На краю Дикого Поля. Часть 2

На краю Дикого Поля

Повесть

Посвящаю своей дочери Ирине

Часть II

Глава первая,

которая начинается победоносной войной, а заканчивается тоской о поражении.

Война, если к ней подходить серьёзно, без ребяческого восторга, дело предельно скучное, затратное и грязное. Грязное именно в физическом смысле, потому что тысячи людей и животных сосредоточены в одном месте и из-за этого не имеют возможности нормально умыться, а тем более — помыться в бане. Вообще-то бани в своей армии мы организовали: четыре бани для стрельцов, вместимостью в сто двадцать человек каждая, так что каждый воин имеет возможность как минимум раз в неделю очень хорошо помыться.

Баня сооружение довольно сложное, с применением парового насоса, котла для подогрева горячей воды, котла для выработки пара в парную и вошебойку, четырёх палаток-помывочных, установленных совместно с разборной щитовой парной, устанавливаемой совместно с помывочной. Плюсуем сюда шайки, лавки, полки для парной, щитовой двуслойный пол, и всё хозяйство одной бани с трудом умещается на трёх тракторных повозках. От тракторного движка, на стоянках, как раз и работает насос для бани.

А в комплексе с баней работает и прачечная. Я продвинул идею барабанной стиральной машины, и как ни странно, на верфи её сваяли меньше чем за месяц. А потом наладили поточное производство, и теперь в Новгороде работает не меньше пяти прачечных, на которых задействовано от одной до четырёх стиральных машин.

И никуда не денешься, коли установили высокие санитарные стандарты, то будь любезен им соответствовать и поддерживать. Затратно конечно, но и результат впечатляющий: у нас за всё время подготовки к военной кампании и за время неё, не случилось ни одной серьёзной хвори.

Сейчас мы преследуем разбитое войско короля Густава, а сам он усвистал в Выборг, и сидит блокированный там.

Война началась не совсем так, как планировалась нами, всё-таки противник у нас далеко не дурак, но продолжилась вполне удачно. Для начала шведы наголову разгромили три сотни новгородских стрельцов при полусотне рейтар, посланных спорым маршем на усиление гарнизона Орешка. Командовал отрядом боярский сын Василий Выдрин-Сисоев, креатура бояр Одоевского и Куракина, по слухам, внебрачный сын последнего. Как и любой, уважающий себя мажор, этот детинушка учился плохо, знал мало, зато воображал о себе много. Кроме того он привёз с собой кучу грозных бумаг, с требованием если не назначить Васю главнокомандующим, то дать ему под руку лучшие силы сразу и непременно. Командарму, князю Андрею Ивановичу Ногтеву Суздальскому, ничего не оставалось делать, как назначить его командиром отдельного отряда и услать при первой же возможности подальше, в надежде что он не катастрофически начудесит.

Выдрин-Сисоев конечно же, начудесил.

На Ладоге, ко времени нашего выхода туда из Волхова крепко штормило, поэтому пришлось переждать в устье, а посуху послать малый отряд, во-первых, для того чтобы усилить гарнизон, а во-вторых, чтобы наши знали обстановку и ожидали помощь, которая совсем близка.

И Вася Выдрин-Сисоев повёл свой отряд походной колонной, без разведки и боевого охранения, и конечно же, выперся на изготовившийся к бою шведский полк. Шведы не будь дураки, первым же залпом обезглавили наш отряд, поскольку Вася как последний дурак, на своём кабардинце, вместе с прихлебателями гарцевал впереди отряда. По ним шведы и влепили первый, самый эффективный залп. Наши смешались и подались назад, и пока прежние сотенные и полусотенные, пониженные самоуправством Выдрина-Сисоева до десятников, сориентировались, и взяли управление в свои руки, шведы скорым шагом преодолели разделяющие их три сотни шагов, и ударили в пики. А когда наши побежали, то из-за перелеска ударили шведские кирасиры. Полный разгром предотвратили наши рейтары: они пройдя через редкий лесок, ударили во фланг кирасирам, и тем пришлось прекратить атаку и отходить, а наши, имея на фланге шведский строй и разворачивающуюся в отдалении шведскую батарею, не стали продолжать атаку, удовольствовавшись срывом шведской. Повезло ещё, что шведы приняв наш отряд за авангард основных сил, не стали их преследовать. Так что потеряв пятьдесят восемь человек убитыми, в том числе всех офицеров штаба и сотников, которых Выдрин-Сисоев назначил своей властью из благородных, сместив "чёрную кость" обратно в десятники, наши отошли, вынеся на руках и полсотни раненых, осмотрелись, оценили обстановку. Старые сотники встали на свои прежние должности, командиром отряда стал командир первой сотни, и после короткого совещания приняли решение продолжить выполнение первоначального приказа, двигаться на Орешек. Так как теперь путь был возможен только в обход, а рейтары в лесах совершенно беспомощны, то двинулись самостоятельно, умудрившись не бросить свой обоз, и даже умудрившись на последних лодках и плотах войти в крепость до того, как шведы окончательно её заблокировали.

А когда шторм утих, то вся наша армада в десять боевых пароходов, которых мы стали называть крейсерами, и пятнадцати вооружённых пароходов с войсками на борту двинулась из Волхова в Ладогу, а оттуда в Неву. Не сказать, что это был очень уж простой переход: сам-то спуск вниз длился не слишком долго по времени, а вот подготовительные работы заняли около двух месяцев. Дело в том, что на Волхове и на Неве существовали пороги, а я о них и не знал: в моё время этих порогов просто не было. Однако штаб работает, офицеры в нём отлично подготовлены, и даже без моего участия всё было сделано: и на Волхове и на Неве часть камней на фарватере через пороги были удалены, частью взорваны, на что ушло немало тротила, ну и в качестве гарантии против аварий вдоль русла были устроены дороги, по которым были пущены тягачи. Переправа через порог теперь выглядела так: корабль подходил к фарватеру через порог, и на него (то есть на корабль), заводили трос от тягача. Теперь корабль, удерживаемый тягачом, спускался через порог довольно быстро, и без опасения, что его шарахнет об камень. Поднимались корабли обратным порядком: через порог их буксировал всё тот же тягач. Все: и моряки и торговцы, и пассажиры были довольны нововведением, однако страшно недовольны остались только четыре артели бурлаков, что кормились у порогов. Ну да, на всех не угодишь, найдут себе артельщики новую работу.

На Неве наш морской воевода, Захарий Иванович Очин-Плещеев совершил гениальный по своей простоте манёвр: пять крейсеров рванули вниз по течению, и заблокировали выход в Балтийское море стоящему ниже Орешка шведскому флоту в составе галеона, пятнадцати средних и полусотни мелких кораблей и тридцати купцов, используемых в качестве войсковых транспортов.

Галеон и около десятка средних кораблей, видимо получив приказа, оделись парусами и двинулись вниз по течению и по ветру, надеясь смять наши крейсера. И для непосвящённого это имело смысл: галеон был вдвое крупнее, а средние шведские боевые корабли были таких же размеров как крейсера. Однако шведы даже не смогли приблизиться на дистанцию открытия огня, как крейсера их издали стреножили, посбивав почти все мачты, так что беднягам пришлось прибиваться к берегу.

Я наблюдал бой стоя на крыше рубки управления парохода и страшно переживал за наших. А тем временем мы со всей возможной скоростью выгружали стрельцов, артиллерию, коней, тракторы и полевые кухни, благо дебаркадер мы заранее изготовили и притащили с собой, а грузовые стрелы имеются на каждом пароходе. Король Густав, видя такие дела, двинул вперёд свои войска, пытаясь помешать выгрузке, которую мы проводили в переделах видимости, но двадцать орудий наших крейсеров и тридцать более лёгких, но кусачих орудия вооружённых пароходов с лёгкостью подавили эту попытку.

Тогда Густав решил увести свои войска в сторону Выборга, я мы, соответственно, стразу же организовали преследование, и тут сыграла свою роль разница в энерговооружённости транспорта: их максимальная скорость пятьдесят километров в сутки, а наша минимальная — десять километров в час. Так что мы вскоре их догнали, и почти без стрельбы отобрали обоз. Потом небрежно смахнули несколько отрядов, пытавшихся нас задержать, затем отобрали артиллерию, а после того как шведы окончательно выдохлись, стали брать в плен остальные шведские подразделения по очереди.

Наш флот тем временем, двинул в Финский залив, и стал высаживать десанты у устья реки Сестры и в Териоки, чтобы заблокировать шведские войска, но старый король, с кирасирами и рейтарами обошел все заставы и укрылся в Выборге, где его и заблокировали окончательно наш флот и десант.

Деваться Густаву было некуда, и спустя месяц, из-за плотной блокады так и не сумев отправить ни одного сообщения, он сдался, а побудить его к сдаче довелось мне.

На паровом катере под белым флагом, с горнистом и барабанщиком, я подъехал к Выборгскому замку и очень вежливо попросил аудиенции у короля. Как ни странно, я почти сразу же получил разрешение войти, и под конвоем двух офицеров был препровождён в зал, где меня встретил король Густав, в окружении блестящей свиты своих генералов.

Любопытно, как быстро Европа восприняла идею знаков различия и единой формы для армии . Естественно, что погоны тут же обрели самую различную форму, цвет, а также всякие висюльки, галуны, буквы, цифры и прочие совершенно необходимые в глазах военного человека вещи. Впрочем, единая форма и погоны действительно очень удобны и в повседневной жизни, и в бою. Мне смутно припоминается форма солдат Карла XII, а была ли до него у шведов единая военная форма, даже не представляю. Особенно мне понравился генерал, одетый так, что любой дембель из Закавказья в 80-х годах просто умер бы от зависти: синий мундир с жёлтыми лацканами и манжетами, жёлтые штаны с тройными синими лампасами, причём по лампасам идёт золотая вышивка. На груди аксельбанты в шесть слоёв, ордена в немыслимом количестве (он похоже каждый день, за последние тридцать лет, выигрывал по два сражения) а на плечах шестиугольные эполеты с обалденной сине-золотой бахромой. Я чуть не заплакал от восхищения.

В головных уборах были только двое: король и я. Королю так положено, а я, чтобы не обнажать голову перед чужеземным правителем, оставил свою шапку на катере, и одел свою тафью, а это вроде как домашний головной убор, так что можно и не снимать.

Король Густав выглядел совсем так же, как и на портрете, который мне показывал князь Андрей Иванович, когда мы обсуждали вопрос о моих переговорах с королём. Итак: высокий и ещё очень крепкий старик в чёрном, шитом золотом и серебром, с применением немалого количества самоцветов костюме, в белых перчатках и жёлтых, тиснёной кожи, украшенных вышивкой сапогах. На голове чёрный берет с красивой то ли брошью, то ли эмблемой. Причёска довольно простая, у нас и в девятнадцатом веке так стриглись мужики. Борода лопатой, чрезвычайно ухоженная, явно предмет гордости владельца, и тут есть чем гордиться, как и длиннющими усами, красиво уложенными по бороде. Лицо простоватое, добродушное, эдакий добрый Дедушка Мороз, но глаза выдают, что не простой человек перед тобой, а основатель королевской династии: Густав Эрикссон Ваза! Глаза у короля умные, проницательные, живые. Такие глаза бывают у профессиональных снайперов, у матёрых следователей, у психиатров со стажем в несколько десятков лет.

Да, очень непростой передо мной человек.

Сначала идёт взаимное представление, с бесконечным титулованием, впрочем, такие церемонии и спустя полтысячи лет существуют: пацаны писюнами меряются, и тут я сильно проигрываю королю и большинству его свитских, у которых самое малое по пять-семь титулов, а у меня только одно.

Затем, как и положено на стрелках, происходит обмен наездами, и тут моя позиция заметно весомее: это Густав наехал на нас, и что самое для него печальное, не сумел по-пацански правильно подтвердить своё право быковать на этой поляне. Так что выходит, что он ужасно плохой, обидел хороших, и практически невинных нас. А мы на своей поляне, ты поэл, нет? Так что придётся Густаву тащить ответ.

Потом померялись чья крыша круче. Густав начал козырять поляками, Литвой, датчанами, наглами и голландцами. Я, как и положено, развёл его на выяснение, а что такое пшеки и в какую позу пьющего оленя поставят и как уроют их турки, если у них достанет дурости даже шевельнуться против нас. А Литву мы и сами съедим, она вкусная, и очень нам задолжала, и счётчик давно уже включён... Протестантами на днях или раньше займётся другой наш кореш, Испания, и уж тогда эти ушлепки быстренько полопаются, как стая мартышек, попользованных слоном.

Опять Густаву нечем крыть, и он бросает на стол очередной козырь: дескать у него в Стокгольме, сын и наследник собирает армию вдвое больше... тут он деликатно замолкает, а я неделикатно продолжаю:

— Вдвое больше той, что потеряна вашим величеством? Извещаю вас, что с нашей стороны, в кампании приняли участие всего восемь тысяч человек, а у моего повелителя и в мирное время имеется армия в семьдесят тысяч человек, причём все поголовно вооружены огнестрельным оружием. Кроме того, хоть Стокгольм и защищён с моря, но против наших новейших пушек его береговые батареи просто-напросто ничего не смогут сделать. Несерьёзно это.

Король скептически скривился, его окружение принялось принимать горделивые позу, но куда этим жалким эпигонам против королей жанра гордыни, поляков, да и тех мы перегнув через коленку частенько баловали ремешком по мускулюс глютеус. Что же, надо ставить и этих петухов в положение потерпевших по нахалке:

А не желаете ли, ваше величество, посмотреть лично на маленькое представление, которое покажут наши крейсера и одна из ваших береговых батарей? У меня совершенно всё готово для этой небольшой демонстрации. У вас же была десятиорудийная батарея на мысу за проливом, к югу от этого замка?

— Что значит была? Эта батарея и сейчас незыблемо стоит на своём месте и готова дать жестокий отпор любому, кто посягнёт на наш покой. — гордо заявил король.

— Вы ошибаетесь, ваше величество, и эта батарея уже готова отправиться далеко за грань добра и зла, поскольку именно на её примере мы желаем продемонстрировать вашему величеству мощь наших крейсеров. Не угодно ли вашему величеству подняться на башню, чтобы освидетельствовать сам процесс?

— Не понимаю, какую игру вы играете, князь, но извольте.

И мы с Густавом двинулись на вершину замковой башни. Я даже посочувствовал старику: и мне тяжело карабкаться по крутым лестницам, а каково тучному старику? Но волевой мужчина, ничего не скажешь. Двигался хоть и нескоро, но почти не пыхтел и вид сохранял совершенно безмятежный, и если бы не глаза, то ни за что не догадаешься, каково ему приходится.

С вершины башни открывается великолепный вид на Выборгскую крепость, акваторию залива и острова. Чуть мористее видны слегка дымящие трубами корабли нашей эскадры, прекрасно видна обречённая батарея. Не сказать, что наши боевые корабли выглядят чересчур грозно, галеоны и галеры шведов на их месте выглядели бы значительно внушительнее, и эти мысли немедленно отразились на лицах короля и его расфуфыренной свиты. Многие пренебрежительно кривились, ну да ладно, сейчас мы сотрём высокомерие с ваших мордочек.

— И на что вы мне предлагаете любоваться, князь?

— Сейчас, ваше королевское величество, я подам сигнал, что вы готовы лицезреть маленькое представление, и крейсера продемонстрируют своё скромное могущество.

Я вынул из кармана ракету и дернул за шнурок, и над замком вспыхнула красная ракета.

— А теперь наблюдайте, ваше величество.

Королю принесли складной стул, а я все остальные остались стоять.

Пары на крейсерах были разведены, поэтому сразу после сигнала пять из них, в колонну по одному, двинулись к берегу. Не доходя до берега чуть больше двух километров, они остановились и отдали якоря. Затем башни на крейсерах развернулись, и крейсера открыли беглый огонь по батарее. С вершины башни было видно, как строго по очереди блистают вспышки выстрелов орудий крейсеров, а лёгкий ветер относит клубы дыма от нас, на стоящую эскадру. На обречённой батарее, как только крейсера начали движение, засуетились пушкари, готовя пушки к бою, но у бедняг не было никаких шансов: не успели они сделать ни единого выстрела, как на батарее заплясали султаны разрывов снарядов, а потом раздался мощный взрыв, и над уже мёртвой батареей поднялось грибообразное облако взрыва порохового погреба. Крейсера прекратили стрельбу и в том же порядке отправились на прежнее место.

— Это... Это немыслимая жестокость... — бледными дрожащими губами прошептал король.

— Vae victis, как говорили наши предшественники в изначальном Риме. — мне надо додавить эту старую злобную свинью, чтобы избежать пролития крови наших, но давить надо со свей возможной вежливостью, а как же, это особа королевских кровей! — Зато теперь, ваше величество, у вас нет иллюзий относительно ваших возможностей противостоять Руси. Думаю, что у вас есть пища для размышлений, а я навещу вас завтра, если на то будет ваша монаршая воля.

Густав смотрел на меня глазами старой мудрой и смертельно усталой собаки:

— Что значит ваши предшественники в изначальном Риме?

— Это значит, что первый Рим был на Апеннинском полуострове, но потерял силу и мудрость, а потому и пал под натиском варваров. Второй Рим был в Константинополе, а после его падения Русь приняла на себя бремя ответственности за судьбу этого мира, впрочем, вы знаете родословную моего великого государя.

— Вы невозможный человек, князь. — с укоризной произнёс король Густав — В такой момент рассуждать о генеалогии...

— Умолкаю, если вам так угодно, ваше величество.

— Сегодня я обсужу со своими советниками сложившуюся ситуацию, и жду вас завтра для переговоров о дальнейшей судьбе этой войны.

— Если ваше величество завтра будет открыто для диалога, я даже подскажу как неудачу при Орешке сделать победой Швеции в гораздо более высоком смысле.

— С интересом выслушаю вас, князь Ольшанский.

Я раскланялся, и удалился на катер, и спустя полчаса обедал в обществе сухопутного и морского командующих.

* * *

С раннего утра я явился к королю Густаву для переговоров, и без малейшей задержки был препровождён в тот же зал, где и вчера встречался с нам.

Свита на этот раз была поменьше, всего пятеро, но они присутствовали лишь в качестве статистов: похоже, что в этом государстве всё решает король. А может быть всё проще, и они демонстрируют консолидацию перед лицом врага. В любом случае, мой вес на этих переговоров многократно выше, просто потому что у меня за спиной могучая сила, а за их спинами рыхлая масса деморализованной кучки вооружённых людей, убедившихся вчера, чего стоит их оружие и защитные сооружения перед мощью русской армии и флота.

Король уселся по одну сторону длинного стола, его советники расположились справа и слева, я рядом со мной сидели только переводчик и секретарь, с серебряными карандашами и большим блокнотом. Переводчик нужен был только на случай непредвиденных затруднений, а вообще-то мы с королём общались по-немецки.

На правах хозяина, а также старшего по возрасту и положению лица король Густав начал переговоры:

— Мы согласны с тем, что открытие боевых действий, со стороны Швеции явилось результатом некоторого неудачного стечения обстоятельств, и их можно признать недоразумением между нашими державами. Мы со своей стороны признаём необходимость возвращения шведских войск на родину и признания за Россией суверенитета над Орешком, который мы ошибочно посчитали своим.

Молодец всё-таки король. Уважаю. Его окунули в толчок, потыкали мордой в ссаные тряпки, а он сидит тут такой величественный, и готов облагодетельствовать весь мир. Ну что же, включим и мы тумблер дурака, и покажем, что на арене может выступать не один клоун, а очень даже два:

— Чрезвычайно признателен, ваше величество, за чистосердечное признание с вашей стороны факта необоснованной, ничем не спровоцированной агрессии Шведского королевства против миролюбивого Русского царства. Мы согласны формально признать случившуюся тяжелейшую и кровопролитную войну пограничным инцидентом, и принять от Швеции два миллиона восемьсот пятьдесят шесть тысяч талеров или их эквивалента в виде серебряных слитков, полосовой стали или продовольствия в качестве извинений за нарушенный покой и давний добросердечный мир между нашими державами.

Вообще-то вчера на совещании в каюте Захария Ивановича, была озвучена сумма контрибуции в полмиллиона, но я не утерпел и увеличил-таки сумму почти в шесть раз, просто из восхищения наглостью короля. Получилось. Глазки у него сделались величиной в тот самый талер, а челюсть не упала только в силу давней привычки держать удар.

— Но позвольте, откуда взялась такая немыслимая сумма? — едва ли не прорычал король.

Ага! С необходимостью платить Густав уже согласен, вопрос только в сумме. Ну что же, как говорил один очень умный персонаж, надо доить клиента, пока он согласен на ваши цены.

— Извольте сами оценить ущерб Русского царства от этой войны: доблестные шведские войска и флот, продвигаясь к Орешку и устраивая войсковой лагерь для осады оного, полностью разрушили города Рыбный и Тухляев. Во время обстрелов Орешка значительно разрушен участок стены и тяжело повреждены две башни. Убито и тяжко искалечено огромное количество русских стрельцов в Орешке. По пути в Орешек попал в засаду и едва ли не поголовно уничтожена сводная бригада под командованием заслуженного воеводы, боярина древнего рода Василия Ивановича Выдрина-Сисоева, а рядом с ним, в неравном бою геройски сложили головы несколько десятков наследников знатнейших княжеских родов Русского царства. Ближайшие сотрудники великого государя, великие бояре Оболенский и Куракин могут и не пережить этой страшной потери.

Король на время лишился дара речи, и это хорошо. Надо давить, а там глядишь, и у клиента цикорий из-под хвоста посыплется. Интересно, а какое на самом деле отчество у ублюдка Васьки Выдрина-Сисоева? Но хорошо, что шведы его ухлопали, теперь я под этим соусом выколочу денег у Швеции. Деревеньки Рыбная и Тухляевка теперь действительно станут городами, по крайней мере на карте, и козырем в переговорах.

— Кроме того, в арьергардных боях, что вела доблестная шведская армия, убито и покалечено огромное количество русских стрельцов, и среди них немало представителей старинных дворянских родов.

Переговоры о капитуляции мало чем отличаются от торговли на рынке: каждый хвалит свои помидоры, но королю ещё рано знать, что за время этой войны мы потеряли восемьдесят человек, большую часть которых положил Васька Выдрин-Сисоев, да ещё пятеро напились какой-то дряни, чуть ли не настоя мухоморов, и да и померли от него. И выбоины с стенах и башнях Орешка комендант даже не прикажет заделывать, поскольку не стоит возиться с такой мелочью.

— Далее: для защиты от неспровоцированной агрессии Швеции, нам пришлось с огромным напряжением сил и средств небогатой казны Руси, строить слабенький, но ужасно дорогой флот для защиты от могучего непобедимого флота Швеции. Для финансирования строительства этого флота великому государю пришлось вводить дополнительный тяжёлый налог, подорвавший наши торговлю и ремёсла. А кроме флота пришлось формировать, вооружать и снаряжать армию, не только неся огромные убытки, но и отрывая от труда многие тысячи молодых мужчин. И наконец, по наущению негодных советников вашего величества, список которых мы вам представим, с тем чтобы получить их в свои руки для строжайшего следствия и справедливого суда, в Новгороде вспыхнул вооружённый мятеж, в результате которого этот великий город лежит практически в руинах. Мятеж подавлен, но при этом погибло множество стрельцов и мирных обывателей.

В шоке не только король, и не только его свита. В полнейшем обалдении мои переводчик и секретарь. Но молодцы, мужики! Держат рожу кирпичом и спокойно делают своё дело: один записывает мой бред, а второй вполголоса переводит мою речь на шведский, поскольку двое сановников знают немецкий не слишком хорошо. Ладно, по окончанию переговоров выбью для них отдельную премию.

Для средневековья такой стиль переговоров непривычен, но я-то прошел школу перестройки и бандитских девяностых, и даже четырежды бывал на бандитских стрелках, когда меня звали на помощь друзья, вляпавшиеся в бизнес. И я, представитель мирной профессии и обладатель угрожающего вида фигуры, присутствовал на разборках, с немецким автоматом из школьного музея. Автомат этот впоследствии забрала прокуратура, и чью коллекцию он теперь украшает, мне неведомо. Так что методикой гнилого базара я владею вполне прилично.

А потом началось то, чего я так добивался: торг чуть ли не за каждый талер, и он продолжался едва ли не до ночи. В конце концов достигли предварительного соглашения, что вся Финляндия и часть Швеции по реку Луле-Эльв. Собственно, про реку я ляпнул так, просто случайно вспомнив это название, но Густав ухватился за него и выцыганил под это дело полмиллиона талеров. И за полный отказ от претензий на Аландские острова он выиграл триста тысяч.

А потом с разболевшейся головой я отправился домой, пообещав вместо себя прислать командующего, полномочного подписывать такие важные документы.

— Ну как съездил? — зевая спросил меня Андрей Иванович.

— А вот проект мирного договора, почитай, а я к лекарю схожу, микстуру от головной боли попрошу.

Я сунул папку с проектом в руки Ногтева Суздальского и потихоньку, чтобы не потревожить дремлющего Очина-Плещеева пошел в медицинский кабинет.

— Здорово, Александр Евгеньевич, как успехи? — почтительно кланяясь спросил лекарь. Уважает! Пару раз получил по моему приказу десяток горячих за немытые руки и плохо мытую посуду, зато теперь в медкабинете всё сверкает, я уверен, что даже за привинченными шкафами ни пылинки.

— Ох, Антон Иванович, голова разболелась, силушки нет. Дай чего ни то, а то окочурюсь до утра.

Из каюты командующего донёсся рёв. Сначала нечленораздельный, а потом и слова проявились:

— Ольшанский!!! Где князь Ольшанский!!! Сюда его!!! Ко мне, бегом!!! Ещё быстрее!!!

— Чего это он так блажит? — удивился Антон Иванович, капая из бутылочки в рюмку с водой — Схожу-ка я к нему с успокоительным.

— Сходи, Антон Иванович, дорогой — опрокидывая содержимое рюмки в рот ответил ему я. — К нему новости поступили, а я запамятовал его хорошо приготовить, вот и разволновался бедный. Да и Захария Ивановича растревожил небось. Ну, пойду я, успокою как смогу.

До каюты командующего метров пять, но я шел не торопясь, не реагируя на попытки адъютантов поторопить меня. Войдя в каюту я плотно закрыл дверь, любуясь на картину небывалого ажиотажа: воеводы, не моргнув глазом встречавшие многотысячные вражьи войска, бегали вокруг стола, и то хватали лежащую бумагу и перечитывали её снова и снова, то бросая бумагу обратно, и снова устраивая забег. Наконец они обратили внимание на меня:

— Александр Евгеньевич, что за чушь тут написана? — заорали они в два голоса, суя мне в руки злосчастную бумагу.

— Ну что там написано: Финляндия, включая Аландские острова и часть Швеции по реку Луле-Эльв до истока, а от истока до побережья моря строго на запад по прямой, отходит России. Кроме того Шведское королевство обязуется выплатить Русскому царству за потревоженный покой и упущенные выгоды один миллион двести тысяч талеров. Обязательства Русского царства по этому соглашению состоят в аренде за отдельную плату отряда крейсеров сроком на один год с момента который будет объявлен дополнительно, для поражения датского флота и возвращения Южной Швеции и Норвегии под власть шведской короны.

— Мы это читали. Но ты должен был выдвинуть претензию на полмиллиона талеров, и согласиться на двести!

— Ну, погорячился немного. Прихожу, понимаешь на переговоры, а король из себя невинную барышню корчит, дескать он тут немножко погорячился, но готов нас простить, если очень попросим.

— Наглец! А ты?

— А что я? Я сразу задрал счётчик почти до трёх миллионов, но цифру не круглую назвал, это важно при торговле.

— Так какую цифру?

— Да хрен его упомнит! В протоколе посмотрите. А когда король и его свита ошалели, я начал их грузить, что дескать города Рыбная и Тухляевка сожжены, да основания, да стены и башни Орешка почти разрушены, да самый мудрый и могучий воевода русского войска, Васька Выдрин-Сисоев, с бригадой отборных стрельцов полегли...

На воевод без смеха смотреть было невозможно, так вытянулись личики и отвисли челюсти.

— И Густав поверил в эту ахинею?

— А куда бы он девался? Вот вернусь я, да скажу, что не договорились, да влупим мы со всех стволов по его хибарке, а потом сроем до основания Стокгольм... Оно ему надо? Вот я выторговал на сумму, которую мы всё равно никогда не получим, земли, которые Швеции сейчас почти не нужны. А я ему посулил помощь в приобретении Южной Швеции и Южной Норвегии, просто утопив датский флот. Нам всё равно надо разбираться с Зундской пошлиной, но об этом королю не обязательно знать. И ещё пообещал ему продавать оружие для войны с Данией и немецкими княжествами, но Данциг и земли восточнее него признаются королём территорией наших интересов, но об этом будет составлен дополнительный протокол.

— Ну не хрена же себе! — вздохнул Андрей Иванович — Это далеко уходит за пределы моих полномочий, но я подпишу это соглашение. И государю сам доложишь, хоть и в моём присутствии, поскольку я ответственен и за твои слова и действия. Но завтра на переговоры поедешь со мной, и сам будешь вести речи, а я буду только кивать на твои обращения, поскольку такой наглостью отродясь не обладал.

И приняв по парочке стопочек водочки, мы отправились спать. Завтра будет сложный день.

Отец Гурий посетил меня следующим вечером. Вообще-то мы с ним совершенно неразлучны, поскольку отец Гурий назначен ко мне духовником по решению митрополита Макария, который в свою очередь так поступил по просьбе царя Ивана Васильевича, а рекомендацию дал мой предыдущий духовник, отец Савл. Хороший оказался мужик, с самого начала показал себя умным и крайне полезным человеком. Разговаривали мы с ним мало, исключительно по делу, а в остальное время он как ангел-хранитель был незаметен. Вот и сейчас пришел серьёзный и озабоченный.

— Поговорить надо, Александр Евгеньевич. — сказал он поздоровавшись.

— Проходи, присаживайся, отец Гурий, поговорим, коли надо. Я с тобой и без повода рад пообщаться, да всё дела.

