9. Стеклянный мир

— Вы хотите сказать, светлый магистр, что загорцы договорились с темными магами?

— ...увы. Я видел это собственными глазами.

— Загорские фанатики. С темными. С магами.

— Совсем распустились!

— Пошли на контакт. Заговорили. И не разбежались от ужаса, когда им ответили... они так умели с самого начала?!

— Они же так до дипломатии докатятся. Совсем скоро, лет через тысячу. Но это не самое страшное, Шеннейр, — я взмахнул листом из блокнота и вновь недоверчиво вчитался в короткую фразу: — Что-что Нэтэйдж продал Загорью?

Темный магистр перехватил листок и со все еще не ушедшим восторгом повторил:

— Партию магических темных стимуляторов прошлого поколения.

— И Загорье их купило. Загорье с нами торгует. Я не думал, что завхоз в темной гильдии — такая судьбоносная должность.

— ...ну, это могло звучать как "выкинь уже со складов этот хлам"...

— А хоронить опасные химические отходы на территории Аринди нельзя. Бережное отношение к природе, поддерживаю, — я переглянулся с Шеннейром, и мы одновременно рассмеялись. Потом я закашлялся, но продолжил смеяться.

Эршенгаль посмотрел на нас и заглянул за спинки кресел. Ни взрослый человек, ни заарн там бы не поместился, но Матиас поместился. Там было достаточно темно — и, надеюсь, мы его не разбудили.

Машины ехали на юг.

...Время в охотничьем домике текло медленно.

Матиас появился в дверях где-то через час. Сбросил на пол бесчувственного Джиллиана, невежливо пихнув его ногой, и уставился на меня. Больше неестественных трансформаций с ним не творилось, и я не сразу уловил, что вызывает диссонанс: несмотря на изгвазданную в крови, песке и сосновых иголках одежду, руки и лицо заарна были совершенно чисты. Ни капли крови, ни царапины. Глаза его оставались ярко-алыми и пустыми.

— Положь в угол, — небрежно приказал я, не став просить связать пленника. Не хотелось бы, чтобы в процессе заарн переломал ему кости. Если уже не переломал. От живых темных пленных так много проблем.

Я вяло подумал, что тела с пола надо убрать. Или нет. Все равно.

— Подойди.

Матиас наконец сдвинулся с места — крадучись, прижимаясь к стене и обходя светлые участки. Эмпатическая связь между нами была полностью ровной — так, словно на той стороне было не живое существо. На самом деле я просто старался об этом не задумываться.

Я вытянул руку, демонстрируя то, что держал, и уронил ему в ладонь тяжелый, перепачканный в крови браслет.

А еще через несколько часов на пороге встал Эршенгаль.

Того, что темные бросятся наперегонки меня спасать, я не ждал — но я не ожидал, что они даже не будут волноваться. Может быть, дело исключительно в профессионализме ответственных — Эршенгаля, на которого полностью свалили поиски. Или в магистрах. Магистры не попадают в беду — магистры сталкиваются с досадными помехами. Можно волноваться за помехи.

Как оказалось, охрана отчитывалась Эршенгалю каждый час, и, не получив оговоренный сигнал, тот мгновенно поднял тревогу. Ложные координаты отработали сразу; но Эршен жил в Аринди и в точность давно не верил, и вел проверку по широкой площади. Потом у границ заметили странные магические возмущения...

Эршен обвел комнату взглядом и спросил, со всем ли я здесь закончил. Я ответил, что да.

Темные утешали меня всю обратную дорогу — обещали, что обязательно найдут канувший на озерное дно венец Та-Рэнэри. А, да, еще там по пути поищут это самое проклятие, из-за которого наша страна может вымереть. Но светлую реликвию, разумеется, в первую очередь. Матиас забрался в машину следом за нами, культурно устроившись в каком-то углу ближе к потолку, и вел себя тихо, но темные все равно спрашивали, не стоит ли спалить его с домом пока не поздно.

"— Это какая-то тварь.

