Тяжело быть мессией

Глава 1

Незнакомый потолок.

Первая моя мысль, когда я открыл глаза, оказалась треклятым литературным штампом... Определённо, нужно отвыкать от чтения дурных книжек.

Стоп.

Какой потолок?!

Я лежу на спине, уставившись на балдахин надо мной, ярко-зелёного, невообразимо насыщенного оттенка. Конечно, немудрено, что я спросонья не сразу понял, что случилось что-то ненормальное, но... Это точно не вписывалось в привычное для меня утро.

Я попал?

Совсем, как в тех средненьких попаданческих книжках, которыми я зарабатывал себе на жизнь? Но меня не сбивал грузовик, я не падал с моста на лёд вниз головой, я вообще не помню, чтобы умирал — кажется, вчера я спокойно лёг спать у себя дома, и очнулся уже здесь.

Ладно, благодаря тем книжкам я хотя бы примерно представляю, что сейчас делать. В конце концов, сколько раз я уже описывал мысли попаданцев сразу после их переноса в чью-нибудь тушку... Это немного успокоило меня.

Вначале мне нужно понять, где я нахожусь. Не двигаясь, скашиваю глаза вначале вправо, затем влево — вижу, что меня окружает довольно светлая комната, покрашенные в зелёный стены занавешены узорчатыми портьерами, а большую стену и вовсе закрывает огромный гобелен. На нём с плохо показанной перспективной изображена битва всадников в кольчугах и латах против чернокожих людей, на стороне которых были боевые слоны. Сразу делаю заметку: конные всадники — белокожие, их враги — чернокожие. Возможно, я оказался в Европе времён крестовых походов или более поздней эпохи...

И все цвета кажутся аномально яркими. Кажется, моё зрение изменилось.

Свет в комнату попадает через два высоких, но узких окна, сделанные из витражного стекла со сложным геометрическим узором. Насколько я понимаю, такие стёкла должны быть безумно дорогими, и я, возможно, оказался в теле кого-то из высшего дворянства — или, если совсем повезло, королевской семьи.

Ладно, для меня важнее, что в комнате никого не видно. Возможно, кто-то прячется, но это уже паранойя. Значит, можно тихо, постаравшись не издать ни звука, встать и продолжить осмотр. И увидеть, наконец, что за тело мне досталось.

Только теперь я заметил, что меня по шею накрывает пышное, может быть, набитое пухом, одеяло — несмотря на то, что в комнате не холодно, так, слегка прохладно. Я поднял руки, собираясь откинуть одеяло, и надолго задержал взгляд на кистях — маленьких и тонких, со следами чернильных пятен. Ну, во-первых, видимо, я — ребёнок. Точнее, в теле ребёнка или, может, подростка, пока не могу сказать. Во-вторых, этот ребёнок явно учился писать, зато не утруждал себя тяжёлой работой или упражнениями с оружием: ничем, что могло бы оставить мозоли. Версия о дворянском или королевском происхождении явно заслуживает присвоения вероятности, близкой к ста процентам.

Мне стоило бы уже поторапливаться с осмотром тела и комнаты, чтобы понять, что меня будет ожидать здесь, но я всё ещё тормозил. Хотя я как-то удивительно легко поверил, что и правда "попал", но мозги чуть не скрипели, пока я разбирал увиденное, припоминая шаблоны от своих же попаданческих сюжетов. Я то и дело отвлекался на мелочи вроде подсвечника, стоявшего на маленьком шкафчике возле кровати (нет электрического освещения или хотя бы керосиновых ламп), откладывая знакомство с моим телом.

Наконец, я всё-таки откинул одеяло к ногам и, не вставая, опустил голову вниз.

"По закону подлости стоило ждать именно этого", — я едва удержался, чтобы не сказать вслух.

Я увидел что-то вроде длинного шёлкового платья, причём розового. А под ней слегка выпирала пара совсем маленьких холмиков, именно на том месте, где у девушек должна располагаться грудь. Ещё на долю секунды меня удивил тёмно-зелёный цвет волос, но о них я сразу забыл.