— Да ладно, расшаркиваться, Александр Евгеньевич, знаю я твоё отношение к клиру, но знаю я и о твоём умении видеть за внешним суть. — заговорил отец Гурий усаживаясь в кресло.

— Спасибо за лестное мнение обо мне. Чаю, квасу или может рюмочку?

— Давай для начала рюмочку, уж больно у тебя водочка хороша, а потом можно и чаю, но только не горячего.

— Это пожалуйста!

Я отдал распоряжения вестовому, а сам уселся в кресло напротив.

— Я слушаю. Чувствую, что дело по которому ты заглянул, крайне серьёзное.

— Это верно. Но прежде чем излагать своё дело, я хочу услышать от тебя такую вещь: какие отдалённые последствия будет иметь твой, и я снова повторю: именно твой успех на переговорах в Выборгском замке?

— Ты имеешь в виду конкретно меня или Россию и мир?

— Чем текущие дела обернутся это для тебя, я тебе расскажу сам, поскольку ты человек глядящий далеко вдаль, и по этой причине не видящий происходящее под носом. Меня интересуют перспективы политические.

— Хм... Ну начнём с ближнего. Шведы получили очень хороший урок, и, в ближайшее поколение даже мысли к себе не допустят снова напасть на Русь.

— А ты выяснил, почему шведы, зная о новейших вооружениях русской армии решились на войну?

— Да, я об этом поговорил с королём Густавом наедине.

— И что он сказал?

— Ты знаешь, он сказал такую чушь, что я ему поверил. Суди сам: он говорит, что сообщения дипломатов и шпионов о новейших вооружениях он и его советники просто не принимали всерьёз. Ну не может Россия совершить такой рывок в развитии промышленности, а как следствие и в вооружениях. И денег ей неоткуда взять.

— А как же учения в присутствии царя-батюшки и иностранных посланников?

— Фикция, постановка. Да и трудно ли вооружить и обучить сотню-другую, да даже и несколько полков? А в армию в семьдесят тысяч король Густав просто не поверил, как и его советники и генералитет.

— Экие они Фомы неверующие!

— Отрезвление для них наступило, когда наши пароходы взяли в плен весь их флот вторжения, а coup de grâce король получил уже здесь, когда крейсера за двадцать минут срыли самую мощную из береговых батарей Выборгской крепости.

— И каков нынешний настрой короля Густава?

— Двойственный. С одной стороны он унижен и раздавлен словно малолетний шалун, которого отшлёпал посторонний дядя, а с другой он страшно рад, что легко отделался. Земли, которые он потерял, во-первых, не слишком значимы для Швеции, поскольку это малонаселённые северные земли. Шведская Финляндия это угол, очерченный линией от точки чуть западнее устья Невы до угла Ботнического залива, да и плевать шведы хотели на чухну, если уж откровенно, они и завоевали чухонцев просто в пику Новгороду. А территория собственно Швеции, от Турне Эльв до Луле-Эльв, тоже не слишком значим для Шведов.

— А нам она для чего?

— Понимаешь, отец Гурий, сейчас ни для чего. Более того, я считаю, что и люди там живущие нам не нужны, поскольку они нам совершенно чужие, а ассимилировать мы их не сумеем, потому что нас мало. Поэтому пусть шведы забирают их себе, а оставшихся надо вывезти в коренную Русь и расселить по деревням, да так чтобы было не больше одной семьи на село. Кстати, то же самое надо сделать и с Ливонией. Когда будешь писать отчёт, не забудь упомянуть это обстоятельство. Надеюсь в митрополии к тебе прислушиваются?

— Да, я обладаю определённым весом.

— И прямо скажи им, что заселять эти земли нужно коренными русаками и татарами, только так мы удержим эту землю в лоне государства и православия.

— И всё-таки, зачем нам эти северные земли?

— В этой земле есть масса очень полезных для нас вещей. Вот скажем, как тебе новые царские монеты?

— Из белого металла? Очень хорошая вещь. Почти не тускнеют, и брать можно безо всякой опаски, что это фальшивка. Благодаря этому и цена медных денег подросла, что несомненное благо как для народа, так и для царства.

— Белые эти монеты от никеля, и в этой земле его немало. Правда, лежит он глубоко, но наши внуки доберутся, я в этом уверен. Железо здесь хорошее. Лес корабельный, рыбные запасы. А ещё то достоинство, что граница отодвигается от коренных русских земель, и возможные войны будут протекать тут, а не у порога нашего дома.

— Весомое соображение, и я полагаю, что немаловажно и в твоём видении будущего?

— Совершенно верно. Когда дед великого государя провозгласил себя Царём Русским, то тем самым он предъявил претензии на владение всеми русскими землями, многие из которых ныне лежат далеко на западе, и принадлежат совсем иным государствам. Это значит, что нам надо сделать шаг к возвращению этих земель себе. При помощи Турции, я уверен, мы постепенно будем продвигаться к естественным своим границам, тем самым увеличивая собственную безопасность, а вместе с нею и благосостояние и образование народа.

— Благая цель. Но ведь нынешние владельцы этих земель не будут счастливы такому обстоятельству?

— Вне всякого сомнения. Но разве мнение грабителя что-то значит, когда приставы возвращают уворованное законному владельцу?

— И то верно.

И мы с отцом Гурием освоили ещё по рюмочке, закусив мелкими бутербродиками с копчёным лососем и огурцом.

— Так что у нас нет иного пути, кроме как расширять свою территорию до пределов проживания наших предков на западе, то есть до Карпат и прусских болот, думаю, по Висле должна проходить граница, а на востоке — вплоть до Тихого океана.

— Эко тебя, Александр свет Евгеньевич, заносит, и сразу на столь великое, что и не вообразить, а вообразишь, так и дух захватывает. — поддел меня отец Гурий — То о чём ты говоришь, перспектива на многие десятки лет, а как бы и не на века.

— Это верно. Но ты и прочил показать именно перспективы.

— Уел. Согласен, продолжай о перспективах.

— В Европе нарождается новая порода военного хищника. Если предыдущие — Ассирия, Вавилон, Египет, Македония, Рим, Византия, захватив новые земли брали себе только те богатства, что можно легко увезти, то есть драгоценные металлы и камни, ткани и древесину. Ну ещё оружие и не слишком большое количество рабов, то европейцы будут выгребать абсолютно всё, и более того, будут упорно лезть людям и народам в душу, а сопротивляющихся уничтожать без всякой жалости.

— Зачем?

— Вопрос сложный и простой одновременно. С одной стороны тут намешана всякая мишура вроде прав человека и гражданина, и в этой ахинее трудно разобраться даже имея хорошее образование и развитую логику, а с другой, протестанты теорию национального и расового превосходства, с поклонением идолу Успеха, что вполне можно трактовать как новую неявную религию поклонения Золотому Тельцу. Но это полбеды. Вот скажи, отец Гурий, как ты отнесёшься к чернокожим прихожанам?

— К каким чёрным, к арапам что ли?

— К ним самым.

— А что к ним как-то по особому относиться, люди как люди. Им, в Африке, как видно так сподручнее. А может и наоборот, это нас тут от мороза повыбелило. Я, признаться, арапа вблизи только раз и видел, когда ты к Илхами-каймакаму в гости наезжал, у него врач как раз арап, он мне зуб заговорил, пока я тебя ожидал. Знаешь, до сих пор не беспокоит, правда я по его методе за зубами стал ухаживать.

— А вот протестанты, в первую очередь англичане и голландцы, всех кроме себя объявят неполноценными, а многих вообще за людей считать не будут. Нас, кстати, тоже будут считать много ниже себя.

— Погоди, в Англии сейчас короли католики.

— Верно. Но уже набрали силу пуритане. Кстати хочешь посмеяться? Пуритане это от слова пуритас, в переводе с латыни означает чистота.

— Какая к херам чистота? Они же хуже свиней, не моются никогда, только благовониями обливаются!

— Попрошу свиней не обижать. Это очень чистоплотные животные, они очень любят мыться и купаться, и по возможности никогда на лягут в грязное.

— Извините свиньи — повинился отец Гурий — напрасно я вас с англичанами отождествил.

Мы немного посмеялись и хлопнули ещё по рюмочке, за свиней. Посмотрели на чай... а, ладно, пусть чай ещё остынет, и налили ещё по рюмочке, уж больно душевно идёт нынче водочка.

— Так вот, отец Гурий, протестантизм в Англии уже пустил свои ядовитые корни.

— Погоди, Александр Евгеньевич, но ведь католики тоже нас не жалуют?

— Это только цветочки, а ягодки зреют в протестантской среде.

— И что из этого следует?

— Из этого следует, что со всеми, кого протестанты не признают людьми, они будут бороться любыми методами, включая геноцид.

— Поясни последнее слово.

— Уничтожение всех людей, не попадающих под их определение человека.

— И такое определение существует?

— Да. Человек, это лицо североевропейского типа, без каких-либо примесей, и непременно протестантского вероисповедания.

Отец Гурий крепко задумался, правой рукой ероша волосы на голове, а левой накручивая ус.

— Интересные дела надвигаются. — наконец сказал он — Я был бы счастлив, если бы знал, что ты врёшь, но вижу, что не врёшь, а напротив, ты не сказал и слова неправды. Но вот какой вопрос: откуда ты так уверенно взял сии неприглядные картины будущего?

— Это анализ того что я видел, слышал и читал.

— Я вот тоже видел немало, и читал тоже, а уж слышал и поболе твоего. Помнишь бабу в Тухляевке, которую шведские солдаты распяли на воротах, выпустив ей кишки, а её детей насадили на колья?

— Как такое забудешь?

— Я нашел этих сволочей среди пленных и расспросил их всех поодиночке, весь десяток. Знаешь, Александр Евгеньевич, ты прав, они действительно не считают нас за людей, или уж по крайней мере равными себе. Даже привязанные к столбам на костре, и воя от предсмертного ужаса, они всё равно не считали себя виновными! Сожаление что попались было, а стыда за погубленные человеческие жизни не было, вот какой страх, Александр Евгеньевич!

— Давай, отец Гурий выпьем за упокой душ той женщины и её детишек.

Выпили не чокаясь, помолчали.

— Я запретил хоронить этих нелюдей, хотя это и большой грех. — сказал отец Гурий — И всех пленных, как солдат, так и моряков я заставил стоять во время суда над преступниками, и перед костром, во время их сожжения. А потом заставил их всех самолично каждого срубить по колу, на каком казнят душегубов, и написать на нём своё имя, а кто неграмотен, а неграмотны почти все, разрезать руку и пометить кол собственной кровью, чтобы если вернутся на Русь, то их ждал бы собственный персональный кол. И амбар срубили, в котором будут вечно храниться эти колья. И всё время все пленные стояли и смотрели как строится амбар.

— А-а-а! А я-то думал, чего это король Густав так задёргался, когда я его спросил о моральном состоянии его войска. Видимо ему доложили и о суде, и о казни, и о заготовленных кольях. Слушай, что-то мне поплохело от таких страхов, аж вымыться захотелось. Пошли в баню?

— С удовольствием.

— Лёша! — заорал я.

— Чего прикажете, Александр Евгеньевич? — нарисовался в дверях мой очередной слуга.

— Сходи дружок, да узнай, свободны ли баня, очень хочется помыться.

— Сёй секунд! — и Лёша испарился.

Спустя десять минут мы с отцом Гурием расположились в корабельной бане, а Лёша принёс нам пивка и кваса, да и уселся за дверями, чтобы шугать желающих париться в неурочное время, дескать баня занята важными людьми. Корабельная баня ведь чем особенно хороша? Да тем, что в ней можно устанавливать нужную температуру, и поэтому нет опасности перегреться или ещё чего похуже, что весьма возможно в парной после третьей рюмки. Поплескались под душем, окунулись в купелях, посидели в парной, и расположившись на шезлонгах и потягивая пиво и квас (люблю я ржаной квасок, аж сил нет как!) продолжили разговор:

— Какой выход ты видишь из того страшного мира, что сам и нарисовал? — спросил отец Гурий.

— Надо уничтожить Англию как государство, расчленив на десяток мелких, и чтобы они между собой вечно резались, а если будут попытки объединения, давить их нещадно.

— А что делать с Нидерландами?

— Есть у меня одна дурацкая мысль, и если она не слишком дурацкая, то надо её донести до испанского монарха, кстати, кто там нынче?

— Там новая династия, враждебная Габсбургам. Когда Карл Пятый и его сын Филипп умерли при неясных обстоятельствах, династия Габсбургов на испанском престоле пресеклась, и испанские кортесы отвергли попытки Священной Римской империи и Франции выставить своих претендентов на трон, да и выбрали королём второго герцога Бенавенте, а он и короновался под именем Фернандеса Первого.

— Погоди, отец Гурий, а Бенавенте тут при чём?

— Ну, Хуана Арагонская родная и признанная дочь, хотя и не вполне законнорождённая, короля Фердинанда Второго Арагонского, вышла замуж за коннетабля Кастилии, и у них была дочь Анна. А уже после смерти Бернардино, в том же году, у Хуаны родился сын, которого кортесы и провозгласили недавно королём Испании. Правда, ходят слухи, что настоящий отец короля Хуан де Падилья, но королю такие слухи только на пользу, поскольку покойный Хуан де Падилья народный герой. Короля очень любит народ и дворянство, и пока он себя зарекомендовал очень хорошо.

— Однако в Испании и нравы...

— Как и везде, не лучше и не хуже. Однако ты не договорил, продолжай.

— О чём бишь я?

— О Нидерландах.

— Так вот, пусть испанцы по образцу Древнего Рима вводят всесословную воинскую повинность и в Испании и в Нидерландах, вроде той, что вводится и у нас. Таким образом, мужчины будут служить определённый срок, скажем, от трёх до семи лет, в зависимости от рода войск, а также звания и должности. Причём рекруты из Нидерландов должны в основном служить в Испании и Новом Свете, а испанцы — в Нидерландах и тоже за морем.

— Так-так-так... И что это даст? — вскинулся отец Гурий.

— Ну что даст. Это перемешает самую активную часть народов, молодых мужчин, пойдут перекрёстные браки, что улучшит кровь и объединит народы. Но это так, дополнительный подарок судьбы. А главное тут то, что королевство сумеет отказаться от наёмников, которые разорительно дороги, ненадёжны и страшно вредны из-за своей склонности к грабежу и насилию.

— Это верно. — подтвердил отец Гурий — Слово банда уже давно стало обозначением разбойничьей шайки.

— Ну и не знаю, как испанский король это сделает, но он просто обязан приструнить католическую церковь, а то их попы ведут себя совершенно вызывающе: открыто сожительствуют как с женщинами так и с мужчинами, продают индульгенции, и я слышал, что даже в кредит, под будущие грабежи.

Ну а призвав к порядке церковь, он будет иметь моральное право объявить протестантизм антихристианством и вредной сектой. И добиться признания теории предопределения ересью и дьявольским наущением.

— Предопределение... Что-то знакомое, но не припоминаю.

— Учение Блаженного Августина, и его последователей Кальвина и Лютера.

— Ах, это... Читал я его. Сплошные заумствования, пышные словеса и ничего конкретного в этом учении нет.

— А если выразить всё учение в одной единственной фразе, и подсказать следствие из неё?

— То?

— Фраза такая: 'Всякому человеку заранее предопределено куда он попадёт, в рай или в ад, и никакой человек не в силах изменить это предопределение'.

— Погоди... Следствием из этого является... Вседозволенность?

— Воистину так. Хотя и с некоторыми ограничениями: вседозволенность не распространяется на равных и людей отмеченных печатью несомненной благодати бога.

— Что это за печать такая? Чистота и святость? — ехидно спросил отец Гурий.

— Правильный скепсис я слышу в вашем голосе, мой друг, обоснованный. Эта печать — богатство и умение это богатство приобрести.

— Постой, Александр Евгеньевич, но способы бывают очень разными, в том числе и очень неприглядные.

— А это не имеет ни малейшего значения. Ты хоть вари мыло из человечьего жира, а из младенцев делай микстуры для омоложения, лишь бы это приносило доход.

— Но это же чудовищно!

— а о том, что знатнейшие семейства Англии вскладчину снаряжают пиратские экспедиции ты не слышал?

— Признаться, нет.

— Появился там такой отвратительный обычай. Вельможи скидываются кто сколько сможет, нанимают корабли, команды и капитанов, и отправляют пиратствовать на море, в том числе и грабить испанские колонии. Награбленное они делят между собой. Слышал я, что даже английская королева Мария по прозвищу Кровавая Мэри тоже тайком участвует в этих гнусных делишках.

Отец Гурий допил пиво и поглядел на жбан: долить, не долить? Но тянуться поленился, поставил кружку на стол. Вздохнул и решительно начал:

— Ладно. Я о кое-чём другом хочу с тобой поговорить: как ты думаешь, сколько лютых врагов ты нажил вот этой молниеносной победой над Шведским королевством?

— А я-то тут при чём? Сухопутной армией командует Новгородский наместник, князь Андрей Иванович Ногтев Суздальский, а морскими силами Захарий Иванович Очин-Плещеев и командор Харитон Андреевич Андреев.

— А ты, значит не при чём. Совсем. И флот ты не строил, а армию не формировал.

— Ну, приложился разок, не без того.

— Скажу тебе по секрету, получил я письмо от царя-батюшки, он мне его сразу после известия о победе под Орешком написал, а получил я его только сегодня с утра.

— Ничего себе, эвон какие у тебя оказывается адресаты!

— Я с великим государем уже лет десять знаком, вот и доверяет он мне разные важные дела.

Боже мой! Отец Гурий говорит сногсшибательные вещи нисколько не рисуясь, так, будто у нас самый мелкий попишко может запросто общаться с величайшим из русских царей. Не ожидал такого. Уважаю.

— И что тебе пишет венценосный адресат?

— Что надо тебе, Александр Евгеньевич, отправляться куда-нибудь подальше от нашего боярского змеиного кубла. Погубят они тебя, и даже я не сумею тебя спасти.

— И куда мне отправляться?

— А вот этот вопрос мы с тобой сейчас и решим.

— Ну твою же ж феодальную мать-перемать, да через дышло вприсядку куму раком, а тестя в задницу! И на кой хрен мне надо было побеждать? Вот скажи, отец Гурий, нахрена? Я ж теперь ни жену ни дочку ни малыша невесть сколько не увижу!!!! Что же ты, друг мой ситный, сразу не сказал?

— Чтобы тебя родимчик хватил? — хладнокровно оправдался отец Гурий — А после рюмочки да баньки и неприятная новость вроде как и полегче.

Глава вторая,

которая начинается морским вояжем, а заканчивается в странном месте.

Красиво тут. Безумно жарко, но красиво. Воды Персидского залива, когда смотришь на них с палубы парохода, имеют разный цвет, в зависимости от направления взгляда, направления и силы ветра, а главное, от высоты солнца над горизонтом.

Впереди на горизонте показался берег, там Абадан, порт Персии на берегу Персидского залива, впрочем местные его называют Халидже-Фарс или Дарьайе-Фарс. А позади почти три с половиной месяца перехода от Выборга, через Балтику, Северное море, где нас зацепил небольшой шторм, а вот Бискайский залив, славящийся своими штормами, мы проскочили совершенно спокойно, как и Средиземное море, разве что недалеко от Александрии нас слегка потрепало, но не слишком страшно. Красное море прокляли все, особенно учитывая тот факт, что памятуя о песне 'Раскинулось море широко', я ещё в Суэце приказал, на время переходя через него установить машинной команде двухчасовую вахту, с восьмичасовым отдыхом, так что в кочегарке побывали все, за исключением офицеров. Ну да у них и своей работы довольно. Но всё равно, случаев обмороков от перегрева было много.

Из Выборга мы вышли отрядом в десять пароходов: пять грузовых для Испании, три грузовых в моём отряде, и два боевых парохода, тоже со мной. Те пароходы, что шли в Испанию, везли какой-то полезный груз, а вот те на которых отправился я, был только уголь. И в угольных бункерах, и в трюмах, и даже на палубе складировали немного угла в мешках. Ещё бы! Путь предстоит немалый — пятнадцать с лишком тысяч морских миль, что при расходе пятнадцать тонн в сутки... Жуть страшная. Я наконец-то увидел, что из себя представляет погрузка угля вручную, мешками и... понял, что по крайней мере пароходы надо переводить на нефтяное отопление. А что? Россия вполне может получить нефть с Апшеронского полуострова, правда придётся строить танкерный флот, но персам и туркам тоже танкеры будут нужны, и возьмут они нефть здесь, а Персидском заливе, так что цивилизованная часть человечества топливом обеспечена, а до остальных мне никакого дела нет.

А перед уходом из Выборга состоялся к меня довольно любопытный разговор с Гришей Сувориным, которого я в числе прочих обучал и готовил на командные должности. Парень он хороший, за последние четыре года отличился и как прилежный ученик, и при выполнении различных поручений, иногда весьма деликатного свойства, но всё было выполнено очень и очень старательно.

— Ну, Гриша, пришёл твой черёд становиться богатым. Ты не передумал?

— Отчего же мне передумывать? Для того я и учился, не ведя счёт времени у ювелира, литейщиков, механиков да и других мастеров было немало.

— И каковы результаты обучения?

— Могли бы быть и лучше, однако в табеле текущей успеваемости, что ты дал указание вести, оценок ниже четвёрок нет. А в итоговом табеле только пятёрки. Как ты говоришь, Александр Евгеньевич, красный диплом.

— Это радует. А практики как?

— По практикам в первую очередь. И по философии, коль скоро ты ей придаёшь такое великое значение. Кстати, со временем я начинаю понимать почему.

— Это хорошо. А теперь я расскажу тебе, Гриша, на чём ты разбогатеешь.

— Внимательно слушаю.

— Доводилось ли тебе самому шить?

— Разве что разболтавшиеся пуговицы пришивать.

— Тогда тебе надо подробнее объяснить то, что ты будешь облегчать. Процесс шиться требует очень большой сосредоточенности и при этом, шитьё крайне монотонный процесс. Ты должен понимать, что стежки ложны быть строго одинаковыми, линия стежков должна быть строго выверенной, и располагаться на строго определённом расстоянии от края ткани. В то же время, наложенные стежки имеют свойство выявлять недостатки в процессе носки, как правило на самых видных местах, отчего мастера— портные вынуждены шить лично, не доверяя подмастерьям, оставляя им второстепенные места, скажем, на изнанке, подкладке или ещё где. Что из этого следует?

— Ну-у... Раз ты послал меня учиться механике, ты придумал машину облегчающую шитьё? Но при чём тут искусство ювелира, я ума не приложу.

— А искусство литейщика? — заинтересовался я.

— Любая машина имеет корпус и детали, и из надо отливать. Я так думаю.

— Совершенно верно, Григорий Евстигнеевич, ты правильно всё рассчитал. Вот в этой папке имеются чертежи. Твоя задача сделать швейную машину с ножным приводом.

— Объясни принцип действия, Александр Евгеньевич.

— Принцип действия не слишком сложен: вот иголка, через которую движется нитка, идущая с верхней катушки. Иголка движется возвратно-поступательно я вертикальной плоскости, прокалывая ткань, а внизу работает челнок, в котором имеется шпулька с ниткой, а петли совершает челнок. Движения иголки и челнока строго синхронизированы и приводятся в действие вот от этих валов.

— Хитрая механика, но попроще, чем музыкальная шкатулка. И всё-таки, при чём тут искусство ювелира?

— Иголки. Изготовление швейной иглы само по себе страшно непросто, а игла для швейной машины должна удовлетворять целой куче противоречивых требований: прочность, точность изготовления, качество обработки ушка иглы, да ещё и желательность сделать иглу не подверженной коррозии. Ну вершина всего: необходимость делать иглу как можно более тонкой.

— Хм... Да. Но у нас же имеются нержавеющие стали?

— Есть такие, да. Однако то что есть либо не держит заточку, либо держит заточку, но обрабатывается с большим трудом. В общем, металлурги говорят, что ближайшие лет двадцать нужной нержавейки нам не видать, как своих ушей.

— Так-так-так. Я так понимаю, что иглы надобно золотить?

— Не совсем. Я предлагаю покрывать их платиной

— Видел я это серебришко. Но у нас его вроде бы не добывают?

— Не добывают пока, нужды нет, а месторождения известны. Но платины у нас довольно.

— Любопытно. А можно узнать откуда?

— Секрета нет. Испанцы и португальцы в своих заморских владениях добывают довольно много платины, и завезли её в метрополии тоже очень много. Но вот выяснилось, что фальшивомонетчики начали добавлять платину в золото, вот в королевствах и решается вопрос, а что делать с этим металлом, и не стоит ли его вообще утопить в море от греха подальше.

— Утопить... А ну как впоследствии пригодится?

— Вот именно это я и сказал на встрече с испанским и португальским послами.

— А что они? Переглянулись между собой и предложили выкупить по весу серебра. Ну я поторговался, да и сошлись в цене по тонна платины за полтонны оружейной стали, или две тонны чугуна. У меня же крупные паи во многих заводах, в том числе и оружейных, так что могу себе позволить. Отправил к ним шестьсот тонн ружей и пушечных стволов, да тысячу с лишним тонн чугунных ядер, бомб, не заряженных порохом, картечь, а взамен получил почти тысячу тонн платины из Испании, Португалии и их колоний.

— Погоди, а как же царь батюшка? Я знаю, что продажа оружия за рубеж идёт только с его соизволения.

— Верно. Только царское слово тут решает. Однако и разрешение на продажу дал великий государь, и выступил гарантом моего честного слова, что сия платина будет использована лишь для производственных нужд, и никоим образом не будет применено в ювелирном и монетном деле.

— И как испанцы с португалами?

— Я же говорю, что они всё равно собирались топить платину в море, а тут столько оружия привалило. Так что они довольнёхоньки, и обязались всю добытую платину поставлять мне, но уже за казнозарядные ружья, и тоже на вес. И ещё за сто тонн платины я им построю чугунолитейный завод.

— Не боишься, что монополия на чугун уплывёт?

— Так она уже того... Не монополия. Слава богу, что пять лет продержалась, и то хлеб. Собственно, чугун в Европе и раньше варили, да таких производительных как в России печей ни у кого не было, да и не требовались они, а как рассмотрели пользу, так и принялись осваивать новую технологию. Вон шведы уже пять больших доменных печей имеют, да вагранки на всех верфях.

— А англичане, коих ты так недолюбливаешь?

— У них уже пяток домен, да и в Шотландии не меньше. Чугунные пушки скоро наладятся лить, а пока не знают, как преодолеть сложности с примесями. То ли сера их душит, то ли ещё какая беда, но пока у них ничего не получается, и пушки рвутся. Шлют к нам доглядчиков, но Тайных дел приказ дело своё отлично знает, отлавливает. Но всё равно это ненадолго, народ они изобретательный, додумаются. Но это мы отвлеклись. Вернёмся к швейным машинкам.

— Хе-хе... Если бы только машинки. Дел-то ты мне даёшь два, а не одно.

— Ну-ка ну-ка?

— Швейные машинки и иголки. Иголки, я так полагаю, принесут дохода как бы не больше, чем машинки. Машинку-то ежели делать хорошо, основательно, возьмут одну на всю жизнь...

— Хорошо сделанная, да ухоженная машинка и правнукам будет служить.

— Верно, Александр Евгеньевич, а вот иголки будут брать постоянно, из года в год.

— Это ты, Григорий Евстигнеевич, очень хорошо отметил. Рекомендую тебе создать два отдельных, независимых производства, причём иголки надо делать при минимальном участии человека.

— Александр Евгеньевич, а что если я объявлю конкурс с большой премией на создание такого станка?

— Дельная мысль, Григорий Евстигнеевич, видна моя школа! Но учти, что это будет не один станок, а как бы не целая линия, впрочем, решать это тебе. И не забудь создателей сделать пайщиками на заводе.

— Это само собой. Сам же говоришь: твоя школа. Условия как у всех, пятьдесят процентов твои, а остальное наше?

— Да, это как всегда. Сам понимаешь, мне деньги позарез нужны, работы невпроворот, а золото — лучшая смазка экономики.

— Погоди, Александр Евгеньевич, а не ты ли говорил, что для развития страны золото и не нужно вовсе?

— Говорил, и готов это повторить. Ну, возьмём для примера тебя. Свои машины и иголки внутри страны ты можешь поставлять и по договорённости и по взаимозачёту, а вообще, в соответствии с планом, когда ты твёрдо уверен, что твоя продукция, если она наилучшего качества, всегда нужна, ты делаешь её столько, сколько надо, при этом уверенный, что сырьё, топливо и жалованье для тебя и рабочих придёт вовремя, в соответствии с тем же планом. А ещё тебе помогут с расширением производства, если продукция нужна, а с объёмами ты не справляешься.

— Ну да, это же разумная и естественная организация производства.

— Это для тебя она естественная, а для европейского человека это страшное извращение. Для него естественно затеять конкурентную борьбу, теряя при этом силы, средства и ресурсы. Вот ты припомнишь, чтобы кто-то из, как это вы говорите, моих птенцов, разорился?

— Не было такого.

— Правильно. А почему? Да потому что их производства сразу стали строчками в бумагах приказа Государственного Планирования, а это значит, что их судьба спланирована на годы вперёд, а случится изобрести усовершенствование, то план подправят в нужную сторону, и работай на здоровье дальше. На западе каждый работает на свой страх и риск. Цеха на дают роста молодым и талантливым, вспомни Руперта Смита, что умирал с голоду в Манчестере, пока его не подобрали наши 'охотники за головами'. У нас он и свою прялку довёл до ума, и в люди вышел. Правда, Саша Козлов, что возглавляет особый отдел текстильной промышленности докладывал, что этот говнюк Руперт мечтает уехать в Англию из нашей 'дикой' страны, и искал выход на английских шпионов, чтобы сливать им сведения о нашей промышленности, у него, как у директора трёх фабрик допуск весьма обширный.

— И как?

— Ну как... подвели ребятушки из приказа Тайных дел своего человечка к Руперту, и в определённый момент возьмут его за мягкое вымя, да на спрос. А нечего гадить в руку тебя кормящую.

— Справедливо.

