Служебное соответствие

Ламберт

Признаться, я не помню точно, когда это началось. Помню лишь, что осознал это я не так уж давно, и теперь уже нет смысла доискиваться, сколько времени назад случилось непоправимое.

Впрочем, что значит — непоправимое? Оно, в сущности, не мешало мне жить, никак не влияло на результаты моей работы, просто присутствовало. Должно быть, так вышло из-за того, что я очень хорошо осознавал свое место, никогда не забывал, кто я таков и чего стою, а потому и не строил никаких иллюзий. Я всегда был рационален, даже по сравнению со своими коллегами, за это меня отличало начальство, и это же качество помогло мне не впасть в опасные рассуждения или, Юпитер упаси, мечты.

Я просто принял случившееся как должное. Насколько мне было известно, со многими это случалось, только заканчивалось по-разному. Кому-то хватало ума и выдержки не выказывать эмоций, кому-то везло... а кое-кто пропадал бесследно либо исчезал ненадолго и возвращался, отныне совершеннейшим образом соответствуя своему классу и занимаемой должности.

Я и по сию пору льщу себя надеждой, что отношусь к первой категории, все по той же причине: я знаю, на что я могу рассчитывать, а о чем лучше даже не задумываться, чтобы не присоединиться к категории под номером три по моей кустарной классификации. И, в общем-то, никаких сверхъестественных усилий для того, чтобы скрываться, мне прикладывать не приходится. Просто потому, что я почти никогда не пересекаюсь с тем, кто так неожиданно завладел моими помыслами: другой класс, другое подразделение... Самое большее, на что я могу рассчитывать, так это случайно повстречать его в запутанных коридорах Эоса и сдержанно поприветствовать, удостоившись в лучшем случае рассеянного кивка, или же увидеть на очередном суаре. На таком, как сегодня.

Это, пожалуй, единственное, чем я могу себя выдать: прежде я никогда не был любителем таких вечеринок, не закрытых, для высшего класса, а тех, на которые приглашают и нас. Приглашают, как мне кажется, по своеобразной разнарядке: сегодня идет эта троица, завтра — другая. Очередь моя выпадала не так уж часто, и коллеги знали, что я с охотой уступлю им честь посетить вечеринку у кого-то из высокопоставленных персон. Теперь не уступал, и надо мной поначалу посмеивались: дескать, распробовал, наконец... По правде сказать, шоу меня по-прежнему занимали мало, у меня появился иной интерес, и чтобы замаскировать его, пришлось даже пойти на совсем не типичный для меня поступок. Впрочем, это неинтересно...

Фурнитур закончил колдовать с моими волосами и испарился. Я взглянул на свое отражение без особого интереса, как, должно быть, смотрят на меня и все остальные. Двадцать три года, руби, рост — стандартный, внешность — стандартная. Черты лица настолько правильные, усредненные, что я сам, отведя взгляд от зеркала, забываю, как выгляжу. Вокруг еще много таких же, я ничем не выделяюсь, и это еще одна из причин, из-за которых я отношусь к свалившейся на меня напасти совершенно философски. Я — один из десятков обычных сотрудников, и шансов обратить на себя высочайшее внимание у меня нет. Впрочем, я к этому и не стремлюсь.

Что ж, пора. Опаздывать нельзя, особенно сегодня. Во-первых, это дозволено только все тем же высокопоставленным персонам, а не скромным руби, во-вторых, я не хочу привлекать лишних взглядов. Лучше уж затесаться в небольшую компанию себе подобных, выбрать место поудобнее и на этом успокоиться.

Сегодня мне везет: с моего места прекрасно видно... нет, не сцену, места для почетных гостей. Я всегда стараюсь устроиться именно так, потому что происходящее на сцене меня интересует в куда меньшей степени, нежели эти гости.

Зал тонет в полумраке, бесшумные фурнитуры разносят напитки — до нас очередь дойдет не сразу, — начинается шоу. На площадке света достаточно, чтобы почетные места оказались освещены, и мне прекрасно виден хозяин сегодняшнего вечера. В основном — в профиль, он смотрит представление, но время от времени поворачивается к соседу, и тогда я могу разглядеть его лицо. Если бы еще консул не подавался время от времени вперед, загораживая его...

Иногда я думаю, отчего меня не привлек, к примеру, господин Зави. Или господин Лагат. Вон они, перешептываются о чем-то, и оба в призрачном освещении прекрасны настолько, что это кажется... ну да, неестественным. Может быть, поэтому я смотрю совсем на другого и стараюсь, чтобы он этого не заметил. Хотя бы потому, что это может быть опасно...

Рауль

-Я ведь просил тебя... — повторяю я в который раз, но Ясон только усмехается и качает головой.

-Не беспокойся, — говорит он, как обычно. — Он уже достаточно выдрессирован, чтобы не причинять хлопот. Увидишь сам.

-И тем не менее, — начинаю я, но он перебивает:

-Тем не менее давай убедимся. Я знаю всё, что ты хочешь мне сказать, ничего нового ты не придумаешь. Просто смотри.

Просто смотри! Ясон неисправим... Я слова бы не сказал, если бы он вывел на подиум своего дикаря на собственном приеме, но у себя его видеть не желал. Впрочем, по этому вопросу спорить с Ясоном бесполезно, как это ни прискорбно, пришлось согласиться на участие его бешеного любимца в шоу.

Ясон уверяет, что всё пройдет прекрасно. Предчувствия, тем не менее, меня терзают самые нехорошие.

И еще не дает покоя чей-то пристальный взгляд. Взгляд этот я чувствую не впервые, но сегодня ощущаю как-то особенно остро. Должно быть, виной тому взвинченное состояние... Я начинаю гадать, кто бы это мог быть. Орфей? Он порой пристально разглядывает мой новый костюм, но его взгляд ощущается совершенно иначе. Тем более, Орфей сидит по левую руку от меня, чуть позади, а смотрят справа, из глубины зала. Смотрят не изучающее, не завистливо, без злости, просто — смотрят.

Мне становится интересно, и я, откинувшись на спинку кресла, чуть поворачиваю голову, якобы к Ясону, сам же рассматриваю полутемный зал. Неизвестный наблюдатель притаился где-то там, среди элиты низших классов... Хотя почему — притаился? Он нисколько не прячется, и найти его оказывается до смешного просто.

Это молодой руби с приятным, но совершенно незапоминающимся, насколько можно различить в полумраке, лицом. Кажется, я встречал его несколько раз на таких же суаре или в коридорах. А может, и не его, слишком уж они все похожи; если не работаешь с ними бок о бок, сразу не отличишь друг от друга.

Он встречает мой взгляд, вздрагивает и отводит глаза, с преувеличенным вниманием смотрит на сцену. Я тоже обращаю внимание на представление и тут же снова ощущаю чужой взгляд. Снова ловлю его — эта игра начинает забавлять. Я не имею ни малейшего понятия, что нужно этому руби, но наблюдать за ним хотя бы не так скучно, как смотреть шоу. Тем более, на подиуме появляется любимец Ясона, и в зале слышатся смешки и перешептывания.

Впрочем, кажется, дикарь и впрямь неплохо выдрессирован... если сравнить с предыдущими случаями. Конечно, до выверенных действий лучших петов ему далеко, да и выражение лица могло бы быть другим, но в этом что-то есть, я готов согласиться с Ясоном. Некая звериная плавность движений, звериная же привлекательность, заставляющая нервничать наших тепличных питомцев...

Впрочем, мне гораздо интереснее перехватывать взгляд незнакомого руби. Лицо у того делается растерянным, он пытается смотреть исподтишка, но не преуспевает в этом.

И, заигравшись в гляделки, я пропускаю момент, когда на сцене что-то происходит, отлетает от мощного удара чей-то пет и растягивается беспомощно на самом краю подиума, кто-то кричит, уже спешат к беснующемуся дикарю крепкие фурнитуры...

-Я предупреждал, что этим кончится, — говорю я сквозь зубы Ясону. — Скажи спасибо, если не придется выплачивать компенсацию.

-Если пострадал кто-то из твоих, неужели ты выставишь мне счет? — с вечной своей неуловимой улыбкой говорит он, но в глубине глаз читается нечто такое... Дикарю сегодня достанется, понимаю я.

Невольно взглядываю вправо — молодой руби приподнимается из кресла, вцепившись в подлокотники, на лице его непонятное выражение — не то растерянность, не то недоверие... Впрочем, он быстро овладевает собой и садится обратно, но в мою сторону больше не смотрит.

Сложить два и два нетрудно. Что ж...

Ламберт

Я, должно быть, слишком увлекаюсь наблюдением, потому что, в очередной раз взглянув в сторону своего объекта, вдруг встречаю чужой взгляд. В нем читается вежливое любопытство, и я спешу отвернуться, но вскоре не выдерживаю и снова взглядываю в его сторону. И опять встречаюсь с ним глазами. И так — раз за разом, как бы я ни старался косить, посматривать украдкой, он с легкостью перехватывает мой взгляд и, кажется, это его забавляет.

Я усилием воли заставляю себя перестать, смотрю на сцену и теперь сам ощущаю на себе чужой изучающий взгляд. Что ж, если он чувствовал то же самое, неудивительно, что заинтересовался, кто же его рассматривает! А я потерял всякую осторожность, впредь нужно быть осмотрительнее и пропустить, пожалуй, несколько вечеров, как прежде...

На подиуме появляется новый пет консула, монгрел, как я слышал, не такой уж молоденький, остальные рядом с ним выглядят детьми. Несмотря на то что мне доводилось слышать о буйном нраве монгрела, пока что он ведет себя вполне пристойно, хотя и участвует в забавах безо всякого энтузиазма.

Я в очередной раз украдкой взглядываю влево, снова встречаю насмешливый взгляд и поворачиваюсь к сцене как раз вовремя, чтобы увидеть, как...

Монгрел расшвыривает чужих петов... Приглушенный визг, те бросаются врассыпную, а один не успевает и от соприкосновения с кулаком дикаря складывается пополам и падает. И больше уже не встает, как остальные, которым тоже перепало, но не так сильно.

-Эй, что с тобой? — негромко спрашивает сзади знакомый, и я понимаю, что начал вставать.

Потому что это мой пет сейчас неподвижно лежит на краю сцены, пока фурнитуры пытаются усмирить монгрела. Мой. Я купил его совсем недавно, специально для того, чтобы иметь возможность выставить его на шоу и тем самым гарантировать себе приглашение. Он вообще-то не по карману руби вроде меня, но я никогда не был особенно расточителен, и средства нашлись. Будь я человеком, мог бы сказать, что после этой покупки остался без кредита в кармане, но оно того стоило. Пет был не экстра-, но все-таки первоклассный, и лишиться его вот так...

Впрочем, я прекрасно отдавал себе отчет, что поделать ничего не могу. Мальчишку унесли, других пострадавших и монгрела увели, тут же откланялся, извинившись перед хозяином, консул. Вечер рассыпался, как карточный домик.

И вот я стою у лифта, жду, пока тот спустится с каких-то заоблачных высей, и мрачно думаю о том, что так славно начавшийся вечер превратился во что-то непотребное, а я, похоже, выкинул деньги на ветер. Не хочу даже интересоваться, что сталось с моим петом. Если его можно залатать, это сделают и без моего участия, а нет... Что ж, тогда меня оповестят.

Судя по светящемуся табло, лифту осталось проделать путь в нескончаемые десять этажей. Хорошо, что я дождался, пока разойдутся остальные, не то пришлось бы выслушивать соболезнования: там ведь были и мои коллеги, и они знали о моей безумной покупке...

Я не затылком, я всей спиной почувствовал, что сзади кто-то стоит, и повернулся, чтобы оказаться нос к носу с... С ним.

