Слишком много врагов

Слишком много врагов

Мир Новой Киевской Руси

Кому-то описываемые события могут показаться излишне мрачными. Но жизнь вообще не очень веселая штука. Далеко не все в ней происходит по уму и закону, честно и на благо человека. Но люди, особенно в России, к этому уже давно привыкли и продолжают жить, часто не благодаря, а вопреки. А как же иначе?

Пролог

В последние дни декабря 1943 года Киев праздновал победу. Вернее, было бы даже сказать: ПОБЕДУ. Именно так, заглавными буквами и писали, и произносили в эти дни граждане и особенно представителей властей Новой Киевской Руси завершение третьей и — как хотелось всем верить — последней в истории войны с Польшей, закончившейся взятием Варшавы. Как это часто бывает, граждане при этом были совершенно искренни, а власти несколько лукавили, поскольку хорошо понимали, что реальный разгром Польши в значительной степени нивелировался вмешательством в конфликт "больших европейских дядек". Еще недавно остро спорящие между собой из-за мало кому понятных и интересных вопросов ближневосточной политики англичане и французы как-то очень быстро забыли о противоречиях между собой и вместе надавили на Киев. Да еще как надавили. В Черное море вошел их объединенный флот под предлогом визита на празднование 20-летнего юбилея светского турецкого государства. Три линкора, авианосец и полдюжины тяжелых крейсеров в сопровождении отряда легких сил заложили хитрую петлю в западной части Черного моря, показавшись в виду сначала болгарских и румынских портов, а затем и Одессы. Против такой компании морские силы НКР явно не плясали. Даже два остающихся до сих пор в строю линкора-ветерана Великой войны могли лишь завистливо проводить башнями с двенадцатидюймовыми орудиями своих более молодых европейских родственников, на вооружении которых был уже калибр в пятнадцать дюймов. Это была уже даже политика не канонерок, а линкоров и авианосцев.

Так что информированная публика прекрасно понимала: пшеков наконец удалось разгромить, но покорить Польшу окончательно не удастся. И действительно, очень скоро в Киев пришло приглашение, больше похожее на ультиматум, направить своих дипломатических представителей на мирную конференцию все в тот же проклятый Париж для решения вопросов касающихся будущего польского государства. Намек содержался уже в формулировке: у польского государства должно было быть будущее. В начале войны в Киеве надеялись решить этот вопрос несколько по-иному. Но не вышло. Сбежавшее из Варшавы польское правительство в специальном приглашении особенно не нуждалось, поскольку укрылось от наступающих войск НКР именно в Париже.

А как хорошо все начиналось...К этой войне готовились давно и всерьез. Упор был сделан на развитие новых, но уже очень популярных моторизованных и бронечастей. В начале 30-х годов, когда в страну пришел американский капитал и в Харькове был построен огромный тракторный завод, а в Нижнем Новгороде и Москве — автомобильные, при них были созданы военные конструкторские бюро, основным направлением работы которых стала разработка новых образцов танков и бронеавтомобилей.

Собственно, в Европе — а, следовательно, и в мире — в этот момент существовало две основные танковые школы: английская и французская. Философии они придерживались одной и той же — принципиально видов танков должно быть два: медленных, но хорошо защищенных — для сопровождения пехоты при прорыве укрепленных позиций противника, и крейсерских, быстроходных с легкой броней — для действий в глубине его позиций после прорыва обороны. Такие танки европейцы и строили, правда, в количествах не слишком значительных, отправляя к тому же значительную часть продукции на экспорт. Американцы всерьез танкостроением вообще не занимались, развивая флот и авиацию, в некоторых германских государствах что-то такое рисовали на кульманах и даже втихую лепили в единичных экземплярах, но у них не было ни денег, ни серьезной мотивации для реального развития танкостроения.