Отведя взгляд к потолку, я попытался успокоить себя. Да, конечно, попасть в девочку в (предположительно) средневековье, да ещё с высокой вероятностью земное и европейское — это очень, очень-очень плохо. Но паника точно к лучшему ничего не изменит, наоборот, только сделает всё ещё хуже, привлечёт ко мне внимание — за дверью может ждать стража или слуги. И, конечно, одна из главных проблем маленьких девочек в средние века — то, что их выдают замуж за кого попало, далеко не всегда спрашивая, за кого именно они хотят выйти и уж точно никогда не интересуясь, не привлекают ли их другие девочки... К сожалению или счастью, и про таких попаданцев я тоже писал, поэтому уже приходилось продумывать, какие трудности должны их встретить.

Хм. Что-то такие мысли совсем не успокаивают... Ладно, если это всё-таки средневековая Европа, то можно уйти в монастырь. Это тоже неприятно, нужно молиться, поститься и слушать местный аналог радио Радонеж (в лице старших монахинь), но, по крайней мере, такое решение снижает до минимума шансы, что меня будет насиловать по праву сильного какой-нибудь мужик, которому меня отдаст в жёны отец этой тушки. Хотя это если уйти в монастырь вообще получится, конечно. Могут и не пустить... Впрочем, мне стало чуть спокойнее, по крайней мере, ситуация уже не выглядит полностью безвыходной. А уж в женском монастыре могут найтись юные и симпатичные монашки, мммм...

Хотя это я уже так, ёрничаю, чтобы отвлечься от страха. Ну, могло быть и хуже. Я мог попасть в нищего, слепого и безногого старика, больного чёрной оспой. Или в малолетнего сына Лжедмитрия. Мда, надо будет почаще напоминать себе об этом.

Я поднялся в постели, надеясь, что она не скрипит — повезло. Перина здесь очень мягкая и рыхлая, а сама кровать столь огромна, что можно уложить ещё пятерых таких же девочек. Опустил ступни в белых шёлковых носочках на ковёр со сложным абстрактным узором, рядом нашёл нечто, смутно напоминающее гибрид бальных туфелек и уличных ботинок. Обувка как раз подошла под мои ноги, но в голове мелькнула мысль, что с обувным ремеслом дела здесь не очень-то хороши...

Вставая, я ощутимо пошатывался, движения в этом теле были непривычны, как будто я отлежал себе все конечности, зато стал вдвое легче. Голова чуть кружилась, но зрение оставалось ясным и чётким.

Только теперь я смог осмотреть комнату полностью.

Прямоугольная, большая, чуть не вдвое больше моей однокомнатной хрущёвки*. Шестиспальная кровать стоит ровно посередине, на ковре. Другими коврами, хорошо гармонирующими по цвету между собой, покрыт весь пол. В комнату ведут три двери, за любой могут стоять люди и ждать пробуждения этой девочки — на это нужно обратить внимание, это гораздо важнее ковра. А ещё здесь есть тумбочка, открытый шкаф с — несколько неожиданно для средневековья — книгами, столик со всякой всячиной, которую ещё нужно осмотреть... Рядом с ним три кресла, обитые тканью, и ведро. Последнее даже повеселило меня — я подозреваю, для чего здесь могли поставить ведро; по крайней мере, этой девочке хватало ума (или нюха) не ставить его рядом с кроватью.

Я вдруг задумался об этой девочке-дворянке, тело которой я занял. Я, наверное, в некотором роде убил её своим попаданием, и ожидаемо было бы испытывать чувство вины из-за этого... Но нет, я не ощущал вины — только испуг, тихий и почти даже спокойный, какой, бывало, испытывал, когда шёл ночью по тёмным переулкам и, немного боясь неизвестности, то и дело крутил головой по сторонам, но так и не замечал зримой причины всерьёз бояться. Наверное, не самая подходящая эмоция для человека, только что ставшего попаданцем.

