Орлята. 2. Верность

Олег Верещагин

ОРЛЯТА

У власти орлиной орлят — миллионы,

И нами гордится страна!

Я.Шведов. Орлёнок.

Дворянам обеих Империй Человечества, отборным людям из отборного материала, выполнившим свой долг перед Правдой, людьми и Вселенной до конца без оглядки на возраст и личное — посвящается.

16-Й ГОД ПЕРВОЙ ГАЛАКТИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ.

ЗОНА УПРАВЛЕНИЯ ВРЕМЕННОЙ ЗЕМНОЙ ВОЕННОЙ АДМИНИСТРАЦИИ.

ПЛАНЕТА РУБЕЖ (БЫВШАЯ ДЖАГГАНСКАЯ КОЛОНИЯ ГАУЛХА).

ТИМКА ГЕНЕРАЛОВ.

2.ВЕРНОСТЬ.

Теперь вы знаете, как порой

Слепая верность нужна.

И друг встаёт за тебя горой,

Не спрашивая, чья вина...

Дж.Р.Киплинг. Сотый.

Частый мелкий дождик, тёплый и занудный, начал сеяться ещё в темноте, и, когда я открыл глаза, то весь лес был насквозь мокрым и одновременно пронизанным рассеянным красноватым светом — утреннее солнышко-Ирсивон проглянуло наверху сквозь тучи. Соизволило. Вокруг было шумно от капель, красиво и немного тревожно.

На Земле такой дождь — когда сразу солнце и капли — называют "грибным". Говорят, после него хорошо растут грибы. Но на Рубеже съедобных грибов вроде бы нет (или, может, не нашли пока), и я грибы ел только из теплиц и парников. И ещё из консервов. Даже когда был на Земле — как-то не получилось их поесть, в смысле, свежих, или как там их называть, такие грибы.

По правде сказать, я и на Земле-то в жизни был только один раз. Хотя я самый настоящий человек, землянин. Вот только сейчас слово "землянин" синоним "человека", хотя уже не только земляне рождаются на Земле — а из людей там родилось всего лишь чуть больше половины. Например, я родился на Марсе. И я хорошо его помню, когда мы улетели оттуда на Рубеж, мне было почти шесть лет. И мои родители тоже родились там, на Марсе. Ещё когда результаты терраформирования были почти незаметны.

Поэтому они могут себе сказать, что "возвращаются домой". А мой дом — планета Рубеж, где я прожил почти девять лет и откуда я не хочу уходить. Потому что тут мой дом, да, мой дом... и потому что тут остался исполнять свой долг Вадька Берестов. Самый храбрый и умный на свете парень. На которого я, сколько его помню, всегда хотел быть похожим. Мимо, конечно. Что и говорить... Но уж помочь-то ему я могу, если на то пошло!

Если бы я был девчонкой, я бы в него точно влюбился. Но я в него влюбиться не могу. Значит, я могу лишь хранить верность ему и нашей планете. Рубежу. Форпосту Человечества, который оно оставляет. Вынужденно оставляет. Непобеждённое оставляет. Но мы — мы остаёмся тут. А значит, это по-прежнему — наша планета. Навсегда наша, что бы ни случилось...

...Только мама, наверное, плачет сейчас. Когда в неизбежной упорядоченной сутолоке эвакуации я рассчитанно затерялся, то буквально заставил себя не оглядываться и не искать в очереди её голову. Боялся, что не выдержу и вернусь. А она думала, что я рядом, что я где-то тут и сейчас её нагоню... в конце концов, на ней висели наши младшие, все трое. Вот ещё что погано — я бросил её с малышами. Скверно от этого на душе. Никуда не денешься.

Но Маришка наверняка останется с нею. Поможет. И Маришка не будет плакать. Она не такая. Она будет гордиться тем, что её парень остался сражаться с Чужими тогда, когда отступили все, даже армия. Может даже, у неё будет ребёнок — мой сын.

Чудно как-то. Сын. Мой. Так странно, что про это не думается всерьёз.

