Зона Боя Д

Зона Боя Д.

Здрасьте, приехали.

Боль. Словно вспышка. Такая яркая, всеобъемлющая, что тело, моментально сжало и скрутило спазмом. Да таким сильным, что сжавшись в позе эмбриона, до скрипа стискиваю зубы, и опять же не по своей воле. Сквозь пелену разрывающих сознание ощущений, мелькает:

— Все конец!

Наверно, именно это, отвлекая от боли, сжавшим сердце холодом страха, позволяет ощущать, нечто, кроме нее. Вначале, только тупые удары. Именно так. Сознание фиксирует то, что по ребрам ногам и даже голове кто то или что-то бьет. Но за жаром скручивающей тело боли, лишь некое их ощущение.

Следующим, над гулом в голове начинает пробиваться более сильный низкочастотный, звучащий как надоедливое гудение шмеля. А вот за тем...

Затем, мня, словно окатывает холодною водою и боль, скачком отступает. И так же как напряжение, всего и разом охватывает слабость. Даже, набрать в легкие, выдавленный оттуда воздух нет сил. Почти невозможно. Разлепив зажмуренные глаза, пытаюсь понять что либо. Но так как они еще слезятся, вижу лишь тени и вспышки света. Задирая голову, сплевывая вязкую слюну, пытаюсь вдохнуть глубже. И в этот момент, нечто заслоняет тьмою взор. Что затем последовал удар, скорее осознаю меркнущим сознанием, чем ощущаю.

Вначале гул, затем, во тьме вокруг звуки. Воображение дорисовывает остальное. Машина, почему-то она ассоциируется с некою старою и разбитою. Возможно из-за скрипов, и жестяного громыхания. Затем холод и вонь сырой материи. Референсом вплетен запах железа, смазки, кожи чего-то еще. И вновь, воображение услужливо дорисовывает недостающее и даже еще более, разбитый и скрипящий кузов таблетки. На полу лежат тела в форме, кое-как перевязанные уже пропитанными кровью грязными бинтами. На скамейки брошены доски и на них тоже тела. Кузов таблетки скрипит и содрогается на колдобинах разбитой траками дороги. Сидеть в ногах этого кладбища молодости, удается, только упираясь ногами, чтобы вжимать себя в стенку спиной. Потому как машину, воющую не таким уж и сильным движком, водит и мотает по грязи.

В кузове молчание, только сдавленные стоны, когда особо сильно прикладывает. Кто жив, а кто уже нет, не понять. Не мыслей, не страха. Сильнее страха усталость и тяжелое, вязкое как патока безразличие. Какая разница? Вырвется эта таблетка через игольное ушко в блокаде или нет. Умрет вон тот бедняга, у которого разбиты ноги, или ты, на следующей колдобине или от прилетевшего в кузов снаряда?

Становящуюся все более ясною и четкою картину в разуме, словно бьющееся зеркало разрушает пинок под дых.

— Встать!

То что это именно пинок, осознаешь до того как глаза распахиваются. Перед лицом, грубые высокие ботинки. Такие, и берцами то назвать, как-то стыдно. Толстая, даже на вид, агрессивно ребристая подошва. Вместо шнуровки, на боку клипсы, как на горнолыжных ботинках. Пластиковая защита щиколотки и голени. Ноги в ботинках переступают. Не дожидаясь следующего удара, пытаюсь подняться. Всего, еще трясет от холода и слабости. В запястьях боль, в самих руках вспышка ее же но от онемения, ибо они оказываются связаны.

Владелец ботинок видимо не собирающийся ждать того, чем окончатся мои потуги встать, схватив за шиворот, вздергивает с пола.

Здрасьте, приехали... Ментоваген. Серые стены, решетки на грязных окнах, и стайка бомжей, среди которых и я, всех уже, тычками, гонят наружу. А вне кузова то, ничем не радостнее картина. Пока жду своей очереди на десантирование, успеваю оглядеть серый бетон стен и узкие как бойница, окна, забранные толстыми, местами ржавыми прутьями арматуры.

Пока нас строят, понемногу приходя в себя, озираюсь. Двор как двор, видел такие. На тюремный, не похож. Скорее задворки ментобата или иного подобного места. Да будь оно неладно. Выпихнутый ровняющим толпу доходяг здоровяком, оказываюсь впереди шеренги. Эк забавно. Перед нами несколько...

