На краю Дикого Поля. Часть 2

На краю Дикого Поля

Повесть

Посвящаю своей дочери Ирине

Часть II

Глава первая,

которая начинается победоносной войной, а заканчивается тоской о поражении.

Война, если к ней подходить серьёзно, без ребяческого восторга, дело предельно скучное, затратное и грязное. Грязное именно в физическом смысле, потому что тысячи людей и животных сосредоточены в одном месте и из-за этого не имеют возможности нормально умыться, а тем более — помыться в бане. Вообще-то бани в своей армии мы организовали: четыре бани для стрельцов, вместимостью в сто двадцать человек каждая, так что каждый воин имеет возможность как минимум раз в неделю очень хорошо помыться.

Баня сооружение довольно сложное, с применением парового насоса, котла для подогрева горячей воды, котла для выработки пара в парную и вошебойку, четырёх палаток-помывочных, установленных совместно с разборной щитовой парной, устанавливаемой совместно с помывочной. Плюсуем сюда шайки, лавки, полки для парной, щитовой двуслойный пол, и всё хозяйство одной бани с трудом умещается на трёх тракторных повозках. От тракторного движка, на стоянках, как раз и работает насос для бани.

А в комплексе с баней работает и прачечная. Я продвинул идею барабанной стиральной машины, и как ни странно, на верфи её сваяли меньше чем за месяц. А потом наладили поточное производство, и теперь в Новгороде работает не меньше пяти прачечных, на которых задействовано от одной до четырёх стиральных машин.

И никуда не денешься, коли установили высокие санитарные стандарты, то будь любезен им соответствовать и поддерживать. Затратно конечно, но и результат впечатляющий: у нас за всё время подготовки к военной кампании и за время неё, не случилось ни одной серьёзной хвори.

Сейчас мы преследуем разбитое войско короля Густава, а сам он усвистал в Выборг, и сидит блокированный там.

Война началась не совсем так, как планировалась нами, всё-таки противник у нас далеко не дурак, но продолжилась вполне удачно. Для начала шведы наголову разгромили три сотни новгородских стрельцов при полусотне рейтар, посланных спорым маршем на усиление гарнизона Орешка. Командовал отрядом боярский сын Василий Выдрин-Сисоев, креатура бояр Одоевского и Куракина, по слухам, внебрачный сын последнего. Как и любой, уважающий себя мажор, этот детинушка учился плохо, знал мало, зато воображал о себе много. Кроме того он привёз с собой кучу грозных бумаг, с требованием если не назначить Васю главнокомандующим, то дать ему под руку лучшие силы сразу и непременно. Командарму, князю Андрею Ивановичу Ногтеву Суздальскому, ничего не оставалось делать, как назначить его командиром отдельного отряда и услать при первой же возможности подальше, в надежде что он не катастрофически начудесит.

Выдрин-Сисоев конечно же, начудесил.

На Ладоге, ко времени нашего выхода туда из Волхова крепко штормило, поэтому пришлось переждать в устье, а посуху послать малый отряд, во-первых, для того чтобы усилить гарнизон, а во-вторых, чтобы наши знали обстановку и ожидали помощь, которая совсем близка.

