Реквием

<...>

Мне сложно понять,

А мы их просто губим.

Сотни веков я не знал, зачем я и откуда.

И не секрет, я вампир, я зло, я это знаю.

Мне сложно понять,

Но это уже не важно.

Я вас продолжу убивать,

Мне не бывает страшно.

<...>

Вересковый Мед — Вампир

Пролог.

Обгоревшие листы бумаги едва не рассыпались от легчайшего прикосновения. Часть текста была утрачена, по очевидным причинам, для того чтобы прочесть чудом уцелевшее, приходилось затрачивать усилия явно несоразмерные с ценностью получаемой информации.

Должно быть, к тому моменту, как я пересекла границу штата, я уже была главной подозреваемой в деле о поджоге и убийстве и, возможно... <...> ...жде всего, должна сказать, что это правда. Я убила их. Впрочем... это еще как посмотреть, по крайней мере, по отношению к части из них. Это мож... <...>

...анно звучит, да? Но я не какая-то социопатка, правда. И я была бы рада, если бы удалось обойтись <...>

От неосторожного движения листок развалился на части, скользнув между пальцами Кеммлера, и порхнул на пол. Агент коротко выругался, но не стал поднимать обгоревший паззл, лишь небрежно запихнул оставшуюся стопку в пластиковый пакет. Судя по уже увиденному, полусожженая распечатка, найденная в придорожном кафе, где в последний раз засветилась карта цели, всего лишь повторяла электронное письмо (получатель в данный момент устанавливался), найденное на компьютере девчонки.

Отбросив пакет на ближайший столик, Кеммлер в очередной раз оглянулся по сторонам. В не такой уж и большой квартирке стоял уверенный ровный гул. Несколько агентов в практически одинаковых деловых костюмах и белых латексных перчатках, аккуратно открывали ящики, перебирали бумаги, двигали мебель и простукивали стены и пол в поисках тайников. Один сидел за столом, подключив свое оборудование к простенькому домашнему ПК. В соседней комнате еще несколько человек рылись в гардеробе, изучая карманы рубашек, джинсов и курток, и переворачивая вверх дном ящики с нижним бельем.

Несмотря на то, что работали "люди в черном" в абсолютном молчании, тихие сами по себе действия в совокупности создавали непрерывный фоновый шум. Впрочем, даже в таких условиях Кеммлер различил почти бесшумные шаги за спиной. Особого беспокойства он не проявил — на входе в квартиру стояла охрана, и если посетителя пропустили без стрельбы, значит у него есть право здесь находиться.

Ну или он способен без особых проблем незаметно и быстро расправиться с группой вооруженных тренированных агентов, и один Кеммлер не сумеет с ним справиться. В любом случае, беспокоиться уже не имеет смысла.

На этот раз обошлось — посетитель неспешно вышел из тени коридора, остановившись рядом с агентом, разглядывая рабочую суету. Скосив глаза, Кеммлер с ног до головы оглядел его визави — несмотря на то, что тот был в штатском, типичное шкафообразное строение, какое-то неуловимое выражение лица и манера держаться позволяли любому сделать вывод о профессии этого человека — и с вероятностью девяносто пять процентов попасть в точку — даже не будучи профессиональным психологом-аналитиком.

— Привет, спецназ, — негромко хмыкнул Кеммлер.

— Привет, пиджак, — в тон ему откликнулся новоприбывший.

Кеммлер и ухом не повел. Руководство... организации, к которой они оба принадлежали, набирало людей как из военных структур (не обязательно спецназа), так и из правительственных, вроде полиции, ФБР, АНБ и прочих трехбуквенных организаций. Что, в свою очередь, провело к своеобразному расколу среди оперативников. В последнее время ситуация стала несколько выравниваться, но взаимные насмешки останутся и через года поле того, как (если) все разногласия окончательно исчезнут. Возможно, навсегда.

Несколько секунд они молча наблюдали за шебуршанием агентов, демонстративно не обращая внимания друг на друга. После чего тот, кого назвали "спецназом", наконец пошевелился, обратив внимание на пластиковый пакет с обгоревшей бумагой, все еще валявшийся на соседнем столике. Поднеся его к лицу, он несколько секунд внимательно изучал с трудом различимые буквы за пленкой, после чего презрительно скривился:

— Надеюсь, ты понимаешь, что это просто обманка? Она уже не настолько тупая, чтобы оставлять такие явные следы. Небось еще и использование кредитки засекли, где-нибудь на выезде из города?

Кеммлер недовольно покосился на коллегу, после чего резко выдернул из его рук пакет, хотя несколько минут назад и признавался самому себе, что польза от распечатки достаточно сомнительна и перебросил ее одному из техников.

— Когда нам понадобится помощь в анализе ситуации, мы спросим... — достаточно вежливо начал Кеммлер, — ...не тебя. Спецназ.

"Тем более, после того, как ты уже так налажал" — эта фраза не прозвучала, но отчетливо слышалась в конце предложения. Громила уловил этот нюанс, на его лице появилось сложноопределимое выражение, словно его одновременно ударили током и напоили лимонной кислотой, но возражать он не стал.

