Антитела
Все - яд, все - лекарство,
то и другое определяет доза.
(Парацельс)
СОДЕРЖАНИЕ
Пролог.
Часть первая. Латентная стадия.
1. Праздник к нам ползет...
2. Несвятая троица
3. Прогресс
Часть вторая. Продромальная стадия
1. Сокол расправляет крылья
2. Служба спасения полукровок
3. Лесник из Семиградья
Пролог
На востоке медленно, неотвратимо загорался багряный диск солнца. Сквозь вершины вековых сосен-великанов лик Аматерасу [1] был едва виден, но, как и во все бесчисленные восходы с начала времен, она забирала Поднебесную в свои бесконечные объятья, прочь из хватки родного брата Цукиеми [2]. Мрак ночи, которым сын Идзанаги [3] укутал земли, с великой неохотой сдавал рубежи, чтобы потом вновь забрать все в свои руки и скрыть землю за пеленой тьмы.
Под ногами двух посетителей леса, в столь ранний час оказавшихся в лесной глуши, молочной пеленой клубился туман. Хоть они и старались идти, следя за каждым шагом, но треск опавших веточек под ногами извещал всех обитателей леса о незваных гостях. Но могли ли их услышать те, кому было хотя бы малейшее дело до людей?
Старший, слегка кряхтя от напряжения, перешагивал через корни, осторожно нащупывая в белесом саване твердую опору. Сухой и морщинистый, похожий на иссохшую от времени оглоблю, с частыми седыми волосами, непослушно топорщившимися во все стороны, он вглядывался в окружающие лесные сумерки в поисках знака, известного лишь ему одному. Губы беспрестанно шевелились, словно чье-то длинное имя никак не могло с них сорваться, а опухшие глаза безустанно высматривали что-то в глубине чащи.
За ним следовал молодой парень, нескладный, как и все подростки, но высокий и плотно сложенный. Несущий на юношеской спине походный рюкзак с двумя притороченными к нему мешками, он так же медленно вышагивал за старшим, то и дело проваливаясь в поросли мха. Тяжелая ноша и лесная духота заставляли его обливаться потом, в мелких кучерявых волосах застряла паутина и хвоя, но юноша упорно продолжал идти за стариком, безуспешно сдувая сбегающие со лба капли, что жгли ему глаза.
— Отец, — наконец не выдержал подросток. — Мы скоро придем?
Старик не ответил, лишь взмахнул рукой. Мальчик — хотя, скорее, юноша — умолк, глядя на поднятую жилистую ладонь. Воцарилась гробовая тишина. Откуда-то издалека донеслась тонкая трель, но тут же смолкла, не в силах перебороть лесное молчание. Даже ветер, шумевший в верхушках сосен — и тот стих.
— Уже рядом, — заключил старик, до этого словно прислушивавшийся к гнетущей тишине. — Сделаем привал.
Шумно выдохнув, парень опустил рюкзак. Вокруг него в полотне тумана пошла рябь, но сразу же сошла на нет. Тот, кого он назвал отцом, присел рядом, устало протерев глаза. Открыл рюкзак, достал термос и, отвинтив крышку, налил в нее горячей жидкости.
— Вход рядом, — сообщил он, потягивая ароматный, крепко заваренный чай. — Там, — указал куда-то вбок, в чащу, что продолжала подниматься вверх по склону. — Шагах в ста.
— Духи рассказали? — спросил парень.
Отец лишь кратко кивнул.
— Дух. Увидел. От моего шикигами [4] говорить не требуется. Не спи, собирайся быстрее.
Парень кивнул и запихнул остатки за щеку, стараясь быстрее прожевать.
— И сходи по нужде, пока не поздно.
Старик невозмутимо допил свою порцию, пока парень пытался не умереть от внезапного приступа кашля.
— Потом времени не будет.
Спустя десять минут привал был завершен. Отец отстегнул притороченные по бокам мешки и принялся разбирать их содержимое. Сын не преминул заняться тем же — со страдальческим выражением лица. Слабые пока лучи забрезжившего рассвета озарили бледно-зеленый прорезиненный плащ, перчатки и чулки, торопливо расстеленные на лесном пологе. На камень рядом опустились две сумки на длинных лямках.
— Одевайся, — приказал отец и наклонился к разложенной экипировке. Сын последовал за ним.
Порядок действий уже успел въесться мальчику в самую подкорку — не забудешь, даже если захочешь. Последний месяц он каждый день тренировался надевать этот неудобный костюм — защитный, как пояснил отец, заставлявший действовать четко по присланной инструкции. Ошибка, говорил он, будет стоить жизни — и расплата не будет быстрой и безболезненной. Освежив в памяти красочные описания того, что могло с ним произойти, мальчик выдохнул и принялся за дело.
Сначала натянуть эти резиновые чулки — хотя сам мальчик ни за что бы не догадался, что это именно чулки, а не сапоги.
Натянуть плащ. Подвязать тесемки на кольца с внутренней его стороны, застегнуть все лямки на чулках. Закрепить эти неудобные пародии на пуговицы — и плащ должен превратиться во что-то, похожее на две недошитых штанины. Наматывать и закреплять всю эту конструкцию множеством шнурков, чтобы в итоге плотно облегало ноги.
Застегнуться почти до конца. Воротник пока не трогать.
Повесить на себя сумку с противогазом — обязательно на левую сторону, даже если ты левша: отклоняться от инструкций, придуманных людьми, знавшими свое дело, отец не пожелал.
Надеть противогаз, шланг от которого уходит в сумку, к темно-зеленому цилиндру с непонятными буквами и парой цифр. Затем приходит черед капюшона, и вот уже после него нужно застегнуть "воротник".
В самом конце шли перчатки — обыкновенные резиновые перчатки, даром что плотные. С ними не было никаких хитростей — самое простое создатели этого ритуала оставили напоследок.
Отец тоже был готов — сейчас друг от друга они отличались лишь ростом. Сняв перчатки, он полез в рюкзак, извлекая содержимое — но теперь уже никак не очередную прорезиненную защиту. В ворохе продолговатых бумажек подросток узнал семейные талисманы, в простых холщовых мешочках с нашитыми надписями — омамори [5]. Отец протянул стопку, и сын принял их, тут же принявшись перебирать.
Одно из них — кенко [6], талисман, обещающий доброе здравие тому, кто его носит. Помогает противостоять трудностям, дает стойкость против жизненных неурядиц — словом, туда, куда они направлялись, он не будет лишним. Как и все остальные.
Три кацумори [7] и два якюокэ [8] — первые, согласно верованиям, помогали достичь некоей цели, что ставил перед собой владелец, вторые же защищали от "злых сил": демонов, как утверждали легенды, и болезней, как говорил отец. Против всамделишных демонов этого мира сил амулетика явно было недостаточно, но отец, похоже, решил брать числом.
Дальше шел набор кайунов [9], дарующих удачу владельцу. Капелька тут, капелька там — и твой жизненный путь стал немного легче в том месте, где он почти наверняка должен был оказаться сложнее.
Похожие мешочки, только красиво расшитые, в храме заказывали дорогим детям, любимым людям, почтенным родственникам — за символическую плату, разумеется. Иногда парень сам шил такие, в помощь отцу, и точно знал — если они и помогали, то явно не так, как требовалось сейчас, и уж никак не от того, что их ожидало.
— А храмовые красивее, — попытался развеять шуткой гнетущую тишину сын, приняв дар из рук отца.
— А мои работают, — строго, насколько позволяла стянутая на лоб маска, взглянул на него старик. Придирчиво осмотрев экипировку спутника, он удовлетворенно цокнул. — И далеко не год. Так, надень их и не вздумай снимать. Держись меня. Не трогай ничего, пока я не разрешу.
В руке старика оказался очередной амулет, который он сразу же начал наматывать вокруг запястья.
— Отец, а этого всего, — провел сын по прорезиненной ткани плаща, — точно хватит? Ты говорил, что там кромешный...
— Кошмар? Хуже, — завершил фразу старик, перебирая листки с надписями. — Чистый ад. Кто выжил — завидует мертвым. Вот только недолго.
Мальчик почувствовал, как усиливается дрожь, и вряд ли вызванная естественными причинами. От утреннего холода костюм еще мог защитить, но вот от липкого, отвратительно мерзкого страха...
— Ты так и не сказал, — произнес он, — куда мы вообще идем. Просто велел идти, а я даже не знаю, кого и что я должен увидеть. Только то, что там все очень плохо.
Отец, недовольный многочисленными вопросами, тяжело вздохнул.
— Нашу историю, сын мой. Помнишь про кицунэ?
Конечно, мальчик помнил про кицунэ. Как там...? Простые лисы, жившие на этом свете столь долго, что обрели разум и волшебные силы, но не избавившиеся окончательно от своих животных черт. Величественные и обольстительные, мудрые и импульсивные, хитрые и коварные — не было ни одной истории, в которой они бы не проявили одной из этих черт. Так рассказывалось в сказках про этих екаев. Так рассказывалось и в отцовских историях, лишенных налета той самой сказочности, но взамен приобретших тяжелый окрас действительности.
Как и все, что его касалось.
Мальчик кивнул.
— Мы идем в их святая святых. В главный храм Круга Инари.
Старик резко остановился.
— Здесь.
Парень с глухим вздохом опустился на корты: уклон становился все круче и круче, и даже просто шагать в наглухо закупоренном костюме становилось крайне тяжело. Пот уже не струился по его телу подобно ручью, а стекал водопадом — а вот старику, похоже, хоть бы хны.
— Переведи дух, — не оборачиваясь, продолжил последний. — Я пока разберусь, как нам пройти дальше.
Мальчик послушно остановился, тщетно пытаясь утереться и лишь размазывая соленый пот по резине. Вокруг был все тот же лес, все тот же склон, что и минуту назад, и десять, и час.
Он знал, кто такая Инари. Или "кто такой"— в разных уголках Японии считали, что этот ками [10] выглядит как женщина, как мужчина и прочая-прочая-прочая. В одном сходились все — Инари суть покровитель плодородия и торговли, двух вещей, что издревле ценились на островах. Поэтому найти посвященный ему храм было несложно. Его не спутать с другим — на входе всегда стоят массивные арки багряно-красного цвета — тории, сквозь которые простые люди проходят уже в само святилище. Чем больше таких арок — тем богаче храм, тем благосклоннее и щедрее будет Инари. Так верили люди.
Помимо всего прочего, Инари считается покровителем кицунэ. Точнее, как говорил отец — кицунэ считали его своим покровителем. Еще точнее — ее. Это парень знал издавна. Про некий "Круг" он слышал впервые — хотя нет, пару раз он слышал это слово. Точно! И не так давно — во время разговора отца по телефону.
— Если это храм Инари, — едва отдышавшись, произнес парень, — то где тории? Во всех храмах они есть.
Отец пристально вглядывался в лесную чащу, когда на плечо ему приземлился воробей. Старик моргнул...
И птичка развалилась на части, превратившись в кучку грязной, отсыревшей бумаги. Отцовский шикигами выполнил свое предназначение и обратился в ничто. Фамильярам парня обычно везло меньше — они редко доживали даже до того, чтобы успеть исполнить свою задачу.
— Конечно, — произнес старик, не обратив внимания на испачканный плащ. — Вход где-то здесь, но он скрыт. Вот, смотри, — он повел рукой. Мальчик не увидел ровным счетом ничего.
— Где? Тут только деревья, — неуверенно протянул он, пытаясь увидеть хоть что-то похожее на вход. — Может, ворота просто невидимые, и их получится нащупать? Или около них воздух искажается? Или...
— Довольно, — прервал его отец, осмотревшись и стряхнув, наконец, останки фамильяра с плеча. — Тут сложнее. В былое время и рота солдат ничего бы не нащупала — хоть каждый пень выкорчуй. Если бы рота эта вообще дошла, а не заплутала. И не сгинула.
Он смолк и, наконец, сделал несколько шагов, пока сын заворожено следил за ним. Подобное многословие из уст отца было редкостью — быть может, и он сейчас волновался — вот и тщился отвлечься хотя бы словом-другим?
— Ты был на полпути, сынок, — голос старика немного потеплел, когда он похлопал по стволу дерева. — У каждого места поклонения Инари есть тории, верно. Это место не исключение. Врата в храм Круга выглядят именно так. Но кицунэ — мастера отводить глаза, а их магия — не чета тем объедкам, которые грызут нынешние поколения. Вот только и их затронула общая беда. Барьеры потеряли в силе. Перестали быть неотразимыми. Сквозь иллюзии вполне может прорваться даже кто-то вроде нас с тобой...думай, думай лучше, сынок.
Мальчик напрягся. Здесь есть врата. Но вокруг только горный лес. Ничего, кроме деревьев.
— Может...
"Не зря отец подошел именно к этому. Хотя на вид — дерево как дерево".
Тории, по сути, — арка в виде перекладины на двух столбах, выкрашенная в красный цвет. Раз тут нет ничего красного, то остается искать второй столб и перекладину среди того, что есть. Парень отошел подальше и принялся обходить вокруг, изучая окружение, сознавая, что отец точно таким же изучающим взглядом буравит сейчас его самого.
Куча деревьев подходила на роль второго столба — в конце концов, это же лес. С "перекладиной" было гораздо сложнее — само собой, ни одно дерево не упало так, чтобы лежать одновременно на двух других. Даже длинных веток, каковые могли бы служить этой самой перекладиной, видно не было.
"Должна же быть перекладина".
Иначе и быть не могло — без них святилище Инари и не святилище вовсе. А судя по всему, эти ребята из числа ее самых ярых поклонников и так грубо ошибиться не могли.
"В голове не укладывается".
Парень снова огляделся. Раз эти кицунэ такие сильные маги, то и мыслят наверняка со стороны обывателя странно. Или необычно, даже старомодно — как, например, его собственный отец. Может, их врата вообще состоят из трех лучей солнца, упавших под определенным углом? Может, где-то высоко, в кроне одного из неисчислимых деревьев, на стволе начерчена магатама [11], служащая ключом? Или даже не одна, а несколько? И снова угол, что они образуют, служит ключом к разгадке тайны? А может, одна из лисьих нор и есть тот самый замаскированный проход? А может...
"Нет, нет, вряд ли все настолько сложно. Наверняка хитрый старик все уже понял!"
Что-то мелькнуло перед глазами и тут же пропало, стоило лишь на миг отвести взгляд.
Мальчик замер. Что-то багровое. Рассветное солнце пробилось сквозь деревья?
Перевел взгляд обратно.
Нет, ему не показалось — на этот раз наваждение продлилось чуть дольше, прежде чем пропасть. А наваждение ли?
Отец продолжал, не моргая, наблюдать за его действиями — но один глаз слегка прищурился.
На шаг ближе к разгадке. Мальчик теперь гораздо медленнее перевел взгляд туда и обратно, стремясь поймать этот странный образ.
И у него получилось. Два неприметных дерева и лежащее на камнях бревно, которые он бы ни разу не заподозрил в похожести на тории, поплыли в мареве цвета крови. Но стоило лишь отвести взгляд — и они снова становились прежними.
"Что за чертовщина... Может, это и есть ответ?"
Аккуратно перемещаясь, он стремился поймать тот самый момент, когда багряное пятно не исчезало и, нащупав его, двинулся прямо к центру. Размытость исчезала, картинка приобретала все более ясные и четкие очертания, пока юный исследователь, наконец, не обнаружил себя у искомых врат.