Нос к носу — это громко сказано. Он был выше меня на пару дюймов, не меньше, и казался намного массивнее, должно быть, за счет роскошного костюма, прибавляющего ширины и без того широким плечам. И, по правде сказать, я впервые видел его вот так, на расстоянии даже не вытянутой руки, намного ближе. Впечатление...

Я задавил в себе желание проанализировать собственные впечатления, отступил на пару шагов, поклонился.

-Господин Ам...

В этот момент негромко тренькнул лифт, двери разошлись. Внутри, на счастье, никого не оказалось.

Советник вошел внутрь, едва не задев меня плечом, перед лицом у меня колыхнулись золотые локоны.

-Вы не едете? — спросил он, поворачиваясь.

Сказать "нет" было глупо, наверняка он видел, как я торчу перед лифтом. Пришлось войти, стараясь оказаться как можно дальше от него. Это оказалось непросто: блонди, по-моему, занимал все свободное пространство. Думать о том, что я оказался рядом с тем, за кем наблюдал издалека столько времени, я не мог. По правде сказать, мне хотелось поскорее покинуть лифт.

-Я вынужден принести извинения за безобразный инцидент, имевший место сегодня, — произнес вдруг советник. Я видел собственное отражение в зеркальной стене лифта: на лице у меня было написано глубочайшее изумление. — Что с вами, господин?..

-Уэлш. Ламберт Уэлш, господин Ам, — поспешил я подсказать.

-Да, верно, — он едва заметно улыбнулся. — Могу вас порадовать, господин Уэлш, вашему питомцу повезло, он отделался небольшим испугом.

-Но... — Надо ли говорить, как отлегло у меня от сердца?

-Ему достался удар в солнечное сплетение, — пояснил советник. — Нетренированному изнеженному мальчику этого хватило, чтобы потерять сознание, только и всего.

-Вот как... — протянул я. Нужно было что-то сказать, поблагодарить, наконец, за то, что блонди счел необходимым лично заговорить о моем пете, более того, приносит извинения! Но слов не было, как отрезало.

-Что же касается монгрела, обещаю — более это существо на моих вечеринках не появится, — холодно произнес он. — За других ручаться не могу, не обессудьте.

-Господин Ам, — все-таки выговорил я, — право, не стоит беспокойства!

-Неужели? — И я снова встретился с ним взглядом, только на этот раз — лицом к лицу. Лучше бы, право слово, не встречался, смотрел издалека... Мне этого хватало. — Я знаю, сколько стоит пет такого класса, и понимаю, что его потеря оказалась для вас бы весьма существенной. Я прав?

-Да, господин Ам, — ответил я. — Вы совершенно правы.

-В таком случае... — он не отводил глаз, а мне хотелось отодвинуться подальше. Все блонди подавляют своим присутствием, а в небольшом замкнутом пространстве — тем более. — В качестве компенсации за моральный и материальный ущерб, господин Уэлш, примите приглашение на суаре.

-Благодарю, господин Ам, но... — начал я, но он перебил:

-Я, должно быть, недостаточно ясно выразился, господин Уэлш. На любое суаре, любую вечеринку или показ... Распорядители будут предупреждены.

-Господин Ам!.. — чуть не вскричал я, даже не представляя, во что может вылиться эта неслыханная щедрость. — Я ведь...

-Не захочется — не приходите, — бросил советник через плечо: лифт остановился, и он прошел мимо меня к дверям, прошел так близко, что я почувствовал запах его одеколона, а длинная золотая прядь мазнула меня по руке. — Только, очень вас прошу, господин Уэлш, прекратите рассматривать меня исподтишка. Я предпочитаю, чтобы на меня смотрели прямо.

Двери закрылись, а я, не в силах собраться с мыслями, нажал кнопку не того этажа и долго еще катался вверх-вниз, пытаясь понять, что произошло сию минуту. И как советник ухитрился меня вычислить...

Рауль