Право выбора (по вселенной Звездных войн)

ПРАВО ВЫБОРА

Благодарю BlackDrago за идеи и

литературное редактирование

Это наш мир, пусть не рай он земной,

И не у всех в чести.

Это наш выбор идти войной,

Чтобы его спасти...

"Ему говорили..."

Dareen

Раскаленные вторыми сутками непрерывных боев системы охлаждения турболазеров сочились испарениями. Едкий пар охладителя заставлял канониров надсадно кашлять и, на мгновение отстранившись от пультов, вытирать слезящиеся глаза ладонями, затянутыми в черные перчатки...

Отсеки и вспомогательные коридоры звездного разрушителя Резервного флота Империи "Саламандра" были забиты ранеными и эвакуируемыми. Реанимакапсул и даже дройд-носилок давно не хватало на всех, и раненых подносили к медицинским блокам на обломках сталепластика. Надсадно ревели климатизаторы, тоскливо взвывали сирены аварийных сигналов, искрила в технических нишах какая-то аппаратура... палубы качало от сильных ударов, после которых гасло освещение, и лица казались залитыми кровью в алом сиянии аварийных плафонов... Но мимо трепещущих, обожженных, окровавленных тел в оплавленных скафандрах или обрывках униформы, мимо прижавшихся к переборкам испуганных беженцев, все так же пробегали, держа строй, аварийные команды штурмовиков в измазанных кровью, закопченных, некогда белоснежных доспехах, а флотские гвардейцы, сменив выбитых дройдов, латали основные энергосети и системы жизнеобеспечения.

Большая часть тяжелых турболазеров старого имперского разрушителя класса "Победа" была уничтожена, но оставшиеся продолжали жалить борта двух республиканских дредноутов и каламарианского крейсера, зажавших "Саламандру" в кольцо. Легкие орудия плели огненную сеть вокруг изъеденных лазерными и ракетными ударами бортов разрушителя, истребители противника все еще попадали в эту сеть, разлетаясь огненными обломками.

— Мы потеряли второй генератор, — тихо, чтобы услышал только старший офицер, проговорил от пульта внутрикорабельной связи пожилой энсин-резервист.

— Сосредоточить огонь на истребителях! Держать периметр резервного генератора! — тут же прохрипел комлинк голосом командира разрушителя коммодора Максимилиана Морра, — Всем палубным машинам — взлет!

— Боевым башням: цель — истребители, — устало продублировал по центральному посту управления оружием "Саламандры" командир боевой части вооружения лейтенант-коммодор Арвид Ксенн.

"Саламандра" давно уже лишилась своих тай-файтеров и теперь могла противопоставить двум новеньким эскадрильям красы и гордости республиканского флота — крестокрылов — только зенитный огонь... Этого было явно недостаточно, чтобы удерживать ребелов от прорыва к последнему генератору дефлекторного щита, и командир разрушителя отдал приказ атаковать противника тай-бомбардировщикам. Приказ, не оставлявший пилотам тяжелых машин ни одного шанса вернуться...

Арвид окинул взглядом офицеров, склонившихся над пультами — половину из них составляли резервисты, призванными в имперский космический флот из запаса, остальные — молодые добровольцы, поступившие на военную службу уже после Эндорской трагедии. Такие же юноши вспыхивали мгновенными искорками в распадающихся кабинах гибнущей эскадрильи бомбардировщиков, как и их лихие ровесники в разрисованных броской символикой истребителях Республики. Своей смертью имперские пилоты отодвигали агонию смертельно раненого разрушителя, даря ему призрачный шанс.

Лейтенант-комодор Ксенн видел тщательно скрываемый страх на лицах таких же как и он сам офицеров-резервистов. Но каждый из них продолжал выполнять свои обязанности, а сам Арвид мог лишь на мгновение прижаться пылающим лбом к холодному стеклу панорамного экрана, на котором вспыхивали и таяли звездочки сошедшихся в смертельном танце испепеляющей ненависти республиканских крестокрылов и имперских бомбардировщиков. Ведь одной из этих вспышек мог быть его старший сын — 20-летний лейтенант Лео Ксенн. Накануне он дотянул разбитый истребитель до посадочной палубы "Саламандры", но, проведя сутки в бакта-камере медицинского отсека, вновь вернулся на посадочную палубу разрушителя, заняв место пилота в наскоро отремонтированной кабине бомбардировщика, лишившегося своего пилота...