— Однако вернёмся к тебе, Григорий. Ты должен ясно осознать, что конструкция швейной машины, а уж тем более иголки исключительно проста. Ты, конечно оформишь как положено государев патент на исключительное право использовать это изобретение, но в той же Англии найдутся делающие скопировать машинку. С ними будут бороться по мере сил. Но важнейшее в нашем деле не общая конструкция, а технологии: как и чем, и в каких условиях ты собираешься обрабатывать детали, и прочие тонкости. Я от тебя жду полноценной работы в том числе и с Особым отделом.

— Само собой.

— Однако я отвлёкся, а говорил о золоте. Золото само по себе великолепный конструкционный материал. Вот ты, к примеру, собирался золотить иглы, и это правильный подход. Или, к примеру, Израиль Моисеевич, свой первый генератор собрал из золотой проволоки. Но золото это ещё и средство оплаты за товары, что мы получаем из-за рубежа. И не забываем, что это ещё и средство подкупа всяких там Рупертов Смитов. Если вдруг выйдешь на такого, и он способен дать что-то ценное, немедленно обращайся в Особый отдел, они моментально найдут тебе золото.

— И дадут?

— Разумеется дадут. И за ценные новины, и отдельно тебе премия за то что нашел эти новины.

На этом наша содержательная беседа завершилась, и Гриша отправился в Обоянь изобретать и налаживать производство нужнейших вещей.

В Абадане меня встречал довольно известный военачальник, несмотря на молодость, наследный принц Исмаил.

На меня он произвёл очень приятное впечатление: от роду принцу чуть больше двадцати, высокий, статный, худощавый мужчина. Лицо овальное, глаза чёрные, а волосы, ухоженные, усы стрелочками и маленькая бородка чёрные с лёгким рыжеватым оттенком. Взгляд внимательный, 'просвечивающий', губы не утеряли ещё юношеской припухлости... словом настоящий восточный принц. Одет как и положено, в светло-голубой кафтан, украшенный богатой вышивкой, тюрбан такого же цвета, с золотистыми лентами и крупным камнем. Уж не знаю, что за камень, но выглядит он потрясающе.

Согласно этикету, как человек более низкого происхождения, я низко поклонился принцу. Его ответный поклон был полон достоинства и уважения, что мне понравилось. Принц звучным голосом произнёс недлинную фразу, которую тут же перевели на русский язык два переводчика: мой и из свиты принца:

— Приветствую тебя, князь Ольшанский, и сопровождающих тебя лиц, на гостеприимной земле древней Персии.

Я ответил заранее заготовленной вежливой фразой, а потом мы перешли на русский, который принц, как оказалось, изучает уже пятый год, с начала взаимного сближения Турции, Персии и Руси. Русский язык принца оказался на более чем приличном уровне.

— А не желает ли Шехзаде Исмаил Мирза осмотреть пароходы и подарок для шахиншаха Тхамаспа от великого царя Руси Ивана Васильевича?

— С превеликим удовольствием, уважаемый князь Александр Евгеньевич. — ответил Исмаил и мы отправились на экскурсию.

Первым мы осмотрели крейсер, на котором прибыл я. У принца в свите оказались знающие и опытные люди: когда я начал извиняться за тесноту помещений, Абульфат-Султан Ибрагим Мирза, старший из свитских принца, добродушно заметил, что на обычных кораблях даже капитанские каюты иногда меньше чем матросские кубрики на крейсере. В сущности, так и есть: на паруснике экипаж достигает численности в несколько сотен человек, а на паровом крейсере, всего около сотни.

Осмотрели боевую рубку, боевые башни, а тем временем из кормового трюма на берег стрелой подали три паромобиля: один простой, на нём буду ездить я, второй роскошный, а третий и вовсе роскошный, поскольку предназначен в подарок шаху Тхамаспу.

Потом пошли осматривать машину и кочегарки.

— Аллах великий! Это место страшнее самой преисподней! — воскликнул принц оглядевшись в кочегарке.

— Это правда, Шехзаде Исмаил Мирза. Весь путь из Суэца до Абадана я назначил вахты кочегаров по два часа с восьмичасовым отдыхом, но и то, люди падали от изнеможения: лютая жара просто убивает людей.

— Увы и ах! Я желал бы, чтобы наш флот имел такие крейсера и пароходы, но в них нет смысла, если люди не смогут работать.

— Это и верно и неверно, Шехзаде Исмаил Мирза. — Верно потому что условия действительно чудовищные, а неверно потому что эти условия можно значительно облегчить, и в этом случае служба механика становится не хуже любой другой. Более того: если удастся успешно завершить кое-какие научные исследования, то можно будет создать машину для охлаждения воздуха и замораживания различных продуктов.

— Для чего это нужно?

— Машина для охлаждения воздуха сможет создать в доме или на корабле приятную прохладу, а машина для замораживания продуктов, сможет сохранить, к примеру рыбу, пойманную здесь и сейчас, до стола твоего царственного отца, хотя бы он находился, скажем в Мешхеде, и маршрут составил бы две недели пути.

Разговор продолжился и за обедом, который дал в нашу честь принц. Меня принц усадил по правую руку от себя, а отца Гурия и капитанов крейсеров и пароходов чуть подальше, но тоже в верху стола. Со стороны принца присутствовало пятнадцать знатных вельмож, составлявших свиту. 'Теневой кабинет' — как назвал их я про себя. Всё было чинно, мирно, как и положено на подобных мероприятиях. Музыканты играли что-то приятное, гости наслаждались яствами и напитками и беседовали кто о чём.

— Как случилось, князь Ольшанский — спросил меня принц — что ты прошел Ормуз не заметив, что там сменился флаг?

— На самом деле произошло недоразумение, уважаемый шехзаде Исмаил Мирза. Когда мы проходили пролив, было раннее утро, а в двух катерах мы увидели не персов и не арабов, а европейцев, вот и решили, что это пираты.

— И что вы сделали?

— Утопили оба катера, да и дальше пошли.

— Вы поступили по справедливости, там действительно засели захватчики, и я бы хотел с твоей помощью вернуть Ирану его земли.

— В этом нет ничего невозможного, шехзаде Исмаил Мирза, однако, я как верноподданный великого царя Руси Ивана Васильевича, не могу действовать без разрешения шахиншаха Ирана Тхамаспа, чтобы невзначай не нарушить мир и согласие между нашими державами и государями.

— Я понимаю твою позицию. И всё-таки я бы хотел сделать это. Если будет соизволение моего отца, ты поможешь?

— Вне сомнений. Мои крейсера подавит береговые укрепления и вражескую эскадру, а твои воины, доставленные на пароходах, займут укрепления.

— Отлично! Сегодня же отпишу отцу письмо с просьбой о дозволении мне возвратить острова под его руку, а мы с тобой, уважаемый князь Ольшанский, дожидаясь ответа, обсудим порядок своих действий в этой кампании.

— Согласен, многоуважаемый шехзаде Исмаил Мирза.

— Как же тяжело, уважаемый князь Ольшанский, несмотря на высокое рождение быть ограниченным в своих действиях! — воскликнул принц. Чувствуется, что он слегка охмелел.

— Ты мечтаешь стать величайшим из царей Ирана? Это благое желание, и начинать работу тебе надо уже сейчас.

Принц бросил на меня быстрый, совершенно трезвый взгляд. Да, а он абсолютно трезв!

— Ты призываешь меня взять в свои руки всю полноту власти в стране?

— Отнюдь! Твой отец, шехзаде Исмаил Мирза, здоров, силён и деятелен, но ему нужен помощник, особенно в части наведения порядка в хозяйстве вашей державы.

— Какое низкое занятие!

— Ни в коем случае, шехзаде Исмаил Мирза! Ты уже командовал победоносным войском, и выдающаяся военная победа целиком и полностью принадлежит тебе, и заслуга тем более велика, что ты был весьма молод. И вот скажи мне, сколько времени ковалась твоя победа?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду воспитание твоих воинов, изготовление оружия, снаряжения, продовольствия, выращивание коней...

— Это скучные материи, князь Ольшанский, и я занимался и занимаюсь ими лишь по необходимости.

— Твоё право, шехзаде Исмаил Мирза, но нужно понимать, что кода ты сам станешь царём, тебе будет необходим и этот опыт.

— Скорее всего ты прав, да точно, так оно и есть, но путь воина намного привлекательней.

— Не забывай, шехзаде Исмаил Мирза, что ты не воин и даже не полководец, а в первую очередь наследник престола великой державы, а значит должен мыслить намного шире и глубже чем простой военачальник.

— Не оставь вниманием мой государь то, что говорит князь Ольшанский. — подал голос молчавший до того Абульфат Султан — Пока всё что он говорит, сообразуется с тем, к чему тебя подвигали твои наставники.

— Благодарю за поддержку, многоуважаемый Абульфат Султан, и с позволения продолжу. Более того, экономика, а под этим словом я подразумеваю всю совокупность хозяйства царства, если ею заниматься всерьёз, тоже весьма увлекательна, а ума, смелости и риска требует нисколько не меньше, чем боевые действия, при том что войны начинаются и заканчиваются, а жизнь бесконечна.

— Хорошо сказано, но тем не менее это рутинная работа.

— Это подготовка к царствованию.

— Ладно, ты меня почти убедил, и если приведёшь мне пример труда, приносящего большой доход, посильного лишь царям и при этом благородного, я окончательно соглашусь с тобой.

— Ты понимаешь, что доход появится только спустя некоторое, возможно весьма продолжительное время?

— Безусловно понимаю.

— В таком случае, могу предложить тебе воистину великое деяние: восстановление лесов в Иране.

— Странное предложение, однако продолжай.

— Чтобы было понятно о чём я, пусть принесут маленький коврик и кувшин воды.

Коврик и воду моментально доставили.

— Поверните коврик изнанкой вверх и лейте на него воду. Видишь, шехзаде Исмаил Мирза, как вода свободно скатывается с гладкой поверхности. А теперь, переверните коврик ворсом вверх, и лейте воду.

Вода полилась.

— Ворс на коврике в данном случае работает как растительность на горном склоне во время дождя. Видите, как вода задерживается, впитывается, и на пол стекает уже мало, по сравнению со стороной без ворса.

— Что ты хочешь сказать этим примером?

— Только то, шехзаде Исмаил Мирза, что на северных склонах гор и на южных склонах оврагов и русел рек и ручьёв нужно высаживать деревья. Всем понятно, что организовать работы такого размаха в стране может только царь или его наследник, поскольку это гигантский объём работы.

— А что дадут эти насаждения? Зачем тратить огромные усилия и деньги? — заинтересовался Абульфат Султан.

— Восстановление лесов и кустарников даст задержку дождевой воды, которая не испарится бесполезно, а проникнет в землю, соберётся в ручьи, даст жизнь полям и садам, и в конечном счёте оживит прежде бесплодные земли.

— Да, это воистину царская забота. — задумчиво покивал головой Абульфат Султан. — А не посоветуешь ли, что нам делать с солончаками?

— Нужно выбрать растения, способные жить на солончаке, или, по крайней мере на его краю, и высаживать семена там, где они могут укорениться. Постепенно эти растения покроют солончаки, и ещё спустя много лет, создадут на солончаке плодородный слой. Я знаю, что даже внуки твои, шехзаде Исмаил Мирза, не доживут до исчезновения последних солончаков в Иране, но это твоя страна, и тебе о ней думать.

Принц горделиво приосанился. Помолчал в глубокой задумчивости, а потом лукаво сверкнул глазами:

— Я много слышал о тебе, князь Ольшанский, и все свидетели дружно говорят, что ты единым советом способен сделать человека богачом. Сделаешь ли ты и меня богачом, тем более, что для озеленения Ирана нужны немыслимые деньги?

— Один-два способа я тебе назову, хотя самые лучшие и благотворные требуют для реализации многие годы кропотливого труда и немалых вложений без немедленной отдачи. Но есть и более короткие способы.

— Хорошо! Начни с короткого способа.

— Когда мы сюда шли, то с кораблей видели ловцов жемчуга. Это тяжёлый и опасный труд, тем не менее приносящий большие доходы хозяевам промыслов.

— Учти, князь Ольшанский, я не умею нырять, ибо этому нужно учиться с раннего детства. — усмехнулся принц. Присутствующие захохотали.

— Ты наследник царя, и потому с раннего детства учился куда как более важной вещи. — посмеявшись ответил я.

— Интересно, какая из множества преподаваемых мне наук наиболее важная?

— Искусство управления и организации трудов других.

— Хм... Это справедливое суждение, прошу тебя, продолжай, князь Ольшанский.

— Прикажи, шехзаде Исмаил Мирза, наловить несколько сотен молодых жемчужных устриц, а потом пусть в их мантию аккуратно введут шарики, вырезанные из перламутра других устриц. Таких шариков можно водить не по одному, а гораздо больше, может и по десятку в каждую. После этого устрицу нужно поместить обратно в воду на специальных сетках, образец которой я завтра дам указание сделать. Спустя время, от трёх до пяти лет, ты получишь большое количество жемчуга, которым сможешь оплатить очень и очень многое.

— А не приведёт ли это к дешевизне жемчуга? — сразу озаботился Абульфат Султан.

— Ты мыслишь правильно, многоуважаемый советник, и помня, что правильно заданный вопрос содержит ответ, сам и скажи: как избежать этого несчастья?

Абульфат Султан подумав предположил:

— Видимо надо просто не продавать слишком много жемчуга?

— Верно. Это самый простой случай. А ещё можно создать искусственный спрос на него.

— Разве это возможно?

— Отчего нет? Сочинить сказки и песни где жемчуг превозносится как лучший подарок любимой, или ещё что-то в том же духе.

— Астрологов привлечь! — внёс предложение принц.

Народ загалдел фонтанируя предложениями, на чём содержательная часть вечера закончилась.

Проснулся я от стука в дверь каюты.

— Кто там, чего надо?

— Капитан передаёт, что показался остров Кешма, и просит подняться на мостик.

— Хорошо, скоро буду.

Я поплескал в лицо водой, почистил зубы, оделся и вскоре поднялся на мостик крейсера, там уже находились капитан и старпом, а вскоре за мной на мостик поднялись и принц с Абульфат Султаном. Мы обменялись приветствиями.

— Какие будут указания? — обратился ко мне капитан.

— Действуйте по согласованному плану. — ответил я и обратился к принцу;

— У вас не появилось дополнительных соображений, уважаемый шехзаде Исмаил Мирза?

— Я хорошо обдумал твои слова, князь Ольшанский, и решил, что ты прав. Действительно надо португальцев взять в плен и пусть они покажут свою доблесть на дальней нашей окраине.

— Ну и отлично. Капитан, прикажите подготовить катер для парламентёров.

— Катер давно готов, вывален за борт и только ждёт приказа на отправку.

— Государь мой, позволь мне отправиться послом? — обратился Абульфат Султан к принцу.

— Хорошо, благородный Абульфат Султан Ибрагим Мирза, ты можешь отправиться к португальцам, и если склонишь их к сдаче, заслужишь благодарность как мою, так и моего венценосного отца.

Мы с мостика наблюдали как паровой катер под белым флагом отвалил от борта крейсера и бодро побежал к португальскому укреплению на острове. Мы видели, как с укрепления к причалу спустился высокий толстый офицер в роскошном панцире и шляпе с яркой брошью. Абульфат Султан с ним завёл длинный разговор, то указывая на укрепление, то на крейсера и пароходы с войсками. Его собеседник сначала отвечал решительно, затем его жесты утеряли резкость, и наконец он опустил руки. Абульфат Султан покровительственно похлопал его по плечу, и катер двинулся в обратный путь. Португальский офицер вернулся в укрепление и вскоре флаг над ним дрогнул и пополз вниз. От стоящего рядом с нами парохода отвалили пять шлюпок с иранскими солдатами и направились к берегу, занимать укрепление.

Первая часть операции завершилась без единого выстрела, и даже непонятно было, почему португалец так легко капитулировал.

Теперь наш путь лежит к Ормузу. Крепость там серьёзная, к тому же рядом, на рейде стоят пять галеонов, а это могучая сила.

К тому времени как мы подошли, на галеонах убрали якоря и заканчивали поднимать паруса. С крепости в нашу сторону выпалила пушка, но ядро до нас не долетело.

— Прикажете открывать огонь? — поинтересовался капитан.

Я глянул на принца, тот кивнул, и я тоже кивнул капитану:

— Открывайте огонь по галеонам, не дайте им уйти.

— Принял!

Спустя минуту крейсера открыли беглый огонь по галеонам, стараясь сбить на них мачты. Сначала загрохотали пристрелочные выстрелы, затем полные бортовые залпы. Португальцы пытались отстреливаться, но из ядра, даже те что долетали, ничего не могли сделать с обшивкой крейсеров. Спустя короткое время четыре галеона были 'стреножены', а пятый благоразумно решил ретироваться, и вслед за ним отправился один из пароходов. А мы переключили своё внимание на крепость.

Ну что же, комендант Ормуза даже не подумал вступать в переговоры, что несомненно говорит о его бесстрашии и верности долгу. А может и о недооценке наших возможностей и переоценке своих, что на мой взгляд более вероятно. Впрочем, в любом случае, боя это не отменяло, поэтому наш отряд пошел на сближение с крепостью не открывая огня, а она тоже пока молчала: тот первый выстрел похоже был или предупреждающим, или просто в результате ошибки или нервного срыва. Но нам тот выстрел показал важную вещь: дальность на которую крепостные орудия кидают свои ядра. К нам подошел командор нашего отряда Сергий Аникитович Юхансон, с наскоро набросанной схемой укреплений крепости:

— Александр Евгеньевич, шехзаде Исмаил Мирза, полагаю, что наш 'Георгий Победоносец' начнёт ломать вот эту правую батарею, а 'Илья Муромец' поработает с батареей, что слева. Потом мы совместно развалим центральные ворота и пароходы начнут высадку войск прямо на причал, а мы будем через голову войск давить сопротивление. Как вы оцениваете мой план?

— Толковый план, Сергий Аникитович. Что ты думаешь по сему поводу, уважаемый шехзаде Исмаил Мирза?

— Думаю, что план правильный. Но сколько пароходов сможет подойти к причалу? — обратился он к командору.

— На мой взгляд, многоуважаемый шехзаде Исмаил Мирза, причал рассчитан на два галеона, значит все три наших парохода смогут одновременно начать выгрузку.

— А ваши пушкари не поразят наших воинов, стреляя над их головами?

— Не изволь сомневаться, шехзаде Исмаил Мирза, этот маневр мы отрабатывали многажды, и даже в бою довелось применить, при отражении шведов от Орешка.

— Прекрасно, командор Юхансон! Доверюсь твоему боевому опыту и умению, и войска на штурм я поведу лично.

— Неувязочка выходит, шехзаде Исмаил Мирза. — степенно возразил командор. При маневре, который мы применим, крейсера должны быть позади пароходов для свободы маневра огнём, а пароходы пойдут вперёд.

— Ну что тут поделаешь. Придётся мне перейти на пароход. Ты сможешь это сделать на ходу, чтобы не терять времени?

— Отчего не смочь? Смогу! — кивнул командор и рявкнул — Сигнальщик! Передай на 'Афанасия Никитина' чтобы подошли к подветренному борту принять наследного принца и сопровождающих лиц!

— С твоего позволения, шехзаде Исмаил Мирза, я схожу в каюту переодеться по-боевому.

— Зачем, уважаемый князь Ольшанский?

— Затем что негоже мне, представителю великого царя Руси, оставаться за линией огня, когда ты, шехзаде Исмаил Мирза, наследник иранского престола идёшь вперёд. — ответил я и быстрым шагом отправился к себе, вешать на себя боевое железо. Оно конечно риска немного, но чем чёрт не шутит?

Спустя минут десять, я уже стоял на палубе крейсера, глядя на приближающийся справа отчаянно дымящий пароход. На передней и задней палубах 'Афанасия Никитина' толпились иранские воины, а на свободном месте, рядом с надстройкой, матросы готовили место для приёма трапа, который собирались выдвигать с крейсера. Кораблики наши практически однотипные, поэтому расхождений по высоте нет никаких, скорости уравнялись, борта замерли неподвижно относительно друг друга, только качка приподнимает то наш то их борт.

Наконец трап установлен, и принц, а за ним я перешли на 'Афанасия Никитина'. Следом за нами споро перебралась свита принца, а за ними отец Гурий и десяток головорезов их группы морской пехоты крейсера. Наши все одеты одинаково: на головах шлемы, обтянутые зелёной парусиной, поверх форменных кафтанов Новгородской бригады, тёмно-зелёных, с жёлтыми обшлагами и воротниками, малиновыми петлицами и погонами, надеты бронежилеты тех же цветов с карманами для патронов, гранат и прочего необходимого в бою скарба. Различаемся мы только погонами: на мне генеральские, морпехи рядовые и десятники во главе с полусотенным, а отец Гурий вовсе без погон. И вооружены тоже одинаково: у всех бебуты и рейтарские пистолеты-карабины с откидными прикладами. Только отец Гурий без оружия, ему по сану оно не положено, посему он взял только лишь резиновую дубинку, которую морпехи используют на тренировках. Я глянув на отца Гурия с его орудием едва не упал от глубоко внутреннего хохота: демократизаторы, как оказалось, родились на века раньше.

Трап убран, наш пароход отвалил от крейсера, и тот почти сразу открыл огонь по крепостной батарее. 'Илья Муромец' в это время бегло палил по второй. Португальцы пытались отвечать, но после пятого выстрела с недолётами, батареи замолчали. Султаны наших взрывов ещё самую малость поплясали на батареях, и огонь перенесли на центральную часть стены с воротами, прикрывающими крепость со стороны причалов, и опять всё совершилось довольно быстро: 'Георгий Победоносец' встал как раз в створе арки ворот, и снаряды из его кормовой башни стали один за другим влетать в ворота. Когда дым взрывов рассеялся, стали видны внутренние ворота. В арку влетели ещё два снаряда, а ещё два вспухли разрывами на стене рядом, и уже сквозь оседающую пыль стали видны обломки ворот и открытый проход во внутренний двор крепости.

— Сигналь высадку! — закричал принц воздев над головой саблю.

Сабля, кстати, боевая, украшенная богато, но не чрезмерно и со вкусом, а заточка и полировка клинка видна даже с расстояния в несколько шагов.

Пароход стремительно бросился к причалу, и я уже испугался что врежемся, но он тут так затормозил, что инерция бросила нас вперёд, и я чуть не упал на карачки, настолько силён был толчок. Ухватился я за леер и не упал, но многие воины не удержались на ногах. Как только пароход ударился плетёными верёвочными подушками о камень причала, как матросы моментально установили несколько трапов, по которым хлынули на берег воины.

— Алла! — гремело в воздухе.

— Ура! — взревели морпехи и отец Гурий, а я вместе с ними.

Со стен постреливали, но пушки с крейсеров и пароходов давили сопротивление на корню. На моих глазах в амбразуру, откуда сверкнул выстрел, видимо влетел снаряд, и из трёх рядом расположенных амбразур выметнулось пламя внутреннего взрыва. Видимо в каземате стоял открытый порох, а может и что-то иное усилило эффект от взрыва корабельного снаряда.

Через ворота мы прошли под арку ворот. В стенах имелись амбразуры, но у каждой стояли по трое иранских солдат, по очереди стреляющих внутрь, чтобы не дать защитникам даже приблизиться и дать отпор. Во дворе два десятка иранцев добивали десяток португальцев во главе с офицером. Португальцы падали один за другим, но почему-то на сдавались. Ну, да это их дело. Потом нас вынесло к цитадели, которая упорно оборонялась. От огня защитников цитадели мы укрылись за углом здания в виду ворот. Наш полусотник отдал приказ, и морпехи быстренько вынули из рюкзаков несколько металлических бочонков литров на пять каждый, и мотки огнепроводного шнура. Быстренько поделились кто побежит к воротам, а кто будет поддерживать огнём, и представление началось. Оставшиеся, я в их числе, принялись обстреливать амбразуры, а трое бросились к воротам, быстренько установили подрывные заряды и бросились обратно к нам, за угол.

Бам-бабах!!!!

Ворота превратились в груду щепы, и в проём с устрашающим воем бросились иранские воины. Дикие вопли, выстрелы и лязг оружия донеслись из цитадели, и вот португальский флаг пополз вниз.

Но бой ещё не закончился: кое-где хлопали выстрелы, вот и в мой бок прилетело, да с такой силой, что меня отшвырнуло на пять шагов, и сознание милосердно покинуло меня.

Очнулся я от боли. Меня осторожно раздевали, послойно срезая одежду, а бок отзывался острой болью на каждое самое мягкое движение. Наконец сквозь толпу одетых по форме людей протиснулся субъект в белом халате со шприцом в руках, и не говоря ни слова сделал мне укол в вену, и я очень быстро отключился.

Очнулся снова от боли, уже на кровати. Рядом дремал отец Гурий, впрочем дремал очень чутко: только я вздохнул от неловкого движения, как он открыл глаза:

— Ну, слава богу, ты очнулся, Александр Евгеньевич, а то я, грешный, уже начал в панику впадать.

— Зачем в панику?

— Этап отчаяния я уже преодолел, мой друг, так что в списке моих грехов ещё одним смертным грехом стало больше.

— Смотрю ты шутишь, отец Гурий. Что, настолько всё плохо было?

— Немножко похуже чем плохо, сыне, даже и не знаю, насколько.

— Что случилось такое?

— В тебя попала пуля из мултука, уж не знаю, почему ты до сих пор жив, видимо кто-то крепко за тебя бога молит. Врач, что тебя пользовал, сказал, что три ребра сломаны, от одного осколки внутрь пошли, так что пришлось тебя резать, так сказать, лишнее из тебя удалять. Правда, он сомневался проводить операцию или нет, но я настоял, что надо, поскольку без операции ты бы точно отдал богу душу, а с операцией, ты вишь, уже очнулся.

— Да, сильно.

— Я вижу, что ты стараешься дышать поглубже, откуда знаешь, что так надо?

— Не помню уже. Я ведь со многими умными людьми беседовал, с тем же Камраном Мостави. Может от него.

— А про дренаж откуда знаешь?

— Как мне не знать, коли моя фабрика поставляет инструменты и аппараты для медиков? А ты где это слово услышал?

— Да ты тут в беспамятстве кричал, чтобы не забыли дренаж поставить после операции, да обязательно через гидрозатвор. Врач, кстати, послушался. Он из первых учеников Камрана Мостави.

— Эвона какой я оказался умный! — сам собой восхитился я — Да ещё и в бессознательном состоянии.

— А кто такой прогрессор?

— Откуда ты взял это слово?

— Ты в бреду говорил, что идеальный прогрессор должен все фишки испытать на себе.

— Уж и не знаю, право... Прогрессор, надо полагать от слова прогресс? — включил я дурачка — Стало быть, прогрессор это тот кто прогресс внедряет. А фишки это всякие штучки в играх вроде бирюлек, я это точно знаю. Но это всё бред, а вот ты скажи, сколько дней я был без сознания?

— Без малого пять дней. Ты даже питался через трубочку бульоном, да ещё сладкой водой. Не бойся, я всё лично проверял, раз уж отвечаю за тебя перед государем нашим.

— Не влетит тебе за моё ранение?

— За что? Нельзя запрещать человеку жить, иначе он зачахнет.

— Мудро.

— Я вижу, что ты опять засыпаешь, отдыхай, болезный.

Так я и провалялся почти две недели а потом стал потихоньку вставать, выходить на палубу, общаться с посетителями, а народу ко мне шастало немало. Это и наследный принц, и специальный посланник от шаха Тхамаспа, и пленный комендант Ормузской крепости, решивший пообщаться со своим победителем: он почему-то твердокаменно был убеждён, что план взятия крепости составил я лично. Пришлось разочаровывать, и знакомить его с капитаном-командором, но всё равно не убедил, потому что Юхансон с какого-то перепугу ляпнул, что составил план по моему взглянув на возможности, что даёт новая техника и вооружение. В общем, откуда ни возьмись, обо мне сложилась легенда. Хорошо хоть принц Исмаил воспринял эту коллизию с юмором и не возревновал к чужой славе, что часто бывает у начальников, а запросто приходил обсуждать планы выдворения европейцев из Азии. Впрочем, серьёзных планов мы не строили, скорее делали мысленные набеги на те или иные темы. Впрочем, вопрос судостроения занял принца всерьёз.

— Как ты думаешь, князь Ольшанский, где лучше строить верфи?

— Ты будешь смеяться, шехзаде Исмаил Мирза, и скажешь, что я всё стараюсь присвоить, но лучше строить верфи в России, на Чёрном или Балтийском морях.

— Объясни, иначе я действительно так подумаю.

— Климат, уважаемый шехзаде Исмаил Мирза. У Ирана выход к морю здесь, в Персидском заливе, но здесь невыносимо жарко. Корабли становятся всё больше и больше, их уже невозможно скрыть под крышей, в тени, а попробуй работать с металлом, когда на нём можно жарить яичницу!

— Это весомый довод. Но видишь в чём беда, князь Ольшанский: допустим, я согласился, и мы станем заказывать корабли у вас. Допустим также, что с Россией мы останемся вечными друзьями, но ведь есть и Турция, с которой мы воевали с незапамятных времён, и помирились совсем недавно. Если наша вражда вспыхнет снова, то турки легко запрут проливы из Чёрного моря, да и Суэцкий канал запереть легче лёгкого.

— Согласен, в этом есть весомый смысл. В сущности, строить можно и здесь, хотя и с огромным трудом, более того, помня об угрозе вражды и войны нужно искать способы сохранять свою независимость, в том числе и в части судостроения, но вот как организовать этот процесс, ума не приложу.

— Да, буду искать ответ на этот вопрос, и с другими советниками.

— А пока прими мой добрый совет: заказывай корабли в России.

— Другого выхода и нет пока.

— Пока, шехзаде Исмаил Мирза! Со временем найдём выход без ущерба интересам Османской империи и к пользе Иранской державы.

Баян принёс мне мой лечащий врач Олег Олегович Дурнев.

— Ты должен разрабатывать лёгкие и грудную клетку, а лучше упражнений чем пение я не знаю. Пошли, споёшь народу, вечер уж больно хороший.

И мы пошли. На палубе, перед башней, под здоровенными стволами, я и расположился на стульчике, а народ потянулся со всех сторон. Для начала я развернул меха и в четверть голоса запел 'Чёрный ворон', но печальная песня как-то не пошла, и я урезал 'Яблочко':

Ой, яблочко,

Куда ж котишся?