Кеммлер же на эмоции коллеги не обращал внимания, довольно безучастно продолжая:

— Кроме того, инструкции еще никто не отменял. Проверяем все варианты.

— Твое дело, — хмыкнул громила. — В любом случае, когда вы найдете...

— Нет.

Неожиданная реплика прервала речь собеседника, запнувшегося на полуслове. Громила, явно не привыкший к тому, что его кто-то может заткнуть, с недоумением повернулся к агенту, примешав во взгляд и толику угрозы.

— Я не буду привлекать тебя к операции. Последнее, что меня заботит это твое чувство уязвленного самолюбия.

Говоря это, Кеммлер тоже повернулся к коллеге, впервые с самого появления спецназовца, они смотрели друг на друга и отнюдь не с дружелюбием. На агента, впрочем, кирпичеподобное озлобленное выражение лица произвело не большее впечатление, чем известие о государственном перевороте в Кыргызстане. Как-то фиолетово.

— Чего ты ждал после потери отряда? — понизив голос, чтобы его не услышали остальные, поинтересовался Кеммлер. — Руководству еще долго предстоит разбираться в твоих... действиях. И пригодности к дальнейшей работе. Так что не делай вид, что удивлен.

Громила навис над ним, подобно грозовой туче. Кого-нибудь другого это могло бы и испугать. Кого угодно, не из их организации. Людей Кеммлер уже давно не опасался, как бы они не выглядели.

— Ты даже не представляешь, что происходит в этом городе, — пророкотал спецназовец.

— Не имею, — согласно кивнул Кеммлер. — И сейчас ты мне обо всем составишь подробнейший доклад. После чего отправишься в Вашингтон. Идем, я нашел прекрасное место для заполнения бумажек.

Кеммлер действительно развернулся на пятках, направившись к выходной двери.

Спецназовец несколько секунд смотрел ему вслед. Чертовы отчеты и возможное отстранение его и не слишком пугало — не беда, действовал бы без поддержки организации, на свой страх и риск, а вот то, что его требуют в штаб...

Впрочем, разберемся.

Сделав шаг за Кеммлером, громила вдруг почувствовал, как нечто хрустнуло под его ногами. Слова на оброненном обугленном листочке, практически обратившимся в невесомый пепел после встречи с подошвой сапога, были практически неразличимы. Единственная строчка, на чудом уцелевшем белом пятнышке была практически неразличима. Спецназовец несколько мгновений буравил ее взглядом так, словно несчастный кусочек бумаги был повинен во всех бедах мира. Неосознанно потерев челюсть, где у него виднелись свежие швы на коже, он криво ухмыльнулся каким-то своим мыслям, и неспешно двинулся за Кеммлером.

Полусожженная распечатка же валялась на полу до тех пор, пока ее бережно не подобрали проводившие обыск "люди в черном", собрав даже мелкодисперсный пепел. Единственная уцелевшая строчка была аккуратно запечатана в полиэтилене.

...мне столько нужно тебе рассказать...

Новая... жизнь?

У вас когда-нибудь бывали действительно плохие дни?

Нет, не те дни, когда вы с трудом отрываетесь от подушки в шесть часов утра, полтора часа толкаетесь в общественном транспорте в пути на нелюбимую работу, где на вас по пустякам орет начальник, а на обратном пути вас еще и с ног до головы обливает из лужи проехавшая мимо машина. Все эти проблемы — всего лишь несущественные бытовые мелочи.

Я говорю скорее про такие случаи, когда вы обнаруживаете себя связанным в багажнике движущегося в неизвестность автомобиля и чувствуете печенью впивающуюся вам в бок лопату.

Вот это действительно плохой день. И если вы когда-либо переживали нечто подобное — что ж, понять меня вам будет гораздо легче.

Все началось с того, что одной ноябрьской ночью я вылетела из окна.

Нет, на самом деле, все началось примерно на сутки раньше, но в тот момент я об этом еще не знала — я очнулась примерно за мгновение до того, как пробить спиной стекло. Еще секундой спустя я уже кружилась в воздухе, в фонтане сверкающих в неверном свете ночного города осколков. Этот миг между пробуждением и обрушившимся на мою голову экшеном был уж слишком коротким для осознания ситуации и понимания происходящего, так что я не успела ни испугаться, ни попытаться схватиться за что-то, ни даже оглянуться по сторонам. Помню лишь то, что во время кульбитов в воздухе, в поле моего зрения попались мои же ноги, и я успела понять, что белые кроссовки, купленные неделю назад, бесследно исчезли. На долю секунды меня затопила жуткая обида на весь белый свет за такую несправедливость.

А потом на моем жизненном пути оказался фонарь.

Это был вполне банальный фонарь, который можно было встретить на каждом углу. С таких фонарей не начинаются истории, встречи с ними не меняют судьбу главных героев (хотя кто знает, вход в Нарнию тоже был в самом обычном шкафу...), их даже почти никогда не упоминают в историях, воспринимая частью антуража. Фонарь был обыден до невозможности, фонарь просто был, и фонарю было плевать, что какая-то рефлекторно махающая руками (видимо, в попытке полететь) девушка в глубине души не очень хочет влетать в него со всего ходу.