Харьковчане закупили отдельные английские и французские образцы, долго сравнивали их, купили в результате лицензию на двухбашенный британский "Виккерс" и даже наклепали под тысячу модернизированных машин с усиленной броней и одной башней с артиллерийским орудием, но на основе опыта второй польской войны 35 года выдали через пять лет нечто совершенно новое. Их машина — "Латник" — имела противоснарядное бронирование, большую башню с трехдюймовым орудием, широкие гусеницы и дизельный двигатель, спроектированный совместно с германскими конструкторами. К 43-му году новый танк уже переболел основными болезнями роста, был произведен в количестве более тысячи штук и неплохо освоен в войсках. Кроме того в бронетанковых частях имелось довольно значительное количество "русских Виккерсов", которые предполагалось использовать на второстепенных направлениях. Качество новой техники было уж во всяком случае не хуже французской, поскольку до 20% рабочих и инженеров на новых заводах приходилось на недавних переселенцев из Германии. Среди станочников они вообще составляли костяк трудовых коллективов, многие из иммигрантов работали преподавателями и мастерами трудового обучения в созданных при заводах ремесленных училищах. И хотя жизнь рабочих в НКР в этот период была явно лишена излишеств, немцы с хорошей профессией в руках охотно ехали в эту страну — уж безработица как дома здесь им никогда не грозила.

Вклад Нижнего и Москвы в дело моторизации армии не ограничивался одними грузовиками. Там специально для военных целей было разработано полноприводное шасси, на котором строились броневики различного назначения: разведывательные, транспортеры для пехоты, подвозки боеприпасов, мобильных узлов связи, установки артиллерийских орудий калибра до 122 мм.

Новую бронетанковую технику предполагалось и использовать по-новому. В Генштабе НКР полагали, что одни лишь быстроходные, крейсерские танки, оказавшись в глубине обороны противника, серьезных успехов добиться не могут — им понадобится поддержка пехоты, артиллерии, которые должны обладать не меньшей подвижностью, чем танки. Так и родилась идея механизированных корпусов, обладающих высокой ударной силой и способностью действовать в отрыве от главных сил. А значит, на колесах и гусеницах все — тыл, ПВО, снабжение, медицина. О пропорциях танков и пехоты споры продолжались, но формирование нескольких ударных корпусов, которым были присвоены имена прославленных генералов минувшей войны, было уже начато. И на их вооружение в первую очередь и пошли "Латники". В среднем учения этих корпусов в предвоенные годы проводились в три раза чаще, чем в целом по армии. До половины личного состава в них составляли сверхсрочники. Избыток сельского населения в стране был очевиден, города принять всех вчерашних крестьян не могли, и в этих условиях карьера унтер-офицера или даже просто служащего по контракту сверх срока рядового была для многих крестьянских парней неплохой опцией. 5 или 10 лет такой службы давали определенные льготы в дальнейшем устройстве, подтягивали образовательный уровень, позволяли приобрести определенные навыки и умения, которые потом могли пригодится в мирной жизни. Достаточно упомянуть хотя бы, что каждый пятый в этих корпусах умел водить автомобиль. А работа шофера в городе или в селе — это гарантированный кусок хлеба с маслом.

Не забыли и про пехоту, артиллерию, авиацию. Почти половину стрелкового вооружения армии теперь составляли модернизированные автоматы Федорова под уменьшенный патрон, кургузые трехдюймовки времен еще русско-японской войны заменялись более современными длинноствольными пушками, пехота училась ходить в наступление за огневым валом минометов, в каждой дивизии кроме легкого появился и тяжелый — гаубичный — артполк. Вооруженные силы менялись на глазах — без излишней спешки, но последовательно.

В Польше за всеми этими приготовлениями следили достаточно внимательно и меры принимали, ориентируясь, главным образом, на французский опыт, военную организацию и технику. Так что польская армия оставалась по преимуществу традиционной, пехотной, усиленной отдельными танковыми батальонами уже устаревших английских "Виккерсов" и более новых французских "Сомуа" с противоснарядным бронированием, которые стали закупаться позднее. Частей крупнее батальона в польских танковых войсках не имелось. Не было и понимания особенностей массированного применения бронетанковых войск. Впрочем, его тогда ни у кого в Европе и мире не было.