Жаль только, что у нас, наверное, ничего больше уже с нею не будет никогда. Мы все — все, кто остался на Рубеже — смертники. Это тоже немного странно. И чуточку смешно. И почему-то совсем не страшно. Наверное, потому что я не могу себе представить, как ни стараюсь, мир без себя. И ещё потому, что Вадька не боится. А раз не боится он, то и я не испугаюсь...

...За вчерашний день мы прошли по тропкам через горный лес почти двадцать километров. Места тут были хорошо знакомые, хоженые много раз. Мы и не спешили особо. А сегодня должны выйти на небольшое плато, пересечь его, а там — опять лес, только спуск, и дорога посложней на Синие Откосы. Ту дорогу я лично уже почти не знал — там хорошая охота, но я охочусь только когда хочется свежего мяса, а для такой охоты далеко ходить не надо... В общем, осталось идти ещё два дня, где-то так. Лучше и не загадывать. Например, путь через плато сейчас очень опасный, как я понимаю...

...Мы ночевали в большой (ну — достаточной для нас) расщелине скалы, смыкавшейся сверху почти что аркой, только небольшая щель оставалась. Сюда загнали наш квадр, тут побросали "логова", немного перекусили всухомятку и позалезали в них. Вокруг скалы был лес с густым подлеском, а тут, внутри, в этой полупещере — ничего, почти голая земля... Но дождь, наверное, шёл уже долго, потому что и сюда накапало. А в "логове" нормально, сухо. В нём можно даже в грязи ночевать, да хоть в настоящей луже, если не очень глубоко; главное — чтобы, когда залезаешь-вылезаешь, внутрь не попало ничего. А если закрыть клапан и включить фильтры — то можно переночевать и в здешних отравленных долинах, фильтра хватает на сорок восемь часов. Моё лежало почти у самого выхода наружу, и я, когда проснулся, сразу увидел сквозь тонкую сетку (входной клапан я закрывать не стал) утренний лес и светящиеся розовато-алым капли на тёмно-зелёных узких листьях пряного дерева (1.). Запаха почти не было — пряное дерево очень хорошо пахнет, но только в сухую тёплую погоду, а у нас сухая погода — редкость...

1.Пользуюсь случаем в очередной раз поблагодарить Павла Волкова и его сайт http://sivatherium.narod.ru, материалами которого я часто пользуюсь в описании фауны и флоры иных планет.

Интересно, Чужие уже вошли в наш дом? Представить себе это не получалось, если правда. Но, подумав про них, я вспомнил, что мы даже часовых не выставили!

Я испугался так, словно нас всех во сне убили. Глупость, конечно, но всё-таки так я и ощущал себя. И внимательней огляделся, всматриваясь в каждый кустик и приглядываясь к каждому древесному стволу.

И увидел теперь не только лес.

Я увидел ещё и Вадьку.

Это было так неожиданно, что я даже поморгал и потёр рукой глаза — и на миг опять перестал его видеть. Присмотрелся — нет, Вадим сидел почти рядом с пещерой, прислонившись к древесному стволу, на корне, выступавшем из земли. И сам казался частью дерева.

Он нас что, всю ночь караулил?! Один?! Мне стало невыносимо стыдно. Про часовых вчера и правда никто не подумал. Весь день лезть в гору, пусть и не по крутизне, да ещё и местами тащить квадр на талях — на самом деле тяжело. А всё-таки...

И ведь менять его уже бесполезно. День настал, сейчас всем уже подниматься пора.

Я открыл клапан, пошевелился, примериваясь вылезать. Спали мы, не раздеваясь, в снаряжении и обуви, и мне вдруг показалось, что я страшно шумлю, вылезая, и выглядит сам этот процесс нелепо и неловко — а Вадим, конечно, всё это замечает и посмеивается надо мной.

Естественно, я это себе выдумал. Он посмотрел на меня только когда я, мучительно потягиваясь одной рукой и держа автомат наизготовку, подошёл вплотную.

— Доброе... — я кашлянул, чтобы ушла сиплость из голоса.

— ...утро, — кивнул Вадим, договаривая за меня. — Ещё минут пятнадцать мог бы поспать. Чего вскочил?