Арвид видел сына лишь несколько минут. Командир "Саламандры" вызвал его с каким-то формальным докладом именно в тот момент, когда закончил отдавать приказания новоназначенному командиру эскадрильи бомбардировщиков. Лишь несколько минут все трое стояли, глядя то друг на друга, то на круговерть близкой туманности, которую оставлял по правому борту идущий на крейсерской скорости разрушитель.

— Скажи Лоре и Хельгу, что я люблю их... — тихо проговорил Лео, перед тем как, пожав руку отца, покинуть командирский салон.

И вот теперь Максимилиан Морр отправил почти на верную смерть мужа своей единственной дочери, отца своего внука вместе с другими последними пилотами разрушителя, чтобы их жизнью оплатить минуты, за которые механики в раскаленных, искореженных энергетических отсеках пытались восстановить хотя бы один основной генератор...

Сжимая до боли немеющие губы и не чувствуя этой боли, Ксенн, понимал, что другого решения не принял бы и его первенец. Ведь в отличие от резервиста Арвида, Лео, как и Максимилиан, был кадровым офицером Имперского флота, не мыслившим жизни без верности своему гибнущему миру и без борьбы за него.

Где-то там впереди уходил из системы, полыхая вспышками готовых к прыжку гипердвигателей и беглым огнем отгоняя "крестокрылы" ребелов, флагман Резервного флота со спасенными из гибнущей имперской столицы архивами и базами данных. Его курс лежал к системам Внешнего кольца, где гранд-адмирал Траун собирал готовые к продолжению борьбы имперские эскадры. Оттуда вновь могли прийти мир и привычный уклад жизни на искалеченный Корускант и на другие миры Империи. И ценой этой надежды стала гибель остатков Резервного флота...

Один из республиканских дредноутов, окутанный шлейфом мелких обломков из поврежденных в начале боя основных двигателей, кренясь, отходил под прикрытие громады крейсера каламари. Но тут же, пересекая курс к спасению искалеченного, но не прекращающего огонь разрушителя, к своим собратьям присоединилась еще одна эскадрилья "крестокрылов".

В острие строя особенно ярко размалеванных республиканских истребителей шли серебристый "крест" с частоколом отметок сбитых целей и белоснежно-белая машина без знаков отличия. На "Саламандре" уже перехватили позывные командира элитной республиканской эскадрильи, лучшего аса ребелов Виджа Антиллеса и самого ненавистного врага Империи, виновника Эндорской трагедии и гибели Императора, самопровозглашенного магистра Нового ордена джедаев Люка Скайуокера.

Отправляя последние аварийные партии к замолкающим орудийным башням, Ксенн не знал, его ли сын или другой командир звена вывел свою тройку бомбардировщиков навстречу смертоносному противнику. Прикрывая своего командира, тут же вспыхнул один, закувыркался, потеряв левую панель другой, но последний бомбардировщик проскочил сквозь республиканский строй, отчаянным огнем турболазеров вспоров брюхо ярко-красному крестокрылу с желтыми полосами на крыльях. Замыкающие строй истребители в упор скрестили лучи своих лазеров на посмевшем стать на пути "Эскадрильи бродяг" имперце. Одна из республиканских машин тут же поплатилась за такой маневр, не успев отвернуть от таранного удара превратившегося в огненную комету бомбардировщика.

"Крестокрыл" Скайуокера тем временем в одиночку атаковал тройку имперских бомбардировщиков. Один из них пошел в лобовую атаку на машину джедая, но почему-то рывками проскочил мимо, полосуя лазерами пустоту, и тут же получил в борт залп республиканского истребителя. Еще один имперец закрутился в странном маневре, который тоже вынес его под удар белого "креста". Третий пилот Империи, увидев странную гибель напарников, попытался избежать ближнего боя и постарался держать расстояние, выпустив по неуязвимому противнику приберегаемую напоследок протонную торпеду, но был расстрелян зашедшим сзади Антиллесом.

