|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Пролог
* * *
Проходит все. Похожа жизнь на сон:
Мгновенье от рожденья и до смерти.
Но в этой ненормальной круговерти
Чуть слышится хрустальный перезвон
Случайных встреч в безвременье ночи,
Где искрами сердец сближаясь, люди
Сливаются под музыку прелюдий...
Но крылья жгут над пламенем свечи
Зажженной для чего? Увидеть свет?
Но душу опаляет ветром боли,
Сдирающим флер розовый с любови,
Которой, если вдуматься, то нет.
А что же есть? Сансары колесо:
Проявленной Вселенной нужно тело,
Чтоб искра новая, взвиваясь неумело
В ней отыграла жизни эпизод...*
* * *
— Вовка! Придурок! Ты куда убёг? — Надрывалась с обрыва босоногая девчонка лет пяти в коротеньком синем платьице. — Иди домой, мамка зовет! А если не придешь... — Девчонка встала на мысочки и с удовольствием выкрикнула в гулкую сень заросшего оврага, — Она тебе жопу надерет!!!
Один из мальчишек, сидевших у реки с удочками, нехотя повернул голову.
— Вот разоралась, дура!
— А, что, тебя сеструха и вправду бьет? — Поинтересовался его друг. — Бабка говорила...
— Да мало ли что говорит твоя бабка! Разинь варежку и дольше слушай! — Разозлился первый паренек и встал, сматывая леску на самодельную удочку. Вечерело, и в логу под холмом, где протекала речка, становилось прохладно.
— Пойдем. Все равно клева нет. Каких-то три дохлых карасика. Вов, давай их отпустим? Жалко, они еще маленькие!
Вовка посмотрел на банку с водой. Рыбки медленно шевелили плавничками и печально смотрели сквозь стекло мелкой посудины.
— А, — махнул он рукой, — лей.
Второй мальчишка обхватил горлышко двумя руками и выплеснул рыбок в воду. Те шевельнули хвостиками и сразу исчезли в колышущихся водорослях.
Закинув удочки в ближайшие кусты, они хлопнули друг друга по рукам.
— Бывай!
И стали продираться сквозь заросли каждый к своей тропинке.
— Вов! Тебя завтра отпустят? — Вдруг остановился второй.
— Не знаю, Пашка. Отпустят — забегу! Пока!
Солнце совсем скрылось за холмом, золотя лишь верхушки деревьев. Где-то над головой дневные птички укладывались спать, шебурша ветками и тихонько переговариваясь между собой. Вовке за воротник посыпался мелкий мусор. Он остановился и выругался, вытаскивая из штанов длинную, не по размеру, мужскую рубаху, донашиваемую им после мужа сестры до состояния 'ткни пальцем — будет дырка'. Но не дай Бог этой дырке появиться! Манька запилит до такой степени, хоть из дома беги. Он бегал. Раньше, когда не понимал, что на многие сотни километров здесь только лес и редкие вдоль тракта деревни. До райцентра, куда раз в полмесяца с большой земли прилетал вертолет, около восьмидесяти километров. Зимой, на учебу, их, деревенских детей, собирал старенький желтый автобус, выхлоп от которого вонял жженой резиной, а двигатель заводился только от пинка по капоту и отборного мата водилы Санька, не просыхавшего ни на день. Местные мужики ржали, что Санек вполне может заправлять древнее транспортное средство жидкими отходами своей жизнедеятельности. Тот усмехался и просил поделиться сигареткой. Мужики тут же испарялись, поскольку такой товар в лавке стоил дорого и расхватывался сразу.
— Черт! — Вовка шлепнул себя по шее. От воды голодным вечерним патрулем разлетались комариные стаи, поэтому парень, вынырнув на тропу, быстро понесся вверх по холму.
— И где тебя, ирода, носит? — Привычно накинулась на него старшая сестра Манька, являющаяся хозяйкой в большом пятистенном рубленом доме, а также женой Витька, здешнего фермера, и матерью трех детей мал мала меньше.
