Ведьмина клятва

Глава 1

Осторожность не помешает даже ведьме. Слышали такое высказывание? Колдуну она также не повредит, ибо куда уж больше вредить. Городская ведьма — это вам не пейзанка какая-нибудь в лаптях и с косой в подол. Это фигура тонкая, существо волнительное, хрупкое и самое главное, незаметное.

Под определение 'тонкая фигура' вполне подходила моя покойная мать, да и ныне здравствующая бабка тоже, но это и всё. Из меня выросла точная прабабкина копия, вполне привлекательная орясина с сорок третьим размером ноги. Эполет видали? Так вот на моём плече он свободно укладывается, и места ещё немного остаётся, проверено. И ростик у меня невелик — всего-то сто девяносто пять сантимов, тоже большая радость.

Бабка у меня городская из тех, что своими в любой деревне станут. Мать моя была ведьмой, это да. Бабка и сейчас ведьма, причём, честно зарегистрированная в ведьмачьей общине. Из меня ведьма слабая, но тут бабуля на мать грешит и твердит, что это её вина. В чём там конкретно было дело, мне не говорят, рано, мол.

— Как двадцать один исполнится, всё расскажу, — пообещала бабка.

Не знаю, как там в сказках народов мира, а в нашей действительности девочка принимает ведьмачью сущность, едва уронит первую кровь. Если кровь матери и прочих тёток до одиннадцатого колена позволит, то она станет ведьмой. Словом, приговор будущей колдовке выносит её же собственная кровь. Тут пятьдесят на пятьдесят, и приговор обсуждению, как и обжалованию не подлежит. Ведьмочку начинают обучать с третьего дня после знаменательного события, а для того увозят в деревню, где есть река, лес, или озеро, ибо нужна связь с матерью-землёй и хорошо бы года на три. А лучше на все пять лет.

Меня тоже увезли в таёжный посёлок далеко от Иркутска. Школа моя закончилась в двенадцать лет, а затем почти девять лет бабка учила меня, лечила и отдавала на весну-лето дядьке Фёдору, старому шаману из рода Чапогир. Мне приходилось кочевать с его семьёй месяцев по пять, кормить собою комаров и гнуса в тайге. Зачем? Ведьма должна знать травы, а кому их знать лучше Фёдора? Бабка обмолвилась, что род его переместился к нам из Якутии так давно, что и памяти не осталось о первом Чапогире, неизвестно зачем покинувшем родные места.

Изгоняет духов шаман, а ведьма гоняет нечисть, если может. Или заставляет её служить — опять же, если силёнок хватит. Надо помнить, что за красивые глаза нечисть служить не будет. Каждый из них, начиная с самого мелкого духа и заканчивая хозяином болота с многовековым 'стажем', уважает только силу и за неё служит. Точнее, жрёт он эту силу, и каждая тварь старается сожрать её побольше, а то мало ли — сегодня сила есть, а завтра её не стало. Всякого-разного в нашей тайге хватает и далеко не всё это разное относится к мифологии или к устному народному творчеству. Вот поэтому бабка девять лет и гоняла меня в хвост и в гриву, поскольку ведьме придётся несладко, если она по незнанию или обычной глупости нарушит незыблемое от века правило! Простому человеку, скорее всего, простят невежество, а ведьме — извините, платить придётся силой или услугой и не всегда одно предпочтительнее другого.

Меня многому научили за девять лет, можно жить-не тужить, однако среднего образования я так и не получила. Как уж там бабка умудрилась выбить из сельсовета мой паспорт и из школы аттестат за девять классов, известно ей одной. И на том моё среднее образование закончилось.

Завтра мы перебираемся в наше городское жильё, уже освобождённое квартирантами и остаётся мне только дождаться бабкиного откровения на тему 'чего там маменька-покойница натворила перед родами'.

Добирались мы двое суток, и вот я стою на пороге. В зеркале вижу себя ниже середины груди, похоже, что мелковатый народец тут жил. Зеркало придётся перевесить, да и прикрыть не мешает, нечего всяким-разным за нами подглядывать! Кому? Найдётся кому, можете не сомневаться, охотников за дармовой силой хватает и в этом городе. И не только в городе.

