиками трав и гербариев, стеклянной лабораторной посудой и экстрасенсорными атрибутами вроде хрустальных шаров, перьевых амулетов, маятников, рамок и карточных колод. На одной из полок я обнаружила небольшую коллекцию камней и минералов — самых распространенных и дешевых.

Ассортимент впечатлял своей убогостью. Я оказалась права, когда интуитивно предположила, что Валерий Лыткин нуждался в деньгах.

— Не совсем так. Да, мне понадобятся кое-какие ингредиенты, но помимо них я бы хотела также приобрести и несколько готовых отваров. С этим не возникнет проблем?

— Какие именно отвары вас интересуют, Ксана? Если что-то сложное, долго готовящееся или наоборот — не хранящееся, то... — мужчина развел руками. — Вам стоило предупредить заранее, я бы... обеспечил.

— Рута — склянок десять, не меньше. Любой простенький лекарственный отвар — хватит и пяти склянок. Например, из иссопа, полыни и цветков василька. И еще — отвар из кровохлебки и бузины — две-три склянки.

— Ингредиенты?

— Цветки стиракса бензойного, марьянник дубравный и основу-выжимку — все для приготовления одной порции.

— Думаю, смогу найти, — кивнул Валерий Лыткин и, попросив подождать, скрылся в смежном соседнем помещении.

Пока мужчина отсутствовал, я развлекала себя рассуждениями о том, как подобный Валерию Лыткину тип смог понравится такой девушке, как Божена?

Мужчина казался нескладным и непропорциональным. При абсолютном отсутствии харизмы и обаяния первое впечатление, несмотря на то, что к откровенным уродам Валерия Лыткина все же причислить было невозможно, складывалось неприятное. Вместе с высоким ростом его субтильность выглядела болезненной, походка с некоторой косолапостью — нервировала, а манера говорить с высокими нотками в окончании слов — вызывала отвращение.

Юра Грачев также не слыл красавцем, но все же отличался от Валерия Лыткина, как небо от земли. В законника можно было легко влюбиться, очаровавшись, от владельца "Цветов, листьев и аксессуаров" хотелось отойти метров на сто в противоположную сторону.

Божена в сравнении с Валерием Лыткином виделась аристократкой — с воспитанием, манерами, умением держаться на людях на грани высокомерия и благосклонности, умом, в конце концов.

Да и слова Сэма, осуждение отношений подчиненный с любовником, сделали свое дело впоследствии. Обдумав рассказ доброго друга много позже, я пришла к тем же выводам: Валерий Лыткин паразитировал на любви Божены. Официально уйдя из рода, отказавшись от их поддержки, брюнетка вынуждена была работать, снимать квартиру, числиться в изгоях среди ведающих "столицы", не удостоившись при этом даже законного места рядом с любимым. По всему — Валерий Лыткин не торопился разводиться с сумасшедшей женой, если вообще планировал.

А, может, и не было никакой жены-то?!

Пожалуй, и в самом деле единственной его привлекательной чертой были глаза — по-настоящему гипнотические, с редким ярким оттенком радужки.

— Вот, — Валерий Лыткин с заказанным товаром, наконец, присоединился ко мне. В руках мужчина держал картонную коробку, в которую сложил склянки и пакетики с ингредиентами. — Я собрал все.

— Прекрасно. Божена упомянула, что свое присутствие и перечень покупок я хотела бы оставить в тайне?! Даже от нее. Я готова заплатить цену в пятикратном размере.

— Да-да, конечно-конечно, — забеспокоился и засуетился мужчина. Мое предложение было по-настоящему щедрым. — Ксана, не сомневайтесь. Если угодно, для вашего успокоения, я и чек могу не выписывать?! Все покупки проведу через систему учета в течение месяца — не останется никаких признаков вашего визита.

— Договорились, — я удержалась от саркастического тона и скептической гримасы. — В таком случае, мне понадобятся от вас еще ловушки. Самые простые. На несколько часов. Пару-тройку сигилл движения воздуха, отвода глаз, десяток "ключей"(39*), сигилла направленности и обращение к чистоте.

— Ловушки? С сигиллами? Обращение к чистоте? Ксана, вы... уверены?!

Ведающие придумали ловушки — специальные камни или минералы — недавно. Так, по крайней мере, рассказывало Учение о Силе и писала в своей тетради моя мать. Недавно было, впрочем, понятием спорным — пару тысяч лет точно ловушки существовали, а скорее просто числились, среди ведающих.

Ловушками считались камни и минералы различной степени ценности — от драгоценных до руды и булыжников на мостовых, в которых на некоторое весьма незначительное количество времени сохранялись обращения и сигиллы. В каждом — по одному. Позже эти камни и минералы воспроизводили заложенную в них программу в нужном месте и в нужном времени.

Ловушки были эффективны и неэффективны одновременно. С одной стороны с их помощью можно было воздействовать на кого-либо на расстоянии и отсрочено, с другой — создание одной ловушки занимало раза в три больше времени, чем проведение того же обращения напрямую, и примерно в столько же раз отнимало мощности воздействия заключенного в нее обращения. А уж ловушки с сигиллами и вовсе казались бессмысленной тратой времени.

А еще такие камни и минералы были придуманы ведающими для обыкновенных людей, а потому не слыли особой популярностью у сообщества уже очень давно. За всю жизнь я ни разу не применяла ловушку лично и даже не слышала об использовании кем-то другим. Однако и выкинуть ценную маленькую коллекцию минералов из шкатулки матери не решалась.

Я подумала, что, наверное, потому Татьяна и Леонид не обследовали места преступления на предмет использования ловушек. Впрочем, если убийца и в самом деле стремился всеми возможными способами увеличить силу воздействия проведенного ритуала, обращение к ловушкам — последнее, что пришло бы ему или ей в голову.

У меня же иного выбора больше, кажется, не было.

— Вполне. Плачу пятикратную цену.

— Я должен предупредить: у меня низкий потенциал. Очень низкий. Я смогу изготовить указанные ловушки, но это займет много времени и... они будут практически бесполезными.

— Валерий, я — не дура. Понимаю, за что собираюсь заплатить. Насчет времени, — я достала телефон, нашла адрес в интернете, проверила часы работы, припомнила подробности падения в такси и собрала все в подобие плана, — сейчас я оплачу весь заказ, но с собой заберу только готовые отвары. Ингредиенты отправьте завтра курьером в "столицу". Также как и ловушки. Все — анонимно. Ингредиенты по адресу: Ткацкий квартал, улица Швейная, дом пять, квартира сорок два. Родионовой Зое Николаевне. Обязательно приложите карточку со словами:

"Свари немедленно и дай выпить Юре!"

Мужчина с ошарашенным видом под диктовку набрал сообщение в компьютере и бросился распечатывать. Когда карточка была готова, а Валерий Лыткин снова оказался напротив, продолжила:

— Ингредиенты должны быть доставлены завтра строго в десять пятнадцать утра, — я подавляла мужчину с начальничьим напором. — Ни минутой позже. Доставку также включите в общий счет. Ловушки отправьте другой курьерской службой — вот по этому адресу, — показала экран телефона с открытым сайтом.

— Ксана...

— Валерий, я готова компенсировать ваши риски.

— Да-да, конечно... это будет... кстати...

— Вот и отлично. Я заберу заказ сама в девять пятьдесят. А сейчас сделайте, пожалуйста, расчет.

— Наличные?!

— Конечно.

Пока мужчина, борясь с дрожью в пальцах, подводил количественный денежный итог нашей встречи, я смотрела на него, с трудом сдерживая омерзение.

Почему-то именно сейчас и именно с ним я не испытывала сочувствия к слабости, милосердия или гуманизма, с которым прежде защищала любого человека в глазах иного претенциозного ведающего. Перед Валерием Лыткином я сама чувствовала себя той еще высокомерно-спесивой стервой — урожденной в могущественной семье ведающей.

— Почему ты так поступаешь?! — я все же не сдержалась, будто опять оказалась в одной комнате против Андрея — эгоистичного, зацикленного только на себе, своих желаниях и своем представлении о правильности. — С Боженой!

— Простите? — Валерий Лыткин посмотрел на меня в ответ недоуменно.

— Почему ты водишь ее за нос?! Неужели Божена не заслужила правды вместо сказки о сумасшедшей жене?

— Ксана, это... не ваше дело. Совершенно!

— Ну, конечно! Удобно, ты, устроился, — я себя не узнавала, жаля холодностью тона, — жена, любовница! Меняй, как перчатки — хоть каждый день!

— Божена...

— Божена — наивная девчонка, решившая сгубить жизнь ради бесперспективной сомнительной связи! Она ушла из рода, поругалась с дедом, пытается противостоять Феликсу... Ты хоть, в курсе, что его бугаи недавно были на работе Божены?!

— Представь себе!

— И что? Сидишь и ждешь?! Когда угрозы Феликса превратятся в серьезные действия? Когда старик решит ее грохнуть... в назидание...

Вспышкой перед глазами неожиданно вспомнился мыслеобраз из незнакомой квартиры — заколотая обнаженная пара в спальне, медленно стекающая с ножа на темный деревянный пол кровь и миловидная молодая женщина с удовлетворенной улыбкой в спортивной толстовке.

Я не сдержала судорожного вздоха и сделала машинальный шаг назад.

Та брюнетка на кровати с остекленевшими светло-карими глазами была... Боженой, а мужчина на полу — по-видимому, Валерием...

— Ничего я не могу сделать! — тем временем выкрикнул он в ответ. Гипнотические ярко-зеленые глаза загорелись праведным возмущением. — Только сидеть и смотреть, как Божена каждый раз лезет на рожон из-за принципов! Думаешь, я не пытался остановить ее? Сколько раз говорил, что Феликс — тварь и мразь, с которой вопреки желанию надо считаться, а Божена — все равно... Она выросла под защитой рода Азарковских, деда Добромира и с мыслью о собственной неуязвимости. Да, Божена не так могущественна, как наследница-Феврония, но она же — Азарковская...

Запал Валерия Лыткина пропал быстро, как появился. Мужчина с тяжелым вдохом отбросил в сторону подсчеты, присел на табурет и закрыл глаза.

— Сложилась какая-то безвыходная ситуация... И я ничего не могу сделать, даже помощи попросить, — едва слышно, со смущением и гадливостью к самому себе, признался Валерий, — да и к кому мне бежать? К Добромиру? Дед и на порог-то не пустит. К Еремею? Отец Божены в очередном увлекательном кругосветном путешествии, вряд ли вопросы тривиального бытия заставят его вернуться в "столицу"... А с меня самого — проку немного. Можно было бы, конечно, обратиться к Матвею Ильичу, но...

— Матвей Ильич?

— Отец Вероники.

— А Вероника — кто?

— Моя сумасшедшая жена. Реальная, не сказочная.

— Значит, я была права...

— Нет! — мужчина снова вскочил с табурета с запалом праведного гнева во взгляде. — Ксана, отношения с Вероникой испортились давно. Моя жена сошла с ума, зациклилась на идее матери обрести могущество и сбежала. Высокого потенциала ей оказалось недостаточно! Долгая история, в общем, — махнул мужчина рукой, снова сдувшись.

— Я бы послушала, — справившись с эмоциями и руководствуясь холодным расчетом и интуицией, соврала, — может смогу помочь?!

— Пять минут назад ты заказала у ведающего с очень низким потенциалом ловушки с сигиллами! Какая помощь?!

Валерий Лыткин все-таки поделился своей историей: когда успокоился и окончательно пришел в себя, заварил чай и вернулся к расчетам.

Вероника Лыткина родилась в могущественном роду ведающих, по-настоящему древнем. Личные способности его членов варьировались от эмпатии, чтения мыслей и воспоминаний, влияния на эмоции и внушения, потому род, по большей части, всегда жил обособлено на своей земле в родовом поместье. Чужаков они не жаловали, но со "столицей", главой сообщества ведающих и родом Комаровых связь держали. Однако было это давно, до событий, которые привели к обнищанию рода, его полному отчуждению и забытью.

Мать Вероники, безродная ведающая, амбициозная, страстная и охочая до могущества, выскочила замуж по расчету, желая впоследствии перенять бремя власти и стать благодаря мужу матерью рода. Однако ее постигло разочарование, когда выяснилось, что накануне их свадьбы истинная наследница и продолжательница рода, младшая сестра мужа, тетка Вероники, сбежала из дома, прихватив с собой Дух рода, и пропала без вести. Сначала, она, конечно, этому обрадовалась — дуреха своим импульсивным решением расчистила путь к власти, а потом, когда все случилось и пришло осознание, едва ли не прокляла день собственной свадьбы.

Потенциал члены семьи начали терять не сразу: через год после побега младшей дочери и свадьбы старшего сына. Сначала существенно ослабла нынешняя мать рода, бабушка Вероники, потом — отец, дед, многочисленная дальняя родня. В последнюю волну потенциала практически лишились все пришлые члена рода и, наконец, сама мать Вероники.

После трудных и длительных поисков причины и решения, семья пришла к выводу, что потеря потенциала рода случилась из-за разрушения Духа рода и скорее всего смерти его наследницы.

— Вероника рассказывала, со слов бабушки, что ее тетку искали очень долго — всеми возможными обращениями, — добавил Валерий Лыткин устало, сделав глоток чая, — но результатов не было: ни намека, ни следа. Девчонка будто сквозь землю провалилась, и даже эхо не откликнулось, чтобы показать, как это произошло. И почему.

После того, как Сила их подвела, род растратил все накопления и активы на полицию, детективов, поиск свидетелей и какой-либо информации о местонахождении девушки через СМИ, услуги Феликса. Но ни официальное следствие, ни журналисты, ни глава "столичного" сообщества ведающих не нашли ничего. Даже могилы.

Вероника родилась позже — на пепелище былого величия. Ее мать, не отказавшись от стремлений, остатками своего потенциала провела какое-то заковыристое обращение — забрала у членов рода личные способности и принесла их в жертву, чтобы умножить потенциал дочери. Семья потеряла последние крохи принадлежности к ведающим.

— Я не знаю, как это возможно, — пояснил мужчина, когда я задала закономерный вопрос, — эту часть Вероника рассказывала нехотя, не заостряя особого внимания. В книгах ее рода полно странных обращений и рецептов отваров, но я сомневаюсь в их правдивости. Предки Вероники были настоящими чудиками: сумасшествие у них в крови. Недавно, например, я за бесценок продал книгу, в которой описываются рецепты отваров из мертвых органов и частей тел — мол, таким образом можно получить предсмертные воспоминания человека или даже приобрести личные способности ведающего в довесок к собственным. Мерзость! Даже в теории! А Вероника наоборот — зачитывалась этими историями. Она забыла книгу у меня, когда сбежала. Так-то посторонних к подобным записям не подпускают.

Девочка росла сильной ведающей с высоким потенциалом и личными способностями к эмпатии. Вероника читала эмоции людей, как открытую книгу, и также легко навязывала свои, придуманные. Мать воспитывала ее, взращивая и культивируя в дочери алчность и чувство несправедливой обделенности могуществом, отец — всячески игнорировал, пестуя собственную ничтожность.

— На самом деле, Матвей Ильич — хороший мужик, — решил добавить Валерий с очередным глотком чая, — правильный. Но жизнь так сложилась: столько всего свалилось на его плечи, что дочь оказалась — непосильной ношей, последней каплей. Он — единственный, кто до последнего верил и искал сестру; зарабатывал как проклятый деньги на содержание поместья и рода; поддерживал и помогал матери. А ведь после разрушения Духа рода и обращения жены Матвей Ильич превратился в калеку без потенциала и личных способностей — человека фактически! Кто вправе обвинить его в слабости и предвзятом отношении?! И сама Вероника вообще-то никогда не была послушным ребенком.

С Валерием Лыткином девушка познакомилась случайно: сначала буквально столкнулась лбами с нескладными мужчиной в Червоточном квартале, когда покупала ингредиенты для отваров; позже — схлестнулась с ним же в борьбе за ценную книгу, которую пожелали приобрести оба; а в третью встречу — получила от Валерия совет-рекомендацию по рецепту отвара и приглашение выпить кофе.

Вероника показалась ему очаровательной и интересной, увлеченной книгами об обращениях, отварах и Силе — едва ли не второй половинкой для мужчины, чей род не только специализировался на продаже ингредиентов для тех самых отваров и обращений, но и признан родом был лишь потому. Девушка рассказывала о своей семье с гордостью, хвасталась их могуществом, историей и традициями; с нежностью делилась детскими воспоминаниями и опытом знакомства с Силой; гордилась приобретенными знаниями и умениями. В тот вечер Валерий был сражен и покорен.

Роман с ведающей развивался быстро: через неделю влюбленные признались друг другу в чувствах, а в следующую — уже подали заявление в ЗАГС.

Отец Вероники и ее бабушка, мать рода, приняли выбор дочери и внучки безоговорочно — одобрили брак и, к удивлению самого Валерия, не мешкая, пригласили мужчину в свой род.

— В тот день я узнал правду об обнищании семьи. Вероника соврала: могущество ее рода осталось лишь в истории, — болезненно-пренебрежительно выплюнул мужчина. Я в который раз за время его рассказа сдержалась, чтобы не указать Валерию Лыткину место. С каждым произнесенным словом он нравился мне все меньше, а идея выслушать версию мужчины прежде, чем полностью увериться в своих выводах, казалась все более абсурдной. — Наш брак одобрили лишь из-за понимания: без новой крови уже во втором поколении они перестанут быть ведающими в целом. Род прекрати свое существование. Сколь высоким бы потенциалом не обладала сама Вероника, о браке с равным ей по силе и происхождению, она могла лишь мечтать. Никому не нужна непредсказуемая бомба замедленного действия: из-за проведенного при рождении девочки обращения существовала вероятность, что ее дети лишаться потенциала и личных способностей вслед за другими родственниками. Подробностей, честно говоря, не знаю. Только, что при ином раскладе меня и на порог бы со своим очень низким потенциалом не пустили. Даже, наверное, побрезговали бы плюнуть в мою сторону!

Валерий Лыткин не отказался от супруги: из-за большой любви и потому, что власть и могущество с рождениями виделись ему всегда лишь недостижимой вершиной. Реальное положение рода Вероники мужчину не напугало. Уговорив мать, Валерий переехал вместе с ней в родовое поместье под одну крышу с родственниками жены.

Первые годы мужчина и женщина растворились друг в друге и семейном счастье. Валерий и Вероника не замечали никого вокруг. Женщина относилась к мужу с заботой, лаской, всегда привечала радостной улыбкой, поддерживала в ведении дел. Валерий отвечал с полной отдачей. Вскоре пара начала планировать беременность.

— Наверное, все изменилось, когда Вероника пожелала переехать в "столицу" и жить отдельно, — допив остатки чая, снова спокойно произнес мужчина. — Может раньше, конечно. Вероника всегда умела притворяться — мать превосходно ее воспитала. С личными способностями или без, она могла, что угодно внушить или наврать окружающим.

Матвей Ильич был единственным, кто поддержал пару и помог им: буквально в ту же неделю он купил дочери и Валерию квартиру и устроил переезд.

С каждым новым проведенным днем в "столице" Вероника начала меняться: возросла ее увлеченность безумными книгами рода, которые женщина забрала с собой, подозрительность, спесивость; проявились идеи об утраченном могуществе и обделенности. Обеспокоенный состоянием супруги, Валерий попросил помощи и совета у Матвея Ильича — тогда-то с ним и сдружился.

Положение ухудшилось, когда Вероника перестала появляться дома — периодически пропадала на сутки, двое, неделю, месяц. Валерий требовал объяснений, Матвей Ильич увещевал и умолял одуматься. Вероника не поддавалась. Мужу она больше не казалось собой — витала в сомнительных идеях и теориях предков, грубила и хамила в ответ.

— В день, когда Вероника сбежала, мы рассорились. Жена назвала меня рохлей и хлюпиком, способным только пресмыкаться, а родственников — слюнтяями и глупцами, побоявшимися восстановить справедливость. Она не хотела и не собиралась больше иметь с нами никаких дел. Вероника пожелала нам всем сдохнуть поскорее и очистить этот мир от бренного жалкого существования, — Валерий закрыл глаза и с тяжелым вдохом отчеканил: — Жена забрала свои вещи из квартиры, забыла только пару книг, ушла и больше не объявлялась. Как и пообещала. С тех пор прошло почти пять лет.

Во вторник утром я отправила сообщение Люсе — предупредила рыжеволосую девушку-секретаря о назначенной встрече с адвокатом скандалистки. Мирное урегулирование конфликта могло затянуться, и потому я не обещала, что появлюсь в офисе позже или сегодня вообще. Люся со всей присущей ей экспрессией, даже в переписке, заверила в ответ, что в случае чрезвычайной необходимости свяжется по телефону, а в ином — объяснится и прикроет перед начальством.

Здание следственного комитета "столицы" выглядело чуть более потрепанным снаружи, чем на фотографии с официального сайта — монументальная многоэтажка смотрела на посетителей и сотрудников угрюмо и с предупреждением. Двуглавый орел на гербе зорко следил за окружением и скалился, будто готовился вот-вот вспорхнуть и заклевать неугодного до смерти. Куцые прямоугольные клумбы с только-только высаженными цветами конвоировали прямиком к главному входу.

Справа возможность обогнуть здание кругом и осмотреться перегородила закрытая служебная парковка, слева — одноэтажная пристройка с КПП и воротами для внутреннего пользования.

Оказавшись на месте за полчаса до приезда курьера, я вынуждена была обойти здание СК за три дома, чтобы попасть на задний двор — точную копию главного входа с клумбами, парковкой и такой же одноэтажной пристройкой с КПП и воротами.

— Простите, — я поймала за руку молодого человека в форме и с сигаретой, кружащего рядом с урной у входа, обратив на себя внимание. Мне требовалось пояснение. — Кажется, я заблудилась. Ищу следственный комитет "столицы". Мой навигатор показывает — это где-то рядом, со стороны выезда к Главному проспекту, но я не могу сообразить, как пройти. Простите, еще раз, что отвлекаю!

— Ничего, — небрежно отмахнулся оппонент. — Вы к следователю?! К которому?

— Да, к Кузнецову. Я — адвокат.

— А-а-а... тогда точно лучше зайти через южный вход. С северного — потеряетесь в коридорах, — поймав мой озадаченный взгляд, молодой человек милостиво пояснил, — у нас два входа — северный и южный. Оба — равнозначны. Архитектор постарался, блин! Вы сейчас у северного. Обойти здание не получиться: с одного бока у нас служебная парковка, с другого... — закрытая территория, в общем. Только, если вернетесь к метро, и там дворами выйдете.

— Спасибо большое!

Курьер привез заказ в срок: по предварительному звонку я перехватила пожилого мужчину в сине-желтой форменной куртке с логотипом службы доставки аккурат у выхода из метро.

Камни-ловушки наличествовали в полном объеме.

Взяв в руки самый мелкий с сигиллой отвода глаза, я провела подушечкой большого пальца по знаку и, заметив смятение пожилого курьера, который тут же заозирался, потеряв из виду клиентку, метким ударом выбросила опустевший камень в ближайшую урну.

Валерий Лыткин не подвел — ловушки работали. Хотя интуитивно я готовилась, что мужчина, расстроенный и недовольный нашим знакомством и встречей накануне, напакостит в ответ: отомстит за резкость и пренебрежение.

Добавив в кофе порцию отвара из кровохлебки и бузины, я тщательно размешала содержимое, легко взболтав закрытый бумажный стакан, сняла перчатки и, выбросив из головы лишние навязчивые мысли, идеи и страхи, поднялась по ступеням к южному входу в задние следственного комитета "столицы".