И Вася Выдрин-Сисоев повёл свой отряд походной колонной, без разведки и боевого охранения, и конечно же, выперся на изготовившийся к бою шведский полк. Шведы не будь дураки, первым же залпом обезглавили наш отряд, поскольку Вася как последний дурак, на своём кабардинце, вместе с прихлебателями гарцевал впереди отряда. По ним шведы и влепили первый, самый эффективный залп. Наши смешались и подались назад, и пока прежние сотенные и полусотенные, пониженные самоуправством Выдрина-Сисоева до десятников, сориентировались, и взяли управление в свои руки, шведы скорым шагом преодолели разделяющие их три сотни шагов, и ударили в пики. А когда наши побежали, то из-за перелеска ударили шведские кирасиры. Полный разгром предотвратили наши рейтары: они пройдя через редкий лесок, ударили во фланг кирасирам, и тем пришлось прекратить атаку и отходить, а наши, имея на фланге шведский строй и разворачивающуюся в отдалении шведскую батарею, не стали продолжать атаку, удовольствовавшись срывом шведской. Повезло ещё, что шведы приняв наш отряд за авангард основных сил, не стали их преследовать. Так что потеряв пятьдесят восемь человек убитыми, в том числе всех офицеров штаба и сотников, которых Выдрин-Сисоев назначил своей властью из благородных, сместив "чёрную кость" обратно в десятники, наши отошли, вынеся на руках и полсотни раненых, осмотрелись, оценили обстановку. Старые сотники встали на свои прежние должности, командиром отряда стал командир первой сотни, и после короткого совещания приняли решение продолжить выполнение первоначального приказа, двигаться на Орешек. Так как теперь путь был возможен только в обход, а рейтары в лесах совершенно беспомощны, то двинулись самостоятельно, умудрившись не бросить свой обоз, и даже умудрившись на последних лодках и плотах войти в крепость до того, как шведы окончательно её заблокировали.

А когда шторм утих, то вся наша армада в десять боевых пароходов, которых мы стали называть крейсерами, и пятнадцати вооружённых пароходов с войсками на борту двинулась из Волхова в Ладогу, а оттуда в Неву. Не сказать, что это был очень уж простой переход: сам-то спуск вниз длился не слишком долго по времени, а вот подготовительные работы заняли около двух месяцев. Дело в том, что на Волхове и на Неве существовали пороги, а я о них и не знал: в моё время этих порогов просто не было. Однако штаб работает, офицеры в нём отлично подготовлены, и даже без моего участия всё было сделано: и на Волхове и на Неве часть камней на фарватере через пороги были удалены, частью взорваны, на что ушло немало тротила, ну и в качестве гарантии против аварий вдоль русла были устроены дороги, по которым были пущены тягачи. Переправа через порог теперь выглядела так: корабль подходил к фарватеру через порог, и на него (то есть на корабль), заводили трос от тягача. Теперь корабль, удерживаемый тягачом, спускался через порог довольно быстро, и без опасения, что его шарахнет об камень. Поднимались корабли обратным порядком: через порог их буксировал всё тот же тягач. Все: и моряки и торговцы, и пассажиры были довольны нововведением, однако страшно недовольны остались только четыре артели бурлаков, что кормились у порогов. Ну да, на всех не угодишь, найдут себе артельщики новую работу.

На Неве наш морской воевода, Захарий Иванович Очин-Плещеев совершил гениальный по своей простоте манёвр: пять крейсеров рванули вниз по течению, и заблокировали выход в Балтийское море стоящему ниже Орешка шведскому флоту в составе галеона, пятнадцати средних и полусотни мелких кораблей и тридцати купцов, используемых в качестве войсковых транспортов.

Галеон и около десятка средних кораблей, видимо получив приказа, оделись парусами и двинулись вниз по течению и по ветру, надеясь смять наши крейсера. И для непосвящённого это имело смысл: галеон был вдвое крупнее, а средние шведские боевые корабли были таких же размеров как крейсера. Однако шведы даже не смогли приблизиться на дистанцию открытия огня, как крейсера их издали стреножили, посбивав почти все мачты, так что беднягам пришлось прибиваться к берегу.

Я наблюдал бой стоя на крыше рубки управления парохода и страшно переживал за наших. А тем временем мы со всей возможной скоростью выгружали стрельцов, артиллерию, коней, тракторы и полевые кухни, благо дебаркадер мы заранее изготовили и притащили с собой, а грузовые стрелы имеются на каждом пароходе. Король Густав, видя такие дела, двинул вперёд свои войска, пытаясь помешать выгрузке, которую мы проводили в переделах видимости, но двадцать орудий наших крейсеров и тридцать более лёгких, но кусачих орудия вооружённых пароходов с лёгкостью подавили эту попытку.