Пусти, мамка на во садок,

Гулять хочется!

Эх, яблочко,

Да куда котишься?

Ко мне в рот попадёшь —

Да не воротишься!

Эх яблочко,

Да на тарелочке!

Надоела мне жена —

Пойду к девочкам

Народу понравилось, и кое-кто даже наладился танцевать, но до классического 'Яблочка' они, конечно же, не дотягивали. Ничего! Вот поправлюсь немного, да и выправлю сей досадный недостаток. Потом попросили спеть 'Эх, дороги', и пели хором, даже принц Исмаил подтягивал. Вот уж не подумал бы, что он знает эту песню, а уж что он станет петь, да ещё и при посторонних. Хотя если царь Иван Васильевич не брезговал...

Чтобы сделать приятное принцу я сыграл для него 'Любимые глаза' из репертуара несравненного Рашида Бейбутова, и оказалось, что принц и её знает, и подтягивает:

В небе блещут звезды, звезды золотые.

Ярче звезд очей твоих краса.

Только у любимой могут быть такие

Необыкновенные глаза.

Но всё кончается, закончился и мой концерт, да не просто так, а приступом кашля. Хорошо ещё, что я почувствовал приход минуты за три, поставил баян на стул и быстрым шагом рванул в каюту, благо генерала не посмели останавливать. И вот там, в каюте меня конкретно накрыло: кашлял я упав ничком на кровать, накрывшись подушкой до кровавых брызг из глотки. По счастью, никто кроме моего слуги так и не узнал, а чего это генерал вдруг бросился к себе. Спасибо Лёше, что не проболтался, просто сказал любопытным, что мне внезапно стало нехорошо. А что? По сути-то верно.

— Князь Ольшанский, мне нужно с тобой побеседовать о будущем Ирана.

— Почему со мной?

— Ты непредвзятый наблюдатель, и для тебя держава важнейшая ценность, пусть и твоя, русская держава, но у нас ведь немало общего, не правда ли?

— Если ты имеешь в виду необходимость ограничить у нас власть бояр, а у вас племенных князей, то да, общего очень много.

— Ты очень тонко уловил тему разговора, как тебе это удалось?

— Ты, шехзаде Исмаил Мирза, пришел один, без свиты, а все члены твоей свиты представляют какой-либо клан твоей державы. Или я неправ?

— Прав, Александр Евгеньевич, ещё как прав!

— И какой совет тебе нужен?

— Если совсем коротко, то как уничтожить клановое и племенное деление Ирана. Наверняка ты об этом размышлял?

— Это страшно сложный вопрос. Думаю, для начала шаху нужно избавиться от необходимости просить военную помощь у вождей стоящих ниже царя. Вооружённая рука у державы должна быть собственная, а не заёмная. Ты согласен?

— Совершенно согласен!

— А тут мы приходим к вещам, которые ты давеча назвал скучными и недостойными правителя, хотя по сути, это единственно достойные царского внимания вещи.

— А именно?

— Экономика, уважаемы наследник престола!Войско нужно вырастить, кормить, одевать, снаряжать, обучать, вооружать и наконец, вести от победы к победе. А это стоит немыслимых денег. Согласись, вооружить и обучить простого воина это дорого, а командира во много раз дороже. А полководца дороже в тысячи раз, и все эти расходы должны лечь на тебя, как на царя этой земли. Но это ещё не всё: нужно думать куда пристроить состарившегося воина, как призреть увечного и как обеспечить семью павшего воина. Сколько полегло твоих воинов при взятии Ормуза?

— Много. Шестьдесят пять. И ранено вчетверо больше.

— Ты думаешь чем-то помогать семьям погибших и увечных?

— И не собирался, но теперь понимаю, что это необходимо.

— Мой тебе совет: открой по примеру русского царя школы с полным пансионом, для сыновей и дочерей твоих павших, увечных или постаревших воинов, без различия народности и племени, и народ качнётся к тебе.

— Хорошая мысль.

— Дай людям работу. Старикам, женщинам и детям по силам высаживать саженцы деревьев и кустарников, и ухаживать за ними. Тебе придётся только обеспечить их пристойным жильём, а в Иране это сделать много легче чем на Руси, и дать им пищу. Но этого недостаточно. Дай людям ещё и свет просвещения. Пусть их учат читать и писать, пусть и по системе: чему-то научился, сам научи пятерых не умеющих ничего. И пусть люди знают, что это благо идёт от их царя.

— Кормить... Это совсем непросто.

— Знаю, да. Когда вернусь в Россию, решу вопрос с расширением тракторного производства, и трактора пойдут к тебе. Умоляю, не раздавай их поодиночке, а пусть у тебя будут как и у русского царя машинно-тракторные станции, которые будут обрабатывать землю на назначенных землях. Кроме того, найди людей, разбирающихся в полезных растениях, как нашел таких людей я. Демид и Диомид вывели несколько сортов растений, в том числе и сахарную свёклу, из которой на заводах получают сахар. Выход пока невелик, но они продолжают работу. На море ловится очень много рыбы, но внутрь страны она почти не попадает, поскольку у тебя нет консервных заводов, впрочем, и способ консервирования рыбы надо ещё придумать.

— И как я должен решать эти задачи?

— Ты наследник царя, шехзаде Исмаил Мирза, следовательно, ты должен искать и находить людей, которые будут заниматься каждым направлением, а ты обязан наблюдать и при необходимости поправлять или помогать своим сотрудникам.

— Не для этого ли нужны школы в таком количестве?

— Истинно так!

— И всё-таки начинать нужно с армии.

— И это верно. Вооружённой рукой ты подавишь выступления против трона, а хорошим жалованьем, вооружением и блеском мундира ты привлечёшь в свою армию лучших бойцов из племенных объединений.

— Но где взять столько оружия?

— Я попрошу великого государя поставлять шаху Ирана оружие по льготным ценам, с оплатой не золотом, а чем-то другим.

— Например?

— Высаживая тутовник ты дашь работу людям, которые будут его сажать, ухаживать за деревьями, за личинками шелкопряда, кто будет работать с коконами, кто будет прясть нитки и ткать шёлк. А ещё заросли тутовника дадут тень, и влага задержится в земле. А шёлком ты расплатишься за часть поставок.

— Ещё пример?

— На моих землях и уже в других местах, культивируют помидоры. Если ты будешь их здесь выращивать, то сможешь поставлять в Россию консервированную томатную пасту. А кроме того найдут спрос подсолнечное и кукурузное масло, сушёный картофель, сушёные овощи и фрукты. Ими, кстати, ты сможешь кормить и армию, это вкусная и полезная пища.

— Я обдумаю твои слова. Но один вопрос я всё же задам: неужели такими мирными средствами удастся подавить своеволие племенных вождей?

— А вот такой глупости я не говорил и не думал. Ты царский сын, и понимаешь, что человека иногда легче убить, чем заставить переменить своё мнение.

— Это воистину так.

— Значит надо ссорить твоих противников, противников единой власти, пусть они жестоко дерутся между собой, потом стравливай победителей, а выживших ты потом казнишь сам, потому что на смертную казнь они и себе и своим потомкам заслужат без сомнения.

— Не являешься ли ты поклонником учения Никколо Макиавелли?

— Признаться, я о нём только слышал, а читать не доводилось ничего кроме его книги 'Государь'. Признаю, кое-какие мысли созвучны с макиавеллиевскими, но в основном это мои собственные мысли.

— И вижу, что ты очень болеешь за чернь. Как это сообразуется с твоим благородным происхождением, князь Александр?

— Хорошо сообразуется. И у меня и у самого последнего нищего одинаково красная кровь. Ты воин, бывал в многих сражениях и боях, когда-нибудь видел кровь иного цвета?

— К чему этот вопрос?

— А к тому, что ты потомок царя, и твоя прямая задача беречь и преумножать тот самый чёрный народ, который является кровью твоей державы.

— С этим трудно спорить, Александр Евгеньевич.

На этом наша содержательная беседа закончилась.

Удивительное дело, но выздоровление после приступа кашля пошло значительно быстрее. Правда, три дня я хрипел надсаженными связками, но потом всё успокоилось, и я начал нормально разговаривать, потом потихонечку запел, а потом и потянулся к баяну. У нас составился оркестр из моего баяна, двух домр и скрипки, а больше музыкантов в экипаже не нашлось. По вечерам мы устраивали репетиции, плавно переходящие в концерты. Тут-то я и научил моряков танцу 'Яблочко', а с нашего крейсера танец одномоментно перетёк на другие корабли нашего отряда. Пока я выздоравливал, в мастерских крейсера, по моим эскизам изготовили сетки для жемчужных устриц, и инструментарий для внесения перламутровых шариков в мантию жемчужницы. Первую партию уже поместили в воду, и ныряльщики докладывали, что моллюски чувствуют себя неплохо. Но всё равно мне пришлось провести несколько уроков посвящённых санитарии в жизни и в работе с жемчужницами, а переводчиком у меня выступил сам наследный принц. Пришлось элементарно объяснять необходимость мыть руки перед работой, благо ислам проповедует чистоплотность, и этот тезис прошел легко. Труднее оказалось объяснить почему нельзя долго держать на воздухе моллюска. Когда я в десятый раз начал объяснять одно и то же, а аудитория скептически загудела, принцу это надоело, и он приказал телохранителям взять за ноги троих самых тупых или наглых, да и сунуть их головой в воду.

— Теперь вы поняли? Как вы не можете жить в воде, так и раковина не может жить на воздухе. И случится ещё одно проявление неуважения, я всех вас рассажу на колья. Поняли меня вы, плоды греха крысы и слизняка?

Слушатели всё поняли, и осознали, что утешило.

В субботу, аккурат после бани, когда я сидел в благостной расслабленности с запотевшим бокалом кваса в руке, ко мне под навес, устроенный на задней башне крейсера, поднялся знакомый бородач с немалой сумкой в руках.

— Добрый вечер, Александр Евгеньевич! — услышал я сзади.

Повернулся, глянул... Ба! Знакомые всё лица! Панкрат Ефимович Дерцель собственной персоной посетил меня на краю света.

— Приветствую тебя, Панкрат Ефимович! Очень рад видеть тебя. Какими судьбами появился тут?

— Вот, во исполнение повеления великого государя Ивана Васильевича приехал помогать тебе, Александр Евгеньевич.

— Погоди дорогой, официальные дела оставим на часик-другой, а пока иди-ка милый друг в баню, попарься с дороги, а там и поговорим.

— Благодарю за предложение, Александр Евгеньевич, беспременно воспользуюсь им. А чтобы тебе не скучать, вот письма от твоих родных.

Панкрат Ефимович вынул из сумки с десяток конвертов, перевязанных синей лентой.

— Остальные я должен вручить тебе с пояснениями — добавил Дерцель.

— Спасибо за добрые известия, дорогой Панкрат Ефимович, а теперь пожалуй в баню, расслабься после тяжёлой дороги. Я распоряжусь, чтобы тебе доставили всё необходимое, ну там веники, свежие простыни, чистое бельё. И не торопись. — я потряс пачкой писем — Мне есть чем заняться. Лёша, будь добр, проводи дорогого гостя, и обеспечь всем необходимым. Ты, Панкрат Ефимович, пивко уважаешь, как я помню? У нас свежее пиво сварено, отведай, а понравится, похвали поваров. Я вот вишь, кваском балуюсь, рекомендую, оченно он нынче хорош.

Панкрат Ефимович с довольным видом удалился, а я взялся за письма. Послание от Липы я отложил 'на сладкое', взявшись для начала за письмо от тестя. Князь Ржевский писал, что в его семействе всё благополучно, жена, дети и внуки, слава богу, здоровы. Служба идёт в гору, великий государь его жалует, и есть надежда в некотором будущем примерить боярскую шапку, но о том он распространяться не будет, дабы не отпугнуть удачу. Доходов от долей в двух фабриках и заводе, княжескому семейству хватает практически на всё, несмотря на сильно возросшие представительские и иные расходы, за что он меня сердечно благодарит.

Однако случился с тестем некий казус, сильно его озадачивший, и тесть просит найти управу на Осипа Ивановича, бывшего моего ключника, ныне директора паромобильного завода: обнаглел подлец настолько, что когда тестюшка взял себе на заводе новенький, только с конвейера, паромобиль, этот негодяй вычел его стоимость из положенной доли, да ещё имеет наглость ссылаться на меня, хотя любому недоумку ясно, что я как любящий зять непременно встану на сторону дорогого тестя.

Посмеялся, сделал себе пометку отписать Осипу Ивановичу, чтобы возместил тестю вычет их моей доли. Один хрен куриную психологию феодала 'греби всё под себя' не переделать, а ссориться с роднёй нет ни малейшего желания.

Тёща всё письмо, уж не знаю кем написанное крупными корявыми буквами, поскольку сама она неграмотная, умилялась своими внуками, моими детьми. Уж и добрые они, и милые, и красивые настолько что и глаз не оторвать... А уж умницы такие, что и свет не видывал, ясно что умом они в своего отца, книгочея и разумника. Ха! А писала всё-таки сама: оказывается Настюша научила бабушку письму и чтению, и вот она сама и написала, правда за два дня тяжёлого труда.

Молодец, тёщенька, надо бы ей жемчугов не забыть преподнести.

Настюша написала, красивым, кстати, почерком, что старательно учится, и стала учительницей сама: дома занимается с тёщей и Фросей, своей служанкой, а во второй половине дня учит грамоте десятерых стрельцов, из полка князя Андрея Петровича Хованского, которые приходят на подворье дедушки. Ученики хвастались, что когда они освоят курс обучения и пройдут испытания, то станут они десятниками. А ещё Настюша возится с братиков Никитой, но тот учиться пока не хочет и говорить не умеет потому что маленький ещё. А вот играть Никита очень любит и очень радуется увидев Настюшу.

От умиления я даже всплакнул. Сундук диковинок для детей у меня уже собран, надо бы пособирать ещё. Хорошая у меня дочка растёт, вся в маму, надо бы озаботиться достойными наставниками для её образования, а там и о карьере подумать, поскольку жизнь в тереме мало чем отличается от тюремного заключения. И сына Никиту хочется увидеть. К тому времени, как вернусь, он пожалуй уже начнёт ходить, а то и говорить станет.

Следующим было письмо от Гундорова. Он писал, что его приказ начал планирование мероприятий по развитию нашей экономики в краткосрочной, среднесрочной и долгосрочной перспективе, соответственно на год-два, пять-семь и десять-пятнадцать лет. Такой подход уже позволил снизить текущие расходы казны почти на пять процентов, но это только самое начало, в дальнейшем пользы будет во много раз больше. Далее Давыд Васильевич сообщал, что с его подачи, и учитывая мои рекомендации, царь утвердил Мерзликина в должности начальника Горнозаводского приказа. Одновременно царь подтвердил отпочкование от Горнозаводского приказа столов, и образование на их базе приказов: оружейного, пищевой промышленности, во главе с Феофилой Богдановной, тяжёлой промышленности, судостроения и моторостроения. Теперь подумывают о выделении строительства паромобилей, тягачей и тракторов в отдельный приказ. Сергея Юрьевича Мерзликина отправили обустраивать крепости и базу флота на Маскаренских островах и крепость на острове святой Елены, чтобы воспретить португальцам и голландцам проникновение в Азию и возвращение из неё. Для этого Сергею Юрьевичу поручили набрать два полка добровольцев, не стесняясь ни подданством, ни вероисповеданием. И сразу после объявления набора, туда записалось почти восемьсот шведов и немцев из числа пленных, которых не успели передать королю Густаву. Такой вот казус. Но есть ещё маленькая трудность: нажим на голландцев может затронуть испанцев, и Посольский приказ выясняет возможные риски и как их купировать. Всё-таки совсем не хочется обострять отношения с Испанией, лишнее это. В Лодейном Поле и в Новгороде вовсю строятся тридцать кораблей, по большей части грузовых пароходов, а на Чёрном море, в устье Южного Буга строится город и большие верфи, так как турецкий и персидский послы буквально кулаками стучат по столу, требуя пароходов и паровых двигателей, для переоборудования парусников в пароходы. Просят пароходы и европейцы, и для них тоже будут строить, и немало, для чего на Балтике планируется строительство двух больших верфей — в Данциге и Кёнигсберге. Но так как эти города пока не наши... Подождут.

А главная головная боль Гундорова, это конечно же люди. Людей не хватает люто, так что приходится принимать беженцев из Европы, с обязательством изучения русского языка и обычаев. Этих стараются расселить раздельно, но совершенно очевидно, что вскоре придётся разрешать и совместное проживание даже целыми городками, не говоря уже о деревнях. В этой связи создание приказа Просвещения во главе с княгиней Олимпиадой Никитичной Ольшанской огромное благо, даром что ждать выпускников придётся долго. А ещё имеется мысль объединить все приказы под общим руководством, где Госплану будет отведена роль Генерального Штаба. И на пост главы прочат... догадайся кого, а сам Гундоров подсказывать отказывается, лишь советует посмотреть в зеркало.

Потом я взялся за письмо младшего Мерзликина. Родион сообщает, что дела в приказе идут просто замечательно, жаль лишь что меня нет, но и вернусь, меня всё равно ждёт новая должность, сильно повыше. Великий царь Родиона жалует, даже послал на крестины его сына, Сергея, гонца с приветственным словом и грамотой, как некогда мне, только сразу в рамке, чтобы можно было вешать на стену. Количество завистников у Родиона резко увеличилось. Израиль Моисеевич довёл до ума новую модель генератора, и теперь налаживает ещё более дешёвый способ получения никеля, и клятвенно обещает, что цена его никеля будет не больше чем вдвое по сравнению с медью. Другая группа, под его же руководством, пытается применить этот же способ к меди, но там немало своих особенностей, так что работам конца-края не видно, но кое-что внедряется и уже приносит немалый доход.

Ха! Раз Израиль Моисеевич вовсю работает с электролизом, надо бы подкинуть мысль о добыче алюминия, хотя куда его нынче применять, кроме изготовления посуды, ума не приложу. Хотя и алюминиевые кастрюли, ложки, кружки, да и котелки тоже большое подспорье простому народу.

Вообще замечательно, что у Горнозаводского приказа воспитывается такой хороший начальник. В конкретных вопросах управления он меня, пожалуй, уже перерос, а то что не слишком силён в стратегии, то это только пока. Это дело наживное. Только бы о власти не возмечтал, а то скрутят ему головёнку-то, ни за синь пороха.

Письмо от Липы было в изящном конверте, какие в прошлом году начала выпускать её бумажная фабрика. На лицевой стороне конверта её личный логотип: два ёжика мордочками друг к другу, а вместе они образуют стилизованное яблоко. Я сам как-то нарисовал ей этот рисунок, и Липа объявила, что это будет её личным знаком, и наследственным знаком женщин нашего рода. Мне было приятно.

Липа сообщала что всё у неё благополучно, Никита родился здоровеньким, назвала она его, как мы и договаривались, в честь дедушки, а следующего сынка она обещает назвать в честь моего батюшки, Евгением. Роды принимал лично Камран Мостави, хотя ему как врачу невместно делать работу простой акушерки, но он сам настоял. При этом присутствовал с десяток его учеников, среди которых двое девушек, которые теперь частенько приходят чтобы осмотреть младенца, так что Никита стал самым присмотренным ребёнком во всей Москве, а то и на всей Земле. Вызывал её великий государь, и поручил написать челобитную о создании нового приказа Просвещения, с тем, чтобы возглавить это учреждение. Челобитную Липа написала за несколько дней, благо этот вопрос мы обсуждали много и подробно, и теперь на Руси будет университет по примеру египетского Аль-Азхар, Духовная академия, пять семинарий, пять учительских училищ, и пока не уточненное количество политехнических институтов. А уровнем ниже будут горные училища, фабрично-заводские училища, ремесленные училища и школы. О том, утвердили ли её в сей должности, она сообщит дополнительно.

А ещё Липа много писала о том что ждёт меня домой, что готова и сама прилететь ко мне, бросив всё на свете, лишь бы оказаться рядом. А ещё к ней часто заходит Феофила Богдановна Кылыч, с которой Липа ещё сильнее сдружилась. Пока дети играют, они разговаривают и мечтают о будущем, в котором их мужьям не нужно будет мотаться по всему свету, а можно будет спокойно жить бок о бок с любимым человеком. В этом месте некоторые буквы слегка расплылись...

А тут и Панкрат Ефимович из бани выбрался. Поднялся ко мне, упал в кресло и блаженно замер. Лёша поднёс ему большую стеклянную кружку пива, и Панкрат Ефимович поблагодарив приник, ополовинив одним длинным-предлинным глотком.

— Жить хорошо! — провозгласил он.

— А хорошо жить ещё лучше — автоматически ответил я.

— Хорошо сказал! — одобрил Панкрат Ефимович, и вторым верблюжьим глотком добил содержимое кружки. — Ну что, Александр Евгеньевич, готов говорить о серьёзных делах?

— Погоди о делах. Сначала расскажи, как ты сюда добрался.

— Да спокойно добрался. Из Москвы-реки в Оку, из Оки в Волгу, из Волги в Каспий, а тут уже и Горган на горизонте. Там мы выгрузили тягачи и трактора для шаха, а та трёх паромобилях, караванными путями добрались до Абадана, и уже там погрузились на джалбаут, и на нём дошли сюда. Я же не один, со мной полсотни очень полезных в разных местах человек. Я тебе завтра о них расскажу, это довольно интересно.

— А сегодня о чём расскажешь?

— Сегодня я дам тебе пояснения по письмам, которые привёз. Начнём с письма великого государя, оно основа всего.

— Что в нём?

— По сути, это верительная грамота на твои полномочия в Южных морях.

— 'Всё что сделано этим лицом, сделано с моего ведома и на благо Руси'? — вольно процитировал я записку кардинала Ришелье.

— Почти верно. Но как ты угадал?

— Просто сделал вывод из твоего предисловия. Неужели я угодил в точку?

— Угадал да не совсем. Португальским послам великий государь будет говорить, что ты тут орудуешь на свой страх и риск, следовательно все претензии к шаху Ирана. Но это до той поры, пока ты не добьёшься здесь заметных успехов.

— Так так так... А что ты понимаешь под заметными успехами?

— Воспрещение в южных морях захватов колоний голландцами и португальцами, а заодно уж и пресечение их торговли в этих местах. При этом крайне важно захватить здесь все их крепости и порты. Корабли тоже следует захватывать все.

— Серьёзная задача.

— Это ещё не всё. Ту землю неведомую, что ты указал на картах и назвал Австралией, нужно непременно открыть и основать там несколько укреплённых поселений.

— А люди будут?

— Непременно. Правда немного.

— На много я и не надеюсь. Но какие сроки мне поставлены?

— Очень сжатые. Не более трёх-пяти лет, на большее и не надейся.

— Ну, за этот срок кое-что можно успеть сделать.

— Можно. Потому великий государь и надеется на тебя.

— Изо всех сил постараюсь оправдать доверие великого государя.

— Ну вот и ладно. Главное я тебе сказал, а пояснения по остальным письмам я тебе дам когда ты с ними ознакомишься.

Глава третья,

которая начинается технологическим скачком, а заканчивается лютым регрессорством.

На горизонте Гоа.

Наша эскадра из семи крейсеров, десяти пароходов и пяти трофейных галеонов, с экипажами, почти наполовину состоящими из пленных моряков, согласившихся служить новым хозяевам, направляется к гавани. Но первым надо подавить, а если удастся, то и с ходу захватить крепость на острове Диу, что прикрывает вход в залив. А в заливе стоят около пятнадцати крупных кораблей и множество мелких. И ещё три галеона стоят у Диу.

К этому походу мы готовились долго, почти семь месяцев, зато к нам успел прийти отряд из крейсеров и пароходов, под командованием Сергея Никитича Огурцова, впрочем, общее командование осталось за мной, а командором остался Сергий Аникитович Юхансон, потому что Огурцов тут же по суше отправился в Россию, где его ждало назначение, а вот на какую должность, он ещё не знал.

Мне пришлось отправиться в Исфахан, где на оружейных заводах, на оборудовании, полученном из России, руками русских и иранских мастеров, я изготовил двадцать комплектов нефтяных горелок для пароходных котлов. Возиться пришлось много: первый опытный образец, который испытывали на моём паромобиле, чуть не взорвался, но по счастью, обошлось. Собственно, горелку я делал вспоминая паровозные горелки, которые мне довелось застать мальчишкой, когда отец моего школьного дружка, машинист тепловоза, которого за какое-то прегрешение перевели в машинисты паровоза, брал нас в депо, и мы помогали ему ремонтировать паровоз, в том числе и мазутную горелку. Опыт оказался очень полезным во всех отношениях, причём трижды: во первых потому что мы с дружком перестали хулиганить и посёлок вздохнул спокойно, во-вторых потому что Юра после школы сразу поступил в железнодорожный институт, а потом стал конструктором подвижного состава, и даже хвастался, что какие-то вкладыши его конструкции были приняты в качестве стандартных для министерства транспорта СССР, и для всего СЭВ. А в третьих, и мне тут пригодилось, совсем в другом времени и пространстве.

Так что я работал не вслепую, а точно зная чего хочу добиться. Наследный принц Ирана, шехзаде Исмаил Мирза, тем временем развернул добычу нефти, на известных нефтяных полях, причём самым примитивным образом: копая колодцы и черпая нефть вёдрами.

На крейсерах и пароходах, тем временем, готовили баки под нефть на месте угольных ям. Надо сказать, что механики и кочегары, узнав от кого исходит идея жидкого топлива, скинулись и выкупили у Огурцова его новейший пятизарядный револьвер-карабин. К оружию они заказали роскошную кобуру и золотую табличку, на которой по русски и на фарси была выгравирована благодарственная надпись, и в торжественной обстановке вручили его принцу. Шехзаде Исмаил Мирза был чрезвычайно польщён, и теперь всегда носит это оружие при себе. Забавная получилась ситуация, противоречивая. С одной стороны наследный принц выше черни, а с другой. Он изобрёл новый принцип отопления котлов, тем самым резко повысив боеспособность флота и при этом значительно облегчив работу экипажа, и тем вызвал вполне заслуженную благодарность от тех, кто сильнее всех выиграл от этого облегчения.

Когда топливную аппаратуру установили на первом крейсере, конечно же, на 'Георгии Победоносце', он продемонстрировал взросшую управляемость, а что гораздо важнее, невиданную прыть: теперь возможность держать максимальную скорость лимитировалась не выносливостью кочегаров (далеко не беспредельной), а только тем, сколько выдержат не расплавившись подшипники машины, а это куда как больше. По мере поступления топливной аппаратуры, переоборудовали остальные крейсера и пароходы, а два парохода, к тому же, переоборудовали в танкеры, или как тут же окрестили моряки, в нефтевозки. Пехота, тем временем, вовсе не скучала, а отрабатывала штурм крепостей и портов. Участвовали в этом деле и привезённые Панкратом Ефимовичем полсотни стрельцов, оказавшихся сапёрами, обученными грамотно разрушать препятствия перед своими войсками, и создавать их же перед войсками вражескими. А ещё они умели наводить переправы и проводить осадные работы при осаде и штурме крепостей. Поэтому каждому из сапёров определили в подчинение по десять иранских воинов и по одному переводчику, чтобы на выходе получить штурмовой сапёрный батальон. Всё войско, невзирая на национальность и воинское звание училось плавать, так как в морском деле это крайне важное умение. Единственной поблажкой было то, что офицеры обучались отдельно от простых воинов и матросов, чтобы не было ущербы авторитету командиров. Впрочем, слишком уж недовольных оказалось мало, да и тем хватило по пяти розог, а дальше народ стал и получать удовольствие от купания

Но любая, даже самая тщательная подготовка заканчивается, и в начале февраля мы выдвинулись в поход. Шли не торопясь, поэтому дошли чуть меньше чем за две недели, зато без единой поломки. И вот теперь пришло время выполнять то, ради чего готовились так долго.

— Какой предложишь план действий, Сергий Аникитович? — обратился я к командору.

— Думаю, что для начала надо выслать парламентёра и предложить сдать крепость, с возможностью ухода вместе с оружием и знамёнами.

— Надеешься, что они нас не принимают всерьёз?

— Надеюсь. В этом случае они обязательно откажутся и примут бой, я с нашей стороны будет соблюдены все приличия.

— Что думаешь по сему поводу, шехзаде Исмаил Мирза?

— Считаю что это правильный план. Сведения о нас португальцы имеют, недаром столько шпионов вилось вокруг всё время нашей подготовки. Они знают, что у нас меньше тысячи воинов, при том что у них не менее двух тысяч. Остаётся решить, что я буду говорить коменданту.

— Опомнись, шехзаде Исмаил Мирза! Ты наследник престола великой державы и подвергать тебя глупой случайности мы не можем.

— Ты считаешь меня трусом или слабаком?

— Ни то, ни другое. Просто против десятка-другого воинов с рыбацкими сетями ты мало что сможешь сделать, а получив тебя в заложники португальцы смогут диктовать нам любые условия. Или ты надеешься на их благородство? Напрасно, это не турки, не узбеки и не индусы, а европейцы, причём в самом худшем смысле этого слова.

— Соглашусь с тобой, князь Александр Евгеньевич, но на переговоры о сдаче должен идти кто-то достаточно знатный, чтобы к его слову прислушались.

— Вот я и пойду, тем более что у меня имеется неплохой опыт принуждения к капитуляции разных упрямцев.

— Ну хорошо, отправляйся, и помни, что мы тебя не бросим в любом случае.

— Я знаю, шехзаде Исмаил Мирза. В счастливый час мы с тобой встретились под синим небом, и надеюсь мы ещё долго будем им любоваться.

— По твоему знаку, Александр Евгеньевич, мы сотворим фокус, о котором договаривались. — напоследок добавил командор Юхансон.

Под белым флагом, на паровом катере, в сопровождении отца Гурия и двух молодых офицеров, я отправился к Диу. На причале меня встретил дородный и важный господин, в сопровождении десятка солдат и офицеров:

— Кто ты такой и почему появился на пороге крепости португальского королевства незваным? — с ходу наехал он на меня по-испански.

Это хорошо. Испанский язык я учу уже больше года, и весьма интенсивно, так что ругаться на нём смогу.