— Нет, он светлый.

— А-а-а, все понятно".

Просто было поздно.

С Шеннейром мы пересеклись уже на дороге к югу — только потому, что это была единственная сохранившаяся дорога к югу. Весной дороге стало не очень хорошо, и было очевидно заметно, что темные спрямляли путь далеко от настоящего асфальта. Снесенные леса, срытые холмы и мелкие речушки вытаивали. Шеннейровская свита перекрыла все движение и шепталась между собой; дикие слухи уже начали свой бег, и степень их дикости была пропорциональна прошедшему времени. При моем появлении шепот только усилился, и я заставил себя уверенно выпрямиться и кинуть на магов высокомерный холодный взгляд. Голоса стихли, и темные расступились, пропуская меня мимо.

Почему для того, чтобы тебя услышали, надо кого-то убить? Неужели вот это — правильная механика мира?

Лужи в колее замерзли, и солнце светило слишком ярко. Все же хорошо, что я убил Рийшена. Терпение темных магистров не рассчитано на то, чтобы им в лицо заявляли, что они, темные магистры, не имеют право брать в ученики светлых магов. Конечно, не имеют; но это что, вызов? Борьба всегда в том, кто кого продавит.

Хотя я сделал ровно то, что хотел.

— О чем думаете, светлый магистр?

Шеннейру было любопытно. Я подозревал, что жив до сих пор только потому, что темному магистру было любопытно с самого начала. Он вел себя так, будто ничего не случилось; я видел в этом очередную проверку. Гораздо безопаснее с моей стороны было бы изобразить растерянность и потрясение — вполне нормальные для светлого, пережившего бойню — но спокойствие делало меня... интереснее. Ведь следить за человеком, который продолжает бороться, так увлекательно.

— Переживаю, — честно ответил я и постарался не морщиться от резких движений. Несмотря на легкие исцеляющие заклятия, все время что-то болело. От основного исцеления я отказался: пришлось бы раздеваться, а шрамы на руке пусть и не были чем-то действительно важным, но вызвали бы ненужные вопросы. С врачами получилось поругаться, и я мысленно пообещал потом принести извинения. Пусть после упоминания Миля, как единственного человека, которому среди темной кодлы может доверять светлый маг, врачи и так поняли, что я не в себе. — Загорцы считают ситуацию критической, иначе не пошли бы на сговор. По ту сторону гор явно знают о межмировых вратах и делают то, что, по их мнению, способно помочь. Уничтожить человека, который способен работать с искажением, уничтожить страну, которая открывает на своей территории обратные порталы, чем приближает прорыв. Это даже логично. Да загорцы единственные, кто на самом деле старается! Если бы мы только могли выйти с ними на контакт...

Хотя еще неизвестно, что раскроется, когда Джиллиан допишет свое чистосердечное признание пополам с компроматом на Нэттэйджа.

... Очнулся Джиллиан нескоро; и сразу напрягся, замерев и даже не пытаясь напасть. Матиас недовольно цокнул языком и продолжил точить нож. Я поставил перед магом кружку с водой, положил блокнот и карандаш и спросил, как темная гильдия связана с Загорьем.

Стимуляторы.

Стимуляторы были страшной штукой. Нет, не потому, что они объединяли.

Вообще говоря, с Загорьем торговать запрещено. А Загорью торговать с соседями запрещено тем паче, однако кто желает, тот ищет возможность. Официально и по решению облеченных властью лиц сделка прошла как нелегальная. Инициатором вряд ли был Нэттэйдж — скорее он выполнял приказ Алина и всего высшего круга, и это даже можно было счесть диверсией. Если темные считали стимуляторы полезными, то это не значило, что они в принципе полезны. Каждое новое поколение препарата было более щадящим, чем предыдущее, но маги все равно применяли его вместе с компенсирующими зельями. А старые образцы, которые оставались на складах, чисто в теории можно было продать — тем, кого не жалко.