Тогда Густав решил увести свои войска в сторону Выборга, я мы, соответственно, стразу же организовали преследование, и тут сыграла свою роль разница в энерговооружённости транспорта: их максимальная скорость пятьдесят километров в сутки, а наша минимальная — десять километров в час. Так что мы вскоре их догнали, и почти без стрельбы отобрали обоз. Потом небрежно смахнули несколько отрядов, пытавшихся нас задержать, затем отобрали артиллерию, а после того как шведы окончательно выдохлись, стали брать в плен остальные шведские подразделения по очереди.

Наш флот тем временем, двинул в Финский залив, и стал высаживать десанты у устья реки Сестры и в Териоки, чтобы заблокировать шведские войска, но старый король, с кирасирами и рейтарами обошел все заставы и укрылся в Выборге, где его и заблокировали окончательно наш флот и десант.

Деваться Густаву было некуда, и спустя месяц, из-за плотной блокады так и не сумев отправить ни одного сообщения, он сдался, а побудить его к сдаче довелось мне.

На паровом катере под белым флагом, с горнистом и барабанщиком, я подъехал к Выборгскому замку и очень вежливо попросил аудиенции у короля. Как ни странно, я почти сразу же получил разрешение войти, и под конвоем двух офицеров был препровождён в зал, где меня встретил король Густав, в окружении блестящей свиты своих генералов.

Любопытно, как быстро Европа восприняла идею знаков различия и единой формы для армии . Естественно, что погоны тут же обрели самую различную форму, цвет, а также всякие висюльки, галуны, буквы, цифры и прочие совершенно необходимые в глазах военного человека вещи. Впрочем, единая форма и погоны действительно очень удобны и в повседневной жизни, и в бою. Мне смутно припоминается форма солдат Карла XII, а была ли до него у шведов единая военная форма, даже не представляю. Особенно мне понравился генерал, одетый так, что любой дембель из Закавказья в 80-х годах просто умер бы от зависти: синий мундир с жёлтыми лацканами и манжетами, жёлтые штаны с тройными синими лампасами, причём по лампасам идёт золотая вышивка. На груди аксельбанты в шесть слоёв, ордена в немыслимом количестве (он похоже каждый день, за последние тридцать лет, выигрывал по два сражения) а на плечах шестиугольные эполеты с обалденной сине-золотой бахромой. Я чуть не заплакал от восхищения.

В головных уборах были только двое: король и я. Королю так положено, а я, чтобы не обнажать голову перед чужеземным правителем, оставил свою шапку на катере, и одел свою тафью, а это вроде как домашний головной убор, так что можно и не снимать.

Король Густав выглядел совсем так же, как и на портрете, который мне показывал князь Андрей Иванович, когда мы обсуждали вопрос о моих переговорах с королём. Итак: высокий и ещё очень крепкий старик в чёрном, шитом золотом и серебром, с применением немалого количества самоцветов костюме, в белых перчатках и жёлтых, тиснёной кожи, украшенных вышивкой сапогах. На голове чёрный берет с красивой то ли брошью, то ли эмблемой. Причёска довольно простая, у нас и в девятнадцатом веке так стриглись мужики. Борода лопатой, чрезвычайно ухоженная, явно предмет гордости владельца, и тут есть чем гордиться, как и длиннющими усами, красиво уложенными по бороде. Лицо простоватое, добродушное, эдакий добрый Дедушка Мороз, но глаза выдают, что не простой человек перед тобой, а основатель королевской династии: Густав Эрикссон Ваза! Глаза у короля умные, проницательные, живые. Такие глаза бывают у профессиональных снайперов, у матёрых следователей, у психиатров со стажем в несколько десятков лет.

Да, очень непростой передо мной человек.