Голос интуиции, на котором я сосредоточила все внимание, подсказал в нужный момент увернуться, смахнув с лица локон упавшей поперек челки; после чего будто бы случайно споткнуться и отвернуться, чтобы оказавшись спиной у входной двери, преодолеть камеры видеонаблюдения за пределом их видимости. Мои манипуляции со стороны должны были выглядеть случайным стечением обстоятельств и неловкостью.

Внутри, снова прислушавшись к интуиции, я направилась к молодому упитанному парню в форме с хамоватым взглядом. Он в компании старшего коллеги с выправкой военного и густыми усищами под крючковатым носом стоял за стойкой КПП, рядом с лестницей наверх, и с напускным виноватым видом внимал наставлениям.

— Добрый день! Я к следователю Кузнецову. Иванова Ксения, адвокат его подозреваемого по текущему делу, — имя сорвалось с губ с привкусом былого авантюризма и дежавю. С вежливой полуулыбкой без тени кокетства я вытащила из кармана сумки через плечо фальшивый паспорт, удостоверение адвоката и протянула парню для оформления временного пропуска. — Могу ли я, только, попросить вас проводить меня к Кузнецову?! Ваш коллега у северного входа предупредил об архитектуре здания и о том, что сама я могу запутаться в коридорах.

— Второй этаж, двести седьмой кабинет, — нелюбезно огрызнулся молодой парень в ответ. — Не пройдете мимо!

— Сидоренко! — осадил его старший коллега. — Ты опять?! А, ну-ка проводи девушку-адвоката, курсант! А то за свое поведение схлопочешь все-таки выговор!

— Так точно, — отчеканил парень через несколько минут, закончив с пропуском и буквально бросив его мне в лицо вместе с паспортом и удостоверением.

Упитанный Сидоренко закрывал меня своей фигурой от камер видеонаблюдения на всем пути следования. Вслушиваясь больше в голос интуиции, нежели в монотонное брюзжание раздраженного молодого парня, я изредка обгоняла его на полшага, а после, по необходимости — отставала, также на полшага, чтобы на очередном повороте оказаться в тени брюшка Сидоренко вне ракурса очередной камеры.

— Вам следовало выкинуть ваш стакан с кофе, — недовольствовал молодой парень, — мало ли что. У нас с этим строго. Вдруг вы пистолет туда засунули?!

— Но я же прошла рамку металлоискателя у входа?! Это — просто кофе. По утрам я пью его из-за хронической гипотензии(40*), чтобы не грохнуться в обморок на работе.

— Бабы!

Миновав знакомый по падению КПП на втором этаже с куда более приветливым сотрудником, моим ровесником, Сидоренко провел меня через турникеты, воспользовавшись своим пропуском и бросив коллеге мрачное: "Адвокат, к Кузнецову. Лихачев велел проводить!", подтолкнул плечом к нужной двери и прошел дальше.

Коридор начинался с КПП и турникетов, как и запомнила: с этой стороны должны были появиться через полчаса ряженые Феликса. Видимо, как и я, бугаи зайдут через южный вход и поднимутся по главной лестнице.

Заканчивался коридор поворотом, единственным окном и лестничной клеткой — в ту сторону, не прощаясь, ушел Сидоренко, и спустя десять минут после появления ряженных Феликса именно оттуда выскочит взъерошенный Юра Грачев.

Я предположила, что если задержусь в кабинете с Кузнецовым, то проследовав за Сидоренко, смогу выйти к северному входу из здания, избежав встречи с бугаями Феликса. Интуиция согласилось, но предупредила о возможности взамен столкнуться лицом к лицу с другом Андрея.

Дилемма, однако.

Интерьер двести седьмого кабинета я запомнила не хуже иной детали любого падения, посчитав важной: расположение рабочих столов, черных стульев для посетителей, полок с папками и документами, симметричных фикусов в глиняных горшках. Сейф Юры Грачева бросился в глаза сразу, стоило перешагнуть порог. Однако я благоразумно поспешила отвести взгляд и сосредоточиться на оживившемся следователе.

Рыжий лохматый Кузнецов оторвался от экрана ноутбука не в пример резвее, чем в падении, в присутствии прихвостней Феликса. Я машинально сделала вывод: ведающий из их тройки ряженых использовал отвод глаз. Сейчас мужчина подобрался, выпрямился на стуле, закрыл крышку ноутбука — я мельком заметила на экране знакомое "профессиональное минное поле", и вежливым, но требовательным тоном поинтересовался моей личностью и целью визита.

Разговор с Кузнецовым получился экстраординарным.

Заняв один из стульев для посетителей, самый ближний к его рабочему столу, я представилась, а после пространно принялась рассуждать о правосудии, сыпать общими фразами, привычными по университетскому предмету — уголовному праву, и всячески лить воду. Мне были не известны фамилии фигурантов любого из его текущих дел, как собственно и имя с отчеством самого Кузнецова, потому я всячески выкручивалась, не давала вставить и слова в ответ, доводила следователя до нужного состояния.

Мужчина поначалу опешил, потом — разозлился, но постарался сдержаться, и, в конце концов — взорвался:

— Ты, кто, блин, такая?! Ксения Иванова!

— Адвокат.

— Чей?!

— Вашего подозреваемого по текущему делу.

— Ты бл... рехнулась на х... адвокат Ксений Иванова?! — мужчина вскочил со своего места и нецензурно-экспрессивно посулил уголовное преследование, отпуск в следственном изоляторе и отъем адвокатского статуса, если я сию минуту не уберусь из его кабинета восвояси.

Камень-ловушка с сигиллой движения воздуха под одобрительный шепот интуиции скользнул в ладонь сам. Я провела пальцем по знаку, поднялась вслед Кузнецову и довольная эффектом — легкий поток воздуха ударил мужчину в лицо, заставив поперхнуться и закашляться, с самой благожелательной улыбкой протянула стакан с кофе:

— Вот. Выпейте, пожалуйста.

Следователь схватил напиток и сделал большой глоток машинально.

Полагаю, если бы Кузнецов прибывал в спокойном расположении, он бы задумался над своими действиями, насторожившись, но потеряв контроль, мужчина попался в ловушку.

Я схватила его за руку и, превозмогая тут же нахлынувшие мыслеобразы будущего Кузнецова, властно приказала:

— Ты должен выйти из кабинета, ты выпил слишком много кофе и хочешь в туалет. Оставь меня одну на десять минут. Тебе нужно перевести дух и остыть. Возможно, за это время и я образумлюсь. Когда вернешься, садись за свою игру. Успокойся, приди в себя. Мое отсутствие тебя не должно встревожить. Мой утренний визит — просто недоразумение. Возможно, я ошиблась дверью и зашла не к тому следователю изначально, а потому поспешила уйти.

Отвар из кровохлебки и бузины сделал свое дело незамедлительно: очередное ругательство застряло на губах следователя, как под копирку из моего падения с ряжеными Феликса, глаза затуманились, по лицу расплылась полуулыбка. Не такая дурная широкая и неестественная, как у Юры Грачева от воздействия обращения, но все-таки тоже весьма заметная. Не к месту я подумала о реальной необходимости отвара, который я велела сварить Зо и дать законнику — в конечном итоге ведь мужчина все равно попадет под обращение об управлении сознанием, но как и остальные несущественные здесь и сейчас мысли, отбросила эту до подходящего времени.

Из всех обращений, отваров и сигилл для подавления сознания и внушения я предпочитала использовать именно отвар из кровохлебки и бузины. Сигилла была малоэффективна — побуждала человека или ведающего лишь к одному несложному действию или мысли; а обращение(41*) — то, хорошо мне известное, требовало непосредственного личного присутствия на коротком расстоянии, а в ином случае — прекращало воздействие.

Отвар из кровохлебки и бузины казался золотой серединой: подавлял волю, но позволял принявшему его сохранить воспоминания и действовать исходя из собственных решений, ориентируясь на слова-приказы ведающего, как на настоятельную и убедительную просьбу. Сознанию думалось, что поступки были продиктованы волей самого человека, а потому последствий после приема отвара не наблюдалось.

Существенный минус отвара, однако, заключался в том, что человеку, которого ведающий планировал напоить, требовалось создать условия, не противоречащие последующим словам-приказам. Я не могла обычно зайти в кабинет, влить в глотку Кузнецову свой кофе и приказать открыть сейф. Этот набор действий шел вразрез с логикой и обстоятельствами, а потому мужчина не подчинился бы, воспротивившись.

Иным был отвар из дурмана и полыни(42*), позволяющий взять под полный контроль чужое сознание и волю, диктовать решения, слова и мысли — принявший его становился податливой марионеткой. Но из-за тяжелых последствий, серьезного вреда здоровью, иногда до смертельного исхода, отвар не пользовался популярностью. Проще и вправду было призвать смерть с помощью обращения.

Я отпустила руку мужчины.

— Мне нужно... — Кузнецов неожиданно замялся, свел вместе колени, а после, не выдержав, еще раз рявкнул, — выйти! Вам следует подождать снаружи. И обдумать цель своего визита!

Мужчина порывисто выставил меня в коридор, с хлопком закрыл дверь кабинета, повернул ключ в замке и, убедившись, что я отошла к окну, бросился к самому дальнему помещению, последней двери, в противоположной от КПП стороне.

Твою...

Я не медлила. Вытащив из кармана еще одну ловушку с сигиллой отвода глаз, провела большим пальцем по вырезанному знаку и, убедившись, что камень снова стал камнем, сигилла активировалась и резьба исчезла, подошла к двери и приложила к замочной скважине следующую ловушку.

"Ключ" — сигилла воздействия на запирающий устройства — чуть нагрелся, блеснув вырезанным знаком, и замок с тихим характерным щелчком заработал, открылся.

Я вбежала внутрь, оставила на рабочем столе Юры Грачева стакан с кофе, чтобы освободить руки и присела на корточки перед сейфом законника.

Новый "ключ" в этот раз не сработал — сигилла нагрелась, блеснув очертаниями, и тут же исчезла. Ловушка опустела, а дверца сейфа не поддалась. Замок оказался слишком сложным для знака, сотворенного ведающим с низким потенциалом.

В этом была проблема всех "ключей" — они действовали избирательно, по одной им понятной схеме. Часть замков сигиллы открывали и закрывали, как по маслу, а часть — воспринимали чересчур трудными, и если у ведающего не было высокого потенциала, попросту не срабатывали. Или, впрочем, если в помещении или на замке стояла другая сигилла — защиты от проникновения.

Пустые камни я бросила в стакан с кофе, достала из сумки правую перчатку, надела и пальцами ввела код, который помнила по падению — "639012". Замок с тихим щелчком открылся.

Дел у Юры Грачева было много, однако искомое лежало обособленно, на верхней полке.

Папку я открыла, взяв в руки, машинально: пролистала знакомые еще по досье Гоши отчеты, показания и прикрепленные фотографии — информация в целом оказалась почти идентичной, за исключением, конечно, оформления. Никакой ценности для меня в деле не было. Но и рисковала я сегодня по другой причине.

Родственники погибших мальчиков не заслужили пристального внимания Феликса.

Интуиция солидарно подтвердила.

Я засунула папку с делом в сумку, закрыла сейф, сняла перчатку, подхватила стакан с кофе и камнями и вышла в коридор. Не знаю, действовала ли еще сигилла отвода глаз, но на всякий случай, запирая дверь очередным "ключом", я использовала вслед и другую ловушку. Пустые камни также бросила в стакан с кофе.

Моя дорога к выходу была спешной: я понадеялась, если потороплюсь, миную встречу лицом к лицу с Юрой Грачевым. По времени — могло обойтись.

Почти столкнувшись у самой лестничный клетки с Кузнецовым, выходящим из туалета, я наградила рыжеволосого следователя еще одним воздушным ударом, мысленно повинившись. Мужчина споткнулся и едва не упал, расквасив себе лицо, но меня благополучно пропустил.

И снова сосредоточившись на голосе интуиции, я шла, изворачиваясь в одном месте и огибая коридор в другом, боясь попасть в камеры видеонаблюдения. Несколько раз неудачно столкнулась лбами со спешащими навстречу сотрудниками, пропетляла кругами, едва не заблудилась, но, в конце концов, потеряв достаточно количество времени, выскочила через северный вход на улицу.

— Вы решили все-таки рискнуть? — знакомый молодой человек в форме и с сигаретой снова кружил рядом с урной. — Или уже рискнули и потерялись?!

— А-а-а... Да... я собственно... все... — вытащив из кармана две ловушки с сигиллой направленности и обращением к чистоте, я положила обе на крышку стакана и провела подушечкой пальца по очереди по каждому знаку, — закончила с делами.

— Кузнецов вас заболтал изрядно?! Не берите в расчет. Половину из его слов нельзя воспринимать серьезно, даже если он на службе и в форме.

Камни-ловушки сработали в момент, когда к служебной парковке вырулил дорогой внедорожник со знакомыми номерами — новый автомобиль Зо. Кое-как припарковавшись, из него пулей вылетел Юра Грачев в мятой, не застегнутой белой рубашке, с пиджаком на локте, чумным взглядом и не расчесанным ворохом волос на голове.

Я выбросила в урну стакан с кофе и камнями, и дружелюбно улыбнувшись молодому человеку, поспешила:

— Спасибо большое! За все.

Юра Грачев, забыв, кажется, закрыть автомобиль и активировать сигнализацию, влетел по лестнице в два шага, не видя перед собой никого и ничего.

Повезло!

Последним, что я услышала, удаляясь также спешно, но без полоумного куража, все дальше и дальше, были слова молодого человека с сигаретой:

— Грачев, тебе за твои секретные материалы теперь платят и в ФБР?! Откуда такая тачка-то?

С адвокатом Даны Лаврентьевой я успела встретиться еще до обеда.

Лысый низкорослый мужчина средних лет с густыми бровями, прозорливым взглядом, скупой улыбкой и заметной родинкой на щеке, как у Мерлин Монро, произвел на меня, в целом, приятное впечатление.

О том, что его клиентка неадекватна в своих суждения и желаниях, адвокат заявил почти сразу, как убедился в моем намерении уладить конфликт мировым соглашением и выплатой долженствующей компенсации — моральной и материальной.

— Да любой судья поднимет нас всех на смех, — сообщил мужчина, солидарный юридическому и коллегиальному этикету. — И влепит по штрафу! Мы заявимся разбираться в конфликте, которого, по сути, не было! Моя клиентка, Дана Львовна, обидевшись, что ей не оказали услуги, уже пыталась написать в полиции заявление о мошенничестве. Вот только денег с нее не взяли, а потому — состав преступления отсутствует.

— А что с оскорблениями? Мой начальник бывает резок. Хотя всегда после — искренне сожалеет.

— Оксана Викторовна... свидетелей нет, записей камер видеонаблюдения, как я понимаю, тоже нет...

— Да, в нашем детективном агентстве не ведется видеонаблюдение.

— В таком случае, это слова одного против второго — не доказуемо, в общем. В суде вы легко откажетесь от своих признаний начальника вспыльчивым и не сдержанным.

— Конечно.

— Да и что такого он ей сказал, в конце концов?! Что "место ее дочери, Алины, в психушке"?! Так — правда. Девочка больна и социально опасна. Заявительница сама мне об этом рассказала в первую встречу. А то, что агентство отказалось оказать Дане Львовне детективные услуги с экстрасенсорным магическим уклоном... это, простите, Оксана Викторовна, вне правовой сферы... По крайней мере, законом Российской Федерации такое не регламентируется!

— У вас и у меня есть работа. И я рада, что вы прекрасно понимаете свою и позволяете мне выполнить мою.

— Оксана Викторовна, я — не враг своей клиентке. Но эти "столичные" байки о ведьмовстве, чародействе, магии, сверхспособностях и экстрасенсорике — не про меня. Ничто и вышеперечисленного не доказано наукой. Вы можете сколько угодно гадать на кофейной гуще в своем детективном агентстве, но до тех пор, пока все у вас задокументировано согласно букве закона, ни у кого не возникнет к вам претензий. Лучший исход данного дела — досудебное урегулирование конфликта, мировое соглашение и денежная компенсация.

— Я уже подтвердила ранее, что для нас также это будет лучшим исходом.

— Ну, вот и прекрасно. Я постараюсь убедить Дану Львовну подписать соглашение. Скорее всего, это будет затруднительно, но думаю, у меня получится. На большее она все равно не сможет рассчитывать по-настоящему. Думаю, если бы Дана Львовна не была подавлена случившимся с ее дочерью и нынешним состоянием Алины, она бы рассудила здраво.

— Если не сложно, в двух словах сможете описать, в чем суть проблем? Я пришла в штат недавно и подробных пояснений о произошедшем конфликте не получила.

— Это не тайна, но я бы попросил вас не распространяться о том, что расскажу.

— Можете на меня рассчитывать.

— Вы, наверное, помните громкое дело о пожаре в ночном клубе "Огни столицы"? Семь лет назад? На студенческой новогодней вечеринке?!

— Я сама тогда еще училась в университете. Даже хотела попасть на эту вечеринку, но мой парень пригласил взамен в ресторан. На следующее утро, первого января, мы узнали о случившейся трагедии. Кажется, были жертвы?! Весь год потом весь университет шептался по углам: студенты, преподаватели, уборщицы, коменданты, охранники.

— Да, Алина попала в тот пожар. Дана Львовна рассказала — это было традицией их компании — отмечать новый год в том ночном клубе. Накануне Алина получила предложение руки и сердца от своего парня, а потому в тот год и в тот вечер она с друзьями также планировала отпраздновать и свою помолвку. Однако на вечеринке в "Огнях столицы" девушка узнала, что мальчишка, Сергей Сташевский, сбежал. Он был баловнем судьбы: сыном чиновника, всеобщим любимцем красавцем и заводилой. Дана Львовна описала, что их отношения с Алиной дочь переносила тяжело: мальчишка изменял ей, не во что ни ставил, чуть ли не унижал перед всем университетом, а девушка все ему прощала. На самом деле, никто не удивился, что мальчишка в тот вечер сбежал. Дана Львовна пояснила, что в последние месяцы их отношений Сергея часто замечали в компании других девиц. Однако для Алины его побег оказался последней каплей. Она сорвалась: устроила истерику с дракой, побила всю посуду в баре и, по словам очевидцев, учинила пожар.

— Какой кошмар!

— В тот вечер вытащили не всех. Были и сгоревшие заживо, и задохнувшиеся дымом. Алина оказалась в числе спасенных. Серьезные ожоги, долгая реабилитация. Когда девушка, наконец, очнулась, врачам стало ясно, что у нее повредился рассудок — тяжелая форма посттравматического расстройства и миллион каких-то синдромов. Алина утверждала, что сама убила Сергея: связала веревками, облила какой-то горючей смесью и подожгла. Потом она плакала, сожалела, что вслед загорелся весь клуб, и что пострадали другие люди, а в конце — все забыла, зациклившись на идее смерти жениха. Она называла и называет его женихом.

— Значит она...

— Нет! Алину признали невиновной. Пожар случился из-за неисправной проводки, но из-за того, что девушка расколотила бар и почти все спиртное — настолько сильно распространился. Не знаю, куда смотрела в вечер вечеринки охрана и сотрудники клуба: почему не поймали, не скрутили, в конце концов?! Сгоревшие заживо действительно были, но ни в одном из них не опознали Сташевского. Его отец, конечно, после всего бегал по "столице", пытался найти сына, кричал, что Алина и вправду его убила, угрожал расправой, но свои же его и заткнули. Старшего Сташевского сняли с должности и отправили в область: неожиданно ко всему вскрылись его махинации и коррупционные схемы. После освидетельствования, Алину признали невменяемой и недееспособной, отправили на принудительное лечение.

— Ей помогли?

— Нет. За шесть лет Алина сменила две московские клиники, три питерские. Лаврентьевы даже в Европу дочь возили, но врачи улучшений не добились. Думаю, ваше детективное агентство стало для Даны Львовны последней надеждой. Не знаю почему. Какое отношение сыщики имеют к психиатрии?! В конце концов, Алину вернули домой в "столицу" — поместили в частную лечебницу. Закрытый пансионат психиатрической реабилитации "Психея", может, слышали?!

— К сожалению, или, к счастью, но нет.

— Главный врач — однокашник Даны Львовны. Он-то и посоветовал закончить с пустыми тратами и жить дальше.

_____

(39*) В данном контексте Ксана упоминает сигиллу воздействия на запирающие устройства, см. глоссарий.

(40*) Хроническая артериальная гипотензия — хроническое нарушение, снижение артериального давления более чем на 20% от исходного, нормального.

(41*) В данном контексте Ксана упоминает обращение об управлении сознанием с помощью личного присутствия, см. глоссарий.

(42*) В данном контексте Ксана упоминает отвар из дурмана обыкновенного и полыни горькой, см. глоссарий.

ГЛАВА 13

Вор приходит только для того, чтобы украсть, убить и погубить. Я пришёл для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком.

(Ин., 10:10)

Наши дни

После обеда я вернулась к вопросу дня — вниманию Феликса к погибшим мальчикам.

Его слова, сказанные в нашу последнюю встречу, до сих пор набатом звучали у меня в голове, вызывая нервную дрожь. А вслед тут же вторили наставления Сэма о необходимости приложить все усилия и не дать Феликсу приблизиться к правде.

Кража дела из СК — временная мера. Я не пребывала в плену иллюзий на этот счет. Главе "столичного" сообщества ведающих не составит труда выяснить адреса родственников погибших мальчиков, наведаться к ним и вытребовать правду. А после — навестить всех следователей и экспертов с места преступления, изъять копии отчетов и заключений. С возможностями старика хватит и дня. А когда все документы окажутся у него, мы с Феликсом... снова встретимся.

Листы уголовного дела я сожгла по дороге в банк, прежде выписав себе адреса родственников Долгова и Рыбчика и договорившись с ними по телефону о скорой встрече.

Рената согласилась незамедлительно, услышав о моей причастности к детективному агентству и проводимому расследованию свершенного преступления. Бабушка Станислава Рыбчика, Валентина Аркадиевна, напротив, долго колебалась, с подозрением выспрашивала подробности, но под давлением и холодностью тона все-таки сдалась.

Наконец, через час банк выдал мне наличные общей суммой, равной годовому доходу начальника юридического отдела.

Я сняла деньги с личного счета, которым практически не пользовалась — моя зарплата лежала на нем едва ли не мертвым грузом. До очередного шоппинга с Зо или разбитого телефона, или раскуроченной мебели в чужой квартире. Движения по счету никто не контролировал. Кроме меня, естественно. Основные средства наша семья тратила, пользуясь общим счетом. Семейным. Его пополняли ежемесячно с прибыли фирмы. Суммы там лежали куда значительнее, но и за безопасностью транзакций следили чуть ли не круглосуточно: и персональный менеджер в банке, и Гоша, и отец, и даже изредка Иосиф.

Разложив деньги поровну в два конверта и спрятав их во внутренний карман пиджака, я вызвала такси и отправилась на первую встречу, с Ренатой Долгой.

Бесполезное время в дороге я решила потратить на звонок отцу.

История Алины Лаврентьевой, конечно, беспокоила меня сейчас сильнее, но чем помочь бывшей университетской визави и стоит ли, я не знала. Зато понимала, после откровений адвоката, почему Андрей так категорично выставил из офиса детективного агентства ее мать, Дану Львовну Лаврентьеву. Алина оказалась слишком удобной крайней, "злодейкой", во всей истории с трагедией в новогоднюю ночь в "Огнях столицы".

Девушка стала невольной свидетельницей: по случайности увидела лишнее, а потому могла проболтаться впоследствии. Ее сумасшествие превратилось в наше благословение и спасение.