А потом я ощутил вину за то, что не ощущал вины за предполагаемую смерть девочки. На секунду застыв из-за этой нелепой рекурсии, я всё-таки понял, что лучше отложить эти рассуждения куда подальше, пока не додумался ещё до чего-нибудь похуже.

Сейчас передо мной вопрос поважнее: что мне нужно сделать, что я могу сделать и что я сделать не могу? Подразумевая, конечно, выполнение самоочевидной первой цели: не привлекать внимание и не выделяться, пока я не разберусь в окружающей обстановке.

Попытка припомнить что-то из жизни девочки, как обычно делали попаданцы в книгах, ни к чему не привела. Тогда я медленно повернулся на месте, оглядывая комнату в ожидании, что предметы здесь вызовут какие-то ассоциации.

Ничего.

Относительно спокойно я подумал, что ситуация, возможно, хуже, чем я предположил изначально. Если я не вспомню ничего до тех пор, пока придут слуги, то риск выделиться ненормальным поведением становится крайне высоким. Возможно, всё настолько плохо, что придётся изображать потерю памяти, как делал один из моих попаданцев.

Только к этому времени я задумался о своих волосах. Длинные, почти достигают пояса, они слегка спутались после сна (точно нужно ждать служанок, которые будут их приводить в порядок, а то и одевать меня). И всё бы ничего, но они зелёные. Наверное, крашеные, но всё равно тёмно-зелёные волосы в средневековье — довольно необычная расцветка. Постоянную краску в этом времени едва ли изобрели, значит, их приходится красить каждый раз во время мытья...

Но на белых перине и нескольких подушках зелёных следов не было. Краска наверняка должна была оставить следы.

"Я замечаю, что я озадачен", — возникла в голове давно привычная мысль, но я отмахиваюсь от неё. Сейчас не до странностей с цветом волос: я всё ещё не могу вспомнить ничего из того, что мне нужно для вживания в роль этой девочки.

Я медленно подошёл к шкафу с книгами, стараясь не стучать подошвами туфлеботинок — спасибо толстому ковру за это. Сейчас мне, конечно, следует бегло осмотреть книги, но шкаф очень удачно стоит рядом с окном — невозможно удержаться от искушения выглянуть.

Стёкла разнообразной формы, составляющие витраж, со стороны казались подогнанными очень плотно, но из окна всё равно ощутимо поддувает. Прозрачна только часть стекляшек, вдобавок большинство довольно мутные и дефектные. Видимо, ремесло стекловарения в этом мире находится в самом начале пути... и, скорее всего, семья этой девочки действительно очень богата, раз может позволить себе настоящие стёкла.

За окном я разглядел крепостную стену и обширный зелёный сад перед ним. За стеной, кажется, стоят ещё здания, но чётко различить их у меня не вышло. Пока что могу сделать вывод, что я в замке, который находится или рядом с городом, или в городской черте, и эта комната явно на этаже не ниже третьего или четвёртого — стена замка, кажется, довольно высокая, но находится чуть ниже окна, и разглядеть ближайшие городские постройки она мешает — там дома не так высоки. Солнце не вижу, тени длинные, так что или утро, или вечер. Скорее всего, утро.

Сделав шаг в сторону, я оказался перед книжным шкафом. Достаю первый с краю массивный том в кожаной обложке: проведя пальцами по ней, я обращаю внимание на то, что теперь я даже на ощупь предметы чувствую чуть иначе... Насколько помню, у девушек больше нервных окончаний в коже и поэтому они более чувствительны к прикосновениям? Читал я о таком, сам же использовал, когда писал про такого вот попаданца со сменой пола. В жизни это ощущается немного пугающе: кажется, тело само пытается напомнить мне, что оно — не моё.

Я открыл книгу.

Перевернул страницу. Ещё раз. Открыл книгу на последних страницах. Закрыл.