— Я князь Ольшанский, действую от имени и по поручению наследного принца Иранской державы, шехзаде Исмаила Мирзы. Некоторое время назад Португалия подло и беспричинно напала на миролюбивый Иран, и отторгла у него острова и земли, прервав свободное судоходство в Персидском заливе. Чуть более полугода назад доблестные иранские воины шехзаде Исмаила Мирзы вернули суверенитет над островами и водными путями, а теперь наследник Иранского престола прибыл сюда чтобы восстановить справедливость и потребовать возмещения ущерба, понесённого миролюбивым Ираном от неспровоцированной агрессии Португалии.

— И какое же возмещение потребует от великой державы твой так называемый принц? — насмешливо спросил встречающий.

— А кто ты таков, невежа и хам, чтобы я отвечал тебе? Ты не представился, как подобает благородному человеку, следовательно ты недостоин чтобы с тобой вёл речи знатный человек. Иди, смерд, и доложи своему господину, что я желаю с ним говорить!

Я нарочно пошел на обострение, тем более, что спесивый дурак сам дал мне повод его опустить ниже уровня канализации.

— Да я! — заорал встречающий и схватился за шпагу — Да я маркиз Альфонсу де Каррибуш немедленно убью тебя за небывалое оскорбление!

— Ты нападёшь на парламентёра под белым флагом, которого ты же и спровоцировал своим заносчивым и грубым поведением? Который оскорбил венценосную особу?

А юли мне волноваться, когда мои сопровождающие достали свои пистолеты и держат придурка и его конвой под прицелом. Сам я демонстративно убрал руки за спину, демонстрируя нежелание конфликта.

К маркизу подскочил молоденький офицерик и что-то горячо зашептал на ухо. Альфонсу прислушался, нехотя бросил шпагу в ножны и бросив мне:

— Жди здесь, я доложу коменданту. — отправился в крепость.

Я уселся на раскладной стульчик и стал оглядываться по сторонам. Наши корабли готовились к бою: танкеры ушли далеко назад, так сказать, во избежание, пароходы с десантом образовали второй эшелон, а крейсера подтянулись на дистанцию открытия огня, и уже взяли под прицел галеоны, которые, по всей видимости, готовились к бою: поднимались якоря, открывались пушечные порты, по вантам побежали человеческие фигурки. А два крейсера, приблизившись на расстояние метров пятьсот, уже брали их под прицел: башни повернулись на галеоны, и пушечные стволы еле заметно шевелились уточняя прицел. В крепости слышался многоголосый шум, на стенах началось оживлённое движение, видимо солдаты занимали места согласно штатному расписанию.

Уж не знаю, что там доложил коменданту дурной маркиз, но спустя десять минут из ворот крепости показалась маленькая кавалькада из десятка всадников впереди ехал сухой как щепка старикан в богатых доспехах, за ним следовал знаменосец, а что было нарисовано на знамени рассмотреть на получилось, поскольку день безветренный.

— Я комендант крепости Диу, граф Франсиско да Силва. — представился он отвесив неглубокий поклон, и не спешиваясь — Кто ты, и почему тревожишь покой переделов королевства Португалия?

Не спешился, желает говорить с позиции силы. Что же, это его право, но в эти игры можно играть и вдвоём. Не вставая со стульчика я скопировав графский поклон, представился, и снова объявил о цели своего визита.

— Так какое возмещение желает получить его высочество принц Иранский? — задал вопрос комендант.

— Шехзаде Исмаил Мирза желает получить под руку своему отцу, шахиншаху Тхамаспу всю местность Гоа, с крепостями, портовыми сооружениями и кораблями, а также он желает очистить южные моря от португальцев, и неважно, уедут ли они на родину добровольно или лягут в здешнюю землю.

— Ты слишком нагл, парламентёр!

— Возможно. Но военная сила за моими плечами подтвердит каждое моё слово. А у тебя, многоуважаемый граф Франсиско да Силва, есть единственный шанс остаться в живых: капитулировать, причём мы готовы выпустить вас с оружием и под развёрнутыми знамёнами.

— Я вижу в море горстку корабликов, каждый из которых вдвое меньше галеона. Чем ты подтвердишь свои возможности?

— Если позволишь, уважаемый граф Франсиско да Силва, я покажу на примере этих галеонов, причём постараюсь обойтись без лишних жертв. — сидя поклонился я.

— Дозволяю. — усмехнулся комендант.

Я вынул из кармана ракету и дёрнул за шнурок. Вверх взметнулась ракете, и над заливом на несколько мгновений расцвела зелёная звезда. Не успела погаснуть ракета, как крейсера открыли беглый огонь по галеонам. Стреляли не в корпус и не по палубам, а по мачтам, на высоте метров десять. Три залпа, и у галеонов вместо мачт образовались безобразные обрубки, с которых свешивались обломки дерева вперемешку с обрывками верёвок и тряпок.

Крейсера сделав своё чёрное дело стали шустро отрабатывать назад, не отвечая на стрельбу с галеонов, да и была эта стрельбы заполошной, совершенно неточной, испуганной какой-то. Достаточно сказать, что в крейсера попало только одно ядро, да и то не пробило обшивку.

Комендант был заметно ошарашен.

— А теперь представьте, что пушки всех семи крейсеров начнут работать по вашей, уважаемый граф Франсиско да Силва, крепости? Она будет разрушена в течении нескольких часов, и шехзаде Исмаилу Мирзе не придётся даже высаживать десант.

— Сколько у меня времени на размышление?

— Зачем вам, многоуважаемый граф Франсиско да Силва, время на то, что уже произошло? Я вижу, что решение капитулировать вы приняли, и не надо бояться признаться в этом: просто сила, которая пришла сюда, многократно превосходит вашу. Вы можете сесть на малые суда, что стоят у причала, и отправиться хоть домой в Португалию, хоть в Гоа, но знайте, что эта крепость падёт самое большое через несколько дней.

Комендант сгорбился. Подумав он задал вопрос:

— Сколько у меня и моих людей времени на сборы?

— Могу дать время до утра. Вы можете забрать с собой всё что угодно, кроме крепостных пушек и пороха для них. Учтите, что если мы обнаружим что пушки и порох испорчены, то догоним вас и утопим за бесчестное нежелание держать слово благородного человека.

— Но со мной будут женщины и дети!

— Тем более ты, благородный граф Франсиско да Силва, должен проявить усердия в сохранении оставляемого имущества. Впрочем, я могу послать две сотни дисциплинированных воинов для взятия под охрану того, что вы оставляете, в этом случае ответственность не будет довлеть над тобой и твоими людьми.

— Хорошо. Присылай своих людей, я спускаю флаг.

Комендант повернул к воротам, а свита понуро двинулась за ним. Я дал команду рулить к эскадре, и спустя короткое время понялся на борт.

— Ну как?

— Жидковат оказался комендант, да и свита его тоже. Сейчас они спустят флаг и начнут грузиться на малые корабли. Куда они двинут, не имею понятия, но я предупредил, что Гоа мы скоро возьмём.

— Сколько ты ему дал времени?

— До утра. Всё равно время уже к обеду, спустя пять— шесть часов начнётся ночь, так что меньше не получится. И надо послать две сотни воинов из числа самых дисциплинированных, взять под охрану крепостную артиллерию и пороховые погреба.

— Ну ты силён! — восхитился Сергий Аникитович — Расскажи, как там всё проистекало?

— Расскажу, только если можно, то за обедом. Перенервничал, и теперь жрать хочется, как медведю бороться.

— Абульфат Султан — отдал приказ принц — соблаговоли отправить две сотни воинов в Диу, и назначь старшего над ними.

— Если позволишь, повелитель, я лично отправлюсь с отрядом!

С утра, пока Диу занимал наш гарнизон, я отправился в Гоа, и опять под белым флагом. На этот раз комендант был бесстрашен и убеждён в неприступности крепости, губернатор Гоа до меня вообще не снизошел, так что я отправился восвояси. Как только я поднялся на борт 'Георгия Победоносца', корабли двинулись вперёд. Бой начался.

Я вместе с отцом Гурием стоим на мостике крейсера и стараемся никому не мешать. Люди делом заняты, у одних у нас сейчас пауза, но и уходить нельзя, во-первых потому что это неприлично покидать товарищей в бою, а во вторых мне страшно любопытно, а у отца Гурия работа такая быть со мной всюду рядом.

Гоа стоит на правом берегу длинного залива, и по обоим берегам залива построены артиллерийские батареи, облицованные камнем. Кроме того, в дно залива забиты сваи, чтобы входящие корабли были вынуждены двигаться по извилистому фарватеру, приближаясь к берегу, и подставляясь под обстрел крупнокалиберных пушек. После лабиринта залив перегораживает толстенная цепь, так что португальцы были уверены в неприступности крепости.

Для начала мы с приличной дистанции расстреляли первую батарею, затем вторую. Потом приблизились в свайному лабиринту. И тут сваи начали взрываться. А как им не взорваться, когда к каждой прикручен бочонок с взрывчаткой, а провода выведены в замаскированную землянку, что ночью шустро выкопали ушлые сапёры, что приехали с Панкратом Ефимовичем. Вот и сидит в землянке сапёр, да подсоединяет по очереди провода к подрывной машинке, детищу Израиля Моисеевича, а потом крутит ручку, и бабах!!! очередная свая взлетает на воздух. Португальцы явно шокированы, не знают, что предпринять, да и предпринять тут уже ничего не получится: ночью не спать надо было, а фарватер стеречь, не дозволяя минировать оборонительные сооружения.

Цепь тоже утонула, перебитая в трёх местах. Жаль будет, если безвозвратно утонет. Если мне правильно доложили, то в этой цепи одной бронзы тонн пятнадцать! Меня ужасно давит жаба за эту бронзу, а что? Она уже почти наша, а тут бульк, и в воду, и удастся ли поднять, неизвестно.

Но жаба жабой, а мы уже преодолели все заграждения и вышли к верфям. Португальцы настолько были уверены в своей неуязвимости, что даже не прекратили работу на верфях, и мы видим толпы рабочих, некоторые с инструментами в руках, ошалело взирающих на нас. Но вот и верфи остались позади, мы уже о стен города. Крейсера начинают лупить по стенам и башням, и у нас неплохо получается. Эти стены рассчитаны на противостояние ядрам корабельных пушек, а у нас и пушки помощнее, и снаряды пострашнее, так что не проходит и часа, как участок стены просто осыпался каменным крошевом. Ещё пятнадцать минут, и над развалинами стены появляется белый флаг, которым машет знаменосец, сопровождающий офицера в чёрном с красивой насечкой панцире и шлеме с роскошным плюмажем.

— Прекратить стрельбу! — командует Сергий Аникитович, и сигнальщик делает отмашку флагами на другие корабли.

Стрельба стихает. Офицер медленно пробирается по развалинам, за ним в след движутся его ассистенты.

— Вот снова пришло моё время поработать. Прикажи, Сергий Аникитович, спустить на воду шлюпку, надо поговорить.

— Шлюпка давно уже спущена, князь Александр Евгеньевич, трап спущен, гребцы ждут тебя. — с лёгкой ехидцей отвечает мне командор.

— Благодарю тебя, Сергий Аникитович за заботу!

Переговоры дело тяжёлое, но привычное для меня. Тут ведь главное, как и в мальчишеских стычках, держать хвост пистолетом и источать уверенность в собственной непобедимости.

— Франсишку Баррету, вице-король Индии! — провозгласил герольд, и в зал, куда меня с ассистентами привели, в сопровождении небольшой свиты вошел мужчина средних лет, среднего роста, видимо из-за сколиоза чуточку сутуловатый, одетый в чёрный плащ поверх шёлкового полукафтана. Лицо вице короля не назвать красивым, и даже просто симпатичным, но умным точно можно. Большие чёрные глаза, из-за брони невозмутимости нет-нет, да и блистали иронией и острым проницанием до самых внутренностей. Впрочем, я не большой ценитель мужских лиц, мне всё женщин подавай, а женщины может и по-другому оценивают Франсишку Баррету. На мой взгляд его нос слишком великоват, особенно забавна бульба на конце, да висячие усы при эспаньолке тоже не слишком гармонируют... Впрочем, это дело вкуса, а вкус сильно подвержен моде.

Вице-король прошел в центр зала и уселся на единственное кресло в этом помещении:

— Слушаю тебя, офицер враждебного флота! — звучным голосом провозгласил он.

— Для начала, вице-король, позволь представиться: я князь Ольшанский, командующий флотом, что стоит под стенами твоего города. И дальнейший разговор возможет только после того, как мне будет продемонстрировано уважение: либо мне принесут кресло, либо ты тоже будешь стоять.

Франсишку Баррету шевелит кистью, и тут же из боковых дверей в помещение вносят трехногую табуретку. Детский сад, право слово! Приподняв бровь и брезгливо изогнув губы, самым внимательным осматриваю табуретку, все видом изображая: 'И на этом ты мне предлагаешь сидеть'?

Баррету опять шевелит кистью, и в помещение вносят довольно грубый стул со спинкой.

Я повторяю пантомиму со вздёрнутой бровью и откляченной губой.

На третий раз выносят кресло, хотя и явно попроще чем у самого Франсишку Баррету. Я усаживаюсь, не забыв ядовито буркнуть тихонько, но так, чтобы и конвой у дверей расслышал:

— Видать вице-королевский двор в нелёгком положении, раз не нашлось даже пары кресел из одного гарнитура.

Ага! Шпилька достала визави: кровь слегка окрасила его лицо, и это сквозь смуглую кожу.

— Что ты хочешь, незваный гость? — сухо спрашивает вице— король.

— Я временно нахожусь на службе шахиншаха Иранского, Тхамаспа, и в этих водах представляю его волю. Некоторое время назад между моим повелителем и Португалией было достигнуто соглашение о совместной борьбе против Блистательной Порты, за что шахиншах Ирана жаловал Португалии Ормуз и даровали вам многочисленные привилегии.

— Всё так и есть, мы вместе с Ираном воюем против Турции, и в разгар войны Иран наносит удар нам в спину? Это неслыханное вероломство!

— Не надо громких слов, уважаемый вице-король, а обратимся к фактам: это Португалия сама оказалась неблагодарным и вероломным союзником: вы нарушили нашу торговлю в Персидском заливе и вообще в южных морях, способствуете нашему поражению в войне, и всячески уклоняетесь от выполнения принятых на себя обязательств. Исходя из изложенного, великий шахиншах Тхамасп принял решение вернуть себе Ормуз, а в качестве компенсации за ущерб и многочисленные обиды, отнять у Португалии все колонии в Южных морях, и запретить ей и всем европейцам появляться в этих водах. Все подданные европейских монархов и их вооруженные силы обязаны покинуть эти земли и воды, а остающиеся должны принять подданство Ирана или иных царств южных морей. Я ясно выразился, не требуется ли перевод на португальский язык?

— Твой испанский язык, князь Ольшанский, вполне понятен, смысл твоих речей доступен. Однако, понимаешь ли ты, что выступая против Португалии ты и твой повелитель обрекают себя на поражение? Неужели с горсткой своих смешных вонючих корабликов ты надеешься даже на тень победы?

— 'Горстка корабликов' была ещё меньше, когда мы взяли Ормуз. Замечу, что взяли его всего за несколько часов, считая от нашего входа в гавань и до подъёма флага Ирана над цитаделью. Галеоны и каравеллы, что базировались на Ормуз, теперь в составе моего флота, и уверяю тебя, это самые дрянные и мало боеспособные корабли из имеющихся. Можешь послать гонца, он увидит своими глазами, что над кораблями в гавани Гоа уже поднимаются флаги иранского флота. Заметь, что с момента подхода моего отряда к Гоа до этого часа не прошло и двух суток.

Франсишку Баррету опять шевелит рукой и один из офицеров удаляется из зала, а мы продолжаем препираться. Впрочем, я пока не слишком давлю, мне не нужна почётная капитуляция, а нужны семь с половиной тонн золота, что по сведениям разведки сейчас хранятся в казне. И пятнадцать ларцов драгоценных камней тоже не помешают ни мне, ни Ирану, ни России. Так что буду провоцировать на сопротивление, авось Франсишку Баррету не сообразит в чём фокус.

Вернувшийся офицер выглядит потрясённым. Он шепчет на ухо вице-королю, а тот выглядит совсем не обрадованным известиями. Ага! Вице-король делает отрицающий жест и обращается ко мне:

— Каким-то дьявольским образом твой флот вошел во внутреннюю гавань, но это ещё ничего не значит. Борьба только начинается, и я, как верноподданный своего сюзерена обязан принять бой, и я его принимаю.

— Осознаёшь ли ты, вице-король Индии Франсишку Баррету, что этим решением ты обрекаешь множество солдат и мирных жителей этого города на бессмысленную смерть?

— Жизнь и смерть каждого в руках самого господа — гордо отвечает вице-король — и решать о смысле жизни каждого не в нашей власти. Мы, верные сыны господа нашего, можем надеяться только на него, и верно исполнять присягу.

— Даю тебе время до окончания завтрашней утренней молитвы, а после этого открываю огонь. Об одном прошу: прикажи вывести мирных жителей за пределы города, а я обязуюсь не причинить этим людям никакого вреда.

Мы раскланялись и я отправился на 'Георгий Победоносец', готовиться к завтрашнему бою.

— Ну как, Александр Евгеньевич? — бросился ко мне Сергий Аникитович.

— Как как... Как и думали, упираются португалы.

— Ну и ладно, им же хуже. Две тысячи войска с артиллерией, как докладывает командир грузового конвоя, уже высажены и двинулись занимать позиции, блокировать Гоа.

— Пошли гонца с оповещением, что португалы вполне способны рвануть на прорыв. Пусть заранее определят возможность огневой поддержки с кораблей и пусть не жалеют боеприпаса, если что.

— Понял, сейчас отправлю.

— А где наследный принц?

— Здесь я — поднимаясь на мостик обозначил себя шехзаде Исмаил. Следом за ним тенью следовал Абульфат Султан.

— Вот такие дела, ультиматум я предъявил.

— Очень хорошо, князь Александр Евгеньевич, я так понимаю, что португальцы уверены в своей способности отбиться?

— Истинно так, шехзаде Исмаил Мирза. Более того, вице-король отчего-то считает, что способен нанести нам поражение. Мы ничего не упустили при расчёте расклада сил?

— Мы то ничего, а вице-король видимо считает сильным козырем те четыре батареи на левом берегу залива.

— Действительно. Что там говорит морская пехоты о готовности к штурму этих батарей?

— А что ей говорить? Возьмут в кратчайшие сроки.

— Ну и ладно. Давай готовиться к штурму. То, что сейчас прозвучит, я не говорил, а ты не слышал.

— Настолько неприглядно?

— Ну, как сказать. Я понял с какой точки вице-король будет руководить обороной Гоа.

— Хм... Интересно. А удастся поразить с первого залпа?

— Это как повезёт, и поражать надо не с первого залпа.

— Ты прав мой друг, пусть это выглядит случайным снарядом.

— У нас говорят 'шальным'.

— Ну да, ну да. Шальным снарядом, направленным верною рукою. Согласен, ты мне этого не говорил, я не слышал, а Абульфат Султан никому не передавал расположение цели.

— Ну вот и решили. Ещё я хотел бы уточнить: в Гоа работает не менее пятисот корабелов, надо чтобы и они, и их семьи не пострадали при штурме.

— И тут ты прав, Александр Евгеньевич, надо здесь устраивать судостроительный завод.

— Я рекомендую тебе нанять этих работников за честную плату, может даже большую чем у них на родине и здесь, и посули возвращение за твой кошт после определённого количества лет, скажем, через пятнадцать, а до той поры можно уйти в любой момент, но только без твоей помоги.

Принц призадумался, походил туда-сюда по мостику и решительно заявил:

— Так и сделаю. Отправиться на родину за счёт нанимателя действительно большое подспорье. Думаю, что это ещё послужит доброй славе Ирана, поскольку люди увидят, что здесь их ценят.

— Да, мой господин! И вместо стариков приедут к тебе молодые мастера. — добавил Абульфат Султан.

— А теперь, дорогие мои товарищи, пойдёмте, обсудим план завтрашнего штурма. — сказал я — командиры подразделений, как мне доложили, уже собраны.

Назавтра был штурм Гоа, но я в нём не участвовал: ещё вечером у меня резко поднялась температура, и в жестокой лихорадке я провалялся почти месяц,уж и не знаю, почему не помер, хотя по всем медицинским законам этого времени должен был. После этого я ещё две недели восстанавливался до того, чтобы просто сидеть и вставать, потом долго приходил в себя, а вокруг меня, не покладая рук трудились пятеро самых лучших врачей Ирана и Турции, присланные султаном и шахом.

Но всё кончается, кончилась и болезнь, а когда ноги опять стали держать меня, я отправился узнавать, как обстоят дела.

Глава четвертая

которая начинается

— Так сколько ждать парохода с машинами? — гневаюсь я на совещании.

— Давай посчитаем, князь Александр Евгеньевич. — солидно ответствует мне Панкрат Ефимович Дерцель — Депешу мы отправили полтора месяца назад, когда ты слёг с лихорадкой. Ветра сейчас благоприятствуют, так что галеон добрался до Абадана примерно за неделю, много если за полторы. На паромобилях, да по известной дороге, до Горганаещё две недели, Потом четыре дня по Каспию, ну, если шторм их не встретил, да до Нижнего не меньше недели, всё-таки против течениявыгребать.А в Нижнем, по твоему письму, сразу начнут грузить машины.

— Болван! А ты посчитал, что надо ещё до Москвы добраться, чтобы разрешение на вывоз машин получить?

— Может я и болван, — с достоинством оглаживает бороду Панкрат Ефимович — однако в отличии от некоторых умных не забыл, что у гонца имеется государева тамга о выполнении указаний её носителя.

Мне и осталось только хлопнуть себя по лбу:

— Извини, Панкрат Ефимович, что-то я сегодня взъерошенный какой-то. Спасибо за умное слово.

— Да ничего, — пожимает плечами Панкрат Ефимович — я понимаю. я бы узнав, что против нас собирается полсотни галеонов, да полтораста малых кораблей на море и без малого сорок тысяч войска на суше, тоже бы задергался.

— Но возвращаться нашим посланцам три месяца!

— Это вы шли три месяца, потому что в тропиках не могли развить хорошую скорость. а я с посланцами послал три комплекта горелок для пароходных котлов, так что в Астрахани их установят на пароходы, а нефть из Баку, я знаю, туда доставляют, так что обратно прибегут быстрее.

— А по суше как? — продолжаю паниковать я.

— Александр Евгеньевич, прекрати волноваться — Дерцель спокоен как удав, переваривающий бегемота — Не ты ли доверил мне снабжение? Вот я его и исполняю.

— И всё-таки?

— Иран, по договоренности, получает шестьдесят тягачей и чуть больше двух сотен тракторов, и срок поставки, он вот сейчас, как раз в это время. Я договорился, чтобы их сразу не передавали получателям, а задержали в Горгане до прибытия машин для нас. Повозки идут в комплекте к тягачам, по три на каждый, так что двадцать пять машин и котлов доставят до Абадана легко. Шехзаде Исмаил Мирза в курсе и одобряет это дело, по его указанию в Исфахане готовят для нас топливную аппаратуру, причём с запасом.

— Погоди, Панкрат Ефимович, дорогой, мы же изначально говорили о пятнадцати машинах?

— Александр Евгеньевич, ты меня назначил руководить снабжением?

— Назначил.

— Вот я и работаю. Просто пока ты лежал больной, я посчитал наши возможности, и выяснилось, что ещё десять корпусов корабелы сделают, осталось доставить для них машины.

— А винты?

— Винты тоже заказаны. их льют в Исфахане по образцу запасного винта с 'Афанасия Никитина'.

— А почему сразу не доложил?

— Не успел. Я только вошел, как ты меня песочить начал.

— Обиделся что ли?

— Да ни в одном глазу! Служба есть служба, и ругался ты по делу, а вот когда ты перегнул палку, я оправдался.

— Ну ладно, товарищи. Давайте подумаем, успеем ли мы до нападения португальцев.

— Разреши мне! — поднял руку наш начальник разведотдела. Обычно людей, занимающих такие должности, изображают неприметными личностями, но наш нестандартный: высокий, косая сажень в плечах, красавец писаный, очень похож на артиста Ланового в молодости. И при этом редкий умница, прекрасный аналитик, математик от бога, шахматист и фехтовальщик. В карты, кости и домино с ним играть бесполезно, всё равно выиграет, и может потому, он к игре совершенно равнодушен. И к бабам равнодушен, верен своей жене. излишки семени сбрасывает, не без того, но никогда не хвастается победами. Что ещё страшно важно, бережёт своих подчинённых, и всегда за них горой, а люди платят ему за это истовой преданностью.

— Слушаю, Кондратий Павлович!

— По имеющимся сведениям, португальцы объединяют всех европейцев против нас. Как они говорят, против 'Азиатской угрозы'. Утешает лишь, что это дело долгое, не одного месяца.

— Кто конкретно участвует? — интересуюсь я.

— Основная сила португальцы. У них в южных морях имеется до сотни кораблей, однако разбросаны они от Мозамбика до Японии.

— Да уж... Скоро эти силы не соберёшь.

— Вторые по значимости голландцы. Вообще-то они враждуют с португальцами, но ради войны с нами пойдут и на союз, и даже на общее командование.

— Знают, что мы вышвырнем всех европейцев из этих вод. А с Испанией у нас не возникнет трений?

— Не возникнет. Ост-Индская компания, практически в открытую выступает за отделение от Испанской короны и вкладывает огромные деньги в раздувание мятежа в Нидерландах. Кроме того, всё их руководство составляют яростные антипаписты, так что Испания будет только рада уничтожению этой группы.

— Это предположение или...?

— Или. Я лично провёл консультации с послом Испании при дворе шахиншаха Тхамаспа. Португальцев они нам тоже отдают на поток и разграбление, с условием поставки морских орудий на сумму двести тысяч дукатов.

— И?

— Подтверждение от Великого государя получено.

— Отлично, продолжай.

— Третья часть это англичане с сорока кораблями, а четвёртая группа — это разноплеменный сброд, пираты. Им, от имени короля Португалии, обещано полное прощение, и даже дворянство наиболее отличившимся офицерам.

— Любопытно... И что это объединение сможет выставить против нас?

— Голландцы из полусотни своих кораблей реально могут выставить от двадцати до тридцати, англичане дадут не менее пятнадцати кораблей, а у пиратов в этих водах, ты не поверишь, более двухсот кораблей, но, по счастью, в основном мелких. А на них более двадцати тысяч головорезов, из которых на берег могут высадиться не менее половины. Португальцы выставят столько же, а англичане если и меньше, то ненамного.

— Припоминаю, что Панкрат Ефимович говорил о натиске с суши?

— Португальцы ведут переговоры с несколькими раджами, и те выставляют до пятнадцати своих воинов, да к ним ещё можно добавить до десяти тысяч наемников, навербованных по всем портовым городам южных морей.

— Очень и очень солидно. Получается как минимум восемьдесят тысяч с суши и сорок — пятьдесят тысяч с моря... С моря ещё неизвестное количество пушек, но вряд ли меньше нескольких сотен. И когда их ждать?

— Не ранее окончания сезона муссонов, то есть не ранее октября-ноября. Но в октябре вряд ли, потому что шторма бывают нешуточные.

— А что у нас?

— А у нас пожиже. К семи крейсерам мы получили ещё пять, итого дюжина.

— Пароходы вооружаются?

— Конечно. Но больше четырёх орудий на верхней палубе не получается, так как её, эту палубу, надо сильно подкреплять.

— А что там со строящимися кораблями?

— До августа-сентября будет достроено двадцать пароходов, а машины для них, я надеюсь, уже везут с Руси.

— Что с людьми?

— Тут сложнее. Сейчас у нас шесть тысяч сухопутного войска, да ещё шехзаде Исмаил Мирза обещал десять тысяч представить.

— Эти войска уже грузятся на суда, чтобы переправиться сюда. -впервые на этом совещании подал голос наследный принц Ирана. Надо узнать, что его гнетёт.

— Ага! По живой силе у противника подавляющее превосходство. По количеству кораблей тоже, а уж по количеству артиллерийских стволов и подавно. Однако по качеству вооружения мы превосходим их на две головы, как и по технике. Что из этого следует?

— Только то, что у нас недостаточно сил для сражения, и нас просто задавят числом. — высказался Панкрат Ефимович.

— Так, Панкрат Ефимович против сражения и за эвакуацию. Я правильно понял?

— Правильно.

— Кондратий Павлович, твоё мнение?

— Драться, конечно. Но всех женщин и детей эвакуировать, поскольку битва безнадёжная.

— Выслушаем мнение командора. Сергий Аникитович, твоё слово.

— Если навалятся кучей, то у нас не будет никаких шансов. Кондратий Павлович прав, надо эвакуировать женщин и детей.

— Твоё слово, шехзаде Исмаил Мирза.

— Как говорил волк Акела из сказки про Маугли, это будет славная охота. Но мы истечем кровью, мой друг.

— Мдя... Что-то мне не нравятся ваши похоронные настроения, товарищи и соратники мои.

— Сам-то что предложишь, Александр Евгеньевич? — безнадежно спросил Панкрат Ефимович.

— Это я объявлю завтра, на совещании, где должны быть все командиры от сотника и выше, и все капитаны кораблей, независимо от размера. Скажу лишь, что ситуация вполне выигрышная.

Присутствующие уставились на меня с изумлением, а принц нахмурился.

— Хотя бы намекни. — попросил Кондратий Павлович.

— Ты у нас аналитик, вот и прояви мощь своего разума. И вообще, все здесь присутствующие отлично играют в шахматы, а ситуация у нас вполне традиционная.

На этом мы и разошлись.

* * *

В своей квартире я расстелил на столе карту северной части Индийского океана, и принялся ещё и ещё раз прикидывать разные варианты действий, как супостата, так и своих.

Сейчас я пока собираю в своих руках вожжи управления, и цель передо мною немалая: как вдохнуть в своё войско веру в победу перед лицом противника, превосходящего нас и по количеству кораблей, и по количеству бойцов, да что там греха таить, и по боевому опыту. У нас-то подавляющее число войска составляют иранские ополченцы, и если к их личной доблести и индивидуальной выучке нет ни малейших претензий, то в боевой слаженности подразделений от сотни и выше они сильно отстают. А ещё есть ужасные проблемы с дисциплиной... Ну и с взаимодействием родов войск у них огромные проблемы.