Ее желания нисколько не учитывались.

Удар о горизонтальную перекладину моментально выбил из меня дух. В лопатке и плече, на которые пришелся контакт, что-то противно хрустнуло, а в следующий миг всю правую руку и половину спины затопила дикая боль. Вспышка белого огня затопила сознания, вычищая все мысли, и то, как меня слегка провернуло вокруг перекладины и потянуло вниз, я уже даже не осознавала. На фоне этих мучений даже последовавшее через полторы секунды приземление на капот чьего-то автомобиля осталось незамеченным.

Оглядываясь на это назад, я невольно задаюсь вопросом — с какой же скоростью я летела, что падение с пятнадцатиметровой высоты осталось совершенно незамеченным на фоне удара при столкновении?

Не знаю, сколько я лежала там, внизу. Возможно, что вечность. Учитывая остальные обстоятельства — скорее всего пару мгновений.

Боль исчезла так же резко, как и появилась. Перелом (или просто трещины, но я бы не рассчитывала на такую удачу) напоминал о себе при каждом движении, но не так, как это должно было быть при таких травмах. Никакого шока или паники. Всего через пару секунд, после того, как я чуть не сошла с ума от вспышки адовой боли, я сумела практически отмахнуться от нее, как от какой-то несущественной мелочи и приподняться на месте, оттолкнувшись от металла здоровой рукой.

Изображение плыло. Один глаз, кажется, был чем-то закрыт, во всяком случае, попытки разлепить веко встречали сопротивление, второй никак не мог сфокусироваться хоть на чем-то. В ушах стоял странный вой. Мгновением спустя, я все же отфильтровала поступающую информацию и поняла, что это был не взбрык моего организма, протестующего против такого обращения, а всего лишь сигнализация машины.

С полустоном-полувздохом, я оттолкнулась от деформированного капота, тяжело перевернувшись на спину. Сверху на меня падал свет фонаря, пострадавшего гораздо меньше чем я (я не знаю, был ли разбит плафон, прикрывающий лампу, до столкновения — наверное, нет). Из-за этого долбанного, бьющего прямо в лицо прожектора было практически не видно окон на соседнем здании, но я точно знала, что в одном из них не хватает стекла.

Впервые с момента пробуждения в моей голове, наконец, начала происходить какая-то мыслительная деятельность (справедливости ради, стоит сказать, что и не так уж много времени с того момента-то и прошло — счет шел буквально посекундно). Я наконец-то полностью осознала, что только что случилось. Я наконец-то начала задавать себе вопросы о произошедшем.

Цензурными они не были.

Я не знала, где я была. Я не знала, как я здесь оказалась. Хотела бы я сказать, что в памяти был туманный провал, а в голове возникала легкая боль при попытках вспомнить хоть что-нибудь, но меня обделили даже таким клише. Ничего подобного — я просто словно переместилась с места на место без каких либо предпосылок. Вот меня выгоняют из библиотеки, где я задержалась дотемна, вот я выхожу из здания и шлепаю ногами по слякотным улицам, а затем щелк! и без какого-либо перехода я вылетаю из окна в вихре осколков.

С некоторым трудом оторвав голову от стекла (покрывшееся сетью трещин лобовое стекло все еще оставалось в раме — крепкая штука оказалась), я посмотрела вниз, оглядев себя с ног до груди. Что ж, по крайней мере, это определенно все еще я. Только вот куртка с шапкой куда-то пропали, да кроссовки, о которых я уже задумывалась (носков тоже не было). На одной ноге и руках были несколько длинных порезов, появившихся, видимо, при полете через стекло.

Кровь из ран не вытекала.

В тот момент я еще не задумывалась над тем, что это означает.

"Я... выпала из окна...", — мысли текли лениво и с некоторой обреченностью. Двигаться не хотелось вообще. Должно быть, шок. — "Я... выпала из окна... Почему... я здесь? Почему... я выпала... из окна? Люди не выпадают из окон... с такой силой... Меня... швырнули? Меня вышвырнули из окна!"

Возможно, эта гениальная логическая цепочка заняла чуть больше времени для осознания, чем должна была бы. Тем не менее, неожиданно шокирующего вывода хватило, чтобы стряхнуть с себя прокрастинационное оцепенение. К сожалению, подсознание, принявшее на себя управление телом в этот момент, не озаботилось составлением подробного плана. Наиболее типичными реакциями в таком случае должны были быть классические "бей или беги", только вот никого хотя бы отдаленно напоминающего врага в поле зрения не было, а с передвижением были определенные проблемы.

Все, на что меня хватило, это забарахтаться на усыпанном осколками металле, перевернуться на бок и попытаться слезть с поврежденного автомобиля. К сожалению, забывшись, я попыталась опереться на поврежденную руку, которая не замедлила напомнить о себе вспышкой боли, так что вместо демонстрации грациозного прыжка и элегантного приземления, я громко вскрикнула и плюхнулась на грязный асфальт.