Так уж случилось в короткой Вовкиной жизни, что родители, у которых родились Машенька и Вовочка с разницей в десять лет, при возвращении домой с дачи погибли на дороге. Стоял теплый летний вечер, когда в их квартиру, где с маленьким трехлетним пацаном возилась бабушка, позвонили незнакомые люди. Мальчик отчетливо помнил, как схватилась за сердце и осела по стенке со стоном баба Таня. Как приехали люди в белых халатах, и в воздухе запахло лекарствами. И как ее на носилках унесли в большую белую машину с красным крестом. Соседка, которая осталась сидеть с ребенком до прихода загулявшей Машеньки, накормила и уложила малыша спать. Но ему не спалось. Ведь рядом не было мамы, которая спела бы сыночку колыбельную песню и тихого голоса папы, разговаривающего о чем-то со старшей сестрой. Еще, спустя время, выяснилось, что бабушка Таня не имеет права взять внуков к себе, поскольку старенькая. А кормить одной пенсией двоих детей законом запрещено. Вот так они с Манькой оказались в детском доме. Бабушка приезжала к ним каждое воскресенье. Она плакала, гладя неровно обстриженные Вовкины светлые волосенки, а Манька привычно ее ругала, говоря, чтобы не приходила и не носила конфет: все равно отберут. Но Вовка понимал, что пока мамы рядом нет, надо немножко потерпеть плохое отношение больших детей и невкусную еду, которой кормили в столовой. Сестра заходила в его группу редко и выживала в этом мире, как могла: где воруя, где унижаясь... Потом, когда он немного подрос, она кричала, тряся мальчишку за плечи и выливая на брата бесконечную обиду на жизнь.
— Нет больше мамы с папой! И никогда не будет! Бросили они нас, понимаешь?! Все бросили!
А баба Таня, которая пришла очередным воскресеньем, на настойчивые пацаньи вопросы ответила, что да, ушли они в далекую звездную страну, откуда нет возврата.
— Бабушка, но почему? — Спрашивал шестилетний малыш. — Почему они не взяли меня с собой?
— Надо было бы... — снова плакала бабушка, — да за чьи-то грехи вас с сестрой здесь оставили...
— Я вырасту и пойду искать маму. Куплю билет на самолет и улечу в звездную страну. Если она не приедет, то я сам уеду к ней!
— Да, малыш!
Старческая морщинистая рука гладила его плечи, а из блеклых глаз одна за другой падали вниз прозрачные слезы...
Бабушка, не дожив до Манькиного выпуска из интерната, тоже ушла к звездам, оставив внукам свою квартиру и жилплощадь, принадлежавшую когда-то родителям. Манька, подученная всяческими дружками и подружками, учиться или работать не захотела, а сдала арендаторам одну из них. И теперь, оттягиваясь после четырех лет унижений на полную катушку, привечала всех любителей растворяться в грезах выпивки и дури, регулярно попадая на беседы к участковому. Жалея сироту, тот делал молодой оторве строгие внушения и снова отпускал с миром. А Вовка, осознавший, что такое смерть, боролся за выживание в тесном мирке, состоящем из человеческих волчат, готовых из-за отсутствия тепла и любви сожрать любого споткнувшегося... Вскоре беспечно прожигавшая молодую жизнь Манька обратила на себя внимание местных черных риэлторов, пришедших к выводу, что для интернатской шалавы две квартиры — слишком роскошно и, уколов девчонку какой-то дрянью, сводили ее к нотариусу. Очнувшаяся в помойном контейнере девчонка кое-как доползла до дома и неделю лежала, отпиваясь водой, поскольку желудок на пищу реагировал приступами рвоты. Потом к ней пришли выселенные из бабушкиной квартиры жильцы и рассказали, что их выставили на улицу. Исхудавшая Манька понеслась к участковому, но тот, проверив документы, развел руками, поскольку все бумаги были подписаны ей самой. Предупредив, что собственная квартира станет следующей, он посоветовал бросить пить и заняться делом. Девушка пить бросила и даже устроилась на работу комплектовщицей. Там, волей прихотливой судьбы, познакомилась с приехавшим на заработки из Сибири Витьком. Парень, выросший в небольшой деревне, где жили, в-основном, натуральным хозяйством, надеялся заработать в столице деньжат. Он мечтал прикупить несколько гектар земли и основать там собственное хозяйство, а также найти в интернете единомышленников и создать с ними новое поселение. И тут — подарок судьбы! Одинокая молодая Манька, у которой есть то, что можно продать и приблизить желаемое на пару, а то и пяток лет! Парень все привычно разложил по полочкам: чтобы заполучить ее квадратные метры, а затем их продать, нужно было жениться на этой толстой ленивой девахе и, заделав ей ребенка, оставить без работы. А там можно предложить красивый вариант: тихое сельское счастье на свежем воздухе в окружении трав и буренок, а также большой, построенный собственными руками, дом. Куры, овцы, огород... Витек понимал, что Манька, вероятно, дальше МКАДа за город не ездила и, тем более, своими руками ничего не делала. 'Ничего, — думал он, — не справится — разведусь!' И ему было абсолютно все равно, куда денутся женщина с ребенком без средств к существованию и жилья. Главное — его мечта сбудется! И не когда-нибудь тяжким трудом, а совсем скоро... Делов-то: девку охмурить. И он начал ухаживать: дарить цветы, водить в кино. Один раз даже покатал на теплоходе. И все время рассказывал, как здорово там, в Сибири, где чистый и свежий воздух, нет злых людей, свежее молоко и вкусный ржаной хлеб прямо из печи.