Шехзаде Исмаил Мирза учится, но пока прошло слишком мало времени для появления значимого результата. Он уяснил, что войны, выигранные за счёт личной доблести, ушли в пока ещё недалекое прошлое, а сейчас требуется другое. Печально, но войны,пришедшие на смену прежних, механистичны, и побеждают не бойцы, а слаженная, согласованная работа родов оружия и жесткая подчинённость каждого бойца воле командира, а каждого подразделения — воле командующего. Инициатива тут допустима лишь в рамках общего замысла операции, или, если глядеть шире, всей войны.

— Александр Евгеньевич, откушать на желаешь? — возник в дверях Лёша.

— Тащи сюда, поем, и заодно подумаю.

— Ни в коем разе! — возмутился Лёша — Кушать ты будешь в столовой, как то богом заповедано, и врачи поучают.

Он наслушался идей моего личного лекаря, Абая Ахметова, любимого ученика Камрана Мостави, о правильном питании и нехорошем влиянии на пищеварение волнения и негативных эмоций. спорить бесполезно, он считает что вправе руководить господином на своём участке заведования. Разумеется, я вправе наказать Лёшу за упущения и огрехи, и самое суровое наказание он воспримет со смиренным достоинством, потому что я вправе наказывать. Но и он вправе требовать и даже понуждать меня, потому что так он лучше выполнит свою функцию.

— Ну ладно, подавай, а я сейчас подойду, только руки помою.

Наутро у меня стали собираться командиры, имеющие право голоса, и к девяти часам мы уже вовсю работали. Для начала я выступил с короткой речью:

— Дорогие мои товарищи, думаю, что вы все за ночь пришли к тому же выводу что и я: врага надо бить по частям, благо что наш супротивник рассеян на огромном пространстве, и быстро собрать силы в единый кулак не в состоянии. А мы напротив, все силы имеем единым кулаком, который мощнее любой из частей вражеских сил.

На лицах некоторых командиров проступило явственное облегчение: им такие мысли явно не приходили в голову. Хорошо же! Возьму этих товарищей на карандаш, и когда возникнет вопрос об их служебном росте, этот момент сыграет немалую роль в их судьбе.

— А сейчас, товарищи, — заявил я в конце выступления — мы с вами наметим очередность действий по разгрому врага.

И пошла нормальная штабная работа: мы вовсю считали свои и вражеские возможности, планировали варианты действий для тех или иных ситуаций: врага не надо недооценивать, однако и переоценивать его мощь совершенно неразумно.

Работа эта затянулась на четыре дня, а потом небольшие отряды пароходов в сопровождении крейсеров двинулись на зачистку всех известных пиратских баз и стоянок. В море вышли ряженые под купцов парусники-ловушки, и в первый же выход собрали неплохой улов: пираты бросались на абордаж, а на паруснике их поджидал тёплый приём со стороны иранских бойцов, хорошо обученных русскими морпехами. Самих морских пехотинцев в этих ловушках использовать было нельзя: белые лица русских слишком заметны, а вот смуглые иранцы вполне подходят, и не выделяются на общем фоне. В одной из операций поучаствовал и я. Всё было по уже отработанной схеме: нашджалбауттащился в южном направлении, пока ранним утром на нас не напрыгнули пираты. Я как раз пил кофе в обществе капитана и штурмана, когда сигнальщик доложил о приближении двух доу и самбука.

— Подъём абордажной группе! — вполголоса скомандовал капитан и потянулся за следующим рогаликом.А чего отказывать себе в маленьком удовольствии? — до стычки ещё минут двадцать, как бы не больше.

Вестовые метнулись в кубрик к абордажной команде, и вскоре экипированные бойцы, без шума и лязганья оружием, укрываясь за высоким бортом, заняли боевые позиции. Пираты стремительно подвалили с обоих бортов, в воздух взвились абордажные крючья...

— Совсем дурные. — заметил капитан, повернувшись ко мне — Не насторожились, видя, что на нашем кораблике полная тишина. По уму мы должны метаться и готовиться к отражению атаки.

Как только крючья впились в борта, и пираты подтянули свои доу к нашемуджалбауту, причём проделав это с удивительно синхронно, своё слово сказала наша абордажная команда: с кормы и с носа рявкнули картечницы — Ррдах! Ррдах! Ррдх! А потом после малой паузы опять — Ррдах! Ррдах! Ррдх! Это заранее заряженные картечницы сказали своё слово, уполовинив силы нападающих. Одновременно, с кормы и с носа начали резво лупить стрелки, выбивая пиратов, при этом стараясь не задеть пиратских офицеров, которые нам пригодятся чуть позже, и желательно в ещё живом виде.

Самбук немного приотстал, и судя по всему, так находился главарь этой маленькой пиратской эскадры: с него подавали какие-то знаки, а с мостиков атакующих доу на эти знаки оглядывались.

— Товарищ капитан, а не надо ли придержать этого странного типа на самбуке? — тихо сказал я, тонув за рукав капитана.

Тот оглянулся, мгновенно оценил обстановку и скомандовал:

— Артиллерии бить по самбуку, не дать ему уйти!

В ответ послышался крик артиллерийского офицера, подтверждающего, что приказ принят, и три пушки: две ретирадные и одна с правого борта, которую не заслонил корпус доу, спустя пару минут открыли огонь. Расстояние было маленьким, поэтому одинкниппель продырявил задний парус, а второй подрубил переднюю мачту. Попадание из третьей пушки я не заметил: может и попало куда-то, а может и пролетело мимо, всё-таки это не управляемая ракета, а чугунные ядра, соединённые цепью. Кстати сказать, до меня тут и не применялись таковые шайтан-снаряды, пришлось 'приложить язык', очень технично приписав авторство кому-то из артиллеристов.

А пушкари тем временем умудрились сделать несколько дырок в районе ватерлинии, и самбук забыв о нас занялся борьбой за живучесть.

Абордажная схватка уже завершалась: против пиратов с луками и холодным оружием выступили профессионалы в бронежилетах, с двумя-тремя пистолетами у каждого, так что разбойников просто перебили, оставив на правом доу капитана, штурмана и ещё какого-то офицера для допроса. Трупы и ещё живых сноровисто отправили за борт трое оставшихся в живых и не раненых пирата, после этого сноровисто вымыли палубу и отправились на левый доу, на котором живых матросов не осталось вообще, а имелись только раненый офицер. После процедуры мытья палубы, этих трёх пиратов деловито прикончили, и тоже отправили за борт. Видя судьбу своих подчинённых пиратские вожаки принялись обещать горы золота за обещание оставить их в живых, но... обидно наверное, однако им светила лишь лёгкая смерть за сообщение местонахождения тайников с награбленным добром. Попытавшихся отмолчаться приободрили раскалённым прутом в задницу, и они ответили полнейшей откровенностью. Впрочем, я никому не обещал прав человека для гнусных подонков.

После уничтожения экипажа самбука наш джалбаут отправился к пиратской стоянке, имея на борту семерых пленных, включая пиратского адмирала. В укромной бухте небольшого островка мы обнаружили целую деревню, где нас приняли совсем неласково: бились все, включая женщин и детей... Все и погибли, а их трупы украсили колья, украсившие пепелище пиратской деревни. Зато мы нашли несколько десятков схронов с богатым добром: примерно полпуда золота в монетах и изделиях, четыре пуда серебра в виде посуды и монет, шёлковые, хлопковые, шерстяные ткани рулонами, кувшины масла, благовоний и прочее, и прочее, и прочее. А кроме этого, в зинданах нашли четырёх купцов, которых пираты держали с целью получения выкупа.

После этого мы тщательно прочесали остров, и отловили ещё полтора десятка разбежавшихся пиратов, после короткого допроса тоже присевших на колья...

В общем, неплохо сходили.

По результатам вылазки составили план, и двинулись против пиратов широкой сетью, имея целью несколько архипелагов, настолько мелких, что не имели собственных названий, но для пиратов весьма пригодных. Вот мы и начали их чистить, причём со свей возможной старательностью. Каждый островок тщательно прочесали, всех пиратов вместе с семьями повесили, жилища сожгли, колодцы обрушили, схроны вычистили. Рейд принёс немалый доход: золотые украшения, слитки и монеты, ещё большее количество серебра, чуть ли не двухлитрового объёма шкатулка драгоценных камней, но самый большой объём опять составили рулоны тканей, плотно укупоренные короба пряностей и горшки с какими-то пахучими смолами.

Я припомнил, что в том, покинутом мною будущем, были популярны благовонные палочки, и каких денег они стоили... А тут содержимым одного горшка можно пропитать два КАМАЗа с прицепом таких палочек, а горшков тех было, на мой взгляд, не меньше пятисот.

Свою долю я взял тканями, и особенно мне понравилась тонкая, гладкая но не скользящая хлопковая ткань, с дивным цветочным орнаментом. Эту ткань я предназначил в подарок Липе.

А по возвращению в Гоа я сразу озаботился организацией новых ткацких фабрик, к чему с немалым интересом отнеслись иранцы из свиты принца, которые и взяли начинание под свою руку проект, а я удовольствовался четвертью будущих доходов с этого направления. Ну в самом деле, не лезть же мне в мелкие частности создания производств, когда передо мной большая шахматная партия большой войны, охватывающая весь север Индийского океана.

Самое тяжёлое в жизни и на войне, это согласовать движение сил и средств, учитывая и то, что о противнике вообще мало что известно, да ещё есть масса факторов мало подверженных статистике, например погода.

Ну... Погоду мы планировать не научились, а вот синхронизировать движение флотских отрядов очень даже умеем, и потренировавшись на слабом противнике перешли и к более серьёзному врагу. Дело в том, что здесь история пошла немного по другому пути, и Португалия стала слабеть чуточку быстрее. Чуть быстрее стали развиваться её соперники, те же голландцы, да и мы в той истории не проявляли такой прыти, так что расклады стали проявляться другие. Совсем другие.

Для начала наш отряд прошел вдоль побережья на север, заглядывая в те заливы и устья рек, на которые нам указывала разведка, а потом из разгромленных пиратских баз выдвигались сильные, хорошо вооружённые отряды, в тайные убежища, о которых нам рассказывали пленные.

Впрочем, это были игрушки и тренировки перед главным делом: надо было вычистить пиратскую шелупонь, прежде чем браться за Мумбаи. По нашим сведениям у противника там имелось до десяти тысяч солдат и матросов, да ещё приличный флот: галеоны, каравеллы, а также масса парусно-гребных судов, ну и весьма солидные оборонительные сооружения, прикрывающие порт и город.

По результатам зачистки пиратских гнёзд выяснилось, что польза от неё вовсе не игрушечная: пиратов мы уничтожили чуть менее семи с половиной тысяч, и большинство из них, как показали допросы, собирались присоединиться к нашим противникам.

Шехзаде Исмаил Мирза заранее послал к местным князьям своих людей предупредить их, что поддержка португальцев и прочих европейцев, несмотря на кажущуюся выгоду, является очень плохой идеей, вредной как для здоровья, так и для трона, а вот тот, кто окажет поддержку нам, будет всячески обласкан. скорее всего не все раджи продемонстрируют разумный подход, но это их проблема: мы их предупредили, а имущество дураков прекрасно поделим между собой и более умными, то есть лояльными к нам князьями.

Мумбаи встретил нас неприветливо: Аравийское море было неспокойно. Ветер гнал волну, а клочья то ли низко спустившихся облаков, то ли высоко поднявшегося тумана размывали грань между небом и морем. Сквозь облачно-туманную стену виднелась береговая линия и неясные очертания города.

— К берегу приближаться не будем, слишком рискованно. — подходя объявил капитан 'Георгия Победоносца', а заодно и всего нашего отряда крейсеров, Сергий Аникитович Юхансон — Считаю что надо подождать.

— Сколько придётся ждать?

— Трудно сказать, но полагаю, что не меньше двух суток. Всё зависит от погоды: я опасаюсь, что возможны шквалы, так что лучше поостеречься.

— А ну как наши приятели за это время подготовятся получше?

— Это не страшно. Главное, что их корабли никуда не денутся: в такую погоду только на пар надежда, а парус слишком ненадёжен.

— Почему?

— Ты видишь, как ветер постоянно крутит? Сейчас дует в корму, а миг спустя может и наоборот повернуть. Под парусом в эдакую погоду страшно: вдруг ветер снасти оборвёт, или вообще на борт положит? Не! Ну их нахер эти тряпки и верёвки! Я теперь только под паром ходок, особенно после того как мы перешли на нефтяное отопление.

— Что ты, Сергий Аникитович, думаешь по поводу штурма Мумбаи?

— А чего тут думать? Разведка доставила подробный план укреплений, судя по всему, он не крепче чем в Гоа, да и бухта здесь более открытая, без искусственных узостей. Оно конечно, более детальная разведка нужна, так что я ещё с вечера три группы разведки высадил, как вернутся, послушаем, что они сообщат.

— Значит время не теряем?

— Ни боже мой, ни минуты не теряем.

— Ну-ну. Что там командиры пехоты говорят?

— Боятся! — заржал командор.

— Чего боятся? — удивился я.

— Того боятся, что поедешь на переговоры сам, и уговоришь сдаться миром.

— А они, значит, не хотят?

— Да им пограбить хочется, генерал ты мой! Сам понимаешь, Мумбаи город богатый.

— Это да. А ты что присоветуешь?

— Думаю я, что с тремя с половиной сотнями переть против трёх тысяч, засевших в мощной, по последнему слову укреплённой крепости чистое безумие.

— И что предлагаешь?

— Да чёрт его знает... Но и то сказать, не зря же ты с такими мелкими силами кинулся на первоклассную крепость? Значит у тебя имеется козырь в рукаве?

— А если я скажу, что нету?

— Да? Ну... я-то тебе может и поверю, а вот те, кто сидят в крепости могут посчитать и иначе.

— Например?

— Например, что наш отряд передовой, а сзади, или вообще в тылу у них, подтягиваются основные силы.

— Вообще-то ты прав, и целый иранский полк, полторы тысячи штыков, с самыми современными ружьями и с полевой артиллерией высадились севернее Мумбаи и скрытно движутся к нему. Но это крохи... Насколько я знаю военное дело, штурм стоит затевать только при не менее чем трёхкратном перевесе в силах, не так ли?

— Так оно и есть. Но и то сказать, до сих пор мы брали крепости при равных силах, а то и при меньших, и комендант Мумбаи об этом прекрасно знает.

— Хорошо. Каковы твои предложения?

— Предлагаю заблокировать Мумбаи с моря и перекрыть основные пути по суше, и при этом не вступать в переговоры, пока они сами не пришлют парламентёров.

— А чего мы будем ждать?

— Пусть наши морпехи внимательно посмотрят в Мумбаи нервные точки, куда можно больно ткнуть.

— Согласен. Вот только не будут ли наши ребята слишком заметны?

— Да, это вопрос... Надо подумать.

На мостик поднялся шехзаде Исмаил Мирза со своей тенью, Абульфат Султаном.

— О чём дискутируете, уважаемые товарищи? — поздоровавшись спросил он.

— Вот размышляем, как ещё интересней поиграть на нервах португальцев, хотим послать пошалить в город морских пехотинцев, да опасаемся, что их легко опознают по внешности: и местные жители и португальцы значительно смуглее.

— А чем не подойдут иранские воины? Сапёрную подготовку, из тех, кто в нашем отряде, прошло не менее пятидесяти человек, из них многие знают хинди и португальский...

— Действительно, диверсионный отряд можно сформировать из них.

— Но командирами всё же лучше назначить русичей — добавил шехзаде Исмаил Мирза — опыта у них больше, а что до внешности, выберем самых чернявых, а в одежде местных они сольются с фоном.

— Так и решим: ответственным за начальный этап назначаешься ты, шехзаде Исмаил Мирза, так что подумай, что ещё можно сделать и начинай шалить. Только смотри, не заиграйся, и сам на берег ни ногой. Нам лишние потери совсем не нужны, уж извини за прямоту, принц. Тебе ещё наследовать трон великой державы.

Мумбаи пал после того как были все девять батарей были приведены к молчанию: три были подавлены крейсерами, а против остальных стояли обычные пароходы с их двенадцатисантиметровыми пушками, но там отметились злые диверсанты, сумевшие в пяти случаях взорвать пороховые погреба батарей, а в одном — затопить.

А потом на причалы стали высаживаться воины, поддержанные многочисленной лёгкой артиллерией. Мы мгновенно блокировали мосты, перекрёстки, подступы к бомбейскому замку, и принялись методично отстреливать всех, кто имел смелость или глупость высунуться на свет божий более чем на несколько секунд. Артиллеристы тоже начали развлекаться, но каждый на свой лад: кто-то начал метить во флагшток, что на главной башне цитадели, а остальные неторопливо и тщательно стали выцеливать амбразуры, и буквально всовывать туда свои гостинцы. Кстати, была продемонстрирована очень хорошая выучка: внутрь амбразур залетало никак не менее половины выпущенных боеприпасов, а скорее даже больше, а чуть позже, уже к вечеру, мы растащили по заранее размеченным позициям три батареи мортир, и они начали неторопливо навешивать свои бомбы во внутреннее пространство цитадели, скрытое от наших глаз высокими стенами.

Одновременно, на крыши окружающих цитадель зданий и сооружений взобрались самые громкоголосые бойцы, их числа знающих португальский язык, и при помощи жестяных рупоров принялись убеждать обороняющихся сдаться. Логика простая: тут, в тысячах миль от родных берегов, от родного очага, их ждёт только бессмысленная и безвестная смерть, а сдавшись они только немного послужат иранскому шахиншаху, а после получат заработанные деньги и отправятся до дома. Вода камень точит: через двое суток нечастого но весьма точного обстрела и агитации, португальцы выбросили белый флаг. Как выяснилось, две тысячи запертых в цитадели наёмников, видя, что мумбайская эскадра захвачена, и уже подняла иранские флаги, отказались воевать и открыли ворота. Офицеров и коменданта Мумбаи они весьма корректно обезоружили и со всей возможной вежливостью выдали нам.

Глава пятая,

Которая традиционно начинается совещанием, а заканчивается великим географическим открытием.

Усаживаясь на своё место во главе стола, я с торжественным видом выложил перед собой большой вскрытый пакет, украшенный большим гербом, отпечатанным типографским способом, и пятью сургучными печатями, с царскими орлами.

— Извещаю вас, дорогие мои товарищи, что личным указом великого государя Ивана Васильевича, изложенным в этом письме, я отправляюсь далее на юг, дабы присоединить к нашим трём великим державам не открытый пока материк Австралия.

— Погоди, Александр Евгеньевич — тут же начал уточнять шехзаде Исмаил Мирза — насколько я помню, изначально были другие планы по освоению Австралии?

— Были, да. Но великий царь извещает меня, что по соглашению, достигнутому между ним, турецким султаном и шахиншахом Ирана, Австралия становится землёй под тройным управлением. Детали соглашения мне пока неизвестны, но полагаю, что твой великий отец вскоре известит тебя о них. А мне приказано не медлить с организацией экспедиции.

— Кто остаётся за старшего? — сразу озаботился Сергий Аникитович.

— А вот ты и остаёшься, командор Юхансон. Вот в этом пакете приказ о твоём назначении — и я вынув из пакета конверт подал его Сергию Аникитовичу — Вскоре приедет твой будущий заместитель, Черемисинов Иван Семенович, одновременно он будет командовать сухопутными силами. Я встречался с ним, было дело, очень дельный стрелецкий голова, жёсткий, умный, решительный, можно сказать, под стать тебе, надеюсь, сработаетесь.

Сергей Аникитович встал и с поклоном принял конверт, с таким важным документом.

— Какие нам поставлены задачи?

— Во-первых продолжить изгнание европейцев из Азии и уничтожение всех пиратов. Бить их следует по частям, не позволяя объединяться, как и не позволяя вступать в союзы с местными властителями. Более детальные инструкции будут доставлены Иваном Семеновичем.

— Какие силы ты собираешься взять с собой?

— Думаю, Сергей Аникитович, что возьму один крейсер, три парохода и два танкера. Всё-таки путь неблизкий, почти восемь тысяч миль только до Австралии, да ещё сколько вокруг неё, да назад...

— А военные силы?

— Австралийские аборигены довольно дружелюбны, жители острова Тасмания тоже. Разве что маори на больших островах, что расположены на юго-востоке от Австралии могут представлять опасность, но это вряд ли. Так что возьму сотню пеших да десяток конников.

— А что со мной? — подал голос шехзаде Исмаил Мирза.

— А ты, многоуважаемый принц, являешься наследником престола великой державы, и приказывать тебе я не могу.

— Это очень любезно с твоей стороны, князь Ольшанский, но мне любопытно: возьмёшь ли ты меня с собой? Мне очень любопытно посмотреть на неведомую землю, о которой ты рассуждаешь столь уверенно.

— Возьму тебя с большим удовольствием, дорогой принц, но кого ты оставишь за себя, кто будет командовать иранскими воинами?

— Своего ближайшего сподвижника, благородного Абульфат Султана.

Услышав эти слова Абульфат Султан встал и глубоко поклонился принцу. Было видно насколько он взволнован и горд оказанной ему честью

— Да, мы все знаем Абульфат Султана и уверены, что он сделает всё от него зависящее, чтобы с блеском выполнить волю своего повелителя. — подал голос Сергей Аникитович — Для меня большая честь служить плечом к плечу с таким выдающимся государственным и военным деятелем Ирана.

А далее последовали взаимные славословия, приличествующие значительности момента.

Вечером, в своей каюте я разбирал и сортировал бумаги: что-то я заберу с собой, что-то передам командору Юхансону, а что-то передавал Лёше, чтобы тот хорошо упаковал перед отправкой на Русь. Ну и конечно же, всякая ненужная мелочь отправлялась в печку-буржуйку, чья труба выставилась в иллюминатор.

— Стучат! — сказал Лёша.

— Сходи, посмотри кто там.

Оказалось, что пришел принц.

— Добрый вечер, дорогой друг! Я пришел посоветоваться по важному вопросу. По техническому вопросу! — важно подняв палец вверх объявил шехзаде Исмаил Мирза.

— Внимательно слушаю тебя, многоуважаемый шехзаде!

— Ко мне обратился мой человек, который обучается на механика на пароходе 'Афанасий Никитин'. Это очень талантливый человек. За время своего обучения он уже достиг должности второго помощника механика.

Я уважительно покачал головой: за полгода достичь третьей из пяти уровней обучения, это сильно.

— Могу ли я узнать, что сообщил тебе твой человек?

— Ради этого я и пришёл. Позволишь представить тебе этого человека?

— И ты ещё спрашиваешь? Я прошу тебя об этом!

— Представляю тебе, князь Ольшанский, моего верноподданного, Зартошта Гургани.

В дверь, низко кланяясь вошел мужчина среднего роста, худощавый, чернявый и смуглый. Одет он был в белую рубашку, широкие чёрные штаны, а на голове — что-то вроде тюбетейки. В руках он держал бумажный рулон.

— Рад тебя видеть, Зартошт Гургани! — сказал я ему, предложив кресло принцу и усаживаясь сам. Присесть помощнику механика я не предлагал: нельзя, не положено по феодальному этикету.

— Счастлив быть тебе представленным, светлейший князь Ольшанский! — на неплохом русском языке, с небольшим акцентом сказал механик и глубоко поклонился.

— Что ты хочешь мне показать, Зартошт?

— Вот, изволь посмотреть, светлейший князь я подумал, как усовершенствовать паровую машину, посоветовался со старшим механиком 'Афанасия Никитина', благородным Ахметом Ивановичем Аманбековым, и он посоветовал обратиться к тебе, светлейший князь. — и Зартошт принялся не весу разворачивать свой бумажный рулон.

— Погоди, добрый человек! Сейчас мы сделаем так, что и тебе и нам будет удобнее. Лёша! — повысил я голос — прикати чертёжную доску, и помоги развешать рисунки, что принёс Зартошт.

Мгновение, и чертёжная доска доставлена из соседней комнаты, и Лёша с Зартоштом, в четыре руки принялись развешивать рисунки. В это время дверь без стука открылась, и явился мой врач, Абай Ахметов.

— Добрый вечер, шехзаде Исмаил Мирза! Доброго здоровья, Александр Евгеньевич, разрешите присутствовать, а то я что-то заскучал: в лазарете работы почти нет.

Принц величественно кивнул, а я, указывая на пустое кресло сказал:

— Рад твоему приходу, мой друг! Присаживайся! Тут шехзаде Исмаил Мирза привёл своего человека, с какой-то технической новинкой, сейчас он приготовится и расскажет, что изобрёл.

— Я готов, светлейший князь. — поклонился механик.

— Рассказывай и показывай!

— Работая с паровым двигателем, я подумал, что нефть можно сжигать не в топке котла, а непосредственно в цилиндрах двигателя, и тогда будет работать не пар, нагретый сгоревшими газами нефти, а сами горячие нефтяные газы!

— Гениальная мысль! — отреагировал Абай.

— Несомненно. — поддержал я — Но сначала выслушаем изобретателя. Говори, уважаемый!

— Здесь на рисунке вы видите цилиндр, в котором ходит поршень. При движении поршень открывает и закрывает окна, через которые... — и Зартошт Гургани начал рассказывать, водя указкой по развешанным на чертёжной доске рисункам. А я напряжённо вспоминал, где я видел нечто похожее на то, что было изображено на рисунках, и вспомнил!

У нас в колхозе была лесопилка, приводимая в действие полудизелем заводе 'Красный прогресс', кажется, конструкции Мамина. Могу ошибаться, всё-таки времени прошло порядочно, но рисунки, что Зартошт показывал нам, были очень похожи на плакаты по устройству полудизеля, которые висели возле движка лесопилки. Да уж... Как хорошо, что я вместе с пацанами, частенько рассматривал эти плакаты, вот ведь когда пригодилось!

— Что же, очень интересно, уважаемый Зартошт. Я думаю, что твой двигатель непременно нужно строить. — дождавшись завершения доклада сказал я.

— Извини за дерзость, светлейший князь — низко поклонился Зартошт — но значительная часть того что я сейчас рассказал, принадлежит Ахмету Ивановичу. Он внимательно выслушал меня, когда я пришел к нему с этой мыслью, не отмахнулся, не пренебрёг. Напротив! Ахмет Иванович предложит много усовершенствований, и по праву может считаться соавтором.

— Ты воистину благородный сын великодушного народа, уважаемый Зартошт! — я встал и пожал руку оторопевшему от такой чести изобретателю — Ты не присваиваешь себе великой части авторства, а потому достоин сугубой похвалы.

Принц, слушая нас приосанился: что ни говори, а лестные отзывы о своем народе приятны каждому.

— Слушайте моё решение, уважаемые гости! — заявил я — Двигатель новой конструкции принесёт много пользы нашим державам, и потому его требуется срочно доводить до ума и начинать выделывать на заводе, в очень больших количествах.

— Рад что ты, Александр Евгеньевич, одобрил плод размышлений моего человека — величественно склонил голову принц.

— Нельзя не признавать разумность идеи Зартошта Гургани. — в ответ поклонился я — А для скорейшей организации производства, полагаю разумным послать Зартошта Гургани и Ахмета Ивановича Аманбекова в Обоянь, в опытную мастерскую, где имеется и станочный парк, и умелые мастера, способные создать в железе то, что придумали эти достойные люди. Если ты, шехзаде Исмаил Мирза, отпустишь своего человека, я назначу ему оклад, соответствующий приказному дьяку, чтобы он не испытывал никакой нужды, и мог свободно творить.

— Не прими за обиду мои слова, многоуважаемый Александр Евгеньевич, но это я буду выплачивать обоим механикам двойное жалованье, и не потерплю отказа! — гордо заявил принц.

Понты, конечно, но что хорошо, два выдающихся человека с этого момента обрели полный достаток и полную свободу творчества.

— Не буду противиться, многоуважаемый шехзаде Исмаил Мирза, но со своей стороны я напишу рекомендацию обоим механикам, чтобы их без проволочки приняли на обучение в Высшую Школу Механики, её открыли в этом году.

— А обучение не помешает в создании двигателя?

— Ни в коем случае! Обучение для них начнётся с первого сентября будущего года, а до начала осени следующего года почти год, и они, я уверен, сумеют изготовить не только опытный образец, но и начать налаживать серийное производство.

— И чем поможет учёба?

— Двигатель нужно будет совершенствовать, улучшать, да и разрабатывать разные варианты двигателя с различной мощностью тоже нужное дело. Если задуматься, работы им хватит на многие годы.

— Пожалуй... Впереди действительно много работы. — принц задумчиво покачал головой, снял с руки перстень и протянул механику — Возьми этот перстень, уважаемый Зартошт Гургани, ты заслужил это. А если мудрость и удача будут тебе сопутствовать, ты заслужишь много больше. Помни: ты нужен своей стране, она нуждается в твоем светлом разуме и умелых руках.

Ошеломлённый Зартошт Гургани рухнул на колени принимая подарок, потом встал, и низко кланяясь покинул каюту.

— Уважаемый Зартошт! — окликнул я его у порога — Завтра, ближе к полудню, приходи ко мне вместе с Ахметом Ивановичем, я дам вам записки об улучшении вашего двигателя.

У Зартошта нашлись силы только что-то утвердительно просипеть, и ещё раз низко поклонившись он наконец прикрыл дверь.

— Вот о чём я подумал, Александр Евгеньевич, а новые двигатели не сделают ненужными паровые машины?

— В отдалённом будущем наверняка. Но до той поры пройдет много лет, может сто, а может больше.

— Понимаю. А теперь давай подумаем о нашем с тобой путешествии. Ты не против?

— Немного неожиданный поворот, но я согласен. А что ты хотел обсудить, уважаемый шехзаде Исмаил Мирза?

— Когда мы наедине или в узком кругу своих, — от благосклонно кивнул Абаю и то отзеркалил ему поклон, правда, более глубокий — Александр Евгеньевич, прошу обращаться ко мне просто по имени: Исмаил Мирза. Ты не против?

— Это величайшая честь для меня, Исмаил Мирза.