Наиболее боеспособные соединения располагались в восточной части страны, на территории "кресы всходне". Здесь сказался опыт войны 35 года, когда основные события развернулись в Белоруссии. Дурную службу полякам сослужило то обстоятельство, что две прошлые войны начинали они как хотели и когда хотели. Варшавским лидерам просто не могло прийти в голову, что в следующий раз ситуация может сложиться уже иначе и у них не будет возможности первого хода. Как и ранее, они рассчитывална скорое вмешательство Парижа, который не даст в обиду своих клиентов.

На этот раз, однако, и момент, и образ действия выбирали в Киеве. Подготовка велась серьезная. Политически момент был выбран идеально. В конце 43 года Франция и Великобритания, наконец, сцепились между собой из-за влияния на Ближнем Востоке. Спор касался контроля над нефтяными месторождениями и маршрутами доставки нефти. Спрос на нефть начал расти, ее все больше требовали быстро развивающийся автомобильный транспорт, растущая нефтехимия. Англичане и так уже располагали основными месторождениями в районе Персидского залива, но сейчас они решили взять под контроль нефтяные поля в Сирии и — на всякий случай — Ливии. Началась серия мелких "пустынных" конфликтов, в которых сначала участвовали только туземные формирования подконтрольных обеим колониальным державам территорий. Всем, однако, было прекрасно известно, кто стоял за ними, и градус напряженности между Парижем и Лондоном резко повысился. МИДЫ двух стран обменивались резкими нотами, военные приступили к реальным приготовлениям к возможным боевым действиям, стягивались флоты, командования авиации обеих стран всерьез изучали возможность нанесения авиаударов через Ла-Манш. До Польши ли тут.

Разработанный в киевском Генеральном штабе план войны предусматривал два сюрприза для Варшавы.

Первый касался стратегии. Одновременно наносилось четыре удара, однако лишь один из них был основным. В Белоруссии две группировки обозначали наступление от Минска-Борисова на Молодечно и от Слуцка на Барановичи. Южнее припятских болот, на Украине тоже две группировки наступали от Проскурова на Львов и от Новгород-Волынского на Люблин. Однако, только одна из них — Новгород-Волынская — рассматривалась в Киеве как наносящая главный удар и имела эшелон развития успеха в виде ударных корпусов на "Латниках". На первоначальном этапе она вообще шла по южному краю болот, пересекала целый ряд рек, текущих в меридианальном направлении, и тем самым представлялась для противника самой бесперспективной. Внешне все это вообще выглядело как попытка осуществить болезненный, но не смертельный кавалерийский рейд по польским тылам, поскольку после прорыва обороны на границе в первый эшелон группировки выдвинулись усиленные легкой бронетехникой казачьи полки. Шума от казаков было много, но все понимали, что ни захватить крупные города, коммуникационные центры, крепости, ни разгромить расположенные в польском тылу серьезные резервы они не смогут. Да и подвижность кавалерии в зимних условиях с каждым днем падала. Однако под прикрытием казаков все дальше и дальше на запад скрытно выдвигался второй эшелон этой ударной группировки в составе ударных корпусов. В их состав к тому же были введены специальные саперные части и понтонно-мостовые парки, которые обеспечивали несколько параллельных колонных маршрутов для движения техники. Особенно много пришлось им поработать на переправах, но ситуацию облегчало то, что наступление было начато в конце ноября, когда почва, многие водоемы и отчасти болота уже замерзли, а снега выпало еще очень мало. Под прикрытием казаков ударной группировке предстояло быстро достичь рубежа Люблина и Радома, а затем уже выйти в первый эшелон наступления и резко повернуть на север, к Варшаве. Считалось, что взятие польской столицы полностью дезорганизует управление польскими армиями и к тому же отсечет от центра страны группировку войск на границе с Пруссией. На трех остальных направлениях предполагалось обозначить активные наступательные действия, разгромить упреждающим ударом польскую авиацию и сковать тем самым противостоящие польские дивизии.