Вовка удивился, когда Манька пришла к нему в интернат наряженная и накрашенная, словно кукла.
— Я вышла замуж! — Похвасталась она. — Ставлю тебя в известность, что продаю квартиру и уезжаю с любимым в Сибирь! Там природа, курочки...
Витек пожал Вовке руку.
А потом пошли письма. Сначала восторженные: 'мы живем в большом доме у родителей...', потом — настороженные: 'Витек затеял строительство, покупает технику и скот...', а затем — панические: 'оказывается, это я должна все делать? У меня ребенок, коровы, огород...' И — финальным аккордом: 'Я — дура!'
Вовка на письма не отвечал. Он хотел выучиться, найти работу и самому добиться всего в той жесткой суровой действительности, какой перед ним предстала жизнь. Но и этим простым мечтам случиться было не суждено. Однажды мальчишку сняли с урока и отправили в интернат прямо к директору.
— Забирают тебя, — холодно процедил холеный темноволосый мужчина, от которого хорошо пахло духами. — Опекунство твоя сестричка оформила.
Вовка замер, не веря своему счастью. Неужели он выйдет из этой тюрьмы?
Но директор, скосив глаза в его сторону, нехотя добавил:
— Понимаю, что здесь вам не сахар. Но там, куда тебя забирают, интернат покажется раем. Не обессудь и не поминай лихом.
Через пару дней, вместе с приехавшей за ним и похудевшей до размера фотомодели сестрой, Вовка полетел в Иркутск. А там, на перекладных, в настоящую тмутаракань, побег из которой невозможен.
И началось... С раннего утра, часов с четырех, и до позднего вечера он убирал навоз, готовил, задавал скотине корм, заготавливал на тракторе сено. В свободное от этих физических занятий на свежем воздухе время он 'отдыхал', убирая избу и стирая постельное белье с вещами племянников. За этот труд ему полагалась одежда — две рубахи со штанами на лето и телогрейка с валенками на зиму. Еще кормежка: суп да каша. Спасала от этого только школа, посещение которой было обязательным и контролировалось директором, переживавшим, что из-за недостатка учеников девятилетку в райцентре закроют, и учителя останутся без стажа. Трудился Вовка не покладая рук, поскольку знал, что если Витек спьяну осерчает, то на орехи достанется не только ему. Под раздачу попадет постоянно беременная сестра и маленькие племянники. А у фермера рука тяжелая...
За три года, проведенных на природе, Вовка вытянулся. Нарастив небольшие, но крепкие мышцы, из маленького юркого городского пацана он превратился в долговязого тринадцатилетнего белобрысого подростка с неулыбчивым лицом и серьезными серыми глазами, способного починить хоть мотоцикл, хоть трактор. Парнишка прекрасно осознавал, что чем больше в хозяйстве требуются его руки, тем больше его станет ценить и беречь Витек. Но еще со времен интерната главной его целью так и осталось обрести самостоятельность. И он с нетерпением ждал дня, когда сможет получить паспорт и закончить девять классов общеобразовательной школы. А там — под ногами весь мир! И никто не посмеет удержать мальчишку среди коров, огорода и бесконечных гор навоза.