Иногда, когда кажется, что хуже быть уже не может и оценка ситуации на мысленной шкале застыла напротив отметки "всё очень-очень плохо", происходит что-то, и положение сдвигается до деления шкалы с надписью "кромешный беспросветный пиздец".

Страницы этой довольно массивной книги сделаны были из толстого пергамента, и под обложкой уместилась едва ли сотня страниц. Листы покрывали красивые, каллиграфически безупречные строчки совершенно мне непонятного текста. Густая вязь отдалённо напоминала арабский язык, но вряд ли была им — строка, начатая большой буквой со сложными закорючками, шла слева направо, как в русском или английском языках.

Ещё теплилась надежда, что мне досталась книга на чужом этой девочке языке и оказалась она здесь просто случайно, но я достал следующую, и ещё одну — и там я тоже не понял ни слова.

Затем я достал четвёртую, и, даже находясь в шаге от паники, я надолго задержал взгляд на обложке. На ней зелёным цветом изображён ровный крест, и в перекрестье его линий вписан треугольник. Я не знаю, что это должно обозначать — хотя крест и заставляет вспомнить о христианстве, но вот треугольник не вызывает никаких ассоциаций. На мне самом никакой крест на цепочке не висел, хотя я знаю, что так принято у христиан.

Я открыл книгу, и не смог сдержать шумный выдох.

Язык, на котором написали эту книгу, использовал алфавит на основе латиницы. Значит, Земля? Немного жаль, я бы не отказался попасть в какое-нибудь фэнтези и научиться магии... Кроме того, это не английский язык — похожа только часть букв, которых явно больше двадцати шести. И я по-прежнему не понимаю ни слова... А, нет, одно слово понимаю. Только одно. И это заставляет мои мозги надолго уплыть в нокдаун, пока я пытался понять...

Слово, на той странице встречавшееся почти в каждой строчке, я — способный только догадываться по аналогии, как читается этот местный алфавит — произнёс бы как "Иезуз". Иисус?

Возможно, это Земля далёкого прошлого, средневековая Европа. Тогда книга передо мной — Библия... или, судя по количеству текста, отдельно Новый завет или даже только Евангелие. Но это не латынь, ту я бы узнал. Вроде бы на другие языки из числа использующих латиницу её запрещали переводить очень долго, почти до самой Реформации... Или я на территории каких-то еретиков, или это альтернативная Земля с другой историей. Или верно какое-то другое объяснение из тех, что не могут сразу прийти в голову.

Какая бы версия ни была верной, сейчас это не может повлиять на мои действия, поэтому оставлю обдумывание на потом.

Поставив книгу обратно, я наскоро посмотрел ещё несколько — почти все были написаны на первом языке, похожем на арабский, и только две — на псевдолатинском. Может, я смог бы распознать последний, если бы занимался лингвистикой профессионально, но из иностранных языков я учил только английский, как и почти все в России.

Всего книг на полках было с полсотни, но я не стал просматривать все. Уже могу сделать вывод — я и правда не понимаю местных языков. Может быть, эта девочка не умела читать и писать, а книги здесь просто для красоты... Да кого я пытаюсь обмануть, себя? Конечно, я ни на миг не поверил в эту версию. Просто-напросто от её знаний не осталось ничего, и я бы поставил приличную сумму на то, что и местную речь я не пойму.

Итак, это однозначно "кромешный беспросветный пиздец"... Тут нужно симулировать не амнезию, а сумасшествие — заодно это повышает шансы на отправку в монастырь, ведь кто захочет в жёны безумную женщину?..

Многие, если это принесёт выгоду. Например, её могут сплавить в жёны какому-нибудь престарелому аристократу, или, если она принцесса, соседнему королю из более слабой страны, чтобы скрепить союз... А я, не зная языка, ничем не смогу повлиять на выбор. И бежать бесполезно и бесперспективно.

Иногда я ненавижу себя за свой бесконечный пессимизм. И новые мозги, похоже, ничего не изменили.