"Саламандра" сменила курс, и с панорамного экрана уплыла схватка элитных республиканских пилотов с последней тройкой бомбардировщиков. Прямо по курсу приближался полыхающий огнем борт каламарианского крейсера.

— Всем орудиям цель — двигатели противника. Огня не прекращать! — вновь прохрипел из динамика капитан Морр.

— Вот и все, — проскользнуло в сознании Арвида Ксенна, когда корпус расстреливаемого в упор разрушителя задрожал от частых сильных взрывов. А потом огненная вспышка вздыбила боковую переборку отсека и бросила лейтенант-коммодора на искрящую замыканиями панель.

Он еще успел прокричать (или прошептать, но шепот показался ему криком): "Управление огнем передать в резервный пост. Покинуть отсек!", обгорелыми руками пытаясь погасить тлеющий черный китель офицера-артиллериста... а потом глаза заволокло туманной дымкой... и в ней перед Арвидом возникло лицо жены, таким, каким оно было в их первую жаркую ночь в тесной каюте грузового корвета...

Он уже не видел, как пожилой энсин и юноша-техник вытаскивали его обмякшее тело из ставшего огненным адом отсека, как тащили по раскачивающимся, полыхающим вспышками рвущихся энергоцепей коридорам под непрерывный вой аварийных сигналов, призывающих покинуть гибнущий корабль, как втолкнули в переполненный ранеными челнок, успевший покинуть "Саламандру" до того, как всепожирающее пламя прокатилось по ее коридорам и отсекам, равнодушно поглощая и энергетические отсеки с так и не прекратившими работу механиками, и каюты с мечущимися беженцами, и ведущие огонь до последнего мгновения орудийные башни, и забитые ранеными лазареты разрушителя, и полуразрушенный мостик, где, пригвожденное распоркой взорвавшегося тактического экрана к капитанскому креслу, замерло в окружении своих погибших офицеров тело командира разрушителя коммодора Максимилиана Морра.

А Ксенн все не мог открыть глаза, заливаемые кровью из рассеченного лба, и, чувствуя почему-то не боль, а сильнейший холод в обожженном теле, прижимал к груди искалеченные ладони. И заглушая гул двигателей, голоса и стоны в трюме спасательного шаттла, в его памяти звучал модный двадцать лет назад на Корусканте вальс, под который они с невестой кружились в зале туристического отеля, впервые вместе проводя отпуска на столичной планете. А потом чьи-то руки приложили к его шее иньектор аптечки, и сознание лейтенант-комодора Арвида Ксенна угасло...

Какой-то посторонний звук вырвал Арвида из полусна-полукошмара. Приподнявшись на ложе и озираясь по сторонам, Ксенн еще несколько мгновений пытался вспомнить — куда же делся забитый ранеными отсек спасательного шаттла, почему не слышно гула двигателей, и откуда доносятся монотонный шум дождя и звуки, похожие на залпы турболазеров в атмосфере. Жадно глотая сырой воздух с металлическим привкусом тумана, он оглядел погруженную в полутьму комнату, в которой нашел себе временное пристанище. В мягком сиянии "вечного" ночника, прилепившегося на стене (такие транспортная компания, где работали они с женой в молодости, доставляла с Ауривилла на Корускант в забавных пузырчатых упаковках), громоздилась мебель, оставленная своими неизвестными хозяевами, шумел за разбитыми окнами по стенам заброшенного небоскреба в разрушенном давними боями мертвом квартале корускантский дождь. Где-то далеко, почти на горизонте в снопах света орбитальных зеркал громоздился покрытый строительными лесами Новый храм Ордена джедаев, полыхали в ночном небе гроздья салюта, которым Республика отмечала какой-то из своих многочисленных новоизобретенных праздников... Там кружились огни флаеров, гремела музыка, проплывали воздушные дворцы... а здесь царил шорох дождя и какое-то поскрипывание в глубинах полуразрушенного дома...