Бабка вталкивает меня в прихожую, ставит на пол рядом с моим мешком затрапезный, ещё советский, рюкзак и разматывает тёплый платок. Старуха моя деловито натягивает чистые носки и обходит помещение противосолонь, а я покорно стою у порога, дожидаясь, пока она освидетельствует нашу, а теперь уже мою, двушку на отсутствие... соглядатаев?!

— Бабуль, да кому мы тут нужны?

Бабка молчит и только носом водит туда-сюда, да глазами по углам шарит.

— Ага, вот где! Поди сюда!

Из угла за тумбочкой понуро выбирается странное существо. Домовик, что ли? Вроде он, а вроде и не похож.

— Ты кто такой, чудушко? — я присела напротив зверушки.

— Бабайка я, был... — прошелестело существо.

— А с чего вдруг был?

— Да помру я скоро, пугать тут некого...

— Да полно тебе, меня попугаешь, долго ли умеючи? Что же ты сразу помирать собрался?

— Так детишек в доме этом давно нету, кого пугать-то?

— Да, это проблема, — я поднялась во весь рост, — ладно, мелюзга, пока живи здесь, с домовиком дружишь?

Непонятное существо сморщилось, ясненько, домовик его гоняет. Ну, будем считать, что гоняет за дело.

— Разберёмся, — пообещала я чудушке.

Бабка хмыкнула от двери, деловито натянула тапочки на тёплые носки и потащила рюкзак в дальнюю комнату. Мимоходом швырнула в мою сторону нетолстую пачечку тысячных купюр и погнала за продуктами.

— С домовиком я сама поговорю, проваливай!

— Ну ба-а-а, мне же интересно!

— Ступай, детка, нам ещё долгий разговор предстоит. Ступай, потом познакомитесь.

Зима на исходе, март месяц в начале, так что обходим по большой дуге раскатанный ребятишками каток. Где-то за углом вроде был магазин. Ого, ничего себе супермаркет отгрохали.

На месте магазинчика 'Продукты' теперь заносчиво пыжится двухэтажка под названием 'Супер-маркет Орион', стёкла зеркальные, вход такой, что трактором заехать можно и в центре крутится вертушка. Стоишь на круглой платформе, а тебя несёт к выходу, как прибоем. Я, конечно, существо тёмное, в школе мало учившееся, но ЖК-телевизор у нас имелся, и спутниковые антенны в посёлке тоже наличествовали, так что содержание 'Санта-Барбары' я вам и среди ночи расскажу. Здесь у нас телика нет. И не будет.

Ну посмотрим, что нынче едят в городе? Да-а-а... это жрать не будет даже наш поселковый алкаш Афанасий. Это 'рыба' у них называется? Сами ешьте эту не то сельдь, не то салаку, размеры явно совпадают. Так, картошка, крупа, а вот приправы пропускаем, там столько отравы насыпано, что над пакетами стоит синеватый туман. Сами ешьте, дорогие, если охота. Хлебом тут называется тоже не пойми что, лучше муки купить. Масло подсолнечное берём, а вот 'Масло сливочное' сами ешьте, творог лучше выбросить, молоко — это вообще не молоко, а как выражается бабуля, почти полная таблица Менделеева. Так, пять кило круп, четыре кила муки, четыре бутылки масла и где тут рынок?

— Слышь, девка, сама-то донесёшь? Помощь нужна?

Стоит, рожа скалится, ухмылка мерзкая и развязная, шапку потерял где-то... пошёл бы ты, дурилка городская. Легко забрасываю на плечи набитый рюкзак, у мужика глаза на лоб вылезли. Как бы не обделался от впечатлений! Ростом он мне по плечико где-то.

— Бывай, мальчик-с-пальчик!

— Ах ты сука!

Я даже не оглянулась, а засранца снесло с ног словно ветром и припечатало к стеклянной стене. Головой. Отдыхай, дурилка, всё равно ничего не вспомнишь, для этого мозги нужны, а не та солома, что у тебя в башке.

Окружающие так ничего и не заметили, ведьма я или кто? Городской идиот остался отдыхать под стеночкой (через пару минут очнётся, я же не зверь какой). Теперь домой разгружаться и искать рынок. Мука мукой, но сварить бы чего к ужину надо, как ни крути.

Рынок недалеко от дома, это хорошо, но дорога весьма запутанная, так что к торжищу меня почти за руку привёл шустрый малец в енотовой шапке.

— Вон, тётенька, видишь ворота?

— Спасибо, парень, держи! — сунула ему конфету в кулачок, — и прощевай, на дорогу не выходи!

— Сам знаю, — шмыгнул носом мой провожатый и убежал к дружкам.

Птицу купить, что ли? Кто тут из пернатых на прилавке лежит? Надо же, тут голубей едят! Но и правда, мясо у них вкуснейшее. Ладно, кролик, кролик, вот и нутрия! Берём! И рыбка есть, хорошо, будет пирог из нельмы, а вот якобы копчёные спинки муксуна пахнут чем угодно, но не дымом из можжевельника. Это сам ешь, умник. А вот это берём, заверни-ка пару спинок, уважаемая.

— Сами коптили?

— Дед коптил, — улыбается раскосая приятная молодица.

— Передашь спасибо ему, он толк знает.

Продавщица кивает, аккуратно пакует рыбку в целлофановую бумагу. Цена не слишком высокая, но и не даром продаёт, молодец! Не гонится за наживой, и работает на совесть. Руки у молодицы натруженные, лицо обветрено, небось сами рыбу и ловят. Поэтому вынимаю из кармана грубо обработанную деревяшку.

— Отдашь деду, пусть носит на шее. Не забудешь?

Раскосенькая продавщица серьёзно кивает и бормочет на родном языке благодарность шаманке.

— Не шаманке, а шаману из рода Чапогир, запомнишь?

— Да, — молодица несмело улыбается.

Я снова навьючиваю рюкзак и топаю домой, бабка ждёт, небось всех нечистиков погоняла, как новобранцев. Так что, думаю, дом уже согрет, вычищен, на кухне пыхтит чайник с отваром трав осеннего сбора, вкусно пахнет лепёшками...

Лепёшками пахнет, это да... а у входа на кухню лежит бабка, рот перекосило, левая рука согнута под странным углом, старушка моя хрипит, изо рта сплошным потоком изливается пена. Она... отходит?! Пытается встать, ноги срываются и скользят по полу, ох, что же это творится?!

Глаза устремлены прямо на меня и в них такая мука, что страшно смотреть!

— Бабушка!

Она вцепляется левой рукой в моё запястье и жизнь медленно покидает её лицо... уходит моя вторая мать! В такую даль отбывает, что и выговорить не получается. На моих руках умирает единственный родной человек, и я умом понимаю — сделать ничего нельзя, бабушка почти ушла за грань мира, но моя душа никак не хочется смириться с происшедшим. Я пытаюсь начать заговор, но тут меня выгибает так, что затылком касаюсь пола, причём, стоя на коленях. Ощущение... не боль, это посмертный дар моей бабушки — пресловутая колдовская сила! Слово, которое даже в соответствующих книгах пишут с заглавной буквы, если пишут вообще. Сила шла сплошным потоком, выпрямляя мои сведённые судорогой ноги, вытягивая тело во весь рост на полу и наполняя зеленоватым сиянием окружающее пространство, лишая сознания и возможности удержать душу в холодеющем теле моей бабули.

...С пола меня поднимали уже чужие руки. Да, такой выброс силы не могли не почуять ведьмы этого города, да и ведьмаки тоже. Трое их было, трое женщин, раздевших меня донага. И вроде бы в дверях какой-то мужик стоял. Или не мужик?

Что они там делали с моим безвольным телом я и знать не хочу, но через три дня я стояла посреди таёжной поляны, на которой пылал до небес погребальный костёр, и в нём сгорало лёгкое тело ушедшей от меня бабушки.