— Вот я принёс с собой карту, давай с тобой наметим маршрут нашего путешествия. Надо бы учесть различные особенности, которые нас встретят.

— Ты несомненно прав. Первой трудностью для нас станет пространство: от Мумбаи до острова Цейлон, где мы сможем отдохнуть и пополнить запасы, если не ошибаюсь, тысяча двести миль. От Цейлона до южной оконечности Австралии чуть меньше шести тысяч миль.

Абай схватил циркуль-измеритель и линейку из поставленной на стол готовальни, мгновенно измерил и посчитал расстояния.

— Александр Евгеньевич, вы верно ошиблись: по карте расстояние получается меньше!

— Ты забыл, о, многоучёный лекарь, что Земля круглая, а карта плоская — засмеялся принц — и путь на дальние расстояния надо рисовать дугой, вот как нарисованы меридианы и параллели.

Абай хлопнул себя по лбу:

— Действительно, мне же об этом уже говорили!

— Что до трудностей, то первая из них, это расстояние. — заговорил я — Впрочем, это самая малая из трудностей, поскольку мы прекрасно знаем, как её преодолеть. Вторая по значимости — это вода и продовольствие. С водой вопрос решается: на всех кораблях, в том числе и на тех, что остаются устанавливаются стальные, лужёные изнутри цистерны для воды. Я слышал, что для обеззараживания воды надо помещать в неё серебро, но не уверен, что это не приведёт к образованию нехороших соединений на основе серебра... С другой стороны, я никогда не слышал о токсическом воздействии серебра или его соединений.

— Не ломай голову, Александр Евгеньевич. — посоветовал Абай — Мы возьмём с собой несколько бочек с разным исполнением покрытий и защиты, и будем поить из них несколько контрольных групп животных, и по их состоянию определим, какие бочки использовать в дальнейшем.

— Вот взгляд настоящего специалиста! — провозгласил принц. — Недаром ты, уважаемый Абай, столько времени учился, скоро ты станешь главным специалистом в морском врачевании, вот ты придумал свой первый большой эксперимент.

А утром к нам присоединился небольшой отряд из одного парохода и трёх парусников под турецкими флагами. Прибывшие с отрядом важные турецкие вельможи, Карталь Оздемир и Ашот-Яман Багреванд. Нам они предоставили свои верительные грамоты, из которых следовало, что Карталь Оздемир назначен на должность командующего турецкими войсками в Индийском океане а Ашот-Яман Багреванд, если перевести его титул с дипломатического на общечеловеческий, будет представителем Турции при открытии Австралии.

— Позвольте рассказать о моих планах, и наметить совместны действия. — начал своё выступление Карталь Оздемир — Начну с того, что нашими государями принято решение о совместных действиях как в Индийском океане, так и во всём мире. Это значит, что на собственной территории каждый наш государь обладает абсолютным суверенитетом. За территорией своей державы каждый из них имеет область своего влияния. К примеру: шах Ирана крайне заинтересован в удержании в повиновении узбеков и афганцев, и никто не должен мешать ему в сем благом деле. Но если, к примеру, русский царь захочет вести дела, например, с Бухарой, то он может полюбовно договориться с шахом Ирана, и обе державы получат от этого свои выгоды. Так же русский царь и великий султан разделили к взаимной выгоде области влияния в Польше, усмирив как воровских черкас, так и негодных польских магнатов. Наши государи решили, что Африкой, за исключением той части, что уйдёт под руку испанскому королю, будет управлять совместная администрация, с участием представителей наших трёх держав. То же будет в Северной Америке и в Австралии, которую вы собираетесь открыть.

— А как будут делиться доходы с осваиваемых земель? — задал я важный вопрос.

— Разумеется, в соответствии с долей участия в том или ином деле. — Карталь Оздемир широко улыбнулся — Не беспокойся, уважаемый князь Ольшанский: твоя Родина предоставляет мало людей, поскольку людей у вас действительно немного, но зато она снабжает всех оружием и паровыми машинами. Так что доля Руси в любом деле весьма велика.

— Это хорошо! — успокоился я.

— Больше тебе скажу: шах Ирана и мой повелитель просят царя Ивана Васильевича ограничить присутствие своих людей в жарких странах, поскольку тамошний климат для них весьма губителен, но зато расширить заводы и фабрики на Руси для снабжения всех союзников сложной продукцией.

— И что царь Иван Васильевич?

— Я лично был удостоен чести доставить ему письмо от шаха Ирана и моего повелителя, и увидел, что русский царь воспринял доводы их величеств благожелательно.

Это хорошо. Русские займутся производством самых совершенных в этом мире машин, оружия и прочей продукции, а значит образовательный и культурный уровень моих сограждан неуклонно начнёт расти. А вместе с ними и продолжительность жизни, и это просто замечательно. Плохо что детей станет рождаться меньше, как это случается во всех богатых странах, но может быть удастся придумать механизм стимулирующий рождаемость? Сложно это. Думать надо, причём очень многим умным людям.

* * *

Сегодня опять крепко штормило: от Антарктиды примчались студёные ветра, и принялись взбивать пену на высоченных океанских волнах. Зрелище, конечно, фантастическое, но право же, лучше наблюдать его из окна добротного дома, а не с мостика не слишком большого пароходика.

Но пока ничего неприятного с нами на происходит, наш отряд держится кучно, все пароходы в пределах видимости, и никаких признаков бедствия не наблюдается.

По моим прикидкам, Австралия должна показаться сегодня, если только нас не снесло: всё же целую неделю и днём и ночью плотная облачность не позволяет провести астрономические наблюдения. Однако, днём слабое пятно Солнца иногда видно, что дает нам возможность определить координаты с точностью хотя бы до нескольких десятков километров, что океане вполне терпимо. Скучно. От скуки я опять мучаю несчастный секстант, а принц водит пальцем по таблицам, выискивая искомые значения, а наш капитан, Игорь Корнеич Свенсен, тихо хихикает над нашими потугами. Впрочем, неуважения он отнюдь не проявляет: когда видит наш очередной выдающийся косяк, он сначала удирает в штурманскую рубку, где позволяет себе посмеяться вволю, а потом, успокоившись, выходит и показывает, как надо правильно делать. Все остальные на мостике: рулевой, сигнальщики и штурман, хранят каменные физиономии. Штурман, впрочем, парень неулыбчивый: я всего лишь раз видел, как он засмеялся, и длилось это не более двух секунд, а вот матросы наоборот, смотрят уважительно: они-то понимают, что кораблевождение — наука не для средних умов.

— Земля! — кричит сигнальщик.

— Где? — моментально реагирует Игорь Корнеич.

— Прямо по курсу!

Мы с принцем оставляем секстант и таблицы, и хватаемся за подзорные трубы, благо они теперь у нас имеются, причём с очень приличной оптикой — спасибо трудолюбивому и находчивому Акакию Рожну, с его командой химиков-стекольщиков. Спустя час берег виден уже отчётливо, а спустя ещё два часа, мы уже шли вдоль побережья на юг, выбирая место для стоянки. Близ устья небольшой речки мы остановились, чтобы осмотреться и обновить запасы воды, которая оказалась в речке вполне доброкачественной, хотя я опасался, что здесь она будет солоноватой.

— Поздравляю, дорогие мои товарищи! — обратился я к находящимся на мостике спутникам — перед нами Австралия, и нам предстоит решить, в чью честь мы назовём реку и первое поселение на новом континенте.

— Разве в Австралии нет населения? — подал голос штурман.

— Имеется. — отвечаю — Но эти люди ещё не знают государственного устройства, и не имеют письменности, так что нам ещё нужно будет научить их читать и писать. К тому же, язык этих людей нам не известен, а называть место как-то надо.

— Я бы предложил назвать в честь трёх наших повелителей — дипломатично предлагает шехзаде Исмаил Мирза.

— Блестящая идея! — подхватывает представитель Турции, Ашот-Яман Багреванд, только что поднявшийся на мостик. — Город Трёх Государей или город Трёх Царей, это прекрасное, звучное название!

— Остаётся выбрать, какое из двух предложенных названий подойдёт лучше. — выражаю я своё мнение — Лично я за второе: город Трёх Царей.

Место для поселения было действительно очень удобным, недаром в моей реальности тут был основан город Перт. Вода имеется — река рядом. Лиственный лес, среди деревьев которого я определил только эвкалипты, невысокие но густые травы, обилие животных и птиц. Ещё с борта крейсера мы увидели стадо рыжих кенгуру, пьющих воду из реки. Вдали заметили бегущего страуса эму, а в воздухе — пару чёрных лебедей.

У команды, назначенной остаться здесь резко повысилось настроение: умереть от голода в этих местах нужно очень постараться. Так что высаживались мы на берег очень бодро и весело. Разведгруппы, разосланные в разные стороны, не нашли в радиусе десяти километров ни одного человека, но прекрасно оборудованных стоянок, куда по всей видимости, регулярно приходили местные жители, нашли с десяток, и это внушило определённые надежды на благополучное и плодотворное знакомство с австралийцами — нам люди очень нужны.

К вечеру я рассказывал Абаю о целебных свойствах эвкалипта, перечисляя всё немногое, что я помнил из разговоров с соседом, большим поклонником траволечения. Особенно Абая возбудило упоминание о целительном действии эвкалипта при лечении туберкулёза: оказывается, чахотку сейчас практически не лечат. На следующий день два десятка матросов под руководством Абая принялось заготавливать листья эвкалиптов, собирать семена и выкапывать саженцы, для перевозки в Россию. Узнав о причине суеты, и по совету Абая, тем же самым занялись иранцы и турки, и правильно: климат Турции и Ирана вполне подходит для выращивания этих полезных деревьев.

Быстро, навалившись всей толпой, соорудили саманное укрепление, склады и дом для первых жителей нашего города Трёх Царей. В склады щедро выгрузили ящики ножей, топоров, пил и прочего инвентаря для обмена с аборигенами, а для самих поселенцев — трактор, пару плугов, сеялку, бороны и прочий сельхозинвентарь: жить им здесь не менее года, пока придёт следующий пароход, так что о хлебе насущном заботиться надо загодя. Семена зерновых и овощей также были выделены щедрой рукой.

— Здешние земли довольно бедны, поэтому не забывайте их удобрять. Навоз, остатки рыбы, водоросли и речной ил ваши лучшие друзья. — напутствовал я гарнизон города Трёх Царей — Мы заложим ещё не менее пяти городов, так что в следующем году сюда пойдут переселенцы, а вы должны подготовить для них базу: ну там дома, сараи и прочее, что нужно крестьянину и ремесленнику.

Второе поселение мы основали почти на крайнем юге Австралии, в удобной бухте, там, где у нас стоит город Мельбурн. Город получил название Шехзаде, без уточнения имени, но всем понятно, в чью честь. Быстро построили небольшое укрепление, жильё и склады, оставили там десять воинов, а с ними чугунную пушку, запас продуктов, семян и товаров для обмена, хотя и тут мы не увидели местных жителей за всю неделю, что мы здесь провели.

Третью базу мы основали на месте несостоявшегося Сиднея, и основанный нами город получил имя Сулеймана Кануни. Из залива Сулеймана Кануни мы двинулись на юго-запад, и открывшийся нам землю назвали островом Тхамаспа, в честь шаха Ирана. Здесь остались уже сотня воинов и большое количество инструментов и материалов, необходимых для основания оловянного рудника. Так ж получилось, что ещё в школе я писал реферат о месторождении Маунт-Бишоф, и теперь этот детский реферат так удачно вспомнился. Ориентиры я указал достаточно точно, даже сам не ожидал такой удачи, и спустя какие-то три дня после высадки на остров Тхамаспа мне уже представили целую корзину образцов оловянной руды. Были там большие куски касситерита, а других оловянных руд у нас в школьной коллекции нет. Но горный мастер, привезённый Ашот-Яманом Багревандом был страшно доволен, и совал мне под нос ещё четыре других образца. Я вежливо улыбался, но мастера не понимал совершенно: турецкий язык мне пока неизвестен.

Пока шел поиск руды, была возведена печь, и к отплытию мы загрузили в трюм около центнера металлического олова. К тому времени нас посетил местный вождь со свитой. Это было впечатляющее зрелище: здоровенный дядька, слегка одетый в набедренную повязку и плащ из прекрасно выделанной кожи, украшенный ожерельем из каких-то зубов, с копьём, с костяным наконечником в руках. На полшага сзади шли пятеро свитских, чуть менее впечатляющего телосложения, в таких же плащах, разве что ожерелья были явно поменьше.

На переговоры был послан доктор Абай Ахметов, заявивший, что сумеет найти с аборигенами общий язык. И правда, после семичасовых переговоров, и вручения подарков довольные аборигены ушли, а Абай пришел с докладом:

— Люди они хорошие, добрые, богобоязненные. Веруют в своих богов, живут за счёт собирательства и охоты. Я с ними договорился, что они будут приходить на работу, добывать оловянную руду.

— Какова будет плата?

— За день работник будет получать наконечник стрелы. Это с нашей кормёжкой и рабочей одеждой. За неделю нож, за месяц топор.

— Не слишком мало?

— В самый раз. Те, кто поселится жить рядом и будет учиться нашему языку, грамоте и арифметике, плата будет выше.

— Это правильно. А что насчёт детей?

— Их тоже будем учить.

Следующей точкой стало открытие Земли Рюриковичей — несостоявшейся Новой Зеландии. Северный остров я назвал в честь ныне царствующего Ивана Васильевича, а южный в честь его батюшки — Василия Великого. А потом в бухте, которая не получит имя Веллингтона, а вовсе даже стала Новой Ольшанкой, у нас состоялся разговор, определивший направление дальнейшего движения нашей экспедиции. Как всегда по вечерам, в моей каюте собрались шехзаде Исмаил Мирза, турецкий посланник Ашот-Яман Багреванд, доктор Абай, командор Сергий Аникитович Юхансон, отец Гурий и я. Гости расположились в креслах, где кому удобнее, Лёша обнёс всех кружками, кому пива, а кому и кваса, и тарелками с выпечкой.

— Александр Евгеньевич — заговорил принц — я вторую неделю мучаюсь вопросом: почему тебя, успешного государственного деятеля, полководца и дипломата, закинули на край света? — принц удобно расположился в кресле и по одной кидал к рот зернышки граната — Взять, к примеру, твою срочную отсылку в Индию буквально сразу после блестящей победы.

— Разве Индия это край света? — изобразил недоумение я.

— Для Ирана нет. Для Турции тоже нет. А вот для Русского царства несомненно, подобно Выборгу, который для Руси и Швеции камень преткновения, а вот я о нём едва слышал, и это при том, что учили меня весьма основательно.

— Соглашусь с тобой, Исмаил Мирза, понятие 'край света' сильно зависит от точки зрения. Что до твоего вопроса, то я не знаю точного ответа, хотя и имею очень основательные догадки. Сильно подозреваю, что это связано с политикой, или даже скорее, с интригами при дворе Великого Государя. Я бы хотел услышать, что об этом думаешь ты, Исмаил Мирза, и вы, мои уважаемые гости.

— Хм... Действительно, Александр Евгеньевич, не в обиду тебе прозвучит мой мнение, но при всех твоих успехах на ниве созидания, войны и путешествий, ты был и остался учёным, которому совершенно неинтересна мелкая, мышиная возня, отвлекающая от действительно серьёзных, по твоему мнению, дел.

— Ну, не думаю, что государственное управление является такой уж мелкой вознёй...

— Государственное — да. А вот борьба за выгоды, проистекающие из близости к трону тоже важна в повседневной жизни.

Меня перекосило.

— Вот видишь, ты кривишься, а между тем, эта возня занимает большую часть времени сановников и их подчинённых. Пожив и послужив рядом с тобой, я осознал необходимость внедрения в жизнь именно твоего взгляда на жизнь, но увы, он возобладает даже не при наших внуках.

— Полагаю, что ты прав. Однако вернёмся к тому, с чего начали: в чём причина моей столь дальней командировка?

— Думаю, что здесь, за тридевять земель, твой повелитель спасает тебя и твоё наследие от полного уничтожения.

— Вот так-так! Нечто подобное мне говорил и отец Гурий. Но прошу тебя Исмаил Мирза, аргументируй своё утверждений.

— А вот давай посмотрим на то, что ты успел натворить на Руси, и кому от этого стало хорошо, а кому напротив — очень нехорошо.

— Я думал, что всем хорошо.

— Поясни свою мысль, благородный Александр Евгеньевич!

— Начнём с того, что мною много сделано для того, чтобы Русь была обеспечена дешёвым железом. Потом удалось продвинуть создание госхозов, которые теперь снабжают народ и армию доступным хлебом. Заводы и фабрики дают много дешёвых товаров, а в школах учатся дети и взрослые. А регулярная армия защищает страну. Может ты, Исмаил Мирза, укажешь, что плохого во всём этом?

— У меня есть кое-какие мысли по сему поводу, но пусть отец Гурий расскажет об этом, ибо он куда как лучше знает и места и обстоятельства. Ты ведь не откажешь, уважаемый отец Гурий, расскажешь?

— Охотно! Начнём с того, что с чего ты начал, с железа. Ты создал заводы, делающие столько железа, чугуна и стали, что добыча бедной болотной руды потеряла всякий смысл. Теперь даже деревенские кузнецы покупают полосовое железо и пользуются им.

— Но то же хорошо!

— Без сомнения. Но ты забываешь, что заводы делают готовые изделия гораздо дешевле и намного лучше, чем могут сделать обычные кузнецы.

— Действительно, это правда. Однако у кузнецов есть работа по ремонту инвентаря и прочего.

— Добавим к этом у ещё возможность создать артели и зарабатывать сообща, и мы увидим, что недовольных здесь немного, но они есть. Например те, кто не хочет ни с кем объединяться.

— М-м-м... Да. Пожалуй.

— Идём дальше: государственные заводы производят всё возрастающее количество товаров, при этом создавая работникам прекрасные условия для труда и жизни. Это так? Мне верно рассказал отец Гурий?

— Да, всё верно. Но я пока вижу ничего дурного.

— дурного тут ничего нет, за исключением того, что частник-заводчик или купец, владеющий собственным заводом, вынужден сокращать рабочий день, увеличивать задельную плату, увеличивать, наконец, количество работников, а это дополнительные расходы.

— Но производительность труда растёт, а с ними и доходы!

— Доходы, это прекрасно. Но расходов очень жаль. И, что очень важно, больше нельзя относиться к работникам как к говорящему скоту, поскольку он просто уйдёт на государственное предприятие. А во это уже нетерпимо — знаешь, как сладко терзать и мучать людишек?

— Не знаю и знать не желаю. Но понятно. Здесь недовольных побольше.

— Верно. И учти, что эти недовольные имеют деньги, и деньги немалые. И кстати, твоими трудами, гораздо больше денег, чем их бы было без тебя. Однако, теперь посмотрим на землю. Ты подсказал новую методу земледелия, с внесением удобрений, правильным севооборотом, травопольем и прочими тонкостями. Ты же дал стальные плуг, борону, косу, топор... А потом дал паровой трактор, а с ним понимание того, что мелкое хозяйство изжило себя, и надо создавать большие. Больше того: в твоих госхозах мужики живут зажиточно, на зависть дворянам однодворцам и мелким помещикам. Туда уходят смерды из боярских и монастырских вотчин.

— Но кто мешает боярам и монахам создать для мужиков приличные условия жизни и труда? Ясно же, что впоследствии это даст многократное увеличение их собственных доходов?

— Доходы будут когда-то а расходы-то — вот они! Ну и вспомним всё о том же: мужики не хотят, чтобы на них смотрели как на быдло.

— Действительно: снобизм, глупость и жадность дают взрывоопасную смесь.

— То есть, мы видим, что боярство и зажиточное дворянство тебя не любят. Монахи тоже. Более того: внедряемые тобой школы несут страшную опасность для той части Церкви, что не желает света знания и перемен. Суди сам: образованные люди начинают задавать вопросы, на которые малограмотный служитель культа не способен дать сколько-нибудь удовлетворительного ответа. Паства становится неуправляемой и непокорной.

— Эти враги будут куда как пострашнее. Ты прав, отец Гурий.

— Дальше ещё серьёзнее, Александр Евгеньевич. Ты вооружил царское войско прекрасным оружием, дал каждому воину доспехи и непромокаемую обувь. В войсках появились бани, кухни и лазареты с образованными врачами.

— Да, это так.

— Но содержание такого войска непосильно для бояр, и потому оказалось исключительно под царской рукой.

— Прошу отметить, уважаемые собеседники, что такой же процесс идёт и в армии великого султана. — добавил Ашот-Яман Багреванд — И доподлинно знаю, что по тому же пути пошел и великий шах Ирана.

Принц кивком подтвердил слова турецкого посланника.

— Нашим великим государям уже нет необходимости больше обращаться с унизительной просьбой о помощи к боярам и племенным вождям. Уже ополчения потеряли своё значение, а завтра они будут не нужны совсем. Из этого следует, что аристократия потеряла решающую часть своего веса.

— Тревожная картина.

— Но это ещё не всё. Большую часть войска составляют пешие воины, в то время как быть пехотинцем непрестижно. Конница являет собой наименьшую часть, куда трудно попасть, так что благородному сословию приходится идти в пехоту, нахождение в которой они почитают ниже своего достоинства. К тому же, ты набрал целый полк из мужичья, а они, вопреки всем ожиданиям, показали себя с наилучшей стороны, порой даже получше полков, укомплектованных потомственными послужильцами и боярскими детьми.

— И чем это плохо?

— Тем, что воины могут пойти за тем, кто пообещает им перевод в конное войско.

— Опа! А ведь действительно...

— А ты, к тому же, построил небывалый флот, с лёгкостью и бескровно разгромил опаснейшего врага, создал предпосылки к присоединению богатейших областей и городов.

— А ещё тебе в вину ставят установление дружеских отношений с Ираном и Турцией. — добавил принц.

— Действительно, Александр Евгеньевич! Крым, конечно, роскошный приз, но то, что ради него Русь отвернулась от Запада, тебе многие не простят.

— Похоже, что вы правы, друзья мои. Верно, всё указывает на то, что Великий Государь упрятал меня куда подальше, пока на Руси не утихнут страсти. Но скажите мне, дорогие друзья, коль вы искуснее в интригах, во что всё это выльется?

— Если позволите, я скажу — поднял руку Ашот-Яман Багреванд.

— Изволь, дорогой друг! — поклонился принц.

— Я полагаю, что твой государь сейчас готовится к разгрому опаснейшего заговора, который зреет, а он не может не зреть, среди недовольной части аристократии, части купцов и части служилого сословия. Хуже всего то, что их активно поддерживает немалая часть клира.

— То есть, Русь на грани Гражданской войны?

— Да, друг мой! Я получаю сведения от своих агентов, что живут на Руси и в сопредельных державах, и вести оттуда идут тревожные: есть три группы заговорщиков, готовых к решительным действиям. Во главе одной группы стоит князь Старицкий, за право возглавлять другую дерутся бояре Куракин и Одоевский. А третья представлена не слишком знатными, но зато весьма богатыми аристократами и богатейшими промышленниками и купцами, что жаждут власти, основанной не на благородном происхождении, а на богатстве.

— Хотят совершить буржуазную революцию?

— Возможно это называется так.

— Извини за вопрос, если хочешь, не отвечай, но мне любопытно: много у тебя агентов на Руси?

— Немало. Не бойся, Александр Евгеньевич, почти обо всех их них знают в Особом отделе. А о ваших агентах в Турции тоже знают те, кому положено. Это такая мера доверия между государствами, о которой все знают, но говорить не принято.

— Ага, понятно. А на кого опирается Великий Государь?

— Об этом лучше расскажет отец Гурий.

— Разумеется, Великий Государь опирается на верных людей. Он поставил во главе войска боярина Алексея Даниловича Басманова, а заместителем к нему Федора Семеновича Воронцова, с которым у него немалые трения. Но это тем хорошо, что эти двое внимательно следят друг за другом, и не допустят чтобы соперник вошел в сношения с заговорщиками. Оба они знатные полководцы, и о войске позаботятся как надо. Приказ тайных дел он ещё при тебе отдал Ежову Николаю Ивановичу, которого тогда же и жаловал князем. Товарищем при нём князь Пожарский. Посольский приказ возглавил Иван Михайлович Висковатов, а товарищем ему, известный тебе Иван Михайлович Воронцов. Кроме того он создал Городовой приказ, который управляет городской стражей во всех городах и весях, следит за охраной порядка, борется с разбойниками, жуликами и прочими злодеями. Руководит приказом князь Микулинский Семен Иванович.

— А Разбойный приказ остался не у дел?

— Он остался, но у него узкая задача: борьба с разбойными шайками. В этом он взаимодействует с Городовым приказом, да и сам имеет на службе конные и пешие отряды, ну и при нужде может привлекать части регулярного войска.

— Да... Весьма любопытно. Однако у заговорщиков имеются собственные военные силы, для осуществления переворота?

— Имеются, да. Во-первых это собственные дружины бояр. Во-вторых, они надеются на измену части государевых воинов, особенно на измену части начальных людей из старых родов, недовольных тем, что по службе стали продвигать всех, независимо от местнических традиций, а только лишь смотря на личные успехи и таланты.

— И когда всё это вспыхнет?

— Трудно сказать. Купцы, к примеру, хотят призвать на царство иноземного принца, а аристократы жаждут возвести на трон личность их своей среды. Как только они договорятся, произойдёт выступление.

— Мне кажется, что возобладает мнение, что нужно брать царя со стороны. — сказал я.

— Почему?

— Это будет компромиссная фигура, как Рюрик для русичей, Габсбург для испанцев... да вам примеры известны.

— Это верно.

— И всё равно я не понимаю, для чего меня запихнули так далеко. Чтобы просто спрятать, могли найти место и поближе: мало ли на Руси безлюдных мест?

— Твой государь — ответил принц — по всей видимости решил, что просто прятать тебя недостойно. Ты должен совершить нечто небывалое, и открытие нового материка в этом смысле, вполне значимое деяние. К тому же, твой господин скорее всего считает, что кризис будет преодолен за время твоего отсутствия.

— И всё равно мне тревожно. Думаю, что мне надо возвращаться на Русь, тем более, что задача, поставленная Великим Государем полностью выполнена. Австралия нами открыта, базы созданы, кораблям, что будут теперь приходить, будет где отдохнуть, отремонтироваться... Торопиться надо тем более, что коллекцию животных, птиц и растений нужно срочно доставить в Москву, иначе они погибнут. Да и гербариям сырой морской воздух отнюдь не полезен.

— Александр Евгеньевич, ты не откажешься на обратной дороге посетить мой дворец? — спросил Ашот-Яман Багреванд.

— Я тоже буду рад принять тебя под своим кровом — добавил принц.

— Прошу прощения, мои благородные друзья, но я решил возвращаться через Магелланов пролив и Атлантику. Этот путь примерно равен по протяженности пути через Индийский океан, но несколько выгоднее, поскольку на нем нет большого сухопутного участка.

Мои собеседники задумались, Исмаил Мирза придвинул к себе глобус и принялся его крутить что-то прикидывая. Наконец он принял решение:

— В таком случае я тоже иду с тобой, многоуважаемый князь Ольшанский. Мне тоже хочется совершить кругосветное путешествие, и потеря во времени на этом маршруте для меня не слишком велика, зато я стану первой в мире монаршей особой, совершившей кругосветку.

Мы дружно рассмеялись, а Ашот-Яман Багреванд добавил:

— Если позволите, друзья мои, я тоже составлю вам компанию, чтобы и турецкий вельможа мог похвастать таким великим достижением, что и вы.

Наутро наши корабли двинулись на восток.

Глава шестая

Которая начинается веселым спектаклем, а заканчивается кровавой резнёй.

Путь до южной оконечности Америки мы преодолели весьма спокойно: попутный ветра и Течение Западных Ветров весьма тому способствовали. Прошли широким проливом, который назвали проливом Багреванда, и примерно на полпути до Африки повернули на север. Здесь пришла пора расставаться: я на крейсере, в сопровождении парохода и танкера двинул в сторону Европы, а шехзаде Исмаил Мирза и Ашот-Яман Багреванд на крейсере, в сопровождении оставшихся пароходов, отправились в обход Африки к родным берегам.

На прощание я устроил сюрприз: почти месяц я с самодеятельными актерами из числа матросов и офицеров репетировал 'Хануму'. Репетиции проходили в страшной тайне, чтобы спектакль получился настоящим сюрпризом, так что принц с турецким посланником, примерно за час до репетиции непременно находили для себя срочное дело на другом пароходе. Очень помогло и то, что текст не пришлось переделывать совершенно, разве что вместо Парижа и Санкт-Петербурга прозвучали Стамбул и Исфахан, да упомянутый в базарном разговоре русский генерал стал турецким пашой.

Я пять раз ходил на этот спектакль в ленинградский БДТ и уж не знаю сколько раз смотрел его по телевизору, так что скопировать удалось довольно прилично. Наши актёры, конечно, профессионализмом похвастаться не могли, зато играли от души, так что аплодисменты сорвали бешеные. Упомяну ещё что спектакль потребовал от трёх капитанов невероятного мастерства: представление шло на 'Георгии Победоносце', но всем зрителям на нём разместиться было невозможно, так что 'Садко' и 'Афанасий Никитин' пристроились к нему справа и слева, уравняли скорости, и постарались даже синхронизировать качку. Во всяком случае, мне так показалось. Могу поклясться, что дистанцию между бортами они держали не более метра и ни разу не стукнулись, и это при том, что скорость была приличная — километров двадцать в час.

В общем, успех был полный.

И шехзаде Исмаил Мирза и Ашот-Яман Багреванд взяли себе по экземпляру пьесы, поклявшись, что поставят её у себя на родине, в высочайшем присутствии. Ну что же, дело неплохое, а то что меня опять посчитали автором... так автор ещё и не родился, а я в денежном плане за песни и теперь пьесы не получаю ничего. Теперь вот подумываю, не восстановить ли 'Аршин Мал алан' и что-нибудь в русском духе, например 'Свадьбу в Малиновке', адаптировав её под реалии недавно сгинувшего беззакония в Диком Поле. А что? Бандиты Грицка — это в чистом виде казаки, вместо белогвардейцев будут крымские татары или поляки, а место красных займут регулярные царские рейтары. А уж песни переделывать и не надо, они и так хороши.