И от последнего боя "Саламандры", в котором жестокая судьба сохранила ему жизнь, Ксенна отделяли долгие месяцы пути домой, наконец-то приведшего его на родной Корускант, вдруг ставший чужим ...

Все это время, начиная от возвращения в сознание в тесном, забитом стонущими телами и пропахшем кровью чреве спасательного шаттла, стремительно ввинчивающегося в атмосферу крайней в системе планеты, и до первых шагов по многоярусным улицам бывшей имперской, а ныне новореспубликанской столицы, стремление вернуться домой, выполнив данное своим близким обещание, поддерживало в нем жизнь, вдыхало в измученное тело новые силы... И вот теперь, пройдя множество систем и миров, отделенный от дома не более чем несколькими десятками километров, Ксенн нарочно медлил, кутаясь от предутреннего холода в теплое, но потрепанное одеяло из шкуры какого-то зверя, найденное им накануне вечером в заброшенном здании. Медлил, потому что, и в этом он боялся признаться даже самому себе, не хотел увидеть свой дом такими же мертвыми развалинами...

Пока не сделаны последние шаги, еще есть надежда, что пронесшиеся над планетой-столицей вихри войны пощадили его семью, что, пройдя паутиной раскинутых между громадами домов арок и переходов, он войдет в двери своей квартиры, с которой связано столько в жизни, прикоснется сухими губами к постаревшему, но так же сладостно желанному и прекрасному лицу своей жены, возьмет обожженными ладонями ее нежные руки, обнимет младшего сына, прижмет к себе оставшегося без отца внука... и пережитые горести останутся на время где-то за порогом, за зеркальными окнами, по моде далекого Аурвилла, закрытыми на ночь затейливо вышитыми шторами...

Ради этого мгновения он ушел в пламя гражданской войны, ради него направлял на корабли противника огненные жала орудий звездного разрушителя, вычеркивая из бытия космоса жизни мятежников, ради этого мгновения он горел в отсеках гибнущей "Саламандры", ради него жадно хватал пропахший потом и кровью воздух спасательного шаттла, стараясь не закрывать глаза, чтобы не видеть вновь гибель эскадрильи своего старшего сына, ради этого мгновения он выживал, дрался за жизнь, добирался от одного захолустного мирка к другому, чтобы вернуться домой... пусть не освободителем под звуки бравурных маршей, пусть одним из побежденных и проклятых ложью, но все же вернуться домой...

И вот сейчас он медлил, боясь подтвердить самые мучительные предчувствия, узнать, что весь его путь был напрасен... что лучше для него было бы остаться там, на орбите безымянного мира, разделить судьбу Лео и Максимилиана, судьбу экипажа "Саламандры" или исчезнуть во вспышке залпа "крестокрыла" по неповоротливому спасательному шаттлу.

Орудия пары крестокрылов из поредевших республиканских эскадрилий, выдержавших всю тяжесть боя с "Саламандрой", уже были нацелены на спасательный шаттл. Пара пилотов в рубке беспомощно смотрели на огоньки панели, бесстрастно констатирующие наведение лазеров противника на их корабль, и молча внимали заносчивому голосу какого-то ботана из числа республиканских пилотов, требовавшего от обреченного шаттла заверений в немедленной капитуляции, причем от старшего офицера на его борту. Ксенна буквально принесли в рубку, вколов перед этим огромную дозу какого-то стимулятора, чтобы привести в сознание, и устроили в кресле двое еле стоящих на ногах от ранений флотских гвардейцев, доложивших, что его присутствие необходимо для решения судьбы корабля. Один из пилотов, уставившись на лейтенант-коммодора испуганными глазами, стал уговаривать его сдаться угрожающим крестокрылам. Старший из гвардейцев, напротив, заявил о готовности по приказу старшего офицера встать к легкому орудию шаттла и попытаться нанести наглецам хоть какой-то урон.