вариант Ефремова для "Морского волка"

Ждали минуту или две. Затем вошел тот, кого Ефремов совершенно не ожидал тут увидеть. Анна Петровна была его "вожатой", интерес Пономаренко к нему как к начинающему писателю еще можно было как-то объяснить. Но чтобы сам Вождь, товарищ Сталин, председательствовал — да что же это за мероприятие, на которое его, скромного научного сотрудника Института Палеонтологии, пригласили?

А ведь интересное собрание выходит... Два высших лица государства — значит обсуждаться будет что-то очень серьезное, настолько, что им понадобился личный разговор, так что дело точно не в обыкновенной экспедиции куда-то, на это можно было бы просто дать указание. Анна Лазарева — понятно, почему тут, Валентин Кунцевич может быть "при ней", как доверенное лицо, Лючия Смоленцева — говорят, часто участвует в боевых операциях вместе с мужем, а вот Адмирал Победы и сам Смоленцев — главный в Союзе "ловец фашистов"... их присутствие говорит о том, что рассматриваемый вопрос — военный. Флот и спецназ вместе? Операция, связанная с высадкой куда-то и очень важная, на государственном уровне? Но причем тут тогда палеонтология? Или литература, учитывая, что Анна Петровна проявляет к нему интерес именно по этому поводу?

Ну не хотят же в самом деле его пригласить описать какую-то военную операцию в рассказе или повести!

А если... неужели где-то нашли при раскопках нечто чрезвычайно важное, вроде того, что он сам описывал в "Звездных кораблях"?! Нечто, что может вызвать большой шум в мире вплоть до военных последствий... Да нет, не может... или может?

— Садитесь, товарищи. Вижу, вы уже все собрались — начнем.

Совершенно запутавшийся в своих предположениях Ефремов сел вместе с остальными. И все взглянули на него — Сталин оценивающе, Анна Петровна одобрительно, остальные с интересом. Да что же это такое — кажется, поворот судьбы намечается еще круче, чем тогда, в сорок четвертом.

— Сейчас вам предложат подписать документ о неразглашении тайны, — сказал Сталин. — Одного из наиболее важных секретов СССР. После чего будем дальше с вами беседовать. Или же вы отказываетесь сейчас, без каких-либо последствий для себя — конечно, при условии, что вы будете молчать об этом предложении. Решайте.

Ефремов долго не колебался. Раз сам Вождь говорит такое — значит речь точно уж идет о чем-то, что имеет жизненно важное значение для всей страны, подвести тут нельзя. Было лишь опасение, справлюсь ли — но очевидно, эти товарищи решили, что сумею, а они всей информацией владеют. Неужели все-таки свидетельства палеоконтакта?!

А с подписками на секретность Иван Антонович уже встречался, и не раз. Поскольку в СССР палеонтология шла под руку с геологией, а наличие и расположение полезных ископаемых на территории Советского Союза со времен революции было государственной тайной. И он ждал, что сейчас войдет офицер ГБ с секретной папкой — но вместо этого Анна Петровна, с милой улыбкой, протянула ему документ. Гриф наверху удивил Ефремова — не знакомые "секретно" и "совершенно секретно", и не "особой важности", про которые ему слышать довелось, а слово "Рассвет", крупными красными буквами. Когда даже ответственные товарищи утверждали, что грифов секретности в СССР только три, не считая "для служебного пользования", который часто лепили на все что попало, включая наставление по чистке трехлинейной винтовки образца 1891 года.

— За намеренное разглашение, высшая мера, причем в исключительном случае даже без трибунала — сказала Лазарева — а расстрел на месте, если при совершении преступления будет присутствовать наш сотрудник. Правда, прецедента не было пока — мы очень тщательно продумываем, кому можно доверить. Так как, Иван Антонович — пока вы ничего еще не узнали, можете отказаться. После — уже никак. И нести вам придется это до конца ваших дней, как всем нам.