* * *

К острову святой Елены мы подошли ночью, и в этом было наше везение. Приди мы днём, то непременно сразу же сунулись бы в порт, а в темноте Сергий Аникитович не рискнул заходить в незнакомую гавань без лоцмана. Он изложил свои соображения мне, а я, естественно, утвердил его решение, ибо торопиться нет ни малейшего смысла, и несколько потерянных часов никого не выручат. Мы встали на якорь в пяти километрах от берега, и на шлюпке послали в порт офицера и пятерых морпехов для охраны. Ну и десяток матросов на вёслах. Кстати, в гребцы набирали едва ли не по конкурсу: многим хотелось поразмяться после длительного перехода.

Я уже улегся в постель, когда прибежал посыльный от командора, который срочно звал меня в свою каюту. Ну что делать: я быстренько оделся и двинулся по коридору. В каюте командора сидел смутно знакомый мне бородач,

— Что случилось Сергей Аникитович? — спросил я, входя к нему.

— Нехорошо у нас, Александр Евгеньевич: мы чуть было под удар пушек собственной крепости не попали.

— Спаси господи! А что произошло?

— О том, что произошло, нам скажет посланник от воеводы. Кстати, не узнаёшь?

Высокий, статный, сильный мужчина встал из кресла и повернулся ко мне, а я привычно стал набрасывать словесный портрет: рост 175-180, волосы русые, вьющиеся, средней длины. Лицо овальное, нос прямой, с небольшой 'бульбой', глаза карие, брови прямые, что называется, в разлёт. Борода и усы аккуратно стриженные, ухоженные. Одет в форменный стрелецкий кафтан с погонами полутысяцкого, и пехотными эмблемами. Смутно знаком, да, но имени не помню, да и представлялся ли он мне?

— Вижу, что встречались, но извини, добрый человек, имени не припомню.

— Да меня тебе и не представляли. Я полутысяцкий Пешков Алексей Иванович, первый раз ты меня видел в Рыльске, у князя Гундорова, а второй раз я на Обоянском заводе, где я получал ружья. Оба раза мы с тобой не разговаривали: первый раз, потому что мне вишь ли, зазорно было с безродным переведаться, а ко второму разу уже ты стал немалым человеком в державе нашей.

— Разве я кого-то отвергал из-за низкого чина?

— Никогда не было такого, я знаю. Просто ты тогда был очень занят, обихаживал турецкого посла, и мы, помню, ворчали, что мол, не дело эдак гнуться перед басурманином.

— А что, стоило разве?

— Несомненно, стоило. Когда татары без единого выстрела очистили Крым, за тебя все, кто служил на Южной черте, молились. Я лично свечи ставил и молитвы за здравие заказывал, поскольку от страшной угрозы ты нас избавил.

— Не наговаривай лишнего, Алексей Иванович. Всё было сделано волей великого государя, Ивана Васильевича.

— Это верно. Но путь к согласию с османским владыкой указал ты, я это знаю доподлинно. Мне довелось поучаствовать в аресте и допросах цесарских и польских людей, а с ними и заговорщиков из числа наших, которые намеревались тебя жизни лишить. Вот они на тебя дружно указали, как на причину нашей дружбы с Турцией.

— А сам ты как относишься к дружбе с Турцией и Ираном? Не предаём ли мы братьев-христиан?

— Какие они нам братья, и какие они христиане? У них даже вход во храм с другой стороны, и молятся на непонятном языке.

— Как же так, Алексей Иванович, а католики утверждают, что богослужение у них на языке первых христиан.

— Разве? Я вот читал в Писании, что Христос проповедовал среди иудеев, а значит, первыми христианами были иудеи. Следовательно, богослужение должно вестись на иудейском. Но и это глупость, поскольку божье слово должно проповедоваться на понятном языке. На том, на котором говорит верующий. Эвон, даже протестанты пошли по нашему пути, и стали переводить Писание на родные языки.

— Логично. Однако ты сюда прибыл не для богословской дискуссии, я правильно понимаю?

— Совершенно верно. Позавчера сюда пришли крейсер и два парохода под нашими флагами, подвергли обстрелу крепость и попытались высадить десант. Нападение мы отбили, крейсер и один пароход повредили, десант сбросили в воду, ну и пятерых взяли в плен.

— Кто?

— Голландцы и англичане.

— Откуда у них крейсер? Мы их строим только для себя и турок! Или стали продавать и в Европу?

— Этого пленные сказать не могут: рядовые наёмники, тупые и неграмотные, что с них возьмёшь?

— Но по крайней мере выяснили откуда они шли?

— Разумеется. Отряд собирался в Саутгемптоне, оттуда и вышли.

— Весёлые дела...

— Это хорошо, что вы выслали посыльного, а сами не полезли в бухту. Сейчас все нервные, могли и утопить не разобравшись-то.

— Как произошло нападение? — спросил Юхансон — Ты, Алексей Иванович, опиши ход событий.

Мы расселись у стола, и Пешков взяв в руки лист бумаги и карандаш, быстро набросал силуэт бухты, обозначил береговые укрепления, и начал рассказ:

— Вообще, крепость на острове далеко не закончена, мы только-только насыпали земляные валы для защиты пушек, и даже ещё не планируем обкладывать их камнем, поскольку нет ни сил ни средств. Но пушки установлены и пристреляны по секторам. Бухта разделена между батареями на зоны ответственности, и ежедневно проводятся тренировки расчётов, за этим воевода князь Мерзликин надзирает ревностно. Беда только, что имеются у нас только орудия большого калибра — тринадцать — пятнадцать сантиметров, а вот противодесантных малокалиберных пушек и картечниц ещё не завезли, обещают только через полгода. И пехотный наряд гарнизона невелик: всего триста стрельцов, а их ещё надо распределить по оборонительным позициям вокруг крепости, так что непосредственно на отражении нападения были задействованы всего восемьдесят бойцов.

— А остальные так и отсиделись за спинами? — недовольно буркнул Сергий Аникитович.

— Тут ничего не поделаешь. А ну как это был отвлекающий наряд, а в тылу высадилась тысяча-другая неприятеля, да ударила нас в незащищённую спину?

— Ты прав, я не подумал. Продолжай.

— Неприятель вошел открыто, под русскими флагами — золотой двуглавый орёл в верхнем углу алого стяга, и направился к крепости. На наше счастье, князь Сергей Юрьевич Мерзликин всегда использует такие моменты для тренировки артиллеристов, и заставляет их отрабатывать отражение вражеского нападения. Так что, когда супостат открыл огонь, батареи ответили моментально. А так как у супостата были короткоствольные двенадцатисантиметровые пушки, а у нас калибр куда солиднее, да и пушки длинноствольные, то у крейсера тут же разбили заднюю башню и сбили трубу. А пароходам досталось крепче: одному разворотили носовую часть и надстройку, а другому наделали дыр в бортах. Ну и пушки сбили у обоих, да и моряков с солдатами на борту хорошо проредили. Но неприятель до открытия огня выбросил десант: полторы сотни головорезов на шести шлюпках. Кого-то мы ещё на подходе утопили, но большая часть дошла до берега. Тут бы нам несдобровать, так как у нас нет мелкого калибра для борьбы с десантом, а пехотное прикрытие малочисленно. И ещё такая неприятность: в боекомплекте пушек большого калибра нет картечи, а стрелять бронебойно-фугасными по пехоте, всё равно что копьём биться с комарами.

— И что? — ахнули мы с Юхансоном.

— Что-что. Начальник артиллерии у нас умница. Сотенный Булгаков Евгений Петрович, молодой да надёжный и дальновидный командир. Он с самого начала беспокоился насчёт противодесантного прикрытия, и сильно расстраивался, что малые пушки пришлют так нескоро. И придумал, вот что хорошо! Он приказал насобирать гладких окатышей на берегу, изготовил туеса из древесной коры, куда и рассыпал окатыши. Так что боезапас он себе приготовил в достаточном количестве. А когда вражеский десант пошел в атаку на батареи, дал команду бить каменной картечью прямой наводкой. На одной пушке, правда, ствол здорово избило, вплоть до того, что больше нельзя из неё стрелять снарядами, но картечью ещё можно. Так что отбились.

— Неслыханное коварство! — возмутился Сергий Аникитович — Идти в бой под чужим флагом! Нападать без объявления войны!!!

— Разбойники, что с ними поделаешь, придётся догнать и наказать. Ты уж Алексей Иванович, не откажи в любезности, пригласи сюда князя Сергея Юрьевича, недосуг мне сходить на берег, а ведь хотелось отдохнуть, погостить у него, душевно побеседовать, вспомнить прежние дни, да вот придётся бежать за пиратами.

— Будет исполнено, князь Ольшанский, срочно вызову!

— Ты не понял, Алексей Иванович! Именно пригласить, а не вызвать. Мы с Сергеем Юрьевичем старые друзья, более того: я ему многим обязан, и в первую очередь жизнью, ибо он меня спас от воровских черкас. Но сходить на берег у меня и вправду нет времени. Мы сейчас с Сергием Аникитовичем вызовем офицеров штаба и приступим к разработке плана похода. И ещё вот что: если Сергей Юрьевич захватит самого умного из ваших пленных для дополнительного допроса, я буду ему очень признателен.

* * *

Выйдя из бухты мы пошли на север, насколько можно широко раскинув поисковую сеть: в центре шел крейсер, справа и слева от него, на расстоянии видимости сигнальщиков, сидящих в корзине на верхушке мачты, двигались танкер и пароход.

С одной стороны, у пиратов была фора в трое суток, а с другой, на избитых кораблях большой скорости не разовьёшь, так что мы имеем все шансы их догнать, если только с направлением поиска не ошибёмся. Пленный англичанин показал, что шли они сюда с остановкой на острове Вознесения, и мы решили, что возвращаться пираты будут знакомой дорогой. Конечно, был вариант ухода пиратов к Африке, по посидев над картами мы решили, что до острова Вознесения все-таки поближе, чем до Луанды, а тем более, до устья Конго. Впрочем, это наши расчеты, а неприятель может решить иначе. С другой стороны, о погоне ему неизвестно, опасаться вроде бы нечего...

Полторы тысячи вёрст отмахали единым духом: нефтяное отопление котлов — это всё-таки вещь! А не доходя до острова Вознесения увидели вражеский отряд, что телепался по курсу впереди нас.

Всё заранее оговорено, варианты обдуманы, и вот наш командор отдаёт приказ, и наш отряд собирается в единый кулак, и максимально увеличивает скорость.

— Сергий Аникитович,— прошу я — у меня единственная просьба: побереги пиратского командира, уж очень мне любопытно, откуда он раздобыл себе крейсер.

— Это само собой, Александр Евгеньевич. А ещё я хочу его расспросить, откуда у него появилась странная идея нападать под чужим флагом.

— Тут ты прав, друг мой, за такие штучки надо ему тестикулы оторвать и заставить сожрать. — решаю я немного подпустить чёрного юмора, и зарабатываю в ответ неожиданно уважительный взгляд:

— А ты, Александр Евгеньевич, знаешь толк в пытках! У меня вообще-то были другие планы, но так и быть, поступим по-твоему.

Я уже хотел сказать, что пошутил, но потом подумал: а ведь в эту эпоху законы устанавливаются на основании прецедентов, и вполне возможно уродов, желающих нападать под чужим флагом остановит такой обычай? Ну, хотя бы некоторых?

— С твоего, Александр Евгеньевич, позволения, дам ка я команду передать пиратам предложение сдаться.

— Это твоё право и обязанность, Сергий Аникитович. Впрочем, я не верю, что они сдадутся.

— Я тоже, но это требование этикета. Опять же, у пиратов не будет повода обвинить нас в вероломстве.

— И это верно.

Вскоре с крыла мостика один сигнальщик начал подавать знаки флажками, а другой подавал знаки прожектором. Бесполезно. Пираты, делая вид что ничего не замечают, только увеличили ход: во всяком случае, дымы из труб валили впечатляющие. Но наш отряд по скорости превосходил пиратов вдвое, как бы не больше, так что мы слегка обогнали их, и дали холостой выстрел.

Никакой реакции.

Выстрел боевым снарядом перед носом, поперек курса.

В ответ — залп из всех оставшихся орудий. Жалкое зрелище! У пиратов осталась боеспособной первая башня с двумя орудиями на крейсере, да по одной пушке на пароходах, уж не знаю, откуда они взялись: наши артиллеристы утверждали, что сбили их. И опять же, непонятно на что они надеются: у нас преимущество и в скорости, и в количестве пушек, и в их калибре. По уму, мы можем просто расстрелять пиратов, даже не входя в зону поражения их пушек.

— Что-то не так!

Сергий Аникитович словно услышал мои мысли и теперь хочет обменяться со мной своими соображениями.

— Что ты имеешь в виду?

— Такое впечатление, что эти гады считают, что мы не посмеем их топить. Чем они могут нас шантажировать?

— Подними флаг о переговорах и приближайся.

— Верно!

Спустя короткое время мы приблизились к пиратскому крейсеру метров на пятьдесят, скорости уравнялись. Я внимательно разглядел корабль. Ха! А ведь этот крейсер не нашей постройки! Корпус явно наш, серийный пароход, разве что снаружи обшит дубовой броней. Дополнительная защита появилась и у надстройки. А вот башни явно не наши. Да, башни сделаны по образцу наших, но видны отличия, например двери в задней части башен. В наших-то основной вход расположен под палубой, а в крыше имеется 'люк героя', для покидания башни в случае острой необходимости. Ну и пушки поменьше, из тех, что мы ставим на палубах обычных пароходов. В целом же, ход мыслей английских и голландских судостроителей вызывает уважение: за короткий срок узнать содержание основной идеи, и украсть или скопировать её... Молодцы! Надо только будет сманить или къебенизировать этих умников, чтобы в дальнейшем не были так опасны. Сигнальщик на крыле мостика поднял рупор и по-английски прокричал несколько раз одну фразу. Ну, понятно, что-то вроде: 'Глупый пират сдавайся, тебя ждёт комфортабельный трюм, потом роскошная каторга с сытным питанием в виде баланды, а по окончанию каторги — почётное погребение помойной яме'. Потом то же обращение прокричали по-голландски. Естественно, без ответа. Хотя... Ответ сейчас будет: передняя, целая башня пиратского крейсера дрогнула и стала поворачиваться в нашу сторону. Делалось это довольно медленно, видимо механизм поворота, вражеские корабелы скопировать не сумели, что и понятно, это довольно точная штука, требующая как специальных станков, так и обученных рабочих.

Бабах!!! Бабах!!! — Рявкнули пиратские пушки. Впрочем, выстрелы мы услышали чуть позже. Сначала в полу и в крыше мостика появились здоровенные дыры, а мгновение спустя — чуть в стороне и выше, рванул снаряд. Ещё один взрыв рванул где-то под ногами, в надстройке. Твою же маму восемь раз! Страшно-то как! Нам повезло, что снаряд пробил две тонкие стенки, точнее, стенку и потолок, ушёл вверх и никого не задел. Хотя вру: рулевой упал на колени, а из спины у него точит большущая щепка. Неуправляемый крейсер покатился влево, но на место раненого встал новый рулевой, и мы опять двинулись на сближение с пиратом. Бабахнула одна из пушек передней башни, и во вражеской башне появилось аккуратное отверстие, а изо всех щелей пыхнуло огнём. Всё. Крейсеру стрелять больше не из чего. Хотя, я и тут неправ: на крыше нашего мостика залаяли картечницы, а палят они, как я вижу, по крыше вражеского мостика. Ага! Понятно! Если у нас есть наверху огневые точки, то и у супостата должны быть. А как же с абордажной командой? Ага, вижу: на пиратском крейсере на палубу вывалила толпа разнообразно вооружённого сброда. Одеты пёстро, некоторые весьма богато, но даже с этого расстояния видно, какие они грязные, похоже, что ужасно вонючие. Мдя... Отвык я, живучи среди азиатов, от европейского шика — вшей, глистов и прочего добра.

— Готовность к абордажу! Атака по моему сигналу! Сигнал, как всегда, труба! — это Сергий Аникитович отдаёт приказания, как всегда резко, отрывисто, понятно. — Канониры, очистить палубу! — и наклонившись к слуховой трубе: — Оле! Бей по машине!

Наша задняя башня чуть довернула, опустила стволы и оглушительно грянула дуплетом. В борту пиратского крейсера, чуть выше ватерлинии появилась огромная овальная дыра, откуда сверкнула вспышка, а миг спустя, хлынуло облако пара. Картечницы так споро лупят по скопившимся на палубе головорезам, что очень быстро там не остаётся стоящих на ногах. Вот борта ударились друг об друга, и матросы мгновенно связывают крейсера друг к другу, да, тренировки сказываются. Не дожидаясь, когда всё будет готово, морпехи перемахивают через борта и начинают захватывать крейсер: часть ринулась в надстройку, другие хлынули в подпалубные помещения, а часть идет на штурм мостика прямо снаружи: кошки закинуты на крышу, и по навязанным узлами верёвкам карабкаются самые ловкие морпехи с ножами в зубах. Жуть! С нашего корабля стрелки поддерживают штурмовиков восковыми пулями: это я опять приложил язык, и предложил при штурме применять нелетальные боеприпасы. За неимением у нас в отряде сырого каучука, чтобы отформовать резиновые пули, отлили их из воска. Между прочим, серьёзное получилось оружие: при стрельбе по бараньей туше, обнаружили, что зачастую даже рёбра ломаются. Ну да ладно, в своих мы стрелять не собираемся, а враги пусть терпят. Вот с мостика высунулся напомаженный идиот с пистолетом, и не успев выстрелить, роняет пистолет и шарахается обратно: на плече явно видна жёлто-оранжевая клякса воска. Над кораблями стоит вой: наши ревут от восторга — мы побеждаем, а враги воют от ужаса — жизненные перспективы были им давеча озвучены, а потому сопротивляются яростно. Видимо они знают или догадываются, что в плен нам нужен только командный состав, да и то не весь, поэтому морпехи спокойно зачищают всех, кто оказывает сопротивление. Впрочем, есть и те, кто хочет ещё немного пожить: они бросают оружие и ничком ложатся на пол — этих наши не трогают.

— Ну что же, Александр Евгеньевич, вот и главарей тащат. — порадовал меня командор.

— Это хорошо, Сергий Аникитович. Пойдёмте, порасспрашиваем их, пока они от горячки боя да от горечи поражения не отошли.

— Куда прикажете доставить?

— А давайте к нашему особисту?

— И то верно. У него всё оборудовано как надо, есть подьячий, да и вообще, допросы — это по его части.

— Верно! А мы послушаем, да и свои вопросы зададим.

Пятерых важных пленных мы сразу разделили по разным помещениям, где из них сходу начали извлекать нужные сведения. Как оказалось, в эту эпоху уже существовали вполне действенные методики допросов, да ещё я поделился опытом тестирования, анкетирования и просто выведения на чистую воду, причём небезуспешно: кое-что местными специалистами даже было принято на вооружение.

К нам привели главного из пиратов. Это оказался молодой человек лет тридцати от роду, высокий, сильный. Лицо овальное, тонкий нос с горбинкой, под бровями 'домиком' бледно-голубые, какие-то мутные глаза. Впрочем, может это следствие контузии — это его подстрелили восковой пулей в плечо. Усы очень ухоженные, пушистые, красиво лежат по эспаньолке. Одет был пират в шёлк и бархат (при такой-то жаре!), а на груди висела в три ряда цепь прехитрого плетения. Пояс тоже впечатляющей цены. Оружия, естественно не имелось — зачем пленному оружие? Говорил я с пленным по-испански, поскольку английского не учил за ненадобностью: в эту эпоху языками мореплавателей были испанский и португальский.

— Представься, сударь.

— Мое имя баронет Джон Хокинс.

— Позвольте, милейший, с каких пор пираты стали титуловаться?

— Её королевское величество Елизавета возвела меня в рыцарское достоинство и назначила на должность адмирала личной, её величества эскадры Моря-Океана.

— Елизавета? Сестра королевы Марии?

— Совершенно верно. Её величество королева Мария скончалась от лихорадки полгода назад. На престол взошла королева Елизавета.

— Очень интересно. И когда вы занялись строительством пароходов?

— Уже около трёх лет. У нам не получается строить столь быстро, как московиты, так как ещё не научились строить железные каркасы кораблей, а строительство деревянных значительно удлиняет срок строительства, да и мореходные качества у них несколько ниже.

— У тебя есть с чем сравнивать?

— Конечно. Я ходил на испанских кораблях московитской постройки.

— Из каких кораблей состоит ваша эскадра?

— Из пяти крейсеров и десяти пароходов поддержки: пяти угольщиков и двух десантных и трёх транспортных.

— Где вы взяли эти корабли?

— Все они построены в Англии, английскими мастерами.

— Вот как? А откуда взялись чертежи?

— Частично из Московии, а часть из Турции. Я слышал, что за них выплачены неплохие деньги.

— Интересно. И каким образом вам удалось их приобрести?

— Я же сказал: выплачены деньги. Нашелся неглупый московитянин, решивший поправить своё финансовое положение. А в Турции на верфи случился пожар, вот часть чертежей и поменяло хозяина.

— Из какого города Московии привезены чертежи?

— Насколько я знаю, из Новгорода.

— А машины откуда?

— Привезены из Московии. Московиты ими торгуют.

— И пушками торгуют?

— Нет. Пушки мы получили в виде трофея, когда переняли два корабля, следующие в Испанию.

— И много там было пушек?

— Шестьдесят. Большая часть из них пошла на вооружение моей эскадры, остальные поступили в королевский арсенал. Сразу отмечу, что пушки были без лафетов и противооткатных устройств, их нам пришлось делать самим.

— Удалось?

— Лафеты московитской системы изготовить не удалось, но те, что сделаны, меня вполне удовлетворили.

— А противооткатные устройства?

— Не получилось, даже, несмотря на наличие чертежей.

— Что помешало?

— Ни на верфях, ни на заводах как в Англии, так и во Франции, не оказалось станков, на которых возможна обработка деталей противооткатных устройств.

— Вы и к французам обращались?

— Разумеется. Отсутствие таких машин угрожает не только нам, но и всей Европе.

— Чем угрожает?

— Без этих машин мы неспособны производить оружие равное по боевым качествам московитскому. Это моё мнение, которое почему-то не нашло понимания в Адмиралтействе.

А англичанин-то очень даже не дурак! Он правильно оценил значение производственного фактора, причём гораздо раньше руководителей военного ведомства. Ну да это дело скорого времени: там и до остальных дойдёт. Англичане очень неглупый народ, даром что страшно враждебный нам.

— Кто выступил инициатором создания паровой эскадры?

— Её величество лично. Она ознакомилась с моими докладами о действиях союзного московитско-персидско-турецкого флота против европейцев в Индийском океане, в результате которых мы, голландцы и португальцы потеряли там все колонии и всех союзников. Её величество согласилась с необходимостью очистить Индийский океан от враждебных нам азиатских флотов, и для этой причины повелела строить собственную паровую эскадру. Меня, её величество, соблаговолила назначить командующим этой эскадрой.

— Что вы делали у острова Святой Елены и почему малыми силами?

— Основные силы эскадры движутся экономическим ходом, и сейчас должны достичь острова Вознесения. Я решил лично освидетельствовать остров Святой Елены, поскольку слышал, что московиты собираются построить там крепость. К сожалению, крепость они построили, и вооружили пушками значительно мощнее, чем наши. Мне пришлось отдать приказ на отступление.

— Неужели вы просто так уши бы?

— Разумеется нет. Я собирался воссоединиться с эскадрой и высадив десант взять крепость на острове Святой Елены с суши.

Смотри-ка, какой предусмотрительный воевода наш князь Мерзликин! Заранее рассчитал действия вероятного противника и приготовился к ним. Молодец. Когда буду на докладе у великого государя, непременно упомяну это обстоятельство.

— С кем вы вступили в союз, чтобы перехватить инициативу в Индийском океане?

— Голландцы и португальцы сами кровно заинтересованы в устранении азиатской угрозы. Кроме них бороться за свободу мореплавания готовы Франция, Генуя, Венеция. Кроме того, почти готова присоединиться Священная империя Германской нации.

— А цесарцы тут при чём?

— Эта война против их исконного врага — Турции. Кроме того, они получат три порта в Индии и колонию в Африке.

— Смотри-ка, Сергий Аникитович, — по-русски сказал я Юхансону — они уже делят шкуру неубитого медведя. Какие молодцы! — и переходя на испанский, спросил у пленного — Ну и какие силы выставляет ваша коалиция?

— Здесь, в Атлантике, действует только моя эскадра, а в Средиземном море формируется флот из португальских, венецианских, генуэзских и имперских кораблей. Но основные силы даст Франция, и командование будет французское.

— Каковы цели средиземноморского флота?

— Захват Суэцкого канала. Насколько я знаю, сейчас накапливаются силы для штурма крепостей, прикрывающих канал. Я слышал, что там установлены пушки чудовищных калибров, да и турецкий флот, прикрывающий Суэцкий канал отнюдь не слаб. К тому же, в составе флота не менее трети это пароходы, а парусники составляют только вспомогательные силы.

— И как вы намерены обойти эту трудность?

— В Марселе и Тулоне строятся пароходы, а в Лионе построены заводы, производящие паровые машины. Однако беда в том, что ключевые детали машин, а в особенности котлов, мы делать не умеем, поэтому приходится закупать их в Московии, едва ли не на вес золота.

— И как лично ты, адмирал, оцениваешь шансы коалиции на победу?

— Думаю они весьма велики.

— Объяснись.

— Персия и Турция старые, многовековые враги. Из вражда была уже тогда, когда Турции ещё и не было вовсе. Московия как-то уговорила примириться старых противников, но будущего у этого союза нет — слишком они разные. К тому же, в Турции очень много вельмож душой склоняются к Франции, а персидские вельможи — к цесарцам. Ну а в Московии многие бояре любят Англию, так что они будут действовать исходя из своих склонностей, что не придаст крепости их союзу.

— Ты весьма откровенен, адмирал. В чём причина?

— Я вижу перед собой умных людей, и мыслю, что вы способны оценить перспективы разворачивающегося противостояния. Что вам варварские царства? Истинная культура, прогресс и свобода существуют лишь в Европе, а из всей Европы Англия является самой культурной и развитой страной. У варваров, за которых вы, волей случая, воюете, нет никаких шансов.

— Позволь, адмирал, это мы тебя в плен взяли, а не ты нас, не так ли?

— Это случайность: у вас оказалось более мощное оружие, и мои корабли получили повреждения.

— Мне показалось, или ты пытаешься нас завербовать, адмирал?

— Можно сказать и так, хотя я бы обошелся без грубых слов. Я лишь предлагаю выбрать свободу и богатство: только под рукой английских королей вы можете в полной мере реализоваться.

Ну что же, пришло время осадить этого жеребчика. Я откинулся на спинку стула, и лениво цедя слова заговорил:

— А ты наглец, адмирал. Ей-богу, я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не дать команду матросам высечь тебя розгами, впрочем, розог на моем корабле никогда не было. Ты, вонючий, невежественный слизняк без роду и племени, вор и грабитель, гнусный наёмник полубезродной английской бляди, смеешь судить о цивилизованности трёх величайших монархов современности, с древнейшими родословными? Да ещё предлагаешь нам изменить своему государю, дворянской части и вере? Да ты ещё и дурак, ко всем твоим уродствам.

Англичанин вспыхнул:

— Никто не смеет произносить такие поношения в мой адрес! Милостивый сударь, я, баронет Джон Хокинс, требую поединка!

— Я же сказал, что ты дурак, английская свинья! Тебе не хватает ума осознать, что поединок с тобой ниже моего достоинства, ибо я потомственный дворянин, германский барон и русский князь, а ты паскуда с купленным на ворованные деньги ничтожным титулом. Лучше заткнись, а не то и вправду прикажу тебя выпороть.

Англичанин и вправду заткнулся, сверля меня злым взглядом.

— Кто тебя научил прикрываться при разбойном нападении чужим флагом?

— Это была военная хитрость.

— Вот как? И с каких это пор разбойничьи подлости стали благородными военными хитростями?

В ответ — пыхтение и взгляд затравленной крысы.

— Ну что, Сергий Аникитович, всё что нужно мы узнали, а также выяснили что никакой ценности это существо из себя не представляет. Всё верно?

— Безусловно.

— Предлагаю вздёрнуть его высоко и коротко.

— Совершенно согласен.

Разговор с Юхансоном мы вели по-русски, но Хокинс видимо по нашему тону всё понял, и горячо заговорил:

— Господа, пусть мы не договорились, но я хочу знать: сохраните ли вы мне жизнь?

— Нет, не сохраним. Для нас ты абсолютно бесполезен.

— Я готов заплатить вам! На крейсере имеется четверть метрической тонны серебра и сто пятьдесят фунтов золота. Эти ценности ваши, если вы сохраните мне жизнь!

— Ты и вправду дурак, Хокинс. То, что ты упомянул, уже перегружено в наши трюмы.

— Я готов отдать вам две тысячи фунтов стерлингов личных сбережений!

— Думаю, что мне приятнее будет видеть тебя пляшущим на виселице, чем на свободе.

— Господа, я располагаю сведениями, кто и какими путями доставляет чертежи и прочие секреты из Московии и Персии!

— А из Турции?

— Об агентах в Турции я знаю меньше и не столь достоверно.

— Что ты об этом думаешь, Сергий Аникитович?

— А вот за такие сведения, я полагаю, можно заменить этому вонючке смертную казнь на каторгу.

— Слышал, червяк? Добавлю, что за дополнительные ценные сведения ты можешь снизить срок каторги с пожизненной до лет десяти, а то и пяти. Иди, вспоминай. Ах, да забыл спросить: где своровал золото и серебро, которое ты тут нам сулил?

— Это добыча моей эскадры после взятия Тенерифе.

— В таком случае подумай хорошенько что ты нам сообщишь, чтобы мы не передали тебя своим союзникам, испанцам. Ступай!

А конвойным приказал первым делом вести пленного в баню, начисто обрить во всех местах, и заставить выстирать свою одежду, а потом хорошенько её прожарить — не хватало нам ещё вшей на корабле.