Манька стояла на крыльце, уперев руки в бока. Во всем подражая матери, рядом с ней стояла Анютка. Ее лобик был нахмурен, а босой ножкой девочка стучала по земле.
— Ах ты, коза! — Шлепнул малышку Вовка. Та улыбнулась и протянула ему ручки. Он подхватил малявку на руки.
— И что же ты меня перед друзьями позоришь? — Укорил он ее, прижав пальцем маленькую пуговку носа.
— Так вечер же! И мамка звала! Ты мне сказку на ночь расскажешь?
В открытых дверях, за марлевой сеткой, показался второй ребенок Маньки — трехлетний сын Тишка. Он сосал палец одной руки, другой расчесывал голое пузико, которое укусил комар.
— Ты бы рубашку на дитя надела! — Укорил он похудевшую и подурневшую сестру. Четвертая беременность вытягивала из нее все соки. От рождения негустые волосы выпадали пучками, а редко улыбавшийся рот щерился всего пятью оставшимися зубами.
— Ничего с ним не станет! Почешется и пройдет! — Буркнула Манька. — Вов, приходил почтальон.
— И? — Вовка спустил с рук вертящуюся Аньку, которая тут же поскакала загонять в сарай кур. — Витек опять взял кредит?
— Это тебе. На-ка вот, читай. — Женщина тяжело опустилась на притиснутую к завалинке лавочку.
— Странно. — Парень повертел в руках конверт со множеством штемпелей разных почтовых отделений. Фамилия отправителя, указанная в верхней строке, была совершенно не знакома. Он посмотрел письмо на просвет и аккуратно надорвал край. Оттуда выпал белый лист, испещренный маленькими печатными буковками. — Реклама, что ли?
Развернув лист, он начал читать сначала про себя, а потом, по мере того, как его брови ползли вверх, сестра попросила прочесть написанное вслух.
'Здравствуй мой совершенно незнакомый внук Володенька! Пишет тебе твоя бабушка, мама твоего отца, Лидия Петровна Энцель. Наконец-то мне удалось разыскать твой адрес! Так жалею, что не нашла вас с Машенькой сразу после гибели ваших родителей. Спешу оправдаться: мой сын, твой отец, не захотел со мной общаться, когда я вышла замуж и уехала с мужем в Германию, где и живу до сих пор. Он не простил мне 'измену Родине'. Не знаю, что тогда творилось в его в голове, но он даже не дал мне увидеть тебя, только родившуюся тогда кроху...
— Помню я ее, — с ненавистью сказала Манька, — такая вся воспитанная, культурная фифа с шоколадными конфетами...
— И чё? Ты обожралась ими до рвоты?
— Не, отец все выбросил. Не знаю, кажется, он ее ненавидел.
— За что?
— А хрен знает! Может, злился, что мать стала жить для себя...
— Ну, дальше читать?
— Читай. — Манька прихлопнула на своей отвисшей до пуза груди комара и обтерла ладонь о грязный халат.
— Мань, брось его в стиралку. Я бы потом сходил на речку и отполоскал. Оно ж воняет.
— Да и ... с ним. Витьку все равно. Сам, как козел. Мылся в прошлом году. Ты мне зубы не заговаривай, читай давай!
— Угу. Так... а, вот: 'Я в мае месяце смогла приехать по делам в Москву и стала искать вас по старому адресу. Там встретила соседку, и она рассказала мне вашу печальную историю. Теперь я понимаю, почему на мои письма и запросы в жилконтору не было никакой реакции. Те весточки, что я посылала бабушке Татьяне, тоже оставались без ответа. Я считала, что она вредничает... Это мне тогда так казалось. Но теперь я точно знаю, что она умерла, а ваше детство прошло в детском доме. Прости, Вовочка, если можешь! Также я знаю, что твоя сестра вышла замуж, продала квартиру и, оформив над тобой опекунство, забрала в Сибирь. Я понимаю: ее жизнь уже сложилась. Она рядом с любимым человеком и детьми. Надеюсь, она счастлива...'
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