— Ты-то вообще не спал, — я присел на корень. Мне вдруг стало очень приятно сидеть рядом с ним, словно я со стороны нас увидел — в доспехе, с оружием, деловые и взрослые насквозь, посреди леса на захваченной врагом планете. Как в книжке или кино. Я уже хотел сказать ещё что-нибудь деловитое и, может быть, даже ворчливое, но неотразимо-мудрое, соответствующее моменту — однако Вадим пошевелился, широко зевнул, лязгнул челюстями... что уж тут мудрого говорить!

— Почему, я спал, — ответил он мне спокойно. — Выспался даже.

До меня дошло, что он говорит правду. Дворянский фокус. Простенький, кстати, довольно, так не только дворяне умеют. Спишь пару минут, на несколько секунд просыпаешься, оцениваешь обстановку, опять спишь пару минут — и так всю ночь. Но это всё равно так себе отдых. Организм высыпается, а сознание — нет, твердит тебе, что ты вообще не спал.

— Всё равно надо ставить часовых, — сказал я сердито. — Один вот так ты рано или поздно ноги протянешь.

Вадим усмехнулся углом рта, как он обычно делает, кивнул:

— Обязательно будем ставить. Ещё и сам настоишься... Сегодня быстро до плато дойдём и заляжем на днёвку.

— Через плато пойдём в темноте? — тут же понял я. Вадим снова кивнул. Потом насторожился, поднял палец. Молча. Но я понял сразу — дёрнул на голову капюшон "кикиморы" и стал прислушиваться.

Хрипловатый сбойчатый треск я услышал ещё секунд через десять. А потом в просветах древесных крон неспешно проплыл похожий на стрекозу аппарат — серебристый, длинный, с прозрачной большой "головой" и длинными прямыми крыльями, которые кончались лёгкими решётчатыми мотогондолами с толкающими винтами.

Я напрягся, не сводя глаз с неба, хотя самолёт уже уплыл дальше, и даже странный, непривычный треск уже таял. Мне отлично было известно, что это снизу в кронах вроде бы видны большие просветы — на самом-то деле сверху лес кажется сплошным покрывалом листвы. И что накидки нас не дадут обнаружить никаким известным сейчас сенсорам. Я с девяти лет участвовал в "Кострах", и даже в одной "Зарнице" (1.) успел, понимал, что к чему.

1."Зарница" — военная игра-манёвры пионеров 13-14 лет в Русской Империи. "Костёр" — военная игра-манёвры для всех мальчишек 9-12 лет (хотя "Костёр" ещё во многом напоминает скорей игру в войну, а не военную игру).

Ребят звук тоже перебудил сразу и всех. Они заняли позицию у входа в наше убежище. Вадим между тем поднялся с корня, потянулся и сообщил:

— Ну вот, всё. Про нас они скорей всего не знают, однако патрулирование опасных направлений уже начали. Над нами пролетел джагганский разведчик "Сроб". Три джаго экипаж, из оружия — ничего особенного, но достаточно мощные приборы для наблюдения и контроля местности... Как говорится — будем знакомы. Вы не звали нас, а мы припёрлися...

Все тут же опять уставились на небо. Выглядело это немного смешно, словно целый выводок каких-то некрупных хищников выглядывал из норы. Я не фыркнул только потому, что сам полминуты назад выглядел так же глупо, наверное. А Вадим пробормотал себе под нос задумчиво, словно бы о своём:

— Значит, всё-таки джаго, Семён...

...Мы завтракали, уже выгнав квадр наружу, сидя вокруг него. Взяли из запасов первые коробки, какие попались. Каждый из нас, когда мы договорились... ну... бежать, запасся сухпайками на четыре дня с общих складов. Украл, короче. Это не слишком хорошо, конечно, но ведь для дела — этим мы все и утешались...

