Рыжебородый сидел за столом, положив больную ногу на особую скамеечку, и медленно, как будто неохотно двигал челюстями, пережевывая жареное мясо. Олрис не видел его уже много месяцев, так что почти успел поверить в то, что его прежний ужас перед Нэйдом был обычным детским страхом, чем-то вроде страха темноты. Однако, посмотрев на Мясника из Брэгге снова, Олрис сразу осознал свою ошибку. В этом человеке в самом деле было что-то жуткое.
Cейчас, заросший неухоженной косматой бородой, с обрюзгшим и как будто бы расплывшимся лицом и мрачным выражением налитых кровью глаз, Мясник из Брэгге выглядел даже страшнее, чем обычно. Олрис посочувствовал слуге, который подошел налить Рыжебородому вина. Заметив сбоку от себя какое-то движение, Нэйд покосился на стюарда с таким видом, будто бы подозревал, что тот намерен его отравить. Олрис подумал, что на месте этого слуги он бы убрался от Рыжебородого как можно дальше. Судя по выражению оплывшего лица, с Нэйдом в любой момент мог случиться один из тех припадков бешенства, которыми он был известен в Марахэне, и Олрис даже врагу не пожелал бы оказаться тем, на ком Рыжебородый сорвет скопившуюся злость.
Ни один из гвардейцев, вернувшихся из похода вместе с Нэйдом, не распространялся о подробностях кампании, но откуда-то все в замке уже знали, что мятежники нанесли войску Нэйда сокрушительное поражение. Жившие в Марахэне айзелвиты ликовали. Война, начавшаяся с неожиданного выступления мятежников из Эдельвейса и захвата двух приморских городов, до сих пор была исключительно удачной для войск Истинного короля. В кухне шептались, что повстанцы уже захватили почти весь равнинный Эсселвиль, и следующим летом вполне могли оказаться под стенами Марахэна. Олрис дорого бы дал, чтобы понять, много ли правды в этих слухах.
Как и большинство мальчишек, находившихся на службе у гвардейцев короля, Олрис больше всего мечтал попасть на настоящую войну. Но, к его огорчению, когда Рыжебородый отбирал людей, которых он намеревался взять с собой в поход, Дакрису выпало остаться в королевской резиденции и охранять ее на случай бунта айзелвитов, взбудораженных успехами мятежников. Весь этот год Олрис буквально изводился мыслью, что Истинного короля и его войско уничтожат раньше, чем он сможет поучаствовать в войне. Единственным, что хоть немного утешало его в эти месяцы, была надежда, что Рыжебородого убьют, и тогда они с матерью избавятся от него раз и навсегда. Однако Нэйд остался жив, хоть и вернулся в замок с искалеченной ногой — и, судя по всему, в крайне паршивом настроении.
В пиршественном зале было душно, спертый воздух пропитался жирным запахом жареного мяса и едким дымом от огромного камина. Ужин продолжался уже больше двух часов, и большинство сидевших за столом мужчин успели перепиться так, что едва ли осознавали, что происходит вокруг.
Олрис улучил момент, когда на него никто не смотрел, и, потихоньку подобравшись к крайнему столу с заранее прихваченным мешком, сунул туда сначала мех с вином, потом несколько кусков пирога, и, наконец, почти нетронутую жареную утку. Утка помедлила, как будто колеблясь, но потом все-таки соскользнула с наклоненного Олрисом блюда и с жирным звуком плюхнулась в мешок. Олрис поспешно затянул завязки и попятился назад, радуясь, что его манипуляций никто не заметил. Попадись он кому-нибудь из гвардейцев, его неминуемо поколотили бы за воровство. А потом, вероятно, растрезвонили бы о случившемся еще и Дакрису, после чего ему влетело бы вторично — уже от наставника.