Конечно, тогда я об этом не знала.

Позже Андрей, после пожара в ночном клубе, рассказал, что встречался и разговаривал с Алиной. Девушка, шокированная трагедией в "Огнях столицы", решила забрать документы из университета и переехать с родителями в Европу. Обо всем случившемся Алина пообещала не болтать, довольствуясь внушительной денежной компенсацией. Андрей расплатился щедро, по его словам.

В следующем семестре и следующем учебном году об Алине в университете не слышали. Ее исчезновение стало второй главной сплетней среди студентов. Лидировали, конечно, многочисленные домыслы о пожаре и идеи, почему и куда сбежал Сташевский. А главное с кем?!

История имела незначительное продолжение, когда к компании друзей Алины заявился отец Сергея, требуя выдать ему убийцу сына. С угрозами расправы он преследовал студентов, в числе которых оказалась и Стася Новицкая, моя соседка по комнате в общежитии, а потому с Андреем мы вынуждены были обратиться к Помощнику.

В целом, ни адвокату, ни Феликсу, я не солгала. Но и полную правду не озвучила.

Интересно, когда сам Андрей узнал о случившемся с Алиной? Семь лет назад? Почему тогда соврал? Защищал?! Не хотел расстраивать?!

Или столкнулся с правдой лишь в начале этого года, познакомившись с Даной Лаврентьевой?

Долгие длинные телефонные гудки закончились резким ответом отца:

— Оксана, тебе заняться нечем?! Сколько можно звонить?! Взяла отпуск, так отдыхай в свое удовольствие! Раз сама не намерена заниматься "Бристолем", не отвлекай других от дел! А вообще... я разочарован. Мы договаривались, что ты останешься на связи, а не возьмешь и выключишь телефон в самый ответственный момент. Должность начальника юридического отдела вскружила тебе голову! Я поспешил, когда подписал назначение.

Не дав мне возможности и времени ответить, отец отключился.

Невысокая Рената с яркими голубыми глазами, точь-в-точь как у Николая, и светло-русыми волосами, подвязанными черной лентой, встретила меня на пороге в закрытом темном платье и пригласила на чай, предложив проследовать в кухню.

Семья Долговых обосновалась в двухкомнатной квартире в одном из спальных кварталов "столицы" в более чем десяти остановках на метро от Главного проспекта, но с впечатляющим видом на Центральный парк из каждого окна. Просторную жилплощадь приобрел в год рождения сына Алексей Долгов, удачно скооперировав собственные накопления с деньгами, подаренными на свадьбу. Он же, полагаю, и отремонтировал ее на совесть, обставив, дубовой мебелью и недешевой техникой — насколько хватило моих познаний для оценки. А после расставания по-джентельменски оставил квартиру в полное распоряжение бывшей супруге и сыну, забрал машину и ушел с чемоданом вещей в придорожный мотель.

Об этом поведала Рената Долгова в ответ на мое замечание-комплимент вскользь о прекрасном пейзаже за окном.

Подав чай, женщина устроилась напротив с вышиванием — рисунком плавающих разноцветных рыбок на канве, и без вопросов с моей стороны принялась повествовать историю своей жизни: жаловаться на авторитарных родителей, мужа-тирана, угнетенность собственной натуры и вселенскую несправедливость. Стяжки шли вслед ее словам ровно, успокаивая нервную дрожь в голосе Ренаты.

Не осталось и шанса прервать ее монолог, выложить деньги и потребовать, почти приказать, убраться из "столицы".

Рената Долгова с юности мечтала посвятить жизнь рукоделию — шитью и вышиванию, но по воле родителей была вынуждена пойти в педагогический институт. Они же выбрала ей мужа — перспективного хваткого Алексея. После университета родители устроили Ренату на работу в первую "столичную" гимназию, а через некоторое время настояли на переводе во вторую на освободившуюся вакансию с большими перспективами и зарплатой. Именно родители подобрали и порекомендовали Алексею эту квартиру в паре шагов от Центрального парка за бросовую цену из-за криминальной гибели прежнего владельца. И они же помогли молодой семье с ремонтом...

Женщина вызвала во мне двойственные ощущения. Она была учтива, словоохотлива, откровенна и, в целом, мила. Но изредка Рената упоминала какие-то эзотерические законы, ссылалась на теории гуманизма, сетовала на личную притесненность, отчего хотелось встать и хорошенько ее встряхнуть. В самом деле, большинство ее бед и трагедий показались мне до приторного надуманными. Однако сама женщина верила в них искренне, а потому страдала не менее сильно и не менее честно.

Только минут через сорок, когда Рената слегка выдохлась, я смогла вставить слово и задать вопрос. Рассказ женщины неожиданно всколыхнул помимо прочего прежнее юношеское любопытство, с которым я пускалась в расследования иных случаев с участием ведающих или кого еще, а постольку-поскольку сегодня и сейчас я все равно оказалась напротив Ренаты, не нашла повода, чтобы отказать себе в вольности и отступиться от основного плана на время.

— Вы подозреваете в убийстве сына своего бывшего мужа Алексея Олеговича?! Почему? Об этом вы рассказали полиции, следственному комитету и моим коллегам — Татьяне и Леониду.

Женщина закивала. Отложив вышивание к внушительной стопке уже готовых работ в углу подоконника, Рената сделала, наконец, первый глоток чая из своей чашки и с новым запалом пустилась в объяснения:

— У Алеши и Коли всегда были конфликты. С самого рождения Коли. Алеша придирался к ребенку по любой мелочи: не так ест, не так и не то говорит, не так спит, не так ходит. Муж дочку хотел. Рождение Коли стало для него настоящим разочарованием. Мои родители, конечно, пытались переубедить — мол, сын — наследник, и на время Алеша смягчился, но потом — все вернулось на круги своя. Представляете, нам даже пришлось к психологу пойти на семейную терапию?! Алеша принял сына, когда Коля попал в секцию по плаванию и стал участвовать и выигрывать в соревнованиях. У мужа появился повод хвастаться перед сотрудниками и друзьями! А сам все равно иногда приходил домой и ворчал: "Коля в учебе не успевает, плаваньем много денег не заработаешь, перспектив у ребенка в "столице" все равно не будет!"

— Сомнительный повод для убийства.

— Понимаете, Оксана... то есть Ксана, Алеша под конец, перед самой трагедией, придумал, что сын обязательно должен в будущем пойти учиться на экономический факультет. Раз Коля — наследник, значит, после получения высшего образования обязательно должен перенять бразды правления фирмой. А там от той фирмы-то?! Только название одно. Алеша кондиционеры из Европы возит, продает и устанавливает. Но в глазах моих родителей он, конечно — бизнесмен!

— Они были согласны по поводу будущего Николая?! То, каким его видел ваш муж?

— Да. Родители поддерживали Алешу едва ли не во всем. Они говорили мне, что раз природой ума женщине не досталось, надо держаться за правильного мужчину. После того, как Алеша собрал вещи и ушел к любовнице, догадываетесь, кого они поддержали, а кого во всем обвинили?! Где справедливость? Где та демократия, за которую мы в двадцать первом веке все так боремся?!

— Мне жаль.

— Я поддерживала Колю, как могла, но они с Алешей ругались чуть ли не каждый вечер в последние полгода. Коля хотел стать журналистом. Алеша кричал, что не позволит своему сыну спустить будущее в унитаз! Всякий раз чудом не доходило до драки. Хотя муж замахивался, я видела.

— И все равно — это не доказательство.

— Алеша — тиран!

— Он вас бил? Удерживал против воли? Насиловал?

— Нет, — Рената едва не поперхнулась чаем, но все же признала. — Вряд ли вы, как и все, сочтете две оплеухи за время нашего брака реальным физическим насилием?!

— Конечно.

— Но Алеша и родители не давали мне жизни! Они все выбирали за меня! Заставляли отчитываться по каждому шагу, каждому походу в магазин, каждому потраченному рублю! Алеша звонил мне ежечасно, выспрашивал, где я и с кем! Родители приезжали к нам в гости каждые три дня и тоже... все выясняли: что я готовлю семье, как стираю, как убираю, какую одежду ношу, вплоть до цвета нижнего белья! Это — насилие! Над личностью!

Я дала время женщине напротив успокоиться и снова вернулась к вопросам.

— Как получилось, что Алексей ушел из семьи к другой женщине? Когда это произошло?

— Около пяти лет назад я познакомилась с Индирой. Она — мастер эзотерических практик. Индира открыла мне глаза...

— На измену мужа?!

— На вселенную. На законы течения праны(45*). Индира объяснила, что Алеша и родители своим влиянием блокировали во мне пять чакр из семи! Представляете?! Только благодаря силе главных надей(46*) прана сохраняла жизнь в моем теле. Однако из-за блокировки пяти чакр я все равно медленно угасала... еще десть лет с Алешей под контролем родителей, и я могла попросту истаять. Умереть во сне. Или от сердечного приступа. Тому свидетельство, что каждый год я оказывалась в больнице с подозрением на воспаление легких!

— Как это связано с уходом Алексея из семьи и его любовницей?

— В тот день Алеша вернулся из офиса к ужину особенно раздраженным. Весь вечер он придирался ко мне и к Коле — мол, и еда была пересоленой, и сын получил очередную двойку по алгебре. А когда Коле алгебру учить?! У него с утра — тренировки, после обеда — тренировки, и вечером — тоже тренировки. И так — три раза в неделю. Были. Я предложила Алеше перевести сына в спортивную школу — мол, Индира посоветовала. Ее сын Махавир, ровесник Коли, как раз в такой учится. Естественно, школа платная. А тогда еще и удачное время было, когда течение восходящих и нисходящих потоков праны способствовало раскрытию коронной чакры, сахасрары(47*)... Алеша даже слушать не стал — взорвался, как вскипевший чайник. Как он кричал! Все повторял: "Ты со своей Индирой и сахасрарой окончательно мозгов лишилась! Тебе бы только семейные деньги тратить на пустое баловство! Какая польза от частной спортивной школы, если в будущем Колька все равно пойдет на экономический?! Или в журналистику!" В запале он и признался, что уже много лет встречается и спит с другой женщиной, нормальной, в отличие от меня. В тот же вечер Алеша собрал вещи и ушел.

— Когда это было?

— За месяц до... гибели Коли. А в апреле Алеша прислал документы для расторжения брака. Даже похорон Коли не стал дожидаться, предатель...

Из-за явного сожаления в голосе женщины, я подумала, что в отношениях супругов мне не суждено было разобраться — настолько сложными и запутанными они выглядели. Рената считала мужа тираном, винила его в смерти сына, но не спешила развестись и даже, кажется, искренне сокрушалась по этому поводу. Наверное, несмотря ни на что, любила...

— Почему вы до сих пор не похоронили сына?

— Я уже ответила на этот вопрос вашим коллегам, — к моему удивлению в праведном гневе вскинулась женщина, — Татьяне и Леониду. Я хотела получить независимое экспертное заключение! Моего сына убил мой муж!

— Серьезно?!

— Индира сказала, что вражда Алеши и Коли...

— Это Индира посоветовала обратиться к Зое Николаевне Радионовой?! — не церемонясь, жестко перебила я Ренату. — Именно за "экспертным заключением"?! Не более?

— Индира велела... не распространяться...

— Как мило. А вы взаправду и поверили, что Алексей Долгов убил сына? Исключительно потому, что предпочел труп будущему журналисту?! Не доставайся же ты никому, да?

— ДА!

Теша свое любопытство и дальше, я напросилась в комнату Николая Долгова.

Еще несколько важных вопросов крутились в голове и своей навязчивостью мешали вернуться к плану с деньгами и непричастностью, а после — как ни в чем не бывало отправиться к бабушке Станислава Рыбчика. Неприятная мысль о моей большей осведомленности ходом расследования, нежели других участников, тяготила. Как-то так случилось, что самые полные факты были известны только мне.

Андрей умолчал о "раскаленном пламени" и сигиллах, а потому Леонид и Татьяна перебирали показания впустую.

В самом деле, на что он рассчитывал? Саботировал расследование?! Почему?

Зо также не спешила признаваться в знакомстве с Ренатой и последующем обращении в ночь на областном кладбище. Но, пожалуй, подругу в этом винить было глупо и странно: Зо сама не понимала, что обнаружила и насколько это оказалось важно. Значит, вопрос заключался лишь во времени, когда она расскажет обо всем Юре и команде детективного агентства. Или почти обо всем. Понравившегося мужчину подруга будет держать на расстоянии от своих личных способностей и "маленьких" тайн до последнего — я была в этом уверена.

Странная пугающая своим вниманием и природой происхождения Астра также не давала покоя. Блондинка пыталась руководить моими действиями, направлять, раздавала подсказки и всячески старалась удержать вокруг истории убитых мальчиков. Ее истинные мотивы, неясные, тревожили и беспокоили.

Почему Астра выбрала меня? Почему помогала только мне? Почему крутилась вокруг мальчиков и так желала выяснить имя убийцы? Почему, в конце концов, не пошла к кому-нибудь куда более сговорчивому?! И уверовавшему?

От полнившейся копилки оксюморонов так просто было не отмахнуться.

Расплакавшись, Рената осталась в кухне, выспросив несколько минут одиночества. Мой жесткий категоричный тон задел ее раны, заставил их вновь кровоточить, а намеки о напраслине, которую Рената навела на мужа по совету, по-видимому, подруги, серьезно подкосили. Думаю, не пройдет и получаса, как она позвонит Индире и нажалуется. На большее Рената самостоятельно не была способна.

Просторная комната Николая Долгова разве что не блестела в лучах весеннего солнца чистотой и порядком. Все здесь лежало на своих местах: от канцелярской скрепки на письменном столе до идеально сложенной пирамиды из спортивных "блинов" рядом со штангой и турником. Кровать была заправлена свежим бельем, однотонные шторы еще хранили лимонно-травяной запах кондиционера, а в небольшом круглом аквариуме на подоконнике плескались, то и дело забавно булькая, разноцветные неоновые рыбки. Я не нашла и намека на пыль. Выстиранная и выглаженная одежда висела в гардеробе в порядке цветовой гаммы и сезона, школьные учебники стояли на полке под стеклом по алфавиту, коллекция кубков, медалей и грамот величаво приветствовала с самого видного места — прикроватного комода, по размеру, цвету и важности.

Спальня казалось нежилой, всем своим видом напоминая музей памяти Николаю Долгову, экспонаты которого хранили с особым тщанием.

Личные вещи мальчика мать разложила аккуратными стопками в ящики при письменном столе: ноутбук, полностью заряженный смартфон, дневник и тетради, игровую приставку, несколько блокнотов с черновиками, школьные записки и миллион открыток-валентинок.

Я мельком просмотрела все.

Николай Долгов пользовался успехом среди одноклассников, водил дружбу со многими из школы, секции и даже с несколькими ребятами-соседями по двору. Его ценили за оптимистичный взгляд на жизнь, легкий и веселый характер, явные лидерские способности, готовность прийти на помощь. В сомнительных компаниях Николай Долгов замечен не был, закон не нарушал, а подлости сторонился, как огня. Большинство его друзей придерживались тех же точек зрения, а остальных мальчишка держал на том безопасном расстоянии, на котором еще дружба могла считаться в принципе дружбой, но не приносила пагубного влияния в уклад жизни.

Николай Долгов был грезой девчачьих сердец — я нашла около пятнадцати переписок с ровесницами, но никого особо не выделял. Регулярно он получал приглашения на свидания: открытки-валентинки, зазывающие смайлы и стикеры, но сосредоточенность на спорте, в значительно большей степени, чем на учебе, оставляла мальчишку равнодушным к подобным знакам внимания.

Сила, ведающие, окультизм и эзотерика никак не касались жизни Николая Долгова. Этому я уделила особое внимание. Ни подозрительных запросов в браузере поисковика, ни сохраненных вкладок, ни секретных папок. Мальчишка-то и к увлечению матери тантрическими практиками и идеями относился с презрением и насмешкой — я нашла косвенные свидетельства и под одобрительный голос интуиции предположила, считал Индиру мошенницей и всячески старался придумать, как открыть Ренате глаза на происходящее и отвадить от семьи шарлатанку.

Кстати, судя по той же переписке в социальной сети, но уже с отцом, мужчины-Долговы едва ли не накануне трагедии успели помириться. Алексей Олегович отступился от своих требований в выборе будущей профессии сыну, а Николай принял его желание развестись с Ренатой и даже пообещал прийти на свадьбу с любовницей вскоре после подписания всех бумаг.

— Ваши коллеги, сотрудники полиции и следственного комитета здесь все тщательно просмотрели: проверили каждую тетрадку, прочитали каждую записку и сообщение, — в комнате появилась поникшая и уставшая Рената Долгова. Голос ее снова дрожал от нервного напряжения. — Никто ничего не нашел. Потому мне и разрешили убраться в комнате сына. Вскоре после... Индира сказала, что это поможет душе Коли обрести покой в бесконечном пространстве вселенной...

Знала бы она...

— У Николая было много друзей.

— Да. Он общался с одноклассниками, ребятами из секции, бывал в компании мальчишек-соседей, — подтвердила женщина.

— Вы знали всех поименно?

— Конечно! Я же — мать!

— Что насчет Стаса Рыбчика?

— И снова... я отвечала на этот вопрос вашим коллегам, сотрудникам полиции и следственного комитета... Среди друзей и приятелей, одноклассников или даже соперников Коли не было никакого Стаса Рыбчика. Кто он вообще? Этот Стас?!

— Неважно, — я убрала все личные вещи мальчишки обратно в ящики при письменном столе, встала и подошла к окну. — А девушка у Николая Долгова была? В переписках я ничего не нашла, но может он приводил кого домой? Такой возраст...

— Нет. Коля ни с кем не встречался, если вы об этом.

— А секс?

— Что?! Ему было тринадцать, вы в своем уме?! Какой секс?!

— Про книгу рекордов Гиннеса слышали?! — цинично осадила я женщину. — Ваш сын еще опоздал. В тринадцать лет подростки уже занимаются сексом. Не все, да. Но мы сейчас и не о статистике.

— У Коли не было девушки! — отчеканила Рената жестко и категорично. — Мы воспитали сына ПРАВИЛЬНО!

— Как скажете, — я подняла руки ладонями вверх, сдаваясь. Продолжила уже мягче и снисходительнее, с реальным сочувствием, которое испытывала к судьбе мальчика: — Расскажите про день, когда убили Николая. В подробностях, пожалуйста.

— Да как вы...

— Пожалуйста.

Рената прошла в комнату и присела на кровать сына, закрыла глаза и, будто испытывая физическую боль, начала:

— Одиннадцатого марта. Была суббота. У нас в гимназии — шестидневка. Я проснулась по звонку будильника, разбудила Колю. Пока сын занимался зарядкой, я сделала завтрак — яичницу с колбасой, заварила растворимый кофе с молоком. Коля еще выпил какой-то свой полезный белковый коктейль... он сам себе всегда его делал в день тренировок в секции. Мы поели, и я убежала на работу. Коля проводил меня, но задержался, чтобы подождать ребят, с которыми обычно ходил в школу и возвращался домой. Они учатся в параллельном классе. Полиция допросила всех — путь в школу и из нее прошел обыденно.

— Что было на уроках, знаете?

— По расписанию у Коли стояли информатика, русский язык и физкультура — на втором и первом этажах. Мы не виделись с сыном во время перемен, так как мой кабинет находится на третьем. Однако после уроков я поймала в столовой всех учителей Коли и расспросила об успеваемости сына. Я иногда так делала. Учеба всегда давалась Коле труднее плаванья, но коллеги закрывали на это глаза и подтягивали его оценки. Он — гордость и честь нашей гимназии! Столько грамот, медалей и кубков ей принес! Одиннадцатого марта на информатике класс Коли был занят лабораторной работой, по русскому они разбирали новую тему, а на физкультуре — играли в баскетбол на улице. Ничего примечательного.

— Дальше.

— После уроков Коля вернулся домой на обед вместе с ребятами, переоделся и отправился на тренировку в секцию плаванья. Она у нас при школе в отдельном спортивном комплексе. Меня вызвали на педагогическое собрание по итогам недели, потому о том, что все на тренировке прошло, как всегда, я узнала из разговора с тренером Коли. Позже, перед уходом домой, я подошла к нему и поинтересовалась.

— Почему?

— Что "почему"?

— Почему вы подошли к тренеру по плаванью и поинтересовались успехами сына?! Насколько я поняла, у Николая не было таких проблем в секции, как с учебой. Откуда беспокойство?

— В день рождения Коли, ровно неделю назад, Алеша явился к нам домой со своей новой пассией и пообещал, что заберет документы сына из секции. И больше не будет платить за все его плавательное барахло. Я просто беспокоилась!

— Понятно. Дальше что было?

— Дома мы поужинали. Часов в семь вечера. Я приготовила лазанью и сварила ягодный кисель. Потом Коля ушел в свою комнату, а я занялась кроем нового платья из журнала. Закончила в десять вечера. Может в пол одиннадцатого. Не позже. Заглянув к Коле, я пожелала ему спокойной ночи и сама отправилась спать. А утром в воскресенье меня разбудили... мне позвонили... из полиции... и... вызвали... на... опознание...

— Можете сказать, что точно Николай делал после ужина у себя в комнате? Вы к нему заходили?

— Время от времени. Сын играл в приставку, переписывался с кем-то по телефону, а фоном слушал фильм на ноутбуке про супергероя с косматой головой и в золотом костюме. Ну, знаете, популярная сейчас тема?!

За окном на высоте пятнадцатого этажа Центральный парк раскинулся необъятным океаном, почти полностью покрытым зеленью. Кривые извилистые дорожки петляли вокруг островков с деревьями и лужайками, огибали фонтаны и пропадали в особенно густых пролесках. Люди двигались по ним, точно, муравьишки: занятые собственным делом, увлеченные тренировкой, свиданием или послеобеденным отлыниванием от работы в офисе. С ветки на ветку перелетали птицы, воспевая погожий весенний день. Неуловимыми тенями, вызывая умиление у влюбленных, нежность в глазах семейных пар и неописуемую радость детей, сновали из пролеска в пролесок мелкие звери.

Я не сразу осознала, почему уставилась в одну точку за окном так пристально, и оттого в течение последних минут разговора едва ли не пропустила смысл слов Ренаты, уточняя подробности скорее автоматически. Оцепенение в теле, холодный пот на ладонях и строй мурашек вдоль позвоночника буквально пригвоздили мой взгляд к непримечательной поляне Центрального парка — одной из многих. А когда догадалась... опрометью дернулась в сторону спальни женщины, чтобы уже из ее окна, рядом с заправленной двуспальной кроватью, поймать ту же картину.

Непримечательная пустая поляна в Центральном парке. Одна из многих. Казалось бы. С асфальтированной площадкой недалеко от скамеек.

Я повернулась к подоспевшей след-в-след Ренате и переспросила едва слышно:

— Как вы спали в ту ночь?

— Что? А-а-а... спокойно, на самом деле, — с виной в голосе признала женщина. Мой вопрос показался ей обыкновенно-странным, как и все до него. — Мне снился Алеша. Что он раскаялся, вернулся домой и пообещал измениться: стать мягче и терпимей. Этот сон повторялся с тех пор, как Алеша ушел, собрав вещи. Каждую ночь...

— И ничего? Никаких странных звуков? Громких или тихих? Световых вспышек? Или... наоборот? Совсем НИ-ЧЕ-ГО?!

— Нет. Ксана, я сплю чутко. Поверьте. Если бы что-то было...