Говорили в Союзе Писателей (с оглядкой, по углам), что Анна Петровна Лазарева не только Инструктор ЦК, но и большой чин в Службе Партийной Безопасности ("инквизиция", как ее называют, стоит даже выше чем МГБ). Не ниже генеральского — раз полковник Кунцевич у нее в подчинении ходит. Но лишь теперь Ефремов поверил в это безоговорочно — увидев ее стальной взгляд. Как и в то, что (опять же по слухам) у нее на военном счету сотня убитых немцев, а в Киеве в сорок четвертом она лично расстреливала бандеровцев. Ну а что вид у нее совсем не похожий на комиссаршу — молодая, красивая, в модном шелковом платье-клеш вместо делового костюма — так в Гражданскую и Лариса Рейснер, будучи комиссаром Волжской флотилии, во время боя в белом платье на мостике флагмана стояла. Интересный для писателя типаж — женщина будущего, во всем с мужчинами наравне. И раньше такие изредка встречались, как например Екатерина Великая или Жанна д'Арк — но говорят, что с подачи Лазаревой, процесс воспитания таких особ на поток поставлен в "смоленцевских" училищах. Названных так по имени той, что здесь же, рядом с Анной Петровной сидит — жена Дважды Героя Юрия Смоленцева, с которым вместе ходила Гитлера живым брать. И тоже у Лазаревой в помощницах, и выглядеть старается как она. Актриса, и лицо "дома русско-итальянской моды" — но когда этим летом ливийские пираты в Средиземном море захватили пароход, где среди прочих пассажиров, и отец Лючии Смоленцевой плыл, так она вместе с мужем (и группой Осназа Черноморского флота) туда летала, и по слухам, со всеми ходила на абордаж, за это орден получив. Впрочем, она сама говорила когда-то Ефремову, в мирной беседе.

— Пантерочки мы. С друзьями ласковые и пушистые, в клубок свернулись и мурчим. А врагу — в горло, клыками.

Да и остальные тоже загадка. Кунцевич — старается недалекого головореза изображать, но мелькает в его речи и манерах что-то, показывающее человека гораздо более образованного. Смоленцев аналогично — хотя этот больше молчать предпочитает, держаться в тени. А адмирал Лазарев, это самая загадочная персона в СССР — и в Союзе Писателей были те, кто в войну военкорами работал, и многих в армии и на флоте знал, да и сам Ефремов сумел разыскать кое-кого, знакомых по давней морской биографии, штурмана каботажного плавания, до того как в палеонтологию пошел. И никто не знал Лазарева М.П. — а ведь, чтобы дойти до адмиральского чина, начать свой путь он должен был в Красном Флоте двадцатых, тот знаменитый комсомольский набор, судя по годам.

Просто собрание таинственных личностей. Хм... А не связана ли тайна (возможно, палеоконтакт?) именно с их компанией? А что если даже... Внезапно вспомнились услышанные три года назад слова командира "Моржихи" Золотарева: "Распускали слух про "подводные силы коммунистического Марса"... будто бы, марсиане по классовой солидарности нам на помощь пришли. Так скажите, Иван Антонович, разве я на марсианина похож? Или наш Адмирал, который всю войну этим кораблем командовал..." Да нет, глупости, так неизвестно до чего додуматься можно. Впрочем, сейчас все выяснится. Где тут подписать? И чем я могу быть полезен Советскому Союзу?

Сталин в усы усмехается. И Пономаренко доволен. Остальные тоже — ждали этого, но сомнение у них прежде было? А затем не Вождь говорит, а Пономаренко, как второй "председательствующий".

— Взгляните на это, Иван Антонович. Особенно на год выпуска.

Книжка, на обложке что-то космическое (Ефремов сначала подумал, американская фантастика — хотя не слишком одобрялось, но читали уже в СССР и Гамильтона и Дока Смита). Однако внизу обложки большими буквами написано "Иван Ефремов", а ниже немного помельче — название, "Туманность Андромеды". Что за... Неужели это его имя, а не однофамильца-тезки?!