Выскользнув на улицу с мешком, оттягивавшим ему руку, Олрис пересек широкий двор и оказался как раз возле узкой и крутой каменной лесенки, почти отвесно поднимавшейся на стену. Сперва мальчику казалось, что вокруг царит кромешный мрак, единственным светлым пятном в котором были огоньки нескольких факелов, горевший на стене, но мало помалу глаза Олриса привыкли к темноте, и он стал различать не только замковые укрепления на фоне темного ночного неба, но даже фигуры двух дозорных на площадке. Поднявшись по лестнице, Олрис тихонько свистнул.
— Бакко! Инги!.. Я принес, — сообщил он.
Подошедший к Олрису мужчина забрал у него мешок, а потом сделал шаг назад, чтобы Олрис сумел подняться на площадку. Следом подтянулся и второй дозорный, захвативший с собой факел. Утка и в особенности мех с вином вызвали у дозорных радостные восклицания, но, завершив осмотр, Бакко все же счел необходимым выразительно скривиться.
— А чего так мало?..
— Иди достань больше, если хочешь! — огрызнулся Олрис.
Инги рассмеялся.
— Ладно, ладно... Может быть, хлебнешь вина? — предложил он и первым сделал несколько больших глотков из бурдюка.
— Не надо. Вы пообещали рассказать про сражение, — нетерпеливо сказал Олрис. — Это правда, что Крикс вызвал Мясника на поединок?
Бакко ухмыльнулся в свои жесткие, почти бесцветные усы.
— Ты бы с этим поосторожнее, малыш. Рыжебородому не нравится, когда его называют Мясником.
Олрис, скривившись, проглотил и "малыша", и снисходительный тон Бакко.
— Так это правда — или...?
— Нет, неправда, — сказал Инги. И, выдержав паузу, добавил — На самом деле, это наш Рыжебородый его вызвал.
Олрис окончательно уверился, что, если он и дальше будет задавать какие-то вопросы и выказывать свою заинтересованность, то эта парочка будет дразнить его до самого утра, поэтому сделал вид, что потерял всякий интерес к беседе, и отвернулся от гвардейцев, глядя на темные башни замка. Как и следовало ожидать, Инги сейчас же перестал ломаться и подчеркивать, какая пропасть отделяет королевского гвардейца от мальчишки вроде Олриса, и почти нормальным голосом сказал:
— Рыжебородый вышел перед войском и начал орать, что айзелвиты выбрали себе в вожди молокососа, который и минуты не продержится против приличного бойца. А если он действительно считает, что достоин вести своих людей в бой — пусть выйдет и покажет всем, чего он стоит. Само собой, мальчишка-айзелвит на вызов не ответил — он же не самоубийца. Тогда Нэйд закричал, что, раз король мятежников боится с ним сразиться, то его вполне устроит сенешаль или колдун по кличке Меченый. Вот Меченый и вышел...
— И?! — выдохнул Олрис, напрочь позабыв, что собирался притворяться равнодушным.
— А что "и"? — внезапно разозлился Инги — Ты Нэйда видел? Или, может быть, ты думаешь, он там победу празднует?!
— Значит, он проиграл?..
— Не просто проиграл, — сумрачно сказал Бакко. — Если бы не этот проклятый поединок, мы бы разбили айзелвитов в том сражении. Нас было больше... про количество обученных людей я вообще не говорю. Но этот Меченый... я никогда не видел, чтобы человек владел мечом, как он. Обычно, когда сходятся два опытных бойца, довольно сложно сразу разобраться, кто из них сильнее. Но честное слово — на сей раз все было совершенно очевидно. Даже для того тупого быдла, из которого наполовину состоит войско мятежников. А когда Нэйд упал на землю и уже не мог сражаться, этот Крикс просто развернулся и пошел назад, к своим. Как же они орали!.. Я чуть было не оглох. Все наши поначалу думали, что Крикс убил Рыжебородого — а потом стало видно, что он только ранен. Не вздумай где-то повторять мои слова, но, если уж на то пошло, для Нэйда было бы в каком-то смысле лучше, если бы колдун его добил. Вряд ли Рыжебородый еще сможет сесть в седло с этой негнущейся ногой. Скорее всего, он и сам это отлично понимает... В любом случае, после того сражения его еще никто не видел трезвым.
Олрис нахмурился. Должно быть, этот Меченый действительно великий маг, если он так легко управился с Рыжебородым. Олрис знал, что Нэйд владел мечом лучше любого из своих гвардейцев, и вдобавок был чудовищно силен. Несмотря на свой невысокий рост, он мог разогнуть подкову или свернуть шею взрослому быку.
— Но почему все-таки Меченый его не убил? — осведомился Олрис у дозорных.
Бакко зашвырнул куда-то в темноту обглоданную косточку и утер губы, блестевшие от жира.
— Не знаю... кое-кто считает, что все дело в магии. Наши говорят, что Крикс не может убивать, иначе его меч утратит свою силу.
— Чушь, — резко сказал Инги. — Меченый участвовал в сражении. Думаешь, в такой свалке можно разбираться, убивать тебе или не убивать?.. Все эти маги и волшебные мечи — пустая трепотня. Меченый сделал то, что захотел — унизил Нэйда и показал всем, что он его ни в грош не ставит. Меченый прекрасно понимает, что, если сегодня айзелвиты перестанут нас бояться — завтра нам придется защищать от них уже не Руденбрук, а Марахэн.
Бакко сердито посмотрел на своего напарника и выразительно покосился на Олриса. Кажется, он был недоволен тем, что Инги так разоткровенничался перед посторонним человеком. Но Олрису было уже не до этого. Выходит, айзелвиты правы! Инги с Бакко тоже думают, что люди Истинного короля могут дойти до Марахэна. От мысли об этом становилось весело и в то же время страшно. Олрис быстро попрощался с Инги и его напарником и, вприпрыжку сбежав по лестнице — в этот момент его ничуть не волновало, что он легко может оступиться и переломать себе все кости — пробрался на задний двор, где пировали слуги. После каждой перемены блюд туда выносили все, что оставалось недоеденным на блюдах и тарелках, и сидевшие возле костров люди набрасывались на это угощенье, спотыкаясь о собак, грызущих кости и дерущихся за требуху. Желая уверить всех жителей замка в том, что гвины празднуют свою победу, Нэйд велел выкатить во двор несколько бочек кислого дешевого вина и пива. Если бы Рыжебородый пожелал выйти во двор и посмотреть, как выполняются его распоряжения, он, вероятно, понял бы, что допустил ошибку — хотя люди, поднимая кружки, и орали "За победу!..", было совершенно очевидно, что на самом деле айзелвиты празднуют вовсе не победу гвиннов, а победу Истинного короля.
Олрис с первых же минут почувствовал, что здесь ему не рады — оттого, что он был гвином, и в особенности оттого, что он носил меч за одним из гвардейцев короля. Наверное, благоразумнее было бы уйти, но Олрису показалось обидным обращать внимание на недовольство каких-то там айзелвитов, которые в другое время кланялись гвардейцам чуть не до земли. Он сделал вид, что ничего не замечает, нацедил себе большую кружку пива и начал высматривать, где бы ему присесть — но в эту самую минуту кто-то неожиданно толкнул его под локоть, так что половина пива выплеснулась ему на рубашку.
Олрис резко обернулся и увидел перед собой какого-то кудрявого, словно баран, мальчишку, бывшего примерно на год старше его самого. Олрис довольно часто видел его раньше, но не помнил, как его звали.
— Поосторожнее, — процедил он, хотя отлично понимал, что айзелвит толкнул его нарочно.
Кучерявый выразительно прищурился.
— Простите, _господин_. Может, мне постирать вашу рубашку?..
Олрис задумался, не следует ли выплеснуть оставшееся в кружке пиво в лицо кучерявому, но тут в их ссору вмешалась сидевшая неподалеку Ингритт.
— Нэш, прекрати, не лезь в бутылку... Олрис, возьми свою кружку и иди сюда.
Тон Ингритт звучал повелительно, как будто бы она ничуть не сомневалась в том, что они оба должны делать то, что она скажет.