Сначала идёт взаимное представление, с бесконечным титулованием, впрочем, такие церемонии и спустя полтысячи лет существуют: пацаны писюнами меряются, и тут я сильно проигрываю королю и большинству его свитских, у которых самое малое по пять-семь титулов, а у меня только одно.

Затем, как и положено на стрелках, происходит обмен наездами, и тут моя позиция заметно весомее: это Густав наехал на нас, и что самое для него печальное, не сумел по-пацански правильно подтвердить своё право быковать на этой поляне. Так что выходит, что он ужасно плохой, обидел хороших, и практически невинных нас. А мы на своей поляне, ты поэл, нет? Так что придётся Густаву тащить ответ.

Потом померялись чья крыша круче. Густав начал козырять поляками, Литвой, датчанами, наглами и голландцами. Я, как и положено, развёл его на выяснение, а что такое пшеки и в какую позу пьющего оленя поставят и как уроют их турки, если у них достанет дурости даже шевельнуться против нас. А Литву мы и сами съедим, она вкусная, и очень нам задолжала, и счётчик давно уже включён... Протестантами на днях или раньше займётся другой наш кореш, Испания, и уж тогда эти ушлепки быстренько полопаются, как стая мартышек, попользованных слоном.

Опять Густаву нечем крыть, и он бросает на стол очередной козырь: дескать у него в Стокгольме, сын и наследник собирает армию вдвое больше... тут он деликатно замолкает, а я неделикатно продолжаю:

— Вдвое больше той, что потеряна вашим величеством? Извещаю вас, что с нашей стороны, в кампании приняли участие всего восемь тысяч человек, а у моего повелителя и в мирное время имеется армия в семьдесят тысяч человек, причём все поголовно вооружены огнестрельным оружием. Кроме того, хоть Стокгольм и защищён с моря, но против наших новейших пушек его береговые батареи просто-напросто ничего не смогут сделать. Несерьёзно это.

Король скептически скривился, его окружение принялось принимать горделивые позу, но куда этим жалким эпигонам против королей жанра гордыни, поляков, да и тех мы перегнув через коленку частенько баловали ремешком по мускулюс глютеус. Что же, надо ставить и этих петухов в положение потерпевших по нахалке:

А не желаете ли, ваше величество, посмотреть лично на маленькое представление, которое покажут наши крейсера и одна из ваших береговых батарей? У меня совершенно всё готово для этой небольшой демонстрации. У вас же была десятиорудийная батарея на мысу за проливом, к югу от этого замка?

— Что значит была? Эта батарея и сейчас незыблемо стоит на своём месте и готова дать жестокий отпор любому, кто посягнёт на наш покой. — гордо заявил король.

— Вы ошибаетесь, ваше величество, и эта батарея уже готова отправиться далеко за грань добра и зла, поскольку именно на её примере мы желаем продемонстрировать вашему величеству мощь наших крейсеров. Не угодно ли вашему величеству подняться на башню, чтобы освидетельствовать сам процесс?

— Не понимаю, какую игру вы играете, князь, но извольте.

И мы с Густавом двинулись на вершину замковой башни. Я даже посочувствовал старику: и мне тяжело карабкаться по крутым лестницам, а каково тучному старику? Но волевой мужчина, ничего не скажешь. Двигался хоть и нескоро, но почти не пыхтел и вид сохранял совершенно безмятежный, и если бы не глаза, то ни за что не догадаешься, каково ему приходится.

С вершины башни открывается великолепный вид на Выборгскую крепость, акваторию залива и острова. Чуть мористее видны слегка дымящие трубами корабли нашей эскадры, прекрасно видна обречённая батарея. Не сказать, что наши боевые корабли выглядят чересчур грозно, галеоны и галеры шведов на их месте выглядели бы значительно внушительнее, и эти мысли немедленно отразились на лицах короля и его расфуфыренной свиты. Многие пренебрежительно кривились, ну да ладно, сейчас мы сотрём высокомерие с ваших мордочек.