— Так чутко, что не услышали, как ваш сын собрался и вышел сначала из своей комнаты, — бесцеремонно, оборвала я женщину на середине предложения, — а потом и из дома?!

— Да как вы смеете?!

Запальчивый голос Ренаты, снова полный праведного гнева, прервал звонок в дверь. Женщина кинулась в коридор едва ли не быстрее, чем я только что сама.

В тишине квартиры щелкнул дверной замок. В коридоре послышались шаги.

Внутри все оборвалось.

Люди Феликса.

Не успела.

В руку мне легла вязальная спица с прикроватной тумбы — длинная и упругая.

Вынужденно стилет остался в квартире Миши. Рамки металлоискателя в здании следственного комитета не пропустили бы с кинжалом за пазухой внутрь. А после разговора с адвокатом я предпочла поспешить передать деньги, забыв о предосторожности. Сейчас я рисковала расплатиться за это с лихвой.

В кармане еще осталось несколько камней с ловушками-"ключами" — несколько бросков, или шансов на один удачный.

В коридор я вышла с деланной уверенностью, которую на самом деле не испытывала... и на мгновение опешила...

Бугаев не было.

Рената жалась к взвинчено-напряженной женщине среднего возраста с черными волосами, миндалевидными глазами и смуглым цветом кожи и мальчику-подростку, точной копии женщины. Оба были в странных одеждах — разноцветных балахонах с запахами.

Все случилось быстро.

Заприметив меня, мальчик-подросток высек искру сигиллой(48*), ловко нарисовал знак направленности и послал крошечный огонек в руки женщине. Матери, кажется.

Я достала из кармана камень с ловушкой и, прицелившись, бросила его в подростка.

Женщина картинно развела руками. Огонек завис в воздухе между ладоней. На иностранном языке она пробубнила обращение(49*) — увеличила пламя, его температуру, задала направленность и с жутким выражением лица, решительности и обещания, отправила в мою сторону шар — не хуже любого выдуманного сказками фаербола. Только размером с голову.

Рената отшатнулась в сторону с всхлипом и паническим ужасом в глазах.

Прикрывшись рукой машинально, ведомая интуитивным рефлексом, я дернулась за высокий шифоньер.

Мальчик-подросток вскрикнул, закрыв лицо рукой. Камень попал ему в глаз.

Женщина не мешкая создала вокруг троих своеобразный щит — обращение к безопасному пространству(50*). Которое однако через мгновение лопнуло, точно мыльный пузырь, в виду недостаточности силы потенциала.

Ровно в тот момент мою правую руку со спицей острой кратковременной болью в ладони настигло пламя. Я не сдержала судорожного всхлипа, прикусив зубами до крови щеку. Прислонившись к стене с глухим ударом, я осела на пол.

От слабости женщина и сама упала на колени, потеряв сознание.

— Мама! — на русском выкрикнул мальчик-подросток, бросившись к ее телу.

— Индира! — свалилась вслед Рената.

В наступившей оглушающей тишине спица из моей обугленной правой руки скользнула на пол с мерзким звенящим звуком, показавшимся особенно громким.

— Ты кто такая?! — потребовал мальчик-подросток через десять минут.

Из-за шифоньера в щелку между стеной и задней его стенкой я могла видеть — он сидел у порога, поддерживал на коленях голову матери, Индиры, и закрывал свободной рукой пострадавший глаз. Рената валялась бездвижной куклой рядом.

Индира тяжело дышала, пребывая до сих пор без сознания. Опрометчивость женщины в использовании обращения к безопасному пространству без уточняющих, ограничивающих действие сигилл, обошлась ей дорого.

— А сам кто? — я не спешила выбираться из укрытия, чувствовала — мальчик не терял времени даром: собирал остатки потенциала, чтобы создать конкретную схему обращения к смерти. Ведающим он оказался, по-видимому, не более сильным, чем мать.

— Махавир! Я — твоя смерть, с..ка!

— Не сомневайся, я лишу тебя второго глаза быстрее!

— Что, владеешь левой рукой наравне с правой?! Не заливай, слизнячка!

Он был прав. Индира превратила мою ладонь в уголек своим обращением. Огонь поразил кожу, мышцы, прожег сухожилия и, кажется, добрался до костей. По крайней мере, я полагала, что увидела фаланги и просвечивающий паркет коридора, когда мельком взглянула на правую руку. Ее остатки.

В воздухе разносился запах паленой гнилой плоти. Из-за шока, однако, я совершенно не чувствовала боли, а потому только морщилась и досадовала. Хотя разумно понимала, без голоса интуиции, благодаря которому смогла увернуться, защитившись рукой — обращение женщины поразило бы грудную клетку. Индира целилась в сердце.

— Ты сам сдохнешь тут, — почти бесстрашно огрызнулась в ответ, — вырубишься от бессилия рядом с мамашей после конкретной схемы обращения к смерти.

— Только ты первая!

— К этому моменту как раз... — я старалась дышать через раз. Запах становился все гуще и нестерпимее, — подоспеют люди Феликса...

— ЧТО?!

— Они уже едут... сюда... чтобы допросить... вашу подружку... Ренату. Уж больно громко она кричала на всю "столицу" об убийстве сына...

По тому, как вздрогнул Махавир, запнулся в концентрации на обращении — я почувствовала это, как любая ведающая, поняла — испугался. Не на шутку.

— Ты... кто... будешь? Сама?!

— Ксана. Из детективного агентства. Я ищу... убийцу Николая Долгова.

— Это — не мы! Мы с мамой ничего не делали!

— Зачем... тогда бросились... с огнем, только перешагнув порог?!

— Тетя Рената сказала... она в общем, позвонила и пожаловалась маме, что ты интересовалась... некроманткой... Мама испугалась. Мы думали, ты пришла из-за...

— Уволь от подробностей. Не хочу знать, как вы познакомились... с Зо... или раскрутили... на деньги... Ренату...

— Мы — не воры! И не мошенники!

— Плевать! Может, с кем другим... и лет пять-семь назад... я бы и побеспокоилась, но с Ренатой... и сейчас... За эту глупую клушу я умирать... НЕ БУДУ!

Левой рукой я кое-как вытащила деньги в конверте и, положив на пол, толкнула в сторону прохода:

— Здесь деньги! Рената должна исчезнуть.

— Я не убью тетю Ренату, с..ка!

— Я не про это, — хохотнула с натугой. — Здесь хватит, чтобы тебе, твоей матери и Ренате... навсегда уехать из "столицы"... В Москву. В Европу. Хоть на другой континент. Туда, куда рука Феликса не дотянется... На первое время также хватит. Главное, не медлить. Ребята Феликса действительно... сегодня-завтра явятся сюда... из-за смерти мальчика. Они души вытрясут из вас... не то, что грязное белье...

Махавир понял, впечатлялся. Я почувствовала, как желание создать обращение к смерти и направить в меня отпустило его.

— Зачем тебе это, Ксана?

— Николай Долгов не заслужил... такой судьбы. Да и матери, наверное. Мальчику я уже ничем не помогу.

— А что с Алексеем Олеговичем?!

— Пусть Рената подпишет документы... о разводе. Только это... ему и нужно, чтобы с новой супругой... убраться из проклятого... города!

— Ладно... я... мы с мамой сделаем все... Коля... он был хорошим...

— Вы дружили?

— Нет. Но Коля... в общем, он... был... настоящим ангелом во плоти... ну, нравился мне... очень...

Я выползла из укрытия на карачках, оберегая руку. Когда смогла встать и выровняться, посмотрела сверху вниз на наше поле боя: Махавир все также сидел у самой двери, держал голову матери и бережно перебирал ее волосы. По щекам мальчика-подростка текли слезы — по одной, и кровь — по другой.

Рената лежала неподалеку без сознания, будто безмятежно спала и снова видела сон про то, как ее муж Алексей раскаялся, вернулся к ней и пообещал стать мягче и терпимей.

Захотелось хорошенько пнуть женщину.

Когда я поравнялась с Махавиром, мальчик-подросток поднял голову и с осознанием случившегося спросил надрывно и жалобно:

— А как же... мой глаз?

— Полагаю, — подняла в ответ правую ладонь и едва сдержалась при виде свисающих обгорелых ошметков кожи и... всего остального... — что так же, как и моя рука.

Боли не было. Совсем.

Правая рука повисла бесчувственной плетью вдоль тела. И смердила. Даже через кожаную перчатку, которую я натянула на остатки ладони, после того, как решилась спокойно и тщательно ее обследовать.

Обращение Индиры прожгло ткани насквозь, оставив после себя кривую рваную дыру, головешки вместо фаланг, ошметки мышц, сухожилий и обуглившиеся края. Кисть я потеряла.

С таким объемом повреждений Силе не справиться. Ни одно обращение и ни один, даже самый мощный, лекарственный отвар не поможет. Сила способна исцелить только живую плоть, не мертвую. Вот почему воскрешение мертвецов, в принципе, законами природы было не осуществимо. Пусть даже исходя из Учения о Силе, сама она их и создала.

В остальном я чувствовала себя обычно, даже с некоторым душевным подъемом: двигалась, дышала, перебрасывалась с таксистом мрачными шутками по дороге к дому бабушки Стаса Рыбчика и обдумывала, к кому бы после заявиться с такой деликатной проблемой, как ампутация.

Валентина Аркадиевна Рыбчик жила в другом конце "столицы", в таком же спальном квартале в отдалении от Главного проспекта, только в сторону заброшенного выезда.

Этой дорогой никто не пользовался. Еще с незапамятных времен заброшенный выезд был прозван таким и оставлен в запустении из-за дурной славы окрестного места. Как с озером "утопленников" на областном кладбище. Заброшенный выезд особняком сворачивал с Главного проспекта, стороной обходил жилые кварталы и прямой лентой углублялся в Поющий лес, где заканчивался пустырем, огибал окраины "столицы" большим радиусом и возвращался почти в ту же точку съезда с Главного проспекта.

Только в отличие от легенд о Червоточном квартале, правды в сказках и слухах о Поющем лесе и заброшенном выезде из "столицы" было не много. Ну, или почти...

Жители верили, что дорога путала водителей и, несмотря на то, что на карте лежала ровно, на месте будто скакала из одного участка к другому. Автомобилисты терялись, точно оказавшись в лабиринте, и лишь единицы чудом выбирались из него обратно. Остальные пропадали безвестно и навсегда. Именно спасшиеся счастливчики множили слухи и страшные сказки о непролазном лесе, в котором деревья шептались между собой и о голосе, который вывел их обратно к людям, словно за руку.

Старуха в роговых очках с пронзительным дотошным взглядом в темно-коричневой шали, темно-синей юбке и кофте, впустила меня внутрь не сразу. Приоткрыв дверь на цепочку, Валентина Аркадиевна Рыбчик прежде вызнала у меня личность, причастность к детективному агентству, и причину появления у нее на пороге, а после заставила предъявить паспорт и детективный пропуск.

— Валентина Аркадиевна, я хотела уточнить несколько вопросов о Стасе, которые могли упустить мои коллеги — Татьяна и Леонид, — будто под конвоем я вынуждена была пройти вперед старухи в гостиную, не имея возможности куда-либо свернуть или на что-либо обратить внимание. Во всей квартире ощутимо-едко пахло нафталином и валерьянкой.

— Не сомневайся, я помню ту странную пару — шебутливого молодчика и ревнивую пигалицу. Приходили недавно, да-да. Спрашивали все. Обследовали.

Под строгим взглядом Валентины Аркадиевны я заняла место на табурете напротив письменного стола советского образца; сама старуха уселась во главе и разве только светом настольной лампы мне в лицо не ткнула, продолжив допрос прежде, чем я сама успела обратиться к ней снова.

Валентину Аркадиевну интересовали подробности проводимого расследования: экспертизы, заключения, опросы свидетелей, версии следствия и мотивы страшного убийства внука. С въедливостью к каждому слову старуха вслушивалась в ответы, через раз переспрашивала, требуя дополнительные разъяснения. В естественную смерть внука Валентина Аркадиевна не верила, хотя проблемы со здоровьем у мальчика признавала и не скрывала. Однако и имя предполагаемого убийцы назвать не могла — Станислав был замкнутым и не конфликтным.

Из досье Гоши я узнала: Валентина Аркадиевна Рыбчик воспитывала внука с рождения. Мать мальчика, не обремененная теплыми чувствами и семейным долгом, сбежала с любовником заграницу при первой удобной возможности — когда супруг, отец Стаса и сын Валентины Аркадиевны, попал в аварию из-за вылетевшего на встречную полосу пьяного автомобилиста. Мальчику в тот период не исполнилось и года.

Мужчине провели две операции, но спасти не смогли. Отец Стаса Рыбчика умер в больнице, не очнувшись. Тяжесть полученных повреждений оказалось фатальной. Виновника аварии, кстати, после судили и отправили за решетку. Отбыв положенный срок, он поспешил сбежать из "столицы" вместе с семьей, опасаясь преследования со стороны потерпевших. Ниточка оборвалась.

Судьба матери мальчика также канула в лету. Двенадцать лет об этой женщине никто не слышал: нашла ли она лучшую жизнь, завела ли новую семью?! Кажется, что попросту сгинула. Иных подробностей Гоша выяснить не смог, закрыв в досье строку информации об этой женщине копиями билетов в Болгарию, которые она приобрела с любовником в день аварии.

Родственников у Рыбчиков в "столице" не осталось: кто уехал в другой город, кто умер. Потому органы опеки и попечительства оставили маленького Стаса на воспитание бабушке. Хотя ее преклонный возраст оставлял вопросы — по букве закона семидесятичетырехлетняя Валентина Аркадиевна не могла стать опекуном едва ли не новорожденного.

— Довольно! Сколько можно?! — когда допрос пошел на третий круг, я не выдержала, подскочила на месте, вспомнив и про холодный начальственный тон, и про властный голос. — Следствие еще идет. Я не знаю кто убийца. И что случилось. Нет ни одного подозреваемого, ни одной идеи!

— Это — маньяк! — уверенно заявила старуха. — Я слышала, что им не нужны мотивы для зверских преступлений, да-да.

— Допустим. Как в таком случае в фокус внимания маньяка попал Стас? Подозрительные знакомые? Сомнительные друзья? Может, необычные места, которые он посещал в последние дни?

— Все это уже спрашивали у меня — и та ревнивая пигалица, и тот шебутливый молодчик, и люди в погонах. Стасик был домашним мальчиком! Он ответственно относился к учебе, свободное время тратил на городскую библиотеку, астрономический кружок, класс аккордеона в музыкальной школе. У внука не оставалось времени на плохую компанию, непотребные увлечения и опасные места. Я воспитывала его, да-да!

— Валентина Аркадиевна, — я снова присела на табурет, поправила поврежденную руку, чтобы та грузом не тянула на правый бок, и продолжила спокойно и рассудительно. Вспышка негодования забрала приличное количество сил. К большому удивлению. — Ответьте, пожалуйста, на мои вопросы. Без предрассудков и фантазий. Мы ищем убийцу вашего внука.

— А что с тем, другим мальчиком? Может, он и втянул моего Стасика в плохую компанию? Он ведь был из неблагополучной семьи, да-да?! Его отец завел любовницу и ушел из дома.

— Кто вам это сказал?! Николай Долгов рос не менее благополучным, чем ваш внук! И он также в сомнительных кругах не бывал, сомнительными увлечениями не интересовался, — я глубоко и натужно вздохнула, — давайте просто поговорим, ладно?! Чтобы удостовериться, что мои коллеги ничего не упустили: ни одну пусть незначительную мелочь?!

К новому витку допроса я была не готова, решив в случае такового выложить конверт с деньгами, встать и уйти. Увещевать старуху, чтобы разговорить ее, не собиралась.

Не хочет — пусть просто катиться из "столицы"!

Однако к моему удивлению, смешенному с облегчением, Валентина Аркадиевна согласилась — подумала несколько минут, а потом, будто воздушный шарик, сдулась и, сгорбившись на своем месте, кивнула.

По данным, собранным Гошей, старуха родилась и выросла в "столице" в семье инженеров. Как и Рената, здесь же она получила высшее образование. Поступив на практику еще в годы учебы в местный НИИ(51*), после выпуска Валентина Аркадиевна осталась на должности младшего сотрудника, а годы спустя — добралась по карьерной лестнице до места руководителя какого-то отдела. Коллеги и начальство отзывались о ней, как о талантливом ответственном работнике с прозорливым умом и твердой рукой.

Трехкомнатную квартиру в "столице", в которой она проживала вместе с внуком, старуха получила в пользование, когда вышла замуж за коллегу — в качестве подарка на свадьбу и за трудовые подвиги, заодно. В годы перестройки семья приватизировала недвижимость.

Супруг Валентины Аркадиевны умер от сердечного приступа, едва его сыну исполнилось пять. Особыми заслугами мужчина не блистал, к карьерным высотам не стремился, а потому после своей кончины чуть ли уже не через неделю оказался забытым коллективом, родственникам и семьей, кажется. Даже внешность у деда Стаса Рыбчика — я помнила по фотографии, которую приложил к досье Гоша, была серая и непримечательная.

Жила семья небогато. Трудовые подвиги и прямолинейные взгляды на жизнь Валентины Аркадиевны не привели ее к финансовому благополучию, а перестройка и расходы на лечение сына свели к нулю накопления на "черный" день. Впрочем, бабушка с внуком не бедствовали. Однако позволить себе ремонт в квартире и частые поездки заграницу не могли.

— Для начала, как получилось, что органы опеки и попечительства оставили вам на воспитание Стаса?! — собрав в голове все нюансы и характеристики из досье Гоши, приступила я, — по закону ведь не должны были.

— Их начальница, да-да, училась вместе со мной в одной школе. Мы крепко дружили: сидели за одной партой, вместе бегали по пятницам на танцы в дом культуры. Когда Зинка, мать Стасика, сбежала, я попросила ее помочь, побоялась, что внук попадет в детский дом. Уже тогда подозревала, что сын после аварии... не оклемается, да-да.

— Знаете, где она сейчас? Мать Стаса?! В курсе ли случившейся трагедии? Может, собирается приехать... на похороны?

— Вряд ли. Зинка всегда была гулящей. Она и сына-то моего не любила, просто залетела, чтобы женить и получить прописку в "столице". Зинка сама — не местная. С какой-то деревеньки в глубинке, да-да.

— У нас здесь тоже — не Москва, — я добавила из-за внутреннего чувства противоречия и некой женской солидарности. Очередная, пусть незначительная, вспышка эмоций вылилась таким же очередным тяжелым натужным вздохом.

— Это-то, конечно, так. Но Зинка... она совсем из захолустья приехала. Все поначалу говорила, что хочет выучиться на кондитера и пойти в "Вечернюю звезду" работать. Да только, как в общежитие заселилась, так про уроки и планы свои напрочь забыла — зато ни одну дискотеку не пропустила. Зинка себе мужика начала искать побогаче, однако быстро смекнув, что с кем попало те в кровать не спешат, ухватилась за моего слабохарактерного. Сын, весь в отца, недолго сопротивлялся — клюнул на улыбку и короткую юбку. Сколько уж я его не убеждала в обратном, да-да.

— Мы не нашли записей о регистрации брака родителей Стаса. Почему?

— Так, Зинка и не смогла моего слабохарактерного сына на себе женить. Залетела-то она в момент, а вот до ЗАГСа дотащить его не успела. А потом — не захотела. Беременность протекала тяжело — все из-за разгульного образа жизни, да-да. Зинка почти восемь месяцев в больнице на сохранении провела. Но даже там эта гулящая сумела любовника отыскать — охмурила санитара. Вот ведь бешеная?! Когда Стасик родился, забот только прибавилось, и я предложила свадьбу еще на год перенести. Сын согласился, а Зинка взбеленилась — видимо, поняла, что счастливый билет из рук выскользнул, и начала открыто с любовником встречаться, сыну призналась. Он переживал, но сделать ничего не мог. Слабохарактерный, как отец, да-да.

— Что было дальше?

— Авария. Сын попал в больницу. Зинка сбежала со своим санитаром. Матерью она оказалась куда худшей, чем кондитершей. С тех пор ни я, ни Стасик о ней не слышали. Даже не знаю сейчас, куда и кому телеграмму о гибели внука слать, да-да.

— Может родителям Зины?

— Померли давно. Зинка рассказывала, что в год, когда ей шестнадцать исполнилась, мать зарезала отца в драке, а тот напоследок успел приложить жену топором. Они то ли алкоголиками были, то ли наркоманами. Подробностей я не знаю, не интересовалась. Но потому Зинка и сбежала в "столицу" за лучшей жизнью.

— Стас когда-нибудь спрашивал о матери?

— Нет, конечно. Внук был умным мальчиком — отличником. Он все прекрасно понимал. Ангел. Во плоти.

Еще один. Конечно.

— Когда похороны?

— Следователь, приходивший последним, сказал, как только они закончат с экспертизами, выдадут разрешение. И... Стасика. Дело останется за малым. Я уже решила похоронить внука с семьей на областном кладбище — рядом с отцом, дедом и своими родителями.

— Валентина Аркадиевна, — я замялась, не представляя, как задать следующий вопрос и как объяснить прозорливой старухе свой интерес. Идея подобной связующей нити между мальчиками казалась по большей степени надуманной, но остальные поверхностные теории наверняка уже проверили Татьяна, Леонид и полицейские. — Вам Родионова Зоя Николаевна знакома? Может быть, слышали ее имя где-то когда-то? Или вам советовали к ней обратиться за... консультацией?

— Кто такая?! — тут же навострила внимание старуха.

— Областной частный специалист.

— Чем занимается?

— Экспертизами по околооккультным и оккультным насильственным смертям. Мать Николая Долгова, другого мальчика, воспользовалась ее услугами для независимого заключения.

— И... как?

— Зоя Николаевна ничего не нашла. Ничего более из того, что уже обнаружили и засвидетельствовали официальные следственные криминалисты и эксперты.

Старуха задумалась. Я заметила, как в ее глазах промелькнула вспышка-идея вслед за Ренатой направиться к Зо, однако разум и рассудительность через минуту возобладали:

— Нет. Я не знаю эту Зою Николаевну. Никогда о ней не слышала.

Более всего комната Стаса Рыбчика напоминала библиотеку. Или ее филиал. Спальня была меньшей по размеру, чем комната Николая Долгова, в два раза. В центре стояла деревянная кровать с лакированным изголовьем; на стене выше висела обширная коллекция насекомых в рамках; у самого окна нашел место любительский телескоп, а напротив — письменный стол и небольшой шкаф для одежды; остальное пространство отвоевали книги. Много книг. Настоящие завалы. Просмотреть их даже возможным не представлялось — и за год такое количество не перебрать.

Я описала несколько кругов по периметру комнаты, не представляя, к чему приступить, а после устало присела на заправленную покрывалом с картой звездного неба кровать.

— Твоя рука... кажется, она не двигается?! — заметила Валентина Аркадиевна со своего места, теперь уже за письменным столом внука. Старуха не пожелала оставить спальню Стаса без присмотра, а потому, когда я изъявила желание ее осмотреть, снова проводила, будто под конвоем. — Висит, точно...

-... парализованная. Да, — холодно закончила я, выжимая из себя остатки сил и эмоций. Недавний душевный подъем неожиданно закончился. На смену пришла вялость и тяжелая отдышка. — Родовая травма.

— Только ты сама почему-то не слишком ловко с этим справляешься, будто до сих пор не сумела приспособиться.

— Ошибаетесь.

— Тебе сколько? Лет двадцать пять-тридцать?! А мне — восемьдесят шесть, да-да.

Я подтянула правую руку, расположив ее удобнее.

Стас Рыбчик любил читать — редкая подростковая черта. Кажется, мальчик прятался в книгах от комплексов, возможно, компенсировал недостаток общения. Из досье Гоши выходило, что дружбы мальчик ни с кем не водил, несмотря на школьные заслуги и богатую внеклассную деятельность — кружок астрономии, класс аккордеона. Фактически, согласно расписанию мальчика, выходных у Стаса Рыбчика не было.

Я тяжело вздохнула и попыталась сосредоточиться на книгах вокруг — разобраться, чем более всего интересовался убитый.

Мое личное отношение к литературе заканчивалось обязательной школьной и университетской программой, деловой периодикой и записями об отварах и обращениях ведающих. Иной страсти к книгам я не понимала и не разделяла.

Корешки книг из научной литературы стояли на одной полке с художественными фантастическими произведениями — "Эволюционный процесс" и "Влияние пестицидов на развитие флоры и фауны" подпирали "Марсианские хроники" и "Плененную вселенную". Все, так или иначе, оказалось связано с космосом, вселенной, планетами, Землей.

— Эта любовь к книгам, — последнюю я нашла даже под подушкой, когда неудачно облокотилась, чтобы рассмотреть несколько томов Жуля Верна на прикроватной тумбе, — откуда она у Стаса?

— Я с малолетства взращивала в нем жажду знаний, — с охотой пустилась в объяснения старуха. — Мой муж мало читал и немногим интересовался, сын пошел по той же дороге. Куда обоих это привело?! Стасик должен был вырасти успешным мальчиком: умным, амбициозным, без тлетворного влияния сверстников. В пять я заметила его интерес к насекомым и научила собирать их, купила первые рамки для коллекции. В восемь внук увлекся растениеводством, и я помогла посадить несколько горшков с гиацинтами. С тех пор он каждый год покупал новые луковицы и занимался выгонкой. Можешь полюбоваться — на подоконнике целая разноцветная коллекция собралась.

Валентина Аркадиевна встала со своего места, пересекла комнату и, сдвинув на себя штору, горделиво показала батарею глиняных горшков с цветущими радугой гиацинтами.

— В десять Стасик потянулся к астрономии, — продолжила старуха, и я отвела его в кружок при городском планетарии. Ну а музыка... важно было, чтобы ребенок развивался всесторонне. Конечно, аккордеоном Стасик интересовался менее всего, но никогда не перечил.

Я подумала, что на фоне Валентины Аркадиевны Рената Долгова представлялась меньшим злом, когда спросила:

— Стас уже определился с будущей профессией?! Кем он хотел стать? Библиотекарем?

— С ума сошла?! Внук мечтал пойти в науку. Стасик преуспевал в биологии и экологии, выиграл несколько школьных и две городские олимпиады. Я уже подобрала ему приличный ВУЗ в "столице". Внук должен был только победить во всероссийской олимпиаде, чтобы получить бюджетное место вне конкурса, да-да. А после Стасик бы прекрасно устроился в НИИ...

— Да, наверное.

Сухие строки досье смолчали о многом, хотя Гоша расстарался — собрал выписки с балансом банковских счетов, расходы по картам, графики социальных выплат — доходов семьи, приложил медицинские данные, всяческие характеристики. О Рыбчиках сложилось сочувственно-участливое приятное впечатление. Которое, однако, лопнуло, как мыльный пузырь, стоило поговорить с Валентиной Аркадиевной с глазу на глаз. С Ренатой Долговой случилось по-другому — встреча с женщиной лишь уточнила некоторые нюансы из бумаг и дополнила часть выводов.

Однако до категоричности жесткие суждения и властный характер старухи нашли во мне больший отклик, чем стенания о несправедливости. И хотя Валентина Аркадиевна не оказалась твердолобой упрямицей — в некоторых вопросам старуха все-таки шла на уступки, жаль, что ее стремление оградить внука от проблем внешнего мира, распланировать счастливое будущее заранее привело мальчика к большей беде. И, кажется, лишило детства, друзей, отдыха, здоровья — нормальной подростковой жизни.

— Могу я взглянуть на сотовый телефон Стаса, его ноутбук, какие-нибудь личные записи?

— Полицейские просили по возможности не трогать вещи внука, — заколебалась Валентина Аркадиевна, — все оставить, как сохранилось. Я тебя даже пускать не должна была, но... они ведь думают, что Стасик сам... сам такое с собой... сделал. Тот следователь из компании пигалицы и молодчика — они пришли ко мне последними, вместе, сказал, что дело, скорее всего, закроют.

— К сожалению. Улик у официального следствия нет. Объяснить случившееся с вашим внуком никто не может. Думаю, Стаса признают самоубийцей.

— Он не мог пойти на подобный шаг, да-да! Я воспитывала Стасика!

— Наше детективное агентство продолжит расследование.

— Та пигалица так и сказала, да-да. Она объяснила, что вас наняла семья другого мальчика, Николая Долгова. На него напали в марте. Однако полиция решила, что это — самоубийство. Дело официально закрыли.

— Верно. Две смерти мальчиков кажутся похожими. Потому наша команда заинтересована в том, чтобы разобраться в обеих. Возможно убийца — один человек.

— Маньяк, да-да?!

— Валентина Аркадиевна, вещи Стаса, — напомнила я. — Личные записи? Ноутбук?! Телефон.

Все требуемое старуха передала в течение десяти минут: из полки под столешницей письменного стола вытащила ноутбук, в верхнем ящике прикроватной тумбы нашла сотовый, а личные записи в толстой переплетенной тетрадке взяла с подоконника.

Страница Стаса Рыбчика в социальной сети была заполнена едва ли на треть. Под именем с фамилией значился день рождения — двадцать четвертое апреля, и статус "Habent sua fata libelli". Я проверила в переводчике — с латинского — "Книги имеют свою судьбу". Никаких фото и видео.

Друзей было пять. Все — из одноклассников. Подписок на сообщества и страницы — на десяток больше. Даже в социальной сети Стас Рыбчик в первую очередь интересовался книгами, астрономией, выгонкой луковичных сортов лилейных, а в последнюю — новостями школы и класса.

Суть активных переписок в разделе личных сообщений сводилась к вопросам о домашнем задании, содержании того или иного урока, просьбах списать на предстоящих контрольных или экзаменах. Одноклассники не приглашали Стаса Рыбчика гулять, тусоваться вместе; сам мальчик ровесникам не навязывался.

Я не нашла никакой связи между Стасом Рыбчиком и Николаем Долговым — ни через "друзей", ни через друзей "друзей".

История поисковых запросов выглядела более удрученной — будто за компьютером работал уставший от жизни зацикленный на науке старик — сплошные учебные статьи, книги, рефераты и скучные документальные фильмы. Ни одной подростковой привязанности — может из комиксов, компьютерных игр, порно, в конце концов. Чем дольше я смотрела, тем больше уверялась в асоциальном образе жизни Стаса Рыбчика. Или в высоком уровне развития навыка конспирации...

Сотовый оказался полезнее: в личных сообщениях смартфона я нашла несколько переписок с теми, кого с натугой, но можно было причислить к настоящим друзьям мальчика. Стас Рыбчик был близок с двумя — сотрудником-практикантом из городской библиотеки, вчерашним школьным выпускником, завалившим экзамены в университет из-за невнимательности, и товарищем по музыкальной школе, на три года младше. С последним мальчики обсуждали необходимость собрать все аккордеоны планеты и сжечь на глазах у всех бабушек планеты, а с первым — книги. Собеседники делились впечатлениями о прочитанных экземплярах, рекомендовали друг другу новые произведения, обсуждали судьбы героев и повороты сюжетов. Иногда сотрудник-практикант Степа рассказывал трудовые байки и жаловался на непонимание начальства. Стас Рыбчик ему искренне сочувствовал в такие моменты. В своем духе, конечно.

Например, в январе Степа писал:

"Представляешь, заявился сегодня один с каким-то поручением. От какого-то старика с иностранным именем. Сам — сгорбленный и нахохленный, в обносках, а гонору — точно Пуп Земли на посылках у Короля Мира! Ну, помнишь, как в той книге... Так я ему сразу заявил — мы здесь в городской библиотеки книгами заведуем, а не поручения непонятно чьи исполняем. Начальник это услышал, как налетел на меня со словами: "Кому ты такое говоришь, дубина?! Не зря тебе из школы выгнали!" А меня же не из школы выгнали, а в универ не взяли. И то, потому что правильные ответы не в тот столбик написал..."

"Молодец, что смолчал"

Или позже, например, также в январе, Степа жаловался:

"Сказал сегодня одной, наконец: "Хватит в городскую библиотеку приходит со своими книгами! У нас — не ресторан самообслуживания!" А она в ответ, как рявкнет, точно сумасшедшая: "Пошел вон, а то убью. Заживо сгниешь на месте!", я аж подскочил. Она к нам вот уже который месяц приходит и сутками в углу сидит, все пытается свою книжку прочесть. А в той книжке, представляешь? Одни каракули, я заглянул. Хотя обложка классная, словно кожаная, псевдосредневековая. Только цвет какой-то грязный. Так вот, эта сумасшедшая после моего замечания кляузу начальству настрочила. Выговор"

"Не стоило нарываться. Подумаешь?! Сидела и сидела, читала и читала"

Еще через неделю, Степа поделился:

"Пуп Земли и Сумасшедшая подружились, представляешь?! Вчера вечером они встретились, а сегодня уже вместе в углу сидят и воркуют над своей книжкой. Или с ума сходят. Как в том романе, который ты мне посоветовал..."

"Только больше не делай им замечаний. Степа, твоя зарплата за этот месяц висит на волоске. Еще несколько выговоров со стороны начальства она не переживет"

Я отложила телефон и спросила у Валентины Аркадиевны:

— Вы знали Степу?

— Какого?!

— Из городской библиотеки? Кажется, они были дружны со Стасом.

— Ты ошибаешься. У внука не было друзей, — уверенно опровергла мои слова старуха. — К нам в дом никто не приходил, Стасику никто не звонил. Внук нигде, кроме школы, музыкального класса, городской библиотеки и астрономического кружка самостоятельно не бывал. Иногда только сопровождал меня в походе в магазин, помогал донести сумки. У Стасика друзей не было, да-да.

Самыми полезными оказались личные записи мальчика. Я положила на колени переплетенную тетрадку и перелистнула страницы, с трудом вчитываясь в строки. Стас Рыбчик вел личный дневник.

— Ты вроде... побледнела... — озаботилась неожиданно Валентина Аркадиевна. — Давление упало?! Как себя чувствуешь?

— Нормально.

— Твои коллеги — шебутливый молодчик и ревнивая пигалица — все тут уже проверили-перепроверили. Можешь не усердствовать.

— Конечно. Татьяна и Леонид знают свою работу.

— Пигалица мне понравилась, да-да. Умная, деловитая, внимательная, пустых вопросов не задавала. А вот молодчик — редкостный остолоп. Пока пигалица кружила над гиацинтами Стасика — очень они ее внимание привлекли, спрашивала об уходе, времени посадки, сорте, молодчик разбил вазу, чашку, разлил чай по полу, сахар рассыпал, а под конец — потерял рамку с коллекционным жуком-крестоносцем. Зачем только со стены снял?!

— Извините.

— Хотя их отношения меня позабавили: то, как пигалица на него смотрела, и как наивно молодчик этого не замечал. А еще, конечно, боязнь взрослого мужика зеркал. Молодчик каждый раз чурался и отворачивался, будто в отражении мог монстра разглядеть! Чудик, да-да!

Великим Конспиратором Стас Рыбчик не был. У мальчика едва ли хватило выдумки на что-нибудь экстраординарное — внук Валентины Аркадиевны оказался робким тюфяком, приземленным до кончиков волос и ногтей. Я почти готова была поверить в семейное проклятие мужчин-Рыбчиков.

Стас делился с листами переплетенной тетрадки, нашедшейся в пожитках матери, нехитрыми чувствами — искренними переживаниями об учебе, предопределенными планами на будущее, Степиной назойливостью, которую не понимал, и эмоциональностью приятеля, которой он смущался. Мальчик сетовал, что зря поддался уговорам и завел с ним дружбу. "Глупая вышла затея — научиться общению с другими людьми!" — писало он. И в то же время Стас признавал в Степе интересного собеседника, когда дело касалось книг. Дружба с другим товарищем, из музыкальной школы, казалась ему менее обременительной и нравилась больше. Желание сжечь все аккордеоны мира Стас, конечно, так рьяно не разделял, но музыку и вправду не любил и не понимал.

Мальчик относился к тому кругу интровертов, для которых компания кого-то другого, кроме самого себя, создавала стеснительную тягостную ситуацию. Он не общался с одноклассниками-сверстниками не потому, что не хотел навязываться, а из-за того, что, в самом деле, не хотел.

Я заподозрила, что определенное психическое расстройство у Стаса Рыбчика все-таки наблюдалось, пусть по материалам Гоши проблемы со здоровьем мальчика ограничивались зрением и позвоночником.

Стас Рыбчик был сосредоточен в большей степени на знаниях — научных или фантастических. При этом в книжных мирах не жил, иллюзий не питал, за написанными строками не прятался. Мальчик твердо стоял на земле, если не был в нее закопан по горло — настолько рационально и объективно ко всему относился. В магию, Силу, ведающих, экстрасенсорику он не верил от слова совсем. Мифами и культами не интересовался даже с научной точки зрения, в виду их абсолютной бессмысленности.

Стас Рыбчик намеревался когда-нибудь найти маму, но пока всерьез, не планировал никаких шагов. По крайней мере, до совершеннолетия. Опасался расстроить бабушку, наслушавшись семейных преданий.

Я удивились его записям о гиацинтах. Оказалось, Стас Рыбчик увлекся растениеводством, в частности луковичными, когда нашел в тетрадке фото матери с букетом гиацинтов в руках. Регулярно высаживая их в горшки на подоконнике, мальчик писал о чувстве близости к родительнице.

Полагаю, я повернула голову и оценила место кровати в комнате по отношению к окну, каждое утро Стас Рыбчик просыпался, смотрел на гиацинты и думал о... маме.

— Валентина Аркадиевна, как Стас провел день... трагедии? Сможете в подробностях рассказать?!

— Я — старая, не глупая! Провалами в памяти не страдаю, — оскорбилась она. — Уж историю, изложенную всем полицейским и детективам с десяток раз, повторить смогу! Думаешь, ты — единственная, кто додумался спросить об этом?!

— Пожалуйста...

— Десятое апреля, понедельник, — превозмогая явное нежелание, начала старуха, будто зачитала строки на бумаге. — Стасик встал рано по привычке, хотя с пятого класса учился во вторую смену. Уроки у него значились с часа дня. Я спекла оладьи, заварила чай с вареньем. На завтрак внук съел несколько бутербродов с маслом и пяток оладий. Я запомнила это, потому что в тот день у нас закончилось сливочное масло, и я спланировала, проводив внука в школу, сходить в магазин. Стасик убежал к себе готовить уроки на следующие дни. Внук всегда делал домашние задания заранее, правильно распределял время — потому все всегда успевал. Я включила любимый сериал про писательницу, которая расследует убийства, и принялась за глажку белья. В воскресенье мы всегда стирали, а в понедельник — я всегда гладила, да-да.

— Вы заглядывали к Стасу в комнату?

— Нет. Зачем?! Внук не любил отвлекаться. Любой перерыв в деле, кроме официального обеденного — нарушение трудовой дисциплины. Это я еще, когда работала в НИИ, усвоила. И Стасика научила.

— Что было дальше?

— Я закончила гладить без пятнадцати двенадцать. Стасик к этому времени принялся собирать вещи в школу. Я разогрела обед — борщ и тефтели, и мы на кухне поели. Напоследок Стасик еще выпил чашку чая с молоком. Если это важно, с двумя ложками сахара. Из дома мы вышли вместе. Я всегда провожала внука до школы. Квартал у нас славный и в целом спокойный, но эти слухи о заброшенном выезде и Поющем лесе... Знаешь, они толкают молодежь на рискованные безумства. Особенно пришлых авантюристов, которых это место магнитом притягивает.

— У вас не было возможности выбрать квартиру в другом квартале "столицы"? — полюбопытствовала я.

— Конечно, была. Но в сплетни и сказки я с детства не верила, даже в Деда Мороза. А вид из окна здесь — чудесный. Да и машин окрест — мало. Искатели же приключений в квартале появились недавно — в последние десятки лет, когда власть сменилась...

— Какие уроки у Стаса были в тот день, знаете?

— Конечно. Русский язык, биология, литература и физика. А после Стасик должен был отправиться на занятие в музыкальную школу, да-да.

— Отправился?

— Стасик ни одного занятия не пропустил.

— Даже из-за болезни? Вы упомянули ранее о проблемах со здоровьем.

— Стасик ничем не болел. Я имела в виду легкое искривление позвоночника и близорукость, из-за которой ему уже в пять лет выписали очки. Ваши коллеги об этом знали, а вы...

— Мне захотелось уточнить этот момент. Продолжайте, пожалуйста. Стас отправился... в школу. Как прошел его учебный день, знаете?

— Да, — слегка растерявшись от резкой смены темы, старуха с кратковременной задержкой, но, тем не менее, вернулась к основному пересказу и продолжила в прежнем темпе, — за ужином мы всегда обсуждали, как у кого прошел день. На русском класс Стасика писал диктант, на биологии — повторял тему фотосинтеза, на литературе — отвечал наизусть отрывки из "Евгения Онегина", а на физике — разбирал тепловое движение частиц. В пять я встретила Стасика из школы. Мы зашли домой, перекусили, и я проводила внука в музыкальный класс. Если это важно, то на перекус Стасик выпил чашку сладкого чая с молоком, съел бутерброд с маслом и кекс с кремом.

— Во сколько закончился урок в музыкальной школе?

— Полдевятого. Я встретила внука в холле на первом этаже, и к девяти мы вернулись домой. Стасик поужинал со мной, пересказал события дня — все прошло нормально. Оценку за диктант по русскому учитель обещал сообщить в среду, через урок, но внук не сомневался, что получит пятерку. По биологии Стасик заработал отлично за блестящий ответ у доски. На литературе в виду алфавитной очередности его выступление с "Письмом Татьяны к Онегину" перенесли на следующий урок, во вторник. А по физике был новый материал.

— Что вы ели на ужин?

— Я приготовила гречневую кашу с сосисками, а после Стасик выпил кружку сладкого чая с молоком и кексом. В магазине днем, когда ходила за маслом, я решила побаловать внука — купила кексы со сливочным кремом. Стасик... был сластеной, да-да.

— Во сколько мальчик ушел в комнату?

— Часов в десять, пол одиннадцатого. Я включила новости по телевизору, принялась мыть посуду. Стасик несколько минут еще побыл со мной, а потом, пожелав спокойной ночи, отправился к себе.

— Он обычно рано ложился спать?!

— Нет, час в двенадцать. Вечером Стасик иногда делал уроки или что-то читал. А я — сразу после ужина. Помой посуду и пойду к себе, да-да.

— Что в тот вечер мальчик делал в комнате, вы, не знаете, да?! Валентина Аркадиевна, больше вы к нему не заходили?

— Нет, но, когда шла из кухни по коридору, увидела через зазор приоткрытой двери в комнату внука, как Стасик работал за компьютером. Что-то печатал.

— В ту ночь вы спали крепко?!

— Да. Я каждый вечер пью снотворное. Доктор рекомендовал. Поэтому... я объяснила полиции сразу, с утра, как только следователь явился на порог... я не слышала, как внук собрался и ушел, да-да...

— У вас есть идеи, почему он... отправился в тот тупик рядом с городской свалкой... и как туда добрался?

— Нет, конечно. Стасик был чистоплотным мальчиком, да-да. Какая свалка?! Это — другой конец города! На метро — остановок пятнадцать, наверное. Или на автобусе — минут сорок, не меньше. Так далеко без меня внук никогда не ездил!

Я почувствовала, как меня повело от слабости, когда поднялась с кровати, решив распрощаться со старухой. В глазах на мгновение потемнело.

Валентина Аркадиевна с резвостью, которую в ее возрасте и ожидать-то уже было неприлично, подлетела и поддержала за плечо.

— У тебя... кажется... жар, — испуг в голосе старухе обрел уверенность. — Тебе надо к врачу, да-да! Срочно, слышишь?! Я вызову скорую!

— Только без больниц! — качество картинки перед глазами выровнялось через минуту. — Я не умру, не сомневайтесь! Я знаю, когда умру! Не сейчас, точно.

— ЧТО?!

— Вот... — я потянулась левой рукой к внутреннему карману с конвертом. Горизонт снова упал, меня повело, в глазах опять потемнело. Рука промахнулась, соскользнула в сторону, ухватив ладонь старухи.

Вспышка мыслеобраза затмила собой другие ощущения.

Отговорившись минутной слабостью, я взяла себя в руки, не уверенная впрочем, что в следующую минуту не упаду в обморок, попросила Валентину Аркадиевну вызвать такси, продиктовала адрес детективного агентства и поспешила прочь.

Напоследок, на пороге, не удержалась и выдохнула скороговоркой:

— Мне искренне жаль, что ваше желание сберечь внука от напастей закончилось внезапной непредвиденной трагедией. Стоило ли оно того?! Только если его образ жизни действительно был его выбором! В остальном же...

Соседка по лестничной площадке из квартиры напротив высунулась, когда Валентина Аркадиевна с хлопком закрыла дверь.

Глухим звуком запора отозвался замок.

Прислонившись спиной к стене рядом, присев под кнопкой дверного звонка, я поймала пристальный взгляд глаз-бусинок на морщинистом лице — соседка старухи была такой же преклонной старухой. Типичной старой перечницей — сплетницей с десятком кошек.

— Ты ведь тоже из детективов, да? Они к Вальке зачастили в последнее время.

Я промолчала.

— Все рыскают тут, убивца ищут. И Вальку обвиняют во всем!

Тяжело вздохнула — и только.

— Горазды! Много ли ума на это нужно?! Думают, Валька тираном была, раз истово любила внука и заботилась о нем. А только Валька и сама, прежде всех, понимала, каким необщительным мальчик рос, что не мог ни с кем из сверстников подружиться. И меры принимала! Как могла!

Обидевшись, что и в этот раз не получила ответ, старая перечница скрылась у себя в квартире, хлопнула входной дверью. Второй глухой звук запора замка напоминанием о разворачивающейся действительности заставил подняться.

Скоро здесь будет не протолкнуться — в доме появиться новая сплетня. Нужно поспешить.

В такси было холодно. Будто снаружи весна вступила в свои права, загнав зиму в ловушку — в салон автомобиля широкоплечего мужчины.

Тело охватила мелкая дрожь. На руках проступила гусиная кожа. Клацанье зубов по своей громкости могло посоперничать с мелодией из радио.

Я удобнее устроила правую руку, с трудом обхватила себя левой и попросила водителя за дополнительную плату включить обогреватель, чем заслужила полный скептицизма и подозрений взгляд, неуверенный кивок и какое-то едва слышное ругательство на счет умственных способностей.

Дрожь усилилась.

Я постаралась выровнять дыхание на счет и по возможности расслабиться.

Раз — глубокий вдох. Два — полный выдох.

Картинка перед глазами начала периодически меркнуть — терять цвета и четкость. Мысли путались. Рассудок пытался зацепить за какую-нибудь связную, но каждый раз терпел поражение. Единственной нитью с реальностью оставался монотонный счет, который через некоторое количество минут превратился в едва слышный бубнеж.

Пока я считала, оставалась в сознании.