Передавшая силу ведьма уходит и сгорает легко, как дышит, а вот если наоборот, то намучается так, что родным придётся крышу разбирать, чтобы старая ведьма покинула сей мир, не натворив бед. Им едва ли не дом ломать придётся. А уж если ведьма отойдёт в мир иной в многоквартирном доме и при этом силу не передаст, то дом этот сразу можно ломать, причём, желательно с землёй сровнять и оставить пустырь лет так на полсотни... ну или солью засыпать и оставить лет на десять. Иначе добра не будет.

И людям, оставшимся в таком доме жить, не позавидуешь — это ежели они из числа простых людей, а не такие, как мы с покойной бабушкой. Перво-наперво начнут умирать дети, кто от простуды, кто от астмы, кто получит инфаркт при здоровом ранее сердечке, а кого и парализует ни с того, ни с сего. Затем помрут старики, потом мужчины, а последними женщины. Это случится непременно, если другая ведьма не очистит дом, где умерла неудачница. Бабуля умерла в девятиэтажке, но к счастью, я успела вовремя. И бабуля тоже... успела.

Так что три городские ведьмы напрасно так бойко разлетелись, могли и не торопиться. Бабуля отдала свою силу мне, опоздали вы, тётеньки, такая вот приключилась печаль. На дармовую силу много найдётся желающих, это да. А вот убить 'приёмник' самой силы они не смогут, кишка тонка! Ещё примерно с месяц принявшая силу будет обладать убийственным даром отражать любую попытку нападения, причём, со смертельным исходом для напавшего. А вот когда её тело примет эту силу полностью, растворит в себе, сделает своей окончательно, тогда любой желающий может попробовать взять ведьму на излом. Если он дурак. Или дура. Самоё сила не позволит себя уничтожить, а вот что потом будет с телом и разумом принявшей силу — это надо смотреть... так что им, этим 'добросердечным' ведьмам, придётся со мной возиться до логического конца, сами напросились! Я рассмеялась сквозь тяжкий морок, вот и пусть возятся, а то явились тут...

Не знаю, чем меня поили три незнакомые ведьмы, но само событие, и последующие нужные и понятные ритуалы, сопутствующие погребению одной из нас... как и состоявшееся огненное погребение, я вынесла, не дрогнув. А после того, как всё закончилось, попросила добросердечных покинуть мой дом. За такое благодарить 'коллег' не принято, ибо последнему дураку ясно: не друзья в моём доме, а соперницы, опоздавшие к раздаче.

Так было и так будет во веки веков.

Помогли мне в тяжкую минуту, значит я помогу им, когда их время придёт. Или кто другой поможет. А за благодарностями — на паперть!

Две старухи и молодая женщина только головами качнули в знак согласия с просьбой и исчезли прямо с лестничной клетки, не утруждаясь спуском с девятого этажа. Вот и хорошо, многое надо обдумать и решить. Но до чего же сильны старухи, мне до таких высот ещё расти и расти! Задел есть, но его явно недостаточно, нужен наставник. Увы, в моём случае наставника не будет, значит, будем справляться сами.

Я улеглась на старый диван, посадила в ногах домовика с бабайкой и мёртвым голосом приказала рассказывать 'кто, куда, зачем и откуда'. Картина вырисовывалась странная. По их словам, раздался деликатный звонок в дверь, мелькнуло брошенное сильной рукой нечто, завёрнутое в полотно, и бабка упала, захрипев... Остальное я видела.

— Где полотно?

— Растворилось оно, — опустил уши к плечам домовик Клавдий, — я не успел, бабку твою спасать кинулся, я ж её с вот такого помню!

И домовой поднял ладошку на пару десятков сантиметров от пола.

— Ты что скажешь? — я уставилась на бабая.

— Мужик это был, — буркнуло чудо-юдо.

— Не бреши, — презрительно сказал домовик.

— Погоди, — остановила я домовика, — узнать его сможешь?

— В лицо не узнаю, я запах запомнил. Не видел я лица, как я его с пола-то увижу?

Это да, с его ростом можно только пряжку ремня хорошо рассмотреть.

— Ты не печалься, хозяйка, — серьёзно сказал домовик, усевшись на маленькую подушку, — бабка твоя хорошо жизнь прожила, ты сама знаешь.