Даже не знаю. Это какой-то специальный отряд что ли? Все в черном, шлемы не наши, разгрузки поверх черных комбинезонов из, даже на вид, плотной материи, нечто вроде пластиковых лат. Как у мотоциклистов гаревиков. Хотя, нет, явно нечто военное, не пойму. В голове какая-то каша, лезут мысли о фантастике и звездных войнах. Мне бы понять, что вообще происходит, а стою как дурак и о всякой ерунде размышляю.

Покосившись на соседей, поджимаю губы. Меня что? Во вьетнамской общаге, в драке, после попойки приняли? Бомжи при рассмотрении вблизи кажутся странными. Явно азиаты, а не узбекские гастарбайтеры. У одного обратившего на себя внимание, тем, как с презрением глядя на полицаев, задирает подбородок. В прорехе почти оторванного рукава, виднеется цветная татуировка. Ну этим то, кого сейчас удивишь? Сходу даю ему кликуху Якудза. Остальные кто как. Морды со следами побоев. Большинство стоят, понуро пялясь на бетон под ногами. Кстати вот, тоже, какого хрена тут не асфальт, а бетон? Да еще так ровно положен, что даже удивительно.

С бомжами, все ясно. Похватали, отлупили... Посадили. Хотя, какое ясно? Что я-то среди них делаю? Вновь принимаюсь разглядывать спецов. Ребята как на подбор. Крепкие, накачанные, сразу видно, матерые. Лица за масками не разглядеть. Все же вот странное у них снаряжение. Глядя на него, не оставляет ощущение чуждости. Взять хотя бы их пистолетные ремни. Широкие, из затемненного, толи металла, толи пластика. Кобуры с пистолетом, ни у одного не вижу. Зато подсумки, похожие на контейнеры, на обоих боках у каждого.

Самый большой, наверняка под газовую маску. Кстати, из оружия у них, дубинки да короткие дробовики. Последние, тоже импортные. Калибр, уж точно не двенадцатый, но и не сороковки, из тех, что спецграник.

Один из спецуры, тот, что по боле в объеме рыкает и строй, в котором и я, поворачивается в сторону дома, у которого нас строили. Глядя поверх голов, на серую стальную дверь, пытаюсь понять, на каком это он языке подал команду. Что еще за чертовщина? На сюсюканье вьетнамцев, или китайцев, точно не походе. Хотя кто их поймет? В голове услужливо возникает некая мысль, и кошусь на выделяющегося из бомжатника Якудзу. Уж больно рубленые команды старшего спецназёра, похожи на то, как в фильмах про всяких самураев говорят. Мальца гортанно, вот так рыкая. А тем временем, всю нашу компанию, гонят внутрь задания.

Самый справедливый.

Внутри здания, тычками, а кое-кого и погоняя дубинками, ведут по коридору. Коридор, ничем не примечателен. Стены, пол, потолок, все тот же голый бетон. Изредка, двери, покрашенные серою краской. Нанесенные по трафарету красным четырехзначные номера, ничего не говорят о том, что за ними. Свернув пару раз, оказываемся, в более широком коридоре. Там, нас выстраивают вдоль одной из стен.

Старшой, тот который, более квадратный из погонщиков, скрывается за дверью, пред которой построили. Наверно, в номере на ней, присутствует некий юмор. Дверь тринадцать-тринадцать, как не читай, это если сложить парно и туда и сюда, цифры восемь тысяч пятьсот пятьдесят восемь. Это я после раздумий, что за дверью, изгаляюсь. Так как делать нечего кроме как рассматривать стену, дверь и все тех же спецназеров да бомжей. Что за дверью и так понятно. Там нас опросят, допросят, выкажут недовольство, и расскажут, куда нам дорога.

А что говорил? Точнее думал. Через несколько минут, бомжей, с лева по одному начинают в оную дверь запихивать. Что странно, обратно никто не возвращается, только сопровождающий. Хотя, что странного? Видимо, уводят в узилище, или куда еще, через другую. Когда настает моя очередь, ловлю на себе оценивающий взгляд сопровождающего. Это потому как, в близи, в прорезях маски, его глаза хорошо видны.

