Ремейк

Ремейк

Город умирал. Об этом не принято было говорить вслух, но когда давно сгоревшее здание так и торчало посреди квартала, словно гнилой зуб, когда на обшарпанной стене некогда приличного отеля ветер трепал афишу двухлетней давности — диагноз, как говорится, был налицо.

Ветер, кстати, был довольно сильный. Накрапывал дождь. Ветер на лету сгребал капли и швырял их в окна. В такую погоду лучше всего сидеть дома в уютном кресле с чашечкой горячего чая или стаканчиком чего покрепче и слушать, как потрескивает в камине славянский шкаф. Так сказать, остатки прежней роскоши. Осень выдалась на редкость промозглой, а центральное отопление отключили еще два года назад.

Бран налил себе стаканчик чего покрепче и поднял его перед грязным окном со словами:

— Твое здоровье, Сомания.

Ветер словно бы в ответ швырнул в стекло горсть измороси.

— Я тоже тебя люблю, — проворчал Бран и опрокинул содержимое стакана себе в рот.

Потом посмотрел на бутылку и подумал, а не налить ли еще? По правде говоря, для второго стаканчика было рановато. Часы показывали ровно десять утра. К тому же формально Бран был на работе, хотя раньше такие мелочи никогда его не останавливали. Вот и на этот раз его остановило другое.

На столе зазвонил телефон. Бран снял трубку и плюхнулся в кресло. Кресло жалобно скрипнуло. Бран был мужчиной крупным и, как пишут в романах, крепко сбитым. Его твидовый костюм — очень приличный и явно пошитый на заказ — резко контрастировал с высокими армейскими ботинками, но в данном случае единство стиля было принесено в жертву комфорту. Ботинки были утепленные, пошитые специально для горного корпуса, они здорово спасали при нынешней промозглой погоде.

— Слушаю, — сказал Бран.

— Привет, Бран, — ответил голос в трубке.

— Надо же! — Бран громко хмыкнул. — Майор Торек.

— Просто Торек. Война давно закончилась, — голос замолчал на секунду, потом продолжил: — Я тут слышал, ты теперь частный детектив.

— Это верно, — подтвердил Бран.

— Отлично, — сказал голос в трубке. — У меня есть для тебя работенка. Если ты, конечно, согласен поработать на меня.

— Работа есть работа, — невозмутимо ответил Бран. — Приезжай. Адрес помнишь?

— Да, но лучше ты ко мне, — сказал голос в трубке. — Я тут рядом, в порту. Четвертый пакгауз. И это... поторопись, Бран.

Бран снова хмыкнул и повесил трубку. Торек был настоящим, стопроцентным соманийцем. Если он сказал: "поторопись...", значит, всё очень плохо и уже поздно. Если вдобавок ко "всё плохо" требовался детектив, то цепочка рассуждений вырисовывалась довольно мрачная. Причем, несмотря на рассвет демократии, в Сомании была весьма неплохая полиция, так что частного детектива обычно вызывали, когда "всё плохо" обретало совсем уж неприличные формы.

Бран открыл верхний ящик стола и вынул оттуда револьвер. Это был довольно редкий бельгийский "Франкотт" для левши, с правосторонним откидыванием барабана. На рукоятке красовалась наградная надпись: "лучшему стрелку Союза за демократию". Привычно проверив оружие, Бран спрятал его в карман. Затем накинул на плечи потертый кожаный плащ темно-коричневого цвета и вышел из квартиры.

Порт всегда был неотъемлемой частью Сомании. Город вырос вокруг него, затем они вместе развивались, а теперь вот вместе угасали. Хотя порт, подобно стареющей красавице, старательно скрывал это, выдавая нынешнее запустение за очень затянувшиеся выходные, и только те, кто застали лучшие деньки, помнили, что раньше в порту выходных вообще не было. Тогда работа не прекращалась ни днём, ни ночью.

Да что там, даже во время гражданской войны порт продолжал принимать гражданские суда. Бывало, на одном причале шла ожесточенная перестрелка между враждующими группировками, а на соседнем в это же время спокойно разгружали очередной сухогруз. То есть, конечно, не совсем спокойно — шальная пуля та еще дура — но человек ко всему привыкает. Особенно, если не так часто его убивать.

Опять же, следы войны в порту не бросались в глаза так явственно, как на городских улицах. Их там тоже хватало, но оба раза порт штурмовали с моря и основные повреждения были опять же с той стороны. От грузовых ворот Бран видел лишь опрокинутый портовый кран да раздавленный им и потом сгоревший трейлер. На фоне примыкавшего к порту жилого квартала, по которому в конце войны без всякой жалости отработала артиллерия правительственных войск, это была такая мелочь, которую и замечать-то не стоило.

— Привет, дед, — сказал Бран, подходя к воротам.

Ворота были широченные, так что два трейлера с контейнерами запросто смогли бы разъехаться. Сейчас проезд был перекрыт железными створками. Левая створка была насквозь проржавевшей, а правую совсем недавно покрасили в светло-серый цвет. В воздухе еще витал запах краски. По правую руку от ворот возвышалась будка охраны. Перед ней, под навесом, сидел на скамеечке ветхий старикан. Он был одет в застиранную военную форму, а на плечи накинул зеленый плащ с темными разводами. Не иначе, перекрашенный. На коленях лежала охотничья двустволка.

— Привет, Бран, — неспешно отозвался старик. — Как жизнь? Есть чем хвастаться?

— Нет, — сказал Бран.

Настоящий стопроцентный соманиец обязательно должен был бы ответить: "пока нет". Вера в светлое завтра у них в крови. Иногда Бран этой их особенности немного даже завидовал. Сам-то он переехал сюда из столицы, а у столичных жителей, по мнению соманийцев, всегда был избыток прагматизма в организме. Они видели жизнь такой, какой она была, а не такой, какой ей надлежало стать в самом недалеком будущем.

— Ну ничего, скоро наладится, — сказал старик.

Сказал с такой убежденностью в голосе, словно доподлинно знал, что вот прямо завтра настанет, наконец, светлое будущее. То самое, которое им, кстати, клятвенно обещали еще перед войной. Собственно, ради этого войну и развязали. Бран коротко кивнул. Мол, конечно наладится. Когда-нибудь. Правда, вряд ли завтра и уж точно не сегодня.

— Я к Тореку, — сказал Бран.

— Да, он звонил, — старик мотнул головой в сторону будки, где, по всей видимости, стоял телефон. — Предупредил насчет тебя. У него сегодня там прямо аншлаг.

— Вот как? — в голосе Брана появился интерес. — И много народу?

— Если это не праздное любопытство, могу посчитать точно.

— Не праздное.

— Тогда пойдем.

Старик медленно встал и, кряхтя, поднялся по трем ступенькам в будку. Там на столике лежала раскрытая амбарная книга. Рядом на цепочке висел карандаш. Старик нацепил на нос очки с круглыми стеклами и склонился над книгой.

— Так, посмотрим, — тихо сказал он. — Значит, ровно в восемь приехал сам Торек. Один. Я выдал ему ключи от пакгауза.

— А своего сторожа у него нет? — уточнил Бран.

— Не-а, — старик покачал головой. — Да он ему особливо тут и не нужен. У нас своя охрана имеется. Ночью две стаи барбосов бегают. Эти любого чужака с потрохами сожрут. Днем по территории патрули ходят. Эти, если кого поймают, тоже церемониться не станут. В общем, своя охрана арендаторам особо и не нужна. Да и народу у Торека осталось всего ничего, — он взял с полки растрепанный блокнот и быстро пролистал почти в самый конец. — Вот, всего трое. В смысле, те, кого положено без звонка от Торека пропускать на территорию.

— Не густо.

— Так сейчас он вроде как на мели, — пояснил старик. — Слышал, небось, как его с фабрики-то турнули?

— Нет, — Бран помотал головой. — Мы после войны не общались.

— Ясно. Ну, если вкратце, он там серьезно задолжал за аренду. Еще и поругались, говорят, по старой памяти. В общем, выкинули его на улицу со всем скарбом.

— И потом ему сдали целый пакгауз в порту? — удивился Бран.

— Может, нашел деньги, — старик пожал плечами. — Или найдет. Торек — парень оборотистый. Рано или поздно удача ему улыбнется, тогда и расплатится.

Бран медленно кивнул.

— Оборотистый.

— Ну вот, — сказал старик, перелистывая страницу. — В общем, эти трое подтянулись сразу за Тореком. Прсмо строго по списку. К девяти друг за дружкой прибыли еще три девицы. Симпатичные. У меня записано "на кастинг". Что-то Торек, стало быть, еще снимает. Затем приехала полиция.

— Вот как?

— Ага. Аккурат в девять двадцать прибыл автобус. Трое полицейских и пятеро каких-то бандитов в цепях. Наверное, наловили по дороге. Теперь этого добра хватает.

— Это точно, — согласился Бран. — Но если полиция здесь, зачем Тореку понадобился я?

— Чего не знаю, того не знаю, — старик снял очки и аккуратно положил их на стол. — Небось, те трое не справились. Понабрали после войны молодняка. Усердия много, а толку как с козла молока. Тут старая гвардия нужна, опыт передавать, а ее почти и не осталось. Ты-то чего в полицию не вернулся?

— В плаще не берут, — ответил Бран.

— А ты, я смотрю, всё еще его носишь.

— Угу.

Старик секунду помолчал, потом сказал:

— Ну, дело твое, конечно. Вот, держи пропуск, отдашь на обратном пути.

Он вручил Брану крохотный бумажный квадратик. Половину места занимала треугольная печать с гербом Сомании и подписью "порт". На второй половине крохотными, но очень аккуратными буковками была начертана фамилия Брана и цифра 4. Детектив сунул пропуск в карман и вошел в ворота.

Четвертый пакгауз располагался напротив четвертого же причала. Это было старинное здание из красного кирпича с черепичной крышей. В передней его части возвышалась квадратная башня в три этажа. Дальше располагалось складское помещение. Оно было пониже — всего в два этажа высотой и с пологой крышей, отчего казалось аж вдвое ниже башни. В его правой, обращенной к причалу, стене тянулся ряд арок, заложенных светлым кирпичом. Над ними были высокие, но очень узкие окна — по два на каждую арку.

Единственным входом в здание служила массивная двухстворчатая дверь в торце башни. Прямо над ней хлопал на ветру мокрый флаг с гербом города Сомания. До войны полотнище было красным, но после победы демократических сил его сменили на синее, под цвет флага Евросоюза. Окна первого этажа оказались забраны толстыми металлическими решетками. Год назад, когда миротворцы штурмовали порт, их тут еще не было.

В остальном здание оставалось именно таким, каким Бран его запомнил. Даже отметины от пуль на стене все еще виднелись. Бран помнил, как они там появились.

В тот день катер высадил взвод военных на пирсе и те выбили ополченцев с позиций. Уцелевшие отступили в этот самый четвертый пакгауз. Бран шел последним и нес на плече раненого. Когда он подходил к дверям, по стене хлестнула автоматная очередь. К счастью, солдат стрелял на бегу и промахнулся. Торек стоял у окна — тогда оно было открыто и без решетки — и палил сразу из двух пистолетов. Вроде даже попал. По крайней мере, солдат упал на бетон и больше не стрелял.

Сейчас на том самом месте, где он упал, стоял полицейский автобус. Чуть дальше выстроились три легковых автомобиля. У легковушек номера были соманийские, а вот у автобуса — столичные. Торек на этот раз стоял в дверях, подпрыгивая от нетерпения.

С его комплекцией это выглядело забавно. Торек был невысоким, но очень тучным. Во время войны подчиненные называли его "наш мячик". Разумеется, только за глаза. Когда доходило до дела, обходительный господин Торек мгновенно превращался в сурового майора Торека, который относился к подчиненным как к ценному, но расходуемому ресурсу, и никому не хотелось оказаться первым в его списке на списание.

— Наконец-то! — воскликнул Торек.

— И тебе привет, — отозвался Бран.

— Привет, привет. Заходи.

Торек посторонился. Чтобы исполнить этот трюк, ему пришлось отступить назад и буквально вжаться в широкую нишу за дверью. Бран шагнул через порог и огляделся.

Если снаружи пакгауз выглядел так, как и должен выглядеть портовый склад, переживший два штурма и один год полного забвения, то внутри любому сразу становилось ясно, что здесь работают приличные люди. Над чем работают — тоже ясно.

Слева на стене висела роскошная табличка с надписью золотыми буквами: "киностудия Торека". Судя по легкому запаху лака, табличка была совсем свежая, хотя своя киностудия у Торека была еще до войны. Впрочем, киностудия — это громко сказано. До войны — а как Бран слышал от общих знакомых, и после нее тоже — Тореку доводилось снимать лишь рекламные ролики.

— Шикуешь, — сказал Бран, кивком указав на табличку.

— Есть повод, — с легким намеком на гордость в голосе отозвался Торек.

— Вот как? А я слышал, тебя за неплатежи с фабрики выкинули.

— Это они зря, — Торек покачал головой. — Удача любит терпеливых. Они просто не дождались моего успеха.

— Так ты меня позвал похвастаться?

Гордость на лице Торека уступила место хмурому недовольству.

— К сожалению, не только. Идём.

Они прошли по коридору. Тот был достаточно широким, чтобы два крупных мужчины могли спокойно идти рядом, но Торек всё равно держал дистанцию, чтобы капли воды с плаща Брана не попали на его дорогой костюм. Серый с отливом, он тоже казался совершенно новым.

— Ладно, выкладывай, что у тебя стряслось, — сказал Бран. — Лучше по порядку.

— Если по порядку, то вначале хвастаюсь, — ответил Торек. — Я урвал права на ремейк фильма "Молчание ягнят". По правде, мне просто повезло, но я ведь говорил, что удача любит тех, кто умеет ждать.

— Говорил. — Бран кивнул. — И что случилось с твоими ягнятами?

— С ягнятами? — переспросил Торек. — Да нет, с ягнятами ничего не случилось. Они тут вообще ни при чём. В фильме их нет. Это, если хочешь, просто образ. Аллегория, так сказать.

Бран снова кивнул, показывая, что принял информацию к сведению.

Башенный коридор заканчивался огромным проемом, ведущим в складские помещения и частично перекрытым лестницей. Торек превратил склад в один большой съемочный павильон. Перед сценой, изображавшей пустую комнату, в два ряда лежали софиты. Над ними висел кран. Чуть дальше стояла камера на треноге. Рядом с ней на тележке сидели двое мужчин. Один курил, другой хмуро смотрел куда-то вдаль. Заметив Брана с Тореком, оба поднялись. Торек махнул рукой и они уселись обратно.

— А чего сцена пустая? — спросил Бран. — Все деньги на ремонт спустил?

— Да нет, денег пока хватает, — ответил Торек. — Просто на сегодня у нас были назначены только кинопробы. Актеры поговорят друг с другом, мы запишем и посмотрим, какая пара лучше смотрится в кадре.

— Ты же вроде говорил, что фильм про молчание.

— Молчание, это тоже аллегория, — пояснил Торек. — Ты что, не смотрел "Молчание ягнят"?

— Нет.

— Ну ты даёшь, Бран! А хотя бы про Ганнибала Лектера слышал?

— Тоже нет. Кто это?

— Да это же самый известный психопат и каннибал в истории кино!

— Мне их и в жизни хватило, — проворчал Бран. — С избытком.

На психопатов он вдоволь насмотрелся во время гражданской войны. Она словно магнитом притягивала безумцев с горящими глазами, начиная с идеалистов, готовых "огнём и мечом" насаждать новую справедливость, и заканчивая откровенными маньяками, пришедшими убивать в свое удовольствие. Между этими двумя крайностями еще была солидная прослойка в прошлом нормальных людей, у которых в уличных боях попросту срывало крышу.