Пайки были старые, чуть ли не довоенные, англосаксонские. На завтрак там полагались йоркширские колбаски и омлет с бобами. У Вадима же был общевойсковой сухпай уже не такого давнего производства, и он оказался единственным обладателем двух толстых белых галет (главным достоинством которых являлась их съедобность в любом виде плюс практически вечный срок хранения) вакуумной "сосиски" свиного паштета (на морде отпечатанной там интернациональной свиньи была написана непоколебимая уверенность в победе Земли) и вялой пессимистичной нарезки из солёного огурца. Хорошо ещё, чай на разожжённых в подставке таблетках сухого горючего (чтобы не оставлять углей и не дымить) был общий, а Хилько, с трудом подавив вздох, достал из рюкзака пакет с печеньями:

— Вот. Это ещё мамины.

И снова вздохнул. Смеяться никто не стал. Никто даже не улыбнулся. Только Габриэль не удержался, буркнул:

— Ну и ел бы сам понемногу... раз мамины.

Хилько удивлённо моргнул, потом неуверенно улыбнулся и спросил растерянно:

— Как это — сам? Один? А вы?

Никто не ответил. Все думали о родителях, и это было ясно. Лишь Улве флегматично хрустел печеньем, ухитряясь не ронять крошки, и с лёгким вкусным посвистываньем отхлёбывал чай, чуть щурясь в такие моменты. То ли от удовольствия, то ли — каким-то своим мыслям. Улве и до того, что случилось в его семье, говорил редко, а тех пор и вовсе "перешёл в режим молчания"...

Вадим прошёлся вокруг, посматривая — чтобы не осталось следов ночлега, по крайней мере — видимых. Отдельно проверил яму для сортира. Но она была закопана надёжно, да перед этим ещё и залита спреем. Даже собака затруднится найти. Интересно — я как-то никогда об этом не думал — а у Чужих есть какие-нибудь поисковые животные?

— Выходим, — негромко сказал Вадим. — Порядок движения следующий...

...К краю плато мы вышли через четыре часа. В лесу нас здорово обливало с деревьев на каждом шагу, и мы немного промокли. Ну и устали, конечно. Вчерашний переход показался не таким трудным, как эти четыре часа — нас как раз и настигла вчерашняя усталость, если так можно выразиться. Мне с трудом удавалось прогонять мысли о том, что в конце нашего пути — привычный дом, что это просто поход. Такие мысли успокаивали, но и расслабляли одновременно.

Пока мы шли — небольшой локатор на квадре дважды показывал пролёт разведчика. Может — того же самого, может — другого... Мы останавливались и пережидали. Неприятное это было ощущение. Так и казалось, что тебя цепко берут за шиворот и неспешно потряхивают. Да ещё и лезли мысли — а что, если они нас всё-таки выследили? Сейчас "придёт" ракета, бахнет — и... и всё. Я заметил, что все при этом поглядывают вверх — невольно и с опаской. Только у Вадима взгляд был скорей просто внимательным.

На краю плато, за густющим подлеском, можно было остановиться спокойно. Впереди дул ветер, высокая сероватая трава ходила волнами. Через неё не так уж далеко от опушки пробиралось, мирно пощипывая метёльчатые верхушки, небольшое стадо спринтозавров, покачивавших на ходу своими булавовидными рогами. (У спринтозавров вкусное мясо, и они никакого отношения к нашим вымершим динозаврам не имеют, кроме внешней похожести, так что можно не бояться, что ешь "ящерицу"...) Дальше — почти у самого конца плато — кажется, опять шёл дождь, а совсем далеко поднимался пик Высокий. Но это уже на другой стороне залива, к которому спускались Синие Откосы...

...Мы разулись, расставили широко расшнурованную обувь вокруг и разложили носки — к сожалению, солнце, как по заказу, ушло за тучи, обычным пологом задёрнувшие небо. Но всё равно — пусть сохнут, да и легче так было. Тревор и Габриэль сперва лениво, потом — почти всерьёз заспорили, что на обед в пайке у Вадима. Хилько сунул нос в коленки и задремал. Улве просто сидел на углу платформы квадра и то ли думал о чём-то, то ли тоже задрёмывал. Славка достал толстый блокнот и начал быстро писать универсальным карандашом.

— Ты не дневник ведёшь? — спросил Вадим, оторвавшись от раскатанной на колене пластиковой карты. Славка мотнул головой, пояснил: