Т-28 в боевых примерах

...Родину нашу мы от врага защищали...

Все события и персонажи вымышлены, любые совпадения с реальностью случайны.

Где-то в параллельной реальности...

— А врать я Вам не буду, товарищ старший политрук, — и не собирался даже. Потому что ничего плохого ни я, ни товарищи мои боевые, ни Командир нашего, таким вот случайным образом сложившегося отряда, не сделали, а только Родину нашу мы от врага лютого защищали, уж как смогли. Так что все, как оно было, обскажу в точности, без прикрас и ничего не скрывая.

— Сначала коротко о себе? — Как скажете, товарищ старший политрук.

Сам я — Семенов Владимир Иванович, родился аккурат в мае 1898 года в одном из рабочих поселков неподалеку от Путиловского завода, ну, который на берегу речки Емельяновки расположен был. Так что происхождение мое самое что ни на есть пролетарское. Родители тоже из рабочих — батюшка на Путиловском работал, слесарем, уважение от мастеров и начальства имел, потому как выпивал умеренно и руки у него очень ко всякой механике приспособление имели. Матушка в прачечной при заводе с утра до ночи надрывалась, да нас, семь душ детей, обихаживала, я старший был. Ну, а я с 1911 года, то бишь с 13 моих полных лет, на том же заводе трудился. Сначала, по малолетству, подсобником, принеси-подай за денежку малую, а через пару лет и у меня способности к работе со всяким железом да механизмами проявились, и взяли тогда меня по родительскому ходатайству в слесарно-сборочный цех, где я до 1915 года работал. Хорошо работал, прямо скажу — ни прогулов у меня не было, ни штрафов за брак или небрежность всякую.

Вот, а в 1915 году стали, значит, к нам на Путиловский, прямо с фронта броневые автомобили "Остин" поступать. Ну, такие, пулеметные, на базе грузовика "Остин" — их тогда британцы для России по военному заказу делали. Делали, да до ума не доделали, как это часто у заграницы бывает, когда они что-то для России изготовлять берутся — такие уж они для нашей страны паскудные партнеры получаются, извиняюсь за ругательство, товарищ старший политрук. Так вот, у этих самых Остинов в боевых условиях, да особенно на наших кочках и буераках, постоянно несчастья разные приключались — то ходовая ломалась, то трансмиссия из строя выходила, и превращались они тогда в неподвижные мишени для вражеской артиллерии. Ну, и стали тогда эти бронеавтомобили с фронта отзывать, да прямиком на наш завод, ремонтировать и улучшать посильно. Мосты им другие ставили, ходовую часть усиливали, ну и броню тоже, как могли — даже ремонтный участок специальный под это дело выделили.

А я, товарищ старший политрук, как впервые эти Остины увидел — сердце аж захолонуло, и мурашки по коже пробежали — так они мне на душу запали. Упросил я тогда родителя, а через него и мастера цехового, чтобы, значит, перевели меня на тот ремонтный участок, где броневики ремонтировали, да и не было кроме меня счастливей человека тогда. Вот с тех пор и полюбилась мне всякая разная военная бронетехника...

Ну, а еще через год, как стукнуло мне шестнадцать годков, рещил я твердо на фронт бежать, с германцами воевать. И вот как-то ночью внутри одного полностью отремонтированного Остина спрятался, да с одной из перегонных команд, что бронемашины обратно в войска препровождала, на войну и удрал. Обретался там сперва при ремонтной команде автоброневой пулеметной роты, помогал по технической части, пока вождение боевой машины полностью не освоил, а потом уж и повоевать довелось. Сначала, конечно, с германцами и союзниками их — что сказать, покидало тогда нашу пулеметную бронероту по городам и весям, с одного рубежа на другой, а вместе с ней и меня. Потом Революция случилась, то есть освобождение трудового народа, а за ней уже и Гражданская война подоспела, чтобы, значит, с врагами революции и разными другими эксплуататорами рабочего класса биться. На ней мне тоже много где послужить и повоевать довелось, но снова по большей части ближе к технике разной был. Автомобили разные всякие, броневики опять же — даже на бронепоезде как-то пришлось, механиком орудийных башен.

Уже после того, как Гражданская война закончилась, вернулся я было домой, в родной Питер, да только никто меня там уже и не ждал. Батя на Гражданской сгинул, маманя от тифа померла, а братья-сестры, кто выжил, разлетелись по всей стране, кто куда. Да и, честно сказать, после боев да походов гражданская жизнь мне уже пресной показалась, тягомотной какой-то, что ли... видать, привык я за те годы воевать, да и нравилось мне очень в Армии, особенно в броневых частях, со всякой боевой техникой возиться. Помыкался я так вот пару месяцев на заводе, помаялся, да и направился обратно в армию проситься. Там все честь по чести — курсы окончил, звание сержантское получил, службу продолжил, сначала в автобронечастях ЧОН, а потом, как начали у нас танковые части создавать, туда попросился, новую технику осваивать.

Перед Советско-Финской войной я уже до старшины дослужился, исполнял обязанности механика-водителя среднего трехбашенного танка Т-28 в 20-й тяжелой танковой бригаде имени товарища Кирова. Вот там то, при прорыве "линии Маннергейма", мне и прилетело, хоть и не в первый раз, но теперь уже очень серьезно, когда под левой гусеницей нашего Т-28 мощный фугас рванул. А там, почти вплотную, я, в левой пулеметной башенке..., в общем, больше года по разным госпиталям провалялся с тяжелой контузией и другими травмами, потом на военно-врачебной комиссии вообще комиссовать хотели, но я врачей упросил, оставили в небоевых частях. Так и попал я на 105-й окружной автобронетанковый склад Западного особого военного округа, помощником начальника одного из хранилищ боевой техники и, по совместительству, старшим мотористом участка технического обслуживания боевой техники. А потом война...

И уже на четвертый день этой паскудной войны, извиняюсь, конечно, за выражение, то бишь 25-го июня, немецкие танки вышли к Минску, завязав бои с нашими войсками на дальних рубежах обороны города. А еще через два дня, 27-го июня, Командование Западного фронта, наверное, решило, что Минск удержать все же не получится, потому что нам поступил приказ на эвакуацию. Ну, как на эвакуацию, скорее, на отвод людей со склада, потому что эвакуировать материальные ценности было практически не на чем. Так, вывезли кое-что, буквально крохи, а все остальное бросили прямо в местах хранения...

Я со склада с последней машиной уходил, и было это 28-го июня, днем. Со мной еще пара молодых ребят-слесарей с участка технического обслуживания техники была, первого года службы, и один из младших оружейников — он все пытался в кузов бортового ЗИС-5, который и так в перегруз был, еще хоть что-нибудь из боеприпасов запихнуть. Да только, когда уже выезжали, стал тот ЗИС прямо посреди двора — мотор у него забарахлил, а я под капот полез, чинить. Ковыряюсь, значит, в моторе, сам себя поторапливаю, а одним глазом поневоле на ворота посматриваю, потому как караульный взвод с охраны склада еще вчера сняли, и сверкаем мы со своим грузовиком посреди двора, словно прыщ на голой зад... в общем, как то не по себе мне, оттого и постоянно на ворота кошусь. Вот тогда я нашего будущего Командира в первый раз и увидел...

Смотрю — заходит в ворота, эдак неторопливо, майор-танкист, лет ему двадцать пять — тридцать на вид, форма на нем не новая, но добротная, сидит ладно, и видно сразу, что носить он ее умеет. Вошел, значит, этот самый майор в ворота, остановился, и давай двор да хранилища наши осматривать. Причем взгляд у него такой был, знаете..., ну вот как у человека бывает, который долго в этом месте не был, а теперь его как бы заново для себя открывает, вспоминает детали.

И нас на территории склада он увидеть явно не ожидал, потому что в первый момент очень удивился, разглядев, как мы возле грузовика копошимся. У него даже взгляд изменился, на пару секунд стал таким... недоумевающе-задумчивым, что ли. Потом он слегка кивнул головой, словно сам для себя что-то решил, и к нам направился. Подошел грузовику, понаблюдал, как мы с мотором возимся, помолчал немного, а затем и говорит мне насмешливо так, с легкой издевкой.

— Что, старшина, план позорного отступления неожиданно срывается по техническим причинам?

Вылез я из-под капота, сам чумазый весь, и на сердце дюже погано, а тут еще он со своими насмешками. И смотрит так... изучающее, ждет, что я ему на его обидные слова отвечу. А, думаю, к черту все — лови, паразит лощеный, ответку. И только воздуха в грудь набрал, чтобы, значит, качественно послать его по матери, как он меня опередил.

— Так, старшина, — а ну-ка отставить думать про старшего воинского начальника неуставные выражения, а вместо этого представиться, как положено, и доложить, что это вы здесь делаете.

Я тогда еще подумал, что этот майор говорит как-то... непривычно немного, да и команды отдает не совсем правильно. То есть смысл верный, а вот слова немного того..., другие, что ли. Но, команда есть команда — принял я строевую стойку, представился и доложил все как есть. Мол, выполняем приказ на отступление, да техника подвела. Но грузовик уже почти исправили, остались сущие мелочи, и можно выезжать. А он выслушал, подумал немного, потом хмыкнул одобрительно и пробормотал себе под нос опять странное: "Это я удачно зашел... грех не воспользоваться...", а потом нам и говорит.

— Значит, так, товарищи младшие командиры и красноармейцы. Раз уж вы все, так не вовремя для вас и так удачно для меня, здесь оказались, приказ на ваше отступление я, как старший по званию, временно отменяю, а вы все поступаете в мое распоряжение — сейчас все то, что вы тут для противника оставили, в негодность приводить будем. — Всем все понятно? — Тогда — старшина, доложите о наличии на складе боевой техники, вооружения и прочего военного имущества, подлежащего приведению в состояние невозможности использования.

Мы все от такой его тирады натурально остолбенели, стоим, молчим, а он давай дальше командовать!

— Старшина, — говорит, — не спи, не время теперь мух ловить, каждый час на счету — сегодня к вечеру немецкие войска оборону нашу с севера прорвут и в Минск войдут, следовательно, уже завтра их передовые части здесь, на складе этом, могут оказаться. А у вас тут, насколько я знаю, всякого добра в хорошем состоянии много осталось — и что, пусть все это фашистам достанется? — Так что остальные пускай заканчивают с ремонтом, а ты веди в свои пещеры, богатства показывай. Но первым делом — к танкам веди.

Тут я снова удивился — откуда этот незнакомый танкист так точно знает, когда немцы нашу оборону прорвут? И про танки, оставленные на складе — ну да, стоит бронетехника, но он-то про это откуда знает? Но промолчал — он командир, ему, наверное, виднее. Ну, и повел товарища майора к хранилищам бронетехники, танки показывать...

— Какие танки? — Так я же Вам, товарищ старший политрук, не успел рассказать — у нас же, на складе нашем, при эвакуации танки брошенные остались. Причем танки очень хорошие, не какие-нибудь там легкие Т-26 или даже БТ. Нет, у нас стояли средние трехбашенные танки прорыва Т-28, предназначенные для качественного усиления стрелковых и танковых частей в наступлении, а также для штурма укреплённых оборонительных позиций противника — я как раз на таких в Карелии воевал, в Зимнюю войну, ну, про это я Вам уже рассказывал. Может и устаревшие слегка — это я от начальства не раз слышал — но мощные, надежные и достаточно простые в ремонте машины, уж я-то знаю и с полной уверенностью это утверждать могу.

Их у нас на складе аж 63 машины хранилось, в различных модификациях, но при этом, надо сказать, в разном техническом состоянии и разной степени боевой готовности. Если точнее, то из 63 танков 19 находились в полностью исправном и боеготовом состоянии — ну, может, паре-тройке требовался мелкий и несложный ремонт. Причем в составе этих 19 боеготовых имелись в наличии даже два экранированных, это которые Т-28Э. Оба танка, ну прямо конфетки — их, когда после Финской войны в Ленинграде, на моем родном Путиловском, ныне он Кировский завод, дополнительной броней экранировали, там же заодно и моторы капитально отремонтировали, новые 76 мм пушки поставили, подлиннее, вместо прежних окурков КТ-28, и пятый пулемет ДТ на башню добавили, в зенитном исполнении. А еще рации старого образца, которые постоянно перегревались, заменили на новые, со штыревыми антеннами, и электрооборудование по-новому экранировали, с конденсаторами, отчего помех почти и не слышно стало. Ходовую часть опять же капитально перебрали — в общем, танки хоть и не новые, но в отличном техническом состоянии и полной боевой готовности пребывали. Еще 30 машин имели различные поломки и требовали среднего ремонта, то есть в условиях специализированных мастерских. А остальные 14 танков — вот те были уже откровенный хлам. Моторы вконец убитые, подвеска и трансмиссия одно название — они только в капитальный ремонт и годились, причем именно в условиях танкоремонтного завода, иначе толку не будет.

— Про то, почему они тогда у нас на складе находились, вместо того, чтобы по боевым частям разойтись и с фашистами воевать — про это я не могу знать, товарищ старший политрук, потому как не моего уровня этот вопрос. Но одно могу сказать — Командир наш, как оказалось, откуда-то знал, что на нашем складе танки застоялись, и о том, что они тут при эвакуации брошенные остались, тоже знал. Более того — как я уже потом понял, именно из-за этих танков Командир на нашем складе и появился. И он, кстати, тоже, когда мои пояснения по наличию и техсостоянию танков выслушал, так сначала хмыкнул, вроде как подтверждающее, а потом выругался дюже матерно, в том смысле, что боеготовые танки тут без дела стоят, а на передовой люди буквально с голыми руками в атаки на немецкую броню кидаются.

Осмотрел, значит, он танки, особенно придирчиво оба экранированных Т-28Э, — как я потом понял, он себе танк выбирал, чтобы, значит, на танке этом в одиночку на бой с фашистами идти, — выбрал себе один из них — тот, у которого антенна радиостанции не поручневая, а штыревая была установлена, самолично пушку и пулеметы проверил, мотор завел, за рычагами посидел, радиостанцию тоже проверил — в общем, доволен машиной остался. А потом снова погрустнел, вылез на броню, уселся как-то горестно-печально возле башни, уставился в никуда, и говорит раздумчиво, вроде как сам с собой.

— Твою же ж... мать — как же не хочется всю эту красоту в железный хлам переводить... — И немцу оставлять тоже не вариант — хрен ему по всей морде, а не исправные танки! — Но как же все-таки не хочется технику гробить...! Вот же зараза какая, броня есть, топливо к ней есть, снаряды и патроны есть — людей нет, чтобы это все использовать! А какие тогда варианты...? Отступанцев и мимо пробеганцев попытаться к этому делу пристегнуть...? Может получиться, но не за рукав же их перед воротами этого склада хватать... другое дело впереди, на лихом коне..., то есть на танке, во всей, мать его, красе..., но и тут я один, пожалуй, не потяну...

Потом наткнулся взглядом на меня, скромно в сторонке стоящего, пробормотал: "А вот если не один...?", еще немного подумал и уже ко мне обратился.