Олрис перевел взгляд со своего противника на Ингритт и отметил, что она была в своем лучшем платье, а темные волосы заплела в две толстые косы. Олрису было неудобно слушаться девчонку, но это было разумнее, чем ввязываться в ссору. И к тому же — хотя он и не хотел признаться в этом самому себе — он был ужасно рад, что Ингритт, в первый раз за много месяцев, заговорила с ним. С тех пор, как Олрис поступил на службу Дакрису, Ингритт упорно делала вид, как будто бы его не существует. А сейчас вдруг обратилась к нему так свободно, словно они никогда не ссорились.
Желая сохранить достоинство, Олрис подошел к Ингритт медленно и будто нехотя — и так же неохотно опустился рядом с ней на грубую скамью из доски, уложенной на два бревна и наскоро прибитой к ним гвоздями. К его удивлению, Ингритт заговорила с ним так дружелюбно, словно не было всех этих месяцев, на протяжении которых она вообще не удостаивала его замечать. Казалось, она изо всех сил старается загладить ту невежливость, с которой обращалась с ним все это время. Когда Олрис похвастался успехами на тренировочной площадке, Ингритт сказала, что он-то наверняка успел узнать о последней войне что-нибудь надежнее кухонных слухов. Допивая третью кружку пива и чувствуя себя польщенным тем, что айзелвиты слушают его рассказы, затаив дыхание, Олрис незаметно для себя выболтал все, что успел выведать от Бакко с Инги.
Олрис смутно сознавал, что еще никогда в жизни не был так пьян, как в этот вечер. Ему было весело, хотя причину этого веселья он и сам до конца не понимал. Все происходящее казалось ему исключительно забавным и каким-то нереальным. Он помнил, как после четвертой кружки с пьяным упорством твердил Ингритт, что она очень красивая, и пытался ее поцеловать. А после пятой кружки кто-то рядом с ним упомянул о Меченом, и Олрис встал и громко сообщил, что он когда-нибудь убьет этого колдуна. А потом айзелвиты что-то говорили и смеялись, а он сам направился к отхожей яме — но еще не успел добраться до нее, когда почувствовал, что его желудок выворачивается наизнанку.
Больше всего на свете Олрису хотелось, чтобы его унижения никто не видел, но, когда он распрямился, то увидел, что Ингритт стоит с ним рядом, терпеливо дожидаясь, пока он придет в себя.
— Думаю, пить тебе больше не стоит, — сообщила она Олрису тем самым тоном, из-за которого он так часто ссорился с ней в прошлом. Услышав эти насмешливые интонации, Олрис внезапно осознал, что там, возле костра, девушка время просто притворялась, будто восхищается его умом и ловит каждое сказанное им слово. Правда, в эту минуту Олрис был не в состоянии понять, для чего ей это понадобилось, но это не мешало ему чувствовать себя обманутым. Он отвернулся от нее и побрел в темноту, желая только одного — никогда больше не встречаться с Ингритт и не вспоминать об этой сцене. Но она окликнула его.
— Куда это ты собрался?..
— Спать, — ворчливо отозвался он. И, чуть подумав, припечатал — А вообще — не твое д-дело.
— Разумеется, — спокойно согласилась Ингритт. — Только учти: твой Дакрис тебя вздует, если ты придешь в казарму в таком виде.
Олрису потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить ее последние слова, но потом он остановился. Ингритт была совершенно права. Если он попадется на глаза Дакрису после такой попойки, порка ему обеспечена. Олрис уже успел удостовериться, что Дакрис не любитель читать оруженосцу длинные нотации, а свою точку зрения предпочитает объяснять при помощи ремня или же хворостины.
— Как же мне теперь быть? — жалобно спросил он у Ингритт. Она ухмыльнулась, с интересом глядя на него.
— Но ведь это, кажется, не мое дело?..
— Ингритт!..
— Ладно, — рассмеялась Ингритт — Отведу тебя к себе. Проспишься, протрезвеешь, а наутро что-нибудь наврешь.
— Спасибо... Все-таки ты — лучшая девушка на свете, — убежденно сказал Олрис. Ингритт фыркнула, однако насмехаться над ним в этот раз не стала.