В конце концов, в голове с усилием, но сформировалось соображение о пустой необходимости и глупой разумности направиться сейчас в офис детективного агентства. Автомобиль в эту минуту, как раз, остановился напротив знакомой парадной лестницы со скульптурами львов по бокам.

Мне требовался Сэм! Я должна была назвать адрес "Астрэйи"! Старый добрый лучший друг справился бы с необходимой помощью! У Сэма был запас отваров, возможно, каких-то ловушек, необходимые знания, наверняка, и официантка-ведающая, на худой конец!

Заикнувшись о смене маршрута, я достала из кошелька деньги, как почувствовала порыв ветра в салоне. За минуту водитель успел покинуть свое место, оббежать автомобиль кругом и открыть заднюю дверцу. Широкоплечий мужчина выволок меня наружу одним рывок за шкирку.

— Пошла вон! — выхватив из рук самую крупную купюру и всучив взамен сумку, водитель с брезгливым: — Никуда больше тебя не повезу — еще сдохнешь по дороге! Белая вся, как... смерть! — заспешил обратно за руль.

Такси с визгом шин сорвалось с места.

Я плохо запомнила, как добралась на второй этаж, открыла дверь в офис, прошла в приемную, еще хуже — для чего.

Снова повело — нестерпимо сильно. Горизонт почти перевернулся на девяносто градусов, заставив ухватиться за первую, попавшуюся под руку, опору. Я медленно опустилась на корточки, положила сумку рядом на пол и закрыла глаза. Свет в приемной неожиданно стал чересчур ярким.

Меня заколотило от озноба, потому голоса поначалу показались бредом:

— ...пропали, представляете?! Кто-то украл материалы дела Долгова и Рыбчика! — солировал мужской, — Кузнецов, в свою очередь, клянется и божиться, что никто в мое отсутствие в сейф не лазил... и сам он тоже ничего не брал... А тут еще эти уроды, якобы из Москвы! Весь СК на уши поставили. Моего начальника довели до инфаркта. Мужика в обед увезли в первую городскую!

— Перестарались, черти ряженые!

— Думаешь, они пришли по приказу Феликса? — сомневался женский, — зачем? Я, конечно, и сама старика не жалую — много крови в своем время попил, но в разумности Феликсу не откажешь. Мальчики не имели отношений с ведающими или Силой — мы с Леней все тщательно проверили, опросив свидетелей. Да и тела их нашли даже не рядом с Червоточным кварталом! Для чего Феликсу тратить столько ресурсов и задействовать столько связей?! Вы же не думаете, что эти бугаи, если и в самом деле работали на старика, купили форму и удостоверения в переходе, чтобы потом заявиться с требованиями в следственный комитет?

— Ксивы у двух были настоящими, — буркнул мужской голос. — Сидоренко после... инцидента отправили проверять посетителей... К нам и вправду заявились сотрудники следственного комитета Российской Федерации, по документам. Никто их, правда, в "столицу" не направлял. Москве никакого дела нет до Николая Долгова и Стаса Рыбчика из глубинки страны! А эти ребята, которые официальные сотрудники СК России — они уже по полторы недели как в отпуске!

— А ведающий? — поинтересовался новый женский голос. — Который воздействовал на тебя обращением?!

— Кстати, вот... — снова вспылил мужской, — еще это обращение! КАКОГО... ЧТО это вообще было?!

— Судя по твоему описанию — одно из обращений об управлении сознания. Нужны точные слова, чтобы определить и назвать какое, но... Юра, я думаю, тебе повезло! Ты, по настоящему, выиграл в лотерею! Потому как, если бы не принял с утра отвар из марьянника и стиракса бензойного, против воздействия обращений, твои мозги вполне могли бы превратиться в кашу после того, как действие обращение закончилось бы. Этот ведающий явно обладал приличным потенциалом и не церемонился.

— Это возвращает меня к другому вопросу! Зо, откуда ты узнала?

— Мы вместе утром получили ту коробку и ту записку.

— Которую прислал друг, конечно... И ты обещала объяснить, когда будет время... Сейчас у нас — полным полно времени! Когда меня отстранили от служебных обязанностей с выговором до окончания разбирательства по этому чп...

— Не горячись, Юра, — осадил другой мужчина. — Лучше скажи, твой Сидоренко обнаружил среди посетителей кого-то подозрительного? Не ночью же влезли в ваш СК, вскрыли кабинет, сейф и украли дело, которое большинство следователей даже делом-то не считают.

— Андрей, я... все было, как обычно...

— Говоришь, как все родственники, друзья и приятели мальчиков, — с насмешкой вставил третий мужчина. — У них тоже все было, как обычно, рутинно, а потом — Долгова и Рыбчика нашли голыми мертвыми в пентаграмме, вычерченной кровью.

— Леня! Не до твоих каламбуров сейчас, — осуждающе прокомментировал голос, на французский манер, сглатывая "р".

— Что с посетителями?

— Никого подозрительного, клянусь. До прихода и шумихи с ряжеными в виду майских праздников людей было немного. Несколько свидетелей по текущим делам и два адвоката. Один — проел плешь, когда жаловался на следователя за превышение полномочий — знакомый персонаж, в общем. Он частенько нам кляузы катает. Другой адвокат довел до истерики Кузнецова, перепутав двери. В этом тоже удивительного нет — Кузнецов тот еще работник. Особенно после праздников, во время которых он вынужден был дежурить.

— К Кузнецову? С которым ты теперь делишь кабинет?!

— Зо, он не брал дело! У Кузнецова много недостатков, но на такое он не пошел бы. И никому не позволил бы. Если Кузнецов сказал, что в мое отсутствие в сейф никто...

— Имя и фамилия адвоката. Вы его проверили?

— Да, Андрей. Это реальная существующая женщина, с адвокатской лицензией и незапятнанной репутацией. Молодая, правда, но думаю, потому и ошиблась и дверью, и следователем.

— Имя, фамилия?

— Иванова Ксения. Ивановна. Тридцать лет... или около того...

— КТО-О-О?!

Мне показалось, на какое-то время я потеряла сознание, потому как голоса вдруг прекратились, а потом всплыли в кромешной темноте стремительно-внезапно:

— ...никаких общих черт. Ничего, что могло бы их объединять. Мальчики были разными. И оба в Силу не верили, с ведающими не общались, — докладывал женский голос, — у нас нет идей, почем убийца выбрал их. Или, как они вообще оказались на месте преступления.

— Пришли.

— Сами? — усомнился третий мужской голос. — Если с Долговым еще понятно — из окон квартиры мальчика место его убийство видно, как на ладони...

— Какой кошмар! — прервал своим всхлипыванием голос с французской манерой сглатывать "р".

— ...то с Рыбчиком — сложнее. Их с бабкой квартира находится на другом конце "столицы", рядом с заброшенном выездом. Я бы понял, если бы мальчик в Поющем лесу пропал, а городская свалка... слушайте, может, они и в самом деле не были связаны друг с другом? Даже убийцами. В смысле, каждого мальчика убил каждый другой?

— Что если на них воздействовали обращением об управлении сознания?! Чтобы они пришли сами, разделись, легли, позволили взять кровь, нанести на кожу сигиллы. Помните, мальчики не сопротивлялись, не кричали от боли. А последствия обращения?! Ну, мозг вскипит, ну, тело начнет загибаться... Убийца знал, они все равно — не жильцы. Трупам же, как патологоанатом заявляю, смерть более не страшна.

— В словах Зо есть резон, — поддержал женский голос. — Только, думаю, воздействовали на мальчиков не обращением. Отваром. Растения ощутили бы отклик Силы на обращения — гиацинты на подоконнике Рыбчика и водоросли в аквариуме Долгова. Но они не дали таких показаний. А вот отвар... мальчики могли принять... да тот же дурман с полынью. Действует он долго, сознание сносит подчистую. У принявших даже безусловных рефлексов не остается, если две порции за раз влить — жертвы спокойно отправятся на смерть с безмятежным выражением лица и радостной улыбкой.

— Таня, когда по рецептуре Долгов и Рыбчик должны были принять отвар? В какой промежуток времени?

— С семи-восьми вечера до часа ночи. Если мы полагаем, что мальчиков убили с полуночи до часа. Срок действия отвара — шесть часов. Самое раннее время, конечно — шесть вечера. Но я думаю, убийца не стал бы рассчитывать все тютелька в тютельку, без запаса. Для того, кто использует в обращении человеческую жертву — это глупость. А убийца, кажется, умен.

— Значит, готовый отвар у мальчиков уже был. В шесть Николай Долгов уже вернулся с секции плаванья с друзьями домой. В семь они с матерью сели ужинать. Рыбчик в шесть пришел в музыкальную школу, а полдевятого под конвоем бабки отправился домой. К Долгову никто не подходил во время дороги домой, ничего не передавал — друзья подтвердили. В классе аккордеона учитель также ничего подозрительного не заметил. Они же не сами эти отвары сварили, так?

— Нет, Юра. Мальчики бы не смогли, во-первых, потому что — не ведающие. А во-вторых, по процессу приготовления отвар из дурмана и полыни — сложный. И вонючий. Очень вонючий. Ингредиентов там немного, но в течение четырех часов, процесса приготовления, от кастрюльки не отойти. В общем, сделать его впопыхах и втайне — нельзя.

— Соседи бы учуяли, как минимум.

— Значит, теперь мы ищем убийцу по запаху?! — хохотнул третий мужчина.

— Леня! — осадил его тут же строй голосов.

— Знаете, — задумчиво прокомментировал через какое-то время женский голос, ведущий в этой беседе, — воздействие отвара объясняет, как мальчики вышли из дома без сотовых, в одежде не по сезону. Помните, ни у Долгова, ни у Рыбчика не было курток.

— Как их в таком случае опознали?

— Рыбчика — по читательскому билету в городскую библиотеку. Долгова узнал сосед, бегающий каждое утро в Центральном парке.

— Редкая удача...

Голоса говорили о чем-то еще — долго и обстоятельно, но я этого не расслышала. Неожиданно в правую руку вернулась боль. Голова закружилась, тело наполнилось знакомым ощущением, и... я не поняла, что произошло раньше — я потеряла сознание сначала и упала, или упала, а потом — потеряла сознание. В любом случае, позвать на помощь уже не успела.

Утро нового дня в падении было облачным и ранним, прохладным.

Я приземлилась шаг в шаг за мужской спиной в промокшем бежевом знакомом плаще на футбольном поле — главной площадке нового стадиона "столицы".

Циферблат командирских часов на руке показал "6:05".

Трава под ногами также была мокрой — не успела просохнуть после недавнего дождя. В воздухе витал запах озона, человеческого отвращения и растерянности.

В центре разметки, в белом кругу, суетились люди, обступив место происшествия плотным кольцом. В дальнем конце поля, у выхода, замерли шеренгой обслуживающие стадион сотрудники со спецоборудованием. Вдоль пустых трибун метался мужчина средних лет в спортивной форме — кажется, местный тренер. Он зычным басом кричал в сотовый телефон что-то о критической ситуации с домашним футбольным матчем, к которому команда из-за трупа на площадке не успеет подготовиться.

Интуиция смолчала.

В отличие от нее разум оказался беспощаден и неумолим в своих выводах.

Заметив Юру Грачева, из плотного кольца вышел полицейский с перекошенным выражением лица и накрененной набок форменной фуражкой. В две минут молодой человек оказался рядом:

— Юрий Валентинович, доброе утро...

— Кажется, не очень, — кивнув в сторону коллег, отрезал законник. — Зачем вызвали? Разбирательство по тому ЧП с пропажей дела не окончено. От службы я до сих пор отстранен.

— Так там... это... как раз... по тому делу... — заметался молодой подчиненный, — еще одна жертва. Обухов говорит улик меньше, чем было на предыдущих местах — ночной ливень все смыл. Жертву не опознали.

Юра Грачев выругался, достал из кармана телефон и вызвал абонента "Андрей".

Ответ законник получил после первого гудка. Оказавшись достаточно близко, я смогла расслышать разговор отчетливо и по другую сторону линии.

— Юра, у нас без изменений. Занимайся пока своим вызовом, а мы продолжим...

— Андрей, нет! — перебил абонента законник. — Заканчивайте поиски! На поле нового стадиона нашли жертву. Нашу жертву! Как и предположили ранее — одиннадцатого мая.

_____

(45*) Прана — представление о жизненной энергии, жизнь в эзотерике.

(46*) Нади — система каналов, шротов, по которым в соответствии с представлениями тантры движется жизненная энергия, прана.

(47*) Сахасрара — коронная чакра, расположена в области темени головы, согласно большинству тантрических традиций главенствует над остальными чакрами, управляет духовным потенциалом человека, доверием Богу и миру, человеческой волей, пониманием вселенских законов, связью с космосом и прозрением.

(48*) В данном контексте Ксана имеет в виду сигиллу искры стихии, см. глоссарий.

(49*) В данном контексте Ксана имеет в виду обращение к живому пламени, см. глоссарий.

(50*) В данном контексте Ксана имеет в виду обращение к безопасному пространству, см. глоссарий.

(51*) В данном контексте Ксана имеет в виду научно-исследовательский институт — государственное учреждение, специально созданное для организации научных исследований и проведения опытно-конструкторских разработок.

ГЛАВА 14

Вот, предсказанное прежде сбылось, и новое Я возвещу; прежде нежели оно произойдет, Я возвещу вам.

(Ис., 42:9)

Около 7 лет назад

Лицо Ярославы Михайловской казалось нечитаемым — как застывшая маска без единой мимической морщины. Только глаза были полны слез. Еще голос дрожал. Женщина рассказывала, как обнаружила тело близкой подруги, как узнала ее:

— Это было ужасно... До сих пор не могу прийти в себя. А запах... вонь... кажется, будто она навсегда въелась в кожу, одежду, волосы...

Женщина промокнула концом тканевого платка уголки глаз, убедилась в прежней безупречности макияжа, мельком взглянув в зеркало на стене и продолжила:

— Хотя я сама — не из робкого десятка. Знаете, чтобы заниматься в России бизнесом, особенно женщине, нужно уметь встречать трудности невозмутимо, лицом к лицу. Но, когда я ее нашла...

Ярослава снова промокнула концом тканевого платка уголки глаз, поправила рукой прическу, лацканы пиджака, смахнула несуществующие соринки с юбки, будто и в самом деле волновалась сейчас за свой образцово-показательный внешний образ куда сильнее. Хотя я предупредила с порога — "столичный" вестник напечатает ее интервью без сопроводительных фото.

— Вы обнаружили тело подруги у нее дома, когда пришли проверить ее состояние из-за долгого отсутствия в салоне красоты, который вместе основали?! — уточнила я, сверившись со своими записями. На самом деле, они были не так нужны — предыдущие комментарии прессе, которые Ярослава уже дала, я запомнила до последнего слова наизусть. Но образ журналиста-стажера в моем представлении нуждался в очках, блокноте, диктофоне и личных записях.

— Да, — подтвердила женщина напротив. Ярослава Михайловская принимала меня в своей двухкомнатной квартире в квартале Искусств, в гостиной напротив большого окна с видом на Центральный парк. — Это было странно. Понимаете, я сама — финансист. А моя подруга — косметолог. Она разбиралась в операционных процессах бизнеса куда лучше, в то время как я занималась документооборотом: лицензиями, разрешениями, контрактами, финансовой отчетностью. Я могла не приезжать в наш салон красоты неделями, а... в общем, подруга там бывала каждый день. Когда управляющий позвонил и сообщил, что... в общем, что она не появлялась в салоне уже три дня, я забеспокоилась.

Квартира Ярославы Михайловской выглядела солидно, образцово-показательно — будто только сошла с обложки журнала про классический стиль и искусство восемнадцатого века.

В гостиной стояли два бежевых дивана перед мраморным каминным порталом и журнальным столиком на резных ножках между ними, на деревянном полу, явно дубовом, лежал ворсистый светло-серый ковер, стены были расписаны монохромными фресками с природным мотивом. Освещала всю классическую изысканность многоярусная хрустальная люстра, обрамленная лепной розеткой с узорами.

Сама Ярослава вписывалась в свой интерьер, будто была его частью. Цвет ее костюма повторял обивку диванов, блузка под пиджаком с мраморным принтом сочеталась с камином, цвет туфель-лодочек не отличался даже на тон от ворса ковра, а в ушах поблескивали серьги-гвоздики с бриллиантами — точно две хрустальные капли с люстры.

Через какое-то время после начала беседы я поймала себя на мысли, что пялюсь в упор на черный резной деревянный браслет на руке женщины и пытаюсь угадать — он сочетается лучше с цветом напольного покрытия или журнального столика?!

— Вы представляете, как такое могло случиться?

— Как заживо могли сжечь в своей квартире женщину?! — возмутилась Ярослава. И снова я подумала, что ее лицо было маской — кажется, будто ни один мускул не дрогнул, только глаза сильнее увлажнились. — Я — не знаю. Я даже помыслить не могу, как это... осуществимо... сжечь кого-то... на месте... заживо... в квартире, в которой больше ничего не пострадало... Я слышала, как эксперты говорили, что это... что тело... в общем, что его не принесли в квартиру откуда-нибудь. Тело не двигали. Она лежала на кровати. Там и сгорела. Об этом свидетельствуют прожженные дыры в постельном белье, какая-то копоть на каркасе... Ой, только, пожалуйста, не упоминайте такие подробности в своей статье! Я все-таки дала подписку о неразглашении материалов следствия.

— Конечно, — легко согласилась я, подумав про себя, что никакая подписка прежде не мешала Ярославе давать откровенные интервью другим журналистам. С подробностями личной жизни и смерти подруги.

Собственно так я женщину и нашла — газеты, журналы, интернет и местное телевидение пестрели рассказами Ярославы Михайловской. Ток-шоу мусолили идеи самовозгорания на фоне отсутствия личной жизни, а интернет-активисты с контрольными закупками каждый день гоняли в салон красоты в надежде обнаружить связь между смертью одной из владелиц и качеством предоставляемых услуг. Во всей этой круговерти в самом центре стояла Ярослава Михайловская — солидная бизнес-вумен со стальным характером и несправедливо убитой подругой — регулярный гость всех передач, участник интервью и интернет-коллабораций.

Маленькая заметка в "столичном" вестнике благодаря ей, полагаю, обрела такой огромный резонанс.

— Знаете, мы с... в общем, познакомились, когда оказались в довольно комичной ситуации, — Ярослава снова пустилась в объяснения истории дружбы с сожженной, будто до этого в каждом интервью не пересказывала ее, начиная притом всегда с одних и тех же слов и фраз. Я знала преамбулу их взаимоотношений преотлично, но пребывая в образе журналиста-стажера, не стала перебивать женщину. В конце концов, я появилась на ее пороге, чтобы поговорить. — Я была замужем. Моя подруга была моим косметологом. Отличным, между прочим. Благодаря ее инъекциям мы выглядели ровесницами, хотя я — на десять лет старше. Я привела... ее, в общем, в наш дом, познакомила с семьей. А потом подруга увела у меня мужа. Я готова была убить тогда их, да!

— Что изменилось? — покорно уточнила я.

— Отправиться в тюрьму из-за такой мелочи, вы серьезно?! Я быстро осознала, что муж не стоил слез. Оказалось, он не был мне верен с самого начала. Просто о последней интрижке я узнала, — Ярослава горделиво приподняла подбородок. — Только, к сожалению, косметолога в тот период потеряла — поняла это как раз после нескольких неудачных процедур у других куриц. Я долго боролась с последствиями: пластические операции, коррекции, реабилитация. В конце для последнего курса восстановления я буквально вынуждена вновь была вернуться к подруге. Оказалось, что ее к тому времени мой муж также бросил.

Я всмотрелась внимательнее в лицо женщины — у Ярославы Михайловской заметных шрамов не находилось. То ли вред своей красоте она значительно приуменьшала, кокетничая, то ли и в самом деле сожженная, ее подруга, являлась гением косметологической индустрии, как писали в отзывах в интернете.

— Идея основать собственный салон красоты появилась позже, — продолжила рассказ женщина напротив, промокнув платком уголки глаз. Сделала она это явно больше из приличия, чем по необходимости. — Пока подруга помогала мне с реабилитацией, проболталась, невзначай, в каком раздрае сама прибывала после расставания с... ну, моим мужем. С ее стороны — это была любовь. Смешенная, конечно, с идеей последнего шанса — выйти замуж, завести ребенка. Общий бизнес показался мне тем якорем, который сможет удержать ее от пучины депрессии. И, конечно, я не возражала против увеличения собственных активов. Бизнес-план предрекал полную окупаемость за полгода! С ее клиентской базой и моей деловой хваткой!

Интуиция ненавязчиво подсказала — Ярослава Михайловская в каждом своем слове была честна. Ну, может, только и вправду слукавила о личных проблемах с некачественными услугами и недобросовестными косметологами, чтобы сильнее разрекламировать свой салон красоты в статье в "столичном" вестнике.

— Прошу прощения... — я изобразила першение в горле. — Мы можем сделать перерыв?

— Да, конечно. Может, чай? Кофе?

— Кофе. Несладкий, со сливками. Было бы великолепно.

— Сейчас подам.

Ярослава оставила меня в гостиной в одиночестве минут на пять. Я поспешила: достала из кармана красный масляный карандаш из детского набора, вскочила с дивана, обошла его кругом, приподняла угол свободного края ковра и принялась чертить. Сначала — жирные линии небольшой звезды, правильной пентаграммы; потом — символы усилителей-проводников Силы в углах; в конце — сигиллы места проведения, времени проведения и временного промежутка событий, которые хотела просмотреть — пара месяцев до сегодняшнего дня. С последним штрихом, я почувствовала слабый отклик Силы — равный моему потенциалу и размеру пентаграммы, вслед за ним в голову хлынули воспоминания.

Гостиная Ярославы Михайловской видела многое: мужчин, с которыми она не успела добраться до спальни; нерадивую помощницу по хозяйству, опрокинувшую на ковер стакан сока; споры с сыном — великовозрастным дурнем с характерным выражением лица; стенания погибшей подруги об отсутствии личной жизни.

Обращение об обнаружении эха событий сработало, как и описала в своей тетради мама. Я увидела и прочувствовала все, что случилось в гостиной Ярославы Михайловской за два последних месяца, словно просмотрела кадры преотлично запомнившегося фильма перед глазами. Они были похожи на мыслеобразы — часть личных способностей, и одновременно не были. Мыслеобразы показывали будущее, эхо — прошлое.

Ничего экстраординарного, я, впрочем, не обнаружила — подруги не обсуждали здесь привороты, обращения или ведающих. Только общий бизнес, мужиков, тряпки, новинки и тенденции в косметологии. Возможно, где-нибудь еще они делились друг с другом и куда более сокровенными тайнами.

Посетовав на отсутствие шанса оказаться на месте преступления и там провести обращение к эху события — в спальне сожженной, я достала из кармана бумажную салфетку, смазала очертания пентаграммы и сигилл, поправила ковер и вернулась на свое место.

Ярослава вошла в гостиную в этот момент с серебряным подносом и кофейным комплектом на две персоны.

После перерыва, когда кофе был выпит, а светская беседа о делах "столицы" и погоде закончена, мы вернулись к интервью.

— Как жила ваша подруга в последние недели, может быть, пару месяцев? — я сверилась со списком важных вопросов. — Новые увлечения? Знакомства? События, выбивающие из привычного ритма? Кажется, ближе вас у нее в "столице" никого не было?

— Да. Родители... в общем, при первой удобной возможности ее родители мигрировали в Америку. Лучшая жизнь виделась им почему-то только там, еще со времен Союза. А вот средств не было. Как у подруги появились деньги, она все организовала для родителей лучшим образом: купила небольшой домик в пригороде Вирджинии, билеты на самолет, открыла приличный счет в американском банке на первое время. Сама же предпочла остаться в "столице".

— Почему? — искренне полюбопытствовала я.

— Она здесь родилась и выросла. Знаете, ностальгическая память о событиях юности: как здорово было сбегать со школы и устраивать пикники в Центральном парке; как будоражаще — прокрадываться в Червоточный квартал в надежде наткнуться на одну из витавших вокруг него тайн; как опасно — гонять на родительском автомобиле по Главному проспекту ночью наперегонки с ветром, а под утро оказаться в отделении полиции.

— Мне сложно вообразить все, что вы описали и перенять удовольствие.

— В таком случае, хочу предупредить, у вас — скучная жизнь! Советую побыстрее исправить!

— Спасибо, — кивнула я, ответив значительно суше прежнего.

Ярослава Михайловская описывала приключения подруги так, будто вспомнила свои собственные, будто за внешним лоском и статью солидной бизнес-вумен скрывалась мятежная и непокорная натура.

— В последнее время... — собеседница вернулась к ответу на первоначальный вопрос, — мы были заняты конфликтом с конкурентами — салоном красоты, открывшимся через дорогу. Его владельцы начали переманивать сотрудников к себе, распускать слухи о неквалифицированных услугах и некачественных препаратах. Я переносила все стойко, а подруга... в общем, это обостряло ее ежегодную осеннюю хандру. Каждый сентябрь она вспоминала об отсутствии семьи и детей и пуще распалялась идеей последнего шанса и страхом умереть в одиночестве.

— Ваша подруга была красивой женщиной, — я почувствовала в себе необходимость произнести это вслух.

— Да, конечно. И она это, кстати, осознавала. Но с возрастом тараканов и сомнений в голове становилось больше, а веры в любовь и в себя — наоборот. Каждую осень она пускалась в неосмотрительные любовные романы и каждый раз считала, что это та самая — истинная и единственная любовь всей ее жизни. Она и мужа моего увела из семьи в сентябре в обостренном порыве гнездования.

— Значит, новые знакомые были?

— Конечно. Помимо появившихся на горизонте владельцев салона — конкурентов, подруга встретила в ночном клубе и закрутила роман с молодым парнем. Чуть старше двадцати. Альфонсом до кончиков идеально подпиленных ногтей на руках и ногах. Я предоставила полиции все имена и контакты. Но вряд ли тот горячий альфонс стал причиной ее смерти — они бы расстались к новому году. Как с моим мужем. Как с каждым хахалем и любовником, которого она встречала каждую осень каждого года. Все это было также закономерно. Думаю... в общем, подруга понимала, но к свадебным платьям все равно присматривалась. Ее надежда была неискоренима.

— Вы были знакомы с этим парнем-альфонсом, ее любовником?

— Да. Он заезжал один раз за подругой в салон красоты после работы, когда я оказалась на месте. Красивый, сексуальный. В постели горяч. Знаете, не из тех мужиков, которые... потыкали и успокоились.

— Вы...

— О, нет! Ни в коем случае. Я не спала с парнем подруги. Просто узнала типаж... После развода я, в отличие от нее, не искала единственную любовь для создания семьи. Муж у меня уже был, сын вырос, другого — не надо. К любовникам я относилась и отношусь с должным пониманием — как к временному романтическому приключению. Такие, как этот... у меня тоже были.

Слова Ярославы Михайловской показались мне дикими и в достаточной степени смущающими, чтобы поспешить сменить тему и задать последний вопрос интервью:

— Кого вы сами подозреваете в случившемся? Молодого любовника или конкурентов?

Вспомнив о необходимости в который раз промокнуть тканевым платком уголки глаз, поправить прическу, невзначай проверить безупречность образа в отражении в зеркале, женщина ответила мне только, когда все это последовательно и размеренно проделала:

— Не знаю. Тот любовник-альфонс? В глазах его была только алчность и похоть. Конкуренты? Мелкие пакостники — такие не сжигают никого в кроватях. Кто-то из подчиненных? Подруга была требовательным руководителем, я тоже, как понимаете — не мед. Но мы платили нашему коллективу высокие заработные платы, премии, регулярно увеличивали соцпакет. Остальные? Свои накопления подруга завещала родителям, но из Америки те не выезжали уже десяток лет. С бывшими кавалерами она расходилась хоть и болезненно, но без взаимных претензий, понимала — насильно мил не будешь. После расставания с некоторыми подруга осталась в дружеских отношениях, с другими — разорвала все контакты. Ее смерть шокировала! Потому что не было более неподходящего человека.

— А вы?

— У меня алиби. В день смерти подруги, я была в самолете. Возвращалась с европейской бизнес-конференции в Москву. Там у меня состоялась пересадка на рейс до "столицы". Я вернулась как раз в день, когда обнаружили ее тело. Сначала из аэропорта поехала в салон красоты, узнала от сотрудников о том, что... в общем, что подруга давно не появлялась, обеспокоилась и поехала к ней домой.

— Примите мои соболезнования.

Я пересела со своего места поближе к Ярославе и в знак ободрения взяла в ладони ее руки, легко сжав. Мыслеобразы ее будущего не заставили ждать.

Распрощавшись с Ярославой Михалойвской, я вышла из многоэтажного респектабельного дома в квартале Искусств, села в припаркованный у обочины автомобиль, завела двигатель и вырулила на дорогу к стоянке в сторону университетского общежития.

Все началось несколько дней назад, с падения — среднего, по продолжительности.

Поначалу оно показалось мне сном — случилось в середине ночи, застало в кровати и выглядело настолько нереальным и фантастическим — как иной фильм про сверхъестественное.

В падении я появилась на вечеринке в ночном клубе среди яркой мишуры и искусственных елок, девушек-зажигалок в откровенных костюмах снежинок. Над баром горела радугой неоновая вывеска — "Огни столицы".

Об этом ночном клубе говорили все в университете. Во-многом, конечно, из-за того, что компания друзей Алины и Сташевского собиралась в "Огнях столице" по особым случаям — ребята отмечали дни рождения, новый год, выпускные, редко — удачные пятничные вечера, когда разгула в общежитии молодым людям оказывалось мало.

Клуб располагался недалеко от университета, в студенческих кварталах, и вел демократичную ценовую политику — рассчитан был на учащихся и совершеннолетних абитуриентов, аспирантов и молодых преподавателей, привечал их всеми возможными способами.

Стася Новицкая, например, особенно хвалила местные коктейли и приглашала распробовать их вкус по следующему поводу, когда заявлялась в комнату в общежитии в таком подпитии, что не помнила о своем презрительном отношении к соседке.

Сама я "Огни столицы" обходила стороной, особенно после событий сентября.

Вечеринка в падении была посвящена новогоднему празднику.

Студенты, в основном — знакомые лица по курсу, группе, столовой и общежитию, веселились на танцполе под тематическую музыку — детские песни в клубной обработке про Деда Мороза и Снегурку. Полуголые девушки-снежинки мелькали в толпе: дразнили девчонок, флиртовали с парнями, угощали всех бесплатным бокалом шампанского и предлагали продолжить праздник в баре — поддерживали настроение и старались увеличить прибыль заведения.

Я обошла ночной клуб трижды, пытаясь разобраться, зачем Сила привела меня в это будущее, когда нашла компанию Алины Лаврентьевой в одной из лаунж-зон. Звезда университета в золотом платье в пол сияла от счастья ярче бриллианта в кольце на безымянном пальце, раздавала друзьям искренние улыбки, смеялась громче музыки, делилась идеями организации свадьбы. Подружки-прилипалы, в числе которых была и Стася Новицкая, восторженно ахали, осыпали блондинку комплиментами и советами. Парни на диване напротив пили и скучали. Через некоторое время — минут пять, трескотня девчонок им надоела:

— Видели последний фильм про ночной клуб? Тот, в котором в конце все сгорели?!

— Этот нашумевший блокбастер, снятый якобы на основе реальных событий? — в момент подхватила Стася Новицкая. — Где подружка владельца клуба, узнав о неверности, посреди вечеринки оглушила его бутылкой виски, связала, облила тем самым виски и подожгла?! Его на всех парах обсуждают.

— Кроме лекций Пираньи, конечно, — поддержал, хохотнув, один из парней. — У той пообсуждаешь! Вмиг просечет и выставит дураком перед потоком. А потом отыграется при сдаче курсовой. Или на семинаре.

Его шутка нашла одобрение в выражениях лиц всей компании.

— Как с Селедкой?!

— Ага.

— Думаете, Пиранья и вправду спит с ректором? — подала голос одна из тихонь-прилипал. — Никто вроде за этот семестр так и не поймал их вместе...

— Конечно, спит! — с уверенностью заявил парень напротив. — Иначе кто бы позволил этому хлыщу, ее племяннику, появляться на парах и шастать по университету?!

— Брось, она же и сама проректор! Могла...

— А тачка у него, видели, откуда такая?!

— Алин, ты что думаешь? — взяла слово Стася Новицкая. — Вы же вроде как встречались с красавчиком?!

— Ламборгини ему отец купил, — спокойно прокомментировала блондинка с выражением высшей милости и благосклонности на лице, — когда они в Москве жили.

— Слушай, правда, что хлыщ тебя бросил из-за Селедки?!

— Нет. Я сама предложила Андрею расстаться, когда ко мне Сережка заявился с извинениями и просьбой начать все сначала. Не зря, как понимаете, — блондинка подняла руку с кольцом и с улыбкой в который раз похвалилась друзьям счастливым событием и одним из поводов собраться в "Огнях столицы". — А Селедка... Может она вспомнила о своем расстройстве и решила залезть к Андрею в трусы? Как к Сережке в начале учебного года?! Когда он мне откровенно рассказал... не удивительно, что парень не удержался. Никто бы не смог. Однако Сережка быстро понял, что к чему. И Андрей, думаю, также осознал. Это если, конечно, между ними что-то действительно было.

— Думаешь, не было? — полюбопытствовала до этого молчавшая прилипала.

— Вряд ли. Андрей на Селедку эту и не взглянул бы. За ним толпы девчонок бегают — богат, чертовски-красив, обаятелен, родился и вырос в Москве, целуется... м-м-м... Ему стоит только пальчиком поманить, и любая первая красавица растечется лужицей у его ног. А вы говорите Селедка?!

— Что ж ты сама от такого "м-м-м..." ушла?!

— Я Сережку люблю. Этот учебный год, конечно, у нас начался сложно, но... — Алина влюбленно и мечтательно улыбнулась, с нежностью обвела пальцем ободок помолвочного кольца на руке. — Сережка — моя единственная любовь на всю жизнь. И никакие красавчики из Москвы этого не изменят! Кстати, мы же вчера с ним тоже этот фильм посмотрели. Который про ночной клуб и пожар в нем. Сережка был в восторге, а я ничего не поняла. Ну да, известные режиссер и актеры, все — голливудские звезды первой величины, но смысл-то сюжета в чем? В том, что подружка, осознав смерть любимого, бросилась громить клуб? А потом и его сожгла?! Как-то это все...

— Сам-то Сташевский где? — перебил рассуждения блондинки один из парней. — Ты говорила он задержится, но уже час прошел...

— Сережка хотел к родителям сегодня заехать, рассказать о том, что сделал мне предложение. Думаю, еще полчаса и он...

Сон-падение превратился в кошмар — в фильм ужасов, неожиданно быстро. Никто не разобрал, что случилось и что послужило причиной.

Музыка смолкла.

С танцопола грянули оглушительные крики — брань, визг. Поднялась паника. Отдыхающие бросились врассыпную.

Мелькнула яркая вспышка. Завыла противопожарная сигнализация.

В пару минут под ногами заклубился дым.

Суматоха усилилась.

Компания Алины оказалась на ногах: парни схватили девчонок и, крикнув про запасной выход, потянули в противоположную от основного зала сторону.

Я — наоборот, поспешила в гущу событий.

Словно чумные, люди толкались и пихались, желая скорее выбраться.

Дым сгущался и поднимался выше. Но запаха гари не было.

Творившееся безумие, подгоняемое страхом и стадным чувством самосохранения, росло и множилось. Мне начали попадаться покалеченные толчеей.

Однако со второй вспышкой все неожиданно... закончилось?!

Дым рассеялся. Пожарная сигнализация затихла.

В основном зале на ногах остались трое — девушка, смоляная брюнетка, в джинсах, кожаной куртке и перчатках, молодой человек, кудрявый блондин, чертовски-красивый, в таких же джинсах и белой футболке, и... монстр.

Остальные немногие валялись вокруг в разной степени отключки: кто-то в бреду в голос стенал от переломов и гематом, кто-то только тяжело вздыхал и поскуливал, кто-то и вовсе — словно мирно спал.

— Это... Вау! — воодушевленно воскликнула девушка. Я приблизилась, пытаясь на время отстраниться от чудаковатого чувства зеркальности происходящего — в упор будущая я не слишком отличалась от обыкновенного отражения. — Знаешь, на минуту я ощутила себя наследницей какого-нибудь рода! Или даже матерью! Могущественной ведающей. Обращение получилось, точно у меня уровень потенциала... зашкаливал...

— Ксана, "всполох" пересекся с печатью, скорее всего. Кровь увеличила отклик Силы, — молодой человек кивнул головой в сторону монстра.

Я проследила направление — существо стояло в каком-то подобии пентаграммы, вычерченной на танцполе кровью. Только пентаграмма эта была... странной. Пятиугольник, но ничуть не звезда, без символов-усилителей в углах. Многочисленные сигиллы спиралью, повторяющей форму пятиугольника, раскручивались из центра внутри — незнакомые мне символы. Перечитав от корки до корки записи матери, я не знала похожих.

— Надо осмотреть пострадавших, подлечить кого, — тем временем, совладав с неуместным энтузиазмом, отчеканила будущая я, повернув голову влево от фигуры монстра. В метрах десяти, скрючившись, лежала женщина. — Займись для начала Ярославой. Интуиция вопит — она пострадала сильнее всех. А потом — подлечи других. Пожалуйста. Я проверю двери. Закрою замки. И... закончим.

Напоследок будущая я бросила на монстра взгляд — полный бессильной ярости, безотчетного страха и почти нестерпимой жалости, и отправилась к выходам из зала.

Молодой человек последовал то ли просьбе, то ли повелению, пересек зал и присел рядом со скрючившейся женщиной. Его ладони легли на ее голову и грудь. С закрытыми глазами он что-то забормотал чуть слышно.

Я сама решилась, наконец, рассмотреть монстра.

Он был высоким и широкоплечим, молодым мужчиной — в целом или точнее когда-то. Только теперь в десятке мест его кожа, мышцы и, кажется, внутренности вслед ошметкам одежды были разодраны выступающими то ли шипами, то ли конечностями другого существа. Паразита, как... из фильм про... паразита.

Руки и ноги молодого мужчины дергались, наколотые, или пришпоренные, руками и ногами существа. Из груди торчали ребра — переломанные человеческие и врезающиеся в них паразитские. Из-под ногтей на пальцах выпирали когти; из-под человеческих зубов — острые клыки.

От одного только вида мои собственные конечности скручивало фантомной болью. Даже представить насколько в этот момент было невыносимо мужчине, я не бралась.

Лицо выглядело омерзительнее всего. Кости черепа существа раскрошили кости черепа человека, исковеркав анатомию. Один глаз молодого мужчины потерялся в клубящейся тьме, другой с коричневой радужкой — висел как на ниточке в учебнике анатомии.

Раны кровоточили и как будто пульсировали, вокруг каждой клубились странные сгустки тьмы.

Монстр дергался внутри того, что пара назвала печатью, словно метался в бешенстве по тюремной клетке, что-то с ненавистью шипел остатками рта. Прежнего человека в нем узнать казалось невозможным.

— Если все пройдет благополучно, — закончив с помощью пострадавшим, кудрявый блондин вернулся. Его голос оторвал меня от нездорового пристального созерцания, в котором смешались страх, отвращение и гипнотическая уродливая привлекательность. Что-то такое было в фигуре монстра, в этой клубящейся тьме... — тварь отправиться в горячие кровавые долины, а парень — ничего не вспомнит. Может, только во сне.

— Он будет видеть кошмары? — будущая я также справилась с дверями и приблизилась, — как убивал всех этих женщин?! Как сжигал их заживо?!

— Ксана... — молодой человек смерил девушку сочувствующим взглядом. Не удержавшись, сделал шаг в ее сторону и бережно обнял, утешая. В глазах блондина появилась вина. — Это цена за жизнь, ошибку. И за обряд. Он призвал эту тварь, чтобы... Мне жаль, в общем.

Но ничего благополучно не прошло — монстр вырвался из того, что они назвали печатью, когда пара начала читать слова неизвестного обращения, и атаковал, намереваясь убить пленителей.

Я проснулась в холодном поту у себя в кровати в комнате общежития, с застрявшим в памяти криком и запахом гари. И дальше не смогла уснуть.

Весь день после меня мучили слабость, мигрень, тошнота и навязчивые мысли о моем участии или невмешательстве в события будущего.

Припарковавшись на стоянке, я вышла из автомобиля, включила сигнализацию и пешком отправилась к общежитию — переодеться и захватить вымученный реферат для Пираньи. Следующая пара значилась у нее.

В день после того падения у курса должна была состояться сдача работ по законам древнего мира и их первоисточникам. Первая.

Профессорша, преподаватель "Культурологии и мировой мифологии", появилась в аудитории в приподнятом настроение, потому ее королевская походка показалась всем особенно привлекательной, безукоризненной и завидной, а взгляд не таким хищным.

С объяснимым пониманием необходимости ее предмета у студентов так и не сложилось. Все успокоились слухом о романе Профессорши с ректором и теперь вовсю муссировали подробности. Каждый день в университете всплывало что-нибудь новенькое — например, подстроенное увольнение предыдущего проректора, ее фальшивая свадьба и переезд в Москву. Студенты перешептывались — на самом деле все организовал наш ректор — и перевод и переезд, чтобы освободить теплое место любовнице. Он и учебную программу изменил с помощью связей в Министерстве Образования. Скептики, конечно, пытались остановить поток небылиц, но кто их всерьез слушал?! Университет был увлечен будоражащим перемалыванием чужих, еще неизбитых, костей.

Тем не менее, пары по "Культурологии и мифологии народов мира" нравились студентам. Профессорша рассказывала материал интересно, будто Шахерезада сказку, отвлекаясь на сатирические и саркастические отступления, иронию и шутки. Иногда складывалось впечатление, будто Профессорша сама была свидетелем некоторых событий прошлого и никак не могла смириться с пафосным изложением учебного материала в виду того, что исторический факт в действительности не стоил и выеденного яйца.

На ее лекции ходили практически все и всегда.

Привычно сложив руки на груди и облокотившись спиной о кафедру, Профессорша вызвала к доске по алфавиту первого докладчика. Затем второго. Третьего. Четвертого. Пятого...

Студенты не церемонились: защищали свои рефераты по бумажке, чеканили монотонным голосом скопированные страницы электронных энциклопедий без лишнего энтузиазма, настроения и увлеченности. Будто отбывали необходимую повинность, о которой забывали с последним предложением и возвращением на место.

Лариса Ивановна сначала слушала с непониманием, позже — со скепсисом, в конце — с откровенным неприятием. Ее взгляд постепенно набирал тот хищный оттенок, от которого вздрагивали даже самые стойкие и самоуверенные.

На моем выступлении, Профессорша не выдержала:

— Вы издеваетесь?!

— Простите? — я с трудом удержалась на месте после очередной вспышки слабости, повлекшей за собой и вспышку мигрени. Ни один обезболивающий лекарственный отвар из тех, что я успела сварить в остаток ночи по рецептам мамы, так и не подействовал против последствий падения. На традиционную медицину — таблетки и уколы, уже не надеялась. С начальной школы перестала. От симптомов они не избавляли. По-видимому, и отвары ведающих не были панацеей.

— Реферат — это краткий доклад по теме с анализом и вашей точкой зрения по всему изложенному, — Профессорша в несколько шагов оказалась вплотную передо мной. Ее острый жесткий взгляд, пробирающий до костей, не дал и возможности дернуться в сторону. — Удивительно, как все ваши мнения слово-в-слово совпали со страницами в интернет-энциклопедии, да?! Или это — очередная попытка снова продемонстрировать неуважение к моему предмету?

Последний вопрос женщина обрушила на аудиторию. Атмосфера ощутимо накалилась. Студенты замерли, как кролики перед опасной змеей — завороженные и ничтожно-слабые.

— Вы... неправильно... поняли, — я возразила, во многом опираясь на опыт знакомства с Феликсом. Профессорша не казалась мне опаснее старика-извращенца с небывалой силой, но ее аура... подавляла. На мгновение придумалось, что из женщины получилась бы прекрасная генеральша, — мы все... подготовили рефераты в соответствии... с требованиями других... преподавателей...

— Вы пьяны, студентка?! Вас шатает и, кажется, тошнит?!

— Нет, вы что?! Нет. Это... — я выдала первое пришедшее в голову объяснение. Не самое удачное. — Похмелье.

Профессорша смерила острым взглядом, выпустив студентов из своего "плена", и неожиданно заключила:

— Оксана Циммер, вы полагаете, что с таким отношением к учебе у вас получиться добиться успеха в будущей профессии?! Или ваше высшее образование преследует иную цель? Найти олуха среди студентов или преподавателей посимпатичнее и посмышленее, а после — выскочить за него замуж?

Я сочла необходимым промолчать.

— Вернитесь на место, — отсутствие ответа, однако не повлияло на скоропалительный вывод женщины. Отвернувшись, Профессорша сделала вид, что потеряла к моей персоне всякий интерес.

Аудитория снова замерла в "плену" хищного острого взгляда.

— Все вы выбрали легкий путь, цитируя Достоевского. Потому что: "Для человека нет ничего труднее собственного мнения", — начала Профессорша через пять минут, изрядно измотав гнетущей атмосферой нервную систему студентов. — Я предоставила вам привилегию: время, чтобы подготовить материал, проанализировать его и на основе ваших взглядов сделать выводы, а после — озвучить их. Будем полагать, что на первый раз, естественно, вы просто не осознали редкую жизненную возможность. Потому поступим следующим образом — каждый из вас переделает свой реферат заново. Объем прежний. Однако на этот раз я буду настойчива в оценках ваших источников информации и форме изложения. Факты меня интересуют в последнюю очередь, только как основа вашего мнения. В первую — я хочу увидеть вашу точку зрения по вопросу. Высокие балы получат студенты, которые проведут настоящую исследовательскую работу на основе материалов из различных источников, а не попросту включат компьютер и откроют поисковик. Я буду ждать ваших неординарных точек зрения и незаурядных мнений.

В который раз Профессорша закончила лекцию за минуту до звонка: собрала вещи, попрощалась и вышла из аудитории. Правда, тут же вернулась, чтобы обвести нас всех странным взглядом и мрачно добавить:

— Насладитесь шансом свободно выразиться сейчас. Рамки и реалии взрослого мира совсем скоро отберут у вас это.

С той пары самые из остроумных хохмачей принялись подбирать Профессорше кличку — в лучших университетских традициях, конечно. Курс присоединился к обсуждению, забыв на время об обсасывании подробностей половой жизни ректора и его кознях и интригах, обрушившихся на голову бывшего заместителя.

В столовой за обедом, завтраком и ужином ребята обсуждали внешность преподавательницы "Культурологии и мифологии народов мира" — ее острые скулы, образ типичной училки, впалые щеки, всегда зачесанные мышиного цвета волосы.

— Может, Крыса?

— Слишком просто.

— Да, брось... Крыска. Крыска-Лариска?! Ей подходит.

— Серьезно, оставь в покое грызунов!

На парах студенты обменивались записками — мне на стол случайно попало несколько, комментируя королевскую походку, пунктуальность и манеру вести пару:

"Может, Змея?! Кобра, например? Королевская?"

"Ферзь?"

"Величество?!"

"Давайте без претенциозности!"

Момент, когда студенты вспомнили про хищный взгляд и ядовитые реплики и почему-то соотнесли их с кровожадной рыбой-людоедом, я упустила. Однако кличка "Пиранья" нашла всех и каждого в университете после буквально за пару дней того и въелась в подкорку получше таблицы умножения с алфавитом. Постепенно отошли на второй план и Профессорши, и Крыски-Лариски, и иные результаты насмешническо-творческой студиозной деятельности.

ОБНОВЛЕНИЕ ОТ 2.03.2020

Городская библиотека при историческом музее отличалась монументальностью, строгостью убранства и мрачностью. Замковые купольные своды подпирали высокие колонны, перила-ограждения венчали этажи книг, между стеллажами на пьедесталах сурово взирали на посетителей бюсты писателей. Все — из дерева, выкрашенного в графитовый цвет.

Проникновению дневного света всячески препятствовали узкие окна-бойницы с яркими витражами, а потому все двадцать четыре часа работы в залах горели электрические лампы.

Сварливые смотрители — мужчины и женщины, как будто на одно лицо, пользовались исключительно бумажной картотекой и с презрением относились к любым новшествам двадцать первого века — телефонам, планшетам и ноутбукам. В их понимании собранные в хранилище книги требовали особого отношения, потому смотрители вручали запрашиваемые экземпляры читателям с видом передачи небывалой ценности с рук на руки.

Университетская библиотека была уютнее и, естественно, меньше. А еще современнее. Смотритель обладал живым умом и чувством юмора, в читальном зале часть мест оборудовали компьютерами с доступом к электронной картотеке, при желании можно было озаботиться нехитрым перекусом в автоматах на выходе. Воздух здесь так остро не пах древними переплетами, бумагой и исторической бесценной затхлостью.

Учитывая все достоинства, в ином случае я предпочла бы воспользоваться книгами университетской библиотеки, чтобы подготовить новый реферат для Пираньи. Однако, после отповеди преподавательницы "Культурологии и мировой мифологии" не у меня одной возникло желание реабилитироваться в ее глазах.

Студенты курса оккупировали библиотеку университета еще с первого вечера дня той злополучной пары. В авангарде выступила отличница-Алина, как прилежный председатель студенческого совета. Блондинка усмотрела в словах Пираньи личное оскорбление умственным способностям, а потому вознамерилась доказать обратное. Остальные — кто-то также загорелся целью заполучить высокий бал, кто-то решил подобным образом виртуозно отомстить, а кто-то обнаружил в происходящем удобный способ продвинуть свой социальный статус в студенческой иерархии и попасть в компанию друзей Алины.

После стычки в аудитории я сама блондинку всячески избегала. Ее пристальный молчаливый взгляд и загадочная полуулыбка вызывали необъяснимую тревогу. Стоило переступить порог столовой, случайно оказаться в одном коридоре, пусть и в двух противоположных концах, как Алина резко заканчивала любой разговор с подругами, останавливалась, находила мою фигуру взглядом и принималась пристально, кажется, даже не моргая, пялиться и предвкушающее скалиться, словно обещая — вот-вот она устроит незабываемое шоу. Всегда я вынужденно ретировалась так быстро, как могла.

Алина нервировала своим взглядом и в любую удобную минуту на паре, когда мы оказывались в одной аудитории. С Пираньей она, конечно, не шла ни в какое сравнение — разные весовые категории, но все полтора часа ее внимание ощутимо отягощало. Высидеть лекцию, не дернувшись и не поежившись, было трудно.

Университетская общественность и костяк ярых сплетников пребывали в подвешенном состоянии — чувствовали накал страстей, но без показательной отмашки не решались вернуться к открытой травле. А потому, зачастую, повинуясь стадному инстинкту, также вслед за Алиной начинали молча пристально пялиться и загадочно улыбаться.

В виду всего, какой бы привлекательной не казалась университетская библиотека, и насколько неудобным было посещение городской, при историческом музее, выбор мой все равно пал на последнюю.

Неоцифрованные источники оказались кладезю информации, но работа с ними получилась утомительной и заняла почти неделю. Библиотекари категорически запретили сканировать, фотографировать или ксерокопировать интересующие куски текста, а потому весь материал приходилось переписывать вручную. Впрочем, это прекрасно отвлекало от мыслей о последнем падении и застрявшем в голове образе монстра.

Каждый день после пар я ходила в городскую библиотеку, брала интересующие книги, переписывала тексты до боли в запястье и ломоты в пояснице, а после — отправлялась на ужин в "Астрэйю".

В последний вечер моей конспективной работы в городской библиотеке — я рассчитывала, что сегодня сумею, наконец, закончить с рукописью и в выходные вплотную займусь изложением самого реферата, по соседству, за столом напротив, в читальном зале разместился щуплый мужчина забавной наружности — с очками в роговой оправе на пол лица, прилизанными волосинками на голове и с экспрессивной манерой выражения эмоций — радостным шипением под нос. Чудик в потасканной одежде с заплатами — типичный увлеченный исследователь, по крайней мере, в кино их изображали подобно, обложился горой раскрытых книг. Читал их все мужчина одновременно, перебегая по строчкам глазами то в одном экземпляре, то в другом, то в следующем. Периодически, довольно часто, щуплый чудик что-то находил и восторженно шипел себе об этом под нос. Наблюдение за ним серьезно отвлекало от работы, ощутимо влияло на скорость, но вызывало невольную улыбку на лице.

К одиннадцати вечера я не успела переписать все, что запланировала, когда щуплый чудик за столом напротив подскочил на своем месте и воодушевленно зашипел громче обычного:

— Печать Изначального! Вот, что нужно было сделать, чтобы они не сбежали... Печать Изначального!

— Что, простите? — я не удержалась и поинтересовалась. Энтузиазм мужчины показался безграничным, будто он только что самолично открыл новый континент или добавил неизведанную планету в солнечную систему.

— Печать Изначального, — улыбнулся щуплый чудик в ответ. — Я использовал сигиллы и обращения, а нужно было ставить печать. Потому что Изначальное превосходит Силу во всем. Фактически Сила — это крупица Изначального, которую способен усвоить и осмыслить человеческий мозг. Но они — не люди!

Обращения? Сигиллы? Сила? Он — ведающий?!

Я замерла в спонтанном необъяснимом ступоре.

— Уважаемый! — к мужчине тут же подскочил один из смотрителей с высшей степенью выражения неодобрения на лице. — В библиотеке не шумят! Я уже не раз делал вам замечание! С непревзойденным нахальством все вы проигнорировали! Я прошу сию минуту покинуть читальный зал! Ваш читательский билет будет недействителен в течение месяца. Надеюсь, за это время вы усвоите наши правила!

— Напыщенный индюк, ты хоть понимаешь, какое открытие я сделал?!

— Я сейчас же вызову полицию, если вы не подчинитесь!

— Да катись ты со своими правилами... — щуплый чудик поправил очки, крутанулся на месте с перестуком каблуков туфель и, забавно пружиня, поспешил к выходу.

— Прошу прощения, — смотритель смерил меня подозрительным взглядом на предмет нарушений, формально выплюнул подходящую случаю и должностным инструкциям, по-видимому, фразу, после собрал все книги щуплого чудика и отнес на положенное каждой место.

Я очнулась минут через пять: подскочила на стуле, как ужаленная, покидала в сумку записи, закрыла книги и поспешила вслед мужчине, надеясь, что сумею нагнать и расспросить.

Щуплый чудик упомянул какую-то печать. Не ту ли, о которой говорила пара в падении?!

Мужчина не успел уйти далеко. Я поймала его за руку на тротуаре в двухстах метрах от здания городской библиотеки, опрометчиво забыв об отсутствии перчаток. Из-за спешки попросту не успела их достать из сумки и натянуть на ладони.

Мыслеобраз мелькнул в голове, хотя осознав свою оплошность, я тут же отступила, отдернув руку.

Темный переулок незнакомого квартала. Окружившая щуплого чудика в потасканной одежде с заплатами — той же, что была на нем в библиотеке, компания гопников. Производящая жуткое впечатление до холодящей жилы изморози. Клубящиеся искрами сгустки тьмы. И я сама. С куском железной трубы, с решительным и одновременно сметенным выражением лица. В той же одежде, в которой сегодня пришла в городскую библиотеку...

— Простите, — произнесла на автомате заготовленную фразу, — я просто хотела... расспросить о вашем открытии... Кажется, вы упомянули какую-то печать?

— Не какую-то печать, — щуплый чудик остановился, ничуть не обидевшись. Показалось, что мое внимание ему польстило, — а Печать Изначального. Или Печать Изначальная. Я не уверен в переводе.

— Что это такое?

— Это... как бы объяснить точнее?! — мужчина быстро оценил взглядом мое лицо и фигуру, — это длинная история — в общем. Может, я рассказал бы вам ее за кофе? Вы спешите?

— К сожалению. В университетском общежитии — комендантский час. Может, поговорим по дороге?! Вам в какую сторону?

— Договорились. Нам, кстати, по пути, — искренне улыбнулся чудик. — Ростислав.

— Очень приятно, Ксана.

— Взаимно. Я провожу вас до студенческих кварталов и все объясню. По возможности.

Щуплый чудик, и впрямь ведающий, Ростислав родился и вырос в "столице" в маленькой семье, которую номинально из-за древности происхождения и чистоты крови причисляли к роду, но фактически таковым не воспринимали. В каждом поколении в его семье появлялся всегда только один ребенок, а потому многочисленностью, от которой напрямую зависело и могущество рода в сообществе ведающих "столицы", похвастаться они не могли.

— Вы ведь тоже ведающая, так? — закономерно полюбопытствовал мужчина, пружиня на ходу при каждом шаге.

— Да. Но я не из местных. И честно говоря, даже не из какого-либо рода. Моя мать была ведающей. Отец — человек, — интуиция посоветовала быть откровенной. — Мама умерла, когда мне было пять, потому я не то чтобы во всем разобралась. Обращения, сигиллы, отвары. Сила. У меня на руках остались только ее личные записи, по которым я и пыталась освоить эту... науку. Но упоминаний печати, какой либо... я никогда не встречала.

В упрощенной версии, естественно, канули в лету факты про подружку с жуткими личными способностями, случайную встречу с ведающими в десять лет, подростковые поиски какой-либо информации и эксперименты с несложными обращениями и отварами.

— Конечно. Потому что это — не область действия Силы. Ксана, наверное, мне все-таки стоит рассказать вам свою историю целиком, чтобы стало понятнее.

Я спешно кивнула.

Источник низкой рождаемости в роде волновал Ростислава с детства. Сначала, по причине детского желания обзавестись братиком или сестричкой, позже — с точки зрения любопытства, а с некоторого времени — из-за личной трагедии, толкнувшей на новые изыскания с невероятной упорностью.

Род щуплого чудика не обладал типичной для всех ведающей жаждой власти и алчностью к могуществу. Родители Ростислава жили по средствам, в том числе и в сфере применения Силы, по примеру своих родителей и родителей их родителей. На все вопросы и просьбы ребенка подарить ему братика или сестричку они всегда только отшучивались, а позже, когда детская непосредственность сменилась юношеским зудом к поиску ответов — отмалчивались и просили смириться, заняться образованием, а не борьбой с ветряными мельницами. Естественно бунтующий дух Ростислава не собирался сдаваться.

Щуплый чудик изучил все возможные и доступные ему трактаты ведающих, записи рода, обращения и отвары. Не получив помощи со стороны Силы, Ростислав загорелся человеческими идеями проклятий, порчи, кармы — всем тем, что обещало ответы на вопрос, покрытый толстым слоем семейной пыли и тайны.

— Моя увлеченность не знала границ, — щуплый чудик вспоминал юношеские годы с нежной улыбкой. — Я довольно быстро разумел, насколько связана Сила своими правилами и законами. Ни одному ведающему прежде не приходило подобное в голову. И сейчас бы не пришло. Все слишком зациклены на своем превосходстве перед людьми и исключительности; довольствуются обращениями, придуманными и написанными предками, и принимают как данность, что сами не могут создать и одного.

— Разве?

— Конечно. Один из главных постулатов Учения о Силе. Это вроде Библии для ведающих, — пояснил мужчина в ответ на мой недоуменный взгляд. — Невозможность создавать новые рецепты отваров, придумывать слова и ритуалы обращений.

Я припомнила, что в тетради матери уже находила строки, подписанные неким Учением, но разобраться в них самостоятельно не смогла. Предложения рассказывали происхождение Силы, словно детская сказка на ночь, потому поначалу показались мне не заслуживающими внимание. Сейчас я загорелась желанием заново их перечитать.

— Как же тогда сами предки придумали все отвары и обращения? — задалась закономерным вопросом.

— Вот что выдает в вас, Ксана, нетипичное воспитание ведающей, непринадлежность к какому-либо роду. Вы смотрите на вещи, как смотрел я — с незамутненной точки зрения. Если бы вы выросли в семье каких-нибудь Комаровых, то с молоком матери впитали бы в себя знание об использовании уже написанных обращений из семейных хранилищ и книг. У вас бы не возникло вопроса: "А почему так?". Двадцать четыре часа в сутки вы бы гордились своей принадлежностью к великому роду и от скуки плели интриги в отношении других ведающих.

— Кажется, Ростислав, вы только что избавили меня от серьезного комплекса неполноценности, — неловко попыталась отшутиться.

— Вот почему я решил обратиться к человеческим теориям. Их идеи показались мне гибче, адаптивнее. Большинство объясняло проблему моего рода в той или иной степени, — продолжил рассказ щуплый чудик. — Только на практике ни одна не сработала. В этом заключалась комичность ситуации: Сила ни черта не растолковывала, но действовала, а человечески теории — объясняли, но ни гроша не стоили в практике.

К двадцати пяти годам Ростислав поумерил свой пыл и пересмотрел жизненные приоритеты — щуплый чудик встретил свою жену и влюбился. Теории и изыскания отошли на второй план, юношеское любопытство на время стихло. Вопросы, которыми щуплый чудик задавался прежде, стали казаться ничтожными, все более приходило понимание и принятие позиции родителей — отпустить и смириться.

Через полтора года у Ростислава родился ребенок — любимый сын, будущий наследник их маленького рода.

Щуплый чудик запнулся, тяжело сглотнул и выдал максимально скомкано и быстро:

— Они с моей женой погибли через три года. Попали в авиакатастрофу. Самолет сбили ракетой, приняв за иностранный истребитель...

— Мне жаль.

— Это было давно. Все уже отболело. А после — пришло осознание. Других детей у меня больше никогда не будет. Существование нашего рода закончиться с моей смертью.

В желании отвлечься от горя, Ростислав вернулся к своим юношеским изысканиям и давним вопросам, которые оставил без ответа, как незначительные, пустые и в тот период ничего для него не значащие.

— Я будто начал заново, только без прежней увлеченности, со взрослой матерой основательностью. Теперь меня волновали скорее не проблемы рода, а все дилеммы и нестыковки, которые заключала Сила. Я принялся перебирать постулаты Учения: спуская деньги в течение десяти лет, мотался по всем возможным родам ведающих мира, просил консультации, читал их родовые записи, беседовал с матерями и отцами. Мне нужны были самые древние семьи, самые могущественные. За одно приглашение в их дом приходилось платить баснословные суммы. Мои родители потому умерли в нищете, беспамятстве и безнадеге.

— Сочувствую...

— Не стоит. Я нашел желанные ответы. Или точнее — приблизился к ним. Это стало утешением. Например, как наши предки придумали все рецепты отваров и обращений?

— Как?

— Сестра и брат, написавшие Учение о Силе, обладали личными способностями к сочинению обращений и отваров! Часть их детей из основателей родов также переняли эти личные способности. Вот почему в некоторых семьях ведающих существуют тайные обращения, знания о которых они хранят, как величайшую ценность. В следующих поколениях, однако, эти личные способности ни у кого не проявились, потому как остались заключенными в Духах родов. Это по одной теории. По другой — раз в несколько столетий, или тысячелетий, еще продолжают рождаться ведающие с личной способностью к сочинительству обращений. Истинная кладезь могущества! Впрочем, это также объяснило бы тот дурацкий бесполезный рецепт отравы, который позже добавил в Учение один гурман-мясоед... Не важно, в общем. Все равно мне с таким ведающим встретиться не удалось, а потому как именно исчез или почему рассеялся в поколениях этот вид личных способностей, или существуют ли и в самом деле эти ведающие сейчас, я достоверно все-таки не знаю.

— Ростислав, ваши объяснения вызывают у меня больше вопросов, — с легкой ноткой обиды, вызванной непониманием некоторых терминов и ощущением собственной необразованности, заметила я, — чем дают ответов. Что все-таки вы узнали про печать? Или Печать?! Что это такое?

— Ксана, все потому, что Учение о Силе само по себе полно противоречий: ограничений, которых у могущественного явления, создавшего все сущее, не должно быть по факту, — назидательно выговорил щуплый чудик. — И любой бы ведающий это давно заметил, если бы посмотрел через призму критического мышления. Сила — словно кость, кинутая нам в утешение, чтобы на целую тушу не смели заглядываться!

Мне подумалось, что речь свою Ростислав заготовил заранее: тщательно выверил каждое слово, каждое сравнение, десяток раз отрепетировал перед зеркалом, чтобы случае первой заинтересованности со стороны точно выступить в лучшем свете и удачном ракурсе.

— Что такое Печать? — настояла я, подустав от окольных теологических размышлений, в которых не могла поучаствовать.

— Это подчиняющая темница-проводник.

— Что?!

— Когда я сам сообразил, насколько несовершенна Сила, то предположил — должно существовать что-то еще. Что-то высшее. Более могущественное. Без рамок и условностей, — градус азарта в щуплом чудике ощутимо подрос. Ростислав непроизвольно зашагал быстрее, заговорил запальчивее, — и я нашел это, кажется. Изначальное. Именно оно создало наш мир! Именно оно стало источником Силы, которую получили когда-то первые ведающие, сестра и брат!

Я заспешила вслед, боясь пропустить слово или даже какой звук.

— На самом деле, упоминаний об Изначальном, — продолжал Ростислав, — еще меньше, чем о тех же теориях про создание отваров и обращений. Крупицы и сплошные недомолвки в сотнях источниках. Ничего однозначного. Как будто кто-то давным-давно стер все сведения, намеренно скрыл правду. Остатки знаний отдали в бесполезные руки людей-слизняков, а те закопали их еще глубже — исковеркали в мифах, преданиях и религиях. Но я не позволил себе сдаться и в конце поисков — даже получил доказательство существования Изначального! Я решился и провел эксперимент! Он сработал! Я призвал ЕГО!

— Кого?

Щуплый чудик неожиданно остановился, крутанулся на месте с перестуком каблуков туфель, поправил очки и с самым вдохновленным видом произнес:

— Демона, конечно.

Я едва не споткнулась, также резко затормозив вслед.

Впервые за весь разговор в моей голове появились сомнения о наличие у Ростислава рассудка, а также собственной осмотрительности, поведшей вслед за щуплым незнакомым чудиком по ночной "столице". Как будто знакомства с Феликсом оказалось недостаточно?!

Взгляд, полыхающий нездоровым коктейлем из одержимости, азарта и шального безрассудства заставил сделать шаг назад. И еще. И еще.

Какие демоны? Какое Изначальное?!

Все — сказки воспаленного воображения, доведенного до точки кипения горечью потери.

Конечно, монстр из моего последнего падения выглядел... странно. И ответа на вопрос: "Почему?", в записях матери я после так и не нашла. На ведающего монстр был похож менее всего, более — на неудачный результат применения какого-нибудь отвара или обращения... Однако опознать его я не смогла. Впрочем, не то чтобы при этом являлась экспертом в вопросах Силы.

Но демон? Колоссальная глупость! Просто потому что... ну, не существовали они в природе! А если и обитали где-то, то явно выглядели... по канону... с рогами, копытами, вилами, хвостом и... что там еще приличествует каждому демону?!

Печать наверняка являлась разновидностью какого-нибудь специфического обращения-ритуала, которым могли пользоваться только ведающие с определенными личными способностями. Вроде истории с Зо, показавшей мне в ночь школьного выпускного эксперимент с кошками.

У всего находились простые объяснения, не включающие сверхмогущественного созидателя вселенной и религиозных чудовищ с рогами и копытами!

Когда я услышала от Ростислава упоминание о печати в библиотеке, решила, что чудик знаком с этим неизвестным обращением, понадеялась, что он сможет раскрыть интересующие подробности, ответить на вопросы. Это прояснило бы ситуацию с падением-кошмаром и непреклонно надвигающимся будущим. Меньше всего я ожидала услышать сказки и бредни, не подкрепленные фактами. Впрочем, щуплого чудика стоило остановить после упоминания растраченного семейного бюджета и гибели родителей в нищете, беспамятстве и безнадеги ради поисков сомнительной правды.

Мог ли примириться с таким мужчина в твердой памяти и разумности?

Я окончательно признала, что сглупила, согласившись на прогулку и беседу с незнакомым типом подозрительной адекватности, когда щуплый чудик безумно забормотал:

— Простая пентаграмма обращения о призыве сработала сразу... Надо было только подобать правильные сигиллы... А вот с контролем возникли проблемы... Я не смог им повелевать... Он вырвался... Теперь я знаю почему... Сила для него — пустой звук... У него самого есть навык обращения к этой Силе... Второй раз я, конечно, использовал уже управление сознанием... Но обращение снова оказалось неэффективным... Снова сбежал... Как и в третий раз... А надо было сразу ставить Печать Изначального... Чтобы не смог и дернуться...

Боком я наткнулась на что-то острое, тяжелое и холодное, спиной уперлась в пластиковую стенку контейнера, неосознанно подскочила на месте и обернулась. Металлическая труба опасно торчала в горе мусора в баке среди пакетов с продуктовыми отходами и пластиковыми бутылками разного калибра. Правая рука потянулась к ней машинально.

— Я не сошел с ума, Ксана! — в эмоциональном порыве воскликнул с шипением щуплый чудик. — Понимаю, как неправдоподобно выглядят эти объяснения... До встречи с тобой я пытался говорить с Азарковскими, Вороновыми, Можжельник... Даже в отчаянном порыве пошел к Феликсу... Но никто не стал слушать... А старик и вовсе — выкинул взашей из Червоточного квартала... Он решил, что я снова притащился просить денег в долг!

Я неосознанно перехватила трубу двумя руками, как в недавнем мыслеобразе, и снова лицом к лицу встала к Ростиславу. Ночная пустота незнакомого квартала в настороженном предупреждении вслушивалась в слова одержимого исследовательской страстью чудика. А Ростислав все продолжал:

— Изначальное — безграничные ресурс! Оно может... все, понимаешь?! Раз оно создало мир и Силу, то... оно может дать кому угодно, что угодно! Деньги, власть, могущество. Изначальное может дать мне ребенка! И не нужно будет больше сторониться женщин, боясь причинить каждой боль... Оно может дать ответы на любые вопросы... Все это — известно демонам!

Причудливая логическая цепочка его рассуждений вызвала у меня смятение, подкрепленное не менее странной реакцией интуиции. Внутренний голос как будто замер наизготовку, обострив рефлексы тела и резервы разума. В эту минуту из тьмы словно соткались... ОНИ. Ночная пустота перестала существовать.

Продолжение обязательно будет...