Задумка была изящной, но с сильным оттенком авантюры, если бы ее не дополнял второй сюрприз.

Состоял он в том, что в глубокой тайне Киеву удалось договориться с пруссаками о совместных действиях против Польши. Разорванная на две части Пруссия, уступавшая Польше и по численности населения и по военному потенциалу, с самого начала чувствовала себя весьма неуютно от соседства с воинственными поляками. Спорных территорий хватало, но это было даже не главное. Пруссаки реально опасались того, что рано или поздно, поняв, наконец, что НКР им не по зубам, поляки попробуют на прочность именно их, и хорошо еще, если дело ограничится только территориальными потерями.

Выступив же "вторым номером" на стороне НКР, они получали возможность и решить кое-какие территориальные вопросы, и, главное, надолго отучить поляков от любых военных планов. Дело того стоило, тем более, что много от них Киев и не ждал: надо было только влезть в конфликт и заставить поляков держать свои силы на границах с Восточной Пруссией и Бранденбургом. Говорят, что успеху переговоров с Пруссией военная разведка НКР была обязана своему внештатному советнику, бывшему генералу из разведки Балтийской Федерации. Этот человек действительно знал, кому, как и что надо было предлагать.

На практике же, как всегда бывает в военном планировании, получилось где-то лучше, где-то — несколько хуже.

Подавить польскую авиацию сразу же не получилось. По метеоусловиям упреждающий удар киевской авиации по аэродромам противника не состоялся. Ноябрь все же не лучшее время для полетов в наших краях. Однако погода и в дальнейшем была настолько плохой (облачность, снежные метели), что роль авиации в этой войне вначале вообще была минимальна.

В Белоруссии киевские войска довольно бодро перешли границу, но затем увязли в боях с хорошо подготовленными польскими дивизиями, там установилось примерное равновесие: встречные удары и контрудары, фактически дело шло к позиционной войне.

Львов поляки защищали отчаянно, город они отстояли и заставили наступающую киевскую группировку перейти к обороне. Захват же ряда пограничных польских районов, населенных преимущественно украинцами, был важен в политическом и пропагандистском отношении, но стратегически, конечно, ничего не решал.

Основная ударная группировка дошла до Радома. На подходах к городу поляки концентрировали типично антикавалерийские силы: батальоны пулеметных броневиков, отдельные подразделения пехоты с большим количеством автоматического оружия, легкую авиацию, а для завершения разгрома зарвавшийся, как они считали, киевских кавалеристов собрали собственную группировку кавалерии в составе четырех полков. Все было глубоко логично, но вот казаки вдруг куда-то делись, а вместо них через польские заслоны как нож сквозь масло прошли средние танки, за ними — колесные бронетранспортеры и самоходки повышенной проходимости, а те самые пресловутые казаки потом просто зачистили местность. Обеспечив себе плацдарм на левом берегу Вислы, ударная группировка начала поворот на север в междуречье основных польских рек. Стратегический успех был налицо, да к тому же еще и основные польские резервы в этом районе оказались разгромлены. Фактически ударная группировка оказалась в самом центре Польши, а дорога к ее столице была почти свободна. В целом на картах линия фронта выглядела настолько невероятно, что напрашивался вывод: или это — гениальный военный успех в духе Суворова, или — откровенная авантюра, которая кончится очень плохо. Нервы у командующего группировкой начали сдавать, и он сознательно пытался замедлить движение своих войск, требуя одновременно у Генерального штаба новых подкреплений, расширения полосы прорыва, закрепления на промежуточных рубежах и много чего еще.