Он осторожно, словно музейный экспонат, взял книгу и открыл титульный лист. Издательство "Советская Россия", 1988 год.

"Значит, все-таки машина времени. Не инопланетяне. Книга из будущего и вполне может оказаться его собственной — которую он когда-нибудь напишет."

Кое-какая подобная болтовня, в общем-то, была еще со времен войны — про связь, установленную советским правительством не то с марсианами, не то с потомками из тридцатого века. Но как положено настоящему ученому (хотя он был биологом, а не физиком), Ефремов в возможность путешествий во времени не верил — ведь вся мировая наука, что советская, что заграничная, однозначно считала машины времени совершенно ненаучным вопросом, относящимся лишь к области фантастики. Но вот она книга, перед ним! Хотя... насчет тридцатого века, похоже, преувеличение — год-то 1988 всего-навсего, а едва ли в прошлое повезли бы археологическую находку или музейную редкость, да и не выглядит книга очень старой. Нет, не новая, но никак на древность не тянет, сколько лет она должна храниться, что выглядеть вот так? Ну, от десяти до сорока, наверное, при хорошем обращении. Значит, доставить ее могли из конца двадцатого — начала двадцать первого века...

— У Советской страны есть ученые-палеонтологи, — говорил тем временем Сталин. — Но писатель Ефремов, которого после назовут самым великим в жанре научной фантастики, у нас один. Только не возгордитесь, Иван Антонович, вам этот путь еще пройти предстоит. И задача у вас будет архиважная для дела коммунизма. Что бы там отдельные личности в Союзе Писателей про жанр фантастики ни говорили.

— Если это не секрет, то с каким именно временем установлена связь, с каким годом? — уточнил Ефремов. — Можете не говорить, если это мне знать пока не положено, однако я уже по осмотру книги рискну предположить, что потомки отделены от нас одним-двумя поколениями.

Сталин негромко рассмеялся, остальные тоже заулыбались.

— Да вы прямо Шерлок Холмс, Иван Антонович. Хотя действительно, уже по внешнему виду человек, часто работающий с книгами, пожалуй, уже может многое понять. Это и нам стоит учесть в дальнейшем. Давайте так: точно на ваш вопрос я пока действительно не стану отвечать, но скажу, что насчет одного-двух поколений вы не ошиблись.

— Тогда... Еще только один вопрос. Может быть, я недостаточно оптимистичен, но думаю, этого времени еще недостаточно для построения всемирного коммунизма. Следовательно, к нам явились представители более научно-технически развитого социализма, чем наш, из Советского Союза конца века или начала следующего. Я прав?

— А вот на этот раз, к сожалению, не угадали, Иван Антонович, — вступил Пономаренко. — Вот что есть коммунизм и социализм? Его материально-техническая база, и, в какой-то мере, даже производственные отношения с госкапитализмом совпадают, на что обратил внимание еще Ленин. Но должных выводов не сделал — и в итоге, там в будущем чрезмерно увлеклись созданием этой материальной базы, фундамента, в ущерб остальному. Я не имею в виду, что не надо было строить — но нельзя было считать, что "сначала материал, а прочее после". Вот и построили... что хотели! Потому мы, желая исправить пока еще не совершенные ошибки, уделяем должное внимание духовному началу. Вот скажите, чем, на ваш взгляд, госкапитализм отличается от социализма? Если частной собственности, как таковой, и там, и там нет — развитой госкапитализм — это Железная Пята, что Джек Лондон описал. Когда наверху кучка олигархов, или тех кто решает, распоряжается, то есть по факту владеет — а все прочие работают за зарплату. Да, и еще допущение — что и при Железной Пяте рынка нет, раз там все как одна монополия, то хозяева сами решают, что куда везти и где производить. Так где же отличие?