— Вперед.

Уже топая к двери, соображаю, что со мною, он заговорил на каком-то ломаном английском. И еще, что глаза за маской, типично азиатского разреза, как и у бомжей.

Зал, или вернее большая комната, куда ввели, почти пуста. Справа, за массивным, широким столом из металла, сидят трое. Сбоку стоит охрана. Местные, так же в черной форме. Сразу будто бьет по глазам, что на ней нет погон. Вернее не это. На воротниках стойках курток, пошитых как кители, петлицы. И то, и другое, уж сколько лет как не встретить нигде. Хотя, что это я? А китайцы? Но вот не похожи они, почему то, на братьев китайцев — рубь за сто! Да и рожи, что уставились на меня, хмурые, выражающие даже при их азиатской невозмутимости презрение. Мол, не брат ты нам...

Пока мой сопровождающий, сверяясь с записями в наладоннике, излагает нечто, стою, словно окаченный ушатом воды одною простой мыслью, точнее вопросом — не брат, кто?!

Из этого состояния выводит жесткий тычок под ребра, и шипение сквозь зубы, конвоира.

— Поклон!

Память услужливо подсказывает азы азиатской вежливости. Кланяйся, улыбайся, всем и везде. А еще, не кстати, ибо чуть не пырхаю от нервного смеха, дурацкое — улыбаемся и машем!

Один из сидящих, нечто буркает скороговоркою. И за этим, снова тычок, под ребра.

— Отвечать!

Чуть кособочась, ибо конвоир заехал локтем ощутимо, объявляю.

— Не понимаю. В чем виноват, не знаю.

Видимо тот, кто спросил, морщится и глядит в сторону. Сидящий от него левее нечто набирающийна каком то уж больно толстом айпаде или подобном ему, оторвавшись от своих дел, коротко отвечает. И что-то говорит конвоиру. Снова тычок, более похожий на удар, от которого, аж пошатываюсь.

— На общем!

Подбирая слова, ибо давно не говорил на английском, прошу повторить вопрос на нем же. И зарабатываю еще один тычок. Впрочем, похоже, со мною, уже все решено. Стоящий у стола рядом с ковыряющимся в пародии на айпад, местный охранник, подходит и дубинкою, указывает на дверь в стене.

Иду к ней. Двери тут, похоже автоматические. Едва подхожу, как и в прошлый раз, сама открывается, но тогда как-то не придал тому значения. За ней, почти такой же коридор. Но охрана, одета, как и тот, что меня вывел. Из бомжей у стены только Якудза да еще один насупленный, по ниже ростом и с бычьей шеей. Ну что же, пусть будет Бычок.

Когда ставят рядом с Якудзой, тот сторонится и зарабатывает окрик и удар дубиной. Милосердием, эти ребятки уж точно не страдают. Пользуясь свободным временем, изучаю их форму и лица. Черная куртка, свободные брюки прямого покроя, без видимых карманов, заправлены в высокие ботинки. Хоть не такие крутые как у спецназеров, но опять не с шнурками или молнией, с застежками на боку. Ремень, из коже заменителя, и подсумки по бокам. У стоящего рядом, разглядываю петлицу и нарукавный знак. Ни она не знак, ничего не говорят. На петлице, нечто вроде стилизованного иероглифа. Знак, круглой формы, на красном фоне черный цветок. Оба знака отличия, толи резина, толи пластик. Дешевка, такие штампуют тысячами. Кстати на пуговице, которую четко вижу, такой же цветок. Она так же пластик. Смотрю на нарукавный знак. Нет, не знаю, что за цветок. И вообще, пластик или резина фуфло. Толи дело шитый. Вспоминаю почти такой же, но на черном фоне пропеллер в шестерне. Ну, пропеллер это мы его, меж собою, а на деле то винт корабельный. Голову простреливает болью. Черт... Что за дерьмо? Морщась, возвращаюсь к воспоминаниям и опять. Теперь уже ясно осознаю, стоит подумать, чуть более конкретно о себе — эта боль.

Отложив воспоминания на потом, раз попал, судя по всему в тюрягу, подумать время будет, пялюсь на дверь. Нахожу глазами штангу закрывающую ее, и точно. Над нею утолщение. Видимо саленоид, был бы мотор, при каждом срабатывании двери, он бы гудел. Когда выводят очередного клиента этого, суда-тройки. Кстати вот?! Тройка! Или что-то вроде военно полевого. Если это и полиция, какая-то уж, слишком военизированная. Ощущается по повадкам. Хотя кто их азиатов поймет? Может у этих, дисциплиною сержант Харакири заведует, вот они и стоят словно на параде замерев, только глаза пристально по нам бегают.

Того бомжа, что вывели, двое охранников из местных, подхватив под руки по жесту стоящего перед дверью, шустро поволокли куда-то проч. Присмотревшись подмечаю, какая у того петлица. Будем считать, что с таким рисунком, сержантская. Не помешает.

Когда ноги уже устали от неподвижного стояния, из дверей, наконец, вывели последнего из бомжей. К нам, стоящим у стены, так боле никто и не попал. Вышедший за последним писатель, указав на нас, отдал приказ сержанту, и подгоняемые окриками, пошли. Шли недолго, всех троих затолкали в одну из дверей коридора, за которой оказалась камера.

Мда, минимализм во всем. Бетон, дыра в углу, обсыпанная по краям хлоркой и все. Ан, нет! Еще окно. Высоко, и толку от него, никакого, кроме вентиляции. Кстати еще уже чем те, что с другой стороны здания, а прутья еще толще. И так вделаны, что сквозь них, руку не просунуть.

Якудза гордо прошествовал под окно, и там встал, наслаждаясь свежим воздухом. Гордо глядя поверх нас и двери. Я же усмехнувшись, оглядел Бычка, и подмигнул ему.

— Что мужик, влипли?

Тот, набычившись, в ответ буркнул.

— Сото!

И отошел к левой стене. Ну конечно. Сото... И место твое оставшаяся стена, то есть, у параши. Усмехаясь, отошел к ней и стал обзирать себя любимого. До этого как-то не придал значения тому, что же на мне надето.

А надета хрень какая то. Штаны свободные на резинке. На ногах чешки что ли? Или у чешек подошва тоньше? Ладно, проехали. Рубашка серая да куртка вроде тех, что пилот называют, с пластиковой сломанной молнией. Все синтетика, причем опять же дешевая, хотя спору нет сшито вроде качественно, швы ровные, подкладка вот даже кажется с утеплителем. Поймав на себе взгляд Бычка, поясняю.

— Жрать охота, на животных охочусь!

К моему удивлению отмечаю, что хотя сказал на русском, азиат меня понял. Ибо сначала скривился, чуть ли не плюнув, а потом, видимо сообразив, что шучу, вновь взглянул, и насмешливо скривив губы, дернул щекой. Присев и расстегнув рубаху, морщусь. Все тело, в синяках и кровоподтеках. Отлупили меня знатно, но что лупили со знанием дела, подсказывает, то, что нет боли, как при сломанных ребрах... Блин! А вот в башке точно что-то сломали! Ни хрена не помню, как оказался в этой, толи китайщине, толи японщине. Хотя сейчас пришла мысль, что влип в историю в командировке. В каком ни будь особом экономическом районе. Слышал о таких, но вот что это такое, не особо интересовался. Если вот такое...

Стоп? А почему и нет, Китаёзы, оне вроде как, япошек хоть и не любят, но бузинес, он и есть бузинес. Взяли да сделали, совместный. Особый. Где пашут, махая кайлом на шахтах и каменоломнях, всякие, обоих дружных недругов, зеки. А ведь потому, что так сказать после очухивания в ментовагене видел, так оно всё и вытанцовывается!

Вопрос в другом, что я тут, со своею как говорят, рязанскою харей, делаю?

Приехали...

Сидели мы в кутузке, судя по тому, как за окном смеркалось, потемнело, а потом расцвело почитай часиков двенадцать. Жрать, хотелось неимоверно. Да и пить кстати. Хорошо хоть тепло. При холоде, с такою склонностью в минимализме в мебели, тут все трое, простудифилис бы подхватили на раз.

Когда в камере загудело, Бычок, встав, прошел в центр, самурай так же. Прикинув варианты, решил не отставать. Ибо если задирающий нос Якудза так шустро копытами топочет, дело видать обязательное.