Стимуляторы принимают не боевые маги, а заклинатели. Темные заклинатели, которые к подобным зельям приучены. Стимуляторы действуют не на искру, а на нервную систему, а с психикой у загорцев и без того что-то... не то. Не с такой психикой принимать препарат, вызывающий быстрое привыкание, при том, что поставка была единичной. Кажется, теперь я знаю, как Знаки Солнца сумели так быстро набрать силу. И что правители Загорья обрекли своих магов на скорую мучительную гибель.

Не сказать, чтобы для правителей это имело значение.

Чтобы судьба загорских магов вообще для кого-то имела значение.

— Ну-ну. Плох тот светлый магистр, кто не надеется достучаться до Загорья, — в словах Шеннейра мелькнула насмешка, и я ответил резче, чем хотел:

— Рано или поздно у нас бы получилось.

— Служил я на границе с Загорьем, — вскользь бросил он. — Через день приходилось пинками вышвыривать фанатиков и самоубийц, которые лезли через границу, чтобы вдолбить соседям свои представления о мире, справедливости и подобной наивной чуши. И ваши полоумные товарищи, Тсо Кэрэа, еще возмущались, почему это их под конвоем возвращают в Аринди, а не дают сдохнуть на чужбине. Какую адекватность после этого вы ждете от загорцев? Кто вас вообще пускал в зону боевых действий?

— Мы проводили эксперименты по расшифровке культурных кодов.

Темный чиркнул ладонью по горлу:

— Вот у меня где был ваш этнографический отдел.

Да, темные постоянно мешались.

Я отвернулся к окну, показывая, что потерял к беседе интерес. Путь, возможно, и был опасен; но какие шансы его пройти, если не делать ни единого шага?

— Это поучительно, в некотором роде. Мы считали, что кровь лить нельзя, они считали, что можно. Время уже показало, кто прав.

Шеннейр проявил больше такта, чем я когда-либо мог от него ожидать — он промолчал.

Переговорник Шеннейр временно отдал свой, мощный, довольно странной модификации, и это была честь, но лучше бы мне оставили самый простой браслет рядового мага. Отыскать на полностью гладкой поверхности точечные зацепки для сигнальных печатей не удалось, и я так и не понял, что сделал верного, когда из стеклянной черноты выплыл нужный символ. Связь с Лоэрином установилась далеко не сразу, и еще дольше с той стороны звучало молчание.

— Шеннейр? — настороженно спросил Лоэрин, словно уже планировал удариться в бега вместе со своим замком.

— Отбой тревоги. Нет.

— Светлый магистр! — радостно спохватился артефактор. Я дал ему порадоваться еще немного и сообщил:

— Мне нужен новый ограничитель и переговорный браслет.

Лоэрин вздохнул так жалостливо, что защемило бы душу, если бы я не был бездушным светлым, и с невысказанным укором объявил:

— Для вас — все, что угодно. Какую именно гравировку рыбы мне сделать?

— Какую гравировку?

— Я знаю, что вы даже на своем саркофаге хотели знак рыбы!

— Откуда знаете?

— От Миля. Милю сказала Гвендолин, Гвендолин сказал Иллерни, а откуда это знает инфоотдел, тут уж извините, я не в курсе. Так какую? Светлый магистр, а вы лично к моим артефактам что-то имеете или ко всем?..

Вот так и рождаются слухи — Иллерни подсмотрел краткий допрос Джиллиана. Я напомнил себе, что светлый, а не какой-нибудь темный, и терпеливо ответил:

— Ко всем.

Эффект был явно не тот, на который я рассчитывал.

— Вообще-то я — лучший артефактор страны, — оскорбленно заметил Лоэрин. — Кто вам делает другие артефакты? Зачем они вам?

Машина мчалась через ночь.

Высшие связались со мной только на рассвете. Подсознательно я ожидал Миля, но это оказалась Гвендолин:

— Светлый магистр, — произнесла она так, словно с самого начала знала, кто будет с той стороны. — Прошу вас как можно скорее прибыть на берег. Нэттэйдж и Олвиш устраивают дуэль.