— Очевидно, в отношении к людям — ответил Ефремов. — Если для капиталиста, хоть для хозяев Железной Пяты, идеальный рабочий — это чапековский робот, которого после смены выключают и до утра ставят в шкаф, то социализм заинтересован в развитии всех живущих, не только в обеспечении их материальных потребностей, но и духовном воспитании, и поощрении талантов. Ну зачем капиталисту думать, а тем более вкладываться в совершенствование личности своих работников, конечно сверх сугубо необходимого профессионального образования — да и то, большой соблазн и тут уже готовое брать, а не учить. Вот только как это увязать с производственными отношениями?

— А вот в этом и будет ваша задача, Иван Антонович, — сказал Пономаренко. — Каждая Идея нуждается в своей Главной Книге. Как впрочем, и революция, и эпоха. И вовсе не обязательно, чтобы это был философский трактат, как "Капитал" Маркса. Поскольку назначение Главной Книги, это предельно быстро и доходчиво вбросить Идею в массы (где эта идея, как сказал Ильич, становится материальной силой) то книга и художественной может быть. Как например северные американцы для эпохи своей Гражданской всерьез считали таковой "Хижину дяди Тома" — а вот у их оппонентов-южан такой Книги не появилось, "Унесенные ветром" могла бы стать, так написана когда? А у нас, "Как закалялась сталь" и "Молодая Гвардия", чем не Книги для своей эпохи? Вот только время идет — и те исторические задачи мы уже решили, другие уже на повестке дня. Наше поколение, кто вытянуло революцию и Гражданскую, свое отыграет уже — вот будем мы в годах шестидесятых, даже семидесятых, уважаемые пенсионеры, а за окном великий Советский Союз, мировая сверхдержава, всюду знамена красные и правильные слова, и праздник 7 ноября — и будем мы довольны, что жизнь прожили не зря, эстафету детям и внукам передав. И что после случится, в том нашей вины нет, да мы этого и не увидим, раньше умрем, в полной уверенности, что дело Ленина живет и побеждает.

Ефремов уже понял из этого "вступления", что ни то что коммунизма, но и нормального социализма в будущем, похоже, нет. А что тогда? Государственный капитализм? Железная Пята? Как же это могло произойти?!

Конечно, он понимал, что несмотря на то, что законы исторического материализма верны в общем случае, и в итоге приход высшей стадии — коммунизма неизбежен (если только человечество прежде того не уничтожит само себя в развязанных капиталистами войнах, чем любят сейчас пугать некоторые западные фантасты), в частных случаях победа прогрессивных сил далеко не предопределена. Смогли же капиталисты в прошлом веке задавить Парижскую коммуну, несмотря на ее передовые идеи! И после Первой Мировой войны торжество революции тоже произошло только в одной стране (и то ее там тоже пытались одолеть как внешние, так и внутренние противники), а ведь были и другие европейские страны, где попытки революции были жестоко подавлены.

Но как с СССР будущего могло случиться что-то подобное? Новая война? Какой-то внутренний мятеж?

— В будущем не увидели еще одну опасность на пути перехода от капитализма к социализму, — ответил на этот вопрос Пономаренко. — Что госкапитализм может вырастать и из недоразвитого социализма, сбивая движение с истинного пути. Когда социалистические по форме ведомства, наркоматы, министерства — становятся по сути монополиями, корпорациями, и начинают конкурировать между собой. То есть, истинная революция, как переход от старого мира к новому, не завершается, а лишь начинается свержением власти буржуазии в первой из всех стран, которая "наиболее слабое звено", как царская Россия 1917 года. А окончательная победа будет только с падением капитализма во всем мире. И как учил нас Ленин, всякая революция есть процесс динамический, то есть при недостатке энергии может не достичь высшей точки, перейти в падение. Что к сожалению в том мире и случилось.