* * *

Место для дуэли выбрали красивое. Ровная площадка на холме с видом на море, на скалы, подходящая для того, чтобы стоять на фоне рассветного солнца и тянуть время. Особенно если не хочешь сражаться, а хочешь жить.

Красиво стоять на фоне рассветного солнца, так, чтобы потом вся внутренняя служба урыдалась от воспоминаний на похоронах — это единственное, что мог сейчас Нэттэйдж.

Трепетали на ветру личные штандарты, внутренняя служба занимала лучшие места на скалах, Миль и Гвендолин, сонные и недовольные, держались поодаль, Олвиш готовился наконец-то размазать своего врага по камням, и все время, пока машина поднималась по серпантину, внутри росло совершенно искреннее возмущение. Я зачищал в приграничье заарнских тварей, успокаивал народ, ловил лазутчиков по горам, сбегал из плена, меня там пытали вообще-то, а эти люди...

— И я теперь должен их разнимать?! — я постучал по спинке кресла и, не добившись ответа, оставил Матиаса в покое. Надеюсь, он там не окуклится, после того, как сожрал пару десятков человек, и не превратится в еще одного Лорда. Один Лорд у нас уже есть, и вторым Норманом Матиасу не стать.

— Вы же магистр, — определенно с наслаждением указал Шеннейр. Я ведь уже требовал с него забрать темную гильдию обратно?

Круг поединка защищал прозрачный барьер — для того, чтобы случайные заклинания не выкосили зрителей. Против Олвиша у Нэттэйджа не было ровно никаких шансов. По такому же принципу я мог вызвать на дуэль Шеннейра, и половина гильдии точно также сбежалась бы поглазеть на дурость. У всех Элкайт был один стиль боя: навесить на себя защиту и неприцельно выносить всех, кого увидят. У главы внутренней службы свои секреты в рукаве — а еще он ради понта таскает с собой неконвенционные заклинания — но когда на тебя рушится комета, никакие тайные приемы уже роли не играют. Главным секретом Нэттэйджа была ценность и незаменимость, и он был первым человеком, которого мне хотелось спасти, а потом задушить собственными руками даже не за дело, а за душевную непостижимость.

Утро было смутным и хрупким, засыпанным белой пылью. Я выпрыгнул из машины и пошел к Милю.

Шеннейр удивленно хмыкнул и двинулся за мной. Миль смотрел на нас, и в его эмоциях как в калейдоскопе мелькало узнавание-радость-злость-искреннее желание нарваться на неприятности:

— Вы...

— Миль, остановите бой.

— Вы, Шеннейр...

Олвиш заметил, что ему пытаются помешать, и концентрация темной энергии резко возросла, пробиваясь даже сквозь магический барьер. Нэттэйдж сместился в сторону, быстро вычерчивая перед собой неоново-синий знак, и я заметил, что все пространство дуэльного круга стремительно заполняет нечто размытое, похожее на корни деревьев...

— Миль!

— Вам, темный магистр, вообще ничего ценного нельзя доверить, — радостно сказал Миль и бросил на землю черный клубок.

Черные линии пробежали по земле, скользнули через барьер, вклиниваясь в структуру чужих заклятий. И печать Нэттэйджа, похожая на морскую губку, и печать Олвиша, похожая на вставший на дыбы башенный кран, прекратили расти, начав сворачиваться внутрь. Линия за линией. Как лист бумаги, который сгибают раз за разом, по бесконечным граням, пока фигуры не сжались в точку, оставляя поединщиков одиноко стоять в круге и озираться.

Шеннейр одним движением погасил барьер, отмахнулся от печати, что вновь начал формировать Олвиш, встряхнул его за плечи и рявкнул:

— Приди уже в себя!

И Олвиш неожиданно послушался.

Нэттэйдж лучезарно улыбнулся своим, показывая, что все под контролем, и пожаловался:

— Миль, опять вы так делаете. У меня после этого голова неделю трещит. О, светлый магистр, приветствую...